Шепелёв Алексей : другие произведения.

1. Два шага до пропасти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 5.03*11  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Предистория начала альтернативной Второй Мировой войны

Река Времён дрогнула, покрылась

рябью, обозначая новое русло...

(А.Валентинов. "Капитан Филибер")

Цоссен, Германия. 27 июля 1939 года. Четверг.

Штаб ОКВ

  
   Сухой, словно щепка, безукоризненно выбритый и причесанный, в идеально подогнанном мундире начальник Главного штаба вооруженных сил генерал Кейтель будто олицетворял собой тщательно и скрупулезно продуманный план "Вайс", который он сейчас докладывал:
   - В основу плана положена директива фюрера от третьего апреля, предусматривающая уничтожение польских вооруженных сил путём внезапного нападения. На основании этой директивы штабы сухопутных, военно-морских и военно-воздушных сил в течение апреля-мая подготовили оперативные планы ведения боевых действий, которые ОКВ свёл воедино. Главной идей представляемого плана являются быстрые и решительные действия замаскированных, сосредоточенных вблизи границы ударных группировок. Это должно позволить нам упредить вражескую мобилизацию и разбить не успевшую прийти в состояние боеготовности польскую армию западнее линии рек Висла и Нарев.
   Кейтель сделал небольшую паузу, посмотрел на Гитлера. Фюрер благосклонно кивнул: он был искренне уверен, что внезапное нападение и блицкриг - молнейносная война, являются именно его изобретениями.
   Генерал продолжил доклад:
   - Наряду со стратегическими целями подготовленный план так же задаёт конкретные оперативно-тактические ориентиры. Первоочередной задачей группы армий "Север" под командованием генерал-полковника Фёдора фон Бока является взятие под контроль Данцигского коридора. С этой целью наносятся два встречных удара навстречу друг другу из Померании и Восточной Пруссии.
   Деревянная указка скользила по подвешенной на стене крупномасштабной карте Польши.
   - В составе третьей армии генерала фон Кюхлера для этой цели выделяются двадцать первый армейский корпус под командованием генерала Фалькенхорста в составе двух пехотных дивизий, задача которых - нанести удар вдоль восточного берега Вислы, разгромить дислоцирующиеся там части вражеской армии и овладеть городом Грауденц с дальнейшим развитием наступления в направлении на Бромберг. Из состава четвёртой армии генерал-полковника фон Клюге встречный удар должен нанести девятнадцатый моторизованный корпус генерала Гудериана. В оперативный резерв корпусу придаётся двадцать третья пехотная дивизия.
   Гитлер еле заметно одобрительно кивнул. Кто, как не главный генерал-танкист Рейха - самая подходящая кандидатура для того чтобы с триумфом воплотить в жизнь доктрину Мецша. Правда, фон Браухич пытался продвинуть на это место генерала Гота, а Гудериану поручить наступление на Варшаву, но фюрер остановил свой выбор именно на том распределении ролей, которое сейчас оглашал Кейтель.
   - Одновременно группе армий "Север" ставится задача наступать как можно быстрее в общем направлении на Варшаву с целью разбить противника, укрепившегося севернее Вислы, и далее во взаимодействии с группой армий "Юг" уничтожить польские войска, которые будут отрезаны и окружены в Западной Польше.
   Кейтель выдержал краткую паузу.
   - Освобождение Данцига непосредственно возлагается на десантные части Кригсмарине, из Померании вдоль побережья должна действовать двести седьмая пехотная дивизия. С воздуха обеспечивать поддержку группы армий "Север" будет первый воздушный флот генерала Кессельринга.
   - Герр гросс-адмирал?
   Невысокий седой Редер поднялся с кресла, машинально огладил руками полы чёрного мундира, сверкнув золотыми адмиральскими кантами на рукавах и уверенно, но при этом стараясь смотреть мимо фюрера, доложил:
   - Мой фюрер, штабом Кригсмарине сформирована оперативная группа "Восток" под командованием генерал-адмирала Альбрехта в составе крейсеров "Кёльн", "Лейпциг" и "Нюрнберг", сводной флотилии эсминцев, первой флотилии торпедных катеров и четырёх канонерских лодок. В группу так же входят третья и пятая флотилии подводных лодок - всего четырнадцать штук и должное количество кораблей обеспечения. Задачей группы является полное уничтожение вражеского флота. Из состава группы для особой миссии выделен броненосец "Шлезвиг-Голштейн".
   Гитлер слегка поморщился. Фюрер любил, когда этот корабль называли линкором, и большинство окружения ему охотно подыгрывало. Но Редер, настоящий моряк и профессионал до мозга костей, не покривил бы душой и под дулом пистолета.
   - Непосредственно перед началом боевых действий он должен занять позицию на рейде Данцига, а в назначенный час блокировать порт и обстрелять форт Вестерплатте. Одновременно планируется произвести бомбардировку форта силами морской авиации. После этой подготовки с броненосца будет высажен десант морской пехоты, которые уничтожит остатки польского гарнизона и возьмёт Данциг под полный контроль. У меня всё.
   - Мой фюрер, - из-за стола встал Гиммлер. Блеснули стёклышки очков. - Я счастлив доложить, что в городе создано добровольческое подразделение СС "Данциг", готовое сражаться вместе с нашими доблестными моряками.
   Редер недовольно нахмурился, но у Гитлера, напротив, сообщение Рейхсфюрера СС вызвало прилив энтузиазма.
   - Прекрасно. Кейтель, каково общее соотношение сил на севере?
   - По плану в состав группы армий "Север" входит двадцать три дивизии, из них одна танковая и две моторизованные. Всего шестьсот тридцать тысяч солдат и офицеров, три тысячи шестьсот сорок четыре орудия и миномёта и пятьсот девяносто шесть танков. Первый воздушный флот насчитывает семьсот сорок шесть самолётов, сухопутным частям приданы дополнительно девяносто четыре самолёта поддержки. Кроме того, в воздушных боях примет участие морская авиация - пятьдесят шесть боевых машин.
   - А у противника?
   - По данным Абвера на севере нам будет противостоять от десяти до двенадцати польских пехотных дивизий и четыре кавалерийских бригады, сведённые в четыре армии. Кроме того, по планам мобилизации в случае начала войны из глубины Польши на север должны выдвинуться ещё несколько дивизий. Как полагает наша разведка - от трёх до пяти. Что же касается боевой техники, то по нашим оценкам на севере противник уступает нам по всем показателям примерно в два раза.
   Канарис медленно кивнул, выражая согласие со словами Кейтеля.
   Лицо Гитлера исказила недовольная гримаса. Против Польши было брошено три четверти сил вермахта, в случае начала войны с Францией прикрывать западный фронт оставалось каких-то двадцать две дивизии. С учётом резерва - двадцать шесть. Да и какие это дивизии - недоукомплектованные, а потому - не слишком боеспособные. Мобилизация, конечно, восполнит некомплект людей, но боеспособность увеличится не сильно: уж кому, как не ефрейтору с опытом Мировой войны, знать, что резервистов следует сначала обучать, а потом бросать в бой.
   Да, против Польши Рейх сосредоточил всё что можно и даже то, что нельзя. А всё равно нужного для блицкрига перевеса в силах никак не получалось. И оставалось надеяться только на мужество немецкого солдата, исполнительность немецкого офицера, да талант немецкого генерала. Впрочем, был ещё гений немецкого конструктора, оснастившего вермахт первоклассными танками и самолётами, и верный союзник, готовый идти вместе до конца.
   Фюрер украдкой бросил взгляд на сидевшего на дальнем конце стола между Листом и фон Манштейном генерала Бейбла. До сих пор с трудом верилось, что идея Евросоюза нашла в Праге настолько горячий отклик. Всячески отнекивался от оказания реальной помощи дуче, хотя Гитлер не сомневался, что в решающий момент Италия выполнит все обязательства перед Рейхом по недавно подписанному "Стальному пакту". Король Кароль тоже много говорил о необходимости объединения всех здоровых сил Европы, но когда дело доходило до реальных шагов, всегда поддерживал Англию и Францию. В Риге и Хельсинки были способны лишь осуждать агрессивную милитаристскую политику Варшавы в вопросе о Данцигском коридоре, спасибо им и на этом. Посол Литвы в ответ на осторожный зондаж информировал министра иностранных дел Рейха фон Папена, что программа перевооружения и реорганизации армии далека от завершения, а потому ни в каких боевых операциях Литва принимать участия ни в коем случае не может. И это притом, что только жесткая позиция Германии не позволила в прошлом году начаться очередной польско-литовской войне. С Украиной договориться даже и не пытались: в Виннице со времён Керзона слушали только Лондон, накрепко забыв, сколько в своё время для их страны сделала Германия. А Сталин, не смотря на совсем недавно заключённый между Рейхом и Советским Союзом пакт о сотрудничестве, был слишком ненадёжным союзником. Мастер политического предательства и удара в спину не мог вдруг изменить своим привычкам. Гитлер не на мгновение не сомневался, что в Москве готовятся к большой войне и прощупывают почву для контактов с Парижем, Лондоном и Вашингтоном.
   И только чешские дипломаты, а потом и военные в ответ на всё более и более явные намёки и предложения последовательно отвечали: "Да!". Вот потому-то среди немецких генералов и адмиралов на этом секретнейшем совещании, проходившем на глубине сорока метров под землёй в бункере штаба ОКВ, и оказался чех.
   - Продолжайте, Кейтель.
   - Группа армий "Юг" под командованием генерал-полковника фон Рундштедта действует по линии фронта от Бреслау до Рахово. В состав группы входят восьмая, десятая и четырнадцатая немецкие, а так же третья чехословацкая армии. С воздуха группу прикрывает четвёртый воздушный флот генерала Лёра.
   Указка скользнула по карте.
   - Переходим к конкретным задачам. Главный удар наносит десятая армия генерал-полковника Рейхенау силами шестнадцатого танкового корпуса генерала Гёпнера и пятнадцатого моторизованного корпуса генерала Гота. Направление удара - из района Оппельна через Ченстохова на Варшаву. Оперативным резервом для развития наступления является четырнадцатый моторизованный корпус генерала Виттерсгейма. Пехотные дивизии армии должны закрепить успех, достигнутый в результате танкового прорыва.
   Кейтель выдержал небольшую паузу.
   - Соответственно, на восьмую и четырнадцатую армии возлагается задача прикрытия ударной группировки с флангов. Восьмая армия генерал-полковника Бласковица прикрывает северный фланг против воздействия из северо-западной части Польши и района Познани. Одновременно ей ставится задача овладения Лодзью.
   - Какими силами? - уточнил Гитлер.
   - В первом эшелоне три пехотных дивизии и полк СС "Адольф Гитлер". Ещё две пехотных дивизии во втором эшелоне.
   - Этого будет достаточно?
   - Разведка докладывает, что противник располагает на данном участке фронта тремя пехотными дивизиями и одной кавалерийской бригадой. В случае возникновения непредвиденных осложнений мы сможем оперативно перебросить в полосу действия армии либо одну-две пехотные дивизии из состава десятой армии, либо подтянуть оперативные резервы группы армий.
   - Каковы эти резервы?
   - Пять пехотных дивизий, мой фюрер.
   - Рундштедт? - Гитлер повернулся в сторону командующего южным направлением. - Вы полагаете этого достаточно?
   Командующий группой армий "Юг", издалека похожий на Кейтеля, как-то неуклюже поднялся и навис над столом. Противно скрипнуло по паркету отодвинутое кресло. Кое-кто из генералов не выдержал и сморщился.
   - Мой фюрер, я уверен, что имеющимися силами группа армий "Юг" выполнит поставленные перед ней задачи.
   - Имейте в виду, верховное главнокомандование не сможет оказать вам дополнительную помощь, - Гитлер почувствовал, что слова льются из него помимо воли. В таких случаях фюрер никогда не пытался сдержать порыв, а, напротив, выговаривался до конца. Он поднялся на ноги. - На карту поставлено всё. Всё! У нас нет ни одной лишней дивизии. Вибан?
   - Так точно, мой фюрер, - начальник штаба оперативного планирования генерал-лейтенант Макс фон Вибан ответил, даже не заглядывая в лежавшую перед ним папку с бумагами. - Четыре дивизии резерва верховного главнокомандования должны быть развёрнуты во втором эшелоне на западном направлении. К тому же в настоящее время они недоукомплектованы на сорок-шестьдесят процентов.
   Лощёный генерал-аристократ всем своим видом раздражал фюрера. Гитлер давно хотел его заменить, но никак не мог определиться с подходящей кандидатурой. В последнее время он больше склонялся к мысли о возвращении на эту должность Альфреда Йодля, в прошлом году отправленного "в войска на практику" - командовать 2-й горнострелковой дивизией.
   Но сейчас гнев Гитлера вылился отнюдь не на голову фон Вибана.
   - Проклятые плутократы! - голос фюрера сорвался на визг, он нервно дёрнул головой, так, что на глаза свалилась аккуратно приглаженная чёлка. - После того, как будет решен вопрос с восточными территориями, мы сумеем защитить интересы немецкого народа и на западе! Но сейчас всё решается здесь! Здесь!
   Тонкий палец с коротко остриженным ногтем упёрся в точку с надписью Krakow.
   - Манштейн! - поразительно, но за какую-то секунду настроение Гитлера изменилось. От возбуждения не осталось и следа. Фюрер был сух и деловит. - Манштейн, вы тоже считаете, что пять пехотных дивизий резерва обеспечат стопроцентную надёжность?
   Начальник штаба группы армий "Юг" слыл в руководстве вермахта изрядным вольнодумцем. Не раз и не два он осмеливался вслух возражать высокому начальству, и до сих пор ему это сходило с рук: аргументы генерала были точны и беспощадно логичны. За глаза поговаривали, что сам Манштейн усердно поддерживал о себе такое мнение, не упуская случая подчеркнуть свой особый статус. Вот и сейчас вместо того, чтобы ответить с места, он направился к карте.
   - Разрешите, мой фюрер?
   - Говорите.
   - Мой фюрер, план дислокации и распределения частей детально проработан в ОКХ, ОКВ и штабе группы армий "Юг". Наше мнение единодушно: имеющиеся силы позволяют восьмой армии разгромить находящиеся перед ней силы противника и надёжно обеспечить фланг ударной группировки. Кроме того, учитывая, что правый фланг группы армий "Юг" по сравнению с первоначальным вариантом плана усилен ещё одной армией, мы разворачиваем дивизии резерва по линии Бреслау - Моравская Острава. Принимая во внимание оснащение наших частей автотранспортом и состояние автомобильных и железных дорог в этой части театра военных действий, командование группы армий "Юг" не сомневается в успехе.
   - Хорошо! - Гитлер отрывисто кивнул. - Манштейн, вы можете садиться. С задачами и возможностями восьмой армии всё ясно. Дальше!
   - Одиннадцатая армия генерал-полковника Листа должна быть с соблюдением всех мер секретности развёрнута на территории союзной Чехословакии и занять фронт от границы до Ружемберока. Из первоначального состава армии выводятся в горнострелковый корпус генерала Байера и передаются в оперативное подчинение чешскому командованию вторая и третья горные пехотные дивизии, в свою очередь одна чехословацкая пехотная дивизия поступает в состав одиннадцатой армии. Двадцать второй моторизированный корпус генерала фон Клейста должен нанести удар из района Ружемберока на Краков, пехотные дивизии поддержат это наступление и одновременно прикроют восточный фланг восьмой армии от возможного контрудара.
   Кейтель сделал паузу, но вопросов не последовало. Начальник Главного штаба продолжал:
   - Наконец, третья чехословацкая армия генерала Прхала силами двух немецких и одной чехословацкой горнопехотных дивизий должна установить полный контроль над перевалами через Карпаты и сковать боями польские горнострелковые бригады. В случае успеха и выхода на оперативный простор ударная группа в составе одной пехотной и двух мобильных чехословацких дивизий наносит удар навстречу наступающей немецкой армии.
   Генерал прислонил указку к стене.
   - Итого мы планируем задействовать на юге тридцать четыре дивизий, из них двадцать три пехотных, четыре танковых, две моторизованных, три легкопехотных и две горнопехотных. Это составляет восемьсот восемьдесят шесть тысяч человек. Должно быть сосредоточено шесть тысяч сто восемьдесят орудий и миномётов и тысяча семьсот восемьдесят три танка. Всё это - без учёта чехословацких дивизий. Как я уже говорил, с воздуха группу армий "Юг" поддержит четвёртый воздушный флот генерала Лёра в количестве тысяча девяносто пяти самолётов, кроме того, сухопутным частям подчинены ещё двести сорок самолётов. Опять-таки, не учтены военно-воздушные силы Чехословакии.
   Кейтель шагнул к столу.
   - Итогом воплощения в жизнь плана "Вайс" должно стать расчленение фронта противника на несколько частей, их окружение и полный разгром и уничтожение польской армии западнее Вислы. У меня всё, мой фюрер.
   - Каковы сроки проведения операции?
   На этот раз фон Вибан поднялся не спеша, без суеты вставил в глаз монокль, раскрыл тёмно-коричневую кожаную папку и, сильно щурясь, начал зачитывать подготовленные цифры:
   - В настоящее время приведены в полную боевую готовность шесть армейских управлений, одиннадцать управлений корпусов и двадцать четыре управления дивизии. Предмобилизационная подготовка начнётся по всей территории Рейха в соответствии с установленными планами восемнадцатого августа текущего года. Начало общей мобилизации - двадцать пятое августа. Начало военных действий - утро двадцать шестого августа. Районы развёртывания каждого соединения определены ОКВ и ОКХ совместно со штабами групп армий "Север" и "Юг". Необходимая информация передана в Генштаб Чехословакии в полном объёме.
   Пронзающий взгляд Гитлера упёрся в представителя союзников. Молодой чешский генерал своим видом как-то сразу расположил к себе фюрера, но сейчас было мало производить хорошее впечатление.
   - Господин верховный главнокомандующий! По поручению правительства и Главного штаба моей страны заверяю, что наши войска будут к определённой дате начала операции в полной боевой готовности. Подготовка к размещению немецких дивизий на территории уже начата и ведётся в обстановке строжайшей секретности.
   Чех говорил на немецком уверенно и без акцента, это тоже понравилось Гитлеру.
   - Вы уверены, что сможете скрыть приготовления до начала боевых действий?
   - В начале августа будет официально объявлено о проведении во второй половине сентября маневров в районе Оломоуца и о приглашении вермахту принять в них участие. Если информация о передислокации немецких войск дойдёт до Варшавы, то его сочтут за приготовление к маневрам.
   Гитлер снова поднялся из-за стола.
   - Наша решимость покончить с восточным вопросом - беспредельна! Мы не можем больше откладывать это решение. Версальская несправедливость должна, наконец, быть исправлена. Немецкие территории, волей плутократов отданные Польше должны быть возвращены Рейху, а Чехословакия должна раз и навсегда обезопасить свою территорию от посягательств варшавских агрессоров! Только справедливое удовлетворение наших требований обеспечит Европе прочный и долговечный мир.
   Быстрым шагом фюрер прошел вдоль стены бункера.
   - Этот идиот Дрекслер снова заговорил о необходимости отторжения Судет. Глупец! Его представление о национал-социализме всего лишь умствование, не подкрепленное жизненным опытом, а потому постоянно заводящее в тупик. Чего можно ожидать от человека, который не был на фронте и не знает цену настоящему боевому товариществу? Я со всей ответственностью заявляю: пока я - фюрер, дружбу между Рейхом и Чехословакией никто не посмеет поставить под сомнение. Дрекслер очередной раз не понимает, что говорит! Он идет на поводу у плутократов!
   Взгляды генералов были словно прикованы к возбуждённому фюреру.
   - Да, это козни проклятых плутократов! Они хотят натравить нас друг на друга, чтобы управлять нами. Они хотели поссорить немцев с евреями, теперь ссорят с чехами. Не выйдет!
   Гитлер стоял уже возле Бейбла и снизу вверх пожирал его пронзительным взглядом. Генерал смотрел на фюрера глаза в глаза.
   - Генерал, вы можете заверить своё правительство, что наш курс на дружбу и сотрудничество с Чехословакией непоколебим! Нашим войскам предстоит принести на своих штыках в Европу мир и новый порядок на место Версальского диктата.
   Гитлер резко развернулся, сделал три быстрых шага по направлению к терпеливо стоявшему возле карты Кейтелю, остановился, а затем так же неожиданно вновь повернулся к чеху.
   - Да, мы должны построить новую Европу и дать ей новые, справедливые законы. Европа станет родным домом для каждого народа, который в ней проживает. Мы ценим решимость, с которой правительство Чехословакии отказалась от позорной политики дискриминации, проводившейся Масариком. Именно этот отказ стал фундаментом дружбы между нашими странами. Но сейчас мало построить новый порядок у себя, пришло время дать свободу народам других стран, страдающим в оковах навязанных Версалем границ! И мы сделаем это, как бы наши враги нам не мешали! Версальский диктат будет похоронен и навсегда забыт!
   И снова приступ энергии закончился у Гитлера так же внезапно, как и начался. Совсем другим голосом он спросил:
   - Надеюсь, в Праге понимают, какая историческая ответственность ложится на Чехословакию?
   - Господин главнокомандующий, моё правительство и руководство нашей армии понимает всю меру ответственности и намеренно выполнить все обязательства, которые наша страна взяла на себя, как союзник Рейха. Это будет наша общая война...
  

Капитан Николай Орехов

   Летнее солнце опускалось всё ниже к Чёрному морю, окрашивая редкие облачка в розоватый цвет. От воды ощутимо потянуло приятной прохладой. Хрустальные воды кишели головами пловцов: самое время для вечернего купания. Николай и сам был не прочь окунуться, но жена предпочла прогулку по Приморскому бульвару. А спорить с Татьяной он сейчас никак не мог. Наоборот, был готов выполнить любое желание супруги, лишь бы только она сменила гнев на милость. Увы, пока что перемена настроения жены оставалась несбыточной мечтой.
   Таню, конечно, можно понять: в кои-то веки он не просто получил отпуск, но уговорил жену взять обоих детей и вместе отправиться в Севастополь. Не дело ведь, что Коське уже десять, а о родном городе отца он знал только по рассказам и фотографиям. Убеждать жену пришлось долго, а совместный отдых получился до обидного коротким: на второй день вестовой из городской комендатуры принёс повестку, а там ознакомили с приказом: к полудню 30 июля прибыть на Бальбекский военный аэродром, откуда транспортным самолётом вылететь в Анапу. Сказать, что Татьяна расстроилась - это не сказать ничего. Уговоры и объяснения не помогали.
   И сейчас во время прогулки по набережной жена сохраняла оскорблённо-холодное молчание. Но ведь не мог Николай уехать, не примирившись с супругой. И не уехать он тоже не мог.
   - Может, зайдём? - предложил Орехов, кивнув на веранду летнего кафе.
   - Давай зайдём, - согласилась Татьяна.
   Они присели за столик возле самого моря, было слышно, как совсем рядом тихо бились о камень набережной маленькие волны. А из соседнего кафе доносился стук костяных шаров: двое старлейтов гоняли карамболь. Будь Орехов один, непременно составил бы им компанию, но сейчас об этом нечего было даже и думать.
   Моментально подошедшему официанту Николай заказал два бокала розового вина и морской салат. А когда тот отправился на кухню, постарался улыбнуться как можно естественнее и сказал:
   - Танечка, ну сколько можно дуться? Помнишь, как я когда-то ухаживал за тобой? Помнишь?
   - Помню, - жена коротко кивнула и чуть заметно улыбнулась. - Ты дарил мне цветы, читал стихи, водил в синематограф и ресторации...
   - И сразу честно предупредил, что я буду офицером, а значит - в любой момент могу покинуть семью ради службы. А ты всё равно полюбила меня. Что изменилось?
   Татьяна вздохнула.
   - Прошло время, Коля. Время прошло, а ты словно не желаешь это замечать. Ты же не мальчишка-поручик. Ты ведь капитан, старший офицер. Почему всегда всюду посылают тебя, не других?
   - Всех посылают...
   - Не всех. Ражкина вот никто никуда не посылает.
   Сказать прямо, куда именно регулярно посылают соседа по дому, Николай никак не мог: при женщинах такое не произносят. Пришлось придумать более мягкое объяснение.
   - Ражкин - интендант. И, чувствую, ворюга. А я - боевой офицер. И моим детям не должно быть стыдно за своего отца.
   - Прежде всего, у детей должен быть отец. А ты сутками пропадаешь на полигоне. Куда это годится? Ну...
   Татьяна ласково коснулась лица мужа.
   - Коля, я устала. Я хочу, чтобы мой муж был рядом со мной, а приходится ждать и молиться.
   - Таня...
   Он нежно взял в ладони её кисть.
   - Танечка, ты даже не представляешь себе, сколько это для меня значит.
   - Это ты себе не представляешь: что такое - ждать. Я ведь молчала, даже когда ты отправился в Испанию, а я осталась одна с двумя детьми на руках. Максимушке было всего четыре. Случись бы что с тобой - кому бы я осталась нужна? И когда в Чехословакию уезжал, я тоже ничего не сказала. Но сколько же можно?
   Николай вдруг ясно почувствовал, что отвечать на этот вопрос ни в коем случае нельзя. А нужно сказать что-то другое. Совсем другое. То, чего жена от него услышать никак не ожидает... Вот...
   - Танечка, со мной ничего не могло случится. Ничего! Пока ты меня ждёшь - я неуязвимый.
   В глазах жены промелькнул испуг.
   - Что ты, Коленька, нельзя так говорить. Грех это.
   В другое время Николай бы не стал развивать эту тему: Татьяна была не только глубоко верующим человеком, но ещё и довольно суеверна, но сейчас... Сейчас он чувствовал, что нащупал нужную нить разговора.
   - Точно тебе говорю! Слушай:

Жди меня, и я вернусь,

Только очень жди.

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

  

Жди меня, и я вернусь

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет - повезло!

Не понять не ждавшим, им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой -

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

  
   В глазах у жены теперь был не страх, изумление.
   - Коленька, это ты... сам...
   Орехов усмехнулся.
   - Куда уж мне. Прочитал, конечно.
   - Это Гумилёв? - в литературе супруга разбиралась довольно слабо, но твёрдо помнила, кто является любимым поэтом мужа.
   - Нет, какой-то Симонов.
   - Какой-то?
   - Он советский, Таня.
   - Советский?
   В глубине карих глаз жены всплеснул испуг. Всплеснул - и сразу погас.
   - Странно, правда? Он - советский. А стихи его мы в Испании читал взахлёб. Он безбожник, а ведь - самая настоящая молитва.
  
   Книгу со стихами Симонова он нашел, когда они выбили красных из Куарто-Вентос во время наступления в ноябре тридцать шестого. В домике, где заночевал штабс-капитан Орехов, похоже, раньше обретался советский комиссар: после него осталось несколько книг на русском. Николай хотел их выбросить и сжечь, но случайно прочёл несколько строк из Симонова и... Нет, жечь такие книги было бы преступлением.
   Так и прижилась комиссарская библиотека в багаже офицера из Новороссии. А потом ушла к Робби: примерно в то время он взялся изучать русский язык. Сначала к этому никто серьёзно не отнёсся, но по части упрямства настоящему ирландцу равных найти трудно. Постепенно он добивался все больших успехов, а поскольку их отряды постоянно сражались рядом, знание русского языка лейтенантом О'Лири приходилось как нельзя кстати.
   Николая отозвали из Испании в октябре тридцать седьмого. Уезжая, он оставил Робби свою библиотечку и свой адрес. Последнее письмо от О'Лири пришло в Ростов месяц назад из Вийнер-Нойштадта: ирландские танкисты осваивали на полигонах Рейха новую технику.
  
   Вернулся официант: чопорный, важный, одетый, не смотря на жару, в белую рубаху и коричневый жилет, с бархатной бабочкой на шее. Расставил вазочки с салатом, высокие бокалы на тонкой ножке. Разложил приборы. Молча показал этикетку на бутылке: сначала даме, потом мужчине. Привычно откупорил и разлил вино по фужерам.
   Когда он отошел, Татьяна наклонилась поближе к мужу и горячо зашептала:
   - Я всё понимаю, Коля. Всё, всё понимаю. Но ведь сейчас - не война. Нет войны, Коля. А ты - словно на фронте. Почему? Почему так, Коленька?
   Жена тихонечко всхлипнула.
   - Не война...
   Орехов медленно огляделся.
   - Ты права, Танечка. Сейчас не война. Дети купаются.
   Он бросил взгляд на противоположную сторону Артиллерийской бухты. Потом кивнул вглубь бульвара.
   - Молодёжь вон прогуливается. Старики отдыхают. Идиллия.
   Николай вздохнул.
   - Так вот для того, чтобы дети, молодёжь и старики продолжали так же отдыхать под мирным небом - я и должен уехать. И не переживай: я действительно ведь не на войну еду. Ничего страшного. Может, ещё успею вернуться раньше, чем вы отправитесь обратно в Ростов.
   Рассказать жене куда и зачем его вызывают, капитан Орехов не имел права. Но располагал возможностью намекнуть, что командировка не будет долгой. И вправду, работы предполагалось всего-то на несколько дней. На Анапском полигоне предстояло провести испытания новой боевой машины, первой отечественной ( пусть и в сотрудничестве со "шкодниками" ) разработки, которая, если верить конструкторам, обещала не просто встать вровень с лучшими иностранными образцами, но и превзойти их. Николай пока не знал про танк ничего, кроме кодового обозначения - Т-34, но прекрасно понимал, как он необходим в войсках, особенно сейчас, когда над северной границей страны нависают бесчисленные бронированные армады Сталина. С первого дня существования Новороссии никто в Армии не сомневался, что рано или поздно красные попробуют переиграть компанию двадцатого года. Страха не было, но одними только саблями и штыками современную армию не остановишь. И хотя зарубежные страны охотно поставляли бронетехнику танки, но своя боевая машина - это совсем другое дело. Авиация у страны тоже наполовину заграничная, но все знакомые лётчики, словно сговорившись, утверждали, что к самолётам Сикорского, Северского и Шаврова у них доверия больше, нежели к немецким, американским или итальянским машинам. Самое интересное, что все трое авиаконструкторов были гражданами иностранных государств: первые двое - Североамериканских Соединённых Штатов, а Шавров - и вовсе Латвии. Но всё равно - свои.
   - Ты правда быстро вернёшься? - с надеждой спросила Татьяна.
   - Я очень постараюсь, - ответил Николай, подчеркнув голосом слово "очень", и поднял бокал. - Давай. За моё быстрое и счастливое возвращение.
   Фужеры столкнулись с лёгким хрустальным звоном.
   - А с Костиком я без тебя что делать буду? Он же здесь себя ведёт... совершенно неприлично.
   Ребячий мир Севастополя судил о людях по их поступкам. Конечно, здорово, когда у тебя отец офицер-танкист с орденом Святого Георгия ( испанская и немецкая награды впечатления вообще не произвели ). Только важнее, что за человек ты сам.
   Первая попытка приличного ростовского мальчика Костеньки Орехова самостоятельно погулять по улице завершилась через четверть часа возвращением домой в очень подавленным настроении. К счастью для него, папа уже повёл маму в гости к соседям - знакомить со своими друзьями детства. Поэтому никто не помешал пареньку переодеться в более подходящую, по его мнению, одежду и вновь отправиться на улицу.
   На сей раз мальчик вернулся домой уже под вечер, со ссадиной на скуле, порванной тенниской и исцарапанными ногами. А ещё - с полными счастья глазами и целой гурьбой новых друзей, проводивших его до калитки. И хотя Костя явно нарушил родительскую волю, ругать мальчика Николаю в голову даже не пришло.
   - Прилично он ведёт себя в Ростове. Даже, на мой взгляд, слишком прилично. Он же, в конце концов, мальчишка, а не кисейная барышня.
   - Коля! - возмущённо произнесла жена, и Орехов понял, что хрупкий мир, который ему удалось восстановить, вновь оказался под угрозой. Необходимо было срочно маневрировать. Что поделать, заветной мечтой Татьяны было вывести "в люди" детей, и жена прикладывала для этого огромные усилия. На взгляд Николая - иногда даже чрезмерные, но он никогда не конфликтовал из-за этого с супругой, а только старался убедить её изменить своё мнение. Временами это получалось, а порой - и нет.
   - Тань, ну, согласись, должен же он хоть немного отдохнуть от нашего присмотра. Десять лет - не так уж и мало, я в его годы уже деньги зарабатывал: торговал газетами. Кстати, прямо вот здесь, на Приморском бульваре.
   Память тотчас вернула его в бурный девятьсот семнадцатый.
   "Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Прорыв генерала Корнилова! Русское наступление в Галиции! Наши взяли Калущ!"
   Будто вчера это было, а прошло уже больше двадцати лет. Правда, в центре Севастополя с тех пор почти ничего не изменилось, разве что вознёсся на бывшем Мичманском, а теперь Корниловском бульваре памятник в честь создателя Добровольческой Армии Юга России, сумевшей спасти и сохранить хотя бы часть собственно русских земель бывшей Российской Империи от кровавой красной тирании. Сильно перестроили район бывшей Кривой улицы. Очаковскую переименовали в улицу адмирала Непенина, убитого в том же семнадцатом в Хельсингфорсе выстрелом в спину. А так - всё по-прежнему. Разве что авто, которых тогда в городе были единицы, теперь снуют туда-сюда. Раньше, переходя улицу, боялись попасть под извозчика, а теперь - под мотор. Хотя, если сравнивать со столичным Ростовом, то авто в Севастополе всё равно намного меньше.
   - Коля, при чём тут какие-то газеты? Костик целыми днями бегает где-то со своими новыми друзьями. Кстати вид у них какой-то... совершенно беспризорный.
   - Господи, да нормальный у них вид. Поверь, в гимназию они приходят в наглаженных мундирчиках и аккуратно причёсанные. Здесь с этим так же строго, как и в столице. Но сейчас у них каникулы. Могут же дети побыть просто детьми? Пусть бегают, пусть купаются, пусть залезают во всякие потаённые места. Дай ты парню хоть две недели почувствовать себя свободным.
   - А если с ним что-то случится?
   Орехов тоскливо вздохнул.
   - Ох, Таня, ну как так можно всего бояться? Тогда остаётся только приколоть его к твоей юбке - чтобы был всегда рядом. Только, боюсь, он очень быстро зачахнет от скуки. Да и вся улица над ним смеяться будет, что он маменькин сынок.
   - Очень глупо.
   - Не глупо, Таня, - слова прозвучали как-то по-особому серьёзно. - Не глупо, потому что из послушных мальчиков, которых от всего оберегают, вырастают мужчины, которые ни на что не способны и никому не нужны. Не будет же мать ухаживать за сыном до тридцати лет? До сорока? Нет, к самостоятельности надо привыкать с детства. Постепенно, понемногу - но с детства.
   - Хороша самостоятельность. Он с этой самостоятельностью за два дня все ноги себе сбил. И обуваться ни в какую не желает.
   - Раз не желает - значит, не так уж и сбил, - усмехнулся Орехов. - Он же себе не враг. А плакать над каждой царапиной мужчине гораздо неприличнее, чем ходить босиком. Мальчишке, кстати, тоже. И вообще.
   В его глазах мелькнули лукавые искорки.
   - И вообще, раз этот сорванец сбегает от нас, давай-ка мы сбежим сегодня от него.
   - Мы и так от него уже сбежали, - наконец-то улыбнулась жена.
   - Нет, этого мало, - довольный Николай заговорщицки подмигнул супруге. - Знаешь что? А что если нам прямо сейчас рвануть в синематограф. Кажется, сегодня показывают "Золотую лихорадку" с Чаплиным. Пойдём?
   - Прямо не расплатившись? - притворно испугалась Татьяна.
   - Нет, - улыбнулся Николай. - Сначала мы покончим с ужином, потом расплатимся, а потом - в кино. Договорились? И больше никаких огорчений.
  

Старший лейтенант госбезопасности Андрей Бобров

   Назначать незнакомому человеку встречу в пражском трактире "У кота" - занятие рискованное: заведений с таким названием в центре города насчитывалось если не десяток, то уж точно полдюжины. И всё-таки Андрей ни на секунду не сомневался, что пришел в нужный.
   Не потому, что хорошо знал Прагу - в городе он был лишь в третий раз в жизни и снова проездом, на пару дней. Да и вообще никогда не жил в Чехословакии, хотя в кармане его пиджака и лежал местный паспорт на имя Вальтера Рорбаха: на чешском Бобров говорил неплохо, но от акцента избавиться не удавалось. Пусть, если что, принимают за судетского немца.
   А работникам заведения, похоже, было всё равно, на каком языке говорит клиент, лишь бы в кармане у него было достаточно чешских крон. Проходя мимо уставленного тарелками столика, за которым расположились двое хорошо одетых пожилых мужчин, Андрей услышал родную русскую речь, правда, изрядно обогащённую специфическими философскими терминами:
   - Но ведь это же какое-то совершенно трансцендентное суждение.
   - Именно так, милостивый государь. И я, разумеется, сразу сказал Николаю Александровичу, что он не прав. Но Вы, батенька, знаете ведь Бердяева. Если он увлекается, то может зайти так далеко от исходного тезиса, что останется только удивляться. Помните, "О соблазне злого добра"...
   Бобров от души пожалел, что на дворе не девятнадцатый год, а на поясе нет кобуры с верным "Кольтом". Шлёпнул бы он этих контриков, как говаривал товарищ Железняк "в повидло". Страна - голодная, нищая, через муки и кровь выкарабкивалась в эти годы из ямы отсталости, а эти сидели в Праге в тепле и сытости, да философию разводили. Интеллигенция паршивая! Солоневич, хоть и сволочь белогвардейская, а знатно припечатал таких гнид: Бердяй Булгакович Милюков.
   Между прочим, кое-кто из этих самых интеллигентов сейчас в Ростове у Солоневича в помощниках ходят. Например, Пётр Струве и Иван Ильин. Утёрлись и пошли на службу, холуи панские. Урки блатные и те бы побрезговали, а интеллигенту, как говорится, хоть нассы в глаза - всё божья роса.
   Впрочем, переживания красноармейца Андрея Боброва пана Рорбаха никак не затронули. У того на лице не дрогнул ни один мускул. Да и с чего? Русский язык пану инженеру был неведом, и вовсе не для того он пришел в трактир, чтобы чужую болтовню выслушивать. Заказав официанту тёмного пива и баварских колбасок на закуску, пан Вальтер погрузился в просмотр газеты и, казалось, отрешился от происходящего вокруг. На самом же деле Андрея чрезвычайно занимало, кто придёт раньше: агент со сведениями или же официант с заказом. К тому же в толстом еженедельнике Бобров не рассчитывал найти что-либо для себя интересное, но, как выяснилось, напрасно. На посвященных внешней политике страницах между сообщениями из Болгарии и Швеции нашлось место и для перепечатанного, как гласила ремарка - из "Известий", сообщения ТАСС.
  

"Японская провокация продолжается"

27 июля 1939 г.

   По сообщению штаба монголо-советских войск в МНР, в течение 23--25 июля японо-маньчжурские войска неоднократно пытались атаковать и захватить позиции монголо-советских войск к востоку от реки Халхин-Гол. Эти попытки с большими потерями для японо-маньчжур неизменно отражались монголо-советскими войсками.
   Советско-монгольские войска прочно занимают прежние позиции на восточном берегу реки Халхин-Гол.
   Кроме столкновения наземных войск имели место за эти дни также столкновения авиации.
   В результате воздушных боев за 23 июля японская авиация потеряла 15 истребителей, 2 бомбардировщика, 2 разведчика и 1 аэростат, корректировавший огонь японской артиллерии. После этих боев на аэродромы монголо-советской авиации не вернулось 5 самолетов. В этот же день был сбит и захвачен в плен командир легкобомбардировочного японского авиационного отряда полковник Коваро, по показаниям которого подтверждается, что японцы в районе боевых действий сосредоточили крупные силы авиации за счет переброски из Чанчуна, Харбина, Сипингая, Хайлара и других районов.
   Воздушные бои происходили также 24 и 25 июля. Столкновения, начинавшиеся с встреч небольших групп истребителей, как правило, разрастались в крупные воздушные сражения. В результате воздушных схваток за 24 июля японцы потеряли 34 истребителя, 2 бомбардировщика и 1 аэростат. На аэродромы монголо-советской авиации не вернулось 9 самолетов.
   За 25 июля было сбито 19 японских самолетов и сожжен 1 аэростат. На аэродромы монголо-советской авиации не вернулось 6 самолетов.
  
   Андрей перевернул страницу, но больше ничего достойного внимания не обнаружилось. Оставалось только вернуться к прежнему вопросу: какая из двух ожидаемых персон почтит его своим появлением сначала, а какая потом.
   Раньше пришел агент. В точности такой, как его описывал Синёв: высокий, полный мужчина около сорока лет. Совершенно лысый, тщательно выбритый, с высоким покатым лбом, глубоко посажеными глазами и толстыми, немного вывернутыми губами. Одет он был в дорогое серое пальто, в правой руке держал фетровую шляпу, а левой прижимал к боку несколько пухлых газет, наверное, местных пражских еженедельников.
   - Добрый вечер. Надеюсь, пан читает не "Руде Право"?
   - Я вообще не читаю "Руде Право". Мой депутат - пан Генлейн, а не пан Готвальд.
   - Тогда, надеюсь, пан не станет возражать, если я присяду за его столик.
   - Пожалуйста, садитесь.
   Обмен паролями прошел успешно. Блюм небрежно положил газеты на угол столика, снял и повесил на вешалку промокшее пальто. Андрей равнодушно отметил про себя, что костюм у пана чиновника сидит отменно. Либо сшит на заказ, либо куплен в дорогом магазине. Недурное жалование у мелких сошек в чехословацком Министерстве Иностранных Дел.
   Едва Блюм уселся за стол, как официант принёс Андрею пиво и колбаски. Приняв заказ от нового посетителя: кружка светлого пива и помазанки на закуску, он степенно удалился.
   - Однако ж, пан, у вас с собой прямо целая библиотека, - довольно громко произнёс Бобров.
   - Соломон Блюм, к вашим услугам. Кстати, газеты, если угодно, можете взять себе - я их уже прочитал.
   - Вальтер Рорбах, инженер. Благодарю за любезность и не откажусь: будет что почитать в поезде.
   - В поезде? Уезжаете, пан инженер?
   - Работа такая, пан Соломон, - усмехнулся Андрей. - Рейху нужны дороги, а в Чехословакии есть те, кто умеет проложить хороший автобан.
   Он отсалютовал собеседнику кружкой.
   - Прозит!
   Пиво "У кота" было отменным, а как иначе. В Старо Място трактиры на каждом углу, клиентуру собрать трудно, зато потерять легко. А на одних гостях столицы заведению не продержаться.
   - Рейху, Рейху, - недовольно проворчал собеседник, пронзив голос. - А нам что, хорошие дороги не нужны?
   - Союзники платят больше, - примирительно заметил Андрей. - Надо признать, что фюрер создал эффективную экономику.
   - Эффективную экономику, - язвительно передразнил Блюм. - Давно ли в Рейхе отменили карточки? А фразу Геринга про пушки вместо масла помните?
   Бобров улыбнулся. Пикировка известного антифашиста доктора Йозефа Геббельса с "наци номер два" вышла знатная, её до сих пор частенько припоминали европейские газеты. Да и советские не забывали, хотя коммунисты для Геббельса были врагами ничуть не меньшими, чем национал-социалисты.
   - Нет уж, избави Всевышний нас от такой экономики, - подвел итог пражанин.
   - Не любите вы Рейх...
   - А почему я должен его любить?
   - Не должны, но...
   Андрей украдкой посмотрел по сторонам: никто из посетителей интереса к их тихой беседе не проявлял.
   - Всё-таки большинство граждан Чехословакии одобряют союз с Германией. В худшем случае им всё равно. А вот вам он не нравится. Почему? Я просто понять хочу.
   - Понять хотите...
   Блюм откинулся на спинку стула, собираясь ответить, но не успел: официант принёс пиво и тарелку с помазанками. И только когда тот отошел на безопасное расстояние, он продолжил. Почему-то вопросом:
   - Вам сколько лет, молодой человек? Тридцать есть?
   - Вообще-то тридцать пять в сентябре исполнится, - улыбнулся Бобров. Он действительно выглядел моложе своего возраста.
   - Гм...
   Собеседник озадаченно замолк. Андрей воспользовался паузой и принялся за колбаски.
   - Возможно, Вы просто забыли, как Гитлер начинал свою карьеру. А я это помню очень хорошо. Это сейчас он ругает англо-французских и американских плутократов. А когда-то плутократы у него были исключительно еврейскими. И вообще, каждый еврей по его словам был врагом Германии, высасывающим из несчастной страны последние соки. А с врагами не церемонятся. Вспомните убийство Ратенау.
   - Я помню даже речь Гитлера по случаю его похорон. "Каждый немец, если он настоящий патриот Отечества, должен извиниться сегодня перед своим соседом-евреем за это ужасное преступление. Только так мы сможем сохранить единство нашей страны, а без этого невозможно её процветание".
   - О да, красиво говорить фюрер умеет, это у него не отнять. Но Ратенау убили те, кто наслушался его ранних проповедей о еврейской угрозе. Те, кто поверил в них и ставил своей целью окончательное решение еврейского вопроса.
   - Простите, какое решение?
   Блюм и впрямь говорил нечто Андрею совершенно неизвестное. Хотя считалось, что политическую историю Рейха старший лейтенант Бобров знает на отлично. Конечно, для связного, у которого обычно заграничный паспорт. Сумел бы он, даже при наличии всех необходимых документов, сойти в Германии за своего - большой вопрос. Во всяком, до настоящих асов разведки, вроде товарища Юстаса, который пришел на встречу в Киле в мундире штурмбанфюрера СС, ему очень далеко. Андрея это не раздражало: он трезво оценивал свои способности и знал, что ему по силам, а что нет. Во всяком случае, свою работу, трудную и опасную, он делал хорошо: за три года ни одного чрезвычайного происшествия. Начальство держало его на хорошем счету, вот-вот ожидалось повышение в звании.
   - На людях Гитлер говорил о необходимости согнать всех евреев в гетто. А ещё лучше - выслать их из Германии куда-нибудь подальше. В Южную Америку, в Африку, а то и в Палестину.
   - Гитлер пропагандировал идеи сионизма?
   При всём своём самообладании Андрей не удержался от изумлённого вопроса, а зря. На лице у Блюма возникло такое выражение, что ошибки быть не могло: он смертельно оскорблён. А оскорблять информатора - одна из самых больших ошибок, которую только может совершить разведчик. За такое начальство голову отрывает. И, между прочим, правильно делает.
   - Простите, пан Соломон. Я вижу, что вы обиделись. Поверьте, я не специально. Мне это показалось очень похожим на то, к чему призывают сионисты, вот я и...
   - Похожим, - фыркнул Блюм. - Что вы вообще знаете про сионистов?
   - Я читал доктора Герцеля, - нарочито неуверенным тоном ответил Андрей. Именно так нерадивые студенты формируют у экзаменатора мнение о своём полном невежестве в сдаваемом предмете. - И ещё Жаботинского... Немного.
   - Неужели вы не поняли, что они говорили о судьбе своего народа, а Гитлер призывал решить участь чужого? Неужели вы не видите разницы?
   - Я под таким углом зрения на проблему не смотрел...
   - А напрасно, - энергично ответил Блюм. - Ведь в этом вся суть. Одно дело, когда вам предоставляют возможность самому решить свою судьбу и предлагают вариант, и совсем другое, когда вам навязывают решение, не спросив вашего мнения. И потом, Герцель, если вы его действительно читали, говорил о продуманной политике переселения. Это ведь не так просто - обеспечить перемещение сотен тысяч людей.
   - Конечно, - с жаром согласился Андрей. - Людям надо где-то жить и зарабатывать на жизнь. Это требует тщательной подготовки. Время, деньги.
   А в памяти вставали вечно сырые землянки, в которой первый год жили комсмольцы-добровольцы, приехавшие на Магнитстрой.
   - Вот именно, - похоже, Блюм сменил гнев на милость. - А Гитлер намеревался просто вывезти евреев из Германии - и всё. Дальше не его забота. А главное, он собирался сам решать кто еврей, а кто нет. Понимаете?
   - Не очень, - откровенно признался Бобров. - Что тут можно решать?
   - Можно. Можно отслеживать, кто были родители и родители родителей.
   - И что? Положим, бабка у меня была еврейка, а остальные предки немцы. А потому и еврейского, уж извините, ничего во мне не осталось. Не знаю ни слова на идиш и посещаю не синагогу, а кирху.
   - Вот от таких, как он говорил, четьвертькровок Гитлер и собирался в принудительном порядке очистить Германию.
   - Но это же бред, - не сдержался Бобров. И слово-то какое... "четвертькровки". Будто речь не о людях, а о собаках.
   К его удивлению Блюм в ответ улыбнулся, но его улыбка была исполнена какой-то немыслимо мудрой скорби.
   - Это не бред. Это проекты законов новой Германии, какой её когда-то хотел видеть будущий фюрер. Кстати, без лишних ушей он выражался куда яснее. Речь шла уже не о гетто, а о концлагерях.
   - Простите? Это что-то вроде того, что англичане устраивали для военнопленных буров?
   А ещё концлагеря были в Польше, в них умирали взятые в плен после похода Тухачевского на Варшаву красноармейцы. Из восьмидесяти тысяч выжило едва ли двадцать.
   Но в Чехословакии об этом не знали. Просто - не знали.
   При том, что отношения с Польшей были далеко не дружественные: северный сосед всё время норовил оттяпать в свою пользу Тешинскую Силезию. Так что, чтобы быть понятыми, приходилось говорить об англичанах и бурах. Бусенар здесь переведён и очень неплохо продаётся.
   - Именно. Обнесённые колючей проволокой бараки без самых примитивных удобств.
   Андрей вытер рукой вспотевший лоб и сделал солидный глоток.
   - Послушайте, пан Соломон. Я понимаю, девятнадцатый век... Трансвааль, Республика Оранжевой Реки - где-то на краю света... Но чтобы сейчас, в двадцатом веке, в центре Европы... Совершенно невиновных людей...
   Будь они хоть контрреволюционеры - куда не шло. Андрею приходилось бывать в СЛОНе - Соловецком Лагере Особого Назначения. Честно говоря, его можно назвать и концлагерем... Но! Кто там сидит? Сволочь белогвардейская, шпионы, вредители, диверсанты, кулачьё, по ночам в спины активистам из обрезов стрелявшее. Враги народа, одним словом. Поделом гадам. Но чтобы арестовать человека только за то, что он еврей, или, например, чеченец, или калмык - такого в Советской России не могло быть в принципе.
   - Знаете, это звучит совершенно фантастически... Почище историй, которые пишет пан Чапек. Про этих, как их там...
   Бобров запнулся, мучительно вспоминая слово.
   - Роботов, - подсказал Блюм.
   - Точно, роботов, - обрадовано согласился Андрей.
   Ох уж эти писатели, напридумывают невесть чего... Искусственных людей.
   - В такую реальность невозможно поверить.
   - Много во что невозможно поверить. Я хорошо помню август четырнадцатого. Все были уверены, что война с Сербией продлится две-три недели и закончится почётным миром. Скажи кто-то, что мелкий конфликт выльется в мировую бойню, в результате которой разлетятся в клочья три империи, его посчитали бы сумасшедшим. Но всё случилось именно так.
   - Однако ж разве не до войны придумано, что Балканы - пороховая бочка Европы?
   - Да эта пороховая бочка только и делала, что горела: первая Балканская война, вторая. И - ничего. А потом вдруг рвануло, да так, что даже Америка в стороне не осталась. Уверяю, никто ни о чём подобном не думал, но всё-таки это произошло. Кстати, я забыл упомянуть, что перед тем, как отправить евреев в концлагеря фюрер собирался конфисковать всё их имущество. Так сказать, в качестве компенсации за те беды, которые евреи причинили Германии.
   - И вы полагаете, Рейхстаг бы одобрил такие законы?
   - А разве сейчас Рейхстаг не одобряет все решения Рейхсканцлера? Дальше бунта на коленях немецкие депутаты не пойдут. Наши, впрочем, тоже.
   Бобров широко улыбнулся.
   - Нашим-то против чего бунтовать? Пока Рейх и Чехословакия вместе, мы, по крайней мере, можем не опасаться венгерской агрессии. Да и поляки вынуждены отказаться от мечтаний о присоединении, как это они называют, Залужья. Прошлогодний кризис показал это предельно ясно.
   - За всё приходится платить, - философски заметил Блюм. - Гитлер ведёт дело к войне, но против Франции и Англии ему не выстоять. Положим, его мне ничуть не жаль, но видеть оккупационные войска в Праге я не хочу. Кстати, передайте Алексу самые свежие новости, их нет в донесении. Во-первых, в конце августа в районе Ружемберока пройдут совместные с немцами военные манёвры. Из Рейха должны прибыть два танковых и два пехотных полка. Командовать ими будет генерал Лист.
   - Генерал-полковник Вильгельм Лист, - машинально уточнил Андрей. Собеседник кивнул и продолжал:
   - Во-вторых, для помощи армейским подразделениям, ведущим борьбу с бандитскими формированиями в Подкарпатской Руси, из Рейха в самое ближайшее время прибудут офицеры-инструкторы. Человек двадцать.
   - Понятно. Передам.
   Разговор сам собой увял. Допив пиво, Андрей поднялся и собрал газеты.
   - Всего хорошего, приятно было познакомиться.
   - Счастливой дороги, пан инженер.
  

Осло. Норвегия. 5 августа 1939 года. Суббота.

   Конституционная монархия снимает с короля незначительные, но обременительные мелочи, вроде определения внешней политики страны, чтобы он сосредоточится на делах действительно серьёзных, которых за него никто не сделает. Например, улыбнуться каждому ребёнку, пришедшему на ежегодный Парад Улыбок. А ведь их собирается очень и очень много, и каждый юный подданный королевства имеет право на улыбку своего короля.
   Но при этом Кабинет Министров всегда оставался Кабинетом Министров Его Величества. Поэтому нет ничего удивительного в том, что время от времени Хокон Седьмой приглашал премьера и кого-нибудь из министров на вечернее чаепитие. В дворцовой гостиной лакеи накрывали столик, а затем удалялись, дабы высокие особы могли свободно обсудить важные вопросы наедине.
   В этот раз вместе с премьером приглашения удостоился министр иностранных дел Хальвден Кот. Говорили о многом, но разговор всё время смещался к происходящему вокруг Балтики, над которой ощутимо веяли тревожные ветры.
   Беседа уже подходила к концу, когда король походя заметил:
   - Кстати, вчерашние газеты напечатали очень интересную речь Гитлера в Линце. Он снова призывает к образованию Европейского Союза Государств. Я предполагал, что МИД её прокомментирует, но в сегодняшних газетах только мнения отдельных политиков.
   - МИД не станет официально комментировать речь Гитлера, - ответил Кот, поставив на блюдце недопитую чашечку.
   - Почему же?
   - Планы Рейхсканцлера очень красивы, но совершенно нежизненны. Их могут обсуждать простые люди, но политикам о них сказать нечего. Оторванное от реалий прожектёрство.
   - Однако же, все государственные деятели любят говорить о справедливом устройстве Европы, - не отступал король. - Правда, мало кто знает как его воплотить в жизнь. Гитлер предлагает реальные шаги, почему бы не попробовать?
   Кот улыбнулся.
   - Когда государственный муж говорит о справедливости, он имеет ввиду вполне конкретную справедливость: справедливость с точки зрения той страны, интересы которой он отстаивает. Фюрер охотно подписывает двусторонние договора о дружбе и сотрудничестве, а потом оказывается, что его друзья между собой злейшие враги. У него дружба и с Венгрией, и с Чехословакией. Но между этими странами затяжной конфликт. Огромные спорные территории. И какое тут возможно объединение?
   Министр отхлебнул чай и продолжил:
   - В июне Рейх заключил пакт о дружбе и ненападении с СССР, а в начале июля в Монголии началась война между Советами и старым союзником Германии - Японией. Кстати, немцы пытались посредничать - без результатов. Сталин за стол переговоров с японцами не садится.
   - Причём это всего лишь Япония, - вступил в разговор премьер-министр. - Её конфликт с Советами, по крайней мере, в принципе разрешим. А вот Новороссия для них смертельный враг. Сталин никогда не откажется от идеи её уничтожения. С отпадом национальных частей Российской Империи вроде Финляндии или Бессарабии он ещё может смириться. Но существование несоветской России для него как...
   Взгляд Нюгордсволля упал на окно, премьер улыбнулся.
   - Как солнечный свет для тролля. Смертельная опасность.
   - Да вы, Юхан, оказывается, поэт, - улыбка осветила и лицо короля.
   - Самую малость, Ваше Величество. Настолько, чтобы это не мешало мне выполнять обязанности премьера.
   - А чем же это может помешать исполнять обязанности премьера?
   - Общеизвестно, что поэты живут несбыточными мечтами и плохо знают жизнь...
   - Это заблуждение, - Хокон достал из лакированного ящичка длинную сигару и развернул серебристую обёртку.
   - Это заблуждение, - повторил он, окунув кончик сигары в бокал с коньяком. - Поэты знают жизнь очень хорошо. И очень тонко чувствуют, что надо сделать, чтобы жизнь была лучше. Их недостаток в другом: они не понимают, как нужно это сделать.
   - В таком случае, Ваше Величество, мне быть поэтом уж точно не следует, - со смехом заметил Нюгордсволль. - Или необходимо срочно подавать в отставку. Премьер, который не понимает, как нужно управлять страной - это страшное бедствие.
   - Вы отличный премьер, Юхан. Я не знаю в стране другого человека, который мог бы так хорошо справиться с этой работой. И Стортинг его тоже не знает. Однако и вам, и Хальвдену не помешало бы изредка смотреть на мир немого шире.
   Король раскурил сигару и откинулся на спинку кресла.
   - В каком смысле, Ваше Величество? - поинтересовался министр иностранных дел.
   - Вы меня убедили в том, что с точки зрения политики и дипломатии комментировать речь фюрера не стоит. Но ведь Гитлер, хоть и занимает пост Рейхсканцлера, на самом деле не политик и не дипломат. Он художник, а художники сродни поэтам. Он чувствует, чего люди хотят на самом деле и обещает им это дать - в этом секрет его бешеной популярности. Он честно пытается выполнить обещанное, и за это его любят ещё больше. Но...
   Хокон пыхнул сигарой, министры терпеливо ждали продолжения монолога.
   - Но, если говорить откровенно, то дал он Рейху не так уж и много, и кто знает, способен ли он на большее. Фюрер постоянно заявляет о приверженности делу мира, а между тем все политики сходятся на том, что дело движется к войне. А если на этом сходятся все политики, то война, скорее всего, начнётся. И что тогда?
   - Пока в Стортинге большинство у нашей партии, курс Норвегии будет неизменен: нейтралитет и невмешательство, - твёрдо ответил Нюгордсволль.
   - В этом нет никаких сомнений, - кивнул король. - Так же как и в том, что у вашей партии будет большинство: Квислинг никогда не сумеет выиграть выборы. Он слишком вторичен, во всём пытается копировать Гитлера. Людей можно убедить проголосовать за любую посредственность, но они никогда не станут голосовать за тень. И даже Гамсун ему ничем не поможет.
   - В таком случае, что же вас беспокоит, Ваше Величество?
   - Норвегия сама не вступит в войну. Но война может вступить в Норвегию.
   - Нападение? Это исключено, - уверенно заявил Кот. - Мы будем строго соблюдать нейтралитет и не дадим поводов для агрессии.
   Хокон снова выпустил клубы ароматного дыма.
   - Повод для агрессии можно найти всегда. Поэтому не давать повода мало. Важно, чтобы у противоположной стороны не возникало желания этот повод искать. Гитлер - художник. Его Евросоюз - не более чем картина, которую он так увлечённо пишет. Публичная похвала этому творению польстит его сердцу.
   - Хороший художник не ищет признания, - заметил премьер. - Он творит ради любви к искусству.
   - Ещё одно расхожее заблуждение, Юхан, - не согласился король. - Да, главным стимулом для настоящего художника является само искусство. Но это не значит, что мнение публики ему должно безразлично. Признание для него нужно не для того, чтобы тешить своё самолюбие, а чтобы быть уверенным, что он действительно внёс свой вклад в искусство. Много ли стоит самая лучшая картина, если её никто не оценит? И возможно ли, чтобы никто не оценил действительно стоящую вещь?
   - Кстати, Ваше Величество, - поинтересовался Кот. - А Гитлер действительно хороший художник? Никогда не видел его живописи.
   - Извольте, Хальвден, вот эта пара пейзажей слева от камина.
   - Любопытно.
   Министр поднялся из-за стола. Он довольно долго рассматривал картины, а потом изрёк:
   - Мне кажется, ничего особенного.
   - Есть дарование, есть школа, но не более того, - откликнулся Хокон. - Безусловно, это не шедевры, да и шедевров он никогда не писал. Не Таулов, конечно, и не Мунте. Но, тем не менее, висеть в этом дворце они достойны.
   Его Величество был отлично образован, имел прекрасный вкус и великолепно разбирался в живописи. Он никогда бы не стал вешать во дворце бессмысленной мазни, даже если бы эта мазня вышла из-под кисти самого короля Георга.
   - Может, Гитлеру следовало делать карьеру художника, а не политика? - предположил Кот.
   - Вполне возможно. Но история не знает сослагательного наклонения. Если Гитлер возглавил Германию - значит, это произошло. А нам остаётся только выбрать правильный путь, основываясь на данности. Так что, поприветствуем инициативы фюрера. Ему это будет приятно, а нас ни к чему не обяжет: ведь не каждый, кто хвалит картины, потом их приобретает.
   - Браво, Ваше Величество! - с искренним восхищением произнёс министр иностранных дел. - Вы - великолепный дипломат.
   - О нет, Хальвден, дипломат - это вы. Потому что именно вам предстоит воплотить эту мимолётную идею в официальный документ. Так сказать, придать содержанию достойную форму.
   - Это будет непросто, Ваше Величество, - заметил премьер. - Слишком явная поддержка Берлина может настроить против нас Лондон.
   - Англии можно не опасаться. Там у власти художников нет, там всем заправляют политики. О том, что у них есть сердце они вспоминают только во время сердечного приступа. Слова для них не важны, они смотрят на дела. А дело обстоит так, что военных договоров с Рейхом мы не подписываем и переговоров об их подписании не ведём. Максимум неприятностей, которых нам может стоить этот демарш - это неприятная беседа, которой Хальвдена удостоит сэр Эдуард. Но ради блага Норвегии это стоит вытерпеть.
   - Ради блага Норвегии я готов вытерпеть гораздо больше, - очень серьёзно ответил Кот. - Главное, чтобы это действительно оказалось во благо.
   Хокон Седьмой развёл руками.
   - Увы, всеведущ лишь Всевышний. Политика - слишком сложная и непредсказуемая игра, чтобы раздавать гарантированные выигрыши. И всё-таки у нас очень неплохие шансы. Хотя, конечно, чтобы не дать втянуть Норвегию в войну, есть способ лучший, тем нейтралитет.
   - Какой же это способ? - изумлённо спросил Нюгордсволль.
   - Не дать войне начаться. Но это, кажется, за пределами наших возможностей.
  

Обер-лейтенант Бенедикт Домашцын

  
   В главном здании Ужгородского вокзала шел ремонт. Фасад скрывали строительные леса, а по платформе бродили штукатуры и маляры в заляпанных робах. Чистая публика старалась держаться от работяг подальше: испачкают ещё ненароком. Подальше от грязи держался и атлетического сложения уже немолодой штабной капитан в щегольском мундире. Он как-то нервозно прохаживался в конце платформы, то и дело кидая быстрые взгляды в ту сторону, откуда должен был прибыть скорый из Остравы. Поезд задерживался, офицер волновался. Наконец, из-за поворота показался локомотив, а спустя несколько минут на платформу начали выходить пассажиры. Штабной капитан медленно шел вдоль состава, вглядываясь в прибывших, пока не увидел высокого светловолосого человека в мундире пехотного майора вермахта. Тут его неторопливость как рукой сняло.
   - Вернер! - спешно проталкиваясь через поток пассажиров, громко закричал офицер. Кто-то за его спиной негромко выругался, но сейчас штабного капитана это не интересовало. - Вернер, это я, Арношт!
   Высокий резко повернулся.
   - Арношт?! Арношт Пихлер?!
   - Точно!
   Они были уже рядом. Руки сошлись в крепком рукопожатии.
   - Ты совсем не изменился, дружище.
   - Ты тоже.
   Майор Вернер Оттль усмехнулся.
   - Льстишь, Арношт. У меня виски стали совсем седые.
   - У блондинов это не так заметно.
   Оба рассмеялись.
   - Ты здесь просто так или по делу? - поинтересовался Оттль.
   - Конечно по делу. Когда узнал, кто именно к нам приезжает, решил встретить самолично. Хорош бы я был, если бы прислал за старым другом какого-нибудь надпоручика.
   - Так значит, мы командированы к тебе? А я даже и не предполагал.
   Майор развернулся к терпеливо стоявшим за его спиной обер-лейтенантам.
   - Знакомься, Арношт. Моя молодая смена. Обер-лейтенант Курт Крайн.
   Невысокий круглолицый крепыш рефлекторно попытался вскинуть руку в фашистском приветствии, но тут же исправился и отдал честь. Это в Рейхе одна страна, одна партия, один фюрер. А здесь, в Чехословакии, всё иначе.
   - Обер-лейтенант Бенедикт Домашцын. Он из вендов. Как мы шутим, доставлен на историческую родину.
   - В самом дела? - в глазах у Пихлера промелькнуло искреннее удивление.
   - Никак нет, господин штябни капитян, - разговор вёлся на немецком, но звание Бенедикт подчёркнуто старательно произнёс по-чешски. - Моя историческая родина находится под Бауценом, хотя сам я родился в Брауншвейге.
   Чехи, конечно, лужичанам народ братский, и было время, когда и Верхние и Нижние Лужицы входили в состав Чешской короны, но Родина есть Родина, её нельзя передвигать с места на место.
   - Тем лучше. Иначе бы я сказал, что момент для репатриации не слишком подходящий. Впрочем, об этом по дороге. Идёмте.
   Следом за провожатым они спустились с платформы, прошли через маленький, но пышный привокзальный сквер к ожидавшей их "Шкоде". Шофёр в звании чэтаржа помог господам офицерам погрузить фибровые чемоданы, после чего Арношт уселся на переднее сиденье, а приезжие - на заднее.
   - Далеко ехать? - поинтересовался Вернер.
   - Не очень. Километров двадцать пять в горы.
   Оттль кивнул и задал новый вопрос:
   - Так что ты там говорил про неподходящее время?
   Вместо ответа Пихлер кивнул за окно:
   - Видишь?
   Машина обогнала медленно шедших по бульвару троих мужчин в полувоенных светло-серых рубашках, таких же серых пилотках и с белыми повязками на правых рукавах.
   - Это что ещё за патруль?
   - Домомбраны. Местные русинские ополченцы.
   Оттль нахмурился.
   - Проклятье, нас предупреждали, что здесь непростая обстановка, но я не думал что всё настолько серьёзно. Они хоть не вооружены?
   - Как видишь, днём на улицы они выходят без оружия. А что упрятано в тайниках - попробуй, разыщи.
   - Чертовски плохо, Арношт. И добром это не кончится.
   - Какое уж тут добро. Посмотри-ка направо.
   По противоположной стороне бульвара шел другой патруль. У этих рубашки были тёмно-зелёного цвета, а вместо пилоток - конфедатки с эмблемой в виде трезубца.
   - Это что ещё за маскарад?
   - Сичевые стрельцы. Ополченцы украинские.
   - Да сколько их тут у вас?
   - Есть ещё словаки, евреи и мадьяры. Но город они не патрулируют. Только свои деревни. Ну, и само собой, добровольческие подразделения СС при немецких общинах.
   - А полиция в городе вообще есть?
   - Есть и полиция, сейчас как раз увидишь, - пообещал Пихлер.
   "Шкода" свернула в боковую улочку, немного попетляла и выскочила на окраину города. На выезде оказался полицейский пост: заметив в машине офицера, двое полицейских вытянулись в струнку, а стражмистр с пушистыми усами лихо отдал честь.
   Некоторое время ехали молча: уж больно красив был пейзаж. Впереди вставали Карпаты: высокая цепь покрытых густым лесом горных вершин. Бенедикт мысленно сравнивал их с теми горами, в которых ему доводилось побывать, но аналога не подбиралось. Альпы были намного выше, но их покрывали вечные снега и ледники. В горах Шварцвальда лесов не меньше, чем здесь, но вершины там намного ниже и более пологие.
   Разумеется, обер-лейтенант рассматривал местность не взглядом туриста. Дело шло к тому, что в этих горах ему очень скоро предстояло вести боевые действия и чем лучше он изучит места будущих боёв до их начала, тем более эффективно сможет действовать, когда война начнётся.
   Но вскоре сосновый лес плотно обступил дорогу с обеих сторон, и это послужило поводом для продолжения разговора.
   - И всё-таки я ничего не понимаю, - признался Оттль. - В Рейхе было проще. Когда Рем и Штрассеры начали формировать своих штурмовые отряды, фюрер сказал, что немецкого обывателя защитят не ополченцы, а немецкий полицейский, немецкий солдат и немецкий офицер. Он призвал тех, кто хочет мира и порядка для Германии идти на службу и, чёрт возьми, фюрер был прав. Именно после этих слов я понял, что появился человек, способный вытащить Германию из той задницы, куда нас засунули после войны.
   После короткой паузы майор подвёл итог.
   - А Рем и Штрассеры сидят в тюрьме, и это, чёрт возьми, тоже правильно. Гражданским нечего корчить из себя военных.
   Как обычно бывает в таких случаях, категоричность майора отчасти была продиктована личными причинами: вскоре после войны юный Вернер Оттль, мучительно переживавший, что по молодости лет не успел попасть на фронт, входил в состав первых партийных Sturmabteilung - штурмовых отрядов. Больше того, в ноябре двадцать третьего он участвовал в абсолютно незаконном ( "Мятеж не может привести к удаче, В противном случае зовётся он иначе" ) Пивном путче. Справедливости ради надо сказать, что делал он это вовсе не из каких-то антигосударственных устремлений, а из уважения и почтения к тогдашнему командиру штурмовиков, ведь это был не кто-то там из Штрассеров, не Рем, а сам капитан Герман Геринг, последний командир легендарного "Летающего цирка", можно сказать - преемник великого Красного Барона. К тому же большинство штурмовиков тогда составляли бывшие боевые офицеры, и Вернеру льстило, что он был с ними почти на равных.
   Поражение путчистов, после которого он не загремел в тюрьму только благодаря своей молодости и великодушию товарищей, сподвигло его пересмотреть свои взгляды, и со второй волной штурмовиков ветеран НСДАП лейтенант Оттль иметь дело решительно отказался.
   К счастью, здесь никто таких подробностей из жизни майора не знал.
   - Да, у вас в Рейхе проще, это точно, - согласился Пихлер. - Там ведь государственность возможна только немецкая. А здесь одни хотят жить в Чехословакии, другие - в Венгрии, третьи требуют присоединения к Украине, четвёртые - к Новороссии, а пятые вообще настаивают на провозглашении независимости. Ладно бы это всё проходило как-нибудь прилично, вроде того, как у нас в Судетах. Митинги собирали бы, комиссии, выдвигали депутатов. Но они берут в руки оружие и начинают стрелять в тех, кого считают своими противниками...
   - На этот случай и существует полиция.
   - Полиция? - в голосе штабного капитана звучала откровенная ирония. - Когда вот из такого лесочка выходит банда человек в пятьдесят, вооруженная винтовками и с парочкой ручных пулемётов - что может полиция? А банда вламывается в ближайшую деревню и приступает к смертной казни тех, кто слишком активно, по их мнению, выступал против милой им власти. Как не крути, а единственное средство спасти себя и близких - это поставить на чердаке пулемёт.
   - Не помогает...
   - Отлично помогает, если в доме засядет ещё десяток человек с винтовками. Или хотя бы с охотничьими ружьями.
   - Знаешь, что я тебе на это скажу?
   - Понятия не имею, Вернер. Но с интересом выслушаю.
   Сидя на заднем сидении, Бенедикт не мог видеть лица штабного капитана, но был в полной уверенности, что тот улыбается. Не то, чтобы сильно, а так, слегка. Так улыбался отец Бенедикта, прекрасный плотник Мартин Домашцын, когда кто-то из молодых мастеров начинал с жаром объяснять, как нужно делать то или иное сложное изделие.
   - Либо ваше правительство должно навести здесь порядок, либо, если не может этого сделать, отдать эти земли тем, кто справится.
   - Легко сказать - навести порядок. Но как это сделать?
   - Объявить военное положение. И пойманных с оружием в руках бандитов расстреливать на месте. Думаю, пары дивизий и пары месяцев будет вполне достаточно, чтобы приструнить весь этот сброд.
   Пихлер вздохнул.
   - Если бы это были дивизии вермахта, может, и хватило бы. Нашим понадобилось три дивизии и полгода. В прошлом октябре военное положение ввели, в апреле отменили. Правда, вместо того, чтобы расстреливать, бандитов вешали после военно-полевого суда...
   - Совершенно излишняя трата времени и сил, - перебил Оттль и осуждающе покачал головой.
   - Не скажи. Правосудие - очень удачная выдумка. И на небольшие неудобства ради его торжества имеет смысл согласиться.
   - Не буду спорить. Так с бандитами, значит, покончено?
   - Официально - да. Военное положение отменили, провели выборы в местное самоуправление. Новый губернатор устроил праздник всеобщего примирения и разрешил существования добровольных невооруженных формирований, целью которых является оказание помощи полиции в поддержании общественного порядка.
   - Которые снова возьмут в руки оружие, как только обстановка снова обострится, - добавил майор.
   - Вероятно, но это не самое плохое. В горах до сих пор действуют небольшие, но хорошо организованные и вооруженные партизанские отряды.
   Бенедикт краешком глаза заметил, как вытянулось лицо у Крайна. Да и сам он, наверное, выглядел не менее удивлённым. Партизанская война на курсах была, пожалуй, самым теоретическим предметом.
   На короткое время в автомобиле установилась тишина.
   - Да, - задумчиво произнёс, наконец, Оттль, совсем другим взглядом окидывая окружавший дорогу лес. - Здесь есть где укрыться даже дилетантам.
   - Не надейся, - жестко парировал Пихлер. - Щуку помнишь?
   - Романа? - удивлённо переспросил майор.
   - Его самого.
   - Помню, конечно. А он-то здесь при чём?
   - По нашим данным украинскими партизанами в этих краях командует именно он.
   - Хм... Ошибки быть не может?
   - Ошибка может быть где угодно, - философски заметил Пихлер. - Но эти сведения, скорее всего, верны.
   - Он же не из этих мест. То ли из Лемберга, то ли...
   Он замолчал, пытаясь вспомнить название города.
   - Послушай, Вернер, если завтра фюрер пошлёт тебя куда-нибудь в Поволжье защищать с оружием в руках интересы тамошних немцев, тебя остановят границы, горы или расстояния?
   Молчание майора было красноречивее любого ответа.
   - Роман был в школе не хуже нас с тобой. Думаю, он и сейчас не хуже. Я гоняюсь за ним по горам и лесам уже третий месяц, но ни разу не смог его прижать. А сейчас мне поставили другую задачу, и, когда мы будем отрабатывать подходы к перевалам, я бы не хотел повстречаться с его отрядом, - подвёл итог Пихлер.
   Оттль огорчённо вздохнул.
   - Ты всегда страдал заниженной самооценкой, Арношт. И забыл о том, что нас учили быть солдатами, а не бандитами. Если какая-нибудь банда встанет на пути моих ребят - мы перестреляем их без всякого военно-полевого суда. Если среди бандитов будет Щука - пристрелим и его, не сомневайся. В нашей группе я всегда был лучшим.
  

Москва. 7 августа 1939 года. Понедельник.

Кремль

   За окном шел дождь и комендантский патруль.
   Сталин, посасывая мундштук трубки, задумчиво смотрел сквозь стекло на мокрые камни древней Ивановской площади. Потом повернулся и, неслышно ступая мягкими сапогами по дубовому паркету, прошел к столу. Жданов и Молотов молча провожали вождя взглядом.
   - Так значит, считаете, что это не похоже на провокацию?
   - Нет, на провокацию это никак не похоже, - подтвердил Жданов.
   - Но если это не провокация - значит, Германия действительно через три недели нападёт на Польшу. Тогда надо решать, что в этом случае нам делать.
   - Д-думаю, что навстречу Гитлеру пойти можно, - осторожно заметил Молотов. - Просит он немного, мы ничем не рискуем.
   - Большевики, товарищ Молотов, никогда не боялись рисковать, - Сталин продолжал расхаживать по кабинету - от стола к окну и обратно, - если риск необходим для осуществления намеченной цели. А какая цель может быть у нас в конфликте Германии и Польши? Пусть хорошенько подерутся и ослабят друг друга. Мы не против. Но какая нам польза помогать Германии против Польши?
   - Западная Белоруссия - раз. Волынь - два. Виленская область - три. Организуем Советскую Литву - первый шаг к возвращению Прибалтики, - Жданов перечислял выгоды негромко, но уверенно. Сталин незаметно улыбнулся в усы.
   - Значит, Западная Белоруссия, Волынь и Литва. Это хорошо, вот только вряд ли Гитлер подарит нам эти территории. За них придётся воевать. А готовы ли мы сейчас к войне?
   Сталин затянулся из трубки.
   - Нет, товарищи, надо откровенно признаться, что к войне против Польши мы сейчас абсолютно не готовы. И если мы решаем не на словах, а на деле сражаться за эти территории, то за этот короткий срок нам необходимо полностью подготовиться. Создать ударную группировку. Обеспечить её всем необходимым. Разработать план операции. Наконец, надо обеспечить прочный тыл.
   Он снова повернулся к столу.
   - Вяче, предложение фон Папена о посредничестве на переговорах с Японией остаётся в силе?
   - Конечно, - откликнулся Молотов. - У Гитлера просто навязчивая идея помирить всех своих союзников.
   - Что ж, сейчас это нам на руку. Надо одним ударом сломать японцам хребет на реке Халхин-Гол - и сообщить Гитлеру о нашей готовности к мирным переговорам. Одним рэшительным ударом.
   Сталин нажал кнопку электрического звонка. Вошел Поскрёбышев.
   - Слушаю, товарищ Сталин.
   - Срочно вызовите в Москву командующего Дальнэвосточной фронтовой группой товарища Штерна.
   - Слушаюсь, товарищ Сталин.
   Когда Поскрёбышев вышел, Жданов переспросил:
   - Почему Штерна, почему не Жукова?
   - Товарищ Жюков, - в голосе вождя стал заметнее кавказский акцент - верный признак того, что Сталин волнуется. - Товарищ Жюков будет нэпосрэдственно руководить опэрацией и нэ имэет права на сомнения. Иначе он находится нэ на своём месте. А вот товарищ Штерн нэ только может, но и обязан прэдельно объективно рассматривать ситуацию. Иначе он тоже находится нэ на своём месте.
   Отойдя к окну, Сталин продолжал размышлять вслух.
   - Гитлер ждёт от нас прямого участия в его авантюре в качестве союзника. На это ми пойти нэ можем. Польша, конэчно, нэ дружествэнная нам страна, однако, провозгласив политику мира, ми нэ можем просто так от этой политики отказаться. Савэтский народ вправе спросить нас: если ми не хотим ни пяди чужой зэмли, то почэму мы нападаэм на Польшу? Что ми ответим савэтскому народу?
   - Мы ответим советскому народу, что освобождаем свою землю. Мы расскажем ему о тяжелой судьбе проживающих на польской территории украинцев и белорусов, родных братьев наших советских украинцев и белорусов. Мы напомним ему о судьбе восьмидесяти тысяч пленных красноармейцев, почти поголовно уничтоженных опричниками Пилсудского.
   - Вот об этом напоминать не надо, - тихо, почти шепотом, но очень твёрдо сказал Сталин.
   Из всех ошибок Гражданской войны эта авантюра Тухачевского была самой идиотской по замыслу и катастрофической по последствиям. Вместо того, чтобы собрать все силы в кулак и нанести удар вдоль Дона, рассечь беляков на две части и добить поодиночке; чуть ли не половину сил повернули на запад, в надежде зажечь пожар Мировой Революции. Дошли почти до Вислы, а потом красная армия получила такой сокрушительный удар, что покатилась на восток не в силах зацепиться ни за какой оборонительный рубеж. Пришлось воскрешать почти развеянный призрак УНР и в тайне вооружать пана Петлюру, в надежде на то, что его сичевые стрельцы оттянут на себя часть польской армии. А он, подлец, сначала натянул поляков, а потом и присланные для его разоружения части Красной Армии. Да так, что потом едва удалось удержать Житомир.
   И на Принцевых островах пришлось не только признавать существование "Новороссии", но подписывать независимость "Украiны". Лорд Керзон душил Советскую Республику с упорством и сноровкой породистого бульдога. Ничего, вывернулись, выжили. И есть теперь силы пересмотреть кое-какие итоги той войны. Но кое-какие её станицы лишний раз лучше не вспоминать.
   - Об этом мы напоминать народу не будем, - повторил вождь уже громче. - А вот про притеснение в Польше украинцев и белорусов напомнить нужно. Кажется, пан Невчинский что-то там писал о том, что самое правильное разрешение национального вопроса в Полесье - разговор с белорусами на языке виселиц? Надо собрать побольше таких высказываний и быть готовыми широко ознакомить советский народ с такой вот... стратегией.
   - Будет сделано, товарищ Сталин, - пообещал Жданов. Он понятия не имел, кто такой был пан Невчинский, но не сомневался, что такой пан действительно существовал и что-то подобное говорил: Сталина обладал просто потрясающими эрудицией и памятью.
   - Надо вспомнить не только слова. У пана Пилсудского и его наследников они с делами не расходились. И ещё...
   Вождь на мгновение задумался, потом продолжил:
   - Необходимо подготовить директиву для политработников, как им построить работу с личным составом. В газетах акцентироваться на этом вопросе пока не нужно. Пусть в Варшаве думают, что к войне готовятся только на западе.
   - Так или иначе, но скрыть сосредоточение войск на границе вряд ли получится, - заметил Жданов.
   Сталин снова усмехнулся.
   - Как вы думаете, к кому ещё, кроме нас, Гитлер может обратиться с предложением о союзе в войне с Польшей? И кто его поддержит?
   Молотов склонил лобастую голову.
   - Об-братиться он может ко всем, кроме Украины, разумеется. А вот поддержки, думаю, ни от кого не дождётся. В Чехословакии и Румынии слишком нестабильная внутренняя обстановка, их правительства не рискнут втягиваться в войну. Литве есть резон поддержать Рейх, но, как бы не складывались дела на германском фронте, на второй день войны поляки будут в Ковно, а на третий - в Мемеле. Латвии и р-резона нет, и армия у неё ещё слабее, чем у Литвы.
   - А если немцы перебросят в Литву несколько своих дивизий? - поинтересовался Сталин.
   - Возможно, - согласился Молотов. - Но это вопрос уже к нашим военным.
   - И к разведке, - добавил Жданов.
   - И к разведке, - задумчиво повторил Сталин.
   Действительно, прежде чем принимать такие обязывающие решения требовалось собрать как можно больше информации. Предложение Гитлера открывало возможность для большой игры и сулило очень заманчивые перспективы. Однако Сталин отлично понимал, что игра по заданным в Берлине правилам обрекала в конечном итоге на поражение. Предлагая союз, фюрер удерживал в своих руках все козыри. Обратить ситуацию в свою пользу можно было только одним способом: начав свою, ещё более масштабную, игру. Игру, в которой польская компания становилась всего лишь эпизодом, и даже не центральным, а имеющим подчинённую роль по отношению к более важным событиям.
   - Если Гитлер нападёт на Польшу, то в глазах всего мира он станет агрессором, развязавшим войну. Если Советский Союз выступит вместе с Рейхом, то в глазах всего мира тоже станет агрессором. Но если Гитлер самостоятельно одержит военную победу, если немецкие войска выйдут к Висле, то мы будем иметь законные права защитить интересы украинского и белорусского населения Польши. Поэтому мы не станем подписывать с Гитлером никакого союза против поляков. Мы не будем обещать выступить вместе с немцами против Польши с первого дня войны. Мы пообещаем начать конкретные действия тогда, когда посчитаем, что для этого наступит подходящий момент.
  

Обер-лейтенант Вольфганг Вольф

  
   - Итак, вопрос: в чём отличие между модификациями А и В? Кто готов отвечать?
   Имя и фамилия у преподавателя ( по совместительству - командира второго учебного взвода ) звучало грозно - Вольфганг Вольф. По иронии судьбы он появился на свет в ничем не примечательной деревушке Вольфсбург, до недавних времен считавшейся глухим углом в глубине Саксонии, пока поблизости от неё по указанию самого Гитлера совсем недавно не построили автомобильный завод концерна "Фольксваген". Наконец, характер обер-лейтенанта очень соответствовал фамилию, имени и месту рождения: суровый, требовательный, не спускавший ни малейшей провинности. Пощады ожидать от него было бесполезно. Неудивительно, что между собой курсанты так и звали его Волком. Вот и сейчас пронзительный взгляд обер-лейтенанта, казалось, выискивал очередную жертву.
   А на самом деле он просто пытался понять, кто из его подопечных выучил материальную часть сходу, а кому ещё придётся посидеть над схемами.
   Понятно, что ответ знает Ройтман - этот молодой лейтенант, похоже, с закрытыми глазами мог в момент найти в любом танке любую деталь и, разбуженный среди ночи, дать описания любой конструкции. А вот с вождением, стрельбой и тактикой ему приходилось нелегко, оценки он получал весьма средние. Не мучался бы парень, шел в техники, как на роду написано. Честное слово, один такой талантливый офицер-техник для литовской армии куда полезнее, чем ещё один посредственный офицер-танкист. Да чего там, чем десяток посредственных танкистов. Но здесь уж Вольф ничего не решал.
   Скорее всего, ответят Гелунас и Кобрин - лучшие технари первого и второго взводов. Все остальные - как повезёт. Вот сейчас и посмотрим, как им повезёт. Для начала следует спросить кого-нибудь из самых молодых. Конечно здесь им не Литва, и звания их вроде как не в счёт, все - курсанты. Но только гауптман, по-литовскому - капитан, настоящий, то он для молоденького литовского лейтенантика и на курсах всё равно - господин капитан. И ронять его авторитет перед младшими по званию не следует.
   - Курсант Фетисов!
   - Я!
   - Отвечайте.
   Когда Вольф впервые увидел этого парня, то сразу подумал, что тот похож на русского дурачка, как его обычно рисовали в газетных карикатурах. Атлетического сложения фигура, широкое круглое лицо, нос картофелиной, большие голубые глаза, а волосы цвета соломы не торчат в разные стороны исключительно по причине короткой стрижки. Но очень быстро выяснилось, что сходство было чисто внешним: Фетисов не только бегло говорил на немецком, без чего бы просто не попал на курсы в Рейх, но и хорошо разбирался в матчасти и быстро усваивал новый материал.
   Вот и верь после этого некоторым партайгеноссе, убеждённым, что признаки вырождения у неполноценных людей на лице написаны. Впрочем, пропагандистам и газетам Вольф не верил уже давно, хотя никогда об этом не распространялся. Потому что хоть вермахт вне политики и вступать в партию офицерам не разрешалось, но без демонстрации своей верности делу фюрера и самому фюреру не только карьеры не сделаешь, но и вообще без любимого дела остаться можешь. Пехотой командовать такому аполитичному офицеру ещё доверяли, отдельные оригиналы попадались и среди артиллеристов. Но в Кригсмарине, Люфтваффе, десант и танковые войска "политически неподготовленных" под благовидными предлогами не допускали. Вот и приходилось не выделяться, а демонстрировать свою преданность. Хотя фюреру Вольф верил. Но именно и только самому фюреру, а не окружившим его "золотым фазанам".
   - Модификация В отличается более мощным мотором, господин обер-лейтенант, - вернул Вольфа в класс ответ курсанта.
   - И только?
   - Никак нет. Ещё в ней используется улучшенная трансмиссия, новая конструкция направляющего колеса и ходовая часть из пяти опорных колёс.
   - Неплохо. Садитесь. Курсант Елинскас, вам есть что добавить?
   - Добавить нечего, господин обер-лейтенант. Есть что исправить.
   Вот уж кто был полной противоположностью Фетисову. Одного взгляда на лицо было достаточно, чтобы не сомневаться: не меньше десяти поколений предков этого человека жили на южном берегу Балтийского моря. И, в то же время, чувствовалось - не пруссак. Хотя объяснить, откуда это следует, Вольф бы никогда не смог. Но вот не пруссак - и всё тут.
   - Пожалуйста, исправляйте.
   Всё-таки курсант был старше Вольфа и возрастом и званием. Конечно, это не причина для поблажек, но обер-лейтенант общался с ним как-то более уважительно.
   - В танках модификации В используется ходовая часть из шести опорных колёс. Пять опорных колёс применяются в ходовой части танков модификации С.
   На лице Фетисова отразилась досада. Знал, но забыл. Бывает.
   - Дельное замечание. Но, может быть, вы ещё нам что-нибудь и добавите?
   Елинскас задумался.
   - В модификации В применяются поддерживающие ролики, - произнёс он наконец.
   Вольф кивнул.
   - Хорошо. Садитесь. Курсант Гелунас, попробуйте подвести итог, что мы ещё забыли упомянуть?
   - Большую ширину опорных катков, господин обер-лейтенант. А так же более совершенную систему вентиляции и охлаждения двигателя. Улучшения конструкции заключаются в том, что...
   - Не нужно, - перебил его преподаватель. - Детальным изучением различия конструкций мы займёмся в другой раз. Сейчас же...
   Сейчас же скрипнула дверь, и в классную комнату вошел начальник курсов - подполковник Эвальд Кребер. Курсанты с шумом вскочили со своих мест.
   - Смирно! - скомандовал Вольф и повернулся к начальнику. - Господин майор, вторая группа проводит теоретические занятия по изучению устройства танков.
   - Вольно!
   - Вольно!
   Курсанты так же шумно опустились на стулья.
   - Объявите перерыв, герр обер-лейтенант. И пройдёмте ко мне в кабинет.
   - Слушаюсь, герр оберст-лейтенант! Группа, перерыв.
   До самого кабинета начальника Вольф гадал, что же такого могло Креберу от него понадобиться. Проступков ни за собой, ни за подчинённым ему взводом курсантов обер-лейтенант не числил. Обучение проходило строго по плану. А всё, что происходило за пределами школы, подполковника решительно не касалось. Да и там ничего вроде и не происходило.
   - Садитесь, Вольф, - предложил Кребер, когда они переступили порог кабинета. - Садитесь и выслушайте меня внимательно.
   Такое вступление обер-лейтенанту понравилось ещё меньше. Но выбирать не приходилось. Подполковник тоже присел в кресло за рабочим столом и глубоко вздохнул.
   - Я получил приказ: ускорить курсы. Обучение и экзамены должны быть закончены к двадцатому августа.
   Вольф тихонько перевёл дух. Почему всегда первым делом на ум приходит самое плохое? А перед ним хотели всего лишь поставить новую задачу. Непростую, конечно, но вполне выполнимую.
   Правда, это было только начало.
   - Сразу по окончании сборов преподаватели будут направлены в Померанию, в распоряжение командующего фортификационным штабом - генерала Гейнца Гудериана.
   Обер-лейтенанту потребовались чрезвычайные усилия, чтобы не выдать неподобающих эмоций. Служить под командованием у Гудериана - что может быть лучше для офицера-танкиста?
   - За исключением двух человек, - Кребер откинулся на спинку кресла. - Двоих я должен отправить для прохождения дальнейшей службы на юг, в Бреслау. Там планируется сформировать крупное танковое соединение под командованием генерала фон Клейста.
   - Но генерал фон Клейст уже больше года в отставке, - удивлённо произнёс Вольф.
   - Был в отставке. Приказом фюрера он восстановлен на военной службе в прежнем звании, - пояснил Кребер. Он замолчал, окинул смешавшегося подчинённого испытующим взглядом и продолжал: - Я мог бы распределить офицеров по новым местам службы своей властью, но мне это не по душе. Во всяком случае, в отношении тех, кто образцово выполняет свой служебный долг. Я считаю вас лучшим среди своих офицеров, Вольф. И поэтому предоставляю вам выбор. Померания или Силезия?
   И снова обер-лейтенант чрезвычайным усилием скрыл овладевшие им чувства. Выбор ему предоставляют. Какой может быть выбор? Гудериан - популярнейший в армии человек, можно сказать, отец-создатель бронетанковой мощи вермахта. А кто такой фон Клейст? Да, конечно, боевой офицер-кавалерист, дослужившийся до командира военного округа - это немало. Для личной карьеры. Дай Бог самому Вольфу под конец службы достигнуть таких вершин. Но для того, чтобы рваться служить под командованием именно этого генерала, заслуг явно не доставало. Скорее, наоборот. Переквалификация заслуженных кавалерийских командиров в танкисты и формирование на базе кавалерийских дивизий подвижных танковых соединений стало для вермахта одним из стратегических направлений модернизации, но молодые офицеры-танкисты относились к заслуженным лошадникам с изрядным скепсисом. Двадцатипятилетний обер-лейтенант Вольфганг Вольф в этом отношении из общего потока не выделялся.
   Словом, Кребер не мог не понимать, что Вольф, как и все остальные офицеры школы, хочет продолжить службу в Померании под командованием у Гудериана. Но кого-то ему нужно в Силезию сплавить. Видимо, подполковник сильно опасается назначить жертву с длинной мохнатой лапой, вот и ищет добровольцев. Пожалуй, одним из них будет Дорн: техник - золотые руки, которым приходится работать без помощи мозгов, ибо в голове у лейтенанта вместо оных - передовица "Фёлькишер беобахтер". Намекни ему, что партия сказала: "Надо!", он сразу ответит: "Есть!". Выходит, Кребер даёт понять, что вторым таким восторженным идиотом должен стать Вольф. Ну, уж нет. Вот если бы майор приказал ему ехать в Бреслау - тогда он не стал бы спорить...
   А если бы он не стал спорить, то какой смысл делать это сейчас? В конце концов, он давал присягу служить Рейху, а не своим желаниям. Да, у Гудериана ему будет интереснее. Но ведь и в Силезию кто-то поехать должен. Должен. Германии должен. Стыдно увиливать от долга, к тому же взятого на себя совершенно добровольно, господин обер-лейтенант.
   - Благодарю за доверие, герр оберст-лейтенант. Я выбираю Силезию.
   Кребер не смог сдержать вздох облегчения.
  

Подмосковье. 8 августа 1939. Вторник.

   В салон заглянул второй пилот.
   - Товарищ командарм второго ранга, начинаем заход на посадку.
   - Хорошо.
   - Садиться будем в Тушино.
   - А почему не на Центральном аэродроме?
   - Не знаю, товарищ командарм! Земля приказала - в Тушино.
   - Хорошо.
   Штерн нервно дёрнул шеей и отвернулся к иллюминатору, за которым клубилась серая хмарь. Где-то в глубине души ворочался очень похожий на неё страх: такой же бесформенный, серый и липкий. Командующий фронтовой группой прилагал огромные усилия, чтобы не дать ему выплеснуться наружу.
   Он, командарм второго ранга Григорий Михайлович Штерн, не предатель, не шпион и не враг народа. Уж кто-кто, а сам он знал это совершенно точно. А значит, не должен был бояться обвинений. Но - боялся. Боялся, потому что не верил в то, что предателями, шпионами и врагами народа были Тухачевский, Блюхер, Егоров, Корк, Уборевич, Алкснис и другие расстрелянные и осужденные в последнее время военачальники и командиры. Некоторые из них - может быть. Но не все же. Столько врагов в Армии быть просто не могло. Хотя бы потому, что при таком количестве офицеров-изменников Армия становится просто не способной защищать свою страну. Почему же враги не напали на СССР, когда шпионы ещё не были разоблачены, и им не составляло труда открыть путь к Москве и Ленинграду? Почему предатели не перебежали в Новороссию?
   Может быть, потому что просто не были ни изменниками, ни врагами?
   И только не надо приводить в пример Рокоссовского, за границу он бежал уже из лагеря, а это совсем иное дело. Тем более, что в Новороссию он так и не перебрался, вроде как, осел где-то в Прибалтике. Тёмная история, обросшая совершенно невероятными слухами. Вплоть до того, что уговаривать бывшего красного командира в Финляндию прилетал сам Верховный Правитель Новороссии. Бред, разумеется. Но то, что до своего ареста Рокоссовский не был шпионом и заговорщиком - совершенно точно.
   Конечно, вслух задавать такие вопросы и проводить подобные рассуждения Штерн никогда бы не решился, даже в разговоре с самыми ближайшими друзьями. Сегодня они друзья, а кто знает, что будет завтра? Больше того, сам он не раз и не два выступал с гневными проклятьями в адрес бывших товарищей, в одночасье ставших изменниками, и подписывал письма в которых, не стесняясь в выражениях, требовали применить к предателям самое жестокое наказание - смертную казнь. Потому что не выступить и не подписать означало открыто противопоставить себя линии партии. А кто, кроме врага, может выступить против генеральной линии и сомневаться в том, что гнусные предатели и наймиты капитализма заслужили суровое, но справедливое наказание? Дать повод усомниться в своей преданности заветам Ленина, делу партии и слову вождя и учителя мирового пролетариата товарища Сталина Штерн не мог.
   Но когда он оставался наедине с собой, в голову приходили крамольные мысли. Вот и сейчас командарм в глубине души боялся, что вызов в Москву означает не совещание у Сталина, как это было передано в шифровке, а арест. Всю дорогу он гнал прочь от себя подозрения, но почему тогда самолёт приказано посадить на отдалённом подмосковном аэродроме?
   Внизу, в просвете между клочьями облаков совсем близко блеснула водная гладь. Ещё пара минут, и колёса машины коснулись земли. Один из лётчиков прошел в салон, чтобы открыть дверь и спустить трап. Штерн собрал в кулак всю свою решимость. Никто не должен видеть его страхов и колебаний. Нельзя давать повода себя заподозрить.
   Наконец самолёт остановился. Стих гул двигателей, корпус прекратил дрожать. Дождавшись, пока лётчик выполнит свои обязанности, Штерн выбрался наружу. Бусил мелкий, противный, совсем не летний дождик. Разбрызгивая воду из мелких лужиц, прямо к самолёту подкатила черная "Эмка". С переднего сиденья выбрался офицер в синей фуражке с краповым околышем и малиновым кантом и шпалами старшего майора в петлицах. Один. Штерна это как-то сразу приободрило. Забирать приезжали энкаведешники рангом пониже и не в одиночку.
   - Здравия желаю, товарищ командарм второго ранга! - козырнул старший майор госбезопасности. - Прошу, садитесь.
   Да уж, если бы это был арест, то говорили бы с ним по-другому. "Гражданин Штерн, проедемте с нами". И на заднем сиденье, куда сел командарм, он был бы не в одиночестве, а посреди двух оперативников.
   Беспокойство улеглось, а вот недоумение оставалось.
   - Почему мы сели здесь, а не на Центральном?
   - Для обеспечения секретности, - не оборачиваясь, ответил сопровождающий. - Если японцы узнают о вашем приезде в Москву, то смогут догадаться о планах нашего командования.
   Штерн сморщился и притворно чихнул, чтобы скрыть совершенно неуместную в данной ситуации ухмылку.
   Нет, вот ведь стратег хренов, вояка тыловой. Он всерьез думает, что в степях Монголии можно скрыть сосредоточение почти шестидесятитысячной группировки? Что японцы не подозревают о развёрнутой на левом берегу Халхин-Гола советской армейской группе, оснащённой артиллерией, танками и авиацией? И что они не догадываются, зачем это сделано?
   Там, в Монголии, последнему идиоту ясно, что фронт стабилизировался лишь временно, обе стороны готовятся к новым боям. Вопрос лишь в том, кто лучше к ним подготовится и первым начнёт.
   Разумеется, объяснять всего это "лазоревому" Штерн не стал. Лишь спросил:
   - Вы полагаете, что на Центральном аэродроме могут быть японские шпионы?
   - Мы не исключаем такой возможности и должны принять меры предосторожности.
   - Вам виднее, - дипломатично кивнул командарм и замолчал, погрузившись в размышления и рассеяно глядя в окно.
   Ничего интересного там не наблюдалось. Тушино - всего лишь маленький подмосковный посёлок, примечательный только аэродромом. Не тем, на котором сел самолёт командарма, а другим, возле Москва-реки, на котором часто проходили авиационные парады. А так - совершенно ничего выдающегося. Бараки. Новенькие пятиэтажки из красного кирпича. Высокая шестиэтажка с магазинами в цокольном этаже. Редкие прохожие под зонтиками. Милиционер-регулировщик в тяжелой промокшей плащ-накидке. Мост с узорными чугунными перилами через небольшую речушку. И снова - одно и двухэтажные бараки. Пенящиеся потоки воды на асфальте: после моста улица резко уходила вниз. Справа, за бараками, показалась высокая насыпь Ржевской железной дороги. Новенький ФЭД, испуская клубы чёрного дыма, быстро растворявшиеся во влажной хмари, волок в столицу длинный товарный состав. Спустя минуту "Эмка" вывернула на Волоколамское шоссе и нырнула в тоннель под каналом Москва-Волга. По обеим сторонам дороги простирался сосновый лес, в глубине которого виднелись одно и двухэтажные домики.
   Штерн немного знал эти места. Слева от шоссе, в глубине леса, возле озёр, не так давно была дача маршала Советского Союза Тухачевского. Несколько раз он бывал на ней в гостях. Но теперь Тухачевский - не выдающийся советский военачальник, а враг народа и иностранный шпион. Так что у дачи, конечно, другой хозяин.
   Лес кончился у моста через окружную железную дорогу, за которой резко начинался город. Контраст бил в глаза: новые многоэтажные дома, мачты строительных кранов, вывески магазинов, трамвайная линия. Для полного счастья не хватало только людей на улицах, но тут уж вина погоды. Зато и машин на шоссе почти не было, так что они очень быстро доехали до Белорусского вокзала, после которого, к удивлению Штерна, свернул с улицы Горького на Садовое кольцо.
   - В чём дело, товарищ старший майор? - строго спросил командарм. - В Кремль - прямо.
   - В Кремль - прямо, - голос энкаведешника был абсолютно спокоен. - А нам - направо. Мы едем не в Кремль.
   - Это что, тоже конспирация?
   - Именно так, товарищ командарм. Мы едем на дачу товарища Сталина.
   Удовлетворившись объяснением, Штерн снова повернулся к окну. По внешней стороне кольца одну другой сменяли новостройки. Каркасы домов и пустые окна напомнили командарму Мадрид, но там они были декорациями к разгулу смерти: фалангисты и их союзники уничтожали осаждённый город артиллерийскими обстрелами и бомбардировками, а здесь символизировали грядущую новую жизнь. Москва отстраивалась и менялась прямо на глазах. Работает товарищ Щербаков, и подчинённым своим бездельничать не позволяет.
   Лихо пролетев по Садовому кольцу, автомобиль на Смоленской площади свернул к Бородинскому мосту, довольно рискованно подрезав полуторку.
   - Самойлов, опять лихачишь? Ох, доиграешься! - рассердился энкаведешник.
   - Всё под контролем, товарищ старший майор, - наигранно весело ответил водитель.
   Штерн промолчал.
   По Большой Дорогомиловской автомобиль выехал на Кутузовский проспект. Снова переехали Окружную железную дорогу, и снова Москва резко закончилась, перейдя в Можайское шоссе. Слева, после короткого ряда деревенских домиков начался лес, справа - позади садов в дождевой мути угадывались размытые силуэты корпусов и труб какого-то завода. Шофёр прибавил скорости, машина стрелой неслась по мокрой асфальтовой ленте. Но вскоре автомобиль притормозил и свернул налево, на неприметную узкую дорогу прямо вглубь леса. Ещё через пару минут машина остановилась перед КПП. Из домика вышли командир и двое бойцов, тщательно проверили документы у всех находящихся в машине и только после этого раскрыли ворота. Второй раз документы проверяли у входа в двухэтажный дом - дачу товарища Сталина.
   Войдя в гостиную, Штерн сразу понял, что предстоит серьёзный разговор. За длинным столом в кабинете Сталина сидели Ворошилов, Будённый, Шапошников и Смородинов. Перед ними была расстелена трёхкилометровая карта района боевых действий.
   - А вот и товарищ Штерн, - приветствовал его Сталин. - Как долетели?
   - Здравия желаю, товарищ Сталин. Долетел нормально. Болтанка, конечно, неприятная, но на такое наши пилоты давно уже не обращают внимания.
   - Хорошие, значит, у вас на Дальнем Востоке пилоты?
   - Хорошие, товарищ Сталин. Подведены сводки за период с двадцать третьего июля по четвёртое августа. Уничтожено сто шестнадцать самолётов противника.
   - Ого, - то ли уважительно, то ли ехидно воскликнул Будённый. - Вот это работа. Вы там, часом, японцев совсем без авиации не оставили?
   - К сожалению, товарищ маршал, пока что не получается. Хотя успехи есть. Очень помогла группа товарища Смушкевича. И новая техника, конечно.
   - То есть, - уточнил Сталин, - планируемое наступление будет проходить в условиях чистого неба?
   - Мы рассчитываем на это. По данным разведки враг располагает сейчас примерно двумястами самолётов, таким образом, наша авиагруппа превосходит японцев по числу машин более, чем в два раза.
   - А по их качеству? - поинтересовался Сталин, искоса глянув на Шапошникова. - Некоторые товарищи полагают, что наша авиация находится не на должном уровне.
   - Время И-15-го, к сожалению, уже прошло. А вот "Чайки" и И-16 - отличные машины, - уверенно ответил Штерн. - Наши лётчики в них чувствуют себя уверенно и в групповых боях и в воздушных дуэлях. Смушкевич и Грицевец даже тактику особую придумал: сто пятьдесят третьи начали летать с неубранным шасси, изображая из себя пятнадцатые. Японские "Накадзимы", то есть истребители И-97, по огневой мощи, скорости и маневренности И-15 превосходят. Вот они на такие цели и клюют, в атаку бросаются. А наши "ястребки" шасси убирают и дают им прикурить на всю катушку.
   - Неужели - клюют? - недоверчиво переспросил Ворошилов.
   - Товарищ Грицевец только вчера таким образом четыре японских самолёта уничтожил.
   - Подтверждение есть? - упорствовал нарком.
   - Есть, товарищ маршал. Бой проходил в районе горы Хамар-Даба, где расположен командный пункт комкора Жукова. Все сбитые самолёты упали на нашей территории. Вместе с группой И-153 в бою участвовала группа И-16 двадцать второго истребительного авиаполка под командованием командира эскадрильи капитана Чистякова. Он подтверждает, что всех четверых сбил майор Грицевец.
   - Молодец Грицевец, а? Герой! - Будённый повернулся к Сталину, ища поддержки. - Наградить надо такого сокола.
   - Товарищу Грицевцу за боевые успехи во время помощи испанским товарищам уже присвоено звание Героя Советского Союза, - сообщил Сталин. - Но мы обязательно подумаем, как наградить такого умелого и инициативного лётчика. Во всяком случае, товарищ Штерн, товарищу Смушкевичу следует написать представление на товарища Грицевца.
   - Я обязательно ему это передам, товарищ Сталин.
   Вождь удовлетворённо кивнул.
   - А вот объясните нам, товарищ Штерн, почему вы говорите о "девяности седьмых"? Раньше нам докладывали, что основную часть вражеских истребителей составляют И-96.
   - Это ошибка, товарищ Сталин. Обе машины очень похожи, в воздухе их различить очень не просто. Вполне возможно, что в какой-то момент 96-е действительно воевали против нас, но в последние несколько недель замечены только "Накадзимы".
   - Вот как интересно: японцы не знают, с кем воюют, мы не знаем с кем воюем. Нехорошо получается, товарищ Штерн. Вы там попросите товарищей Смушкевича и Гусева, пусть придумают что-нибудь. Не надо нас дезинформировать.
   Вождь вроде шутил, улыбался, но в уголках его желтоватых глаз прятался хищный огонёк. Штерн знал, что Сталин никогда и ничего не говорит просто так и годами помнит то, что говорил, казалось бы, в шутку.
   - Передам ваше указание, товарищ Сталин.
   - Заодно передайте, что экземпляр И-97 нам остро необходим для изучения. Чтобы бить врага, надо знать его оружие.
   - Будет исполнено.
   Сталин кивнул и хитро сощурился. Командующего фронтовой группой будет ожидать по возвращении в Читу изрядный сюрприз: ещё 27 июля Смушкевич отправил в СССР практически неповрежденный самолет. Как теперь выясняется, без согласования со Штерном и его штабом. Формально имел право: будучи заместителем Главкома ВВС, он в пределах своей компетенции мог принимать самостоятельные решения, не ставя в известность Читу. Вот только Штерну такое поведение Смушкевича наверняка не понравится. В свою очередь, Смушкевичу наверняка не понравятся претензии Штерна к качеству передаваемой в Москву информации.
   - Очень хорошо. Садитесь, товарищ Штерн. Мы пригласили вас, чтобы услышать о том, как проходит подготовка к наступлению.
   Командарм подошел к столу, но садиться не стал. Хозяин кабинета тоже остался на ногах, подошел к камину и, не спуская глаз с гостей, начал раскуривать трубку.
   - Подготовка проходит согласно плану. Двадцатого августа наши войска смогут начать решительное наступление.
   - А раньше двадцатого? Хотя бы на несколько дней? Что вы скажете на этот счёт, товарищ Штерн?
   - Дело в том, товарищ Сталин, что двадцатое число для начала операции выбрано, поскольку у противника этот день будет выходным. По нашим сведениям, японские офицеры позволяют себе в такие дни отлучаться с передовой. Мы рассчитываем, что в их отсутствие боеспособность соединений противника будет понижена.
   - Толковое соображение, - поддержал Шапошников.
   - А на неделю перенести начало наступления невозможно? - предложил Ворошилов.
   - Смысла нет, товарищ маршал. У японцев нет такого понятия - неделя. У них от выходного до выходного - декада.
   - Тьфу ты, чёрт, - в сердцах бросил Климент Ефремович. - Всё у них, понимаешь, не как у людей. К десятому, как я понимаю, подготовить наступление не успеете? Или, может, всё-таки?
   Штерн, уже определившийся с линией поведения, отрицательно покачал головой.
   - Не успеем, товарищ маршал. Люди сосредоточены, техника - танки, орудия и миномёты, практически тоже. Но вот горючего и боеприпасов на сегодняшний день недостаточно. Вы же знаете, с какими объективными трудностями нам пришлось столкнуться. От ближайшей железнодорожной станции Баян-Тумэн до района боевых действий - примерно семьсот пятьдесят километров. А у нас сосредоточено более пяти сотен орудий и миномётов. И почти столько же танков. И ещё примерно четыре сотни бронеавтомобилей. Без боеприпасов всё это - практически бесполезный хлам. Я уж не говорю о том, что бойцов и командиров нужно обеспечить патронами к стрелковому оружию, а их пока что тоже накоплено недостаточно.
   - Ну, не нужно здесь прибедняться, - нахмурился Ворошилов. - Боекомплект у вас к каждому стволу должен быть. И не один, а хотя бы два-три. Хотите сказать, что этого нет?
   - Два-три боекомплекта есть, товарищ маршал. И даже больше. Но для планируемого наступления этого категорически недостаточно.
   Штерн взял в руки карандаш, потянулся к карте. Заметив это, Сталин подошел к столу.
   - По данным воздушной и армейской разведки противник оборудовал на оккупированной территории мощные укрепления. В сильные узлы обороны превращены высота Палец, высота семьсот восемь, высота Зелёная, высота девятьсот семьдесят три, она же гора Хулат-Улайн-Обо. За ними, в долине Хайластын-Гола сосредоточена японская дальнобойная артиллерия. Подходы со стороны Больших Песков и Дальних Песков прикрыты оборонительными рубежами.
   Карандаш в руке командарма оставлял на карте торопливые пометки.
   - План комкора Жукова, одобренный командованием Фронтовой группы, предполагает мощную артиллерийскую и авиационную подготовку перед началом наступления, призванную подавить противника морально и разрушить его систему связи и огневые позиции. После этого предполагается взломать оборону ударами крупных танковых группировок и окружить основные силы противника.
   Несколькими резкими движениями Штерн начертал на карте две стрелки, сомкнувшиеся рядом с Номонганом.
   - А затем - уничтожить!
   Командарм бросил карандаш на карту, тот прокатился почти до края стола.
   - Но всё это, товарищ маршал, невозможно без запаса боеприпасов, горючего и запчастей. А проблемы со снабжением требуют накопление необходимого запаса непосредственно в районе боевых действий. Положиться на то, что всё необходимое будет доставлено в ходе боёв, означает поставить под удар исход операции. Это будет глупости или вредительство.
   - А к двадцатому доставить необходимые грузы успеете? - сощурился Сталин.
   - Успеем, товарищ Сталин, - уверенно пообещал Штерн. - К району боевых действий мы дополнительно перебрасываем автомобили и автоцистерны. Все грузы, направляемые армейской группе, будут доставлены в срок.
   - Какое количество снарядов вы перевезёте за это время?
   - Не могу точно сказать, товарищ Сталин, но цифра согласована с Генштабом, и...
   - Что значит: "Не могу сказать"? - возмущённо перебил вождь. - Пачэму не можэте? Как ви планируете количество автотранспорта, если нэ знаете объёма грузов?
   - Мы знаем объём грузов, товарищ Сталин. Поскольку я не знал, по какому вопросу меня вызвали, бумаги остались в штабе. Точную цифру я на память назвать не могу, а приближенно это будет...
   - Нэ надо приближённо, товарищ Штэрн!
   Сталин раздражённо прошелся по комнате. Нависло тяжелое молчание. На висках командарма выступили капли пота.
   - Кто отвечаэт за снабжение армейской группы Жюкова? Кто лично отвечаэт?
   - Штаб фронтовой группы и лично её командующий, - тихо ответил Штерн.
   - Так почему ви прэбываете нэподготовленным? Ви думаэте, что мы зовём вас в Москву чаю выпить? Думаете, товарищу Сталину больше нэчэм заняться? Или может ви думаэте, что мы здесь планируэм операции на глобусэ?
   Сталин действительно снял с полки шкафа маленький глобус, самый обыкновенный, тысячи братьев которого исправно несли службу в школах на необъятных просторах Советского Союза.
   - Гдэ тут у нас Монголия, гдэ Цаган? Так ви себе это представляете, товарищ Штэрн?
   - Никак нет, товарищ Сталин.
   - Партия оказала вам високое доверие, назначив командовать фронтовой группой. Но високое доверие означает большую ответственность. И вы должны в любой момент быть готовым доложить, как идут дэла па всим вопросам, за которые ви отвэчаете? Вам ясно?
   Командарм судорожно вздохнул.
   - Так точно, товарищ Сталин. Виноват.
   - Виноваты, - тихо и серьёзно ответил вождь. - И смотритэ, чтобы это больше не повторилось. Нэумелые командиры стране нэ нужны.
   - Это больше не повторится, товарищ Сталин.
   Вождь то ли демонстративно, то ли просто случайно повернулся и последнюю фразу командарма выслушал спиной.
   - Товарищ Смородинов, у вас есть с собой цифры по боэприпасам, запчастям и топливу, поставляемым в группу Жюкова?
   - Так точно, товарищ Сталин.
   - Пэрэдайте их товарищу Штэрну.
   Исполняющий обязанности заместителя начальника Генштаба взял со стола раскрытую папку, выбрал из неё лист бумаги и протянул его командующему фронтовой группой.
   - Это правильные цифры?
   Командарм торопливо пробежал взглядом по бумаге.
   - Так точно, товарищ Сталин.
   - Хорошо. Значит, па этому вопросу у вас нэт разногласий. Тэпэрь дальше. Прэдположим, операция начинается двадцатого. Когда она будет закончена?
   - Окружение группировки противника должно произойти в течение двух-трёх дней. Уничтожение окруженной группировки может занять примерно неделю. Командование фронтовой группы подавало в Генеральный штаб план более масштабной операции, включающей в себя...
   - Нэ надо! - раздраженно прервал Сталин, и Штерн почувствовал, как под майкой потекли по телу крупные капли пота. Опять он допустил ошибку, на сей раз предложив идею, явно идущую вразрез с замыслами вождя. И действительно, Сталин, недовольно поморщившись, пояснил:
   - Генштаб отклонил ваши прэдложения. Ми не хотим воевать с Японией. Но ми нэ можем позволить ей обижать наших союзников. Наша задача - показать агрессору, что наши границы находятся под надёжной охраной. Вам это ясно?
   - Так точно, товарищ Сталин. Ясно.
   - Итак, по вашим словам получается, что боевые действия должны бить завэршены к первому сентября. Я правильно вас понял?
   - Так точно, товарищ Сталин, - механически повторил Штерн.
   - Как ви считаете, товарищ Жюков справится с возложенной на него задачей?
   Штерн промедлил с ответом.
   - Комкор Жуков - волевой и решительный командир, - произнёс он наконец, тщательно подбирая слова. - Ему, конечно, не хватает опыта ведения боевых действий, но в июльских боях за гору Баин-Цаган он проявил себя с лучшей стороны. Конечно, масштаб этих боёв намного меньше, чем у предполагаемой операции, но всё необходимое для победы в поставленные сроки у Жукова имеется. И в его способности добиться победы причин сомневаться у меня нет.
   Командарм сказал неправду. У него были сомнения в том, что Жуков сможет воплотить план операции в жизнь. А если и сможет, то всё равно, Штерна беспокоила цена грядущей победы. Под Баин-Цаганом Жуков, вместо того, чтобы тщательно подготовить ликвидацию вражеского плацдарма, с марша бросил в бой танковую бригаду Яковлева. И это при том, что ему доложили: японцы переправили через Халхин-Гол противотанковую артиллерию. Не просто переправили - успели развернуть, хотя, конечно, полностью оборудовать позиции у них времени не было. Но всё равно - авантюра, чистой воды авантюра. Да, повезло, раскатал он японцев по степи. А если бы не повезло? В той атаке бригада Яковлева потеряла половину людей и личного состава. Так воевать нельзя!
   Главное, Жуков не желал учиться на своих ошибках. Когда Штерн указал ему, что штурм горы следовало тщательно подготовить, комкор резко возразил, что японцы за это время тоже подготовили бы оборону и тогда потери могли составить куда больше половины бригады. Могло, конечно, быть и так, но это были бы оправданные потери, цена гарантированной победы. Такие потери Штерна не пугали. Год назад, командуя тридцать девятым стрелковым корпусом, он потерял в боях у озера Хасан полсотни единиц бронетехники и три с половиной тысячи красноармейцев убитыми и ранеными. Но все - и командовавший тогда первой Особой Дальневосточной армией Блюхер, и Генштаб, и сам товарищ Сталин понимали - иначе нельзя. А вот авантюры командарму всегда претили. Жуков же, потеряв Баин-Цаган, ещё и отказался выполнить приказ заместителя наркома обороны, командарма первого ранга Кулика - вывести с северного плацдарма артиллерию. Дескать, без неё плацдарма не удержать. Но сорвись танковая атака, и Северная группа оказалась бы за рекой в мышеловке. Выводить войска из-за Халхин-Гола пришлось бы по простреливаемой противником местности, а пушки - ломать и бросать. Материальную часть целого артиллерийского полка.
   Нет, воля Штерна, командовать операцией он Жукову бы не доверил. Но говорить сейчас об этом было бы безумием. Жукова в Монголию прислали из Москвы, до этого он занимал должность заместителя командующего Белорусским военным округом. Прислал лично товарищ Сталин. Жукову покровительствует Шапошников и, похоже, что и Будённый. Нарком Ворошилов поддержал его неподчинение и влепил Кулику выговор "за самоуправство". В таких выдвиженцах сомневаться нельзя. Их либо уничтожают аргументами убийственной силы, либо предоставляют полную свободу действий - пусть идут вперёд, пока шею не сломают.
   За считанные мгновения перед мысленным взором Штерна пробежала судьба другого такого нахрапистого командира с мохнатой лапой - бывшего командующего 1-й Краснознамённой армией Кузьмы Петровича Подласа, с которым он столкнулся во время событий у озера Хасан. Подлас сначала развалил боевую подготовку во вверенной ему армии, а с началом военных действий доказал и свою личную неподготовленность к войне. Штерн, получив необходимые полномочия, взял тогда командование в свои руки и добился успеха. А впоследствии, на заседании Главного Военного Совета РККА в конце августа тридцать восьмого, именно Штерн на фактах показал его ужасающую некомпетентность и несоответствие занимаемой должности.
   При этом произошел очень показательный случай. По ходу доклада Штерна Сталин вдруг прервал его возмущённым вопросом, адресованным командующему Киевским Особым военным округом:
   - Товарищ Тимошенко, вы просили этого человека к себе первым заместителем?
   Все ожидали, что Тимошенко начнет оправдываться, но тот твёрдо ответил:
   - А я и сейчас прошу назначить товарища Подласа моим первым заместителем.
   И Сталин - стерпел. Наказания непотопляемый Подлас тогда не понес. Правда, вскоре он всё-таки пошел на дно, но это совсем другая история. Примерно через три месяца, в конце ноября тридцать восьмого, как раз в разгар дела Блюхера, командующий авиацией Приморской группы комбриг Рычагов, припомнил Подласу по сути те самые ошибки, о которых давно сказал Штерн, и предложил судить бывшего командующего армией за саботаж, а Ворошилов горячо поддержал это предложение. Но где же они раньше были? Может быть, Рычагов боялся попасть в НКВД по делу Блюхера и спешил подчеркнуть свою верность стране, партии и вождю?
   В итоге Подласа осудили на пять лет лагерей, но Штерн к этому, разумеется, не имел никакого отношения. Одно дело - очищать армию от некомпетентных командиров вроде Подласа и Жукова и совсем другое подводить кого-то под приговор. Просто, сильные покровители оберегают таких вот бездарных выдвиженцев до тех пор, пока они окончательно не провалятся. Если бы Подлас командовал, как он того заслуживает, полком или дивизией, то никакого дела о саботаже бы просто не возникло. Вот и Жукову бы командовать кавдивизией, а не армейской группой.
   Но Сталину этого не скажешь. Ему можно было ответить только так, как только что ответил Штерн.
   - Опыта у товарища Жукова действительно не хватает, - согласился Сталин. - Зато, опыт есть у товарища Штерна. И товарищ Штерн, конечно, готов им поделиться. Я верно говорю?
   - Мне... предлагается возглавить командование операцией? - полностью скрыть удивление командарму таки не удалось.
   - Нет, - хозяин дачи, наконец, присел к столу. - Командовать операцией будет комкор Жуков. И в тактических и оперативных вопросах он имеет право принимать самостоятельные решения. Но...
   Вождь выдержал короткую паузу.
   - Мы рассчитываем, что вы поможете товарищу Жукову советами там, где ему не хватит боевого опыта.
   - А если Жуков не прислушается к моему совету?
   - Если речь будет идти о незначительных разногласиях, не влияющих на судьбу операции, последнее слово пусть останется за Жуковым. Мы доверили ему командование армейской группой, пусть принимает решения и отвечает за результат. Если возникнут серьёзные расхождения - обращайтесь в Генштаб. Если кардинальное решение необходимо будет принять немедленно...
   Сталин снова поднялся на ноги, подошел к окну и, не оборачиваясь, глухо произнёс.
   - Если кардинальное решение необходимо будет принять немедленно, то, насколько я помню, субординацию в Рабоче-Крестьянской Красной Армии никто не отменял. И я надеюсь, товарищ Штерн, вы не забыли, кто из вас комкор, а кто - командарм второго ранга?
   - Никак нет, товарищ Сталин, я это помню.
   - Вот и хорошо, - вождь повернулся в комнату. - Значит, этот вопрос мы можем считать решенным. Теперь - последнее. Вы сказали, что операция должна быть завершена к первому сентября. Возможно - раньше? Правильно.
   - Так точно, товарищ Сталин.
   - Ваша задача, как командующего фронтовой группой - сразу по окончании операции сформировать две ударных танковых роты из лучших танкистов, которые проявят себя в ходе боёв. Эти роты нужно немедленно направить на запад - в распоряжение командующих Белорусского и Киевского военных округов. Задача ясна?
   - Ясна, товарищ Сталин.
   На этот раз Штерн сказал полуправду. Что нужно было сделать - вопросов не вызывало. Но командарм не мог не задать себе вопроса - зачем. Получалось, на пороге ещё одна война. С кем? Только одно государство своей границей с СССР соприкасается с двумя названными военными округами - Украинская Народная Республика. Планы вторжения в неё существовали чуть ли не середины двадцатых годов, но какая причина делать это в такой спешке? Зато стало понятно, почему план Штерна, обоснованный и проработанный куда серьёзнее, чем план Жукова, вызвал такое неудовольствие Сталина: расширение конфликта означало его затягивание, пусть и сулило гораздо большие перспективы после успешного завершения. Вождь же, похоже, нуждался, пусть в малой, но обязательно в быстрой победе.
   - И ещё. Если товарищу Смушкевичу понадобится помощь в организации переброски на запад лётчиков и самолётов, вы должны будете оказать ему всемерное содействие.
   - Будет исполнено, товарищ Сталин.
   - В таком случае, всё, товарищ Штерн. Вы свободны.
  

Париж. 9 августа 1939 года. Среда.

   Русских ресторанов Этьен не любил. И дело здесь было совсем не в гастрономических предпочтениях. Наоборот, настоящий француз, каковым полагать себя у мсье Дюпона были все основания, обязан быть гурманом и по достоинству оценивать иноземные деликатесы. Но на тамошней публике явственно лежала печать безнадёжной обречённости и какой-то мертвенной затхлости, словно за столиками сидели не живые люди, а вызванные в этот мир чарами злого колдуна неупокоенные мертвецы. Жизнелюбивый молодой человек, хоть и время от времени пощипывал себе нервы мистическими романами и кинолентами от старинной "Тайны Удольфского замка" до вполне современного "Графа Дракулы" ( особенно если в роли вампира выступал неподражаемый Бела Лугоши ), но в реальной жизни предпочитал от такого рода зрелищ держаться подальше. Вот почему предложение сегодняшнего собеседника, пожелавшего встретиться для интервью в кофейне на Нижнем Монмартре, привела журналиста в прекрасное настроение.
   Русский не опоздал. Этьен узнал его сразу, хотя на фотографиях, сохранившихся у Планше, тот и выглядел намного моложе. Зачёсанные назад волосы сильно поседели, над висками обозначились обширные залысины. Лоб и щёки изрезали глубокие морщины, а глаза запали ещё глубже, от чего лицо стало ещё больше соответствовать недоброму, но очень меткому эпитету "собачье".
   - Добрый день, мсье Керенский. Это я побеспокоил вас просьбой об интервью. Этьен Дюпон, корреспондент "Ла трибьюн де Пари".
   - Рад знакомству, мсье Дюпон.
   Последний правитель Российской Империи говорил на французском без присущего большинству его соотечественников вульгарного акцента. Корреспондента это обрадовало: невелико удовольствие интервьюировать человека, с трудом изъясняющегося на общепринятых европейских языках. Несмотря на молодость, Этьен успел немало поколесить по Европе, провел немало времени в Африке, побывал даже в Новом Свете, в Квебеке, в совершенстве владел английским и испанским языками, мог поддерживать разговор на итальянском и немецком, но русский словарный запас репортёра ограничивался парой десятков слов, почерпнутых из общения с парижскими таксистами. Почему-то среди эмигрантов эта профессия оказалась наиболее популярной.
   - Позвольте угостить вас чашечкой кофе?
   - Если вам угодно...
   - Прошу.
   Они присели за небольшой столик возле одного из множества маленьких летних кафешек. Этьен поднял руку, щёлкнул пальцами...
   - Гарсон...
   - Что угодно, мсье? - к столику моментально, словно чёртик из табакерки, подскочил официант.
   - Два кофе и круасаны, - репортёр повернулся к собеседнику. - Какое кофе вы предпочитаете?
   - Пожалуй, капуччино, - выбрал русский. - По-моему, это самый французский кофе.
   Журналист нарочито улыбнулся.
   - Вы задели мой патриотизм и не оставляете мне выбора, мсье. Гарсон, два капуччино!
   - Сию минуту.
   Официант удалился, а Этьен достал блокнот и карандаш.
   - Итак, мсье, мы можем начать?
   - Я готов.
   - Первый вопрос. Вы наверняка хорошо помните ситуацию накануне Мировой войны. Не кажется ли вам, что сегодняшняя обстановка в Европе напоминает август четырнадцатого года?
   "А ведь он старик", - подумал вдруг журналист. - "Самый настоящий старик, хотя держится бодро. Сколько ему сейчас? Пятьдесят? Наверное, даже побольше. Значит, в четырнадцатом он был слегка постарше меня."
   - Напоминает? - переспросил русский. - О нет, мсье, не напоминает. Сейчас ситуация четырнадцатого года в своих главных чертах повторяется почти в точности. Германская военщина снова пытается силой оружия добиться своего доминирования в Европе. А цивилизованные страны снова взирают на приготовления немецких агрессоров с необъяснимым благодушием.
   Дюпон торопливо стенографировал, одновременно восхищаясь чутьём Планше. Нет, старикан определённо велик. Это же надо, вспомнить про всеми давно забытую старую русскую перечницу и точно предсказать, что от неё можно услышать. Как раз то, что хотелось бы напечатать больше всего. Теперь главное - выдоить эту корову до самой последней капли молока.
   - Но, мсье Керенский, война началась с конфликта между Австро-Венгрией и Сербией...
   - Это так, но Германия с самого начала стояла у Австро-Венгрии за спиной и ожидала повода начать большую войну. И когда ей дали такой повод - немецкая армия оказалась в полной боеготовности, в то время как страны Антанты только начинали мобилизацию. Я был хорошо знаком с мсье Палеологом, послом Франции в России. В те дни он откровенно признавал, что опасность немецкого прорыва к Парижу чрезвычайно велика и требовал от царя решительных действий, выполнения союзнического долга.
   - Да, мне помнится, Россия не спешила исполнять свои обязательства, - неопределённо заметил Дюпон. Честно говоря, не помнилось ему абсолютно ничего: история как-то не попала в круг его школьных интересов. Он ход боёв на франко-германском фронте сейчас бы на память не рассказал ( что совершенно не мешало восхищаться героизмом защитников Вердена ), а уж разбираться что там творилось на каком-то второстепенном театре военных действий... Увольте. Копошились всю войну русские и боши, кому это интересно. Даже, наверное, не боши, а эти... Ну да, австрияки.
   Но нехватку знаний журналисту всегда компенсировало умение формулировать обтекаемые фразы. Вот и сейчас русский ничего не заподозрил, хотя и не на шутку раскипятился.
   - Вам помнится? Сколько лет вам было в августе четырнадцатого, молодой человек?
   - Нисколько, - Этьен изобразил обезоруживающую улыбку. - Я родился только в апреле тысяча девятьсот пятнадцатого. Но во Франции, мсье, очень хорошая система образования.
   - Конечно, конечно, - сразу пошел на попятную старик. - Но всё-таки учебники никогда не дадут уму столько пищи, чем собственные впечатления. Поверьте, Россия, я имею виду, конечно, общество, была верным членом Антанты. Россия, но не царь и его окружение. И вся вина перед союзниками по справедливости должна лечь на Николая Второго.
   Вернулся официант, расставил на столике чашки с кофе и блюдце с круасанами. Этьен покосился на белую пену, но не удержался от реплики:
   - Боюсь, что нашим читателям это не понравится. Мы мягкосердечная нация. Франция искренне оплакивает русского царя, ставшего жертвой звериной жестокости большевиков.
   - Поверьте, как человека мне его жалко не меньше вашего. Я разговаривал с ним как сейчас с вами и не один раз. Он был в сущности добрый и хороший человек. Но, к своему несчастью, он был царём. Вы, мсье, даже не можете представить себе, насколько уродливая форма правления - самодержавие. Это не просто монархия и даже не абсолютная монархия времён Короля-Солнца. Прекрасная Франция никогда не знала такого деспотизма, как несчастная, варварская Россия.
   Журналист торопливо черкал карандашом.
   - Если бы Николай опирался на общество, дал стране нормальную Конституцию, назначил ответственный кабинет министров, пользующийся доверием, то никакой революции не произошло бы. Но он был слабохарактерным человеком, легко попадающим под дурное влияние. Столыпин, разные черносотенцы, вор и шпион Сухомлинов. Жена, втайне симпатизировавшая Германии. И, безусловно, Распутин...
   - О! Rasputin!
   Легенды о похождениях этого страшного русского до сих пор ходили по Парижу. Как всякий француз, Этьен очень ценил успех у дам и ревновал к тем, кто добивался большего. Moujik же, без всякого сомнения, по этой части был вне всякой конкуренции. Даже знаменитый американский разбойник Диллинжер не имел такой известности, хотя Томми клялся и божился, что достоинство этого бандита до сих пор хранится где-то там у них в Штатах в банке со спиртом и длина его аж почти двадцать два дюйма. Пятьдесят пять сантиметров, если перевести в общепринятую систему измерения. А всё равно, Распутин известен намного больше. Размер - размером, но умение тоже много значит.
   - Распутин, - подтвердил Керенский. - Я, безусловно, не одобряю поступка князя Юсупова и его товарищей, но и терпеть этого проходимца у трона было невозможно. Он позорил не только царя, он позорил всю Россию. И постоянно настраивал царя предать союзников и заключить с Германией сепаратный мир.
   - А как вы считаете, возможен ли союз Англии и Франции с нынешней Россией?
   - Он исключен, - собеседник уверенно рубанул рукой воздух. - Абсолютно исключен. У власти в России сегодня совершенно безответственные люди, чуждые демократических идеалов и не понимающие интересов страны.
   - Но, мсье, теперь на карте мира две России. Очень непохожие друг на друга.
   - Непохожие? Вздор! Вздор и ересь! Что Совдепия, что Кутепия - один чёрт!
   - Простите?
   - Э... Это игра слов, специфическая для русского языка.
   Дюпон отложил карандаш и потянулся к чашке.
   - Мне кажется, я расслышал фамилию генерала Кутепова. Но ведь он уже больше года, как уступил власть Верховного Правителя мсье Солоневичу.
   Француз с наслаждением вдохнул аромат кофе. Да, этот напиток умеют готовить только в Париже. Нет слов, в Вене, Стамбуле, Афинах, Загребе и Неаполе тоже знают толк в кофе, но... Но до Парижа им далеко. Недостижимо далеко.
   - Невелика разница, мсье. Один - солдафон. Генерал с кругозором фельдфебеля. Второй - просто люмпен. Бывший цирковой борец и футбольный тренер. Ходят упорные слухи, что в заключение он попал вовсе не по политической, а по уголовной статье, и я лично склонен в это поверить. Отличная пара к Сталину который до революции тоже был связан с уголовниками. Люди, понимающих интересы России и её ответственность перед цивилизованным миром были вынуждены покинут страну и сегодня живут за её пределами.
   Керенский проследил иронический взгляд журналиста.
   - Я имею ввиду не только себя. Профессор Павел Николаевич Милюков. Возможно, вам не известно, но перед войной он был лидером конституционно-демократической партии России. У нас, конечно, были расхождения с кадетами по многим важным вопросам, но высокий авторитет её лидеров в российском обществе не оспорим. Генерал Антон Иванович Деникин. Между прочим, после гибели в бою генерала Корнилова, именно он возглавил Добровольческую Армию и командовал ею в разгар самых напряженных боёв. И что с ним стало? Как только стало ясно, что опасность поражения миновала, Колчак сменил его на удобного Врангеля. И теперь Врангель в Новороссии начальник Генерального Штаба, а Деникин - эмигрант. Николай Александрович Бердяев, один из лучших умов России, тоже здесь, в Париже. Я могу продолжить.
   - Нет-нет, достаточно, - радуясь возможности прервать этот поток красноречия, торопливо произнёс Этьен. Можно было возразить, что в Новороссии живут и покидать её не собираются Нобелевский лауреат Иван Бунин и шахматный король Александр Алёхин, но - зачем? Погружаться в склоки между эмигрантами и новороссами ему совершенно не хотелось. Французскому читателю такие подробности абсолютно не нужны. Он запомнит главное: ни Советский Союз, ни Новороссия в борьбе с Германией помощи Франции не окажут. - Давайте прервёмся и выпьем кофе, пока он не остыл. Этот напиток следует употреблять исключительно в горячем виде.
   - Совершенно с вами согласен, - русский отхлебнул из чашки небольшой глоток. - Великолепно!
   Пока Керенский с наслаждением потягивал кофе, Дюпон в три больших глотка осушил свою чашку и снова склонился над блокнотом, стенографируя услышанное и сверяясь с подготовленным списком вопросом. В принципе, большую часть того, что хотелось бы журналисту, русский уже произнёс, оставалось уточнить некоторые детали.
   - Скажите, мсье, если не Россия, то кто мог бы быть союзником Франции в случае начала новой войны с Германией?
   - Прежде всего, конечно, Великобритания. Кроме того, малые страны Европы должны осознать пагубность курса Гитлера и выступить на стороне тех, кто будет отстаивать интересы подлинной демократии. Я должен сказать, что на протяжении последних лет Франция сквозь пальцы смотрела на дипломатические успехи Германии. Я говорю не только о пакте Молотова-фон Папена. В той или иной степени Гитлеру сегодня сочувствуют Италия, Венгрия, Чехословакия, Румыния, Болгария, кстати, и Новороссия, Балтийские страны, Норвегия, Финляндия. А мадридский режим прямо установлен на немецких штыках.
   - Да, но альтернативой ему была бы красная коммунистическая Испания.
   - Ни в коем случае. Демократические страны, как и в случае России, упустили огромное количество возможностей повлиять на ситуацию в нужном направлении. К сожалению, из раза в раз повторяются одни и те же ошибки. После крушения монархии подлинно демократические силы всегда слабы и нуждаются в помощи извне. Иначе, увы, их давят кованые сапоги обезумевших от безнаказанности люмпенов.
   - Достойно сожаления, - пробормотал Этьен, чтобы сказать хоть что-нибудь.
   - Совершенно верно, - горячо откликнулся Керенский. - Именно поэтому я не устаю повторять, что Франция, наконец, должна очень серьёзно отнестись к происходящему в Европе и пересмотреть работу своей дипломатии. Необходимо оторвать от Рейха как можно больше тех, кто ему сейчас сочувствует. Напомню, в Мировую войну победы Антанты начались с дипломатического фронта. Мы сумели переманить на свою сторону Италию, это было очень серьёзным успехом. Сегодня это тоже реально, у фюрера немало противоречий с дуче. Равно как и с другими союзниками. При надлежащих усилиях Рейх можно изолировать, так сказать, посадить в карантин. И ждать, пока эпидемия коричневой чумы сойдёт на нет.
   - О, мсье, - Дюпон пришел в непритворный восторг. - "Коричневая чума" - сказано очень сильно и выразительно. Думаю, французы это оценят.
   - Франция - колыбель демократии, - с пафосом заявил русский. - Именно ваша Великая Революция открыла всем народам мира путь к Свободе, Равенству и Братству. И мой долг, долг верного последователя этих идеалов предостеречь вашу прекрасную страну о грозящей ей опасности. Франция должна трезво взглянуть на грозящую ей опасность и принять меры для её отражения. Необходимо крепить дружбу с Великобританией - основу порядка в Европе. Необходимо оказать действенную помощь верным союзникам - таким как Украина, Польша и Румыния. Необходимо привлечь на свою сторону тех, кто колеблется: Югославию, Демократическую Испанию, Грецию. Необходимо оторвать от Рейха его сателлитов. И только тогда в Европе на долгие годы воцарится мир и порядок.
   - Понятно, мсье Керенский. Большое вам спасибо за интервью. Вот, извольте.
   Журналист протянул собеседнику банковский чек. Тот засунул его в карман с настолько правдоподобной небрежностью, что у Этьена закралось серьёзное сомнение в финансовом благополучии русского. И уже совсем иначе ему виделось то, что они беседуют не в кабинете фешенебельного ресторана "У Максима", что расположен в двух шагах от площади Согласия, а в дешевой кофейне на одной из узких улочек, убегающих от бульвара Клиши к подножию Монмартра.
   - Извините, мсье, позвольте ещё один вопрос? Не для интервью, для меня лично.
   - Пожалуйста, спрашивайте.
   - Правда ли, что в детстве вы учились вместе с самим Лениным?
   Лицо Керенского исказила злобная гримаса.
   - Вздор. С этим политическим уголовником я имел несчастье познакомиться уже в Санкт-Петербурге. Да, мы оба родились в Симбирске, наши отцы работали вместе и были хорошо знакомы, но Владимир Ульянов, которого вы называете Лениным, старше меня на одиннадцать лет. К тому же, когда мне исполнилось семь, наша семья перебралась из Симбирска в Ташкент. Я полагал, что меня пригласили для серьёзного разговора, а вы ищите дешевых сенсаций. Не там ищите! Стыдно, молодой человек!
   Керенский поднялся и, не прощаясь, ушел.
   Дюпон задумчиво допил остатки остывшего кофе.
   Ох уж эти русские эмигранты. Оскорблённое достоинство, буря страстей, море пафоса... А чек, между прочим, унёс с собой...
  

Москва. 10 августа 1939. Четверг.

Кремль

   В Советском Союзе слово "чиновник" считалось одним из символов проклятого царского прошлого. В отношении советского служащего оно звучало как оскорбление, а назвать так руководителя партии и государства и вовсе означало готовый состав преступления. И, тем не менее, по своей сути Андрей Александрович Жданов был настоящим чиновником - человеком, сроднившимся с государственным механизмом. Всякий раз, оказываясь свидетелем принятия судьбоносных для страны решений, что при его должности случалось довольно часто, он проникался каким-то благоговением, мистическим трепетом. Порой ему казалось, что он словно видит призрачную картину государственного механизма: огромные валы, шестерни, приводные ремни, маховики. И всё это движется, очень медленно, почти незаметно, но в движении присутствовала такая мощь, что становилось даже страшно.
   Сегодняшнее совещание было как раз из таких случаев. В большом кабинете Сталина собрались не только члены Политбюро ЦК ВКП(б), но и высшее командование РККА.
   Первым докладывал начальник Генштаба Борис Михайлович Шапошников. Кратко изложив поставленные задачи, он приступил к изложению оперативного плана.
   - В соответствии с исходной установкой нами разработано два варианта действий РККА в планируемой компании. Первый из них предполагает нейтралитет Украины.
   Командарм подошел к карте и взял в руки указку.
   - В обоих случаях основной удар по Польше наносится силами фронта, развёрнутого на базе Белорусского Особого Военного Округа. Витебская, Минская и Бобруйская группы преобразуются в общевойсковые армии. Кроме того, из состава Московского Военного Округа для усиления фронта будет выделена ещё одна армия, а из состава Калининского Военного Округа - подразделения для усиления конно-механизированной группы.
   - Скажите, товарищ Шапошников, вы уже приняли решение, какие именно части будут направлены на фронт и кто возглавит эти формирования? - поинтересовался Сталин.
   - Окончательное решение ещё не принято, товарищ Сталин. Конно-механизированную группу предполагается отдать под командование комкора Болдина. В её составе намечено объединить три корпуса: стрелковый, кавалерийский и 15-й танковый. По составу дополнительной армии вопрос прорабатывается.
   - Если мне не изменяет память, то местом постоянной дислокации 15-го танкового корпуса определён город Борисов, - заметил вождь.
   - Так точно, товарищ Сталин. Дополнительно в Белоруссию будут переброшены только кавалерийские и стрелковые части.
   - А скажите, товарищ Шапошников, комиссия товарища Кулика уже рассмотрела вопрос о реорганизации танковых корпусов?
   - Никак нет, товарищ Сталин, по этому вопросу решения пока что не принято.
   Будённый огладил свои пышные усы, "достояние народа". Однажды Семён Михайлович вместе с малолетней племянницей отправился за покупками Военторг, но был опознан москвичами и так и не смог дойти до магазина: каждому хотелось хоть несколько секунд постоять рядом с легендарным героем Гражданской войны. Вернувшись домой, рассерженный Будённый решил немедленно избавиться от выдавших его усов, но не тут-то было: сбрить их ему категорически запретил сам товарищ Сталин, сказав, что это не просто усы, а народное достояние. Будённому пришлось подчиниться.
   - Мне кажется, что использование танковых корпусов даст нам практический опыт на основании которого можно принимать решение. А то мы только теоретизируем. Пусть танки для нашей Армии оружие и не новое, но крупные танковые соединения в боях пока не использовались. Вот надо его в деле и проверить. Как я понимаю, 25-му тоже применение найдётся?
   - Да, мы намерены задействовать 25-й танковый корпус в составе Украинского фронта, - подтвердил начальник Генерального Штаба. - Об этом я доложу дальше. Что же касается практики, то я с вами полностью согласен, товарищ маршал.
   - Что ж, как учит нас товарищ Энгельс: "Практика - критерий истины", - кивнул Сталин. Ему докладывали, что по поводу корпусов в комиссии столкнулись два полярных мнения: одна группа, во главе с Будённым и Щаденко, настаивала на их сохранении, в то время как вторая, возглавляемая Куликом и Шапошниковым, добивалась их упразднения. Кое-кто, например, Тимошенко и Павлов, непростительно безвольно колебались. Но пока что Сталин не считал нужным вмешиваться в этот спор. - Продолжайте товарищ Шапошников.
   - Так же в оперативное подчинение фронта поступает Днепровская военная флотилия. Перед частями фронта ставятся следующие задачи: созданная на основе Витебской группы армия наступает из района Полоцка на Свенцяны и далее в направлении на Вильно. Армия, развёрнутая на базе Минской группы, наступает в направлении на Ошмяны и Лиду, и, после выполнения тактических задач в зависимости от обстановки может быть повёрнута на Вильно или на Гродно. Конно-механизированная группа должна нанести удар на Новогрудок и осуществить глубокое рейдирование в направлении на Волковыск. Преобразованная в армию Бобруйская группа будет действовать в направлении на Барановичи. Переброшенные из состава Московского Военного Округа части составят второй эшелон и обеспечат заслон в районе Пинских болот. В случае образования благоприятной обстановки, то при поддержке действующих по Припяти кораблей ДВФ, а так же бронепоездов 4-го и 8-го дивизионов войск НКВД, которые будут переданы в подчинение штаба фронта, станет возможно организовать продвижение на Пинск и, используя Днепровско-Бугский канал, поддержать наступление на Кобрин и Брест-Литовск.
   Шапошников выдержал паузу, ожидая вопросов. И, как оказалось, не зря.
   - Простите, товарищ Шапошников, - включился в обсуждение Андреев. - Я человек гражданский, в военном деле мало что смыслю, но всё-таки насчёт военных кораблей на Припяти - это вы серьёзно? Танки, бронепоезда - понимаю. Но корабли? Это же не море.
   Слова нового начальника Комитета партийного контроля при ЦК вызвали за столом оживление. Военные откровенно улыбались, а кое-кто позволил себе даже лёгкий смех.
   Докладчику же пришлось оставаться совершенно серьёзным.
   - Танки, товарищ Андреев, в этих краях совершенно не актуальны. По обе стороны от Припяти на полторы-две стони километров - сплошные леса и болота. Там даже пехота и кавалерия не имеют никакой возможности маневрировать. Мы сможем только использовать железную дорогу Смоленск-Брест, однако надо учитывать, что противник сможет очень легко затормозить движение наших бронепоездов, повредив пути.
   - Это всё ясно, - упорствовал Андреев. - Но корабли...
   - Андрей Андреевич, вы себе представляете Припять в районе Турова? - поинтересовался Шапошников.
   - Ну, в общих чертах.
   - Как вы полагаете, какова там её глубина?
   - Метра три-четыре, наверное. Разве этого достаточно для боевого корабля?
   - Смотря какого корабля. Линкору "Марат" там, разумеется, делать нечего. А вот у монитора "Ударный" осадка - восемьдесят два сантиметра. Примерно такая же и у входящих в состав флотилии мониторов типа "Железняк".
   - Так мало? - изумился Андреев. - Простите, а реальные боевые задачи эти корабли выполнять способны?
   - На мониторах типа "Железняк" после реконструкции установлено по два 102-милиметровых и три 45-милиметровых орудия, а так же два 37-милиметровых зенитных автомата. В составе ДВФ на сегодняшний день шесть таких кораблей. Генеральный штаб полагает, что этими силами можно решать самые серьёзные задачи. Для сравнения, мониторы типа "Краков", входящие в состав Пинской флотилии противника, оснащены 105-милиметровой гаубицей, двумя 76-милиметровыми зенитными орудиями и тремя пулемётами.
   - М-да, - печально развёл руками Андреев. - Приходится признать, что в этом вопросе я полностью некомпетентен. Извините.
   - Вникайте, товарищ Андреев, - серьёзным голосом посоветовал Сталин. - В условиях возрастающей враждебности капиталистического окружения обеспечение мощи нашей Рабоче-Крестьянской Красной Армии становится первостепенной задачей. И руководство страны не может себе позволить знать ситуацию только в общих чертах. А вы, товарищ Шапошников, продолжайте.
   - На выполнение поставленных тактических задач фронту отводится два-три дня. После этого дальнейшие действия будут определяться текущей оперативной обстановкой. Поскольку при составлении плана мы исходили из предположения, что наше наступление будет начато в момент выхода передовых частей немецких войск к Варшаве, многое зависит от того, как будут развиваться события на германско-польском фронте. Вместе с тем, директивы и планы Генштаба ориентированы на максимально глубокое проникновение наших войск на территорию противника. Командование фронта должно приложить все усилия для вывода войск на рубеж Сувалки-Белосток-Брест.
   Жданов пожевал губами. Сувалки, Белосток... Когда-то Варшава была русским городом и совсем не пограничным. Но, с другой стороны, вступая в войну в момент, когда немцы стоят под этой самой Варшавой, глупо надеяться, что получится отхватить себе половину Польши. И Белосток, и Брест к Варшаве куда ближе, чем к советско-польской границе. Если получиться выполнить намеченный план - это будет несомненным успехом.
   - Южнее Пинских болот вспомогательный удар должна нанести ещё одна армия, в которую будет преобразована Житомирская армейская группа. Она уже будет в подчинении у командования Украинского фронта, который мы развернём на базе Киевского Особого Военного Округа. Её тактической задачей ставится овладение Ровно и Луцком, после чего армия должна будет повернуть на север и наступать на Ковель и Холм. После взятия Ровно развёрнутые во втором эшелоне два кавалерийских корпуса, и 25-й танковый корпус должны начать глубокое рейдирование в южном направлении. Кавалерия - в направлении на Тернополь и Станиславов, а танковый корпус - на Львов и далее на Перемышль. Рейд должен быть подкреплён выдвижением в том же направлении отдельного стрелкового корпуса. Две армии, в которые будут преобразованы Белоцерковская и Уманская армейские группы остаются в резерве фронта для обеспечения безопасности на границе Украины. Командование фронта в соответствии с оперативной обстановкой сможет задействовать отдельные подразделения из их состава в качестве чрезвычайных резервах на важных направлениях.
   Шапошников глубоко вздохнул.
   - Таков, в общих чертах, первый вариант плана.
   - Скажите, товарищ Шапошников, вы предполагаете, что после начала нашего наступления Украина останется нейтральной? - сверкнул стёклышками пенсне Берия.
   - Мы исходим именно из этой предпосылки, - подтвердил начальник Генштаба.
   - Мне кажется, это политически близорукое решение. Украинский национализм является злейшим и непримиримым врагом Советского государства.
   - Простите, товарищ Берия, политические факторы вне компетенции Генерального Штаба. При разработке плана мы опирались исключительно на военные соображения.
   - В таком случае, товарищ Шапошников, ознакомьте нас с этими соображениями, - попросил Сталин.
   - Соображения самые простые. Вооруженные силы Украины безнадёжно уступают РККА. Агрессивная война обрекает её на полное поражение со вполне понятными политическими последствиями.
   - Украинский национализм - передовой отряд международного империализма, - снова вмешался Берия. - За спиной Украины стоят Англия и Франция, это может предать им смелости.
   - За спиной у Польши стоят те же самые Англия и Франция, - пожал плечами Шапошников. - Если мы не боимся ввязаться с ней в войну, то почему мы должны бояться Украины?
   - Речь не о боязни. Речь идёт о том, что вы ставите кавалерийские корпуса под опасность неожиданного сокрушительного флангового удара превосходящих сил противника. Вы понимаете, что это может закончиться разгромом?
   Такие слова из уст Берии могли смутить практически кого угодно, но на Шапошникова, казалось, они не произвели ни малейшего впечатления.
   - Во-первых, товарищ Берия, при осуществлении рейдирования наши мобильные части будут проводить разведывательные мероприятия, которые должны исключить какие-либо неожиданные удары от любого противника, - спокойно ответил начальник Генерального штаба. - Это азы военного дела, а наши командиры знакомы не только с азами. Во-вторых, по числу сабель эти два кавалерийских корпуса примерно равны всей кавалерии Украины мирного времени. Она же разделена на три бригады с центрами базирования вокруг Камененц-Подольска, Шепетовки и Гайсина. Таким образом, удар, о котором вы говорите, невозможен без серьёзной перегруппировки. Военная разведка должна своевременно известить штаб фронта о такой перегруппировке для принятия необходимых контрмер. Хотел бы так же отметить, что в УНР работает не только военная разведка, но и агентура НКВД. Товарищ Берия, вы полагаете, что противник сможет осуществить перегруппировку и другие военные приготовления в тайне от нашей агентуры?
   - Нет, я хочу быть уверен в том, что, получив своевременное предупреждение, корпуса смогут отразить фланговый удар.
   - С нашей точки зрения - смогут. По мнению Генерального штаба всё необходимое для этого у них имеется. Прошу так же учитывать, что мы рассматриваем исходную группировку, которая должна быть сосредоточена к часу "Ч" и начнёт боевые действия. Одновременно с формированием этой группировки Генеральный штаб приступает к формированию резерва, который в случае необходимости может быть переброшен на фронт.
   - И какова численность формируемого резерва? - поинтересовался Сталин.
   - Пять стрелковых корпусов. Мы полагаем, что этого будет достаточно при любых неожиданностях.
   - Хорошо, - Сталин откинулся на спинку кресла. - С первым вариантом плана понятно. Изложите теперь второй.
   - По большинству позиций он дублирует первый. Но, поскольку введение его в действие предполагает активный конфликт между Польшей и Украиной, меняется задача подразделений Украинского фронта. 4-й кавкорпус и отдельный стрелковый корпус должны нанести удар на Шепетовку и далее, через Староконстантинов на Каменец-Подольский. Армия, развёрнутая на базе Белоцерковской группы, наступает на Винницу и далее опять-таки на Каменец-Подольский, а армия, в которую мы преобразуем Уманскую армейскую группу, имеет целью наступления Гайсин, Тульчин и далее - Могилёв-Подольский. Рейдирование из района Ровно на Станислав будет осуществлено силами одного кавалерийского корпуса, а задача 25-го танкового корпуса, так же как и преобразованной в армию Житомирской армейской группы остаётся неизменной.
   - И здесь встаёт тот же самый вопрос, - желчно заметил Берия. - Почему вы не учитываете опасность удара во фланг. На этот раз - из Новороссии. Опять по военным соображениям?
   - На этот раз скорее по военно-политическим, - спокойно парировал Шапошников. - Прошу заметить, что и в первом варианте плана этот вариант не рассматривается. Границу с Новороссией будут охранять погранвойска в штатном режиме. Почему? Во-первых, у Новороссии нет договоров о военной взаимопомощи ни с Польшей, ни с Украиной. С УНР заключен договор о ненападении - и не более того. Во-вторых, наиболее близким союзником Новороссии является Чехословакия. Позволю себе напомнить, что во время прошлогоднего чешско-польско-венгерского кризиса под Братиславу была переброшена мобильная бригада генерала Шкуро.
   - Шкура недобитая, - очень тихо, но отчётливо произнёс Ворошилов, у которого идеологическая неприязнь к белому партизану отягощалась ещё и личной.
   - Между тем, у Чехословакии испорчены отношения как с Польшей из-за Тешина, так и с Украиной, поскольку не для кого не секрет: украинских сепаратистов в Подкарпатьи всячески поддерживает ОУН. В-третьих, стратегическим союзником Новороссии в Европе является Рейх, который пока что не заявлял никаких интересов в отношении УНР. Зато СССР в этой войне выступает в союзе с Германией. Мы полагаем, что этого достаточно для того, чтобы исключить разрастание военного конфликта за счёт столкновения между Новороссией и СССР.
   Жданов с сомнением покачал головой. Шапошников, безусловно, был логичен, но в противостоянии с недобитыми ( к сожалению ) беляками, логика работала далеко не всегда. Могут они не удержаться от удара, могут. А ещё не надо забывать о том, что до революции Борис Михайлович Шапошников был кадровым офицером, и не каким-то поручиком, а целым полковником.
   Взгляд Андрея Александровича скользнул по лицу Кагановича, и Жданов понял, что подобные сомнения испытывает не только он один.
   - Мне кажется, что м-мы не можем принимать такие решения, основываясь на одних только общих с-соображениях, - нарушил молчание Молотов. - Т-товарищ Шапошников, конечно, по-своему прав, но на всякий случай южную границу н-необходимо укрепить.
   - Укрепить на всём протяжении, - добавил Маленков. - Как я понимаю, большая часть границы попадает на округа, части которых не примут участие в войне с Польшей. Необходимо привести их в боевую готовность. А на Правобережье Днепра перебросить дополнительные силы из центральных областей страны. Это возможно?
   - Это возможно, - согласился Шапошников. - Но это может быть воспринято как угроза вторжения.
   - Мы не планируем никаких враждебных действий против Новороссии, - жестко заметил Сталин. - Наше единственное желание - обеспечить безопасность наших границ. И мы не можем полагаться на здравомыслие недобитых царских прислужников. Основная гарантия безопасности Советского Союза - наша доблестная Красная Армия. Так что, если у Генерального штаба нет других аргументов...
   Вождь выдержал паузу. Шапошников понимал, что привести хотя бы ещё один довод просто необходимо. Причём довод абсолютно объективный и чисто технический. Иначе доклад соскользнёт в трясину политики, что грозило непредсказуемыми последствиями. Точнее, очень хорошо предсказуемыми.
   - Передислокация подразделений из глубины страны создаст дополнительную нагрузку на железные дороги и может нарушить график сосредоточения ударных группировок.
   - Я думаю, Наркомат путей сообщения справится с возложенной на него ответственной задачей, - медленно, как бы задумчиво, произнёс Сталин. - Как вы полагаете, товарищ Каганович?
   - Сделаем всё, что необходимо, товарищ Сталин, - откликнулся нарком.
   - В таком случае, пусть Генштаб как можно быстрее внесёт в план коррективы, вытекающие из предложений товарищей Молотова и Маленкова. А товарищ Смородинов передаст всю необходимую информацию товарищу Кагановичу.
   - Будет выполнено, товарищ Сталин, - заверил Шапошников.
   - Хорошо. Какие ещё есть соображения, товарищи? У кого есть вопросы?
   За столом возникло лёгкое оживление, но задавать вопросы никто не спешил.
   - Тогда есть вопрос у товарища Сталина, - произнёс вождь. - Комиссия товарища Кулика рекомендовала недавно пересмотреть штаты стрелковых дивизий. Вы можете мне сказать, по каким штатам планируются укомплектовать те дивизии, которые будут задействованы в операции? По старым или по новым?
   - По новым, товарищ Сталин. "Тройчатки" в боевой обстановке показывают себя не самым лучшим образом. Последний пример - 82-я стрелковая дивизия в боях Баин-Цагана.
   - Как себя покажут в боевой обстановке ординарные дивизии пока что неизвестно никому, - жестко возразил вождь. - Может, ещё хуже. Но, допустим, что в этом вы правы. А вы уверены в том, что в округах успеют провести дивизии на новые штаты? Не создаст ли это дополнительной неразберихи и не понизит ли боеготовность наших формирований.
   - Наркомат обороны заверил Генеральный штаб, что переход на новые штаты в дивизиях, которые предполагается задействовать в этой операции к первому сентября будет завершен, - Шапошников торопливо перебрал сложенные в папку бумаги. - После его окончания Белорусский Особый Военный Округ будет насчитывать десять стрелковых дивизий по штату 8900 человек и девять ординарных стрелковых дивизий по штату 6000 человек. А Киевский Особый - двенадцать и тринадцать дивизий соответственно. Прошу учесть, что не все эти дивизии будут задействованы в планируемой операции.
   Сталин поднялся из-за стола и подошел к стоящему у карты Шапошникову.
   - Насколько я понимаю, изменения касаются не только количества бойцов и командиров. Речь идёт и об изменении в количестве и составе штатной техники, тыловых служб, боеприпасов. Вы уверены, что успеете завершить все преобразования к намеченному сроку? Ви готовы взять на себя такую ответственность, товарищ Шапошников?
   - Товарищ Сталин, все эти мероприятия не входят в компетенцию Генерального штаба. За их исполнение отвечают Наркомат обороны и командование округов.
   Вождь кивнул и медленно развернулся обратно к столу.
   - Командующих округами сегодня здесь нет. Но Нарком обороны присутствует. Что скажет нам на этот счёт товарищ Ворошилов?
   - Работаем, - коротко рубанул первый маршал. Поняв, что таким образом ему от вопросов не отделаться, пояснил: - Много предварительной работы. Это не девятнадцатый год: шашки наголо и вперёд.
   - Работы много, да времени у нас мало, - недовольно ответил Сталин. - Гитлер не станет ждать, пока мы переформирование завершим. Если он запланировал начать наступление двадцать шестого августа - значит, начнёт двадцать шестого, ни днём позже. Немецкая педантичность.
   Жданову вспомнился хлесткий пример из работы Ленина: товарищи немецкие социал-демократы отменят революцию, если немецкий кондуктор не пропустит революционных солдат на посадку в вагон. Выступай он сейчас перед активом - непременно бы вставил этот пример в свою речь. Но на совещаниях в Кремле привилегия цитировать Ленина уже давно и безоговорочно принадлежала одному только Сталину.
   - Может быть, нам отложить реорганизацию до окончания боевых действий?
   - В таком случае, товарищ Сталин, нам будет необходимо внести коррективы в разработанный план, а это займёт не менее двух-трёх дней, - твёрдо произнёс Шапошников. - Необходимо будет определить дивизии внутренних округов для переброски в районы сосредоточения ударных группировок. Кроме того, мобилизационная программа, которую мы проведём перед началом боевых действий в рамках БУС, разработана Генеральным штабом под новую структуру стрелковых дивизий и корпусов. Если мы будем воевать старыми штатами, нужно будет с нуля формировать дивизии, а значит - остро станет вопрос о командирских кадрах, а так же младшем начсоставе.
   - Что ви предлагаете, товарищ Шапошников?
   - Наркомат обороны считает, что переход на новые штаты может быть завершен до первого сентября. Ориентировочный срок начала боевых действий РККА - третье-четвёртое сентября. В этой ситуации разумно реорганизацию не откладывать.
   - А если нэмцы возьмут Варшаву раньше, что ми тогда будэм дэлать?
   - Товарищ Сталин, кратчайший путь к Варшаве - через Млаву. Это около ста пятидесяти километров. При этом немцам придётся ещё форсировать Буг. Польская армия, конечно, уступает вермахту, но не настолько, чтобы война превратилась для Германии в лёгкую прогулку. Мы не исключаем и такого развития событий, когда военный конфликт выльется в затяжные позиционные бои на приграничных оборонительных рубежах.
   - Ми этого тоже нэ исключаем, товарищ Шапошников, - раздраженно бросил Сталин, снова присев к столу. - Товарищ Ворошилов, что ви рэшаете?
   - Реорганизацию надо проводить до начала боевых действий. Мы можем отложить её начало в других округах и за их счёт покрыть некомплект в вооружении. Я беру ответственность за это на себя.
   - Хорошо, - кивнул Сталин. - В таком случае, в самое ближайшее время мы соберём совещание ЦК и СНК, на котором ты доложишь о проблемах материального обеспечения реорганизации. А предварительно мы заслушаем твой доклад в узком кругу. Сколько тебе нужно времени, чтобы подготовиться?
   Ворошилов недовольно дёрнул шеей. Одно дело - давать обещания и раздавать нагоняи нерадивым подчинённым и совсем другое - самому докладывать Сталину не слишком радостную картину. Нарком уже сейчас знал, что по многим видам оружия новые стрелковые дивизии окажутся недоукомплектованными, а по некоторым - и вовсе неукомплектованными.
   - К пятнадцатому будет готово.
   Сталин поморщился. Медлительность происходящего сильно раздражала вождя. Ох, Россия. Всегда, почему-то начинает войну неожиданно. В первую очередь - для себя. Потрачено столько сил, чтобы поднять боеготовность Армии, столько врагов и шпионов выявлено и уничтожено, а толку, как выясняется, практически никакого. Неожиданное изменение обстановки оборачивается почти что катастрофой.
   - Нужно - раньше. К четырнадцатому.
   - Если нужно - значит будет сделано, - выбирать наркому не приходилось.
   - Вопрос решен. У вас всё, товарищ Шапошников?
   - Ещё один момент. Считаю необходимым доложить, что Генеральным Штабом разработан проект директивы для штабов Белорусского и Киевского Особых Военных Округов, направленной на своевременное обеспечение подготовительных мероприятий. Мы намерены сегодня же отправить её адресатам.
   - Зачитайте, пожалуйста, текст директивы.
   Шапошников достал из папки лист бумаги и, дальнозорко отодвинув его подальше от лица, начал читать.
  

Директива Генерального Штаба РККА

N 16454

Совершенно секретно/Особой важности

Начальнику Штаба БОВО

Комдиву М.А.Пуркаеву

Начальнику Штаба КОВО

Комбригу П.С.Клёнову

   Настоящим предписывается проверить готовность приграничной полосы к сосредоточению и развёртыванию войск округа по штатам военного времени. С этой целью в период с 15 по 25 августа 1939г. необходимо провести рекогносцировки местности по следующей программе:
   1. Проверить станции выгрузки ( выгрузочное устройство станций, число путей, тупиков, наличие запаса рельс и шпал для выгрузочных работ, пропускная способность станций ).
   2. Провести рекогносцировку маршрутов от станций выгрузки до районов сбора ( выходные пути, мосты и дефиле, условия маскировки ). В районе сбора: проверить наличие питьевой воды, возможности размещения, средства связи и наличие дорог.
   3. Обрекогносцировать маршруты от районов сбора до районов сосредоточения и развертывания, уделив особое внимание частям, выдвигаемым к Госгранице походным порядком.
   В районе сосредоточения: проверить наличие питьевой воды, возможности размещения, условия маскировки, возможность использования постоянных телеграфных проводов Наркомсвязи, наличие дорог и их качество.
   4. Произвести рекогносцировку пунктов размещения штабов армий и штабов корпусов (условия размещения, обеспеченность постоянными средствами связи, возможность подвоза полевых средств связи, наличие путей, условия маскировки и противотанковой обороны). Составить схему размещения.
   5. Проверить узлы связи в пунктах расположения штабов и в районах сбора и сосредоточения (оборудованность, наличие проводов, обеспеченность специалистами, время, необходимое для установления связи с отдельными пунктами, меры по усилению существующих средств связи).
   6. Проверить аэродромы, базы и их состояние и возможность перебазирования.
   7. Произвести рекогносцировку станций снабжения (наличие подъездных путей и средств связи, наличие складских помещений и их емкость, возможность дополнительного расширения станций снабжения, условия размещения тыловых учреждений). Составить схемы станций снабжения и проект расположения санитарных и ветеринарных учреждений на станциях снабжения и в госпитальных базах.
   8. Обрекогносцировать грунтовые участки путей подвоза и эвакуации.
   9. Проверить наличие и условия хранения запасов продфуража, боеприпасов и горюче-смазочных материалов на складах округа (мобготовность и возможность складов, наличие подъездных путей, противовоздушной обороны).
   10. Проверить производственную мощность местных хлебозаводов и хлебопекарен.
   Общее руководство рекогносцировкой возлагаю на Вас.
   Для производства рекогносцировки привлечь только командный состав, принимавший участие в разработке плана.
   В исключительных случаях, в качестве консультантов, разрешается привлечь необходимое количество специалистов.
   Рекогносцировки провести под видом рекогносцировок к учениям, ни в коем случае не раскрывая действительного их назначения. Материалы рекогносцировок с Вашими выводами выслать в Генеральный штаб РККА к 1 сентября 1939 г.
  

Начальник Генерального Штаба РККА

Командарм 1-го ранга

Б.М.Шапошников.

  
   Шапошников отложил бумагу обратно в папку. Несколько секунд в комнате висела тишина.
   - Вы понимаете, что подобные мероприятия необходимо провести так же и в округах, приграничных с Новороссией? - прервал молчание вождь.
   - Так точно, товарищ Сталин.
   - Отправляйте директиву как можно быстрее. Сколько времени вам понадобится для того, чтобы доработать план развёртывания войск с учётом высказанных сегодня замечаний?
   Шапошников обменялся короткими взглядами с сидевшими за столом Смородиновым и Захаровым.
   - Сутки, товарищ Сталин.
   - Не мало? - сощурился вождь.
   - Сутки, - твёрдо повторил Шапошников.
   - В таком случае, мы вас больше не задерживаем, - подвёл итог Сталин. - Идите и работайте.
   Глядя в спины уходящим штабистам, Жданов снова подумал о государственном механизме. Сейчас эта огромная машина медленно, но неуклонно разворачивалась к новой цели: антиимпериалистической войне. И он, член Политбюро ЦК ВКП(б) Андрей Александрович Жданов, был одним из тех, кто направлял её движение...
  

Капитан Василий Ганин

  

Привет из Сибири.

   Здравствуй, дорогая Манечка, шлёт тебе свой сердечный привет друг Вася. Маня, на сегодня я жив и здоров, тебе того же желаю.
   Очень скучаю и беспокоюсь без твоих писем. Из Калуги мы выехали шестнадцатого, вот почему в письме, которое я послал из Калуги, не просил, чтобы ты писала в Калугу письма. Два письма послал тебе с дороги: одно письмо из Ряжска и открытку из Уфы.
   На место мы приехали третьего, а четвёртого я послал тебе письмо. Получила ли ты их? Я на все эти письма ответа ещё не получал, начинаю беспокоиться, получила ли ты их или нет? В ответе всё отпиши.
   Пятого августа послал тебе деньги в сумме 600 рублей, а 9го 350 руб. всё на адрес тёти Наташи. Сейчас тебе посылаю военторговскую карточку, которая ещё действительна в течение сентября с.г. можешь где-нибудь прикрепиться в г.Москве, а если не сумеешь, то не надо. За июль я, кажется, за квартиру не платил, там выясни в жилотделе скидку, а если ничего не получится, то так оплати, сколько и раньше платила.
  
   Василий отложил ручку, тяжело вздохнул. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться дома, в Тушино. Не потому, что там - мирная жизнь, а здесь - фронт, война. Приказ есть приказ, и кому, как не командиру, показывать бойцам пример его выполнения. И воевать на танках должны не те, кто раньше лишь издалека за техникой наблюдали, а опытные водители или трактористы, понимающие, как с ней надо обращаться.
   Но дело в том, что он, Василий Григорьевич Ганин, в совсем недавнем прошлом - лейтенант госбезопасности и заместитель начальника Красногорского ОРУДа, а ныне - командир танковой роты Рабоче-Крестьянской Красной Армии - не только опытный водитель и механик, не только командир, но ещё муж и без пяти минут отец. А его жена Маша осталась дома совсем одна, да ещё и неумолимо приближалось время, когда в их семье должен был появиться первенец. И забыть про это было так же невозможно, как и покинуть действующую армию. Оставалось только писать письма да слать телеграммы, чтобы хоть как-то скрасить её одиночество и поддержать в трудную минуту.
   - Смирно! - донеслось снаружи. Значит, в расположении роты появился кто-то из командиров. Скорее всего, это был комбат, майор Клементьев. Застегнув воротник гимнастёрки, Ганин вышел из палатки.
   Нет, это был не комбат. Точнее, комбат тоже был - на заднем плане, в группе командиров и политработников. А прямо перед капитаном стоял политрук с нашивками дивизионного комиссара. Лицо этого человека Ганину было незнакомо, но ошибиться было невозможно: бригаду посетил сам Михаил Сергеевич Никишев, комиссар первой армейской группы. Рядом с ним стоял заместитель командующего группы и одновременно командир Южной группы полковник Потапов. А из-за спины Потапова выглядывал командир бригады полковник Павёлкин, и выражение лица у него, и так всегда безрадостное, было и вовсе унылым.
   Василий вскинул руку к виску:
   - Товарищ дивизионный комиссар! В расположении второй роты третьего батальона шестой танковой бригады происшествий нет. Личный состав роты, согласно распорядку дня, занят самоподготовкой. Докладывал командир роты, капитан Василий Ганин.
   - Вольно, - скомандовал Никишев.
   - Вольно! - согласно Уставу сдублировал команду ротный.
   - Ленинская комната в расположении имеется? - спросил политработник.
   - Так точно, товарищ дивизионный комиссар, - Ганин указал на большую шатровую палатку.
   - Хорошо. Соберите там бойцов. А мы сначала переговорим с вами, а потом - с красноармейцами.
   - Слушаюсь! - Василий повернулся к стоявшему чуть поодаль дежурному по роте. - Лейтенант Бида!
   - Я!
   - Соберите личный состав роты в Ленинской комнате!
   - Есть!
   Комиссар одобрительно кивнул.
   - Ну что, капитан, приглашайте в гости.
   - Проходите, товарищ дивизионный комиссар.
   В палатку вслед за Ганиным с Никишевым прошли только двое: Потапов и Павелкин.
   - Да, тесновато у вас, товарищ капитан, - огляделся комиссар.
   - Так мы сюда не на новоселье приехали, - усмехнулся танкист.
   - Тоже верно, - согласился комиссар. - Давайте знакомиться. Я - член Военного совета армейской группы Никишев, Михаил Сергеевич. Полковник Михаил Иванович Потапов - заместитель командующего армейской группы комкора Жукова. А вас, товарищ капитан как по имени-отчеству?
   - Василий Григорьевич, товарищ дивизионный комиссар.
   - Вы коммунист?
   - Так точно. Член ВКП(б) с двадцать восьмого года.
   - Хорошо!
   Цепкий взгляд политработника скользнул по столику. Вырванный из тетради листок бумаги, перо, чернильница-непроливашка...
   - Письмо пишите?
   - Так точно.
   - Кому? Родителям? Родственникам? Жене?
   - Жене, товарищ дивизионный комиссар, - улыбнулся танкист.
   - Хорошее дело, - Никишев тоже улыбнулся. - Давно женаты?
   - Почти два года.
   - Дети есть?
   - Ждём первого. В конце месяца как раз родиться должен. Или в начале сентября.
   - Это как же? - недоумённо поднял брови политработник. - Жена там, а вы - здесь? С кем же она осталась? С родителями?
   - Никак нет, - вздохнул Ганин. - Одна.
   - Понятно, - кивнул Никишев. - Превратности судьбы кадрового командира.
   - Никак нет: я не кадровый. Мобилизован по призыву.
   - Что-то я не понимаю, как это вас призвали? - нахмурился комиссар.
   - Как специалиста, - пояснил капитан. - Я срочную служил танкистом. Конечно, не БТ-7, но всё равно не с нуля матчасть изучать.
   Павелкин окинул Ганина быстрым взглядом, точно увидел его впервые.
   - БТ-5 застали?
   - Застал, товарищ полковник, в самом конце службы водил. А так в основном двушку.
   - Ну вот, выходит - опытный командир танкист. Хотя, наверное, двушки и двадцать шестые вам доставались аховые.
   - Было дело... Это ведь был тридцать второй год...
   - Понятно. Со спаркой, или?
   - Или...
   Полковник и капитан поняли друг друга с полуслова. В тридцать втором, да и в тридцать третьем новенькие БТ-2 поступали в части без вооружения. В лучшем случае - со спаренными пулемётами ДТ: катастрофически не хватало пушек. Кризис благополучно разрешился только в тридцать четвёртом году. Но вспоминать об этом, да ещё и в присутствии начальства, было неловко и Василий перевёл разговор на более позитивную тему.
   - Про двадцать шестые это вы верно упомянули, товарищ полковник. Я как раз тот, что с двумя башнями, тогда освоил. А так в основном приходилось иметь дело с бронеавтомобилем БА-27. Потом пересел с него на Т-18, он же "малый сопровождения" - МС-1. Потом уж на БТ.
   - Вот видите, товарищ Ганин, какой большой у вас опыт. Здесь он, конечно, пригодится, - снова взял на себя инициативу в разговоре комиссар. Павёлкин незаметно выдохнул с явным облегчением.
   - Стараюсь. Да и после Армии я ведь тоже от техники не отрывался: работа у меня с автомобилями связана.
   - Водитель или тракторист? - поинтересовался политработник.
   - Заместитель начальника ОРУД города Красногорска Московской области, - Ганин вытянулся в струнку и прищёлкнул каблуками.
   - Вот тебе раз, - Никишев выглядел откровенно обескураженным. - Удивили вы меня, товарищ Ганин.
   - Нечему удивляться, товарищ дивизионный комиссар. Приказ есть приказ.
   - Это вы правильно заметили, - политработник выдержал небольшую паузу. - Но всё-таки, скажите честно, тревога за жену воевать не помешает?
   - Поможет, товарищ дивизионный комиссар, - заверил Ганин. И, глядя на удивлённое лицо политработника пояснил: - Поверите, все мысли об одном: разбить быстрее японцев - и домой.
   - Хорошие мысли, - одобрил Никишев. - Что ж, чем смогу - помогу. Отвоюете на совесть - прослежу, чтобы непременно с первой партией вас назад отправили.
   - Спасибо, товарищ дивизионный комиссар.
   - Рано пока благодарить. Кстати, товарищ Ганин, вы, часом, не из Рязанской губернии родом?
   - Точно так. А как вы догадались?
   Комиссар довольно усмехнулся.
   - По произношению.
   И, старательно выделяя букву Я, продекламировал:
   - Цвяты-дявчата-дяревня...
   Все рассмеялись.
   - Не думал, что так заметно, - растерянно произнёс Ганин.
   - А я и не заметил ничего, - признался Потапов.
   - Друг у меня есть, - пояснил Никишев. - Из-под Рязани родом, есть там деревенька такая - Кораблино.
   - Так я ж её знаю, - не выдержал Василий. - Она как раз напротив нашего Мурмино, только на другом берегу Оки. В хорошую погоду её с горки хорошо видно.
   - Может, и друга моего знаете? Сергеем Самохиным зовут.
   - Нет, товарищ дивизионный комиссар, - покачал головой Ганин. - Из кораблинских я ни с кем не знаком. Это ведь только на карте они рядом. А добираться трудно: мост-то через Оку только возле самой Рязани. Пятнадцать вёрст туда, потом столько же обратно. Да и чего мне в Кораблино делать-то?
   - Понятно. Ладно, пора нам и к бойцам выйти, а то, наверное, нас уже заждались.
   Первым из палатки вышел Потапов, за ним - Никишев. Павёлкин намеренно чуть замешкался на выходе и прошептал Ганину.
   - Молодец, капитан. Так держать!
   - Служу Советскому Союзу! - так же шепотом ответил Василий.
   Появление дивизионного комиссара вызвало среди бойцов оживление и перешептывание. Никишев, как ни в чём не бывало прошелся по палатке, внимательно глядя по сторонам, кивнул на укреплённый на стене крупный плакат:
   - Смотрю, вражескую матчасть изучаете?
   - Так точно! - откликнулся Ганин. - Японский танк девяносто седьмой модели, он же "Чи-Ха".
   - Ну и как вам этот "Чи-Ха"?
   - А чихать мы на него хотели, - донеслось из рядов бойцов.
   Вслед за этой фразы грянул дружный хохот, который перекинулся и на командиров. От смеха не удержались ни Павёлкин, ни Потапов, ни сам Никишев. Впрочем, политработник почти сразу взял себя в руки и поинтересовался:
   - Это кто ж тут такой отчаянный?
   - Боец Фефелов, товарищ дивизионный комиссар, - поднялся с лавки долговязый нескладный парень.
   - Механик-водитель, - пояснил Ганин.
   - И хороший мехвод?
   - Хороший, - Василий не кривил душой. Бойцы в его роте подобрались умелые, да и иначе быть не могло: отбирали-то лучших. Разве что Сухарев неизвестно как сюда попал, да Бабошин не дотягивал, но и эти ребята старались изо всех сил.
   - Ну так объясните, товарищ красноармеец, отчего же к врагу такое неуважение?
   Василий опасался, что в боец стушуется в присутствии большого начальства, но Фефелов не смутился.
   - А от того, товарищ дивизионный комиссар, что этот "Чи-Ха" слишком уж неповоротливый. Броня у него - спереди двадцать миллиметров, а с боков и вовсе девять. Стало быть, "батька" наш с километра её прошибёт, надо только прицелиться да попасть.
   - Так ведь и у него пушка тоже не маленькая, даже побольше нашей будет, - заметил Никишев. - С той же дистанции он броню БТ тоже пробивает, если прицелиться да попасть.
   - А вот пусть он попробует, - с вызовом в голосе ответил Фефелов. - Скорость у "батьки" намного больше, даже на гусеницах. Маневренность, опять же, выше. Пока он будет разворачиваться, мы успеем по нему пару-тройку снарядов выпустить, а то и все четыре. Это если сходу. А если, как товарищ капитан требует, с остановки, так всё равно три-четыре.
   - С остановки? - встрепенулся Потапов. - Что, товарищ капитан, учите танкистов с остановки стрелять?
   - Так точно, - ответил Ганин. - Согласно инструкциям, огонь по танкам и противотанковым батареям должен вестись с кратких остановок. Тридцать секунд - три выстрела. А сходу - только по вражеской пехоте.
   Полковник покачал головой, но ничего не сказал. Попробуй, догадайся: доволен он или, наоборот, раздражен. В любом случае, Василий был уверен, что за отсебятину ему головомойки не устроят. Инструкции для того и пишут, чтобы младшие командиры не изобретали велосипед, а использовали в бою самый современный опыт. Как говорил в Васину срочную службу ротный: "Инструкции кровью пишутся, для того, чтобы сберечь кровь тех, кто будет их читать". А раз так, то воевать малой кровью, как учит партия и товарищ Сталин и означает - воевать по инструкции.
   Убедившись, что продолжения разговора между командирами не последует, снова заговорил Никишев:
   - Так значит, товарищ Фефелов, готовы бить японца?
   - Готовы, товарищ дивизионный комиссар? Как в газете писали:

Если надо - Кокинакки

Долетит до Нагасаки

И покажет там Араки,

Где и как зимуют раки!

   Снова все рассмеялись: и бойцы, и командиры. А довольный Фефелов закончил:
   - Мы хоть и не лётчики, но где и как зимуют раки тоже показать можем. Иначе - зачем мы здесь нужны?
   - Это вы, товарищ Фефелов, в самую точку попали, - очень серьёзно кивнул Никишев. - Мы здесь именно для того, чтобы показать японцам, что безнаказанно нарушать наши границы и границы братской Монголии мы никому не позволим. Если уж вы такой знаток стихов, то должны помнить:

Чужой земли мы не хотим ни пяди,

Но и своей - вершка не отдадим.

   И друзей в обиду не дадим тоже.
   - Ясное дело, - прогудел кто-то из бойцов.
   - Но к врагу, товарищи, нужно относиться серьёзно, - продолжал политработник. - Не думайте, что мы их тут шапками закидаем. Против нас стоят отборные силы японской военщины. Враг подготовил мощные оборонительные рубежи. Сосредоточил танки, артиллерию, авиацию, окопался, спрятался за минные поля и колючую проволоку. И воевать они будут изо всех сил. Понятно, товарищ Фефелов?
   - Чего ж непонятного...
   - И что вы на это скажете?
   - А чего говорить? - боец оглянулся на товарищей. - Я так понимаю, что у нас по любому два выхода: либо бежать от японцев, либо гнать их в хвост и в гриву. Бежать - не резон. Значит - гнать надо. Со всей, как вы сказали, товарищ дивизионный комиссар, серьёзностью.
   - Молодец, товарищ Фефелов, - одобрил Никишев. - Вы коммунист?
   - Никак нет, товарищ дивизионный комиссар. Комсомолец. А в партию меня райком не утвердил.
   - Это отчего же?
   - Как социально ненадёжный элемент, - голос бойца враз потускнел, теперь он словно нехотя выдавливал из себя слова. - Родственник кулака. А у нас в Осиновке чуть ли не половина деревни Фефеловых. Прохор - он точно кулак. Только он же мне не брат и не дядя, а седьмая вода на киселе. Но - всё равно решили - не принимать.
   Такие подробности из жизни подчинённого Ганину известны не были, но ничуть его не удивили. А чему удивляться? У самого Василия по отцу в маленьком Алейканове - родни тоже с полсела. Отец, женившись, ушел жить к жене в Мурмино, потому и мальчишкам, по обычаю, записали в метрики "семейную" фамилию, только самая младшая - Верочка получила отцовскую. Вот как смешно получается: все три брата - Ганины, а сестра - Сёмина. И Ганиных в Мурмино тоже, считай, каждая десятая семья. А уж если брать Машину родню - Фетисовых, так их и вовсе каждая пятая.
   Естественно, что без родственников-богатеев тут не обойдёшься. Но на судьбу Василия это, к счастью, не повлияло. Может быть потому, что сам он из деревни уехал очень рано, тринадцатилетним подростком. Уж больно запали в душу пареньку батины рассказы про большой город Москву, да про авиацию. И хотя лётчиком, как отец, ему стать не довелось, но, если разобраться, высококлассный шофер, да ещё и танкист - тоже совсем не плохо. Лёшка, старший Машин брат, и вовсе - бухгалтер, чернильная душа. Казалось бы, жизнь мимо проходит. Ничего подобного. Василий пробовал его трудоустроить в Тушино, на новый авиационный завод, так на старом месте работы начальство вцепилось в него двумя руками. Очень нужным человеком оказался бухгалтер Алексей Фетисов.
   Но, разумеется, капитан Ганин понимал, что так везёт далеко не всем. Чего уж там скрывать, с самых высоких трибун, на съездах партии признавалось, что при чистках зачастую страдают честные люди, что формальное выяснение социального происхождения зачастую приводит к перегибам и ошибкам, но количество этих ошибок пока что меньшим не становилось.
   Василию стало очень интересно, как поведёт сейчас себя Никишев. Умный мужик и опытный политработник сейчас находился в сложном положении: и линию райкома, то есть партии, под сомнение поставить нельзя, и контакт с бойцами потерять нежелательно. Сумеет ли комиссар проскочить между двумя опасностями?
   - Классовая борьба, товарищи красноармейцы - дело серьёзное, - лицо Никишева враз затвердело, ожесточилось. - И, как учит нас великий наш вождь товарищ Сталин, по мере продвижения нашей страны к коммунизму, она обостряется. Недобитые враги, понимая, что грядёт их окончательный крах, из последних сил пытаются остановить победную поступь советского народа. А потому, конечно, бдительность - железное правило нашего времени. Наши враги маскируются, и идут на всё, чтобы проникнуть в ряды партии и разлагать её изнутри. Но!
   Комиссар выдержал почти артистическую паузу. Все молчали.
   - Чего враги точно делать не будут - так это сражаться за Советскую власть. Сражаться по-коммунистически, по-сталински. Как тут было сказано, бить врага в хвост и в гриву. Такого подарка мы от них не дождёмся, да и ждать не собираемся. Верно я говорю, товарищи?
   - Верно, товарищ дивизионный комиссар, - крикнул кто-то из бойцов.
   - А раз верно, значит, тот кто этих самых врагов лупит от души - наш человек. Поэтому, товарищ Фефелов, теперь всё в твоих руках. Отвоюешь на совесть - подавай заявление в партию. Рассмотрим и примем. Это, кстати, всех касается, товарищи. Да-да, всех и каждого. Садитесь, товарищ Фефелов.
   Боец опустился на лавку, а Никишев продолжал:
   - Задача перед вами стоит очень сложная: поддержать пехоту во время штурма оборонительных укреплений противника, а потом совершить прорыв в глубину обороны. Враг будет сопротивляться. Жестоко, отчаянно. Ещё раз повторяю: если кто до сих пор думает, что приехал сюда на лёгкую прогулку, то пусть выкинет эти глупые мысли из своей головы. Отнеситесь к предстоящему со всей возможной серьёзностью. Вам это ясно, товарищи?
   - Так точно, ясно, - раздались нестройные голоса.
   - А вам, товарищ Ганин? - Никишев неожиданно обернулся к Василию.
   - Так точно, товарищ дивизионный комиссар.
   - Сколько танков из состава материальной части роты требуют ремонта?
   Вот такого вопроса от политработника Василий никак не ожидал, пусть даже Никишев уже показал, что о танках знает не понаслышке. Всё равно логичнее было бы, чтобы этим поинтересовался Потапов, но заместитель командующего армейской группой подчёркнуто держался в тени.
   - Все танки роты находятся в состоянии полной боеготовности и готовы к немедленному началу боевых действий.
   - Что-то уж больно идеально у вас всё получается, товарищ Ганин. Вы нам тут картинку, часом, не приукрашиваете?
   - Никак нет, товарищ дивизионный комиссар. Товарищ майор вам подтвердит, - Василий кивнул на непосредственного начальника. - Были мелкие повреждения, так мы их устранили своими силами. В ремонт ни одной машины не отправили. Пока.
   Василий мысленно выругал себя за последнее слово, но было уже поздно. Раз вырвалось, не поймаешь - не воробей, как говорят в народе... Можно подумать, что кто-то вылетевшего воробья поймать успевал.
   - Что это значит - "пока"? - сразу встрепенулся Никишев.
   - Так ведь условия эксплуатации тут, сами видите, сложные. Жара днём, холод ночью. Песок повсюду. Да и мы на танки не любуемся, а занятия по боевой подготовке проводим. Техника может и не выдержать.
   - И что тогда?
   - Будем чинить. Если нужно - отправим в мастерские, экипаж пересадим на другую машину, из резерва бригады. Не сидеть же, сложа руки.
   - Понятно. В общем видно, товарищ капитан, что подготовка у вас в роте на должном уровне... кроме политической.
   - Товарищ дивизионный комиссар, младший политрук Афанасьев каждый день проводит политзанятия с личным составом...
   - А боевой листок четвёртый день не обновлён, - Никишев кивнул на прилепленный к стене палатки большой лист ватмана. - Это разве порядок, товарищ младший политрук?
   Афанасьев уже мялся рядом с начальством с самым виноватым видом.
   - Так забрасывать политическую подготовку нельзя. И нельзя подходить к делу формально. Вот скажите, рассказываете ли вы на политзанятиях о героизме, проваленном нашими доблестными бойцами и командирами здесь, у реки Халхин-Гол.
   - Рассказываю, конечно... В общих четах.
   - А вот как раз не надо в общих чертах. В общих чертах люди уже слышали, и не один раз. Надо говорить конкретно.
   Никишев повернулся к танкистам.
   - В бой с врагом вы пойдёте вместе с танкистами героической 11-й танковой бригады, которым уже пришлось пройти боевое крещение около месяца назад в боях у горы Баин-Цаган. И прошли они его с честью. Вот, например, старший лейтенант Васильев, командуя отрядом из четырёх танков БТ-5 принял бой с одиннадцатью вражескими танками "Ха-Го".
   - Ого, - не сдержал возгласа Бабошин.
   - В том-то и дело, товарищ младший лейтенант, что не "ого", а "Ха-Го", - подчёркнуто серьёзно поправил Никишев.
   Танкисты рассмеялись, Бабошин смущённо потупился.
   - Так вот, в результате боя четыре японских машины были подбиты. Враг отступил. А все наши танки остались в строю.
   Василий наскоро прикинул обстановку. Как не крути, а бой был из тех, что без рисовки называют смертельными. "Ха-Го" и БТ-5 - танки примерно одного класса. Да, у советского и пушка побольше - сорок пять миллиметров против японских тридцати семи, и лобовая броня потолще - аж на целый миллиметр, тринадцать против двенадцати, только никакой роли это не играет. Особенно в изрытой сопками местности. Бой ведётся на такой дистанции, что броня БТ из пушек "Ха-го" и броня "Ха-го" из пушек БТ пробивается одинаково легко, и всё решает манёвренность и подготовка. Вообще-то уничтожение танков противника не является приоритетной задачей для танков, и этому учат не в первую очередь. Похоже, японцев обучить вообще не успели, а вот Васильев и его товарищи оказались подготовлены к такому повороту событий. Что ж, всё правильно: при равенстве технических показателей побеждает тот, кто лучше умеет ею управлять.
   - Вот так надо воевать, товарищи танкисты! - завершил рассказ Никишев. И повернулся к Роману: - Приводили этот пример, товарищ младший политрук?
   - Никак нет, товарищ дивизионный комиссар, - убито ответил Афанасьев.
   - Улучшайте работу. Время у вас есть, но очень мало. Раскачиваться нам с вами некогда: мы на фронте. В общем, завтра в четырнадцать ноль быть на совещании политработников на КП Южной группы, товарищ младший политрук. С планом-конспектом политзанятий. Обязательно проверю. И новый боевой листок с собой принесёте. Вам ясно?
   - Так точно, товарищ дивизионный комиссар.
   - А вы, товарищи танкисты, имейте ввиду, что здесь у нас все сражаются геройски и носа не задирайте. Командир отделения красноармеец Флор Копылов в бою занял место убитого командира взвода. Взвод выполнил поставленную боевую задачу - захватил вражеские окопы, при этом сам товарищ Копылов лично уничтожил позицию вражеского пулемётчика. А потом в течение нескольких часов взвод под его командованием отразил все атаки японцев и удержал позицию до подхода подкрепления. Так что, рекомендую принять к сведению и хорошенько поразмыслить. А сейчас... Вопросы какие или пожелания будут?
  

Берлин. 12 августа 1939 года. Суббота.

   Антанас Сметона любил родную Литву больше, чем себя, давно уже знал об этом и научился принимать это как данность.
   Небедный человек, он мог бы прожить жизнь в своё удовольствие, но вместо этого постоянно оказывался на острие политической борьбы, собирая на себя удары со всех сторон.
   В далёком уже теперь тысяча девятьсот седьмом году он вышел из респектабельной Литовской демократической партии, поскольку желал реальной борьбы за права своего народа, а большинство партийцев не желало идти дальше пустой, пусть и красивой, риторики. В результате царская полиция признала его неблагонадёжным со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Это в Санкт-Петербурге господам русским либералам вольно было играть в оппозиционность и расчёсывать свои комариные укусы, выдавая их за тяжелые боевые шрамы. Всерьёз, разумеется, их никто и никогда не преследовал. А вот с борцами за национальные интересы на окраинах Российской Империи царские слуги не церемонились. Хотя, надо отдать им должное, и не зверствовали. Но всё равно, для себя можно было бы выбрать более спокойную жизнь.
   В пятнадцатом его считали лидером среди тех литовских политиков, которые сотрудничали с занявшими Литву немцами. Не все поняли и приняли его выбор. Многие называли его предателем, немецкой марионеткой. Но Сметона был убеждён, что русский царь независимости Литве никогда не даст. Много, очень много лет назад Вильнюс и Москва схлестнулись в борьбе за то, кому стать во главе русских земель. Простые люди, конечно, уже об этом не помнили, но наследники московских князей, безусловно, ничего не забыли и желали видеть поражение своих конкурентов полным и необратимым. Немцы же, хоть и не раз приходили в литовские земли с огнём и мечом, таких крупных счетов к Литве не имели. К тому же Сметона отлично понимал, что ситуация на фронтах складывается не в пользу Германской Империи. Новых земель им не удержать. А вот шансы добиться независимости Литвы с их помощью выглядели не такими уж и призрачными.
   И, в конце концов, шансы эти реализовались. В семнадцатом он возглавил Литовский совет, который должен был стать первым шагом к созданию независимого правительства свободной Литвы. Да, конечно, на первых порах страна вынуждена была находиться под сильным немецким влиянием, но в любом случае Литва становилась самостоятельным государством, субъектом мирового права, а не окраинной губернией чужой Империи. Как бы то ни было, но 16 февраля 1918 года Литовский совет провозгласил восстановление независмого Литовского государства и составил соответствующий Акт.
   Это не нравилось многим, очень многим.
   В конце следующего, тысяча девятьсот восемнадцатого года Литву охватило пламя коммунистического мятежа. Простые литовские крестьяне и рыбаки, одурманенные коммунистической пропагандой, своими руками уничтожали слабые ростки национальной независимости на радость соседней державе, прятавшей под маской "пролетарского интернационализма" прежний имперский оскал. Сначала всё это казалось несерьёзным, но обернулось трагическим выбором: бежать из Литвы или подвергнуть свою жизнь смертельной опасности. Подобно своим русским товарищам, литовские коммунисты с "классовыми врагами" не церемонились. Человека могли расстрелять за одно только "происхождение". Много ли шансов было уцелеть под властью коммунистов у их последовательного противника, сознательно и открыто боровшегося против них долгие годы?
   В декабре, спасаясь от неминуемой расправы, Сметона бежал из Литвы. Потом политические противники постоянно припоминали ему этот побег, обвиняли в трусости. Но ведь он оказался прав, не прошло и года, как он вернулся в страну, переболевшую коммунизмом, и на выборах, пусть и не слишком свободных, но всё же - первых в истории Литвы выборах, стал её Президентом. А через год - перестал им быть. Он отдал власть без колебаний - такова была воля народа. Но из политики не ушел.
   Казалось, что в послевоенной послеверсальской Европе наступил мир и установился порядок. Но это только так казалось. Вновь возникшие государства, слабые и хищные одновременно, искали выгодного момента, чтобы под любым предлогом вонзить зубы в спину соседа и урвать кусок пожирнее. В Восточной Европе территориальные претензии были у всех ко всем. Особо преуспела Польша, которая пользуюсь слабостью соседей, лишила Украину Львова, Советскую Белоруссию - Бреста, а Литву - Вильнюса. Но Пилсудскому этого было мало: маршал грезил о восстановлении великой Речи Посполитой, включающей в себя и Вильнюс, и Минск, и Винницу, и Киев. И если у УНР в Лондоне нашлись влиятельные покровители, волю которых Пилсудский нарушить не осмелился, если сил Советского Союза хватило для защиты своей западной границы, то угроза завоевания Литвы становилась всё более и более неотвратимой.
   Сметона создал и возглавил партию таутининков, последовательно и бескомпромиссно отстаивавших независимость страны, но власть стремительно слабела, погибала в парламентерской болтовне. Его оппоненты думали больше о себе, чем о стране. Сбитый с толку народ не мог сделать правильный выбор.
   Спокойно смотреть на происходящее было выше сил Антанаса Сметоны, и в двадцать шестом году он решился на осуществление военного переворота. Многие не поняли и не поддержали. Его называли диктатором, тираном, душителем свободы, могильщиком литовской демократии, предателем. Да как его только не называли. Приходилось терпеть несправедливые упрёки.
   Сам Сметона знал наверняка - на мятеж он пошел не ради личного преуспевания, но только для того, чтобы спасти от верной гибели Литву. Перед глазами был пример: Бенитто Муссолини, вождь, сплотивший в единое целое Италию. Будь такой человек в Литве, Сметона, не задумываясь, уступил бы ему власть. Но своего дуче здесь не нашлось, и Сметоне пришлось самому принять на себя тяжкое бремя лидера. Взять ответственность за жестокий разгром враждебных стране сил ( в первую очередь - Компартии, через Коминтерн подчинённой Москве и исполнявшей её волю ), за объединение всех, кто считал Литву своим домом и был готов трудиться на благо страны и защищать её от врагов.
   Многих соратников, одобривших переворот двадцать шестого, отвратила реформа следующего, двадцать седьмого года. Снова пошли разговоры о предательстве. Наделённый почти неограниченными полномочиями Президент резко поднял статус осевших в стране беженцев из Российской Империи, не желающих становиться подданными Советского Союза и вместе со всеми советскими людьми под руководством Всесоюзной Коммунистической Партии (большевиков) строить коммунизм - светлое будущее трудящихся всех стран. Влачившие до этого тяжелое существование с неопределённым положением беженцы вдруг в одночасье получили гражданство и поддержку правительства. Был узаконен статус русского языка, принята программа открытия русских гимназий и училищ. Русским открыли дорогу на государственные должности и в высший командный состав Армии.
   Да в критике и мрачных прогнозах тогда недостатка не было. Но ведь он снова оказался прав. Не прошло и четырёх лет, как промышленный потенциал страны резко пошел в гору. Тенденция обозначилась ещё раньше: в тридцатом аналогичные реформы провела соседняя Латвия, в которой внутренняя обстановка была куда острее. Тем не менее, блок центристских партий сумел не только завоевать парламентское большинство и сформировать правительство, но и, несмотря на отчаянные атаки справа и слева, вести в этих условиях выбранную внутреннюю политику.
   Доказательством правоты курса Сметоны стала сама жизнь. Свободная независимая Литва понемногу богатела и крепла, набирала авторитет среди других стран Европы. Но всё-таки нелегко быть карликом среди гигантов. Ладно бы приходилось ограждать себя от постоянных посягательств Польши. Но за спиной варшавских правителей маячила тень всесильной Великобритании, покровительствовавшей Пилсудскому и его преемникам, и не слишком озабоченной судьбой стран Балтии. О справедливости, то есть о возвращении Вильнюса, Друскининкая и Швенчёниса, можно было даже не заикаться. Но даже сохранить то, что есть, гаранты Версальских соглашений не слишком помогали. А ведь над Литвой, да и не только над Литвой, сгущались грозовые тучи. Мало было Польши, так ещё и Сталин явно вознамерился включить в состав своего государства осколки бывшей Российской Империи.
   Неудивительно, что и так тяготевшая к Германии Литва в последнее время стала Берлину одним из ближайших союзников. Только недвусмысленные заявления и гарантии Рейха не дали в прошлом году полякам начать наступление на Каунас.
   Но бесплатных угощений, как известно, в политике не бывает. И теперь, похоже, приходило время оплачивать счета. Сметона очень хорошо понимал, для чего приглашают в Берлин. И осознавал, что от предложения, которое ему предстоит услышать, отказаться будет невозможно. Если, конечно, фюрер настроен решительно и будет настаивать на своём до конца. Однако у Президента оставалась маленькая надежда, что Гитлер, всегда внимательно относившийся к судьбе младших партнёров, примет во внимание литовские аргументы и освободит союзников от слишком тяжкой, практически неподъёмной, ноши. В конце концов, будь решение фюрера окончательным и неизменным, он бы мог вообще не общаться со Сметоной, а поручить разговор фон Папену. Но Гитлер пригласил его на личную встречу в новую, только в этом году построенную Рейхсканцелярию, возвышавшуюся над окражившими её зданиями ( включая и старую Имперскую Канцелярию, помнившую самого Бисмарка ), словно гигант над толпой простых людей. По мысли Гитлера это здание должно было символизировать величие и мощь новой Германской Империи.
   Этой же цели было подчинено и внутреннее убранство здания. Высокие потолки, широкие лестницы, огромные окна, исполинские статуи, дагоценный мрамор, пышные ковры. Холл поражал циклопическими размерами - Сметона был уверен, что в длину он превышал сто, если не все сто пятьдесят метров. В кабинет рейхсканцлера вели бронзовые двустворчатые двери высотой добрых шесть метров, над которыми был изображен рыцарский щит с монограммой АН - Адольф Гитлер. Возле дверей, словно изваяния, застыли офицеры охраны в чёрной форме: СС - гвардия фюрера.
   Кабинет Гитлер тоже был огромен, как и занимавший всю его середину стол для заседаний. Торцом к нему был приставлен очень немаленький личный рабочий столо фюрера, поверхность которого украшала мозаика - исходящий из ножен меч. Над столом висел громадных размеров портрет Гитлера в тяжелой позолоченной раме. Чуть меньший по размеру портрет Бисмарка располагался над камином. А над дверями, с противоположной стороны щиту с инициалами, стену украшали четыре Добродетели: Мудрость, Благоразумие, Стойкость и Справедливость.
   Сметоне подумалось, что в таком здании и в таком кабинете он бы не смог проработать и недели: здесь он чувствовал бы себя маленьким и жалким. Налицо различие мировосприятия: представитель маленькой литовской нации больше ценил уют, в то время как выразитель интересов имперского германского народа желал подчеркнуть мощь и размах.
   Впрочем, сам Гитлер выглядел куда дружелюбнее, нежели окружающая его обстановка. Он прошел навстречу Сметоне и первым протянул для рукопожатия руку. Ладонь фюрера оказалась неожиданно тёплой, мягкой и даже какой-то вялой.
   - Добро пожаловать, господин Президент! Присаживайтесь.
   - Благодарю, господин Рейхсканцлер!
   Сметона сел в кресло, ближайшее к столу Гитлера, сам фюрер - на привычное рабочее место.
   - В связи с крайней занятостью очень важными делами я не смогу уделить вам более, чем полчаса, - первой же фразой Гитлер дал понять, что для дипломатической вежливости места в их разговоре не найдётся. - Впрочем, проекты договоров, которые согласовали наши министерства иностранных дел вы сможете подписать у фон Папена. Думаю, что никаких разногласий и затруднений возникнуть не должно.
   - Я тоже так думаю, - осторожно вставил Сметона.
   - Но есть один очень важный вопрос, который нам необходимо обсудить и который не терпит отлагательства. Рейх намерен поставить решительную точку в истории позорных Версальских соглашений. Мы собираемся окончательно разрешить вопрос с возвращением исконно немецких территорий, в настоящее время находящихся под польской оккупацией. Данциг, Померания, Силезия - это всё немецкая земля. И мы добьёмся, чтобы она вошла в состав Рейха. Я отдал приказ. Ровно через две недели вермахт начнёт наступательную операцию, целю которой станет полное освобождение немецких земель от польских оккупантов.
   Сметона похолодел. Одно дело - предполагать, а совсем другое - услышать своими ушами. Он был уверен в том, что скажет Гитлер, но всё-таки теплилась очень слабенькая надежда, что кризиса удастся избежать. И вот теперь эта надежда растаяла.
   - Но это означает большую войну. Англия и Франция не окажутся в стороне и...
   - Война?! - Гитлер с размаху ударил по столу кулаком, дерево отозвалось глухим стуком. - Пусть - война! Рейх не будет оглядываться на самозваных мировых жандармов. Время Версаля прошло, время Англии и Франции прошло вместе с ним. Мы построим новую Европу, свободную от власти продажных плутократов. Мы избавим её от несправедливых границ, порождённых версальской системой. Первым шагом стало присоединение Австрии. Но теперь время нового шага, необходимо восстановить справедливость на тех территориях, которые сейчас без всякого на то права считаются польскими.
   Фюрер откинулся на спинку кресла.
   - Литовский народ с давних времён является жертвой постоянной агрессии польского соседа. Именно поляки в Средневековье уничтожили независимое литовское государство. Ваша древняя столица сегодня оккупирована поляками. Варшавское правительство постоянно выдвигает к Литве необоснованные претензии и угрожает применением военной силы. Господин Президент! Вы готовы раз и навсегда покончить с подобным положением вещей?
   - Разумеется, мне хотелось бы изменить ситуацию. Но надо реально смотреть на жизнь. Литва - маленькая страна и от неё зависит слишком немногое.
   - Почему вы всё время жалуетесь? - раздраженно сморщился Гитлер. - Маленькая страна... Это можно исправить в несколько дней. Пусть Сейм обратится к Рейхстагу с просьбой принять Литву в состав Рейха. Я уверен, что решение будет быстрым и безусловно положительным.
   - Господин Рейхсканцлер, это невозможно, - эти слова Сметона произнёс робко и как-то заискивающе. К такому повороту событий он был абсолютно не готов и сейчас ощущал себя, словно угодивший в подводную яму купальщик: дно вдруг уходит из-под ног, сам погружаешься в воду, и не знаешь - выплывешь, или навсегда сомкнётся над тобой водная гладь. - Наш народ сотни лет мечтал о государственной независимости, и сейчас для нас нет ничего более дорогого. Мы видим в Рейхе дружественного соседа, расположением которого чрезвычайно дорожим и в чьём уважении к нашему суверенитету абсолютно уверенны.
   - Мы умеем уважать суверенитет соседей. Но, - Гитлер подался вперёд, - Рейх никогда не поставит интересы иного государства выше интересов германского народа. Мы выступили в защиту Литвы от посягательств Польши потому, что видели в вашей стране такую же жертву несправедливости, которой была и Германия и союзника в борьбе за искоренение этой несправедливости. Если же у Литвы другие планы, то нам останется только пересмотреть своё отношение к вашей стране.
   - Господин Рейхсканцлер, - Сметона почувствовал, как трепещет сердце. Во рту пересохло, виски словно сдавило обручем. - Мне кажется, происходит недоразумение. Нет никаких оснований ставить под сомнение наше намерение исполнить свои союзные обязательства. Но чем конкретно маленькая Литва может помочь Рейху? Реорганизацию армии мы проводим под руководством ваших инструкторов и вам отлично известна её боеспособность и боеготовность. По штатам военного времени она составляет восемь пехотных дивизий, две танковые и столько же кавалерийских бригад, отдельные автобронебатальон, инженерные и сапёрные части... По сравнению с польской армией это ничтожно мало. Неужели две-три дивизии, которые мы сумеем оттянуть на себя, станут причиной победы вермахта?
   - Вермахт справится с польской армией без всякой помощи, - фюрер находился на грани срыва. Лицемерие всегда раздражает, но лицемерие тех, кто обязан тебе самим своим существованием, раздражает вдвойне и втройне. - Да, вермахт справится с поляками без всякой помощи. Но мы не станем таскать каштаны из огня для кого-то другого. Литва может вступить в войну не с первых дней, но занять Виленский край должны литовские войска. Иначе он достанется кому-то другому. Например, Советам.
   - СССР примет участие в это войне? - изумился Сметона.
   Известие резко меняло оценку ситуации. Дело было даже не в том, что в таком раскладе Польша становилась обречённой на быструю и верную гибель. Гораздо хуже, что итогом этой войны в любом случае становилась советско-литовская граница. А значит, резко подскакивала вероятность советской агрессии. Теперь Сталин мог одним ударом расправиться со всеми тремя балтийскими республиками.
   Отстоять независимость военными силами нечего и думать. Единственным спасением Литвы могла стать успешная дипломатия. Предотвратить оккупацию могло бы заступничество силы, с которой Сталин вынужден был бы считаться, а такой силой сейчас мог стать только Рейх. Англия и Франция - далеко, слишком далеко. Да и не так велика их мощь, если Германия осмеливается начать войну против Польши. Гитлер - не самоубийца. Если он рискует начинать эту войну, значит, уверен в её успехе. А у него, Антанаса Сметоны, президента Республики Литва, нет иного выхода, кроме как поддержать Рейх. Это оставит стране пусть в чём-то урезанную, но независимость. А всякое иное решение неизбежно ведёт к её утрате.
   - СССР примет участие в этой войне, - твёрдо заявил Гитлер. - Более того, Сталин наверняка рассчитывает включить Виленскую область в состав своей страны. Правда, разграничение оккупационных зон пока не проведено, но у Рейха нет интересов за пределами собственно германских земель.
   - Но примет ли во внимание Сталин интерес Литвы?
   - Сталин вступает в эту войну союзником Рейха и только на тех условиях, которые определит Рейх. Одним из этих условий станет безусловное соблюдение интересов всех союзников.
   - В таком случае... Как Президент и Верховный Главнокомандующий я полагаю, что интересы Литвы в достаточной степени учтены. Очевидно, нам будет необходимо подписать какой-то договор?
   - Никаких договоров! И никаких контактов на этот счёт по линии МИДа! Строжайшая секретность!
   В чём Гитлер не сомневался, так это в неспособности свежеприобретённого союзника сохранить замыслы в секрете, если только информация выйдет за пределы самого узкого круга самых доверенных помощников Президента. Но и откладывать разговор было нельзя: нет ничего хуже, чем возникшая в самый важный момент помеха. Мелкая? Пусть мелкая. Но мелкие помехи порой обрушивали самые великие замыслы.
   - И никаких самостоятельных действий! Мобилизационные мероприятия Литва должна начать только по сигналу из Берлина, ни днём ранее!
   "Интересно", - подумал Сметона, - "Понимает ли фюрер, с каким удовольствием будет выполнено это его... что? Пожелание? Распоряжение? Приказ? Неважно, как это назвать, в любом случае, это на руку Литве".
   - В нужное время Кейтель направит в ваш Генеральный Штаб своих представителей для координации совместных действий.
   - Генерал Пундзявичус будет предупреждён.
   - Позаботьтесь, чтобы генерал понял всю важность обеспечения секретности. Здесь, в Рейхе о предстоящей войне известно только командирам армий и более крупных формирований. И то - пока не всем.
   - Господин Рейхсканцлер, но прежде чем начать войну необходимо провести мобилизацию.
   - Всё предусмотрено, - Гитлер позволил себе усмехнуться. - Мобилизация в Рейхе пройдёт в установленные планом сроки. Мобилизация в Литве начнётся позже, по нашему сигналу.
   - Я правильно понимаю, что Рейх не намерен размещать свои войска на территории Литвы?
   - Абсолютно правильно.
   Условия были не плохие. И оставляли возможности для манёвра. Сметона боялся худшего. А сейчас с него не потребовалось фактически ничего, кроме обещания.
  

Старший лейтенант госбезопасности Андрей Бобров

  
   К огромному удивлению Андрея ресторан "Мавр", в котором ему предстояло встретиться со связным, располагался в самом центре Риги - на Ратушной площади. Интересно, за какие такие заслуги?
   Если рядом со зданием Моссовета и открыли не так давно грузинский ресторан "Арагви", так грузины для России люди не чужие. Сам товарищ Сталин, вождь всех российских трудящихся, - грузин. А президент этой самой Латвии - отнюдь не негр, а латыш. Да и вообще за полдня, проведённых в Риге, Андрей не встретил ни одного чернокожего.
   Не говоря уж о том, что Моссовет всё-таки находится не в самом центре Москвы. А вот если взять для сравнения бывшую царскую Мосгордуму, в здании которой теперь располагается музей вождя и учителя товарища Ленина, расположенную совсем рядом с Красной площадью, так представить поблизости ресторан "Арап" или даже "Свободный негр" фантазии не хватало.
   Оставалось только предположить, что мавры обнаружатся внутри, но ничуть не бывало: в заведении работали представители исключительно европейских наций. По крайней мере те, которых Андрей успел разглядеть, пока его провожали в кабинет, где его уже ожидал герр Петер - человек, который должен был передать нужные сведения.
   Как выяснил Бобров за долгие годы конспиративной работы, на встречи всегда приходили либо неприметные до серости, либо, что случалось намного реже, чрезвычайно колоритные личности. Герр Петер принадлежал к меньшинству. Вальяжный толстячок лет под шестьдесят, почти совсем облысевший, лишь за ушами оставались прядки седых волос, с мясистым носом и шишковатым подбородком, он долго тряс ладонь Андрея своими пухлыми руками, попутно на чистейшем немецком языке, но с вкраплением отдельных незнакомых, очевидно - латышских, слов, отдавая распоряжения касательно обеда.
   - Всё должно быть безупречно. Не каждый день приезжают родственники из Рейха, не ударим в грязь лицом...
   Официант внимательно слушал, понимающе кивал и иногда задавал уточняющие вопросы. При том на истинного арийца, как его изображали на плакатах Третьего Рейха, он не особенно походил. Лично у Боброва при взгляде на его лицо возникали воспоминания о средней полосе России. Желая проверить свою догадку, после ухода официанта Андрей поинтересовался:
   - А что, это немецкий ресторан?
   - Отнюдь, - покачал головой герр Петер. - Чисто немецких заведений в Старом Городе немало, но "Мавр" - не из их числа.
   - Однако ж официант хорошо понимает немецкий.
   - Разумеется. Ресторан дорожит своей репутацией, и все официанты здесь свободно говорят на немецком, латышском и русском. Идиш приветствуется, но его знать не обязательно.
   - Э-э-э... Здесь ресторан или академия иностранных языков?
   - Напрасно иронизируете. Прежде всего, здесь вам не Рейх. Население Латвии весьма пёстрое, а Риги - пёстрое в особенности.
   - Кстати, о пёстром населении, - Бобров решил выяснить мучивший его вопрос. - Почему - "Мавр"? Это как-то связано с неграми?
   - Очень отдалённо. Видели здание напротив?
   - Ещё бы. Весьма помпезное сооружение. И, насколько я могу судить - довольно древнее.
   - Построено ранее тысяча триста тридцать четвёртого года от Рождества Христова. Кстати, немцами, которые, собственно, Ригу и основали.
   - Но какая, всё-таки, связь с маврами?
   - Специфический прибалтийский юмор. В этом здании устраивали собрания холостые городские купцы, которых здесь называли "черноголовыми".
   - Н-да, оригинально, - оценил шутку Бобров.
   - В Ревеле или, как теперь положено говорить, в Таллине есть аналогичное здание.
   - В Ковно - нет.
   - Неудивительно. У Ковно - совсем другая история.
   - Логично, - согласился Андрей. - Хорошо, этот вопрос ясен. Давайте перейдём к делу.
   - К делу - только после закуски, - решительно заявил герр Петер. - Нет ничего хуже разговоров о деле на голодный желудок.
   Оставалось только пожать плечами и подчиниться. Впрочем, закуску долго ждать не пришлось. Через какую-то пару минут перед Бобровым уже стояла тарелка, на которой возлежали половинки фаршированных какой-то серой массой куриных яиц.
   - Что это такое? - осведомился Андрей на всякий случай. Толстячок, во-первых, явно был из породы любителей плотно и вкусно поесть, и, во-вторых, не стеснялся рассказывать о своих увлечениях.
   - Фаршированные яйца, - собеседник, казалось, только и ожидал вопроса, чтобы пуститься в подробные объяснения. - Фарш делается из смеси вареного вкрутую яичного желтка, мелконарезанного обжаренного лука, сметаны и горчицы. Чрезвычайно вкусно. Пробуйте.
   Бобров не заставил себя упрашивать, подцепил вилкой одну половинку и отправил её в рот.
   - И если теперь вы мне не скажете, что это прекрасно, вы мой враг на всю жизнь, - патетически воскликнул герр Петер.
   - Это очень вкусно, - с набитым ртом честно признался Андрей.
   Собеседник скривился, словно вдруг раскусил кислую виноградину. "Интересно", - подумал Бобров, - "он что, ожидал, что я эти латышские яйца до небес превознесу? Да, приятно. Но ел я вещи и повкуснее".
   - Очень вкусно, - повторил он на всякий случай. - Но давайте перейдём к делу. У нас не так много времени. Вечерним поездом я должен уехать в Таллин.
   - К делу? Извольте. Всё очень просто: латвийская армия к вторжению в Польшу не готова и не готовится. Немецких войск, за исключением небольшого количества военных советников, в Латвии нет. Никаких приготовлений к их прибытию не ведётся. И вероятность их появления в стране в обозримом будущем практически равна нулю.
   - Кратко и по существу, - усмехнулся Андрей, расправляясь с остатками закуски. - Думаю, что это центру известно. Моя задача - передать как можно более подробную аргументацию. Кстати, вы уверены, что здесь нас не могут подслушать? В Литве мы ради такого разговора выезжали на небольшой пикник. Может, и нам бы тоже следовало отправиться куда-нибудь...
   - ...в Межапаркс или на взморье? Неплохая идея, но на улице - лето и сегодня - воскресенье. Так что, именно там нам могут помешать какие-нибудь посторонние уши. К тому же пришлось бы довольно долго и утомительно туда добираться, а я уже, увы, не молод.
   В кабинет, неся на подносе большую фарфоровую супницу, вошел официант.
   - Да-да, к сожалению, моя молодость уже далеко позади, - не моргнув глазом, сокрушенно продолжал герр Петер. - Я уже тяжел на подъём и почти не покидаю моей любимой Риги. Но не будем говорить о грустном. Попробуйте лучше путру. Ручаюсь, что кроме Латвии этого не готовят нигде.
   На взгляд Боброва предлагаемое кушанье весьма сильно напоминала обыкновенную похлёбку. Разве что, похлёбку, при приготовлении которой повар не испытывал недостатка в продуктах: в густой серой массе были хорошо различимы и белёсые крупинки перловки, и маленькие брусочки сала, и кусочки мяса и крупные куски картофеля. Но всё равно: фарфоровая посуда, серебряная поварёшка и... похлёбка.
   - Что-то выглядит уж больно... простонародно.
   Герр Петер весело рассмеялся, тряся объёмистым брюшком.
   - Дорогой мой, вы неподражаемы. Простонародно... Это же латышская кухня, понимаете? А у латышского народа веками не было аристократии. Здесь всем заправляли сначала немцы, потом - русские. А настоящий латыш - это крестьянин или рыбак. В крайнем случае - ремесленник. Конечно, после войны ситуация изменилась, но для национальной кухни пара десятков лет - срок просто смешной. Так что, если хотите попробовать настоящие латышские блюда, имейте в виду - никакой изысканности не будет. Это вам не Франция.
   - Мы, немцы, простую пищу уважаем, - заметил Андрей, беря в руки ложку.
   - Воистину, - согласился собеседник и вальяжно махнул рукой официанту, давая понять, что распоряжений пока не будет и можно удалиться.
   Бобров зачерпнул немного варева, осторожно попробовал.
   А ведь вкусно. Весьма своеобразно, но вкусно. И, кстати, сготовлено на молоке. Вот тебе и бедные латышские крестьяне. Могла ли семья питерского рабочего каждый день питаться такой вот похлёбкой, чтобы в ней и копчёное мясо, и сало, и молоко? Да ни в жизнь!
   Хотя, кто сказал, что у латышской бедноты эта самая путра на столе бывала ежедневно? Может - только по большим праздникам.
   - Вернёмся к нашим проблемам?
   - Вернёмся. Итак, вас интересует аргументация? Извольте. Перед войной любая страна проводит мобилизацию и передислокацию войск в направлении предполагаемого театра военных действий. Ничего подобного сейчас в Латвии не происходит. Наша армия сформирована по территориальному принципу, а значит, в непосредственной близости от польской границы дислоцирована только третья Латгальская пехотная дивизия. И то её подразделения сейчас разбросаны между Даугавпилсом, Резекне и Абрене. Кавалерийская бригада находится в районе Крустпилса, а танковый батальон - под Ригой. Бригада бронепоездов так же не получала приказа выдвинуться к польской границе.
   - Положим, перебросить бронепоезд - дело недолгое. При ваших-то расстояниях.
   - Да, разумеется, - согласился герр Петер. - Но бронепоезд - это не более чем средство поддержки. И потом, при случае посмотрите на карту. Единственное наступление, которое могут поддержать бронепоезда - это удар на Вильно. Это около двухсот километров. Какими силами туда наступать? Пехотным полком? Просто глупо. Кстати, вы ничего не сказали, как вам путра?
   - Очень необычно и вкусно, - честно признался Андрей. - Но я вас очень внимательно слушаю и не хотел бы отвлекаться даже на кулинарию.
   - Молодость, - осуждающе покачал головой собеседник. - Поживёте с моё, поймёте, что человек должен не пропускать ни единой возможности насладиться радостями жизни, которая выпадает у него на пути. Между прочим, знаете, кто написал о том, что прежде чем воевать, любить, заниматься политикой и прочее, прочее, прочее человек должен есть, пить и спать?
   - Карл Маркс, - усмехнулся Бобров.
   - Отлично, геноссе. С политграмотой у вас полный порядок, - тихо произнёс на чистом русском языке рижанин, а затем снова перешел на немецкий.
   - И всё-таки, если латвийцы сумеют сосредоточить под Даугавпилсом хотя бы эту самую дивизию? Война ведь начнётся не завтра, - упорствовал Бобров.
   - Боюсь, что далеко она не уйдёт, - покачал головой герр Петер. - Как вы думаете, сколько раз в наших доблестных войсках проводились учения, в ходе которых отрабатывались наступательные действия подразделения уровня дивизии?
   - Даже не знаю, что вам ответить, - растерялся Андрей. - Раза три-четыре, наверное.
   - Ни одного с самого момента образования независимой Латвии, - иронически улыбнулся собеседник. - Можем с вами поспорить, сколько километров успеет прошагать наша славная пехота, прежде чем штаб окончательно потеряет управление войсками.
   - Вы так не любите латышей?
   - Дураков я не люблю. Кстати, среди латышей их не больше, чем в других народах. Именно поэтому я так уверен, что воевать с Польшей Латвия не станет. А в дополнение к военным аргументам можно добавить, что у Латвии нет никаких территориальных претензий к Польше. И взятие Вильно латышскими войсками не даст нашей стране ничего, кроме головной боли. Если у Латвии и есть союзник, которому она может верить, то это только Литва. Поэтому любое осложнение двухсторонних отношений пойдёт нам только во вред.
   Бобров задумчиво кивнул.
   - Вникайте, - посоветовал герр Петер. - А я пока уделю внимание путре. О вермахте мы поговорим чуть позже, за горячим блюдом.
   - Вы - хозяин, я - гость, - Андрею оставалось только согласиться.
   Похлёбку доели в молчании. И почти тут же официант принёс второе: щедрые порции отварного гороха, обильно пересыпанного небольшими кусочками мяса.
   - Латышский серый горох, в Рейхе такого не попробуешь, - прокомментировал герр Петер. - Приступай, Вальтер.
   Андрей не заставил повторять предложение. На вкус горох показался ему вполне обыкновенным, разве что специфический оттенок добавляло копчёное мясо. Всё-таки такого сочетания продуктов ему раньше пробовать не приходилось.
   - Вернёмся к нашему разговору, - как ни в чём не бывало произнёс герр Петер, когда официант снова покинул кабинет. - Мы остановились на немцах, не так ли?
   - Совершенно верно, - поддакнул Бобров. - Только у меня один вопрос появился.
   - Это хорошо, - серьёзно кивнул рижанин. - Это значит, что вы пытаетесь разобраться в ситуации. Те, кому всё безразлично, вопросов не задают. Итак?
   - Вы сказали, что Латвия не проводила манёвров, отрабатывающих наступление. А остальные страны Прибалтики?
   - Эстония - разумеется нет. А вот Литва одни манёвры провела. Под управлением инструкторов из Рейха. Это произошло в начале прошлого года, были задействованы две пехотных дивизии, кавалерийская бригада и танковый батальон. После чего чуть не началась польско-литовская война.
   - А я слышал, что причиной конфликта были пограничные проблемы.
   - Поводом, дружище. Поводом, а не причиной, - пояснил собеседник. - Пограничные проблемы там всю жизнь, но из-за такой ерунды в войну не лезут. Поверьте, если Гитлер решит двинуть вермахт в Польшу, а это - условие, без которого все наши сегодняшние разговоры не имеют ни малейшего смысла, так вот, если это произойдёт, то уж явно не из-за того, что у Рейха и Польши разные взгляды на судьбу Данцига.
   - Кроме Данцига есть ещё Померания, Силезия...
   Герр Петер вздохнул.
   - "...вопрос возврата частей территории, утраченной народом и государством, всегда является вопросом восстановления политической силы и независимости материнского государства, поэтому освобождение угнетённых осколков нации и провинций Рейха произойдёт не на основе желания угнетённых, а путём применения силы этим суверенным остатком когда-то общего отечества". Понимаете?
   - С трудом. Это вообще что?
   - "Майн Кампф", тринадцатая глава. Там есть специальный раздел, в котором разбираются предпосылки для освобождения потерянных территорий. Как видите, фюрер смотрит глубже вас, намного глубже. Так что - делайте выводы.
   - Попробуем. Но сначала давайте вернёмся к возможности появления в Латвии немецких дивизий.
   - Тут тоже есть два аспекта: политический и военный. Сначала разберёмся со вторым, он проще. Предположим, в районе Даугавпилса сосредоточится немецкая группировка. Две-три дивизии, большему количеству просто некуда развернуться. Чем они будут заниматься? Наступать на Вильно и Молодечно? По бездорожью, через леса и болота? Между прочим, у поляков в этом случае будет два рубежа, которые не обойдёшь с флангов: сначала Дзисна, потом - Вилия. Таких рубежа, на которых не самый умный лейтенант с ротой сможет остановить полк. Да любой полковник вермахта, не говоря уж о генерале, отлично поймёт всю бесперспективность такого наступления.
   - В Рейхе в конечном итоге всё решают не генералы, а ефрейтор, - не смог удержаться от иронии Андрей.
   - Ефрейтор с опытом боёв на Марне, - серьёзно ответил герр Петер. - Бессмысленность такого наступления ему ясна почище чем иному полковнику. Те ведь по книжкам учатся, а солдатам эти топи приходится месить своими ногами. Так что, с военной точки зрения интерес для Рейха может представлять Литва, но не Латвия. Напрашивается удар вдоль шоссе Ковно-Вильно и дальше на Молодечно. А можно и забрать южнее, на Лиду и Новогрудок, охватывая фланг группировки, которая будет противостоять наступлению из Восточной Пруссии.
   - А если и Литва, и Латвия? - предположил Бобров. - Основная группировка наносит удар из района Каунаса, то есть Ковно, как вы сейчас рассказали, а вспомогательная из района Даугавпилса прикрывает фланг?
   - От чего прикрывает? Вы думаете, из этих непролазных топей поднимутся неисчислимые польские легионы?
   Собеседник искренне расхохотался, утирая выступившие слёзы пухлой рукой.
   - Не будет этого, дорогой мой, ни в коем случае не будет. Маршал Смиглы, конечно, тот ещё стратег, но совсем уж за полного болвана его держать не надо. Всё-таки он прошел полный курс обучения в школе офицеров резерва ещё в Австро-Венгерской Империи, а это серьезная подготовка. И боевой опыт у него не малый. Сначала в Великой войне, позже сами знаете... Так что, можно быть уверенным, что севернее линии Вильно-Молодечно кроме КОР самое последнее на второй день войны никаких польских частей не окажется. И, прошу заметить, этого полякам вполне хватит, чтобы задержать на Дзисне те самые две-три немецких дивизии, с которых мы начали наш разговор.
   Герр Петер довольно откинулся на спинку стула.
   - А теперь поговорим о политике, она тоже довольно интересна. Простые граждане великих стран обычно считают, что маленькими союзниками-сателлитами их государства вертят, как хотят. Наверное, из Рейха Латвия представляется чем-то вроде отдалённого гау, которому позволено иметь видимость самостоятельности.
   - Что-то вроде того.
   - На самом деле, всё обстоит совершенно иначе. Гауляйтер назначается из Берлина, отчитывается перед Берлином и остаётся на своём посту до тех пор, пока это нужно Берлину. Президент Латвии избирается гражданами Латвии и ими же может быть лишен власти.
   - Так уж и может, - с сомнением покачал головой Андрей.
   - Умоляю, не надо мне читать лекций про прогнившие буржуазные демократии, - с наигранным ужасом всплеснул руками собеседник. - Для вас это игры ума, а здесь живу. Разумеется, Президент может себе позволить противоречить воле народа, игнорировать её, но - до определённых пределов. Так или иначе он вынужден с ней считаться. А вот гауляйтера она абсолютно не интересует: все претензии к своим решениям он может переадресовывать в Берлин. Даже должен: ведь он всего лишь проводник политики фюрера. Но Президент - гарант и олицетворение независимости страны. Если он поставит себя в положение послушного проводника чужой воли, то разрушит к себе всякой уважение, как Президенту и вообще как к политику. На его карьере можно будет смело поставить жирный крест.
   - Вы полагаете, что фюрер будет входить в такие тонкости и как-то изменять ради них свою политику?
   - Несомненно, - энергично кивнул герр Петер. - Я уже говорил вам: фюрер - умный человек, иначе бы он не стал фюрером. Если он видит Латвию независимой и союзной, то у руля такой страны должен стоять серьёзный и уравновешенный человек, а политический самоубийца. Если же фюрер хочет, чтобы Латвия была беспрекословно послушна малейшему его желанию, то он должен просто её оккупировать. Ни одно местное правительство не будет проводить политику Рейха так последовательно, как это сделает оккупационная администрация. Но никаких признаков грядущей немецкой оккупации в Латвии не заметно. Значит, в планах фюрера нам отводится роль союзного, но независимого государства, а раз так, то Рейх готов считаться с нашими интересами и интересами наших политиков.
   Бобров задумчиво кивнул, про себя размышляя, насколько непохожие в этот раз выпали ему связные. Позавчера под Ковно товарищ Вальдас с ужасным прибалтийским акцентом методично повторял то, что, наверняка, и так было известно Центру из агентурных донесений. Литовские части находятся в местах постоянной дислокации и не выдвигаются к польской границе... Мобилизационных предприятий в стране не проводится... Танковые бригады, отдельный автобронебатальон и военно-воздушные силы недоукомплектованы людьми и техникой даже по штатам мирного времени... Немецкие войска в Литве отсутствуют и нет никаких признаков их скорого прибытия...
   Герр Петер же не столько излагал факты, сколько выстраивал из них логические цепочки, ведущие к определённым выводам. Это приводило Андрея чуть ли не в восхищение, к которому, правда, примешивалось лёгкое беспокойство: сумеет ли он сам изложить в Ленинграде доводы связного столь же доказательно, как это сейчас делал сам герр Петер.
   А ещё было ужасно любопытно, как сложится третий разговор, в Таллине. Явно он будет не похож на оба первых: в Эстонии его связной будет женщина. Необычно и интригующе.
   - ...положение правительства Вевериса очень неустойчиво.
   Так, он отвлёкся и упустил нить разговора. Этого ещё не хватало.
   - Что-то не так? - участливо поинтересовался собеседник.
   - Простите, я что-то немного задумался.
   От стыда хотелось провалиться сквозь землю.
   - О да, сытный обед располагает к мыслям... об отдыхе, - рассмеялся герр Петер. - Вам понравилось?
   - Это великолепно, - искренне признался Андрей.
   Словно по волшебству в кабинете снова появился официант. На его подносе стояли две больших стеклянных кружки, наполненные почти до краёв тёмным пивом и покрытые шапками пышной белой пены.
   - Хороший обед полагается хорошо закончить, - с видом гурмана заявил герр Петер. - Выпьем по нашему, по-немецки! За мирное небо над Ригой. Прозит!
   - Прозит! - кивнул Андрей, поднимая кружку.
   - Германия и Латвия должны быть друзьями, - отхлебнув пиво, заявил собеседник. То, что его слышал собиравший приборы официант разведчика, казалось, совершенно не интересует. Впрочем, в таких рассуждениях не было ничего ни секретного, ни крамольного. - И наши лидеры это отлично понимают. Из всех великих мировых держав Президент Веверис ориентируется в первую очередь на Рейх. Потом - на Великобританию. В той мере, в которой это не затрагивает интересы Рейха.
   Поглядев в след вышедшему официанту, герр Петер продолжил:
   - Но позиции Президента и его Демократического блока не слишком сильны. В Сейме у них лишь небольшое большинство. Да и на президентских выборах победа над Ульманисом получилась неубедительной. Ульманис играет на национальных чувствах латышей, он постоянно говорит о тихой оккупации Латвии русскими. Можно себе представить, с каким восторгом он встретит появление здесь немецких дивизий.
   - Простите...
   - Он скажет про оккупацию Латвии немцами. Многие, кто поддерживают сегодня Вевериса, переметнутся к Ульманису. Прежде всего - латыши. Прямо скажем, большинство из них нас, немцев, не слишком любят. Потом - русские. Ульманиса они, конечно, не любят, но подчинение Латвии Рейху им понравится ещё меньше, а своего лидера, достаточно авторитетного, чтобы возглавить страну, у них нет.
   - А Индовицкий? - предположил Андрей.
   Собеседник отрицательно покачал головой.
   - Как министр иностранных дел он для Латвии сущая находка. Но стоять во главе страны - совсем не его. А Ульманиса заодно поддержат и евреи. Хоть и сам он и многие в его окружении грешат антисемитизмом, но среди здешних евреев традиционно сильны англофильские настроения, а Ульманису в этой ситуации придётся ориентироваться на Англию, равно как и Англии - на Ульманиса. Парадоксально, но появление здесь немецких дивизий оттолкнёт от правительства всех, кроме нас, как говорят у вас в Рейхе, фольксдойчей.
   - У них в Рейхе, - поправил Бобров. Сейчас ему откровенно не нравилось навязчивое желание связного видеть в нём немца. К счастью, легенда позволяла хотя бы немного дистанцироваться от национал-социалистов. - У меня чехословацкий паспорт. Фюрер, правда, нас в правах с рейхсдойче официально уравнял, но с точки зрения ортодоксальных партайгеноссен я такой же фольксдойче, как и вы.
   - Не совсем так, - мягко поправил герр Петер. - Во-первых, насколько я знаю, в Судетах большинство населения - немцы, а вот в Латвии мы везде в меньшинстве. Даже здесь, в Риге. А во-вторых, нам, в отличие от вас, не повезло с лидером. Генлейн - умный человек и трезвый политик, а Розенберг, между нами говоря, полный кретин. Я бы даже сказал - просто зоологический какой-то образец. Хорошо хоть, что его время от времени одёргивают из Берлина. Ладно, важно другое: появление немецких войск в Латвии вызовет жестокий правительственный кризис, который, скорее всего, приведёт к падению нынешнего кабинета и установлению власти Ульманиса, а так же резкому всплеску антигерманских настроений в стране. И что дальше? Оккупация? Такая Лифляндия станет занозой в теле Рейха. Но иначе сюда влезут англичане, а скорее даже - Советы. И то и другое станет для Германии поражением.
   - Англичане - понятно. Но Советы... - на всякий случай попробовал спорить Андрей.
   Герр Петер сделал несколько глотков, потом хитро глянул на Боброва и кивнул:
   - Именно Советы. В Москве на руководящих должностях немало латышей, а в Латвии хватает тех, кто симпатизирует восточному соседу. Латвия уже была советской - в восемнадцатом. Так что красный флаг над Рижским замком - это отнюдь не утопия.
  

Вюнсдорф, Германия. 14 августа 1939 года. Понедельник.

Штаб ОКХ

   Начальник генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер готовил очередной доклад фюреру. На этот раз - о ситуации на западном направлении.
   Работа проходила в самых комфортных условиях: генерал собрал в своём кабинете все необходимые донесения и карты и спокойно, без помех, выкладывал на бумагу сформировавшуюся в голове картинку. Фюрер сейчас был слишком занят дипломатическими проблемами, чтобы вмешиваться в работу ОКХ.
   Плюс, большую помощь оказал Гальдеру первый оберквартирмейстер генштаба сухопутных войск генерал Иоахим фон Штюльпнагель. Собственно, проделанная работа по праву могла бы считаться общей, но по неписаным законам лавры доставались старшему по званию. Никаких осложнений такой порядок не вызывал: младшие признавали его справедливость и утешались тем, что у них ещё всё впереди.
   - Итак, на сегодняшний день мы имеем, - карандаш в руке Гальдера вычерчивал на бумаге аккуратную табличку, - в распоряжении генерала фон Лееба три армии. С севера на юг: 5-я армия генерал-полковника фон Либмана - семь дивизий, 1-я армия генерал-полковника фон Витцлебена - тринадцать дивизий и 7-я армия генерал-полковника Дольмана - шесть дивизий. Плюс пять дивизий в оперативном резерве. Итого - тридцать одна дивизия. Из них - двенадцать дивизий первой линии, семь - второй линии и двенадцать - третьей.
   - По сравнению с концом июня ситуация стала лучше, это надо обязательно отметить, - предложил Штюльпнагель. - Тогда Кейтель сообщил фюреру, что мы располагаем только двадцатью шестью дивизиями.
   Рядом с таблицей Гальдер поставил небольшую галочку.
   - Что могут нам противопоставить на этом фронте французы? Как утверждает Канарис - четырнадцать крепостных бригад, девятнадцать пехотных дивизий из которых семь - первой линии, столько же - второй и пять - третьей. Плюс сюда пять моторизованных, две кавалерийские и одну механизированную дивизию. Итого - сорок одна дивизия. В этих условиях французы вполне могут принять решение о наступлении.
   Гальдер аккуратно расчертил ещё одну табличку.
   - Поскольку у фюрера может возникнуть неверное впечатление, что часть вышеперечисленных дивизий противник вынужден будет задействовать на итальянской границе, то здесь сразу нужно будет указать, что речь идёт именно о силах, сосредоточенных от Атлантики до Швейцарии. Против Италии, по данным Абвера, Франция развернёт семь дивизий первой линии, две второй и две - третьей на континенте, плюс ещё одну дивизию на Корсике. И ещё - три альпийских крепостных бригады. Итого - пятнадцать соединений дивизионного состава.
   Генерал подвёл под табличками двойную черту.
   - Начиная наступление, Франция не сможет обойти проблему Бельгии. Если через Швейцарию нанести внезапный удар практически невозможно и поэтому обе воюющие стороны могут согласиться с её нейтралитетом, то нейтральная Бельгия является серьёзной угрозой для атакующей стороны. С военной точки зрения для Франции предпочтительнее внезапное вторжение в Бельгию, но, скорее всего, вступлению французских войск на территорию Бельгии будут предшествовать дипломатические переговоры или хотя бы их видимость.
   Штюльпнагель кивнул, выражая полное согласие с соображениями начальника штаба сухопутных сил Германии.
   - В такой ситуации наиболее вероятным представляется, что французское наступление начнётся с вторжения в Люксембург. Как мы предполагаем - силами четырёх дивизий: механизированной, одной моторизованной и двумя обычными пехотными. Поскольку генерал Лееб не располагает возможностью что-либо противопоставить этому вторжению, следует исходить из того, что на третий день войны французы выйдут на германо-люксембургскую границу.
   - Полагаю, что здесь нужно коснуться вопроса возможности наступления французов через Арденнский выступ. Точнее, обосновать его невозможность, упирая в первую очередь на чисто военные причины: сложность в сосредоточении войск, недостаток транспорта. Мы оценили, что на организацию боеспособной группировки у французов здесь уйдёт не менее десяти дней.
   - И никаких оснований менять эту оценку я не вижу, - подтвердил Гальдер. - Итак, вернёмся к Бельгии. К пятому дню войны Франция сможет сосредоточить на её границе свои мобильные силы. Это от семи до девяти дивизий: пять моторизованных, одну-две механизированных и столько же кавалерийских. С другой стороны, за это же время Бельгия сможет развернуть двенадцать пехотных, две моторизованные и одну горнострелковую дивизии, то есть первую и вторую линию. Ещё шесть дивизий третьей линии должны прийти в состояние боеготовности на двенадцатый день войны, и их мы можем сбросить со счетов. Но по состоянию на пятый день войны Франция не будет располагать перевесом в силах, необходимым для вторжения, а потому следует признать его начало крайне маловероятным. Французы будут наращивать ударную группировку. Примерно к девятому дню они смогут сосредоточить на границе где-то восемнадцать-двадцать одну дивизию и начать вторжение. Даём им три дня на прохождение через территории Бельгии, ещё три дня на перегруппировку и приходим к выводу, что реальное давление на наши оборонительные позиции на бельгийской границе начнётся на пятнадцатый день после объявления войны.
   Гальдер отложил блокнот и нажал кнопку звонка. Вошел адъютант.
   - Принесите нам кофе.
   Щёлкнув каблуками, офицер удалился.
   - Хорошо, что у нас там дальше?
   - Полагаю, дальше - Нидерланды, - осторожно ответил Штюльпнагель.
   - Да, дальше идёт Голландия, - согласился Гальдер. - Вопрос об использовании более или менее крупных французских сил против Голландии возникнет лишь после того, как эти силы пройдут через Бельгию. Если принять во внимание сроки развертывания войск и время на их переброску, то французские войска смогут появиться на германско-голландской границе лишь на третьей неделе после приказа о мобилизации. Высланные вперед моторизованные соединения, конечно, могут достигнуть её намного раньше. Однако наши сведения о французских оперативных взглядах и необходимость преодоления в этом случае некоторых политических затруднений говорят о том, что такой маневр подвижных соединений маловероятен. Поскольку сильного сопротивления со стороны голландской армии ожидать нельзя, то, следовательно, серьезное наступление на германско-бельгийско-голландской границе может последовать лишь на третьей неделе с момента приказа о мобилизации. Но нужно учесть, что, если Бельгия предоставит свои железные дороги в распоряжение французов, то наступление начнется значительно раньше.
   Вошел адъютант с подносом в руках, расставил перед генералами маленькие чашечки с крепким горячим кофе. Гальдер кивнул.
   - Благодарю, Пауль. Вы можете идти.
   Когда за офицером закрылась дверь, начальник генерального штаба черкнул в блокнот несколько слов, перевернул страничку и крупными буквами написал: "ИТОГИ".
   - Обоснование выводов изложено подробно и добавить к нему, мне кажется, уже нечего. Будем надеяться, что фюрер поймёт.
   - Будем надеяться, - согласился Штюльпнагель.
   - Первое. Франция едва ли опередит нас в мероприятиях по приведению армии в боевую готовность, а, скорее, будет постепенно отвечать на наши мероприятия. Отсюда ни более раннюю мобилизацию во Франции, которая смогла бы значительно ускорить сроки боеготовности ее армии, ни "внезапное нападение" на Бельгию не следует считать вероятным.
   Штюльпнагель отхлебнул кофе. Его молчание в данном случае означало полное одобрение выводов начальника. Конечно, будь у него возражения, он изложил бы их Гальдеру гораздо раньше, а не сейчас, когда уже речь шла не о формировании позиций, а всего лишь об оттачивании формулировок. Но, всё-таки, раз экселенц хочет быть услышанным, значит, это ему зачем-то нужно.
   А начальник генерального штаба сухопутных войск тем временем продолжал:
   - Второе. Франция будет придерживаться уже разработанного оборонительного плана развертывания войск, так как по причинам железнодорожно-технического порядка едва ли возможно в рамках имеющегося времени внести серьезные изменения в ее группировку сил, предназначенную для обороны, тем более что железнодорожная сеть Франции ориентирована на северо-восток. Поэтому ее общие силы в количестве 106-и дивизий в первое время будут распределены следующим образом: против Германии -- 44 дивизии; против Италии -- 15 дивизий. Всего в действии -- 59 дивизий, в резерве -- 47 дивизий.
   Штюльпнагель допил кофе. Гальдер бросил взгляд на поднос, отложил блокнот и потянулся к чашке.
   - Если фюрер поинтересуется мнением Канариса, он подтвердит эти выкладки? - осторожно поинтересовался оберквартирмейстер.
   - В фактической части - безусловно. Что же касается тактики, то он, полагаю, откажется от собственного суждения. Это не его профиль.
   - А Гейдрих? Во время испанской компании ему нередко удавалось обставить армейскую разведку.
   - Надо признать, РСХА умеет хорошо работать. А этот его Шелленберг, безусловно, чертовски талантлив. Превосходный аналитик. Но военного образования у него нет и спланировать войсковую операцию даже на уровне корпуса ему вряд ли под силу. А уж за все сухопутные силы Франции... Разве что у него в руках окажутся планы Гамелена. Но в этом случае...
   Начальник генштаба выдержал задумчивую паузу.
   - В этом случае, и Канарис и Гейдрих, без сомнений, немедленно бы поставили в известность не только фюрера, но и Кейтеля. Не прошло бы и часа, как эти документы были бы в нашем распоряжении. А раз этого нет...
   Гальдер допил кофе и снова взялся за карандаш и блокнот.
   - На основании имеющейся у нас сегодня информации можно строить следующие предположения относительно использования французами имеющихся у них сил. Примерно 6 соединений (2 крепостные бригады, 2 пехотные, 1 моторизованная и 1 механизированная дивизии) в самое ближайшее время вступят в Люксембург. Если учитывать нынешнюю степень боеготовности французских войск, то они смогут выступить через 2 дня и к вечеру 3-го дня выйти на люксембургско-германскую границу. Их задачей будет не наступление на германскую территорию с ограниченными целями, а обеспечение плацдарма для развертывания своих войск на территории Люксембурга. И примерно 7-9 дивизий (5 моторизованных, 1-2 механизированные и 1-2 кавалерийские) смогут в силу теперешней степени боеготовности французских войск через 2 дня перейти французско-бельгийскую границу и, если их продвижение будет беспрепятственным, в лучшем случае к утру 5-го дня достичь германской границы в районе севернее и южнее Ахена, где находятся наши укрепления. Если французы направят такую передовую моторизованную группу, что я считаю возможным лишь при маловероятном условии заблаговременного и безусловного согласия Бельгии, то эта группа сможет в первое время выполнить лишь задачу оккупации территории Бельгии и Голландии в качестве района сосредоточения и развертывания. Ожидать от такой группы наступления с далеко идущими целями нельзя.
   - Фюреру должен понравиться этот вывод.
   - Этот вывод хорош для всех, кроме французов, - скупо улыбнулся Гальдер. - К сожалению, дальнейший прогноз менее утешителен. Далее можно ожидать наступления группировки силой около 22 дивизий (3 крепостные бригады, 18 пехотных дивизий, усиленных корпусной артиллерией и артиллерией РГК -- 400 батарей, и 50-60 танковых батальонов, из которых около 50 батальонов имеют легкие танки) после ее развертывания на французско-бельгийской границе к утру 9-го дня. Если переброска через Бельгию не встретит препятствий и будет осуществляться в основном не по железным дорогам, эта группировка совместно с вышеназванной передовой группой сможет примерно на 15-й день перейти в решительное наступление через бельгийско-голландско-германскую границу.
   - У Лееба будет время, чтобы подготовиться ко встрече с противником. У нас - чтобы подготовить резервные дивизии.
   - Кстати, о резервах. Как ситуация у Шааля с формированием 10-й танковой дивизии?
   - К сожалению, прорыва не произошло. Не хватает боевых машин, а уж квалифицированных танкистов не хватает просто катастрофически. Мы рассчитывали на учебный батальон из Дёбериц-Крампница, но после того, как его передали в распоряжение фон Бока для усиления корпуса Гудериана, ситуация зашла в тупик. Мы не можем выгрести под гребёнку матчасть и курсантов танковых училищ. В противном случае мы просто не сумеем компенсировать потери, которые неизбежно понесём во время польской компании.
   - Это верно. Но Браухич и Вибан требуют решения.
   - Разумеется. Однако, надо смотреть правде в глаза: дивизия Шааля существует только на бумаге. В реальности - танковый полк, мотострелковый полк, плюс кое-какие тыловые службы. И в этом нет вины ни генерала Шааля, ни штаба ОКХ.
   - Тогда вернёмся к нашим прогнозам. Понятно, что чем дольше срок прогноза, тем больше вероятность, что он окажется неверным в силу каких-то неучтённых обстоятельств, но всё-таки, завершить доклад фюреру я намерен утверждением о том, что к 20-му дню, к границе могут быть переброшены еще 14 дивизий из числа имеющихся в резерве. И, наконец, на северном крыле могут быть использованы соединения, снятые со спокойного участка на линии Мажино, а возможно, и дивизии, высвобожденные с Альпийского фронта, что суммарно составит 10-12 дивизий. Однако срок ввода в действие этих дивизий на северном крыле фронта на данный момент установить невозможно.
   - Может быть, здесь имеет смысл указать общее количество бельгийских и нидерландских дивизий, которые в случае образования союза между Францией, Бельгией и Нидерландами окажутся в составе вражеской армии? - предложил Штюльпнагель. - Правда, оценка бельгийского потенциала уже прозвучала.
   - Логично, - согласился Гальдер, помечая в блокноте. - Голландия... По данным Абвера Голландия может иметь в боевой готовности: через 5 дней -- 8 дивизий 1-й линии и 1 легкую дивизию; позже -- еще 4 дивизии 2-й линии. Обязательно следует учесть, что соединения голландцев в настоящее время имеют пониженную боеспособность вследствие проводимой реорганизации.
   - Таким образом, приходим к тому, что соотношение сил на Западе пусть неприятное, но отнюдь не катастрофическое. Лееб может держать оборону до тех пор, пока основные силы заняты на Востоке.
   - По людским ресурсам - несомненно. Но меня очень беспокоит ситуация с артиллерией и я намерен поставить этот вопрос перед фюрером. На сегодняшний день Лееб располагает четырнадцатью дивизионами тяжелых орудий, четырьмя лёгкими моторизованными дивизионами и тремя противотанковыми дивизионами. Этого абсолютно недостаточно, особенно в плане противотанковой артиллерии.
   - ОКХ выделяет Леебу дополнительные ресурсы, - заметил Штюльпнагель.
   - Четыре тяжелых дивизиона, два лёгких и пять противотанковых. Итого - около трёхсот орудий против примерно тысяча шестисот французских. Не считая дивизионной артиллерии, а по этому показателю преимущество тоже у противника: штатная артиллерия французской пехотной дивизии превосходит штатную артиллерию немецкой дивизии, и весьма значительно.
   Собеседник согласно кивнул.
   - В итоге ситуация с артиллерией выглядит крайне печально. Ещё хуже положения с танками: их в распоряжении Лееба просто нет. Поэтому необходимо, во-первых, заранее продумать вопрос о скорейшей переброски артиллерии с востока, сразу по завершении польской компании. Во-вторых, линию обороны необходимо перенести на Маас, который является естественным противотанковым препятствием. Той же точки зрения придерживается и генерал фон Лееб.
   Гальдер мог бы добавить, что командующий группы армий "С" - наиболее заслуженный, авторитетный и последовательный сторонник старой доброй доктрины позиционной войны. Именно поэтому он и получил назначение на западный фронт. Но Штюльпнагелю об этом было известно не хуже, чем самому Гальдеру. А какой смысл в обсуждении очевидных вещей?
   Если Западный вал не удержит Лееб - его не удержит никто. А шансы на это, как вытекало из абсолютно объективного анализа Гальдера, крайне малы. Может быть, фюрер всё-таки прислушается к докладу и повременит с началом войны против Польши. Вермахту требовалось время, чтобы европейская компания перестала быть авантюрой.
  

Полигон Нойхаммер. Германия. 15 августа 1939 года. Вторник.

I./StG76

  
   - А вот и наш гауптман.
   Последний раз торопливо затянувшись, командиры эскадрилий бросили сигареты на землю и повернулись навстречу идущему от диспетчерской командиру группы. Вид у капитана Вальтера Зигеля был весьма мрачным.
   - Хайль Гитлер, герр гауптман! - приветствовал командира обер-лейтенант Вилли Силлер.
   - Хайль! - вяло махнул рукой Зигель. - Значит так, парни. Задача на сегодня привычная: выходим на цель на высоте четыре тысячи, пикируем и с пятисот сбрасываем учебные бомбы. А вот погода - дерьмо! Метеорологи сообщают: над полигоном - сплошная облачность. Верхняя граница - две тысячи, нижняя - девятьсот. Так что, заходим на цель по приборам.
   - Не в первый раз, командир, - беспечно улыбнулся Силлер.
   Зигель, однако, лёгкого настроя подчинённого не разделял.
   - Посерьёзнее, парни. Что-то назревает. Что-то очень серьёзное.
   - Это называется - война, герр гауптман, - подал голос командир третьей эскадрильи.
   Зигель бросил на него быстрый взгляд.
   - Об этом не следует болтать, Гюнтер. Особенно, если дело обострит действительно так. Но даже если оно обстоит иначе, всё равно на полигоне - шишки из штаба Люфтваффе. Мы не должны перед ними опозориться. Предельная собранность и ответственность. Вам ясно?
   - Так точно, герр гауптман, - в разнобой ответили офицеры.
   - Группу веду я. Первой летит вторая эскадрилья, за ней - третья и замыкает строй первая. Всё! По машинам! Дитрих, задержись!
   - Да, герр гауптман! - остановился уже двинувшийся к своей машине обер-лейтенант Дитрих Пельтц.
   - Hals und Beinbruch, Dietrich! - бросил ему в спину традиционное для немецких военных лётчиков пожелание удачи весельчак Вилли.
   - Иди ты к чёрту, - махнул рукой Дитрих.
   Зигель скупо улыбнулся. Раз парни шутят, значит, они в порядке.
   - Дитрих! Ты должен знать: я ставлю твою эскадрилью последней именно потому, что надеюсь на тебя. Ребята у Вилли и Гюнтера хороши. Но твои - всё-таки лучше. Мы должны оставить самое хорошее впечатление. Не ради карьеры, ради наших птичек.
   Капитан кивнул на ряды готовых полёту "Штук" - пикирующих бомбардировщиков Ju-87: двадцать одна "Берта" и девять более старых "Антонов". Все три эскадрильи группы отправлялись на выполнение задания в неполном составе - в каждой не хватало по одному звену. Совсем недавно трое опытных лётчиков откомандировали в новую, спешно формируемую группу, в которой им предстояло летать на новейших Ju-88А-1. Новые звенья, состоявшие из совсем молодых и неопытных лётчиков пока что не набрали достаточно мастерства и от участия в показательных учениях Зигель их решил отстранить.
   Пельтц понимающе кивнул. Новый тип самолёта имел в самом высшем руководстве Люфтваффе как горячих сторонников, так и убеждённых противников. Одни превозносили недостижимую для горизонтальных бомбардировщиков точность бомбометания, другие подвергали жесточайшей критике его низкую скорость и высокую уязвимость. Естественно, результаты каждого учения рассматривались чуть ли ни под микроскопом, в поисках аргументов, которые должны были склонить чашу весов на ту или другую сторону.
   - Всегда запоминается последнее впечатление. Так что, итоги учений в твоих руках.
   - Всё ясно, командир, - Пельтц снова кивнул, коротко и уверенно. - Мы не подведём.
   - Удачи!
   Резко развернувшись, Зигель направился к своей машине. Пельтцу ничего не оставалось, как поспешить к своей.
   - Что-то случилось? - поинтересовался давно уже занявший место в кабине бортстрелок.
   - Всё в норме, Хайнц, - ответил командир эскадрильи, задвигая "фонарь". - Просто, нам сегодня нужно показать себя перед большим начальством с самой лучшей стороны.
   - Можно подумать, от нас когда-то требовалось показать себя с худшей...
   - Не ворчи, отвлекаешь.
   Да, Пельтцу нужно было "втянуться" в работу. Он быстро проверил показания приборов, принял рапорты от командиров звеньев и сам доложил командиру группы о готовности ко взлёту. Диспетчер дал разрешение, и первым в небо ушел самолёт Зигеля. Следом поднялись его ведомые - адъютант и кто-то из офицеров службы технического обслуживания группы. Потом, поочередно все три эскадрильи: сначала вторая, затем третья и, наконец, первая.
   - Эгей, парни, давайте быстрее к нам, наверх, - услышал Пельтц в наушниках голос Силлера, едва только успев оторвать свою "Штуку" от взлётной полосы. - Здесь солнышко.
   - Надо же, - Дитрих готов был поклясться, что Гюнтер улыбается. - Как же это мы без тебя не догадались?
   - Отставить болтовню! - вмешался командир группы. - Боевое построение. Высота - четыре тысячи метров. Курс - девяносто. Подтвердить получение приказа.
   - Я - красный, приказ понял, - откликнулся Пельтц. Его самолёт, задрав нос, рвался наверх через плотные облака. Глядя из кабины, едва можно было различить кончики крыльев.
   - Я - синий, приказ понял, - сообщил Силлер.
   - Я - зелёный, приказ понял, - доложил командир третьей эскадрильи.
   Через несколько секунд самолёт Пельтца поднялся над облаками. Под ним клубилась бескрайняя белая пелена без единого разрыва. А над ним выстраивалась в боевой порядок эскадрилья Гюнтера. Вторая построение уже завершила. "Штуки" шли лесенкой, так, что каждое звено ( кроме первого, конечно ) защищало хвосты предыдущего. На каждом "этаже" самолёты выстраивались "клином": впереди летел опытный командир звена, а чуть позади, слева и справа - ведомые. Опять-таки, в боевых условия это обеспечивало дополнительную защиту. Хотя, конечно, звено опытных истребителей могло разнести эскадрилью пикирующих бомбардировщиков в клочья: и по огневой мощи и в плане манёвренности вторым до первых очень далеко.
   Из облаков один за другим вынырнули остальные самолёты первой эскадрильи, а ещё через пару минут группа в полном составе и в идеальном боевом порядке легла на расчетный курс. Зигель вёл свою машину и, соответственно, задавал условия полета подчинённым на средней доступной высоте и на типичной крейсерской скорости "Антонов" - двести семьдесят пять километров в час. Сейчас ему не требовалось выжимать максимум из возможностей машин, нужно было продемонстрировать умелую и слаженную работу пилотов.
   Если не считать сплошной облачности внизу, то всё шло хорошо. Не прошло и четверти часа, как самолёты, согласно показаниям приборов, оказались над полигоном.
   - Я первый! Вышли в назначенный квадрат. Прошу разрешение начать выполнение задачи.
   - Я - Земля. Разрешаю начать, - раздался в наушниках голос диспетчера.
   - Вас понял. Приступаю.
   Зигель передвинул на приборной панели рычажок, регулирующий частоту радиосвязи.
   - Работаем, парни. Начали!
   На всякий случай продублировав приказ покачиванием крыльев, командир группы отжал от себя ручку управления, переводя машину в крутое пике. Капитана вдавило в кресло: при пикировании скорость самолёта возрастала чуть ли ни в два раза. Белая пелена облаков стремительно приближалась.
   - Я - синий. Вторая эскадрилья, заходим на цель, - скомандовал Силлер, наблюдая за тем, как уходит вниз штабное звено.
   - Удачи, дружище, - усмехнулся Гюнтер. - Мы идём за вами.
   - Валяйте! - Силлер обернулся и помахал рукой. Далековато, но у лётчиков отличное зрение. Друг вполне мог различить его жест.
   - Давай, Гюнтер! - вмешался Пельтц. - Ваша очередь.
   - Я - зелёный. Начинаем манёвр.
   А Зигель вёл свой самолёт через плотный облачный покров. Капитан ещё успел подумать, что облака, пожалуй, тянуться слишком долго, как вдруг белая пелена исчезла, словно кто сильной рукой отдёрнул рукой гигантский занавес. И впереди была земля. Совсем рядом, в каких-то ста метрах...
   Командир группы был настоящим лётчикам. В эти роковые секунды он думал не только о спасении своей жизни, но и о судьбе своих подчинённых. До отказа вытянув на себя ручку управления, он успел прокричать:
   - Вывод! Вывод! Впереди земля!
   В глазах потемнело от страшной перегрузки. Впереди за стеклами кабины мелькнули деревья небольшого лесочка, обозначавшему границу полигона. И в этот момент в наушниках сквозь треск помех прозвучал голос Силлера:
   - Держать строй!
   Командир второй эскадрильи не был ни дураком, ни фанатиком. Он просто был лётчиком, человеком, до самозабвения полюбившим небо ещё в ранней юности и не изменивший этой любви в течение всей своей жизни. И без всяких накачек обер-лейтенант знал, что сейчас поставлено на карту. Он верил в себя, верил в своих подчинённых. И не ошибся: все лётчики второй эскадрильи выполнили его приказ.
   Зигель всё-таки сумел вывести "Штуку" из пике. С рёвом пронесясь буквально в паре метров от земли, самолёт начал набор высоты. Второй раз капитан чудом спасся от верной гибли, набрав высоту раньше, чем на его пути выросли деревья. Но его ведомым мастерства не хватило: оба самолёта зацепились крыльями за ветви, потеряли скорость и через мгновенье в гуще леса выросли два огромных огненных шара. Штабное звено первой группы семьдесят шестой штурмовой эскадрильи четвёртого воздушного флота перестало существовать.
   А ещё через несколько секунд перестала существовать её вторая эскадрилья. Дезориентированные приказом Силлера лётчики не успели вовремя начать манёвр. Один за другим "Берты" врезались в неожиданно появившуюся перед ними землю. Отлетали крылья, разламывались на куски фюзеляжи, взрывался бензин в топливных баках, моментально превращая обломки в огромные костры, внутри которых почти сразу начинали, выпуская тяжелые клубы чёрного дыма, рваться сигнальные ракеты, которыми были начинены учебные цементные бомбы.
   - Да выводите же самолёты! - проревел Зигель.
   - Вывод! Всем вывод! - в голосе Гюнтера звучала паника.
   - Я - красный! Отмена команды на атаку. Все выходим. Перестроение. - Пельтц мог позволить себе четко формулировать команды: его эскадрилья едва успела войти в облака, в распоряжении обер-лейтенанта был десяток лишних секунд. Но за внешним спокойствием скрывалась буря эмоций: ведь где-то там внизу с его боевыми товарищами происходило что-то непонятное, но смертельно опасное.
   Третья эскадрилья потерь избежать не сумела: не видя вокруг себя ничего кроме тумана и не имея потому возможности детально оценить опасность, лётчики рефлекторно начали выводить машины из пике по пологой траектории и не сумели избежать встречи со ставшим роковым для штабного звена лесом. Один "Антон" отделался потерей шасси, которые буквально вырвало из корпуса после удара о макушку высокой сосны, а ещё два врезались в саму гущу деревьев и взорвались.
   Пельтц и его подчинённые описали два круга, наблюдая за тем, как из белой пелены один за другим поднимаются ушедшие на учебную атаку самолёты. Только вот не все ушедшие.
   - Я - Земля. Я - Земля. Всем срочно вернуться на базу! - донеслось в наушниках через треск помех.
   - Я - первый. Вас понял. Всем возвращаться на базу.
   - Я - красный. Приказ понял, приказ понял. Мы возвращаемся.
   Для верности Пельтц слегка качнул крылом.
   - Я - зелёный. Приказ понял, - доложил Гюнтер.
   Несколько напряженных секунд ожидания. Нет, чуда не произошло, ни один синий не откликнулся.
   - Я - зелёный четыре, потерял шасси, буду садится на брюхо.
   - Я - зелёный. Хайнц, доложи подробнее.
   - Легко отделался, командир. Лапки отбило, зато всё остальное цело. Должен сесть.
   - Я - первый. Зелёный четыре, разрешаю воспользоваться парашютом. Как понял?
   - Я - зелёный четыре. Первый, понял хорошо. Прыгать с парашютом не намерен. Машина хорошо управляема, системы работают нормально. Я сяду, герр гауптман.
   - Удачи, Хайнц!
   Лейтенант Хайнц Ран сумел посадить повреждённую "Штуку". Так же удачно приземлились и все остальные машины. И только заглушив двигатели и выбравшись из кабин, лётчики давали волю своим чувствам. Обер-лейтенант Дитрих Пельтц был бледнее мела, его била крупная дрожь. Меньше часа назад его друг Вилли Силлер, смеясь, бросил ему традиционное пожелание сломать шею и ноги, а теперь Вилли уже нет. А ведь на его месте должен был оказаться сам Пельтц: если бы командиру не пришло в голову поменять порядок следования эскадрилий, то основные потери пришлись бы на первую...
  

Пригород Берлина. 16 августа 1939 года. Среда.

   Сотрудник центральной информационной картотеки Главного Управления службы безопасности Рейха штандартенфюрер СС Вальтер Шелленберг отодвинул папку, решительно поднялся из-за стола и подошел к распахнутому настежь окну. День начинался солнечный и жаркий, в воздухе стоял запах смолистой хвои.
   Шелленберг работал в своём загородном домике, когда требовалось полностью сосредоточиться, отбросить все посторонние мысли. Имел право: положение ведущего аналитика позволяло. В штаб-квартире СД на Принц-Альбрехтштрассе создать по-настоящему рабочую обстановку невозможно: постоянно кто-нибудь отвлекает. Здесь же его достанут только в самом экстренном случае.
   Работа, над которой сейчас трудился Шелленберг, была в принципе не сложной и даже где-то рутинной, можно было бы поручить её кому-то из подчинённых, если бы не её чрезвычайная срочность и, как всегда водится в таких случаях, огромная важность и строжайшая секретность.
  
   Гейдрих вызвал его в понедельник, вскоре после обеда. С первого взгляда было ясно, что группенфюрер сильно не в духе.
   - Присаживайтесь, Вальтер. - Гейдрих кивнул на кресло. - Для вас есть срочная работа. Очень срочная.
   - Когда нужно закончить? - поинтересовался Шелленберг.
   - В прошлую пятницу к обеду, - меланхолично ответил начальник СД. - Кстати, я совершенно не шучу.
   - В таком случае мне остаётся только доложить, что обращать время вспять не в моих силах.
   - Я знаю, - кивнул Гейдрих. Шелленберг давно уже не видел его таким непроницаемо серьёзным. - Поэтому вместо того, чтобы предупредить о возможной ошибке, нам придётся заняться её исправлением. А поскольку чем раньше мы приступим, тем больше шансов на успех, то результаты мне нужны так быстро, как только это возможно. Но не позднее, чем утром восемнадцатого.
   - Сроки ясны. В чём состоит задача?
   - Газеты сегодняшние читали? - неожиданно поинтересовался группенфюрер.
   - Разумеется.
   - В субботу с визитом в Берлине был президент Литвы. Состоялась аудиенция у фюрера. Принято решение: в случае начала Рейхом войны против Польши Литва выступит на стороне Рейха.
   Шелленберг улыбнулся.
   - Вспомнили цитату к случаю?
   - Рассказывают, что Император Наполеон в подобных ситуациях любил говорить: "Господи, избави меня от союзников, а с врагами я сам как-нибудь расправлюсь".
   Гейдрих недовольно нахмурился:
   - Наполеон закончил жизнь в ссылке. А многие его соратники - ещё хуже. Лично мне не хотелось бы повторить судьбу Нея или Мюрата. Поэтому, если у вас есть какие-то соображения - выкладывайте сразу, чётко и ясно.
   - Только одно: союзники имеют неприятную особенность - бросать в самый неподходящий момент.
   - Для того, чтобы разгромить Польшу, Рейх не нуждается в союзниках. Но фюрер не может допустить в свой адрес обвинений в развязывании агрессивной войны. Он хочет восстановить справедливость, а это означает пересмотр польских границ не только в пользу Рейха, но и Литвы, а так же Советов. Естественно мы будем предпринимать усилия для достижения с ними согласия в этом вопросе.
   - Группенфюрер, чтобы мои выводы были точны, я должен быть в курсе обстановки. Скажите прямо: принято окончательное решение о вторжении в Польшу?
   Гейдрих немного промедлил с ответом. В грядущей реорганизации системы государственной безопасности страны он отводил Шелленбергу место начальника политической разведки, что автоматически означало допуск в самые сокровенные тайны Рейха. Но приказ о реорганизации пока что подписан не был, и перед ним сидел всего лишь сотрудник информационной картотеки, раскрывать которому сверхсекретные планы Гейдрих права не имел.
   - Говорю совершенно прямо: такое решение не принято. Принято другое решение: использовать для обеспечения безопасности Данцига и его воссоединения с Германией все возможные средства. Подчеркиваю - все. Возможности мирного решения проблемы пока не исчерпаны, МИД над этим работает. Но если в этом нас постигнет неудача... Мы не станем разводить руками и жаловаться, что ничего сделать нельзя. Вермахт станет тем аргументом, который заставит правительство Польши пересмотреть свою политику. Словом, Вальтер, в своём анализе вам надлежит исходить из того, что мы не хотим этой войны, но не остановимся на полдороги. Надеюсь, этого достаточно?
   - Вполне, - кивнул Шелленберг.
   - Тогда, собственно, о вашей задаче. Как я уже сказал, договор с Литвой фактически заключен. МИД готов начать интенсивные консультации с Москвой. Но только сегодня до наших мудрых дипломатов дошло, что политика Сталина в Прибалтике направлена на то, чтобы как можно плотнее привязать к себе эти страны, вплоть до включения их в состав СССР. Нетрудно догадаться, что нынешнему правительству Литвы это совершенно ни к чему. В итоге, мы можем получить вторую Манчжурию, только не где-то там, в глубине Азии, а у самых наших границ. Неприятная перспектива. Впрочем, это только верхушка айсберга.
   - Вот как? И что же там в глубине?
   - Литовско-латышский договор о взаимопомощи. Фактически, заключив союз с Каунасом, мы взяли на себя обязательство ещё и защищать независимость Латвии. Вы же знаете фюрера, Вальтер. Он очень высоко ценит честное слово в государственных отношениях.
   - Понимаю, - медленно произнёс Шелленберг. - Похоже, наше министерство иностранных дел допустило очень большую ошибку.
   Группенфюрер уныло кивнул. В кабинете повисло тягостное молчание, лишь пальцы Гейдриха, тонкие нервные пальцы высококлассного скрипача, нервно выстукивали что-то по поверхности стола.
   - Планируется, что в начале следующей недели фон Папен отправится в Москву и повезёт с собой проект договора о политико-военном сотрудничестве. Русские уже намекнули фон Шулленбургу, германскому послу в Москве, что дальнейшие перспективы укрепления нашего союза зависят от признания планов Сталина на расширение своей сферы влияния. Рейх не может позволить себе повторить ошибку четырнадцатого года и воевать на два фронта. Но и покупать лояльность Москвы любой ценой мы тоже не станем. Ваша задача - дать рекомендации относительно границы наших уступок в прибалтийском вопросе. Исходя из наших реальных позиций и интересов в этом регионе.
   - МИД не обидится?
   - МИД просит об этом. Равно как и аппарат Бормана. В этих папках - краткое изложение их мнений по данному вопросу. Если вам понадобится у них что-то уточнить - смело запрашивайте.
   Длинная рука Гейдриха потянулась к лежащим на краю стола кожаным папкам, украшенным оттиснутыми имперскими орлами. Неожиданно лицо начальника СД исказила гримаса.
   - Вам нездоровиться, группенфюрер? - участливо поинтересовался Шелленберг.
   - Вчера фехтовал. И, похоже, немного потянул связки. Старею, - вздохнул Гейдрих. - Доживёте до моих лет - поймёте.
   Рейнхарду Гейдриху было тридцать пять лет, Вальтеру Шелленбергу ещё не исполнилось тридцати.
   - Мне кажется, группенфюрер, вы на себя наговариваете, - улыбнулся Шелленберг, забирая себе папки с документами. - До старости вам ещё далеко.
   - Старость - растяжимое понятие, - усмехнулся Гейдрих. - Недавно я проходил очередную лётную подготовку.
   Шелленберг кивнул. Всему Рейху было известно, что начальник полиции безопасности весьма разностороння личность. Одним из его увлечений была авиация.
   - Так вот, с нами проходили сборы и призванные из запаса пилоты бомбардировщиков. Что вы думаете: лучшие результаты показал герр Кюхл из Мюнстера, а ему уже за пятьдесят. Хотя, если учесть, что он давно увлекается спортивным пилотированием и в своё время был чемпионом Германии...
   - Бог мой, - изумился Шелленберг, - неужели доктор Эрнст Кюхл? Он как раз из Мюнстера, Когда я был студентом, мы часто подшучивали над увлечением почтенного профессора авиацией.
   Гейдрих рассмеялся.
   - Скорее всего тот самый. Насколько я слышал, он как раз юрист или что-то в этом роде. Забавная ситуация. Но её мы обсудим в другой раз, сейчас вам надо сосредоточиться на работе. Мне кажется, Вальтер, вам предстоит узнать много нового.
  
   Гейдрих, как обычно, оказался прав. Шелленберг, действительно узнал для себя много нового, но эти знания его не слишком обрадовали.
   В прибалтийских лимитрофах Рейх получал всё, что ему было нужно по первому же требованию. Даже не требованию, а просьбе. Договор, закрепляющий особые интересы Германии в Мемельском порту - практически в редакции немецкой стороны. Отпраздновать в Риге "день освобождения от большевиков" с визитом генерала фон дер Гольца - организовано и выполнено. А иногда даже и просить не требовалось. Оказывается, совсем недавно министр иностранных дел Эстонии Сельтер проинформировал немецкого посла в Таллине о готовности "в случае советско-германской войны" пропустить через свою территорию немецкие войска.
   Профессия Шелленберга не располагала к ханжескому морализаторству, однако здоровый цинизм напоминал, что желающие прибегнуть к услугам низкопробной, а потому неприлично дешевой проститутки, в роли которой стремилась выступить Эстония, рискуют заплатить гораздо большую цену за последующие медицинские процедуры. Впрочем, в данный момент, этот вопрос был чисто теоретическим: воевать с Советами, не имея общей границы, Рейх не планировал. Фюрер, конечно, время от времени пускался в авантюры, но авантюра авантюре рознь.
   А вот вопрос о литовском участии в войне против Польши оказался более чем актуальным. За пару лет немецкие советники, если верить отчётам, довели литовскую армию до вполне боеспособного состояния, а обстоятельная справка первого оберквартирмейстера ОКХ генерала Штюльпнагеля аргументировано и понятно объясняла пользу дополнительного удара с территории Литвы в тыл польских сил, развёрнутых против корпуса генерала Водрига, сосредоточенного в Восточной Пруссии. Правда политические последствия вступления Литвы в войну на стороне Рейха Штюльпнагель не рассматривал. В общем-то это было логично: такими аспектами должен заниматься не генеральный штаб сухопутных войск, а министерство иностранных дел. Но и там никто серьёзным анализом не озаботился, а между тем даже беглое изучение агентурных данных приводило к выводу, что позиции Президента Сметоны хоть и крепки, но не обладают беспредельной прочностью. Совершенно явно было видно, что окружение диктатора потихоньку пытается вести свою игру и не только с Рейхом, но и с Англией, Францией и даже Советами. При мирном развитии страны до угроз было бы далеко, но вступление в войну не могло не вызвать в Литве нестабильности, а значит - создавало благоприятную обстановку для желающих половить рыбку в мутной воде. И кое-кто запросто мог и не удержаться. Необходимость предпринимать на этот счёт превентивные меры казалась Шелленбергу очевидной, но об этом ни в министерстве иностранных дел, ни в ведомстве Бормана, похоже, никто не думал.
   Точно так же никто не собирался размышлять над другой проблемой: договорами о взаимопомощи, заключенным Каунасом с Прагой и Ростовом. А ведь это могло породить крайне неприятную коллизию: даже оставшись в стороне от войны с Польшей, Литва всё равно являлась источником напряжения, своего рода балтийской Сербией, способной завязать вокруг себя большую войну. Удачное решение Данцигской проблемы Рейхом просто обязано было стать тем детонатором, который побудит Сталина к активизации попыток реализовать свои планы в отношении лимитрофов. И если чехи ввяжутся в конфликт на стороне литовцев, то Гитлер с его представлениями о чести и долге вполне способен отдать приказ о военной поддержке своих верных союзников.
   Хорошо хоть, что не дошло до планов полной сдачи Литвы Советам: понимание необходимости сохранить Мемель за Рейхом присутствовало и в МИДе и в партаппарате, правда решение проблемы предусматривалось откровенно топорное: в случае возникновения угрозы интересам Германии в этом районе ( характер угрозы не уточнялся ) предлагалось просто аннексировать область Мемеля и присоединить её к Рейху, подобно Австрии. С точки зрения сиюминутной тактики его можно было принять к рассмотрению, но стратегически это была бы грубейшая ошибка.
   Ещё хуже обстояло дело с Латвией. Единственная среди лимитрофов страна с действительно демократически избранным Президентом находилась под дамокловым мечом политического кризиса. Любое серьёзное внешне или внутриполитическое решение грозило взорвать хрупкую коалицию, вызвать правительственный кризис и полную неразбериху. Желание СССР привязать Латвию к себе как можно крепче вплоть до включения в свой состав ( вероятнее всего - в качестве новой "союзной республики" ) в Москве особо не скрывалось, хотя и формально отрицалось. Отлично понимая, что правительства великих держав могут дать какие угодно гарантии, но не станут всерьёз воевать с Советами за чужие интересы, в Риге решили заручиться помощью Литвы, а затем - Чехословакии и Новороссии. Как не странно, но договора были подписаны и теперь, в случае вступления на территорию Латвии советских войск, эти страны оказались бы связанными обязательствами по оказанию ей военной помощи. Реальная польза от такой помощи Шелленбергу казалась более чем сомнительной, но для Рейха эти договорённости превращались в серьёзную проблему.
   После Италии и Испании именно Чехословакия и Новороссия стали наиболее надёжными союзниками Рейха. К тому же - союзниками стратегическими. Без них и Болгария вильнёт к Англии, тогда путь на Балканы может оказаться запертым. Румыния, как обычно, берёт у всех и не даёт никому, а Венгрию склонить к союзу пока что у фюрера не получается. В качестве необходимого условия выдвигалось признание Германией претензий Будапешта на Южную Словакию и Подкарпатье. Но, получив нужное, адмирал Хорти был вполне способен повернуться к Рейху спиной. Словом, менять Прагу и Ростов, с которыми уже сложилось тесное сотрудничество, на союз с Будапештом и Москвой, перспективы которого более чем туманны - невыгодно. Но можно понять и желание фюрера вовлечь в войну с Польшей СССР. Волей-неволей, но Англия и Франция будут вынуждены дробить свой гнев на две державы, тем самым ослабляя давление на Германию. Так что, если Москва действительно проявляет интерес к предложению, то нужно торговаться.
   Шелленберг не считал себя сильным дипломатом и не пытался формулировать рекомендации, как именно нужно отстаивать интересы Рейха. Он откровенно и объективно обрисовывал возможности потерь в случае уступок. Литву нельзя отдавать ни при каком раскладе. Эстонией, напротив, можно безжалостно пожертвовать: никаких реальных стратегических выгод от её независимости Рейх не имел. А вот Латвия... Латвия на глазах превращалась в клубок противоречий, в ящик Пандоры, в загадку сфинкса. И у штандартенфюрера Шелленберга оставалось совсем мало времени для того, чтобы её разгадать.
  
   Примечание. В тексте романа используются альтернативные топонимические названия.
   Города: Грауденц(нем.) - Грудзендз
   Бромберг(нем.) - Быдгощ
   Данциг(нем.) - Гданьск
   Торн(нем.) - Торунь
   Кульм(нем.) - Хелмно
   Лемберг(нем.) - Львов
   Ковно(рус.) - Каунас
   Крустпилс(лат.) - Екабпилс
   Абрене(лат.) - Пыталово
   Мемель(рус., нем.) - Клайпеда
   Хела(нем.) - Хель
Оценка: 5.03*11  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"