Шепелёв Алексей : другие произведения.

3. Два шага до пропасти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Великие державы Европы уже начали мобилизацию, война уже на пороге. И всё-таки ещё ничто не решено окончательно.

Высота Фуи. Монголия. 20 августа 1939 года. Воскресенье.

601-й стрелковый полк 82-й стрелковой дивизии

   Атака захлебнулась. Поредевшие зелёные цепи откатывались назад, к своим окопам. Японцы вяло постреливали вслед. От занятых советскими солдатами траншей до их позиций было метров шестьсот, на таких дистанциях пуля из 6,5-миллиметровой винтовки типа 38 убойной силы не теряет, да только с открытым прицелом - попробуй, попади, куда целишься. Так чего зря патроны-то переводить?
   - Командирам взводов пересчитать бойцов и доложить о потерях! - отдал приказ командир роты старший лейтенант Харьков, после чего облегчил душу сочным ругательством. Ему было отчего материться: и без всяких подсчётов было видно, что рота потеряла почти половину личного состава. Это ещё не считая раненых, которым помогли товарищи добраться до окопов.
   - Две роты, значит? Чтоб им медным тазом по кумполу эти две роты! - продолжал горячиться Харьков.
   Накануне вечером, при постановке боевой задачи, командир батальона доверительно сообщил ротному, что подступы к высоте Палец у японцев защищают всего лишь две пехотных роты. Именно такие данные командующему Северной группой полковнику Шевникову предоставила разведка седьмой мотомеханизированной бригады, державшей здесь фронт ещё с июля месяца.
   Разведчиков этой бригады Харьков сейчас больше всего хотел послать в атаку на японские позиции. Потому что, судя по плотности огня, сейчас перед ним было не меньше роты японцев, усиленной парой станковых пулемётов. Если учесть, что слева и справа, судя по звукам, то затихали, то вспыхивали с новой силой упорные бои, то без всякой разведки понятно, что у врага здесь сил сосредоточено намного больше. С утра сопку Фуи, что по-русски означает палец, штурмовала та самая седьмая мотомеханизированная бригада с юга и их шестьсот первый стрелковый полк, усиленный двумя батальонами одиннадцатой танковой бригады с запада и севера. Но над высотой по-прежнему развивался флаг, на котором красного - всего лишь круглое пятно в центре.
   Старлей раздраженно сплюнул. Дали им прикурить самураи, ничего не скажешь. Умыли кровью.
   Начали подходить с докладами взводные. От второго взвода вместо командира подошел младший сержант Окунев:
   - Убит взводный, товарищ старший лейтенант. Принял командование на себя, - доложил он.
   - Действуй. Какие потери?
   - Четырнадцать убитых, шестнадцать раненых. Трое - тяжелых, в тыл бы их надо.
   - Выдели команду для транспортировки.
   - Есть!
   Окунев торопливо вскинул руку к обтянутой грязно-бурым маскировочным матерчатым чехлом каске и поспешил к бойцам.
   В остальных взводах ситуация была не лучше. Как и казалось на глазок, убитыми и тяжелоранеными рота потеряла почти половину личного состава. Харьков подозвал порученца.
   - Найди комбата. Передай ему, что рота обескровлена и наступать больше не может. Перед нами хорошо подготовленные позиции, которые удерживает не менее роты вражеской пехоты. Оборудованы огневые точки станковых пулемётов. Без их подавления штурм приводит к большим потерям, а самим нам подавить их нечем.
   Ротный пятидесяти миллиметровый миномёт накрыло вражеским снарядом ещё в июле, нового до сих пор не подвезли. Вообще, с миномётами в дивизии творилась беда: Харьков знал, что не хватает их не только в его роте, но и во многих других, да и полковые батареи недоукомплектованы.
   - Передай, что ждём приказа.
   - Вас понял, товарищ старший лейтенант.
   Порученец вместе с санитарной командой отправился в тыл. Воцарилось затишье. Контратаковать японцы не пытались. Харьков лишь изредка покрикивал, чтобы красноармейцы не высовывались из траншей: для пулемётной очереди шестьсот метров - не расстояние. Больше для порядка: бойцы под огнём не первый день, сами знают, как поберечь свою жизнь.
   Солнце медленно ползло по раскалённому монгольскому небу. Наконец, порученец вернулся, да не один, а вместе с молоденьким смуглым танкистом, в каждой из петлиц у которого алело по одному кубику.
   - Комбат приказал выбить японцев с занятых позиций, - доложил связной. - Танк подавит пулемётные точки, и подержит наступление пехоты огнём.
   - Младший лейтенант Быку! - козырнул танкист. - Прибыл в ваше распоряжение.
   - Старший лейтенант Харьков! Хорошо, что прибыли, очень нужна помощь.
   - Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант, живо самураев выкурим. Они от наших огнемётов разбегаются, как тараканы от паяльной лампы.
   Ротный тяжело вздохнул. Танк - это хорошо. Огнемётный танк - ещё лучше: японцы их, и правда, боялись панически. Только вот больно уж людей мало осталось.
   - Твои слова, да богу в уши, товарищ Быков.
   - Быку, - подправил танкист.
   - Хохол, что ли?
   - Нет, молдаванин.
   - А... Ну, извиняй. У меня вот тоже фамилию часто путают, Хорьковым зовут. А я не Хорьков, а Харьков. Говорят, что в честь того самого Харька, что город Харьков основал. Хотя сам я воронежский.
   Про то, что в городе Харькове самого Харька или Харько считали фигурой скорее легендарной, чем реально существовавшей, он деликатно умолчал.
   - Да ничего, - махнул рукой младший лейтенант, - с непривычки часто путают, это верно.
   - В общем, смотри сюда. Только аккуратно. Здесь у них две пулемётных точки, судя по звуку - шесть с половиной миллиметров. Первый - вон там, за бугорочком...
   Слегка приподнявшись над бруствером, Харьков показал танкисту все вражеские огневые точки. Тот внимательно слушал, запоминал, на всякий случай наскоро набросал в блокноте кроки, а под конец ещё раз пообещал:
   - Всё будет нормально, пехота. Выкурим самураев, разбегутся как миленькие.
   Быку ушел, а Харьков остался наблюдать за вражеским передним краем. Он словно вымер, лишь иногда над бруствером мелькали макушки японских касок, кепи или стволы винтовок. Казалась, прошла целая вечность, прежде чем с утробным рыком и лязгом гусениц из-за сопочки, на пологом обратном скате которой находились окопы роты, показался танк. На мгновение он словно завис над гребнем, показав тёмное брюхо, но тут же тяжело перевалился вперёд и начал сползать вниз. Сдвинутая влево башня медленно поворачивалась, словно хищно нащупывая добычу хоботом брандспойта.
   Харьков слышал, что огнемётные или, как их ещё называли, химические танки ОТ-26 переделывали из самых первых, ещё двухбашенных Т-26. Несмотря на грозный вид, вооружены они были не очень мощно: 37-милиметровая пушка в правой башне и пулемёт в левой. А то и вовсе в каждой башне по пулемёту. Довольно скоро конструкторы танк серьёзно переработали: башню стали ставить одну, а пушку - 45-миллимертовую. Те же машины, что уже успели передать в войска, частично переделывали в разного рода вспомогательную технику. В том числе и в такие вот огнемётные танки: снимали ненужную левую башню, а в правой устанавливали огнемёт.
   ОТ-26 мог разогнаться до тридцати километров в час, но Быку намеренно двигался вперёд на малой скорости, чтобы посильнее потрепать японцам нервы. Он не сомневался, что неотвратимое приближение хорошо знакомого врагам огнемётного танка вызывает в траншеях приступ паники. Противотанковой артиллерии, по рассказу Харькова, на этом участке фронта у самураев не было, а крупнокалиберным пулемётам Гочкиса пробить лобовую броню его танка было никак не под силу.
   Харьков не мог знать, что противотанковая артиллерия у японцев здесь была. Просто командир расчёта, главный старшина Харуки Мурамаса, глядя на реденькую цепь наступающих русских здраво рассудил, что пехотинцы справятся с атакой и без его помощи, а потому и раскрывать огневую точку нет никакого смысла. Зато теперь, когда на позицию надвигался огнемётный танк, пришло время для него и его 37-миллиметрового противотанкового орудия типа 94. В успехе Мурамаса не сомневался. Опытный и умелый артиллерист не зря имел среди сослуживцев прозвище "Тёмный искусник". За время боёв у реки Халхин-Гол он подбил четыре русских танка и два бронеавтомобиля. Ещё два монгольских бронеавтомобиля он уничтожил ещё весной, до появления здесь русских. Хотя монгольскими в них были только экипажи: армия марионеточного режима Сухэ-батора, как и армия другого русского ставленника Чан Кай Ши, была оснащена советской бронетехникой.
   К тому же, позиция была оборудована заранее, были подготовлены пристрелянные ориентиры, прямо на один из которых и двигался сейчас вражеский танк. Незаметная для постороннего глаза вешка с небольшой белой тряпицей служила для главного старшины отличным указателем. Собрав свои нервы в кулак, он ждал, пока танк откажется в нужном месте, а потом резко дёрнул за рычаг. С гулким звуком пушка выплюнула снаряд и, слегка подпрыгнув на больших деревянных колёсах, дёрнулась назад, взрывая станинами землю. Из открытого затвора с лязгом вывалилась дымящаяся гильза. Солдаты тут же облепили орудие, наводя его на цель и готовя к новому выстрелу, но он был уже не нужен.
   Болванка угодила точно в лобовой броневой лист. Танк вздрогнул и замер на месте. Харькову показалось, что он даже осел на корму, но это, конечно, было обманом зрения: оседать ему было некуда. Из окопов оценить степень повреждения было невозможно, видно было лишь, что танк не загорелся. Второго выстрела не последовало, наверное, японцы решили не тратить снаряд на груду бесполезного застывшего металла. Отступавших танкистов самураи заметили, лишь когда те почти добрались до своих: покинув машину через нижний люк, экипаж сначала грамотно укрылся за её корпусом, а потом умело прятался в складках местности. Для порядка самураи дали в их сторону несколько очередей из пулемёта, тем и ограничились. Через пару минут двое парней в чёрных комбинезонах, целые и невредимые, перебрались через бруствер.
   - Что с командиром? - нетерпеливо спросил их Харьков.
   - Жив командир, цел и не ранен, - ответил один из танкистов. - Танк получил попадание в корпус, повреждена трансмиссия, ремонт своими силами невозможен. Товарищ младший лейтенант приказал нам отступать, а сам остался в танке. Говорит, добро народное, бросать негоже. Сказал, что когда начнёте наступление, поддержит вас огнём.
   - Каким огнём? - недоумённо переспросил ротный. Машину подбили примерно на середине нейтральной полосы, до японских окопов оставалось ещё метров триста, а длина огненной струи у ОТ-26, Харьков это отлично знал, составляла двадцать пять метров.
   - Пулемётным, товарищ старший лейтенант. Пулемёт ДТ уцелел, патронов к нему полный боекомплект. Так что, когда начнёте штурм...
   - Какой штурм?! - голос ротного сорвался на крик. - Какой пулемёт?! У меня полроты убитых и раненых! С кем я буду брать эти грёбаные траншеи?!
  

Гора Хамар-Даба. Монголия. 21 августа 1939 года. Понедельник.

Запись переговоров по спецсвязи

   ШАПОШНИКОВ. У аппарата Шапошников.
   ЖУКОВ. Здравствуйте, товарищ командарм второго ранга. У аппарата Жуков, Богданов, Воронов.
   ШАПОШНИКОВ. Здравствуйте товарищ Жуков, товарищ Богданов и товарищ Воронов. Какова сейчас обстановка?
   ЖУКОВ. Докладываю: по всему фронту идут упорные бои. В направлении главного удара Южной группы Потапова мы добились существенных успехов: 8-я мотобронированная бригада Мишулина прорвала оборону противника и вышла к государственной границе Монгольской Народной Республики. В настоящее время бригада начала продвижение вдоль границы к долине Хайластын-Гола.
   ШАПОШНИКОВ. Какие части противника держали оборону перед бригадой и где они сейчас находятся?
   ЖУКОВ. При допросе пленных установлено, что оборону занимал сводный левофланговый отряд седьмой пехотной дивизии противника. В настоящее время его соединения частично уничтожены, а частично отступили на северо-запад.
   ШАПОШНИКОВ. Какие предпринимаются меры, чтобы японцы встречными ударами с востока и запада не отрезали бригаду Мишулина?
   ЖУКОВ. Удар с запада невозможен: противник связан боями с 80 стрелковым полком и 6-й танковой бригадой Павёлкина. На востоке за государственной границей вражеских войск не обнаружено. По моему приказу на этом направлении постоянно ведётся глубокая воздушная разведка. Кроме того, к патрулированию границы привлечено два эскадрона из состава 8-й кавалерийской дивизии полковника Нянтайсурэна.
   ШАПОШНИКОВ. Генеральный Штаб располагает сведениями, что к месту боевых действий из Хайлара срочно перебрасываются подкрепления.
   ЖУКОВ. В настоящее время никаких следов такой переброски не отмечается. Разведка Южной группы ведёт внимательное наблюдение за ситуацией. Потапов намерен перебросить на обеспечении обороны вдоль границы 80-й полк и 6-ю танковую бригаду, но сначала они должны разгромить остатки левофлангового отряда противника. Выводить их из боя и перебрасывать на участок, где нет противника, считаю нецелесообразным.
   ШАПОШНИКОВ. Что думает по этому поводу командующий фронтовой группой?
   ЖУКОВ. Командующий фронтовой группой не вмешивается в проведение операции.
   ШАПОШНИКОВ. Продолжайте доклад.
   ЖУКОВ. Остальные полки 57-й дивизии Галанина, усиленные двумя батальонами 11-й танковой бригады добились определённого оперативного успеха, но пока что не смогли прорвать оборону противника в районе Малых Песков и высоты Нурен-Обо.
   Центральная группа Петрова ведёт упорные бои в районе устья Хайластын-Гола. Наибольший успех достигнут в полосе действий 24-го мотострелкового полка Федюнинского. Ему удалось прорвать первую линию обороны противника на участке шириной в три километра и вклиниться в глубину до трёх километров, нарушив, таким образом, связь между центральным и северным участком обороны.
   Задачей Северной группы было скорейшее овладение господствующей высотой Палец, однако вчера все наши атаки японцы отбили. Мною принято решение об усилении группы за счёт резерва. Ночью на плацдарм был переброшен отряд под командованием полковника Алексеенко в составе 9-й мотобронебригады, одного танкового и двух стрелково-пулемётных батальонов. С рассветом отряд перешел в наступление по северному склону высоты палец, 601-й полк, усиленный танковым батальоном, наступает с запада, а 7-я мотобронебригада - с юга. Полковник Шевников, как не выполнивший боевую задачу, от командования Северной группой мною отстранён. Обязанности командующего группой я возложил на командира 11-й танковой бригады полковника Алексеенко.
   ШАПОШНИКОВ. В чьих руках сейчас находится высота Палец?
   ЖУКОВ. В настоящий момент высота Палец находится в руках японцев.
   ШАПОШНИКОВ. Как обстоит дело с ситуацией в воздухе?
   ЖУКОВ. В воздухе господствует наша авиация. Вражеские укрепления подвергаются постоянным бомбардировкам, а так же штурмовым ударам пушечных истребителей.
   ШАПОШНИКОВ. Насколько велики понесённые потери?
   ЖУКОВ. Докладываю: потери действительно серьёзны, особенно в составе Северной группы. По предварительным данным за первый день боёв убито и ранено около семисот человек, потеряно двадцать единиц бронетехники. Убиты командиры 601-го стрелкового полка майор Судак и 603-го полка майор Заиюльев. Командир 24-го мотострелкового полка полковник Федюнинский тяжело ранен и отправлен в тыл.
   ШАПОШНИКОВ. Каковы ваши дальнейшие планы?
   ЖУКОВ. Группа Алексеенко должна в самое ближайшее время овладеть высотой Палец, после чего обе бронебригады будут повернуты на юг, чтобы замкнуть кольцо окружения, а 601-й стрелковый полк и танковые части обеспечат охрану граница и нанесут с севера удар во фланг японским частям, обороняющим высоту Ремизова.
   ШАПОШНИКОВ. Ещё раз обращаю ваше внимание на возможность нанесения с территории Манчжурии контрударов, направленных во фланг нашим передовым частям. Вы должны не только замкнуть кольцо окружения, но и обеспечить крепость его внутреннего и внешнего фронтов.
   ЖУКОВ. Командование армейской группы понимает всю важность этой задачи и сделает всё необходимое для её выполнения.
  

Капитан Василий Ганин

  
   - Киев, я двести шестнадцатый, Киев, я двести шестнадцатый, приём!
   - Двести шестнадцатый, я Киев, слышу вас хорошо.
   - Начинаю атаку, как поняли, приём?
   - Понял, двести шестнадцатый. Ни пуха, ни пера, капитан.
   - К чёрту, - с чувством произнёс в микрофон рации Ганин и, уже обращаясь к механику-водителю, добавил: - Давай, поехали.
   "Киев" был позывной штаба третьего батальона, двести шестнадцатый - номер его, ганинского, танка БТ-7. Единственного на вторую роту "радийного" танка, то есть оборудованного радиостанцией, поручневая антенна которой красиво обрамляла коническую башню. Поговаривали, что японцы стараются в первую очередь выбить именно радиофицированные машины, справедливо полагая, что именно они являются командирскими. Но командовать без связи намного труднее, да и на какое уважение от подчинённых можно было рассчитывать, если прятаться от опасности за чужими спинами?
   Следуя примеру ротного, машины первого и второго взвода двинулись вперёд, на ходу разворачиваясь в боевой порядок. По центру - три машины первого взвода во главе с командиром. Слева - три танка второго взвода, так же под управлением своего командира. Ганин непосредственно командовал правым флангом, взяв под своё начало по танку из первого и второго взводов.
   Роте предстояло штурмовать укреплённую сопку, и капитан собирался пошире растянуть боевые порядки, чтобы атаковать сразу с трёх сторон. Третий взвод составлял второй эшелон, его командир получил приказ сначала поддержать наступление огнём орудий с дальней дистанции, а в случае необходимости усилить атаку на том участке, где противник будет оказывать наиболее сильное сопротивление. Наконец, наиболее слабые с точки зрения боевой подготовки экипажи Сухарева и Бабошина Ганин оставил в тылу. Машину Сухарева он выделил для эвакуации, если потребуется, подбитых танков с поля боя. А Бабошин ещё за две недели до наступления пересел на БТ-7А - артиллерийский танк, вооруженный короткой 76,2-миллиметровой пушкой КТ, созданной на основе полкового орудия, от которого её отличало небольшое сокращение длины отката. Дальность стрельбы орудия позволяла танку принимать участие в бою, находясь далеко позади линии атаки, именно так капитан и решил его использовать.
   Машины развернулись в боевой порядок в "мёртвой зоне", где их не могли видеть враги. Но вот танк Ганина перевалил через гребень невысокой сопки, и Василий припал к командирскому перископу, высматривая движение на вражеских позициях. По данным разведки, оборона японцев здесь была укреплена противотанковой батареей, но, изучая позиции врага с наблюдательного пункта, он так и не смог заметить её местоположение. Поэтому первой задачей в ходе боя становилось её обнаружение. А для этого нужно было завязать перестрелку.
   - Короткую! - крикнул капитан в ПТУ и вместо перископа прильнул к телескопическому орудийному прицелу.
   Танк замер на месте. Выстрел. Снаряд взметнул землю на вражьей сопке. Заряжающий подхватил выпавшую гильзу, убрал в боеукладку: снаряды закреплялись на стенках боевого отделения с помощью клипс и специальных планок с резиновыми прокладками. Их расстреливали первыми, потом наступала очередь тех, что лежали в чемоданчиках-обоймах, расставленных на полу боевого отделения между передней перегородкой и балансирной трубой.
   В прицел было видно, как среди японских позиций вздымаются фонтаны взрывов: в соответствии с приказом "делай, как я", первый эшелон открыл огонь, провоцируя японцев ответить и тем самым демаскировать расположение батареи. Сектора обстрелов командирам танков Ганин назначил заранее, во время подготовки к бою на наблюдательном пункте.
   - Вперёд! - скомандовал капитан. Танк рванул с места, а боец уже зарядил в пушку новый снаряд. По инструкции обязанности заряжающего предписывалось исполнять командиру танка, но Василий, как и многие другие командиры-танкисты, предпочитал роль наводчика.
   - Короткую!
   На этот раз командир роты стрелять не стал. Время остановки он потратил на то, чтобы лучше оглядеться. На ходу, когда в перископе то небо, то земля, как не старайся - много не увидишь. Да и с боку на бок на пересечённой местности БТ переваливался не хуже, чем раскормленная домашняя утка.
   В закрытую триплексом смотровую щель на левой стенке башни он увидел, что японцы пока не открывали ответного огня. Советские танки упрямо ползли вперёд, ведя огонь с коротких остановок. Ганин повернулся к перископу. Снаряды рвались по всей сопке, разбрасывая во все стороны смертоносную шрапнель. Нет, самураи, не хватит у вас терпения. В бой рота пошла с полным боекомплектом, а он у линейного БТ-7 - сто семьдесят два снаряда. Молчать будете - перепашем сопку так, что потом только засеять останется.
   Словно отвечая мыслям Василия, заговорили японские пушки. Сначала он засёк два выстрела из орудий на правой стороне холма, и тут же заметил ещё один - по центру.
   - Ага, попались, черти! Вперёд!
   Центральное орудие Василий решил игнорировать, надеясь на опыт Колотова: раз оно оказалось вне сектора атаки командира роты, старлей должен догадаться бросить весь свой взвод против неожиданно обнаруженной дополнительной огневой точки. А вот с батареей придётся разбираться самому.
   - Правее забирай!
   Решение созрело мгновенно: вывести свой отряд из сектора обстрела батареи и добраться до неё по склону сопки. Конечно, рискованно: японцы могут развернуть пушки и встретить три танка прямой наводкой. Но тогда они не смогут стрелять по основным силам ротам, атакующим сопку в лоб.
   Очередной снаряд разорвался в паре метров прямо перед танком.
   - Степан, маневрируй! - рявкнул в переговорное устройство Василий, добавив пару непечатных слов. Он ещё не успел закончить фразу, как мехвод резко развернул машину вправо. Танк практически подставил незащищённый борт, но стремительно выходил из сектора обстрела.
   Будь перед танкистами сплошная оборонительная линия, такая тактика добром бы не кончилась, но главный рубеж был прорван ещё вчера. Советские войска вклинились вглубь обороны врага, которая строилась теперь по методу укреплённых узлов на господствующих высотах, а раз так, то риск был оправдан.
   - Разворот! Короткую!
   Главное - без спешки. Главное - тщательно прицелиться, а не палить в белый свет, как в копеечку. Это у тех, кто пороху не нюхал, от одного звука орудийного выстрела полные штаны. А перед ними сейчас - отборные японские вояки, набравшиеся опыта сражений в Китае. Их на испуг не возьмёшь, они знают, что снаряд, который услышал - уже не твой.
   В прицеле Ганин увидел, как снаряд лёг совсем рядом с батареей, лишь немного правее. И почти в то же мгновенье японцы дали ответный залп.
   - Полный ход! Давим батарею к чертям.
   - Траншеи же! - откликнулся снизу Степан.
   - Вперёд! - не допускающим возражения тоном рявкнул Василий, открывая огонь из спаренного с орудием пулемёта ДТ. Двигатель взревел и танк, стремительно набирая скорость, ринулся вперёд.
   Да, между ними и батареей - вражеские траншеи. Да, можно получить гранату или бутылку с бензином в моторное отделение. Но следом за ним идут ещё два танка. Хотя бы один из трёх обязательно прорвётся, и хорошенько проутюжит самураев. А дальше уже всё, без батареи им сопку не удержать.
   Следующая минута для Василия растянулась, наверное, на целый час. Танки немилосердно болтало, мехвод всё время бросал его из стороны в сторону. Он что-то проорал внизу, но не в переговорное устройство, а так, для души, Ганин так и не понял, что именно.
   Пулемёт замолк: кончились патроны. Василий отсоединил диск, в этот момент танк тряхнуло особенно сильно: похоже, они как раз пролетали над траншеей. Пустой диск выпал из рук, полетел на пол боевого отделения и Ганин тут же забыл о нём, выхватив из сот новый, полный. Присоединил его к пулемёту, дал длинную очередь. Танк снова воспарил, а потом всей тушей плюхнулся на гусеницы. Василий, оторвавшись от пулемёта, прильнул к перископу, но сориентироваться не сумел: "картинка" беспорядочно мелькала, словно слишком сильно раскрученный "волшебный фонарь". Сосчитав про себя до десяти, чтобы оказаться подальше от траншей и не получить в корму гранату или бутылку с бензином, капитан скомандовал:
   - Короткую!
   Противотанковую батарею он увидел почти сразу и почти рядом. В этом был их шанс на спасение: самураи уже почти развернули пушки. Где-то в мозгу бесстрастно зафиксировалось, что пушки какие-то необычные. Стандартные японские противотанковые орудия типа 94 крепились на высокой станине, имели высокие деревянные колёса и большой прямой щит. У этих двух станины были явно ниже, от чего сам орудия казались мельче и приземистее. На меньших по диаметру колёсах Ганин даже разглядел резиновые шины, а щит был слегка отклонён назад, да ещё подогнут с боков, давая расчёту явно лучшую защиту от осколков и пулемётных очередей.
   Но всё это отложилось где-то в глубине сознания. Думал в этот момент капитан совсем о другом: о том, что до залпа оставались считанные мгновения.
   - Вперёд! Дави, Семён! Дави!...
   Василий ещё успел дать очередь из пулемёта, вздыбившую земляные фонтанчики вокруг орудия. Охватившее капитаном лихорадочное чувство невозможно было описать словами. Точно не было страха, потому что изменить что-либо уже было невозможно. С такой дистанции промахиваются только чудом. Сейчас всё решала быстрота. Кто будет первым: японские артиллеристы или мчащийся прямо на пушку советский танк?
   В последнее мгновение нервы у самураев не выдержали. Фигурки в бледно-зелёных мундирах прыснули в разные стороны от пушки. Танк с ходу ударил орудие и смял его, словно картонную модель. Экипаж сильно тряхнуло.
   - Семён, живой? - крикнул Василий в переговорное устройство.
   - Порядок, товарищ капитан! - с весёлой злостью в голосе ответил водитель. - Дали прикурить самураям.
   БТ, сбавив ход, отъезжал в сторону. В перископе маячила голая вершина атакуемой сопки.
   - Давай короткую.
   Надо было осмотреться, понять, что происходит вокруг.
   Почти сразу же Василий увидел застывший БТ с номером двести восемь на башне. Японскую пушку танк лейтенанта Шокина раздавил, но при этом, похоже, заклинил себе ходовую часть. Ладно, если ребята прорвутся, то Сухарев вытащит танк и отбуксирует на ГЭП. Из дула кормового пулемёта вырывались язычки пламени: танк вёл огонь короткими очередями.
   Ганин приналёг на ручку поворотника, и башня стала медленно поворачиваться налево. В перископе сначала проплыли сначала распростертые тела японских артиллеристов с кровавыми пятнами на зелёных мундирах, потом лысая вершина сопки, затем изрытый снарядами склон и, наконец, подножие, у которого в организованном беспорядке стояли танки его роты. Между ними мелькали фигурки пехотинцев, под прикрытием танкового огня короткими перебежками приближавшихся к траншеям. Василий успел обрадоваться быстрой победе, как вдруг в объективе появился столб густого дыма. Один из танков был объят коптящим пламенем, развороченная броня торчала во все стороны стальными лохмотьями, а сорванная башня валялась в нескольких шагах в стороне. Оставалось только надеяться, что экипаж успел покинуть машину прежде, чем взорвался боекомплект.
   Капитан перегнулся к смотровой щели в правой стене башни, чтобы не пропустить возможную контратаку. Но, похоже, контратаковать было некому. В триплекс он увидел только голую равнину Больших Песков.
   - Глуши мотор! - крикнул Василий водителю и потянулся к наушникам.
   - Киев, я двести шестнадцатый. Приём!
   - Киев слушает, приём, - прошелестело в ответ сквозь треск эфира.
   - Задача выполнена, приём. Есть потери. Одна машина потеряна, ещё одна повреждена. Как поняли, приём.
   - Я Киев, понял вас хорошо. Пехота заняла позицию?
   Ганин на мгновение снова приник к перископу.
   - Я двести шестнадцатый. Пехота занимает позицию. Приём.
   - Двести шестнадцатый, слушать приказ. Отвести машины, сосредоточиться позади высоты. В случае контратаки противника - поддержать пехоту огнём, не допустить отступления. Буду у вас через полчаса. Как поняли?
   - Я двести шестнадцатый. Приказ понял. Выполняю.
  
   Через полчаса к высоте добрался новенький штабной бронеавтомобиль БА-20М, внешне отличавшийся от базовой модели конической башней и штыревой антенной для рации 71-ТК-3. К этому времени пехотинцы уже успели окопаться на гребне сопки и отконвоировать в тыл пленных, танкисты - отрыть небольшие капониры для машин у её подножья, а сам Василий - прийти в себя после лихой атаки на батарею и вспомнить, как водил Машу смотреть на панораму "Бородинская битва".
   При приближении машины Ганин сразу построил роту. И не ошибся: из броневика выбрался сам комбат.
   - Смирно! - скомандовал Василий и вскинул руку к виску. - Товарищ майор, вторая рота третьего батальона к бою готова.
   - Вольно! - козырнул Клементьев.
   - Вольно!
   Командир батальона мотнул головой в сторону уже потухшего танка:
   - Ребята живы?
   Ганин грустно вздохнул.
   - Какое там. Все погибли. Сразу.
   - Кто?
   - Экипаж лейтенанта Бурова.
   Так и не успел Фефелов стать коммунистом...
   - Что с подбитым танком?
   - Отправлен на ГЭП, товарищ майор.
   - А это что? Трофеи? - Клементьев кинул на расставленное в ряд перед окопами японское оружие.
   - Так точно.
   Трофеи стоили того, чтобы ими похвалиться. Прежде всего - 37-миллиметровая лёгкая пушка на трёхногом станке, та самая, что вела огонь прямо со склона сопки. Японцы использовали их без щита, поэтому заметить замаскированное орудие до того, как оно начинало вести огонь, было практически невозможно. Но после того как пушка себя обнаруживала, расправлялись с ней быстро, ведь её расчёт был совершенно не защищён от осколков и пулемётных очередей. Вот и в этот раз достаточно было снаряду артиллерийского БТ-7А разорваться неподалёку - и огневая точка замолчала, при том, что само орудие досталось победителям в полной целости и сохранности.
   Кроме пушки на обозрение выложили два 20-миллиметровых противотанковый ружья, приклады которых напоминали сильно изогнутый велосипедный руль и четыре 6,5-миллиметровых ручных пулемёта с характерными ребристыми радиаторами на дульных кожухах. Более мелким стрелковым оружием хвастаться казалось не солидно.
   - Молодцы, товарищи танкисты!
   В ответ, как и положено, прозвучало дружное:
   - Служим трудовому народу!
   - Товарищи красноармейцы! Под мощными ударами наших доблестных частей и соединений враг несёт тяжелые потери и неуклонно отступает. Наша задача - бить врага ещё лучше, ещё сильнее. Так, чтобы он непросто отступал, а бежал. Так бежал, чтобы только пятки сверкали.
   Клементьев выдержал паузу, чтобы дать танкистам посмеяться над шуткой, а потом закончил.
   - Главное - не давать самураям передышки. Не давать закрепиться, окопаться, пристреляться. Враг будет использовать каждую возможность, чтобы нанести нам потери. Сегодня в бою мы потеряли экипаж лейтенанта Бурова. Я вместе с вами скорблю об их гибели. Но они отдали свои жизни не напрасно, они отдали ради скорейшего освобождения Монголии от японских захватчиков. Так поклянёмся их памятью, что довершим начатое дело и выметем самураев с этой земли железной метлой. Будем драться так, чтобы враги ответили нам за их смерть по полной программе. Будем уничтожать их до тех пор, пока последний самурай не поднимет руки или не уберётся за границу! Ясна задача?
   - Так точно, товарищ майор.
   Уставное обращение вся рота произнесла в едином порыве, словно один человек. Сейчас их не надо было агитировать - танкисты сами рвались в бой.
   - Вольно, товарищи. Разойдись.
   - Разойдись! - продублировал команду Ганин.
   - Идёмте со мной, товарищ капитан.
   Неспешно направляясь к броневику, Клементьев объяснял ротному новую задачу:
   - Оборона японцев практически прорвана. Враг спешно отступает в направлении на северо-запад. Наша задача - не дать ему оторваться и закрепиться на новом рубеже обороны. По всей видимости, самураи постараются создать единый фронт на внутренней границе Малых Песков, этому необходимо помешать. Поэтому командир бригады приказал организовать преследование отступающего противника, рассечь фронт на части, эти части окружить и уничтожить.
   Майор глянул на часы.
   - Приказываю вам в четырнадцать ноль-ноль ротной колонной начать движение на север. При обнаружении небольших отрядов противника - атаковать и уничтожить. При столкновении с крупными силами - атаковать, завязать бой, доложить в штаб батальона. Установите радиосвязь с остальными ротами, а так же с разведбатом бригады. Позывной капитана Борисенко - "Клён". Всё ясно?
   - Так точно.
   Они уже стояли возле броневика.
   - Конечная цель движения - северная граница Больших Песков. Если выйдите к ней - остановится и доложить.
   - Товарищ майор, топливо на пределе.
   Комбат усмехнулся.
   - У тебя ещё почти полтора часа до начала марша. Сейчас должны подойти заправщики и полевые кухни. Война - войной, обед по расписанию. Ну а после обеда - вперёд, капитан!
  

Мюнхен. 21 августа 1939 года. Понедельник.

   Позади остались ковровые дорожки у трапов самолётов, военные оркестры, исполнявшие государственные гимны, парады почётных караулов. В прошлом, пусть и совсем недавнем, проезд на автомобилях по людным улицам Мюнхена. Отсверкали магниевые фотовспышки фотографов. Отбушевала толпа журналистов, жадно ловивших каждое слово, чтобы потом спешно телеграфировать в свои редакции сенсационные подробности о встрече лидеров ведущих европейских стран.
   Теперь эти лидеры остались одни. Восемь человек, от которых зависела судьба мира, собрались в гостиной старинного Хофбурга, принадлежавшего когда-то баварским королям. Восемь человек, и ещё четыре переводчика, к которым государственные мужи привыкли, словно к необходимым атрибутам власти и уже не воспринимали их, как живых людей. Восемь человек: премьер-министр Великобритании Нэвилл Чемберлен и его министр иностранных дел Эдуард Вуд, лорд Галифакс, премьер-министр Франции Даладье и министр иностранных дел Жорж Боннэ, Муссолини и граф Чиано от Италии, рейхсминистр иностранных дел Франц фон Папен. И он, Адольф Гитлер, фюрер германской нации. Человек, который обязан превратить эту встречу в триумф германской силы и воли.
   Взгляд Гитлера упал на солнечные блики на натёртом и навощенном до блеска паркете. Солнце щедро заливало гостиную своими лучами через широкие окна. Свет новый эры, свет зари, всходящей над великой Германией.
   - По традиции на таких встречах председательствует принимающая сторона, - произнёс фюрер, - однако, я бы хотел, чтобы нашу сегодняшнюю встречу вёл человек, который приложил огромные усилия, чтобы собрать здесь всех нас. Без его воли и усилий эта встреча была бы невозможной. Я прошу председательствовать дуче Италии, Его Превосходительство Бенитто Муссолини.
   - Разумеется, - тотчас согласился Даладье.
   - Конечно, - кивнул Чемберлен.
   Тучный Муссолини в знак благодарности склонил бритую голову.
   - Прежде всего, господа, позвольте мне поблагодарить всех вас, за проявленное понимание и добрую волю. Наша встреча означает нашу твёрдую решимость сделать всё от нас зависящее для предотвращения войны и торжества дела мира. Нужно прямо сказать, что Европа стоит на пороге войны и наш общий долг, долг ответственных правителей, не позволить этой войне начаться.
   - Правительство Её Величества твёрдо привержено делу мира и прикладывает все усилия для его поддержания, - негромко заметил Чемберлен.
   - Я уверен в том, что все собравшиеся здесь желают Европе мира и процветания. Но пришел момент, когда этого уже недостаточно. Мы должны объединить наши усилия и предпринять конкретные действия - только так мы сможем остановить сползание мира в пучину новой большой войны. Все мы помним, какой трагедией стала Великая Мировая война, и никто из нас не желает её повторения. Однако, есть объективная сила, которая толкает Европу в пожар войны. Эта сила - Версальская система в её сегодняшнем виде.
   Муссолини прервался, чтобы передохнуть. Украдкой глянул на Гитлера. Фюрер сидел неподвижно, словно погруженный в какие-то свои мысли. Его глаза бессмысленно блуждали по залу, словно больше всего на свете сейчас рейхсканцлера интересовал интерьер этой гостиной и он стремился запомнить каждую мельчайшую деталь.
   - Мы категорически не согласны поднимать вопрос об отмене Версальской системы, - заявил Даладье. - Это бы означало пересмотр итогов Великой войны, на что Франция никогда не пойдёт. Возможно лишь обсуждение отдельных поправок и изменений.
   Гитлер промолчал и на этот раз, предавшись созерцанию огромной хрустальной люстры. Муссолини перевёл взгляд на фон Папена, тот нервно поёрзывал в своём кресле. Глядя на бледное лицо министра, дуче почувствовал, что боится молчания фюрера больше, чем вспышки его гнева. Бросься сейчас Гитлер обличать Версальский договор - это было бы понятно. Но он молчал, и за этим безмолвием скрывалась опасность - непонятная, непредсказуемая, а потому особенно пугающая.
   - Мы собрались не для того, чтобы обсуждать Версальский договор. Тем более - не для того, чтобы его исправлять или отменять, - дипломатично заявил Муссолини. - Я имел честь предложить эту встречу для решения конкретного вопроса, который сейчас, без сомнений, является наиболее острым с точки зрения военной опасности в Европе. Если ведущие державы смогут найти взаимоприемлемое решение и рекомендовать его всем заинтересованным сторонам, то это, несомненно, будет большим вкладом в поддержание мира на континенте.
   - Я согласен с господином премьер-министром, - кивнул Чемберлен. - Политика умиротворения, которую проводит наше правительство, преследует цель решить конкретные спорные вопросы, не подвергая сомнению основные принципы. Версальской системе почти двадцать лет, естественно, что отдельные её положения нуждаются в уточнениях и улучшениях. Это жизнь.
   - В таком случае, я предлагаю перейти к обсуждению конкретных способов разрешения ситуации вокруг Данцига, - ободрённый поддержкой, Муссолини почувствовал себя гораздо увереннее. В конце концов, дуче был уверен, что войны не хотел никто. Гитлер не раз говорил ему, что война с Англией для Германии гибельна. Франция насквозь пропитана духом пацифизма. Воевать там готовы разве что уроженцы колоний, но этим головорезам, конечно, не сдержать натиска кадровых европейских дивизий. Англия... Старый бульдог, конечно, способен показать зубы, но долгие годы беспечной мирной жизни привели к тому, что они изрядно затупились. Англичанам нужна хотя бы пара лет, чтобы привести свои сухопутные войска в состояние, пригодное для современной войны. Ну а боеспособность Италии дуче знал лучше остальных. Война с Албанией стала победоносной только благодаря фантастической слабости тамошних вооруженных сил. После неё о своей давней идее: доминировать на Балканах, Муссолини сейчас предпочитал на публике не упоминать. Не было уверенности в победе в войне с Югославией или Грецией даже один на один, не говоря уж о том, что на помощь каждой из этих стран могли бы прийти далеко не номинальные союзники.
   - Мне известно, что статус "вольного города", которым был наделён Данциг в Версале, имеет на побережье Балтийского моря богатые традиции, но для нашего времени, похоже, он устарел. Лига Наций, увы, показала свою полную неспособность контролировать ситуацию. Последние события требуют решительного пересмотра этого статуса, в противном случае конфликт, возможно, на некоторое время утихнет, но потом непременно вспыхнет с новой силой. Поэтому я предлагаю взять за основу решения этой проблемы так называемые "Данцигские пункты", точнее, два первых из них. Полагаю, что вопрос продления германо-польского договора является внутренним делом этих стран и не должен рассматриваться на нашей сегодняшней встрече.
   Муссолини не стал напоминать, что первый пункт предполагал передачу Данцига в состав Рейха, а второй - прокладку через "Польский коридор" экстерриториальной автострады и экстерриториальной четырёхколейной железной дороги, соединяющих Восточную Пруссию с остальной Германией и так же принадлежащих Рейху. Эти инициативы были всем собравшимся отлично известны.
   - По поводу договора - полностью согласен, - поддержал Даладье. - Что же касается первых двух пунктов.
   Он обменялся короткими взглядами со своим министром иностранных дел.
   - Что же касается первых двух пунктов, то их можно принять за основу решения, - продолжил Боннэ. - Однако, мы считаем, что со стороны Германии должна быть проявлена готовность к компромиссу. В частности, статус Данцига в составе Рейха должен отличаться от других его гау. Это мог бы быть, например, тот же статус вольного города с соблюдением особых прав польского населения.
   - Все предложения на этот счёт необходимо тщательно рассмотреть и обсудить, но сначала мы должны определиться с основой для поиска компромисса, - упорно гнул своё Муссолини. - Правительство Франции не возражает против взятия за основу "пунктов", я правильно понимаю.
   - Совершенно правильно, - подтвердил Боннэ.
   - Тогда мы можем считать, что возражений против этого нет? - взгляд дуче обратился на Чемберлена. Муссолини был абсолютно уверен, что сейчас сё зависит от слова английского премьера, но совершенно неожиданно вмешался Гитлер.
   - У германской стороны есть иное предложение по основам урегулирования данцигского кризиса. Мы подготовили проект, и сейчас господин рейхсминистр раздаст его всем участникам переговоров. Для удобства проект переведён на родные языки всех делегаций.
   Муссолини беспомощно посмотрел на фюрера, лицо Гитлера казалось холодной непроницаемой маской. Фон Папен заметно дрожащими руками раздавал листки с текстом немецких предложений. Дуче взял бумагу и почти сразу понял, что переговоры можно считать сорванными. Не могло такого случиться, чтобы Франция и Великобритания согласились с планами фюрера. Ведь это означало, по сути, сдачу Польши, а значит и фактическую сдачу позиций в Европе. С теми, кто предаёт своего союзника на расправу врагу, в альянс не вступают.
   И всё-таки Муссолини заставил себя внимательно прочесть текст от начала и до конца, выискивая возможности для хоть каких-то компромиссов.
  

ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО УРЕГУЛИРОВАНИЮ
ПРОБЛЕМЫ ДАНЦИГСКОГО КОРИДОРА
И ВОПРОСА О НЕМЕЦКОМ
МЕНЬШИНСТВЕ В ПОЛЬШЕ

   Ситуация в отношениях между германским рейхом и Польшей в настоящее время такова, что любой дальнейший инцидент может привести к конфликту занявших с обеих сторон позиции вооруженных сил. Любое мирное урегулирование должно быть устроено так, чтобы ставшие причиной этого положения события не могли повториться еще раз и вследствие этого не только Восток Европы, но и другие районы не оказались в одинаковом напряжении.
   Причины такого развития заключаются:
   1) в неприемлемой линии границ, установленных Версальским договором,
   2) в неприемлемом обращении с меньшинством в отделенных районах.
   Поэтому германское имперское правительство в этих предложениях исходит из мысли найти окончательное решение, которое устранит невозможную ситуацию с линией границ, гарантирует обеим частям их жизненно важные связующие дороги, устранит -- насколько возможно -- проблему меньшинств, а если это невозможно, сносно решит судьбу меньшинств надежным гарантированием их прав.
   Германское имперское правительство убеждено, что при этом необходимо установить экономический и физический ущерб, причиненный с 1918 г., и возместить его в полном объеме. Само собой разумеется, оно рассматривает это обязательным для обеих сторон.
   Из этих соображений вытекают следующие практические предложения:
   1. Вольный город Данциг на основе своего чисто немецкого характера и единодушной воли его населения незамедлительно возвращается в состав германского рейха,
   2. Район так называемого коридора, простирающийся от Балтийского моря до линии Мариенвердер -- Грауденц -- Кульм -- Бромберг (включая эти города) и далее несколько западнее до Шёнланке, будет сам решать вопрос о своей принадлежности к Германии или к Польше.
   3. Для этой цели в этой области будет проведено голосование.
   Правом голоса обладают все немцы, проживавшие в этом районе на 1 января 1918 г. или родившиеся там до этого числа, и равным образом проживавшие на этот день в этом районе или родившиеся там до этого числа поляки, кашубы и т. д. Изгнанные из этого района немцы возвращаются для участия в голосовании. Для обеспечения объективного голосования и гарантирования необходимой для этого обширной подготовительной работы упомянутый район будет аналогично Саарской области подчинен немедленно образующейся международной комиссии, которая будет образована четырьмя великими державами -- Италией, Советским Союзом, Францией и Англией. Эта комиссия будет осуществлять все суверенные права в данном районе. С этой целью польские вооруженные силы, польская полиция и польская администрация должны в кратчайшие оговоренные сроки покинуть данный район.
   Из этого района исключается польский порт Гдинген, являющийся принципиально польской суверенной территорией, так как он территориально ограничивается польским поселением. Более точные границы этого польского портового города должны быть определены между Германией и Польшей и в случае необходимости зафиксированы международным третейским судом.
   4. Поскольку для проведения необходимой обширной работы по обеспечению справедливого голосования требуется время, такое голосование не будет проводиться до истечения 12 месяцев.
   5. Чтобы в течение этого времени гарантировать неограниченную связь Германии с Восточной Пруссией, а Польше -- с морем, определены шоссейные и железные дороги, по которым будет осуществляться транзитное движение. При этом должны взиматься только те налоги, которые необходимы для сохранения транспортных путей, а также для осуществления транспортировки.
   6. Вопрос о принадлежности района решается простым большинством поданных голосов.
   7. Чтобы после проведенного голосования -- независимо от его исхода -- гарантировать безопасность свободного сообщения Германии с ее провинцией Данциг -- Восточная Пруссия и Польше ее связь с морем, Германии, если плебисцитная территория отойдет к Польше, будет предоставлена экстерриториальная транспортная зона в направлении Бютов -- Данциг и Диршау для прокладки имперской автострады, а также четырехколейной железнодорожной линии. Строительство шоссе и железной дороги будет проведено таким образом, чтобы ими не затрагивались польские коммуникации, иными словами, чтобы они проходили над или под ними. Ширина этой зоны определена в 1 км и является германской суверенной территорией.
   8. Если голосование завершится в пользу Германии, Польша для свободного и неограниченного сообщения со своим портом Гдингеном получит такие же права на шоссейное и железнодорожное сообщение, какие бы полагались Германии.
   9. В случае возвращения коридора германской империи она заявляет о своей готовности провести обмен населения с Польшей в соответствующем коридору размере.
   10. Желаемые Польшей особые права в порту Данцига будут обговорены вместе с равными правами Германии в порту Гдингена на паритетных началах.
   11. Чтобы устранить в этом районе любое чувство угрозы для обеих сторон, Данциг и Гдинген получат характер чисто торговых городов, иными словами, без военных сооружений и военных укреплений.
   12. Полуостров Хела, который в соответствии с голосованием отойдет либо к Польше, либо к Германии, в любом случае должен быть также демилитаризован.
   13. Поскольку германское имперское правительство заявит самый решительный протест против обращения в Польше с меньшинствами и польское правительство со своей стороны считает необходимым заявить протест Германии, обе стороны заявляют о своем согласии с тем, что эти протесты будут представлены международной следственной комиссии, заданием которой будет расследование всех протестов об экономическом и физическом ущербе, а также иных террористических актов. Германия и Польша обязуются устранить весь экономический и иной ущерб, причиненный с 1918 г. меньшинствам обеих сторон, и отменить полностью отчуждение собственности или выплатить компенсацию пострадавшим за это и иное вмешательство в экономическую жизнь.
   14. Для устранения у остающихся в Польше немцев, а также у поляков, остающихся в Германии, чувства международной бесправности и предоставления им прежде всего гарантии того, что они не будут привлечены к действиям и оказанию услуг, несовместимым с их национальными чувствами, Германия и Польша договорились о гарантировании прав меньшинств обеих сторон посредством подробнейших и обязывающих договоренностей, с тем чтобы гарантировать этим меньшинствам сохранение, свободное развитие и деятельность их народности и, в частности, позволить им с этой целью организационные меры, которые они считают необходимыми. Обе стороны обязуются не привлекать представителей меньшинств к военной службе.
   15. В случае достижения договоренности на основе этих предложений Германия и Польша заявляют о своей готовности предписать и провести незамедлительную демобилизацию своих вооруженных сил.
   16. Германия и Польша совместно договорятся о других, необходимых для ускорения вышеупомянутых договоренностей мероприятиях.
  
   - Это просто невозможно, - нарушил молчание Галифакс. - Это циничное попрание прав народа Польши. Великобритания не может даже обсуждать подобные проекты.
   - По этому договору поляки получит больше, чем сегодня имеет немецкий народ, - жестко парировал Гитлер. - Если вы называете это циничным попранием прав, то как тогда называть то, что вы сотворили двадцать лет назад в Версале с немецким народом?
   - Я бы хотел заметить, - попытался хоть немного сгладить ситуацию Чиано, - что "данцигские пункты" были предложены именно Рейхом. Вне всяких сомнений, они являются более конструктивной платформой для переговоров. Я думаю, господин Рейхсканцлер не сможет называть неприемлемой инициативу своего правительства, тем более что в своей речи не далее как двадцать первого марта этого года он подтвердил желание своей страны добиваться их воплощения в жизнь.
   - В марте эти предложения Рейх устраивали, но сегодня - уже нет. Мы выдвинули их год назад, но с тех пор со стороны Польши не было сделано ни малейших попыток серьёзно их обсудить. Переговоры польской стороной затягивались и превращались в фарс. Великобритания и Франция так же не сделали ничего, чтобы эти предложения были приняты. Как фюрер нации я не могу позволить такого отношения к нуждам немецкого народа. Поэтому сегодня наши требования стали более жесткими, и мы категорически не согласны рассматривать прежний вариант.
   - Боюсь, что в таком случае наша встреча заходит в тупик, - развел руками Даладье. - Франция так же не согласна обсуждать этот проект. Мне кажется, что господин Рейхсканцлер совершает большую ошибку. Путь уступок и компромиссов мог бы вернуть Данциг в состав Германии. Требуя Померанию, Германия не получит ни её, ни Данцига.
   - Ошибку совершаю не я, а вы. Год назад мы просили справедливости в отношении Данцига - нас не захотели слушать. Сегодня мы требуем справедливого решения проблем Данцига и Померании - вы не хотите это обсуждать. Рейху ничего не остаётся, как восстановить справедливость силой немецкого оружия, но это решение коснётся не только Померании и Данцига, но и Силезии. Вы толкаете Германию начать войну с Польшей, вы не оставляете нам выбора.
   - Господин Рейхсканцлер Франция и Великобритания не будут безучастно смотреть на вторжение вооруженных сил Рейха в Польшу, - подался вперёд Чемберлен. - Если вы осмелитесь на такой шаг, правительство Его Величества будет вынуждено объявить Германии войну.
   - Вы попытаетесь вторгнуться на территорию Рейха? - спросил Гитлер, глядя в упор на премьер-министра.
   В памяти Чемберлена пронесся произошедший несколько дней назад разговор с Болдуином. Премьер решил проконсультироваться у своего предшественника в связи с получением предложения Муссолини о проведении мирной конференции. Болдуин с жаром одобрил эту идею. Он долго говорил о неподготовленности Великобритании к большой войне, о нехватке современных вооружений, об отсталости в организации армии, о катастрофической слабости противовоздушной обороны. И закончил свой горячий монолог такими словами: "Вы должны избежать войны ценой любого унижения. Если начнется война и все эти дефекты обнаружатся, то возмущенная публика просто повесит нас с Вами на фонарных столбах".
   Чемберлен устало прикрыл лицо рукой, откинулся на спинку кресла и глухо повторил:
   - Если Германия нападёт на Польшу, то Великобритания вынуждена будет объявить ей войну.
   Гитлер, чуткий ко всякого рода эмоциям, понял происходящее однозначно: англичане не хотят воевать за Польшу. Гарантии, громогласно данные Лондоном Варшаве, в Соединённом Королевстве многими рассматривались как ужасная ошибка. Кто-то из политиков хлёстко выразился в том смысле, что правительство имело глупость передвинуть границу Империи на Вислу. Конечно, Чемберлен рассчитывал на силу слова, но сейчас Гитлера могло остановить только реальная угроза большой войны. А к ней, судя по происходящему, англичане были совсем не готовы.
   - Немецкий народ не боится войны! - патетически воскликнул фюрер. - Нация едина и её воля сильна как никогда. Мы готовы положить конец позорному угнетению наших братьев на исконно германских территориях Померании и Силезии. Даже сейчас мы открыты к переговорам и готовы пойти на определённые уступки. Но никакого диктата Германия не потерпит. Если нам не дадут то, что принадлежит нам по праву, мы возьмём это сами!
   Пот с бритой головы Муссолини, наверное, можно было собирать в миску. Тем не менее, дуче, пусть и из последних сил, но всё-таки удерживал себя в руках. Потому что иначе - война, которая для Италии станет гибельной. Не известно, что там произойдёт с Англией, Франции или Рейхом, но Италии с её слабой армией - войны не пережить. А если погибнет Италия, то что будет с её лидером? Глупый вопрос, ответ на который более чем понятен.
   - Позвольте напомнить вам, господа, что мы собрались сюда для того, чтобы искать возможности для мирного решения проблемы, а не повод для начала войны. Наша встреча показала, что пропасть между позициями сторон намного больше, чем казалась нам ранее. Однако, я бы не торопился объявлять её непреодолимой.
   - Ваша приверженность делу мира, дуче, достойна уважения и восхищения, но хотел бы узнать, какие конкретно способы преодоления пропасти вы можете предложить, - желчно заметил Даладье.
   - У меня сейчас нет никаких конкретных предложений. Думаю, фюрер не откажется засвидетельствовать, что его инициатива стала для меня таким же сюрпризом, как и для английской и французской делегаций.
   - Рейх - суверенное государство и не обсуждает свои внешнеполитические акции с иностранными правительствами, - отрывисто бросил Гитлер.
   - Поэтому я считаю, что нам нужно время, чтобы оценить сложившуюся ситуацию и наметить новые пути выхода из кризиса. Ни в коем случае не нужно сжигать за собой мосты. Считаю, что мы должны принять коммюнике, в котором указать на сложность проблемы и наше стремление найти для неё мирное решение. Делать наши разногласия достоянием для прессы я считаю ненужным. Надеюсь, по этому вопросу у фюрера нет особого мнения?
   - Наши предложения направлены на исключительно мирное решение проблемы Данцига и Померании, - подчёркнуто спокойно ответил Гитлер. - Германская сторона готова подписать предложенное коммюнике и не афишировать возникшие разногласия. В то же время мы намерены в самое ближайшее время ознакомить с этими предложениями польское правительство и не можем нести ответственность за его последующие действия.
   - Я думаю, взвешенная реакция правительства Польши в наших общих интересах, - Муссолини испытующе посмотрел на представителей сначала английской, а потом и французской делегации.
   - Безусловно, мы порекомендуем господину Беку не делать резких заявлений, - пообещал Боннэ. - Но только в том случае, если он посчитает нужным согласовать с нами свою реакцию. Польша - суверенная страна. А предварять своими комментариями и рекомендациями такого рода инициативы французское правительство вряд ли сочтёт возможным.
   - Английское правительство придерживается аналогичной точки зрения, - добавил Галифакс, предварительно обменявшись короткими взглядами с Чемберленом.
   Муссолини прекрасно понимал, что министрами иностранных дел движет нежелание брать на себя ответственность, но ничего не мог с этим поделать.
   - В таком случае, мне остаётся только сказать, что Италия и впредь намерена делать всё от неё зависящее для предотвращения военной угрозы. В случае изменения обстановки мы готовы предоставить нашу территорию для проведения встречи между заинтересованными сторонами в любом формате. А сейчас предлагаю утвердить форму коммюнике...
  

21 августа 1939 года

Господину И. В. Сталину

Москва

  
   1. Напряжение между Германией и Польшей сделалось нестерпимым. Польское поведение по отношению к великой державе таково, что кризис может разразиться со дня на день. Германия, во всяком случае, исполнена решимости отныне всеми средствами ограждать свои интересы против этих притязаний.
   2. Я считаю, что при наличии намерения обоих государств вступить в новые отношения друг к другу является целесообразным не терять времени. Поэтому я предлагаю Вам принять моего министра иностранных дел во вторник, 22 августа, но не позднее среды, 23 августа. Министр иностранных дел имеет всеобъемлющие и неограниченные полномочия, чтобы составить и подписать все необходимые соглашения. Более продолжительное пребывание министра иностранных дел в Москве, чем один день или максимально два дня, невозможно ввиду международного положения.
   3. Дополнительный протокол, желаемый правительством СССР, по моему убеждению, может быть, по существу, выяснен в кратчайший срок, если ответственному государственному деятелю Германии будет предоставлена возможность вести об этом переговоры в Москве лично. Иначе германское правительство не представляет себе, каким образом этот дополнительный протокол может быть выяснен и составлен в короткий срок.
   Я был бы рад получить от Вас скорый ответ.

Адольф Гитлер

  

21 августа 1939 года
Рейхсканцлеру Германии господину А. Гитлеру

   Благодарю за письмо.
   Советское правительство поручило мне сообщить Вам, что оно согласно на приезд в Москву г. фон Папена 23 августа.
   Надеюсь, что новые германо-советские соглашения станут важным шагом к дальнейшему улучшению политических отношений между нашими странами.

И. Сталин

  

Северное море. 21 августа 1939 года. Понедельник.

Борт тяжелого крейсера "Адмирал граф Шпее"

21.08.1939

23.45

  
   Итак, сегодня с вечерним приливом корабль вышел из Вильгемсгафена.
   Наша задача заключается в том, чтобы скрытно проникнуть в Южную Атлантику и там ждать дальнейших указаний командования. Погода не благоприятствует: ясная и тихая ночь. Командуй я торговым судном или пассажирским лайнером - я бы молил Господа Иисуса о такой погоде, но сейчас все мои мечты о тучах и лёгком шторме. Увы, прогнозы метеорологической службы ничего хорошего не обещают. Приходится ограничиться усилением постов наблюдения и внимательным слежением за радаром.
   Я не слишком доверяю этой новинке. Возможно, за ней будущее, но пока что на наш FuMo-22 положиться нельзя: сами техники признают, что самолёт или торпедный катер он заметить не в состоянии. Что касается более крупных целей, то его номинальные технические характеристики таковы: дальность обнаружения 7-8 миль, точность по углу - 5 градусов. Нет уж, в такую погоду добрый цейсовский бинокль с просветлённой оптикой - намного надёжнее. Кроме того, я отдал приказ с рассветом поднять в небо разведывательный самолёт. Незадолго до выхода в море наши штатные He-60 сменили на новейшие Ar-196. Пока что я не имел возможность толком наблюдать их в действии, но паспортные технические характеристики впечатляют. Скорость увеличилась более чем на сто километров в час, на два километра выше максимальная высота. Что ещё очень важно, самолёт вооружен двумя крыльевыми пушками и двумя пулемётами, так что может постоять за себя при встрече один на один с британским истребителем.
   И всё-таки я предпочел бы никого не встречать на своём пути, даже простую рыбачью шхуну, не говоря уж про английские боевые корабли. Я не питаю иллюзий насчёт того, что будет дальше. Грядет война между Фатерляндом и Великобританией. Мой корабль был изначально задуман как рейдер, способный на длительное автономное плавание. Именно эту роль ему и придётся сыграть в надвигающейся войне. Ещё месяц назад генерал-адмирал Шнивинд представил мне капитана торгового корабля "Альтмарк", которому приказано стать нашим судном снабжения, и показал сам корабль. Сейчас это судно уже находится в одном из портов Нового Света и в случае необходимости выйдет в море под флагом одного из нейтральных государств. В моём сейфе лежит конверт с секретными кодами для связи - я должен буду вскрыть его только в случае получения соответствующего приказа.
   Да, война приближается, это несомненно. А наш флот пока что мало что может противопоставить вражеским силам. Проклятый Версаль лишил Германию военной мощи. И если армия и авиация восстановились от понесённого ущерба, то флот пока что далёк от того, каким он должен быть. Я горд тем, что мне доверено управлять одним из лучших кораблей Кригсмарине, в недавнем прошлом - флагманом флота, но прекрасно понимаю, что в бою один на один с новыми британскими линкорами шансов у нас нет. Разве что Господь явит чудо, и все британские снаряды полетят мимо, а наши - в цель. В этом все противоречие миссии рейдера: с одной стороны отвлечь на себя максимальные вражеские силы, с другой - избежать столкновения с ними, потому что оно несет практически неизбежную гибель.
   Почему-то всё время задаю себе вопрос: страшно ли мне? Нет, я не чувствую страха. Это какое-то другое чувство, смесь азарта и волнения. Проскочить мимо подавляюще превосходящих сил врага, нанести ему ущерб и вернуться назад - это щекочет нервы. Но всё-таки очень неприятно осознавать, что противопоставить англичанам нам сейчас почти нечего. Даже объединив в эскадру новейшие линкоры "Шарнхост" и "Гейзенау", три наших обрез-линкора и тяжелый крейсер "Адмирал Хиппер" мы не можем ввязаться в открытый бой с Гранд-Флит. Вот-вот должен вступить в строй тяжелый крейсер "Блюхер", но и он один ситуацию не исправит. Если бы война повременила хотя бы пару лет... С новыми линкорами, авианосцами и тяжелыми крейсерами мы, несомненно, смогли бы положить конец английскому владычеству на море. Пока же...
   Пока же в рейд уходит мой корабль, "броненосец" ( как ни странно, но официально он числится именно броненосцем ) "Адмирал граф Шпее". Англичане называют его "карманным линкором". Что ж я готов им доказать, что и маленькое оружие бывает смертоносным. Тем более что по боевым возможностям мой корабль - полноценный тяжелый крейсер. Не зря он долгое время был флагманом Кригсмарине. На мерной миле корабль развил скорость двадцать восемь с половиной узлов. А на максимальной скорости без форсировки ( она составляет двадцать шесть узлов ), он способен пройти 7900 миль. Многие линкоры сегодня экономичным ходом не способны покрыть такое расстояние без захода в порт. Наша же дальность в этом режиме - 18000 миль. С этой стороны для рейда мы полностью готовы.
   Шесть орудий главного калибра - 28 сантиметров ( на самом деле - 283 миллиметра - 11 дюймов, но об этом сейчас редко кто вспоминает ), позволяют смело вступать в бой не только с тяжелыми крейсерами, но и со старыми линкорами британцев и французов. Боезапас - 120 снарядов на орудие, 360 на башню. Каким бы тяжелым не был бой, он закончится раньше, чем снаряды.
   Кроме того, у нас есть восемь 15-сантиметровых орудий вспомогательного калибра, три модернизированных спаренных установки 10,5-см зенитных орудий ( ранее в них стояли 8,8-сантиметровые пушки ) и четыре спарки 3,7-сантиметровых зенитных автоматов. На корме расположены два четырёхтрубных торпедных аппарата, но я в своё время командовал миноносцем и с большим трудом представляю себе ситуацию, в которой они могли бы быть использованы.
   Я уверен в мореходных качествах своего корабля, я уверен в вооружении, я уверен и в его защите. Точные данные о ней хранятся в глубокой тайне. Скрыть толщину броневого пояса невозможно, когда в мае тридцать седьмого "Адмирал" побывал на параде в честь короля Георга VI на рейде Спидхэда, англичане могли убедиться, что пояс возвышаемся менее чем на метр над уровнем броневой палубы. Но во всех технических документах, имеющих пусть самые минимальные шансы попасть в руки врага, его толщина указана 80 миллиметров выше ватерлинии и 50 - ниже. И только самые секретные бумаги содержат правду: и там, и там толщина брони составляет 100 миллиметров. Кроме того, противоторпедная продольная переборка продлена до внешней обшивки двойного дна.
   Мы готовы к встрече с врагом и со своей судьбой. И всё-таки я надеюсь, что фюрер сможет избежать вступления Рейха в войну с Великобританией. Я верю в его политический гений. Он видит то, что не дано видеть другим. Он смог без единого выстрела объединить Германию и Австрию. Он помог удержать власть испанским соратникам. Он остановил нападения на Чехословакию и Литву. Он сможет вернуть Рейху изнывающий под польской властью Данциг. А если не сможет, значит, это за пределами человеческих сил.
   А если возвращение Данциг приведёт к конфликту с Великобританией, то я и моя команда готовы стать "доводом короля", к которому вынуждены будут прислушаться англичане. Но да убережет нас Господь Иисус от такого развития событий...
  

Гора Хамар-Даба. Монголия. 22 августа 1939 года. Вторник.

Штаб 1-й армейской группы РККА.

   Словно нарочно, забарахлил мотор "Форда" и сто двадцать километров пути от Тамцаг-Булака до командного пункта Жукова на горе Хамар-Дамба превратились в неприятную проблему. Другого легкового автомобиля, способного преодолеть монгольскую пустыню, в штабе Фронтовой группы не имелось: в СССР таких делать пока еще не научились. Лошадь не устраивала Штерна своей тихоходностью, да и после нескольких часов в седле по такой жаре какие уж дела. Намертво забудешь, ради чего выехал. А бронеавтомобиль... Разок командующий командарм проехал на бронеавтомобиле из роты охраны, после чего сразу вспомнил, как какого-то казачьего атамана, боровшегося за воссоединение Украины и России, поляки заживо зажарили в медном быке. Жара и духота в машине стояла невыносимая. Штерн с трудом себе представлял, как можно в таких условиях вести бой.
   В итоге пришлось остановить выбор на грузовике. Командарм сел в кабину, бойцы взвода охраны - в покрытый брезентом кузов. Выехали с утра, Хамар-Дамбы достигли перед обедом. Конечно, не в самом лучшем состоянии, но, по крайней мере, в рабочем.
   Вообще, Штерн старался сократить свои визиты к Жукову и отправлялся на передний край только в случае появления неотложных вопросов особой важности. Последним таким вопросом было начало августовского наступления. Убедившись, что замысел Жукова сработал и операция развивается по намеченному плану, Штерн вернулся к себе в Тамцаг-Булак с уверенностью, что в ближайшее время отправляться к Халхин-Голу ему не придётся. Но сейчас жизнь внесла в замыслы командарма свои коррективы.
   Штаб Жукова, как и полагалось штабу крупного соединения, ведущего активные боевые действия, напоминал пчелиный улей. Кипела напряженная и непонятная для постороннего глаза работа. Самого командующего Штерн не увидел, поэтом прошел к столу начальника штаба.
   - Здравия желаю, товарищ командарм второго ранга! - увидев пришедшего, вытянулся Богданов.
   - Здравствуйте, товарищ комбриг! - кивнул Штерн. - Где командующий?
   - У себя: завтракает. Доложить?
   - Не поздновато ли завтракает товарищ Жуков? Время обедать, - усмехнулся командарм.
   - Полчаса назад вернулся от Алексеенко. Выезжал ночью, смотрел ситуацию в Северной группе.
   - Ах, вот как? Тогда не надо пока докладывать, пусть отдохнёт немного. Введите меня в курс дела, товарищ комбриг. Как изменилась ситуация за ночь и первую половину дня?
   - Слушаюсь, товарищ командарм второго ранга!
   Карандаш Богданова заскользил по карте.
   - Южная группа полностью разорвала фронт врага на всём его протяжении от Нурен-Обо до Хулат-Улайн-Обо. Японские части беспорядочно отходят на север и северо-запад, оказывая разрозненное сопротивление. Согласно последнему докладу Потапова, бригада Мишулина, продвигаясь вдоль границы, встретила противника в пяти километрах к югу от реки Хайластын-Гол и завязала с ним бой. Восьмидесятый и сто двадцать седьмой стрелковые полк при поддержке шестой танковой бригады приступили к штурму резервного рубежа обороны противника на северной границе Больших Песков. В полосе действия восьмидесятого полка окружена крупная вражеская группировка. Двести девяносто третий стрелковый полк в обход Малых Песков выходит в тыл вражеской группировки, обороняющейся в районе высоты Зелёная.
   - Понятно. А что на севере?
   Богданов вздохнул.
   - На севере дело хуже. Ввод в бой ударной группы Алексеенко привёл к определенным успехам, но кардинально ситуацию пока что не переломил. Японцы по-прежнему удерживают ключевую высоту Палец. Командующий приказал девятой мотобронебригаде бригаде и четвёртому батальону шестой танковой бригады наступать на юг, в направлении Дальних Песков и дальше к Хайластын-Голу.
   - Что?
   Командарм, не веря своим глазам, уставился на карту. Короткая красная стрелка пролегал в узком горлышке между границей и высотой Палец и уходила в глубокий тыл 23-й пехотной дивизии врага.
   - Это же огромный риск. А если японцы перережут коридор? В окружении окажутся наши ударные части.
   - Риск есть, товарищ командарм, но он не очень большой. Во-первых, все силы врага стянуты на отражение наших ударов, им нечем перекрыть коридор. Во-вторых, после взятия высоты Палец мы будем полностью контролировать подходы к Дальним Пескам, и никакое окружение станет невозможно в принципе.
   - Вот именно, что после взятия. Вы штурмуете её уже третий день. Результатов нет. Зато есть потери. Большие?
   - Большие, товарищ командарм, - грустно ответил Богданов. -. Точные цифры потерь пока не подведены, но только убитыми за эти три дня боёв мы потеряли не менее тысячи человек. Безвозвратно уничтожено около шестидесяти единиц бронетехники, из них около сорока танков. Позавчера погиб в бою командир шестьсот первого стрелкового полка майор Судак
   - Тяжело даётся этот Палец...
   - Не то слово, товарищ командарм...
   - Вот что. Подготовьте к вечеру сводку по потерям за эти три дня боёв. Максимально полную. Убитые, раненые, бронетехника, артиллерия. И разверните её по группам.
   - Слушаюсь, товарищ командарм.
   - Товарищ комбриг...
   Возле стола возник капитан-связист с бумагой в руках.
   - Срочное сообщение из штаба комбрига Гусева: донесение воздушной разведки.
   - Давай сюда.
   Богданов углубился в чтение и по тому, как дрогнули пальцы, а лоб покрылся мелкими бисеринками пота, Штерн понял - случилось что-то неприятное.
   - Срочно доложите командующему! - вернул связисту бумагу начальник штаба.
   - Есть! - капитан развернулся, прищёлкнул каблуками и растворился в штабной суете. Богданов поднял взгляд на командующего фронтовой группой, Штерн заметил в его глазах тщательно скрываемую тревогу.
   - Воздушной разведкой замечены японские войска, выдвигающиеся из района Хайлара в направлении боевых действий, - убитым голосом произнёс комбриг.
   - Далеко? Много?
   - Примерно сто пятьдесят километров от границы. Численностью до батальона.
   - Конница?
   - Нет, пехота.
   - Зашевелились, гады, - скрипнул зубами Штерн. - Только этого ещё не хватало.
   Богданов молча склонился над картой и в правом нижнем углу синим карандашом нарисовал овал - вражеский резерв, после чего меланхолично принялся его штриховать.
   Жуков ворвался на КП стремительным снарядом. Лишь на мгновение замер, заметив Штерна. Недовольно сверкнул глазам:
   - Здравия желаю, товарищ командарм второго ранга! Почему не доложили о прибытии командующего фронтовой группой, товарищ комбриг?
   - Я только вошел, прямо перед вами, Георгий Константинович, - успокоил его Штерн. - Приехал, чтобы обсудить важный вопрос, но вижу, обстановка ухудшилась.
   - Разберёмся, - отрывисто бросил Жуков. - Товарищ комбриг, свяжитесь с Гусевым. Пусть проведёт более детальную разведку. Уточнить силы врага, направление и скорость движения.
   - Есть! - козырнул Богданов.
   А Жуков и сам был уже возле связистов.
   - Штаб Потапова. Срочно!
   - Полковник Потапов на связи, товарищ командующий, - буквально через минуту откликнулся старший лейтенант, протягивая Жукову трубку.
   - Михаил Иванович? Жуков говорит. Срочно свяжись с Галаниным и выясни, сколько он там собирается возиться с ликвидацией окруженной группировки. Да. И сколько японцев он там по-настоящему окружил. Реально. Через четверть часа доложишь мне полную информацию. Действуй.
   Комкор вернул трубку связисту.
   - Что сбираетесь делать, Георгий Константинович? - негромко поинтересовался Штерн.
   - Думать нужно... Идёмте, Григорий Михайлович.
   Жуков проводил Штерна в отделённый от основного помещения командного пункта закуток-кабинет. Командиры присели к столу.
   - Что вы хотели мне сказать, товарищ Штерн?
   - Наступление затягивается, Георгий Константинович. Японцы отчаянно обороняются, цепляются за каждый бархан. Мы несём тяжелые потери, особенно на северном участке фронта. А теперь вот это сообщение о подходе резервов.
   Командарм поднялся с табурета, измерил кабинет нервными шагами. Жуков продолжал молча ждать. Пауза затягивалась, молчание становилось нестерпимым, и Штерн не выдержал:
   - Командование фронтовой группы рекомендует вам остановить наступление на флангах. Следует перегруппировать силы, после чего продолжить наступление с целью окружения японцев. Дня через два-три. А возможно даже, что продолжать его и не потребуется. Если высота Палец падёт, то контратаки станут бессмысленными, а положение выдвинутых к устью Хайластын-Гола частей противника - безнадёжным. Риппо - не дурак. Окружению и неизбежной гибели своих солдат он обязан предпочесть отступление. Полагаю, что самураи отойдут на территорию Манчжурии через долину Хайластын-Гола. Зачем им мешать? Ведь главная наша задача - очистить от врага территорию народной Монголии.
   По мере того, как Штерн говорил, Жуков всё сильнее хмурил брови, его глаза превратились в стальные буравчики, впившиеся в лицо собеседника.
   - Война есть война, товарищ командарм второго ранга. На ней не может не быть потерь. А когда мы имеем дело с таким серьёзным и ожесточённым врагом, как японцы, то эти потери могут быть и крупными. Разве не так было у озера Хасан?
   - У озера Хасан за весь конфликт погибло меньше бойцов, чем за два дня вашего наступления.
   - У озера Хасан нужно было взять пару сопок, а здесь - больше десятка, - парировал Жуков. - Я не говорю уж о том, сколько времени было у японцев, чтобы укрепить Заозёрную, и сколько они его имели, чтобы закрепиться на правом берегу Халхин-Гола. А вы предлагаете дать им сейчас передышку. Они не выводить войска будут, а укреплять свои позиции.
   - Это неизвестно... - усмехнулся Штерн.
   - Это очевидно, - парировал Жуков, поднимаясь над столом. - Сбавлять темп наступления ни в коем случае нельзя. Да, потери. Да, в обстановке возникают сложности. Но если сейчас из-за этих потерь и сложностей мы отложим на два три дня выполнение своего первоначального плана, то одно из двух. Или мы не выполним его вообще, или выполним с неприемлемым промедлением и громадными потерями. Потерями, которые из-за нашей нерешительности намного превысят те потери, которые мы несём сейчас, действуя решительным образом. Возможно, превысят их в три, в пять, в десять раз. Приняв ваши рекомендации, я десятикратно увеличу свои потери.
   - Это не более, чем ваши домыслы, товарищ комкор!
   Штерн умел стоять на своём и был полон решимости довести дело до конца. Десятикратные потери - бред сивой кобылы. И уж не Жукову об этом рассуждать. После Баин-Цагана, после Пальца. Нашел крайнего - сместил Шевникова. А ведь тот - всего лишь исполнитель, по-настоящему отвечать за потери на склонах проклятой сопки должен сам Жуков.
   - Это всего лишь домыслы, - повторил командарм. - Ещё раз повторяю рекомендацию командования фронтовой группы: приостановите наступление и перегруппируйте силы.
   - Если это приказ, то прошу отдать его в письменном виде. Но предупреждаю, товарищ командарм второго ранга: я обжалую его перед Москвой. Генеральный Штаб и лично товарищ Сталин предоставили мне полную свободу действий в оперативном плане, и свёртывать наступление я не считаю нужным.
   - Это не приказ, это рекомендация, - мягко поправил Штерн.
   - В таком случае, товарищ командующий фронтовой группой, я эту рекомендацию отвергаю. Если настаиваете - пишите приказ.
   Командиры уже не сидели, стояли напротив друг друга, тяжело дыша, словно готовые вот-вот броситься в драку. Невысокий Жуков тяжело нависал над ещё более низкорослым Штерном. Оба понимали, что наступил критический момент разговора.
   В том, что Жуков обжалует его приказ перед Сталиным, Штерн ни секунды не сомневался: перед глазами был конфликт Жукова с Куликом, который последний проиграл вчистую. Покровители у Жукова сильные: Шапошников и Будённый, а победителей товарищ Сталин не судит. Но именно победителей. Под Баин-Цаганом Жукову повезло: хоть и загубил 11-ю танковую бригаду, но японцев за реку отбросил, а потому и вышел сухим из воды. Сейчас же всё оборачивается против самоуверенного комкора: господствующие высоты остаются в руках японцев, а как только в распоряжении генерала Риппо окажутся свежие резервы, он наверняка нанесёт мощный удар по обескровленным частям армейской группы. Вот тогда Жукову не помогут никакие покровители.
   А если рискнуть и взять командование группой на себя? Сталин в памятной беседе на даче дал ему согласие на отстранение Жукова в чрезвычайной ситуации, а сейчас, без сомнений, именно такая и сложилась. Остановить наступление, закрепиться на достигнутых рубежах, провести перегруппировку. Но вдруг и впрямь Риппо рискнёт удерживать позиции. Самурай, фанатик, самоубийца... Главное, пока Палец в руках у японцев, удерживать высоты на правом берегу реки для них имеет смысл. Эту сопку надо брать при любой тактике, а значит, будут ещё потери. Большие потери.
   Отстранить сейчас Жукова означало для Штерна взять на себя как ответственность за эти неизбежные новые потери, так и за исход операции в целом. И командарм второго ранга дрогнул, отступил.
   - Повторяю, Георгий Константинович, это только предложение. Никакого письменного приказа я писать не буду. Не согласны - действуйте по своему усмотрению.
   - Не согласен, - жестко отрубил Жуков. - Наступление будет продолжено.
   - А с подкреплением самурайским что будете делать?
   Комкор глянул на часы. Спор со Штерном отнял как раз четверть часа, которые он предоставил Потапову для выяснения обстановки.
   - Будем принимать меры, товарищ командарм второго ранга, - пообещал Жуков, выходя из комнатушки и направляясь к связистам. По дороге задержался у стола Богданова.
   - С Гусевым связались?
   - Так точно, товарищ комкор.
   - И что он?
   - Выслал самолёты на разведку. О результатах будет докладывать.
   - Добро...
   А через пару минут Штерн слушал, как Жуков отдавал распоряжения Потапову.
   - На ликвидацию группировки оставить один батальон восьмидесятого стрелкового полка и, стрелково-пулемётный и первый танковый батальоны бригады Павелкина. Второй и третий танковые батальоны отвести в оперативный резерв в районе Больших Песков. А остальным батальонам восьмидесятого полка развернуть оборону вдоль государственной границы республики Монголия, имея на флангах устойчивый контакт бригадой Мишулина и дивизией Нунсурэна соответственно. Туда же перебросить артиллерийский и гаубичный полки пятьдесят седьмой дивизии. Да, полностью. Всё. Успеть сегодня до полуночи. Об исполнении доложить.
   Штерн одобрительно кивнул. План Жукова был неплох. Что же касалось самого командарма, то в его планы входило вернуться в Тамцаг-Булак и доложить обстановку и подробности сегодняшнего разговора наркому обороны. В случае провала наступления на Халхин-Голе Клименту Ефремовичу тоже придётся отвечать, а в особых симпатиях к Жукову маршал не был замечен. Значит, именно с его помощью Штерн мог рассчитывать не только выйти сухим из воды, но и наказать зарвавшегося выскочку-комкора.
  

Париж. 22 августа 1939 года. Вторник.

   Грохот горного обвала болью отозвался в голове Этьена. Француз застонал, с трудом разлепил глаза, и только тут понял, что горы всего лишь привиделись ему во сне, а за шум падающих камней он принял дребезжащий треск будильника. А вот голову ломило по-настоящему, боль, словно морская волна, перекатывалась от висков к затылку и обратно. Прихлопнув будильник, чтобы не орал, Дюпон сел в постели. Виски сдавило ещё сильнее, к горлу подкатила тошнота.
   Пожалуй, вчера он сильно перебрал. А ведь как хорошо всё начиналось. Собралась молодая компания провести весёленький вечерок. И Дениз там тоже была, отличный случай установить более близкие отношения, чего Этьен добивался вот уже больше месяца. Спрашивается, зачем же он так напился? А всё Гастон. Пьяница и набитый дурак. Что он там нёс? "Лучше коричневые, чем красные, лучше Гитлер, чем Торез..." У Этьена откровенно чесались кулаки набить Гастону физиономию, но до драки дело не дошло. Или дошло?
   Дюпон с сомнением посмотрел на правую руку: кожа на костяшках указательного и среднего пальцев была разодрана, видимо без мордобоя вчера всё-таки не обошлось. Ещё бы вспомнить, с Гастоном ли он схлестнулся или с кем-то ещё по какому-то другому поводу, но память решительно отказывалась высказаться своё мнение на этот счёт. Этьен рассудил, что с выяснением обстоятельств ночных похождений можно повременить, и поплёлся в душ. По дороге взгляд скользнул по брошенному на столе роману Говарда "Гвозди с красными шляпками" - очередным приключениям мускулистого варвара Конана из дикой северной Киммерии. Книги о похождениях этого героя Дюпон читал буквально запоем, но новую пока что одолел только до половины. На сей раз Конан и его новая подружка, прекрасная воительница Валерия, спасаясь от погони, попали в дикий лес, где на них напал страшный дракон. Варвар убил чудовище отравленным мечом, после чего они попали в древний заброшенный город, наверняка хранящий страшную тайну. Какую именно - Дюпон намеревался узнать вчера вечером и узнал бы, если бы не Дениз и Гастон. Чёрт возьми, предпочесть книге хорошенькую девушку - это правильно, но променять увлекательный роман на пьяную драку - идиотизм. В следующий раз надо держать себя в руках.
   Под холодными струями воды Этьену полегчало настолько, что он вспомнил о назначенной на утро встрече. Он ещё в конце прошлой недели договорился позавтракать во вторник утром в кафе мсье Ювера вместе с Анри: тот обещал познакомить Дюпона со своим другом из Британии. Военная тематика захватывала Этьена всё больше и больше, а англичанин тоже специализировался в этом направлении. К тому же он успел побывать в Испании, где, собственно, и познакомился с Анри. Проклятье, надо поторопиться, нельзя упускать такой шанс.
   К назначенному времени Этьен всё равно опоздал, но не так уж и сильно. Анри потихоньку пил кофе, а рядом с ним склонился над тарелкой с омлетом худощавый молодой человек лет двадцати в сером костюме. В глаза сразу бросалась его какая-то отчаянная лохматость и очки с круглыми стёклами в тонкой металлической оправе.
   - А вот и наш герой наконец-то появился, а то мы уже заждались, - усмехнулся Анри, увидев друга. - Прошу знакомиться.
   Лохматый отложил нож и вилку, приподнялся и протянул руку.
   - Поттер!.. Гарри Поттер!
   - Корреспондент "Ежедневного пророка", - с усмешкой добавил Анри.
   Этьен удивлённо хлопнул глазами и на мгновение потерял дар речи.
   - Анри имеет ввиду "Таймс", - с улыбкой пояснил Поттер.
   - Тьфу... А я уж растерялся... - Этьен улыбнулся, но улыбка получилась немного вымученной. - Этьен Дюпон, пишу для "Ля трибьюн де Пари" на политические и военные темы. А вы с Анри познакомились в Испании, верно?
   - Да, в Мадриде, пару лет назад, - небрежно кивнул англичанин. - Потом ещё в Ла-Корунье встречались.
   - А шрам тоже из Испании? - нетактично поинтересовался француз. Над правым глазом лоб англичанина украшал толстый белый шрам в виде молнии. Или, если угодно, в виде горячо любимой сейчас в Третьем Рейхе руны Зиг, которой украшали своё обмундирование чины СС.
   Поттер улыбнулся, но как-то кисло. Похоже, вопрос о шраме успел ему изрядно опротиветь.
   - Это у меня память о детстве. Довольно занимательная история, но сейчас вспоминать её не хочу. Вот как-нибудь попозже, в начале следующего столетия... Можно будет рассказать. Или продать какой-нибудь писательнице, пусть напишет книгу.
   - В начале следующего столетия?! - поразился Этьен. - Это ж сколько тогда вам будет?
   - В двухтысячном - восемьдесят два.
   Надо же, Поттер отказался младше Этьена на целых три года. Но он успел побывать на фронте, а Дюпон, хоть и много путешествовал по свету, никогда не подвергал свою жизнь риску военной опасности.
   - Самый подходящий возраст для того, чтобы засесть за мемуары, - лукаво улыбнулся Поттер, от чего его лицо стало совсем мальчишеским. Но он тут же взял себя в руки и очень серьёзно добавил: - Я рассчитываю дожить.
   - Помоги Бог, - кивнул Дюпон.
   - Всенепременно, - усмехнулся убеждённый атеист Анри. - Но богу - богово, а журналисту - журналистово. Что со статьёй? Понравилась старику?
   - Сейчас всё расскажу, - пообещал Этьен. Подозвав официанта, он заказал кофе и круасаны, а затем пустился в объяснения.
  
   Планше смотрел на молодого сотрудника строго и осуждающе.
   - Сынок, ты писал это сам? Или это кто-то сделал это вместо тебя?
   Дюпон обиженно скривился.
   - Мэтр, мне казалось, что у меня есть свой стиль. Но, раз моё авторство вызывает сомнение, значит, я переоценил свои силы. Я писал это сам, хотя, не скрою, со сбором материалов мне помогали друзья.
   - Если бы только со сбором материалов, - вздохнул редактор. - Мозги тебе эти "друзья" промыли, вот что плохо. Смотри, заведут они тебя неизвестно куда.
   - Мне двадцать один год, мэтр, и я уже давно сам выбираю себе друзей. Если статья плохая, так и скажите.
   - Хорошая статья, - вздохнул Планше. - Это-то и плохо, что статья - хорошая.
   Дюпон даже тряхнул головой от удивления. Неужели главный редактор начал впадать в старческий маразм? Худо дело, если так. Все сотрудники знали, что газета держится на старике Планше. Не станет его - не станет и издания и всем придётся искать себе другую работу.
   - Статья хорошо написана, но в ней нет нашего французского духа. Будто писал какой-то американец, для которого Гамелен - иностранец.
   - Что же, француз не может подвергнуть Гамелена критике?
   - Француз может критиковать кого угодно. А Гамелена сейчас мы не то, что можем, а просто обязаны критиковать. И ты написал всё правильно: сейчас и вправду забыли, что у великого Жоффра он был лишь начальником канцелярии. Его реальный боевой опыт ничтожен: несколько месяцев командования пехотной бригадой на Сомме и пехотной дивизией у Нуайона. А то, как умиротворял туземцев на Ближнем Востоке, не имеет никакого отношения к настоящей войне. Козырять этим позволительно капитану или, в крайнем случае, полковнику, но не генералу.
   - Тогда в чём же дело?
   Дюпон был окончательно сбит с толку.
   - Дело в том, как ты это написал. Твоя статья читается словно отчёт прозектора после вскрытия очередного кадавра... Тринадцатого за день. Когда уже на всё наплевать, хочется скорее закончить проклятую работу и уйти домой. Так писать нельзя. Гамелен - часть нашей жизни, жизни Франции. И то, что он решительно не годится на роль победоносного главнокомандующего - наша боль. А в статье нет боли. Есть ухмылка. Глумливое тыканье пальцем.
   - Мэтр, я что, должен оправдываться? - в голосе Этьена явственно читалось раздражение. - Вы знаете меня не первый год, и если полагаете, что я недостаточно люблю Францию...
   - Я знаю, как ты её любишь, - властно прервал молодого человека главный редактор. - Я - знаю. А вот наши читатели - нет. Для них Этьен Дюпон - не более чем имя и фамилия. Они судят о тебе только по этой статье. И забудут, как тебя зовут, на сведущий же день. А вот то, что в нашей газете печатают статьи, обливающие грязью французскую армию, они долго не забудут. Ты задумывался над тем, для кого ты всё это пишешь?
   - Для читателей, разумеется.
   Планше усмехнулся.
   - Читатель читателю рознь, сынок. Если для тех, кто хочет что-то изменить к лучшему, то таким подходом ты их оттолкнёшь. А те, кому понравится, как лихо ты вывалял в грязи генерала Гамелена - вряд ли способны на что-то путное. Такие горазды разрушать - только позови, поползут из всех щелей. А вот создать хотя бы что-то - работа не по ним. Понимаешь меня?
   Дюпон уныло кивнул. В чём-то старик, несомненно, был прав.
   - Вот и отлично. Перепиши статью так, чтобы она побуждала исправить ситуацию, а не смеялась над бедой.
  
   - Типичное буржуазное лицемерие, - подвёл итог Анри, выслушав рассказ друга. - Всё очень красиво, непонятно только одно: как именно исправить статью. За что можно уважать Гамелена? За погоны генерала? А если погоны нацепить на свинью, то мы должны будем воздавать этому борову генеральские почести?
   - Анархия - мать порядка, - вяло огрызнулся Этьен, отхлебнув принесённое за время рассказа кофе. Спорить не хотелось. Анри с ушами увяз в политике, и, кажется, побывал членом во всех возможных политических организациях левого толка, включая и столь ненавистную Гастону Коммунистическую партию Франции, но нигде подолгу не задерживался. По его мнению, ни одна из них не могла адекватно воплотить в практику идеи его кумира - легендарного Луи-Эжена Варлена.
   - Лучше анархия, чем шовинизм. Впрочем, раз Шовен был нашим соотечественником, то неудивительно, что его последователей во Франции хватает... Ладно, это всё пустые разговоры. Лучше скажи, что будешь теперь делать?
   Дюпон пожал плечами.
   - Перепишу статью, что же ещё. Как-нибудь придумаю, за что воздать честь мсье Главнокомандующему.
   - Скажите, Этьен, а эта статья для вас - разовое обращение к теме, или вы намерены и дальше писать об этом? - поинтересовался Поттер.
   - О чём - об этом?
   - О грядущей войне и о том, как Франция к ней готова. Точнее - как она не готова.
   Француз немного промедлил с ответом.
   - Вообще-то, это у меня не первая статья на военную тему.
   - Скорее - на околовоенную, - поправил Поттер. - Ваши статьи всё-таки в первую очередь политические, как раз военной информации в них не хватает. А между тем, здесь есть о чём поговорить. Мы там, у себя на острове, смотрим на происходящее во Франции с большим беспокойством.
   - Вот так? - Дюпон вопросительно изогнул бровь.
   - Именно так. Я имею в виду тех, кто озабочен усилением Германии и не верит в сказки нашего старичка-премьера. Мы чувствуем опасность новой войны и относимся к этому со всей серьёзностью. Я говорю не о какой-то политической партии или группе, нет. Я говорю просто о людях, которые трезво смотрят на жизнь. Таких в Англии немало, в том числе - и в высших эшелонах власти. Что бы там не говорил Чемберлен об умиротворении, но запущена масштабная программа перевооружения и она реально работает. Сухопутные войска, бронетанковые соединения, артиллерия, авиация, флот... А здесь у вас прямо-таки поразительная беспечность. Вы будто не понимаете, что для того, чтобы напасть на Великобританию, Гитлеру необходимо разгромить Францию. Да и вообще, этот человек не из тех, что прощает и забывает обиды. Так что, помяните моё слово, мы ещё услышим о Компьене.
   - О, вот и пророчества начались, - усмехнулся Анри. - Гарри, к этому искусству нужно иметь склонность, а у тебя её нет.
   - Ты считаешь, что я не прав? - повернулся к нему Поттер.
   - Кое в чём ты, конечно, прав. Просто, звучит слишком уж пафосно. Так прям и вижу, как этот "фюрер германской нации" подгоняет в Компьенский лес тот самый вагон, чтобы принять капитуляцию Франции.
   - Скажешь, что это невозможно?
   - Абсолютно, - уверенно заключил Анри. - Во-первых, это уж слишком дурной вкус, даже для австрийского горе-живописца. А, во-вторых, Францию ему не победить, даже с нашими великими генералами. Возможно, немцы прорвут Линию Мажино, но Марна их остановит, как и в пятнадцатом.
   - Очень на это надеюсь, - признался Гарри. - Однако, учитывай, что нынешняя война будет не слишком похожа на прошлую. Танки, самолёты. Тогда они делали только первые шаги, а сейчас... Мы с тобой видели это в Испании.
   - И тем не менее, как и тогда, в конечном итоге всё решает простой солдат, - уверенно заключил Анри. - Какая бы не была техника, но если люди готовы сражаться до последней капли крови, то их не сломить.
   - Гм...
   Дюпон вспомнил вчерашний разговор с Гастоном. Этот сражаться с наци до последней капли крови точно не пойдёт. Да разве он один? Журналист вдруг понял, что никогда не размышлял о подобной перспективе. В его сознании возможная война и армейская служба всегда воспринимались несколько абстрактно. Есть генералы, которые знают, как победить врага. Есть офицеры, которые должны командовать на поле боя. И есть солдаты, которые выполнят приказы и добудут победу над врагом.
   Но ведь солдаты, офицеры и генералы не возьмутся из пустоты. Сейчас, в мирной жизни, они - простые французы, с которыми он сталкивается на улицах, в кафе, в метро. Готовы ли они отдавать свои жизни ради Франции и победы? Судя по знакомым - не очень-то. А готов ли умереть за свою Родину он сам, журналист Этьен Дюпон?
   - И всё-таки техника в современной войне значит очень много, - гнул своё англичанин. - А с ней у Франции большие проблемы. Этьен, вам известно, например, какие орудия используют в вашей армии для противовоздушной обороны?
   - Понятия не имею, - честно признался Дюпон.
   - Семидесяти шести миллиметровые орудия Шнайдера, оставшиеся в войсках ещё с Мировой войны. При том, "Гочкис" ещё в прошлом году разработала современную двадцати пяти миллиметровую автоматическую зенитную пушку - "Митральезу". Название, конечно, очень амбициозное, но судя по всему, оно дано не зря. А в этом году конструкция была доработана и улучшена. Но Министерство Обороны не проявляет к орудию ни малейшего интереса.
   - Вот как? - Этьен настороженно покосился на англичанина. Тот, перехватив взгляд, только плечами пожал.
   - А оно вовсе и не тайна. Партию таких орудий "Гочкис" продала в Румынию. Бухарестские газеты много писали об этом, приводили их боевые характеристики и сравнивали с "Бофорсами".
   - Ну да, - кивнул Анри. - Понятие "военная тайна" для румын в принципе непостижимо.
   - Как воюют, так и тайны охраняют, - подвёл итог Гарри. - Но речь не о них. Речь о том, что Франция остаётся практически без воздушного прикрытия. Поверьте, мне очень не хочется, чтобы в небе над Парижем состоялась демонстрация коллекции мод от мсье Дорнье.
   - Герра Дорнье, - желчно подправил Анри. - К Франции профессор давно не имеет никакого отношения.
   - Главное, чтобы отношения к ней не имели его бомбардировщики. А назвать его можно как угодно, - примирительно заметил Гарри. - Суть от этого не меняется.
   За время этого диалога Этьен успел расправиться с круассаном и снова включился в разговор.
   - Послушайте, но ведь у нас есть истребительная авиация.
   Анри скривился, словно ему попалась кислая виноградина. И пояснил:
   - Есть, конечно. И даже поновее, чем зенитная артиллерия. Но с "Мессершмитами" им не сравниться. Им даже с "Супер Моской" не сравниться, а "Мессеры" их в конечном итоге превзошли по всем статьям.
   - Э...
   Дюпон несколько потерялся, столкнувшись с незнакомым жаргоном. Англичанин поспешил на помощь:
   - "Моской" мы называем советский истребитель И-16. На испанском языке это означает "муха".
   - Это я понимаю - ответил по-испански Этьен.
   - А "Супер Моска" - четырёхпулемётная модель такого истребителя с усиленным мотором. Первое время республиканские самолёты господствовали в воздухе и наводили страх на авиацию фалангистов и союзников. Но с появлением в Испании сто девятых "Мессершмитов" ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов. "Супер Моска" была попыткой исправить ситуацию, но... Не вышло. И у Франции истребителей сравнимых по возможностям с немецкими тоже нет.
   После короткой паузы Поттер улыбнулся и добавил:
   - Либо они так засекречены, что никто о них не знает. Но это - тоже сомнительное преимущество. Мало иметь прекрасный истребитель, нужны лётчики, умеющие его пилотировать и способные использовать все его сильные стороны. А если французы летают на "Моранах" или шестьдесят третьих "Потэ", то в первые дни неизбежно будут себя чувствовать, словно кокни из Ист-Энда, впервые в жизни надевшие фрак для визита в Челси.
   - Но "Потэ" - это же наши новейшие истребители, - возмутился Этьен. - Они начали поступать на вооружение только в прошлом году.
   - Вот только проектировать его мсье Королье начал ещё в тридцать четвёртом, - парировал Поттер. - В воздух он поднялся весной тридцать шестого. Не знаю, когда профессор Мессершмитт и его конструкторы принялись за работу над своим самолётом, в Испании сто девятые появился в апреле тридцать седьмого. По скорости и вооружению они были примерно равен "Потэ", только намного превосходит его в манёвренности.
   - Это за счёт чего же? - не понял Дюпон.
   - За счёт меньшей массы, дружище, - пояснил Анри. - На нашем самолёте стоят два мотора, а у них - только один. Догадываешься, какой из них легче и насколько? А в воздухе это очень важно. Конечно, крейсерская скорость у наших будет повыше, но мы сейчас говорим об истребителях, а не о воздушных разведчиках. Так что, в реальном бою у "Потэ" против "Мессеров" шансов немного.
   - Тем более, что в июле тридцать восьмого мистер Вилльямс летал на сто девятом, вооруженном двадцати миллиметровой автоматической пушкой, - добавил Гарри.
   - Кто такой этот Вилльямс? - Этьену было стыдно: он чувствовал себя полнейшим невеждой среди знатоков.
   - Мистер Альфорд Вилльямс - очень известный американский пилот. Он дружен с генералом Удетом, и тот добился разрешения от Геринга показать ему новейшую машину. Кстати, Вилльямс перед этим был в Великобритании и летал на каком-то из наших перспективных самолётов. Могу поспорить, что показывали ему отнюдь не "Гладиатора", но лучшим истребителям мира он после этого назвал всё же сто девятый. Так что, если у Франции нет ничего лучше "Потэ", то дело обстоит очень скверно.
   - Наверняка что-то есть, - патриотизм не позволял Дюпону признать своё поражение. - И переучить лётчиков - не проблема. Сколько лет длилась война в Испании? За это время можно освоить, наверное, ни одну модель самолёта, - не сдавался француз.
   - Согласен. Вот только и нескольких дней фашистам будет достаточно, чтобы устроить новую Гернику, теперь уже во Франции. Кто поручится, что такого не произойдёт? - парировал Гарри.
   Этот аргумент Дюпону крыть было нечем. Он молча допил остывающий кофе, поставил чашу на блюдечко и только тогда спросил:
   - Если с авиацией всё действительно настолько плохо, то почему об этом никто не пишет?
   - Во-первых, всё плохо не только с авиацией, - не спеша ответил Поттер. - Проблем хватает везде: и с артиллерией, и с танками, и на флоте. Кстати, у нас в Великобритании ситуация не сильно лучше. Но мы всё-таки что-то делаем, а вы стоите на месте. Разве что мсье ля Шамбр пытается сдвинуть ситуацию с мёртвой точки, но одному ему это не под силу.
   Анри кивнул, подтверждая правоту слов приятеля.
   - Во-вторых, пишут, и довольно много. Но - в специальных изданиях, которые публика обычно не читает. Попробуйте найти, например, книгу полковника Де Голля "За профессиональную армию", выходила ещё в тридцать четвёртом А вот публикаций в доступной прессе, действительно, не хватает. К тому же, в основном их пишут одни и те же люди: Реми Рур, тот же Де Голль, Пьер Бурже, генералы Баратье и Кюньяк... Генерал Деваль, полковник Мейер... Ещё Жан Обертьен, Люсьен Пашен...
   - О, мсье Пашен, - Дюпон наконец-то услышал знакомую фамилию. - Я читал несколько его статей. Они великолепны.
   - Согласен. Но, к сожалению, новых имён не появляется. Вот вы бы взялись?
   - А почему бы и нет, - браво ответил Этьен. - Вот только нужно получше разобраться с этими "Митральезами".
   - Могу помочь. Я писал по этому поводу небольшое исследование. Не для "Таймс", конечно, для одного английского военного журнала. Готов поделиться своим досье, оно у меня тут, в Париже.
   - Буду очень благодарен.
   - Тогда предлагаю встретиться здесь же завтра утром. К сожалению, времени у нас слишком мало.
   - Нет-нет, я никуда не тороплюсь, - заверил англичанина Этьен. Тот только вздохнул.
   - Торопимся не мы, торопится жизнь. Вчера отдан приказ о приведение в боевую готовность французских войск ПВО. Война на пороге, мсье Дюпон.
   В ответ Этьен растерянно кивнул. Кивок получился какой-то корявый и судорожный: впервые за много лет ему стало по-настоящему страшно.
  

Лондон.

Начальнику отдела D СИС

полковнику Гранду.

Строго конфиденциально.

   Поттер провёл сегодня встречу с интересующим нас журналистом "Ля трибьюн де Пари" Этьеном Дюпоном. Результаты встречи очень обнадёживают. Дюпон принял предложение Поттера об информационной поддержке и готов писать статьи желательной для нас направленности. Предварительно получено согласие на подготовку статьи о критической ситуации с оснащением французской противовоздушной обороны. В связи с этим прошу санкционировать передачу Дюпону через Поттера нашего досье по состоянию французской ПВО, подготовленного по открытым источникам.
  

Начальник французского отделения

майор Хэмфриз.

Париж. 22.09.1939.

  

Вильгельмсгафен. 22 августа 1939 года. Вторник

Штаб 2-й флотилии подводных лодок имени Зальцведеля

   Дёниц собирался ехать в Вильгельмсгафен в среду, чтобы проверить готовность перед выходом в море двух подводных лодок: U-27 и U-30. Но пришлось отправляться на день раньше: вечером в понедельник командир тридцатой, капитан-лейтенант Лемп, доложил, что ремонтные работы завершены, и лодка может отправиться на боевое дежурство уже двадцать второго. Разумеется, выпустить её мог и командующий флотилией, но, раз уж Дениц решил лично проверить готовность к походу, то пришлось выехать утром во вторник, благо что от штаб-квартира командующего подводным флотом с недавних пор обосновалась под городом, в небольшом лесочке на пустоши в сторону Зенгвардена.
   Инспекция не принесла командующему подводными силами неожиданного разочарования. Лодка Лемпа была в полном порядке и сразу после полудня вышла в море. На двадцать седьмой ремонт тоже уже завершился, началась погрузка. В принципе, в штаб можно было возвращаться уже вскоре после полудня, но Дениц решил задержаться, чтобы в спокойной обстановке поработать над документами.
   Накануне он ездил в Киль и представил гросс-адмиралу Редеру устный доклад о необходимости срочного расширения программы строительства подводных лодок. Тот вяло выслушал и предложил оформить идею в виде служебной записки. Пришлось согласиться. Но, опасаясь, что записка просто ляжет под сукно, Дениц решил вместе с ней направить наверх ещё и меморандум, который он озаглавил "Мысли о расширении подводного флота". Кроме того, он решил помимо Редера направить оба документа в адрес командующего флотом генерал-адмирала Бема. Во-первых, тот во многом разделял взгляды командующего подводными силами и мог оказать некоторую поддержку, а, во-вторых, даже если этого и не произойдёт, Редеру всё равно будет труднее отмолчаться.
   Мысль поработать в Вильгемсгафене пришла к Деницу совершенно неожиданно, все бумаги остались в штаб-квартире, но это ничего не значило: пока что меморандум не вышел из стадии набросков и черновиков, и на любом месте можно было начинать работу, что называется, с чистого листа. Командир флотилии уступил начальству свой рабочий кабинет, и Дениц сосредоточился над максимально аргументированным изложением своей позиции.
  
   Принимая во внимание состояние напряженности между Великобританией и Германией и возможность войны между ними, считаю, что военно-морской флот Германии вообще и подводный флот в частности в настоящий момент не готовы выполнить задачи, которые будут поставлены перед ними в случае войны. Хотя всё ещё существует надежда, что войны удастся избежать, вряд ли следует рассчитывать на коренное улучшение отношений между Германией и Великобританией в течение ближайших лет, могут наступить лишь периоды временного сближения и ослабления напряженности. Наиболее подходящее оружие, которое к тому же можно сравнительно быстро увеличить, это подводный флот. Поэтому немедленные усилия флота должны быть направлены на создание резервов для возможного конфликта с Великобританией - всемерное расширение подводного флота.
  
   Капитан цур зее отложил самопишущую ручку, задумчиво потёр лоб. Тяжелый крейсер "Блюхер" вступит в строй в самое ближайшее время, возможно - до конца сентября. Но что это изменит? На что сейчас способен флот, даже если вернуть из рейда "Адмирала Шпее"? Только дать британцам сражение и с честью в нём погибнуть.
   Гросс-адмирал Редер это тоже понимал, поэтому и выслал обрез-ликор в Атлантику. На днях следом за ним должен был направиться и "Дойчланд". Но разве двум кораблям под силу перерезать морские коммуникации Великобритании? Конечно, нет. Тем более что крупным надводным кораблям недолго удастся оставаться незамеченными и тогда уже сами рейдеры станут объектами охоты. Да, силы на себя они отвлекут наверняка немалые, но после этого единственным их шансом на собственное спасение будет побег обратно в немецкие порты.
   А вот подводную лодку в океане - попробуй, отыщи. К тому же, в отличие от постепенно выплывающего из-за горизонта обрез-линкора, она способна появиться прямо перед носом у судна, когда уже нет времени звать на помощь.
  
   Согласно моим выводам, сделанным после учений 1938-1939 годов, нашим главным оружием для подводной войны в Атлантике является торпедонесущая субмарина. Из существующих типов для этой цели хорошо подходят типы VIIB и IX. В настоящее время не представляется возможности определить предельное количество подлодок, которое мы могли бы использовать, но очевидно следующее: для успешного ведения операций необходимо иметь не менее 100 подводных лодок в действии, иными словами, общее количество подлодок должно быть не менее 300. Что касается количества лодок каждого типа, по нашему мнению, оптимальным явилось бы соотношение 3:1 типов VIIB и IX.
  
   Дениц словно снова перенёсся на причал, от которого медленно отплывала субмарина, на рубке которой белой краской был крупно выведен номер U-30. Выстроенный на палубе экипаж застыл по стойке "Смирно", отдавая честь командующему подводном флотом Рейха и командиру флотилии, корветтен-капитану Иббекену.
   Они уходили в неизвестность. Может быть - на смерть. И послал их туда он, капитан цур зее Карл Дениц. Это его право, право командира - посылать своих подчинённых навстречу гибели. Но его обязанность - сделать так, чтобы эта гибель не оказалась напрасной.
  
   Все упомянутые выше силы потребуются в полном объёме, если мы окажемся в состоянии войны с Великобританией и при этом хотим иметь хотя бы минимальные шансы на успех.
  
   Так и только так! Подводная война будет оправдана только тогда, когда он сможет на практике применить разработанную им тактику "волчьих стай". Иначе...
  
   С теми подводными лодками, которые уже существуют, с учётом перспективного пополнения флота в соответствии с имеющейся судостроительной программой, в обозримом будущем мы не сможем ни оказать сколь бы то ни было ощутимое давление на Великобританию, ни нанести решающий удар по её торговым путям. Нам придётся ограничиться серией мелких операций против торгового судоходства, будут восприниматься не более чем булавочные уколы.
  
   Зрелище вышедшей в море лодки словно прорвало в душе командующего какую-то плотину, и теперь аргументы словно сами выплёскивались на бумагу.
  
   Мы должны использовать все доступные средства, чтобы привести наш подводный флот в состояние, которое бы позволило ему выполнить вою великую миссию - нанести поражение Великобритании.
   Для этого следует предпринять следующие шаги:
   а) военно-морское командование должно изучить и представить свои соображения по следующим вопросам: какие работы, выполняемые сегодня, можно временно отложить ради расширения подводного флота? Какие судоверфи можно освободить для постройки подводных лодок? Какие верфи могут расширить производственные мощности для увеличения объёмов строительства? Как и в какой степени вспомогательные производства могут участвовать в постройке подводных лодок? Окончательное решение по всем указанным вопросам будет принято главнокомандующим;
   б) необходимо составить новую программу строительства максимально возможного количества подводных лодок, в которой был бы сделан упор на типы VIIB и C, а также тип IX;
   в) одновременно, пока перечисленные вопросы будут находиться в стадии решения, и, не ожидая появления новой судостроительной программы, следует принять меры к удовлетворению дополнительных требований, возникающих из ускорения строительства подлодок. Я имею в виду плавбазы, суда для эвакуации и ремонта торпед, ремонтные суда, порты и базы, снабжение боеприпасами и топливом, береговые ремонтные мощности, средства связи для оперативных целей, подготовка опытного персонала всех уровней и.т.д.
   Эти проблемы могут быть решены, только если все остальные будут подчинены достижению великой цели. Однако существует одна административная предпосылка, призванная максимально облегчить и ускорить работы. Это установление единоначалия, наделённого широкими полномочиями и подчиняющегося непосредственно главнокомандующему. Так будет обеспечен единый контроль и управление всеми фазами процесса.
  
   Дениц отложил исписанный лист, потянулся за следующим. Но мысли сбились, смешались, и изложение потеряло строгость и чёткость. Командующий дважды выводил по несколько строк, но потом, недовольный, перечёркивал и начинал писать вновь. Когда же чернильный крест лёг и на третий вариант, капитан цур зее сдался. Скомкав лист бумаги, он швырнул его в мусорную корзину. Второй, с уже готовыми набросками, убрал в маленький кожаный портфель. Потом встал из-за стола, надел фуражку и вышел из комнаты.
   Пришло время возвращаться в штаб.
  

Капитан Николай Орехов

   С того момента, как в самом конце июля он получил предписание прибыть на испытания нового танка, события полетели, словно снежный ком с горы. Четыре дня на полигоне пролетели как один час. Николай успел по-настоящему влюбиться в Т-34. Конечно, недостатков у опытного экземпляра хватало и конструкторам надо будет ещё хорошенько поработать перед тем, как танк пойдёт в войска, но уже сейчас это было нечто.
   Трехдюймовая пушка. Сорок пять миллиметров лобовой брони, причём наклонённой таким образом, чтобы снаряды налетали на неё не по нормали, а рикошетили. Обстрел пустого корпуса из штатных сорока семи миллиметровых противотанковых орудий убедительно доказал эффективность такого приёма. Башня тоже необычная, "пирожком", с той же целью: уменьшить ущерб при попадании. Манёвренность - на самом высшем уровне, а проходимость просто на грани фантастики. С широкими гусеницам Т-34 проходил там, где не мог пройти более лёгкий, но и менее защищённый и слабее вооруженный новый чехословацкий LT-38.
   Да, на Т-34 Николай рискнул бы сразиться с несколькими сталинскими "микки-маусами" или с парой тяжеловооруженных, но неповоротливых тридцатипятёрок. Причём это был бы пусть и очень рискованный бой, но с хорошими шансами на победу.
   Конечно, и недостатков у танка тоже хватало. Больше всего раздражали теснота в башне и паршивое качество оптики. Ну ладно, как говорят в народе: "В тесноте, да не в обиде". Хотя тот, кто хоть раз ходил на танке в бой, понимает, как ценен каждый кубик свободного пространства. Но уж перископ-то можно было раздобыть цейсовский. Свой, конечно, роднее, да только не в пример мутнее.
   Порадовало, что конструкторская бригада тщательно записывала все замечания. Над прототипом собирались ещё серьёзно поработать, прежде чем запускать танк в серию. Поэтому Николай скрупулезно перечислял все замеченные неудобства. Даже если в этой модели не исправят, в дальнейшем пригодится.
   И, отработав испытания, он с чистой совестью возвратился в Севастополь - догуливать отпуск, как и обещал Татьяне.
   В Ростов они вернулись вечером тринадцатого августа. А в среду, шестнадцатого, умер барон Врангель. И хотя давно уже было известно о том, что он серьёзно болен, новость оказалась ошеломляющей. Ушел из жизни один из тех людей, что связывал прошлое и настоящее, Российскую Империю и Новороссию.
   Отпевали бывшего Верховного Главнокомандующего Добровольческой Армии и второго Верховного Правителя в кафедральном соборе Рождества Пресвятой Богородицы. Прервав отпуск, поклониться праху покойного прибыл из Абхазии сам нынешний Верховный Правитель Новороссии - Иван Лукьянович Солоневич. Пришли многие важные чиновники, но больше всего, конечно, было офицеров. Попрощаться с Врангелем приехали бывшие добровольцы со всех концов страны. Прибыл даже и "севастопольский затворник", адмирал Колчак: неожиданно крепкий и бодрый. В огромном храме было тесно, словно в битком набитом вагоне. С хоров, наверное, скопление людей казалось морем голов и золотых погон. Он, Николай, и ещё немногие из присутствовавших, ставших офицерами уже после отречения Николая Второго, со своими серебряными погонами казались оттуда белыми воронами.
   Да и сам Орехов чувствовал себя не в своей тарелке, встречаясь взглядом со знакомым полковником в мундире штабс-капитана: в том звании, в котором застал его февральский переворот. Возникало ощущение нереальности происходящего, дурного маскарада. Но, едва началась служба, как оно отступило, отошло на задний план, чтобы даль место главному, тому, ради чего и пришли все они в храм: молитве об упокоении души новопреставленного раба Божия Петра.
   После отпевания гроб на лафете перевезли на Мемориальное кладбище, где хоронили героев Гражданской войны. Николай, разумеется, тоже поехал на траурную церемонию, а оттуда - прямо в дивизию. Но почти сразу пришлось возвращаться обратно в Ростов: вместе с командиром первой танковой дивизии полковником Черняховским его вызвали в Министерство обороны, к заместителю командующего бронетанковыми войсками генералу Рогову.
   Побывать в новом огромном здании, отстроенном близь остатков Темерницкой крепости, Николаю раньше пришлось один лишь раз: отличившимся в Испании офицерам ордена вручал лично Верховный Главнокомандующий генерал Каппель. А так - не по чину простому капитану штабной паркет лишний раз сапогами царапать.
   Естественно, Николай терялся в догадках, зачем он понадобился сейчас. Дело осложнялось тем, что и сам Иван Данилович был в полнейшем недоумении. Оставалось только положиться на волю Божию и не ломать себе заранее голову.
   Но когда Орехов увидел, кто ждёт их в кабинете Рогова, то поневоле начал выстраивать самые невероятные предположения. Помимо самого Андрея Александровича за столом сидели военный советник Верховного Правителя генерал Кутепов и щеголеватый штабной полковник с ухоженной бородкой а-ля Николай Второй.
   - Здравствуйте, Иван Данилович. Здравствуйте, Николай Матвеевич, - Рогов в ответ на приветствия офицеров здоровался по-домашнему. Значит, о недовольстве и наказаниях речи не идёт. Тогда о чём же?
   - Александра Павловича, полагаю, представлять вам не нужно. Знакомьтесь: Генерального Штаба полковник Евгений Константинович Свешников.
   После обмена приветствиями все расселись вокруг стола, и Рогов обратился с вопросом к Орехову:
   - Николай Матвеевич, вместе с поручиком Орловским вы недавно испытывали новый танк...
   - Так точно.
   - Я читал ваши рапорты, вы указываете на отдельные недостатки, но в целом даёте ему очень высокую оценку. Комиссия военного министерства с вами полностью согласна. Однако, как вы знаете, этот танк - совместная разработка вместе чехами. И вот там мнение военных далеко не столь однозначное.
   - Я ещё удивился, почему их представителей не было на полигоне, - признался Орехов.
   - Третий экземпляр танка изготовлен в Чехословакии и там же прошел испытания. Его итоги... скажем так, неблагоприятны.
   Рогов неожиданно смутился и как-то беспомощно оглянулся на Кутепова.
   - Мы не можем точно назвать, что не понравилось союзникам: техническое заключение до нас пока что не дошло, - пояснил генерал.
   Николай едва сдержался от того, чтобы совершенно некультурно хмыкнуть. Судя по тому, как скрипнул стул под Черняховским - и полковника тоже проняло.
   Нет, но ведь действительно верх головотяпства: не подкрепить свои замечания соответствующими бумагами. Что тогда обсуждать? Пустые слова? А ещё постоянно приводят в пример русским разгильдяям собранных европейцев.
   - Одним словом, - снова заговорил Рогов, - возникли противоречия. Больше того, я бы сказал конфликт интересов. Нам крайне важно запустить танк в серию, и как можно быстрее. Для нас это первая своя машина, если, конечно, не считать попыток господина Дыренкова.
   Черняховский снова скрипнул стулом и громко прокашлялся. Николай его понимал. Дыренков, талантливый изобретатель-самоучка, в конце двадцатых годов перебравшийся в Новороссию откуда-то из Прибалтики, конструировал в своё время неплохие бронеавтомобили и просто великолепные бэвээсы - бронированные вездеходные сани на гусеничном ходу. Но когда он взялся за проектирования танков... Орехову до сих пор было неловко вспоминать, как он, молодой подпоручик-танкист ожидал скорейшего появления чудо-машины, способной перемещаться сразу и на гусеницах, и на колёсах, и по железнодорожной колее. А ещё перебираться через противотанковые рвы, объединяясь в сцепки при помощи специальных "ферм спаривания". Увы, на деле всё оказалось намного сложнее. Николай не знал, насколько далеко продвинулись заводские испытания, но до военно-учебных заведений Новороссии ни один танк Дыренкова не дошел, не говоря уж о боевых танковых подразделениях.
   - А вот у чехов такой необходимости нет, - завершил Рогов. - У них отлажено производство тридцать восьмой модели, ведутся так же работы по конструированию нескольких своих танков. В этих условиях запуск Т-34 не является для них вопросом первостепенной важности.
   Генерал снова оглянулся на Кутепова. Орехов не понимал, почему он так нервничает. То, что чехи могут зарубить проект на корню, не укладывалось в голове, а небольшая задержка не может быть настолько важной. Или для Новороссии счёт идёт уже на дни? Нет, невозможно. Когда война на пороге, этого может не заметить обыватель, но не командир батальона одной из наиболее боеспособных дивизий страны.
   И всё-таки Рогов очень нервничал...
   - Вопрос о танке обсуждался на совещании у Верховного Правителя. Было принято решение - командировать в Прагу одного из офицеров-испытателей. Выбор пал на вас, Николай Матвеевич. А Ивана Даниловича мы пригласили за тем, чтобы узнать его мнение по поводу этой командировки.
   - Ни один командир не будет в восторге оттого, что у него забирают дельного офицера, пусть и на короткое время. Но приказы надо выполнять, а не обсуждать, - отрубил Черняховский.
   - В данном случае приказ как раз следует обсудить, - снова вступил в разговор Кутепов. - Задача, которую мы ставим перед капитаном Ореховым, выходит за рамки его штатных обязанностей. По-хорошему, для испытания новых моделей техники нужно готовить специальных людей. Есть же у нас лётчики-испытатели... Но танкистов-испытателей пока что нет. Поэтому, приходится привлекать офицеров из действующих частей. Но тут проблема: отлучки не могут не затруднять им исполнения своих основных обязанностей. Иван Данилович, что скажете по этому поводу?
   - Только одно: в батальоне капитана Орехова полный порядок. Его боеготовность не ниже любого другого батальона дивизии.
   - А подготовка командира? Если Т-34 пойдёт в серию, то, по всей видимости, дополнительно будет сформирована отдельная танковая бригада. Возникнут вакансии, например, на должность командира полка. Дадите рекомендацию капитану Орехову?
   - Без малейших колебаний, - твёрдо ответил Черняховский. - Ему вполне по силам командовать полком. Кстати, есть и другие офицеры, заслуживающие повышения в должности.
   - Офицеры-то есть, должностей нет, - вздохнул Кутепов. - Страна не настолько богата, чтобы содержать большую Армию. Только самое необходимое.
   Николаю очень хотелось сказать, что новый линкор и авиаматка к необходимому никак не относятся: всё равно им на Чёрном море воевать не с кем, а в Средиземное - попробуй, пробейся. Проливы-то в руках у турок. Но он промолчал. Даже если генералы настроены благожелательно, не следует забывать о том, что они - генералы. А он пока что - только капитан. Его дело - помалкивать и наматывать на ус. Может быть, потом это всё пригодится.
   - Пока что это отдалённые перспективы, - вмешался генерал Рогов. - Сами понимаете, от опытного образца до серии путь не близок. Но когда это станет реально - Главнокомандующий намерен организовать совещание старших офицеров и обсудить с ними, какие изменения следует внести в организацию бронированных войск страны и кому конкретно это доверить. Кстати, речь идёт не только об организационных структурах, но и, например, о тактике. Николай Матвеевич, вы воевали в Испании, и наверняка отметили для себя иные возможности использования этой машины по сравнению с чешскими тридцать пятым или тридцать восьмым.
   - Вне всяких сомнений, - встрепенулся Орехов. - Бронирование тридцатичетвёрки позволяет оказывать эффективную поддержку наступающей пехоте в условиях сильной противотанковой обороны. Во время полигонных испытаний господин Козко ознакомил меня с результатами тестовых стрельб по использованным в конструкции броневым листам. На средних дистанциях они отлично держат снаряды как немецких тридцати семи миллиметровых, так и чехословацких сорока семи миллиметровых противотанковых пушек. Значит, для противотанковых орудий танк становится практически неуязвимым.
   - Я видел эти результаты, - кивнул Рогов. - Конечно, не всё так просто. Во многих странах, в том числе и у нас, идёт работа по совершенствованию противотанковой артиллерии. Есть очень важные результаты, над ними нужно очень серьёзно думать. Но в главном я с вами согласен: этот танк будет мощнейшим оружием непосредственной поддержки пехоты.
   - Кроме того, мощное семидесяти шести миллиметровое орудие позволит использовать его и для штурма укреплённых позиций, - добавил Орехов.
   - И это тоже, - снова согласился генерал. - Я вижу, Николай Матвеевич, боевое мышление вы не утратили. Хоть сейчас в атаку. Правда, не знаю, как давно вы отрабатывали навыки боя на практике...
   - На прошлой неделе, - сообщил Черняховский. - Батальон капитана Орехова проводил учебное занятие по прорыву полосы обороны условного противника.
   - И командир сам вёл его в атаку? - полюбопытствовал Кутепов.
   - Разумеется, - подтвердил полковник. - Специфика мобильных соединений предполагает постоянное присутствие командиров в атакующих порядках. А правила во вверенной мне дивизии жесткие: лучшим танкистом в роте должен быть её командир. Лучшим в батальоне - командир батальона.
   Советник Верховного задумчиво покачал головой.
   - Если только специфика. А так в Уставе не зря прописано: во время боя командир обязан находиться там, где ему удобнее всего руководить боем. В четырнадцатом офицеры в первые ряды рвались, чтобы личным примером... да на немецкие пулемёты. Оглянуться не успели, как почти всё кадровое офицерство оказалось перебитым.
   - И тем не менее, в танковых войсках очень часто удобнее руководить войсками с переднего края, - не уступал Черняховский.
   - В любом случае, тот факт, что Николай Матвеевич может и сам вести бой в танке, и батальоном командовать - в нашу пользу. Не сомневаюсь, что ему придётся выслушать самые разные доводы: как со стороны командиров крупных соединений, так и обыкновенных офицеров-танкистов. Полагаю, что вы найдёте со всеми общий язык?
   - Приложу все усилия, господин генерал, - с чувством пообещал Орехов.
   - Вот и отлично. Значит, завтра пражским поездом выезжаете в Чехословакию, - подвёл итог Рогов. - Евгений Константинович поедет с вами и будет курировать миссию по линии Генштаба. У вас есть полтора часа на подбор экипажа. Иван Данилович, список отправьте мне лично, нарочным. МИД придётся терзать на самом высоком уровне, а то наши бюрократы будут неделю документы оформлять. Заодно ещё посмотрите новый чешский лёгкий плавающий танк F-IV HE, рассматривается вопрос о приобретении какого-то количества этих машин на замену плавающим "Виккерсам".
   - Экипаж могу назвать сразу, - уверенно ответил Николай. - Механик-водитель подпрапорщик Эрко Вийкмяэ, заряжающий унтер-фельдфебель Дмитрий Коробкин и стрелок-радист подпоручик Андрей Шершнёв.
   Вийкмяэ и Коробкин вместе с ним воевали ещё в Испании и сейчас составляли экипаж его командирской тридцативосьмёрки, а Шершнёв за короткое время пребывания в батальоне продемонстрировал недюжинное умение наладить радиосвязь в самых сложных ситуациях.
   Черняховский возражать не стал и, записав фамилии, Рогов отпустил офицеров.
  
   Татьяна, очень болезненно перенесшая отлучку мужа в Анапу, к командировке в Прагу отнеслась спокойно и даже доброжелательно. Чехословакия у неё стойко ассоциировалась с Европой, краем заведомо культурным и безопасным. Такого отношения к Европе не смогла поколебать у неё даже гражданская война в Испании. Супруга оставалась в твёрдой уверенности, что испанцы не знали и десятой доли ужасов той Гражданской войны, что она видела в детстве. Разубеждать жену он, естественно, не пытался. А уж прошлогодний вояж в Чехословакию как боевую операцию он и сам не рассматривал. Начиналось, конечно, всё очень серьёзно, но вылилось сначала в две недели сидения в боевой готовности в моравской глубинке, а потом ещё в две недели катания по основным городам страны: местные жители с удовольствием чествовали немецких камрадов и русских братушек, предотвративших вражеское вторжение.
   Зато очень огорчился Костик. Наслушавшись рассказов отца о стране древних рыцарских замков, он долго упрашивал родителей показать ему Чехословакию и, в конце концов, выклянчил обещание свозить его в Прагу и Карлсбад. Николай запланировал поездку на лето будущего года, а сын воспринял его нынешнюю командировку как обман со стороны отца. Впрочем, недоразумение удалось быстро уладить, и оставшуюся часть вечера сынишка, вдохновлённый обещанием привезти из Праги "что-нибудь рыцарское", прибывал в отличном настроении.
   Настоящие неприятности ожидали Орехова утром в воскресенье, когда все границы были уже позади и за окном поезда мелькали аккуратные, но тяжеловесные словацкие деревеньки. Свешников пригласил капитана в своё купе на чашку утреннего кофе и, едва Николай закрыл дверь в коридор, огорошил новостью:
   - Николай Матвеевич, я должен ввести вас в суть вашей миссии. Вашей настоящей миссии. Дело в том, что двадцать шестого числа Германия и Чехословакия намерены выступить войной против Польши. В связи с этим принято решение опробовать наш новый танк в реальных боевых условиях. И доверено это вашему экипажу.
   Орехов на несколько секунд застыл на месте, потом очень медленно и раздельно произнёс:
   - Господин полковник, почему вы нас сразу об этом не предупредили?
   - Это совершенно секретная информация, господин капитан, - в голосе Свешникова прорезался металл. - Мы не могли ни в коем случае допустить её разглашения.
   - А Иван Данилович в курсе?
   - Разумеется, нет. Господа генералы знали истинную цель вашей командировки, но ставить в известность полковника Черняховского было сочтено нецелесообразным.
   Орехов вздохнул. Слава Богу, что хоть Черняховский в этом обмане не участвовал. Было бы слишком обидно разочароваться в старом друге и уважаемом командире. И сразу подумал, что знай бы Иван, зачем Николая отправляют в Чехословакию, наверняка нашел бы возможность предупредить.
   - И всё-таки мне непонятно, господин полковник, почему нам сразу не объяснили нашу задачу? По крайней мере, мы бы смогли нормально объяснить всё нашим родным.
   - Вот именно этого и нельзя было ни в коем случае допустить, - горячо ответил Свешников. - Поймите, Николай Матвеевич, решение о войне с Польшей хранится в строжайшем секрете.
   - Настолько строгом, что о подготовке Рейха к вторжению в Данциг каждый день сообщают европейские новостные агентства и пишут газеты, - усмехнулся Орехов.
   - Газеты о чём только не пишут, - парировал полковник. - Безответственная трепотня репортёров, конечно, является предметом изучения соответствующих служб разведки, но вы просто не представляете себе, какую навозную кучу нужно просеять, чтобы добыть жемчужное зерно правдивой и важной информации. Крыловский петух, извиняюсь, сдох бы от натуги. А вот агентурная информация - это намного серьёзнее. И если кто-то из ваших родственников, я имею в виду родственников всех членов экипажа, вдруг проговорится, что вы отбыли "в Чехословакию на войну", и это дойдёт до иностранной разведки, неважно, советской, британской или французской, то ущерб для Новороссии будет колоссальный.
   Свешников отхлебнул кофе и уже спокойнее добавил.
   - Да хоть бы и турецкой. Всё равно. Поймите, Николай Матвеевич, это даже не наша война и не наша тайна. И Верховный Правитель очень дорожит оказанным нам доверием. Ведь нас могли бы и вообще не предупреждать.
   - Учитывая наш тесный военный союз с Чехословакией, это было бы не слишком разумно с их стороны, - холодно заметил капитан.
   - Ещё более неразумно с их стороны было бы информировать нас без согласия Берлина, - возразил Свешников. - Сами понимаете, что при таком соотношении сил правила игры задаёт сильнейший. Германия тщательным образом скрывает подготовку к войне. И если её планам суждено выплыть на свет Божий раньше назначенного времени, то пусть в этом будет замешан кто угодно, но только не Новороссия.
   Правота полковника была очевидна, но от этого на душе лучше не стало. Николай помолчал, собираясь с мыслями, потом уже более спокойным голосом спросил:
   - Хорошо, господин полковник, что вы нам теперь предлагаете делать? Как я понимаю, известить родных мы и сейчас не имеем права?
   - Да уж, убедительно прошу от этого воздержаться. Сохранить в тайне эту информацию - ваша прямая обязанность.
   Насчёт обязанностей штабные офицеры во все времена были осведомлены куда лучше боевых, этого не отнять. Сухо попрощавшись, Николай вернулся в своё купе и сообщил экипажу о том, зачем по-настоящему их послали в Прагу и в каком положении они оказались.
   Коробкин досадливо мотнул шеей и беззвучно выругался. Молоденький Шершнёв дёрнулся что-то сказать, но остановил себя на полуслове, чтобы не опережать старших товарищей. Эрко же невозмутимо произнёс:
   - У нас ест прикас, надо его выполнят.
   И продолжил набивать табаком неизменную глиняную трубку.
   Именно хладнокровье и невозмутимость сделала уроженца маленькой эстонской деревеньки, затерявшейся где-то в горах Абхазии, лучшим механиком-водителем в батальоне, да и, на взгляд Николая, всей дивизии. В обычной жизни подпрапорщик казался медлительным и неповоротливым, но танк под его управлением становился стремительным и вёртким, непредсказуемым для неприятельских артиллеристов, а потому практически неуязвимым. Кроме того, Вийкмяэ не терял спокойствия и уверенности в самых отчаянных ситуациях. Довольно долгое время Орехов был убежден, что вывести его из себя невозможно в принципе, но, как оказалось, бывают на свете и не такие чудеса. Весной прошлого года Эрко, тогда ещё просто фельдфебель, отправился на родину предков, где чуть не угодил в тюрьму, которую, после активного вмешательства дипломатов, ему заменили на депортацию. Николай, как непосредственный начальник, был посвящен во все подробности происшествия.
   Начало поездки не предвещало ничего дурного. Столицу независимой Эстонии Эрко осматривал с подобающим душевным трепетом, стараясь как можно глубже запечатлеть в душе образы старого Таллина: свинцовые воды Балтийского моря, узкие улицы Верхнего и Нижнего городов, башни и стены древней крепости, чёрно-сине-белый флаг над Длинным Германом и многое, многое другое. Потом несколько дней он гостил по хуторам дальних родственников, где встречал непременно дружелюбный приём.
   Всё испортилось за два дня до отъезда домой, когда троюродный брат Томас решил показать ему город Тарту. Проголодавшись по ходу осмотра, они зашли в небольшое кафе, где внимание фельдфебеля привлекла компания молодых людей, громко рассуждавшая на тему того, что удел русских скотов на этой земле - быть обслугой для цивилизованных эстонцев. Эрко, не смотря на то, что Томас дёрнул его за рукав и шепотом попросил не вмешиваться, всё-таки подошел к столику, за которым сидели молодые люди, и вежливо сообщил им, что такие слова очень позорят эстонский народ, что его, как эстонца, очень огорчает. И хотя он говорил с ними на эстонском языке, но ему тут же ответили, что сейчас проучат русскую свинью, после чего вскочили на ноги и набросились на него с кулаками.
   Эрко, опять же по-эстонски, ответил им краткой речью, что если их до сих пор не научили уважительному отношению к людям, рядом с которыми они живут, то он лично и немедленно постарается восполнить этот досадный пробел в их воспитании. Поскольку слова с делами у фельдфебеля Вийкмяэ никогда не расходились, к концу этой речи четверо нападавших лежали на полу возле столика и прижимали руки к больным местам. Остальные двое, разлетевшиеся по разным углам кафе, так же лежали на полу и подниматься не спешили. Решив, что урок удался, Эрко продолжил прерванный обед, но тут появилась полиция, которая, вместо того, чтобы заняться молодыми людьми, арестовала самого Вийкмяэ.
   Впоследствии ему объяснили, что эти парни были членами "Кайтселийта", военизированной организации, называющей себя патриотической, а выраженные ими взгляды как раз и считались эстонским патриотизмом. Естественно, что к человеку, покусившемуся, да ещё и так успешно, на официальный эстонский патриотизм, будь он хоть трижды эстонцем, местное правосудие добрых чувств не питало. От тюремного заключения фельдфебеля Вийкмяэ спасло только иностранное подданство, однако на границе ему уверенно пообещали, что вряд ли он сможет когда-либо появиться в Эстонии. Эрко кивнул и согласился, что при такой власти ему в Эстонии, и правда, делать нечего. После чего добавил:
   - Но когда это безобразие прекратится, я, пожалуй, сюда вернусь.
   Сопровождавший его полицейский чин хищно улыбнулся:
   - Эстонское государство вечно.
   - Вечен только Бог, - серьёзно ответил Эрко, осенив себя крёстным знаменьем. - Может, ваша власть здесь надолго, но мы, эстонцы, славимся долголетием. Так что, посмотрим, что будет дальше.
   Таким вот человеком был подпрапорщик Эрко Вийкмяэ, кавалер Знака отличия военного ордена Святого Георгия, Бронзового Испанского Креста и Ордена Воинских Заслуг четвёртой степени.
   Его слова и в этот раз положили конец обсуждению: в самом деле, приказы, каких бы чувств они не вызывали, положено не обсуждать, а исполнять. Но настроение у танкистов было испорчено безнадёжно. И даже красавица Прага его не улучшила. С вокзала поехали в посольство, откуда Николай за весь вечер отлучился только в храм Николая-Угодника на Ратушной площади. Разумеется, при посольстве была своя церковь, но Орехову ещё с прошлого года как-то особенно полюбился именно этот храм, всякий раз плотно заполненный молящимися. После распада Австро-Венгерской Империи, казалось бы, навсегда забытое в этих краях Православие обрело второе дыхание и привлекло к себе значительное количество верующих.
   А на утро, оставив экипаж в посольстве, они со Свешниковым поехали в военное министерство, где полковник представил Орехова ответственному за боевую обкатку танка с чехословацкой стороны, генералу Поспишилу. В отличие от своей фамилии, которая хоть и произносилась с ударением на букву О, но всё равно имела в русском языке вполне конкретное значение, генерал никуда не спешил, да и коллегам не советовал. Он сразу объяснил, что хоть решение о начале боевых действий двадцать шестого числа вроде как твёрдо принято, но немецких войск в Чехословакии нет: ни танковых, ни каких-либо вообще. Равно как и немецких генералов. Сами же чехи предпочитают в такой обстановке не торопить события. Говорят, что во вторник у Гитлера должно состояться важное совещание, по итогам которого и станет ясно: начнёт ли Рейх войну и, если начнёт, то когда именно. Пока же он предлагает русским офицерам съездить на заводской полигон и обкатать новый чудо-танк.
   - То есть, сомнений в необходимости принятия на вооружения танка у вас нет? - осторожно переспросил Николай.
   - Какие могут быть сомнения? - в свою очередь изумился Поспишил. - Великолепная машина, убеждён в её неординарном будущем.
   Орехов бросил быстрый взгляд на Свешникова, тот сидел с непроницаемым лицом. Вот уж "зрячий посох" достался. Хорошо, про войну от них скрывали до последнего момента, но мог бы хоть нормально сказать, что нежелание чехов запускать Т-34 в серию - выдумка от начала и до конца. Видимо, для полковника этот вопрос казался слишком мелким, чтобы уделить ему своё драгоценное внимание.
   А вот Николай, вняв совету Поспишила, забрал экипаж и поехал на заводской полигон "Шкоды". Уже предупреждённый о визите персонал отнёсся к гостям очень дружелюбно, и с гордостью продемонстрировал первый, он же единственный завершенный экземпляр нового танка. От машин новоросской сборки она отличалась по целому ряду конструктивных параметров. Где-то - непринципиально: так, в качестве орудия чехи использовали свою трёхдюймовую пушку. Где-то в худшую сторону: движок оказался не дизельным, а бензиновым, хотя и занимал практически тот же самый объём. А где-то, напротив, в лучшую: великолепная цейсовская оптика прицелов и командирского перископа вызвала у капитана приступ жесточайшей зависти.
   В ознакомлении и тренировках прошел весь день до вечера, назавтра работа продолжилась. Посмотрели и лёгкий плавающий танк, которым интересовался генерал Рогов. Николай был впечатлён: новинка по боевым возможностям заметно превосходила "заморских селезней", как витиевато танкисты Новороссии между собой называли английские плавающие танки "Виккерс-Карден-Лойд" А4Е11, которыми были оснащены танковые роты речных флотилий. Созданные в начале тридцатых годов, они давно и заслуженно считались устаревшими, вот только менять их было особо не на что, потому-то "селезни" и продолжали нести службу.
   Николай проходил стажировку в Кубанской военной флотилии ещё в тридцать четвёртом и вынес стойкое убеждение, что поддержать неожиданную атаку казаков-пластунов машина может, да и из засады способна действовать эффективно, но в серьёзный бой на ней соваться лучше не надо. И при захвате плацдарма на противоположном берегу реки слишком больших надежд на неё лучше не возлагать.
   Но теперь, похоже, дни "Виккерсов" на службе Новороссии были сочтены. Новый танк имел и более совершенную защиту: толщина лобовой брони составляла четырнадцать миллиметров против девяти у старой модели, и более мощное вооружение: автоматическая 20-миллиметровая немецкая пушка и 7,92-миллиметровый пулемёт вместо одного только 7,7-миллиметрового пулемёта. Правда, англичанин немного быстрее двигался как по земле, так и по воде, но для конкуренции с чешским танком этого было слишком мало.
   Ближе к вечеру на полигон приехал Свешников и снова отвёз Орехова в министерство к Поспишилу. Тот поделился последними новостями из Рейха: на совещании с высшими офицерами Гитлер подтвердил запланированное начало войны и отдал приказ начать сосредоточение войск.
   - Необходимо сегодня же вечером выехать в Нейссе, там будет расположен штаб группы армий "Юг". Вопрос о том, в какое подразделение направить опытный танк, будет принимать её командующий, генерал фон Рундштедт.
   Свешников недовольно нахмурился: видимо, размах бюрократической машины озадачил даже его. Понятно, что командующий группой армий забудет про опытную модель не позднее, чем через пять минут после того, как визитёры покинут его кабинет. Но точно так же понятно, что не один немецкий офицер не станет помогать в испытаниях без санкции высшего начальства. А поскольку приказов через голову не любят во всех армиях мира, то, скорее всего, лесенку от командующего группой армий до простого командира танковой роты придётся проходить ступенька за ступенькой.
   - А почему бы не включить танк в состав чехословацких танковых формирований? - прямо спросил Орехов.
   - По плану командования наши мобильные дивизии должны вступить в войну на втором этапе и вполне возможно, поляки успеют капитулировать раньше, чем он начнётся.
   - Я считаю, что всем ехать смысла не имеет, - Свешников думал о своём. - Полагаю, экипаж танка, кроме господина капитана, может оставаться в Праге и потом выехать уже прямо на место, вместе с чешской ремонтной бригадой.
   - Хорошая идея, - одобрил Поспишил. - Но, господин полковник, думаю, что и вам ехать в штаб незачем. Идти к фон Рундштедту всей делегацией несколько неудобно. Может быть, вы доверите мне обязанность представить господина капитана? Не забывайте, в боевых испытаниях танка Чехословакия заинтересована ничуть не меньше Новороссии.
   - В этом никто не сомневается, - заверил полковник. - Но мне отвечать перед начальством.
   - Если что-то пойдёт не так, то ваше присутствие в штабе фон Рундштедта ничем не поможет. А вот навредить оно может. Договорённость на испытание танка заключена между руководством Рейха и Чехословакии, и генералу Рундштедту может очень не понравится вмешательство кого-то третьего.
   На это Свешникову возразить оказалось нечего. В итоге он так и остался в Праге, а Поспишил и Орехов вечерним поездом выехали в Нейссе.

Москва. 23 августа 1939 года. Среда.

   Сталин встретил визитёров у дверей кабинета. Крепко пожал руки.
   - Прошу, товарищи. Проходите, присаживайтесь. Только сразу предупреждаю: времени у нас очень мало. Мне только что доложили, что самолёт фон Папена благополучно приземлился на Центральном аэродроме. Сейчас его встречает товарищ Молотов. Поэтому докладывать прошу предельно кратко, и только наиболее важные вопросы. Прежде всего - разработан ли план прикрытия с севера?
   - Так точно, Иосиф Виссарионович, - Начальник Генерального Штаба РККА протянул вождю папку. Шапошников принадлежал к небольшому числу соратников, которым в узком кругу Сталин позволял обращаться к себе по имени-отчеству. - Здесь вся необходимая информация по развёртыванию прикрытия на эстонской и латвийской границах в случае начала войны с Польшей.
   - С товарищем Ворошиловым согласовано?
   - Согласовано и одобрено, - заверил Климент Ефремович.
   - Хорошо, - Сталин положил папку на свой стол. - Кратко изложите суть плана, пожалуйста.
   - Между Финским заливом и Чудским озером разворачивается Отдельный Кингсеппский стрелковый корпус, создаваемый на базе 11-й стрелковой дивизии. Новгородская оперативная группа Ленинградского военного округа на базе управления 1-го стрелкового корпуса прикрывает Псковское направление. В Калининском военном округе разворачивается 7-я армия, которая в час Ч выдвигается в район Себежа и берёт на себя прикрытие латвийской границы.
   - Понятно. С командирами определились?
   - Ещё не до конца, товарищ Сталин, - ответил Ворошилов: этот вопрос был в его компетенции.
   - Это плохо, товарищ Ворошилов, - Сталин потянулся к трубке. - Это недопустимо медленно. Или у нас недостаточно опытных командиров?
   Шапошников молча смотрел в пространство перед собой: вопрос адресовался не ему. Ворошилову пришлось хуже: он обязан был ответить. Дурацкое ощущение, когда нужно врать тому, кто знает, что ты врёшь. Да ещё и врать правдоподобно.
   - Я считаю, что назначение командующих армиями - очень ответственное решение, ошибка в котором недопустима. В прошлом году на Дальнем Востоке командование операцией было доверено изменнику и заговорщику Блюхеру. В этом году начальником штаба у Фекленко оказался японский шпион Кущев, создавший при штабе 57-го Особого корпуса целую агентурную сеть. Ни в коем случае нельзя допустить подобной ситуации на польском фронте, иначе враги нанесут стране непоправимый ущерб.
   - Толковое соображение, - поощрительно кивнул вождь, рассеяно вертя в руках трубку.
   - Поэтому армии должны возглавить не просто опытные и умелые, но и многократно проверенные командиры. В частности, в должности командующего 12-й армией я предлагаю утвердить командарма 2-го ранга товарища Тюленева.
   - Гм... Товарищ Тюленев сейчас командует Закавказским Военным Округом. Не будет ему зазорно идти в подчинение Тимошенко?
   - И остаётся командующим. Мы его временно командируем на фронт. Закавказский округ граничит с нашими непримиримыми врагами, и я считаю, что его командующему полезно получить практический опыт современной войны. Не думаю, что он будет возражать
   - Я тоже не возражаю, - кивнул Сталин.
   - 5-ю армию товарищ Тимошенко предлагает доверить комдиву товарищу Советникову, а 6-ю комкору товарищу Голикову.
   Сталин недовольно постучал чубуком трубки по столу, нахмурился, но промолчал. Ставить во главе армии комдива - некрасиво получается. Это с одной стороны. А с другой, где брать тех, кто рангом выше? И так уж присвоение внеочередных званий идёт лавиной, но всё равно, старший командный состав РККА проредили настолько сильно, что все бреши заткнуть пока что не удаётся. Зато тухачевщина из армии вырвана с корнем.
   - В составе Белорусского фронта 3-й армий будет командовать комкор Кузнецов, 4-й - комдив Чуйков и 11-й - комдив Медведев. Командование конно-механизированной группой, как и планировалось, возлагается на комкора товарища Болдина. Так что, товарищ Сталин, по основным кадровым вопросам мы определились. А вот по командованию армий, которые будут осуществлять прикрытие ударных группировок на флангах - есть вопросы. Но и время, считаю, у нас есть.
   - Ты прав, Клим, - настроение у вождя несколько улучшилось. - Каждую кандидатуру нужно тщательно обдумать. И время у нас действительно есть. Действуй. Только помни, что его не так уж и много. И ещё помни, что незаменимых людей у нас нет.
   - Всё будет готово в срок! - пообещал Ворошилов.
   - Срок - до двадцать шестого числа, - решил Сталин. - Утром список командиров должен быть утверждён. Развёртывание армий прикрытия должно начаться одновременно с началом боевых действий... Борис Михайлович, вы что-то хотите спросить?
   Шапошников машинально одёрнул китель.
   - Товарищ Сталин, мне известно, что штаб Ленинградского Военного Округа готовит план ведения боевых действий против Финляндии. Считаю своим долгом ещё раз заявить, что такое планирование является прерогативой Генерального Штаба.
   Сталин нахмурился.
   - Генеральный Штаб в настоящее время занят планированием польского похода. Мы считаем нецелесообразным отвлекать его от этой работы. Штаб округа готовит предварительный план, к тому же на основе вашего же мартовского доклада тридцать восьмого года. Или эти наработки непригодны для использования, а наши планы обороны Ленинграда, Карелии и Мурманска в случае финской агрессии - не больше чем никчёмная бумажка?
   - Подготовленные Генеральным Штабом планы полностью соответствуют тем задачам, которые перед ними поставлены, - Шапошников оставался спокойным, но можно было догадаться, чего ему это спокойствие стоило. - Но разработка на их основе операции такого масштаба требует соответствующей подготовки, которой штаб округа просто не имеет.
   - Вы считаете, что товарищ Мерецков недостаточно компетентен?
   Не прошло и года с того момента, как командарм второго ранга Кирилл Афанасьевич Мерецков был переведён с должности заместителя начальника Генерального Штаба РККА на командование сначала Приволжским, а потом - Ленинградским Военным Округом.
   - Кирилл Афанасьевич - компетентен, - согласился Шапошников. - Но больше в штабе округа помочь ему некому.
   - План Мерецкова в обязательном порядке поступит в Генеральный Штаб. Мы тут не занимаемся левацкими авантюрами. Решение будет приниматься теми, кому это положено по должности. Но сейчас Генеральный Штаб должен сосредоточиться на обеспечении успеха польской операции. Вам понятно, Борис Михайлович?
   - Понятно, Иосиф Виссарионович, - как-то устало кивнул Шапошников. Сталин предпочёл не заметить его недовольства и удовлетвориться формальным согласием.
   - Значит, этот вопрос закрыт... А теперь, пожалуйста, доложите, какова ситуация в районе Номонгана.
   Начальник Генерального Штаба подошел к висящей на стене крупномасштабной карте.
   - В районе Номонгана за последние сутки кардинально переломить ситуацию не удалось. Группа Жукова достигла серьёзных тактических успехов, особенно на южном фланге, но господствующие высоты остаются в руках японцев, а это означает, что исход сражения ещё не решен.
   - Вчера мне докладывали, что в район боевых действий из-под Хайлара японцы выдвигают значительные подкрепления.
   - Так точно, товарищ Сталин. Разведка выявила выдвижение противника силами до двух пехотных полков. Однако, в настоящее время они концентрируются примерно в пятидесяти километрах от района боевых действий. Внешнее кольцо окружения атакам не подвергалось.
   - Ещё подвергнется, - проворчал Ворошилов. Шапошников кивнул.
   - Командование армейской группы понимает серьезность ситуации. В настоящее время ведутся работы по созданию на линии государственной границы Монголии рубежа обороны.
   - Да ни хрена оно не понимает, - стукнул кулаком по столу Ворошилов. - Жуков зарвался! Вообразил себя Наполеоном, стратег хренов.
   - Спокойно, Клим, - голос Сталина звучал мягко, но отлично знавшие вождя командиры безошибочно определили стоявшую за этой внешней мягкостью железную твёрдость. - Что плохого в том, что товарищ Жуков ровняется на Наполеона? Мне кажется, что это - достойный пример.
   - Плохого то, что идут четвёртые сутки наступления, а результатов - с гулькин... нос!
   - Борис Михайлович, вы тоже так считаете? - если Сталину предоставлялась возможность столкнуть лбами помощников, то он никогда ею не пренебрегал. Конфликт пройдёт, осадок останется. Нарком и Начальник Генштаба и так не особо ладили друг с другом, но вбить между ними ещё один клин не помешает.
   - Нет, Иосиф Виссарионович, - твёрдо ответил Шапошников. - Результата Жуков добился. Южный фланг противника фактически разгромлен. Его основные силы окружены на границе Малых Песков. Наши войска прорвались с юга в долину Хайластын-Гола. Полное окружение японцев - это вопрос нескольких часов.
   - При этом все господствующие высоты - в руках врага, - возразил Ворошилов. - И когда самураи начнут наступление, то вырвавшиеся вперёд наши части окажутся между молотом и наковальней. Их просто прижмут к высотам и размажут по ним...
   Маршал запнулся, подыскивая подходящее сравнение.
   - Мне кажется, Климент Ефремович сгущает краски, - воспользовался паузой Шапошников. - Удар японцев с целью деблокировать группировку генерала Риппо, несомненно, состоится. Но он будет наноситься по заранее подготовленным рубежам обороны. У Жукова достаточно средств для его отражения.
   - Достаточно ли? - с сомнением произнёс Сталин.
   - Во всяком случае, Жуков не просит подкреплений. Никакой паники, никаких сомнений в своих силах и в конечном успехе операции. Те, кто не верят в успех, так себя не ведут.
   - Когда появятся сомнения, может быть уже поздно, - криво усмехнулся Ворошилов.
   - Что ты предлагаешь, Климентий?
   - Снимать Жукова. Срочно. Командование операцией возложить на Штерна.
   Шапошников молчал, даже отвернулся, чтобы не пересечься с вождём взглядом. Сталин очень не любил непрошенных советов.
   А тот долго молчал. То ли никак не мог принять решения, то ли нарочно выдерживал паузу, играя на нервах командиров. Наконец, вождь поднялся с кресла и, мягко ступая по ковру, подошел к широкому окну. За окном шел к автомобилю товарищ Микоян.
   - Я думаю, что раз мы решили дать товарищу Жукову шанс, то должны дождаться результата. Ситуация, конечно, сложная, но не будем раньше времени впадать в панику. Раз товарищ Жуков так уверен в себе - пусть доказывает свою правоту делом. Мы посмотрим на результат. Вы со мной согласны, Борис Михайлович?
   Вот теперь Шапошников взгляда прятать не стал.
   - Согласен, Иосиф Виссарионович.
   - Вот и замечательно. А Генеральный Штаб пусть тщательно контролирует товарища Жукова. И, если опасения товарища Ворошилова окажутся справедливыми, примите меры к исправлению ситуации. Если нужно - самые радикальные меры. Вам понятно, товарищ Шапошников?
  

Гора Хамар-Даба. Монголия. 23 августа 1939 года. Среда.

Штаб 1-й армейской группы РККА

   - Товарищ комкор, разрешите доложить?
   - Что у вас там, товарищ старший лейтенант?
   Тон и взгляд Жукова ничего хорошего связисту не обещали, но деваться тому было не куда.
   - Только что получено сообщение из штаба сто двадцать седьмого стрелкового полка: убит командир.
   - Что?! Опять?!
   - Миномётный обстрел... - пролепетал старший лейтенант, чувствуя, что сейчас над ним разразится гроза.
   Майора Юрия Семецкого с момента переброски под Халхин-Гол пятьдесят седьмой стрелковой дивизии "убивали" уже несколько раз. То приходило сообщение, что он погиб при бомбардировке, то - что пал от пули вражеского снайпера. Подорвался на мине. Возглавил атаку бойцов на вражеские позиции и пал, сраженный пулемётной очередью. Утонул при переправе через Халхин-Гол. Застрелен вражескими диверсантами. Не застрелен, а зарезан. Подорвал себя гранатой при попытке захвата в плен самурайскими разведчиками. И так далее...
   А потом всякий раз выяснялось, что сообщение ложное, а майор Семецкий жив и продолжает сражаться.
   Естественно, командующего армейской группой такие слухи раздражали. Жуков хотел даже отстранить Семецкого от командования полком, но тщательное расследование выяснило, что к распространению нелепых сплетен сам майор абсолютно непричастен, а со своими прямыми обязанностями он справлялся на отлично. Вот и продолжал Юрий Семецкий оставаться командиром, а вокруг него по-прежнему роились нелепые слухи.
   И очередной из них появился на свет в самый неподходящий момент.
   Жуков смерил связиста таким взглядом, словно собирался испепелить его на месте.
   - Если выяснится, что Семецкий жив - пойдёте под трибунал за паникёрство и распространение слухов. Вам ясно, лейтенант?
   - Так точно, товарищ комкор.
   - Вы свободны!
   - Есть!
   Связист растворился среди своих сотоварищей в дальнем углу КП, а Жуков снова упёрся взглядом в карту. Комкора одолевали тяжелые предчувствия.
   Самое гадкое заключалось в том, что он всё сделал правильно. План окружения и разгрома японской группировки был тщательно выверен и глубоко продуман. Но забуксовал на том, что предугадать заранее было невозможно: враг оказывал отчаянное, не предусмотренное никакими расчетами сопротивление. В воздухе полностью господствовали советские самолёты, осыпавшие японские позиции градом бомб. Вражеские батареи артиллерия армейской группы подавила в первый же день и теперь могла сосредоточиться на поддержке наступления на любом участке фронта. Превосходство советских войск в танках и бронеавтомобилях казалось подавляющим...
   И, тем не менее, все господствующие высоты продолжали оставаться под контролем японцев. Жуков боялся задать себе вопрос: а смогли бы в таких условиях четыре дня удержать сопки бойцы и командиры. Зато чувствовал, как начинает под ногами разверзаться пропасть. Неудач Сталин не прощал. И то, что командующий 1-й Армейской группой действовал в соответствии с обстановкой, оправданием не послужит. В это просто никто не станет вникать. Найдут, к чему придраться, да Штерн уже и нашел. И разберутся как с Кущевым.
   Когда, возглавив 57-й Особый корпус, он просил Москву сменить начальника штаба, то исходил исключительно из неполного служебного соответствия скороспелого комбрига. Три шпалы в петлицу и стрелковый полк под начало - там бы Кущев был на своем месте. А вот начальник штаба корпуса из него, как говорится, что из говна пуля. Грубо, конечно, зато верно.
   Просьбу Жукова удовлетворили, прислали Богданова. Тоже не подарок, сложный человек, но дело своё знает, никаких претензий. А комбрига Кущева вместе с несколькими подчинёнными оформили, как японских шпионов. И всё. Может, уже расстреляли. Может, скоро расстреляют. Может, сгинет на долгие годы за колючей проволокой лагерей для шпионов, диверсантов, вредителей и прочих врагов народа, в изобилии разбросанных по необъятным просторам СССР. Теперь уже не узнаешь.
   Жуков не сомневался, что и с ним могут поступить точно таким же образом, если только он даст повод. И никто не спасёт и не поможет. Сталина можно было убедить вернуть из лагерного небытия ценного для страны человека, но битые полководцы никакой ценности в глазах вождя не имели и иметь не будут.
   Комкор даже подумывал о том, чтобы выехать на передовую, возглавить атаку и в ней геройски пасть, как Ремизов или Заиюльев. С мёртвого Сталин не спросит, и его власти есть предел. Но только кто сказал, что будет, как с Ремизовым? Может - как с Федюнинским. Командир 24-го мотострелкового полка в первый день наступления получил тяжелое ранение, но был вынесен с поля боя красноармейцами и отправлен в тыл. Жуков связывался с госпиталем в Тамцаг-Булаке, говорил с самим профессором Еленским. Тот заверил, что, благодаря операции, виртуозно и своевременной проведённой в полевом госпитале профессором Ахутиным, полковник будет не только жить, но и служить.
   Да, военных врачей в Монголию отобрали самых лучших, и работали они на пределе сил, иногда буквально вырывая из лап смерти бойцов и командиров. Но - вот ведь как выходило: спасение от вражеской пули могло обернуться расстрелом по приговору военного трибунала.
   - Товарищ командующий!
   Снова рядом стоял связист, только теперь уже другой.
   - В чём дело?
   - Штаб Северной группы на связи. Вас вызывает полковник Алексеенко.
   Тяжело поднявшись из-за стола, комкор прошел в дальний угол командного пункта.
   - Жуков у аппарата.
   - Товарищ комкор, мы взяли Палец! - услышал он в трубке ликующий голос Алексеенко.
   - Что? Что ты сказал? Повтори!
   Внутри у комкора уже бушевал ураган эмоций, но он изо всех сил сдерживал рвавшуюся наружу радость.
   - Высота Фуи наша, товарищ комкор! - повторил Алексеенко. - Наша! Подняли над ней красный флаг. Японцы полностью разбиты. Остатки вражеских частей отступили в район озера Билгар и, вероятно будут пытаться прорваться через границу, или отступать на юг, в направление высоты Ремизова.
   - Значит так, полковник! Срочно организуй преследование, чтобы они никуда не прорвались. Окружить и взять в плен. Не захотят сдаваться - уничтожить к чёртовой матери. Ясна задача?
   - Так точно, товарищ комкор! Будет сделано! - в голосе полковника слышалась весёлая дерзость. Опьяненный успехом, командир группы сейчас был в таком состоянии, что ему можно было ставить любую задачу. Хоть уничтожение разбитой группировки, хоть марш на Пекин. Козырнёт и приступит к выполнению.
   - Выполняйте! До связи! - Жуков положил трубку и тут же потребовал:
   - Штаб Центральной группы! Срочно!
   Решения приходили в голову без длительных размышлений, словно сами собой. Сейчас он казался себе похожим на Ботвинника, в жутком цейтноте делающего один за другим ходы удивительной силы и точности, приводящие противника к неизбежной капитуляции. Ощущение было совсем новым, незнакомым и до одурения приятным.
   К счастью, Жуков сохранил контроль над собой и понимал, что витать в облаках сейчас нельзя: победа ещё не закреплена и из-за мельчайшей ошибки могла выскользнуть из рук, как мелкая юркая рыбёшка. Да и связист уже протягивал телефонную трубку.
   - Петров, слушаю вас, - донеслось с того конца провода.
   - Слушай внимательно, комбриг. Алексеенко взял Палец. Остатки разбитой группировки могут попытаться прорваться на юг, в тыл двадцать четвёртому полку. Срочно сориентируй Белякова, чтобы был готов отразить нападение.
   Начальник штаба майор Беляков принял командование над двадцать четвёртым мотострелковым полком после выхода из строя Федюнинского.
   - Ясно, товарищ командующий. Будет сделано, - пообещал Петров.
   - Возможно, японцы попытаются организовать встречную атаку. Будьте готовы. Обо всех изменениях обстановки докладывать в штаб группы немедленно.
   - Так точно.
   Положив трубку, Жуков вернулся к рабочему столу. Крепла уверенность, что он выиграл сражение, уже выиграл. Но, всё равно, любая ошибка могла превратить безоговорочный разгром врага в невнятное выдавливание за границу Монголии ценой огромных усилий и потерь. Сейчас всё зависело от решения командования Армейской группы.
   Жуков не любил штабной работы и не скрывал этого. Ещё в тридцатом, когда он командовал кавалерийской бригадой в 7-й Самарской кавдивизии военком Рокоссовский ( тот самый, что потом был арестован как враг народа, бежал из лагеря, сумел перейти через финскую границу, а потом где-то сгинул без следа ) писал в характеристике, что Жуков "штабную работу органически ненавидит". Да, перекладывать на столе бумажке ему претило и тогда, и сейчас. Но с годами он стал понимать, что, начиная с определённого уровня, нельзя командовать только то, что видишь на поле боя.
   Склонившись над картой, Георгий Константинович красным и синим карандашами наносил изменение оперативной обстановки. Торопливо подошел начальник штаба.
   - Взяли Палец?
   - Взяли, - не поднимая головы, ответил Жуков. - Смотри, Михаил Андреевич, японцы сейчас здесь. У них два выхода - либо прорываться в Манчжурию, либо идти на юг, на соединение с основной группировкой.
   - Граница ближе, - с ходу включился в обсуждение Богданов. - К тому же там у нас мало сил - только стрелково-пулемётная бригада девятой мотобронированной бригады.
   - Да, граница ближе. Но, двигаясь на юг, японцы выйдут в тыл к двадцать четвёртому мотострелковому полку. Я отдал распоряжение Алексеенко организовать преследование, а Петрову - предупредить Белякова. Сейчас надо продумать, как провести перегруппировку.
   - Думаю, на преследование имеет смысл выделить для уничтожения остатков японский группировки бригаду Лесового. Шестьсот первый полк усилить четвёртым батальоном шестой танковой бригады и сразу двинуть к границе. А высвободившимися батальонами одиннадцатой танковой усилить бригаду Оленикова.
   - Толково, - кивнул Жуков. Предложения начальника штаба в сложившейся обстановке выглядели оптимальным решением. - Готовь приказ.
   - Товарищ комкор, штаб Южной группы вызывает, - прервал разговор тот самый старший лейтенант, что докладывал о смерти Семецкого.
   - В чём дело, что случилось? - недовольно поднял взгляд Жуков.
   - Полковник Потапов на проводе.
   Был бы кто другой, Георгий Константинович, не задумываясь, поручил бы принять доклад кому-нибудь из штабистов. Но для Потапова он не мог не сделать исключения.
   - Жуков слушает. Что у тебя, Михал Иваныч?
   - Товарищ командующий, докладываю, - голос заместителя, даже искаженный телефоном, был непривычно-торжественным. - Окруженная в Малых Песках японская группировка капитулировала. Полностью.
   - Молодцы! - радостно воскликнул Жуков, а потом опустил её и тихо добавил: - Это полная победа.
   И уже снова в трубку отдал приказ:
   - Значит так, Михаил Иванович, разворачивай восьмидесятый полк вдоль границы. Весь. А танки пока отведи в резерв.
   - Понял, Георгий Константинович. Выполняю.
   - Я слышал, у тебя Семецкого убили?
   - Да нет, рано его хоронить, товарищ командующий. Жив Семецкий. Наблюдательный пункт японцы обстреляли из миномётов. Есть раненые, кого-то из командиров убило. Но сам он в порядке.
   - Я так и думал, что жив, - усмехнулся Жуков. - Добро, Михаил Иванович. Жду новостей. Хороших. Пора уже Зелёную брать.
   - Намёк понял, товарищ командующий!
   Жуков положил трубку, молча прошел мимо бледного, как смерть, старшего лейтенанта прямо к склонившемуся над бумагой Богданова.
   - Меняйте приказ, товарищ комбриг. На северный плацдарм перебросить двести двенадцатую авиадесантную бригаду и две роты пограничников. Постаить ей задачу - занять оборону государственной границы Монгольской Народной республики от линии озера Яньху до высоты семьсот пятьдесят восемь.
   - Наш последний резерв, товарищ комкор, - осторожно напомнил Богданов.
   - Знаю, - мотнул головой Жуков. Чувство игры не покидало командующего и, захваченный им, Георгий Константинович продолжал творить. - Ничего, теперь можно. Стрелково-пулемётному батальону девятой мотобронебригады - смещаться к югу. Держать границу от семьсот пятьдесят восьмой - и южнее, до Хайластын-Гола.
   - До Хайластын-Гола ещё дойти надо...
   - Дойдём! - уверенно заключил Жуков. - Теперь уже - наверняка дойдём. Сегодня же. А шестьсот первый полк вместе с батальонами одиннадцатой бригады направьте сюда.
   Грифель красного карандаша оставил за собой короткий росчерк через Дальние Пески.
   - Пусть наступают слева от Белякова. Либо выйдут в тыл к японцам, либо заставят их ещё больше растянуть линию обороны.
   - Ясно.
   - Выполняйте!
  
   Предчувствие Жукова не обмануло. Около шести часов вечера 9-я мотобронированная бригада полковника Оленикова, взломав оборону 26-го японского пехотного полка, с севера прорвалась в долину реки Хайластын-Гол. К восьми часам бронеавтомобили достигли реки, с противоположного берега которой их приветствовали ещё накануне занявшие позиции по её южному берегу части 8-й мотобронированной бригады полковника Мишулина. В половине десятого красный флаг был поднят над горой Номон-Ган-Бурд-Обо.
   Кольцо окружения вокруг прижатой к реке 6-й вражеской армии окончательно сомкнулось...

Москва. 23 августа 1939 года. Среда.

  
   Сталин принял фон Папена только в семь вечера: на переговорах по экономическим вопросам советскую делегацию возглавлял Молотов. Пока рейхсминистра угощали ужином, Вячеслав Михайлович доложил вождю о результатах: как и ожидалось, немцы внесли в новое экономическое соглашение лишь минимальные незначительные правки, после чего фон Папен подписал договор.
   В кабинете Сталина, помимо его хозяина и Молотова, рейхсминистра иностранных дел ожидали так же Будённый и Жданов. Папен явился в сопровождении посла Германии в СССР, графа фон дер Шуленбурга и советника Хильгера, исполнявшего обязанности переводчика.
   - Рад приветствовать вас в Москве, господин министр, - радушно улыбнулся Сталин, пожимая руку высокому гостю. - Надеюсь, что вы увезёте отсюда самые хорошие впечатления.
   - О, господин Сталин, - улыбнулся фон Папен. - Москва - прекрасна.
   Вождь отметил про себя, что улыбка министра была так же фальшива, как и вся политика Третьего Рейха. Ни Гитлеру, ни его приближенным он не верил ни на минуту и ни на копейку. Но по внешнему виду Сталина его эмоции прочитать было невозможно.
   Напротив, он радушно улыбнулся гостю и широким жестом пригласил его к столу. Предстоял торг, на котором решалась очень многое, даже большее, чем просто судьбы двух стран, входящих в число величайших мировых держав. И Сталин прекрасно понимал, что тот, кто позволит эмоциям взять верх над холодным расчётом, проиграет в этой жестокой и тяжелой борьбе.
   - Господин Рейхсканцлер написал в своём письме, - начал вождь, усаживаясь в кресло во главе стола, - что одной из целей вашего визита будет подписание дополнительного секретного протокола, который должен укрепить сотрудничество между нашими странами в деле обеспечения безопасности.
   - Совершенно верно, я имею все необходимые полномочия для подписания такого документа. Германское правительство намерено положить предел агрессивной польской политике, о чём и информировало своевременно советское правительство, с которым его связывает Пакт о ненападении.
   - Да, мы получили соответствующе извещение, - кивнул Сталин. - И мы очень ценим ту серьёзность, с которой ваша страна подходит к соблюдению этого соглашения, но не совсем понимаем, в какой именно роли в этом конфликте вы хотели бы видеть Советский Союз. К сожалению, на этот счёт мы до сих пор не имеем от Германии никаких предложений.
   - Речь идёт о совместной военной операции против Польши, - решительно заявил фон Папен.
   Буденный огладил усы. Лихо. Что ж, тем лучше. Чем меньше недомолвок, тем проще действовать дальше.
   - Такое предложение нуждается в серьёзном рассмотрении. И, прежде всего, необходимо рассмотреть его политические последствия. Предположим, мы совместно выступим против Польши. Предположим, мы разгромим Польшу. Что будет дальше? Какие изменения произойдут после этой победы?
   - Земли, отторгнутые у Германии по несправедливому Версальскому договору: Данциг, Померания и Силезия должны войти в состав Рейха, - решительно произнёс министр и вопросительно поглядел на Сталина. Тот внутренне усмехнулся.
   - Советское правительство понимает стремление германского правительства исправить допущенную по отношению к Германии несправедливость. Могу вас заверить, что Советский Союз не имеет каких-то особых интересов Померании или Силезии. Однако Советский Союз имеет вполне понятные интересы в других провинциях Польши, например, в Западной Белоруссии и в Галиции. Какова позиция вашего правительства в отношении этих интересов?
   - К моему сожалению, наше правительство не было информировано советским правительством об этих интересах, поэтому я не могу сейчас сообщить заранее определённую позицию, - развёл руками фон Папен. - Могу лишь сказать, что поскольку главной целью наших действий является восстановление исторической справедливости, германское правительство очень тщательно изучает мнение всех заинтересованных сторон. Так, явная несправедливость допущена по отношению к Литве: Польша сегодня оккупирует её древнюю столицу и её окрестности. Поэтому Германия признаёт заинтересованность Литвы в воссоединении Виленского края.
   Молотов раздраженно дёрнул усом. Этого ещё не хватало. По плану, разработанному в Генштабе, занимать Вильно должны были советские, а не немецкие войска. А теперь предлагается делать это ради литовцев? Ну, уж нет. Пускай сами за свою столицу дерутся, пусть отвоёвывают у поляков, если смогут. А потом надо будет ещё посмотреть, оставлять ли им город.
   - Заинтересованность Литвы в Виленском крае нам понятна, - Сталин начал ответ практически без паузы, но говорил медленно, тщательно обдумывая каждое слово. - Но нам понятна и так же особая заинтересованность Германии в Литве. Литва - сосед Германии, её правительство лояльно по отношению к германскому правительству, в своей политике оно учитывает экономические и политические интересы Рейха. В том числе - и военные. Можно сказать, что Литва сейчас находится в сфере влияния Германия. Можно поздравить Германию с таким хорошим соседом.
   Сталин выдержал короткую паузу. Министр слегка наклонил голову, словно благодарил за комплимент.
   - У Советского Союза тоже есть лояльные соседи. Например - Монголия, которой сейчас наша армия помогает отразить иностранную агрессию. Однако, и Германия, и СССР окружены не только друзьями. Польша - тоже сосед Германии, но её политика довела вашу страну до такого состояния, что она вынуждена взяться за оружие для ограждения своих интересов.
   Сталин снова выдержал паузу.
   - Абсолютно верно, - согласился фон Папен. - Думаю, что и для СССР Польша так же не является лояльным соседом.
   - Это справедливо, - кивнул вождь. - Но для СССР нелояльным соседом является, к сожалению, не только Польша. Мы, коммунисты, не считаем нужным прибегать к лицемерию, и открыто заявляем, что считаем допустимыми любые способы обеспечения безопасности государства, в том числе - и военные. Нам бы хотелось, однако, чтобы и наши союзники чётко зафиксировали своё согласие с таким подходом в соответствующем документе. Было бы правильно признать, что и Германия, и СССР имеют свои интересы в Восточной Европе. Было бы правильно определить границы сфер влияния, чтобы столкновения этих интересов не повредили дружбе между нашими странами и сотрудничеству между нашими правительствами.
   - Это хорошая идея, - согласился министр. - Наверное, вы готовы прямо сейчас обрисовать сферу интересов СССР?
   - Безусловно. На Балтике в неё входят Финляндия и прибалтийские государства. Понимая важность Литвы для Германии, интересы СССР в этой стране можно было бы ограничить гарантиями взаимовыгодной торговли и миролюбивой по отношению к нашей стране политики. Можем ли мы считать, что Германия предоставляет такие гарантии?
   - Да, безусловно, - фон Папен был очень доволен тем, как идут переговоры. Вопреки опасениям фюрера, Сталин не обрушил на него ворох требований, от которого пришлось бы отбиваться. По Литве министр ожидал столкнуться с куда более жесткой позицией. Вот и верь после этого всяким референтам. Что свои, МИДовские, что хвалёные спецы Гейдриха - все оказались одинаково неправы.
   - Таким образом, предлагаю зафиксировать наше взаимное согласие на то, что Литва относится к сфере влияния Германии, а Латвия, Эстония и Финляндия - к сфере влияния СССР, - подытожил Сталин, и Папен почувствовал себя так, словно на его шее замкнулся стальной ошейник.
   Фюрер был прав, предупреждая о том, что Сталин не похож на лидеров прогнивших буржуазных демократий, что он во сто крат опаснее: не верит, не боится и не просит. Советский вождь словно выбрал своим девизом лозунг: "Я возьму сам!" и брал то, что считал своим без всякого стеснения.
   Фон Папен попробовал представить себе, какой мог вспыхнуть скандал, будь здесь сейчас сам Гитлер. Ещё были свежи воспоминания о том, как болезненно реагировал фюрер два дня назад на гораздо более невинные попытки ограничить интересы Германии. Но Гитлера находился в Берлине, а не в Москве и дал министру недвусмысленные инструкции: приложить все силы к заключению договора. Поэтому фон Папен натужно улыбнулся и произнёс:
   - Такое предложение для нас, скорее всего, неприемлемо: оно слишком ограничивает и ущемляет интересы Рейха.
   - Отчего же? - в голосе Сталина слышалось вполне искреннее недоумение. - Мы исходим из вполне объективной предпосылки: сфера влияния каждой из сторон распространяется на её приграничные государства. Нам это кажется справедливым.
   - Это действительно объективный фактор, но он не единственный. Надо учитывать весь комплекс проблем. В Латвии у Германии очень серьёзные интересы.
   - Экономические, я полагаю? - поинтересовался Сталин.
   - Мы предоставим такие же гарантии их соблюдения, какие предоставляет Рейх в отношении советских экономических интересов в Литве, - некстати вмешался Молотов.
   Сталин едва сдержал порыв гнева. Кто его за язык тянул? За такие гарантии можно и нужно было требовать у немцев уступок. Подарки делают друзьям. А Рейх - партнер, не более. И с ним необходимо вести твёрдую линию, уступая лишь по мере необходимости.
   Вот тебе и новый глава НКИДа. Недопустимая, непростительная глупость. Не зря народная мудрость предупреждает, что услужливый дурак бывает опаснее врага.
   К счастью, немец ошибки наркома даже не заметил:
   - Помимо экономических, Рейх имеет в Латвии и политические интересы.
   - Но, я надеюсь, не военные? - вопрос был задан самым невинным тоном, но Сталин очень внимательно следил за реакцией собеседника.
   - Нет, никаких военных планов в отношении Латвии у нас нет, - ответил министр, и ничто его в поведении не заставляло усомниться в правдивости этих слов.
   - На побережье Балтийского и Северного морей Германия располагает многочисленными портами и может вести активную торговлю. Единственный крупный порт у СССР на Балтике - это Ленинград. И он не способен пропустить через себя столько грузов, сколько нам необходимо. На побережье Балтийского и Северного морей Германия имеет укреплённые военно-морские базы и судоверфи, позволяющие немецкому флоту себя чувствовать уверенно. СССР на Балтике в этом отношении не имеет ничего, кроме Ленинграда и Кронштадта. Вне всяких сомнений, это не может считаться достаточным. Поэтому мне кажется, что дружественная Германия должна понимать интерес Советского Союза к рижскому порту и военно-морской базе в Либаве.
   - Да, разумеется, мы понимаем этот интерес, - кивнул фон Папен, - но одностороннее увеличение советского влияния в Латвии может вызвать нарушение политического баланса, а правительство Вевериса и так находится в весьма неустойчивом положении.
   Повисла небольшая пауза. Воспользовавшись ей, министр наполнил фужер из стоявшей на столе бутылки с минеральной водой и немедленно выпил. А Сталин машинально крошил в трубку сигару, размышляя, как бы получше использовать допущенные немцем ошибки.
   - Я понимаю вашу озабоченность в отношении Латвии, - произнёс он наконец. - А какова позиция Германии в отношении Эстонии и Финляндии? Готова ли Германия согласится с их вхождением в сферу влияния Советского Союза?
   - Да, Германия к этому готова, - фон Папен почувствовал, что негативный ответ может вообще сорвать переговоры, а до рубежа максимально допустимых уступок, указанного фюрером, было ещё достаточно далеко. Но тут же поспешил уточнить: - Разумеется, мы будем проводить в этих странах свою политику, никак не ущемляющую интересы СССР. Равно как и ваша страна будет проводить такую политику в Литве.
   - Это настолько очевидно, что не нуждается в фиксации на бумаге, - кивнул Сталин, приминая табак в чашечке трубки. - Предлагаю такое решение: западную границу Латвии мы обозначим, как границу сферы советского влияния, а восточную - как границу сферы влияния германского. Таким образом, Латвия оказывается в сфере влияния обеих дружественных держав, и создание в Либаве военно-морской базы Балтийского флота Германия не рассматривает, как угрозу своей безопасности.
   - Мне бы не хотелось поднимать сейчас военные вопросы, - попросил рейхсминистр, - а это, без сомнения, военный вопрос. Возможно, ему следует посветить специальные военные переговоры. Полагаю, что сейчас достаточно принципиального согласия с тем, что, говоря о сферах влияния, мы, в том числе, понимаем под этим и сферы обеспечения безопасности.
   - Хорошо, пусть будет так, - согласился Сталин. - Думаю, что теперь мы можем вплотную перейти к польскому вопросу. Вы говорили о включении в состав Германии Данцига, Померании и Силезии. Однако, даже если судить по полученным нами предложениям, ваши военные не считают, что война будет выиграна с занятием немецкой армией этих территорий. Значит, ваша армия пойдёт дальше, за границы этих территорий. Возникает вопрос: что будет после войны с теми территориями, которые займёт немецкая армия? Кроме того...
   Вождь замолчал и чиркнул спичкой, раскуривая трубку. Остальные терпеливо ждали продолжения. После пары затяжек Сталин продолжил:
   - Кроме того, германское предложение предполагает, что на польскую территорию войдёт Красная Армия. Нас интересует, как видится в Берлине будущее территорий, которые к концу войны окажутся под её контролем?
   Словно показывая, что вопросы у него закончились, Сталин снова поднёс ко рту трубку.
   - Фюрер принял решение не определять заранее будущее послевоенной Польши, - осторожно начал фон Папен. - В ходе войны могут сложиться различные обстоятельства, которые серьёзно изменят обстановку. В такой ситуации бездумное следование разработанным шаблонам может оказаться неверным решением.
   - Это очень мудрое соображение, - одобрительно кивнул Сталин.
   - Справедливые территориальные претензии соседей к Польше должны быть удовлетворены. Германия готова гарантировать Чехословакии, что не станет предъявлять претензий в отношении Тешинской Силезии.
   Вождь усмехнулся. Имея во взаимоотношениях с Чехословакией такой козырь как Судеты, немцы могли гарантировать ей в Тешине всё, что угодно. Это всё равно как находящегося под следствием по обвинению в государственной измене человека попутно освободить от ответственности за мелкое хулиганство.
   - Германия признаёт заинтересованность Литвы в отношении Виленской области и надеется, что СССР тоже её признает, - министр выдержал многозначительную паузу.
   - Нужно точнее определить границы этой области, - ответил Сталин. - Мы можем согласиться с включением в состав Литвы города Вильно и его окрестностей, но если Литва предъявит претензии на большие территории, то это будет для нас неприемлемым.
   - Ни о каких требованиях со стороны Литвы не может идти речи, - решительно заявил фон Папен. - Мы говорим только о восстановлении исторической справедливости, к которому постоянно призывает фюрер.
   - И всё-таки хотелось бы знать конкретные границы этой исторической справедливости. Иначе мы можем попасть в очень неприятное положение. Отсутствие чётких договорённостей перед началом военных действий может привести к неприятным инцидентам впоследствии. Я думаю, что такие инциденты не в интересах и СССР и Германии.
   - Извольте!
   Министр угодливо улыбнулся и извлёк из принесённого с собой портфеля крупномасштабную карту Польши и расстелил её на столе так, чтобы Сталин мог рассмотреть её, не вставая с кресла. Померания и Силезия были заштрихованы на ней наклонными черточками, а небольшая полоса южнее литовской границы - горизонтальными линиями.
   - А чьи войска займут эту территорию во время военной операции? - поинтересовался Сталин.
   - Думаю, что обсуждать этот вопрос сейчас не имеет смысла: он не политический, а сугубо военный, - ответил фон Папен. - Достаточно нашего общего согласия на признание за Литвой права на эту территорию.
   - Мне кажется, что этого недостаточно, - настаивал вождь. - Мы бы хотели ознакомиться с планами совместных боевых действий в этом районе немецкой и литовской армии. В общих чертах, для того, чтобы не невольно их не нарушить.
   - Никаких планов нет, - дипломат тщательно скрывал свои эмоции, но можно было догадаться, что упорство Сталина ему неприятно. - Правительство Литвы вообще не в курсе наших планов. Мы изложим ему свои условия, когда для этого придёт время. Наша задача в этой войне - принудить Польшу принять условия справедливого мира. Если для этого нужно будет ввести войска на территорию Виленской области - мы это сделаем. Если литовцы смогут занять её самостоятельно - мы возражать не станем.
   Не верить министру у Сталина не было никаких оснований: делиться планами с Литвой немцам и впрямь не было никакого резона. Слишком уж ненадёжными союзниками были страны Прибалтики: вроде и ориентировались на Германию, но тут же искали благосклонности у Великобритании. Понимали, что независимость их - неестественна и нежизненна, вот и старались ублажить всех, от кого могла зависеть дальнейшая судьба страны.
   - То есть, - уточнил Сталин, - объединить все участвующие в этой компании войска, под единым командованием вы не считаете нужным?
   - Нет, фюрер не видит в этом необходимости. Вермахт будет действовать на западе, ваша армия - на востоке. Излишние штабы создадут только лишнюю путаницу.
   Вождь кивнул, затянул трубку.
   - Да, пожалуй, это правильно, - произнёс он, наконец. - Такой штаб действительно принесёт больше неудобства, чем пользы. По этому вопросу мы достигли согласия. Остаётся лишь определить границы сфер наших интересов на территории Польши.
   - Мы готовы выслушать ваши предложения.
   - Подобно Германии, СССР не ставит своей целью захват чужих территорий. Мы считаем правильным, если разграничить сферы влияния по линии трёх рек: Нарев-Висла-Сан.
   У фон Папена вытянулось лицо.
   - Но позвольте, в этом случае в сферу влияния СССР попадает Лемберг.
   - Разве это ущемляет интересы Германии? - улыбнулся Сталин.
   - Но Лемберг никогда не был русским городом, - отчаянно воскликнул рейхсминистр.
   - Зато Варшава была, - спокойно парировал вождь.
   Папен уже понимал, что сбылось предсказание фюрера, и он незаметно для себя попал в труднейшее положение.
   "Сталин не похож на западных политиков", - внушал накануне Гитлер своему министру. - "Он - сильная личность, подлинный правитель своей страны. Он понимает всю необходимость сильной власти и умеет ею пользоваться. Сталин никогда и ни о чём не просит, потому что понимает гибельные последствия политики выпрашивания подачек. Он берёт сам то, что может взять. Либо вынуждает отдать то, что нужно ему тех, кому нужен он. Торговаться со Сталиным означает заранее проиграть. Чтобы добиться своей цели мы должны показать ему, что не слишком нуждаемся в его помощи. Постоянно подчёркивайте, что Рейх исполнит свои планы вне зависимости от того, будет достигнуто соглашение в Москве или нет. Это заставит его умерить аппетиты. Он должен сам понять, что выдвигает чрезмерные требования, и сам от них отказаться".
   В Берлине всё казалось простым и ясным, но сейчас, в Москве, ситуация выглядела совсем иначе.
   - Я не понимаю, что вас смущает, господин министр, - продолжал Сталин, как ни в чём не бывало. - Львов и вообще Галиция находится за пределами той зоны, влияния, которую вы сами очертили для Германии. Или, может быть, речь идёт об учёте интересов Украинской Республики?
   - Нет, мы говорим сейчас об интересах Германии. Мне хотелось бы понять, речь идёт о создании на этих территориях некоего буферного государства или об их включении в состав Советского Союза?
   Сталин развёл руками, в прищуренных глазах мелькнула лукавая усмешка.
   - Вы сами сказали, что сейчас не время для принятия окончательных решений о судьбе послевоенной Польши. Кроме того, мы, коммунисты, исходим из того, что решать судьбу и государственную принадлежность территорий должны люди, которые на этих территориях проживают. Мы непременно спросим мнение народа. Но в любом случае речь идёт не о собственно польских, а об украинских и белорусских землях, большинство населения которых - родные браться наших граждан. Мы надеемся, что если народ выскажется за воссоединение, то фюрер отнесётся к этому с тем же пониманием, с каким мы относимся к воссоединению Германии и Австрии. Если же эти территории войдут в состав какого-то иного государственного образования, то в этом случае, вероятно, СССР станет для них тем, чем является сегодня Рейх для Судетской области.
   - В таком случае, мы можем зафиксировать линию четырёх рек, как границу сфер политического влияния Германии и Советского Союза на территории Польши? - предложил фон Папен.
   - Безусловно, - кивнул вождь. - К западу от этой линии у нас исключительно экономические интересы.
   Для Сталина уже было очевидным главное: из немца можно выжать всё, что планировалось и даже немного больше. Гитлер, надо отдать ему должное, был сильным государственным деятелем, но приличного министра иностранных дел себе найти не сумел. Мало того, что в результате переговоров вырисовывался договор, который был для СССР намного выгоднее, чем для Рейха, так ещё и получалось, что такой договор предложили сами немцы. Отдав Папену инициативу, Сталин выяснил тот последний рубеж, за который Гитлер не отступит. Но дальше этого рубежа фашистская дипломатия интересы Советского Союза отодвинуть не сумела. Разве что только застолбила собственные интересы в Латвии, но, с учётом признания там советских интересов и этот результат был в пользу СССР.
   - Соответственно, при таком разграничении Украинская Республика целиком попадает в зону интересов СССР, - подытожил Сталин.
   - Совершенно верно, - лицо фон Папена не выражало никаких неприятных чувств, но в душе министра грызла досада. Отправляясь в Москву, он предполагал, что Сталин поведёт себя значительно скромнее, ограничится присоединением небольшой территории. А советский лидер вдруг решил взять от Польши всё, словно совершенно не опасался испортить отношения с Великобританией и Францией. Не может же он не понимать, что после этого пути назад не будет. Но откуда тогда такая смелость? Или вместо того, чтобы, как раньше, играть на противоречиях между ведущими державами мира, Сталин решил твёрдо перейти на сторону Рейха? А может быть, замыслил свою игру? Не слишком ли нахально с его стороны?
   В любом случае, такого большого куска Польши ему англичане и французы не простят. Равно как и слишком резких попыток привязать к себе Эстонию и Украину. Может, это к лучшему, что Сталин так зарвался? По крайней мере, Великобритания и Франция получат двух сильных врагов вместо одного. И фюрер не осудит: Украина вообще страна насквозь пробританская, а жертва Эстонии была согласована перед переговорами.
   - Украинская Республика не входит в сферу интересов Германии, так что, здесь нет никаких проблем, - заключил министр.
   - Что же касается интересов СССР на юге, то мы крайне заинтересованы в воссоединении Новороссии.
   А вот сдавать Сталину Новороссию фон Папену было строжайше запрещено.
   - Новороссия - дружественная Рейху страна. Мы тесно сотрудничаем с ней как в экономической сфере, так и во многих других. Поэтому наша позиция - мирное решение всех вопросов путём переговоров.
   Сталин неторопливо выпустил дым. Вот и ещё один рубеж определён, ещё одно направление для будущих дипломатических усилий. Пока что придётся мириться с позицией немцев, сейчас ещё не время для окончательно ликвидации недобитых беляков, нужно сначала решить другие задачи.
   - Мы с пониманием относимся к позиции Германии, последовательно придерживающейся линии на мирное разрешение конфликтов между своими союзниками. И, в связи с этим, у нас есть просьба. Германия уже пыталась стать посредником в урегулировании конфликта между СССР и Японией. К сожалению, японцы не прислушались к вашему совету и продолжили агрессивные действия против дружественной нам Монголии.
   По лицу фон Папена было видно, что он растерян: обсуждать проблемы Дальнего Востока он явно не готовился.
   - Но сейчас ситуация изменилась, - продолжал Сталин. - Наши войска перешли в наступление и полностью разгромили отборную японскую группировку.
   Шулленбург и Папен обменялись недоумённо-беспокойными взглядами.
   - Мы не хотим войны. Войскам приказано остановится на линии государственной границы. Но если японцы будут продолжать атаки, то мы вынуждены будем продолжать боевые действия. Тем самым наши совместные планы в отношении Польши окажутся под угрозой: вести войну на два фронта с нашей стороны было бы нелепым авантюризмом. Поэтому мы обращаемся к вам с просьбой порекомендовать Японии прекратить агрессивные действия против Монголии. Со своей стороны могу заверить, что СССР не выдвигает в Манчжурии никаких территориальных или иных претензий.
   - Безусловно, мы готовы предпринять усилия с целью мирного завершения конфликта, - горячо заверил фон Папен.
   - В таком случае, будем считать, что мы пришли к договорённости по всем интересующим нас вопросам, - подвёл итог Сталин. - Товарищ Молотов сейчас подготовит протокол, который мы подпишем.
   - Нам бы хотелось, чтобы этот протокол был сохранён в строжайшем секрете, - предложил немец.
   - Вне всяких сомнений, - подтвердил вождь.
  

Секретный дополнительный протокол к Договору о сотрудничестве между Германией и Советским Союзом

   При подписании договора о сотрудничестве между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
   1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Латвии является границей сферы интересов Германии, северная граница Литвы признаётся границей сферы интересов СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
   2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана.
   Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства, и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
   Во всяком случае, оба правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
   3. С советской стороны подчеркивается интерес СССР к Украинской Республике. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.
   4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
  

Москва, 23 августа 1939 года

По уполномочию За Правительство

Правительства СССР Германии

В. Молотов Ф. фон Папен

  

Обер-лейтенант Вольфганг Вольф

   С юношеской наивностью Вольф расстался уже давно, но, тем не менее, иногда не мог не удивляться тому, как из ничего вырастают неприятности. Казалось бы, что может быть безопаснее дружеского застолья по случаю завершения очередных учебных курсов? В воскресенье вечером, после того, как курсанты уже покинули училище, преподаватели и администрация устроили небольшой фуршет. Слегка выпили, расслабились. Тут же начались разговоры за жизнь, естественно скатившиеся на обсуждение отношений с Польшей. Офицеры были единодушны в том, что грядёт война, но оценивали такую перспективу по-разному.
   Всех ошарашил заместитель начальника училища по режиму майор Мюллер, заявивший, что в Польшу соваться нечего, что это чужая страна, и они там имеют право жить так, как они хотят. Вольфу, знакомому со многими из тех, кто был вынужден покинуть родные края после того, как эти земли оказались частью польского государства, такая точка зрения не понравилась. Он осторожно намекнул майору, что страна, может, и другая, но немцы на этих землях жили с самых давних времён и имеют право на уважительное к себе отношение, чего за польским правительством не наблюдается. В ответ Мюллер пожал плечами и повторил:
   - Это их право.
   А потом назвал крикунами и смутьянами тех польских немцев, кто протестовал против притеснений со стороны польских властей, и объявил, что самым подходящим местом для них является тюрьма.
   Вольф, может быть, удержал бы себя в руках и после этого, если бы это не произнёс именно Мюллер, в трезвом виде постоянно подчёркивавший то, что он - фашист, что только фашисты по-настоящему любят своё Отечество, а те, кто не фашисты - сволочи, нуждающиеся в воспитании сапогом и дубинкой. И вот этот сверхпатриот германской нации теперь цинично плевал на таких же, как и он немцев, вся вина которых перед Рейхом заключалась в том, что они проживали по ту сторону кем-то ( отнюдь не ими ) проведённой границы.
   Хмель ударил в голову обер-лейтенанту, и Вольф, сам не понял как, накинулся на Мюллера с кулаками. Прежде чем их успели растащить, офицеры обменялись несколькими ударами.
   Дальнейшую часть вечера Вольфганг на следующее утро помнил смутно, но нисколько не сомневался, что неприятности воспоследуют. И действительно, стоило ему показаться в училище, как дежурный сразу предупредил, что обер-лейтенанта вызывает к себе подполковник Кребер.
   - Садитесь, - неприветливо бросил начальник училища, едва Вольф переступил порог его кабинета. - Вы хорошо помните, что произошло вчера?
   - В общих чертах, герр оберст-лейтенант, - ответил Вольфганг, усаживаясь напротив начальника и непроизвольно потирая скулу.
   - Болит? - усмехнулся Кребер.
   - Болит. Майор Мюллер, конечно, не Шмелинг, но удар с правой у него хорошо поставлен.
   - Вы тоже не мальчик из церковного хора. У майора Мюллера под глазом фонарь, как у пятнадцатилетнего обормота.
   На языке у Вольфганга вертелся вопрос о том, не засеребрился ли у Мюллера по такому случаю нагрудный знак "За ранение". Майор успел повоевать в Великую войну и был ранен при защите Отечества. Первое время чёрный значок на левом кармане мундира внушал обер-лейтенанту глубочайшее почтение, которое слегка подтачивали постоянные рассказы Мюллера о своих великих боевых заслугах. А уж после вчерашних откровений никакого уважения не осталось. Можно подумать, один Мюллер весь французский фронт держал, а вся остальная Германия пальцем в носу ковыряла.
   Но усугублять своё и так бедственное положение Вольф не стал, ограничился кратким:
   - Я очень сожалею.
   - Разумеется. Но, полагаю, вы понимаете, что одним сожалением тут не отделаться? Это серьёзнейший дисциплинарный проступок, Вольф.
   - Так точно, герр оберст-лейтенант.
   А что ещё он мог сказать? Если каждый обер-лейтенант начнёт кидаться с кулаками на майора, то это уже не армия, а банда какая-то. Да и то, в банде, наверное, каждый бандит своё место знает.
   Конечно, существовал один способ разрешения конфликтов между офицерами. Хотя официально он преследовался, но негласно такие истории пытались замять, вот только произошедшее накануне походило на дуэль не больше, чем, вышедший из леса нечёсаный разбойник в вонючих шкурах и с дубиной в руке на благородного раубриттера.
   - В какое положение вы ставите меня? Вы же понимаете, что сейчас каждый офицер-танкист в вермахте на счету. Я должен направить своих офицеров в боевые части, а не в военные трибуналы.
   Кребер замолчал и утёр со лба пот. Вольф напрягся, ожидая развязки разговора. Если сейчас майор предложит замять дело и ради этого попросить у Мюллера прощения, то обер-лейтенант настроился категорически отказать. Под трибунал идти страшно, но извиняться перед подонком, а иначе определить Мюллера он теперь уже не мог, противно. Если накануне Вольф был пьяным идиотом, то после извинений стал бы уже подлецом.
   - В общем, герр обер-лейтенант, говорю вам вполне официально: я понятия не имею, почему у вас болит челюсть, и на какой фонарный столб налетел майор Мюллер. Ни один офицер нашей школы ничего не видел и ничего не слышал. Вы меня поняли?
   - Так точно, герр оберст-лейтенант!
   По правде сказать, Вольф не понимал абсолютно ничего.
   - Это радует. Кстати, ваши документы уже готовы. Можете выехать прямо сейчас. В Нейссе вам предписано быть в среду, но у вас есть прекрасная возможность на денёк заехать домой.
   - Я так и поступлю.
   Кребер с облегчением вздохнул, поднялся и протянул обер-лейтенанту руку.
   - Вы молодец, Вольфганг. Желаю вам удачи. И буду рад когда-нибудь в будущем снова встретиться с вами.
   Прямо из кабинета начальника Вольф отправился в канцелярию, получил документы, а возле корпуса офицерского состава его уже ожидал "Оппель", чтобы отвезти к вокзалу. Попадавшиеся навстречу сослуживцы, точнее - уже бывшие сослуживцы, коротко приветствовали обер-лейтенанта и тут же торопливо отводили взгляд.
   Уже в машине Вольф понял, что Кребером, скорее всего, двигало не желание помочь попавшему в переплёт офицеру, а, в первую очередь, намерение отвести беду от самого себя. Дойди эта история до трибунала, плохо пришлось бы не только Вольфгангу. Мюллеру, всплыви его пьяные откровения, в полевой жандармерии больше не служить, да и в НСДАП, а тем более в СС путь будет навсегда заказан. Точно так же и самому Креберу не миновать разноса и изрядного пятна на репутации: как допустил подобные настроения среди своих офицеров. Потому-то подполковник так и стремился замять скандал.
   Может, конечно, всё было иначе, но, в любом случае, Вольфу такое развитие событий сыграло на руку. И идти против течения в поисках правды он совершенно не собирался. Другое дело, что на душе всё равно было противно. Поэтому домой обер-лейтенант не поехал, а взял билет на вечерний поезд до Бреслау. С раннего утра вторника он бродил по городу мостов, перешел через Одер, наверное, полторы сотни раз, а может быть и больше, но всё равно на всех мостах побывать не успел. А вечером завалился в бордель и завершил день в пылких объятиях пышногрудой светловолосой фройлян.
   Проверенное средство помогло, и утром в среду обер-лейтенант Вольфганг Вольф прибыл в Нейссе слегка усталым, но зато в хорошем настроении. Прямо на вокзале его остановил патруль полевой жандармерии, командир которого, тоже в звании обер-лейтенанта, долго изучал документы и командировочное предписание, а потом направил Вольфа к воротам грузовой станции. Там пришлось объясняться уже с капитаном, который тоже долго и придирчиво разглядывал бумаги, прежде чем пропустить на охраняемую территорию. А, пропустив, напутствовал загадочным:
   - Берите любую машину.
   На станции и правда обнаружилась целая автостоянка: не меньше дюжины комфортабельных "Оппелей" и столько же армейских вездеходных "Хорьх-901". Стараясь ничему не удивляться, Вольф подошел к ближайшему и уселся рядом с шофёром. Водитель с лимонно-желтыми кантами связиста и шнуром старшего солдата на погоне удивлённо посмотрел на пассажира, но ничего не сказал. Просто молча завёл машину и поехал к воротам.
   Откинувшись на сиденье, Вольфганг молча созерцал, как машина едет сначала по городу, потом по шоссе на восток через небольшие рощи и аккуратные поля. Справа на горизонте маячили в дымке горные вершины Судет.
   Это навело обер-лейтенанта на мысль о том, что Германии удивительно повезло: удалось решить все спорные вопросы с Чехословакией к обоюдному согласию. А если бы не удалось? Хорошо, что история - вещь однозначная и в ней не бывает "если бы". А то как представишь, что вермахту вместо польских равнин пришлось бы штурмовать эти вершины... Да ещё и укрепления, которые там понастроены, а понастроено там очень немало и самого высокого чешского качества... И танкам в горах делать нечего, а значит - брать укрепрайоны пришлось бы горным егерям да простым пехотинцам. Нет, лучше себе даже не пытаться вообразить, как бы это могло быть.
   Водитель молчал, но Вольф постоянно ловил на себе его любопытные взгляды. В конце концов, обер-лейтенанта это стало раздражать, и он недовольно поинтересовался:
   - В чём дело? Что вы на меня так смотрите?
   - Виноват! - солдат дёрнулся и упёрся взглядом в дорогу.
   - И всё-таки?
   После короткой паузы водитель, запинаясь, объяснил:
   - Извините, герр обер-лейтенант. Просто, до вас я возил в штаб только старших офицеров.
   Вольф улыбнулся и с чувством процитировал широкоизвестный афоризм генерала Гудериана:
   - Победа идёт по следам танков.
   - Так точно, герр обер-лейтенант, - торопливо согласился старший солдат. А офицер добавил:
   - Мотор пожирает мир.
   Поставив финальную точку фразой из зачитанной в своё время до дыр книги генерала Метцша "Тенденции ведения войны", Вольфганг снова откинулся на спинку сидения. Машина вскоре свернула с шоссе на просёлок и через несколько минут, к огромному удивлению Вольфа, подъехала к воротам монастыря. Под аркой её встретил очередной патруль фельджандармерии. Длительная проверка документов обер-лейтенанта уже не удивила, а вот то, что в монастырском дворе, куда им разрешили въехать, деловито сновали штабные офицеры, изрядно озадачило. Конечно, что-то подобное он ожидал, но одно дело - предполагать и совсем другое - увидеть своими глазами. Офицер и католик, Вольф как-то привык к тому, что штаб - это штаб, а монастырь - это монастырь и объединение двух несовместимых ранее понятий повергло обер-лейтенанта в лёгкое замешательство. А уж пара новеньких двухсанитметровых зенитных орудий Flak38 и вовсе превращало происходящее в иллюстрацию к какой-то не слишком удачной сказке для взрослых.
   К реальности Вольфганга вернул голос шофёра:
   - Мы приехали, герр обер-лейтенант.
   - Да, разумеется.
   Вольф выбрался из машины, небрежно отсалютовал шофёру:
   - Хайль Гитлер!
   "Хорьх" развернулся к монастырским воротам, а обер-лейтенант медленно направился ко входу в один из корпусов братии, у дверей в который на часах застыл унтер-фельдфебель. Старая армейская мудрость учила: не знаешь, что куда податься - спроси у младшего по званию. Знают немногим меньше старших, зато точно не отругают.
   - Хайль Гитлер!
   Унтер-фельдфебель вытянулся и прищёлкнул каблуками.
   - Управление кадров здесь?
   - Так точно, герр обер-лейтенант. Второй этаж, третья дверь по коридору направо.
   Дверь раскрылась, из неё торопливо выскочил какой-то артиллерийский полковник. Фельдфебель прервался на полуслове, опять вытянулся во фрунт. Вольф козырнул. Но оберсту было явно не до них: рассеянно отдав честь, он поспешил через монастырскую площадь в соседнее здание. Не задавая больше вопросов, Вольф прошел внутрь и сразу столкнулся с неспешно бредущим по коридору монахом. Голова инока была опущена, капюшон совершенно скрывал лицо, а руки прижимали к груди четки.
   - Благословите, святой отец! - неожиданно для себя вымолвил офицер.
   Монах привычным жестом благословил танкиста и двинулся дальше по коридору, а Вольфганг поднялся на второй этаж, где сразу нашел управление кадров. В не слишком просторную келью как-то удалось втиснуть два стола, за которыми сидели молодой майор с полным комплектом "цветочных медалей" и пожилой подполковник с Железным крестом второй степени и серебряным нагрудным знаком за ранение. Слова Вольфа о том, что он направлен в распоряжение командующего двадцать второго армейского корпуса генерала фон Клейста, вызвали у них сначала иронические улыбки, превратившиеся после изучения бумаг в раздраженные гримасы.
   - Совершенно непонятно, что с вами делать, обер-лейтенант, - пояснил подполковник. - Штаб корпуса будет развёрнут в Жилине, но как вы туда собираетесь добираться? Через границу пропускают только литерные военные эшелоны. Или у вас есть чехословацкая виза?
   - Никак нет, герр оберст-лейтенант, - уныло констатировал Вольф.
   - Вас должны были направить сразу в дивизию, - вступил в разговор майор. - С ней бы вы и попали в Чехословакию. А сейчас даже не понятно, куда вас приписать? Во вторую танковую или четвёртую лёгкую? Решение должно приниматься в штабе корпуса, в который вас направили.
   - Да, задачка, - задумчиво протянул подполковник. - Вот что, мы временно зачислим вас в комендантскую роту при штабе группы армий. Генерал фон Клейст должен прибыть сегодня вечером или завтра. Представитесь ему лично, он примет решение.
   - Слушаюсь.
   После того, как в будущем Вольфганга появилась хоть какая-то ясность, судьба сменила гнев на милость. Комендант штаба, поняв, что в его подчинении появился танкист, немедленно отправил его инспектировать имевшуюся в хозяйстве бронетехнику в составе двух SdKfz 247 и одного SdKfz 223.
   Обе машины не принадлежали к числу широко распространённых. Двести сорок седьмую модель проектировали специально как маленький передвижной штаб: без вооружения и с приспособленным для работы с бумагами салоном. Такими в первую очередь оснащались штабы дивизии, но попадались они и в составах разведывательных батальонов. Раньше Вольф с ними не сталкивался, но знал, что броневик создан на шасси неплохо знакомого ему крупповского артиллерийского тягача. А двести двадцать третий - всё равно что двести двадцать первый, только без башни, зато с рамочной антенной, превращающей разведывательный бронеавтомобиль в мощную передвижную радиостанцию.
   Состояние бронетехники оказалось далеко не идеальным, так что работы по устранению недостатков хватило до самого вечера, благо генерал фон Клейст во вторник в штабе группы армий "Юг" так и не появился.

Капитан Василий Ганин

  
   Этой минуты Василий ждал с раннего утра, когда верхушки сопок на востоке проступили негативами на узкой полоске розовеющего неба. Ещё накануне вечером комбат сообщил: разведкой установлено сосредоточение войск противника именно против их участка обороны. Командование было уверено, что с утра самураи пойдут в атаку, но текли минуты за минутами, часы за часами, а супостаты всё не появлялись. Капитан уже проверил качество капониров, отругал экипажи Тютина и Майюры, не успевших накануне вкопать свои БТ на должную глубину, позавтракал, а вокруг продолжалась безмятежная тишина. Тогда Василий, вооружившись биноклем, забрался по пояс в башню и принялся наблюдать за окрестностями.
   Вопреки всем требованиям Боевого Устава, восьмидесятому стрелковому полку определили аж пятнадцатикилометровую полосу обороны по государственной границе Монгольской Народно-Демократической Республике. При этом бугрящиеся сопками девять километров к югу от горы Хулат-Улайн-Обо, прикрывал вообще один батальон. Обороняться там было намного удобнее, а наступать японцам - практически бессмысленно: в случае успеха они выходили лишь к своим старым рубежам, с которых окруженную группировку выбили ещё в первые два дня наступления. Блокированным на высотах это ничуть не помогало, а развивать успех на запад, в сторону переправ через Халхин-Гол означало оказаться в коридоре между восьмой монгольской кавдивизией с юга и практически всей советской группировкой с севера.
   Нет, конечно, наступать самураи будут здесь, где к самой границе подходят Дальние Пески. Через них - кратчайший путь к главным узлам обороны - сопкам Зелёная и Песчаная, всё ещё остающимся в руках врага. И обороняться в чистом поле намного сложнее, чем на пересечённой местности.
   Конечно, и советские командиры понимал это не хуже японцев. На шестикилометровом участке фронта развернулись два стрелковых батальона, усиленные двумя танковыми ротами. А на флангах, на прикрытых сопками позициях, приготовились к бою два полка дивизионной артиллерии.
   Рота капитана Ганина попала как раз в усиление... Прав был майор Клементьев - и на них войны хватило. За два дня рота четырежды вступала в бой, атаковала узлы обороны противника. Каких-то особенных, оглушительных успехов за танкистами Ганина не числилось, но самого Василия это не очень огорчало. Главное - чтобы не терять людей, ну и, конечно, выполнять приказы. Со вторым у роты был полный порядок, с первым - немного похуже: в первом бою японцы уничтожили один танк вместе с экипажем. Зато в трёх последующих ущерб ограничился тремя повреждёнными танками, да парой легких ранений у танкистов. Во многих ротах ситуация была хуже. А вообще, приобретая боевой опыт, во всех подразделениях бригады ребята постепенно наловчились маневрировать на скорости и заставлять противника раскрыть свои огневые точки, при этом не позволяя себя подбить.
   Но вечером во вторник роту неожиданно вывели из боя и отвели в резерв, а вчера после обеда пришел новый приказ: выдвинуться к границе, где ожидался вражеский контрудар. Командирскую машину и танки первого и второго взвода цепочкой вкопали метров на двести позади линии окопов, а третий взвод остался в резерве и зарылся в землю в паре километров от передовой. Василий был в его расположении накануне вечером и с утра подумывал о том, чтобы устроить проверку, не схалтурили ли бойцы, но не решился бросить рубеж, который вот-вот подвергнется атаке. Знать бы, что японцы не станут торопиться - давно бы уже сходил и вернулся.
   Дело-то непривычное и незнакомое. Привыкший во время срочной службы к отработке только атакующих действий, Ганин впервые увидел построение серьёзного оборонительного рубежа. Равнину перечеркнула непрерывная линия траншеи почти что полного профиля, с тщательно оборудованными позициями для станковых пулемётов, 50-миллиметровых ротных миномётов и маленьких мортирок, стреляющих ручными гранатами. Позади неё вгрызались в землю расчёты дюжины станкачкей пулемётной роты батальона, взвод 82-миллиметровых батальонных миномётов, три огневых взвода сорокопяток ПТО. За ними - тонкая цепочка танков Ганина. Потом примерно на одной линии с резервным третьим взводом окопались ещё две парочки: полковых трёхдюймовок и полковых же 120-миллиметровых тяжелых миномётов. А где-то за горизонтом, в тылу, в полной боеготовности пребывал резерв: два танковых и стрелково-пулемётный батальоны родной 6-й танковой бригады. И, наконец, в небе постоянно курсировали истребители, в любую минуту готовые вступить в бой с вражескими бомбардировщиками. Последнее как-то особенно внушало бойцам уверенность. Да и не только бойцам, но и командирам.
   В бинокле возникло какое-то движение, и Ганин сразу отбросил посторонние мысли. Внимательно вгляделся вдаль. На всякий случай сморгнул. Нет, он не ошибся. Началось.
   Из впадины между двумя сопками выползали японские танки. Не отрываясь от бинокля, Ганин нащупал левой рукой лежащий на крыше башни красный флажок и поднял его вверх. А сам одновременно считал самурайские машины. Три... пять... шесть... Вроде, пока всё.
   Отложив бинокль, он глянул в влево. Над плоховато различимыми башнями вкопанных танков приметно краснели флажки. Сигнал замечен и передан по цепочке. Ганин вытянул руку в направлении движущейся вражеской бронетехники, убедился, что и этот сигнал принят и понят, и залез в башню.
   Эх, если бы в каждый танк поставить рацию, чтобы не мучаться такими вот семафорными переговорами. Если с вершин сопок вражеские разведчики ведут наблюдение ( а скорее всего - ведут ), то наверняка подметили позицию его роты. Очень может быть, что сейчас начнут обрабатывать из орудий. Но об этом нужно будет думать чуть позже.
   - Началось, ребята! - предупредил экипаж Василий, стягивая шлем и надевая наушники. - "Киев", я - двести шестнадцатый. "Киев", я - двести шестнадцатый. Приём!
   - Двести шестнадцатый, я "Киев". Приём, - донеслось в ответ сквозь треск и писк. Кчество связи, конечно, было отвратным, но к этому капитан уже давно привык. Всё равно лучше не бывает, так чего травить душу.
   - "Киев", противник разворачивается для атаки против левого фланга. Как поняли? Приём.
   - Я "Киев", вас понял. Будьте на связи.
   - Есть быть на связи.
   Василий навалился на ручку поворотного механизма, башня медленно начала поворачиваться влево. Эх, вот если бы электропривод...
   Что-то он сегодня размечтался: радиостанции на все танки, связь понадежнее, электропривод... Ещё бы пожелал четвёртое место в экипаже - для наводчика, а самому только ротой в бою управлять. Нет, золотые рыбки в степях Монголии не водятся, одни только тарпогани. И хватит в мечтах витать.
   Капитан прильнул к перископу, внимательно вглядываясь в силуэты японских танков. Первое дело - понять, кто именно тебя атакует.
   Башня смещена влево, короткая пушка, а на корпусе, тоже слева - курсовой пулемёт. Вне всяких сомнений - "Мицубиси-95", он же "Ха-Го". Противник не слишком серьёзный: 12 миллиметров лобовой брони, 37-миллиметровое орудие. Помнится, когда в роту заглядывал Никишев, то рассказывал, как то ли три, то ли четыре БТ-5 с десяток этих "Ха-Го" гоняли. Конечно, тогда перевес в силах был полностью на стороне противника, а за наших ребят сыграли мастерство и удача, но сейчас ситуация была совсем иная. С заранее подготовленных укреплённых позиций советские танкисты просто обязаны расстрелять японцев.
   - Двести шестнадцатый, я "Киев", - Ганин узнал голос комбата. - Докладывай, что у тебя.
   Командный пункт майора Клементьева находился на высоте семьсот восемьдесят восемь, рядом с КП восьмидесятого стрелкового полка. Странно, что его до сих пор туда не вызвали.
   - Противник начинает атаку против нашего левого фланга силами до двух рот пехоты при поддержке восьми танков "Ха-Го".
   - Понятно. Приказ знаешь, капитан. С дистанции шестьсот метров - открыть огонь. Держать позицию, не отступать. Ясно?
   - Так точно, товарищ майор!
   - Действуй! Удачи, товарищ Ганин! Конец связи!
   - Есть конец связи.
   Василий уткнулся в перископ, высматривая вешки. Накануне пехотинцы из боевого охранения расставили их как раз примерно в четырехстах метрах от окопов, обозначив рубеж открытия огня. Нет, ему самому в этом бое участвовать не придётся: слишком далеко. Самураи пытались прорвать оборону на довольно узком участке, который от ганинского танка отделяло километра два, если не больше. Тут уж лучше молча наблюдать, танк не демаскировать. Кто там размышлял насчёт золотой рыбки? Вот, пожалуйста, наводчик не нужен, ничто не отвлекает. Только бестолку, потому что в радийные остальные танки второй роты всё равно не превратились.
   А основная тяжесть боя ляжет на второй взвод Колотова. Ничего, старлей - надёжный мужик, не подведёт. Главное, чтобы пехота не побежала. Им-то сейчас страшнее всего, особенно боевому охранению: тем, кто не в траншеях рядом с товарищами по оружию, а в неглубоких одноместных ячейках метрах в ста впереди основной линии обороны. Слева-справа никого, а прямо на тебя надвигаются бронированные вражеские машины, за которыми бегут густые линии самурайской пехоты. Железные нервы нужны, чтобы не вскочить и не броситься назад, подальше от опасности. Головой-то понимаешь, что, если остаться на месте, то есть шансы отбить атаку и выжить, а вот если убежать, то пуля в спину обеспечена наверняка, но часто голова сама по себе, а руки-ноги действуют машинально.
   Ганин решительно откинул крышку люка и по пояс вылез из танка. Если ему остаётся только наблюдать, то тогда уж не в мутный перископ, а в бинокль. Бросил взгляд вперёд - всё спокойно, никаких признаков вражеской активности. Но едва капитан успел поднести бинокль к глазам, как вспыхнул бой. Передний край советской обороны ожил, взорвался огнём. Один из "Ха-Го" сразу застыл на месте, окутанный чёрным дымом, из которого рвались вверх лепестки пламени. Василий увидел в бинокль маленькую фигурку, выскочившую из башенного люка, словно чёртик из коробочки. Фигурка, словно бумажная, переломилась пополам, как-то замедленно упала на землю и осталась лежать без движения.
   Василий перевёл взгляд на свой участок обороны. Здесь по-прежнему было тихо, спокойно и не видно ни одного врага. Снова посмотрел туда, где шел бой. Горели уже два японских танка, остальные отползали назад, отстреливаясь из пушек. Вражеская пехота залегла, открыла ответный огонь из винтовок и ручных пулемётов. Где-то сзади гулко бахнула трёхдюймовка. Одна. Значит, артиллеристы чего-то выжидают. А у Бабошина приказ чёткий: открыть огонь сразу, как только в бой вступают танки роты. Его танк специально окапывали наособицу: если самураи решат подавить огневую точку дальнобойной артиллерией, так чтобы остальные под обстрел не попали.
   Остановился ещё один "Ха-Го". Не загорелся, просто застыл на месте. И почти сразу же в первом подбитом вражеском танке рванул боекомплект. Сорванную башню на несколько метров подкинуло в воздух. Василий почувствовал, как по спине пробежал холодок. Не выдержав огня, самураи отступали. Отползали уцелевшие танки, отходили пехотинцы. Ганин снова скользнул взглядом по холмам напротив. Они продолжали оставаться тихими и пустынными. А на фланге пальба начала стихать. Уже умолкло стрелковое оружие, перестали стрелять танки и пушки и только миномёты продолжали работать по отступающему врагу.
   Василий забрался обратно в башню, потянулся за наушниками.
   - Что там, товарищ капитан? - с тревогой поинтересовался заряжающий. - Полный порядок. Дали прикурить самураям, отступают.
   - Здорово! - довольно воскликнул боец.
   - Здорово-то здорово, только радоваться пока рановато. Думаю, что просто так они не успокоятся, - охладил его пыл Василий. - Ещё полезут. Так что, экипажу - полная готовность.
  

Силезия. Польша. 24 августа 1939 года. Четверг.

УР "Венгерска гурка"

  
   Командующий армией "Краков" Антонин Шиллинг знал, что такое настоящая война. Первым делом нужно подготовить рубежи обороны. Километры траншей полного профиля в две, а лучше в три линии, ограждённые колючей проволокой. И побольше схронов и традиторов, чтобы укрыть пулемётчиков и артиллеристов от губительного огня вражеской артиллерии и налётов авиации.
   Если встретить немцев на таких укреплённых позициях, то, вне всяких сомнений, в Силезии их ожидает второй Верден. Доблестная польская армия удержит фронт столько, сколько потребуется французам и англичанам, чтобы подготовить наступление. А потом фашистов ожидает сокрушительный разгром.
   Генерал уже представлял себе польских улан на улицах Берлина. Взять вражескую столицу раньше союзников будет для Войска Польского делом чести. И очень бы хотелось, чтобы капитуляцию Берлина принимал именно он, генерал Антонин Шиллинг. А почему бы и нет? Надо только показать всем, что он не хуже Бортновского.
   А чем он хуже? Оба - родовитые шляхтичи. Оба в одном звании - генералы бригады. Но маршал Рыдз-Смиглы совершенно неоправданно всё время оказывал предпочтение только одному из них. Когда планировалось освобождение Залужья - именно Бортновскому было доверено командовать одноимённой оперативной группой. Когда готова была разразиться война с Литвой - именно Бортновского поставили во главе армии "Вильно". Наконец сейчас Бортновский командует армией "Поморже", и именно под его началом находится "корпус вторжения", предназначенный для рейда по Восточной Пруссии в случае, если немцы совсем уж непотребно поведут себя в отношении Гданьска. И это при том, что Шиллинг был на несколько лет старше, а значит, заслуживал к себе большего уважения.
   Но, сколько бы сопернику не помогал маршал, на стороне Шиллинга, несомненно, был сам Господь Иисус. Войны с Чехословакией и Литвой так и не состоялись, и Бортновский не получил шанса покрыть себя славой. Что же до грядущей войны с Германией, то она будет на первом этапе всё-таки оборонительная. И его, Шиллинга, армия "Краков" защищает Чёрную Силезию - промышленное сердце страны, поэтому её успехи незамеченными не останутся.
   Именно поэтому генерал в понедельник начал личную инспекцию приграничных укреплений. Сначала он выехал в Ченстохову, затем осмотрел укреплённый район "Силезия". Прошлую ночь Шиллинг провёл в Бельско, в штабе командующего оперативной группы генерала Боруты-Спеховича, где его и застала шифровка из Варшавы с сообщением о том, что с шести часов утра двадцать третьего августа в Польше начата скрытая мобилизация. Тем не менее своих планов командующий армией не изменил, поскольку знал о том, что частичная мобилизация в обстановке строжайшей секретности была начата ещё тринадцатого числа, и рано утром в четверг выехал в Бескиды, намереваясь осмотреть сначала "Венгерскую Гурку", а потом укрепления в Пшиборове.
   Укрепления "Гурки" были расположены очень удачно: довольно крутые склоны гор сжимали узкое ущелье, через которое протекала река, и проходили железная и шоссейная дороги. Казармы размещались к северу от перевала, а укрепления - на южных склонах. Заранее предупреждённый командир гарнизона ожидал генерала на плацу перед штабом. Узнав, что командующий армией желает осмотреть позицию своими глазами, капитан как-то странно повеселел и тут же предупредил:
   - Только бронеавтомобиль охраны придётся оставить здесь, пан генерал. К бункерам он подъехать не сможет, дороги слишком крутые.
   Такая дерзость глубоко оскорбила Шиллинга. Какой-то капитан будет указывать ему, шляхтичу, генералу и командующему армией, что и как делать. Похоже, ротный был хлопом, по чьему-то недосмотру назначенному на командную должность. Подлое время - всякое быдло так и норовит наверх забраться, каждый хам мнит себя паном.
   Капитана следовало решительно поставить на место, что Шиллинг тут же и сделал:
   - Сколько схронов насчитывает вверенный вам укреплённый район, капитан?
   - По планам - двенадцать, пан генерал.
   - По планам? Что значит - по планам?
   - Идут строительные работы, пан генерал, - пояснил офицер. - Пять бункеров по большей части построены, ещё под четыре выкопаны котлованы.
   - Пачему не докладывали? - голос Шиллинга сорвался на крик с заметной примесью визга. - Почему я не знаю, что половина укрепленного района существует только на бумаге?
   На самом деле, ситуация на Гурке была примерно той же, что он наблюдал в эти дни и под Ченстоховой и на линии OWS: везде укрепления были недостроены и недооборудованы. Но там, по крайней мере, были приличные командиры, а не такое вот быдло в мундире.
   - Я докладывал, пан генерал. И штаб армии и в штаб КОП, - попытался оправдаться капитан, но Шиллинг не стал слушать его жалкий лепет.
   - Какой из готовых схронов наиболее сильный?
   - Бункер "Валигура", пан генерал.
   - Садитесь и показывайте дорогу, - отрубил Шиллинг. - Вперёд.
   Разумеется, генеральский кортеж поехал полным составом: впереди два мотоцикла охраны на новеньких "Соколах-200", потом - генеральский "Фиат" и бронеавтомобиль образца тридцать четвёртого года замыкающим. Командующий армией не имеет права рисковать своей жизнью по пустякам, поэтому обязан заботиться о надёжной охране. Да и сам престиж генеральского звания требовал серьёзного к себе отношения. Броневик подчёркивал статус ничуть не меньше, чем золотой позумент на околыше парадной фуражки.
   Перевал бронеавтомобиль, натужно пыхтя мотором, одолел. Почти сразу после этого машины свернули на просёлочную дорогу вправо, проехали по хлипкому мосту над речкой. После этого дорога начала так резко забирать в гору, что даже Шиллингу стало ясно: бронемашине не пройти. Генерала переполняла ярость, но он был вынужден приказать броневику ехать назад и ожидать своего возвращения за мостом.
   Мотоциклы и автомашина подъём одолели, и через четверть часа командующий армией подъехал к схрону "Валигула". Едва кивнув выстроившему гарнизон подпоручику, генерал молча прошел к тяжелой железной двери, прикрывавшей вход в бункер. Как и положено, справа от входа можно было различить отверстие амбразуры, из которой можно было держать вход под огнём и таким образом не позволить врагу ворваться в схрон. Отстранив сунувшегося было вперёд капитана, Шиллинг первым спустился по бетонным ступеням в короткий коридор. Внутри царил полумрак, разгоняемый тусклым светом укреплённых в специальных держателях керосиновых ламп, и тот особый запах, безошибочно выдающий строительство или ремонт. Короткий коридор сворачивал влево, а торцевую стену украшала ещё одна бойница, через которую ворвавшихся в бункер врагов можно было встретить пулемётным огнём.
   Шаги генерала и его свиты гулко отдавались по бетонному полу. Вильнув ещё раз, теперь уже вправо, коридор вывел их в газовый шлюз. У открытой двери стоял солдат-часовой, немедленно вскинувший винтовку на караул. Не удостоив его вниманием, Шиллинг прошел в глубину бункера. На мгновение он остановился: за дверью коридор разветвлялся, затем решительно свернул налево, где слышалась какая-то возня. Короткий переход привёл его в большую комнату, в которой поручик и двое солдат увлечённо трудились над каким-то громадным механизмом. При виде вошедшего генерала они замерли по стойке смирно.
   - Что это? - Шиллинг нервно кивнул на оборудование.
   - Дизель-мотор, господин генерал бригады! - отрапортовал поручик.
   - Сам знаю, что дизель-мотор, - рявкнул командующий армией, хотя на самом деле имел на этот счёт крайне смутное представление. - Почему неисправен?
   - Он исправен, господин генерал бригады, - от волнения у поручика подрагивали губы. - Идут наладочные работы.
   - Тогда почему не наладили раньше?
   - Оборудование прибыло только в понедельник, - поспешил на помощь подчинённому капитан.
   Шиллинг недовольно дёрнул шеей, прошел через комнату в дальний коридор, оказавшийся тупиком. Впрочем, в боковой стене имелись две тяжелых железных двери.
   - Что здесь?
   - Склады, господин генерал бригады...
   - Открывайте...
   - Сию минуту. Сейчас принесу ключи.
   Капитан торопливо бросился куда-то в глубину схрона и через пару минут вернулся со связкой громадных ключей. Отпер замки на ближайшей двери, крутанул колесо, управляющее выдвижными металлическими распорками. С резким скрежетом дверь подалась наружу, открыв проход в помещение, которое у Шиллинга вызвало невольную аналогию с карцером. Глухой бетонный мешок. Только вместо нар у дальней стены - несколько деревянных ящиков со снарядами и металлических коробок - очевидно, с патронами.
   - Это вы называете запас, капитан? На сколько вам его хватит? На полчаса боя? На час? Где остальное?
   - Больше нет, пан генерал...
   - Что значит - нет?
   Шиллинг был уверен, что большая часть боеприпасов благополучно лежит на складе рядом с казармами и собирался хорошенько отчитать виновного в этом капитана. Но всё оказалось гораздо хуже:
   - Все боеприпасы к орудиям и тяжелым пулемётам хранятся в схронах. Здесь - все 75-миллиметровые снаряды, которые у нас есть.
   - Курва блядна! - беспомощность этого капитана вывела командующего за рамки приличий. - Генералу Спеховичу докладывали?
   - Никак нет, пан генерал. Я докладывал по команде - пану полковнику Галадыку.
   - Значит - плохо докладывали.
   Раздраженный Шиллинг вышел в коридор, указал на вторую дверь.
   - Там что?
   - Продукты, пан генерал бригады.
   - Тоже - на один приём пищи?
   Смущённое молчание капитана было красноречивее любого ответа. Если раньше Шиллинг намеревался отстранить этого хама сразу после возвращения в Бельско, то теперь намерения командующего изменились. Пусть сначала наведёт порядок в этом бардаке... Хотя, бардак - это слишком мягко сказано: в бардаке каждая курва знает своё место. А здесь...
   Не дожидаясь, пока капитан ответит хоть что-нибудь, генерал вернулся обратно к шлюзу и прошел дальше вглубь схрона, попав в штабную комнату.
   - Связь есть? - Шиллинг коротко кивнул на телефонный аппарат.
   - Так точно, пан генерал.
   - С городком?
   - С городком и со всеми остальными бункерами.
   Хоть что-то у этого капитана работало нормально. Взгляд командующего скользнул по металлическим скобам, идущим по стене наверх, к бронеколпаку.
   - Пункт наблюдения?
   - Так точно. И ещё - станковый пулёмёт образца тридцатого года для поражения живой силы противника.
   Генерал понимающе кивнул. В конце двадцатых годов польский департамент вооружений вёл переговоры с американской компанией "Кольт" о приобретении лицензии на производство 7,62-миллиметрового пулемёта "Браунинг М1917". Договориться с американцами не удалось, но зато польские оружейники на основе образцов научились собирать такие пулемёты самостоятельно, да ещё и поменяли калибр под принятый в стране стандарт 7,92 миллиметра. Вот и выпускал в Варшаве такие пулемёты без всяких патентов и лицензий, зато в большом количестве: хватало не только для Войска Польского, но и на экспорт: в союзную Румынию и Испанию.
   - А где орудийные позиции?
   - За казарменным помещением, пан генерал.
   Пройдя через уставленную двухэтажными нарами комнату, Шиллинг оказался в орудийном отсеке. Критически осмотрев установленное на станке 75-миллиметровое орудие, генерал подошел к амбразуре.
   Ничего не скажешь, место для традитора было выбрано грамотно. Гора, на склоне которой расположился бункер, выдавалась на юг, таким образом, двигающиеся со стороны границы к перевалу вражеские войска оказывались под фланговым огнём. Добраться же традитора им было весьма проблематично: от пехотной атаки его прикрывала река, и защищал крутой склон, а вести орудийный огонь вдоль хребта - занятие практически бесполезное.
   - Как расположены остальные схроны? - поинтересовался Шиллинг, отходя от амбразуры. - По соседству?
   - На этом склоне расположен ещё традитор "Влочега", в нём установлено противотанковое орудие и тяжелый пулемёт "Гочкиса". И ещё отрыт один котлован. А на том берегу по фронту - командный пункт в традиторе "Ведрович" и два готовых пулемётных схрона. И ещё котлованы.
   Генерал удовлетворённо кивнул. Не так уж тут всё и безнадёжно, надо только заставить этих лентяев нести службу как следует, да приглядывать за ними построже.
   - Значит так, пан капитан. Я прикажу, чтобы сюда было направлено всё необходимое. Завтра же начнёте бетонировать фундамент. Запасы в схронах подготовить по максимуму. Все остальные работы - начать и закончить! Быстро! Через неделю пришлю проверку. Если схроны не будут готовы к бою - ответите не только погонами, пан капитан. Головой ответите! Вам ясно?
  

Генерал кавалерии Эвальд фон Клейст

  
   Воспаление лёгких генерал умудрился подхватить среди лета. Да такое, что пару недель пришлось провести на строгом постельном режиме, да и после того, как болезнь отступила, ему продолжали досаждать слабость и изнуряющий кашель. Вот и в Оберзальцберг, на совещание высших офицеров, фон Клейст не поехал. Не потому, что грызла обида за беспардонную отставку в тридцать восьмом. Не потому, что возвратиться на службу предложили без приличных для такого случая извинений. Слишком мелко было бы сводить счёты таким образом, боевой генерал - не обиженный малыш. Но раз болен - значит болен. Это в военное время в Армии нет больных, а есть только живые и мёртвые. А сейчас, слава Богу, Германия ни с кем не воюет.
   Но во вторник вечером офицер фельдсвязи привёз в Браунфельс пакет с приказом фон Браухича, в котором сообщалось, что генерал Эвальд фон Клейст назначается командиром XXII армейского корпуса и должен немедленно вступить в командование, для чего ему следует прибыть в Нейссе, в штаб генерал-полковника Герда фон Рундштедта.
   Новость в корне меняла ситуацию, похоже, на восточной границе и впрямь назревало что-то серьёзное. Учитывая, что политические отношения между Рейхом и Польшей обострились до предела, не мудрено, если у кого-нибудь из польских генералов откажут нервы. Правда, Нейссе - это самый юг Германии, там-то инцидентов быть не должно. Если уж поляки и решаться применить оружие, то на севере. Например, введут войска в Данциг, но, скорее всего, не рискнут замахнуться на что-то большее.
   Да и фюрер, хоть и отвергнул в Мюнхене итальянские предложения как "недостаточные", но на полномасштабную войну вряд ли решится. Всё-таки Силезия - не Австрия, и поляков там живёт больше, чем немцев. Какой уж тут аншлюс...
   Но уже на вокзале Нейссе генерал понял, что дела обстоят намного серьёзнее, чем ему казалось раньше. А вид развёрнутого в монастыре штаба окончательно убедил его в том, что без столкновения между армиями в этот раз не обойдётся.
   С самим Рундштедтом Клейст столкнулся в импровизированной "приёмной": генерал что-то внушал интендантскому полковнику. Герд совершенно не изменился за те почти два года, что генералы не встречались: возраст всё еще никак не мог осилить старого вояку, он оставался по-прежнему сухощавым, резким в движениях и полным энергии. И все так же вопреки уставу носил в петлицах вместо положенных дубовых листьев офицерские катушки, а на погонах с белым пехотным кантом горели золотом единица и восьмерка: генерал-полковник фон Рундштедт был шефом 18-го пехотного полка и очень гордился этим званием. Фон Клейст его понимал: он и сам очень трепетно относился к своему шефству над восьмым кавалерийским полком, пусть теперь уже и переформированным, и тоже носил его номер на погонах парадной формы. Но только парадной. Старый товарищ в этом отношении был куда более бескомпромиссным. Разумеется, о том, чтобы кто-то позволил себе упрекнуть старейшего генерала вермахта в несоблюдении формы не могло быть и речи: авторитет фон Рундштедта в войсках был непререкаем.
   При виде вошедшего Клейста он резко оборвал разговор и развернулся к прибывшему.
   - Наконец-то, Эвальд. Рад видеть.
   - Я тоже рад такому назначению, - ритуально ответил Клейст.
   - Идём, я введу тебя в курс дела, - фон Рундштедт направился в служившую ему кабинетом келью, на ходу бросив несчастному интенданту. - Выполняйте!
   Тот вытянулся в струнку:
   - Слушаюсь, герр генерал-полковник!
   А Клейст вслед за начальником прошел в кабинет, который от привычного вида отличала разве что скудость обстановки. Вместо кресел генералам пришлось усаживаться на грубо сколоченные табуреты. В остальном же всё было как обычно: на столе - кипа бумаг, письменный прибор и полевой телефон, на стене - крупномасштабная карта южной Польши и сопредельных территорий Рейха и Чехословакии.
   - Я опасался, что болезнь может помешать тебе вступить в должность, - осторожно начал фон Рундштедт. - К счастью, этого не случилось.
   - Болезнь позади, - заверил фон Клейст. - Готов к службе, хотя, конечно, горные стрелки - дело для меня новое.
   На лице командующего отразилось неподдельное удивление:
   - При чём тут горные стрелки, Эвальд?
   Теперь уже сам Клейст непонимающе посмотрел на собеседника:
   - В предписании ОКХ речь шла о командовании двадцать вторым армейским корпусом в составе двух пехотных и горнострелковой дивизий.
   - Похоже, они перестарались с секретностью, - улыбнулся Рундштедт. - Нет, Эвальд, горными стрелками будет командовать Байер. Для тебя есть другая работа.
   - Готов выполнить любой приказ, но сначала бы хотелось узнать, что за компания нам предстоит.
   - Ты не в курсе? - изумился генерал-полковник.
   - Совершенно.
   - Просто поразительно, - тихонько пробормотал Рундштедт, и громко продолжил: - Что ж, в таком случае сообщаю, что фюрер принял окончательное решение вернуть в состав Рейха немецкие земли, отданные в Версале Польше.
   - Но это же война на два фронта. Разве Германия к ней готова?
   Рундштедт тяжело вздохнул.
   - Фюрер не хотел слушать нас перед аншлюсом - и победил. Он не прислушался к нам во время прошлогоднего кризиса - и снова оказался прав. Неудивительно, что сейчас он уверен в своей правоте... И к тому же Кейтель всегда на стороне фюрера.
   - Даже Кейтель не может не осознавать, что Великобритания и Франция не станут безучастно смотреть, на то, как мы расправимся с Польшей.
   - Фюрер считает, что дальше осуждения на словах они не пойдут. И в этом есть определённый резон: французы и англичане не готовы умирать за Краков и Варшаву.
   - Любой военный скажет, что в этом случае возрастает риск того, что им придётся умирать за Лондон и Париж. К тому же, французы не могут не понимать, что решив вопрос с Померанией и Силезией, фюрер будет просто обязан заняться Лотарингией и Эльзасом.
   Генерал-полковник усмехнулся.
   - "Растленные демократии", как пишут высокоморальные партийные газеты. А если серьёзно, то солдаты всегда сражаются за чужие интересы с меньшей охотой, чем за своё Отечество. Даже русские. Уж нам-то с тобой это известно.
   Он поднялся со стула и подошел к карте.
   - В любом случае, окончательное решение принято. День Х - двадцать шестое августа. Задача - полностью разгромить польскую армию западнее Вислы. Для этого сформированы две группы армий - "Север" под командованием фон Бока и "Юг", командовать которой поручено мне. Основной удар моя группа наносит здесь...
   Указка чирканула поперёк карты где-то между Лодзью и Варшавой.
   -...танковыми корпусами Гота и Гёпнера. Есть основания предполагать, что поляки попытаются удерживать Силезию до последней возможности: здесь сосредоточена большая часть их промышленности. Поэтому мы нанесём удар им во фланг.
   Фон Рундштедт решительно провёл указкой снизу вверх.
   - Через Татры на Краков.
   - С территории Чехословакии?
   - Чехи предоставят нам такую возможность, вопрос решен. Пришла их пора возвращать долг за помощь в прошлом году. К тому же после победы Рейха они смогут больше не опасаться за Тешин.
   Командующий группой армий "Юг" выдержал небольшую паузу, а затем продолжил:
   - Этот удар нанесёт двадцать второй моторизованный корпус. Твой корпус, Эвальд. В твоём распоряжении будет танковая дивизия Фейеля и лёгкая дивизия фон Хубицки. Что скажешь?
   - Это... интересная задача.
   Клейст медленно поднялся с табурета и подошел к карте. Рундштедт удовлетворённо улыбнулся. Как и положено любому преуспевшему военному, генерал фон Клейст был честолюбив. Нечестолюбивые выше гауптмана по служебной лестнице подняться не успевают, приходит время уходить в отставку. Но определяющей чертой его характера было всё-таки не честолюбие, а азарт. Заслуженному отдыху на лаврах былых свершений он всегда предпочитал попытку добиться новых успехов. Если бы Клейст не был военным, то из него наверняка мог бы получиться отличный спортсмен. Сам генерал, конечно, такую возможность не рассматривал: начни жизнь с начала, всё равно бы поступил на военную службу. Но именно с таким характером командир двадцать второго танкового корпуса мог добиться наибольшего успеха. Командующий был очень доволен, что не ошибся, отстаивая перед фюрером кандидатуру генерала кавалерии Эвальда фон Клейста.
   - Поддержка пехоты запланирована?
   - Разумеется. С тобой будет взаимодействовать семнадцатый армейский корпус генерал-лейтенанта Киница, но его фронт от германо-чешской границы и до Карпат. А твой корпус должен наступать на узком участке через Йорданув на Краков. Сейчас он начинает сосредоточение вот здесь, под Жилиной.
   - Начинает? - удивлённо переспросил свежеиспечённый командир корпуса. - Но до дня Х осталось немногим больше суток.
   - Наступление на этом участке начнётся позже, после того, как мы взломаем оборону врага на направлении главного удара, по специальному приказу из моего штаба, - разъяснил фон Рундштедт. - Твоим непосредственным начальником будет генерал-полковник Лист, он командует четырнадцатой армией. Его штаб уже развёрнут в Брно. Думаю, тебе стоит отправиться туда прямо сейчас. Я распоряжусь, чтобы военный комендант вокзала в Нейссе подготовил штабной вагон и прицепил его к литерному поезду, они проходят через границу без досмотра. Представишься, заберёшь своего начальника штаба - и в Жилину.
   - А кто мой начальник штаба?
   - Полковник Курт Цейтлер.
   Фамилия показалась Клейсту подозрительно знакомой.
   - Это не тот, что разрабатывал план ввода войск в Австрию во время аншлюса?
   - Он самый, - подтвердил командующий. - Тогда он был заместителем у Йодля. Рассматривался в качестве кандидатуры на место начальника отдела L, но тут ему дорогу перебежал Варлимонт. Вот и оказался он на должности командира пехотного полка.
   Фон Клейст понимающе кивнул. Направление офицеров Генерального штаба "на практику" в войска было в порядке вещей, через это проходили все штабисты. Другое дело, что не все отправленные возвращались с практики обратно в Генштаб, кое-кто и оседал где-нибудь в пехоте или артиллерии до самого конца службы.
   - Когда дошло дело до формирования корпусов, Гальдер о нём вспомнил. Так что, теперь Шарик-Молния будет твоей правой рукой.
   - Шаровая Молния? - озадачено переспросил Клейст.
   - Можно и так, - согласился Рундштедт. - В общем, сам увидишь... Да, есть ещё один момент. Чехи хотят испытать на этой войне какой-то свой новый танк. Согласие на это дал сам фюрер. Как понимаешь, разбираться с этим пришлось мне, а фон Боку. И эту проблему я намерен получить тебе: твой корпус - единственное танковое соединение, которое будет наступать с территории Чехословакии. Сейчас здесь чешский генерал и с ним командир экипажа, русский. Я прикажу их разыскать.
   - Русский?
   - Да, чехи делали этот танк вместе с русскими. А вообще, нас это не касается. Пусть посадят в свой танк хоть зулусов. Наше дело - направить их в конкретную боевую часть. Конечно, я бы мог и сам направить его в Жилину, но не хотел делать это через твою голову.
   Фон Рундштедт открыл дверь в приёмную.
   - Йенц! Пригласите ко мне генерала Поспишила вместе с его офицером.
   - Слушаю, герр генерал! - откликнулся адъютант.
   Ждать пришлось недолго. Не успел командующий ознакомить визитёра и с половиной свежих берлинских новостей, как в кабинет уверенно вошел генерал в блистающем золотым шитьём мундире, а следом за ним - невысокий темноволосый офицер.
   - Генерал Поспишил из Генерального Штаба наших доблестных союзников, - представил позолоченного фон Рундштедт, при этом в уголках глаз старика мелькнули лукавые искорки. - Господа, позвольте представить вам генерала кавалерии Эвальда фон Клейста, командующего двадцать вторым корпусом, в составе которого будет проходить боевые испытания ваш танк.
   Обменявшись рукопожатиями с позолоченным, Клейст остановился перед русским. Его парадную форму украшали несколько орденов и медалей, среди которых генерал с удивлением заметил Золотой Испанский Крест с мечами.
   - Капитан Орехов, герр генерал! - представился офицер.
   - Воевали в Испании? - машинально спросил фон Клейст и тут же досадливо подумал, что русский его скорее всего не поймёт: это аристократы у них в совершенстве владели европейскими языками, но бывшая аристократия сейчас по большей части во Франции, а не в Новороссии. Но офицер понял и сразу ответил на вполне приличном хох-дойч:
   - Так точно, герр генерал.
   - В авиации?
   - Никак нет. В танковых войсках.
   - Но у вас награда лётчика.
   Если быть точным, то такой орден теоретически мог получить любой германский военнослужащий, побывавший в Испании: и сухопутчик, и лётчик, и моряк. Но поскольку руководство операцией по факту оказалось в руках Люфтваффе, то и большие награды достались тоже им. Во всяком случае, фон Клейст не слышал, чтобы кто-то офицеров вермахта привёз из Испании Золотой Крест. В лучшем случае - Серебряный.
   - Её вручил мне генерал Кессельринг за помощь немецкому пилоту....
   За мгновенье перед глазами Николая пронеслась та давняя история.
  

Ретроспектива. Ноябрь 1937.

Испания.

  
   - Смотри, Мигель, вот и ангел по твоим молитвам прилетел, - улыбнулся штабс-капитан Орехов.
   Подпоручик Коркин задрал к небу лицо, сморщился, словно мальчишка-проказник, и серьёзным голосом уточнил:
   - Пока что только один ангелочек, но, может быть, дальше будет больше.
   Майор Мигель-Анхель-Франческо-Мария-Андроник Субисаррета-Этчеверрия только головой покачал. Был он не просто человек верующий, но набожный до чрезвычайности. Почему не ушел в монастырь, а подался в Армию, можно было только гадать, но зато вполне понятно, почему несмотря даже на своё чистокровное басконское происхождение с началом Гражданской войны, в отличие от большинства как младших офицеров так и этнических басков, оказался на стороне Фаланги, а не у республиканцев. Довольно быстро вырос в звании до майора, но после упорных боёв под Мадридом от его батальона осталась только усиленная рота, которой сейчас он и командовал.
   Орехов и сам пребывал в схожем положении: в его роте осталось только четыре танка. Вроде бы, отвели в тыл, на переформирование, но тут красные перешли в наступление сразу на нескольких направлениях, и командованию стало не до накопления резервов. В бой бросалось всё что можно и что нельзя. А когда ситуация выправилась, расставаться с полученными подкреплениями никто не спешил.
   Вместо отправки в тыл Орехов получил задачу поддержать пехоту Субисарреты в попытке захватить деревушку с мудрёным испанским названием и таким образом установить контроль над входом в ущелье с названием не менее мудрёным и не менее испанским.
   Поначалу шансы на успех выглядели вполне приличными: республиканцы были не меньше атакующих измотаны боями и ослаблены потерями. Но всё оказалось гораздо сложнее. Деревушка, конечно, ущелье действительно контролировала, только, в свою очередь, контролировалась с соседних вершин: из расположенных на них огневых точек она простреливалась вдоль и поперёк. Красные, естественно, деревню оставили и на этих склонах, покрытых виноградниками и рощами, основательно укрепились. А в довершение всех неприятностей где-то позади своей линии обороны они спрятали батарею 25-фунтовых британских пушек, которая при попытках фалангистов двинуться вперёд немедленно открывала огонь.
   Майор долго ругался с командованием, настаивая на поддержке артиллерией, и, в конце концов, добился-таки расплывчатого "вам помогут". Вот и помогли. Чуть ниже грязновато-серых облаков над полем будущего боя кружился маленький биплан Hs-123, ласково прозванный "ангелочком". На вид самолётик казался совершенно безобидным, но обладал замечательной способность вывалить точно на указанную цель пару сотен килограммов сильно взрывчатого груза, за что пользовался в наземных войсках огромным и вполне заслуженным уважением: в плане штурмовой поддержки равных малышу "Хеншелю" и близко не наблюдалось.
   Самолёт совершил над ущельем широкий круг, зашел на второй.
   - Похоже, ждет целеуказания, - негромко предположил Коркин.
   Едва он закончил свою фразу, как где-то справа хлопнули два приглушенных выстрела, и в направлении горы, за которой скрывалась республиканская батарея, потянулась пара зелёных осветительных ракет. Можно было не сомневаться, что это дело рук заместителя Субисарреты, капитана Хавьера Креуса по прозвищу "Куло", что с испанского переводилось "задница" ( чтобы не сказать ещё грубее ). Этот худой, словно щепка, офицер с вечно мрачным лицом, казался по жизни заранее оповещенным о любых неожиданостях. И вообще был весьма необычным человеком, в чем-то похожим на своего командира, словно судьба нарочно свела вместе таких оригиналов. Даже своё прозвище, он заработал очень неординарным, на взгляд Орехова, способом. Капитан был каталонцем, причем не просто каталонцем, а барселонцем, и даже не просто барселонцем, а горячим поклонником столичного футбольного клуба. Стадион "Лес Кортс", на котором играла "Барселона" был построен таким оригинальным образом, что седалища болельщиков, занимающих последние ряды, буквально свешивались на улицу, за что противники каталонского клуба в насмешку окрестили их "кулес".
   С такой биографией логичнее было бы сражаться на противоположной стороне, но, видимо крепко проникся капитан идеями Фаланги: воевал против республиканцев старательно и на совесть. У тех, кто побывал с ним в бою, сомнений в надежности Хавьера Креуса не возникало.
   Самолёт между тем покачал крыльями, давая понять, что сигнал замечен, и заложил пологий вираж, выходя на указанный курс, но до поиска замаскированной батареи дело не дошло. Откуда взялась "крыса", Орехов так и не понял: только что казалось, что кроме немецкого самолёта в небе никого нет, а буквально через мгновение на несчастного "ангелочка" с рёвом обрушился сверху вражеский истребитель. До земли донесся сухой треск пулемётных очередей...
   Не надо быть большим специалистом в авиации, чтобы знать: монопланы быстрее и мощнее, бипланы - маневреннее. Но "крыса" была самым маневренным из известных Орехову монопланов и вполне могла потягаться и с "ангелочком". Поликарпов, без сомнения, был гениальным конструктором, если не равным Сикорскому, то, уступавшим лишь самую малость. К сожалению о том, что он работает на красных, у Николая примешивалось восхищение и даже некоторая гордость: не смотря ни на что, это был русский конструктор. Его истребители получили признание во всем мире, но это были вражеские истребители: и дома, и здесь, в Испании.
   Самое паршивое - помочь штурмовику они ничем не могли. Зенитной артиллерии поблизости не имелось, стрелять из ручных пулемётов - лишь патроны переводить. Так что оставалось только смотреть за воздушным боем и надеяться на чудо.
   И ещё на мастерство лётчика, которого, как оказалось, пилоту "ангелочка" было не занимать. "Хеншель" вертелся, как уж под вилами, но сумел без видимых потерь пережить первую атаку. "Крыса" проскочила вперёд, спешно набирая высоту, чтобы снова обрушиться на свою жертву. Та даже успела дать вдогонку длинную очередь, но, к сожалению, неточную. После чего пилот штурмовика бросил машину вниз, стараясь уйти от опасности на минимальной высоте. Вообще-то самым действенным способом оторваться от истребителей у "ангелочков" служило крутое пике, но лезть вверх сейчас было смерти подобно, даже с учетом того, что биплан несколько превосходил "рату" в скороподъёмности.
   Но и "крысой" управлял тоже опытный и умелый пилот. Искусно исполнив пикирование после половинного круга, он прошелся над противником, поливая биплан свинцовым градом. Формально вооружение обоих самолётов было одинаковым: по два пулемёта, причем калибр у немецкого MG17 даже слегка превышал ШКАСовский: 7,92 миллиметра против 7,62. Но по скорострельности советскому пулемёту просто не было равных во всём мире: 1800 выстрелов в минуту.
   Обычно такие атаки кончались тем, что очередь буквально перерубала крыло, а биплан после этого терял управление и камнем падал на землю. Для пилота штурмовика это была бы верная гибель: небольшая высота полёта не позволила бы парашюту погасить скорость падения. Но ему повезло, если это только можно было называть везением: очередь нашла себе другую цель - мотор. За "ангелочком" потянулся на глазах густеющий шлейф тёмного дыма, слышно было, как "зачихал" двигатель.
   - Господи Иисусе, сейчас он его добьёт... - тихо произнес майор.
   Подбитый самолёт представлял практически беззащитную мишень, которую истребители обычно для верности расстреливали. Но в этот раз почему-то произошло иначе. "Крыса" не стала наносить смертельный удар, а покинула поле боя. Это оставило "Хеншелю" небольшой шанс. Разумеется, вернуться на свой аэродром возможности у него уже не было, но можно было попытаться посадить самолет в долине.
   С замиранием сердца Орехов следил за тем, как снижается чадящая машина. "Господи, помоги ему", - крутилось в голове. Рядом шепотом молился о том же майор Субисаррета.
   В качестве посадочной полосы лётчик выбрал ведущую к деревне проселочную дорогу. Ему удалось развернуть самолёт, выровнять его полет, и вскоре колёса "ангелочка", упрятанные под напоминающие лапти обтекатели, коснулись земли. Штурмовик подпрыгнул, затем снова опустился на землю, проехал ещё немного, сбрасывая скорость, и, наконец, замер метрах в двухстах от края деревни.
   - Настоящий ас, - с уважением произнёс Коркин. Подпоручик заслуженно слыл скептиком и атеистом, но к профессионализму в любом, а особенно - в военном, деле питал искреннее уважение. - Наверняка немец пилотировал.
   Орехов согласно кивнул. До Гражданской войны с авиацией у Испании дела были, можно сказать, совсем никак. С её началом, разумеется, неплохие лётчики появились, но до только что продемонстрированного мастерства им было ещё далеко.
   - Слава Богу, всё кончилось, - с чувством произнёс Субисаррета.
   Фигура в серо-голубом комбинезоне немного неуклюже выбралась из кабины самолета, спрыгнула на землю. И тут тишину взорвали хлопки винтовочных выстрелов, а потом и отлично знакомая Орехову скороговорка станкового "Гочкиса": по немцу открыли беглый огонь. Стреляли из той самой деревни на входе в ущелье. Получалось, что республиканцы оставили там то ли засаду, то ли пост наблюдения, командир которого решил, что лётчик - достаточный повод, чтобы демаскировать своё присутствие перед противником.
   Пилот среагировал быстро: одним прыжком преодолел расстояние до придорожной канавы, и плюхнулся на её дно, стараясь укрыться от пуль. Огонь быстро стих: красные поняли, что так им лётчика не достать. Но Николай понимал, что просто так его в покое они не оставят. Рассекретив своё существование, республиканцы просто обязаны сделать всё, чтобы не выпустить свою жертву. А уходить пилоту толком некуда: до ближайших кустов не меньше трёхсот метров, да и кусты эти - то ещё укрытие.
   Решение пришло в голову моментально. Риск, конечно, но другого выхода он не видел.
   - Эрко, в машину!
   - Слушшаюс!
   - Коробкин, остаться! - эту команду Николай отдал уже взбираясь на башню. Водитель наполовину исчез в люке подбашенной коробки, туда же нацелился и не до конца понявший замысел командира, но привыкший действовать, а не рассуждать стрелок-радист. Но на этот раз он был лишним: танк не резиновый, надо же куда-то будет и лётчика поместить.
   А вот Эрко, эстонец-горец, обычно нелёгкий на подъём, всё понял сразу и правильно. Взревел мотор и танк, оставляя после себя шлейф сизого дыма, рванул вниз по склону.
   Николай сначала забрался вниз, на место стрелка-радиста и зафиксировал курсовой пулемёт: теперь, в случае необходимости, Вийкмяэ мог вести из него огонь с помощью троса Боудена. После этого уже уселся на своем командирском месте в башне. Было немного времени, чтобы ещё раз оценить ситуацию и прикинуть план.
   До деревни от сбитого самолёта - метров двести. Пушек там наверняка нет, не должно быть, слишком большой риск потерять при вражеской атаке. Пулемёт - не страшно, бортовую броню в шестнадцать миллиметров даже тяжелой бронебойной пулей ему не пробить. Вот если с гранатой кто-нибудь подкрадется - тут дело станет плохо. Эх, были бы у Субисарреты хотя бы парочка минометов, пострелять по околице. Тут бы никто не рискнул выбираться. Ладно, с гранатой ещё подобраться надо, он-то тоже глазами хлопать не станет.
   - Прикроешь корпусом лётчика от выстрелов со стороны деревни! - капитан не сомневался, что механик-водитель и сам знает, что ему делать, но приказ всё равно должен был быть отдан.
   - Ест! - коротко ответил Эрко.
   Орехов налёг на маховик, разворачивая башню влево. Второй пулемёт на чешском танке устанавливался в башне, справа от пушки. Родной чешский, калибром 7,92 миллиметра, фирмы "Збройовка-Брно", ZB 53. Качественная машина, грех жаловаться. В серию он пошел совсем недавно, но англичане уже подсуетились, купили лицензию, надо же им, в конце концов, чем-то "Максимы" заменять. Само собой, Новороссия тоже закупила партию, хотя и сам Николай и все его знакомые офицеры сходились во мнении, что станковый пулемёт Симонова ничем не хуже. Но - политика, практически всё чешское оружие закупалось пусть иногда и небольшими партиями, но в обязательном порядке.
   Всё шло по плану. Эрко, поставил танк аккуратно и точно туда, куда следовало. Красные по нему стрелять не пытались - понимали, что бессмысленно. Желающих подобраться с гранатами Орехов тоже не заметил, но на всякий случай полоснул по деревне парой длинных очередей. А потом, откинув крышку башенного люка, слегка высунулся и крикнул по-испански:
   - Сюда, амиго! Быстрее!
   Пусть маленькая, но вероятность того, что лётчик не был немцем, всё-таки существовала: на стороне Фаланги летало немало иностранцев - итальянцы, ирландцы, да и свои ребята из Новороссии. Но кто бы ни был пилот, азов испанского языка он не знать не мог и фразу Николая должен был понять. Он её и понял. Толстая фигура в серо-голубом лётном комбинезоне казалась неуклюжей и мешковатой, но рывок, которым лётчик преодолел расстояние до танка, сделал бы честь профессиональному спортсмену-бегуну. Николай едва успел податься вниз, как пилот ввалился внутрь танка и естественно, раскорячился самым нелепым образом. Ничего позорного в этом не было, вряд ли сам Орехов в пылу боя вёл бы себя в совершенно незнакомой ему кабине самолёта более достойным образом, но времени на разговоры тратить было некогда. Николай без церемоний втолкнул лётчика вниз и вперёд, в отделение управления, где тот забился на место стрелка радиста. А сам капитан, разумеется, забрался обратно в башню и шуганул красных ещё одной длинной очередью: несколько разрозненных выстрелов по бегущему авиатору всё-таки состоялось, пули звякнули по танковой броне.
   - Возвращаемся, - скомандовал Орехов, Эрко сдал назад и в этот момент рядом с ними взметнулись фонтаны взрывов: с противоположного склона открыла огонь замаскированная батарея противотанковых пушек.
   Николай выругался и крепко вцепился в маховики наведения орудия. И началась привычная уже игра в пятнашки со смертью. Артиллеристы стреляли, танк, постоянно маневрируя, чтобы не дать им возможность точно прицелиться, пытался выбраться из сектора обстрела, уйти к заросшему склону.
   В тот день фортуна явно была не на стороне республиканцев. Не сумев захватить или уничтожить лётчика, они упустили и танк. Пропетляв под обстрелом, он юркнул в лощину и был таков.
  
   - ...и пилот вынужден был приземлиться на нейтральной полосе. Республиканцы хотели его либо взять в плен, либо убить, но мы помогли ему выйти из-под огня на свою сторону.
   Фон Клейст одобрительно кивнул: взаимовыручка в армии ценится очень дорого, потому что за её отсутствие приходится платить ещё дороже.
   - Ваш боевой опыт, конечно, очень пригодится. Я направляю вас в танковую дивизию генерал-майора Фейеля.
   Он обернулся, ища глазами командующего.
   - Во вторую танковую дивизию, - подсказал фон Рундштедт, поняв, что вызвало заминку. В немецкой армии принято было в разговорах обозначать соединения по фамилиям их командиров, но в приказах требовалось указывать номера. В ходе разговора командующий как-то не удосужился сообщить командиру корпуса номера составлявших этот корпус дивизий.
   - Она сосредотачивается сейчас в районе Жилины, - продолжил Клейст. - Думаю, вам не составит трудностей добраться туда самостоятельно.
   - Никаких трудностей, господин генерал, - заверил Поспишил. - Капитан Орехов будет там уже сегодня вечером. А завтра из Праги доставят его танк.
   - Очень хорошо. Документы я подготовлю.
   - Честь имею! - попрощался чех, безошибочным чутьём поняв, что разговор окончен. Откозыряв, союзники удалились.
   - Надеюсь, они будут не слишком отвлекать тебя от настоящих проблем, - задумчиво произнёс фон Рундштедт, глядя на закрывшуюся дверь кельи.
   - Этот русский показался мне толковым офицером, - заметил фон Клейст.
   - Тем лучше. Толковые офицеры-танкисты сейчас для тебя очень важны. Танковый батальон лёгкой дивизии был укомплектован людьми и техникой только наполовину, дивизия Фейеля - процентов на семьдесят. Сейчас они пополнены за счёт новобранцев и резервистов до полного штата. Сам понимаешь, на поле боя отсутствие опыта может сказаться крайне пагубно. Поэтому на ротных и батальонных командиров выпадет дополнительная нагрузка.
   - Нет, роту я ему не доверю. Это уже слишком: в вермахте командовать должны только немецкие офицеры.
   - Несомненно, - кивнул фон Рундштедт. - Но, по-настоящему толковый офицер способен быть хорошим помощником своему командиру.
   - В таком случае, - задумчиво протянул Клейст, - мне придётся подобрать ему подходящего командира. Пусть не слишком опытного, но достаточно уверенного в себе, чтобы не видеть в каждом слове подрыв своего авторитета.
   - Разумно, - согласился командующий. - Что ж, Эвальд, желаю успеха и жду от тебя доклада о готовности корпуса к наступлению.
   Крепко пожав руку старому генералу, Клейст покинул кабинет. В Нейссе его больше ничто не задерживало, можно было отправляться в штаб Листа. Но когда он шел по монастырскому двору к автомобилю, то вдруг услышал:
   - Герр генерал, разрешите обратиться!
   Клейст резко остановился и повернулся. Рядом стоял молодой обер-лейтенант в чёрной форме танкиста. Он вскинул руку к берету и отчеканил:
   - Обер-лейтенант Вольфганг Вольф!
   - Что у вас, обер-лейтенант? - недовольно спросил Клейст.
   - Направлен в распоряжение вашего корпуса. Не могу прибыть в Жилину из-за отсутствия документов для пересечения границы.
   - Откуда направлены?
   - Из Олендорфского танкового училища, герр генерал.
   - Не знал, что оттуда выпускают сразу в звании обер-лейтенанта.
   - Никак нет, герр генерал. Я был офицером-инструктором.
   - Ах, вот как? - теперь Клейст посмотрел на Вольфа с явной заинтересованностью. По крайней мере, одна вакансия ротного командира для новичков заполнена. Кстати, и под характеристику командира для русского экипажа, данную только что в кабинете фон Рундштедта, инструктор танкового училища должен подходить едва ли не идеально.
   - Собирайте вещи, обер-лейтенант. Через четверть часа вы должны быть возле стоянки автомобилей полностью готовым. Вам ясно?
   - Так точно, господин генерал.
   Вольф подошел к стоянке через десять минут, но генерал вместе с денщиком уже сидели в машине. Первоначальную мысль - взять обер-лейтенанта с собой, Клейст уже отверг: в Брно офицеру делать нечего. Пусть едет сразу в Жилину, и занимается своей ротой.
   - Вот приказ о вашем назначении, - Клейст передал обер-лейтенанту бумагу, а за ней сразу и вторую. - А это - приказ о зачислении в вашу роту экипажа капитана Орехова. Он здесь вместе с чешским представителем, генералом Поспишилом. Найдите их и передайте им этот приказ. Они организуют ваш проезд в Жилину. Есть вопросы?
   - Никак нет, господин генерал!
   - Исполняйте!
   - Хайль Гитлер! - вытянулся перед генералом Вольф.
   Фон Клейст молча и как-то подчеркнуто лениво отсалютовал и повернулся к шофёру, лёгким кивком приказав отправляться.
  

Лондон. 25 августа 1939 года. Пятница.

Форин Офис

  
   В глазах потемнело, перед взором замельтешила мелкая рябь, будто он смотрел на мир сквозь толщу воды. Во рту вдруг стало нестерпимо кисло, он вмиг переполнился слюной. Эдвард машинально сглотнул, но ощущение кислоты никуда не пропало и ему приходилось совершенно неприлично сглатывать снова и снова.
   "Какой конфуз", - подумал посол, но как-то вяло и совершенно отрешено. Накатила вязкая слабость, вместе с ней пришло и полное безразличие. Словно за тщательно отполированным столом изумительной антикварной работы сейчас сидел кто-то другой, а не он, граф Эдвард Рачиньский.
   - С вами всё в порядке, господин посол? - донеслось откуда-то издалека. Голос едва пробился сквозь мерный гул, с большим трудом Эдвард понял, что кто-то обращается к нему.
   - Всё хорошо, - произнёс он на родном польском языке. Слова дались послу с немалым трудом, посиневшие губы едва шевелились, вмиг ставший непослушным язык едва ворочался во рту.
   Он увидел, что на него словно надвигается какое-то большое расплывчатое темное пятно, но не испугался, а лишь отрешенно зафиксировал происходящее, словно всё это совершено его не касалось.
   - Врача! Срочно позовите врача! - услышал он тот же голос, но теперь гораздо громче.
   Внутри Эдварда словно лопнула какая-то струна. Взгляд прояснился, прекратился шум в ушах.
   - Благодарю вас, Ваше Превосходительство, не стоит беспокоиться.
   Расплывчатое пятно обрело черты лица лорда Галифакса, Министра Иностранных Дел Соединённого Королевства Великобритании и Ирландии.
   - Но на вас лица нет...
   - Пустяки.
   Рачиньский вымучено улыбнулся. Достал из кармана сюртука безукоризненно сложенный и накрахмаленный платок, деликатно промокнул им выступивший на висках пот.
   - Минутная слабость, Ваше Превосходительство. Не стоит обращать внимания.
   Он и вправду уже чувствовал себя нормально. От приступа осталось лишь неприятная ноющая боль в левом локте, да обильно выступивший по всему телу пот. Досадная мелочь, которая не должна помешать ему войти в историю.
   Да, именно так. Быть одной из влиятельнейших фигур польской внешней политики - это всего лишь карьера, пусть и удачная. Но поставить подпись под договором, который остановит агрессию Рейха против Польского государства - это уже История.
   - Как Вам будет угодно, господин посол.
   Галифакс перевёл взгляд с бледно-зелёного лица поляка сначала на Кадогана, а затем на застывшего в недоумении клерка с развёрнутой кожаной папкой в руках. Выразительно показал глазами, что нужно продолжать. Вышколенные сотрудники Форин-Офиса понимали указания шефа с полувзгляда, вот и этот тут же почтительно положил папку на стол перед польским послом и услужливо подвинул поближе бронзовую чернильницу.
   Рачиньский, по въевшейся привычке ещё раз пробежал глазами текст договора.
  
   Правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии и польское правительство, желая придать постоянную основу сотрудничеству между их соответствующими странами, являющемуся результатом заверений о взаимопомощи оборонительного характера, которыми они уже обменялись, решили заключить с этой целью соглашение и назначили своими уполномоченными:
   правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии:
   достопочтенного виконта Галифакса, министра иностранных дел;
   польское правительство:
   Его Превосходительство графа Эдварда Рачиньского, Чрезвычайного и Полномочного Посла Польской Республики в Лондоне,
   которые по предъявлении своих полномочий, найденных составленными в должной и надлежащей форме, договорились о нижеследующем:
  

Статья 1

   Если одна из Договаривающихся Сторон окажется вовлеченной в военные действия с европейской державой в результате агрессии последней против этой Договаривающейся Стороны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет Договаривающейся Стороне, вовлеченной в военные действия, всю поддержку и помощь, которая в ее силах.
  

Статья 2

   1. Положения статьи 1 будут применяться также в случае любого действия европейской державы, которое явно ставит под угрозу, прямо или косвенно, независимость одной из Договаривающихся Сторон, и имеет такой характер, что сторона, которой это касается, сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими вооруженными силами.
   2. Если одна из Договаривающихся Сторон окажется вовлеченной в военные действия с европейской державой в результате действия этой державы, которое ставит под угрозу независимость или нейтралитет другого европейского государства таким образом, что это представляет явную угрозу безопасности этой Договаривающейся Стороны, то положения статьи 1 будут применяться, не нанося, однако, ущерба правам другого европейского государства, которого это касается.
  

Статья 3

   Если европейская держава попытается подорвать независимость одной из Договаривающихся Сторон путем экономического проникновения или иным способом, Договаривающиеся Стороны окажут поддержку друг другу в противодействии таким попыткам. Если европейская держава, которой это касается, прибегнет после этого к военным действиям против одной из Договаривающихся Сторон, то будут применяться положения статьи 1.
  

Статья 4

   Способы применения обязательств о взаимопомощи, предусмотренных настоящим соглашением, согласовываются между компетентными военно-морскими, военными и военно-воздушными властями Договаривающихся Сторон.
  

Статья 5

   Без ущерба обязательствам об оказании друг другу взаимной поддержки и помощи немедленно после начала военных действий, которые Договаривающиеся Стороны взяли на себя, они будут без промедления обмениваться информацией, касающейся любого развития событий, которое может поставить под угрозу их независимость, и в особенности касающейся любого развития событий, угрожающего привести в действие указанные обязательства.
  

Статья 6

   1. Договаривающиеся стороны сообщат друг другу условия всех своих обязательств об оказании помощи против агрессии, которые они уже приняли на себя или могут принять в будущем в отношении других государств.
   2. Если одна из Договаривающихся Сторон намеревается принять такое обязательство после вступления в силу настоящего соглашения, другая сторона, с целью обеспечения должного функционирования соглашения, должна быть соответствующим образом информирована.
   3. Любое новое обязательство, которое Договаривающиеся Стороны могут принять на себя в будущем, не должно ограничивать их обязательства по настоящему соглашению, равно как и косвенно создавать новые обязательства между Договаривающейся Стороной, не участвующей в этих договоренностях, и третьим государством, которого это касается.
  

Статья 7

   Если Договаривающиеся Стороны будут вовлечены в военные действия в результате применения настоящего соглашения, они не будут заключать перемирие или мирный договор кроме как по взаимному соглашению.
  

Статья 8

   1. Настоящее соглашение будет оставаться в силе в течение пяти лет.
   2. Оно будет продолжать оставаться в силе, если за шесть месяцев до истечения указанного срока не будет объявлено о его денонсации, причем любая из Договаривающихся Сторон будет иметь право в дальнейшем денонсировать его в любое время путем подачи уведомления, через шесть месяцев после чего оно прекратит действовать.
   3. Настоящее соглашение вступает в силу по его подписании. В удостоверение чего вышеупомянутые уполномоченные подписали настоящее соглашение и скрепили его своими печатями.
  
   Составлено на английском языке в двух экземплярах в Лондоне 25 августа 1939 г. Текст на польском языке будет позднее согласован между Договаривающимися Сторонами, и оба текста будут считаться аутентичными.
  
   Галифакс Эдвард Рачиньский
  
   Эдвард взял с мраморной подставки золотое перо, обмакнул в чернильницу и решительно вывел свою подпись. Подождал несколько мгновений, чтобы просохли чернила, переложил лист и подписался на втором экземпляре.
   Разработке договора они с Кадоганом посветили всё утро, после того, как Бек и Галифакс приняли принципиальное решение о его заключении. Необходимость опередить Гитлера привела к тому, что министр доверил Эдварду не только проработку документа, но и его подписание: времени на перелёт из Варшавы в Лондон просто не было. Его не было даже на составление аутентичного польского текста: Кадоган польским не владел и, естественно, вся работа велась на английском.
   Эдвард перевернул ещё страничку. Теперь перед ним лежал текст секретного протокола, сопровождавшего договор.
  

Протокол

   Польское правительство и правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии согласились со следующим пониманием соглашения о взаимопомощи, подписанного сегодня, как единственно правильным и имеющим обязательный характер:
   1. а) Под выражением "европейская держава", используемым в соглашении, понимается Германия.
   b) В случае если будет иметь место действие, соответствующее смыслу статей 1 или 2, со стороны европейской державы, иной, нежели Германия, Договаривающиеся Стороны вместе обсудят меры, которые будут совместно приняты.
   2. а) Два правительства будут время от времени определять по взаимному соглашению гипотетические случаи действий Германии, подпадающих под действие статьи 2 соглашения.
   b) До тех пор, пока два правительства не решат пересмотреть следующие положения этого параграфа, они будут считать: что случай, предусмотренный параграфом 1 статьи 2 соглашения, относится к Вольному городу Данцигу; что случаи, предусмотренные параграфом 2 статьи 2, относятся к Бельгии, Голландии, Украине и Литве.
   c) Латвия и Эстония будут рассматриваться двумя правительствами как включенные в список стран, предусмотренных параграфом 2 статьи 2, начиная с момента, когда вступит в силу договоренность о взаимопомощи между Соединенным Королевством и третьим государством, которая распространяется на два названные государства.
   d) Что касается Румынии, правительство Соединенного Королевства ссылается на гарантию, которую оно предоставило этой стране; а польское правительство ссылается на взаимные обязательства по румыно-польскому союзу, которые Польша никогда не рассматривала как несовместимые с его традиционной дружбой с Венгрией.
   3. Обязательства, упомянутые в статье 6 соглашения, если они будут приняты на себя одной из Договаривающихся Сторон в отношении третьего государства, должны быть оформлены таким образом, чтобы их выполнение никогда не наносило ущерба суверенитету или территориальной неприкосновенности другой Договаривающейся Стороны.
   4. Настоящий протокол является неотъемлемой частью соглашения, подписанного сегодня, и не выходит за его рамки.
   В удостоверение чего нижеподписавшиеся, должным образом на то уполномоченные, подписали настоящий протокол.
   Составлено на английском языке в двух экземплярах в Лондоне 25 августа 1939 г. Текст на польском языке будет позднее согласован между договаривающимися Сторонами, и оба текста будут считаться аутентичными.
  
   Галифакс Эдвард Рачиньский
  
   Посол подписал оба экземпляра протокола и повернулся к Галифаксу. Лицо дипломата уже порозовело, глаза довольно поблескивали. Всё тот же услужливый клерк безмолвно переложил папку на подпись к министру.
   Галифакс подписывал быстро, не читая. Завершив процедуру, поднялся и протянул руку Рачиньскому. Поляк с чувством её пожал и произнёс:
   - Этот договор ещё раз подтверждает неизменную дружбу между нашими странами и их верность общим ценностям и общему делу.
   - Делу мира, господин посол, - подчёркнуто сухая речь англичанина резко контрастировала с эмоциональностью посла. - Британское правительство надеется, что польское правительство не предоставит Германии повода обвинить себя в намеренном провоцировании конфликта.
   - Заверяю вас, что Польша предпримет всё необходимое, чтобы этого не произошло, - воскликнул Эдвард.
   - Британское правительство полагает, что нормализации ситуации бы способствовал отказ Польши от мобилизационных мероприятий.
   - Я немедленно доложу об этом моему правительству.
   - И примите мои заверения в непременном к вам уважении, господин посол, - ритуальная фраза министра означала, что аудиенция завершена.
  
   - Как вы полагаете, сэр, это остановит немцев? - поинтересовался Кадоган, когда шаги посла стихли за дверью.
   - Всё в руках Бога, - вздохнул Галифакс. - Во всяком случае, нам не в чём себя упрекнуть: всё, что можно сделать для предотвращения войны, мы сейчас делаем.
   - Если этого окажется недостаточно, то в желающих нас упрекнуть недостатка не будет, - меланхолично заметил Кадоган.
   - О да! - вздохнул министр. - Страшно представить, сколько грязи выльют в этом случае на мою голову. Останется утешаться только одним.
   - Чем же, сэр?
   - Тем, что на моём месте все эти крикуны сделали бы ещё меньше, чем я. Во всяком случае, я бы много дал, чтобы посмотреть на того, кто сделает больше. И за то, чтобы увидеть, как он это сделает.
   - Согласен с Вами, сэр. Я бы тоже хотел на это посмотреть.
   - К сожалению, Алекс, у нас нет времени на досужие домыслы. Надо работать. Письмо к регенту Хорти подготовлено? Необходимо успеть передать его в Будапешт уже сегодня.

Словакия. 25 августа 1939 года. Пятница

   Неизвестно, насколько хорошим полководцем был Поспишил, но администратором он оказался незаурядным. Сразу после того, как поезд миновал границу, генерал в момент уладил вопрос с пограничниками и таможней, а затем за какую-то четверть часа раздобыл легковой автомобиль, который должен был довезти офицеров до Жилины. Сам же чех отправился в Прагу, пообещав, что танк, экипаж и специальная ремонтная бригада прибудут в распоряжение Орехова не позднее завтрашнего полудня. У Николая не возникло ни малейших сомнений, что так оно и будет.
   В Жилину въехали уже под вечер, солдат-водитель высадил офицеров возле военной комендатуры. Дежурный поручик, услышав, с кем имеет дело, тотчас сообщил, что извещён об их приезде и комнаты для ночлега в офицерской гостинице уже приготовлены.
   - Но нам нужно сегодня представиться генералу Фейелю, - возразил Орехов.
   Дежурный моргнул.
   - Простите, господин капитан, я только выполняю приказ. Обратитесь к подполковнику Ондрейке, он в восьмом кабинете.
   Пришлось заглянуть к подполковнику. Тот радушно приветствовал визитёров, и, выслушав вопрос, без затруднений перешел на немецкий и пояснил:
   - Дело в том, что генерала Фейеля нет в Словакии. Как, впрочем, и двадцать второго корпуса. Пока что прибыла только рота связи, да полевая жандармерия. Вряд ли кто-то из них ожидает вашего прибытия.
   - А это точная информация? - усомнился Николай, по опыту Испании знакомый с тем, как неповоротливо работает связь между союзниками.
   - Абсолютно точная, - заверил Ондрейка. - Все перемещения немецких войск на северной границе Словакии идут через мой отдел. Кроме того, мы поддерживаем постоянную связь со штабом генерала Листа в Брно. Могу утверждать совершенно ответственно: генерал Фейель и его дивизия границу Чехословакии ещё не пересекали.
   Николай вздохнул. С сохранением военных секретов у союзников осталось как и было, то есть никак. Вот так запросто взять и выложить непонятно кому местоположение штаба армии... Как бы не получилось, что на направлении главного удара их уже ожидает тщательно подготовленная противотанковая оборона.
   - Что ж, в таком случае нам, наверное, действительно лучше переночевать здесь, в Жилине, - решил он и повернулся к спутнику. - У вас нет возражений, господин обер-лейтенант?
   - Никаких возражений, господин капитан.
   Окажись Вольф в комендатуре в гордом одиночестве, он, может быть, и стал бы настаивать на немедленном отъезде, но не сейчас. Во-первых, капитан Орехов выше его по званию, а, во-вторых, за проезд к месту дислокации отвечает именно русский. Пусть сам решает. Хотя, то, что капитан удосужился узнать мнение Вольфа, не могло не радовать. Положение, в котором обер-лейтенанту приходилось начинать кампанию, в любом случае оставалось двусмысленным, но если получится установить с русским нормальные человеческие взаимоотношения, то это способно очень многое упростить.
   - Значит, отправляемся в гостиницу, - подытожил Николай. - Она далеко отсюда?
   - Прямо здесь, во внутреннем дворе комендатуры, - пояснил подполковник. - Завтра в половине седьмого утра вас будет ожидать автомобиль. Позавтракать можно в офицерской столовой на первом этаж гостиницы. Там же сейчас можете и поужинать.
   - Замечательно, - кивнул Николай. - Да, скажите, а у вас в городе замок есть?
   - Замок? - озадаченно переспросил Ондрейка.
   - Да, замок. Хотелось бы посмотреть на него, если он есть. А если я его не увижу, то старший сын мне этого не простит, - с улыбкой пояснил капитан.
   - Ах, это... - теперь улыбнулся и подполковник. - Вообще замков в окрестностях много, но непосредственно в городе нет ни одного. Завтра по дороге сможете наблюдать Будатин, вот про него сыну и расскажете.
   Тем не менее, Орехов всё равно отправился гулять по вечерней Жилине, а вот Вольф предпочёл хорошенько выспаться про запас, резонно предполагая, что следующей ночью такой возможности может и не представиться.
   Правда, наутро в столовой на всякий случай поинтересовался:
   - И как Вам город, господин капитан?
   - Очень понравился, - признался Орехов. - Боюсь, теперь сын меня окончательно изведёт просьбами показать Чехословакию. Он и так бредит Прагой и Братиславой, а тут ещё и Жилина...
   - Сын взрослый?
   - Десять уже. А у вас дети есть?
   - Нет, я не женат.
   Вольф не стал ничего пояснять, а русский деликатно промолчал. Впрочем, настроение у обер-лейтенанта и так уже испортилось: опять охватили воспоминания о Ружанке, первой и единственной любви, безвозвратно потерянной, страшно подумать, уже восемь лет тому назад. Уже давно бы пора забыть и, как добропорядочному германцу, завести себе тихую и скромную фрау Вольф, которая будет боготворить мужа и отдавать все силы трём К, но - не получалось. Образцом высокой морали обер-лейтенант себя никак не считал, но и вступить в брак без любви заставить себя так и не смог.
   Вольф был даже благодарен капитану, когда тот в автомобиле неожиданно указал ему за окно:
   - Смотрите, вот и замок, про который вчера говорил подполковник.
   Обер-лейтенант послушно посмотрел в указанном направлении. Действительно, на горушке возвышалось небольшое укрепление: толстая круглая башня, сложенная из белого камня, и пристройки вокруг.
   - Выглядит не слишком впечатляюще, - заметил он, только чтобы что-то сказать. - У нас в Германии замки намного более солидные. И сохранились лучше, особенно в Баварии.
   - Должен вас огорчить, Вольфганг, большинству замков Баварии нет и ста лет. Это новоделы, построенные или перестроенные при безумном Людовике Баварском. Декорации для игры.
   - Для игры? - Вольф не сдержал удивления.
   - Представьте себе, именно для игры. Его Светлость изволил считать себя Королём Артуром, а своих приближенных - Рыцарями Круглого Стола. Естественно, легендарным рыцарям полагалось иметь и соответствующие замки. Вот и настроили. А этот - настоящий воин, явно сохранился с тех времён, когда такие вот укрепления могли обеспечить надёжную защиту. Хотя, если построить вокруг него оборону пехотного батальона и развернуть рядом пару противотанковых батарей, город с этого направления будет прикрыт очень даже неплохо. И от танков и от пехоты. Что скажете?
   - Если бы мне поставили задачу наступать на этом направлении, я бы начал с артналёта, - предложил обер-лейтенант.
   - Короткий артналёт тут вряд ли что решит, - не согласился Орехов. - На месте командира гарнизона я бы выставил наблюдателей, а остальных солдат спрятал в укрытия. Наверняка в этом замке есть подвалы.
   - Боюсь, что они в таком состоянии, что больше годны на братские могилы, чем на укрытия, - усмехнулся Вольф.
   - Напрасно вы так думаете, - парировал капитан. - Предки строили на века. Эти стены просто так не возьмёт даже снаряд из трёхдюймовой... хочу сказать - из семь - шестьдесят два сантиметровой пушки. К тому же, из подземелий наверняка несколько выходов, если один и завалит - это не смертельно. Не удивлюсь даже, если найдётся подземный ход до какой-нибудь деревеньки километрах в пяти от замка.
   Будатин уже скрылся из виду, а офицеры увлечённо продолжали обсуждать возможности атаки и обороны укрепления. Вольф с удовлетворением заметил, что неприятные мысли как-то незаметно улетучились, и охотно поддерживал разговор. Правда - недолго: минут через десять автомобиль подкатил к КПП военного городка, где его встретил фельдфебель немецкой полевой жандармерии.
   Орехов небрежно протянул ему в окошко бумагу с подписью фон Клейста. Прочитав, тот вытянулся и козырнул, возвращая документ.
   - Проезжайте, господин капитан!
   - Из командования кто-нибудь есть?
   - Так точно. Квартирмейстер корпуса, майор Мёллер.
   Найти его оказалось нелегко: буквально только что подошел эшелон с пополнением и майор, как единственный старший офицер в городке, пытался привнести в толпу штатских в форме военный порядок. Вольф и Орехов оказались для него ещё одной досадной проблемой, с которой он разобрался очень просто: разрешил занять любую свободную комнату в офицерских домах и загнать танк на любое свободное место в парке, а так же посоветовал больше не отвлекать его понапрасну и все последующие вопросы решать с непосредственным начальством. Заняв комнату и убедившись, что в танковом парке свободны все места, офицеры занялись ожиданием пражского вагона.
   Генерал Поспишил слово сдержал, танк прибыл ещё до полудня, вот только платформу с ним и вагон с экипажем и чехами-ремонтниками, видимо, на сортировочной станции Жилины или ещё раньше, подцепили к эшелону, в котором в городок прибыл мотострелковый батальон.
   Старшим над ремонтниками оказался Ярослав Гжебек. Этот колоритный инженер запомнился Николаю с первой же встрече. Энергичный старикан ( дело явно шло к шестидесяти ) с изрезанным глубокими морщинами лицом, лысой, как бильярдный шар, головой, полным ртом железных зубов и зычным голосом сразу привлекал к себе внимание. Уже по ходу дела Орехов узнал пару занятных подробностей. Во-первых, за глаза коллеги называли Гжебека не иначе, как пан Гвоздь ( большой поклонник американской моды, в длиннополом пальто "макинтош" и мягкой широкополой шляпе он и впрямь чем-то смахивал на гвоздь ). Во-вторых, помимо чешского и словацкого инженер на хорошем уровне владел немецким, венгерским и русским языками. Последнее объяснялось сначала пленом в Великой войне ( Гжебек угодил в него в самом начале, при капитуляции Перемышля ), а потом тремя годами работы на автомобильном заводе в Николаеве. Если добавить к этому отличное знание танка, то лучшего руководителя бригады техников было найти довольно сложно.
   В форме надпоручика чехословацкой армии Гжебек смотрелся довольно комично, но его это совершенно не заботило: он сразу занялся делом, мобилизовав своих подчиненных на разборку окружавших секретную машину деревянных щитов, и сам принял в этом деятельное участие. Тем временем мотострелки начали выгонять грузовики, в результате чего рядом с эшелоном образовалась жуткая пробка. Водители ругались, кричали друг на друга, некоторые даже сигналили, словом, вели себя в совершенно не свойственной немцам манере, живо напомнившей Орехову его короткое, но очень насыщенное шофёрское прошлое. Эта сумятица продолжалась добрых четверть часа, пока непонятно откуда не появился толстенький энергичный полковник, сразу взявшийся за наведение порядка и преуспевший в этом за каких-то пять минут. Разобравшись с мотострелками, он добрался и до платформы с танком. К тому времени дружными усилиями танкистов и механиков щиты были уже демонтированы, и Вийкмяэ уже прогревал двигатель, чтобы перегнать машину в парк.
   - Это что такое? И почему неуставная форма? Кто командир?
   - Капитан Орехов, - козырнул Николай, спрыгивая с платформы. - Вторая танковая дивизия, рота обер-лейтенанта Вольфа. Приказ командира корпуса.
   Он протянул полковнику бумагу. Тот мельком глянул в неё и вернул обратно.
   - Я - начальник штаба корпуса полковник Цейтлер, капитан. Отгоните машину в парк и поскорее. Сейчас подадут под разгрузку следующий эшелон.
   - Слушаюсь!
   Приказание полковника в точности совпадало с планами самого Николая. А Цейтлер через минуту уже снова был среди мотострелков. Метания начальника штаба живо напомнили Орехову непредсказуемые перемещения мяча, на футболе в исполнении "Вундертим". Буквально накануне аншлюса команда совершила краткое турне по Новороссии. Николай сумел достать билеты на один из матчей и был буквально заворожен филигранной техникой и искромётными комбинациями австрийцев. Это был словно футбол с другой планеты, даже по сравнению с тем, что творили на поле заслужено считавшиеся технарями и эстетами абхазы. Вряд ли в мире нашлась бы другая команда, способная показать более красивую и техничную игру. Хотя, ходили упорные слухи, что потягаться с "Вундертим" способны бразильцы, но видеть в деле южноамериканцев Орехову не доводилось ни разу.
   Вот и Цейтлер метался туда-сюда, словно мячик, причём сходство усиливалось комплекцией полковника.
   Отогнав танк в парк, Николай вместе с экипажем под руководством чехов занялся более детальным изучением устройства машины. От этого увлекательного занятия их примерно через час оторвал Вольф. Он сообщил, что генерал-лейтенант Фейель уже прибыл в городок и, прочитав приказ фон Клейста, назначил обер-лейтенанта командиром роты в четвёртом батальоне, причём поручил ему набрать экипажи из новобранцев, а материальную часть - из поступивших в дивизию при доукомплектовании "новеньких" T-I. Впрочем, самому обер-лейтенанту, как опытному танкисту, была обещана действительно новая "четвёрка".
   - А на ваш танк нужно побыстрее нанести опознавательные знаки, - добавил Вольф. - Белые кресты по бокам башни и эмблема дивизии сзади. Я сейчас решу вопрос с краской и трафаретами.
   - Белая краска у нас есть, господин обер-лейтенант, - доверительно сообщил Гжебек. При этом и Орехов, и Вольф сразу поняли, что у пана инженера есть не только белая краска, а ещё много чего ещё полезного. Но сейчас Николаю было не до хозяйственных запасов. Он хмуро поинтересовался:
   - Кресты - это чтобы польским артиллеристам удобнее целиться было?
   Опыт Испании научил танкиста, что опознавательные знаки не должны быть слишком яркими и выделяющимися.
   - Кресты - это чтобы вас не расстреляли немецкие артиллеристы, - с абсолютно непроницаемым лицом ответил Вольф. - Ваш танк и так выделяется цветом, этого может оказаться достаточно для ошибки. Но перекрашивать его времени сейчас нет, а вот опознавательные знаки нужно нанести немедленно.
   Меньше всего Николай сейчас намеревался поучать Вольфа. Тем более, что по форме обер-лейтенант был абсолютно прав, порядок в Армии начинается с единообразия и в чужой монастырь со своим уставом не входят. И, самое главное, только начали складываться нормальные отношения с Вольфгангом, и идти с ним на конфликт совсем не хотелось.
   Но и получить польский снаряд в борт из-за плохой маскировки не хотелось тоже. Броня - броней, а осторожность - осторожностью.
   - Мы можем нанести на башню чехословацкие опознавательные знаки, - предложил Орехов. - Наверняка, немецким артиллеристам её демонстрировали во избежание недоразумений.
   - Хорошо, пусть будет чехословацкая вместе с эмблемой дивизии, - согласился Вольф.
   Через полчаса молоденький фельдфебель принёс трафарет - контур креста, в центре которого внутри вертикального была вписана стилизованная восьмёрка. Или два квадрата с чуть скруглёнными углами, стоящие один на другом - это уж кому как покажется. К тому времени башню танка уже украсили два круга, разделённых на белый, красный и синий сектора. Быстренько дополнив внешний вид машины дивизионной эмблемой, Николай решил, что на сегодня с сюрпризами покончено, но не тут то было.
   Несмотря на то, что из вверенного ему корпуса в распоряжении фон Клейста реально имелись лишь один танковый полк, один мотопехотный батальон и несколько вспомогательных подразделений, генерал внял просьбе командующего армией - поддержать бронетехникой наступление пехоты.
   Около четырёх вечера обер-лейтенант Вольфганг Вольф получил приказ: вверенная ему рота временно передавалась первому батальону с тем, чтобы в его составе наутро принять участие в атакующих действиях 7-й пехотной дивизии генерал-майора Хартмана.
  
   Примечание. В тексте романа используются альтернативные топонимические названия.
   Города: Данциг(нем.) - Гданьск
   Гдинген(нем.) - Гдыня
   Диршау(нем.) - Тчев
   Нейссе(нем.) - Нисса
   Бреслау(нем.) - Вроцлав
Оценка: 8.50*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"