Щербинин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Приключения Хоббита Морена

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   ГЛАВА 1
   "Огонь в Ночи"
  
  Многосолнечным и ясным выдалось лето 1146 года в Хоббитоне. Иногда случались дождики, но все небольшие, не затяжные, а как отходили – небо становилось таким светлым, словно вычищенным – и, наверное, трудно было придумать наслаждение большее, чем пройтись под этим небом, по ухоженным дорожкам, да по тропинкам, в окрестных, таким знакомым рощам да лесочкам. С лугов наплывали медовые запахи нагретой земли и цветов; и хоббиты, возвращаясь с прогулок, сидели либо возле широко распахнутых окон, либо выносили столики в сад, где и чаевничали, ведя неспешные, мирные и мерные как и их жизнь беседы.
  Кстати, о хоббитах. Если вы не знаете, кто это – я могу немного о них рассказать. Трудно было найти такого хоббита, который превосходил бы ростом гнома – то есть, чтобы дотянуться до плеча человека, ему пришлось встать на мыски, да еще вытянуть руки. Но, в отличии от суровых и ворчливых, сосредоточенных гномов, хоббиты всегда были гостеприимны, радушны и спокойны, и жизнь их текла так же мирно, как и небесные облачка в солнечный летний денек. Еще в незапамятные времена пришли они откуда-то с верховий Андуина и обжились в холмистой местности названной Хоббитоном. Рыли себе норы, да так их обустраивали, что было загляденье, и уж хотелось сказать, не "нора", а "хоромы". Давным-давно не ведали хоббиты волнений больших, чем – хороший ли будет урожай, много иль мало солнечных дней выпадет в году. Ухаживали за своими садиками, дружили, плодились, и ведать не ведали, и ведать не желали, что происходит в Большом Мире…
  … И Большой Мир не затрагивал хоббитов… Так продолжалось до Иванова дня 1146 года * (* - в "Хоббите" упоминается этот праздник – 24 июня).
  Утром этого дня хоббит Морен пробудился в своей норке, и настроение у него было, не в пример иным дням наисквернейшее, да что там говорить – он проснулся в холодном поту, а этого уж точно прежде никогда не случалось! – причиной тому был только что увиденный сон.
  Морену во всю жизнь не доводилось видеть снега, во сне же он был – снегом было заметено и поле, и лес – снег сыпал с неба, было холодно и страшно, выли голодные волки. Проснувшись Морен еще мог вспомнить, что в том сне был мальчик, но не хоббитчий – человеческий ребенок. Он был как раз одного роста с ним, взрослым, сорокалетним хоббитом и молил его о помощи.
  - …Здесь так холодно, так одиноко… Мы так долго спали, но теперь ОН зовет нас! Многие уже сдались, и меня это тоже гложет… Долго мне не выдержать!.. Мой брат и моя мать – они здесь, но я не в силах до них дозваться… Лунное ожерелье нам поможет…
  Морен дрожал больше не от холода, а от страха, но все же спросил, как он может помочь. Мальчик ничего не успел ответить, потому что тут оглушительно взвыл ветрило, и в сужающейся темной круговерти начали проступать очертания чего-то массивного, костяного, надвигающегося на них. Мальчик вскрикнул, схватил хоббита за руку, и тут только Морен приметил, что плоть мальчика просвечивает, будто он был соткан из тумана.
  - Спасите! – взмолился несчастный ребенок, и тут когтистая тварь бросилась на них.
  Вот в это мгновенье и проснулся Морен. Он тяжело дышал, вытирал выступившую на лбу испарину, и все не мог опомниться, не мог понять, где он. Но вот впорхнула в распахнутое окошко птичья трель, свежий утренний ветерок прошелся по спальне, и пугающее виденье померкло.
  - Привидится ж такое… - пробормотал Морен, подымаясь, а спустя некоторое время добавил. - …Ах ну да – сегодня же Иванов день, на ночь всякая нежить силу получит… Вот уж точно – как стемнеет ни шага из своей норы не сделаю.
  Эти слова он проговорил уже твердым голосом, и совершенно успокоился. Да – Морен был уверен, что дальше жизнь его пойдет столь же размеренно, как шла до этого, однако, знай он, где в самом деле окажется в грядущую ночь, так бросился бы обратно в кровать, да и накрылся бы подушкой – в общем, повел бы себя так, как ведут себя дети перед лицом всяких ужасов (здесь надо заметить, что хоббиты и были, по большей части, эдакими большими детьми).
  Итак Морен проснулся, умылся, крепко (как и полагается добропорядочному хоббиту) позавтракал, после чего, насвистывая одну из многих знакомых ему песенок, отправился на прогулку по лесочку – благо, что далеко идти не приходилось – лесочек начинался сразу же за околицей, и изумрудился, и сиял на версту, где переходил в поля, за которыми виделась, далекая темная Древлепуща, но Морен на поле не выходил – ему хватало этой лесной мили – и здесь он любовался знакомой природой, размышлял…
  Он вернулся к полудню, и вот уже сидел в своем саду под приютившимся под кроною большой, пышной яблони столиком, и стояла перед ним всякая выпечка - кексы, яблочные пирожки, пирожки вишневые и медовые – густейший чай вился неспешным ароматным дымком, но прежде хоббита ждал грибной суп, уже приправленный сметаной, и украшенный резной деревянной ложкой, которую, кстати, как и многие иные предметы в его норе, изготовил сам Морен.
  Да – обед был аппетитный, и хоббит собирался покушать спокойно, что говорится "с толком", однако ж, как вскоре выяснилось, мечтам этим не суждено было сбыться.
  Только он уселся, только поднес ложку с супом к губам, как снизу, с огибающей холм дорожки раздался громкий окрик - хорошо бы окрик был знакомый – тогда бы ничего – ведь к Морену довольно часто заходили друзья, и они чаевничали или пили пиво, разговаривали или в безмолвии, неспешно выпуская из своих трубочек колечки серебристого табачного дыма, созерцали звезды. Но голос был совершенно незнакомым! Несколько низкорослых, по человеческим представлением, фигур, уже распахнули калитку, и стремительно приближались к Морену. Но это точно были не хоббиты! Такие коренастые, мускулами налитые, да и грязные, вооруженные топорами, с густейшими, длиннющими бородами – конечно же это были гномы!
  Но как перепугался Морен! Он то совсем не ведал, что ожидать от эдаких не званных, неожиданных гостей, и по правде говоря, первой его мыслью было, что это грабители. Он отскочил назад, вжался спиною в яблоневый ствол, и широко вытаращенными глазами глядел на этих "чудищ", которые уже совсем рядом – вытягивают мускулистые ручищи и… хватают со стола кекс. Кекс был поглощен, за ним же последовало несколько яблоневых пирожков – настала очередь грибного супа. Морен, уже смирился с тем, что пообедать ему не удастся, в ужасе следил как стремительно пустеет тарелка – он полагал, что, как только на столе ничего не останется – настанет и его очередь. Не малых трудов стоило нашему хоббиту выдавить из себя:
  - Я бы вам из норки еще чего покушать принес, а?
  Конечно, ничего он нести не собирался, но думал дать деру, созывать скорее хоббитов. Однако тут незнакомцы разом обернулись к нему, и приветственно склонили головы:
  - Тили, Вили, Двалин. – представились гости, и кончики их густых бород коснулись земли.
  Тут они распрямились, и вполне дружелюбно улыбнулись. Морен глядел на них неотрывно, и тут заметил, что двое из них – Тили и Вили, похожи тем, что зрачки в их глазах несколько сходились в переносице, это невольно могло вызвать улыбку, даже когда они говорили о вещах серьезных. Что ж касается Двалина то он, даже и уставший и голодный, выражал гордый нрав, и, судя по всему, был гномом знатного рода. И, хотя все трое заметно волновались, Двалин попытался говорить спокойно:
  - Уважаемый, мы просим прощенье за столь неожиданное вторженье, но дело в том, что мы уже третий день без еды…
  - Ох! - жалостливо воскликнул Морен, и совсем позабыл о недавнем своем страхе. - …Три дня ничего не ели! Такое и представить страшно!
  - Но это так. – кивнул Двалин. – Дело в том, что мы заблудились…
  - А к кому вы, позвольте узнать, шли? – полюбопытствовал Морен.
  - Мы искали Тома Бомбадила – именно у него была назначена Встреча. Но мы опоздали… - Двалин сокрушенно опустил голову, и вновь его густая борода коснулась земли. – Встреча была назначена на Иванову ночь, а она уже сегодня наступит. Мы даже и не ведаем, где мы…
  - Я знаю где Том Бомбадил… - вырвалось у Морена.
  Тут Тили и Вили, которые были братьями, аж подпрыгнули от восторга, и бросились дружески пожимать хоббиту руку. Говорили без умолку:
  - Это недалеко отсюда?.. А какая дорога?.. Сколько туда идти? А вы к нему ходили?.. Проведете нас?..
  - Нет. Никогда у него не был. – ответил Морен. – Он же в Древлепуще живет, а про Древлепущу знаете что рассказывают… Да и сам Бомбадил – колдун.
  Двалин, который как не старался не мог скрыть радости, и глаза которого сверкали, поспешил заверить:
  - Что касается Древлепущи, так в нашей компании, там бояться нечего. Ну а что касается Бомбадила - я хоть и виделся с ним единожды, смею заверить: более доброго чародея вы вряд ли сыщете. Ну, разве что Гэндальфа. Кстати, именно с Гэндальфом у нас назначена встреча.
  - Ох, с Гэндальфом! – Морен плюхнулся на изгибистый яблоневый корень. – У нас в Хоббитоне сказывают, что этот Гэндальф – самый опасный колдун на всем свете. Говорят - даже Огонь ему подвластен.
  - Действительно, огонь подвластен Гэндальфу, но он никогда этого не использует во вред. – степенно проговорил Двалин.
  - Да. – подтвердил Тили.
  - Именно так! – воскликнул Вили.
  Денек выдался таким замечательным, так ясно светило солнышко, и так тихо да спокойно было окрест, что Морен тут же с этим согласился – и Древлепуща совсем не страшная, и Бомбадил добряк, ну а уж про Гэндальфа и говорить нечего. В общем, к Морену вернулось добродушное предобеденное настроение, и, так как очень уж он хотел сделать этим голодным, усталым гномам приятное, то предложил:
  - Знаете, а сослужу я вам доброе дело – провожу до Древлепущи, только вот дальше уж сами дорогу ищите – я там ничего не знаю, да и знать не хочу…
  Честно говоря, прежде Морен не только не хаживал в Древлепущу, но даже и близко к ней не подходил – как уже говорилось, темные ее стволы виднелись за ближайшим полем. Морен, конечно, мог просто указать дорогу, а сам остаться в своей норе, во второй раз тихо мирно готовить обед, однако ж, так как никогда он к Древлепуще не хаживал, то считал, что дорога займет совсем немного времени, и вернется он еще задолго за сумерек, успев наговориться с гномами, узнать, что происходит в этом большом, неведомом мире…
  Ох, как же обрадовались гномы предложению Морена! Они столь усердно выражали свою признательность: кланялись, приговаривали благодарственные слова, что, пожалуй, превзошли в этом самих хоббитов, которые, как известно, хорошие манеры да длинные речи ставят очень высоко.
  Когда Морен увидел, какие его гости вежливые, то симпатия к ним еще возросла, и он тут же предложил:
  - Давайте я на дорожку возьму покушать. Знаете ли какая у меня в кладовых отменная еда хранится?..
  И тут, Морен, воодушевившись, потому что ни что так не воодушевляет добропорядочного хоббита как еда, принялся перечислять: была тут и выпечка и всякие фруктовые рулеты, и соки; но, когда он предложил приготовить индейку и приправить ее разными пряностями, Двалин прокашлялся, и, оправляя бороду, проговорил:
  - Хорошенько покушать мы и сами не прочь, а то разве одними кексами да грибным супом наши желудки наполнишь?..
  - Да, да – не заполнишь! – усердно и смешно закивали Тили и Вили, которые, как, верно уже догадался читатель, были братьями.
  - …Однако сейчас дорого каждое мгновенье. – невозмутимо продолжал Двалин. – Ведь мы не знаем, сколько еще проблуждаем в Древлепуще.
  - Ну что ж, - с готовностью подхватил Морен. – Сейчас я только несколько пирожков прихвачу…
  Хоббит опрометью бросился к норе, и спустя недолгое время вернулся – принес большой поднос, на котором стоял графин с яблоневым соком, и аккуратными стопочками были сложены пирожки с яблоками, с капустой, с вишней, и еще со всякими аппетитнейшими начинками, рецепт которых ведают одни хоббиты.
  Иногда Морен выходил с этим подносом, и блаженствовал на какой-нибудь солнечной лесной полянке: наблюдал танец бабочек, выпускал из своей трубки колечки табачного дыма - следил как неспешно они сливаются с небом. Нет, совсем он не представлял, что ждет его в этой дороге – думал, что это будет просто увеселительная прогулка с приятной беседой.
  Негромко напевая какую-то прогулочную песенку, он вместе с гномами спустился к подножию холма, но там, возле калитки остановился, обернулся, поклонился родной норе:
  - Ну, до свиданьица, к вечеру обязательно вернусь…
  Эх, знал бы Морен, когда ему на самом деле доведется вернуться, и какие приключения до этого возвращения пережить! Но ничего этого Морен не знал, и по прежнему был настроен благодушнейшим образом – он шагал по ухоженной лесной тропе, и приговаривал:
  - Пожалуйста, пожалуйста – угощайтесь пирожками домашней выпечки. Сока испробуйте – сам приготовил…
  Гномам не надо было повторять – особенно усердствовали в поедании пирожков Тили и Вили, Двалин же старался сохранить величественный вид.
  Морен все ждал, когда начнется беседа, и наконец не выдержал – спросил:
  - А позвольте узнать, какое у вас до этого Гэндальфа дело?
  В это время они как раз вышли на поле, и кто-то из братьев: толи Тили, толи Вили, зажмурившись, от этого неожиданно распахнувшегося, ошеломляющего для гнома простора, проговорил:
  - Лунное ожерелье…
  - Тише ты! – воскликнул Двалин.
  И тут же из трав взмыл, и растаял в сияющей небесной выси жаворонок.
  - Ну вот, проболтался! – раздосадовано пыхтел Двалин. – Кто знает, кому этот жаворонок понес твои слова… А вдруг, эльфам?..
  Морен не слышал Двалина – он так разволновался, что руки его дрогнули, и остатки яблоневого сока расплескались в травах. Хоббит вспомнил страшное ночное виденье – несчастного мальчика призрака и его последние слова: "Лунное ожерелье нам поможет". И вот он довольно громко воскликнул:
  - Пожалуйста, расскажите про это Лунное Ожерелье!..
  Двалин подскочил к нему, и довольно грубо заткнул своей жесткой, словно каменной ладонью рот хоббиту:
  - Заклинаю – не произноси больше этих слов.
  Морен усердно закивал головой, и только тогда гном выпустил его, и ответил кратко:
  - Одно из наших сокровищ. Оно было похищено, и мы идем за ним в дальние земли. Если ты друг нам – никому не говори про это. Даже эльфам.
  Морен слышал, что главнейшая страсть для гномов – всякие изделия из драгоценных камней и золота. И не чему было бы удивляться, если в разных частях Среднеземья (в пещерных сокровищницах, то бишь), нашлись бы не только Лунные, но и Солнечные и Звездные, и еще невесть какие ожерелья, кольца, амулеты, короны, перстни, скипетры. Слыхивал Морен и то, что гномы очень жадны до своих сокровищ, так что ничего удивительного в словах Двалина не было; и, если бы не сон – эти слова совсем не затронули бы нашего хоббита. Да и даже он, никогда не интересовавшийся тем, что творится в Большом Мире, понимал, что такой волшебник как Гэндальф, едва ли заинтересуется пропажей одного из многих гномьих сокровищ – нет – не так все было просто…
  Теперь ни яркое солнышко, ни мягкая травка не радовали Морена – он все вспоминал призрачного мальчика, снежную вьюгу, да костистую тварь, которая на них набросилась; понимал, что этому мальчику сейчас плохо, и гадал, как же можно ему помочь. Приутих хоббит, молчали и гномы, но шагали споро, не останавливаясь…
  Уже часа три прошагали, а темная полоса Древлепущи, почти не приблизилась. Зато вышли к речному берегу:
  - Уф-ф - это Брендидуин… - выдохнул Морен, и вытер пот. – Даже и глядеть на него страшно. Воды то сколько!..
  Надо сказать, что хоббиты любят воду. Любят, когда она налита в тазике или кружке, чтобы развеять жажду или умыться (ведь они, помимо прочего, очень чистоплотный народец). Но когда воды много, когда это широкий ручей, только любовь перерождается в страх и неприязнь – это, по каким-то неведомым причинам, у них в крови с рожденья. Поэтому ничего удивительного, что при виде широкой реки Брендидуина, разгоряченный дорогой Морен не только не подумал о том, чтобы окунуться, но старался держаться подальше от берега.
  Кстати сказать, он так и шел со своим подносом - самым лучшим подносом в его норе – подарком хоббитки Любелии на его тридцать третий день рождения, и так погрузился в размышления, что совсем его не замечал. Не замечал наш Морен и то, что Солнце уже давно стало клониться к Западу, и, если он намеривался укрыться в своей норке до сумерек, так надо было немедленно поворачивать.
  Минуло девять часов вечера, когда они наконец перешли через Брендидуинский мост, и Древлепуща оказалась совсем рядом – нависала темными, зловещими стволами-великанами – такими раскоряжистыми да грозными, что хоббиту на них и глядеть было страшно.
  И только тут Морен заметил, что яркие краски дня уже начинают блекнуть, и даже пробилась в голубеющем небе первая звезда. Дыхнуло ночной прохладой, вспомнил Морен теплую, уютную норку, и тут же раскланялся:
  - Извините, извините, но мне пора – побегу домой.
  Надо сказать, что если бы он даже из всех сил побежал, и бежал не останавливаясь (а у него на это уже не было сил), то едва ли добрался до дому, раньше первого часа ночи. Но тут Двалин молвил:
  - До Древлепущи ты нас довел, а вот как нам внутрь войти…
  - А что такое… Ах, да – Заплот… И как я мог забыть! – Морен аж по лбу себя хлопнул.
  Заплот представлял собой стену, составленную из древесных стволов, из камней и глины. Возвели его лет за двести до описываемых событий, когда расселявшимся в окрестностях хоббитам надоел вид разгуливающих в ночи деревянных великанов. Между прочим, на возведение Заплота собрались хоббиты из всех Четей, а руководили строительством захожие гномы. Стена получилась прочной, и вытягивалась от Брендидуинского моста миль на сорок к югу, и миль на двадцать к востоку. С тех пор деревья не выходили, а уж хоббиты и подавно старались к ним не приближаться. За сто лет Заплот оброс темным, мрачным мхом, и напоминал создание уже не рукотворное, но самим этим колдовским лесом возведенное.
  - Э-нда, Заплот… - повторял Морен. – Слыхивал я, что возле Кривовражков есть ворота…
  - А далеко ли до этих Кривовражков? – поинтересовался Двалин.
  - Так верст тридцать к югу. Вы все по Брендидуинскому берегу идите – тут не заблудишься.
  - Нет – слишком далеко. – отрезал Двалин. – Я уже говорил – сейчас каждая минута дорога. Вдруг Гэндальф нас не дождется? Без него нам совсем тяжко придется.
  - Рад бы я вам помочь, да, верно, ничего у меня не получится. – совсем невесело произнес хоббит, и повернулся в ту сторону, откуда они пришли.
  Огромный, цвета накаленной меди солнечный диск, уже коснулся горизонта, на его фоне, едва приметные, темнели лесные вершины. Где-то за тем лесом была родная нора, но как же далеко они зашли! Тут Морен вздрогнул от хлынувшего холодящего ветерка. Древлепуща тревожно загудело, что-то там заухало, массивные ветви одного дерева сильно, словно ручищи великана дрогнули.
  - А помочь ты нам можешь. – торжественно изрек Двалин.
  - И как же? – упавшим голосом поинтересовался Морен.
  - Видишь ли: раз обходить Заплот нам некогда, надо через него перебраться. Вперед должен забраться кто-то один гибкий, изворотливый, легкий, кого выдержат нижние, нависающие ветви. Мы, гномы, совсем к этому не подходим, так что – эта просьба к тебе. Сослужи эту службу – закрепи там веревку, ну а уж мы в долгу не останемся – как вернуться мирные деньки наградим тебя и золотом и каменьями…
  Ох, совсем не прельщали Морена ни золота, ни каменья, а прельщала только родная норка, трескучий, мечтанья навевающий огонь в камине, да трубочка хорошего табака. Но так жалко ему было смотреть на этих крошечных на фоне Древлепущи гномов – на этих забавных, со сходящимися у переносицы зрачками Тили и Вили, на этого важного, но добродушного Двалина, что он махнул рукою, и проговорил:
  - Ну ладно – чего уж там – давайте свою веревку. Привяжу, ну а уж потом ни минуты не задержусь… Вот вам мой поднос…
  Хоббит передал подарок Любелии, а Двалин протянул ему тонкую, но очень прочную веревку, затем дал знак Тили и Вили, кто-то из этих братьев согнулся, а второй ловко забрался к нему на плечи. На самый верх без особого труда, с врожденной хоббитской ловкостью взобрался Морен, там собрался, прыгнул и… уцепился за одну из перевешивающихся через Заплот ветвей. Эта ветвь оказалась мокрой и колючей, к тому же дернулась, словно пыталась сбросить хоббита.
  Морен стиснул зубы, и некоторое время, словно маятник в часах, качался из стороны в сторону. Потом он изогнулся, подтянулся, и дальше, расцарапывая в кровь ладони, стал взбираться. Один раз он случайно взглянул вниз, и фигурки гномов показались такими далекими, маленькими, что он вскрикнул и едва-едва не соскользнул – тогда бы точно расшибся…
  Морен уж и не помнил, как добрался до верхней кромки Заплота, но вот вцепился в нее обеими руками, и, тяжело дыша, выдохнул:
  - Вот так Приключение! Пожалуй, еще ни одному хоббиту не доводилось попадать в эдакую передрягу... Расскажи кому – не поверят. Да и не стану рассказывать, а то и за сумасшедшего посчитают…
  - Э-эй! – окликнули его снизу. – Как ты там?!
  - Нормально! – совсем испуганным голосом пропищал Морен. - …Сейчас закреплю веревку, и сброшу вам…
  Однако, не малого труда стоило заставить себя приподняться – думалось Морену, что, как только выпустит он Заплот руками, так эти живые ветви набросятся на него, сбросят с этой страшной, невиданной для хоббита высоты…
  Оглянулся – и тут прямо перед ним оказалось страшнейшее чудище. Глазищи выпучены, пасть черная раскрыта, тянутся чернейшие, кряжистые ручищи. Нет – хоббиту никогда не доводилось видеть чудищ, и он пригромко вскрикнул, и совсем позабыв, где он находиться, дернулся в сторону – полетел вниз, только уже в другую сторону Заплота, в Древлепущу.
  Перед лицом мелькнуло, ударило сцепление ветвей, он попытался ухватиться, но эти ветви снова оттолкнули его – он ударился головой, и тут же нахлынул мрак.
  
   * * *
  
  Что-то холодное коснулось лица Морена - он встрепенулся, открыл глаза, и первое, что увидел – была яркая, пробивающая свой сильный свет меж ветвей звезда. Хоббит стал попытался подняться, оперся руками, и тут почувствовал, что земля покрыта старыми, мокрыми листьями. Как же было темно! Если бы ни эта одинокая, пробивающаяся среди ветвей звезда, он бы вообще ничего не увидел. Кое-как приподнялся. Вот отступил, уткнулся в Заплот, пробормотал:
  - Зря я так перепугался – ведь не было никакого чудища; просто ветви так страшно переплелись, вот и…
  Но договорить Морен не успел: что-то массивное и темное, что было над его головою, пришло в движенье, раздался скрежет…
  - А-А-А!!! – не помня себя, закричал хоббит и бросился бежать.
  Быть может, на его месте правильнее было бы оставаться у стены Заплота, но так хорошо рассуждать, сидя в своих уютных норках, он же был в страшном, неведомом лесу… в общем Морен совсем потерял голову от страха и бежал не разбирая дороги.
  Почти ничего не было видно, он часто спотыкался об корни, налетал на стволы, ноги его запутывались в густых травах, и он падал, катился в овраги, тут же выбирался, продолжал бежать…
  Как ему казалось, уже нескончаемо долго продолжался этот бег, и вот он вылетел на полянку, там остановился – тяжело дыша бормотал:
  - У-уфф, никогда и ни за что не покину больше своей норки… Только бы вернуться, только бы вернуться…
  И тут кусты, которые смутными силуэтами подымались в центре поляны ожили! Их изгибистые ветви словно щупальца потянулись к хоббиту, ну а за ветвями вспыхнули ряды кровавым, пылающим соком налитых глазищ! Целый хор тягучих, ворожащих голосов, словно ветер пронесся:
  - Останься…. сле-ейся с на-ами… на-а-авсегда…
  Морен почувствовал, будто ноги его пустили корни в землю, и он уже не в силах сдвинуться, что сейчас эти ветви оплетут его, и он действительно останется в этом страшном месте "на-а-авсегда…"
  - А-А-А-А!!!
  Хоббит закричал из всех сил, однако крик его без следа канул в непроницаемом мраке. И все же, прежде чем ветви оплели его, Морену отдалось вырваться из оцепененья, и вот, зажав уши, и по прежнему ничего не видя, он бежал, спотыкался, скатывался в овраги, выбирался из них…
  - У-фф! – выдыхал он на бегу. - …Ну, разве может быть лес таким громадным?..
  Привыкший к родному лесочку, где была знакома каждая тропинка, каждый кустик и деревце, Морен даже и представить не мог, что существуют леса куда большие, чем даже Древлепуща…
  Вот земля заскользила под его ногами, и Морен понял, что падает – снизу раздалось глухое урчанье. Морен попытался удержаться - взмахнул руками и… повис на ветви.
  Урчание снизу не прекращалось – Морен глянул, да тут и затрясся словно лист на ветру: метрах в трех под ним медленно продвигалась водная поверхность – он бы и не увидел ее, но из глубин подымалось пульсирующее матовое свеченье, и там шевелились, ждали его длиннющие щупальца - некоторые из них выбивались на поверхность, и нетерпеливо плюхали по ней. Причем волны расходились так медленно, словно и не вода это вовсе, а смола была.
  - Только бы до норки добраться! – дрожащими губами прошептал хоббит, глянул в сторону, и тут еще больше обомлел:
  Оказывается та ветвь в которую он вцепился, была не иначе как языком древесного чудища. Это чудище стояло на берегу, и видна была окруженная призрачным изумрудным сиянием морда. Выпученные глазищи шевелились; пасть же, в которую уходила ветвь-язык постепенно раскрывалась, за нею нависала непроницаемая тьма.
  Морен затрясся пуще прежнего:
  - Норка моя, норка!.. Неужели никогда не удастся увидеть ее?!..
  Ветвь, словно язык хамелеона, дернулась к пасти, но Морен, вовсе не хотел оказаться в роли пойманной мушки, и успел разжать руки – по инерции вылетел на берег, и, пребольно ударяясь боками, стремительно покатился во мрак. Сзади раздался разочарованный, гулкий возглас, ну а хоббит снова уже был на ногах, снова бежал.
  - О-ох… И куда это я забежал?.. Неужели уже Ивлинка? - выдыхал он, придерживаясь за болящий бок.
  Он и не заметил, как вокруг сгустился туман, но вдруг оказался в холодных, наполненных синеватым свечением клубах. Свечение не было равномерным: в некоторых местах оно сгущалось, и там продвигались некие расплывчатые, холодом сияющие контуры.
  - Ну хватит, хватит уже! – хоббит едва не плакал, а коленки его, надо признаться, изрядно тряслись.
  И тут, словно в насмешку над его страхом разом со всех сторон раздался негромкий, но такой жуткий хохот!
  Было так страшно, что Морен едва на ногах держался, но, когда его щеки коснулось что-то жесткое, и зловещий хохот разразился прямо над ухом – он из всех сил вскрикнул (крик его бесследно канул в тумане), и что было сил отдернулся в сторону. Он совсем позабыл, что с той стороны, куда он дернулся протекала Ивлинка. Так бы и канул он в ее тягучих, темных водах, если бы не мост.
  Да – Морену несказанно повезло - именно в этом месте через реку перекидывался мост. Это был добротный, из речного камня сложенный мост. Морен понял, где он находится, когда уже добежал до середины течения.
  Из-за тумана уже в двух шагах почти ничего не было видно. Позади по прежнему слышался зловещий, ледяной хохот, впереди же… там тоже что-то темнело, какое-то движенье чувствовалось. Хоббит вцепился в холодное каменное огражденье и пробормотал:
  - Это что ж мне на восточный берег Ивлинки бежать?.. Ну уж нет – ведь там и до Упокоищ недалеко… А эти Упокоища, ух – наверное на всем свете нет места более страшного…
  Морен постоял некоторое время, а потом медленно опустился на корточки, спиною вжался в каменную поверхность, пробормотал:
  - Никуда больше не побегу. Останусь здесь до утра…
  Не прошло и минуты как с восточного берега Ивлинки стали нарастать шаги. Громкие такие шаги – изумительными казались они в этом мраке, где даже и самый громкий крик бесследно исчезал. Вот туман пришел в движение, заклубился, закружился, стал разрываться.
  Шаги приближались…
  Хоббит вскочил, начал пятиться, не своим голосом прохрипел:
  - Э-эй, кто тут?..
   И уже представлялась ему костистая тварь из ночного виденья. Вот сейчас наброситься! Совсем рядом грянул сильный голос:
  - Ты где?! Не бойся меня – я Том Бомбадил!
  Час от часу не легче! Бомбадил! Может днем гномы и говорили, что этот Бомбадил – славный парень – сейчас Морен вспомнил совсем иное: страшные истории, где этого Бомбадила называли повелителем Древлепущи, могучим и злым колдуном, знавшимся с Нежитью. Лучше уж было встретится с призраками, угодить в древесную пасть, сгинуть в Ивлинке, но только не попадаться этому колдуну!
  Ух, как же часто заколотилось сердце хоббита – едва из груди не выскочило! Он развернулся, и бросился к берегу.
  А Бомбадил его заметил, еще громче окрикнул:
  - Крошка хоббит, тебе нечего бояться! Я как раз тебя ищу!..
  - А-а-а!!! – в ужасе кричал Морен, выбегая обратно на западный берег. – Вовсе я и не хоббит!.. Меня тут вовсе нет!.. А-а-а!!!
  Он так перепугался, что даже не замечал, что те холодные тени, которые прежде насмехались над ним, теперь разлетелись в стороны; зато он отчетливо слышал стремительные, широкие шаги за своей спиною.
  Морену казалось, что никогда прежде не доводилось ему бегать с такой скоростью! Он делал прыжки вперед, увертывался от выступающих из мрака стволов, но шаги его преследователя не только не отставали, но и нарастали с каждым мгновеньем. Так громко билось его сердце, так громко звучали эти шаги.
  - Не бойся, крошка хоббит, я не сделаю тебе никакого зла!..
  Массивная ладонь легла Морену на плечо – он бешено закричал, нырнул вниз, прыгнул вперед, и тут покатился в глубокий, темный овраг, на дне которого угрюмо журчал загадочный ручей.
  Несмотря на то, что при падении хоббит отшиб себе все бока, он снова уже был на ногах, и снова бежал, порою проползал под нависающими сверху кореньями, вздрагивал от каждого шороха…
  Потом овраг закончился, и он снова оказался в темени кромешной, и что-то заскрежетало над его головой:
  - Эх-х… - тихо вздохнул он, и прислонился к стволу.
  Ствол пришел в движенье, что-то начало оплетаться вокруг рук и ног Морена.
  - Да что ж это! – хоббит отдернулся в сторону, и теперь едва не плакал. – Закончится ли когда-нибудь эта ночь?!..
  И снова он бежал. Тяжело было Морену - казалось ему, что никогда уже не увидит он ни света, ни своей норы, но вот случайно поднял голову и увидел яркую, пробивающуюся среди ветвей звезду. Сразу вспомнилось, что эту же звезду любил созерцать, сидя на пороге родной норы, и словно теплая рука коснулась сердца, он остановился, отдышался немного и проговорил:
  - Ах, как бы хорошо было увидеть сейчас окно из которого льется теплый, домашний свет!..
  И стоило только хоббиту вспомнить про свет, как среди деревьев промелькнула маленькая, тоненькая лучинка света. Как же обрадовался тогда хоббит!..
  Деревья не хотели его выпускать, корнями подставляли подножки, тяжелые ветви били по щекам и голове… Но вот последние из этих мрачных исполинов остались позади, и сразу все прояснилось – открылась ночь, такая многозвездная, наполненная таким дивным, прохладным дыханьем, что, словно бы кто дверь перед хоббитом распахнул; и за дверью этой – выход из темницы. Под россыпями звезд, да под Млечным путем, на высоком холме стоял большой дом, к которому вела, выложенная каменными ступенями дорожка, окна дома были распахнуты и лился из них сильный, приветливый свет. Хоббит сделал несколько неуверенных шагов, и тут услышал пение – негромкое, но такое мелодичное, что и про усталость позабыл хоббит; отметил про себя, что, ради того, чтобы услышать такой голос, стоило пережить все страхи. Он боялся, что его услышат и песня оборвется, потому дальше пробирался так бесшумно, как могут пробираться в случае необходимости только хоббиты, эльфы, да еще разве что какие-нибудь полевые мыши.
  Вот Морен оказался под самыми окнами, замер под вытекающей в ночь колонной пышного, гостеприимного света; некоторое время он не решался заглянуть, потом все-таки любопытство победило страх, и он заглянул, сначала краешком глаза, потом целым глазом…
  Никогда ему не доводилось видеть такой большой залы! Сквозь нее протягивался дубовый стол, на котором в светильниках горели, переливались живые огни – это было настоящее царствие света, и в этом свету сидели высокие, статные эльфы, облаченные в светлых тонов одеяния. Но и по зале, и по вдохновенным эльфийским ликам только скользнул взгляд хоббита – сразу же все его внимание привлекла высокая и статная, облаченная в зеленых тонов длинное платье дева, которая стояла во главе стола и пела…
  Потом уж хоббит уж и вспомнить не мог, столько продолжалось это пение, но вот на плечо ему легла уже знакомая широкая, сильная ладонь.
  - Бомбадил!!! – в ужасе закричал Морен, попытался вывернуться, но хватка оказалась железной – хоббита подняли в воздух, и густой, глубокий голос проговорил:
  - Ну наконец-то…
  В первое мгновенье, увидев какое-то мохнатое, широкое лицо, Морен издал еще более отчаянный крик, но голос оказался столь добродушным, а взгляд глаз таким приветливым, что хоббит успокоился.
  Затем Морен был поставлен на землю, а Бомбадил отступил на шаг, и раскланялся:
  - Том Бомбадил, к вашим услугам. И… прошу в дом…
  При этом он снял с головы широкополую, увенчанную длинным пером шляпу, и элегантно взмахнул ею в воздухе…
  Но надо ли говорить, что, когда Морен вскрикнул, дивное пение оборвалось, и вот теперь тот же светлый, певучий голос, нежно молвил прямо над его плечом:
  - Добро пожаловать, дорогой Морен..
  Морен обернулся и обнаружил, что из окошка, помимо двух эльфов, выглядывает светлый и добрый девичий лик – такой прекрасный, что он очень смутился. Она же приветливо улыбалась и говорила
  - Я Златеница – супруга Тома. – Что же ты на дворе стоял? Ночь темна, а в доме – светло и уютно. Приходи, дорогой гость…
  
  
  
  
  ГЛАВА 2
  "Лунное Ожерелье и Призрачное Воинство"
  
  Морен перешагнул порог, и сразу ступил в царствие света – все ужасы Древлепущи остались за порогом. Навстречу шагнула Златеница, подхватила его под руку, молвила, словно пропела:
  - Пойдем, я укажу, где можно присесть…
  Она провела его во главу стола, а там хлопнула в ладоши. В стене распахнулась потайная дверца, и из нее выбежали две лисицы – они бежали на задних лапах, в передних же несли высокое кресло, которое как раз подошло для Морена.
  Только хоббит уселся, как перед ним уже оказался поднос, уставленный отменными кушаньями, а также – большой кубок вина.
  - Угощайся, гость дорогой, - пропела Златеница.
  Хоббит что-то смущенно пробормотал, и тут почувствовал, как же он голоден. Ведь с самого утра ничего не ел! Как набросился на эти кушанья, так, не отрываясь и ел – аж за щеками трещало! И только когда осушил кубок, и почувствовал благодушие и разморенное состояние – только тогда оглянулся, да тут и вскрикнул радостно:
  - Тили! Вили! Двалин!
  И действительно: три гнома сидели напротив него – сидели насупившись, а расставленная перед ними еда и выпивка была почти не тронута. До того как к ним обратился хоббит, они сосредоточенно вполголоса о чем-то спорили, теперь же отметили хоббита кивками голов.
  - Ну, как же вы дорогу нашли? – очень волнуясь, спросил Морен.
  - Как-нибудь потом расскажем. – буркнул Двалин.
  - Мне Гэндальф указал, где их встречать, - словно бы извиняясь за неучтивость своих гостей, поведал Бомбадил. – Он же мне сообщил и про тебя, крошка хоббит. Ох, знал бы ты, как я взволновался! Оказаться в Иванову ночь в Древлепуще – это не то что для хоббита, даже и для эльфийского воителя испытание. Ты так бросился от меня бежать, а потом покатился в овраг, который недаром называют Бездонным… Ну да все хорошо, что хорошо кончается…
  - Гэндальф… - повторил Морен. – Он ведь самый могучий чародей, и на всем белом свете нет ничего, что было бы ему неведомо…
  И тут новый: печальный, задумчивый, но вместе с тем и сильный голос:
  - Если бы так… Если бы так…
  Морен обернулся и увидел, что возле камина стоял высокий, облаченный в серый плащ старец. Пламень переливался в его седых волосах и где-то в глубинах загадочных очей. Старец курил – из его трубки неспешно выплывали клубы дыма, и собирались над его головою в массивную, отрогами вздымающуюся гору. Морен засмотрелся и на старца. и на эту чудо-гору, вот выдохнул изумленно и чуть испуганно:
  - Гэндальф…
  И тогда старец, и, едва заметно кивнув головой, ответил:
  - Да – это действительно я. Среди вас, хоббитов, много поверий – называете меня самым могучим чародеем, но это отнюдь не так. Найдутся и такие, которые без особого труда одолеют меня. Но дар предчувствия мне дан, и именно поэтому я собрал всех вас здесь сегодня…
  - И рассказал нашу тайну эльфам! – досадливо и пылко воскликнул Двалин.
  - Попрошу тише, гном. – так отвечал один из присутствующих эльфов – судя по богатству нарядов, самый важный.
  Двалин сверкнул на него глазами, сжал кулаки и прохрипел какое-то ругательство на гномьем.
  Случись это в другом месте, произошла бы потасовка, и, к прискорбию, быть может и кровь пролилась. К прискорбию, потому что и Двалин и эльф, которого звали Фэолом, были в сущности существами честными и отважными, и у каждого на счету было не мало добрых дел, только вот давняя вражда меж эльфами и гномами не давала им увидеть друг в друге друзей. Но к Феолу подошла Златеница, и ей ничего не надо было говорить – эльф попросил прощенья, и уселся на место, к Двалину же подошел Гэндальф, и спокойно произнес:
  - Про Лунное Ожерелье я рассказал не просто так. Ты думал добыть его своими малыми силами. Нет – на этой дороге понадобиться помощь и эльфов. Ведь не даром говорят, что беда объединяет.
  - Беда! – фыркнул Двалин. – Лунное Ожерелье было украдено из нашей сокровищницы. Кто-то усыпил стражей, кто-то сумел незаметно выйти из главных ворот. Доверять эльфам? Вообще-то именно на них было главное подозрение – ведь кто мог так незаметно выкрасть? Не орки же, не тролли – они бы такого шума наделали…
  - Подожди, уважаемый… - пытался его остановить Гэндальф, но Двалин слишком разгорячился.
  - И что же потом, когда мы добудем сокровище? Ведь эльфы потребуют своей доли, а мы…
  - Тихо! – Гэндальф стукнул своим посохом по полу, и тут же воцарилась тишина, стало слышно, как где-то далеко, за распахнутыми окнами, поскрипывают, словно переговариваются деревья. – Ожерелье никому не достанется.
  - Что-о?! – Двалин медленно стал подыматься.
  - Я буду краток. – невозмутимо продолжал Гэндальф. – К востоку от Лотлориена простирается огромный лес – прежде он звался Ясным бором; теперь уже Темнолесьем. Зло отравляет его, всякие твари там плодятся. Порой Древлепуща кажется зловещей: Темнолесье с недавних пор – сам ужас.
  - Да, да – я наслышан об этом, - кивнул Фэол. – Эльфы Лотлориена борются с этой заразой, отгоняют от своих границ…
  - Да, но сердце ужаса – древний замок Дол-Гулдур. До некоторых пор там были одни развалины, но теперь все отстроено вновь. Ужасом веют стены, и, если кто с добрым сердцем войдет туда – никогда уже не вырвется на волю. Правит там могучий чародей Некромант, и именно его слугами было выкрадено Лунное ожерелье.
  - Откуда у вас такие сведения? – изумился Двалин.
  - Не важно, хотя, пожалуй скажу, что помогли мне и звери, и птицы, и немного мое волшебство. Важно иное – Лунное ожерелье было создано в Эригионе…
  - Ага, значит все же наше, эльфийское, - улыбнулся Феол, а Двалин нахмурил брови и сжал кулаки.
  - Выковано самим Келебримбером, владыкой той земли, но с помощью своих лучших друзей – гномов Казад-Дума. Вспомним-ка сказанье: Келебримбер был искуснейшим кузнецом, и почти сравнился с самим Феанором, создателем Силмариллов. Саурон-лжец – тогда он принял обличие мудрого старца, и втиснулся государю в доверие. С его помощью Саурону удалось выковать великие кольца: три хранятся эльфами, семь – наделали немало зла в гномьем народе, а девять… это долгая и печальная история. Девять – покорили девятерых великих людских государей, и теперь их имя – Назгулы. Одно, самое великое кольцо утеряно, и от того, кто найдет его первым, зависит судьба Среднеземья… А Лунное Ожерелье… Изначально Келебримбер пытался вдохнуть в него память о своей погибшей супруге. Каким-то образом оно связывало мир живых и мертвых – то были только виденья… Но к ожерелью прикоснулась длань Саурона, и в нем поселилось зло. Погиб Келебримбер, Эригион был разрушен, а ожерелье, так же как и Кольца, начало свое странствие по Среднеземью…
  - Несколько мне известно – оно всегда хранилось в нашей сокровищнице… - проворчал Двалин, но совсем уже неуверенно.
  - Лет пятьсот, не более того. – поправил Гэндальф. – Ну а прежде Лунное ожерелье служило Владычице Теней., то было совсем недалече от этих мест, там, где сейчас Упокоища. В те времена стояли там мрачные крепости и вершилось в них всякое зло. Множество пленников было умерщвлено в их застенках, но их души не обрели освобожденья – величайший дар Иллуватора обошел их – ожерелье погружало их в тяжкий сон, они бродили среди теней, и постепенно теряли все то доброе, что было в них прежде. Уже давно – семь или восемь столетий назад, была тяжелая, кровопролитная война – крепости были разрушены, сгинула Повелительница Теней, ну а души, так и не нашли освобожденья - их великое множество, и где-то под Упокоищами ждут они своего часа, чтобы нести в мир ужас и разрушенье.
  Словно страшную сказку слушал Морен, но вот подумалось ему, что Упокоища находятся совсем рядом от родной Хоббитании, и что если вдруг все эти призраки "дождутся своего часа", затронуты окажутся и родные норки. А Гэндальф продолжал:
  - Теперь, когда Лунное Ожерелье в Дол-Гулдуре, их долгий сон нарушен, они подымаются, они грозят…
  - Знаю! Знаю! – хоббит очень взволновался, и вскочил. – Мне сегодня ночью приснился – это был мальчик, он звал на помощь. И еще там было много-много снега, и… когтистая тварь…
  - Мальчик… - Гэндальф нахмурил свои густые белые брови. – Быть такого не может – там остались одни тени без прошлого… Впрочем, кто знает… Суть в том, что сейчас мы должны вспомнить, что вражда меж гномами и эльфами была посеяна первым врагом – Морготом.
  - Навек проклято его имя! – мрачным голосом проговорил Фэол.
  - И мы должны преодолеть эту вражду. Не зря я собрал вас – когда вы вместе, удача должна сопутствовать вам.
  - Значит на Ожерелье нам уже рассчитывать не приходиться? – Двалин невесело усмехнулся, даже скорее оскалился. – Так зачем же мы потащимся на край света, в Дол-Гулдур?.. Чтобы призраков из этих Упокоищ остановить?.. У нас и своих бед хватает.
  - Прежде выслушай до конца, о нетерпеливый. Твоя горячность, Двалин, до добра тебя не доведет! Представь, что войско призраков поднимется (а это скоро должно произойти). С ними будет и Владычица Теней, и ничто в этих местах не сможет противостоять их напору. На много миль окрест все пропитается ужасом и тьмою; уверяю – это будет похлеще, чем в Темнолесье. Из Упокоищ вновь восстанут непреступные крепости, по Древлепуще будет расхаживать нежить…
  - Оох! – никогда еще Морен не слышал ничего более ужасного, а потому закрыл лицо руками, и все же выдохнул. – Ну а наша Хоббитания?
  - А хоббитов поволокут на алтари, принесут в жертву – сделают новых призраков.
  - Оох! – Морен едва не плакал, так ему стало родимую, милую сторонку, и всех, кого он знал. – Ну а как я могу помочь?.. Вы только скажите, пожалуйста, как я могу помочь…
  - Ну, не все так страшно. – Гэндальф подошел, и положил свою широкую теплую ладонь хоббиту на лоб – и сразу пришло успокоение. – Главное, чтобы было стремление помочь… Ужасно, если здесь повториться судьба Ясного бора, но еще ужасней последствия: чтобы победить армию призраков, понадобится великая армия людей, эльфов и гномов, в борьбе погибнут тысячи и тысячи. После этой войны Среднеземье будет обескровлено, ну а уж Некромант непременно этим воспользуется.
  Фэол поднялся, хотел что-то сказать, но его опередил Морен – он пал на колени, и целовал руку Гэндальфа:
  - Вы только скажите, что я должен сделать. Ведь как представлю родную норку, да и все норки, и хоббитов, и Хоббитанию, и всех этих призраков. Вы только скажите, а я на все ради них готов!..
  Гэндальф тепло улыбнулся, и, подхватив Морена за руки, помог ему подняться.
  - Я не ошибся в вас, я знал, что именно все так и будет… Если ты действительно хочешь помочь – присоединяйся к нашей компании. Это будет не увеселительная прогулка, а тяжкое испытанье, и в конце, что скрывать – могут ждать нас и мученья и смерть.
  Сейчас все те страхи, которые Морен пережил недавно, представлялись уже совсем незначимыми – главное отвратить беду от всего того, что он так любил. Он действительно был готов на все, а потому сказал:
  - Я отправлюсь с вами! На край света, к Некроманту, хоть в Преисподнею.
  Да – кто бы мог ожидать от Морена - мечтательного, задумчивого, и в общем, что называется "добропорядочного" хоббита такой самоотверженности?.. Но не даром, сам Гэндальф уже позже приговаривал, что хоббиты вовсе не так просты, как кажутся на первый взгляд. Вроде бы характером и добрые, и мягкие, а как грянет беда – тут крепче мифрила могут стать.
  - Кхе-кхе! – прокашлялся Двалин. - Кажется нас никто не спросил – согласны ли мы?.. – но тут же добавил. - Ну да ладно, ладно, чего уж там, согласны… Только потом, как мы эту нежить одолеем, никак нельзя все-таки Ожерелье вернуть? Я раз видел его – такая прелесть!
  - Об этом лучше не думать. Скорее всего – нет, не вернуть. – заявил Гэндальф.
  - Ну так, дорогие гости, не хотите ли еще чего откушать? – поинтересовалась Златеница.
  - Ох, нет. – вздохнул Гэндальф. – Время то уже совсем позднее – пора бы и поспать. Ведь завтра мы уже выходим…
  Последние слова волшебник произнес таким медовым, усыпляющим голосом, что Морен почувствовал, что уже минуло то время, когда он обычно ложился в свою кроватку - да и день, проведенный в дороге, а потом и волнения и страхи Древлепущи – все это дало о себе знать – в глазах его стало слипаться, и он глубоко зевнул.
  - Поспать бы…
  - Конечно, конечно. – раскланялся Бомбадил. – Для гостей мы держим специальные комнаты.
  Эльфов провели в одну комнату, гномов в другую, ну а для крошки хоббита, была уготовлена маленькая, но очень уютная комнатка. Окно было распахнуто, и воздух был полон нежной ночной прохлады. За окном, в некотором отдалении видны были вершины деревьев, и так как над ними серебрилось многозвездное, бескрайнее небо…
  - Спокойной ночи, сладкий сновидений. – пожелал Том Бомбадил, и вышел, тихо прикрыл за собою дверь.
  - Спокойной ночи… - растеряно повторил Морен, и опустился на кровать…
  И снился ему дивный сон. Казалось Морену, будто он один, заблудился в темном лесу. То ли ветер, то ли чудище какое воет, льет сильный дождь. Но вот засияла звезда – сильный то был свет, но он вовсе не резал глаз, а ласкал; вместе со светом лились и мудрые слова, которые по пробуждении он уже не мог вспомнить, но которые, как верил он, обязательно вспомнятся в другом месте, в другое время…
  
   * * *
  
  В дверь постучали, и Морен не раскрывая глаз, и думая, что он в своей норе, проговорил:
  - Да, да… Подождите немного, сейчас я оденусь и…
  - Пора! Мы уже выходим. – то был голос Гэндальфа, и Морен аж подскочил.
  За окном ярко сияло солнышко, а налитые кроны деревьев приятно вздыхали на ветеру. Пушистые белые облачка, словно дивные мечтательные духи проплывали в небе; гулко, но и красиво пропела в лесных глубинах некая птица, а другая ей отвечала.
  - Выходи скорее. Остальные уже собрались и завтракают. – проговорил из-за двери волшебник, и тут же раздались его удаляющиеся шаги.
  - Подожди! – пребывая в замешательстве окрикнул, Морен, а спустя несколько мгновений уже сбежал в большую залу, где действительно проходил завтрак.
  Несмотря на вчерашний разговор, гномы и эльфы и не думали дружиться, но держались отдельными группами. Морен подошел к Двалину, Тили и Вили, и тут узнал, что им предстоит идти через Упокоища.
  - Гэндальфу там какое-то дело понадобилось... – ворчал Двалин.
  - Да, но вам опасаться нечего, - заявил подошедший Старец. – Вы идите дальше, к Зеленопутью, я же вас догоню в ближайшую ночь…
  За едой хоббит вспомнил о подносе – подарке хоббитки Любелии, который он взял, чтобы угощать в дороге гномов.
  - Вот он! – воскликнул толи Тили, толи Вили, и достал из-за мешка украшенный тонким цветочным орнаментом, очень даже милый, с зеркально отражающей поверхностью поднос.
  Морен задумался: оставлять ли этот поднос в доме Бомбадила, или взять с собой – решил все-таки взять – неожиданно дорогой представилась эта память о Хоббитании, о всех близких, любимых; он даже и не подумал, что в дороге этот поднос может оказаться весьма обременительным – однако Гэндальф, когда узнал о его решении, не стал ничего говорить против, а лишь едва заметно улыбнулся…
  С завтраком было покончено, и тут оказалось, что о поклаже уже позаботились Бомбадил и Златеница. Эльфийские кони были накормлены, а для гномов и для хоббита были приготовлены пони – такие забавные, что напоминали скорее большие чудо-игрушки, нежели настоящих зверей.
  А потом они прощались со Златеницей. Право, печальное то было прощанье – Морен вспоминал ее вчерашнее дивное пенье, и хотел, чтобы этот голос всегда оставался с ним. Златеница стояла на холме, среди цветов, и махала им голубым платком, который сливался с небом, и казался его частью.
  - Прощайте, счастливой вам дороги…
  Они двигались по тенистой лесной тропе, по сторонам вставали дымчато-золотистые солнечный колонны. Нашептывали что-то листья; неподалеку загадочная, еще укутанная клубистым туманом протекала тягучая Ивлинка. Впереди широкими шагами пребывал в стремительном движенье Том, Гэндальф ехал следом на высоком, могучем и белом коне. За ним – на таких же белых конях восседали эльфы; следом – гномы. Морен пристроился позади – его вез пони, звали которого Прелестью. Надо сказать, что пони этот отличался веселым нравом, и к тому же был склонен ко всяким приключениям, так что, почувствовав в Морене сходство характеров, сразу подружился с ним.
  Некоторое время дорога вела вдоль берега Ивлинки (Морен не разбирал, в какую-сторону они двигались, но на самом деле – на юг) – потом завернула, и через аккуратный, украшенный фигурами зверей и диковинных цветов деревянный мостик (неужели на этом самом месте ночью Морен пережил столько страха?) перевела их на другую сторону реки, и дальше они уже двигались к востоку…
  Еще издали стало заметно лазурное, сверкающее сияние – оно проливалось между стволов, и, казалось – там небо сгустилось, прилегло к земле. Вот и озеро – подобные звездным облакам плыли на его поверхности лилии. Никогда Морену не доводилось видеть такой красоты!
  - Дай-ка свой поднос. – попросил Бомбадил.
  Морен протянул подарок Любелии и тогда Бомбадил спустился к воде и наполнив поднос водою, уложил в него несколько лилий – затем отдал хоббиту:
  - Быть может, пригодятся в дороге…
  Морен поблагодарил и пристроил поднос на голове Прелести…
  Том провожал их до границы леса – там коротко попрощался, обернулся и беззаботно напевая какую-то дурашливую песенку, углубился в свои тенистые, древние владения..
  К этому времени солнце уже дошло до зенита, было весьма жарко, но с востока наползали горообразные кучевые облака, и время от времени налетающий оттуда прохладный ветерок спасал положение.
  Между прочим, любуясь лилиями, и отраженному рядом с ними небу, Морену захотелось спеть какую-нибудь походную песнь, и в общем-то он уже и начал петь, как Гэндальф знаком остановил его, соскочил с коня, и ухом припал к земле – несколько мгновений внимательно слушал, потом поднялся, нахмурил свои густые седые брови, произнес:
  - Ну что ж – сейчас я вас оставлю…
  - Нет, нет! – испуганно воскликнул Морен. – Только не сейчас…
  - Тише. Езжайте до Зеленопутья, там разведите костер и ждите меня. Приготовьте еды – к рассвету я вернусь… наверняка уставший.
  Затем Гэндальф повернул в южную сторону, к Упокоищам.
  Некоторое время ехали молча, а потом эльфы заявили, что им незачем подстраиваться под медлительных пони, и они, так уж и быть, будут их дожидаться у Зеленопутья.
  Двалин сверкнул глазами, и ответил что-то гневное на гномьем, но эльфы уже не слушали – погнали своих белых скакунов, и скоро слились с колышущимся жарким воздухом в отдалении…
  Солнце клонилось к закату и уже не пекло, да и от кувшинки с лилиями, которая покоилась на голове Прелести исходила такая живительная прохлада, и так красиво да покойно было кругом, что Морен успокоился, а когда обнаружил, что в мешочке прицепленном к боку пони лежат теплые еще пирожки с капустой и грибами, да еще во фляге – яблочный сок, он пришел в добрейшее и спокойнейшее состояние, в каком пребывал в былые дни, сидя возле своего холма да попивая чаек, он просвистел несколько дорожных песен, а потом, предложил гномам:
  - Давайте-ка передохнем…
  - Не время сейчас. – отвечал Двалин, но как-то неуверенно.
  - На минутку остановимся не повредит! – взмолились Тили и Вили.
  Надо сказать, что всех их очень разморило, и мысль о том, чтобы остановиться, передохнуть немножко, представлялась такой соблазнительной, что они поддались. Ведь всего на несколько минуток!
  Они слезли с пони, улеглись среди трав…
  
   * * *
  
  Будто бы какая-то истома навалилась на хоббита – глаза слиплись, все тело оцепенение охватило, но вот пала на него тень, да не простая, а такая леденящая, что побежали по его телу мурашки – он вскинул голову, и обнаружил, что к его пони подошел человеческий ребенок – мальчик лет семи, такой оборванный, тощий, и, видно голодный, что нельзя было на него смотреть без жалости.
  Одной рукой он перехватил повод Прелести, другую руку положил на край подноса, сам же склонился над лилиями. Как только хоббит поднялся, этот неизвестный обернулся к нему:
  - Какие красивые у вас лилии… Должно быть, вам Бомбадил их подарил…
  Было жутко – надвигалась гроза, беспрерывно сверкали молнии; и хоббит узнал мальчика – это был тот самый, который во сне молил его о спасении.
  - Да – Бомбадил подарил, а поднос – Любелия. – растеряно кивнул хоббит, и поспешно добавил. – Если тебе нравится, можешь забирать их себе.
  - Да, я помню Бомбадила. Он всегда жил в этих местах. – глухим, тихим голосом проговорил мальчик. - …Поднос и лилии я приму, а сейчас - следуйте за мною…
  Мальчик потянул за повод пони, и тот, испуганно хрипя и вздрагивая последовал за ним – так же и Морен, словно завороженный делал шаги следом, и только когда они прошли с полмили – понял, что направляются они к Упокоищам.
  Хоббиту казалось, будто лик его провожатого наливается из глубин синеватым сиянием, но, возможно – это был только лишь один из отблесков молний. А сверкало уже беспрерывно: пришедшая с восточной стороны клубящаяся, темная стена, несла по полю ветровые токи, а от вздымающихся пылевых вихрей стремительно темнело. Морен оглянулся, и обнаружил, что огромный, кроваво-тревожный диск Солнца уже наполовину спрятался за вершинами Древлепущи…
  Потом стало совсем темно и хоббит перевалился через порог, дверь захлопнулась, и грохот бури, и стремительные сполохи молний – все осталось снаружи. В помещении было так промерзло и сыро, как бывает в ноябрьские, слякотные дни, которые только и созданы для того, чтобы сидеть в своих норах и вести неспешные беседы. Откуда-то сверху свешивались густые, мерно вздымающиеся наслоения древней паутины, у расплывчатых в полумраке стен виделись массивные, заполненные чем-то сундуки. Посреди помещения, окруженная полумраком, высилась каменная плита, над поверхностью ее разливалась синеватая аура, однако ж сама поверхность была испещрена шрамами и черными потеками, будто плита кровоточила.
  Первое что спросил Морен было:
  - А что ж Прелесть?
  Мальчик неестественным движеньем переметнулся на плиту, и вот уже сидит, обернувшись к хоббиту – лицо его оказалось погруженным в тень, и его совершенно не было видно, словно бы черную маску он надел:
  - За пони не волнуйся, да и за лилии тоже…
  Снова тишина… хотя тишина относительная – где-то над головами и выло, и грохотало - все новые и новые громовые раскаты перекатывались… Неожиданно хоббит понял, что мальчик плачет – плечи его вздрагивали, голова опустилась, руки прижимались к лицу. Первым порывом Морена было подойти, утешить его, однако мальчик предостерегающе выставил руку и заговорил:
  - Мы так долго спали… Хочешь ли знать, на что похож этот сон?
  - Да… - прошептал хоббит, хотя на самом деле - хотелось ответить "нет".
  - Холодно… снег выпал… Ты бежишь, спасаешься от погони, ты не хочешь, чтобы и тебя принесли в жертву, вслед за матушкой и братиком – впереди река. Она покрыта неверным, трескучим льдом, но ты выбегаешь на этот лед, потому что ничего нет страшнее этой погони…
  Здесь надо отметить, что в Хоббитоне и окрестностях зимы весьма теплые, и чтобы выпал снег – это редкость; а чтобы уж река льдом сковывалась – об этом даже и старожилы не могли припомнить, и из этого выходило, что речь велась о каких-то древних днях…
  - …Ты выбегаешь на лед, и хоть от долгого голода почти ничего не весишь – все равно чувствуешь, что лед не выдержит – слишком тонок. Вслед тебе с берега звериный крик: "Твоя кровь – уже наша! На тебе проклятье! Тебе все равно не уйти! И в смерти ты будешь наш! Также как и твой брат, и мать, и все остальные!" А потом лед переламывается и ты падаешь в черноту. Течение подхватывает тебя, несет. Холод – он только в первое мгновенье. И страстное желание вырваться, жить, чувствовать – тоже только в первое мгновенье. Тело слабеет, и нет уже ни сил, ни желания пробить эту тонкую корку льда…
  - Довольно… - выдохнул хоббит. – Это самая страшная история, которую мне доводилось слышать.
  - Но это еще не конец. Все ж забвение не полное – нет смерти, нет возможности уйти из этого мира. Темное волшебство оплело наши души… не знаю сколько времени прошло с того дня, но теперь… Скажи, ведь ты шел в отравленный лес на Востоке?
  - Да… - растеряно ответил Морен.
  - Да – я знал это. Темная сила зашевелилась, и теперь, один за другим подымаемся из своего беспокойного забвения и мы. Но я… я почти прежний. Не знаю, как удалось мне сохранить рассудок и память…
  Мальчик не успел договорить, потому что стены вдруг всколыхнулись, заскрежетали, и бесформенные, холодом веющие тени потянулись разом с нескольких сторон, дыхнуло могильным холодом.
  Мальчик вскочил на ноги, и громко молвил:
  - Не бойся, я не дам тебя в обиду. Хотя им нужна кровь, много крови. Они никак не могут напиться, утолить голод, но пока ее достаточно здесь, в этой плите – ведь это жертвенная плита, и в былые годы кровь многих она испила. Идите сюда! ИДИТЕ!!!
  Все те призрачные длани, которые тянулись к хоббиту дернулись к плите, и вот уже заскрежетали по ней, начали выцарапывать черные вкрапления крови...
  Но дальнейшего Морен уже не видел – мальчик подошел, взял его за руку (при этом могильный холод обжег хоббита):
  - Нечего на них глядеть. Пойдем дальше…
  Морен повиновался, пошел за ним. Мальчик вел его к одному из тех чернейших проходов, которые хоббит приметил, еще когда только ступил в это помещение.
  - Осторожно, здесь ступени. – если бы не это предупреждение – хоббит непременно бы оступился: в нахлынувшем мраке совершенно ничего не было видно.
  Долгий это был спуск, а потом снизу стало нарастать призрачное, белесое свечение. Вот последние ступени, и Морен оказался стоящим на каменной, растрескавшейся поверхности. И хоббит увидел пред собою массивные клубы темно-серой, но в разрывах сияющей белесым свечением паутины. Из глубин этой паутины проступали лица, руки и ноги, и тела людей. Некоторые из них шевелились, некоторые еще были видны отчетливо, некоторые – почти слились с паутиной.
  - Вот здесь они… - тяжким, негромким голосом молвил мальчик, и Морен почувствовал, как дрогнула его рука. - …И мой брат, и матушка, они еще не полностью обратились в тех… которые наверху, что они с этими, которые еще не совсем сдались… Они молят об освобождении… Но что я могу?.. Каким-то образом я получил свободу… Но эта свобода не полная – я не могу уходить далеко от Упокоищ. Если ухожу – силы мои тают, и, когда я дошел до тебя, я уже едва стоял на ногах…
  Движенье оплетенных паутиной, расплывчатых духов ускорилось; вот один из них, скрежеща и меняя призрачные, темные очертанья, вырвался, пополз вверх, откуда раздавалось кровожадное чавканье.
  - Видишь, видишь?! – горестно шептал мальчик. – Еще один сдался – стал темным призраком, и теперь только зло творить способен. Спаси нас!..
  Тут он насторожился, и вновь перехватил Морена за руку – хоббит невольно вскрикнул – от руки этой повеяло таким холодом, будто промерзшая на лютом холоде железка к нему прикоснулась. Мальчик шептал дрожащим от ужаса голосом:
  - Она, Хозяйка всех нас идет сюда…
  Ужас мальчика передался и хоббиту – теперь и он слышал нарастающее скрежетанье, будто бессчетное множество железных лапок скреблись, раздирали камень. Тут все окованные паутиной лики вздрогнули, и как-то сжались, посерели, так же посерел и сжался и припавший к руке хоббита мальчик.
  Вдруг Морен понял, что окружающие стены здесь сотканы из огромных наслоений неведомо сколь древней паутины. Теперь одна из стен раздвигалась, и уж высовывались из нее длинные и могучие костяные длани, в сумраке виделись горящие безжалостным кровавым пламенем ряды безумных глаз. Раздалось затяжное, громкое шипенье, а в нем голос:
  - А-а-а, кровь… свежая, жаркая кровь… Много, много крови… Пи-и-ить…
  Морен сбросил с себя оцепененье, и, увлекая за собой мальчика, стал пятиться. Он споткнулся о лестницу, но тут же вскочил и быстро проговорил:
  - Бежим-скорее-наверх!
  - Слишком поздно! – взвыло за их спинами чудище.
  …Морен все силы вкладывал в этот подъем, и, кто знает - быть может ему и удалось бы вырваться, но одна из этих ступеней предательски затрещала, и переломилась – хоббит не удержался, покатился вниз, вытянул руку, вцепился в угол одной из ступеней, смог задержаться.
  Мальчик был рядом – закрыл лицо руками и горько рыдал. Морен взглянул, и снова оцепенел, и уж не мог пошевелиться. Страшная, исходящая гнилостным смрадом махина нависала прямо над ним.
  - По-о-опался! – тянуло, дыша холодом чудище. – Теперь ты навсегда здесь! Ты станешь одним из моих слуг! Да-ааа!
  
   * * *
  
  - А-а-а!!! А-а-а!!! – кричал хоббит.
  Вдруг прямо над ним полыхнул ослепительный разряд, и ветвистая, могучая молния раздалась сияющим шатром, в центре которого и лежал хоббит. Сияние померкло, накатился трескучий грохот, словно некая тварь разрывала железными когтями землю, силилась вырваться из своего глубинного заточенья. Со всех сторон прорывались всполохи ближних и дальних молний, и видно было клубящееся, бьющее сильным ливнем, низкое, ночное небо. Неожиданно темный силуэт склонился над ним.
  - А-а-а!!! – вновь закричал хоббит.
  - Не волнуйся, это я, Гэндальф. – знакомый голос, словно теплой волной нахлынул, сразу успокоил, придал уверенности.
  Вот вспыхнула золотистая лучина, сияние ее стало разрастаться, и уже видна была и густая длинная борода, и старческий, мудрый лик, и широкополая шляпа, по которой барабанил дождь.
  - Как вы… здесь?.. Вы спасли меня?!.. – хоббит улыбнулся, и тут слезы потекли по щекам его, стали мешаться с дождем.
  В это мгновенье сильное, кровавое зарево метнулось откуда-то из-за спины волшебника, переполнило небо. Гэндальф обернулся, густые его брови сдвинулись:
  - Сейчас не время для разговоров. Нужно как можно скорее уходить…
  Он подал руку хоббиту, и тот, опершись на нее, смог подняться – могучий конь Гэндальфа стоял рядом, но ни гномов, ни Прелести нигде не было видно. Волшебник словно прочел его мысли, и проговорил быстро:
  - За гномов и за пони можешь не волноваться – сейчас они, в отличии от нас, в безопасности.
  Затем он подсадил Морена в седло, а сам вскочил следом:
  - Ну, вези нас, друг Ветер. Что есть сил скачи!..
  Коню не требовалось повторять – он тут же рванулся вперед, и в каждом могучем своем прыжке перелетал не менее десятка обычных хоббитских шажков. Снова и снова разрывались со всех сторон отсветы ближних и дальних молний, громовые раскаты незримыми воинствами скрещивались в воздухе; а темные волны трав то прижимались почти к самой земле, то вздымались вверх, навстречу коню. И все бы ничего, но сзади трепетало яркое, кровавое сияние – в этом сиянии и те дождевые потоки, которые вырывались навстречу, хлестали – представлялись кровью.
  Раз хоббит взглянул назад, и тут же пожалел об этом – так страшно ему стало. Там, сливаясь с кровавой пеленою, неслось за ними войско конников-призраков. У каждого было оружие: либо мечи, либо копья, у некоторых даже луки – кровавые стрелы неслись в воздухе, но еще не долетали, таяли.
  - Ну что вы… там сделали?! – стараясь перекричать завыванья ураганного ветра прокричал хоббит.
  - Разворошил один заговор… - невесело усмехнулся волшебник, и только тут хоббит приметил, каким же он был уставшим, бледным. - …Но сейчас главное добраться до Зеленопутья – дальше они идти не посмеют – у них не достаточно сил… пока что.
  В очередной, через все небо метнувшейся вспышке видна стала чреда деревьев – до них оставалось не более двухсот метров. Тут же позади раздался яростный вопль. Их конь вздрогнул, и стал припадать к земле. Тогда чародей положил ему ладонь на затылок, и проговорил:
  - Собери силы – донеси до дороги – спаси и нас и себя.
  Призраки вопили, клыками скрежетали, и больше Морен не оглядывался – и без того знал, что они уже совсем близко. Теперь при каждом рывке Ветер сильно вздрагивал, припадал к земле… Но вот уже видна дорога…
  Вот последний рывок – Ветер взметнулся в воздух, и перелетел половину Зеленопутья, но там копыта его подкосились, и он покатился в те травы, которые шумели с другой стороны. И не миновать хоббиту синяков и ссадин, если бы Гэндальф не успел подхватить его.
  Ливень не прекращался, молнии метались, а с другой стороны дороги, всего лишь в десятке шагов клубилось расплывчатое воинство призраков. Незримая, нерукотворная преграда не давала им преодолеть это маленькое расстояние, и они в бессильной ярости, скрежетали клыками, вопили стаей голодного хищного зверья, и стрелы и даже копья метали в ненавистных живых, однако – это было тщетно. Всякие орудия пролетали не более двух шагов, и тут же исчезали. …
  А для Морена все это стало отдаленным, не значимым. Чувствуя сильную усталость, он обратился к Гэндальфу.
  - Поспать бы…
  - Хорошо. – спокойным голосом отвечал волшебник. – Сейчас доберемся до рощи…
  Последнее что запомнил Морен перед тем как провалится в объятия сна, были знакомые гномы и эльфы – они бежали, чтобы помочь им, а за их спинами гостеприимно трещали, укрытые древесными кронами костры.
  
  
  ГЛАВА 3
  "ЗЕЛЕНОПУТЬЕ И ЛЮДОЕД"
  
  Осталась позади ночь, и грозовые тучи ушли к Западу, где, некогда могучие, без следа рассеялись над морем. Восходящее заревое сияние заполнило уже большую часть небосклона, и мириады росинок жемчугами блистали на листьях и на травах – проснулся Морен, увидел эту красу, и улыбнулся. Ужасы прошедшей ночи? О нет – теперь все это представлялось лишь дурным сном, уже почти забытым. Даже и Упокоища, которые дыбились, темнели у горизонта казались совсем нестрашными.
  Тут нахлынули приятнейшие запахи кушаний, а вместе с ними и разговор – отнюдь не приятный. Говорил Гэндальф:
  - …Зеленопутье, затем – Южная дорога. Она проведет нас в ущелье меж Мглистыми и Белыми горами; ненадолго остановимся в Изенгарде у Сарумана, и дальше – через лес Фангорн выйдем к реке Светлиме, по ней – к Андуину, ну а уж там и Сумеречье, и Дол-Гулдур.
  - Нет! – упрямым голосом возражал Двалин. – Это дорога – большой крюк, тогда как, ежели мы пойдем через Казад-Дум…
  - Через Морию. – поправил его Гэндальф. – Через Морию, или через Черную Бездну, где нынче бегают полчища орков и троллей, а правит ими Барлог – огненный демон Моргота.
  - Пусть через Черную Бездну! – вскрикнул Двалин. – Вам этого не понять! На всем свете нет для гнома места дороже…
  Долго-долго продолжался этот спор. Гномы ни в какую не хотели идти Южным путем, а все настаивали на Казад-Думе. Эльфы не возражали – пусть гномы идут где хотят, они же останутся с Гэндальфом. Гэндальф хмурился, не хотел, чтобы отряд разъединился, и в конце концов сказал, что ежели Двалин пойдет через Морию, то и его и Тили и Вили ждет гибель. Двалин побледнел, но с природным гномьем упрямством повторил, что все же пойдет через древнее царство.
  Гномы собрались уходить, а Морен… он расплакался! Да что там – наш хоббит прямо-таки разрыдался, и бросился на шею сначала Двалину, потом Тили и наконец Вили; так как, надо сказать, за то небольшое время, пока они были знакомы, он успел с ними очень подружиться (и вы уж наверное заметили, что у Морена вообще был очень жалостливый характер). А он то думал, что никогда их больше не увидит:
  - …Ну вот, - всхлипывая, приговаривал он. – Увели вы меня в эту дорогу, а теперь оставляете! Ведь с вами я не могу пойти! И вы не оставляйте Гэндальфа – пожалуйста, пожалуйста!
  Никогда прежде не доводилось слышать Двалину таких слезных молений, и он даже сам едва не проронил слезу, и, быть может и преодолел бы свое упрямство, послушался бы мудрого Гэндальфа, но стоило ему взглянуть на Фэола и на других эльфов, как он выпятил грудь, и проговорил, что всякие страшные сказки его не пугают, и что он вместе с Тили и Вили пройдет через Казад-Дум…
  Так они и расстались. Тяжело было на сердце Морена! Надо сказать, что он так много переживал в последние дни, что даже и аппетит пропал – на завтрак почти ничего не съел, а такого отродясь не было! Он все глядел в след, Двалину, Тили и Вили, которые удалялись по Зеленопутью на север, с тем, чтобы потом свернуть на Западную дорогу, и все ждал, что они одумаются – но, конечно же не дождался. И наконец, когда их не стало видно, слезы вновь наполнили глаза нашего жалостливого хоббита, и он, всхлипнув, обратился к Гэндальфу:
  - Что же, неужели никакой надежды?.. А вдруг…
  Легкая, никем незамеченная улыбка тронула губы чародея, и он проговорил:
  - Всего даже и мне не дано предвидеть. Но если бы не было никакой надежды – я бы не выпустил их на верную погибель. Я просто пригрозил, потому что лучше было бы, если бы мы все-таки шли вместе…
  Такой ответ несколько успокоил хоббита, но все же то светлое настроение с которым он проснулся не вернулось. И когда они уже собрались, и направились по Зеленопутью в южную сторону, все думал о том, о чем никогда прежде не задумывался – что есть в мире зло, и кто-то от этого зла страдает, кому-то грозит гибель…
  Упокоища отплывали назад, а Зеленопутье оправдывало свое название: все кругом и зеленело, изумрудилось, малахитовыми переливами вздыхало – столь много было всяких трав, цветов, столько бабочек да стрекоз в воздухе перелетало, что даже аж дух захватывало… Пожалуй что к вечеру настроение морена улучшилось, и он даже пропел несколько походных песенок; да еще спросил у эльфов – как им, нравиться. Фэол снисходительно улыбнулся и ответил, что для маленького народца очень даже неплохо…
  Однако, когда уже при свете первых звезд развели костер, и поужинав, достали лютни, когда эльфы запели – Морен застеснялся своего голоса, да тут же впрочем и забыл обо всем… Никогда еще не доводилось ему слышать таких мелодий – словно бы сама Ночь, сами Звезды, и спокойные Ветры пели – на душе было так ясно и покойно, и Светло… Морен и не заметил, как реальность перешла в сон…
  Разбудил его такой звук, будто огромная тысячеглавая змея шипела, брызгала ядом где-то совсем рядом. Только глянул, да тут и задрожал, на ноги вскочил – метрах в сорока дыбилась кровавая стена, а в ней метались, щелкали клыками. орудиями взмахивали жуткие призраки.
  - Не бойся… - голос Гэндальфа подействовал словно лучшее целебное зелье. – Они по ту сторону дороги, а до нас не доберутся…
  Затем волшебник положил ему ладонь на глаза, и хоббит погрузился в глубокий сон без видений, и пребывал в нем уже до самого утра.
  
   * * *
  
  И следующий день, и следующий за ним, все ехали и ехали на юг по Зеленопутью. За все это время навстречу не попалось ни одного всадника, ни одного пешего – дорога вымерла. Зато довольно частыми были людские селенья (а людей хоббиты, как известно называют Верзилами), однако, несмотря на то что вид у них был обжитой, пустынны были их улочки, закрыты ставни, и когда Гэндальф стучался, никто не открывал, и только раз откуда-то из погреба прорвался да тут же и оборвался испуганный детский крик…
  - Уже знают, что Нежить пробудилась. – сдвинув брови проговаривал волшебник. – Им-то такого страха отродясь видеть не доводилось, вот и хоронятся…
  И ехали они дальше. Войско нежити являлось еще две ночи, затем отстало - видно здесь заканчивались ее владения. Обжитые места тоже остались позади, тянулась безлюдная местность, а Морен все дивился: сколь же, оказывается велик мир; он думал, что они уже преодолели половину Среднеземья, а это, конечно было очень далеко от истины…
  Надо сказать, дни эти были весьма однообразными, и в конце концов Морен сбился со счета, и уже не мог сказать, в какой на какой из них – то ли на девятый, то ли на двенадцатый, обступил Зелепутье темный-претемный лес.
  Дело было ближе к вечеру, и Гэндальф, приговаривал, что надо поторопиться, чтобы преодолеть это мрачное место дотемна. Хоббит чувствовал, что волшебник знает что-то эдакое мрачное про этот лес, но расспрашивать боялся – и так дрожь пробирала, и все чудились в переплетеньях низких, нависающих над дорогой ветвей, какие-то мрачные фигуры - не раз Морен вздрагивал, оглядывался – все казалось ему, что за ними следят, опасался, что случится в этом лесу некое преопасное приключение, и как вскоре выяснилось – все его опасения подтвердились.
  Зеленопутье делало частые повороты, и после очередного такого поворота оказалось прегрожденным высоченным, ощетинившимся переломанными ветвями завалом. Несколько могучих стволов пали в одном месте на дорогу – это было по меньшей мере странно. Завал было не объехать – деревья вывались из густого, колючего кустарника, столь густо передернутого корнями, что даже и самому ловкому коню не мудрено там было переломать копыта.
  - Опять Его проделки. – сдвинул свои густые седые брови Гэндальф, а потом обратился к Морену. – Смотри, если хочешь вновь увидеть свою Хоббитанию, не отходи с дороги…
  После этого чародей вместе с эльфами направились к завалу, и начали там колдовать. Зато пони Морена, которого, если помнит читатель, звали Прелестью, так тяжело дышал, и так жалобно глядел на хоббита, что такого пробрала жалость, и он молвил:
  - Бедненький, каково тебе скакать наравне с эльфийскими конями скакать… Ну, пощипай немного травку, только далеко не отходи…
  Гэндальф и эльфы так были заняты своим волшебством, что и не заметили, как Морен слез с пони, и вместе с ним отошел на маленькую полянку, которая примыкала к Зеленопутью. Хоббит решился ни на шаг не отходить от Прелести, и, как только он вдоволь пощиплет травы – сразу вернуть его на дорогу. И, надо сказать, трава и цветы на этой поляне были пышными, сочными – не в пример мрачному лесу, который ее окружал. Пожалуй, даже чересчур пышными, манящими…
  Пока Прелесть пережевывал какие-то травы, хоббит присел на холмик, и так задумался, что едва ли что замечал. Он думал о Двалине, Тили и Вили - где-то они теперь, увидится ли с ними вновь…
  Вдруг холм на котором он сидел вздрогнул, Морен хотел вскочить – поздно! Одна могучая ручища сжала его тело, другая – намертво зажала рот. Прелесть метнулся ему на выручку, однако был точно так же схвачен. Хоббит отчаянно сопротивлялся – пытался укусить – однако рука оказалась словно каменная, пытался лягнуть и тут словно в большой водный пузырь попал. Тут ручищи сжались с такой силой, что в глазах несчастного потемнело, и он едва не лишился чувств. Могучая сила повлекла и его, и Прелесть вниз – над головой хлопнул потайной люк, и тут Морен оказался в подземном ходу. На значительном расстоянии друг от друга потрескивали факелы, и в их тусклом свете можно было различить свисающие сверху корни. Было очень душно и сыро, сверху постоянно капала теплая влага.
  - А-аргххх!!! Полягаешься ты у меня! – грубый, почти звериный рык прогремел над ухом хоббита.
  Тут началось стремительное движенье вперед – Морену подумалось, что он сам бы никогда не смог развить такую скорость. И было так страшно! Так хотелось вновь увидеть Солнышко, или Луну!
  - Куда вы меня несете?
  - В свой замок! Куда же еще?! Ха-ха-ха!!!
  Хохот был столь громким, что у хоббита даже зазвенело в ушах. И все же, спустя некоторое время он не выдержал, и задал еще один вопрос:
  - А что вы со мной сделаете?..
  - А что по твоему делают со своей добычей людоеды?!.. Ха-ха-ха!!!
  - О-о, так вы настоящий людоед?!
  - Самый настоящий! И перед тем, как тебя съесть я покажу тебе свою коллекцию черепов…
  - Подождите, подождите! Но я же не человек, а хоббит! Значит я вам не нужен! Ведь вы же ЛЮДОед, а не ХОББИТОед?!
  - Я с удовольствием отведал бы эльфийского мясца, но не побрезгую я гномьем, и даже хоббитским! А твой пони пойдет на приправу!.. Ха-ха-ха!!!
  От этих слов Морену стало так плохо, что он решился дара речи. Людоед продолжал мчаться по подземному ходу, и, казалось, конца края ему не будет… Но вот начались высоченные ступени – долго-долго взбегал по ним Людоед, а потом бросил хоббита, а вместе с ним и пони, на пол. Тут набежали отвратительные пауки, ростом не меньше самого Морена, и оплели его своей липкой паутиной, да так плотно, что он не мог пошевелиться. Прелесть они поволокли куда-то в сторону.
  - Куда вы его?! – воскликнул хоббит.
  - Не волнуйся! Я же говорю – вас подадут к столу одновременно! Ха-ха-ха!..
  И тут, наконец, Морен смог разглядеть своего похитителя. Людоед был как минимум на голову выше самого высоко человека, был завернут в какие-то рваные, смрадные шкуры, сам весь зарос волосом, и, так как никогда, никогда не мылся – запашок от него исходил такой, что, если бы у Морена были свободны руки, он, прежде всего, зажал бы ими нос. Надо сказать, что настроение у людоеда было самое что ни на есть добродушное (если, конечно корень ДОБРО, вообще уместен к этому злыдню). Ведь в последние недели ему приходилось довольствоваться исключительно лесным зверьем, а тут… Как раз накануне ему попался один юноша о котом еще будет сказано, а тут и этот хоббит с пони, а в лесу, у сооруженного им оставались еще и эльфы, и какой-то старик (старика он в расчет не брал, но вот эльфы…) – на них Людоед отправил почти всех своих слуг-пауков, и теперь не сомневался, что устроит такой ужин, какой давно уже не устраивал.
  Людоед подхватил хоббита, и поднес его к окну. Оказывается, под ним была тридцатиметровая отвесная стена, а еще ниже – кажущийся бездонным из-за сгустившихся ночных теней широкий овраг. На другой стороне оврага вздымался мрачный лес, и, казалось – это злое, непобедимое воинство, которое служит Людоеду.
  - Никому еще не удавалось уйти из моего замка!.. На своих друзей можешь не надеяться, они уже схвачены, их несут сюда! Ха-ха-ха!!!
  Хохот Людоеда эхом отдался средь лесных стволов, и с ветвей взмыли целые облака черных летучих мышей. Ох, как же сжалось сердце хоббита! Не за себя он тосковал, а за родимую Хоббитанию – вспоминал, какая страшная беда над нею нависла, и жалел, что никак не может помочь, что такой слабый… Но в это время на западе небес взошла яркая и прекрасная, живая, словно целующая звезда – то Эллендил, небесный кормчий, выводил свой увенчанный Силлмарилом корабль на небесные дороги.
  Людоед вскрикнул, грязно выругался, и впихнул Морен обратно в свою мрачную, смрадную башню. Он потирал глаза, которые слезились и болели, проклинал "всякие эльфийские штучки", и обещал учинить над эльфами особую расправу.
  Ну а потом Людоед начал стремительно прохаживаться из стороны в сторону, все протирал глаза, и хрипел проклятья. А Морен даже и пошевелиться не мог! Представьте только, что пережил тогда маленький хоббит! Мысленно он уже начал прощаться со всеми своими друзьями, знакомыми, и с Любелией…
  - Аарргх!!! – прогрохотал Людоед. – Не поймали ли еще эльфов и старика?!
  - Нет. Пока ничего не слышно – проскрежетал кто-то из темного угла.
  - Ну ничего – рано или поздно, все равно поймают. Приведите-ка вчерашнего пленника.
  Пленника не привели, а принесли – потому что он был сплетен паутиной столь же плотно, как и Морен. Это был человек – юноша лет семнадцати, сильно бледный, тощий, но всеми силами старающийся сохранить героический, рыцарский дух. Как только его внесли он закричал на Людоеда:
  - Почему ты меня связал?! Потому что боишься несвязанного, да?! Ведь если бы это был честный бой – я бы тебя без труда одолел, во имя прекрасной девы!..
  - Во имя прекрасной дамы?! – Людоед облизнулся, - Вот если бы ты мне сказал, где эта прекрасная дева, я бы тебя пожалуй и отпустил!..
  - Если бы я знал… - уже печально, задумчиво вздохнул юноша. – Я ведь сам странствую по свету, ищу ее.
  - Ну, раз не скажешь – я тебя съем. Впрочем, может отложить тебя и этого… хммм хоббита. Один – тощий, другой – коротышка…
  - Да, да – отложите нас! – посоветовал Морен.
  - Да-а, отложу, откормлю, а сегодня устрою ужин из роскошного эльфийского мяса!
  - Нет, нет! – поняв, какая страшная беда грозит его друзьям, воскликнул хоббит. – Съешьте меня – да-да, вы можете меня съесть всего, даже с косточками – э-эх, прощай милая моя норка! – но всех остальных отпустите!..
  - Ха-ха-ха! – захохотал Людоед. – Ну уж нет – я вас всех по очереди съем! Никто еще не уходил из моего замка! У вас нет никакой надежды! Вот-вот появятся мои слуги, принесут твоих дружков…
  - Но вы можете съесть меня всего, и… даже мою одежду, вы можете съесть клинки эльфов, и даже их стрелы. Ведь у вас такой желудок – все переварит.
  Морен морщил лоб, кряхтел – все старался придумать, что еще предложить съесть Людоеду, лишь бы он отпустил его друзей. Людоед обнажал свои клыки, и издавал утробный, булькающий хохот – он был очень доволен, и уже представлял, какой роскошный ужин его ожидает. Он принес длинный, ржавый нож, и принялся его затачивать, напевая кровожадную, людоедскую песенку.
  - …Вы можете даже посох Гэндальфа взять… - дрожащим голосом прошептал Морен.
  Людоед прекратил затачивать свой нож, и обернулся к хоббиту:
  - А у вас что – посох этого… уххх… ненавистного Гэндальфа?! – и тут же закричал, обращаясь к своим слугам. – Выбросите, разломайте, сожгите, по ветру развейте этот посох!!! Видеть его не хочу…
  - И Гэндальф с нами. – сказал Морен.
  Мог ли предположить хоббит, какое действие окажут его слова на Людоеда? Скажи ему, что сам повелитель ветров Манвэ, пришел, чтобы положить конец его безобразиям – Людоед не испытал бы такого ужаса. А дело было в том, что прежде, еще лет за сто до описываемых событий Людоеду доводилось сталкиваться с Гэндальфом, и тогда он едва спасся от Старца.
  Он даже нож свой выронил, и – поверите ли! – задрожал как осиновый лист. Он метнулся в одну сторону, в другую, а потом заголосил что было сил:
  - Отпустите их! Пускай они скачут, куда скакали! Собирайтесь все сюда! Паучки мои! О-о-о!!!..
  И тут пришел ответ:
  - Слишком поздно, Людоед, пришло время ответить за свои делишки!
  У Людоеда аж глаза на лоб полезли, он отпрянул к дальней стене, и затрясся там пуще прежнего:
  - Гэндальф?!!!..
  - Да. А если не веришь, подойди к окошку, и выгляни вниз.
  - Ну уж нет! Нет! Ты какую-нибудь штуку учудишь, околдуешь меня!
  - Теперь тебе нечего терять – все уже потеряно, в том числе и слуги.
  - Выкуп! – закричал Людоед. – Забирай этого карлика-хоббита, и…
  - Я заберу все, что причитается…
  - Я дам тебе еще золота! Много золота!
  - Все, что ты награбил, будет возвращено владельцем.
  - Я…
  - Довольно припираться! Выходи из замка! Если ты не будешь сопротивляться, я сохраню тебе жизнь; но, конечно не в прежней форме – ведь нельзя же допустить, чтобы ты дальше творил такие злодеяния. Я превращу тебя в дерево – какое у тебя любимое дерево?
  - Бук. – не задумываясь ответил Людоед.
  - Ну вот – превращу я тебя в Бук, и будешь расти долго-долго, и успокоишься и ума-разума поднаберешься…
  - Выйти из Замка?.. – повторил Людоед. – Из Замка?.. Ну уж нет! У меня же есть Замок! Можешь его осаждать сколько угодно, но тебе никогда…
  Однако договорить Людоед не успел, потому что в это мгновенье на его Замок обрушился удар такой силы, что все содрогнулось, в стенах раздались трещины, а с потолка посыпались камни, сам Людоед не удержался на трясущихся ногах и с грохотом повалился на пол.
  - О-о-о!!! – завопил он. – Не хочу выходить! Не хочу становиться деревом! Даже и Буком!.. Я буду драться! Да – только без волшебства!
  - Я, Фэол, из рода Веанора, согласен драться с тобой, хоть это слишком низко для меня! Я соглашаюсь на это из уважения к сединам Гэндальфа. Если ты одолеешь меня в честном бою, то получишь свободу, но знай – во владении клинком я пятый, среди всех эльфов нынче живущих в Среднеземье…
  - Да, да – я согласен! – прокричал Людоед. – Только дайте мне приготовиться! Я должен надеть латы, и выбрать достойное оружие.
  На самом деле, когда первый ужас прошел и Людоед собрался с мыслями, он вспомнил, что из его замка ведет несколько тайных, подземных туннелей, и вот он решил прихватить с собой столько сокровищ, сколько мог унести, а также – спеленованных юношу и хоббита, чтобы потом подкрепиться ими. И он принялся метаться из стороны в сторону, распахивал сундуки, и с грохотом высыпал их содержимое на пол – он все не мог отобрать, какие же из награбленных сокровищ взять с собой, и его ручищи тряслись уже не от страха, а от алчности. При этом он не забывал выкрикивать:
  - Сейчас! Сейчас! Подождите, вот надену латы!..
  - Все ты лжешь! – с негодованием вмешался юноша.
  - Молчы-ы-ы!!!! – захрипел ужасный Людоед, бросился к нему, и, особо не церемонясь, залепил ему рот кляпом.
  И вновь снаружи раздался голос Гэндальфа:
  - Хочешь нас обмануть? Считаю до десяти, если не выйдешь, то…
  - Ох, подождите, подождите! – жалобным голосом взмолился Людоед. – Все никак не могу найти меч своего дедушки, достопочтенного Мозгоглота третьего!
  И вновь замок сотрясся от могучего удара, еще шире раздались трещины, а голос Гэндальфа громом метнулся:
  - И знай, что если с тех, кого ты поймал, что-нибудь случится!..
  - Сейчас! Уже иду! – громко выкрикнул Людоед, а про себя добавил. – Обманул старого дуралея! Покушаю еще и людишек и эльфов, и этих… хммм… хоббитов!..
  Затем людоед бросился к дальней стене, нагнулся и нажал неприметный, едва-едва выступающий камень; раздался скрежет и часть стены со скрежетом начала отходить в сторону. Людоед старался перекричать этот скрежет:
  - …Вот уже латы надел! Ох, как скрежещут – проржавели… Сейчас, меч нацеплю!..
  Людоед перевязал отобранные сокровища веревками, и все это водрузил себе на спину: этот тюк превосходил его раза в два, и был таким тяжеленным, что и пятеро здоровых мужчин едва ли его подняли – Людоед был скуп, и за скупость свою поплатился. Он кряхтел и тужился, а коленки его дрожали; издавая оглушительный топот он шагнул к своим пленникам, намеривался их схватить – вот уже выставил ручищи. Тут и Морен и юноша одновременно, не сговариваясь, повалились ему под ноги. Людоед споткнулся – грохот от его падения был ужасен – золотые блюда, чаны, тазы, и даже сковородки, погребли его под собой. Но самым скверным (для Людоеда, конечно), было то, что часть грязных его шкур оказалась защемлена под захлопнувшимся люком, и он никак не мог высвободиться.
  В какое же неистовство пришел Людоед! Чтобы его пленники такое себе позволяли?!!! Нет – это было невиданно! Он даже и про Гэндальфа позабыл.
  - Я раздеру вас! Р-р-р-рааа!!!! В КЛОЧЬЯ!!!
  Людоед совершал бешеные рывки, пытался высвободиться – шкуры отчаянно трещали, вот-вот должны были разорваться.
  А положение складывалось далеко не самое лучшее! Ведь Гэндальф и эльфы, хоть и поняли, что грозит пленникам, не могли так быстро до них добраться. Да и замок они, на самом то деле рушить не собирались – ведь под руинами погиб бы не только Людоед…
  - В клочья - в мелкие клочья вас раздеру! – надрывался Людоед, и шкуры вот-вот должны были разорваться.
  Морен огляделся, и вот понял, что нужно делать. Он быстро прошептал свой план юноше, и тот согласно кивнул. Морен, выгибаясь словно гусеница, пополз к дальней стене, где высились массивные медные чаны, в которых Людоед обычно готовил ужасные свои кушанья; и при этом выкрикивал этому страшилищу всякие обидные прозвища, и даже пропел песенку:
  
  - Глупый, глупый людоед
   Никогда не моется,
   И зубной ведь щетки нет,
   Пальцами в зубах он роется!
  
  Конечно песенка была дурашливая и нескладная, однако надо помнить, что Морен придумал ее на ходу (точнее "наползу"), когда грозила смертельная опасность. И, надо сказать, этой песней он попал прямо в яблочко!
  Так как Людоед не только никогда не мылся, но и не чистил зубы, то они у него часто и сильно болели, и вот теперь, когда хоббит напомнил – боль с такой силой прорезала его десну, что он аж взвыл.
  - Ну подожди же!.. Сейчас доберусь до тебя!!!..
  И Людоед рванулся с такой силищей, что шкуры разодрались, и половина из них осталась торчать из люка, а другая половина – болтаться на нем. Он бросился за Мореном, а тот как раз подполз к посуде, и свалил подпорку, которая ее удерживала – все эти чаны и кастрюли покатились прямо на Людоеда!.. Все бы еще ничего, и разъяренный Людоед успел бы увернуться, но ведь он совсем забыл про юношу! А тот подполз к оброненному ножищу, и теперь перетирал об его зазубренное лезвие свои путы. Как раз, когда Людоед метнулся за хоббитом, ему удалось высвободиться, схватить нож, и уколоть им Людоеда в пятку…
  Тогда Людоед издал такой вопль, что замок сотрясся от основания, и до самого верхнего шпиля – едва-едва не рухнул, но к счастью обошлось.
  Зато Людоед рухнул! Рухнул прямо под катящиеся на него чаны, и один из них оказался прямо на его голове! Людоед дернулся, и от этого застрял еще крепче – теперь голова его была окружена медным шаром, и из него, словно из-под земли прорывались его вопли.
  - Вы-ыыпустите!!! О-О-О!!! Ничего не вижу!!! Ослепили, О-О-О!!!
  Он бросился в одну сторону, и с разбега налетел на стену – словно колокол ударил.
  - Оглох! О-О-О!!! Помогите!!! О-О-О!!
  Людоед бросился в другую сторону, и на этот раз, чтобы вновь не удариться, выставил перед собою руки, однако – это не помогло. На этот раз вместо стены был воздух! Людоед попросту вылетел в окно!
  Забегая немного вперед, скажу, что Людоед, хоть и свалился в глубокий овраг - не разбился, а только ушел по пояс в землю. Освещая себе дорогу факелом, в овраг этот спустился и Гэндальф. Конечно, он мог бы превратить Людоеда в Бук и сразу, не вытаскивая, но это было бы совсем немилосердно - направлять его головой в землю (хотя уж кто-кто, а Людоед милосердием никогда не отличался). Тем не менее, Маг прежде всего вытащил его из земли, и освободил от чана. Затем вывел на живописное место, прочитал сложное заклятье, и посыпал Людоеда неким зеленоватым порошком. Людоед пустил корни, и превратился в раскидистый, высоченный Бук, который, кстати сказать, не отличался злым нравом, и, разве что время от времени любил поворчать. Впрочем, эдак через полстолетия, он уже настолько успокоился созерцанием небес, да пением птиц, что совсем перестал ворчать - позабыл, что когда-то был Людоедом, и стал очень даже порядочным Буком.
  
  ГЛАВА 4
   "Южная Дорога и Изена"
  
  Остался позади и замок Людоеда, и Темный лес – Зеленопутье уводило наших путешественников все дальше и дальше к югу.
  Теперь с ними был и спасенный от Людоеда юноша, который представился Арамиром. Своего коня, равно как и пони Морена, Арамир нашел в подвале Людоедского замка – были они целы-невредимы, и разве что долго пришлось их вычищать от паутины. Нашел Арамир и доспехи, которые представлялись слишком громоздкими на его тощем теле. Юноша был неразговорчив, о прошлом своем не рассказывал, но говорил туманные фразы о Прекрасной Деве, которую он еще не нашел, но во имя которой уже совершил немало подвигов (кстати, и о подвигах он тоже отказывался рассказывать) – в общем, юноша изображал из себя благородного рыцаря, хотя, по сути дела, был еще совсем мальчиком. Гэндальф вздыхал, покачивал головой, и иногда прятал в своей густой, седой бороде улыбку. И, хотя в намерения волшебника не входило принимать кого-либо еще в отряд – Арамира он не гнал, и даже следил, чтобы он не отбился. Неспокойная то была година, и случайно вырвавшись от Людоеда, этот "победоносный рыцарь" наверняка бы попал в иную передрягу, в которой ни Морена, ни Гэндальфа не пришлось бы рядом…
  - Сколь же велик мир! Сколько чудес в нем! Вот сидел в своей норе, и даже ни о чем этом не ведал! – так приговаривал Морен, толи на двадцатый, то ли на двадцать пятый день их пути, но тут же и добавил. – И как там моя норка?.. И как там все мои знакомые, родимые хоббиты?.. Ведь я ушел от них и даже ничегошеньки не сказал. Волнуются, наверное!.. Ох, а как же я за них волнуюсь! Что если все эти чудища из Упокоищ…
  Но скакавший рядом Гэндальф успокаивал его:
  - Об этом пока можешь не волноваться. Некромант из Дол-Гулдура еще недостаточно силен, чтобы оторвать разбуженное им воинство от Упокоищ… По крайней мере, до следующего года…
  Но Морен не успокаивался – еще больше растревожился:
  - А успеем ли до следующего года?.. Ведь уже август на носу, ну а осенью дороги развезет…
  - До Дол-Гулдура успеем, но вот что там будет… То даже и мне неведомо…
  Минуло еще несколько дней, и тогда пустынное Зеленопутье осталось позади – они выехали на оживленную Южную дорогу. Южная дорога брала начало в Серебристых гаванях, и оттуда и туда тянулись многочисленные, хорошо охраняемые караваны купцов и путешественников. Попадались и отдельные путники, но они далеко не ходили, не ездили – передвигались от поселения к поселению, которые часто подымались на обочине дороге.
  Морен знал, что Южная дорога проходила и у Западной Чети Хоббитона, хотел расспросить кого-нибудь о последних вестях, даже и хоббита надеялся встретить (вот уж зря – хоббиты отродясь в такую даль не хаживали) – все тщетно! Спешащие по своим делам путники о хоббитах и не слыхивали – но на Морена, да на мохнатые его ноги поглядывали без удивления – на Дороге можно было встретить множество удивительных созданий – от эльфов, до каких-то мохнатых пеньков, которые семенили своими корнями, и издавали стрекочущие звуки; ну а по краям дороги хоббит видел несколько шаров перекати-поле, которые однако ж катились против ветра, и в сердцевине которых переливалось изумрудное сияние…
  Наш хоббит уже привык к дороге. Привык, что спали они в разных местах, и чаще под открытом небом; привык к прекрасным голосам эльфам, которые ведали, казалось, неисчислимое множество дивных песен; привык к отплывающим назад пейзажам; к деревенькам, к маленьким городкам, к высящимися над полями гордым замкам, и древним руинам. Привык к незнакомому говору случайных встречных, привык и к своему пони Прелести, с которым так сдружился, что уж и представить не мог, что когда-то не знал о его существовании…
  - Тарбад. – представил Гэндальф, открывшийся пред ними в один из этих дней большой город.
  Надо сказать, что сначала, издали Тарбад Морену понравился – показался величественным, огромным. Но, когда они оказались на его улице, хоббиту стало дурно. В общем, это был обычный людской город, но для него, к тиши да спокойствию природному, хоббитскому привыкшему – это был настоящий хаос. Все куда-то бежали, говорили, спорили, смеялись, ругались. Прежде хоббит даже и представить не мог, что одновременно можно видеть такое множество лиц.
  - …Это верзилы… Сразу узнаются верзилы… - жаловался он Гэндальфу. – Вечно им все неймется, а зачем, спрашивается. У нас в Хоббитоне так хорошо – спокойно, а они… Зачем все это?
  - Такой уж дух человеческий, вечно неспокойный, вечно ищущий, – отвечал волшебник. – Ваши народы такие разные, потому и дружба меж вами – невидаль. А зря – и людям у вас, и вам у людей есть чему поучиться. Лучше всего золотая середина…
  - Да уж – подружишься с ними. – утомленный людской круговертью, вздыхал Морен. – Вот я слыхивал, что они нас растениями называли. И вполне серьезно – утверждали, будто ноги у нас мохнатые, потому что с землей связаны…
  Морен хотел поскорее проехать Тамбард, чтобы заночевать где-нибудь в тихом поле, под звездами, однако собиралась гроза, и Гэндальф настоял на том, чтобы остановились на постоялом дворе. Хоббит долго ворчал, но когда увидел приготовленную ему мягкую, и довольно чистую кровать – разом вспомнил, как давно он не спал так вот – с комфортом, и… Долго ему поспать не довелось, потому что кто-то настойчиво стучал по его ладони. Он вскочил, и собирался закричать, как услышал умоляющий шепот:
  - Тише, тише – прошу вас…
  Хоббит глянул, и что же? – оказывается по ладони его стучал маленький вороненок. Тогда Морен подхватил его, и, чтобы лучше было видно, пронес к распахнутому окну, уселся там на подоконнике, под светом полной луны.
  - Я вас еще днем, когда на крыше сидел приметил. – рассказывал вороненок. – Я сразу почувствовал в вас доброе сердце, и именно потому решил обраться.
  Здесь вороненок выдержал некоторую паузу – не решался, по-видимому, ничего сказать.
  - Если смогу - помогу… - отвечал хоббит с жалостью, но без изумления, потому что в эти дни он столько навидался, что говорящим вороненком его было не удивить.
  - Дело в том, что охотники поймали мою мать. Им бы не удалось этого, если бы она не защищала гнездо с нами, тогда совсем еще маленькими, беспомощными. Завтра на базарной площади Тамбарда ярмарка, и мою мать прикую на цепи к вершине столба. За награду лучники будут соревноваться в меткости – стараться попасть в нее. Помогите - если вы можете, если вы меткий, перебейте стрелой цепь!
  Надо сказать, что еще при жизни своей в Хоббитании Морен ни раз тренировался в меткости – ставил камни, а потом издали попадал в них. Тренировался он часто, и мог бы стать признанным охотником, да только, из-за жалостливо своего сердца, по живым целям, будь то птица иль заяц какой, никогда не стрелял… Конечно хоббит согласился помочь. Вороненок поблагодарил его, взмахнул крыльями, и спустя мгновенье уже растворился в ночном серебре.
  Следующим утром наш хоббит рассказал обо всем Гэндальфу – тот одобрительно кивнул головой, и сказал, что надо поторопиться на базарную площадь…
  Если даже окраинные, малонаселенные улочки Тамбарда произвели на Морена впечатление хаоса, столпотворения, то представьте, чем представилась для него действительно многолюдная, шумная площадь. В другое время он бы прочь бросился, а тут скрепил сердце, и, следом за Гэндальфом, который высился на своем белоснежном коне, углубился в это людское море. Эльфы скользили следом, и тоже хмурились – и они не выносили людской сутолоки, да еще в окружении каменных стен. Что касается Арамира, то он сослался на плохое самочувствие и остался на постоялом дворе.
  Столб, к которому были прикована мать вороненка был виден издали – это был высоченный столб, и он высился над всей площадью. Прикованная на длинную цепь, она могла делать большие круги, метаться – и она рвалась на свободу, к деткам своим. В нее уже много стреляли, и кто-то умудрился задеть крыло – вниз устремились несколько черных перьев, но она еще могла летать столь же стремительно…
  Награда была обещана немалая, но и за право пустить одну стрелу брали приличный куш – раздосадованные стрелки толпились, ругались, но не хотели отступать – стрелы летели одна за другой.
  - Дайте мне! – крикнул Морен.
  Сразу несколько высоченных охотников глянули на него, и презрительно усмехнулись:
  - …Полурослик…
  Конечно – это было очень обидное прозвище, и в другое время Морен ответил бы что-нибудь достойное, но сейчас его больше волновала судьба вороницы. Гэндальф заплатил полагающийся куш, а эльф Фэол протянул свой лук. Охотники посмеивались над хоббитом – поговаривали, не стоит ли отойти, чтобы стрела не устремилась в них – Морен не слушал, все внимание сосредоточил на цепи, которую требовалось перебить… Нет – слишком сложная эта была задача – слишком быстро металась рвущаяся на Свободу вороница.
  И тогда, словно прочитав мысли хоббита, откуда-то из глубин неба пал, подлетел к своей матери отважный вороненок, и быстро что-то прошептал ей. Теперь вороница уже не рвалась столь стремительно из стороны в сторону, но плавно кружила.
  Охотники заметили это, принялись возмущаться, кричать, что нечестно, но тут Морен прицелился – пустил стрелу. Цепь была перешиблена, и освобожденная вороница вместе со своим верным дитем, взлетело в небо. Тут и ругань и хохот, словно волны схлестнулись на Морене – он едва не оглох, и, по правде, все эти люди показались ему призраками – он, словно маленький вцепился в плащ Гэндальфа, и ни в какую не желал его выпускать. Но, между прочим, прежде чем от крика да ора в ушах его остался лишь тревожный звон, он успел различить слетевший с неба голос:
  - …Когда случится с тобой беда – только позови, и я приду на помощь…
  К великому счастью Морена, они не стали задерживаться в Тамбарде, и уже через пару часов, проехав по большому мосту над могучей рекой Седонной, выезжали через восточные ворота.
  У Восточных ворот произошла еще одна неожиданная встреча. Морен ехал задумчивый, вспоминал Хоббитанию, Двалина, Тили и Вили (где-то теперь эти отважные и упрямые гномы?), как неожиданно раздались громкие крики:
  - А-а-а, вот он! Попался! Держи! Лови! Окружай!..
  Хоббит сразу понял, что кричат на них, а как глянул - обнаружил, что разом с две дюжины хорошо вооруженных, закованных в броню всадников мчались наперерез им, заходили с разных сторон.
  - Тпру, стой! – остановил своего коня Гэндальф.
  Эльфы выхватили свои легкие, но смертносные клинки, готовы были дать достойный отпор. Ну а Арамир… Этот юноша стал восково-бледным, и, пытаясь прорваться к воротам, что было сил погнал своего коня. Один из воинов привстал на стременах – прыгнул – вышиб Арамира из седла – вместе они покатились по земле. Для воина этот прыжок мог стать последним – меткая стрела Фэола должна была его поразить – эта стрела была выпущена, однако Гэндальф успел махнуть рукою и стрела ослепительно вспыхнула, в краткое мгновенье полета в пепел обратилась.
  - По какому праву вы нападаете на наших спутников?! – возмущался Фэол.
  - На ваших спутников?! – пыхтел воин, связывая бледного, покрытого дорожной пылью Арамира. – Да будет известно, что он сын князя Творимира – наместника восточных земель Гондора. Беглый сын! Не достигши совершеннолетия он бежал из дома…
  - Ложь! – вскрикнул Арамир – глаза его бешено сверкали. – Давеча мне уже исполнилось шестнадцать лет!..
  - И вместо того, чтобы заниматься достойными делами, мы уже два месяца гоняемся за ним по всему Среднеземью!.. Ты подумал о своем отце? А о матери?! Ведь она ночей не спит! В такое то время и в одиночестве путешествовать! Или ты великий воин?!..
  Тут Арамир с жаром принялся доказывать, что теперь он в надежной компании, и что это его шанс совершить великий подвиг, во имя Прекрасной Девы – он молил о заступничестве и у Гэндальфа, и у эльфов, и даже у Морена, но все понимали, что он еще в сущности мальчик, наслушавшийся всяких сентиментальных историй, и что в дальнейшем пути им спать не придется, а только за ним следить, от всяких напастей уберегать…
  И вот когда его связанного, усадили в свободное седло, Арамир не выдержал и расплакался – он обращался главным образом к Гэндальфу и Морену:
  - Дома меня ничто не удержит. Так и знайте!.. Я буду упражняться с мечом и луком – каждый день и не жалея сил. Так и знайте! И меня уже никто не посмеет называть мальчишкой! Я стану настоящим рыцарем, я совершу великие подвиги, во имя Прекрасной Девы, и я найду ЕЕ!..
  - Хорошо, хорошо, - успокаивал его Гэндальф. – Только и о книгах не забывай – одними-то мускулами, без смекалки, ничего не добьешься. Знаешь, кто самые мускулистые?.. Тролли. Вот то-то же…
  - Да, я буду читать. – заверял уже увозимый Арамир. - …И знаете, знаете – как подросту, мы еще обязательно встретимся, и вместе в приключение попадем! В такое приключение, что про нас потом и в книгах напишут…
  И тогда Морен почувствовал, что они действительно не в последний раз видятся, но новая встреча еще совсем не скоро будет, и, как говориться – до той встречи еще надо было дожить…
  
   * * *
  
  - Ну вот, уже и осень подступила. – так говорил Морен, любуясь золотистым, и уже выпускающем свой наряд лесочком, который подступал к Южному тракту.
  Четыре недели пути отделяли их от Тамбарда, а уж Хоббитания казалось в такой не представимой дали - словно в ином мире. Уже ни первый день над горизонтом вздымались горы – изо дня в день, белеющие своими шапками росли, открывались средь них все новые отроги, а Морен мог часами на них любоваться – понимал, между прочим, любовь гномов к этим громадам…
  За время пути случались с ними приключения – не разобрав кто едет, напали на них разбойники, и эльфы дали им такой отпор, что шайка была разбита наголову, попадали в селение, где все жители оказались вампирами, и, если бы не Гэндальф - едва бы унесли ноги. Да – многое осталось позади, а сейчас, по словам Гэндальфа, они подъезжали к реке Изене.
  И действительно, когда лесочек остался позади, открылась эта река. Стремительные воды скакали, пенились на острых камнях, и даже на расстоянии ощутим был исходящий от них холод.
  Но у реки было какое-то столпотворение. Крики, вопли, удары!
  - Орки! – это резкое, словно бич слово вырвалось одновременно и от Гэндальфа, и от эльфов – Морен аж сжался, потому что до последнего надеялся, что удастся избежать встречи с этими мерзкими, злобными созданиями.
  Но уже ясно было, что произошло: орочья банда пришла с гор и затаилась в кустарнике, который обильно разросся возле моста. Они выбрали это место, потому что камни, по которым можно было перепрыгивать, простирались здесь едва ли не до середины течения, и когда с верховий Изена спускалось рыбацкое судно, они, с привычным им гамом да криками, бросились на абордаж. Раскручивая, бросали крючья, притягивали на отмель, а самые отважные бросались к бортам, взбирались на них. Ожесточенная то была схватка – рыбаки знали, что от орков пощады ждать нечего, и дрались с ожесточением, на смерть. Многие погибли и с той, и с другой стороны, и все же победа из-за численного превосходство должна была достаться бандитам-оркам.
  Но тут налетели эльфы, а с ними и сам Гэндальф! Уж кого эльфы терпеть не могут, уж к кому никакой жалости не знают, так это к оркам, а причина здесь в том, что очень уж много всякого зла натерпелись они от них. Слишком много доблестных воинов было порублено, замучено; прекрасных дев – поругано, мученьям придано, а сколько прекрасного порушили орки – не даром их звали противниками жизни, а потому и не было к ним никакого доброго чувства.
  И орки знали, что пощады не будет! Они вопили проклятья, брызгали ядовитой слюной; и, размахивая кривыми ятаганами, метались навстречу своей гибели. Ожесточенная то была схватка – воздух переполнился жарким перезвоном стали, хрустом костей, и воплями раненных и умирающих.
  Никогда прежде не доводилось Морену участвовать в битве! Сначала он остановил своего пони Прелесть, и даже глаза закрыл, но затем, когда услышал предсмертный крик одного из эльфов (а надо сказать, что за время пути, он со всеми ними крепко подружился) – он вздрогнул, открыл глаза, и проговорил:
  - Что ж это – когда твои друзья гибнут, ты в кустах отсиживаешься?..
  И с этим чувством, выхватив подаренный одним из эльфом клинок, Морен погнал Прелесть, туда, где сражение было наиболее кровопролитным.
  И, надо сказать, на этот раз наш хоббит показал себя настоящим героем! Дрался не жалея себя, и даже не заметил, как получил несколько ран… Долго продалась эта сеча, и, когда всех орков побили, оказалось, что едва ли не треть эльфийского отряда полегла (уж с очень большой бандой пришлось им биться). Сам Морен был изранен – Гэндальф осмотрел его, покачал головою, а потом натер мазью, которая так кололась, что у Морена аж слезы выступили, и, чтобы не застонать, ему пришлось прикусить губу.
  - Ничего – терпи. – с деланной суровостью приговаривал Маг. – Если бы меня поблизости не оказалось – тебя бы быстро одолел орочий яд. Так и знай, что они почти всегда смазывают свои ятаганы какой-нибудь отравой…
  Эльфы устроили пышное погребение своим павшим друзьям: они возвели над ними холм, и в лучах закатного солнца пропели прощальную песнь, которая была столь глубока, печальна, что Морен разрыдался…
  Ну а что касается рыбаков, то они, конечно, несказанно благодарны были своим спасителям, и не знали, как их достойно отблагодарить – звали, по крайней мере, к себе в гости. И эльфы, и Гэндальф отвечали, что ничего им не нужно, а вот Морен, подойдя к борту их корабля, услышал изнутри удары: "Тук, тук, тук… Тук, тук, тук… Тук, тук, тук…" – всегда равномерно по три удара, так могло стучать только разумное создание.
  Тогда хоббит попросил, чтобы рыбаки позволили ему спустится в трюм, и те с радостью согласились. В трюме, в огромном баке плескалось множество отменной рыбы, но был еще и отдельный вычищенный бочонок, над котором поднималось золотистое сияние. Морен нагнулся над ним и увидел, что там плавает дивной красы рыба – несмотря на то, что в трюме было темно, каждая из ее чешуек золотом сверкала. Хоббит так залюбовался этой красою, что и не заметил, как над самой водою склонился, тут и чудо-рыба к нему приблизилась, и услышал хоббит у себя в голове ее шепот:
  - Высвободи меня отсюда, Морен. Мои детки ждут меня в верховьях, а в неволе быстро увяну я. Сослужи мне это, ну а я в долгу не останусь.
  Тогда обернулся к рыбакам Морен, и молвил:
  - Подарите мне золотую рыбу.
  Те же отвечали:
  - Нет ничего, что могло бы достойно отблагодарить вас за спасение наших жизней, но эта рыба – действительно лучшее, что мы можем вам подарить. Долгой и опасной была ловля на нее, и теперь мы везли ее в Минас-Тирит, к правителю Гондора, надеялись получить богатые дары, и славу лучших рыболовов. Забирайте – теперь она ваша.
  Но кого же было изумление рыбаков, когда Морен вытащил бочонок на палубу, и там неожиданно опрокинул его в реку. Ударила золотым хвостом рыба – только ее и видели – солнечные кольца по воде пошли, о камни ударились, да на осколки разбились…
  На ночлег остановились неподалеку от того места, где произошла страшная сеча. Впрочем, спать собирался один Морен – эльфы глядели печальными своими очами на звездное небо, на свеженасыпанный, окруженный серебристой аурой холм, и, кажется еще видели своих павших друзей, прощались с ними – до встречи в чертогах Мэндоса, по ту сторону моря. Гэндальф же достал некую, весьма увесистую книгу, и принялся перелистывать ее – припоминал какие-то заклятья.
  У хоббита уже слипались глаза, но тут он увидел – стремительный, словно метеор, слетал из небесной выси пучеглазый филин, уселся перед Магом – тот нисколько не был удивлен, сразу принялся расспрашивать, на не понятном для Морена, языке птиц. Судя по тому, как хмурил свои брови чародей, вести были не добрые. И, когда филин уже вспорхнул обратно в небо, хоббит не выдержал-таки, подобрался к Гэндальфу, и дрожащим голосом спросил:
  - Что?.. Что нас ждет?..
  - Спи… Спи не волнуйся… Просто после сегодняшней стычки Некромант узнал о нашем приближении и перекрыл Южную дорогу. Но мы пойдем вверх по течению Изены, ущельями.
  Да – ничего себе "спи не волнуйся"! Гэндальф всегда славился тем, что говорил такие вот мрачнейшие вещи. Тем не менее, как только Морен прилег на свою подстилку – сразу и заснул – так он истомился за этот день…
  
   * * *
  
  А на рассвете следующего дня они увидели действительно мрачную картину. Довольно далеко – милях в тридцати перед ними, там где отроги Мглистых гор расступались в широкое ущелье, по которому и проходила Южная дорога, медленными, но неестественными скачками передвигалась некая расплывчатая тень – толи это был вихрь, толи живая тварь – так или иначе, размеры "Этого" были огромны, и чувствовалась в "Этом" злая сила.
  Гэндальф долго вглядывался, потом вздохнул и произнес тихо:
  - Все же не удалось подойти незамеченными… Но и рыбакам мы не могли не помочь… Ладно – идем вперед…
  Конечно Морен не мало был изумлен – он то был уверен, что они сразу свернут вверх по течению Изену, а идти навстречу этому ужасу совсем не хотелось. Но, похоже, эльфы уже знали что-то, а потому не стали возражать Гэндальфу, но последовали за ним. Что ж – и Морену не оставалось ничего, как последовать за ними…
  Таким образом они проехали с милю. Действительно за ними следили – призрачный вихрь рос и клубился, поджидал их. Из ближайшего лесочка с пронзительным воем взвилась некая тень, устремилась к своему ужасающему господину…
  - Да что ж это – неужели Гэндальф с этим громилой в бой вступит? – лепетал Морен.
  Неожиданно маг обернулся, и достал из свой сумы нечто смутное, не имеющее определенных форм; вот он подул на это, взмахнул им в воздухе, и оказалось, что это – призрачное и прозрачное, почти сливающееся с воздухом полотно, которое раскрылось в воздухе, и вуалью накрыло всех их. Морен почувствовал такой холод, будто сама зима обхватила его.
  - Теперь вы невидимы. – проговорил Маг. – Скорее – за мною.
  И действительно – со стороны казалось, будто их, прежде такие отчетливые фигуры растворились в воздухе. Теперь только вблизи можно было разглядеть стремительные, расплывчатые тени – да копыта стучали, да трава под их незримым весом пригибалась. В то же мгновенье, лютой злобой наполненный вой прокатился по окрестностям, и вздрогнула земля. Мрачные тени слетели из небесной глубины, начали метаться в воздухе, высматривать.
  Морен вздрагивал от холода, и в то же время склонился к Прелести и молил:
  - Ты только не отставай, а то вылетим из-под этого покрывала, останемся на дороге, да под этим оком…
  Ну а пони не жалел сил – не отставал от могучих эльфийских скакунов.
  В стороне от Южного тракта был глубокий овраг – он весь зарос кустарником и травами – к нему и свернул маг, а следом за ним и все остальные. Призрачная накидка не защищала от частых, хлестких ветвей, и Морену пришлось прикрыть лицо руками, при этом одна из ветвей едва не выбила его из седла.
  Но вот они уже на сумрачном дне, которого едва ли касались лучи солнца, но разве что слабые отголоски его, сквозь густые сплетения ветвей пробившиеся. Но и здесь они не остановились – все еще накрытые призрачной вуалью, все еще чувствующие могильный холод, погнали своих коней вслед за Гэндальфом… Долго-долго, должно быть несколько часов продолжалась эта скачка, и Морен так измучился трястись в седле, да от ветвей увертываться, что решил, что – это самая пренеприятная часть их путешествия… Но, как выяснилось в последствии, он был далеко не прав…
  Никто и не думал окликать Гэндальфа – по прежнему слышались яростные вопли да скрежеты – их искали, и едва ли им удалось бы противостоять той силе, если бы она на них напала…
  Остановились уже в сумерках. Остался позади земляной овраг, теперь их окружали нагроможденья каменных валунов, некоторые из которых вздымались на десять, а то и на двадцать метров. Неподалеку шумела непокорная, стремительная, пенящаяся на выточенных за годы камнях Изена. Дальше вздымались покрытые темным туманом мрачные, холодные скалы; ну а за ними угадывались небо подпирающие громады Туманных гор, и с гор наползал холод, даже и избавленный от призрачного покрывала Морен стучал зубами, и если бы не прекрасный эльфийских эль, то совсем бы окоченел.
  Этот день прошел в волнении, много мрачного было пережито, и перед сном, чтобы успокоиться, хоббит хотел поглядеть на звезды. Но наполз густой, странными образами наполненный туман, и ни одной, даже самой яркой звезды невозможно было разглядеть сквозь его густое покрывало.
  - Хоть бы вы этот туман своим волшебством развели. – жаловался он Гэндальфу, и при этом усиленно зевал.
  Старец отвечал ему:
  - Этот туман нам только на руку. В этой темени нас вряд ли кто найдет. Потому и костер жжем. А ты спи… спи. Твоя Звезда всегда с тобою. В каждое мгновенье. О тебе помнят, тебя Любят. Знай это.
  Молвив эти слова, Гэндальф дунул на веки Морена, и словно теплыми весенними сумерками залил. И действительно видел Морен Звезду – среди иных бессчетных звезд сияла Она в небе, а он, хоть и сидел у порога свой уютной хоббитской норки, и летел к ней, и слышал дивное, непередаваемое словами пение…
  
   * * *
  
  Следующим утром проснулся хоббит хорошо отдохнувшим, и, несмотря на то, что окружали их мрачные, словно бы нахмурившиеся глыбы – настроение у него было превосходным, и он был уверен, что грядущий день принесет что-то светлое; и уже потом, когда вместе с Гэндальфом и эльфами скакал навстречу мрачным великанам – все удивлялся, почему у них такие безрадостные, сосредоточенные лица, даже пытался развеселить их дурашливой хоббитской песенкой, однако Гэндальф нахмурил брови, и сказал, чтобы Морен не издавал больше ни звука.
  Конечно хоббит обиделся, надулся; однако ж до самого вечера ожидал какое-то чудо – вспоминал Звезду, и время от времени улыбка озаряла его губы.
  К вечеру действительно случилось "чудо" - только совсем не такое, какое ожидал хоббит. Прежде всего, откуда-то спереди нахлынул затяжной, долгий грохот, ну а после вода в Изене взяла да пересохла! Казалось бы, что могло остановить этот сильный, стремительный поток – но воды не было, и все тут – лишь одинокие ручейки пробирались среди мокрых камней.
  Гэндальф хмурился, однако останавливаться не стал. Они скакали все вверх и вверх, над пересохшим руслом. Вела их узкая, давно нехоженая каменная тропа. Камень был повсюду. Неисчислимые его тонны вздымались вверх; таяли в сгущающихся сумерках, и теперь постоянно веяло таким холодом, что Морен ежился, все ожидал, что пойдет снег, и больше всего хотел, чтобы Гэндальф остановился, развел блаженно-теплый костер, чтобы снова пришли видения про Звезду. Однако, и этим мечтам еще долго не суждено было сбыться.
  Когда стало уже совсем темно, и плывущие над головами клубы тумана протянули к ним свои призрачные щупальца, вздыбилась перед ними многометровая, перегораживающая все ущелье, ощетинившаяся камнем стена.
  - Что ж – это и следовало ожидать. – вздохнул Гэндальф. – ОН не хочет нас подпускать, и устроил этот обвал… Я знаю, где-то здесь должен быть обходной путь; совсем нехоженый, опасный…
  Кажется, Фэол собирался что-то возразить, однако не успел. Хищный и кровожадный вой большой волчьей стаи нахлынул сзади. Вой отражался от стен, дробился, а от того представлялось, что не иначе как многотысячный, неистребимый поток этих серых разбойников гонится за ними. А тут еще и новая напасть! Над их головами, с вершины перегородившего Изену завала раздался дикий хохот и тут же полыхнули там три вытаращенных кровавых глазищи, высветили уродливый, покрытый каменный вздутиями лик великана. У великана было множество рук, и вот все они пришли в движенье – принялись хватать каменные глыбы, и метать в наших путешественников. У каждой из таких глыб вес был не менее ста килограмм, и летели они с такой скоростью, словно были пущены из катапульты – так что они были смертоносными орудиями, и двое эльфов тут же были выбиты из седел, и пали уже мертвыми.
  Тогда Гэндальф вскинул свой посох, и метнулся с его окончания огненно сияющий, пульсирующий луч, ударил в лицо великана – тот взвыл и повалился на другую сторону завала. Так и осталось загадкой – выбрался он, или же потонул в располневшей у плотины Изены.
  Тем временем появились волки: ряд за рядом бежали они по той самой тропе, по которой незадолго до этого взбирались наши путешественники. Жадно щелкали их челюсти, бешенством светились выпученные глазищи. Гэндальф устремился им навстречу, взмахнул своим посохом, и вот из окончания его вырвался целый сноп ослепительно белых искр. Каждая из этих искр находила своего волка, прожигала его насквозь, и тот, бешено завывая, падал вниз, в пересохшее ущелье Изены, где и разбивался об камни. Но на место павшим волкам приходили все новые, и, судя по вою, от которого сотрясались стены ущелья, подходили еще большие полчища.
  - Похоже, ЕМУ удалось созвать всех окрестных волков. – устало вздохнул Гэндальф, и взмахнул посохом, выпустил очередной каскад искр. – Долго здесь не продержимся… Надо пробиваться к обходному ущелью – до него метров двести…
  Ох, и тяжело же дались им эти двести метров! Искр из посоха Гэндальфа уже не хватало. Волки напирали толпами, даже громоздились друг на друга. Орудовали клинками эльфы, бесстрашно бросался навстречу распахнутым пастям наш маленький хоббит, орудовали копытами и эльфийские кони, и даже пони Прелесть. Они совсем истомились, тяжело дышали, потом и кровью обливались, но все же смогли пробиться к этому заветному, узкому ущелью - ступили в него, в кромешный мрак – даже и лиц друг друга не видели, ну а последним отходил Гэндальф – громовым голом прочитал он заклятье, яркие лучи ударили из его посоха в стены, и стены стали плавиться – спустя несколько мгновений огневое озеро отделило их от волков. Один из серых разбойников попытался до них добраться, прыгнул, но не долетел – только коснулся ослепительной поверхности и в пар обратился.
  Хотелось скакать – вырваться поскорее из этого тесного, мрачного места, но быстро скакать было невозможно – все дно было завалено острыми каменными глыбами и кони непременно поломали бы себе копыта.
  Видно было, что Гэндальф очень истомился с этим последним заклятьем – да что там! – волшебник едва держался в седле своего белоснежного коня, и был таким бледным, каким Морен еще никогда его не видел. Тем не менее, Маг сказал, что они не должны останавливаться – иначе их настигнет погоня, и они действительно, в течении многих часов ехали без останова. У Морена слипались глаза, голова клонилась вниз, к шее недовольно фыркающего пони, но он все встряхивался, боролся со сном – отмечал, что ущелье постоянно дробиться – на два, на три разветвления, и они все сворачивают, выбирают какие-то ходы, а Гэндальф колдует на каждом из таких разворотов – сбивает возможных преследователей со следа…
  А потом они заблудились. Да – несмотря на проницательность Гэндальфа – этот лабиринт ущелий оказался таким запутанным, что они никак не могли отыскать выхода. Тут, правда стоит вспомнить и то, что им приходилось хорониться от волков, которые носились где-то поблизости, и вой которых накатывался со всех сторон…
  Однообразные, тоскливые, окруженные серым, холодным камнем тянулись дни. Они все шли и шли среди узких стен – угрюмые, уставшие, голодные. Если жажду они еще хоть как-то могли утолить – то тут, то там журчали стремительные, леденистые ручьи – то запасы еды, несмотря на строжайшую экономию, стремительно заканчивались, и вот-вот должно было прозвучать роковое:
  - У нас больше нечего есть…
  Морен жалел, и себя, и своих спутников, и своего пони – глядя на его ввалившиеся бока, приговаривал:
  - Э-эх, ты, бедолага. А вот у нас в Хоббитоне такие кушанья бывали… Да что ж это я – лучше и не вспоминать, а то уж в животе урчит.
  Однако ничего он с собой не мог поделать, и образы кушаний так и кишели в его головы. Они дымились, варились, благоухали, с аппетитными корочками, с вареньем, холодные и горячие, теплые и прохладные – слюньки текли, живот так и урчал, так и урчал. Вот хоббитка несет ему на подносе огромный, с Любовью выпеченный ею торт – подарок на его день рожденья…
  - Мням-мням-мням… - громко зачмокал он, вспоминая, как этот пирог был съеден.
  - Тише ты! – приложил к его губам палец, один из эльфов.
  - А, что такое? – встряхнул головою Морен.
  - Горный олень. – в этом ответе представилось покрытое аппетитной корочкой, хрустящее жаркое, и хоббитский желудок забурчал с еще большей силой.
  Эльфы затаились, вжались в выступы у стен, а спереди, по заснеженному ущелью приближался стремительный перебор копыт. Морен осторожно выглянул из укрытия, и увидел красавца-оленя – он прямо-таки летел по воздуху, а рога его были столь огромны и ветвисты, что напоминали обнаженную древесную крону.
  Фэол бесшумно достал свой лук, вот стал натягивать тетиву. Тут словно что-то сердце хоббиту прожгло – нет – не должны они убивать этого оленя! И в последнее мгновенье он бросился, ударил по луку – стрела ударила по камню, высекла сноп искр. Олень развернулся – вихрем умчался – только его и видели.
  Фэол помрачнел лицом, набросился на Морена:
  - Ты что ж нас голодом решил уморить?!
  Но тут вмешался Гэндальф:
  - Он поступил, как велело его сердце, и поступил правильно…
  Словно в подтверждение его слов раздался сильный, северным ветром налитый голос:
  - За добро добром отплачу! Только позови меня, мохноногий крошка!..
  Не говорили больше ни слова, но понурые, голодные, продолжили путь. Зашли в какое-то ущелье, и долго-долго шли по прямой. Вдруг впереди выросла гладкая, высоченная стена.
  Они повернулись, собирались идти обратно, но оттуда стал нарастать волчий вой.
  - В западне! – воскликнули разом несколько голосов, и тут же над их головами загоготало какое-то незримое чудовище.
  Тяжело было у них на сердцах, и они уже прощались друг с другом – собирались принять последний, смертный бой. Вот уже и волки видны – несутся плотной стеной, о стены ущелья обдираются, друг друга в нетерпении кусают – тощие, страшные, не ведающие, что такое жалость.
  И вдруг – за их спинами скрежет! Обернулись – и что же? – часть стены, которая преграждали им дорогу, теперь отползла в сторону, и теперь на фоне уходящего вдаль, освещенного факелами туннеля, стоял старец. Он был похож на Гэндальфа, только одет был не в серые, а в белизной сияющие одеяния, а глаза были хитро прищурены, прикрыты:
  - Должно пожаловать к Саруману-Белому, в Изенгард… Ну, долго собираетесь стоять на пороге? А то варги ждать не станут.
  Им не оставалось ничего иного, как принять это предложение. Каменная плита закрылась за их спинами, и слышно было как с той стороны неистовствуют, ломают об нее когти, воют, бьются – но все было тщетно – два метра твержайшего камня отделило их.
  
  ГЛАВА 5
   "Копоть Изенгарда"
  
  - Если бы не было зла – как это хорошо! – воскликнул Морен, после того как они три с лишним часа прошагали по узким и холодным подгорным переходом, вслед за Саруманом. – …И почему все чего-то хотят, спешат, рвут… Ах, как бы хорошо было, если бы все просто любили друг друга!..
  Так говорил он, потому что ужасно соскучился уже по солнечному свету, по пению птиц, по родимому Хоббитону; ну а как о Хоббитоне вспомнил – сильно сердце его взволновалось – как же они не там, не поднялась ли еще Нечисть из Упокоищ? И про Двалина, про Тили и Вили вспомнил, и так ему всех их жалко стало!.. Только бы с ними было все хорошо, только бы увидеть их вновь, голоса их услышать.
  Гэндальф ничего не ответил, а вот Саруман проговорил старую, в злые времена сложенную пословицу:
  - Хочешь мира – готовься к войне.
  И вскоре им довелось убедиться, что Саруман действительно готовиться к войне: очередная плита перекрала им дорогу, а когда этот Саруман-белый, положил на нее ладони и прочитал витиеватое заклятье, и она с визгом отползла вверх – визг не прекратился, но еще возрос, и шумело, и грохотало уже беспрерывно, да с такой силищей, что в ушах закладывало.
  Они переступили порог, и тут бедному Морену показалось, что они попали в преисподнею! Грохот, топот, лязг, визг – хорошо еще, что воплей не было. По сторонам от того широкого прохода по которому они шли открывались залы заполненные причудливыми механизмами, которые хоббит вначале принял за уродливейших чудищ, и лишь потом приметил, что созданы они из железа. Механизмы пыхтели, вздрагивали, брызгали искрами, а возле них суетились верзилы (люди, то бишь), такие грязные да скособоченные, что издали их можно было принять за орков.
  Все это было столь ужасно для хоббита, что он вцепился в одеяния Гэндальфа; и все боялся, что какое-нибудь из железных чудищ-механизмов, схватит его, поглотит в свою огненно-железную утробу. Саруман приметил это, усмехнулся:
  - Сразу видно – из непросвещенного, дикого народца. Таких, к сожалению, сейчас большинство. Но верьте – настанут времена, когда больше будет таких механизмов, и они не будут вызывать этого дикого ужаса…
  - Ну что ж… - устало вздохнул Гэндальф. – Мордорские орки хоть и живут во тьме, да гари, тоже ничему не ужасаются – с рождения привыкли, иного и не знают. Однако – это вовсе и не значит, что так и надо жить.
  На это Саруман ответил только:
  - Скоро вы увидите, сколь эффектны мои изобретения.
  Морен вовсе и не хотел видеть никакого такого "действия", больше всему ему хотелось в тихом, родимом лесочке оказаться – устал он и от грохота, и от копоти; у бедного хоббита даже ноги заплетались, но он семенил, старался не отстать от широко шагающего, рассерженного Гэндальфа. Казалось ему, что если отстанет, так и останется навеки в этом страшном месте, в преисподней!
  А потом был долгий-долгий подъем по винтовой лестнице. Вначале она была широкой, но все сужалась, и в конце концов пришлось идти спина в спину. За каменными стенами выл, жаждал в кого-нибудь вцепиться ветрило, и вскоре ему представилась такая возможность.
  Они вышли на верхнюю площадку замка Изенгард, которая вздымалась на добрых триста метров над каменным плато. Там - казалось под самыми ногами, из разорванной каменной поверхности, обильно валил перемешанный с огневыми всполохами дым – дым этот был таким тяжелым, что не мог подняться высоко, но стелился по поверхности, и в конце концов сбирался в ядовитую тучу, которая присосалась к отрогам Мглистых гор.
  Замок окружала высокая каменная стена, а за ней тянулось безрадостная, лишь кое-где взросшая хилым, низкорослым кустарником местность. На расстоянии в две-три мили виделись выстроенные четкими, боевыми рядами железные уродцы, подобные тем, которые Морену уже доводилось видеть в подземельях – они пыхтели и дымили, а рядом с ними суетились, кажущиеся совсем крошечными фигурки толи людей, толи орков. Дальше – свободные метров двести, а еще дальше – там было какое-то море темных корней и ветвей, которые постоянно извивались, словно исполинский змеиный клуб. Зрелище было отталкивающим, ветер ледяной плетью хлестал, однако Саруман ничего этого не замечал – при виде своих механизмов, он прямо-таки просиял, и махнул рукою – тут и началось действо, скорее всего специально подготовленное к приходу Гэндальфа, чтобы впечатлить его.
  Железные механизмы пришли в движенье, а вместе с тем и извивающийся клуб кореньев устремился ему навстречу. Саруман рассказывал:
  - Эти твари уже не в первый раз приходят со стороны Сумеречья. Хотят осадить мой замок, разрушить мои творения; заставить меня сдаться. Не тут то было – сейчас вы увидите силу моей железной армии.
  Хотя последовавшая битва продолжалась довольно долго, описывать в ней особенно нечего. Механизмы брызгали огнем, темные деревья изгорали; деревья драли железо – некоторые механизмы взрывались. Преимущество явно было на стороне Сарумановой рати, и, быть может, и дерева эти согнали сюда затем только, чтобы показать мощь Сарумана Гэндальфу. Где-то в середине сражения, когда его исход уже был ясен, Гэндальф проговорил:
  - Довольно. Здесь слишком ветрено. Мы просим несколько часов отдыха…
  Но Саруман, казалось, вовсе не слышал его – он наблюдал за происходящим, как азартный игрок за игровым полем, глаза его лихорадочно, невыносимо ярко поблескивали, он приговаривал:
  - Нет ты только посмотри – как он его!.. И это будет развиваться!.. Мы их всех передавим!..
  Гэндальф нахмурился больше прежнего и проговорил:
  - А ведь это уже было – в Нуменоре.
  Саруман вздрогнул, проговорил быстро:
  - Неважно.
  - В последние его годы. – мрачным голосом продолжал Гэндальф. – И ты помнишь, кто был зачинщиком строительства этих механизмов – Саурон.
  - Здесь лучше не произносить это имя!
  Гэндальф был невозмутим:
  – Счастье это некому не приносит, а сами люди теряются рядом с этими механизмами. Взгляни, сколь уродливы эти железки, сколь противны природе. И чем же они лучше того, что нес Властелин Мрака? Если они заполонят мир, чем же этот мир будет лучше… да хотя бы самого Утумно – древнейшей твердыни Моргота?..
  – Да что ты, что ты! – отмахивался Саруман. – Зачем произносишь это имя? Да будет проклято оно, и забыто навеки!..
  Когда прозвучали эти слова, далеко-далеко на востоке, где сгущалась тьма, полыхнула через все небо белесая вспышка. Как и следовало ожидать, армия темных деревьев была разгромлена, а останки их, преследуемые плюющимися пламенем механизмами, бежали на восток.
  - Разве не прекрасен результат? Разве не ясно, что в дальнейшей борьбе…
  Саруман повел было сложную, и явно заранее выученную речь; однако Гэндальф нетерпеливо перебил его – он сказал, что они очень устали с дороги, что прежде им нужен отдых, а уж потом и разговор будет.
  Саруман-белый был недоволен – взглянул на эльфов, но уж у кого-кого, а у эльфов в подобных вопросах не имело смысла искать поддержки. Рычащие, грохочущие механизмы, были эльфам такими же врагами, как и орки и тролли.
  - Ну ладно-ладно, попозже поговорим… - вдруг ласково проговорил Саруман, и уж очень стремительным, неестественным был этот переход к ласковости.
  И вновь ступени – на этот раз вниз. Выкованные из металла, чьими-то мускулистыми руками раскрываемые двери – кровать – Морен без сил повалился на нее – сон был тяжкий – сверху наваливались железные формы, сдавливали – в глазах темнело – тяжело было дышать – из глубин этого мрака едва-едва прорывался молящий, голос – это был тот самый мальчик-призрак из Упокоищ:
  - Здесь так темно и одиноко. Помогите нам! Нас уже немного осталось! Почти все уже сдались – он зовет меня!.. Зовет!
  
   * * *
  
  - А-а-а!!! – Морен пробудился, вскочил от этого кошмарного виденья, и крик его эхом заметался под нависающими, словно гробовая крышка сводами.
  В помещении было жарко и душно, и это несмотря на то, что окно было не застеклено, и там, за железной решеткой метался, выл ледяной, снежный ветер. По видимому, жар подымался откуда-то с нижних уровней. Хоббиту не хватало воздуха – не привык он к такой духоте – бросился, приник к решетке, вдохнул этого морозного воздуха и закашлялся.
  В вое ветра слышался волчий вой. Морен вжался в решетку, скосил глаза вниз, и вот увидел – далеко-далеко внизу, по плато, но не за стеной – нет! – в пределах Изенгардской крепости металась здоровенная волчья стая. И хоббит мог поклясться, что это были те самые, которые гоняли их по ущельям.
  - Вот что… - забормотал хоббит. – Мне этот Саруман сразу не понравился. Гордый, надменный, умный-то – книг, наверное столько прочитал, что и в моей норе все не поместятся. А вот добра-то в нем и нету. Ох, сколько он уже тут гадостей понаделал! Бррр, да уж лучше Упокоища, да призраки там всякие, нежели эти громады железные! Такого к Хоббитону лучше не подпускать, он там такое устроит…
  И тут жесткая, словно из железа выкованная рука, сжала его плечо, резко развернула. Перед Морен высился Саруман. Лик был жестоким, глаза холодными, расчетливыми.
  - Та-ак, а такого я не видывал, и не слыхивал о таком. Полурослик-мохноногий…
  - Сам вы верзила! Косолапый!.. – Морен не привык, чтобы его обзывали, а потому позабыл страх – ответил обидчику тем же.
  Саруман недобро усмехнулся:
  - Ну, скоро ты у меня по иному запоешь…
  - Мои спутники не позволят! Вас Гэндальф в ворону белую превратит! – эти слова Морен выкрикивал запальчиво, однако, надо признать, он тогда порядком струхнул, и даже затрясся.
  - С тобой случится несчастье – ты свернешь шею – и никто, даже Гэндальф не заметит подмены. Он привык доверять мне… И ты мне расскажешь про этот свой Хоббитон.
  - Нет!
  - Мне очень нужны такие как ты. Низкорослые, стремительные, бесшумные…
  - Хоббиты никогда…
  - Хоббиты будут изменены также как и ты. Никто и не узнает в них прежних хоббитов. Это будут эдакие орки-полурослики, с мохнатыми ногами…
  - Я никогда…
  - Со временем, друг мой; со временем… Мне особо некуда спешить. Пройдет месяц. Мало? Год. Мало? Десять лет тебя устроит? И когда останется лишь боль и память – ты, чтобы избавиться от боли, выложишь мне свою память; и ты станешь первым моим рабом-полуросликом…
  Морен онемел – он не мог ничего говорить, его била крупная дрожь, и одновременно он задыхался. Наконец он собрался – хотел кричать так, как никогда прежде не кричал, звать на помощь Гэндальфа, эльфов. Однако язык больше не слушался его! – он и двигаться теперь мог только по желанию Сарумана… И в самое отчаянное мгновенье, когда даже свет померк в глазах, дверь за спиной владыки Изенгарда распахнулась, и на пороге предстал Гэндальф – Саруман тут же отпустил Морена, и с приветливым, сияющим ликом обернулся к Гэндальфу:
  - Друг мой, ты уже отдохнул? Какая приятная неожиданность…
  Морен хотел кричать, чтобы Гэндальф был осторожен, что Саруман - враг, но не мог, его тело сводило судорога, и не схватись он за подоконник, так повалился бы на пол.
  - Да, если можно назвать пребывание в твоем замке отдыхом – мы уже достаточно отдохнули. И теперь выходим в дорогу…
  - Расскажешь мне о своих делах?
  - Это тема для долгого, обстоятельного разговора, однако эльфам здесь весьма дурно. Если не сказать больше – они теряют силы.
  - Да что вы! – Саруман всплеснул руками. – И что такое ума не приложу. Вон вашему хоббиту тоже стало дурно.
  Сильно бледный, с мутными глазами, Морен смог повернуться.
  - Он… он… - хоббит указал дрожащий рукой на Сарумана. – Он враг… Он хотел схватить меня, а вас уверить в моей смерти. Он хотел превратить и меня, и всех хоббитов в своих рабов!..
  Саруман покачал головой, и ласково провел рукою по лбу хоббита – тот попытался отдернуться, но был еще слишком слаб, и, не поддержи его, подошедший Гэндальф, повалился бы на пол.
  - Быть может – долгие блужданья, эти волки, от которых вы так долго бежали… - задумчиво молвил Саруман.
  - Волки! – фыркнул хоббит. – Да они у него в услужении! Гэндальф, выгляните в окно – они носятся по двору…
  - Какой странный бред. – невозмутимым, спокойным голосом произнес Саруман.
  - Гэндальф! – вскрикнул Морен. – Вы только выгляните! Во дворе – целая стая! И будьте осторожны, ведь он вас может столкнуть туда – в спину!
  Тут надо пояснить, что, несмотря на то, что Изенгард и Гэндальфу представился весьма мрачным местом – он никак не мог поверить словам хоббита – не мог представить Сарумана таким злодеем. Он знал Сарумана как древнего мага, равного себе. Еще за несколько столетий до описываемых событий их, и еще нескольких магов привезла чудесная белая ладья, из самого Валинора. В первые годы они путешествовали вместе, потом дороги их разошлись, но все равно время от времени они встречались, и Гэндальф знал, сколь много действительно добрых дел было совершено Саруманом. Потому он склонился к хоббиту, и, внимательно вглядываясь ему в глаза, произнес:
  - Тебе действительно сделалось дурно, привиделось…
  - Да нет же! – воскликнул Морен. – Неужели вы, такой проницательный, мудрый не видите, что я говорю правду! Ну, выгляните – во дворе носятся волки!..
  - Бедный, бедный хоббит. – жалостливо покачивал головой Саруман. – И зачем его было брать в дорогу?.. Ну, посмотри, друг мой Гэндальф – конечно же там нет никаких волков…
  Гэндальф, затем только, чтобы успокоить Морена, шагнул к окну, и глянул вниз – во дворе никаких волков не было, и только метель серая, клыкастая вихрилась, выла – пожалуй, при разгоряченном воображении ее действительно можно было принять за волчью стаю.
  - Никаких волков. Собирайся – мы выходим.
  - Мыслимо ли? – всплеснул руками Саруман. – Бедного, больного, слабого – куда вы его потащите? Зачем? Оставьте – здесь он отдохнет, наберется сил…
  - Нет! – в ужасе вскричал Морен, и вцепился в серый плащ Гэндальфа.
  - Хоббита я тебе не оставлю. Он среди этих стен совсем изведется.
  Легкая досада на мгновенье скользнула по лику Сарумана, но тут же прежнее приторное, жалостливое выражение воцарилось на нем:
  - Не обязательно в Изенгарде. Здесь неподалеку в горах…
  - Не оставляйте меня, пожалуйста!..
  И тут Морен разрыдался! – Да – он чувствовал себя таким маленьким, беспомощным против этих могучих старцев, но когда Гэндальф заверил его, что не оставит – несколько успокоился, и даже смог запомнить беседу, которая произошла следом, между магами.
  Беседа эта, правда была весьма краткой. Саруман, едва скрывая досаду, принялся расспрашивать, куда же они все-таки идут. Гэндальф, который доверял ему столь же многое как и светлейшим владыкам Дольна и Лориена, сказал, что в Дол-Гулдур, что дело в Лунном Ожерелье, которое созывает мертвых…
  Ух, как же заинтересовался этим Саруман! Он прямо-таки накинулся на Гэндальфа с расспросами, и предлагал ему всяческую помощь, однако Гэндальф отказался – поблагодарил, и сказал, что они выходят, не теряя больше ни минуты, и чтобы он не высылал с ними никакого сопровождения, так как это может привлечь ненужное внимание… Но властитель Изенгарда не желал отступать так просто – он повел витиеватую речь, все уговаривал Гэндальфа остаться, выслушать его, Сарумана, замечания, наблюдения по Сумеречью, и ведущей к нему дороге. Морен, которому вновь стало дурно, аж встряхнул серого Мага, за его плащ, и вскрикнул:
  - Нет, нет – умоляю вас! Мы не должны здесь оставаться! Он что-нибудь придумает, он…
  - Ну тихо. Тихо… - успокаивал его Гэндальф, а потом обратился к Саруману. – На эльфов твой замок оказывает столь же тягостное действие. Потом я еще приду к тебе, и мы поговорим о том, куда ведет твоя дорога – дорога грохота и копоти…
  - О да – мы встретимся с тобой. Мы поговорим. – Саруман произнес это дружелюбным голосом, но в глазах его сквозило холодом, жестокостью…
  Морен едва помнил, как собирались они в дорогу; как потом, сопровождаемые странными, горбатыми созданиями, удивительно напоминающими троллей, спускались по железной лестнице вниз. Он помнил только, что все ждал, когда же закончатся эти узкие, давящие лестницы и стены… Но вот, наконец, замок остался позади, и, сопровождаемые все теми же скособоченными уродцами, они поехали по плато (эльфы и Гэндальф на конях, а Морен – на унылом, испуганно оглядывающемся пони).
  Под копытами грохотало, перекатывалось нечто железное, непредставимо огромное – хотелось бежать, потому что почва казалась ненадежной – вот-вот раздробиться, рухнет в преисподнею. А дым… один раз дорогу пересек медленно словно исполинский червь ползущий клубящийся вал – они вынуждены были в него ступить, и, хотя прошагали в нем лишь несколько мгновений – Морену сделалось дурно, он долго потом кашлял, и почти ничего не видел – полностью доверился Прелести, который покрылся пятнами копоти, и издавал жалобные стенания…
  Но вот, наконец и ворота. Из перекошенной сторожевой пристройки валил густой дым, и грубейшая ругань, которую хоббит к счастью не понимал.
  - А ведь это наречие тьмы. – мрачным голосом проговорил предводитель эльфов Фэол, и положил руку на эфес своего клинка.
  Из сторожевой башни, вырвался некто закопченный, во рванье одетый, мускулистый – лицо прикрывали метающиеся на ветру тряпки, но все же видно было, что там торчат клыки. И этот некто прямо-таки зашипел:
  - Эл-лф-ф-фыы… грррр… - тут же вскрикнул задиристо. – Элфы!!!
  Из башни вырвалось еще несколько таких же созданий, причем в руках их были зажаты орочьи ятаганы.
  Тут уж и Фэол и остальные эльфы выхватили клинки, и готовы были броситься в сечу, но их остановил Гэндальф – волшебник поднял высоко над головою свой посох, и на окончании его засияла ярко-серебристая звезда – казалось, будто уже наступила ночь, и Эллендил, хранитель Силмарилла, взошел в небесные моря. Эти полуорки задрожали, выронили ятаганы и попадали на колени.
  - Это какое-то недоразумение. – спокойным, сильным голосом говорил Гэндальф. – Саруман связался со всяким сбродом, и это его до добра не доведет. Я еще вернусь, и у нас с ним будет обстоятельный разговор. Но сейчас мы уходим. А ну – открывайте ворота!
  Последнее приказание было немедленно и с готовностью исполнено: раскатисто заскрежетали некие механизмы, что-то закрутилось, затрещало, и вот высоченные створки поползли в стороны.
  И вскоре, к великой радости Морена, Изенгард остался позади. Наш хоббит даже и оглядываться назад не желал – так ему опротивела эта крепость. Хотя пробыли они в ней лишь несколько часов…
  
  ГЛАВА 6
   "Фангорн и Сумеречье"
  
  Остался позади мрачный Изенгард, и теперь отряд продвигался к юго-востоку. Они спешили – старались поскорее пройти эти обнаженные, продуваемые сухим, безжизненным восточным ветром пространства. И все же не оставляло чувствие, что за ними следят. Действительно – уже несколько раз Морену доводилось наблюдать некие стремительные, проносящиеся высоко-высоко над их головами тени…
  Наконец пустынная местность осталась позади, а впереди густо зазолотилась, переливаясь багровыми вкраплениями стена леса. Уже издали было видно, какие там стоят массивные, древние стволы, а когда подъехали ближе – хоббит проговорил:
  - Вот так да – это ж сколько надо расти, чтобы такие исполины выросли?.. Не иначе, как с самого начала мира?..
  - Ну, положим, что не с самого начала, но что некоторым из них по десять столетий – это точно. – отвечал Гэндальф.
  Вообще лес Морену понравился, и он даже подумал, что неплохо было бы погулять по его тропинкам, и он даже спросил с надеждой:
  - Так это и есть Сумеречье?
  - Нет. – вздохнул Гэндальф. – Таким привлекательным Сумеречье, а тогда еще Ясный бор - было лет двести назад. Потом все стало меняться. Нет – это древний лес Фангорн…
  - Ох, слышал я – слышал про этот лес! – воскликнул хоббит.
  - Надо же. – изумился Гэндальф.
  - Да-да. В самых древних наших легендах говориться, что в лесу этом обитают страшилища – деревья ходячие, есть у них и руки и ноги, а силищи в них столько, что целую гору поднять могут! Лучше нам от этого леса держаться подальше!
  - Слишком поздно!!! – голос был настолько громким, что казалось – целый сноп небесных громов сложился в слова.
  Вот уж хоббиту казалось, что он ко всему привык, а тут не выдержал, вскрикнул громко. Дело было в том, что одно из деревьев-великанов шагнуло к ним, протянуло свои ручищи, и вдруг хоббит на своем пони, Гэндальф на коне – оказались стоящими на одной древесной ладони, а Фэол, и еще один эльф – на другой.
  - О-о-о!!! Великан!.. – стенал Морен. – Великан! Сейчас он нас раздавит! Гэндальф, сделайте же что-нибудь! Подпалите его!..
  - Уф-фф, уф-фф, - заворчал великан. – Не надо никакого огня… Гэндальф, Гэндальф – я знаю тебя, чародей старший чем люди, но не столь древний как древнейшие эльфы и мы – энты. Мы корнями из земли взошедшие, эльфами мудрыми при свете первых звезд разбуженные – энты думающие о многом, эльфами к речи склоненные, энты повидавшие первые дни…
  И далее, и далее – потянулась медлительная, наполненная бесконечными повторениями речь. Такой уж был характер у энтов – в них же много древесного, недвижимого. Дерево на месте годами стоит – вот так и энт, пусть не год, на пару месяцев без движенья может простоять, и все думает-думает о чем-то. Речь, хоть и громкая, текла теплому меду подобно, и тут хоббит почувствовал, что глаза его слипаются… он зевнул и мотнул головой, увидел над собой два огромных, проницательных, но вместе с тем и умиротворенных, задумчивых ока – изумрудное сияние подымалось из них, двигался обрамленной моховыми усами и бородой рот:
  - Хммм… хммм, а кто же этот малыш?
  - Я вовсе не малыш! – воскликнул Морен. – Мне уже сорок лет!..
  - Ну вот я и говорю, что малыш – мне то уже сорок столетий.
  - О-ох! – изумленно вздохнул хоббит.
  - Да я, рожденный землей, и в первый год видевший прошествие трех орлов Манве, окунувшийся в источнике…
  - Довольно, довольно Фладриф. – прервал его Гэндальф.
  - У-уф, не люблю я это коротенькое эльфами данное имя… как его Фландриф. Это несколько звуков – не более того. А в имени история всей жизни должна быть.
  - Да-да, уважаемый, - говорил Гэндальф. – Но чтобы выслушать твое имя полностью понадобиться очень-очень много времени.
  - Очень много? – раскатисто вздохнул Фладриф. – Ну, если говорить в полном виде, с событиями не столь большими, то по людским меркам долговато – век, или два… Но я могу рассказать и краткое имя – годика на два. Это очень занимательное имя-история. Неужели у вас не найдется два годика? А потом дальше пойдете.
  - Не то что годика, дня лишнего нет. – отвечал Гэндальф.
  - У-уфф, не люблю такой спешки. Это как у верзил. Они все бегут…
  - Людская жизнь коротка. Многое за нее надо успеть сделать. – молвил Гэндальф.
  - У-уфф, люди – не хорошо от них, шумно. Столько гама от крепости, которая на камне была в год…
  - В Изенгарде. – прервал его Гэндальф.
  - Да, да… у-уфф – Саруман совсем испортился, разговор с ним нужен. Уже и деревья без спросу валит. Вот соберу я свои отряды, да возле стен его рассажу.
  - Не советовал бы. Саруман решит, что ты из Сумеречья, а у него механизмы – многие твои дерева могут быть пожжены, да и сам – цел не уйдешь. Когда я вернусь – сам с ним поговорю, усмирю нрав. Но сейчас, Фладриф, одна просьба – как можно скорее пронеси нас через Фангорн, как можно дальше на северо-восток, к Сумеречью…
  - У-уффф, опять спешка…
  - Да, Фангорн, спешка. Если мы сейчас не поспешим, много боли да горести может свершиться, а уж этого-то "добра" достаточно мы навидались, правда?..
  - Хорошо, я созову своих учеников… Советовал бы вам закрыть уши…
  Как только Морен закрыл уши, энт Фладриф издал мелодичный, но оглушительно громовой, словно бы из самого исполинского рога вырвавшийся крик. В ответ зазвучали подобные, и разве что меньшие "рога" - золотистая стена леса зашевелилась, и из нее выступило еще несколько энтов: гораздо меньших нежели древний Фландриф, но все равно, без всякого труда способных на одной ладони поднять и всадника, и коня.
  Фландриф обратился к ним с речью, которая хоть и была по энтовским понятиям коротка – все равно продолжалась не менее четверти часа. Пока Фландриф говорил, путешественники успели перекусить. Вот речь была завершена – молодые энты подхватили оставшихся эльфов и их коней, и тут началось движение…
  Да уж – если энты торопятся, то действительно способны развивать необычайную скорость. Даже и самые стремительные скакуны не в силах за ними угнаться, к тому же энты не знаю устали, и могут нестись так, без останова, и день и два, и целую неделю – было бы солнышко на небе, была бы мягкая земля под корнями.
  И Солнышко и Земля были! Остался позади закопченный Изенгард и изуродованные, тоску нагоняющие окрестности его. Это был один из тех солнечных дней золотой осени, когда воздух так свеж и прохладен; когда так восхитетельно чистое, ярко-яркое, прощальным теплом льющее небо. Когда каждый лист наполнен солнечным светом, и прекрасен даже в падении своем к земле. Когда не сидится дома, но сердце завет куда-то в дальние леса и поля, и хочется идти и идти по дорогам в неведомые, прекрасные земли. Когда в шелесте листьев – поэзия. Когда в душе светло, и понимаешь как же прекрасен и гармоничен мир, и как же мало надо для счастья – просто Любить…
  Впереди "поспешал" Фладриф. Некое чарующее, постоянно повторяющееся пение выплескивалось из него, и все те ветви, которые попадались у них на пути, безропотно расступались, освобождали им дорогу.
  И сколько же дивных пейзажей открывалось! Вот они на гребне холма – и видна, окруженная лиственным плавными валами река. По реке, словно маленькие флотилии, плывут листья, а вода в реке такая чистая-чистая, что и в середине до самого дна видно – там водоросли вздыхают. Но вот позади уже и река, и холм. Они на большой поляне – каждая тянущаяся из земли травинка так ярко, мягко сияет, словно само Солнце прилегло здесь отдохнуть, и теперь тянется к небу… И снова лес – прохладный, обвивающий ветер, и повсюду свет, шелест, плавное движение, некий чарующий, поэтический сон…
  Потом раскрылась широкая, метров под двести река – Фладриф не останавливаясь, метнулся в ее задумчивые воды, и был он столь высок, что ему даже не понадобилось подымать длани. А вот иные, меньшие энты, подымали тех кого несли, а сами с головою уходили под воду – при этом движение не замедлялось.
  - Энтова купель. – пояснил оробевшему хоббиту Гэндальф. – Много славного помнит эта река, но и ее тоже коснулись темные страницы Среднеземья…
  На берегах, в спокойных заводях нависали наполненные солнцем облачные чертоги, и Морену показалось, что видит он в них стройные, женственные древесные стволы, и он тут же обратился к Магу:
  - Там, наверное жены энтов…
  Фладриф услышал его слова, и вздохнул громко:
  - У-уффф! У-уу-уфффф! Ты слышал что-нибудь про наших жен? Про наших песни поющих, сады цветущие красою наполняющих, милых наших, всегда зеленых, всегда приветливых…
  - Кажется – это они на берегу стоят?..
  - У-уффф… Нет – то туман – в тумане мечтаний много, но то не настоящее, то сон, виденье. Там нет наших жен… В давнюю годину, в тот год темный, когда…
  И Фладриф принялся рассказывать. Такой это был медленный рассказ, что за несколько последующий часов, они едва ли до середины его добрались. Суть истории сводилась к тому, что жены энтов пропали в какую-то давнюю, лихую годину. Они растили сады на восточном берегу Андуина, и однажды, когда энты пришли к ним – нашли лишь выжженную "до самых глубоких корней" землю, и… все. С тех пор они искали своих жен, так как верили, что они отправились в дальние-дальние страны. Многих путешественников они расспрашивали, но никто не мог сказать, что видел энтовых жен. Шли годы, столетья – росла печаль энтов, но надежда оставалась…
  …Лес Фангорн остался позади, а впереди распахнулись просторы трав – уже увядающих, но все равно прекрасных, вздыхающих, до самого горизонта тянущихся. Средь этих трав - стремительный, несся конский табун; ну а вдали, на севере, подымалось лазурное сиянье.
  - Там Лориен. – молвил Фэол. – Да будут благословенны сады его, и владыки: мудрый Келеберн и прекрасная Галадриэль…
  - Лориен… - мечтательно повторил Морен, и вот обратился к Гэндальфу. – А мы повидаем эту землю…
  - Ну, если доведется – повидаем, но сейчас нас ждет иная дорога.
  Хоббит взглянул вперед. Там, на востоке, воздух словно отравленный темнел. Там виделись некие зловещие тени, вот багровая вспышка отблеском некоего волшебства полыхнула там. И Морену стало стыдно – как он может думать об отдыхе, об каких-то чудесных садах, когда действительно дорог каждый час. Ведь Некромант все это время набирался сил, и кто знает – когда войско Нежити поднимется из Упокоищ и ступит в родимую Хоббитанию. Ему даже казалось, что Фладриф несется не достаточно быстро, и он все приговаривал:
  - Побыстрее бы… Эх, побыстрее бы…
  Уже глубокой ночью незнающие устали энты вынесли их к берегу Андуина. Небо полыхало в россыпях созвездий, но на восточном берегу подымался темный, скрывающий что-то зловещее туман.
  - Здесь мы и расстанемся. – произнес Фладриф.
  Гэндальф, а за ним и эльфы, и хоббит поклонились энтам – глаза тех засияли благодарственным, изумрудным сиянием, затем же они обернулись, и канули в ночи…
  
   * * *
  
  - Ну вот… - зевнул хоббит, когда энтов не стало видно. – Теперь и спать…
  - Нет. Не время спать. – как отрезал Гэндальф. – Может ночь – это и время, когда всякая нежить на охоту выходит, но все же ночью у нас больше шансов остаться незамеченными.
  - А мне кажется, за нами уже давно следят. – зашептал Морен.
  - Следили до того, как мы повстречали Фладрифа. - сказал Гэндальф. – Ну а сейчас сбились со следа. Да – могут найти в любую минуту, но пока что не нашли. Так что – будем переправляться.
  Не даром говорят, что у эльфов умелые руки, а тут еще и волшебство Гэндальфа помогло: в общем, через несколько минут, при помощи прибрежных кустов был изготовлен плот, они ступили на него, и тогда Старец накрыл их холодом веющим, но делающим их невидимыми покрывалом. Затем были произнесены магические слова, и вот плот сам оттолкнулся от берега, и плавно понес наших путешественников, их коней и поклажу к противоположному берегу.
  И хорошо, что у них было это чудесное покрывало, потому что без него их бы непременно заметили, и эта переправа могла оказаться последней в их жизни! Когда они уже проплыли две трети течения, из тумана на восточном берегу выделилась и медленно, настороженно поплыла над водами чернейшая, уродливая тень. В ней было не менее пятнадцати метров, и по крайней мере две головы, которые беспрерывно шевелились, извивались, и издавали жгучее шипенье. Это "Нечто" приближалось, и веяло от "Этого" таким ужасом, что, если бы Гэндальф не положил ему ладонь на плечо – Морен непременно бы заголосил – он уже мог разобрать словечки, которыми эти две головы обменивались:
  - …Ушшш – на том берегу был кто-то…
  - Энт – ушшш – мы будем раздирать, пить их сок – ушшш – потом, когда Владыка наберется больших сил.
  - Ушшш – энт ушел и оставил кого-то, они ломали кусты – ушшш – делали плот.
  - Но никого нет – ушшш…
  Уродливая тень нависла прямо над плотом, и ударило зловоние столь сильное, что, если бы хоббит не зажал нос – закашлялся бы. Послышался острый звук вбираемого воздуха, и одновременно два голоса вскричали так громко, что эхо пошло отражаться от берегов Андуина:
  - Пахнет эльфами!!! УШШШ!!!!
  И тут же голоса зачастили:
  - Где-то здесь бродят мерзкие эльфы! Ушшш! Следить внимательно! Ушшш! Эльфов хватать! Во дворец к Некроманту доставлять! Ушшш!
  Однако эта тварь так ничего и не увидела, но взмахнула своими массивными крыльями, и устремилась к западному берегу, высматривать там следы. Причем взмах ее крыльев был настолько силен, что поднялась большая волна, на гребень которого попал плот. Его пронесло до восточного берега, и там разбило об острые камни. Только по счастливой случайности, а, быть может, и по ворожбе Гэндальфа удалось избежать значительных ушибов, сохранить коней и поклажу.
  И только одну вещь не удалось сохранить – волшебное покрывало! Когда их выбросило на берег, край плаща зацепился за один из камней – треск – и плащ оказался разодранным. С западного берега вопль:
  - УШШШ!!!! Там кто-то есть!!! Кто-то высадился!!! ЭЛЬФЫ!!!! УШШШ!!!!
  Едва наши путешественники успели укрыться обрывками покрывала, а чудище уже начало носиться над их головами, завывать – и долго так носилось, потом все-таки убралось в сторону.
  Рассвет еще не наступил, и, окутанные промерзлым туманом и еще более промерзлым покрывалом, они поднялись, зашагали вслед за Гэндальфом, который, хоть и не решался зажечь свой посох, вел их вполне уверенно. Надо отметить, что эльфийские кони, хоть и отличались добрым, послушным нравом, сейчас изрядно волновались, вздрагивали – чувствовали, что бродила в этом тумане какая-то нежить. Особенно взволновался пони Прелесть, который все таращил глаза, дрожал, и даже покрылся испариной – если бы Морен не склонился к самому его уху, да не принялся тихо-тихо напевать одну из развеселых хоббитских песенок – не выдержал бы пони, бежать бросился, чем бы и выдал всех их…
  Хоббиту казалось, что никогда не закончится это топтание во мраке. Именно "топтание", потому что все время выплывали столь однообразные булыжники да бесформенные коряги, что казалось – они все топчутся и топчутся по кругу. Он хотел обратится к Гэндальфу – старец почувствовал это, стремительно обернулся, приложил палец к губам…
  …Долгожданный рассвет застиг их в ложбине, поросший жестким и колючим, но достаточно плотным, способным загородить их от сторонних глаз кустарником. Здесь сделали небольшую остановку. Гэндальф говорил:
  - Отсюда до окраин Сумеречья не более десяти миль. Когда мы ступим под его своды, начнется самая сложная часть нашего пути… Когда-то я хорошо знал Ясный бор, и безошибочно мог пройтись по его душистым тропинкам до мрачных развалин древнего Дол-Гулдура, но что там теперь?.. Всего и я предугадать не могу. Каждый шаг будет чреват ловушкой, каждое мгновенье можно ожидать нападения… Пятьдесят миль по этому лесу и мы достигнем его стен.
  - И встретим Двалина, Тили и Вили? – глаза Морена полыхнули.
  - Что ж… - задумчиво произнес Гэндальф. – Они надеялись пройти сквозь залы Мории скорее нас. Посмотрим, что у них получилось. Конечно, я надеюсь на встречу…
  Фэол пожал плечами:
  - Какие-то гномы!
  Гэндальф тут же парировал:
  - Не забывай, уважаемый – ведь не даром я собрал вас в доме Тома Бомбадила вместе, и в один день. Эльфы, гномы, хоббит, ну и я, старый Маг – каким-то образом именно такая компания может противостоять Некроманту.
  - Что же, по вашему, если мы не повстречаем этих гномов – мы обречены на погибель? – Фэол невесело усмехнулся. – Тогда лучше сразу поворачивать.
  - Нет – надежда остается в любом случае… К тому же – шансы на встречу весьма велики…
  - Ура! Ура!! – Морен прямо-таки просиял.
  - Тише. Тише. – нахмурил свои густые брови маг. – Ведь еще не известно, в каком виде мы их встретим.
  После этого разговора наскоро перекусили, и, накрываясь разодранным волшебным покрывалом, продолжили свою дорогу. Они продвигались по дну лощины, но в разрывах меж ветвями кустарника все же было видно небо. Это небо было бледным, задернутым сероватой дымкой, там, время от времени проносились стремительные, расплывчатые тени, переговаривались меж собою пронзительными возгласами – явно высматривали нежданных гостей. Кстати сказать, Гэндальф теперь ехал последним, и посыпал дорогу за ними неким призрачным порошком. Надо сказать, что порошок этот должен был отогнать всякий запах от их следов, и посыпал он не зря, потому что в это самое время на Андуинском берегу оказались какие-то носатые твари, которые все вынюхивали-вынюхивали, и действительно обнаружили следы, но куда они ведут, из-за этого самого порошка так и не смогли определить.
  …С каждым шагом воздух становился все более тяжелым, душным; но при этом веяло холодом – казалось, что они к могиле приближаются… Морен и не заметил, как попали они в окружение громадных, змеящихся корней. Над головой переплетались своды, было так сумрачно, что, казалось – день незаметно улетел и наступили сумерки.
  - Ну, вот мы и попали в Сумеречье… - произнес Гэндальф, но никто и ничего ему не ответил – все чувствовали себя подавленными.
  За весь день сделали лишь одну небольшую остановку, чтобы перекусить (при этом не вылезали из-под обрывков покрывала). Морен чувствовал слабость, очень устал, но есть совсем не хотелось – без аппетита сжевал одну эльфийскую лепешку, глотнул холодной водицы из фляги Гэндальфа.
  - Воду следует экономить. – говорил Маг. – В Сумеречье быть и много ручьев, да пить из большинства из них не следует. Вон по дну этой лощины – тоже течет, но из него не то что пить – даже и подходить к нему не следует.
  Действительно – по дну лощины протекал неспешный, глухо ворчащий ручей, вода в нем имела темноватый оттенок, рядом с ручьем не росли травы, и даже змеящиеся сверху корни, коснувшись его поверхности чернели, обугливались.
  - А ведь когда-то это был целебный родник. – вздыхал Гэндальф.
  - И кому он мешал? – жалостливо шептал Морен. – Зачем было красоту портить...
  Но вот навалились сумерки. В несколько минут стало так черно, что уж и руки поднесенной к глазам было не разглядеть. И над головами, и по бокам что-то шевелилось, похрустывало. Конечно было жутко, Морен был напряжен, и когда его щеки коснулась ветвь он громко вскрикнул.
  И тут же заухало, заголосило над головами – затрещали, посыпались на них ветви – путешественники замерли.
  - Простите… - дрожащим голосом прошептал Морен.
  - Тише. – от посоха Гэндальфа разлилось едва-едва приметное, но хоть слегка высвечивающее контуры сияние. - …Здесь и остановимся…
  Несмотря на усталость, Морен все не мог заснуть, ворочался с боку на бок; а потом привиделся ему кошмар, будто и Гэндальф и эльфы оставили его, а он заблудился в этом страшном лесу…
  Проснулся в полумраке и с головной болью – тут помогло какое-то целебное эльфийское снадобье, и они продолжили свой путь…
  Хоббиту казалось, что никогда не закончится эта ложбина – он уже и проклинал ее, и все приговаривал: "Когда же закончится?.. Ведь хуже этой ложбины ничего во всем свете не сыскать… Уф-ф, ну когда же закончится?.."
  Однако вскоре началось такое, что он вспоминал эту душную и темную лощину, как благодать, и даже мечтал туда вернуться.
  Началось с того, что Гэндальф вместе с Фэолом взобрались по одному из склонов – иным велели оставаться на месте. Полчаса тянулось томительное ожидание, и наконец они вернулись.
  Гэндальф рассказывал:
  - Впереди густые заросли колючего кустарника – придется продираться сквозь них, потому то на все обходные тропы тщательно охраняются, и даже с волшебным покрывалом там не проскочить.
  - Так что наших коней придется отпустить. – добавил Фэол.
  - Как, и мою Прелесть?! – возмутился Морен.
  - Они доскачут до Андуина, и переплывут на тот берег. В любом случае, мой Ветер выведет их.
  - Ваши кони может и доскачут – у них вон какие ножищи вымахали, а мой маленький… - хоббит едва не плакал. – Вот набросится на него какая-нибудь тварь, да и съест!..
  - Ничего-ничего! – утешал его Гэндальф. – Мы накроем его кусочком от волшебного покрывала.
  - Он заблудится… ведь мы так далеко от дома!..
  - Смею тебя заверить, что не заблудится, и достигнет дома Бомбадила куда раньше чем мы. – сказавши так, Гэндальф обернулся к Прелести, и пожелал ему счастливой дороги.
  Ох, как же сжалось сердце Морена при этой разлуке! Он обнял пони, и, уткнувшись ему в лоб, заплакал. Надо сказать, что и Прелесть, уткнувшись хоббиту в плечо изрядно взгрустнул, и печально, почти как хоббит или человек (или эльф, или гном) вздыхал.
  Но вот они расстались. Эльфийские кони умчались обратно, в сторону Андуина, а укрытый плащом пони зашагал вслед за ними.
  Компания путешественников поднялась по склону, и тут начались те самые кусты, по сравнению с которыми ложбина представлялась приятнейшим местом. В общем-то, окажись в них обычный путник, да в обычной одежде: в самое короткое время все было бы разодрано, и он остался бы он без глаз, без рук, без ног. Но здесь помогали эльфийские плащи – вышитые любящими, нежными руками дев этого светлого народа, да еще заговоренные – они, словно щиты защищали их от цепких колючек.
  Морена приютил под своим плащом сам Фэол, ну а Гэндальф накрылся своим – серым; и только руку с посохом выставил перед собою. Ветви нехотя, со скрежетом, со злобными стенаньями расходились перед ним. Пусть и не полностью, пусть все равно скреблись об плащи, но без этого им бы вообще не удалось прорваться.
  Теперь представьте, каково было хоббиту! Под плащом он ничего не видел, было невыносимо душно, и самое скверное – какие-то колючки расцарапывали его ноги. Вы конечно помните, что нижняя часть ног и ступни хоббитов обильно покрыты шерстью, которая образует твердую подушку и защищает получше всякой обуви – но тут встречались такие острые колючки, что в конце концов все ноги несчастного оказались разодраны, и обильно кровоточили.
  И снова навалились стремительные, разом все зачернившие сумерки. Морен едва держался на ногах – вот простонал:
  - …Давайте остановимся… передохнем…
  - Нет. – Гэндальф старался говорить твердо, но все же и в его голосе чувствовалась усталость. - …Если остановимся хоть на минуту – никогда уже не вырвемся – эти ветви оплетут нас, и разорвут в клочья…
  Нет – такие ужасы несчастному хоббиту даже и в кошмарном сне не могли привидится – он сжал губы, и, чтобы ненароком не споткнуться, вцепился в плащ Фэола, и продолжал переставлять ноги: шаг за шагом – шаг за шагом.
  Надо сказать, что, когда сгустился мрак, колючие ветви пришли в движенья – теперь уже сами тянулись к плащам эльфами, старались их разодрать, дотянуться до живой плоти. С каждым мгновеньем попытки эти становились все более настойчивыми. Вот один из корней обвился вокруг ноги Фэола и, если бы он не успел его перерубить – повалился бы вместе с Мореном.
  А дальше начался сущий кошмар! Подобно щупальцам обвивали эти ветви тела, начинали сжимать – эльфами не оставалось ничего иного, как высвободить свои клинки и пустить их в дело. Клинки переливались ярким серебром, и конечно могли привлечь ненужное внимание. Перерубленные ветви падали им под ноги, извивались, изгибались там, но на их место тут же приходили новые, и кидались с еще большим остервененьем. Гэндальф нахмурил брови, заметно помрачнел, но, делать нечего – начал читать заклятья, а посох его наливался пламенем, и без устали метал огненные струи – они попадали в ветви, и те мгновенно изгорали…
  Ветви проникали и под плащ Фэола – Морен чувствовал, как они царапают его тело, силятся добраться до шеи, и рубил и рубил своим клинком (напомним, что это был обычный эльфийский нож – не более, но и не менее того).
  Хоббит совсем потерял счет времени, но когда услышал: "Рассвет наступает!" – понял, что больше не в силах держаться на ногах, и, если бы Фэол не успел подхватить его – непременно бы повалился наземь.
  Меж тем заросли остались позади; и они вышли в зловещий холодный полумрак, который сгущался под древними, злобой наполненных елями. На эти ели даже и глядеть было страшно – наросты на их стволах образовывали перекошенные, жуткие лики. К тому же повсюду торчали иглы: они пучками торчали из земли, из сцеплений корней, из дупел – некоторые из них достигали полуметровой длины и были остры, как выточенные стрелы – к тому же иглы эти подрагивали, и слышалось стрекотанье, словно кто-то переговаривался…
  Да – место было жуткое, но хоббит буквально валился с ног, его глаза впали, из расцарапанные рук и ног обильно сочилась кровь – он глянул на Гэндальфа, и попытался улыбнуться побелевшими губами:
  - Ну, теперь спать, да?
  Гэндальф был мрачен как никогда:
  - Очень-очень скверно – волшебное покрывало разодрано в клочья, и теперь мы на виду…
  А в следующее мгновенье раздался свист – один из эльфов схватился за шею, и беззвучно осел – меж его пальцами торчала игла – одна из многих игл, которыми все было буквально усеяно.
  - Это ловушка! – крикнул Фэол. – Готовьтесь к бою, и – отступаем…
  Однако ясно было, что отступать бессмысленно – у них бы попросту не хватило сил продраться обратно сквозь колючий кустарник. Ну а на то, чтобы сражаться сил и подавно не было!..
  Меж тем иглы задрожали сильнее, всколыхнулись, и вот оказалось, что растут они на спинах существ, которые отдаленно напоминали дикобразов, но были гораздо больших размеров, и к тому же с клыками, и с развитыми лапами, в которых они сжимали копья для ближнего боя. Однако, ближний бой они не затевали, но встряхивали своими игольчатыми спинами, и выпускали целые рои игл-стрел. Тут сразу скажу, что звали их Таргами, и были у них два типа игл: один, чтобы поразить жертву насмерть; иные же иглы били не так глубоко, но впрыскивали в тело особый яд, который погружал в мгновенное, тянущееся несколько часов забытье. И именно иглами, которые погружали в забытье, стрелялись теперь Таргы.
  Конечно, эти темным волшебством созданные твари, хотели бы поживиться мясом и эльфов, да и хоббитом бы не побрезгали, но им был дан высочайший приказ – всяких лазутчиков хватать и Живыми доставлять в замок. Никого и нечего не боялись Таргы так, как властелина в темном замке – и теперь они усердно исполняли его приказ.
  Завязалась схватка – ожесточенная, яростная, и обреченная на поражение. Коротко вскрикнул, и дальше уже бесшумно стал оседать Фэол – Морен, решив, что его друга убили, яростно закричал, и, размахивая клинком, метнулся на врагов. Раскатисто прогремел голос Гэндальфа, ослепительно полыхнуло, и несколько Таргов было изожжено.
  Это была хоть какая-то победа. Морен вскрикнул: "- Так им! Так!" – но тут и грудь его, и обе руки прожгли иглы – в глазах полыхнуло, потом почернело – в гаснущем сознании промелькнуло: "Ну вот и конец пути. Так и не довелось повидать родных хоббитов".
  Дальше Морен ничего не видел, не слышал, и не помнил.
  
  ГЛАВА 7
   "ДОЛ-ГУЛДУР"
  
  Сухой и пронзительный, словно костный треск – он вырывался откуда-то снизу, а в воздухе слышалось караканье, еще какой-то отдаленный, расплывчатый стон; также – отдаленные волчья завыванья… В глазах у Морена было темно, голова кружилась болела… Вдруг над головой раскололся, наполнил все пронзительным звоном тревожный, гулкий набат.
  - А?! – испугано и удивлено вскрикнул хоббит, попытался подняться, но чьи-то лапищи крепко-накрепко его удерживали.
  Он снова проваливался в забытье, но перед этим успел разглядеть прямо-таки необъятные, покрытые наслоениями темного, шевелящегося мха стены. Увидел он и врата – выкованные из кровавого железа они зловеще пульсировали, а за ними сгущалась непроницаемая тьма – оттуда дышало могильным холодом; там что-то стенало, грохотало – там был сам Ужас…
  В лицо ему плеснулась ледяная вода, и он вздрогнул, дернулся, загрохотал цепями. Оказывается, над ним склонился некий клыкастый уродец – от него несло перегноем, и он гнусно усмехался:
  - Нет так скоро – посиди еще часок, а там тебя ожидает беседа с Самим!!! – глаза его выпучились и налились кровью. – Вот там все выложишь!.. Хе-хе!!
  Уродец ушел, захлопнул металлическую дверь – скрипнул ключ, и тут Морен обнаружил, что сидит в камере, где помимо его, прикованные к стенам томились: Двалин, Тили и Вили! Тут и страх, и усталость как рукой сняло! Хоббит даже позабыл, что прикован – вскочил, и тут же поплатился за это. Цепь его оттянула назад, и он грохнулся к стене. Но он уже вновь был на ногах, и, широко улыбаясь, обращался к ним:
  - Друзья мои, как же я рад вас видеть! Как же здорово, что мы встретились!.. Ну рассказывайте о том, что в дороге повидали. Обо всем рассказывайте – это же так интересно. А потом и я вам расскажу… Ух, столько всего интересного за эти месяцы приключилось!..
  Двалин метнул на него надменный взгляд, и проговорил ледяным, надменным басом:
  - Не имею чести вас знать!
  - Как так – Двалин, я же…
  - Какой такой Двалин? Я Громбульдог властелин гномтроллей!
  - Да вы что – нет никаких гномтроллей!
  - Нет – так будут! И я среди них первый! Да здравствует великий Некромант!!!
  Этот вопль Двалина-Громбульдога подхватили и Тили с Вили.
  - Что ж это? Ну вспомните – Хоббитания, Том Бомбадил… - он хотел добавить еще "Гэндальф" и "Лунное Ожерелье", но вовремя осекся – ведь их могли подслушивать. - …Ну вы то – Тили, Вили.
  - Тил-убил! Вил-убил! – выкрикнули новые свои имена эти гномы, и метнули в Морена такой гневливый взгляд, что он посчитал за благо замолчать.
  Он отступил обратно к стене, и бесшумно присел, продолжая вглядываться в тех, встречи с которыми так долго ждал. Только тут он заметил, что у Громбульдога, у Тила-убила и Вила-убила зловещим белесым сиянием светились глаза, и понял хоббит, что они зачарованы. Они больше не обращали на хоббита никакого внимания (видно, считали его слишком мелкой сошкой), и вели меж собой беседу примерно следующего содержания:
  Громбульдог: Скоро армии Великого Владыки Некроманта начнут захват и разрушение!
  Тил-убил: И мы разрушим горы!
  Вил-убил: И мы побьем всех гномов!
  Громбульдог: Мне будут доверены легиона гномтроллей, а вы станете моей левой и правой рукой!
  Тил-убил: Ура!
  Вил-убил: Ура!
  Громбульдог: Никто не сможет противостоять мощи гномтроллей – все гномьи сокровища мы сгребем в большие кучи, и будем сидеть на них, как драконы!
  Тил-убил: Как драконы! Ура!
  Вил-убил: Как драконы! Ура!
  ….
  …
  Так продолжалось долгое время: Громбульдог говорил о могуществе Некроманта, о захвате, разрушении, грабеже, сокровищах, славе и тьме – а Тил-убил и Вил-убил повторяли его слова, и дополняли торжественными возгласами. Причем речь их становилась все более и более громкой, и в конце концов они принялись голосить, воображая, будто выступают перед рядами гномтроллей.
  Морену стало дурно, он просил их помолчать, но они его не слышали, а глаза их безумно, лихорадочно сверкали. Конечно хоббит зажал бы уши, но ведь руки его были скованы кандалами… В конце концов, ему стало казаться, что он сам выкрикивает что-то во славу Некроманта, и призывает ряды… громбульдогов к разрушению.
  Щелкнул замок, и на пороге предстал клыкастый тюремщик – он стал отковывать Морена, при этом гнусно усмехался и приговаривал:
  - Ну что – понравилось?.. Знай, что Некромант и из тебя такого же сделает, будешь славить хммм… хобборков!
  - Нет, нет – никогда!
  - Ну они ведь тоже сначала не хотели. Но прежде выложишь, зачем шпионили во владениях, его Темнейшего Величества. Почему с вами шел такой важный злодей как Гэндальф, а?
  Глаза тюремщика полыхнули, и буквально впились в хоббита. А Морен вздрогнул, побледнел:
  - Как?!.. Вы и Гэндальфа схватили?..
  - А то! – усмехнулся тюремщик, выталкивая хоббита в коридор.
  Морен чувствовал как часто-часто бьется сердце - едва из груди не выскакивает. Кровь пульсировала в висках – ведь до самого последнего мгновенья он надеялся (да что там – верил!), что Гэндальфа, такого могучего волшебника, не мог схватить не Некромант, ни тем более – его слуги. Хоббит был уверен, что Гэндальф проникнет в Дол-Гулдур, разрушит стены, раздавит Некроманта, ну а их конечно же спасет, и все кончится прекрасно. А тут – даже в глазах потемнело, и он задал наивнейший вопрос:
  - Так что не может Гэндальф освободится, ну и нас всех тоже освободить?
  Тюремщик зашелся гнусным, затяжным хохотом, но ничего не ответил.
  Меж тем начался подъем по лестнице, и чем выше они подымались, тем серьезней, сдержанней становился тюремщик. По сторонам открывались какие-то обширные, но затемненные залы – и в залах, и над лестнице свисали многометровые вуали паутины, и шевелились в ней полутора-, а то двухметровые пауки. Они таращались на хоббита рядами кровавых, бездумных глазок, и стрекотали и верещали что-то на своем чудовищном, не знающим никакого доброго чувства языке.
  Впереди сгущался мрак – оттуда беспрерывной волной дул ледяной, но душащий, сухой ветер. Наконец они остановились пред высоченными дверьми, и там тюремщик совсем сжался, и прошипел:
  - Сейчас ты предстанешь под темнейшие очи самого Некроманта…
  По каждую сторону от этих дверей вздымались высоченные, налитые могучими мускулами изваяния неких чудищ. Точнее – это Морен сначала подумал, что "изваяния", но, когда они приблизились – чудища эти заскрежетали, пришли в движенье, глянули на него сверху вниз, и при этом глаза их полыхнули ярко-багровым светом. Вот пасти их распахнулись, и вместе с клубами ядовитого, темного дыма, вырвались оттуда и слова:
  - Проходи – ТВОЙ Владыка призывает тебя…
  - Вовсе и не мой. – прошептал хоббит, но совсем тихо – опасаясь, что его услышат, да тут же и раздавят.
  Тогда же створки пришли в движенье, со скрежетом, с грохотом стали раздвигаться – тюремщик сам испуганно вздохнул и отошел в сторону – больше его участие и не требовалось. Из раскрывшегося проема вырвался черный, голодным волком завывающий ветрило, и вот уже накинулся на хоббита, словно ледяными щупальцами обволок его, за собою потащил.
  Морен и не думал, и не мог сопротивляться - движения его были скованы, и он все готовил себя для встречи с Некромантом, пытался представить, каким он окажется, и не в силах был.
  Вместе с вихрем ворвался он в некое пространство, размеров которого было не понять, потому что стены растворялись во мраке. Здесь слышался беспрерывный гул и стон; с потолков свешивались и, поскрипывая, покачивались светильники, однако ж не огонь в них горел, а кровь; вокруг светильников клубились некие призрачные, но тянущиеся к вожделенной крови тени. Также выступали усеянные шипами и крючьями массивные орудия, которые были не иначе как орудиями пытки, и на которые даже и глядеть было больно… В общем, много-много чего мрачного, зловещего было в это зале, но все это описывать нам вовсе не к чему.
  Добавлю лишь, что был там высоченный, теряющийся в сумерках трон – должно быть (и даже наверняка!), на этом троне кто-то сидел, однако ж разглядеть его не представлялось никакой возможности (даже и ступней, а уж о лике то и говорить нечего, потому что лик был закрыт плотным полотном, и были в нем только прорези для глаз – за этими прорезями было черным-черно и мертво, как в самую студеную и долгую зимнюю ночь).
  И был еще Гэндальф! Маг стоял в клетке, которая свешивалась с потолка, и напоминал пойманную птицу (причем птицу безголосую – он был безмолвен и недвижим). Клетку окружала зеленоватая дымка, которая передвигалась рывками, и готова была броситься на каждого, кто посмеет приблизиться.
  - Гэндальф! Гэндальф! – стал звать Старца Морен, но не получил никакого ответа – старец оставался беззвучен, и недвижим.
  Тут в воздухе загрохотало – Морен уже сжался, ожидая услышать какой-то небывало грозный глас, но ничего такого не было – голос оказался: участливым, добрым, внимательным, теплым, глубоким, сочувствующим, проницательным, пожалуй еще – вкрадчивым и таинственным; но уж во всяком случае не ужасным. Напротив – этот голос успокаивал, расслаблял:
  - Ну, как хорошо, что ты узнал своего проводника…
  - Гэндальф, Гэндальф… - неуверенно повторил Морен, не решаясь, однако, взглянуть на трон. А голос продолжал:
  - Сначала гномы, потом вы, и все тайком, все тайком. – в голосе слышался ласковый упрек. – А чего таится? Неужели боитесь меня? Ну – признайся?
  - Да… - вздрогнул Морен, и еще раз прошептал. – Гэндальф… - тот стоял восковым изваянием.
  - А зря… - вздохнул Некромант. – Это все домыслы, потому что в сущности я добрый парень. Хочешь это докажу?
  - Да… - прошептал Морен.
  - Ну, тогда скажи, чего хочешь, и я клянусь, что исполню…
  - Выпустите меня и моих друзей!
  - И всего-то? Я бы хотел извинится за грубое отношение моих слуг, и одарить вам. Только, скажи, что хочешь – мне ничего ради вас не жалко….
  Да – Некромант был способен ко всякой лжи (веками тренировался, как-никак), и эти лживые увещевания были полны такой искренности, что Морен едва совсем не забылся, едва не выкрикнул: "Лунное ожерелье" -ну тут разом полыхнул поднос – подарок хоббитки Любелии, Упокоища и родная Хоббитания, которым грозила Нежить. Сразу вспомнилось и то, что этот вкрадчивый голос, которому он почти доверился, грозил всему тому, что было дорого ему, и Морен выкрикнул:
  - Ничего мне от вас не надо! Только выпустите меня, и моих друзей.
  - Ничего не надо?! – в голосе послышалась угроза. – А зачем же тогда шли, а?! Отвечай! Я ТРЕБУЮ!!!
  Все переменилось в несколько мгновений. Не осталось и следа от былого радушия. Теперь голос грохотал и выл, в каждом слове слышался раскат грома. Кровеносные светильники закачались сильнее – призраки возле них зловеще оскалились, и даже орудия пыток начали двигаться, словно бы в нетерпении поджидали своих жертв.
  Вы, конечно помните, что Некромант еще тогда, когда отряд двигался по Южной дороге, собирался перегородить им путь. Он потерял их у Изенгарда, потом снова – у Фангорна, потом до него доходили некие обрывочные слухи; и все же он чувствовал – Гэндальф приближается – он терзался вопросами, что нужно этому Магу?.. Быть может, ответ могли дать пойманные еще две недели назад гномы, или, как они теперь назывались – гномтролли. Но он поторопился – заколдовал их две недели назад, а теперь и не мог снять своего заклятье, потому что из хорошего сделать плохое, он в большинстве случаев был способен, а вот чтобы из плохого хорошее – это увольте, на это Некромант не был способен. Он допрашивал гномтроллей, а они хрипели и кричали, изъявляли свою готовность служить Владыке, но хоть ты тут расшибись – никак не могли вспомнить, зачем шли в Дол-Гулдур.
  Что же касается самого Гэндальфа… Вот из-за этого Некромант и изводился больше всего. Дело в том, что этот темный чародей чувствовал, что Гэндальф совсем-совсем близко, а вот понять где именно, никак не хотел. Вы спросите – кто же тогда находился в клетке? А находился там восковый слепок, принявший форму Мага по колдовству Некроманта, и, если бы Морен пригляделся повнимательнее, то обнаружил бы, что слепок далек от совершенства. Изображение пойманного Гэндальфа было сделано для того, чтобы вселить в пленников больший ужас – и, как уже знают читатели, владыка Дол-Гулдура на первых порах добился своей цели: Морен едва на ногах от ужаса держался.
  Темный, устрашающий голос носился под сводами:
  - Не хочешь подчиняться – я раздавлю тебя как вошь!.. Ты станешь первым хобборком. Но сначала ты повопишь от боли!..
  Надо сказать, что как не грозен был голос, как ни мрачна зала – изначальный ужас уже отпустил Морена. Ведь наибольший страх мы испытываем тогда, когда ждет нас что-то не представимое – сознание мечется, и в воображении метается сам Ужас, постоянно меняет формы. Но тут наш хоббит понял, что попал в передрягу, хуже которой и представить невозможно, и теперь надо подумать как бы из нее выбраться. Ведь жизнь и свободу непременно надо было сохранить – он чувствовал на себе очень большую ответственность – понимал, что, погибни он, или превратись в какое чудище – милым хоббитам не на что будет надеется – нагрянет нежить, разворошит их норки…
  - Я согласен служить вам!
  - А?!!
  - Я понимаю – вы самый могучий владыка, и весь мир будет принадлежать вам!
  - Действительно он будет принадлежать мне! – прогремел Некромант. – Ты действительно хочешь мне служить?! Тогда рассказывай – зачем шли сюда Гэндальфом…
  - Дело в том, что стрелы этих ваших дикобразов лишили меня памяти, и я, как не стараюсь – никак не могу припомнить…
  - Ну так я тебе напомню!!! – отчетливее заскрежетали орудия пыток.
  - Испытайте меня!
  - Нет – лучше я тебя запытаю!!!
  - Ну велите мне сослужить какую-нибудь небывалую службу – сделать что-нибудь эдакое, на что ни один из ваших слуг не способен!
  Морен и сам не знал, что говорит – слова сами выскакивали из него. Окружающий мрак нахмурился, и тут же зашипел сонмом ядовитых змей:
  - Ничтожный, маленький – что ты можешь? Хорошо – я испытаю тебя, но, если ты не выполнишь – твоя кончина заставит содрогнуться даже орков! Можешь себе такое представить?!!!
  - Да-да! Я согласен!
  - Ну так слушай: некий мудрец в далекой-далекой восточной стране, где у людей кожа желтая, а глаза узкие, словно прорези, изобрел птаху, которая как живая, но внутри нее – одни железные механизмы. Птаха была подарена одной царевне из той же страны, день и ночь сторожат этот механизм сотня лучших воинов… А я хочу, чтобы птаха была моей! Я разберу ее механизм и сделаю сотню таких же, но в сто раз больше, и в сто раз сильнее, с железными клювами и когтями, чтобы… чтобы… ГРРР!!!! Ты должен принести ее – на все по все тебе три дня! Если не исполнишь – твоих друзей ждет мучительная смерть, а твоей кончине, как я уже сказал, ужаснутся даже орки!..
  Представьте себе, как чувствовал себя Морен, когда спустя пару часов, оказался за стенами Дол-Гулдура, в мрачном, душном Сумеречье, которое и скрежетало, и ухало. Везде были сумерки, везде чувствовалось присутствие каких-то тварей.
  - Э-эх, я даже не знаю куда идти… "Далекая-далекая восточная страна…" – я даже не знаю, где это. А если бы и знал, что толку – не то что за три дня – за три года не дошел бы до этой страны. Ну, накликал беду себе на голову – теперь расхлебывай…
  Он еще немного походил в сумерках, спотыкаясь об корни, вздрагивая от каждого шороха. Наконец, ему так невыносимо стала духота, так захотелось увидеть бескрайнее небо, что он решил взобраться на вершину дерева. Он выбрал самый широкий ствол, и… спустя час, совершенно изможденный, едва-едва дышащий, выбрался он на вершину, огляделся, и понял, что не ошибся – это было действительно самое высокое дерево в округе.
  - И что же теперь… Эх, вот кабы был я птицей… Ну, как та вороница, которую я спас в городе Тамбарде… Вот она бы мне могла помочь… Э-эх, да разве же она услышит!
  Только успел молвить – камнем пала из небес вороница.
  - Из беды меня ты выручил, от смерти спас – теперь говори: чем тебе сослужить могу…
  Рассказал ей все Морен, а вороница отвечала:
  - Далеко та страна, о которой говорил Некромант. Даже ястреб быстрокрылый не доберется туда раньше, чем за три день…
  - Ну ничего-ничего – что-нибудь придумаем. – вздохнул Морен, совсем безнадежно.
  - Конечно – что-нибудь придумаем!
  От этого голоса Морен прямо-таки просиял. Это был Гэндальф! Мы уже знаем, что Некромант не смог поймать могучего волшебника, но лишь засадил в клеть восковую фигуру - зато хоббит был уверен, что серый Маг попался. А теперь увидел его свободным! Гэндальф парил на белокуром облачке в двух шагах от Морена, в одной руке сжимал посох, а в другой трубку, которую приспокойно покуривал, выпускал легчайшие облачка, в общем – выглядел так, будто собирался почаевничать на пороге хоббитской норки.
  - И я не сомневаюсь, что мы что-нибудь придумаем. И уж во всяком случае – отчаиваться никогда не стоит. – с этими словами осторожно прикоснулся сначала к одному, затем к другому крылу вороницы, и сказал. – Теперь ты можешь лететь быстрее стрелы…
  Вороница взмахнула крыльями – свист – и ее уже не видно.
  - Гэндальф, Гэндальф – вы знаете как их спасти?
  - Пока не знаю ни про них, ни про Лунное ожерелье.
  - Так… Куда же вы?!
  - Сейчас я многое должен сделать. Но не волнуйся – когда понадоблюсь, окажусь рядом…
  После этих слов Гэндальф накинул на себя обрывок волшебного покрывала, и тут же стал невидимым – только по движению ветерка понял хоббит, что маг куда-то умчался. И тут с неба слетел вороненок – тот самый, из Тамбарда. Он принес хоббиту мешочек с едой. Только тут Морен почувствовал, как он голоден!..
  Но вот голод утолен, и завязался разговор, в котором речь шла о делах отстраненных: об облаках и закатах, о том, что чувствуешь, когда летишь – и наконец даже поспорили о том, можно ли долететь до самой радуги, и улечься на нее. Вороненок утверждал, что нельзя, а Морен, что можно – только надо очень хорошо постараться…
  А под первыми звездами со свистом уже вернулась вороница. Она принесла клетку в которой сидела маленькая белая птичка, таращилась пустыми, стеклянными глазами, раскрывала ротик и издавало тонкое, но неестественное, механическое пение.
  Конечно нелегко было оставить это место, где открывался вид на звездные небеса, спустится в душную, чернейшую чащу, где трещали и ухали какие-то чудища и призраки, а потом еще пройти в кошмарный замок Дол-Гулдур, к Некроманту – но он помнил про своих друзей, а потому проделал это так быстро, как только мог.
  Морен вновь оказался в темной зале, перед расплывающемся во мраке троном. Надо сказать, что Некромант немало был изумлен:
  - Ты хоть и коротышка, а можешь вершить сложное колдовство. Или тебе Гэндальф помог?!.. Пусть он здесь, в клети сидит, но может строить свои козни и на расстоянии, а?!
  Морен почувствовал будто две раскаленных дуги впились ему в голову – то был прожигающий взор Некроманта – сознание стало меркнуть, хоббит понял, что невозможно долго выдерживать эту боль – но вот взгляд уже отпустил – Некроманту и не требовался ответ хоббита, он и так знал, что Гэндальф где-то поблизости, и несмотря на то, что все его слуги-рабы получили строжайший указ изловить его, так ничего и не было достигнуто.
  Тем не менее Некромант был доволен – он уже успел передать ее своим ученым темным магам, дабы они как можно скорее изучали ее устройство. Кстати, в дальнейшим долго-долго они бились над тончайшим механизмом, и, так как были существами грубыми – никак не могли воспроизвести этой тончайшей работы. И в конце концов верховный из этих "мудрецов", именем Пбуг, толи случайным заклятьем, толи неумелой работой, что-то переменил в птахе, она вырвалась из его рук, пребольно клюнула его в нос, а затем (можете ли себе такое представить!) – без всякого вреда для себя пробила каменную стену, да и была такова. Так и не довелось Некроманту сделать себе армию из железных птиц… Но это случилось позже, пока же он усиленно придумывал, чтобы еще такое небывалое потребовать от нашего хоббита. И придумал!
  - Есть подземные реки, их никогда не видел ни человек, ни эльф, ни гном, ни тролль. Там темень и холод, одни безглазые рыбы живут там. Но есть источники куда как более глубокие. Там Тьма, там Ужас! Я хотел бы, чтобы тот Ужас служил мне, но в нем нет разума, я не могу призвать его… Под Мглистыми горами, так же далеко под ногами, как высоко над головой вздымается самая высокая из их вершин – озеро тьмы. В озере страж, которому нет имени. На дне – на мифриловой цепи шкатулка, в шкатулке – раковина, в раковине – рыбий язык. Тот кто овладеет этим языком, сможет созывать рыб речных и морских – они будут служить ему. Принесешь раковину – быть может получишь свободу для себя и для своих друзей…
  Вообще-то Некромант думал, что посылает Морена на верную гибель – по его представлением никто, даже и такой могучий маг как Гэндальф не сможет и близко подобраться к волшебной раковине. Зато он повелел бывшим у него в услужении демоном, чтобы они глаз не сводили с Морена – он надеялся, что Гэндальф придет к хоббиту на помощь, и тогда то и удастся его схватить.
  Однако Некромант ошибся: Гэндальф в этот раз не появлялся. Быть может, он почувствовал эту слежку, а может – был занят какими-то иными делами – так или иначе, но Некромантовы демоны так и вернулся ни с чем…
  Ну а Морен, как несложно догадаться выполнил и эту задачу, и в этом помогла ему та золотом сияющая рыба, которую он спас от Изенских рыбаков. Он склонился над каким-то темным, наверняка отравленным или заколдованным Сумеречинским ручьем, и довольно долго просидел, припоминая, не слыхивал ли он когда-нибудь заклятья, чтобы превратиться в рыбу. Вот тогда и вспомнил про золотую рыбу – он стал звать ее, однако ж совершенно не верил, что она сможет приплыть в такую даль, да еще в этой зловещей, непроницаемой воде. Но вот ручеек зазолотился – появилась чудесная рыба, выслушала хоббита – сказала, что к ночи вернется, да тут и канула в воде, будто и не было ее…
  До самой ночи, задыхаясь от недостатка свежего воздуха, просидел Морен возле ручья, а потом, когда грянула чернота – взвыл ледяной, пронизывающий ветрило, и захрипели во мраке страшные древа с темной, злобой пропитанной сердцевиной.
  - Брр… - дрожал хоббит. – Что-то не могу припомнить, чтобы и в зимнюю пору такой морозище пробивал… Брр… Неужто уже зима наступила?.. Ведь когда к этому Сумеречью подступали еще только октябрь на носу был…
  Но в это разлилось солнечное сияние, вынырнула из потока волшебная рыба, и держала она в губах своих маленькую шкатулку, как передала Морену, так и молвила:
  - Здесь действительно заключен рыбий язык. Можешь передать ее Некроманту – никакого вреда моим подданным от нее все равно не будет…
  Молвила так, хвостом вильнула, да и канула в водной пучине – Морен ее даже и поблагодарить не успел. Зато, как принес шкатулку Некроманту – тот аж взревел:
  - Та самая?!.. Да неужто?!.. Если все хоббиты такие как ты – я сделаю вас управителями над моими армиями!..
  - Ну, с этим пожалуй повременим… - прошептал Морен.
  - С чем повременим? – прогрохотал голос во мраке.
  - Ну с армиями… вы понимаете ли… мне это совсем не к чему… вы бы отпустили теперь меня, и моих друзей…
  Тут словно невидимое щупальце обвилось вокруг его тела, и подняло хоббита в воздух. Голос грохотал в его голове:
  - Хочешь свободы?! Хорошо – ты получишь свободу. И ты, и твои друзья – вы получите полную свободу, но прежде ты исполнишь последнее, третье мое желание.
  - Да, да…
  - Ты принесешь мне Лунное Ожерелье!
  - Что?!!!.. Так ведь… так ведь…
  - Что – "так ведь"?! – в хоббита словно вжегся яростный, кипучий взгляд.
  - Он… Гэндальф и мальчик… говорили что оно у вас…
  Невидимое щупальце разжалось, и хоббит повалился на пол. Теперь голос грохотал отстранено, словно гром над дальними полями:
  - Так вот зачем вы шли?.. Гэндальф, мальчик – откуда они могли знать точно? Лунное ожерелье созывает мертвых – это так. Но у меня нет этого проклятого ожерелья! Его похитил олень… Ненавистный! Древний владыка Южный отрогов Мглистых гор…
  - Что?!! – Морен был так изумлен таким оборотом, что позабыл о всяком страхе.
  - Я предал бы его долгой смерти! Он бы у меня месяцами мучался! – неистовствовал Некромант. – Мои лучшие лазутчики выкрыли Лунное ожерелье у гномов, они возвращались, они несли мне Победу, и тут среди гор на них напала эта рогатая тварь. Видите ли мои ребята убили его супругу – он теперь мстит. Попадись он мне… Только попадись… Ты принесешь мне ожерелье и тогда можешь проваливать, и забирать с собой столько золота и драгоценных камней, сколько только можешь унести…
  В общем то, Морену и не и с чего было выбирать – и вскоре он уже вновь стоял под мрачными стволами Сумеречья и приговаривал:
  - Вот так да – значит и Гэндальф может ошибаться. Ведь тот олень, которого я спас от стрелы Фэола – это тот самый, который мне и нужен, с ожерельем… Э-эх, что же мне теперь делать?.. Звать оленя?.. Предположим он принесет и отдаст ожерелье – оно окажется у Некроманта. Может, он тебя и выпустит (что вряд ли) – но что толку? Ведь, если ожерелье окажется у него, нежить сразу же получит огромную силу… О-ох, что же тогда станется с милой Хоббитанией!.. И как они там? Что они думают обо мне?.. Куда пропал? Наверное весь Хоббитон с ног на голову перевернули, пока меня искали… Эх, знали бы, где я сейчас…
  Но тут раздался топот копыт, и словно серебристая вуаль между стволов скользнула – Морен вскочил на ноги, и увидел чудесного оленя, а рядом с ним – Гэндальфа, который был задумчив и печален.
  - Здравствуйте! Здравствуйте! – громко воскликнул хоббит. – Знали бы вы…
  - Знаю. – быстро проговорил маг. – Уже все знаю, и раскаиваюсь, что не смог узнать об этом прежде.
  - Я считал Ожерелье боевым трофеем и никому о нем не рассказывал. – пояснил олень. – Теперь, по просьбе Гэндальфа я принес его…
  - Но зачем?! – вскричал Морен в изумлении, и тут же побледнел и вздрогнул. – Если из-за нас, то не стоит – мы так и так погибнем. Я и мучительную смерть готов принять, если только будут знать, что с родной Хоббитанией все в порядке…
  - Милый, милый хоббит. – вздохнул Гэндальф, и у него даже глаза увлажились от умиления. – Все действительно будет хорошо; и прежде чем отдавать ожерелье я прежде всего подумал про Хоббитанию…
  - Ну, если вы так говорите…
  Морен и не заметил, как в руке его оказалось ожерелье, которое и лило сильный полнолунный свет.
  - Что бы не случилось – ты главное не беспокойся…
  Эти словами были последними, которые Гэндальф успел тогда сообщить хоббиту, потому что в то мгновенье прятавшиеся в засаде демоны и всякие твари набросились на волшебника и на оленя. Они завывали, скрежетали клыками – они неслись на волшебника со всех сторон, с прочнейшими сетями, и они знали, что, если упустят его – не сносить им голов (это, конечно относится к тем, у кого эти головы были).
  Однако Гэндальф без всякого труда ушел из этой "ловушки" - он просто взмахнул рукою, в воздухе ослепительно полыхнуло, и вот уже ослепшие ошалевшие твари валяются, визжат, слепо мечутся (хоббиту едва удалось увернуться из под ножищ – иначе бы его затоптали); ну а Гэндальф и олень попросту растворились в воздухе – причем лик мага оставался таким же задумчивым и печальным, как и в то мгновенье, когда он только предстал перед Мореном…
  Вскоре (хотя ему казалось, что минуло уже невыносимо много времени), Морен вновь стоял перед Некромантом, и уж и не знал, что и думать – совсем растерялся с этими последними, неожиданно нахлынувшими событиями. Некромант бегло выслушал доклад о том, что Гэндальфу вновь удалось скрыться, громыхнул, чтобы наказали – казнили виновных, и тут же впился в Морена:
  - Ну что – принес?..
  - Да, да… - заплетающимся языком пробормотал Морен. - …Хотя и не понимаю зачем… Н-да – теперь Лунное ожерелье у вас…
  Дрожащими руками вытянул он перед собой серебром сияющие ожерелье, и тут невидимая силища вырвала это сокровище, а самого хоббита с такой силой оттолкнула, что он покатился по полу, и остановился только тогда, когда врезался в одно из орудий пыток. Теперь ему ничего не хотелось делать, но только принять смерть – так глупо все закончилось!..
  И вдруг залу потряс яростный вопль:
  - Это подделка!!!!!
  Поддельное ожерелье метеором промелькнуло над головой хоббита, и осталось болтаться на какой-то зловещей железной закорючке.
  Тут же вновь незримые длани схватили хоббита, и вздернули его вверх – голос тысячью ядовитых змей шипел:
  - Ты посмел меня обмануть?!! Меня Саур… то есть Некроманта?!! А ведь не даром меня в древности звали властителем боли!..
  - Значит вы не завоюете Холмищи?! – тут Морен даже засмеялся от этого, столь неожиданно подступившего счастья – на угрозу же мучительной смерти он даже и внимания не обратил.
  - Значит, считаешь меня эдаким простачком-дурачком?! – яростный, черной злобой переполненный голос, словно клещами сжал Морена, и свет стал меркнуть в глазах хоббита. – Что ж – пришла пора вспомнить, кем я был когда-то. Я обещал тебе, и я приведу свою угрозу в действие: ты сойдешь с ума от боли, а также твои друзья – эти жалкие эльфы…
  - Нет, нет! Их отпустите! Можете меня и за них мучить, но их выпустите! Что они вам сделали?!..
  - А-а!!! Задрыгался?! Хочешь их спасти – немедленно признавайся - куда дел настоящее ожерелье?! Где этот мерзавец Гэндальф, а?!.. Что он все ходит поблизости и строит свои козни…
  Но хоббит ничего не ответил – он прикрыл глаза, и мысленно (в какой уже раз!) прощался с родимой Хоббитанией.
  - Не хочешь?! – снова взревел голос. – Тогда завтра тебя ждет страшная кончина! Завтра день зимнего солнцестояния – самый короткий день в году, и созову всех знатнейших своих слуг… Ну а пока тебе предстоит веселая ночка в камере – не думаю, что тебе удастся заснуть – мысли о том, что ждет тебя завтра не оставят тебя. А на Гэндальфа и не надейся – без моего ведома он не проникнет в Дол-Гулдур… А-а-а, знаю – у него есть это тряпье делающее его невидимым – на это тоже не надейся – пусть он и невидимый, но демоны у ворот почувствуют его приближение еще издали! Так что готовься к лютой смерти, и подумай хорошенько, ведь своим упорством ты и дружков своих эльфов на мученичество обрекаешь…
  После этого Морена отвели в отдельную, находящуюся в глубоком подземелье камеру. Там было очень темно и холодно, а с потолка скапывала слизь; время от времени стены пронизывали леденящие кровь стенания, но все же не они были самыми страшными – Морен действительно никак не мог заснуть, все мучался из-за тех, кто был ему дорог.
  Вдруг над его головой раздался шелест, и что-то коснулось его плеча. Он обнаружил, что это был писчая бумага, и на ней изящными буквами, словно в послании к некоему государю, значилось следующее:
  "Помощь придет совсем скоро – будь готов, не теряй ни мгновенья. Подпись: Гэндальф".
  Только Морен прочитал эти строки, как дверь с лязгом распахнулась и на пороге предстал уродливый, клыкастый тюремщик.
  - Что это ты там такое читаешь?!..
  Хоббит хотел спрятать послание, но не успел – оно рассыпалось в мельчайший прах, и метнулось в морду тюремщика – тот отчаянно закашлялся, а затем заревел:
  - У-ух, я бы прямо сейчас из тебя дух вышиб!.. Но есть указ – высочайший указ – не трогать тебя до завтрашнего, особого наказания!.. А жаль! Да!.. Но об этой выходке будет доложено, и это еще усилит твои мученья!!!..
  Тут это страшилище задумалось:
  - Но, если я оторву тебе ухо – одно только ухо, и, пожалуй сломаю тебе еще пару пальцев – этого никто и не заметит. Да-да, сейчас я оторву тебе ухо! Какое тебе ухо оторвать левое или правое?
  - Левое! – не задумываясь проговорил Морен, отшатнулся, но отступать было некуда – он уперся спиной в холодную стену.
  - А-а, значит правое ухо тебе дороже?! Так вот его я оторву! Ха-ха-ха!
  Все это время дверь в коридор оставалась приоткрытой, но вот сейчас чуть вздрогнула, будто в камеру вошел кто-то невидимый. Тюремщик уже протянул свою смрадную лапищу, вот сейчас хватит Морена, сейчас…
  Но тут толчок! Тюремщик пошатнулся, резко обернулся, но конечно никого не увидел. Еще один толчок – на этот раз он повалился на пол – принялся брыкаться, хрипеть:
  - А-А! Что?! А?!.. Кто здесь?!.. Тревога!!..
  Но тут он принялся плеваться:
  - Что течет мне в рот?!! Что в меня вливают?! Что…
  Но тут он перестал и хрипеть, и плеваться, и брыкаться – он вдруг обмяк, и громко-прегромко захрапел.
  Здесь я расскажу план Гэндальфа. Конечно, накануне, отдавая хоббиту поддельное Лунное Ожерелье, он не стал бы посылать его на верную гибель. Он знал, что на следующий день – Зимнее Солнцестояние, и что Некромант устроит праздник всякой нечисти, и перед его началом оставит Дол-Гулдур, чтобы слетать на Южные пустоши, и лично пригласить дорогую гостью Унглиуглуку – огромную паучиху – потомка древней Унголиаты – той самой, которая вместе с Моргом похитила Сильмарилл из Валинора. Знал Гэндальф и про демонов, которые сторожили Дол-Гулдур, и почувствовали бы его приближение. Не прошел бы незамеченным и олень из Мглистых гор – ведь и он был созданием волшебным.
  И тогда нашелся пони. Да – Прелесть Морена! Он не захотел оставлять своего хозяина, и в то время, как эльфийские кони переправлялись через Андуин – прикрытый покрывалом, искал дорогу к Дол-Гулдуру, и, честно говоря, когда его нашел Гэндальф – совсем уже выбился из сил, изголодался. Маг принес ему пищу, а после прошептал свой план (ведь он хорошо знал язык животных). Прелесть согласно кивнул – ведь ради Морена, к которому он очень привязался за время их пути, он готов был пойти на все.
  Итак, Гэндальф протянул ему склянку, в котором было снотворное – эту склянку Прелесть должен был пронести во рту, а затем вылить ее содержимое в рот тюремщику. Согласитесь, что это была нелегкая задача, однако ж с пони было благословение мага, и как уже знает читатель – ему вполне удалось справиться с этой задачей. Но это было только начало – самое сложное, и самое опасное еще ждало их впереди.
  Итак, тюремщик храпел на полу, а всякие иные тюремщики не услышали предыдущих его криков: дело в том, что они собрались в одном помещении, заливались там всякой отравой, и сами изрядно голосили, так как в обычное время им было не расслабиться – за всем следило недремлющее око Некроманта, и за малейший проступок ожидала их страшная, мучительная смерть…
  А в это время Прелесть скинул свое покрывало, и Морен, увидев его, вскрикнул от радости – хотел бросится, обнять его за шею, но сначала надо было освободиться от цепей. Пони, прилагая неимоверные усилия, смог подтолкнуть тушу тюремщика к хоббиту, и тот, склонившись, обнаружил довольно объемную связку ключей. Ох, и пришлось же ему повозить и попотеть, пока он не подобрал ключ подходящий к его кандалам.
  Но вот Морен уже свободен от цепей, и обнимает Прелесть, и плачет от счастья:
  - Вот уж и не чаял тебя увидеть!.. Ну, как ты?.. Исхудал то как – бедненький… Ну да потом откормимся – сейчас нельзя терять времени. Ведь, прежде всего, мы должны освободить друзей…
  Он выбежал в коридор и оказалось, что там очень много камер – он стучал в них, кричал, и оказывалось, что в некоторых из них томятся узники: какие-то неизвестные ему эльфы, гномы или люди. Он открывал двери и выпускал их: большинство из них были ослаблены голодом или мученьями и едва двигались, но были и полные сил (точнее – это жажда мщения раскаляла их), и они рвались к оружию, рвались в бой.
  Открывая дверь за дверью, Морен дошел и до камеры, в которой содержались знакомые ему эльфы: все это время их продержали в кромешном мраке, и не давали ничего ни есть ни пить (однако, как известно эльфы долгое время могут обходиться без еды и без питья – поэтому в них было еще много сил). Они знали, что завтра должны принять мученическую смерть, и уже прощались друг с другом.
  Когда появился Морен они даже и не поверили – думали, что это фантом слепленный Некромантом, чтобы обмануть их. Но когда хоббит освободил их, когда со смущенной улыбкой обратился к Фэолу – промолвил, что неплохо было бы теперь и оружие какое-нибудь найти – поверили, и сам Фэол проговорил:
  - Вот уж воистину удивительный народец хоббиты. На такие деяния способны!.. Да – оружие нам нужно, и мы его добудем…
  Не требовалось долго искать то помещение, где собрались тюремщики – знающие, что грозный Некромант сейчас далеко, они так горлопанили, что отголоски от их воплей разносились по всей этой обширной темнице. К тому же между тюремщиками началась потасовка. Из-за чего-то (неважно из-за чего, да и скорее всего – просто так) - началась меж ними потасовка. Они уже валялись по полу, и из всех сил дубасили друг друга, как ворвались эльфы и иные пленники – они даже и не поняли, что происходит, как их существование уже было прервано. Здесь нашлось и кое-какое оружие – массивное, неудобное, грубо сделанное, в общем – совсем не привычное эльфам. Но даже и этого оружия хватило далеко не всем – так много было освобожденных пленников. Потому разделили его меж лучших бойцов, и первым среди них был Фэол. Затем, стараясь не шуметь, поднялись на верхние уровни, и вот там то, в зале перед выходом и закипел настоящий бой.
  Да – их заметили, а, надо сказать, помимо тюремщиков, в Дол-Гулдуре обитало и множество иных тварей, часть из которых обладала и магией. Потрясая орудиями неслись здоровенные орки, тролли, а также – люди ступившие на путь зла. Рвущиеся на свободу пленники дрались с отчаяньем, со злобой, но и те кто их атаковал не жалели сил – ведь они знали, какие страшные наказания ожидает их, если Некромант вернется и узнает, что пленники сбежали.
  Никогда еще не доводилось Морену участвовать в такой резне. Битва с орками у Изена не шла с этим ни в какое сравнение. Здесь, во мраке и духоте, среди всполохов пламени, тяжелый воздух гремел от воплей ярости, и предсмертных хрипов, над головами носились, завывали огромные летучие мыши-вампиры – высматривали себе жертв. Звенели цепи, метались отблески пламени. И запах крови – он прямо-таки отравлял – воздух был переполнен кровью.
  Морену было доверено какое-то оружие – он бился, и, защищая пони, даже смог поразить несколько тварей, как перед ним появился залепленный кровью, перекошенный злобой лик Двалина. Гном хрипел проклятья и размахивал огромным топорищем.
  - Двалин – ну как ты?! – воскликнул Морен.
  - Какой к черту Двалин?! Я Громбульдог! И это имя последнее которое ты слышал, потому что сейчас ты умрешь!!!
  - Они заколдовали тебя! Ух… - Морен едва успел увернуться от просвистевшего в воздухе топорища. – Вспомни: Хоббитания – Том Бомбадил – Гэндальф – Лунное Ожерелье… Ух! – опять ему пришлось увертываться от удара. – Ну вспомни же: как вы ко мне пришли в Иванов день, как чаевничали, кексы съели! Помните, какие вкусные были кексы…
  Но тут нахлынула толпа сражающихся и оттеснила их в разные стороны.
  Вот зловещие голоса магов Некроманта начали читать заклятье, которое должно было слепить всех сражающихся липкой сетью. Если бы их опутала эта сеть – тогда конец всему – никакие клинки не смогли бы рассечь ее до самого возвращения Некроманта.
  К тому же надвигались демоны. Эти клокочущие пламенем и мраком создания оставили свой пост у ворот, чтобы вмешаться в это важнейшее, по их мнению событие. Увидев их многометровые фигуры, кто-то малодушный вскрикнул: "Мы пропали!" – и закрыл лицо руками – однако он был не прав.
  Сзади на демонов стремительно надвинулся огненный вихрь. А в центре этого вихря летел Гэндальф. Гневен был лик великого Мага. В вытянутой руке сжимал он посох, и хлестали из этого посоха ослепительно белые молнии. Словно бичи стегали они демонов, и те, испуганно завывая, отступили. В мага был направлен целый ворох стрел, однако ж все они, не достигая цели, вспыхивали и исчезали без следа. Теперь маги Некроманта направляли свои заклятья против Гэндальфа – метали в него копья изо льда, насылали на него ужасных фантомов, но Серый Маг, хоть и с трудом, успел отбивать все их атаки, и медленно продвигался к ним. Вот вознесся его голос:
  - Бывшие пленники Некроманта: уходите, не теряйте времени – по тропе, которая сворачивает направо от ворот. Она выведет вас к берегу Андуина. Главное прорваться – там вас будут ждать эльфы Лориена. Скорее же!..
  - А как же вы?! – вскричал Морен.
  - Я вас догоню!.. Ну же – бегите – Некромант должен вернуться уже с первыми лучами солнца…
  - Гэндальф! – не унимался Морен. – Здесь Двалин, Тили и Вили – они заколдованы – сделайте их прежними!..
  Как раз в это время три гнома, называющие теперь себя не иначе как предводителями армии гномтроллей бросились с занесенными топорами на Гэндальфа, а тут вытянул руку, и просто дотронулся до век каждого из них.
  - Ох, что это?! Где это мы?!.. Помню…Залы Мории – засада!!! Какой был бой!!! Но что же потом?.. Тьма…
  - Уходите – сейчас не время на разговоры! – громким голосом повелел Гэндальф.
  Двалин, Тили и Вили перехватили поудобней свои топоры, и теперь принялись рубить тех, на кой стороне они, зачарованные, бились. Надо сказать, что в их лице, рвущиеся на свободу, получили значительную поддержку – эти три гнома, разъяренные тем, что против них было обращено какое-то волшебство, сами себя превзошли.
  Ну а твари Некроманта, хоть и несли значительные потери – бросались с прежним остервененьем. Откуда же их столько бралось! Казалось - Дол-Гулдур буквально переполнен разными чудищами. Из дверей, из мрачных проходов вырывались все новые и новые…
  Но вот бывшие пленники вырвались на двор, а Гэндальф остался один в тылу врага – сдерживал там самых опасных противников. Из зала беспрерывной чредой неслись яркие вспышки, вопли…
  - Гэндальф! – вскрикнул Морен, его сердце сжималось от жалости…
  И снова могучий глас:
  - Уходите!
  Вот они уже за воротами. Кругом высится, и кажется наблюдает бессчетным множеством зловещих глазищ Сумеречье. Кто-то ухает, кто-то шипит, что-то надвигается в этом мраке. Но вот эльфы произнесли заклятье, и вокруг всех убегающих (а их оставалось еще по меньшей мере сотня) разгорелось серебристое сияние. Тогда они сразу увидели и дорогу, которая уводила на запад, к Андуину и побежали по ней.
  Слышались мрачные голоса:
  - Плохи наши дела – до рассвета самое большое три часа, далеко уйти не успеем… Здесь до берега пятьдесят миль, а то и больше! Некромант нагонит нас, что тогда будем делать?!..
  Морен не тревожился по этому поводу – все свое внимание он перенес на Прелесть, который получил какую-то незначительную царапину, но видно – отравленным оружием, и теперь жалобно стенал.
  - Ну потерпи еще немного… - жалостливо, и чуть не плача, приговаривал Морен.
  Примерно через полчаса на пути им попалась сторожевая башня, которая представляла собой исполинский пень, какого-то невиданно, но явно злобой пропитавшегося древа. По-видимому мыши вампиры уже донесли до них весть о побеге – и они поджидали в боевой готовности. Эти твари напоминали безумную смесь людей, троллей и гнилых пней. Их оружием были их ручищи, каждая из которых могла нанести удар посильнее чем боевой молот. И вновь завихрилась отчаянная резня, и многие погибли и с той и с другой стороны. И тут стал нарастать перестук копыт – много-много копыт – приближался какой-то большой отряд.
  - Мы пропали! Сейчас нас сметут! – прокричал кто-то отчаянным голосом.
  Фэол, который получил множество ран, но и сам перебил немало врагов, на мгновенье замер, прислушался, и тут лик его просиял:
  - Нет – я узнаю этот перестук! Этот музыкальный перестук! Так стучат только эльфийские подковы!.. Друзья мои, мы спасены!..
  И тут действительно появились новые и многочисленные эльфы. Это были эльфы Лориена, и предводительствовал ими сам Келеберн – владыка этого благословенного края. В те дни, когда Морен исполнял поручения Некроманта, Гэндальф успел побывать в благословенных Лориенских садах, он разговаривал с его владыками: Келеберном и Галандриэлью – просил, чтобы они шли на помощь пленникам, в глубины Сумеречья, однако те отвечали, что это почти верная погибель для их воинов, и предлагали только дожидаться с плотами у берега. Большего Гэндальф не добился - на облаке вернулся в Дол-Гулдур.
  Значительный отряд эльфов с Келеберном переправился на западный берег Андуина, и там стали дожидаться. Они много думали, разговаривали, и все то неспокойно было на их сердцах. Сам Келеберн говорил:
  - Пока мы здесь отсиживаемся, наши друзья (а ведь там есть и эльфы) – гибнут. И скорее всего – им не удастся пробиться в одиночестве. Мы еще можем их спасти – неужели останемся в стороне?..
  Все эльфы могли повторить эти слова как свои собственные, и вот уже стремительный отряд конников ворвался в Сумеречье. Это был действительно сильный отряд и они буквально смели людей-пней, которые еще пытались им противиться. Кстати, с ними были и порожние кони, захваченные специально для пленников. Но кто бы мог подумать, что этих пленников окажется так много…
  - И не полезу я в седло! – ворчал Двалин. – Где это видано, чтобы гномы на конях разъезжали…
  Однако и ему, и остальным гномом не из чего было выбирать, и когда и их, и раненных рассадили рядом с эльфами, появился Гэндальф. Маг был сильно истомлен, одежда потемнела, плащ прожжен. Морен бросился к нему:
  - Прелести помогите! В него попал яд…
  Гэндальф быстро осмотрел пони, который уже едва на копытах стоял, быстро прошептал заклятье, и… пони опустился на дорогу, и остался лежать без движения.
  - Не волнуйся. – хрипловатым, сильно усталым голосом проговорил Гэндальф. – Я усыпил его. От яда его излечат в Лориене. Пока же я возьму его к себе…
  С этими словами Гэндальф уложил Прелесть на облачко, на котором сам летел. Ну а Морен и сам не заметил, как оказался в одном седле с Фэолом.
  И тут началась скачка… Что это была за скачка! Эльфийские кони превзошли сами себя – быстрее ураганного ветра, быстрее падающего ливне летели они по дороге к Андуину. Мрачные исполины, которые стояли по сторонам от дороги вытягивали к ним свои ветви, пытались вырвать из седел, но в ответ лились заклятья, а то и клинки серебристые мелькали – рубили эти мерзкие отростки.
  Вдруг запредельный, яростный вопль, подобно мгновенному всплеску сотни молний прокатился по Сумеречью.
  - Некромант вернулся в Дол-Гулдур. – проговорил Гэндальф, который не отставая, летел рядом на облаке.
  - До Андуина еще десять миль. – мрачным голосом поведал владыка Келеберн.
  Прошло немного времени и сзади стал нарастать грохот и отчаянное шипенье. Еще несколько мгновений прошло и открылась ужасная картина: Некромант, верхом на огромной паучихе Унглиуглуке преследовал их. В паучихе этой было по меньшей мере десять метров роста, а огромные, со скрежетом двигающиеся в суставах ножищи, куда как превосходили в скорости даже самых резвых эльфийских коней. Она таращила красные глазищи, а из глотки ее капал яд такой ядовитый, что даже камни на который он попадал чернели и сморщивались. На Унглиуглуке черной тучей высился Некромант, и в клубящейся руке его была сжата палица, размер которой превосходил взрослое дерево. Вот-вот они настигнут…
  Тут Гэндальф, не останавливаясь, бросил через плечо горсть каких-то зерен. Пали они на дорогу, и тут же встали на их месте прочные и широкие, словно век здесь росли, дубы - перегородили дорогу. Треск и грохот – паучиха раздирала эту преграду лапами, Некромант крушил стволы палицей.
  Эта преграда задержала преследователей, но ненадолго – вскоре вновь нарастал сзади грохот да шипенье. Тогда Гэндальф метнул на дорогу камешек. Только он коснулся поверхности – в глыбу обратился – еще мгновенье, и вот уже гранитная скала высится. Паучиха с наскоку налетела на новую преграду – раздался затяжной "БООМ!!!" – будто стукнулись два порожних предмета, скала содрогнулась, но выстояла.
  Некромант был не столь глуп, чтобы не помнить древней поговорки: "Умный в гору не пойдет…" – он хотел объехать, но Унглиуглука совсем взбесилась – стала карабкаться. В результате, уже почти достигнув вершины, она сорвалась… В общем – эта преграда оказалась лучше первой, но все равно – несколько минут спустя, скачущие на конях, вновь могли слышать стремительно нарастающую погоню.
  Тогда обернулся Гэндальф, вынул огнем пышущий платок, и сам встал на него. Унглиуглука уже была рядом, вот вытянула к Гэндальфу свои лапища и… тут платок обратился в слепяще-белую, огненную реку. Паучиха не успела остановится – пала в пламень, и тут же вспыхнула – забила лапищами, пытаясь выбраться на берег, но было уже поздно – пламень поглотит ее. Некромант успел соскочить, и теперь клубился, гремел проклятья на противоположном берегу… Ну а Гэндальф взмыл на своем облачке и вскоре нагнал конников. Сообщил:
  - Эта преграда действительно задержит Некроманта. Давненько ему не наносили таких ударов…
  Еще несколько минут скачки и вот Сумеречье осталось позади. Они вылетели на восточный берег Андуина, и тут стало видно, что действительно зима (в Сумеречье то в любое время года – мрак да унынье), земля лежала холодная, промерзлая. Кое где трепетали на холодном ветру уже мертвые травы, кое-где виден был и снег. Зато на противоположном берегу Андуина. Что за чудо! Там все так и сияло! Словно бы сама красавица весна устроила там пир, расстелила на земле свое неувядающее угощенье, и теперь ожидала, когда появятся дорогие гости.
  - Что за чудо… - мечтательно прошептал Морен. – Кажется, я засыпаю… Какой это чудесный сон…
  - Это не сон – это Лориен. – отвечал Фэол, который сидел в одном седле с ним.
  Однако Морен уже не слышал его. Он так долго бодрствовавший, так много переживший действительно заснул. Сон его был долог и крепок – и ничего мрачного, пережитого им не было в этом сне. Он вновь был в Хоббитании – сидел на пороге любимой норки, любовался звездами, да попивал душистый чаек…
  
  ГЛАВА 8
   "ДОМОЙ!"
  
  - Что, неужели уже весна наступила? – это были первые слова Морена, когда он очнулся.
  Дело в том, что над ним расцветал куст сирени, а сам он лежал на теплой землице. Переливчато пели птицы, и было так тепло, так благодатно, так много душистых запахов цветов и трав, что, право, хотелось смеяться.
  - Мы в Лориене…
  То был голос Гэндальфа – Морен вскочил и увидел, что маг сидит на обточенном мраморном камне, и покуривает свою знаменитую, большую трубку. Выплывающие кольца дыма складывались в образ орла. Вот орел этот взмахнул крыльями – словно живой устремился в небо – из дыма начала складываться фигура следующей птицы.
  - В Лориене… - повторил Морен, оглядываясь. – Ух, как хорошо здесь!.. Но это ведь очень далеко от Хоббитании, да?.. – и тут шагнул к Гэндальфу, встревоженным голосом спросил. – Ну а как хоббиты?..
  - Хоббиты; как и прежде – живут-поживают, даже и не ведают, что им грозит.
  Морен помрачнел, и с сожалением проводил стремительно взмывшего дымчатого сокола – сейчас ему хотелось взмыть вместе с ним, поскорее оказаться в родимой стороне.
  - Ну а как нежить, как Некромант?
  - Что ж – сил набираются. А сколько по твоему времени минуло?..
  - Ну не знаю – может месяц…
  - Да только вчера от него по Сумеречью убегали!
  - Ух!.. Я просто поверить не могу – вчера снег да метель, а тут уж весна… Как же здесь все-таки хорошо, как раздольно… Гэндальф, Гэндальф, вы возьмите меня скорее на свое облако летучее, да в Хоббитанию!.. Не могу здесь дольше оставаться.
  - Тебя одного я бы пожалуй мог взять, да от этого прока много не будет.
  - Как же…
  - Выслушай меня. Как ты помнишь, Некроманту было дано поддельное Лунное ожерелье, попади к нему настоящее – он бы сразу обрел великую власть над призраками: в тот же день они собрались в армию и начали вытворять всякое злодейство. Лунное ожерелье действительно было у оленя…
  - Вы его сохранили?
  - Ну, конечно…
  - У-ух! А можно на него взглянуть…
  Гэндальф, не говоря ни слова, достал ожерелье, сразу поразившее своим зловещим и необычным, словно не от мира сего видом.
  Лунное ожерелье представляло собой тончайшее сплетенье маленьких костей, миниатюрных черепов, а также каких-то сильно серебристых, холодом веющих камней. Жуткое в нем было то, что чувствовалось, что все эти кости и черепа, несмотря на миниатюрные свои размеры, когда-то были настоящими, а потом волшебством уменьшились, и при этом в них оставалось некое подобие жизни – эти пустые черные глазницы наблюдали за хоббитом – надвигались…
  Вдруг хоббит вскрикнул, схватился за голову – словно ледяная игла его пронзила – то был голос мальчика-призрака из Упокоищ:
  - Холодно!.. Как же холодно!.. Где же вы все?!.. Здесь так темно!..
  Гэндальф быстро убрал ожерелье, и провел ладонью по лбу Морена – наважденье отступило. Серый Маг продолжал:
  - Для смертных Лунное Ожерелье опасно – ведь не даром гномы убрали его в самую дальнюю сокровищницу, и близко к нему не подходили. Конечно то, что они считали его своим созданием – всего лишь обычная гномья спесь. Но сейчас речь не о том. Хоть и не приятно тебе – вспомни-ка давний свой сон – помнишь костистую тварь?..
  - Ох да-да, лучше и не напоминайте! Она главная над всеми призраками из Упокоищ. Она на меня набросилась и…
  И тут Гэндальф спокойным голосом поведал:
  - Лунное ожерелье должно оказаться на ее шее.
  - Что?! – сказать, что Морен был изумлен – это все одно что вообще ничего не сказать.
  - Есть два пути избежать кровопролитную, страшную войну: изничтожить Некроманта или одолеть Древнюю Жрицу Ужаса. Пока мы не в силах совладать с Некромантом, значит одна надежда одолеть эту когтистую тварь. Ведь именно она когда то приносила страшные жертвы, а Лунное ожерелье висело на идоле Моргота над окровавленном алтарем – и все эти годы ожерелье вбирало в себя ужас и боль тех, кто должен был получить величайший дар этого мира – Освобожденье, и не получал его – оставался метаться среди кошмарных видений… И что ты думаешь будет, если ожерелье окажется на шее этой костяной твари?
  - Ну, я то думал – сил она наберется… - пролепетал Морен.
  - О нет! Один Некромант сможет совладеть с этим ужасом – он очень силен, он слишком силен, я даже подозреваю, что под именем Некроманта скрывается Сау… Впрочем – это лишь догадка. Ужас Упокоищ не справиться с Ожерельем – боль загубленных душ пригнет ее к земле, попросту раздавит. Может она и сможет уползти, но уже совершенно лишенная сил.
  - Она уползет, а как же призраки?
  - Все те виденья, в которых они мечутся, в которых почти растворились – навеяны ею; когда она лишится сил – наважденье спадет, и они наконец обретут дар Иллуватора.
  - Хорошо, стало быть – осталось только надеть ожерелье ей на шею. Ничего себе задачка! Но раз ничего лучшего даже сам Гэндальф предложить не может, стало быть… Как-нибудь наденем!
  Гэндальф печально улыбнулся, и выпустил дымчатое облачко, которое приняло форму белокрылого голубя – он взмахнул крыльям, легко взмыл в небо.
  - Ну так почему же мы не полетим на облаке? – нетерпеливо допытывался Морен.
  - Потому что пойдем вместе с Фэолом и Двалиным. Навестим те племена эльфов и гномов, которые ближе им по родственным линиям – там есть хоть какой-то шанс уговорить их объединится в войско.
  - Ох, в какое еще войско?..
  - Видишь ли – Некромант хочет быть уверен, что Упокоища и прилежащие к ним земли станут его новой обителью, столь же ужасной как и Дол-Гулдур. Прежде надо укрепиться там, возвести на руинах Упокоищ могучую крепость – какой-нибудь новый "Гулдур", и в помощь нежити уже собирается большая армия орков и троллей. Эта орда хлынет с севера Мглистых гор, и, если ей не будет выставлена достойная преграда – попросту растопчет Хоббитон и его окрестности…
  - О-ох, ужасы то какие!.. Ну и что же мы время теряем, а?!.. Скорее, скорее в дорогу!..
  Гэндальф снова улыбнулся, и проговорил:
  - Что ж – если ты такой неугомонный, то Фэолу и Двалину надо передохнуть хотя бы этот сегодняшний день. Ведь вчера они получили немало ран… Да и твой пони – Прелесть – тоже на попеченье эльф…
  - Ох, да как же я мог забыть! Ну, и как он?!
  - Все хорошо – эльфийские лекари изгнали из его тела яд. Также идут на поправку и все те, кто был переправлен на этот берег…
  - Как хорошо!.. Ну а могу я повидаться…
  - Можешь, конечно можешь. В сегодняшний день можешь отдыхать и не о чем не заботится, ну а завтра в дорогу…
  И действительно – это был день отдыха. Что тут можно сказать?.. Морен повидал Меллорн – древо дивной высоты, но стройное, словно луговой цветок. В кроне этого древа был дворец владыки Келеберна, и его супруги - дивной и прекрасной, и спокойной как вечерней закат Галандриэль. Там его угощали напитком, подобным сгустившемуся и настоявшемуся апрельскому свету; потом он слушал пение эльфов и словно бы парил в прекраснейшем из своих снов, потом… ах, потом он лежал среди дивно пахнущих цветов, на холме, под яркими-преяркими звездами – все любовался, любовался ими, и никак не мог налюбоваться – некое прекрасное чувство прямо-таки разрывало его грудь, но было совсем не больно. Он чувствовал себя Свободным, и он заснул с улыбкой на устах, и с песней в сердце…
  
   * * *
  
  На следующее утро отдохнувший, полный сил, он был разбужен Гэндальфом, и вскоре уже восседал на своем пони, который весело помахивал хвостиком, и по дороге пощипывал Лориенские травы, которые отличались своими целебными свойствами. Надо сказать, что эльфы не только излечили Прелесть от яда, но еще и подковали заговоренными, волшебными подковами. Эти подковы совсем ничего не весили, зато придавали такую силу копытам, что пони теперь мог бегать не хуже эльфийских коней.
  Помимо Морена, Гэндальфа, Двалина, Тили, Вили, Фэола и его эльфов, были еще и Лориенские эльфы – совсем немного – около двух десятков, но и это было деяние для них и для их владык милостивейшее и давно невиданное – Лориенские эльфы старались не вмешиваться в дела большого мира. Эти же воины пошли по собственной воли, дабы не позволять всякому злу на земле совершаться, и это были действительно великие воители – каждый из них стоил по крайней мере десяти хороших людских воинов. Также было около полусотни освобожденных из Дол-Гулдура: люди, гномы, опять-таки эльфы. Эти решили следовать за Гэндальфом – они жаждали мстить силам мрака за те муки, которые пережили в плену…
  Остался позади вечно цветущий, оазису подобный Лориен и начались их странствия, в которых нелегко пришлось коням – их все гнали – делали небольшие привалы, чтобы перекусить, и вновь гнали. И при всем том, что каждый день позади оставалось не менее ста миль Морен был очень недоволен такой скоростью, все приговаривал, что скачут они слишком медленно, что слишком много времени тратят на эти самые привалы, а уж как он на самом деле волновался!..
  Прежде всего их отряд направился на север, и там, где-то в ущельях Мглистых гор нашли в которых обитал немногочисленный, но сильный гномий народец. Достаточно сказать, что в течении семи(!) часов Гэндальф говорил с предводителем этого народа. В речи своей Маг использовал все свое красноречие, также напирал и Двалин, но только когда глава гномов несколько раз переспросил, и получил утвердительный ответ, что да – в Упокоищах находится множество гномьих сокровищ, и что эти сокровища будут получены ими – он выдел тр сотни сильнейших, закованных в мифрил воинов. Однако эти воины не пошли с отрядом Гэндальфа (да и куда им на своих коротких ногах было угнаться за эльфийскими скакунами, но, внимательно изучив карты, пошли какими-то своими тропами), обещая объявиться у границ Шира через два месяца.
  Ну а отряд Гэндальфа уже летел на юг. В спину их хлестал несущий полчища снежинок северный ветер, ночевали часто среди сугробов. С некоторых пор их стала преследовать стая волков-оборотней – Варгов. Стая эта все росла и росла, по ночам дико завывала, и среди метели мелькали их серые, отощалые тела, лютой злобой глазищи пылали. Но они не решались напасть, пока к ним не добавился невесть откуда взявшийся орочий отряд. Тогда, среди ночи в открытом поле случилась сеча. Кругом был лютый мороз, а на небольшом пяточке земли бушевал лютый, кровавый жар. Два часа продолжалась страшная сеча, Гэндальф метал пламень, рубились эльфы, люди, гномы. И Морен проявил себя молодцом… Но только с первыми лучами солнца немногие оставшиеся варги поджав хвосты бежали, вслед за ними улепетывали кривоногие орки – они оставили буквально валы из тел, и тут впору было задуматься – какая-такая сила натравливала их на отряд – ведь дрались они со страшным остервененьем…
  Среди своих было много убитых и тяжело раненых, сам Гэндальф получил несколько ран – теперь стоял, тяжело опершись на свой посох, и глядел на восток, где клубилась какая-то темная масса, и проговаривал:
  - Некромант чувствует, где мы… Но он не решается напасть сам, в открытую. Теперь он опасается тех сил, которые могут заключаться у нас. Теперь он будет действовать из подтяжка…
  - Пока не ударит по Хоббитании! – горестно воскликнул Морен, которому один из Лориенских эльфов перевязывал руку.
  - Да…
  - Так скорее же!.. Скорее…
  Но им суждено было расстаться с Гэндальфом, когда они проезжали вблизи от Изенгарда, там Серый Маг заявил, что он непременно должен повидаться с Саруманом, и, а когда Морен заявил, что "и близко нельзя подходить к этому разбойнику!" – отвечал тем, что разговор необходим, хотя бы для того, чтобы позвать Сарумана в Хоббитанию – ведь он слыл сильнейшим магом, помощь его могла оказаться очень полезной. Тут Морен разбушевался не на шутку – он даже схватил Гэндальфа за рукав, и кричал, что и близко нельзя этого "злодея" к Хоббитании подпускать, но как уже было сказано, им суждено было расстаться – Гэндальф отправился в Изенгард, а отряд, следуя его наставлениям - на юг, где должен был пройти по Изенскому ущелью, и в лесах по западную сторону Мглистых гор найти один довольно крупный эльфийский род, который обитал в лесах. На грядущих с ними переговорах маг обещал появиться…
  Осталось позади Изенское ущелье, потом – блуждания по лесам, в которых хоть и стоял февраль не было снега (это ведь были южные земли), но все ж погода стояла промерзлая и низкое свинцовое небо три дня сряду лило промерзлым, секущим ливнем. Морен простыл, заболел – чувствовал себя очень плохо, и все снилось ему милая Хоббитания, да мирные денечки, проведенные в окрестностях родимой норки под небесами то лазурными, то звездными…
  Потом наконец повстречали племя лесных эльфов, а Гэндальфа все не было… Эльфы приняли их радушно, но переговоры прошли неудачно – по словам лесного народа, тревожные настали времена, большие орочьи шайки часто спускались с гор, и каждый воин был на счету… Три дня прождали Гэндальфа, а там почувствовали, что дальше ожидать просто невозможно, что теперь надо из всех сил спешить к Хоббитании – уже скоро-скоро грянут там страшные события…
  Как же долго было это возвращение! Они продвигались по Южной дороге, а над головой все это низкое, холодное свинцовое небо; вороны черные там кружат, каркают, словно бы пир кровавый предвещают; и тревожные, темные мысли все чаще наваливались – их сил слишком мало, так что они обречены, и вообще – слишком поздно. Ну Морен глядел в умные, почти человеческие глаза своего пони, и вздыхал, едва не плача:
  - Э-эх, не послушался меня Гэндальф. Что то с ним теперь?.. И куда мы без него? А ведь Лунное ожерелье было у него!.. Что, если оно уже попало в руки Сарумана, ну и дальше – к самому Некроманту. Бедный, бедный Гэндальф!.. Бедные, милые мои хоббиты!..
  В городе Тамбарде – в тот самом, где хоббит когда-то спас вороницу, ими был нанят отряд из сотни воинов-людей, это были крепкие, и в общем-то совсем неплохие молодцы – они отменно владели мечами и стреляли из луков – так что сил хоть ненамного, но прибавилось…
  Долгая-долгая дорога! Но все имеет свое окончание, и вот они ступили в пределы Хоббитании. Случилось это в первый день весны, небо было ясно – дышало весенним теплом…
  Тут Морен не удержался – он заплакал, и побежал по этой родимой, взрастившей его землице. Он рыдал и смеялся от счастья, он шептал: "- Ну вот и вернулся…" – на глазах всего отряда он прыгал, словно какой-то хоббитенок, а потом пал к этой земле, и крепко-крепко обнял ее. Он знал, что самое тяжкое испытание еще впереди – и он просил у этой земли, чтобы она придала ему сил.
  
  
  
  
  
  
  ГЛАВА 9
   "БИТВА НА ЗЕЛЕНЫХ ПОЛЯХ"
  
  Ну что ж, вот и пришла очередь этой последней главы. События которые описаны в ней – есть события воистину достопамятные, и они нашли отражение не только в хрониках Хоббитании, но и в летописных сводах Гондорской столицы Минас-Тирита, и даже в объемистых фолиантах Серых гаваней…
  
   * * *
  
  Оказывается хоббиты уже прознали про приближение большого вооруженного отряда - как-то разведали и то, что идет он именно к ним, в Хоббитанию, и уверенные, что – это военное вторжение, успели к этому вторжению подготовиться.
  Как же они подготовились? Думаете они собрали ополчение, разделили на отряды, выбрали им начальников?.. Ни-ичего подобного! Подготовка заключалось в том, что каждое семейство заперлось в своей норе на все запоры. У каждой из дверей было сооружено по массивной баррикаде. Также закрыты и завалены были все окна. Хоббиты забились в самые дальние углы своих жилищ, сидели там тише полевых мышек, и ждали, что всякие "лихие страшилы" пошумят-пошумят где-то там наверху, да и уберутся восвояси.
  Впрочем, не надо строго судить хоббитов – в последние недели многое им довелось пережить. Выла в полях нежить, какие-то красные глазищи вспыхивали в ночи, а несколько хоббитов (весьма надо сказать крепко сложенных и достопочтенных), должны были вернуться в один вечер, да так и не вернулись. Беда витала в воздухе – и хоббиты всеми силами хотели уберечься от этой беды.
  Потому не удивительно, что, когда Морен, за спиной которого стоял пятисотенный отряд, принялся стучать в дверь норы Рытниксов никто не открыл, не ответил. Тоже самое повторилось и у Долгопятов, и у Цветошниксов и у Пузатиксов, и наконец у Дрыль-Пончиксов, он получил долгожданный ответ:
  - И куда ж ты это пропал, а?!..
  - Любелия!
  - Ага! Я самая! Ушел – ничего не сказал!.. Вот я тебе устрою! Я ж столько ночей не спала!
  - Ну, ты извини, штоль. Тут, понимаешь такие дела – гномы, а потом и эльфы, и Гэндальф…
  - Ладно-ладно – прибереги свой язык, у нас тут и без тебя ужасов хватает!..
  После этого с той стороны двери поднялся отчаянный грохот – хоббитка Любелия разгребала завал. Дело в том, что все это время она ждала Морена. Даже когда все перестали верить, что он вернется – все равно ждала, и на дорогу выходила – даже когда ужасти с нежитью начались – все равно до звезд стояла, вдаль вглядывалась. Вот и в эти дни она не хоронилась в дальние чуланы, а сидела ближе к двери.
  Ну и всполошились же Дрыль-Пончиксы! Сам глава семейства почтеннейший Вил Пончикс, кряхтя выступил из какого-то чулана, и, потрясая клюкой, стал требовать, чтобы Любелия остановилась.
  - И не подумаю! – отвечала хоббитка. – Там Морен!
  - Ага – а с ним сто тысяч войска! – выкатив глаза вскричала некая хоббитка и пала в обморок.
  Любелия продолжала разгребать завал – грохот стоял неимоверный. Тут уж несколько здоровых Дрыль-Пончиксов бросились, чтобы остановить "непутевую родственницу" - не тут то было! Ведь Любелия была самой что ни наесть боевой хоббиткой. Вот отдернула какую-то запорку, и полетел на тех, кто пытался ей помешать здоровенный комод. Еще кто-то руки тянет, так она сачок для ловли бабочек ему на голову натянула, тот под сеткой ослеп, и вместо нее схватил другого шустряка – вместе они и покатились…
  В общем завал был разодран, и раскрасневшаяся Любелия, шагнула навстречу Морену. Столько она из-за него намучилась, что хотела сначала отвесить затрещину (не так что бы сильно, а скорее любя… хмм…); но как увидела, какой он исхудавший – так и пожалела, едва на шею не бросилась. Морен же тоже разволновался, и чтобы скрыть свое волнение, отчаянно расчихался. Между чихами приговаривал:
  - Вы за воинов не беспокойтесь – это свои – а еще три сотни отборных гномов скоро должны подойти!..
  - О-о-о!!! – отчаянное стенание потрясло нору Дрыль-Пончиксов.
  …В общем, примерно за час переговоров удалось донести до Дрыль-Пончиксов, что этого воинства им бояться не следует, что пришли все они, чтобы защищать их от нежити.
  - Ну так и защищайте, а мы то тут причем?! – воскликнул один из хоббитов.
  Морен принялся было объяснять, что всем хоббитам придется встать в ополчение, но тут подошел доблестный Фэол, и сказал, что, если у каждой норы вести такие речи, то они не то что до пришествия нежити – до конца эпохи не управятся. Потому он предложил разослать гонцов из Дрыль-Пончиксов по всем четям – дабы стучали они в двери, да кричали своими хоббитскими голосами, чтобы все мужское население Хоббитании собиралось здесь, на поле у норы Дрыль-Пончиксов. Морен предположил, что не очень то они будут стараться стучать, и тогда к каждому из гонцов был приставлен человек, гном или эльф. Они уже собирались разъезжаться в разные стороны, а Фэол посмотрел на них своим суровым, но и мудрым взглядом и проговорил:
  - Подойдите к этому очень серьезно. Поймите – в норах не ухоронишься. Если сейчас сил не приложите – потом и вам и детям вашим придется в рабстве томиться
  Недовольные, ворчащие Дрыль-Пончиксы рассаживались на коней рядом с воинами – один за другим разлетались в разные стороны.
  Морену не довелось скакать в иные Чети – он, вместе с несколькими Дрыль-Пончиксами ходил от к норе к норе в ближайших окрестностях, отчаянно барабанил – кричал – в некоторых норах открывали, в некоторых приходилось применять силу – выламывать двери. То что он ступал по родной земле, и то что в воздухе чувствовалась весна, придавало Морену сил – во всяком случае, до самого позднего вечера он пребывал в неустанной деятельности, и уже под первыми звездами, все ж утомился – присел, откинулся на травку, и некоторое время любовался призрачной вуалью Млечного пути.
  И тут крик, вой! Страшная, расплывчатая тень на мгновенье затемнила звезды, повеяло могильным холодом… Неспокойная, страшная то была ночь. На юго-востоке, там где были Упокоища, клубилась зловещего вида гора, хлестали из ее глубин яркие багрянцы, что-то ухало и выло, и там где кончался свет факелов, и начиналась темень – чудилось движенье, приходили страшные мысли, что войско Нежити уже подошло – вот сейчас наброситься.
  - Гэндальфа бы сейчас сюда, - вздыхал Морен. – И что-то с ним теперь…
  По правде говоря, наш хоббит был настроен на весьма мрачный лад, и уж не ждал, что ему когда-нибудь вновь доведется повидаться с Гэндальфом.
  Однако Гэндальф заявился на следующее утро, и это была хорошая новость. Но была еще и скверная новость. Заключалась она в том, что со стороны Упокоищ наползло ядовито-серое марево, и заполонило все небо – наступивший рассвет был, должно быть самым мрачным рассветом, который когда-либо доводилось видеть в Хоббитании. Никаких цветов, кроме оттенков черного и белого, и даже сама природа сжалась, увяла – не было чувства весны, но было чувство глубокой осени…
  Гэндальф был усталым, исхудалым, конь его тоже порядком истомился, но как только он оказался стоящим на земле, Морен уже подскочил к нему, и воскликнул:
  - Как рад вас видеть!.. Вы ведь можете прекратить это безобразие?..
  - Нет… - устало вздохнул Серый Маг. – …Эта пелена разорвется, когда мы выиграем битву, или, в противном случае – вообще никогда не разорвется.
  Морен жалостливо вглядывался в его осунувшееся лицо и спрашивал:
  - Ну а вы то как?.. Ведь Саруман пытался вас задержать? Теперь вы убедились, что он враг – да?
  - Саруман никогда не был врагом. Знай – многие и многие обязаны ему жизнью. Да – в нем есть недостатки : тяга к этим ужасным, противным природе машинам, например. И он поплатился! Нанятые им ученые должны были создать машину, которая бы высасывала соки из древесных чудищ Сумеречья, но что-то пошло наперекосяк, и эта машина разрослась живыми корнями – они вытянулись на сотни метров, оплели и Изенгард, и всех, кто в нем был. Корни эти столь же крепкие как мифрил, а жертв своих оплетают тонкой, но непробиваемой сеткой. Из оплетенных медленно, день за днем высасываются соки…
  - Ох, ужас какой! – воскликнул Морен.
  - То-то и оно. Мне никогда не доводилось встречаться с чем-либо подобным, я не знал, что ждать, и хоть был начеку – когда вошел в оплетенный замок, сети посыпались на меня со всех сторон, посох мой был выдран, а неведомая сила понесла меня вверх… Я оказался в помещении, где повсюду были подобные коконы, и в одном из них я узнал Сарумана – он совсем иссох, но был еще жив, и даже пытался мне что-то сказать… Там я провел несколько страшных дней – корни кололи меня – каждый укол был не сильнее чем укус комара, однако ж лишал сил - я медленно иссыхал, я не мог пошевелиться, не мог произнести ни одного заклятья. Наверное, вы бы меня уже никогда не увидели, но тут один из механизмов, который долгое время оставался без присмотра взорвался – корни были повреждены – мне удалось высвободиться – потом была еще жаркая битва с останками этих кореньев…
  - Ну а Саруман?! – воскликнул Морен. – Неужели вы после этого доверяете ему?!
  - Саруман ошибался, когда создавал эти свои механизмы – я это говорил и прежде, а сейчас повторяю. Но он великий маг! Очень жаль, что он слишком ослаб, и не может прийти на помощь Хоббитании.
  - Просто замечательно!
  - Не говори так. Когда мы с ним расставались, он был тени подобен, не мог двигаться, почти не дышал. Лориенские эльфы взяли его на свое попечение. Но довольно об этом. Теперь поговорим о Хоббитании. Некромант уже набрался достаточно сил, чтобы вывести войско нежити в поход. Битва должна состояться со дня на день…
  - О-ООХХ!!! – этот громогласный вздох вырвался разом не менее чем у полусотни хоббитов, которые стояли поблизости, и с опаской поглядывали на Гэндальфа.
  Серый Маг недаром слыл как приносящим дурные вести – вот и теперь он остался верен себе, и к уже сказанному добавил:
  - Ну а с северо-востока надвигается армия орков и троллей. В ней по меньшей мере двадцать тысяч голов.
  - О-ООХХ!!!..
  - Уже через несколько часов должен подойти трехсотеный отряд гномов-воинов – они встанут на нашей стороне.
  - Если бы трехсоттысячный!..
  - Да – с этими силами мы были бы обречены, но я уже успел побывать в Серых гаванях. Сам Кирдэн корабел, а с ним пять тысяч воинов спешат к вам на помощь. Каждый из них стоит десяти орков, но они подойдут не раньше завтрашнего вечера. Главное продержаться до этого времени…
  Гэндальф не сказал одного – главное было не продержаться до завтрашнего вечера, но надеть Лунное Ожерелье на Хозяйку Ужаса – ведь, пока этого не произойдет, нежить будет обладать такой силой, что ни гномы, ни эльфийские конники не помогут…
  Меж тем стали собираться хоббиты, которых удалось вытащить из их нор. Бледные, изумленные, испуганные – некоторые из них аж тряслись от страха – с ужасом поглядывали на воинов, и особенно на Гэндальфа – им-то думалось, что это он наслал обесцветившее мир марево, и сейчас объявит о начале своего ужасного тиранического и кровавого правления – но конечно же ничего подобного не произошло. Гэндальф хоть и глядел на них, насупив свои густые белые брови – на самом то деле едва-едва мог скрыть ту сильную жалость, которую испытывал к этому мирному народцу.
  Каждую минуту подходили все новые и новые хоббиты – поток их все увеличивался, но ясно было, что дожидаться всех – которые должны были подойти и с дальних окраин Западной или Северной Чети, теперь просто нет времени – им попросту еще ничего не было известно, и они должны были появиться дней через пять, а то и через неделю.
  По настоянию Гэндальфа тут же начали делить на отряды, во главе которых становились в основном Лориенские эльфы. Морен же стоял рядом с Гэндальфом и говорил:
  - Только не надо меня назначать главой над каким-либо отрядом, а то знаю, скажете – вот ты в дороге побывал, и… Не хочу я ни над кем верховодить!..
  - Нет – ты будешь рядом со мною. – заявил Серый Маг. – Ведь ты избранный.
  - Для чего же?.. – несколько опешил Морен.
  - Именно к тебе явился тот мальчик-призрак, именно тебе суждено надеть Лунное Ожерелье на Ее шею.
  - Н-да… Э-нда…
  - Ну я конечно буду рядом. Но главная надежда все ж на тебя…
  - Э-ээ… Стало быть… ээээ
  - Очень может быть, что ты погибнешь. Но также погибнуть, и не может быть и наверняка, многие и многие. Быть может и мне суждено найти успокоение в этой битве. Так что не противься…
  - Да я и не противлюсь.
  - Тогда возьми Лунное Ожерелье, и не гляди на него без надобности.
  Морен принял Ожерелье и уложил его в один из карманов.
  Весь тот день ни разу не проступило солнышко, но все сгущались и сгущались зловещие тени. Воздух был тяжелый, ветер попеременно приносил то жар, то холод. Уже в кромешной темени услышали топот надвигающегося войска – хоббиты сжались в кучу, и едва не плакали, воины обнажили клинки.
  Но это оказались три сотни отборных гномов из Мглистых гор. Они поведали, что войско орков и гоблинов идет за ними попятам – войско действительно огромное – они все сжигают на своем пути, и подымается от горизонта к горизонту зарево пожаров.
  - Ну что – как насчет поспать?! – крикнул один из хоббитов.
  На этот вопрос был дан хороший ответ – из мрака грянул жуткий, заунывный вой, и тут же рванулся кровавый сполох.
  - Зачем Нежити дожидаться рассвета?! – громким голосом вопрошал Гэндальф. – Сейчас, в этой темноте непроглядной, она уже поднялась из Упокоищ, она уже движется к Брендедуинскому мосту. Все! У нас уже нет ни на что времени – выходим прямо сейчас… - И уже значительно тише добавил. – Можно сказать – мы опоздали – никакой подготовки, ничего… Остается надеяться только на твердость хоббитов. Ведь в этом мирном народце такое дремлет… Э-эх, кабы проснулось это!..
  Итак, разделенная на отряды, вооруженная вилами, топорами да косами, армия хоббитов двинулась в черноту. Вот Гэндальф поднял посох и разлилась из него переливчатая, златистая аура – она окутала всех идущих, и отогнала мрак. Теперь, если взглянуть со стороны – казалось, что это некий сияющий организм продвигался в вечной ночи.
  Они двигались к Брендидуинскому мосту, а навстречу со все большей силой неслось завыванье…
  Но вот и мост – какие-то тени расселись на нем, но при приближении хоббитского войска взвыли, метнулись в сторону. Морен ехал рядом с Гэндальфом, и слышал, как тот говорил Фэолу:
  - Тебе придется взять командование над войском – удар орочьего войско будет направлен именно на вас. Я же, вместе с Мореном буду в стороне – дожидаться Нежить…
  Фэол метнул быстрый взгляд на хоббита, глубоко вздохнул – еще в начале их пути, когда они только встретились в доме Бомбадила, он бы принялся возражать – чтобы эдакое важное дело, связанное с Лунным Ожерельем доверять какому-то полурослику. Но, после того, как Морен вызволил их из Дол-Гулдура, после того, как показал себя молодцом в стычках с орками – Фэол считал его действительно отважным, достойным воином. И все ж сейчас он едва сдержался, чтобы не предложить Гэндальфу самому оказаться на месте хоббита. Серый Маг почувствовал это, и проговорил негромко:
  - Он Избранный, и, если это не удастся ему, то и вовсе никому не удастся…
  Вскоре они разъединились: войско хоббитов отошло к северу от Западной дороги, там, среди полей укрылось в глубоком овраге; Гэндальф же с Мореном отъехали в Южную сторону – остановились возле Заплота, под нависающими мрачными кронами Древлепущи.
  Вот кроны заскрежетали, задвигались, что-то ухнуло – Морен вздрогнул, а Маг успокаивал его:
  - Уж кого-кого, а Древлепущу нам сейчас бояться не стоит. Ведь орки, да и все эти твари ненавидят деревья и леса вообще – выжженные, отравленные пустоши им куда милее. Их и самих породила Пустота!.. Нет – сейчас Древлепуща на нашей стороне…
  И, словно бы в подтверждение его слов ветви перегнулись, опустились почти до самой земли, сокрыли их от сторонних глаз.
  Прошло несколько минут томительного выжиданья, вот Морен не утерпел – спросил:
  - Гэндальф, Гэндальф – неужели сегодня все прекратится?.. И… если удачно прекратится –может вернутся прежняя жизнь.
  - Да.
  - У-ух… Мне уж кажется так давно эта мирная жизнь была. И как бы хотелось, чтобы вернулись эти мирные деньки!.. Хоть не для меня – для других. Ох, только бы у меня появился шанс отдать жизнь, но Хоббитанию спасти!..
  - Скоро у тебя появится такой шанс. Тише. Они идут.
  И в это время отдельные воющие всплески, которые до этого кружили в воздухе оборвались, а на место им заступило заунывное, пронзительное, леденящее пенье-завыванье. Оно все нарастало, а вместе с ним все сильнее разливалось бардовое свеченье.
  Гэндальф пояснил шепотом столь же тихим, как шелест листьев на несильном ветерку:
  - Войско Нежити идет по западной дороге… Ну а орки подступают с северо-востока. Здесь, у Брендидуинского моста они должны встретится и заполонить Хоббитанию…
  По-видимому та могучая темная воля, которая двигала все эти войска, все точно рассчитала. Две эти орды действительно в одно и тоже время должны были соединиться у моста, хотя орки и гоблины прошагали уже ни одну сотню миль.
  Они были наслышаны, что Хоббитания – страна где водятся какие-то беззащитные недомерки, не знающие ничего, кроме копания в земле. И, утомленные долгим переходом эти твари, тем не менее были сейчас навеселе – они предвкушали раздолье своим кровавым забавам. И уж чего-чего, а отпора они не ждали.
  Орки и гоблины шли, горлопанили свои пьяные песни, и тут, будто из земли, а точнее – из овраги, метнулись на них стремительные юркие ряды. Идущие впереди ничего и не поняли, как были уже сметены, тут же с одного фланга налетела эльфийская конница, с другого – врезался могучий, закованный в твержайшую броню клин гномьего отряда.
  Ну а Морен и Гэндальф по прежнему стояли на одном месте, прикрытые ветвями Древлепущи. Хоббит был ни жив ни мертв – он даже чувствовал, как шевелятся на его голове волосы, а леденистая дрожь пробирала тело. По Западной дороге, в трех десятках шагах от них проходило жуткое воинство: окутанные кровавым маревом расплывчатые остовы скалились, щелкали челюстями, размахивали клинками и копьями. Но самым жутким было их пение – оно, словно паутина, охватывало сознание – всякая борьба казалась тщетной. "Иди, иди к нам!" – Морен едва не поддался этому зову, но тут Гэндальф положил ему ладонь на плечо и наважденье отступило.
  И тут словно сердце забилось в его кармане – Морен выхватил, оказалось это ожерелье. Все многочисленные составляющиеся его черепа и кости пришли теперь в движенье – вот надвинулись черные глазницы. и…
  - Морен – это я, так больно, так бо-о-ольно?! Где же ты!
  - Я здесь! – выкрикнул Морен, потому что узнал голос мальчика (а ничего кроме этого голоса и не было – лишь мрак кромешный)
  - Они так и не смогли подчинить меня… Но мне так бо-о-ольно… Она ведет меня на цепи!… Она…
  - Я помогу!..
  - Она не знает мою тайну!.. Они так и не смогли вытянуть из меня тайну… Это поможет… поможет. Только приди… приди…
  - Да-да! Уже скоро… Только дождись!..
  - Тише. – повелел Морену Гэндальф, и сам вырвал из его рук Лунное Ожерелье – убрал его в хоббитский карман.
  И все ж голос Морена был услышан кем-то из призрачного войска – воин на бурлящем тьмою скакуне метнулся в их сторону, однако ж не доскакал – одна из ветвей метнулась ему навстречу, перехватила, оплела, потащила куда-то вверх – там он был разодран, обратился в безвольную туманную дымку. Больше никто не решался приблизиться к зловещему Заплоту - они проходили продолжали тянуть свое заунывное, дрожь вызывающее пенье.
  В это время со стороны полей накатился, и стал все нарастать звон стали, вопли, проклятья…
  - Началось… - прошептал Морен. - …И как они там, бедненькие?.. Лучше бы никто не погиб…
  Он понимал, что это какие-то детские мечты, что конечно же многие погибнут, но все равно не мог не говорить, потому что до слез было жалко этих милых, родных ему хоббитов.
  Войско нежити не повернуло к полям, но продолжало двигаться к мосту – по мнению той силы, которая их двигала – сопротивление хоббитов слишком ничтожно, без труда будет сметено и одними орками…
  Багровый свет все уплотнялся, уже и глаза резал. Теперь подле Морена и Гэндальфа проходила центральная часть войска Нежити. И в этой центральной части, продвигалась Властительница Ужаса. Это была чудовищная смесь костяной паучицы, человеческого скелета, и еще чего-то совершенно немыслимого, но противоестественного природе, и потому особо отвратительного. Эта Тварь вздымалась метров на пять, а в огромном черепе зияли чернотой две глазницы… И снова забилось в кармане Морена Лунное Ожерелье – то холодом могильным леденило, то жаром преисподней обжигало.
  И тут Морен услышал стенания мальчика – эти стенания уже не из ожерелья шли, но наяву, в воздухе разливались.
  - Как же здесь темно… хо-о-олодно… где вы все?! Я один, совсем один…
  И тут Морен увидел: и этот мальчик, и еще несколько каких-то блеклых, но еще видно не совсем потерявших человеческую свою суть созданий, волоком катились, а кто еще в силах был – бежали за Властительницей ужаса. Она волокла их на ледяной, колдовской цепи – как провинившихся псов, как рабов, чтоб они увидели торжество Нежити, чтобы наконец-то подчинились. Мальчик действительно ничего не видел – нечто черное залепило его глаза. Тела же у него и вовсе не было – вместо тела клокотало что-то бесформенное, и только блеклые руки да ноги еще шевелились, еще боролись.
  - Что ж это… - Морен едва не плакал, и уж натянул поводья пони Прелести.
  (Надо сказать – Прелесть показал себя молодцом, и ничем не выдавал естественного при виде Нежити волненья).
  - Подожди, подожди… удерживал хоббита Гэндальф. – Еще несколько мгновений – пусть поближе подойдут…
  И тогда Морен почувствовал, каким напряженным стал голос Гэндальфа. Ведь сейчас подступали мгновенья важнейшие – роковые мгновенья. Тихо, но отчетливо, заклятью подобно звучал голос Серого Мага:
  - Не забудь – ожерелье должно оказаться на ее шее. Судьба Хоббитании в твоих руках… Сейчас начинаю…
  До этого Морен очень волновался и дрожал, и, несмотря на могильный холод, которым веяло от нежити – даже и вспотел. Но вот теперь, когда Гэндальф начал читать некое древнее заклятье на эльфийском – пришло успокоенье. Одна мысль, одно чувство осталось – Лунное Ожерелье должно оказаться на этой твари…
  Но вот Гэндальф поднял свой посох. Наконечник его вспыхнул, и вдруг брызнули оттуда ярчайшие цвета – в кровавом мареве вытянулись, дугами встали свежие, словно бы только что дождь прошел, радуги. Некоторые из них перекинулись через дорогу, некоторые – уперлись в идущих, ну а самый большой столп пал на Властительницу Ужаса.
  Это живое сияние было невыносимо для мертвой нежити. Они сжимались, падали на дорогу, и катались там, бешено завывали. Их повелительница и опешила и ослепла. Она разразилась затяжным воплем от которого заложило в ушах – костяные отростки выпустили цепи с непокоренными пленниками и потянулись к глазницам, которые одновременно стали наливаться белесым свеченьем.
  - Вперед! – крикнул Морен.
  Бесстрашный пони бросился вперед, в несколько скачков оказался у дороги – там нестерпимый, крепкий запах гнили ударил хоббита – но это было уже неважно – главное Лунное ожерелье и костистая шея.
  - Прагграрраатшш!!! Автрппвв!!!! Грорруу!!! – Властительница ужаса выплескивала из себя резкие звукосочетания, а вместе с ними и облака мрака, которые постепенно поглощали радуги Гэндальфа.
  К Серому Магу метнулось разом с несколько десятков тварей – навстречу им вытянулись ветви, но ветви были изожжены молниями, которая метнула из своих глазниц Властительница Ужаса.
  Еще одна молния ударила в Гэндальфа – конь под ним обратился в пепел, но волшебник оказался на ногах, выхватил сияющий серебром клинок – ловко отражал сыплющиеся на него удары могильных орудий – новые и новые молнии били в него, он шатался, но еще сражался.
  Однако радуги потухли – нежить приходила в себя, подымалась – еще более озлобленная, отмщеньем дышащая.
  Морен соскочил с пони, и оказался под самой Властительницей ужаса – она всецело была поглощена борьбой с Гэндальфом, попросту не замечала маленького хоббита, но от нее веяло таким холодом, что почти невозможно было двигаться.
  Все же Морен ухватился за какой-то когтистый отросток, стал подтягиваться – ведь до шее еще надо было лезть и лезть!
  И тут произошло страшное – Властительница Ужаса почувствовала проклятье свое – Лунное Ожерелье. От нового вопля в ушах Морена остался один лишь звон. Костяная длань обхватило его тело (ребра затрещали!), вздернула его вверх.
  Каким же холодом прожигали эти кости! Морен и не думал, что холод может быть таким страшным – сердце билось все тише, с перерывами, в глазах темнело. Вот надвинулись две глазницы, черная пасть…
  Властительница ужаса и не заметила, что этот непокорный мальчишка, раб, которого она до этого так долго тащила на цепи, теперь взбирается по ее костям, и вот оказался на выступе перед ее мордой, и крикнул гневно:
  - На – гляди – любуйся!..
  И тут он выхватил из глубин своей клубящейся, бесформенной груди тот поднос, который давным-давно в начале своего путешествия подарил ему Морен (в свою очередь Морену этот поднос преподнесла Любелия). Это и была его тайна.
  У подноса была зеркальная поверхность и Властительница Ужаса увидела свое отражение. Надо сказать, что как бы ни глубоко проело ее зло – все же осталось в ней что-то, пусть самое-самое малое от Женщины. И как каждая женщина Властительница Ужаса хотела быть привлекательной. Уже много-много столетий она не видела ни единого своего отраженья – ни одного зеркала умышленно иль случайно не попадалось на ее пути. И где-то в глубине она надеялась, что она красавица. А тут такое!
  Потрясение ее было столь велико, что она позабыла и про Морена и про Лунное ожерелье, выхватила поднос, и издавая какое-то жалобное верещанье начала себя разглядывать. Морен был выпущен – рухнул на землю, тут же вновь стал карабкаться – вот уже на шее…
  Повелительница Ужаса взвыла, отшвырнула поднос!
  Лунное Ожерелье уже в руках Морена – резкий толчок – непослушные, обледенелые руки разжались – ожерелье вылетело.
  - Все кончено! Эх я! – вскричал наш хоббит.
  Однако ожерелье, как и всякий магический предмет стремилось к объекту своего проклятья, и само скользнуло на шею Повелительницы Ужаса. Бешеный вопль! Морена метнуло в сторону, он не удержался – пролетел метров двадцать, и со всего размаху врезался в заплот.
  В глазах меркло, но все же он еще видел, как Она пытается сорвать ожерелье, но оно уже погрузилось в ее плоть. Она сделала шаг – костяная ее масса задрожала, и вдруг провалилась под землю…
  Больше Морен ничего не помнил.
  
   * * *
  
  А очнулся он уже в своей норке, в удобной кроватке; из распахнуто настежь окна падали колонны света, а в воздухе был мир да благодать. Неподалеку сидели: Гэндальф, Фэол и Двалин – все трое вели неспешную, мирную беседу, но вот Гэндальф обернулся, улыбнулся, и весело подмигнув Морену, молвил:
  - Ну, вот и наш Морен наконец очнулся.
  - Значит, все закончилось хорошо? – улыбнулся хоббит.
  - Еще бы! – раздался из кухни чуть ворчливый голос Любелии (но настоящего своего чувства она все ж скрыть не могла), и когда появилась на пороге, на ресницах ее затрепетали светлые слезы.
  - Рассказывайте… - попросил Морен.
  - Ты, надеюсь, не считаешь себя главным героем? – спросил Гэндальф.
  - Нет, что вы – какой там герой – только по счастливой случайности Ожерелье на Ее шею попало.
  - Ну вот то-то же. Впрочем – ты действительно герой. Как герои многие и многие хоббиты.
  - И гномы. – добавил Фэол.
  - И эльфы. – кивнул Двалин, и тут только Морен понял, что один глаз гнома завязан повязкой – видно, под ней ничего не было.
  - Это была тяжелая битва… - вздохнул Гэндальф.
  - А как же Тили и Вили?! Почему их нет! – на глаза Морена выступили слезы.
  - Они спят. – вздохнул Двалин. – Они уже очень долго спят...
  Морен вспомнил их сходящиеся на переносице глаза, их добродушные, веселые, ко всяким приключениям склонные характеры, и тут уткнулся лицом в подушку и разрыдался.
  А Двалин продолжал:
  - Вчера весь день гуляли, а потом вашего хоббитского пивка напились, вот и спят…
  - Так они живы?! – Морен вскочил на ноги, и лик его уже сиял – он вытер слезы и рассмеялся.
  - Живы мы! Живы мы! – Тили и Вили на мгновенье остановились на пороге, а потом, словно дети, бросились обнимать Морена.
  Ну а Гэндальф слегка улыбнулся, и продолжал серьезным голосом:
  - Да – много геройств показали в прошедшей битве хоббиты. Один Старый Тук именем Бычий Рев чего стоит…
  - Да, да! – воскликнул Двалин. – Собственными глазами видел. Как налетел на самого короля гоблинов Гольфимбуля, да и снес своей деревянной палицей ему голову. Голова метров на сто отлетала…
  - И угодила в кроличью нору. – закончил Фэол.
  - Кстати, если использовать вместо головы обыкновенный мяч, а вместо палицы обыкновенную палку – интересная бы игра вышла. – заметила Любелия.
  - И то верно. – похвалил ее Гэндальф. – Пожалуй, вам хоббитам стоит над этим подумать, тем более что возвращаются мирные денечки… Ну так да – уже на рассвете подоспели эльфы из Серых гаваней и орки с гоблинами были попросту сметены.
  - Ну а нежить?
  - Повелительница ушла под землю – к Упокоищам уползла, ну а души получили освобожденье.
  - А мальчик?
  - Все-все обрели дар Иллуватора.
  - Ну и хорошо! Стало быть…
  - Да – кстати. – загадочно улыбнулся Гэндальф. – На поле, наравне с эльфами, гномами и хоббитами, сражался один юноша именем Арамиром.
  - Да-да, помню его! – вскрикнул Морен. – Мы же его от людоеда спасли.
  - Точно. А он прослышал, что здесь какое-то грозное деянье собирается, и снова из дому сбежал. Показал себя молодцом, но по окончании битвы был снова пойман и… Раз уж ему дома не сидится – отправили его в Минас-Тиритскую школу – будет он или мореходом или полководцем – тут уж к чему ближе сердце ляжет.
  - А у нас, стало быть, мирные денечки начались… - вздохнул Морен, и выглянул в окошко.
  За окошком открывался чудный вид: склон холма, лес уже украшенный первыми листочками, ясное небо. И птицы… первые перелетные птицы уже возвращались домой, уже пели.
  Морен еще раз вздохнул и закончил:
  - Но я же чувствовал, что еще доведется с Арамиром встретится.
  - Стало быть, доведется. – улыбнулся Гэндальф.
  - Только путешествовать я тебя больше не выпущу! – заявила Любелия.
  - Ну не сейчас, так… - Морен замялся, а потом шагнул к Гэндальфу, и с сияющими глазами воскликнул. – А столько ведь чудес на свете!.. Вот я посижу, посижу, а там глядишь…
  - Ни-и-ичего подобного! – Любелия уперла руки в бока.
  Морен заговорщицки зашептал Серому Магу:
  - Если еще моя помощь понадобиться – так вы позовите, ладно?
  - Непременно. – таким же заговорщицким шепотом отвечал Гэндальф, и громко рассмеялся – и такой это был чудный, свободный смех, что все бывшие в комнате, даже и серьезнейший Двалин рассмеялись.
  Ну а потом они вышли из норы, расселись под ласковым весенним небом, пили чай и кушали отменный вишневый пирог, который испекла Любелия…
  
  КОНЕЦ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"