Верещагин Олег, Шепелёв Алексей : другие произведения.

2. Мы вернемся

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Война. Прежняя жизнь кончилась, и началась... началась полная неизвестность. Никто не понимает что происходит и что нужно деать. А враг использует это время, чтобы наступать и захватывать территорию.

ЖИЗНЬ ВТОРАЯ

ЧЁРНЫЙ КРЕСТ

   - Пашка, проснись!
   - Ммммм...
   - Да проснись же!
   Во временном вселении ( на период учений ) Серого в квартиру Шевьевых была масса плюсов. Можно было по очереди мыть посуду. Можно было болтать обо всём на свете даже глубокой ночью. А уж за "ночник" - настенную лампочку, которую малолетний мастер на все руки оборудовал у изголовья Пашкиной кровати, пришлось клятвенно пообещать научить Ромку ездить на лошади. Нет, сам Серый ничего не требовал, но Пашка уже знал о его заветном желании: отлично знакомый с техникой, мальчишка был довольно слабо приспособлен к деревенской жизни. И хотя в ночных вылазках "звена имени Чёрного Михелиса" Ромка изо всех сил старался не отставать от старших, но недостаточная подготовка всё-таки сказывалась. Ну, не мог Пашка не помочь другу. Можно сказать, подтянуть по трудному предмету... Тем более, что тот сам был готов тянуться. Так что осталась сущая малость: уговорить отцов насчет "ответного визита" в августе. Латвия, конечно, хорошо, но дома - всё равно лучше.
   Да, всё это хорошо, просто замечательно. А вот когда тебя ранним воскресным утром грубо тащат из тёплой кровати - это вовсе не хорошо, а совсем даже наоборот.
   - Да проснись же!
   - Серый, ну отстань...
   Пашка с трудом разлепил глаза и его вздору предстало довольно редкое для летнего времени года зрелище: Ромка, не только полностью одетый - в перешитый из военной формы комбинезончик, но и даже обутый в ботинки. Объяснялось это чудо совсем просто: нужно было только вспомнить, что они с Ильёй собирались утром в воскресенье в ремонтные мастерские. Там мальчишкам разрешалось порыться в недрах не только автомобилей, но даже французского танка "Рено ЭфТэ семнадцать". Танк был безумно старый, времен империалистической войны и в Красную Армию попал как трофей после Освободительного Похода: таким старьём панская Польша пыталась остановить немецкую, а потом и Красную армии. Ничего удивительного, что ничего не получилось, разгромили эту Польшу за один месяц.
   Вот так несколько стареньких танков в 28-й дивизии и оказались. Один из них почти сразу вышел из строя так капитально, что безвылазно прописался в мастерских. Ехидный Ромка не преминул сложить стишок:

Несчастный французский "Рено"

В ремонте стоит уж давно...

   Ещё несколько его собратьев с грехом пополам всё-таки несли военную службу на благо трудовому народу и сейчас отправились на те самые неплановые учения, куда ушла вся дивизия.
   Но при чем тут Пашка? В мастерские Ромка и Илья ходили вдвоем. Правда, в самом начале он им разок компанию составил, но особого удовольствия не получил. Ну, не мог Пашка часами в моторе копаться. Слишком уж это скучно. С Ильей - понятно все, с его серьёзностью как раз чем-то таким и увлекаться, но вот как Ромке, вечно бурлящему, словно ручей после ливня, удавалось становиться собранным и внимательным - оставалось загадкой. Но Серый и правда становился таким, причем совершенно добровольно. Прямо чудеса.
   - Ну проснись же ты, наконец! - в голосе Ромки послышалось отчаяние.
   Пашка обречено открыл глаза: всё равно ведь мелкий репей не отстанет.
   - Ну, что случилось?
   - Война! С фашистами! - выпалил Серый.
   - Дурак ты, - обиженно буркнул Пашка, отвернулся к стене и натянул на голову одеяло. Ромка, конечно, отличный парень и друг на всю жизнь, но всё-таки ещё малышня. И шутки у него иногда самые дурацкие. Ну разве мог бы взрослый серьёзный человек тринадцати лет придумать такую глупость - про войну с немцами, если у СССР с Германией прочный мир? Да никогда. Но когда тебе только одиннадцать, то в голову порой такая ерунда лезет... А ещё звеньевой...
   - Пашка... правда - война... - жалобно пробормотал Ромка, и тут у Пашки похолодело внутри: он понял, что друг сказал правду. Так - не врут.
   Сон сняло как рукой. Пашка мигом сел в кровати.
   - Говори!
   - Да чего говорить. Мы с Ильей в мехроте были. К лейтенанту Савельеву связной прибежал из штаба. Они тихо говорили, но я услышал. Немцы ночью напали. Бомбили Киев, Минск и Ригу...
   - Киев? - изумился Пашка. Услышанное просто не укладывалось в голове. Киев же в глубоком тылу, как вообще могли допустить, чтобы по нему бомбили? Да и Рига с Минском тоже. Понятно бы, если бомбили Брест - он на самой границе. Ну, в крайнем случае, Вильнюс - он от границы недалеко. Но чтобы Киев...
   - Серый, а ты ничего не спутал, а? - подозрительно поинтересовался Пашка.
   Ромка ничего не ответил, только обидчиво шмыгнул носом.
   - Ну, ладно, - примирительно пробурчал Пашка. - А дальше что?
   - А дальше нам с тобой надо в штаб дивизии бежать. Срочно!
   - Зачем?
   И так большие Ромкины глаза увеличились чуть ли не до размеров чайного блюдца.
   - Это как - зачем? А что если мы нужны, а нас нет?
   Возможно, кому-то это объяснение показалось бы нелогичным, а то и вовсе странным, но для Пашки его было более чем достаточно. Выпрыгнув из кровати, мальчишка торопливо начал одеваться.
   Странно, но в военном городке внешне почти ничего не изменилось. Скорее всего потому, что почти все боевые части были на манёврах. Вот, значит, какие это манёвры, подумал Пашка и вдруг почти успокоился: да ну, вот заспешили два дурачка! Ясно же, что наши войска врага встретят на границе, дадут пограничное сражение, удержат первый натиск, а дальше...
   Пашка даже усмехнулся, вспомнив "Если завтра война". Интересно, сколько будет всё продолжаться? Наверное, уже до августа всё закончится. А это даже хорошо, подумал Пашка, что они первые напали. Теперь ну его, этот дурацкий пакт! Он про себя удивился: на что фашисты рассчитывали-то?! Техники у них не может быть больше, это ясно. Лучше она у них тоже быть не может никак. Солдат у них, конечно, меньше. Да и потом, разве ФАШИСТЫ на подвиги способны?! А немецкие рабочие? А крестьяне? Ого, да нашим и в Берлин входить не придётся - немцы и сами Гитлера скинут, наверное, только и ждали такого вот удобного случая.
   Но отец-то всё равно будет воевать, а пуле или снаряду тоже всё равно, кто его выпустил - трус или смелый, подумал Пашка и помрачнел, покосился на Ромку. Младшего дружка, похоже, такие вещи не заботили - он явно уже составлял план морского, воздушного и танкового десанта на Берлин, который сейчас предложит комдиву, тот передаст в штаб армии, оттуда - лично товарищу Сталину, а уж там... Это прямо-таки читалось на лице Серого. Комбинезон на нём казался одеждой великого полководца.
   Только мелкого ростом...
   Около самого крыльца шёл яростный бой. Высокий голос Зойки что-то доказывал дежурному по штабу. Илья стоял тут же в качестве молчаливой поддержки.
   Одурелый капитан, судя по его глазам, уже не понимал, на каком он свете и позабыл даже матерные слова. Он обречённо переводил взгляд то на молчаливого парня, то на яростно жестикулирующую девчонку.
   -...между прочим, медсестра! Вот давайте мне бинт, и я прямо тут покажу, как надо! Не верите?! А если ничего решить не можете, то вообще зачем вы тут стоите?! Ну вы поймите, мы же опоздаем!!!
   - Куда? - обречённо спросил капитан. У него были синие от свежей щетины щёки и вообще Пашке как-то не понравилось, как он выглядит. Как-то пришибленно, что ли
   - На войну! - взвизгнула Зойка. Илья несколько раз кивнул.
   Капитан вдруг начал багроветь. Это было так дико и даже страшно, что Ромка ойкнул и остановился, и сам Пашка остановился тоже, а Илья и замолчавшая Зойка подались назад.
   - На какую, нах...- капитан тяжело подышал. - На какую войну вы опоздать боитесь?!! - капитан выкрикнул это но, покосившись на часовых у подъезда, понизил голос до страшного шёпота: - А ну пошли отсюда по домам и чтоб сидели, пока за вами не придут!!! Как пришитые сидели!!! Ну?!
   Честно сказать, и выражение лица и тон капитана были жутковатыми. Все четверо не то что отбежали, но отошли в сторону, избегая глядеть друг на друга - было такое впечатление, что им ни за что надрали уши.
   - Вояки хреновы! - капитан уже начал успокаиваться, но ещё оставался взвинченным. - У меня без вас хлопот полон рот. В штабе корпуса ничего не знают, в штабе округа никто ничего сказать не может... Где свои, где чужие, непонятно. Может, немцы уже рядом...
   Тяжело дышащий Ромка вдруг обернулся и громко, презрительно сказал:
   - Паникёр, а ещё командир!
   -...Что? - капитан поперхнулся. Неизвестно, что бы он сделал, но...
   -...Мальчишки, что это?! - вдруг удивлённо крикнула Зойка. - Что это, смотрите!
   Где-то неподалёку вдруг уныло и жутко завыла сирена. Ребята слышали её и раньше, но сейчас её вой приобрёл вдруг какие-то иные оттенки. Хотя звучала сирена где-то на самом краешке сознания, потому что...
   -Ой... - сказал Илья совсем по-детски, задрав голову.
   ...Черные кресты выплывали из прозрачного июньского неба один за другим. Они шли откуда-то с юга в неправдоподобно чётком строю, крыло к крылу, и, казалось, заслонили собой все небо. Пашка даже не сразу понял, что это самолёты, которые летят чуть западнее расположения дивизии на большой высоте. Следом за ними тяжёлой завесой плыл низкий гул.
   - Два... три... четыре... пять... семь... - считал Ромка, и в его глазах было изумление. - Восемь... Паш, это чьи? Наши возвращаются? Девять, двенадцать...
   - Мальчишки, это наши?! - крикнул Зойка снова. - Ну что вы молчите?!
   А Пашка вдруг узнал эти машины - похожие на странные карандаши. Узнал по силуэтам и удивился, почему Зойка, Илья, Ромка не узнают - ведь вместе же рассматривали плакаты.
   На самом деле Ромка узнал, только не мог вымолвить не слова, потому что никак не мог поверить в реальность происходящего. Чтобы вот, среди белого дня, спокойно и даже как-то лениво вражеские самолеты летали в небе Страны Советов. Ромка ждал, что прямо сейчас, на их глазах, из перистых белых облаков вынырнут маленькие юркие "ястребки" с красными звёздами на крыльях. И тогда небо расчертят огненные трассы ШКАСов и ШВАКов, гул вражеских моторов сменится надсадным завыванием, и объятые огнем и дымом, они устремятся к земле, оставляя за собой белые купола парашютов, чтобы с разгона врезаться в неё и разлететься во все стороны на тысячи осколков.
   Но секунда шла за секундой, а истребители не появлялись, а Ромка все ждал, ждал, ждал, не веря, что все это происходит на самом деле. И очнулся только тогда, когда услышал, как кто-то произнес рядом совсем незнакомым голосом:
   - Это "Юнкерсы - восемьдесят восемь"...
   Пашка тоже услышал свой голос как будто со стороны. И даже не удивился: не до того было. На него обернулись сразу все, даже капитан, даже сделавшие шаг с крыльца часовые. Тогда он повторил: - Это немцы, ребята. Товарищ капитан, ЭТО НЕМЦЫ!!!
   - Бегите домой!!! - закричал офицер таким страшным голосом, что ребята просто не смогли устоять на месте.
   Ромке казалось, что каждую секунду за спиной может раздаться свист падающих бомб и грохот взрывов, но ничего не произошло. Ребята перешли с бега на шаг, молча дошли до ДОСа, лишь у самого подъезда Пашка предложил:
   - Пошли ко мне?
   - Пошли, - согласился Илья. Зойка просто кивнули. Так же молча ребята поднялись в квартиру Шевьевых. В тишине оглушительно громким показался голос диктора из приглушенного репродуктора:
   - Внимание! Внимание товарищи! Скоро будет передано важное правительственное сообщение.
  
   Они просидели у Шевьевых до поздней ночи, напряженно ожидая новостей. Но кроме речи товарища Молотова по радио, из которой мало что было понятно, так ничего больше и не узнали. В столовую не ходили - есть не хотелось совершенно, за весь день ребята вяло сжевали по паре бутербродов. И только когда над городком начали сгущаться поздние летние сумерки, Илья и Зойка разошлись по своим квартирам, а Пашка с Ромкой легли спать.
   Пашка долго не мог уснуть. Ромка давно уже сопел носом в стенку, а он всё ворочался в постели, никак не обретая покоя. Тёплая летняя ночь казалась нестерпимо душной и жаркой, тишина за окном - зловещей, а душу томила неизвестность.
   Неправильная началась война, совсем не такая, как он её себе представлял. Ведь получалось, что война идет не на вражеской территории, а на советской земле, и не малой кровью, а с большими жертвами. Какая уж малая кровь, если фашисты бомбили большие города. Пашка вспомнил про руины Герники и Роттердама и ему сделалось совсем кисло.
   Но как такое могло случиться? Неужели - снова враги, предатели, шпионы? Сколько же их... И снова вспомнился полный ненависти взгляд латышского капитана в поезде. Наверняка он был тайным немецким агентом, как же они раньше не догадались. А теперь - поздно уже, наверняка бежал к своим хозяевам...
   Пашка непроизвольно сжал кулаки и даже зубами скрипнул, так явственно увидав в ночной темноте лицо предателя. Этот гад наверняка надеется что немцы победят, вернут в Латвии капитализм, и он будет жить припеваючи. Нет уж! Красная Армия всё равно разобьёт врагов, и тогда... Тогда фашистским прислужникам пощады не будет!
   От такой мысли на душе стало немного легче. Пашка перевернулся на другой бок и выругал себя за малодушие. Что он на самом деле так раскис? Да, конечно, война началась не так, как он себе представлял, но ведь это потому, что Советский Союз был к войне не готов. Товарищ Молотов по радио так прямо и сказал: фашисты напали вероломно. У нас ведь был с ними пакт, то есть договор, о ненападении. Мы то его соблюдали честно, а они тайно готовились к удару. Это ж всё равно, что нападать со спины, любой мальчишка знает, что так поступают только трусы. И любой мальчишка знает, как бывать трудно отразить такое нападение. Но если хватает сил... если хватает сил, то напавшего потом метелят по полной, без жалости и снисхождения: честная ребячья драка подлости не терпит. Вот и гитлеровцам теперь достанется. Подойдут основные силы Красной Армии к границе, подтянутся танки и самолёты, вот тогда они и узнают, с кем связались.
   Такие мысли понравились Пашке куда больше. Жалко, что он днём до этого не додумался, когда все вчетвером сидели в квартире капитана Шевьёва и думали, что же теперь делать. Пашка вспомнил, как грустным, совершенно непохожим на себя, был Ромка и решил поделиться размышлениями с другом прямо сейчас. Приподнялся на локте и тихонько шепотом позвал:
   - Серый! Серый! Ты спишь?
   Ромка посапывал всё так же ровно и тихо.
   - Дрыхнет, - вздохнул Пашка. Будить друга он не стал: можно и утром рассказать свои мысли, так будет даже лучше. А пока лучше и самому выспаться. Мальчишка был уверен, что теперь-то он уснет быстро и крепко.
   Слабый гул авиационных моторов ему не мешал: не первый раз за эту ночь где-то рядом пролетали самолёты. "Наверняка - наши, на фронт спешат", - решил Пашка, поудобнее страиваясь на подушке.
   И тут на улице грохнуло. Кровать под Пашкой скакнула, словно норовистая лошадь. Со звоном посыпались оконные стёкла. Мальчишка соскочил с кровати, машинально нащупал ногами тапочки, а рукой дёрнул за шнурок ночника.
   - Гаси! - пискнул из своего угла Ромка. - Это ж сигнал.
   Пашка моментально вырубил свет, и, в свою очередь, скомандовал:
   - Айда наружу, в бомбоубежище!
   Снаружи продолжало ухать и грохать, но мальчишка был уверен в своей правоте: от бомб нужно прятаться не в домах, а в специальных бомбоубежищах. В крайнем случае - в простых подвалах или хотя бы ямах или канавах, чтобы осколком не задело.
   Ребята торопливо натянули штаны, и, с зажатыми в руках рубахами, бросились на улицу. Пулей вылетев из подъезда, рванули к бомбоубежищу, но вдруг застыли на месте: темноту ночи вспороли языки огня.
   - Серый... это же склады...
   Пашка всё понимал. И то, что в любой момент их, не распластавшихся по земле, может накрыть следующая бомба, и тогда - сразу насмерть. И то, что на складе боеприпасы, которые могут взорваться, и это - тоже смерть. Но страха не было. Была какая-то липкая, вязкая слабость, сковавшая всё тело и пригвоздившая его к месту. Надо было преодолеть её, и бежать тушить пожар, но где взять силы...
   - Скорее!..
   Истошный крик Ромки ударил в уши посильнее, чем грохот взрыва. Пашка снова обрел возможность двигаться - и рванул ко складу, обгоняя Серого. Где-то за спиной грохнула ещё одно бомба, не так уж и громко. Наверное - далеко. Да и вообще теперь уже было наплевать.
   Возле склада уже суетились солдаты комендантской роты. Одни подносили вёдрами воду, другие выплескивали её на пылающие стены.
   - Рожков, Глухов, чего копаетесь! Где рукав? - с перекошенным лицом орал в темноту старший лейтенант. - Быстрее, мать вашу! Быстрее, пока огонь не перекинуло.
   Серый требовательно дернул Пашку за подол майки. Тот недоуменно повернулся.
   - Понял? - спросил младший каким-то особым, требовательным голосом. Никогда раньше Пашка такого от него не слышал. И никогда не видел такого выражения лица. Может, конечно, во всем были виноваты отблески пламени в Ромкиных глазах...
   А может быть и нет...
   - Да понял, - кивнул Пашка.
   Он и правда, все понимал: зажигательная бомба с немецкого самолёта упала на продовольственный склад. Конечно, это было плохо, но не смертельно. Но в любую минуту пламя могло перекинуться на соседний пакгауз, а в нём были сложены боеприпасы: снаряды к танковым пушкам и гаубицам артиллерийского полка. Если все это загорится, то рванет, и рванет так, что...
   - Так бежим! - Ромка снова дернул его за майку и, не дожидаясь ответа рванул во тьму. Пашка бросился за ним, сразу сообразив, что с ходу понял не все. Хотя и не хуже друга знал, где пожарная лестница ведет на крышу пакгауза.
   Наверх мальчишки взлетели на одном дыхании, и сразу поняли, что вовремя: горящий склад разбрасывал вокруг себя искры и головешки. Несколько их упали на пропитанную гудроном крышу сарая и вокруг них уже разгорались костерки. Пока еще маленькие и робкие, но готовые в секунду перерасти в бушующий неконтролируемый пожар, который уже никто не сможет остановить...
   Но сейчас на пути огня встали двое отчаянных мальчишек. Вот тут-то им и пригодились прихваченные из дома рубашки, которые они все ещё не успели надеть и так и несли скомканными в руках. Свернув их в тугие жгуты, Пашка и Ромка принялись с силой хлестать по костеркам, сбивая пламя. Три-четыре удара и маленький пожар, уступая неукротимому напору затухал, но рядом тут же вспыхивал другой, а потом ещё и ещё... Ветер нес со стороны продуктового склада едкий дым, от которого слезились глаза и першило в горле. Пашка задыхался, из груди то и дело вырывался лающий кашель. Крупный уголёк ударил в голое плечо, тут же отлетел, но успел болезненно прижечь кожу. Уставала рука, с каждой минутой всё сильнее и сильнее наливаясь свинцовой тяжестью.
   Но мальчишка держался, а рядом с ним так же упорно сражался с огнем маленький, но упрямый Ромка. Пашка не знал, сколько времени они вдвоем бились с пламенем, но когда силы ребят были уже на исходе, пришла подмога. В уши вдруг ударил громкий топот сапог по крыше. Пашка обернулся и увидел совсем рядом нескольких красноармейцев. В руках у них были большие красные огнетушители-пеногоны и куски брезента - сбивать пламя.
   "Наконец-то", - хотел крикнуть Пашка, но из горла снова вырвался надсадный кашель.
   - Вниз, вниз, мальчишки, - замахал рукой старший сержант. - Вниз быстрее.
   Быстрее у Пашки не выходило: неожиданно закружилась голова, по телу разлилась страшная слабость.
   - Лобов, Осадченко, вниз их, быстро! - услышал он сквозь звон в ушах и почувствовал, как его подхватили чьи-то крепкие руки.
   - Не надо, я сам, - попробовал отмахнуться Пашка, но сил хватило только на то, чтобы прошептать, а отмашка вышла такой вялой, что, по совести говоря, и вовсе не вышла.
   Боец не обратил на неё никакого внимания, подхватил Пашку, словно малыша, на руки и по пожарной лестнице отнес вниз, где бережно опустил на землю. Мальчишка обалдело потряс головой.
   - Пашка, вы где пропадали? Мы тут уже давно воду таскаем, а вы с Ромкой где-то... Вы что, были там, наверху?
   Зойка трещала так, будто выстреливала фразы из пулемёта, а осеклась, словно этот пулемёт заклинило.
   - Были, - коротко ответил Пашка, глядя на то, как второй красноармеец "сгружает" рядом с ним совсем обмякшего Ромку.
   - Ой, Серый, - пискнула Зойка. - Да ты же... Да тебя в санчасть нужно. Немедленно!
   Пашка не сразу понял, но, проследив взгляд девчонки, тоже ойкнул. А у самого Ромки усталость на закопченном лице уступила место гримасе боли. В отличие от обутого в тапки Пашки, мальчишка выскочил из дома босиком. В суматохе и пылу борьбы с огнем он даже не почувствовал мелких ожогов, зато сейчас, когда всё было позади, боль обрушилась на Серого со всей своей силой. Он ещё попытался хорохориться:
   - Не нужно в санчасть...
   Но прозвучало это совсем неубедительно, а Зойка, почувствовав не только его слабину, но и возможность доказать на практике своё умение, развила буйную деятельность:
   - Илья! Помоги скорее! Сначала его к колонке нужно - раны промыть. А ты, Ромка, потерпи: вода холодная, тебе только легче будет.
   - Я помогу, - сказал Пашка, тяжело вставая на ноги. Про себя он уже прикинул, в какую даль пошел Зойку, если она только попробует сказать, что ему самому помощь нужна. Но девчонка словно прочитала Пашкины мысли - и промолчала.
   Вдвоем вместе с Ильёй мальчишки потащили Ромку к колонке. Тот вяло отбивался:
   - Да вы чего, в самом деле, парни. Ну, отпустите. Ладно, я сам пойду.
   - Молчи уж, - посоветовал Илья. - Ты свое дело сделал - теперь терпи.
   Серый вздохнул и замолк. Ожил он только когда ребята отпустили его возле колонки. Илья нажал на рычаг, пуская воду, а Зойка, довольно бесцеремонно, на Пашкин взгляд, ухватив Серого за ногу, сунула её под тугую холодную струю и начала смывать копоть.
   - У-уй... Зойка, щекотно же... - заверещал Ромка.
   - Поговори ещё, - строго ответила девчонка. - Щекотки он, оказывается, боится.
   - При чём тут "боится"? - возмущенно фыркнул Серый. - Просто - щекотно.
   И добавил:
   - А холодная вода и вправду помогает. Уже даже и не щиплет.
   Зойка кашлянула. Может просто так, а может со смыслом - поди разбери. Взялась за вторую ногу и только отмыв ее изволила объяснить:
   - Ожоги лёгкие, первая-вторая степень. Ничего страшного, скоро бегать будешь.
   - Я и сейчас могу побежать, - заявил Серый, но Зойка его слова проигнорировала и продолжала: - А сейчас - в санчасть, там тебе раны обработают и забинтуют.
   - Зойка, ну не надо - в санчасть, - Ромка заволновался. Голос у него даже стал немного жалобным.
   - Зойка, ты его сама перевяжи, ты же утром говорила, что умеешь, - предложил Илья. Пошутил он или сказал серьёзно, Пашка так и не понял, но судя по писку, который издал Ромка, ему идея пришлась по вкусу. А вот Зойке нет.
   - Я ж говорю, у меня бинтов нет.
   - У Пашки дома есть, я видел, - быстренько вклинился Серый.
   - А лекарство у него тоже есть? Нужны же специальные мази...
   - Не надо никаких мазей. Маслом растительным смазать - и все пройдет. Мне батька говорил...
   - Это что ещё за выдумки?
   - И ничего не выдумки, - судя по живости ответа, это уже был прежний неугомонный Ромка. - Думаешь, у батьки ожогов не было? Сколько раз было. Вот он маслом и смазывал. Или еще можно на тряпку... ммм...
   Серый замялся, но мальчишки его поняли и без слов. Пашка не выдержал и дурашливо хихикнул. Зойка тоже поняла и окончательно разозлилась.
   - Безобразие! Дурацкое суеверие!
   - Вообще-то нет... - заикнулся Илья, но Зойка поглядела на него фосфоресцирующими глазами, и мальчишка поспешно сказал: - Ну я ж ничего и не предлагаю. Я просто так сказал
   - Да не надо его в санчасть, - Пашка, морщась, разглядывал плечо. - Правда, отнесём его к нам, и ближе, и санчасть цела останется. А Зойка сдаст экзамен на профпригодность.
   - Тебя тоже надо перевязать, - решительно заявила девчонка, смиряясь с мыслью о перевязках и уже входя в роль медсестры.
   - Надо-надо, - предательски поддакнул Ромка, вися на Илье. - Сдашь ДВА экзамена: на профпригодность и на профнегодность. Называется - выкрасить и выбросить.
   - Тогда с тебя и начну, - решительно сказала девчонка. - Волоки его, Илья. Паш, тебе идти помочь?
   - Нет, - отрезал Пашка, подумав, что, даже если бы ему оторвало ноги, он бы пополз сам. Только без её "помощи".
   - Смотрите, а там горит, - сказал вдруг Илья.
   Трое друзей обернулись.
   Зарево было где-то за лесом. Далеко. Розовое и пульсирующее, во все небо.
   - Рига горит, что ли? - напряжённо спросила Зойка. - Ромка, там Рига?
   - Там, - буркнул мальчишка. - Так их и пустили к Риге.
   Но ответа на то, что же там полыхает, никто дать не мог...
  
   Когда Зойка чинила Ромку, тот визжал - очень несолидно и, как показалось Пашке, специально, чтобы девчонка душевно помучилась. Зойка и мучилась - только что не плакала и поминутно спрашивала, не больно ли, на что Серый испускал дрожащие стоны, шмыгал носом и мужественным умирающим голосом говорил, что "не".
   Кстати, раны обрабатывать и обращаться с бинтами она и правда умела и даже, войдя в роль, попробовала подступиться и к Пашке, но тот так посмотрел на девчонку, что Зойка осеклась и ничего даже не съязвила.
   Пока Пашка мылся в душе, Ромка успел уснуть, а в дом прибежал какой-то капитан и начал, ни слова не говоря, целовать Пашку в щёки, только что не подкидывать к потолку (хорошо, что никто не видел этой стыдобищи), а потом совать свои часы, почти такие же, как у отца. Пашка от усталости и саднящей боли в ожогах почти не соображал, что надо командиру и кто он вообще такой, пока не выяснилось, что в продскладе только вчера сложили шесть двухсотлитровых ёмкостей со спиртом - "на время". И крыша над ними почти прогорела. Пашка похолодел задним числом и, когда капитан - с часами, Пашка отказался их брать наотрез - ушёл, обещая "доложить о героизме", мальчишка рухнул на кровать и закрыл лицо руками.
   Пожар тут же затрещал вновь, под веками заметалось пламя. Потом захныкал, не просыпаясь, Ромка - во сне он не мог бодриться и терпеть боль. Пашка проверил, как он - ничего, спал. Старшего мальчишку зашатало, и он свалился в постель - теперь уже как
   следует...

* * *

   Ромка согласился подвергаться лечению - он именно так и выразился, скорчив тоскливо-покорную рожицу - "подвергаться лечению" - только в квартире Шевьёвых. Зойка утром попыталась снова завести разговор о санчасти, но, встретив отчаянное сопротивление, окончательно от этой идеи отказалась. Правда, отыгралась на Пашке, прожужжав ему все уши, чтобы он присматривал за раненым. Сам раненый, лёжа в кровати, разглядывал карту и сосредоточенно сопел. Судя по выражению его лица, он нашёл слабое место в немецких порядках и сейчас продумывал мельчайшие детали операции по овладению Кенигсбергом.
   У самого Пашка на такое оптимизма не хватало. Он то и дело ловил себя на мысли, что думает не только об отце, но и о Ленинграде и о маме, бабушке и даже Зинке. А ещё - в этом совсем стыдно было признаваться - то и дело всплывала другая мысль: когда же нас отправят отсюда? В штабе продолжала твориться вчерашняя неразбериха: никто ничего не знал. Ни о том, где сейчас ведёт бой 28-я танковая дивизия, ни о том, как проходит линия фронта, вообще ни о чём. Сначала ребята думали, что от них просто скрывают правду. И насели на все трое на младшего политрука Василькова, совсем молодого политработника, появившегося в дивизии еще позже, чем Пашка, Зойка и Илья приехали на каникулы.
   Тот сначала отбивался общими фразами, но в какой-то момент, после Пашкиного: "...вы не должны скрывать от нас, пионеров, правду...", вдруг взорвался, вскочил со стула и заорал:
   - Вы пионеры, да?! А я - комсомолец и политработник, понятно вам, да?! Я на фронте должен быть, рядом с бойцами! Первым в атаку идти должен! А я сижу тут в тылу и с вами языком мелю, когда ребята под пулями гибнут! Потому никто ничего объяснит не может! Нет приказа!
   Пашку поразили даже не слова политрука, а его глаза. В этот момент в них проступили горечь, растерянность и самый настоящий стыд. Мальчишка понял, что Василькова неизвестность убивает ещё больше, чем их.
   Политрук отошел к окну и, не оборачиваясь, глухо произнёс:
   - Извините, ребята.
   - Вы нас извините, товарищ младший политрук, - попросил Пашка. - Мы пойдем к себе, хорошо?
   - Идите.
   Зойка открыла рот, чтобы выразить своё несогласие, но Пашкин острый локоть легонько ткнул её под рёбра и девчонка ничего не сказала. Только когда они вышли в коридор, она громко и раздраженно фыркнула.
   - Сама же видишь... - примирительно сказал Илья.
   - Вижу, - ответила Зойка. - А нам-то, что делать?
   - А я знаю? - вздохнул мальчишка.
   И опять они возвращались в ДОС в подавленном молчании.
   Новости приходили только из черной тарелки радиоточки, но эти новости были скупые, малопонятные, не дающие ответа на главный вопрос: что же всё-таки происходит на фронте? И чем дальше, тем четче Пашка понимал, что ничего хорошего. Потому что не было радостных вестей. Потому что запретили выход поодиночке из расположения дивизии. Потому что в небе вторые сутки небо было заполнено немецкими самолётами и не было видно ни одного нашего. Ни одного. Совсем!
   Как это объяснить - Пашка не знал и бесился ещё больше. А самое главное - ему было страшно, и стыдно делалось себе в этом признаваться...
  
   Илья совершенно несолидно сидел под окнами комендатуры. Собственно, он не хотел подслушивать, сел, чтобы перевести дух и унять тошноту и дрожь в руках и ногах после того, чем они занимались всё утро. Но когда окно открыто, а говорят прямо над твоей головой - куда денешься?
   - Алё! Алё! Алё! - кричал в трубку дежурный. - Алё... - и слова, не имеющие отношения ни к военному, ни к радиоделу. - Где связь?!
   - Не знаю я! - огрызался кто-то. - Нет связи, я уже троих связистов по линии послал - как в воду канули!
   - Да ты что мне рассказываешь?! Может, к нам уже немцы подходят, а мы тут сидим и алёкаем! Посылай ещё, хоть весь батальон!
   - Да какой батальон, от него взвод в расположении остался, остальные сами знаете где...
   - Поговори мне! Алё! Алё, так вашу!!!
   Илья на цыпочках отошёл от окна. Сделал несколько шагов, не сводя с него глаз. Потом повернулся и припустил бегом...
   ...Пашка вошёл домой, почему-то встал около умывальника, то и дело сплёвывал в раковину. Лицо у Шевьёва было белое, под глазами зелень. Это так удивило Ромку, что он даже подзабыл о своих неприятностях:
   - Ты чего?! - удивился он.
   - Ничего... - пробормотал Пашка и вдруг, нагнувшись над раковиной, сорвал туда.
   - Отравился, что ли? - Ромка поморщился.
   - Не... - покрутил головой Пашка. - В медсанбат грузовик пришел... там навалом, прямо как в поленнице... погранцы, танкисты и просто... бойцы. Наши.
   - Что говорят?! - жадно спросил Ромка. Пашка улыбнулся бледно:
   - Ничего... Кричат. Или стонут. Мы с Ильёй таскать помогали, а Зойка там, внутри, на перевязках... Потом там очухались, нас попёрли с Илюхой, а Зойке сказали остаться, там рук не хватает.
   - Погоди, - Серый наморщил лоб, что означало усиленную умственную деятельность. - А почему их к нам привезли. Гарнизонный госпиталь в Риге, а у нас сейчас фельдшер, санитарка, да Зойка-пулеметчица... то есть перевязщица.
   Но Пашка шутливого тона друга не принял. Посмотрел так грустно, что мелкий сразу виновато притих, вздохнул и объяснил:
   - Их дорогой обстреляли.
   - Кто обстрелял? - не понял Ромка.
   - Кто, кто... Диверсанты немецкие, кто же ещё? Прямо по бортам из леса... Водитель молодец, сумел уйти. Колесо прострелили переднее, гады, но он удержал машину.
   - Тогда понятно, - солидно кивнул выздоравливающий. На спущенном колесе далеко не доедешь. Правильно сделал, что к нам завернул.
   - Там не только в колесе дело. Серый, мы кузов из шланга мыть начали - а вода из щелей розовая течёт... - Пашка открыл кран и начал плескать в лицо холодной водой. Потрясенный Ромка молчал.
   - Паш! - в комнату влетел Илья - с диким видом, не похожий на самого себя. - Привет, Серый... Паш, на пять сек.
   - А я?! - оскорблено завопил Ромка вслед старшим мальчишкам и досадливо саданул забинтованной пяткой по кровати: - У! О-оййй...
   Дальше мальчишка лежал молча и даже не слушал, о чём снаружи шепчутся старшие ребята. Может быть, впервые в жизни он вдруг задумался, что его мысли о войне - это игра в войну. А настоящая война... он попытался представить себе то, что говорил Пашка, но не смог. Как это - по бортам грузовика, если там раненые. Они же раненые, в них стрелять уже нельзя. И как это - розовая вода? Это же сколько крови должно натечь, чтобы... Нет, Ромка читал в книжках... но это было в книжках. А в жизни так быть не могло. Но Пашка говорит, что...
   А как же папа, подумал мальчишка. И замотал головой по подушке: нет, с папой ничего не случится! Он вернётся к нему, Ромке. И к маме. Обязательно.
   ...- В штабе... связи нет... - упавшим голосом заговорил Илья, по-детски переминаясь с ноги на ногу. - Уже трое связистов пропали... я думал...
   - Связи нет? - Пашка поднял голову, и его лицо стало напряжённым. - Ты хотел что - пробраться и...
   - Ну да... - голос Ильи был всё ещё унылым.
   - Пошли, - решительно сказал Пашка. Илья изумился:
   - Куда?!
   - Туда, - Пашка повесил на пояс и убрал в карман финку. - По линии пойдём. Понимаешь, тут рядом немцы. Диверсанты. Я же сказал, грузовик обстреляли. Наши будут людей посылать, а те их будут укладывать. А мы как-нибудь протыримся.
   - Но ты же... - Илья не знал, как выразить то, о чём думал. - Ты же...
   - Я не струсил, - жёстко сказал Пашка. - Мне просто страшно, это разные вещи, Илюх, понимаешь... А сейчас, после этого... надо идти. Идёшь?
   - Конечно, - кивнул Илья. - Ромка пусть лежит, и Зойке не скажем.
   - Порвёт, - вздохнул Илья.
   - Кто, Ромка или Зойка? - Пашка невольно улыбнулся.
   - Оба рвать будут.
   - Ну давай их с собой возьмём.
   - Иди ты...
   Впрочем, они шли уже оба - пробирались вдоль колючей проволоки. В обычное время их бы заметили сразу, но вряд ли что-то сказали бы - играют мальчишки. Сейчас, скорее всего, просто задержали бы... но вот замечать толком было некому.
   Лицо Ильи было страдающим, как будто у мальчишки болел зуб.
   - Ну не понимаю я, - выдохнул он после длинной паузы. - Ну как же так?!
   - Внезапное нападение, - строго сказал Пашка и убил на шее комара. Илье в комбинезоне было легче, чем Пашке в пионерской форме. - Наверное, наши их заманивают, как Наполеона в двенадцатом. А потом раз - и со всех сторон. Ты же карту видел, наша страна, она от границы всё шире и шире на восток. Значит, фашистам войска придётся, как масло по хлебу, мазать - тоньше и тоньше.
   - Это да, - Илья повеселел. - Но вот люди-то - они же там остаются...
   - Пхы, - сказал Пашка. - Кто остаётся? Вывезли всех давно. И вообще хватит паниковать! Вон лаз.
   Лаз - аккуратный, с палочкой-рогаткой для подъёма проволоки - они наладили ещё во время первых вылазок на хутора. Ото всех бдительных и случайных взглядов он был скрыт кустами.
   Мальчишки проскользнули в него один за другим и, не разгибаясь, полуползком, добрались туда, где начинался лес. У Пашки мелькнула мысль, что, если они так легко выбрались, то, пожалуй, и на территорию лагерей можно пробраться так же легко. Но тут же стало не до этого, потому что Илья окликнул:
   - Вот провод!
   Провод шёл вдоль дороги, по которой они недавно ещё ехали сюда. Мальчишки дёрнулись было пойти вдоль него, но Пашки почти сразу остановился.
   - Погоди! - он ухватил Илью за рукав комбинезона. - Раз связисты пропадали, значит... вот что, давай-ка пойдём через лес. Просто вдоль дороги. И смотри в оба, понял?
   - Думаешь... - Иль облизнул губы и оглянулся в сторону лагеря. - Думаешь, они ещё там? Те, кто связь резал?
   - Не знаю, но лучше вести себя так, как будто да, - вздохнул Пашка.
   Мальчишки ушли в заросли и, останавливаясь через каждый десять-двадцать шагов, прислушиваясь, пошли вдоль дороги. Отсюда им было видно провод - чёрную змейку в жёлтом песке обочины.
   - Чем чинить будем, слушай?! - спохватился Пашка, и даже излишне громко. Илья показал карман комбинезона:
   - Тут есть у меня...
   Дальше оба шли совершенно молча. Пашка сжимал финку и неожиданно отчётливо подумал, что это - никакое не оружие, случись что. Если они напорются, их застрелят, вот и всё. И даже никто не найдёт их. Да и искать не станет, потому что канонада стала, похоже, ещё ближе.
   От этих мыслей Пашке сделалось по-настоящему жутко. И - словно в довершение, словно кому-то захотелось окончательно придавить мальчишку - именно в этот момент они наткнулись на трупы.
   Сперва Пашка не понял даже, почему задушенно охнул Илья. Ему показалось, что приятель обнаружил зачем-то улёгшихся в траве на опушке солдат. И только когда Илья шарахнулся назад, Пашка сообразил, что солдаты не улеглись. Вернее, они лежат, но они не живые. Их было трое - без ремней, без оружия, один даже без ботинок - брошенных один на другого и от этого как-то нестрашно выглядевших, не так, как должны выглядеть убитые.
   Илья споткнулся и почти упал, но Пашка поймал его и присел, усаживая Илью рядом. Как оказалось - не просто вовремя. Ещё секунда-другая, и...
   Со стороны дороги, бесшумно раздвигая кусты, на опушку вышли сперва двое, потом ещё трое - молодые мужики, одетые в гражданское: кепки, куртки, заправленные в крепкие ботинки мешковатые штаны. На одном был вышитый свитер без рукавов. Все - с оружием, с винтовками, а ещё Пашка увидел у чисто выбритого невысокого крепыша на плече ручной пулемёт - польский "Браунинг". В холщовой сумки на бедре пулемётчика поблёскивали магазины. Один дал другому прикурить от зажигалки; третий на ходу сматывал на локоть провод. У троих за плечами покачивались вторые винтовки - советские "трёхлинейки".
   Все пятеро остановились в трёх шагах, не больше, от лежащих в кустах мальчишек. О чём-то переговорили (был бы Ромка, он бы понял, подумал Пашка, это латышский). Рядом с Ильёй упал окурок.
   Какие они обычные, подумал Пашка изумлённо. А вот этих двоих он видел на хуторах, точно видел, только не помнит, где... Самые обычные. Неужели это фашисты? Он опять вспомнил того капитана в поезде. Да, тот был похож. А эти... руки, удивился мальчишка. У них у всех руки - тяжёлые, грубые, обычные руки обычных крестьян. Это не парашютисты переодетые, это местные, крестьяне с хуторов. Так разве они могут быть фашистами?
   Мальчишка отвёл взгляд. Отец говорил, что нельзя пристально смотреть из засады на врага, он может заметить, почувствовать. Папа, подумал Пашка, где ты, папа? Тут фашисты...
   Подошли ещё двое, тоже в гражданском, но видно было, что это не их одежда. Один - высокий, подтянутый, совсем молодой, узколицый. Второй - пониже и постарше, но тоже чётко-быстрый в движениях, с широкими скулами и ртом. У этих двоих были автоматы - тяжёлые, с небольшими дисками сбоку. Видно, что первая пятёрка ждала именно их, даже подтянулась, негромкий разговор умолк. Теперь говорил широкоскулый, остальные слушали, а когда он умолк - очень быстро и совершенно бесшумно исчезли за деревьями - в сторону от дороги.
   В глазах Ильи было непонимание. А Пашка подумал, что вставать не хочется. Хочется лежать в кустах, пока всё это не кончится. Хоть как-нибудь.
   - Пошли, - прошептал он через силу. Илья замотал головой и сказал:
   - Ты лежи тут, смотри, а то ещё вернутся... Дай финку, я сам починю.
   - Держи, - Пашка протянул ему нож. Илья поднялся и стал пробираться к дороге. Пашка подумал, что это всё глупо. Ну вернутся они. Ну крикнет он. И их с Ильёй одной очередью... Но начатое надо было доводить до конца, и Пашка, до ломоты в висках всматриваясь в лесную чащу, теперь радовался тому, что тут сосняк - через него хорошо видно. Потом он оглянулся на трупы и подумал, что надо будет обязательно про них сказать, чтобы забрали...
   - Еле хватило, - Илья возник рядом. - Пошли скорей.
   - Бежим по дороге, всё равно прятаться незачем, - Пашка поднялся на ноги, сунул финку в чехол и посмотрел ещё раз в ту сторону, куда ушли бандиты. - Ты видел? Как у себя дома ходят! - вырвалось у мальчишки. - Проморгали их, прозевали... а они-то, гады, как тихо сидели...
   - А ты их узнал? - спросил Илья.
   - Ну, видел где-то...
   - Двое - со Слитере, сыновья хозяина. А ещё двое - батраки оттуда же. Мы тогда их видели, помнишь?
   - Батраки?! - Пашка и правда вспомнил, что не двое ему были знакомы, а четверо. - Илюх, я совсем ничего не понимаю. Батраки, а почему же они против нас?! - голос Пашки стал даже жалобным. Илья досадливо дёрнул плечами:
   - Откуда я знаю, почему?! А те двое, с автоматами - офицеры. Точно.
   - Ага, я тоже заметил, они даже держатся так, что видно...
   Мальчишки устало рысили по песчаной дороге в сторону лагерей, временами переходя на шаг и перебрасываясь короткими фразами. Они не знали и не могли знать, какие известия пришли наконец в дивизию по только что восстановленному ими проводу.
   И снова - поезд. Снова тот же запах смазки, нагретого металла и горящего угля. Снова мерный перестук колес. Снова за окном пробегают сосновые леса, зеленые луга, маленькие аккуратные домики. Вроде бы, все так же, как было совсем недавно. Всё так - и всё совсем иначе.
   И дело было совсем не в том, что в Ригу они ехали в купе, а сейчас - в общем вагоне. Это-то как раз для Пашки было сущей мелочью. В другом было дело: в Латвию они ехали по счастливой и мирной стране, а сейчас кругом царила война. И хотя фронт был далеко... Или недалеко? Перед отъездом ребята слышали, что дивизия и весь мехкорпус ведут тяжелые бои под Шауляем, а на вокзале в Риге люди шепотом говорили, что Каунас и Вильнюс уже в руках у немцев. Это не укладывалось в голове. Как же так? Вильнюс - столица Советской Литвы. Разве можно отдавать врагам столицу? Где же были все литовские рабочие и крестьяне. Или они как эти... батраки со Слитере... А коммунисты литовские тогда где? А главное - где же вся Красная Армия? Мехкорпус под Шауляем. А остальные-то части где? Не один же мехкорпус во всем Прибалтийском военном округе.
   Правда, в сводке Советского Информбюро, которая прозвучала из всех уличных громкоговорителей Риги, ничего о потере Вильнюса и Каунаса не было. Напротив, она вселяла бодрость и надежду: да, идут тяжелые бои, потому что враг силен и напал неожиданно и подло. Да, ему удалось вороваться на нашу территорию. Но это - всего лишь временные неудачи. Потому что наше дело правое, а значит - враг будет разбит и победа будет за нами. Товарищ Молотов прямо так и сказал, ещё в первый же день.
   Пашка привык всегда верить тому, что говорилось по радио. Но сейчас, не смотря на все старания мальчишки, ворочались в голове тяжелые сомнения. Ворочались и никак не желали пропадать, хотя и гнал он их от себя изо всех сил. Да и у остальных ребят, видимо, дело обстояло не лучше. Когда на платформе какая-то сердобольная старушка прошептала украдкой: "Деточки, вы бы галстуки свои лучше сняли от греха подальше", никто из четверки ей и слова не сказал. Хотя, конечно, никто галстуков и не снял. Просто молча отвернулись, стараясь при этом не смотреть друг на друга.
   Особенно тяжело переживал происходящее Серый. С самого утра он всю дорогу хмуро молчал, а едва они сели в вагон, как забрался на верхнюю полку и отвернулся лицом к стене. Так и лежал с самого отправления. В другое время ехидная Зойка непременно бы поинтересовалась, жив ли ещё Ромка, а серьёзный Илья обязательно проверил, не заболел ли друг: ведь доподлинно известно, что в дневное время суток Роман Серов больше трех минут в состоянии покоя находиться не способен. Но сейчас всем было не до шуток.
   А у Пашки на душе становилось все тоскливее и тоскливее. Наконец, мальчишка не выдержал и подтянулся к полке. Слегка тронул сжавшегося в комочек малыша за плечо.
   - Серый... Ну, что с тобою, а?
   Ромка досадливо дернул плечом, давая понять, что разговаривать он не желает.
   - Ну, Серый... - проявил настойчивость Пашка.
   Ромка вдруг развернулся, и Пашка впервые в жизни увидел, что глаза у друга наполнены слезами.
   - Пашка, мы ж теперь беженцы, - всхлипнув, произнес мальчишка. - Понимаешь, беженцы мы теперь. Как трусы...
   Слова Ромки Пашку как по сердцу ножом полоснули. Внутри все защипало от горькой обиды, к горлу подкатил комок. Захотелось разреветься так же как Ромка. Но каким-то шестым чувством Пашка понял, что плакать - нельзя. Что так будет еще хуже. И что он должен, обязан не только сдержаться сам, но и Серого в чувство привести. Ромка как-то незаметно ему стал не просто другом, а почти что младшим братом. И он, как старший, не мог допустить, что его друг-братишка так унывал. Серого обязательно нужно было хорошенько встряхнуть, так, чтобы разом вылетели все кислые мысли. А попробуй сделать это, если у самого на душе кошки скребут.
   - Это кто как трусы? Это мы - как трусы? Что за бред? Серый, ты не заболел?
   Пашка демонстративно потянулся рукой к Ромкиному лбу. Тот дернулся назад. Зло дернулся, совсем не дурашливо.
   - А как кто тогда?
   - Как солдаты. Разве мы сами уехали? Приказ на эвакуацию был? Был!
   - Всё равно...
   Пашка растерялся от этих непреклонных и коротких слов. Вместо того, чтобы успокоить Ромку - сам вдруг почувствовал, как появилось и вцепилось в душу ещё одно сомнение. А если правда - они просто трусы? Они же сыновья командиров! Ну ладно - Зойка. Пусть она бы ехала. Но они-то трое! Отцы на фронте, а сыновья - в тыл?! Разве бойцов отправляют в тыл? В тыл увозят раненых. И в тыл убегают трусы. Получалось как-то так.
   Значит, прав Серый? Значит не надо было уезжать из части, а остаться вместе со всеми и... И что? Вступить в бой? А из чего стрелять? Из пальца? Оружия ведь у них не было. Армия, это ведь не столовая при коммунизме, когда каждый берет себя на тарелку то, что хочет. В армии каждый карабин, каждый пистолет закреплен за бойцом или командиром и патроны выдаются тоже строго по нормативами.
   Но не это даже главное: оружие можно добыть и в бою. Но есть ещё и такое короткое слово: "Приказ!" Приказ, который должен быть выполнен беспрекословно, иначе это уже не армия, а банда атамана Зелёного, в которой каждый воюет так как ему вздумается. Их в тыл отправил начальник гарнизона, оставшийся в отсутствие полковника Черняховского старшим командиром в военном городке. Пусть Серый прав и это несправедливо, но они должны выполнить приказ и доехать до Пскова. А уж там наверняка разберутся...
   - Нет не все равно. Совсем не всё равно. Не веди себя как махновец.
   - Что ты сказал? - серые Ромкины глаза метнули молнии, а правая рука дернулась к Пашкиному лицу. Конечно, Пашка легко её перехватил за запястье.
   - То и сказал. Приказы не обсуждают, а выполняют. Забыл? Забыл что мой отец про Финскую рассказывал?
   Капитан Шевьёв рассказывал про ту войну немало, но сейчас Пашка имел ввиду конкретную историю, которую Павел Кириллович поведал мальчишкам за пару дней до выхода дивизии "на учения". Про то, как во время рейда в финский тыл разведчики обнаружили батарею тяжелых гаубиц, которые французские империалисты прислали в помощь белофинам. Про то, как очень хотелось налететь на батарею и уничтожить финских артиллеристов вместе с их орудиями. Но был приказ: провести разведку скрытно, себя не обнаруживая. И разведчики его выполнили.
   Зато потом по указанным им целям от души отработали наши тяжелые орудия. И по батарее, и по расположенному неподалёку полевому складу. А ведь если бы разведчики тогда не сдержались и нарушили приказ, то потревоженные белофинны могли бы склад и переместить.
   Судя по тому, как ослабла Ромкина рука, он тоже вспомнил эту историю. И Пашка, воспользовавшись замешательством друга, добил на корню его крамольные мысли:
   - Ты же у нас звеньевой, Серый. Ты пример другим подавать должен. А сам...
   Вообще это был удар ниже пояса, нарушением как-то само собой сложившегося молчаливого соглашения. Ромка никогда не хвастал своим командирством, а старшие ребята не подтрунивали над ним, напоминая, что в звеньевые традиционно рекомендуют самых послушных ( честно говоря, Пашка даже удивлялся, как это учителя и вожатые проглядели маленького непоседу ). Но сейчас годилось всё. Пашка точно знал, что если Серый всё-таки сбежит с поезда, то он этого себе никогда не простит.
   Ромка тем временем засопел и начал наливаться помидорной краснотой.
   - Серый, - проникновенно сказал Пашка. - Вот придем в Псков - вместе в комендатуру пойдем, точно тебе говорю. А сейчас давай без фокусов, а?
   - Ладно, - угрюмо кивнул Ромка.
   - Честное пионерское? - уточнил Шевьёв, отпуская ему руку.
   - Честное пионерское.
   - Тогда хорош кукситься и сползай к нам вниз. Думаешь, нам легко. У самих кошки на душе скребут, а ещё ты тут настроения прибавляешь.
   Ромка не ответил, но минут через пять действительно спустился на нижнюю полку. Еще примерно через такое же время включился в разговор. Сначала говорил немного и вяло, но постепенно стал оживать и к Крустпилсу это был уже почти прежний Ромка.
   Но Пашка бдительности не терял, и когда вскоре после города Серого зачем-то понесло в тамбур, последовал за ним. И, похоже не зря: Серый стоял у открытой двери и смотрел на медленно проплывающие мимо сосны - поезд мало того, что прислонялся чуть ли ни у каждой водокачки, так ещё ехал ужасно медленно.
   - Пусти! - дернулся Ромка, когда Пашкина рука цепко ухватила его за шиворот.
   - Не пущу, - спокойно сказал Пашка, прижимая Серого к стенке. Ромка дёрнулся, глаза у него посветлели от злости. - Не пущу, не думай даже.
   - Дурак!!!
   - Сам ты дурак.
   - Сто раз дурак!
   - Тыщу раз дурак!
   - Я же слово дал...
   И вот тут Пашка обмяк и выпустил Ромкин воротник. Потому что понял: это слово удержит друга в поезде крепче всего на свете. Правда, Ромка не был бы Ромкой, если бы не испортил всю картину. Он её и испортил, глухо добавив:
   - А только всё равно мы получаемся трусы.
   Пашка не помнил, что он собирался сказать в ответ. Хотя честно вспоминал потом несколько раз.
   Состав снова остановился. Но на этот раз - почему-то с ужасным грохотом и таким тяжёлым рывком, что Ромку швырнуло на Пашку, и они оба впечатались в стену. Внутри вагона закричали и зашумели. Потом вагон начал заваливаться на бок, и мальчишки выпали из двери, превратившейся в люк - прямо в густые кусты, спружинившие, как батуд и отшвырнувшие обоих ребят ниже по насыпи.
   Пашка упал на корточки и увидел, что впереди, в голове поезда, какое-то месиво, чёрное с огнём и дымом. Несколько вагонов наползли друг на друга, почти весь остальной состав дико накренился на бок, только последние два вагона удержались на рельсах прямо. Кричали люди и звенели стекла - пассажиры выбирались из вагонов, кто где мог и кто как сумел. Дальше, на параллельном пути, застыл, визжа гудком и окутываясь паром, ещё один состав - встречный, ощетинившийся техникой.
   - Что это?! - крикнул Ромка, вставая - у него были ободраны ладони. - Паш, что это?!
   - К-крушение... - неуверенно ответил Пашка, поднимаясь в рост.
   - А ребята где?! - Ромка рванулся было к вагонам. Пашка схватил его за плечо, откинул:
   - Я сам, жди тут!
   Он продрался через кусты, отпихнул какого-то ломившегося навстречу мужика в белой рубашке. Метнулся вдоль вагона:
   - Илюха! Зой! Зой!
   - Мальчик, помоги! - крикнули ему. Прямо из окна какая-то женщина передавала не плачущую, а скорей удивлённую девочку - в платье в горошек и с большим бантом. Пашка принял девчонку, женщина соскочила сама, прижала к себе дочь и выдохнула:
   - Что... случилось?
   - Не знаю, - пожал плечами Пашка. Рванулся дальше, но его тут же опять остановили - из вагона двое красноармейцев выгружали мужчину с разбитым лицом, Пашка помог... Подальше он увидел Зойку - она соскакивала как раз из окна в руки Ильи...
   - Смотрите!!! - крикнул кто-то. В крике было столько ужаса, даже чем-то похожего на радость, что на миг замерли все вокруг. И все как-то сразу догадались, КУДА надо смотреть.
   Самолёты приближались стремительно, на небольшой высоте. Их было около десятка - с торчащими колёсами, с хищными крыльями больших чаек. Пашка узнал 87-е "юнкерсы", пикировщики.
   - Немцы-и-и-и!!! - крикнул ещё кто-то. От вагонов вдруг полетела щепа, что-то жикнуло над ухом, и кто-то, сказав тихо "ай..." упал мимо Пашки в кусты.
   Ййййййааааауууууу!!!
   Вой дикий. Самолёты начинают один за другим валиться на крыло - легко, играючи, красиво. Они падают к земле, как будто все лётчики сразу сошли с ума и решили покончить с собой - и воют, воют, воют.
   Пашка не выдержал и закричал. Он понимал, что кричит, но своего крика не слышал - за этой монотонной пилой в небе и за слитным мечущимся криком остальных людей. Пикировщики походили на летающих гадюк - с жёлтым брюхом, большие, стремительные, они закувыркались над эшелонами, и Пашка, тяжело, с разбегу, упав в траву, увидел, как тот, второй эшелон скрыла зубчатая стена разрывов.
   Жик, жик, чвввакк. Земля фонтаном взлетела рядом с Пашкой. Жик, чвак - рядом, почти на мальчишку, рухнул человек, из которого во все стороны брызгало красное. Пашка, спасаясь от этого человека, перекатился на спину. Прямо из неба - ярко-голубого - падала чёрно-жёлтая чайка. Пашка увидел лицо лётчика в обрамлении солнечного блика на гранёном фонаре кабины, увидел, как от из когтей чайки упало что-то чёрное и длинное - и закричал изо всех сил:
   - Ма-моч-ка-а-а!!!
   Его голос утонул совсем - в жутком грохоте взрыва, который пригнул деревья на опушке. Чайка пронеслась мимо, оставив после себя невыносимый, вибрирующий рёв, который рос и вминал в землю.
   - Родненькая, не надо-о-о-о!!!
   По небу пролетел горящий остов вагона - бесшумно, потому что кроме этого рёва больше не было слышно ничего.
   Хрясть!
   В метре от Пашки врезался в землю кусок рельса. Через его дыры мальчишка видел, как в остатках военного эшелона опять что-то взорвалось. А жуткие чайки пошли на новый круг, поливая землю из пулемётов - Пашка только теперь догадался, что все эти свистящие и хлюпающие звуки - просто-напросто попадающие во всё подряд пули.
   - Мамаааааааааа!!! - истошно кричал Пашка, и ему не было стыдно, ему было только страшно, и этот страх был в тысячу раз больше не только мальчишки, но и всего остального мира.
   Потом он увидел Ромку.
   Серый упрямо карабкался на съехавшую с насыпи платформу военного эшелона. Часть платформы была превращена в гармошку и горела. Но на уцелевшей части торчала вверх зенитная установка ДШК.
   Не веря своим глазам, Пашка увидел, как Ромка подпрыгнул и повис на плечевых упорах. Нашарил ногами борт, кое-как встал на него. Вытянулся струной, крутя установку - и ДШК поехал стволом в небо и по кругу.
   Тогда Пашка вскочил и побежал. Но не в стороны, куда разбегались большинство людей от вагонов обоих составов. А к Ромке - единственному, что в оглушённом мире оставалось реального и непоколебимого.
   ДШК высунул острое копьё пламени.
   Пашка перемахнул через борт и, присев у ящика, закреплённого на платформе, подал ровнее тяжеленную ленту. Ромка покосился на него - огромными глазами. По лицу мальчишки текли струйки: две - пота - по вискам, две - слёз - из углов глаз, одна - крови - из уголка рта.
   Страшная чаячья стая начала разваливаться - влево-вправо. На какой-то миг Пашке почудилось, что немцы испугались их ДШК. Но потом он сообразил - у пикировщиков просто кончалось горючее и, видимо, вышли боеприпасы. "Юнкерсы" широкими полукружьями уходили куда-то за лес - набирая высоту и покачиваясь, как бы прощаясь.
   В мир вернулись звуки.
   Пашка ощутил жар и только теперь понял, что прямо на него смотрит лицо убитого усатого солдата - тот сидел, удобно обняв одной рукой коробку с лентой.
   - Серый, идём, зажаримся же, - попросил Пашка чужим голосом.
   Ромка посмотрел непонимающе, и Пашка стащил мальчишку с платформы. Не удержал - руки и ноги дрожали - уронил на себя. Мальчишки скатились под откос, как два мешка, но там оба сели.
   И только теперь поняли, что творится вокруг.
   Всюду лежали трупы и раненые. Люди кричали - кто-то от боли, кто-то от страха или просто зовя потерявшихся. Какая-то женщина металась вдоль насыпи с звала: "Ниночка, Ниночка!" - таким голосом, что слушать было жутковато. В развалинах - иначе не скажешь - военного эшелона что-то продолжало взрываться, и Пашка совершенно не понимал, куда делись военные. Сидя на траве, он с визгом закричал на Ромку:
   - Ты куда полез?! А если бы тебя убили?!
   - Вон сколько не лезли, - тихо ответил Серый. - И их тоже убили. А если ты так, то зачем ты сам полез?
   Пашка закашлялся. Ему было стыдно сказать, что он сделал это от страха, что младший дружок в момент налёта показался ему чуть ли не единственным реальным и знающим, что делать, человеком. Поэтому он продолжал орать:
   - Я за тебя испугался! Полез прямо в огонь! Пулемётчик драный!
   Пашка сказал не "драный", а покруче. Ромкины глаза стали непонимающе-обиженными. Он встал, но тут же качнулся и сел:
   - Ой. Голова кружится.
   - Прости, - Пашка сглотнул стыд и подполз ближе. - Я перетрусил до последней степени. До визга. И не за тебя, а за себя.
   - Да ладно, - Ромка тихонько хлюпнул носом. - Губу я себе прокусил... - он огляделся, и Пашка сообразил, что в Ромкином взгляде нет страха. - Где же все-то? И Илья с Зойкой где?
   - Я их видел перед самой бомбёжкой, - Пашка кое-как встал, помог Ромке подняться. - Надо ещё поискать...
   ...Мальчишки искали. Но найти кого-то конкретного в той каше, которая образовалась вокруг разбитых взрывом полотна и бомбами пикировщиков эшелонов оказалось почти невозможно. Военные что-то выгружали, перемещались, перекрикивались. Гражданских с вопросами просто отталкивали, но сколько-то солдат и несколько медсестёр стали перетаскивать раненых к лесной опушке. Убитых таскать и не пробовали. Пашке и Ромке, бродившим среди всего этого хаоса, казалось, что убитых просто неимоверное количество. В конце концов первым не выдержал Ромка. Когда они проходили мимо мальчишки лет семи, который, сидя рядом с убитой наповал матерью, плакал и просил её открыть глаза - Серый отвернулся и сказал:
   - Не найдём мы их, Паш... Не убиты, наверное, вот и хорошо.
   У Пашки тоже почти не осталось сил - не физических, а как будто изнутри что-то потихоньку вытягивали, что-то, без чего даже на ногах стоять было трудно. Поэтому он кивнул и только сказал:
   - Серый, сходим туда, где раненые. Может они там... помогают? - поспешно добавил он и внутри весь сжался.
   Мальчишки кое-как потащились на опушку. Среди лежащих - на носилках, на каком-то брезенте, просто на траве - раненых хватало детей. В том числе и таких, по которым было уже не понять: Илья? Зойка? Поэтому Пашка заставил себя смотреть только на одежду. Больше ни на что.
   Ни коричневой куртки и белой рубашки Ильи, ни приталенного платья-колокольчика Зойки ни на ком не было.
   Ромка отстал. Пашка испугался, что потерял и его, рванулся обратно вдоль импровизированного госпиталя - почти бегом. И чуть ли не лбами треснулся с Ромкой. Хмурый Серый шёл навстречу, передвигая на галстуке зажим.
   - Ты куда делся-то? - Пашка пошёл рядом. - Нету тут наших. Не нашёл.
   - Нету, - подтвердил Ромка. И затянул зажим решительным жестом. Пашка присмотрелся:
   - Ты где галстук испачкал? - спросил он. На Ромкином галстуке и правда были видны какие-то тёмные пятна.
   - Я... - Серый посмотрел. - Я не испачкал. Там девчонка лежит... она умерла. Прямо в шею. Я её галстук взял. А свой ей повязал. Ну в общем... чтобы значит... ну, так надо.

* * *

   Около поворота на лесную дорогу двое хмурых старшин раздавали всем подряд из валявшихся горой разбитых ящиков продукты - брикеты масла в вощёной бумаге, консервы, каменной твёрдости сухари, цыбики чая, плитки сахара... Молча - просто совали в руки, в подолы, в кепки, в мешки, куда угодно. Мальчишки набили продуктами найденный вещмешок - наискось распоротый, но пригодный, если ничего сыпучего не класть. Ещё раз обошли - безо всякой надежды, впрочем - разбитые эшелоны. По ту сторону насыпи солдаты и несколько гражданских уже рыли длинный ров под могилу.
   - Пойдём? - вздохнул Ромка.
   Пашка вскинул на плечи вещмешок и кивнул. Что-то неладное он заподозрил только минут через пятнадцать-двадцать.
   - Ромка, куда мы идём? Зачем с дороги сошли?
   - На юг, - коротко и с явной досадой ответили Серый.
   Пашка глянул на солнце, диск которого уже изрядно склонился к горизонту, но ещё был заметен среди густых сосновых ветвей.
   - Сам вижу, что не север. А остальные куда идут?
   Ромка остановился, повернулся к другу и со вздохом объяснил:
   - На восток, вдоль железной дороги. К Режице. Ну, в Резекне. Или на запад, в Крустпилс, он тут совсем недалеко.
   Каждая новая фраза давалась мальчишке с заметным трудом, словно что мешало договорить.
   - А мы, значит, идем на юг, - повторил Пашка.
   - Ну да... в Даугавпилс.
   - Серый, ты опять за своё?
   - Да за что "своё"?
   Пашка устало вздохнул.
   - Ромка, ну что мы с тобой как маленькие? Опять ведь на фронт рвешься, да?
   Младший мальчишка презрительно фыркнул.
   - Кто еще тут маленький. Ты говорил про военкома в Пскове? Говорил или нет?
   - Ну, говорил...
   - А что, думаешь, он только в Пскове есть? В Даугавпилсе к твоему ведению тоже. И вообще, в Риге надо было спрашивать, там же штаб округа.
   Пашка был совершенно сражен таким напором. Пробормотал только:
   - А чего же не спросил?
   Серый печально вздохнул и виновато ответил:
   - Не подумал. Быстро же все. Раз - и на вокзале, два - и в поезде. Обернуться даже не успел.
   - Быстрее надо оборачиваться, - хмыкнул Пашка. И улыбнулся. - Ладно, убедил, репейник ты малолетний. Идем в Даугавпилс. Он далеко?
   Ромка почесал затылок, кепка при этом забавно съехала на нос. Мальчишка подправил головной убор и сообщил:
   - Километров семьдесят, примерно. Может, чуть поменьше.
   - Чего?
   Пашка даже присвистнул от изумления.
   - Серый, ты вообще подумал, сколько мы туда пёхать будем?
   Хотел ещё добавить "с твоими-то ногами", но не стал: Ромка мог на такие слова сильно обидеться.
   - Ну, может, подвезут нас. Здесь же шоссе вдоль Даугавы. "Проголосуем", наверняка кто-нибудь подбросит.
   - Угу...
   Пашка кивнул и двинулся вперед по тропе. Ромка - за ним.
   Серый был прав. Кругом прав. Вот только тревога Пашку никак не отпускала. Ромкина правота была в чем-то неправильной. Сначала мальчишка долго не мог понять, в чем именно, но в какой-то момент сознание словно осветилось вспышкой молнии: эта была правота мирного времени.
   Времени, когда не кружились в небе немецкие стервятники, а из кустов в бойцов Красной Армии не летели вражеские пули... И не стекала из кузова грузовика розовая от крови вода...
   - Ромка... Слышишь, Ромка...
   - Чего? - не поворачивая головы откликнулся мелкий.
   - Слышь, Серый, галстук спрятать надо.
   - Чего?
   Второе "чего" было произнесено совсем иным тоном. В нем мешалось удивление, возмущение и откровенная неприязнь. Пашка понимал, что сейчас друг о нём думает. И как думает. Но перед глазами стояли кровавые пятна на зелёных гимнастёрках и белых бинтах и стекающая из кузова полуторки розовая вода...
   - Надо, Серый, - повторил Пашка каким-то чужим голосом. - Если здесь тоже диверсанты бродят, что тогда?
   - Это наша страна, - резко ответил Ромка. - И мы здесь никого бояться не должны.
   - Страна наша, - согласился Пашка. - А вот из кустов по нам же и стреляют.
   - И что?
   - И ничего... Пуля попадет - и сразу насмерть.
   - Так что же, теперь прятаться ото всех, да? Пашка, ты помнишь, тогда мы разговаривали. Ну, перед тем как я придумал как нам Лиелансе с хутора выманить? Сам же говорил: даже под угрозой расстрела пионеру галстук снимать нельзя.
   Пашке помнилось, что говорил он немного по-другому. Но Ромкины слова помогли ему найти нужный аргумент.
   - Я-то помню. А ты-то сам не забыл, как говорил, что ради дела снимать галстук нужно?
   - Так ради важное дела. А у нас что за дело?
   - Нам до Даугавпилса добраться надо. Или, скажешь, что это не дело, а так, ерунда?
   По лицу Ромки было видно, как внутри у него происходит мучительная борьба. Она длилась около минуты и закончилась тем, что мальчишка сдернул эмблемку, спрятал её в карман брюк, а затем резкими нервными движениями развязал узел пионерского галстука и запихал его туда же. Не говоря ни слова, Ромка повернулся и пошел вперёд по тропе. Пашка двинулся за ним, на ходу снимая и пряча свой галстук.
   На душе у мальчишки было на редкость паршиво. Теперь-то уж Серый точно будет считать его трусом без всяких оговорок. Наверняка перестанет с ним разговаривать, будет презирать и расстанется при первой же возможности. И самое гадкое, что он прав. Ведь им сейчас ничего не угрожало, а они уже сняли галстуки. Что же это такое, если не трусость? Пашка бы и сам себя теперь бросил.
   И ведь исправить ничего было уже нельзя: предложи он сейчас остановиться и надеть галстуки, это выглядело бы просто жалко.
   Так они и шли молча, пока лес впереди не начал редеть: тропинка вывела ребят к железнодорожной насыпи. Ромка вдруг остановился и спросил:
   - У тебя как с немецким?
   Пашка немного растерялся: такого вопроса он сейчас никак не ожидал.
   - Ну... Шпрехаю... А вообще, если честно, то не очень. Тройка у меня по немецкому.
   - Понятно, - кивнул Ромка. - Анна унд Марта ба-аден...
   Пашкина обида на себя почти полностью растаяла. Зато образовалась обида Ромку. Вот ведь ехидина мелкая. Пожалуй, Зойка была не совсем уж и неправа, когда его в крапиву выкинула. И тут же в памяти с новой силой вспыхнула картина бомбардировки поезда. Пашка сжал зубы, чтобы не застонать и тряхнул головой, отгоняя навязчивое видение.
   - Ты вот что, молчи, когда я разговаривать с шофером буду, понятно? Вроде как глухонемой.
   - Чего? С какой это стати?
   - А с такой. Раз уж мы скрываем, что пионеры, то надо скрывать, что мы русские. Или может, ты за местного русского сойти хочешь?
   - Блин...
   Только сейчас до Пашки дошло, о чем всю дорогу думал Серый. Мелкий ударился из крайности в крайность: если раньше у него были кругом друзья, то теперь, похоже, стали кругом враги. Глупо, конечно. Из кустов диверсанты пальнуть еще могут, но уж шофер-то наверняка будет наш, советский... А может и не глупо: в то, что немцам могут служить батраки, Пашка бы никогда не поверил. Но ведь служат, он видел это своими глазами. Или тот офицер из поезда. Наверняка ведь уже фашистам служит, гнида трусливая. Ну ничего, когда-нибудь ему это отольется. А пока...
   - Ты прав, за местного я не сойду. Только я ведь и латышского не понимаю. Как ты мне объяснять будешь?
   Ромка улыбнулся. Кажется, в первый раз с того момента, как они выехали из гарнизона.
   - Знаками буду показывать. Поймешь. А ты главное, в ответ головой тряси, мычи и всё время показывай что-нибудь на пальцах.
   "Народный артист без публики" тут же продемонстрировал, как это должно выглядеть: мелко закивал головой, замычал, словно в рот ему запихали носовой платок и начал горячо и совершенно бессмысленно, на взгляд Пашки, жестикулировать. Шутки шутками, но это моментально заставило мальчишку вспомнить компанию глухонемых, которых он как-то встретил в ленинградском трамвае. Стой бы Ромка рядом с ними, Пашка никогда бы и не подумал, что малыш не из их компании.
   - Это что-то значит? - с опаской спросил Пашка. Серый в ответ озадачено уставился на друга.
   - Ты чего? Ты подумал, что я их язык знаю?
   - Ага. А что, не знаешь?
   - Нет конечно...
   После короткой паузы Ромка добавил:
   - А сейчас бы пригодилось.
   - Да ты и так просто клад для разведки: латышский, немецкий, - Пашка не льстил, сама жизнь заставляла смотреть на способности друга с другой точки зрения.
   Серый довольно сощурился, улыбнулся и двинулся вперед. Мальчишки перешли через одноколейную железную дорогу, пересекли неширокую лесополосу и оказались на шоссе.
   То, что они там увидели, заставило их круто изменить план. Шагов в сотне от тропинки на обочине лежал велосипед, а рядом с ним скорчился на боку и уткнулся лицом в землю человек в сером пальто. На обращенной к небу спине тёмными кляксами выделялись кровавые пятна с рваными дырами в центре.
   Мальчишки переглянулись и, не сговариваясь, бросились к лежащему. Пашка перевернул его за плечо, тот поддался неожиданно легко и как-то мешковато, словно это был не человек, а набитой ватой манекен. И по этой легкости парнишка понял, что человек мертв, даже не успев увидеть ни остекленевших льдисто-синих глаз, ни кровавых пятен на груди - пули пробили неизвестного навылет.
   - Пашка, как думаешь, кто он? - прошептал Ромка.
   - Не знаю... - так же шепотом ответил старший мальчишка.
   Погибший был уже немолодой мужчина, гладко выбритый и с густыми, но сильно поседевшими светло-русыми волосами. Одежда на убитом была абсолютно гражданская: серый вязаный жилет и кремовая рубашка под пальто, темные брюки и тяжелые, но никак не военные ботинки на толстой подошве с тупыми мысами. Оружия видно не было.
   Кто и почему убил его здесь, на пустынном шоссе Крустпилс-Даугавпилс было совершенно непонятно.
   - Может, документы посмотреть? - неуверенно предложил Ромка.
   - Может...
   - Посмотри.
   - Посмотри сам.
   Ромка замялся, а потом вдруг как-то по-детски жалобно попросил:
   - Пашка, а может ты? Я боюсь мертвяков.
   - Ты? Боишься? - сдержаться не было никакой возможности. Пашка подозревал, что Серый, как любой нормальный человек должен чего-то бояться. Вот только был уверен, что Ромка никогда в этом не признается, как его не расспрашивай.
   - Ну... Неприятно как-то, - поспешил поправиться Серый.
   - А мне что, приятно, что ли? - проворчал Пашка, но присел на корточки и распахнул полу пальто. Нагрудный карман был грубо вывернут наизнанку, так, что даже подкладка слегка надорвалась.
   - Обыскивали, - заключил Пашка, но все-таки на всякий случай ощупал брючные карманы. В них тоже было пусто.
   - И что делать будем? - растеряно спросил Ромка.
   - Не знаю... В милицию бы надо сообщить.
   - Надо... Только вот где эта милиция? Ты в Риге видел хоть одного милиционера?
   - Нет. Только военных...
   - Вот и я не видел. Ни на улицах, ни на вокзале. И в Крустпилсе на вокзале тоже были только военные.
   С минуту мальчишки помолчали.
   - Пашка, а может сядем на велик - и в Даугавпилс, а? - несмело предложил Ромка.
   - А почему не в Крустпилс? - вопрос был задан больше для порядка.
   - Ну а что там, в Крустпилсе? Там только комендатура и все. Они станцию охранять должны. Видел, что там творится?
   Пашка вспомнил забитую вагонами железнодорожную станцию, воронки от бомб, полуразрушенное здание вокзала, огневую точку прямо на платформе - спаренный зенитный пулемёт, наскоро обложенный мешками с пешком. Да уж, сейчас в комендатуре точно не до убитого велосипедиста.
   - Ну так как? - нетерпеливо спросил Серый.
   - Поехали! - решил Пашка, нагибаясь, чтобы закатать правую брючину. - Давай на багажник.
   И они покатили по обочине пустынного шоссе. Удивительно, но дорога словно вымерла: автотранспорт по ней практически не ходил. Лишь однажды навстречу ребятам выскочили из-за поворота пара грузовиков ЗИС-5 с покрытыми тентом кузовами. Все произошло так быстро, что мальчишки едва успели различить сидящих в кабинах красноармейцев. Пашка отчаянно тормознул, так что велосипед развернуло, а Ромка чуь не свалился с багажника. Ребята закричали и замахали руками, но грузовики, не снижая скорости, пронеслись в сторону Крустпилса.
   И больше - ничего. Даже хутора, то и дело попадавшиеся по обеим сторонам дороги, казались брошенными. Никто не копался в огородах, никто не работал во дворах, даже скотины было не видно и не слышно. Земля словно замерла в ожидании чего-то страшного.
   Наконец, впереди ребята увидели довольно большой поселок: к небу тянулись высокие кирпичные трубы.
   - Ливаны, наверное, - предположил Ромка. - Пашка, помни, что ты - глухонемой.
   - Да помню, я помню, - проворчал старший мальчишка, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Пашка словно предчувствовал, что их сейчас остановят диверсанты, такие как те, что убили бойцов из взвода связи. Остановят и станут допрашивать... Хотелось развернуть велосипед и ехать прочь от этого таящего смертельную опасность поселка. Назад, в Крустпилс. Там, по крайней мере, свои, красноармейцы. А здесь...
   А здесь тоже не было никого. Поселок словно вымер. И здесь во дворах не видно было людей. Справа от дороги на окраине поселка блеснуло в лучах заходящего солнца небольшое озерцо, а ещё дальше была видна широкая лента Даугавы с большим песчаным островом. Искупаться душным летним вечером было бы сущим удовольствием, но ни на озере, ни на реке не было видно ни одного человека. Никаких признаков жизни не подавала расположенная за озером фабрика. Въехав в поселок, ребята не встретили ни одной живой души...
   До самого моста через речку, приток Даугавы, надвое разрезавший поселок. Когда велосипед был совсем рядом, из-за угла старого двухэтажного кирпичного дома вышли трое мужчин. Все они были одеты в гражданское, но один из них держал в руках карабин, а у другого из-за плеча торчал ствол то ли винтовки, то ли ружья. У третьего оружия видно не было, но именно он, похоже был старшим: поднял руку и что-то повелительно крикнул.
   Ромка больно ткнул в спину костяшками кулака. Пашка затормозил и остановился, растерянно моргая. Серый тут же соскочил с багажника и бойко залопотал. Лицо старшего немного смягчилось, но тон продолжал оставаться строгим и недружелюбным. Видимо, Ромкин рассказ его не слишком впечатлял, он что-то спрашивал отрывисто и почти зло, но малыш продолжал, как ни в чем не бывало щебетать, как-то доверчиво и чуть виновато. И вдруг, после очередного вопроса Серый буквально расцвел, словно лицо изнутри подсветил разноцветный электрический фонарик. Или загорелась гирлянда из маленьких цветастых лампочек, которую мама уже третий год набрасывала на новогоднюю ( не рождественскую, в семье Шевьевых не верили в поповские предрассудки ) ёлку.
   - Их бин дойче, - услышал Пашка Ромкин голос.
   - Дойче? - недоверчиво переспросил немецкий диверсант, а в том, что это был немецкий шпион и диверсант у Пашки не было никаких сомнений.
   - Я, я, - закивал, словно китайский болванчик Серый, а дальше все снова стало непонятно. Немец снова что-то спросил, мальчишка ответил и вот теперь лицо фашиста расслабилось уже по-настящему. "Поверил", - понял Пашка, чувствуя, как внутри начинает потихоньку отпускать страшное напряжение, но до спасения было еще далеко. Немец снова что-то спросил, указывая пальцем прямо на него, Ромка отвечал, правда, понятно было лишь слово "Паулс", а потом повернулся к Пашке и показал сначала на немца, а потом задрал руку вверх, словно пытаясь дотянуться до плеча дяди Стёпы. Понятно было, что он пытается внушить глухонемому, что перед ним стоит большой начальник. И Пашка, делать нечего, приветливо закивал и глупо заулыбался. Ромка что-то сказал, двое с оружием противно заржали, а немец усмехнулся брезгливо и холодно, словно собирался раздавить паука или крысу. В этот момент мальчишке страшно захотелось броситься на врага и убить его на месте, а что будет потом, уже неважно. Но Пашка остался стоять. Во-первых, потому что понимал: даже если успеет достать нож, все равно с немцем справиться будет трудно: тот здоровый, взрослый мужик, наверняка обученный всем приёмам костоломной борьбы. Конечно, офицер-чекист с ним бы справился на раз, но Пашка-то всего лишь пацан, а не офицер. А, во-вторых, потому что рядом был Ромка, которого в этом случае тоже убьют.
   Вот и пришлось, сгорая от стыда, глупо пялиться на стоявшего в нескольких шагах врага и лыбиться в ответ на его презрительный взгляд. К счастью, немец снова переключился на Ромку, сказал ему пару фраз, Серый кивнул, поблагодарил:
   - Данке шон.
   А потом лихо вскочил на багажник и снова ткнул Пашку кулаком между лопаток. Только теперь это было не призывом к остановке, а означало совсем противоположное: поехали быстрее. И Пашка налег на педали, словно чемпион-велогонщик. Казалось, мост они пролетели в одно мгновение. Мелькали по сторонам дома, заборы, палисадники... Завод справа, вычурная крыша станционного вокзала слева... Привстав с седла, Пашка отчаянно гнал вперед, словно боялся, что в спину раздастся окрик, а вслед за ним - выстрел. На самом деле такого страха не было. Было какое то лихорадочное смятение, разогнавшее из головы все мысли так, что он даже толком не соображал, что делает, просто крутил и крутил педали что было сил.
   И только когда сзади раздался жалобный Ромкин голос:
   - Пашка, останови, пожалуйста.
   Он, наконец, пришел в себя. Тормознул и вильнул к обочине. Остановившись, оглянулся назад. Поселка не было видно, сплошной лес вокруг, разве что справа невдалеке угадывалась Даугава.
   Ромка тяжело слез с багажника, даже не слез, а как-то словно беспомощно стек.
   - Ты чего? - прерывающимся голосом спросил Пашка. Только теперь он почувствовал, что задыхается, а ноги неимоверно устали и налились свинцовой тяжестью.
   - Не могу, - ответил Серый. Лицо его и вправду было серым, или это так казалось в наступающих сумерках. - У меня внутри все трясется.
   Мальчишка тяжело опустился на траву, привалившись спиной к толстому сосновому стволу.
   - Уф... Я думал, что сердце прямо там разорвется. Или наружу выскочит.
   Он глянул на Пашку и как-то необычно просительно добавил:
   - Ты не смейся, правда казалось, что оно вот тут, в самом горле бьётся.
   Ромка чирканул ребром ладони себе по шее.
   - А я и не смеюсь, - честно ответил Пашка. - Чего смеяться-то? Я то сам знаешь как перетрусил?
   - Ты?! Да ладно. Ты был спокоен как скала... А я трясся весь.
   - Серый, хорошо уже подсмеиваться. Я от страха одеревенел, а ты их вон как заболтал.
   Ромка хотел ответить, уже раскрыл рот, но так ничего и не сказав, неожиданно расхохотался. Громко, звонко, радостно. И, продолжая смеяться, завалился на бок.
   - Серый, ты чего? Что с тобой?
   Пашка опасливо нагнулся над другом. А Ромка вдруг вцепился в рукава его пиджака и потянул Пашку на себя. Тот инстинктивно отшатнулся, подался назад.
   - Да что ты?
   - Пашка, мы их обманули! Понимаешь: мы их обманули!!!
   Казалось, Ромкины глаза сияли как два прожектора.
   - Мы прорвались, Пашка! Мы вышли к своим!
   - Ну, ещё не вышли...
   Как и полагается старшему, Шевьев пытался быть объективным, но получилось не очень. Энтузиазма у Ромки и в мирное-то время хватало на Днепрогэс и Магнитку вместе взятые, а уж сейчас он вообще вышел из берегов. Хорошо хоть, что Серый пиджак отпустил, а то, пожалуй, оторвал бы рукава напрочь.
   - Выйдем! Теперь - выйдем. Немного осталось. В Даугавпилсе наши.
   - Ты уверен?
   - Конечно.
   Ромка вскочил на ноги.
   - Пашка, ну сам подумай. Кто ж город сдаст? И кому. Этим?
   Он презрительно кивнул головой в сторону поселка. А потом вдруг сразу как-то напрягся и совсем другим голосом спросил:
   - Ты что, не веришь?
   - Не говори глупостей! - прикрикнул Пашка. - Верить я верю не меньше тебя. А ты так говоришь, как будто тебе доложили...
   - Никто мне не докладывал, - стразу ощетинился Ромка. - Просто ты сам подумай. Даугавпилс это же большой город. Там гарнизон, там склады. Железнодорожный узел. Как же можно такой важный стратегический пункт врагу сдать?
   - Нельзя, - согласился Пашка. - Ты прав... Слушай, Ром, а эти у моста - они вообще кто были?
   - Буржуи недобитые, - Ромка сплюнул. - Те, двое, которые сзади стояли. А тот, с которым я говорил, шпион немецкий. Видел, как они перед ним... Башмаки лизать готовы.
   После чего Серый добавил неприличное слово, которое Пашка раньше от него никогда не слышал.
   - А что ты ему сказал?
   - Наплел, что мы из Риги едем, от большевиков спасаемся. Что у моего отца хутор под Даугавпилсом. Он сразу расспрашивать стал, что в Риге, я говорю, много солдат, а на дорогах вокруг танки, пушки...
   - И поверил?
   - Раз мы здесь, значит, поверил, - озорно ухмыльнулся Серый.
   - Ох, и зараза же ты, - только и покачал головой Пашка.
   - А что мне ему говорить? Что там нет наших? Если бы они туда поперлись, то можно было бы, им бы сразу на орехи выдали. Только видно, что никуда они не собираются. Кишка тонка. Ты же видел, они прятались когда мы подъезжали. Значит - бояться. Если бы грузовик с бойцами ехал - и носа бы не высунули.
   Пашка такого оптимизма не разделял, но спорить не стал. Вместо этого спросил:
   - А еще что он говорил?
   - Ну, пару вопросов задал про Ригу, проверял вроде. А потом я сказал ему что немец Рудольф Грауэр, тут-то он и купился.
   - Сразу так и купился?
   - Не сразу. Спросил как по-немецки Ливаны называются. Типа раз я немец и местный, то должен знать. Я ему ответил - Ливенгоф, тут-то он и убедился.
   - Блин, Ромка... Откуда ты все знаешь?
   Серый в ответ только плечами пожал.
   - Случайно. Мне когда я сюда приехал папка старую карту купил в Риге, а там все по-немецки. Вот я и запомнил.
   - А зачем? Зачем тебе немецкая карта? И почему ты так здорово на немецком говоришь? Как будто настоящий немец? - продолжал упорствовать Пашка.
   - Как настоящий? - Ромка неожиданно зло хмыкнул. - Ты бы это училке нашей сказал. Мне отлично только по большим праздникам ставили. А так - хоры да удочки.
   - Заливаешь, - убежденно заявил старший мальчишка. Это просто не могло быть правдой: самая отъявленная зубрила в его классе Машка Головашкина на немецком не говорила и в половину Ромкиного. А ведь его-то класс на два года старше.
   - Если бы, - грустно ответил Серый. - Понимаешь, я, когда маленький был, немецкий не учил, а просто на нем разговаривал. У папки друг был Альфред Крекер. Он немец настоящий, только наш, советский. С Херсонщины родом. А у него сын, Рудольф, я его Рудиком звал. Мы с ним всегда вместе были. Ну, я от него немецкого и набрался. А в школе же все по науке. Надо все как правильно, а я не могу, как правильно. Могу только как умею.
   - А где они сейчас? Рудик и его отец?
   Ромка вздохнул.
   - Дядю Альфреда на белофины убили. Снайпер, гад. А Рудика мама после этого увезла на Украину. Мы письма друг другу пишем. Только они идут долго...
   - Понятно. Ты по этому Рудольфом назвался?
   - Ага.
   - А почему Грауэр?
   Серый выразительно постучал себя по лбу. Пашка раздраженно втянул в себя воздух, хотел ругнуться, но в тот же миг все понял и виновато моргнул. Ведь "грау" по-немецки означает "серый".
   - Знаешь что, Ромка. Вот к первому сентября фашистов разобьют, возьмет Красная Армия Берлин, и тогда...
   - И что тогда? - очень заинтересованно поинтересовался малыш.
   - А тогда я приду в твою школу. И расскажу про то, как ты этого диверсанта облапошил. И тогда поставят тебе пятерку. Самую большую пятерку, какую только можно, - пообещал Пашка.
   - Точно. Не забудь еще сказать, что он меня похвалил, - задорно задрал нос Ромка.
   - За что?
   - За хорошее произношение. А я ему сказал, что у меня очень строгий дед, который если что, сразу наказывает.
   - Не, ну ты точно артист. А что ты ему про меня наплел? Чего они ржали так?
   Серый помрачнел.
   - Я сказал, что ты сын нашего батрака с хутора, глухонемой латыш. А ржали... Фашисты они и сволочи, вот и ржали.
   - Да ладно, не переживай, - подбодрил друга Пашка. - Отольется им ещё этот хохот. Ещё поплачут... Ну что, ты как, отошел? Дальше поедем?
  
   Но "дальше" получилось не очень долгое. Пашка неожиданно почувствовал, что к ногам как будто привязали по огромной гире. Он даже посмотрел вниз - чего это ещё?
   На ногах, конечно, ничего не было. И мальчишка понял, что он дико, непередаваемо, чудовищно устал. Настолько, что даже не стыдно было признаться в этом младшему.
   - Серый, - сказал он, тормозя. - Я больше ехать не могу.
   - Ты чего, что случилось? - забеспокоился младший, но, видимо, всё понял, потому что соскочил с багажника и сказал как ни в чём не бывало: - Ну и всё равно вечер скоро и всё равно мы бы сегодня никуда не приехали... Только, - Ромка огляделся растерянно. - Только что делать-то? Ночевать где?
   Пашка через силу улыбнулся. Он уже давно заметил, что Серый при всей его сумасшедшей энергии был - даже странно! - человеком совершенно городским. И, конечно, вид вокруг - перелески, ленточка какой-то речушки, большой лес за ней, безлюдье - Ромку не вдохновлял.
   - Ничего, заночуем, - Пашка вёл велосипед рядом. - Пошли вон туда, видишь? Там рощица и река.
   Ромка послушно и без слов затрусил рядом через луг, временами помогая вести велосипед. Пашку мотало. Он сам, если честно, не был уверен, что в рощице найдётся нужное место для лагеря. И не был уверен, что сможет этот лагерь разбить не то что по правилам - хоть как-то.
   - Ноги как? - коротко спросил он.
   - Нормально, - так же коротко ответил Ромка.
   Это были единственные слова, которыми мальчишки обменялись за те десять минут, пока шли от дороги.
   Небольшая дубрава от реки была отделена как будто нарочно посаженных по линейке кустов орешника. Пашка бросил велосипед в траву, уронил рюкзак и, уже ни о чём не думая, повалился рядом. Попытался заставить себя встать - и не смог...
   ...Мальчишки проснулись через час с лишним, когда уже начался долгий прибалтийский летний вечер, тягучий и тихий. Их не разбудили ни комары, ни то, что спать, конечно, было жёстко. Но оба зашевелились от гула машин - где-то совсем недалеко.
   Первым сел Ромка. Изо всех сил потёр кулаками глаза, похлопал ими и затормошил Пашку:
   - Паш, Паш, Па-а-а-аш! Машины!
   - У, м, н, да, - выдал Пашка набор звуков и тяжело перевалился на спину. Ошалело посмотрел на Ромку и быстро сел. - Какие машины? А!
   Он завертел головой, сам вспомнив, что слышал сквозь сон гул моторов. Но, как мальчишки ни прислушивались - даже раскрыв рты для лучшей слышимости, а Ромка уже и ладони приложил к ушам - больше никаких машин не услышали. Пашка вздохнул:
   - Наверное, дорогой прошли, мы бы всё равно не успели. Да и... наши ли это?
   - Конечно наши! - оскорбился Ромка. Вера мальчишки в Красную Армию оставалась неколебимой и твёрдой. Пашка же не знал, что сказать. Да ничего и не понадобилось говорить, потому что Ромка вдруг спросил как-то робко: - А... ночевать как же?
   Пашка промолчал, и они затихли, сидя в траве.
   Над рекой ещё было совсем светло. Но солнце уже село, и в дубраве скопилась для броска ночь. Через луг, которым они шли от дороги, плыли белёсые волны тумана - казалось, можно услышать шорох, с которым туман пробирается сквозь траву. Дороги не было видно. В небе загорелись первые звёзды - холодные и любопытные, как глаза неведомых равнодушных существ. Комары тонко позванивали над кустами - как будто пела тишина.
   От неожиданно нахлынувшего чувства одиночества у Пашки заломило в груди. Ему захотелось опять лечь, свернуться калачиком и как можно скорее уснуть - и спать, пока их не найдут взрослые. Пусть даже не отец. Наступающей ночи было слишком много на двух мальчишек с велосипедом. Наступающие фашист были слишком реальны. И не было у Пашки Ромкиной веры...
   Но был сам Ромка, который осторожно дышал рядом.
   Пашка встряхнулся. Толкнул плечом плечо друга и сказал бодро:
   - Ну, чего ты? Еды у нас полно. Сейчас оборудуем всё по первому разряду. Смотри. Сейчас оборудуем всё по первому разряду. Смотри. Надо собрать побольше хворосту... - он осекся и решительно сказал, глядя в темноту дубравы: - Это я сделаю. А ты - смотри, - Пашка достал финку, поднялся, подвёл Ромку к орешнику. - Нарежь вот таких прутов. Не тоньше и не короче. Давай, работай, Серый!
   Он сунул финку в руку младшему и решительно зашагал за деревья.
   Собирать хворост было страшновато. Правда, Ромка вёл себя очень шумно - что-то приговаривал, даже напевал - то ли и ему было страшно, то ли развоевался с орешником. Но Пашка всё равно очень торопился. И, когда шёл на берег с огромной охапкой сушняка - отчётливо ощущал взгляды в спину.
   - Ничего такого не бывает, - прошептал он твёрдо. - Не бывает ничего такого.
   От желания оглянуться зачесались пятки. Но Пашка стиснул зубы и даже не ускорил шаг.
   Ромка нарубил целую кучу лозин и даже расчистил по своей инициативе место для костра.
   - Молодец, - похвалил Пашка, ощущая огромное облегчение от того, что Ромка снова рядом. - Давай, разжигай, как можешь. А я жилищем займусь.
   - Чего это как могу, я хорошо могу, нас учили, - надулся Ромка и полез в вещмешок за спичками.
   Пашка торопился. Темнело всё больше и больше. Но теперь он знал точно, что делать и в торопливости не было суеты. Соорудив из глубоко воткнутых в землю и сплетённых верхушками лозин каркас небольшого шалаша, мальчишка переплёл его вдоль оставшимися лозинами и, обвешав зелёными ветками, завалил тут же надранной травой. Внутрь набил папоротника, за которым опять пришлось ходить на опушку. Конечно, в таком шалаше будет полно насекомых и окажется сыровато. Но зато не будет холодно и пройдёт мимо утренняя роса. Да и комарам не такое раздолье.
   Когда Пашка закончил работу, костёр уже горел, и Ромка, сидя рядом на корточках, заворожено наблюдал за другом - в широко распахнутых глазах горело пламя, и волосы как будто были усыпаны золотистыми искорками.
   - Ты чего, Серый? - улыбнулся Пашка. Ромка встрепенулся и сказал протяжно:
   - Здо-ро-во-о-о-о... Раз - и дом из ничего, - он вздохнул. - Я так не умею...
   - Зато ты из честного слова можешь электрогенератор, - утешил Пашка Ромку, присаживаясь рядом и разуваясь. Ромка явно воспрянул духом, но тут же опять вздохнул:
   - Да, вот кому он тут нужен... генератор твой. А ты - раз и костёр, два и шалаш...
   - Я и тебя научу, - пообещал Пашка. - Я обещал тебя верхом ездить научить? Обещал. Приедешь к нам в Ленинград - и научу. Всему-всему.
   - Теперь только на следующее лето, - вздохнул Ромка. - Когда фашистов уже разобьём... А может, ещё и этим летом получится? - встрепенулся он.
   - Может, и получится, - Пашка подбросил в огонь веток и сказал: - Не могу, искупаюсь пойду. На мне пыли как на тракторе.
   - Я тоже! - тут же вскочил Ромка.
   Вода в реке оказалась тёплой, дно -песчаным и пологим. Орать и брызгаться в ночной речке совсем не хотелось, мальчишки поплавали, потом немного постирали вещи (Пашка усмехнулся, подумав, что сказала бы о такой стирке Зойка - её бы перекосило, как от уксуса!). Когда вылезли из воды - комары набросились толпами, а воздух показался холодным, и ребята скорей вернулись к костру. Развесили на наклонных палках постиранное и поскорей сели ближе к огню, накрывшись Пашкиной рубашкой и курточкой Ромки. Пашка пододвинул рюкзак, достал первое, что попалось под руку - масло, сухари, сахар.
   - Чай вскипятить негде, - вздохнул он. - Ромка, ты не спи, поесть надо.
   - Угу... - выдохнул тот и разлепил глаза. - Я не сплю, я выспался. А консервы где?
   - Консервы тут, - - Пашка пробил финкой две дырочки в банке сгущенного молока, небрежно раскроил острым лезвием банку консервированной колбасы, банку кильки в томате, банку говядины... Мальчишки только теперь вдруг поняли, что голодны - и с Ромки не в шутку слетела сонливость. Еды было много. Ребята принялись запихивать в себя всё подряд - с хрустом дробили зубами сухари и сахар, запивали сгущёнкой, по очереди вытягивая её из треугольного отверстия, тут же подцепляли веточками куски говядины и тушки килек...Пашка запоздало подумал, что чемоданчик с вещами, конечно, пропал. А ведь там был котелок... Хорошо ещё, финка всегда с собой.
   - А вот если чай сухой с сахаром пожевать и из реки попить, может, получится как настоящий чай? - вдруг выдал Ромка то ли в шутку, то ли всерьёз и языком подцепил, приподняв над головой банку, последнюю струйку сгущёнки.
   - Дай-ка сюда, - приказал Пашка, забирая банку...
   ...Ромке повезло больше. Чай из Пашкиной "кружки" - как он не полоскал и не кипятил её - всё равно отдавал колбасой. Ромка правда стал требовать "во имя справедливости" открыть ещё сгущёнку, чтобы у Пашки тоже была "хорошая" кружка - но Пашка раскусил желание Серого сожрать ещё банку сгущёнки. Пусть и во имя справедливости напополам. И отказался от такого удобства.
   Впрочем, Ромка не настаивал. Глаза у него сделались немного пьяные, да и сам Пашка чувствовал, как вместе с сытостью снова вернулась еле-еле заспанная усталость. Проверив ветки с одеждой - чтобы не попадали в костёр, а потом - на угли, мальчишки заползли в шалаш. Пашка завесил вход запасёнными ветками и зарылся в папоротник рядом с Ромкой.
   Стало темно, тепло и почти тихо. (Так есть там звуки войны или нет?!) Только скрипел неподалёку коростель, еле слышно журчала где-то на перекатике вода, да в дубраве незло перешёптывались деревья. Ещё - сопел Ромка. Пашка уже находился на той тоненькой приятной грани, с которой человек падает в сон без оглядки, когда Серый вдруг завозился и спросил:
   - Паш.
   - М, - отозвался Пашка.
   - А как ты думаешь, где теперь Илья и... и Зойка тоже?
   - Я не знаю, Серый, - Пашка чуть повернулся. - Спи. Не бойся.
   - Я не боюсь ничего, - возразил Ромка. И снова спросил: - Паш... а может, наши уже погнали фашистов? А?
   - Завтра всё узнаем, - Пашка придвинулся ближе. Он проснулся и ощущал, что Ромке всё-таки не по себе. - Может, и погнали... Может, завтра проснёмся - а по дороге наши идут. На запад.
   - Хорошо бы, - голос Ромки стал весёлым. - А папа уже в Польше где-нибудь... и твой тоже... Наступают вовсю!
   Очевидно, эти фантазии оттеснили ночные страхи, в которых Ромка не желал признаваться. Потому что уже через полминуты он дышал совершенно сонно. А Пашка, прободрствоваший на минуту дольше, подумал: а вдруг?..
   ...Ему снилась дорога, по которой шли войска. Потоком шли на запад, и было ясно, что это - победа, как и должно было быть... и сейчас найдётся отец.
   Однако где-то - как матрёшка в матрёшке - в этом правильном и радостном сне - таился ещё один, страшный и невозможный. В этом сне повзрослевший Пашка знал, что война идёт уже четвёртый год.
   Но это был неправильный сон. И в конце концов его стёрла музыка марша про первого маршала - а потом и она растаяла, ушла - Пашка провалился в настоящий сон, в сон без сновидений...
   ...Поднявшийся в третьем часу туман полностью укутал берега и потопил шалаш, пригасил угли костра.
  
   Ромка утром проснулся первым и очень долго не мог сообразить, где он. Сперва даже испугался и было дёрнулся вскочить, но потом сообразил: шалаш, ночь, Пашка.
   Пашка спал рядом. Папоротник под мальчишками примялся, лежать стало жёстко, но он не просыпался, и Ромка осторожно, чтобы не разбудить, выполз наружу.
   Как там оказалось ХОЛОДНО!!! Мальчишку сразу пробрал колотун. Кругом не было ничего, кроме тумана, и никаких звуков не оказалось. Ромка, весь дрожа и моментально покрывшись гусиной кожей, кое-как нашёл костёр и обнаружил, что тот давно погас, а всё, развешенное для просушки, намокло ещё больше.
   - Ой-ой-ой, - озабоченно сказал мальчишка. Покопался палочкой в пепле и к своему удивлению обнаружил под бело-чёрной волглой коркой алые угли. - Ага, - издал ещё одно - на этот раз довольное - междометие мальчишка и стал потихоньку, как учил Пашка, приводить костёр в чувство - сначала тоненькими веточками, потом потолще... Вскоре костёр горел по-настоящему, и Ромка засмеялся, глядя, как туман вдруг - словно живой - отполз в стороны, образовав чёткий круг. - Не нравится? - уточнил мальчишка и пошёл умываться.
   Над рекой туман был ещё гуще. По дороге Ромка чуть не перепугался велосипеда - поставленный на педаль, тот вдруг выступил из белёсого молока с угрожающе-рогатым видом. Мальчишка вздрогнул, отпрянул назад и даже чуть присел, но поняв в чем дело тут же улыбнулся, дурашливо погрозил несчастной машине кулаком и шепнул:
   - Зараза.
   Вода в реке оказалась такой же тёплой, каким холодным был воздух. Ромка присел на корточки, поплескал в лицо и даже решил было искупаться, но от шалаша послышался испуганный голос Пашки:
   - Серый, ты где?!
   - Тут! - отозвался Ромка, поднимаясь на ноги. Пашка появился из тумана слегка запыхавшийся, как будто долго бежал, и взлохмаченный со сна.
   - А я думаю - куда ты делся, - Пашка улыбался, но был явно взволнован. - Вода тёплая?
   - Угу, - Ромка в доказательство поболтал в воде ладонью. Пашка, присев рядом, долго умывался, потом вздохнул и сказал:
   - Пошли завтракать, да и поедем. Должны же мы до этого Гавгавпилса наконец добраться...
   - Даугавпилса, - не преминул поправить Ромка. И вкрадчиво попросил: - Только сначала хотя бы окунемся?
   Ну как тут было возражать? Да Пашка и не собирался. Вчерашнее купание было не в счёт, конечно. Ночью, поспешное и вообще излишне деловитое.
   - Только недолго, потому что надо спешить, - суровым голосом начальника важной экспедиции приказал Пашка. Ромка, который на протяжении этого короткого наставления успел кивнуть раз двадцать, бухнулся в воду одновременно с мягким знаком.
   Собственно, Пашка не собирался стоять столбом и, не долго думая, прыгнул на шею Ромке, который как раз вынырнул, увидел летящего на него сверху старшего мальчишку и с полунатуральным испуганным воплем нырнул снова, чтобы появиться подальше от берега. Догнать Ромку у Пашки никак не получалось, и в конце концов Пашка почти по-настоящему разозлился и стал обещать хохочущему Серому такие кары (а тот делал вид, что ужасно боится...), что в конце концов не выдержал сам и расхохотался, отчего прошла даже эта небольшая злость.
   - Ну хватит, Серый, хватит, - наконец запросил смеющийся Пашка пощады, - а то мы никуда не уедем так. Мы же на войне, в конце концов!
   Ромка моментально "проникся", надо сказать. Даже подтянулся и, первым выбравшись на берег, стал ещё нагло поторапливать Пашку, намекая, что хочет есть и пора ехать. Кстати, снаружи - не в реке - оказалось ещё холодней, чем раньше и вообще Пашка подумал, что барахло вполне могло попадать в костёр.
   Не попадало - и уже хорошо. Ещё лучше было то, что Ромка, сопя и одновременно согреваясь с тыла, успел замучить банку сгущёнки до такой степени, что её оставалось только открыть...
   ...К тому времени, когда мальчишки двинулись в путь, от тумана не осталось и следа, а солнце уже жарило вовсю, хотя было всего часов семь, не больше. Ромка опять взгромоздился на багажник и был в своём обычном настроение - развивал планы разгрома Гитлера в кратчайшие сроки с целью в конце лета успеть в Ленинград в гости к Шевьёвым. Пашка больше отмалчивался - не столько потому, что не верилось, сколько из-за того, что вертеть педали было всё-таки трудненько.
   Местность сейчас выглядела ещё более вымершей, чем вчера. Вообще никого. Ромка через некоторое время расхрабрился настолько, что принялся петь. Не очень громко, но все равно его звонкий голос разносился вокруг дороги. Пашка сначала хотел его одернуть, но передумал: под песню ехать было легче. Тем более, что репертуар у "заслуженного артиста без публики" был самый что ни на есть бодрый.
   После того, как проскочили очередной мостик через очередной маленький приток Даугавы, Ромка затянул песню из кинофильма "Истребители":

В далекий край товарищ улетает,

Родные ветры вслед за ним летят.

Любимый город в синей дымке тает -

Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.

   И тут Пашка увидел: справа над горизонтом торчали - именно торчали неподвижно - два длиннющих дымных хвоста. Почему-то они немного пугали. Как щупальца какого-то чудовища из сказки...
   А Серый продолжал:

Пройдет товарищ все бои и войны,

Не зная сна, не зная тишины.

Любимый город может спать спокойно,

И видеть сны, и зеленеть среди весны.

   Дальше должен был идти последний куплет про возвращение товарища с войны и встречу с любимым городом. Но - не пошел. Ромка вместо песни почему-то начал вздыхать, вихляться на багажнике. Пашка не без ехидства предположил:
   - Тебе что, в кустики надо?
   - Не-а, - отозвался Серый. - Что там горит-то, не пойму. Даугавпилс как раз там.
   Пашка не успел ответить. Он остановился и затормозил ногой; Ромка соскочил с багажника.
   Дорога впереди - она изгибалась вокруг рощицы и одновременно взбиралась на холм, по склону которого эта рощица росла - оказалась перепахана вдоль и поперёк, как колхозное поле, по которому прошли трактора. Точно, что ли, трактора - в размолотой земле печатались следы гусениц, отчётливые и многочисленные, в воздухе висел острый запах - железо, гарь, что-то химическое. В рощице многие деревья были поломаны.
   И вообще Пашке вдруг показалось, что всё вокруг пронизано какими-то тонкими струнами, на которых висят колокольчики - только двинься с места, и тишина лопнет.
   - Что тут было-то? - пробормотал Пашка.
   - Танки прошли, - прошептал Ромка. - Паш, не наши танки.
   - Почему не наши? - Пашка тоже шептал, сам не зная, почему. Ромка поморщился:
   - Пахнет... От наших бензином пахнет. А это что-то такое. Не знаю. Спирт, что ли...
   - А чьи, немецкие танки, что ли? - зло спросил Пашка. - Немецкие, что ли, да?!
   - Я же и не говорю ничего, - даже немного испуганно ответил Ромка. - Давай дальше едем, уже недалеко. Паш, поехали.
   - Как я на холм поеду? - огрызнулся Пашка. - Пошли давай.
   И повёл рядом подскакивающий на изрытой дороге велосипед. Ромка молча затрусил сбоку.
   - Ноги у тебя как? - вспомнил Пашка. Ромка вздохнул:
   - Да нормально.
   - Да ты не Серов, а просто настоящий Смушкевич, - шутка пришла в голову сама собой и, как показалось мальчишке, как раз ко времени. Ромке наверняка должно было польстить сравнение с легендарным "генералом Дугласом", сбившем в Испании кучу фашистских лётчиков. После возвращения на Родину он попал в авиакатастрофу, чудом остался жив, повредил обе ноги, но сумел вернуться в военную авиацию.
   Серый и правда довольно засопел, но скромно ответил:
   - Не, я - Серов, мне чужого не надо.
   - Подержи, - Пашка отдал Ромке руль. - Стой тут. Я посмотрю осторожно.
   Он перебежал с дороги к деревьям и дальше взбирался на холм под их прикрытием. Почти без удивления обнаружил через десяток шагов, что Ромка идёт следом - и промолчал, только забрав у него велосипед. Торчать на дороге, не зная, что за холмом, было, конечно, невыносимо. Пашка про это и не подумал.
   - Смотри, Паш! - ахнул Ромка, останавливаясь...
   ...То, что танк - не наш, было видно сразу. Он был серого цвета и какой-то угловатый, весь из выпирающих плоскостей. Пушка - необычная, с массивным набалдашником на конце - была опущена к земле. Жёлтый в белой окантовке большой крест на башне мальчишки заметили не сразу. Как не сразу заметили и то, что сзади у танка, как хвост, торчит обрывок толстого троса, а сам танк совершенно безжизнен. Первую минуту они просто стояли, таращась на завалившуюся боком в какую-то яму между двух сосёнок машину - и были не в силах ничего даже просто подумать.
   Но потом Ромка тоненько и торжествующе сказал:
   - Пашка, он же подбитый! Смотри!
   Пашка никогда так близко не видел несоветской машины (он даже на тот французский "рено" в гарнизоне толком не смотрел) и находился в обалдении. Но после слов Ромки увидел, что ниже креста башня как будто пальцем проткнута - совершенно ровное круглое отверстие чернело там, в него мог бы пройти кулак Пашки и казалось смешным, что толстую сталь можно пробить хоть чем-то. Второе такое же отверстие круглилось в корме.
   - Ну вот и готов, - хмыкнул Ромка и, бесстрашно подойдя к танку, отвесил гусенице пинка. - Пошли, Паш, тут где-то наши должны быть. Ты видишь, - он указал на обрывок троса, - они его даже тягали, но не успели.
   Уверенное поведение и слова младшего дружка придали Пашке уверенности. Он перевёл дух и, подняв брошенный велосипед, рывком закончил подъём на холм, куда уже взобрался Ромка и теперь стоял, что-то разглядывая.
   - Ты чего? - поинтересовался Пашка, подходя.
   Ромка повернул к Пашке лицо с глазами, которые стали величиной в половину этого самого лица. Пошевелил губами. И только кивнул вперёд и вниз...
   ...Среди вздыбленных брёвен и вывернутой уродливыми валами земли люди казались частью этой самой земли. Пашка даже не сразу понял, что это люди, а когда понял - не смог их подсчитать. Глаз цеплялся то за перевёрнутую небольшую пушку, то за ещё одну - переломленную, как будто её делали из спичек, то за "максим", возле которого крест-накрест лежали два человека в неожиданно ярко-зелёных касках. Такими же яркими казались просыпавшиеся - как заманчивые игрушки - из разбитого ящика снаряды, штук пять. Третью пушку сложило гармошкой и приплюснуло к дереву, и из-за этой гармошки смотрел на ребят молодой солдат с сосредоточенным лицом. Рядом с расставленным лафетом пушки лежала рука. Совершенно отдельная, в рукаве гимнастёрки и с часами, какого-то белого цвета.
   - Паш, - сказал Ромка не своим голосом, - это что?
   Он дёрнулся было ближе, но Пашка удержал Ромку за плечо.
   - Не ходи, Серый.
   - Я помочь, - заторможено ответил Ромка. Пашка сжал пальцы на его плече:
   - Некому... помогать.
   - Как же так? - Ромка смотрел на Пашку умоляюще. - Они же подбили танк...
   - Думаешь, он тут был один? - хмуро спросил Пашка. Он пытался понять, что произошло. Диверсанты, самолёты... Это всё ясно но ведь ещё вчера они с Ромкой видели на дороге грузовики с красноармейцами! ВЧЕРА!!! Откуда же тут взялись немецкие танки, не приснились же они?!
   Мыслей не было. Ромка рядом громко дышал открытым ртом и по временам судорожно дёргал плечом и сглатывал. Потом сказал вдруг - спокойно:
   - Паш, надо уходить скорей. Они же всё равно тогда вернутся за своим танком.
   - А? - Пашка вздрогнул, отпустил Серого. - Что?
   - Если тут немцы, то они вернутся за танком, - повторил Ромка. - За тем, в роще. Ты же видел, они его тянули, но не смогли. А он даже не горелый. Не бросят же они его.
   - Как вернутся немцы? - Пашка огляделся. - Почему немцы?
   Не дожидаясь ответа, он бросил велосипед и опустился на четвереньки. Теперь уже Ромка с непониманием и даже страхом смотрел на старшего мальчишку:
   - Па-а-а-аш, ты что?..
   - Следы, - Пашка выпрямился, обеими руками потёр лицо. - Серый, танки ушли туда, - и указал рукой на восток. Ромка посмотрел в ту сторону и пискнул:
   - Туда?!
   - Туда, - Пашка отнял руки от лица. - Ты правильно говоришь. Мы в немецком тылу, Серый.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"