Это не прямое продолжение, а сиквел к повести "Журналисты не отдыхают". В том смысле, что тут появляются новые герои. Я решил зайти с другой стороны. Но старые персонажи тоже будут.

Часть 1. Если ты вышел, оттуда, где тихо жил 3

Распалась связь времен* 3

Кто, где когда? 6

Эмиграция как она есть 11

Парижская изба-читальня 16

"Я русский бы выучил только за то..." 20

Этика такая и эдакая 23

На фронтах уличной войны 28

Сюрреализм крепчал 32

Путешествие будет опасным 35

Анатомия революции 40

Момент удачи 44

Тяжело евреям жить без пулемета 47

Мать порядка по-палестински 51

Восток - дело такое... 54

Еду я на Родину! 58

Шершавым языком плаката 61

Часть 2. "А живя неторопливо, жизнь не сделаешь длинней"* 66

Жертвы магов-недоучек? 66

Средство против морщин 70

"А может вернёмся, поручик Голицын?" 77

Паскудный городишко Венеция 81

Мумия будет лежать! 86

Шеф сказал: поехали! 89

Самый страшный вопрос 92

Бандеровцев не будет? 96

Дирижабль проходит развилку 100

Логика классовой войны 103

Что тебе нужно - выбирай!* 107

А начиналось всё с литературы... 110

Дальний Восток - это близко 114

Холодный блеск золота 119

Белые троцкисты 126

Одним в Шамбалу, другим - в Америку 128

Красивая жизнь в натуре 131

Часть 1. Если ты вышел, оттуда, где тихо жил

-- Черт, чуть не забыл!

Редактор "Амбразуры" сунул в кобуру диктофон и стал распихивать по карманам "лимонки".

(Елена Прудникова)

Распалась связь времен*

-- Мсье! Вы очунулись?

Максим продрал глаза и понял, что он лежит на какой-то койке, а над ним стоит женщина в белом, явно медицинского, но очень странного вида. О её принадлежности к медикам свидетельствовал красный крест на головном уборе, названия которому Максим и подобрать-то не мог., Что-то похожее он видел в кино...
Максим повернул голову и увидел большое помещение с высокими сводчатыми потолками. В поле его зрения попали несколько кроватей, на одной из них сидел бородатый мужик в каком-то затрапезном халате.

То, что он оказался в больнице, Максим сообразил сразу. Но больница была какая-то не такая... Тут только он въехал, что медсестра обращалась к нему по-французски. И он её понимал! Как понимал и разные фразы, доносившиеся с разных сторон. Что за фигня?

Французского языка Максим не знал. Он свободно говорил по-немецки, кое-как знал английский, но вот языком жителей прекрасной Франции он не владел. Совсем. Тем более, что в этой самой Франции он никогда не был.

Но вот с чем у Максима хорошо - так это с умением быстро соображать. Он оценивал ситуацию, как он сам говорил, "ж...па подсказывала". Вот и тут данная точка дала правильный ответ: он застонал и закрыл глаза. В общем, продемонстрировал, что со страдальцем разговаривать нет смысла.

Медсестра, или кто она такая, поняла - и удалилась.

Убедившись в этом, Максим приподнялся и оглядел окрестности. Это была явно больничная палата, причем, мягко говоря, не слишком комфортабельная. Потолок и крашеные в тускло-зеленый цвет стены нуждались в серьезном ремонте. С потолка свисали лампочки без абажуров. Обстановка в палате была минимальной. В большом помещении имелось, как минимум, десять железных коек, кто-то на них сидел, кто-то лежал. Все были в халатах затрапезного вида. И

С разных сторон доносилась французская речь! Максим откинулся на тощую подушку. Что произошло-то?

Раньше всё шло, как обычно. Максим Кондратьев являлся студентом четвертого курса факультета социологии Санкт-петербургского университета. Одновременно он сумел пристроиться к одной конторе, которая имела гранты от бундесов за проведение в России социологических исследований. Именно поэтому он хорошо знал немецкий. В общем, жил не так, чтобы очень кучеряво, но и жаловаться грех. Многие его однокурсники жили куда хуже.

И вот тут его подружка и однокурсница... Оля Абовская была вообще-то хорошей девушкой, именно она и пропихнула его в социологическую тусовку, имевшую выход на забугорные деньги. В такие места, как известно, кого попало не пускают. А олины мама с папой, коренные питерцы, знали в этом городе чуть ли не всех. А Питер, если кто не знает - это город, где всё делается по знакомству. У Максима, который "сам был не местный", таких связей не было.

Но девушка имела в мозгах своих тараканов. Она увлекалась всякой-разной чертовщиной. В смысле - эзотерикой. Вот она и подбила поехать в Воттоваару. С этим её приятели-единомышленники связывали какие-то большие надежды на получение высшего откровения.

Максим долго упирался. На кой хрен тащиться в Карелию в апреле? Но... Оля сумела разными способами его убедить. Тем более, что их согласились доставить в лагерь мистиков дружки Оли, супружеская пара. Мужик даром что являлся любителем странного, но в этой жизни неплохо ориентировался - являлся каким-то бизнесменом, а главное -- у него был лендкрузер. Так что была надежда доехать и не потонуть в грязи. Впрочем, как оказалось, мужик-то был вполне нормальным, его тоже жена уломала.

Но главным аргументом вышло вот что. Максим недавно купил себе новую цифровую зеркалку, о которой долго мечтал. А потому испытывал зуд в руках, обычный для любого фотолюбителя, в руки которого попала новая техника . Хотелось что-нибудь поснимать. Максим увлекался фотографией с детства. Ну, а Карелия для фотосъемок - это не самый плохой вариант.

Доехал более-менее нормально. Правда, дорога за деревней Гимолы оказалась труднопроходимой даже для джипа. Но хозяин авто имел опыт поездок по российской глубинке. У него в багажнике имелись топор и лопата. Так что с помощью этих инструментов и какой-то матери к вечеру добрались до лагеря желающих странного.

Место оказалось достаточно людное. Кроме лагеря, в котором они устроились, рядом имелось ещё несколько. Ну, что дальше? Поставили ольгину палатку, внесли свои продукты в "общак" -- а тут подоспело время коллективного ужина.

Причем, принимая пищу, все пили только чай или растворимый кофе. Пьянок на фоне карельских скал программа явно не предусматривала. Ребята были как ребята. Правда, кое у кого в глазах стояло эдакое безумие. Но ведь каждый может сходить с ума как хочет, если другим не мешает.

А вот дальше начались интересные дела. Около одиннадцати часов местных деятелей пробило идти на эту самую Воттоваару.

-- На фига? - спросил Максим свою подругу.

-- Да ты что! Та будет самое главное!

Вообще-то Оля, которая была весьма говорливой, про цели их поездки молчала, как партизан.

Блин, шабаш у них там, что ли? Но тоже интересно. К тому же, ночи в Северной Карелии в середине июня белые, побелее, чем в Питере. Так что Максим отправился со всеми, прихватив свою камеру. Освещения было маловато, но снимать, в общем, можно.

Воттоваара и в самом деле производила впечатление. Это был скалистый кряж, на котором торчали мертвые деревья. Причем, выглядели они очень экзотично - сухие ветви были причудливым образом перекручены. Между деревьями наблюдались неслабые валуны. Причем, некоторые явно были уложены в некие узоры человеческой рукой. Кому и зачем это было нужно? Максим перед поездкой посмотрел кое-что в Инете про эти места. Тут от века была дикая глухомань. Все окрестные населенные пункты, как и железная дорога, возникли лишь в тридцатые -- когда большевики силами зэков стали тут добывать лес. Всякие мистические гонки Максим читать не стал, дабы не засорять мозги. Он считал себя атеистом.

Наконец, группа искателей странного и примкнувший к ним Максим вышли на плоскую поляну, в центре которой находились причудливо выложенные камни. Народу тут собралось много - сотни две точно. Но не имелось никаких атрибутов, известных Максиму по американским фильмам. Ни тебе балахонов, ни факелов, ни пентаграммы в центре. Собравшиеся были в обычной одежде, в которой обычно выезжают на природу. Зато наблюдались предметы вполне понятные. По краям поляны стояли софиты.

Максим хотел запечатлеть всю эту красоту - но оказалось, что камера не работает. Он ругнул себя за жадность - аппаратуру-то он приобрел в "Юлмарте*". Там дешевле, но ребята говорили, что иногда купленное в этой сети ведет себя странно.

(* "Юлмарт". Сеть интернет-магазинов. Репутация у тамошних товаров и в самом деле скверная.)

Но достав смартфон, он убедился - тот тоже не пашет.

-- Слушай, Оля, у тебя телефон работает?

Та достала мобилу.

-- Нет... Но тут так бывает. Тише...

В самом деле, народ молчал. Обычного гула толпы не было слышно.

И тут вдруг тишину разорвал звук запущенного дизельного движка. Оба на! И ведь как его сюда доперли-то? Вспыхнули софиты, образовав светлый круг. В него вошел крепкий коротко стриженный парень в ярко-красной куртке - из тех, которые носят туристы и альпинисты.

-- Друзья! Мы собрались для того, чтобы попытаться шагнуть в царство свободы и разбить эту безумную связь времен...

Дальше парень понес какую-то ахинею, в которой Максим ничего не понял. И наконец выдал.

-- Друзья! Давайте перед великим событием сосредоточимся на двадцать минут...

И тут вдруг в кармане Максима пискнуло. Так, кажется, смартфон заработал. Он включил камеру - и убедился: она пашет.

Сосредотачиваться он не очень хотел. У него появилась иная мысль. Пару месяцев назад на какой-то пьянке с коллегами Максим познакомился с журналистом Сергеем. Поскольку социологическая тусовка была, в основном, женской, обсуждавшей какие-то свои темы, то они с журналистом разговорились под коньячок. Мужик оказался интересным - много чего знал и повидал. Да и с деловой точки зрения был полезен - поскольку имел отношение к организации избирательных кампаний. А в них и социологу работа найдется. В общем, обменялись телефонами. И вот у Макса мелькнула мысль - а почему бы и не написать статейку о том, что тут происходит? Сергей протолкнет в какую-нибудь желтую газету. Денежки - они лишними не бывают. Родители Максима жили в Вологде и не особо процветали. Так что рассчитывать приходилось только на себя.

Но писанию статей для газет Максим был не обучен. Зато он умел снимать. Вот на это и надо делать упор. Оглядевшись, он увидел небольшое возвышение, с которого это сборище должно отлично просматриваться. Потихоньку парень двинулся в ту сторону. Никто из собравшихся на это внимание не обратил - все ушли очень глубоко в себя.

На пригорке нашелся подарок - плоский валун, на который можно поставить камеру, чтобы снимать с большой выдержкой. Штатива-то Максим в поездку не захватил. Устанавливая аппарат, парень обратил внимание - камень какой-то уж очень плоский. К нему явно тоже кто-то когда-то руки приложил...

С пригорка было видно, что кроме движка, на краю поляны имеются ещё какие-то агрегаты, возле который копошились трое парней. Был заметен и светившийся в белой ночи экран ноутбука. И что это за технизированная секта? Впрочем, в это безумное время всё возможно. Главное - больше шансов, что напечатают.

Максим успел сделать пару снимков, когда парень в центре нарушил молчание.

-- И вот теперь свершится!

Люди возле аппаратуры зашевелились. Пару минут ничего не происходило. А потом... Пейзаж подернулся серым туманом, толпящиеся люди стали в нём вроде как растворятся. А камень вдруг засветился фиолетовым цветом... И всё.

-- Мсье! Вы очнулись?

Максим продрал глаза и понял, что он лежит на какой-то койке...

Кто, где когда?

А интересы у Максима были простые - жить себе нормально. В олигархи он не стремился, но и нищим быть не хотел. А что мир вокруг, мягко говоря, дерьмоватый - так что делать? Многие его пытались менять. Ни хрена хорошего не вышло.

Но вот теперь он угодил в... Всё-таки, где он и когда? И тут вдруг ответ пришел. Всплыл откуда-то из памяти. Сегодня было 12 сентября 1922 года. И находился он в славном городе Париже. А что самое веселое - зовут его не Максим Кондратьев, а Петр Александрович Холмогоров.

Так, про подобные штуки Максим слыхал. Сам не читал, но ребята из группы обсуждали. Кстати, последними словами критикуя автора. Типа ни фига он бы не смог закосить под местного. А вот Максиму придется.

Итак, значит, теперь он не попаданец, а вселенец. Довольно быстро освоился с чужой памятью. Чем-то это напоминало работу с компом. То есть, нужная инофа всплывала по мере надобности. Правда, не только инфа, но и эмоции. Может, если потренироваться - получится при необходимости "выпускать" ту личность с случае необходимости?

Но пока он валяется в больнице, есть время разобраться. Итак, Петру сейчас восемнадцать лет. Он русский, из эмигрантов. Дворянин. Папа, Александр Николаевич, был коллежским советником. Для Максима это ровным счетом ничего не говорило, но вот Петр явно был воспитан в чинопочитании. Оказалось - это чин VI класса, равный полковнику. Ого, круто. Мама, как принято, не работала. Братьев и сестер не имелось.

Трудился папаша в Министерстве просвещения. А Петр учился не где-нибудь, а в дворянской гимназии на Кабинетской улице. Максим много шатался по Питеру с фотоаппаратом, так что хорошо знал город, получше, чем многие местные. Так что, порывшись в памяти Петра, он понял - учебное заведение находилась на углу Социалистической и Правды. Жили они недалеко - на Загородном проспекте.

Папаша был либералом, память хозяина тела подсказывала, что Александр Николаевич после чтения газет постоянно ругал царя, царицу и правительство. Зато хвалил Гучкова и Родзянко. Максим не слишком хорошо знал историю, для него эти имена ничего не значили. Для Пети, впрочем, тоже.

Так что Февральскую революцию папаша принял, в общем и целом, положительно. А вот мир с немцами ему почему-то не нравился.

Оба на! Какой мир? Максим всё-таки учился в питерском Универе. Так что если подробностей истории он и не знал, то основную канву событий помнил. Брестский мир был заключен в 1918 году, а тут война для России прекратилась в августе семнадцатого! Да, а где Керенский?

Получается - Максим вдобавок ко всему угодил не прошлое, а в какой-то параллельный мир. Час от часу не легче. Но что дальше-то?

А вот большевики-то пришли. Вот сволочи. Всюду пролезли. Большевиков Максим не любил, их идеи по строительству светлого будущего были ему глубоко чужды. Впрочем, особой враждебности к ним тоже не испытывал. Были и были. Но, пожалуй, и к лучшему, что он сейчас в Париже, а не в Петрограде.

После переворота жизнь пошла невеселая. С работы папу турнули, он правда устроился в какой-то "Пролеткульт". Петя не знал, что это такое - но помнил: возвращаясь со службы, папа кипел как чайник проклиная "хамскую власть". В начале восемнадцатого мама умерла от "испанки".

Кроме этого печального события, имелись и другие. В восемнадцатом учеников гимназии разогнали по другим школам. Понятно - "дворянское гнездо" большевикам было совсем ни к чему. Петра и ещё нескольких ребят с какого-то перепуга пихнули в бывшее реальное училище*.

(* Большевики в это время проводили целенаправленную политику по стиранию разницы между различными учебными заведениями.)

Гимназисты и реалисты друг друга сильно не любили. Первые, особенно ученики дворянских гимназий, считали реалистов "черной костью". Вторые называли дворянчиков "барами"*.

(* Одна из причин противостояния в том, что гимназисты имели право поступать без экзаменов в Университет. Реалисты такого права не имели.)

Травить их, правда, не стали. Когда новенькие появились в классе, местный лидер презрительно сказал:

-- Не трогайте их. Пусть они сами поймут, кто они такие.

Петя это понял очень быстро - на первом же уроке математики. В памяти всплыло ощущение полного бессилия. Уровень преподавания математики у реалистов был неизмеримо выше! Физики тоже. Позже, разобравшись в памяти Петра, Максим понял, что успехи в учебе значили в то время очень много для статуса человека в классе. Причем, реалисты уважали именно успехи в точных науках. Конечно, имелись двоечники-второгодники, которые самоутверждались иным образом. Но быть уважаемым "хулиганом Вовочкой" -- для этого нужно иметь особую психологию и хорошие кулаки.

Петр оказался чмошником. У него имелось два пути - либо налечь на учебу, либо пытаться пробиться в авторитетные хулиганы. А он просто на всё забил, оставшись изгоем.

А в девятнадцатом Великая война закончилась - и появилась возможность уехать. Максим почувствовал: что-то тут неправильно. А! Гражданская война! Имя Деникина Петр просто не знал. Про Колчака слышал, что красные его с песнями гоняли по Сибири. А ведь в его мире Деникин чуть Москву не взял. Конечно, может, интернетные любители белогвардейцев и преувеличивали их крутизну. Могли привирать и большевистские газеты этого мира, преуменьшая неудачи. Но Максим помнил: в его истории белые уж точно дошли до середины России. Как социолог, написавший к тому же курсовую на тему распространения слухов, он понимал - замолчать такое просто невозможно. А, у красных, вроде, проводилась кампания: "Все на борьбу с Деникиным!". И в школе ведь наверняка вели какую-нибудь пропаганда. Про идеократическое общество Максим учил и сдавал...

Получается - большевики в этом мире легко всех раскатали? Да, они ехали в эмиграцию через Финляндскую социалистическую республику! Кажется, с независимостью у финнов вышел облом.

А дальше что? В Париже папа устроился в какое-то эмигрантское издательство. Поучал он там гроши. А Петр... Он проявил себя во всей красе. Учился в каком-то эмигрантском учебном заведении под громким названием "университет". Причем обратившись к этой теме, Максим ощутил в памяти Петра одну только скуку. То есть, парень просто делал вид, что учится, потому что иначе бы пришлось идти работать. А делать он ничего не умел. Так что пришлось бы стать местным "таджиком" -- подметать улицы или пахать на стройке. Кстати, относились французы к русским эмигрантам примерно так же, как у Питере - к таджикам. Даже "скинихеды" имелись. Только тут это была "золотая молодежь" с националистическими прибабахами. Русских они считали предателями, из-за которых, дескать, не победили в войне. Хотя сами, суки, на фронте не были. Петру пару раз били морду -- говорил-то он с сильным акцентом.

Но тут в башке вдруг как выстрел прозвучал. Вать машу! Война! Максим как-то не обратил внимания на это. Ну, закончилась она позже, что дальше-то? А до тридцать девятого ещё дожить надо. А тут все остались при своих. И состояние было - "ни мира, ни войны". А ведь это значило, что война может возобновиться! Совсем гнило. Максим и в российской армии служить не хотел. А уж во французской, да ещё на большой войне, где шансов сложить голову будет гораздо больше, чем хочется. Валить надо! А куда? В Америку? Ага, а там через шесть лет будет Великая депрессия. Кто первым окажется в анусе? Эмигранты. Так что думать надо. Хотя есть проблемы и более насущные.

Для начала стоит закончить вечер воспоминаний. Как он попал в больницу? А вот просто. Шел по улице - и вдруг в глазах темно. А дальше - понятно. Подобрали, да отправили в какую-нибудь больницу для бедных. Точно! Красный крест на головном уборе медсестры. Максим как-то заинтересовался, почему на аптеках крест зеленого цвета. И выяснил - красный крест означает БЕСПЛАТНУЮ медицинскую помощь. А в это время никаких социалок ещё нет.

А что дальше? Хоть это и цинично звучит, но хорошо, что петиной мамы уже нет. Мать не обманешь. Отец... От Петра повеяло какой-то смесью раздражения и неприязни. Но разбираться Максим не стал. Сам-то этот тип хорош... Поглядим на местности. Подруга? Подруги нет. Как и особенных друзей. Приятелей много, но им-то, по большому счету, наплевать.

А вот что делать? Коптить небо Максим не хотел. К тому же он привык к финансовой самостоятельности. Только вот ни черта он не умеет. Его профессия отметалась сразу. Сейчас социологией никто не занимается. И правильно. Максим прекрасно знал её цену. К примеру, его конторе заказы поступали на темы, явно сляпанные по западным лекалам, без всякого учета российской специфики. Выполняли работники своеобразно - проводя исследования, в основном, среди знакомых, а то и вовсе высасывая их из пальца.

Так что на подначки друзей: "а как успехи в торговле Родиной?", он отвечал:

-- Если западники хотят что-то узнать о нас таким образом - флаг им в руки и барабан на шею. Разве что попробовать стать фотографом? Местная техника, конечно, аховая, но нужда научит. Может, "лейку" изобрести? Да нет, вроде, принцип уже известен, а значит - запатентован. Просто узкопленочный аппарат очень долго до ума доводили, чуть ли не десять лет. Да и то не довели. Нормальным фотиком стала только "Лейка-2". Хотя с этим стоит разобраться. А аппарат в любом случае надо приобрести. Без него Максим просто не представлял жизни.

А может, фантастические романы начать писать? Тогда нужно основательно засесть за французский. Не для русских же эмигрантов сочинять. В русских издательствах наверняка не протолкаться от писателей.

Размышления Максима прервал доктор - довольно молодой мужик в круглых очках в железной оправе, которые пока ещё не назывались "ленноновскими".

-- Ну, как мы себя чувствуем?

-- Вроде бы, нормально.

Доктор быстро осмотрел Максима.

-- Да, на первый взгляд всё нормально. У вас раньше такое случалось.

-- А что со мной было?

-- По словам тех, кто вызвал карету "скорой помощи"*, вы шли по улице и вдруг потеряли сознание. В таком виде вас и доставили. Утро было утром.

-- А сейчас?

-- Пять часов пополудни. Разное может случиться. Вот что, попробуйте встать.

(* "Скорая" в Париже была на автомобилях, но название сохранилось.)

Максим попробовал. Только теперь он обнаружил, что одет в белье, которое видел только в кино.

-- Голова не кружится.

-- Нет, всё отлично.

-- Странно. Но, вообще-то, человек - механизм недостаточно изученный. Вам бы стоило полежать пару дней.

-- А можно я пойду домой?

-- Дело ваше.

Доктор явно был даже рад. Оно понятно. Наверняка в этой больнице дефицит свободных коек.

-- Но всё-таки лучше, чтобы за вами кто-нибудь приехал.

-- У нас нет телефона.

-- Хорошо. Сейчас вам принесут вашу одежду. Ценные вещи получите у старшей сестры.

О! Если есть ценные вещи, то это уже не так плохо.

Вскоре принесли шмотки. Ими оказалась рубашка, которая расстегивалась только до середины, видавший довольно потрепанный светло-коричневый костюмЮ такая же шляпа и порядком стоптанные туфли. Да уж, явно не мальчик-мажор.

Ценные вещи оказались двенадцатью франками и двадцатью сантимами. Интересно, а откуда у него не такие деньги? Но этого Максим уточнять не стал.

Возле места старшей сестры висело зеркало, примерно поясное. Максим глянул в него. А парень-то симпатичный. "Высокодуховный", как называл такой тип мужчин Максим. А вот с физической подготовкой у Петра явно было не в порядке. Максим-то занимался кикбоксингом. Особых успехов не достиг, но докапываться на улице к нему не стоило.

И ведь это не есть хорошо. Потому что у данного тела нет ни силы, ни, что главное -- отработанной моторики. А мозги-то помнят... Вот решишь дать кому-нибудь в рыло - и выйдет сплошной позор. Но кикбоксинг - это ведь "французский бокс". Он сейчас очень даже распространен. То есть тренера найти не проблема. А кость-то у Петра широкая, мышцы можно быстро нарастить.

Другое дело - деньги нужны. Тут тебе не Санкт-Петербургский государственный университет, бесплатных секций нету.

Эмиграция как она есть

Открыв дверь, Максим услышал голоса из кухни. Он прошел туда. Отца он узнал - это был полнеющий мужчина лет под пятьдесят, сохранивший барские замашки. Хотя в убогой кухне это смотрелось комично. Двое других были отцовскими приятелями, тоже эмигрантами. Один Владимир Анатольевич, ровесник отца, другой Михаил Константинович, помоложе.

На столе стояла большая бутылка вина, литра в два. Пили недавно, уровень жидкости был ещё высок.

-- Здравствуйте господа.

-- И тебе привет. Выпьешь с нами? - спросил Владимир Анатольевич.

Максим не слишком любил алкоголь, но сегодня захотелось выпить стаканчик-другой. А заодно послушать разговоры. Он взял из буфета стакан.

Все посмотрели на него с некоторым удивлением. Позже Максим узнал, что Петя никогда не принимал участие в подобных посиделках. Но вино без вопросов налили.

-- Вот представляете - французские большевики открыто собирают деньги на помощь голодающим в Совдепии! И власти это терпят!

-- Безобразие. -- Согласился Михаил Константинович.

-- Так голодающие причем? - Не понял Максим. Разве все мужики большевики?

-- Да все они там хороши. Озверевшее хамье! - Буркнул отец.

А ведь никакого имения у них не было! Ничего они у него не сожгли. С чего это папаша так мужичков ненавидит?

Тут встрял Владимир Анатольевич:

-- Понимаете, Петя, большевизм - это своего рода духовная "испанка". Она заражает всех. Если народ не поднялся, значит - они тоже уже заражены. Мало того. Сейчас эта зараза распространяется по Европе. Уже многие больны. А что такое большевизм? Это разнузданная азиатчина. Он отрицает все европейские культурные ценности. И прежде всего ему ненавистны представители интеллигенции, то есть единственной в России мыслящей прослойки. На Европу надвигается новый Чингис-хан...

Мужик задвинул длинную речь, Максим скоро потерял нить. Он успел маленькими глотками выпить свой стакан и налить ещё - а Владимир Анатольевич всё говорил и говорил. Несколько раз он повторял тему о необходимости пойти на большевиков крестовым походом. Так, что-то подобное говорил товарищ по фамилии Гитлер...

Наконец он иссяк, но эстафетную палочку взял Михаил Константинович. Он тоже стал что-то длинно и путано излагать. Суть была примерно та же. Французским властям надо, не теряя времени, пересажать местных коммунистов. Потом договориться с Германией на любых условиях - и двинуть войной на "Совдепию". Интересно, что никто из троицы в войне не участвовал. Возможно, поэтому все трое были очень воинственно настроены.

Так дело и шло.

Максим, когда читал Чехова и Куприна, всегда поражался, что герои произведений закатывали речи на две-три страницы. Он-то думал, что это условность, литературный прием. Вон в фильме "Гусарская баллада" все герои вообще стихами говорят. И никто не думает, что тогдашние гусары на войне так изъяснялись. И только теперь он понял, что Чехов и Куприн не зря называются писателями-реалистами. Они описывали то, что видели. Причем Максим, когда говорил, то всегда наблюдал за реакцией собеседника. Если видел, что его не слушают, тут же сворачивал базар. А эти... Им было без разницы. Вещали как глухари на току.

Максим подумал: "Кажется, я начинаю понимать, почему большевики взяли власть. Если все остальные так мели языком, то им и особо напрягаться не пришлось."

Сидели долго. Два раза Максим бегал за догонкой. Пил он мало. А папаша с дружками порядком нахрюкались и обсуждали как надо казнить большевиков и социалистов. Обратившись к памяти Пети, Максим понял причину неприязни того к отцу - папаша с его дружками чуть ли не каждый вечер мусолили одно и то же! Впрочем, откровенная злоба не нравилась и Максиму. Дело тут даже не в ненависти к своей Родине. Максим не являлся особым патриотом. Хотя как-то в Германии и начистил рыло одному козлу, который стал орать про русских варваров, которые в сорок пятом насиловали бедных немок. Но вот эта тупая озлобленность... И ведь у таких дети могут вырасти или такими, кто в его мире шел служить нацистам или наоборот - побегут вступать в местный комсомол. Причем, скорее второе. Максиму один парень, увлекавшийся историей разведки, говорил, что в эмигрантских организациях агентов НКВД было как грязи. Теперь понятно, откуда они брались...

Кстати никто, кажется и не заметил никаких изменений в "Пете". По той причине, что этих типов волновала только своя болтовня.

В конце концов, Максим решил, что с него хватит - и отправился в свою комнату. Остановка не слишком впечатляла. Кровать, письменный стол, шкаф и книжная полка. Последняя была полупустой. Понятно, что из России ничего не утащили, но тут-то эмигранты сидели аж три года! Да и литературка... Из знакомых были Луи Буссенар и Генри Райдер Хаггард* на французском. Остальные издания, судя побложкам, были примерно такими же. Да уж, чтиво для тринадцатилетнего пацана. Инфантильность в запущенной стадии.

(* Генри Райдер Хаггард - английский писатель, трудившийся в приключенческом жанре. В России известен прежде всего по книге "Копи царя Соломона". А вообще-то он написал прорву книг.)

Зато вид из окна был роскошный - сплошное море разнообразных крыш. Чем-то это напоминало Питер - видел он такое из окна у одного своего приятеля.

Потом Максим поступил очень непоследовательно, но... так все и поступают. Только что ругнул своего реципиента за читательские пристрастия и взял с полки книгу Хаггарда "Священный цветок". Благо он её не читал. Как оказалось, произведение являлось приквелом к "Копям царя Соломона". Что это именно приквел сразу было видно - очень уж труба пониже и дым пожиже. Явно товарищ после успеха "Копей" стал бодро клепать денежку*.

(* Хаггард написал 12 приквелов к "Копям". Уровень их на два порядка ниже, чем первая книга.)

Но... зачитался. Оторвался он лишь когда пол залило красным светом. Макс подошел к окну и выругался на тему того, что нормальная цветная фотография появится ещё очень нескоро. Над парижскими крышами поднималось бешеное красное солнце. Зрелище было феерическим. Поглазев на это дело, Максим завалился спать. Благо было воскресенье. А на вечер у него имелись кое-какие планы...

* * *

Он решил отправиться в "Русское общество", расположенное бульваре Лефебр. Там по воскресеньям эмигранты проводили разные лекции, и, что самое главное, собиралась русская молодежь. Короче, тусовка.

Петр пропустил уже два вечера. Причина носила имя Лены Кондратьевой, к которой Петя испытывал сильные чувства. Он в последнюю встречу Леночка продемонстрировала к нему своё нерасположение. Порывшись в петиных воспоминаниях, Максим решил, что объект любви его реципиента принадлежит к типу женщин, которые имелись и имеются во все времена и у всех народов. Эдакая стервочка, которой нравится, когда вокруг неё бегает толпа мужиков, она ими крутит. Причем (пока что), не с корыстными целями, а просто натура такая. Да и Петра она отшила явно не всерьез и ненадолго. Просто, чтобы жизнь медом не казалась.

Но мальчик-то этого не понимал! Страдал, бедняга. Кстати, выяснилось и наличие у парня крупной по его масштабам суммы. Он хотел послать девице шикарный букет. Ну, дурак! За пару франков в бистро можно было налопаться до отвала и вина хорошо попить*.

(* В РИ цены были ниже, но в этой реальности с экономикой у Франции дела обстоят куда хуже.)

Но Максима данная любовная трагедия не осень волновала, а вот оглядеться-то стоит.

Возле здания местного эмигрантского культурного центра и на скамеечках бульвара тусовалась молодежь. Внтури было тесно и накурено, а погода стояла хорошая.

-- Здравствуйте, Петр! - Приветствовал его околачивающийся по бульвару один из местных, тоже не слишком богато одетый. Его звали Александр Марков.

-- Здравствуйте, Александр, -- ответствовал Максим, знавший от Пети, что тут "тыкать" не принято.

-- Что-то вас давно видно не было.

-- Да так, дела...

Судя по роже Александра, он прекрасно знал, какие это дела были у Петра. Деревня, все обо всех всё знают. Но оно и к лучшему. Проще будет въехать в местные расклады.

Александр протянул ему портсигар. Максим на курил, до и Петя дымил больше для солидности.

-- Нет, спасибо бросил.

Приятель поглядел с удивлением. В это время до антитабачной пропаганды было как до Луны.

Александр стал рассказывать разные местные сплетни, Максим вполуха слушал. И тут вдруг увидел интересную картину. Про противоположной стороне улицы шли шесть крепких парней в синих беретах и черных кожанках. Но самое главное - двое из них были в косухах! Самых натуральных. Когда компания поравнялась с клубящимися на бульваре эмигрантами, один из них повернулся и весело крикнул:

-- Привет белым! Чемоданы уже собрали, чтобы дальше от революции бежать?

Парень явно не задирался, просто прикалывался. Компания двинулась дальше, а Максим изумленно глядел им вслед. Такого Петя не видел.

-- Кто это? - Спросил он приятеля.

-- А, молодые большевики. Возле моего дома их много, там рядом коммунистический клуб, они туда ходят французским боксом заниматься.

-- А эти куртки с молниями? Я имею в виду - с металлическими застежками*?

(* В РИ в данное время "молнии" уже появились, но являлись экзотикой. Тем более, они были очень ненадежны и часто "клинили". Недаром на брюки "молнии" стали ставить лишь в конце тридцатых.)

-- Совсем недавно появились. Говорят, из Совдепии мода пришла. Вот ведь странно. Раньше мода шла из Парижа, а теперь - из Москвы...

-- А кто-нибудь про этих парней известно?

-- Кое-что. Они тут на националистов охотятся. Те нас подкарауливают, а они - их. В прошлое воскресенье, когда я домой пошел, на меня четверо напали. Здоровые, сволочи... А тут эти в кожанках подскочили. Навешали националистам знатно.

-- То есть, они нас защищают? - Не понял Максим.

-- Да плевать им на нас! Они националистов ненавидят, поскольку те "буржуа". А мы вроде приманки.

Максим про себя отметил - а ведь коммунисты - это не панки и не скинхеды. Они явно обкатывают молодежь в уличных драках. Грамотно.

Александр, продолжая трепаться, потащил Максима в знание центра. Так, Лена виделась, вокруг неё вились трое молодых людй. Это была блондинка с формами почти как у Барби - да ещё и с эдакой кукольной внешностью.

Лена заметив его, заслала приветливую улыбку. Видимо, решила, что кавалера вновь надо привадить.

Но тут её ждал облом. Максим в такие игры играть не собирался, да и подобный типаж был не в его вкусе. Так что приподняв шляпу, он двинулся дальше.

Тут из-за спины вынырнул какой-то парень.

-- Давайте быстрее в зал! Сейчас начнется!

-- Что начнется-то? - Не понял Максим.

-- Там Зинаида Гиппиус выступает.

-- И что?

-- Так она ж из компании Савинкова, этого предателя. Ну, мы ей покажем...

Когда они вошли в зал, процесс уж шёл. Зал стоял на ушах. Свистели, орали:

-- Предатели!

-- Сколько вам большевики заплатили?!

-- Долой!

-- Чекистских подстилок на помойку!

Гиппиус, высокая тонкая женщина средних лет, была ошарашена.

Максим знал, что такая была в "серебряном веке", но ничего из её произведений не читал. Но явно, что она являлась не футуристом Маяковским или имажинистом Есениным, которые к такому приёму были привычны и умели ему противостоять. Так что дама была буквально раздавлена. А толпа продолжала развлекаться.

Максиму стало противно. Вспомнился старый фильм. "Чучело предатель!" Когда все вот топчут одного... Он уже хотел уйти, но тут заметил пробиравшуюся к выходу девушку, которая явно испытывала те же чувства. Вроде бы, её зовут Ира Волкова. С ней Петр был не слишком знаком. Вроде бы Ира была "купеческой дочерью". Причем, её родители сумели что-то вытащить. В памяти всплыл "файл": а девушка-то, вроде к Петру неравнодушна... Максиму же она понравилась - высокая худощавая брюнетка с несколько монголоидным типом лица. По нынешним временам - не круто, но для Максима - в самый раз. Одета девушка была хорошо, но подчеркнуто скромно.

Дождавшись, пока Ира выйдет в предбанник, он двинулся за ней и вошёл в пике.

-- Здравствуйте, Ира. Я вижу, вам не нравится?

Девушка обернулась - и Максим понял, что память Пети его не подвела. Интерес точно имеется.

-- Здравствуйте. По моему - гнусно так травить женщину.

-- Согласен. Да и вообще. Я где-то читал: толпа это не собрание личностей, это особый организм, который руководствуется самыми примитивными инстинктами. Каждый трус и слабак в такой обстановке может куражиться.

-- Хорошо сказано. А вас ведь Петр зовут?

-- Именно так...

Поскольку интерес был взаимным, то углубление знакомства -- дело техники.

Максим предложил пойти в какое-нибудь кафе. Благо этого добра в Париже полно.

Ира, кстати, проявила такт, предложив зайти в бистро - явно понимала, что у кавалера с финансами туго. Под винцо прожили разговор.

-- Вот они устроили Гиппиус обструкцию и довольны. А нет, чтобы подумать. Савинков ведь в своём письме кое-что правильное написал, -- сказал Ира.

Вот бы ещё узнать, что это за письмо... Но дальше стало яснее.

-- Признал он Советскую власть или нет - это неважно. Но ведь он правду пишет. Наши политические деятели готовы служить кому угодно.

-- Это верно. Мой отец только и говорит о том, как они станут всех вешать.

-- А погладите, как нам относятся французы!

Из дальнейшей беседы выяснилось: девушка не только умная, но и разбирается в политике. А это было редкостью и для его времени.

-- Ирина, у меня к вам просьба. Вы меня не могли бы просветить - что сейчас происходит в эмиграции? Я этим не интересовался, но тут понял - детство закончилось, пора начинать головой думать.

-- Как вы интересно выражаетесь. Ну, что же...

Вечер удался. Мало того, что познакомился с симпатичной девушкой, так ещё эта самая девушка очень толково разжевала то, что пришлось бы долго искать в газетных подшивках. При этом Ира была той ещё ехидиной, тему излагала очень остроумно.

Как оказалось, имелось четыре главных эмигрантских тусовки. В Париже есть всё, так что присутствовали представители всех. У одних центр был в Берлине, эти ребята выступали за великого князя Николая Николаевича. Вторые в Англии - тут заправляла императрица Александра Федоровна. Как оказалось, Николая шлепнули на Урале при попытке его освободить, а семью большевики передали белым. Во дают большевики в этом мире! Великий князь Михаил пропал без вести. Одни говорят - убит, другие - сменил имя и скрылся от всех.

Третьи были либералами, эти свили гнездо в Париже. Совсем недавно тут же топтались и Савинковцы, но они сошли на нет. Присутствовала и всякая пузатая мелось вроде социал-демократов и эсеров. Вся эта шобла увлеченно грызлась друг с другом.

Объединяла их ненависть к четвертой структуре - к набирающему силу Союзу "За возвращение". Эти, правда, не спешили возвращаться, но очень шумели по данному поводу.

-- Да уж, полный... сумбур.

-- Именно. А коммунисты набирают силу. Я не о тех, кто в Москве, а о местных. Они ведь могут и победить... У них есть великая идея, а нас её нет. И у французских буржуа её нет.

Как-то за разговором они перешли на "ты".

-- А что же ты не среди "возворащенцев"?

-- Не знаю. Придется со всеми порвать. К тому же в это надо верить. Но может быть...

-- Ира, а про французских коммунистов ты тоже знаешь? Их вообще много?

Девушка кое-что знала и про коммунистов.

Ну, а потом перешли на более нейтральные темы, Максим проводил Иру до дома, благо она жила недалеко, а на последок они даже поцеловались. Такой вот вышел политико-романтический вечер.

Некоторое время Максим шатался по парижским улицам. У него родилась весьма интересная идея. Он решил податься к красным.

Парижская изба-читальня

Значит, требовалось о себе серьёзно заявить. Способ нашелся довольно быстро. Дело в том, что социологи являлись, в большинстве, интеллигентными дамами плюс несколько студентов-"ботаников". Так что исследования они делали в основном, на темы семьи и брака. А немцам хотелось чего-нибудь посерьезнее. Например, их очень интересовал правый экстремизм. Но лезть в такие темы этой публике было просто страшно. Подобные вещи лежали за границей их мира.

А вот Максим через кое-каких знакомых вышел на тусовку скинхедов. Честно говоря, это были "скины-лайт". Они не бегали по улицам в поисках таджиков и уж тем более - кавказцев. Долбились эти ребята с антифа - исключительно возле клубов, в которых играли соответствующую музыку. Кстати, антифа тоже не были мирными овечками.

Кроме того, лидеры скиновской тусовки оказались музыкантами. Так что на сотрудничество они пошли охотно, их устраивала любая реклама.

Пришлось выпить много пива и водки - но исследование Максим сделал. Это вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Максим мало того, что неплохо заработал, так в Германии запомнили - в Питере есть вот такой серьезный парень. А родной социологической тусовке он стал канать за эдакого Рэмбо.

Идея скорешиться французскими красными впервые пришла к нему как шутка - когда Александр рассказал ему, что у коммунистов имеется тренировочный зал. Мелькнула мысль - вот и нужное место, причем, там тренируют наверняка за бесплатно.

Но потом он стал рассматривать тему всерьез. Поглядев на эмигрантскую молодежь, он понял, что слишком уж от них отличается. То, что папаша и его дружки ничего не просекли - ни о чем не говорило. Это как в анекдоте. Когда жена во время семейного ужина одела противогаз, муж так был занят газетой, что ничего не заметил. Ира сама была девушкой необычной. Так что ей непохожесть Максима на всех, наверное, даже понравилась. К тому же, говорила, в основном, она.

Жить как Штирлиц, постоянно опасаясь спалиться - нам этого не надо.

А французские комми наверняка плохо знают русских эмигрантов. А уж человек из этой среды, пришедший под красные знамена - это наверняка штучный товар. По крайней мере, пока.

К тому же он много узнал от Иры про ФКП. Это была совсем не банда хулиганов из пивной, а мощная структура, в которой много чего имелось. Да ещё тесно связанная с СССР. Конечно, Союз пока что был не слишком крутым, но всё-таки... Явно перспективное направление. А что Максима не слишком впирало от коммунистических идей... И что с того? Мало ли, к примеру, на свете попов, которые верят только в деньги?

Оставалось набраться некоторых знаний в данной области. Конечно, Максим учил в универе историю - и имел представление, какие были у коммунистов взгляды. Но если тут иной мир и иная история - так, может, и коммунисты отличаются? К тому же - одно дело знать: "Ленин считал, что...", а другое - выдавать эти взгляды за свои. А ведь особого доверия ему не будет.

Наутро Максим, выскочил на улицу - и вернулся с несколькими газетами вроде "Фигаро" и "Монд" - дабы ознакомиться с тем, что вообще происходит во Франции и в мире. Петя ничем таким не интересовался. Прочитанное произвело на него большое впечатление. В Италии гражданская война плюс французская интервенция. Вот, блин, куда полезли вместо России! В Англии очередной теракт. Причем, об это сообщают как в его времени - об автомобильной аварии. Большая статья про взаимоотношения Германии и СССР. Вникать в неё Максим не стал, но судя по тону - журналисту из "Фигаро" эти взаимоотношения сильно раздражали.

Ладно, пора переходит ко второму этапу. Максим снова двинул на выход. Немного пошлявшись по улицам, он увидел мальчишку-газетчика, продававшего "Юманите". Купив издание, он поинтересовался:

-- А где можно купить или взять почитать другую коммунистическую литературу?

-- Так в библиотеке API! Тут недалеко. - С готовностью ответил парень и стал подробно объяснять, как пройти. Видимо, газетами он торговал не только ради денег.

Максим быстро нашел здание, возле одного из подъездов которого красовалась табличка: "Библиотека Независимого агентства печати." Как узнал позже Максим, таких мест в Париже было более двадцати.

Учреждение на первый взгляд выглядело странным. Это был некий гибрид, газетного киоска, книжного магазина и библиотеки. Хотя, если подумать, ничего странного. Главное для красных не заработать, а донести свои идеи до народных масс. Деньги они явно по-иному зарабатывали. Может, с СССР тянули, а может и банки грабили.

В помещении, где печатную продукцию продавали, Максим заметил в том числе и ряд изданий на русском языке. Глянув на одно из них, парень чуть не сел на пол. Журнал назывался "Молодая гвардия". Но штука-то в том, что основой для его логотипа явно послужил логотип металлической группы Iron Maiden! А точнее - художник просто-напросто разработал недостающие буквы, а для "Я" он вообще использовал перевернутую "R".

Вот это да! Косухи, которые он видел вчера на местных комсомольцах - это ладно. Их раскрутил Марлон Брандо в фильме "Дикарь". Но, может, они и в это время имелись. Кожанки-то сейчас являлись во Франции плебейской одеждой. Или специальной. Ведь джинсы в США тоже существовали сто лет как рабочая одежда - и никто не обращал на них внимания. А потом хиппи ввели их в моду.

А этот логотип... Хотя... Может, наоборот, художник, работавший с "Мэйден", откуда-нибудь позаимствовал шрифт?

Максим решил купить коммунистически-металлический журнал.

-- Мсье читает по-русски? - Спросила продавщица, симпатичная девушка.

-- В общем, да.

-- Тогда я рекомендую вам новый номер "Красного журналиста". Его читают даже люди, далекие от левых взглядов. Французский вариант уже раскупили.

Максим прихватил два издания и прошел в следующее помещение - собственно, библиотеку. Почему-то в памяти всплыло понятие изба-читальня. Да собственно, она и есть. Только не русской деревне, а в центре Парижа. Зал был небольшим, с десятком столиком. Народу почти не было - лишь в углу сидели двое плечистых мужиков в толстых вельветовых куртках. На столах лежали кепки. Оба мужика что-то сосредоточенно читали. Интересно, кто они? На бомжей, как их, клошаров, вроде, не похожи. А рабочие в это время трудятся. Безработные, что ли? Да ладно.

Подойдя к стойке выдачи, Максим обратился находившейся там пожилой даме, имевший вид учительницы. Он объяснил, что, дескать, всегда был аполитичным, но вот заинтересовался.

-- "Юманите" я читаю, "Манифест коммунистической партии" тоже прочел. Но многие непонятно.

На самом-то деле творение Маркса и Энгельса, в котором призрак коммунизма ходит по Европе, он не читал. Но это было и ни к чему. Азы идеологии были ему знакомы.

-- А вы простите, кто по профессии?

-- Студент. А что?

-- Значит, вы человек достаточно образованный, и умеете абстрактно мыслить. Но со спецификой труда рабочих не знакомы. Вот я литературу вам и подберу...

Серьезно у них дело поставлено, подумал Максим. И ведь в самом деле. Работягам интереснее про зарплату и прочую социалку, а студентам подавай идеи...

Библиотекарша протянула ему стопку книг.

-- Рекомендую начать вот с этой. Если что будет непонятно - не стесняйтесь, спрашивайте.

Видимо, дама была не просто библиотекарем, но и пропагандистом.

Максим отошел к одному из столиков и поглядел на обложку брошюры. Она называлась "Двадцать вопросов, задаваемым коммунистам". А вот при имени автора он почувствовал, что у него едет крыша. Йозеф Геббельс!

Однако Максим взял себя в руки. Перекупили парня, что с того?

Текст произвел хорошее впечатление. Отправляясь сюда, Максим готовился к тому, что придется продираться сквозь муть неудобочитаемых текстов. А товарищ Геббельс писал просто и доступно. Причем, вопросы были расставлены с умом. Сложные темы чередовались с явным "оживяжем". Вроде - "правда ли, что при коммунизме все женщины будут общими?"

Время от времени Максим выходил в курилку, обширную комнату, снабженную скамейками. Сам-то он не дымил, но надо уж время от времени отвлекаться от чтения. Тем более, что в курилку ходили и двое мужиков. Ребята были общительные, довольно быстро Максим с ними познакомился. Одного звали Морис, другого Луи. Оба работали водилами на грузовиках. Работа у них была ночью, когда они завозили продовольствие в рестораны. А сильны ребята. Вместо того, чтобы дрыхнуть, они книжки читают.

Судя по рассказам новых знакомых, на заводе Ситроена намечалась очередная буча - и водители собирались проявить классовую солидарность. Тонкости Максим не очень понимал. Вообще-то ребята говорили грамотно, когда речь шла об обычных делах. Но при обсуждении вопросов рабочей борьбы, сбивались на сленг. Как понял Максим, проблемой было провести воспитательную работу с отдельными несознательными товарищами. Судя по всему, воспитывать их будут очень понятными методами. Повод же для забастовки был "Руки прочь Италии!". Причем, водителей волновала не столько Италия, сколько то "легионерскую шваль натаскивают, чтобы при случае бросить на парижских рабочих".

К вечеру народ стал подтягиваться. Правда, рабочих было немного - район не тот. А вот студентов... Благо, Латинский квартал был недалеко. Правда, эти ребята, в основном, паслись в курилке. И не просто тусовались, а с жаром обсуждали какие-то печатные издания.

Во время очередного выхода в этот "клуб" Максим слышал:

-- Да, чернорубашечники герои. Но ведь Муссолини сам не понимает, чего он хочет!

-- Зато он настоящий революционер, дело делает, а не болтает!

-- Как правильно сказал Ленин, левизна - это детская болезнь. И у тебя пройдет!

-- Во-во. А хочется действия, так иди в рабочие дружины! Там ребята не скучают!

-- А правда говорят, что членам дружин теперь "комсомольские куртки" будут бесплатно выдавать?

-- Тебе бы только куртку. Знаешь, что для правых - эта куртка как красная тряпка на быка? Нападают сразу. И фараоны постоянно привязываются...

В общем, жизнь кипела

"Я русский бы выучил только за то..."

А это серьезно. Максим специализировался на социологии малых групп и отлично понимал - без таких вот тусовок, по крайней мере, в молодежной среди никакие массовые общественные движения невозможно. Не бывает так: человек прочес пару-тройку книг, просветлился и решил идти бороться за народное дело. Клиент с "книжной" психологией так и останется сидеть дома. А вот если он попал в такую вот среду, где нашел новых приятелей, а "референтная группа" в ней придерживается "красных" взглядов... Кто-то потусуется-потусуется - а потом и более серьезными вещами займется...

Литературку Максим тоже продолжал почитывать. Ему очень понравился журнал "Красный журналист", изучив первый номер, он проштудировал ещё несколько предыдущих. Ксати, взяв издание в руки первый раз, глянув на обложку, он подумал: у них что, и компы есть? Потом вспомнил, что Родченко успешно делал фотоколлажи без всяких компьютеров. Взглянув на список редакции, Максим убедился: художником в этом издании числился именно Родченко. А ведь в его мире этот фотохудожник пробавлялся в маргинальном "ЛЕФе".

В "КЖ" прямой пропаганды не имелось. Журнал явно позиционировал себя как интеллектуальное издание. Что поразило Максима - в нём имелась явная антисоветчина. Под рубрикой "Они пишут о нас". Впрочем, подобраны статейки были с умом. После прочтения одной даже Максиму захотелось дать автору в морду. Некий автор развивал тему: русские всегда были диким варварским народом с рабской психологией. Единственным светом в окошке была "духовная аристократия", интеллигенция, продвигавшая "общеевропейские ценности", да и ту большевики всю порешили. Максим слышал такие много раз - благо общался-то у себя в интеллигентской среде. Ещё под одним материалом стояло знакомое имя "Лев Троцкий". Суть была та же только с иного ракурса. Их материала следовало, что русские большевики вместо того, чтобы бросить все силы на помощь просвещенному западному пролетариату, возятся "с реакционным крестьянством" и вместо немедленной мировой революции "взяли курс на укрепление псеводкоммунистического государства". После этой статейки шло пояснение - почему автор не прав. Что заинтересовало Максима - так это то, что Троцкий уже принадлежал к чужакам. В этом мире он явно дотренделся куда раньше.

Симпатичные там ребята работают. Жаль только, их всех расстреляют. Или не всех?

Пора было переходить к более серьезным действиям. Набравшись духу, Максим отправился в местную коммунистическую контору, что-то вроде райкома, которая располагалась неподалеку от "избы-читальни". Вообще-то коммунисты банковали в рабочих предместьях, это заведение было нечто вроде форпоста в "буржуазном" центре.

Райком выглядел обычной конторой, только на стенах имелись разные плакаты соответствующей тематики. Особо привлек внимание Максима плакат некой симпатичной девицы в полувоенной форме. Выражение её лица чем-то напоминало знаменитую фотку Че Гевары.

Принял Максима мужик интеллигентного вида, почему-то вызывавший ассоциации с доктором. Как выяснилось позже, таковым он и являлся. Над его головой красовался портрет Ленина.

-- Меня зовут Анри Жюно. Итак, я вас слушаю.

Максим к беседе подготовился. Он отлично понимал, что особого доверия тут не встретит. Если так подумать - кто для красных были эмигранты? Классовые враги.

Так что он начал излагать легенду длинно и нарочито сбивчиво.

-- ...Так вот, вывезли меня из СССР в пятнадцать лет. Я ничего в политике не понимал. Да и потом никогда ей не интересовался. Но... Когда мой отец и его дружки радуются, что в Поволжье умирают люди от голода и ненавидят ваших товарищей за то, что они хотят помочь голодающим... И ведь и идей-то у них никаких нет! Она хотят только всех перевешать и перепороть. Я заинтересовался левыми идеями... Стал посещать вашу библиотеку...

Анри смотрел на Максима с непонятным выражением. Когда парень закончил, коммунист произнес.

-- Впервые встречаю человека из эмигрантов, который пришел к нам. Да и не слышал о таких.

-- Так просто время пока не пришло. Всё когда-то начинается.

-- Ваши люди что-то стали понимать? - Недоверчиво усмехнулся Анри.

-- Не совсем. Просто дети подросли. Старшие - они закоснели в своих взглядах. Но вы сами посудите. А такие как я каждый день слушаем их злобные и бесплодные разговоры. К тому же во Франции у нас никаких привилегий нет. Скорее, наоборот.

-- Отцы и дети. Тургенев правильно написал, -- задумчиво протянул коммунист. - А вот скажите-ка мне...

Дальше прошло нечто вроде собеседования. Причем, Анри интересовался не столько теоретическими познаниями Максима, сколько, так сказать его взглядами на жизнь. Как отметил парень, Анри явно волновало - а не является ли его собеседник эдаким р-революционером. Как Максим узнал позже, это было очень характерно для выходцев из "буржуазных" кругов. Коммунистам такие кадры были ни на фиг не нужны.

Но, в общем и целом, беседа прошла успешно. Конечно, прямо так сразу в партию он не попал. Он на это и не рассчитывал. Предложили поработать на рабочее дело. И тут ему улыбнулась удача.

-- Вы французский знаете не только на уровне разговора?

-- В дворянском воспитании есть свои плюсы. У нас в гимназии языкам хорошо обучали. Я свободно говорю и по-немецки.

Анри оживился.

-- Для вас есть серьезное дело. Вы знаете... Мы, французы всегда были склонны к эдакому снобизму. Считали Францию центром культуры. Поэтому языки мы учить не любили. А вот оказалось...

С немецким-то ещё более-менее, а вот с русским... Нам требуются переводчики. А что получается? Русский знают, в основном, всякие литературоведы и филологи. Но одни из них не разбираются в специфике политических текстов, другие не хотят с нами сотрудничать, а третьи запрашивают такие деньги... Так что мы может предложить вам работу. Много платить мы не сможем, но... Знаю по опыту выходцев из буржуазных кругов. Таких ребят обычно изгоняют из свой среды. С вами наверняка случится то же самое.

-- Я в этом уверен.

-- Ну, вот.

-- Да, есть ещё один вопрос. Я серьезно занимался французским боксом. Но потом получил очень серьезную травму, да и тяжело заболел. А как слышал, у вас ребята тренируются. Если есть возможность...

-- Почему же нет? В наши клубы могут ходить все. Буржуа там просто не удержатся. Это и к лучшему. Ребята к вам присмотрятся...

Так что дело решилось быстро. Анри позвонил в API. Как уже знал Максим, этот медиа-холдинг был якобы независимым, но все знали, кто за ним стоит. А построен он был по образу и подобию советского монстра РОСТА. Заодно и дал записку в спортивный клуб.

-- Езжайте в агентство прямо сейчас. Спросите там Эжена Монро.

Офис API располагался на улице Сан-Сесиль. Пейзаж вокруг напоминал Питер где-нибудь на Петроградской. Что понятно. Из памяти Пети Максим знал, что Париж был практически полностью перестроен при Наполеоне III. Ну, а питерские архитекторы косили под парижскую моду.

API располагалось в неслабом особняке. На входе стоял не менее неслабый охранник, но узнав куда и зачем, докапываться не стал, подробно рассказав, куда идти

Внутри царил полный дурдом. По коридорам бегали люди, из открытых дверей кабинетов доносился бешеный треск печатных машинок, телефонные звонки и возбужденные голоса. Тут явно не скучали.

Товарища Эжена Монро удалось найти на третьем этаже в небольшом кабинете, заваленном бумагами. Это был полный лысоватый мужик в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, из-под которых виднелись крепкие руки. Не выпуская из зубов трубки, он что-то орал в телефон, причем в речи мелькали нелитературные выражения. Он жестом показал на стул и ещё минут пять вел беседу. Смысл её Максим понимал плохо. Это был какой-то журналистский жаргон. Что понятно - Эжен обещал поиметь кого-то в извращенной форме, если он не что-то не сделает в срок.

Наконец, мужик бросил трубку.

-- Что у вас?

-- Я от Анри Жюно...

-- А, это вы... Переведите. - Он протянул Максиму листок с русским типографским текстом под шапкой "РОСТА-ТАСС". - Бумага вон тут, карандаш вот...

Эжен же стал что-то быстро писать.

Максим взял листок.

"Одесса. 15 сентября силами НКВД и частей особого назначения под Одессой, в районе села Мещанка была ликвидирована банда Петра Рауша, занимавшаяся грабежом местного населения."

После вводки шла довольно живо описанная история о том, что некий Петр Рауш, "сын одесского коммерсанта", сколотил конную банду в 30-40 человек и долгое время терроризировал окрестности, оставляя поле себя трупы и пожарища. Причем, называл себя анархистом. Но сколь веревочка не вейся... Рауша и его подельников загнали. Главаря и ещё пять человек удалось взять живым, остальных положили. Криминальная хроника этого времени. Интересно, зачем это французам? Хотя... Большевики демонстрируют, что они наводят у себя порядок. Тем более - вот чем занимаются дети раскулаченных буржуев!

-- Я сделал.

-- Нормально! - Буркнул Эжен, проглядев писанину Максима.

Как оказалось, именно такая работа и предстояла. Читать информашки и статьи - и делать перевод для внутреннего пользования. Тут был плюс. Платили зарплату. И минус - надо было регулярно ходить на работу. Правда, как оказалось, график был достаточно свободным.

Что касается спорта, то Максим отправился туда в тот же вечер. Тренером оказался жилистый невысокий мужик, правая рука которого была украшена якорем. Выслушав историю Максима, и слегка его погоняв он изрек:

-- Мда. Видно, что чему-то ты учился. Но, как говорят врачи, случай очень запущенный. Однако, ты не переживай! И не из таких бойцов делали

Этика такая и эдакая

Тем более, работа была интересной. Максим из первых рук получал информацию - не только о том, что творилось в СССР. РОСТА оказалось монстром, корреспонденты которой работали повсюду. Причем, как говорил Монро, многие респектабельные издания тоже имели договоры на получение информации оттуда. Правда, они платили за неё ну очень большие деньги. А главное - API получала кое-какой эксклюзив. Монро, кстати, неплохо знавший русский, рассказывал:

-- Я встречался с парнями из РОСТА. Знаешь, какой у них девиз? "Жив ты или помер, главное, чтоб в номер материал успел ты передать." Tйmйraire ребята.

На современный Максиму русский язык это французское словечко переводилось как "безбашенные".

Приходилось эмигрантскую прессу, такие издания как Двуглавый орел", "Руль", "Воля России", "Общее дело". Переводов не требовалось, только резюме. Чтиво было познавательное. Брызжущая со страниц ненависть к своей стране была как не очень интересна. Куда забавнее смотрелась более распространенная и совершенно шизофреническая позиция. Господа авторы были искренне уверены, что Россия погибла, там над руинами только вороньё летает. Но в то же время полагали - стоит им лишь свергнуть большевиков и вернуться - и годы правления красных исчезнут как страшный сон - всё станет как раньше. Кому-то хотелось под царя, кому-то - под демократов...

Решился вопрос и с жильем. Потому что с папашей Пети Максим жить не мог - это бы закончилось бытовым убийством. Да и на хрена? Благо, подсказали адресок. Максим поселился неподалеку от места работы, в комнате шестикомнатной мансарды, которую называли "коммуной". Хотя на самом деле это было нечто вроде общаги, в которой, кроме Максима, жили четверо ребят - студенты из левой тусовки. Шестая комната у них была чем-то вроде кают-компании. Ребята были, в общем, нормальные. Тем более, что один из них серьезно увлекался фотографией, ему не давали спать лавры Родченко. Так что Максим нашел не только брата по увлечению, но ещё и консультанта по нынешней фототехнике. Он-то ведь о всяких проявителях-закрепителях и понятия не имел. А тут без этого никак. Да и аппарат у Огюста можно было всегда одолжить... Потому что приличные фотики стоили очень недешево.

Что же касается коллег, то Максим убедился: со знанием языков у французов и в самом деле дело обстоит невесело. Народ работал самый разный. Имелся к примеру рабочий-механик, трудившийся до войны в России. Там он кое-как научился говорить по-русски. Уже после войны, вступив в ФКП, он продолжил изучение великого и могучего по заданию партии. Наблюдались три каких-то мымры неопределенного возраста, француженки. Кто они такие и откуда было непонятно - общались они только по работе. Ещё одним кадром был Олег Евдокимов - потасканный тип средних лет на роже которого читалась пламенная любовь к разным напиткам.

Что он и доказал, предложив как-то, через несколько дней после появления в API Максима пройти по окончании дел выпить по рюмочке, добавив, что угощает.

Стало интересно - так что коллеги оказались в кафе.

...Максим имел представление об абсенте - как и то, что потребление этого напитка требует осторожности. А вот Олег садил его только в путь. Причем пил без всяких наворотов, принятых во времени Максима. Хорошо, что хоть не настаивал на том, чтобы пить на равных - иначе неподготовленный организм Петра долго бы не продержался. За пьянкой Олег поведал свою нетривиальную историю.

Он был единственным сыном московского купца первой гильдии. В двенадцатом году папа помер, оставив неслабое наследство. Сынок не имел никакого желания заниматься коммерцией, да и ничем он заниматься не хотел. Так что Евдокимов продал дело компаньонам отца и рванул в Париж, где зажил широко и весело.

С началом войны большинство русский эмиграции вернулись на Родину. Но Олег решил, что воевать - это не для него, а потому переместился в Испанию. Мадрид - это не Париж, но тоже жить можно. Самое смешное, что, несмотря на своё раздолбайство, Олег поступил куда умнее, чем многие другие - он перевел свои денежки в Швейцарию. Так что к большевикам он никаких претензий не имел.

-- Наоборот, мне нравится, как они ограбили этих рантье*.

-- То есть? - не понял Максим.

-- Так на военных займах! Деньги-то перед войной русскому правительству давали французские обыватели!

(* Рантье. Человек, не работающий и не занимающийся бизнесом, а живущий с процентов каптала. В начале ХХ века таких людей в Европе было достаточно много.)

А дело было так. На французский рынок ценных бумаг были выброшены облигации русского военного займа. Правительство провело грамотную PR-кампанию, внушив, что эти самые облигации - лучшее вложение капитала. Ну, лохи - они и во Франции лохи. Множество рантье перевели свои сбережения в данные ценные бумаги. А потом большевики, волки позорные, отказались платить царские долги. И облигации превратились в макулатуру...

Олег, впрочем, тоже не очень долго веселился. Деньги имеют обыкновение кончаться, особенно если живешь, ни в чем себе не отказывая. Так что мсье Евдокимову пришлось заниматься разными делами - а год назад он сумел пристроиться в API.

Изрядно нагрузившись, Олег пустился в откровения.

-- Ты, Максим, правильно сделал, к ним пристроился. Наши эмигранты - сволочь, такие же, как я. Но я хоть честный, я не вру. А французские буржуа - мелочные и расчетливые до омерзения. За копейку удавятся. Наши молодцы, что показали им фигу и вышли из войны. Воевать за это дерьмо...

Абсент, как известно, напиток интересный. Он оказывает некоторый психоделический эффект. Иначе с чего бы Максима по дороге домой потянуло на самоанализ, этого за ним обычно не наблюдалось.

Почему недавний собеседник-собутыльник вызывал в нём какое-то подсознательное отвращение? Вроде ведь неплохой мужик. А потом вдруг Максим понял - он встретил свою "обезьяну".

Эту теорию продвигал им препод, читавший русскую литературу. Суть её вот в чём. Почему людям обезьяны, в отличие от котов, лошадей и собак, кажутся уродливыми? Потому что они слишком на людей похожи! Только вот несколько отличаются. Так вот, человек нередко испытывает неприязнь к тому, в ком видит свои же жизненные установки, только доведенные до логического конца. Препод это прогонял на лекции о "Преступлении и наказании". Там в первой части Раскольников встречается с мелкой гнидой Лужиным и подонком покрупнее, Свидригайловым. Данные товарищи Роде омерзительны - а ведь их взгляды на жизнь ничем не отличаются от его...

Вот и Макс въехал - он встретил, так сказать, родственную душу. И ведь Олег явно это просёк... Не сразу ведь потащил бухать, а приглядывался. В самом деле - а что делал бы Максим в своём мире, получи он наследство? Наверное, то же самое. Как, впрочем, и большинство его тамошних знакомых. А вот мир, стоявший за информашками РОСТА, был совсем другой...

* * *

Между тем медленно развивался роман Максима с Ириной. Нравилась ему эта девушка. Сперва он решил, что просто гормоны играют. Тем более, что организм-то ему попался в самом таком возрасте. Как оказалось - нет. В "коммуне" нравы были самые что ни на есть революционные. Единственное, на что тут был запрет - это таскать проституток. Работниц панели левые не уважали. Впрочем, Максим с ними тоже никогда дел не имел. Платить девице за секс ему казалось абсурдом.

Впрочем, а зачем были нужны проститутки? И так было всё хорошо. На третий день обитания Максима в "коммуне" один из ребят притащил подружку. Да только он был настолько на рогах, что, видимо, ничего не сумел. Так вот, девица просто залезла к Максиму в кровать. Никто потом не обижался.

Но с Ириной он продолжал встречаться, правда, редко. Дел было много. И работа, и тренировки. К, тому же, в коммунистическом клубе, где он пытался восстановить форму, обнаружилось и нечто вроде фотокружка. Так Максим стал осваивать местную фототехнику.

О том, чем он занимается, Максим при встрече темнил. Но, как-то, когда они прогуливались по бульварам, решил сыграть в открытую.

-- Ты знаешь, а я устроился на работу переводчиком в API.

Реакция девушки его удивила.

-- Правда? Как интересно. И что там?

-- Если честно, то наши титаны мыслей по сравнению с советскими авторами - как кот по сравнению с тигром. Кстати, а хочешь завтра сходим в одно место. Меня пригласили, я сам там не был...

-- А пойдем!

Речь шла о том, что новые знакомые по спортивному клубу пригласили его в один подвальчик, где собирались левые.

...Заведение напомнило Максу питерские клубы, в которых играли рок и джаз. Это был полуподвал на входе в который околачивались двое очень внушительных парней к кожанках. Внутри, в довольно просторном сводчатом, тускло освещенном зале, были расставлены столики, в глубине имелась сцена на которой виднелась простенькая ударная установка. За ней виднелось изображение серпа и молота. Под потолком пластовался табачный дым, вокруг столиков кучковался народ. Знакомое дело. Разве что, пили тут не пиво, а вино. Максима позабавило, что тут очень гордились тем, что не имелось гарсонов. В данном времени самому тащить от стойки выпивку казалось революционным актом. Ну а так... Народ выпивал, общался, знакомился с девушками...

Максим, махнув рукой паре знакомым, пристроился к столику, где сидела компания, очень эмоционально обсуждавшая: является ли сюрреализм подлинно революционным движением. Горячность была понятна - бутылок на столе стояло множество. Кто-то подвинул Ирине и Максиму стаканы и налили вина.

Некоторое время спустя на сцену без всякого объявления вышли музыканты. Состав был следующим: вокалистка, коротко стриженная девица в косухе, аккордеон, контрабас и ударник. Понятное дело, не имелось микрофонов. Впрочем, когда группа начала петь, выяснилось - в подвале очень хорошая акустика.

Песни не были в строгом смысле революционными. По крайней мере, не такие как Максим представлял данные песни. Ну, типа - вперед рядами под красными знаменами. Больше по духу они походили на позднего Цоя. "Кто живет по законам другим. И кому умирать молодым." Однако... Ритм-секция была явно "роковой. И на этом фоне звучал аккордеон и красивый голос вокалистки. Маским в том мире слушал, в основном, симфоник-металл, он группу оценил.

Ну, а в перерывах Ирина и Максим общались с соседями, которые оказались какими-то шибко творческими товарищами, грузили им про Бретона и Арагона, которые дескать, "разрушат буржуазное искусство".

-- Ну, как? - Спросил Максим Ирину, когда они вышли на воздух.

-- А здорово. Слушай, а к вам устроиться нельзя?

-- Не знаю, наверное, можно. Но только как твои родители к этому отнесутся?

-- Так мой папа белых не уважает. Он рассчитывает вернуться и без них. Он полагает, что большевики постепенно сползут к капитализму.

-- А ты в это веришь?

-- Не знаю, но было бы жалко. Ведь эти ребята хотят совсем иного. А они живые. Не то, что наши.

-- Ты в самом деле в это веришь?

-- Да. Настоящая жизнь - это когда есть за что умирать. Остальное -- существование.

Как-то так случилось, что двигались они в сторону коммуны. Но вот почти уже у самого дома романтика была прервана очень грубым образом. Наперерез из слабо освещенного переулка вышли шестеро парней явно мелкоуголовного вида.

-- О! Что мы видим. У тебя есть девица. А у нас нет. Так что ты можешь идти, а вот с ней...

Дело было плохо. Максим пока что как боец мало что из себя представлял. Но деваться некуда. Одного вырубить можно, Максим знал, куда бить. Может, и второго. А дальше...

Но тут вдруг сзади нарисовалась темная фигура. Неизвестный махнул каким-то предметом - и один из гопников полетел в сторону. Второй обернулся - но тут схватился за морду. Тут только Максим понял, что это был Огюст, махавший штативом - тяжелой деревянной треногой. Максим бросился вперед, один из гопников вперед - и тут же получил ногой по яйцам.

-- Ребята! Наших бьют! - Заорал Огюст.

Между тем трое оставшихся пришли в себя. В свете фонаря было видно, что один из них вытащил нож-кастет. Огюстен переместился к Максиму с девушкой, он не подпускал хулиганов, размахивая штативом, но явно его надолго не хватит. Но тут из подворотни выскочили ребята из его "коммуны" плюс ещё несколько человек. Они держали в руках бутылки - и оказались как раз за спиной гопников. Те поняли, что вечер пошел как-то не так - и быстро дернули прочь.

-- Ну, спасибо, если бы не ты... -- Сказал Максим Огюст.

-- Да, ладно, я пойду аппарат подберу, я его на улице оставил, как вас увидел.

-- Ты бросил свой аппарат?!

-- Так что было делать? Своих-то надо защищать...

Тут за углом раздался топот.

-- Фараоны! Уходим!

Вся компания тут же слилась в подъезд. Ирину ловко подхватили под руки и затащили туда же, предоставив местным ментам разбираться с троими подранками - один валялся в отключке, другой толкьо-только стал приходить в себя от пинка по причинному месту, у третьего явно была разорвана щека железной оконечностью штатива.

А "коммунары" и ребята, которые, как выяснилось, зашли в гости, продолжили праздник.

Потом... А потом у Максима и Ирины началась любовь по-взрослому.

На фронтах уличной войны

Таких мероприятий во Франции начала двадцатых хватало. Но английским словом митинг называли и собрания в закрытых помещениях. Они проходили ещё чаще. По той причине, что зал арендовать проще, чем договариваться с муниципальными властями. Да и в ноябре в зале комфортнее. Франция - это, конечно, не Сибирь, но и не Африка.

Максим с фотоаппаратом присутствовал на митинге недавно возникшей и набирающей силы организации "Французская фаланга".

Идеология данной структуры что-то уж очень ему напоминала. Она выступала за "великую Францию". Кроме того, провозглашался курс на корпоративное общество и классовое сотрудничество. "Брендом" ребята выбрали Наполеона, "самого великого француза", который "объединил Европу во имя прогресса". А до кучи - к великим предшественникам приплюсовали и Карла Великого.

Понятное дело, одной из целей провозглашалась борьба с "коммунистической опасностью". Впрочем, доставалось от ФФ и САСШ, которых объявили "нацией бессовестных торгашей". Что говорилось о немцах - это и так понятно. "Технизированные варвары".

Вообще-то, как успел заметить Максим, в это время об "общеевропейских ценностях" говорили лишь русские эмигранты. С коммунистами - понятно. Правые же всех стран кричали исключительно о своей стране. Французам ужасно хотелось отвоевать-таки Эльзас и Лотарингию. Немцам - вернуть свои африканские колонии, а заодно прихватить ещё, сколько получится. Англичане отзывались: "а вот хрен вам, грязные тевтоны".

"Французская фаланга" на этом фоне выделялась не только радикализмом - если вспомнить границы империи Наполеона 1812 года - то амбиции у этих ребят были неслабые. ФФ нашла и общий знаменатель для коммунистов и американцев. Какой? Тот самый. "Если в кране нет воды..."

Евреев во Франции сильно не любили. Ни для кого не являлось секретом, что в разжигании Великой войны самое активное участие принял клан Ротшильдов. А кроме того, в народе полагали, что евреи отсиживались в тылу и делали гешефты, пока французы воевали.

Про разжигание войны идеологи "Французского легиона" при их оголтелом милитаризме, помалкивали. Зато утверждали - Ротшильды войну "сдали", лишив Францию законных лавров.

Что же делал Максим на сборище организации, которая была ему чужда во всех отношениях? Легионеры не любили всех русских, "подлых варваров, которые всегда предавали Францию". По их мнению, Александр I "кинул" Наполеона в самый ответственный момент, польстившись на британские деньги. Да и работал Максим в противоположном лагере.

Но вот такое ему дали партийное поручение. Хотя Максим в ФКП и не состоял, но он понимал - туда стоит попасть, иначе так и будешь болтаться на периферии.

Причина же в том, что в клубе коммунистов он одновременно занимался фотографией и кикбоксингом. С первым делом очень быстро освоился. Аппаратура была той ещё, но, как известно, хорошие снимки имелись и до изобретения не только цифровых, но и узкопленочных аппаратов.

Со спортом было хуже - за два месяца ничего не достигнешь. Но кроме технических навыков у человека, привыкшего драться, и психология несколько иная. Тренер-то это видел. Вот Максиму и предложили: явиться с фотоаппаратом на сборище фалангистов. Коммунисты решили внести кое-какие коррективы в программу мероприятия...

Ещё одним плюсом было то, что Максим был никому не известен. А то ведь, хотя Париж и большой, но все завсегдатаи политических игрищ друг друга знали. Ему подобрали одежду, являвшуюся своеобразной униформой как профессиональных фотографов, так и продвинутых любителей. Почему-то они щеголяли в английских костюмах в крупную клетку и кепках с широкими козырьками.

Фотоаппарат представлял из себя здоровенных тяжелый ящик, плюс к нему -трехногий деревянный штатив. Тоже не легкий. Кроме того, до электровспышек было семь верст и все лесом. Использовались магниевые вспышки. Понятно, что такое хозяйство таскали с собой только те, кому было очень надо. То есть, профессионалы. К тому же "Французская фаланга" была очень заинтересована в рекламе. Так что у Максима никто не спросил, кто он и откуда. Наоборот - обеспечили местно в углу, соорудив из двух столов нечто вроде помоста, на которые он и взгромоздился. Рядом на всякий случай терлись два парня, из клуба. Тоже не в кожанках, а в цивильных костюмах.

Для митинга был арендован зал, где обычно проводились танцы. Так что скамейки стояли только вдоль стен, основная часть публики стояла. В дальнем конце водрузили кафедру., за которой висел флаг организации - французский триколор с золотыми буквами "FF", на белой полосе, причем верхние палочки букв сливались. Такие же флаги висели и по стенам. От публики кафедру отделяла цепочка активистов ФФ, некоторое количество было рассеяно и по залу. Членами организации были, в основном, молодые парни по 18-20 лет. Хотя имелись и постарше.

Фалангисты не произвели на Максима впечатления. Понятно, что лидеры хотели одеть своих ребят в униформу. Куда ж без неё организации, проповедующей империализм и милитаризм. Но вот сама униформа... Ребятки щеголяли в темно-синих двубортных мундирах, отороченных по воротникам и манжетам золотистыми кантами. На мундирах множество желтых металлических пуговиц. Дополнялись прикиды красными штанами и синими кепи с лаковыми козырьками. От этого веяло архаикой и театральщиной.

Позже ребята просветили Максима об особенностях французского менталитета. Здесь традиционно любили яркую военную форму. После Второй англо-бурской и Русско-японских войн всем вменяемым генералам стала понятна необходимость полевой формы защитного цвета. На которую и перешло большинство стран. Русские переняли от англичан хаки, немцы ввели фельдграу.

А вот французы решили - им это на фиг не нужно. Великую войну их пехота начала в красных штанах! К тому же офицеры таскали разную блестящую металлическую фурнитуру. Представляете, как радовались немцы, получив такие прекрасные мишени! Потом, правда, французы перешли на защитный цвет, но страсть ко всему яркому и блестящему, видимо, осталась.

Что касается публики, то она была весьма пестрой, правда, преобладали "буржуазные элементы".

Но вот началось действо. На трибуну вылез Шарль Ожеро, плотный мужик лет тридцати пяти с несколько одутловатым лицом. К наполеоновскому маршалу он никакого отношения не имел, но на прямые вопросы по этому поводу отвечал двусмысленно. Ожеро был фронтовиком, закончил войну в чине капитана, был ранен. Правда, о том, где и кем он служил, газета ФФ "Великая Франция" и сочувствующие националистам издания, как-то не упоминали.

Итак, Ожеро стал толкать речь. Его манера напомнила Максиму Жириновского. Мьсе гнал о предателях-коммунистах, об исторической справедливости, о том, что надо омыть сапоги волнами Балтийского моря.

-- Мы должны вдохновляться нашими великими императорами - Карлом Великим и Наполеоном!

Но тут пошли наезды со всех сторон.

-- Ага, в потом драпать как Наполеон от Москвы? - Бросил из зала человек с орденом Почетного легиона на груди.

-- Во-во. Как вы драпали от бошей.

-- Развоевался, штабная крыса!

Уже потом Максим узнал, что претензии были не совсем справедливы. Ожеро перешел в штаб после ранения, а до того был строевым офицером. Да и насчет того, что "бегали от бошей"... Под Компьенем полк, в котором служил лидер ФФ и в самом деле поспешно отступил под угрозой окружения. Но бегством это было назвать нельзя.

Шарль разразился бранью, в его высказываниях имелись "кремлевские проститутки", "жидовские прихвостни" и "красная сволочь".

Между тем несколько ребят из зала продолжали изощряться:

-- А твои сосунки много воевали?

-- Ага, они снова будут в тылу за папенькими спинами отсиживаться! А нас пошлют воевать.

-- Или с трибуны, болтун!

В общем, группа товарищей откровенно нарывалась. И нарвались. У кого-то из тусовавшихся в зале фалангистов не выдержали нервы - и он полез бить морду какому-то горлопану. И тут же из толпы вылезли крепкие ребята.

-- То что, гад, фронтовика трогаешь!

Максим со своего наблюдательного поста оценил маневр. Ребята мигом сформировали в зале три плотные группы. По пути они сильно задели кого-то ещё... Началась беспорядочная драка. Ну, это когда лупят уже всех, кто оказался под ударом кулака. Оцепление кинулось от трибуны в зал, что только увеличило хаос. Между тем плотные группы неспешно двигались к выходу. И тут в дери, сметая хлипкую охрану, ворвался "засадный полк". Эти ребята уже не скрывались - все в коже, да и косух хватало.

-- Бей буржуйскую сволочь!

Били только фалангистов и тех, кто имел глупость пытаться за них заступаться. Заодно посрывали флаги, пару раз приложили и "фюреру". Полиция прибыла через полчаса, но нападавшие успели смыться.

Максиму откровенно повезло. Выбирать кадры на этой допотопной аппаратуре было непросто. К тому же, запас пластинок* был очень маленький.

(* В описываемое время съемка велась на стеклянные пластинки 9х12. Понятно, что много их с собой не возьмешь.) Парень-то привык щелкать направо и налево, благо мест на карте памяти хватало. А из нескольких десятков снимков не так трудно выбрать три-четыре хороших. Тут же боезапас составлял пятнадцать пластин. Особо не разгуляешься.

Но на одном снимке он запечатлеть момент, когда Ожеро отвечал на "наезды". Картинка называлась "из зоопарка сбежал павиан". Эта фотка и вышла в "Юманите".

Вообще-то, на взгляд Маскима провокация была шита белыми нитками. Но... Это только на его взгляд. А грамотные свидетели свидетельствовали - сперва Ожеро начал оскорблять кавалера ордена Почетного легиона, а потом его мордовороты полезли в драку. А ребята из рабочей дружины... Шли мимо, услышали шум драки, бросились разнимать...

Возражать националистам было трудно. Драться-то начали они. И получили по зубам. Хотя с другой стороны, нашлись и те, кто сочувствовал.

Но что-то не лезло в картинку обычной классовой борьбы. Максим почитал дополнительные материалы о Фаланге - и вовсе задумался. Больно уж эти ребята театрально выглядели. Да и Наполеон был такой фигурой... Понятно, что во Франции он был предметом гордости. Но в итоге-то он всё проиграл! Довольно сомнительный объект для подражания. И вдруг Максима посетила дикая мысль - а может, красные и стояли за этой структурой? Ведь в его времени ходили слухи, что зюгановцам подкидывают деньги из правительства.

Как бы то ни было, Максиму стали подкидывать заказы на фоторепортажи.

Сюрреализм крепчал

О сюрреализме Максим знал очень мало. Помнил только, что он зародился во Франции, а потом этот стиль грамотно раскрутил Сальвадор Дали. Но при чем тут коммунисты?*

(В РИ первая выставка сюрреалистов также была проведена под эгидой ФКП, только в 1923 году. В РИ тоже хватало весёлых моментов.)

Если так подумать, то красным должен быть ближе жесткий реализм или там романтика, воспевающая всяких борцов за народное дело. А вот черт их поймет...

С публикой на вернисаже было всё хорошо. Присутствовали как величественные Мэтры, так и множество экзотической одетой публики богемного вида. Хватало длинных волос, бород, всяких выпендрежных прикидов. Имелись и косухи. Только тут в них были облачены люди явно творческие личности, а не уличные бойцы. Разливали на вернисаже, как это ни странно, водку. Нет, вино тоже было, но оно во Франции является чем-то типа минералки.

А картины... Ничего такие.

На эту выставку Максим отправился, в качестве фотографа, сопровождая корреспондента API. Он стал довольно плотно сотрудничать в этом качестве с коммунистическими изданиями. Ему даже выдали казенную, в смысле партийную компактную по нынешним временам камеру. Это тоже был ящик с объективом-гармошкой, только размером поменьше. Вели он килограмма три, так что его можно было таскать на ремне на плече и снимать без штатива. Правда, руки для этого требовались крепкие - хорошо, что он за пять месяцев мышцу поднакачал. Правда, тогда требовался ассистент, держащий вспышку.

Компанию Максиму и журналисту составила Ирина. Она тоже пристроилась к переводам из API, правда, переводила не газеты, а более обширные материалы за гонорар. То есть, являлась "свободной художницей". Журналист, Эмиль Бертье, был совсем вовсе развеселым типом. Он воевал с шестнадцатого года, причем не где-нибудь, а в штурмовиках. Потом побывал в разных интересных местах, например, у Махно, который за каким-то чертом околачивался на территории Западной Украины. Эмиль с презрением относился к тезису работников прессы, который, как оказалось, существовал и в это время: "журналист никогда не возьмет в руки оружия." Впрочем, красные считали это положение "буржуазным". Эмиль таскал в наплечной кобуре Люгер P08, известной в народе как "парабеллум".

-- Надо бы найти кого-нибудь из главных... -- Бормотал журналист. А! Он кинулся за худощавым мужчиной лет тридцати.

-- Товарищ Бретон, несколько слов для API.

Тому, к кому обратился журналист, явно понравилось, что его обозвали товарищем. Он с готовностью подошел.

-- Скажите, в чём творческий метод сюрреалистов близок к коммунистам? Многие недоумевают...

-- Сюрреализм намерен использовать силы, скрытые в глубине психики человека, задавленные обыденным сознанием. Буржуазия труслива. Буржуа полагаются на убогий "здравый смысл", они не хотят видеть дольше собственного носа. Но ведь и коммунисты пробудили в людях скрытые силы! В России они совершают невозможное! И никакой "здравый смыл" им не указ. Мы, как и коммунисты, ненавидим буржуазный мир. Я служил на фронте санитаром, насмотрелся, что такое ИХ цивилизация! Её нужно разрушить. В том числе - и их лицемерное искусство.

"Ничего так излагает" -- отметил про себя Максим, не забыв пару раз пустить в потолок дым магния. Ребята хорошо подсуетились и пристроились к коммунистам. Хотя... Этих людей Максим плохо понимал. Возможно, потому что за ними стояла Великая война? Он вспомнил фотографии полей сражений, густо заваленных телами. А вот этот парень оттуда под огнем вытаскивал раненых... Вряд ли это прибавило симпатий к тем, кто втравил в такое мир.

Наконец, Бретон унялся и порысил куда-то дальше.

-- Макс, ты отснимался? - спросил журналист.

-- Нормально.

-- Тогда пора выпить.

Они подошли к одному из столиков с напиткам, где Эмиль проигнорировав рюмки, набулькал себе половину фужера водки.

-- За нашу победу! - И хлопнул её залпом.

-- Эмиль, вы пьете как русский! Это вы у махновцев научились? - Изумилась Ирина.

-- Ха, в окопах мы пили почище русских. А у ваших соотечественников нам есть поучиться куда более серьезным делам...

* * *

Происходящее вокруг заставляло Максима всё более задумываться. В том, что тут имеются попаданцы из его времени, он мало сомневался. Только от этого было ни горячо, ни холодно. Максим даже не пытался понять, что произошло - ведь гости из иного времени (или из будущего) успели укрепиться. Кстати, у него мелькнула мысль, что "мейденовский" дизайн журнала "Молодая гвардия" -- это "маячок" для поиска других современников. Но, поразмыслив, он эту тему отбросил. Iron Maiden группа известная - но в определенном кругу. Большинство людей понятия не имеет - как оформлялись альбомы группы. Для поиска современников разумнее было бы напечатать, допустим, логотип Виндов. Разве что, искали конкретного человека, про которого знали, что он фанат данной команды... Но это всё лирика.

Потому что искать этих попаданцев, а уж тем более - пытаться выйти к ним на контакт, Максим пока не рвался. Вот, допустим, он вышел с ними на контакт. И что - они раскроют объятия ещё одному попаданцу? Может, и так. А может - и ликвидируют, чтобы сохранить свою уникальность. Ведь непонятно -- а кто они такие и что им нужно?

Тем более, что от этого вопроса Максим переходил к более конкретному. Попаданцы явно встали на сторону коммунистов. Но - а что надо коммунистам? Смешной вопрос? А вы попробуйте, ответьте. Ответы "они просто хотели власти" не принимаются.

Они в самом деле хотели построить новое общество? Только вот какое? Максим не слишком хорошо знал историю, но в политологии-то разбирался. Социолог, не врубающийся в политические расклады - это даже не смешно. Так что мало ли что они декларировали...

К этому времени Максим уже более-менее представлял политику ФКП. Главной базой у них являлись рабочие. Коммунисты с непосредственностью тяжелого танка лезли в рабочее движение и подминали под себя профсоюзы. Но там-то они, в основном специализировались на двух темах - "социалке" и "не допустим новую войну". Ничего такого революционного в этом не было. Это понятно. Любой работяга хочет больше получать и меньше работать. А вот с войной... В самом ли деле они не хотели войны? Ведь большевикам-то мировая война очень помогла. А теперь Москве, которая явно стояла за ФКП, возобновление драки были тем более выгодно. Но тут тоже понятно. Если война начнется - то коммунисты оказываются в белом фраке.

Интереснее было иное. Коммунисты делали явную ставку на молодежь. Причем, презрение к буржуям в среде красных было не на классовой основе. Предполагалось - мы люди иной породы. И в этом смысле становились понятны все эти косухи, рок-стандарты и прочая эстетика, которая для этого времени являлась экстремальной. Максим вспомнил английских панков. Они ведь ставили себе "ирокезы" не только, чтобы "шокировать обывателя". Дело было глубже. Была поставлена граница - МЫ и ОНИ. Если ты сделал себе ирокез - то должен понимать - для "цивилов" ты теперь полный мудак и с тобой лучше дела не иметь. А для своих ты свой...

И ведь водораздел проходил не на идейном, а на философском уровне. "Мы не хотим жить хорошо, мы хотим жить весело". С этой точки зрения буржуи были просто копающимися в грязи свиньями, которых-то и жалеть не стоит.

Но коммунисты были посерьезнее панков. В изданиях, которые типа для умных, явно пропагандировался советский патриотизм. А вот французский едко высмеивался. То есть, в Москве, не особо скрываясь, формировали "пятую колонну".

Ни фига себе влез! Но ведь жить-то было и вправду веселее, чем дома!

Путешествие будет опасным

А вот Максим придерживался двух принципов: "под лежачий камень вода не течет" и "собачье счастье в собачьих лапах". Он отлично понимал, что перевод газет - такая работа, которая очень быстро достанет, лишь, только пройдет ощущение новизны. Так что он стал активно лезть во все дыры в качестве фоторепортера. Благо конкурентов у него оказалось немного. Максим этому очень удивлялся. Всё-таки, он находился в Париже, а не в Урюпинске. В культурном центре, так сказать. Но, видимо, причиной нехватки фоторепортеров являлось как раз обилие разной культуры. Все, кто более-менее умел держать в руках фотоаппарат, хотели быть людьми искусства. То есть, фотохудожниками. Тем более, что вовсю пер модернизм. Сюрреализм являлся всего лишь одним из многих течений, декларирующих, что именно они совершат великий прорыв в искусстве. Кстати, именно знакомясь с творческой жизнью столицы Франции, Максим понял: большевизм - это не идеи Ленина. Большевизм в этом времени был буквально разлит в воздухе. Все хотели "до основанья, а затем..." Но вот только бегать с фотокамерой на плече нравилось не многим. А Максиму нравилось. Так что он довольно быстро стал известным в левых кругах фоторепортером. Тем более, что парень, в отличие от своих коллег, не выеживался - не пытался снять эдакий оригинальный кадр, чтобы все эстеты отвяли. Он-то любил фотографию именно за то, что это наиболее реалистический и честный вид искусства. Запечатленные мгновения жизни.

Так работы Максиму хватало. А на это дело он попал потому что являлся русским.

Как-то в марте его нашел Эмиль Бертье и пригласил в кабачок. Французы вообще все дела решали в кафе. Хлебнув винца журналист начал разговор.

-- Макс, у меня к тебе предложение. Надо проехаться в Италию. Поездка, честно скажу, небезопасная. Но интересная.

Дело оказалось в следующем. Примкнувшие к красным французские интеллектуалы очень переживали на тему того, что у русских есть такое левое "издание для умных", "Красный журналист", а во Франции ничего подобного нет. Вот и создали журнал "Дуэль". Но главная фишка "Журналиста" была не в его высоком интеллектуальном уровне. Материалы в нём были именно журналистскими работами. Как правило то, что "осталось за кадром" во время различных командировок акул пера. А ребята из "Дуэли" решили отправить Бертье в Северную Италию, к тамошним революционерам, чтобы описать происходящее там глазами француза. Причем, описать честно. Вот тут-то и была проблема. Ведь если поехать к Муссолини, то особо развернуться не дадут. Журналист будет вынужден описывать то, что ему покажут. А отношение к североитальнскому режиму было у ФКП (как и у Москвы) было достаточно сложным. Конечно, в Милане сидели революционеры. Но какие-то не такие. А если поехать самостоятельно... Французов в виду известных событий в Италии очень сильно не любили. Власть же была сильно революционная. Так что могли шлепнуть не особо разбираясь. Именно так недавно чуть погиб один корреспондент API. Какие-то революционные деятели сочли его "шпионом" и уже поставили к стенке. Едва удалось отмазаться. Эмилю это было знакомо. По его рассказам, в 1914 году во Франции шпиономания носила характер паранойи. Человека толпа могла избить и потащить в участок только потому что он голубоглазый блондин. (Бош переодетый!) Никакие документы не помогали. (Вот гады-шпионы, сколько себе ксив налепили!) Так что говорить по-французски в Италии категорически не рекомендовалось, если ты не находишься в составе воинского подразделения численностью не менее взвода.

Эмиль отлично знал немецкий и итальянский кое-как мог объясниться на суржике*, перенятом у махновцев.

(*Суржик - диалект, распространенный на востоке Украины. Бывает русско-украинским и украинско-русским.)

-- А вот фотографа, владеющим языками, не нашлось. А ты знаешь русский и немецкий. Русских в Италии любят больше всех.

-- Так по документам ведь мы всё равно французы*. Или нам и фальшивые документы сделают?

(* В этой реальности никаких "нансеновских" паспортов не было.)

-- Мы всё же не подпольщики. Пока. Но где будут проверять паспорта? Границы со Швейцарией как таковой нет. А если дойдет дело до документов. Эмиль вынул из кармана красную книжечку с надписью "РОСТА-ТАСС".

-- Так ты и на Москву работаешь!

-- А как же. Я в партии с самого её создания. А к идеям пришел ещё во время войны, когда в госпитале лежал. Там у нас друг другу передавали запрещенную книгу Анри Барбюса. Потом уже встретил хороших людей... Что же касается РОСТА... Ты думаешь, а как я во Львове очутился? Махновцы, знаешь ли, парни очень резкие, почище чернорубашечников. И ты такую же получишь. Правда, о своих русских знакомых можешь забыть. Такого тебе не простят.

-- Да я и так ни с кем не общаюсь. А подружка тоже красным сочувствует. Да и вообще - я думаю, скоро многие будут спрашивать - как можно получить такие корочки.

Максим понимал, что ввязывается в авантюру с весьма непредсказуемым финалом. Но зато какие карьерные перспективы открывались! Бертье - парень серьезный, он и в буржуйских газетах печатается. И в СССР тоже.

* * *

Добирались журналисты через Швейцарию. На границе швейцарские погранцы глядели на них как на психов. На той стороне никакого контроля не имелось.

Транспорта, кстати, тоже не было. Поезда не ходили. До вокзала в Комо было около четырех километров. Может, там что найдется.

Путь пролегал по городу, который показался Максиму очень большим. Хотя, по словам Эмиля, в нем имелось всего-то пятьдесят тысяч жителей. Просто Комо был зажат между озером и предгорьями Альп - а потому вытянут очень. Зато город был охрененно древним, никто даже не знал, когда он возник. Как пояснил начитанный Эмиль, в состав Римской империи он вошел в 193 году до нашей эры. В нем же родились оба Плиния - Старший и Младший.

Впрочем, особых древностей вокруг не наблюдалось. Так, разномастные сельские домики. Никаких революционных реалий не наблюдалось тоже. Встречавшиеся по пути люди глядели очень настороженно. Эмиль и Максим были в кожанках и в тяжелых ботинках. Журналист был не в первой "горячей точке", он-то понимал - будут проблемы с транспортом и прочими благами цивилизации.

Между прочим, Максим теперь был вооружен. Эмиль, как в известной книге, дал ему парабеллум. Французскому оружию он явно не доверял, про револьвер Лебеля говорил только разные нелитературные слова.

Стрелять Максим кое-как научился, правда, с тем, чтобы куда-нибудь ещё и попадать - дело обстояло хуже.

Впрочем, революционные реалии проявились довольно быстро. Из-за красивого желтого костела показалось человек пятнадцать вооруженных людей. Один держал в руках некую штуку, при виде которой Максиму захотелось протереть глаза. ЭТО было длиной сантиметров тридцать, с двумя стволами, сошками и торчащими вверх двумя магазинами*.

(*Пистолет-пулемет Ревелли. Штука достаточно редкая, но автору уж очень захотелось рассказать об этом чуде...)

Остальные были с винтовками и охотничьими ружьями.

Шедший впереди мужчина в чем-то вроде короткого пальто синего цвета что-то резко спросил по-итальянски.

-- Коммунисты. Журналисты. - Ответил Эмиль. Эти слова были понятны и Максиму.

В ответной фразе прозвучало "documentazione".

Пришлось протянуть журналистские ксивы. Документы было на французском, но слово "РОСТА" ребята явно знали. По крайней мере, подозрительность у главаря сменилась уважением.

Предводитель стал что-то бурно говорить. Выслушав горячую речь, ответил:

-- Il mio amico in ponmat italiano *. -- И обратился к Максиму по-немецки. Видимо, он решил лишний раз не злить местных французской речью.

(* Мой друг не понимает по-итальянски.)

-- Дела тут творятся веселые. Эти ребята - кто-то вроде русских красногвардейцев. В центре города окопались анархисты некоего Колосимо. Приперлись в Комо два дня назад, разогнали местный Совет и теперь, развлекаются.

-- Анархисты -- вроде махновцев?

-- Если бы. Махновцы - ребята со странностями, но с дисциплиной и сознательностью у них всё хорошо. А эти, как я понял - просто бандиты. Так что нам повезло, что мы этот отряд встретили. А то могли бы серьезно влипнуть.

-- Колосимо - он откровенный бандит! - Вмешался один из итальянцев. Говорил он на чудовищном немецком, но понять было можно. - Засели в городе, пьянствуют, насилуют девушек. Этому надо положить конец!

-- В общем, местные ребята решили разобраться своими силами с бандитами. Потому как никакой власти в Комо и его окрестностях не существует. Но нет худа без добра. Сразу нарвались на интересную историю. Местных анархисты утомили, они собираются их разогнать.

Честно говоря, Максим совсем не горел желанием влезать в разборки красных и черных. Но что делать-то?

Между тем Эмиль обратился к главарю, которого звали товарищ Леоне. Выслушав, тот одобрительно улыбнулся.

-- Я ему объяснил, что идти в бой с пистолетами -- не самая лучшая идея. Но, я думаю, тут нам помогут.

В самом деле помогли. Отряд вместе с журналистами двинулся куда-то в городские дебри. Поплутав по узким улицам, пришли к двухэтажному каменному дому, вокруг которого паслось несколько десятков вооруженных людей. У входа стоял пулемет, вроде бы "тезка" Маскима, но на треноге*.

(* Виккерс-Максим образца 1916 года.)

Они прошли в дом, в большой зал, где также без конкретной цели околачивались человек десять. Леоне представил журналистов высокому человеку лет сорока во френче и с кобурой на боку. Товарища звали Витторио Гатти, он тут являлся главным. Снова пришлось показывать корочки, потом Эмиль стал обмениваться с Гати длинными фразами.

Вскоре местный команданте кинул приказ - один из подручных куда-то скрылся - и появился с двумя охотничьими двустволками. Кроме того, он тащил два охотничьих пояса с патронами. Гатти развел руками - дескать, что имеем...

Однако Эмиль был совсем не разочарован.

-- А хорошие штуки, -- сказал он, осматривая стволы. - Явно у какого-то буржуя раздобыли. Я тебе сейчас покажу, куда заряжать и как стрелять.

-- Из двустволки?

-- Ничего ты не понимаешь! В ближнем бою - именно то, что доктор прописал. У нас на фронте многие дробовиками обзавелись. И штурмовики у бошей - тоже. А для тебя с твоими умением стрелять - штука вообще незаменимая. Тут ведь целиться не надо. Главное - направить ствол примерно в нужную сторону. Метрах на двадцати у клиента шансов нет. А на большее расстояние в городе стрелять и ни к чему.

-- А эти красногвардейцы собираются атаковать?

-- Ну, да. Ближе к вечеру, когда анархисты граппой* упьются. Только я думаю, что надо их планы несколько подкорректировать.

(*Граппа - виноградная водка. На Кавказе имеется экивалент - чача.)

Эмиль развил бурную деятельность. Он быстро вошел авторитет - среди красногвардейцев имелись фронтовики, и даже двое горных стрелков. Так что они быстро поняли: круче французского журналиста только крутые яйца. К тому же Эмиль имел не только фронтовой опыт. Во время визита на Западную Украину он нагляделся на бандитов, которых там имелось множество. По его мнению то, что братва Колосимо являлась итальянцами, а не украинцами или поляками, ничего не меняло. Бандиты везде одинаковы.

Так вот, он предложил не просто атаковать анархистов, а выманить их.

-- Надо обстрелять какую-нибудь группу загулявших бандитов. При этом - дать паре человек уйти. Они ведь точно захотят разобраться. Бандитский кураж. Ну, и устроить засаду...

Максим оказался нагружен как ишак. Ружье, патроны, фотоаппарат, запас пластинок... Петя бы сдох. Но Максим-то всё это время усиленно тренировался. Так с формой дело обстояло если и не совсем хорошо, то приемлемо. А вот как одновременно стрелять и снимать, он не очень понимал. Впрочем, под пули ему лезть и не требовалось.

К вечеру несколько красногвардейцев пошли на дело. Задача у них была простая. Найти группу загулявших анархистов, да и пальнуть по ним несколько раз. Желательно - кого-нибудь зацепить. Но это было необязательным условием. Остальным требовалось лишь вовремя подтянуться. Силы красных начитывали около двухсот бойцов. Анархистов - человек сто.

Около пяти часов к штабу подбежал мальчишка.

-- На улице Франческо Раччи наши обстреляли бандитов.

-- Выступаем! - Скомандовал Гатти.

Организованной толпой красногвардейцы выступили. Пулемет везли на повозке.

Улица оказалась узкой, мощеной булыжником, вокруг неё громоздились трехэтажные каменные дома. Посреди мостовой лежали два тела.

Красногвардейцы довольно быстро распределялись по домам. Жители их пускали. То ли боялись спорить с вооруженными людьми, то ли анархисты их достали по самое не могу. Эмиль выбрал для Максима балкон, нависающий над тротуаром. Сиди себе в комнате, когда начнут стрелять - вылезай и снимай.

-- А ты?

-- Я с самыми надежными ребятами устроюсь поближе. Есть там неплохой домик.

Анархисты собирались долго - но примерно через час послышался шум толпы. Максим глянул в окно. По улице перла толпа. Несмотря на то, что погода стояла не жаркая, многие из бандитов были в шелковых рубашках разного цвета. Как Максим узнал позже, Комо являлся центром производства шелка. Так что изделий из него хватало в магазинах и на складах. Вот бандюки и награбили.

Анархисты перли весело, паля время от времени в воздух. Они явно собирались перевернуть на этой улице всё вверх дном. Но... Стали стрелять из домов. Максим выскочил на балкон, установил аппарат на ограждение. Страшно почему-то не было. А дела кипели веселые. Откуда-то стал бить пулемет, сильно прорядив анархистов. К тому же вовсю палили из окон. Люди валились один за другим. Бандиты пытались отстреливаться, но хватило их ненадолго. Они бросились бежать, но в конце улицы снова нарвались на огонь. Это подоспел ещё один отряд. Как оказалось впоследствии, во втором отряде были совсем не красные, а католики, которые революционеров недолюбливали. Но бандиты достали всех. Оказавшись в такой скверной ситуации, анархисты стали бросать оружие.

Ружье Максиму так, и не понадобилось. Он использовал ли более привычное оружие фотоаппарат. А победа оказалась полной. Те анархисты, которые не приняли участие в "карательной операции", либо по-быстрому слиняли, либо сложили оружие. К сожалению, с сеньором Колосимо побеседовать не удалось. Он был убит на Франческо Раччи.

Зато на вокзале оказался вполне исправный паровоз, и даже машинист нашелся. Ну, и фотолабораторию тоже отыскали. Так что Максим сумел сделать снимки, оказавшиеся очень эффектными. А дальше - на журналисты двинулись в Милан.

Анатомия революции

-- Нет, всё-таки нам очень повезло, что мы вовремя попали в эту заварушку. Дело ведь не только в материале. Но вот этот поезд они не спешили посылать. Хрен был нам помогли журналистские удостоверения. Но вот отказать боевым товарищам... Впрочем, твоя работа тоже очень помогла. Фотография - большая сила!

Дело в том, что при изготовлении фотографий Максим обнаружил в лаборатории большой запас фотопластин. Так что он не экономил, снимая местных товарищей. И не только для прессы. В этом времени фотография ещё не шагала победным маршем по миру - в итальянской глубинке с ней дело обстояло не ахти. Местный фотограф, в лаборатории которого Максим и работал, был, мягко говоря, не особенным мастером. А если точнее - просто халтурщиком. Который существовал по принципу "на бесптичье и ж...па соловей", он работал на уровне "фотография на паспорт". А Максим-то кое-то умел. Местные ребята на его фотках получились настоящими орлами, а их подружки - красавицами.

Согласитесь - как не помочь таким хорошим ребятам?

Итак, Эмиль и Максим сидели в сидячем купе вагона и попивали вино, которым им особо снабдили на дорогу. Ехать тут было всего ничего, около сорока километров, но революция - это штука такая... Всего же к паровозу было прицеплено три вагона - и все они оказались забитыми местным населением, до упора груженым разным продовольствием. В Милане со жратвой было плохо, были введены карточки. Но, разумеется, черный рынок процветал.

Въехав в Милан, машинист тормознул состав - и большинство пассажиров ссыпались на волю и как-то очень быстро растворились среди пейзажа. Причину журналисты знали - революционные власти выставляли заградотряды, призванные "пресечь спекуляцию". Правда, непонятно было, куда шло конфискованное продовольствие - революционным властям или на тот же черный рынок. Как сказал Эмиль:

-- Это же Италия, понимать надо.

Вокзал производил впечатление. На нём царило оживление, правда, очень своеобразное. Стояло пара поездов типа "эшелон", вокруг которых суетились вооруженные люди - кое-кто в военной форме, кто-то в гражданской. Более всего впечатлял бронепоезд, судя по всему, склепанный по принципу "я его слепила из того, что было". Над ним гордо развевался флаг - на красное полотнище с красной же звездой в черном круге. Флаг Советской республики Ломбардия. Эмиля заинтересовала особенность боевой машины - впереди и сзади были прицеплены платформы с опускаемыми пандусами, на платформах стояли броневики.

-- Боши придумали, -- пояснил он, -- как раз когда они тут с австрияками наступали в восемнадцатом. Весело было, как у вас в Гражданскую. Всю Ломбардию захватили чуть ли не за неделю. Мы на фронте, когда об этом в газетах читали, долго не верили. У нас-то чтобы на двадцать километров продвинуться, надо было так постараться...

Впрочем, имелись на вокзале и штатские. Как только поезд подошел к перрону, к нему ринулась куча народа, они начали очень шумные переговоры с машинистом. Дело понятное. Граждане имеют желание выехать в глубинку, дабы там закупить продовольствие.

На эту суету со стороны глядел патруль из пяти человек к коротких черных куртках, черных круглых шапках с красной звездой и начищенных до блеска хромовых сапогах. Все имели с винтовки, причем у двоих были какие-то штуки с торчащей вверх обоймой*. Даже такой лох в военном деле как Максим въехал, что это самозарядки.

(* Самозарядный карабин Ревелли-Беретта.)

Они с интересом глядели на суету вокруг поезда, но никак не вмешивались. К журналистам ребята тоже не стали докапываться - видимо, потому что они явно не походили на местных "челноков".

На улицах города Максим почувствовал - он это где-то видел. Потом сообразил - видел не он, а Петр. В Петрограде. Такие же запущенные неухоженные улицы зарытыми магазинами. Хотя они и находились явно не в рабочем квартиле, "чистой" публики не наблюдалось. Хотя, люди были одеты достаточно ярко. Видимо, таков уж итальянский менталитет. То и дело на стенах попадались плакаты. Один, нередко встречающийся, был Максиму до слёз знаком. Это был вариант одного из самых хитовых плакатов всех времени и народов -- "Ты записался добровольцем?". Только боец на нём был в черной рубашке и уже виденной на вокзале круглой шапочке со звездой. А надпись та же самая, только на итальянском.

-- Что делать будем? - Спросил Максим. - К местным товарищам обратимся?

-- Подождем. Это мы всегда успеем. Благо, вещей к нас мало, можно и осмотреться на местности.

В самом деле, журналисты имели минимум шмоток, тем более, что упакованы они были в армейские ранцы. Кончено, у Максима имелся ещё и фотоаппарат. Но... Цифровая зеркалка, она, конечно, куда как полегче, но тоже не слишком удобная для длительного ношения. Что поделать -- такая работа.

Как это ни странно, в городе работало довольно много питейных заведений. Видимо, вина в революционной Италии было больше, чем еды. В одно они и завернули. Кабак явно когда-то знавал лучшие времена, интерьер носил следы было респектабельности. Сейчас же его вид был не самый лучший. К примеру, меню было пришпандорено возле входа и написано от руки. Несмотря на то, что время едва перевалило за полдень, народу в заведении было много. Народ общался весьма жизнерадостно.

Они уселись за столик

-- Ты любишь вермут? - Спросил Эмиль.

-- А "Мартини" тут есть? - решил сострить Максим.

-- Есть - кивнул журналист.

К удивлению попаданца, им вскоре приволокли бутылку "Мартини". Выглядела она, конечно, совсем не так как в его времена, но на вкус напиток был тем самым.

Как оказалось, "Мартини" производили в Турине, в ста двадцати километрах. То ли революция не помешала изготовлению напитка, то ли революционеры не успели выпить все запасы.

Эмиль вскоре завязался языком с местными. Впрочем, Максиму тоже нашелся собеседник. Один посетитель работал мастером на заводе A.L.F.A., во время оккупации он кое-как выучил немецкий. Завод-то работал и не так уж плохо немцы платили. Именно немцы, а не австрийцы.

Сейчас с работой на заводах было куда хуже. Тот же A.L.F.A. пробивался созданием бронепоездов и ремонтов бронемашин.

-- Наши поезда остановили французов, -- заявил мастер.

И это оказалось правдой. Геную окружают горы. Не слишком высокие, но поросшие лесом и вообще труднопроходимые. Так что революционная железнодорожная бронетехника "заткнула" долины. Ну, а у легионеров не имелось желания особо геройствовать.

Бронепоезда решали во многом и продовольственный вопрос - их активно сплавляли в другие части Италии - в обмен на жранину.

Политические пристрастия обозначились довольно быстро. Муссолини люди поддерживали. Правда, тут мнения разделялись. Одни полагали, что трудности просто надо стойко пережить, другие - что вождь немного перегнул палку, надо помягче с частным предпринимательством. Некоторым не нравилась и крутые разборки с церковью. Правда, они считали, что это закидоны отдельных отмороженных командиров. Тем более, что Муссолини расстрелял кое-кого из особо борзых. Но вообще-то к попам ребята относились без особого пиетета.

Что было интересно - все говорили "Ломбардия". По отношению к укрепившимся в средней и южной Италии популярах они употребляли знакомое во всем мире слово "мафиозо".

В процессе общения выяснилось, что Максим русский. Вот тогда их начали поить... Русских тут любили. И это понятно. В России-то выстояли и всех врагов разгромили! А мы, дескать, чем хуже?

Закончилось дело тем, что один из завсегдатаев предложил им устроиться у него - благо свободная комната имелась. А это было ценно. Потому что хоть некоторые гостиницы и работали, но оставлять в номерах вещи очень не рекомендовалось.

Дело пошло. Ведь цель Эмиля была не просто написать очередной репортаж - а поглядеть на жизнь СРЛ изнутри. Для этого надо вписаться в местную тусу. Благо итальянцы - люди общительные и ценят родственные связи - так что было что посмотреть и послушать. Так встретились с одним парнем, который был взводным у чернорубашечников - и отдыхал после ранения, полученного под Генуей. Вот это был упертый революционер. Буржуев он ненавидел люто. А ещё больше - "свиней-легионеров".

-- Французам пора подниматься! Почему они медлят? Тамошние рабочие должны придти к нам на помощь!

Одновременно Эмиль читал и местную прессу - и пересказывал содержание Максиму. Последний-то раньше очень плохо представлял, что тут происходит. А происходило...

В Северной Италии существовало нечто вроде военного социализма. Все крупные предприятия были национализированы. Как они до сих пор работали в условиях революционного бардака - оставалось загадкой. Впрочем, Италия - не менее загадочная страна, нежели Россия. Однако мелких частников не совсем задавили. В деревне имелись кооперативы. Им Муссолини активно подгонял сельхозтехнику, благо её на заводах Турина и Милана было полно. Её же, вместе с бронепоездами, толкали и на юг. В общем, жить было хреново, но пока не критично.

Но что более всего интересно - в Северной Италии не только официоз, но и простые люди, резко отмежевывались от других регионов. Дескать, мы - настоящие рабочие-пролетарии. Правда, иногда мелькали мнения, не слишком влезающие в коммунистическую идеологию. Так, говорили, что жители Северной Италии - это потомки лангобардов, а значит - отдельный народ.

А в Риме продолжал сидеть король. Хотя он контролировал только очень небольшую территорию, прилегающую к Вечному городу. Сидел он там потому, что всем, было ясно - если он отвалит, то уже навсегда. В конце-то концов итальянской королевской династии было меньше ста лет. Да и нынешний монарх не пользовался уважением после разгрома в Великой войне. Как он в Риме вообще держался - было ещё одной итальянской загадкой. Хотя, по слухам, оттуда массово бежали жители, потому что жрать было совсем нечего. Его пока не скинули только потому, что Рим, по большому счету, никому на фиг не был нужен.

С остальной частью Италии дело обстояло ещё веселее. Формально там рулили Совет народный представителей Италии. Но не зря ломбардцы называли тамошних деятелей мафиози. Они таковыми и являлись. Максим о мафии знал, в основном, из романа Марию Пьюзо. Что были на Сицилии такие крутые перцы, а потом они в Америке развернулись.

Как оказалось, дело обстояло куда сложнее. Мафия имелась не только на Сицилии, но и во всей Южной Италии. К примеру, мафиози стояли за посредниками - без которых невозможно было взять участок земли в аренду. И этим надо было регулярно платить. Собственно, именно против них на Юге и бунтовали.

Но мафиози как-то сумели вывернуться. И теперь именно ихние крестные отцы и заправляли в Италии. Друг с другом договориться у них выходило плохо - так что страна, кроме Ломбардии, состояла из анклавов, управляемых бандитами. Но Муссолини, видимо, это пока устраивало. На Севере он объявил "борьбу с бандами". Как видел Максим, это получалось по-разному. Но ведь получилось. А тех, кого подозревали в причастности к мафии - ставили к стенке беспощадно. Но с южными бандюками он договаривался.

В общем, материала собрали много. Оставался завершающий аккорд. Эмиль явился в главный офис Революционной социалистической партии Италии и попросил об интервью с Муссолини.

Максим шел на это мероприятие с интересом. Это был первый известный политический деятель ХХ века, которого ему довелось увидеть своими глазами. Правда, в этой истории он назывался не дуче, а капо - и вообще было непонятно, что с ним будет дальше. Бенито не подкачал. Он долго и эмоционально вещал о мировом революционном движении. Не скрывал и скользких мест.

-- Я знаю, что у меня есть разногласия с Коминтерном. Но давайте скажем честно: Ленина тоже критиковали за отход от ортодоксального марксизма. И что? Его партия победила в огромной стране, а противники скулят в эмиграции. Вот и мне приходится противостоять не только французским империалистам, но и итальянской Вандее. Пока мы с южанами сотрудничаем. Но это пока. А вам я готов сообщить вам новость, которой никто не знает. Завтра я подписываю с СССР договор о дружбе и сотрудничестве и ряд торговых соглашений.

-- И что ты об этом думаешь? - Спросил Максим товарища.

-- А что тут думать? Муссолини явно тяготеет к национал-большевизму. Лучше быть первым в Милане, чем не пойми кем в Риме. А воевать против остальной Италии у него сил пока нет. Но если он договорился с СССР... Главная беда Ломбардии - отсутствие сырья. Если же Россия станет его поставлять... В Милане и Турине мощнейшая промышленность, в России такой пока нет. А вот как на это отреагируют буржуи... Тут может быть всё, что угодно.

Момент удачи

Шальные, запоздалые, слепые, на излете.

Одни под них подставиться рискнули.

И сразу - кто в могиле, что в почете.

(В.Высоцкий)

Что такое удача? Это когда ты оказываешься в нужное время и в нужном месте. В чём Максим лишний раз и убедился. Их визит в Италию оказался очень даже своевременным. Дело в том, что подписание Муссолини договора о дружбе с СССР вызвало во Франции дикий шум. Это было серьезно. В Турции сидел Кемаль, которому с Советами очень даже дружил. А маршрут Одесса-Венеция был не самым дальним...

Правые, само собой заорали как резаные начет того, что надо прекратить довольствовать полумерами, а начать против Италии полномасштабную военную операцию. Правда, кричали, в основном те, кто привык проявлять свой патриотизм, сидя в Париже.

Коммунисты, разумеется, приветствовали Муссолини, который отошел от своего мало понятного политического виляния. Ну, а главным лозунгом был: "Руки прочь от Италии!".

Тут-то и пригодились материалы Эмиля. Нет, не та аналитическая статья, за которой они ехали. Той ещё предстояло выйти. Издательский цикл "Дуэли" занимал три недели. Зато Бертье быстренько накатал в "Юманите" простой как штопор репортаж на тему: "хрен вы с ними что-нибудь сумеете сделать!" С фотографиями Максима. Это принесло ему известность в узких кругах. Понятно, что читатели газет, может быть, запомнят автора текста, но фотографа - уж точно нет. Но в профессиональной среде такие вещи отслеживают.

Кстати, в статье было приведено высказывание одного из лидеров GRM*:

-- Пусть только французские империалисты сунутся! Мы им устроим вторую Ирландию!

(* Gruppi rivoluzionari militanti, Боевые революционные отряды, "чернорубашечники". В АИ они занимали в Ломбардии примерно такое же положение, как в РИ -- испанские фалангисты после победы Франко. То есть, они были полностью лояльны режиму, но в случае чего от них можно было отмежеваться, как от экстремистов.)

Между тем веселье только начиналось. Максим в своём времени удивлялся - как в ряду всяких несогласных могут стоять бок о бок националисты-лимовнцы и упертые либералы-западники. Он полагал, что это признак общего безумия политической жизни на постсоветском пространстве. Но оказалось - он глубоко заблуждался, это общая тенденция. Вот Франция 1924 года, в которой политический расклад просто классический - просто хоть в учебник политологии. Да и политические силы -- не митинговые болтунишки. Но...

Красных поддержали их самые непримиримые враги - военные-"ястребы" и примкнувшие к ним последовательные германофобы. То есть те, кто главной задачей видел возобновление войны с Германией и доведение её до победного конца. Речь у них шла не об Эльзасе и Лотарингии, а о том, чтобы размазать Второй рейх в тонкий блин...

Так вот, эти ребята тоже выступали за скорейшее свертывание военной операции и за то, чтобы как можно быстрее договориться с Ломбардией. А самое лучшее - вообще это государство признать. При том, что Франция СССР не признала.

Хотя, Эмиль пояснил:

-- Они со своей точки зрения правы. Лезть в Италию - это означает ввязаться черт знает во что. Милитаристы-то не дураки. Они прекрасно помнят испанскую герилью при Наполеоне*. Современные британские события заставляют относиться очень серьёзно к тому что такое может повториться и в Италии. Тем более, что немцам не так трудно будет подбрасывать Муссолини через Австрию оружие и снаряжение. А ведь как с этим бороться? Как наполеоновские солдаты - тотальным террором? Так это в колониях так можно. А если в Италии - народ не поймет. А если это и во Францию переместится...

-- А может?

-- Вполне. ФКП против терроризма. Но ведь мы за Итальянцев не отвечаем. А теперь погляди с другой стороны. Если именно Франция подбросит Муссолини сырьё - то есть возможность привязать к себе мощнейший промышленный регион. Который будет не лишним при войне с Германией. Россия далеко, а Франция рядом. Буржуи верят, что всех и всё можно купить. Муссолини тоже. Остальная Италия им абсолютно ни к чему. А то, что у Ломбардии красные знамёна - так буржуи считают себя самыми хитрыми. Дескать, они потом как-нибудь эту территорию подчинят. Но ещё вопрос - кто кого перехитрит...

(* Испанская герилья является первой в Новом времени тотальной партизанской войной. Французы так ничего с партизанами и не смогли поделать.)

Максим не стал даром терять времени. Точнее, не стала терять времени Ирина. У неё проявился мощный талант продюсера. Наверное, это от папы-бизнесмена. Так что девушка подсуетилась - и в помещении ФКП была развернута выставка снимков Максима под названием "Непокорная Ломбардия". Она имела успех, чему способствовало то, что на открытии фалангисты попытались устроить драку - и в очередной раз получили по зубам. Нет, это явно были какие-то специально созданные мальчики для битья.

Но более всего успеху выставки способствовало явление культурной жизни. В Париж из СССР привезли фильм Эйзенштейна "Собкор". До этого данную фамилию тут никто не знал.

Сюжет картины показался Максиму примитивным. Где-то в Польше местные недобитые враги Советской власти при поддержке империалистов устраивают провокацию - солдаты в красноармейской форме устраивают резню в небольшом городке. Это должно стать поводом для открытия военных действий против СССР. Империалисты точно не назывались - но понятно было, что это англичане и французы. Но доблестный корреспондент РОСТА ценой жизни добывает материал, разоблачающий провокацию.

Может, в это время более сложные сюжеты и не нужны. К тому же - это всё-таки был Эйзенштейн! Сцены с резней впечатляли. Не настолько круто, как катящаяся коляска по Потемкинской лестнице, но тоже неслабо. Да и погони со стрельбой тоже имелись. Но самое главное - это был финал. Рукопись ложится на стол, сквозь этот кадр всплывают руки линотиписта, набирающего текст - печатная машина, махающая "крыльями" -- пачки газет, которые грузят на поезда и самолеты - а потом их читает прогрессивная общественность всего мира. И врагам остается только утереться.

Это производило впечатление. Максим уже понял: в этом времени позиция "я сам по себе" популярностью не пользуется. Тут надо было принадлежать к команде. И вот показывали эдакую чисто конкретную команду, в которой работают смелые ребята в косухах (В фильме эти куртки мелькали то и дело). И ведь не за бабки работают, а жизнь кладут на это. Герой фильмы воспринимался строго по Ницше: "человек, которому есть ЗАЧЕМ жить, выдержит любое КАК." В общем, эдакий романтический герой, альтернатива буржуазному свинству.

Последнее было немаловажным, это выходило за рамки коммунистического "силового поля". Дело-то в том, что до Великой войны Франция давала миру 90% всех кинофильмов. Но после четырнадцатого года темп снизили, не до того было. Зато за океаном широко разросся Голливуд, который стал печь картины с американским размахом. Впрочем, и до войны такие звезды как Макс Линдер стали явно предпочитать Америку. А теперь против Чарли Чаплина, Дугласа Фербенкска и Мэри Пикфорд у французов вообще ничего не имелось.

В общем, молодые французские киношники стали яростно обличать коммерческое кино. Дескать, это ленты для дебилов, на которых буржуи стригут бабло. А надо... С этим имелись проблемы. Пытались лепить авангард, но, честно говоря, он был интересен только авторам. А тут появляется Эйзенштейн, который с авангардистскими залепухами, но, тем не менее, фильм доступен для среднего зрителя...

Помогли и "буржуазные" критики, которые, понятное дело, подняли вокруг картины истерику - вплоть до требований её запретить. Смешнее всего были попытки профессионального разбора, в которых утверждалось, что "Эйзенштейн снимает не по правилам". В общем, всё шло к тому, чтобы картина стала культовой, хотя здесь этого слова пока что не знали. Максим думал - интересно, а "Потемкина"-то Эйзенштейн снимет? И если снимет - то этот фильм что наделает?

Но картина-то была о РОСТА. Так что Максим как-то быстро и без мыла влез в тусовку разной там богемы. А это значит, что возможностей снимать появилось выше крыши. А Максим был не жадным, за большими гонорарами не гонялся. В данной среде это ценили - потому что идей у ребят было куда больше, чем денег. Имелась с этом и обратная сторона. Было понятно, что в приличное общество ему а ближайшее время путь закрыт. Буржуи откровенно опасались красных.

Самое смешное, что вообще-то Маским пока что не имел дела непосредственно РОСТА. В парижском представительстве агентства он и бывал-то пару раз. Впрочем, это, как оказалось, временно. Он смутно догадывался, что это не просто медиа-холдинг. Но Эмиль от прямых вопросов уходил. Впрочем, Маским не слишком-то и рвался что-либо об этом узнавать. Российские большевики и в этом мире были явно той ещё компанией.

Тяжело евреям жить без пулемета

Так что Максим, стоя у фальшборта, с интересом смотрел на грязно-желтые коробки домов Яффы на фоне восхода.

Как он тут оказался? Так по работе. Эмиль получил задание написать материал о коммунах-кибуцах, где свили гнездо ну очень левые сионисты. А с Эмилем Максим уже сработался. Тем более, что в данной командировке приветствовалось знание русского языка. Кстати, перед поездкой Маским спросил журналиста:

-- Я вот только не понимаю - почему послали тебя, а не какого-нибудь еврея?

-- Кто ж его знает, но просили, чтобы прибыл именно я. Радует, что даже в такой глухомани о тебе знают...

В общем, Максим с Эмилем погрузились на посудину с понтовым названием "Звезда Марселя" -- и пошлепали на ней в Яффу. Компанию им составляли несколько бизнесменов, примерно взвод паломников и несколько семей евреев-переселенцев. Последние были из Польши, как они оказались во Франции - кто бы знал...

Порт выглядел колоритно. В море выходило большое количество разных малых парусных плавсредств, видимо, рыбачьих. У пирсов притулись несколько судов, тоже не производивших впечатление могучих пенителей морей. "Звезда Марселя" на этом фоне смотрелась, наверное, круто.

Максим с Эмилем сошли на пирс первыми. Благо, особого багажа у них не было. Пограничным контролем тут тоже не доставали, англичане проверили ксивы - и ладно. Разумеется, корочки РОСТА они не показывали - Эмиль обеспечил документы от какой-то благонамеренной буржуазной газеты. А за всеми официальными постами их приветствовал молодой парень, одетый в рубашку и штаны цвета хаки, с маузером на боку. Он назвался Сигизмундом, как потом оказалось, парень был из Испании. Он прилично говорил по-французски. Впрочем, как выяснилось несколько позже, Сигизмунд владел и русским матерным.

Они погрузились в экипаж и двинулись по улицам Яффы.

Максим бывал в этом городе, в его времени ставшим окраиной Тель-Авива. Тогда это был очень ухоженный и тихий туристский заповедник. А вот тут было совсем не ухожено и уж тем более - не тихо. Улица была загажена, да и окрестные дома выглядели неважно. К тому же и без того узкое уличное пространство уменьшали многочисленные представители малого бизнеса, развернувшие свои лотки. Да и народа было полно. Как пешего, так и каких-то колесных сооружений, запряженных ишаками. А шум стоял... Все орали. Максиму показалось, что тут прямо сейчас намечается какое-то глобальное мероприятие вроде революции. Однако Эмиль взирал на это равнодушным взглядом.

-- Это ж Восток. В Алжире то же самое, -- пояснил он.

А народ был разный. Люди в тюрбанах, люди в куфиях*, люди в ермолках и лапсердаках... Попадались, впрочем, граждане в европейской одежде.

(* Куфия - традиционный палестинский головной платок из тонкой шерсти. Его носят как женщины, так и мужчины. В России известен как "арафатка".)

Сквозь этот бедлам пробирались довольно долго, пока, наконец, не достигли вокзала, который выглядел примерно так же, как средней руки станция в российской глубинке - то есть, находился в стадии средней запущенности.

Как оказалось, спешить было особо некуда. Поезд Яффа-Иерусалим отправлялся лишь через два часа. Так что журналисты с Сигизмундом окопались в вокзальном ресторане, где их спутник рассказал о том, что тут творится. Максим читал книгу Юриса Леона "Исход", о которой говорили, что это произведение в жанре соцреализма на еврейскую тему. Так, что он смутно помнил - в Палестине между двумя мировыми войнами творилось разное веселье. И оказалось - такт да, творилось. Да ещё какое...

Как известно, сионисты ещё с конца XIX века подначивали евреев ехать в Палестину. Правда, говорили об этом куда больше, чем ехали. Но кое-кто всё-таки переселялся. Турецкие власти относились к новоприбывшим, в общем, положительно. С арабов много не возьмешь. Пришедшие на смену англичане тоже были, скорее, за - надо ведь было кого-то противопоставить арабам. Их-то англы взбунтовали во время войны, а многим понравилось партизанить.

Но после Великой войны евреи поперли в Палестину рядами и колоннами. Особенно - с Восточной Европе, где творился запредельный бардак. Говорят, в Польше люди снимались целыми местечками. Ехали люди и из более западных стран - перспектива возобновления войны многим не нравилась.

И что тут такого? А вот что. В Палестине вся земля принадлежала местным буграм - шейхам. Большинство населения её арендовало. А прибывшие евреи землю у шейхов покупали. Куда деваться арендаторам? Ваши проблемы, ребята. То есть, ломались вековые традиции. Арабы быстро вспомнили, про "войну с неверными".

К тому же имелось и турецкое влияние. В Турции, которую после Великой войны союзники чуть было не поделили между собой, случилась революция. К власти не без помощи Москвы пришел Мустафа Кемаль, провозгласивший курс на создание светского государства. Не зря ведь он решительно рвал с имперскими традициями. Вплоть до того, что перенес столицу из Стамбула в Анкару и даже в законодательном порядке запретил носить традиционные турецкие фески. Хотя гуманности это туркам не прибавило. Греков в Смирне увлеченно резали солдаты уже светского правительства.

А у Кемаля имелась своя головная боль. Только теперь Максим с удивлением узнал, что Армянская СССР была куда больше Армении его мира. Раза так в три. Так вот, многие турки сбежали с занятых красными армянами территорий, справедливо решив, что им теперь припомнят всё. Эти ребята очень помогли Кемалю, но куда их после победы девать? Успешная греко-турецкая война никаких проблем не решила. Тем более, что амбиций у главного турка хватало. Но ссориться с СССР в его планы не входило. По крайней мере, пока. Так что турки явно нацелились на возвращение Палестины. Тем более, что опыт Ирландии показывал: шанс отхватить кусочек у бриттов имелся. Люди Кемаля лавировали между сионистами и арабами, продвигая свою линию, из всех сил пытаясь дестабилизировать обстановку.

Благо у арабов никакого единства не наблюдалось.

Да и евреи не могли договориться между собой. Одни приехали в Палестину чтобы строить еврейский социализм, другие не слишком-то хотели его строить. Не говоря уже о местных ортодоксах, которые сионистов терпеть не могли.

-- Правые явно заинтересованы в конфронтации с местным населением. - подвел итог Сигизмунд.

-- Зачем? - Не понял Максим.

-- Тогда всё сводится исключительно к национальному вопросу. И все конфликты внутри евреев снимаются. А ведь за правыми стоят очень большие деньги.

Вот такие творились интересные дела.

Поданный к платформе поезд даже по нынешним меркам выглядел раритетом. Да и в вагонах первого класса доплата, видимо, бралась за то, что в них не было давки. По дороге, в окрестностях Яффы, журналисты смогли полюбоваться тянущимися справа от железки следами оборонительных сооружений. Но вот, после пары часов неспешной езды поезд тормознул на чём-то вроде полустанка или разъезда. Как пояснил Сигизмунд, вообще-то станции тут не было - но он ещё на вокзале дал машинисту немного денег - и тот сделал, так сказать, остановку по требованию.

Журналисты с представителем принимающей стороны сгрузились на насыпь. Невдалеке виделось что-то типа сарая, а невдалеке - некоторое количество непрезентабельных домишек. Возле сарая паслось человек десять оборванных детей, глазеющих на поезд. А чуть в стороне стояло транспортное средство типа тачанка, возле которой курил товарищ в таком же хаки, как и Сигизмунд. Из-за плеча у данного человека виднелось дуло винтовки.

-- Арон на месте. Порядок.

Когда трое приехавших приблизились к повозке, то оказалось, что это и в самом деле тачанка. На заднике виднелся толстый ствол, знакомый каждому жителю России по фильму "Белое солнце пустыни".

Эмилю он был знаком ещё больше.

Подойдя к бричке, он хлопнул оружие как старого друга.

-- О! "Льюис"!

-- Ты с ним знаком? - Спросил Сигизмунд.

-- А ты думал! В штурмовых частях эти командиры машинки доставали всеми правдами и неправдами. Потому что наш французский Шош - просто образец, как не надо делать пулемет. Знал бы ты, сколько наших ребят мечтали встретить конструктора и набить ему морду. А вот англичанин - отличная штука.

-- А что, без пулемета тут жить нельзя? - Поинтересовался Максим.

-- Можно, но сложно. Лучше с пулеметом.

Погрузились - и двинулись по дороге класса "проселок", петляющей среди зеленых холмов. В этой части Палестины была совсем не пустыня. Евреи-то не дураки - они явно обосновались на самых козырных местах.

Таким образом тряслись часа два, а потом мирная поездка прервалась. На гребне одного из холмов начали появляться всадники. Человек двадцать. Они на галопе понеслись к дороге, паля на ходу их винтовок. Арон тут же хлестнул лошадей, а Максим схватился за пулемет. Стрелять он, впрочем, не спешил.

Между тем преследователи лихо неслись наискосок с холма, постепенно сокращая расстояние. Они продолжали палить, но на полном скаку куда-то попадают только в кино. Когда местные джигиты приблизились метров на двести, "Льюис", наконец заговорил. Эмиль бил короткими очередями - и результат был сильным. Нападавшие двигались плотной группой, так что начли падать лошади и вылетать из седла всадники. Уцелевшие стали поворачивать лошадей, но на галопе это не так-то просто. Журналист дал ещё две очереди, снов несколько сократив компанию. Зато остальные, набирая ход, понеслись прочь. Вдогонку им Эмиль не стрелял. То ли не счел нужным, то ли патроны в диске закончились.

Некоторое время стороны с большой скоростью передвигались в разные стороны. Наконец, вылетев за гребень какого-то холмика, Арон стал снижать темп.

-- Ребята, есть ещё диски? - Спросил Эмиль.

-- Вон, в сумке возле сиденья, -- ответил Арон. - А почему ты так долго не стрелял?

-- Чтобы с гарантией. А то ведь могли спешиться, да попытаться достать наших лошадей. Если у этих типов имелись хорошие стрелки - шанс был. А так они теперь долго будут драпать.

-- У нас-то не так делают. Как увидят нападающих - сразу дают очередь. Бандиты если понимают, что против них пулемет, не связываются, сразу обращаются в бегство. Арабы - те ещё герои...

-- Так я не с бандитами воевал, а с немецкими гренадерами! Так что такие уж привычки. Да и то сказать... Всегда мечтал пострелять из пулемета по коннице. Да вот на войне не пришлось.

-- Они нас грабить собирались? - Спросил Максим.

-- Не только грабить. Могли захватить, потом выкуп потребовать. С нашими такого не случалось, а в других поседениях - были случаи.

-- А много ты их положил? - Подал голос Сигизмунд.

-- Десяток точно, может, и больше. А что?

-- Да ничего. Это явно не местные, а какие-то залетные бандиты. Никто разбираться не станет. А ты хорошо стреляешь. У наших мало кто так может... Поучишь?

-- Это всегда можно.

Мать порядка по-палестински

Впрочем, в строительном деле Максим не шибко разбирался. Но, что касается колючки - то он уже понял кое-что из рассказов ребят. Тут шла война, так что этой дряни имелось хоть завались. И её даже не требовалось откручивать от столбов. Немцы после всех долгих и нудных боев отошли очень быстро. Так что на складах много чего осталось. Не только колючая проволока, но также оружие и боеприпасы и прочее снаряжение. Таки вы думаете, что евреи не прибрали к рукам брошенное имущество? Это даже не смешно.

Впрочем, арабы в деле того, чего бы прихватить, евреям мало уступали. Так что первые серьезные национальные конфликты возникли возле брошенных немцами складов.

Но более всего Максима занимало иное. Он имел ничтожные познания в сельском хозяйстве, но всё-таки у бабушки в деревне бывал. И даже с его точки зрения...

Вокруг кибуца имелись кое-какие возделанные земли, на которых был виден некий трудовой процесс - какие-то люди там копались. Но... Как-то маловато. Это он видал и в своём времени в родной Рязянской области. После победы демократии земля в глухих селах стала, в общем-то, ничья. Колхозы и совхозы разогнали, а больше никто туда особо и не лез. Так что люди хватали под огороды ровно столько, сколько могли обработать. Соток по 15-20. А больше просто не получалось.

Так вот, объем окрестных земель не превышал огородов рязанской деревни. Но - в России людям ещё и пенсию платили. Да и честно, говоря, в российских деревнях остались, в основном старики, они просто доживали на своей земле. А тут приперлись молодые люди - у которых уж точно хватало энергии. Если даже предположить, что земля тут ну суперплодородна - то всё одно начинались непонятки. Явно ребята занимались чем-то кроме земледелия.

Между тем на главном здании налетевший ветер вдруг развернул флаг, который ранее висел непонятно тряпкой. Вашу мать! Это было черное знамя с алой звездой Давида.

А вот Эмиль очень оживился.

-- Так у вас тут Черный Сеня заправляет?

-- Самуил Шеперович. Но его зовут и так как ты сказал, -- ответил Сигизмунд.

-- Вот это да! Тогда понятно, почему вызвали именно меня.

-- Так ты его знаешь? Что за человек? - Наехал Максим на коллегу.

-- А... Так это веселая история. Польские дворяне после революции загорелись старой мечтой - вернуть Польшу от "моря до моря". Но только у них не вышло - им хорошо врезала по зубам Первая конная армия товарища Буденного. А заодно на территорию Австро-Венгрии в окрестности Львова, вошли махновцы. Анархистам предложили строить общество, как они хотят*.

(* Кто читал "Журналисты не отдыхают", возможно, помнит, что дело обстояло не совсем так. Но Эмиль излагает миф, созданный РОСТА.)

-- И что?

-- Да получилось. Только анархии у махновцев совсем не осталось. Правда, они пока что государством себя не называют по идеологическим причинам. Так и остается - "Свободная федерация Западной Украины". Хотя, по сути, это нормальное советское государство, дружественное СССР. Но. Это стало позже. А так, анархисты ходили в рейды в Польшу. Громили националистов, ну, себе кое-что прихватывали. Паны в ответ стали почему-то громить евреев. При том, что махновцы евреев подчеркнуто не трогали. Ну, разве что, богачей реквизировали. Так их и сами евреи ненавидели. В ответ репрессии поляков усилились. А вот тут и собрал свой отряд Самуил Шеперович, он же Сеня Черный. Лихой парень. Его сам Махно очень ценил. А Батька - он, знаешь, ли гений партизанской войны. А вот он теперь тут проявился...

Когда приблизились к поселению, то обнаружилось, что ворота сторожит в дзоте пулемет. Пропустили их без проблем - видимо, увидели знакомых коней и знакомые рожи. Как позже узнал Максим, на вышке, кроме пулемета-"тезки", имелся и флотский двадцатикратный бинокль - так что подъезжающих могли срисовать издалека.

Внутри периметра дало обстояло более-менее мирно. Фанфарами въезжающих не приветствовали. Первыми выбежали дети в возрасте примерно от семи до пяти. Ну, дети и есть дети. Что только можно было отметить - все были хорошо одеты и главное - обуты. Максим уже достаточно поглядел Палестину, чтобы понять - обувь тут является признаком если не роскоши, то состоятельности. Многие рассекали по Яффе босиком.

Потом появились несколько молодых парней, точнее, подростков, с винтовками на плече.

-- А ничего ребята, кое-чему явно обучены, -- прокомментировал Эмиль.

Но самое интересное началось дальше. Возле каменного здания, вроде как штаба, над которым развевалось знамя, околачивались около очень красивых коней пятеро мужиков во френчах цвета хаки, увешанных с ног до головы оружием. И это бы ладно, но на головах у них виднелись куфии!

Максим уже полностью перестал понимать логику происходящего. Ладно, флаг, отдававший "приколом". Но он в своём мире помнил, что евреи и арабы - непримиримые враги. Да и тут что-то такое слышал. А тут выходило - вроде как люди в форме СС мирно тусуются возле штаба РККА. И все воспринимают это как должное.

Из штаба вышел здоровенный еврей с маузеровской коробкой на боку.

-- А! Эмиль! Ты приехел! - Заговорил он по-французски.

Мужик полез обниматься, но тут к нему подбежал Сигизмунд и, видимо, стал излагать подробности поездки.

Черный Сеня сразу переменился с лице. Он тут же заорал на языке, который Максиму вроде был знаком, но не совсем. Наверное, это был идиш. Впрочем, в нем проскальзывали и всем известные славянские выражения. Кроме матерных, присутствовали "тачанка" и "вошебойка".

Так что Максим понял: командир обещал всех построить и жестоко поиметь, если отряд тут же не выедет на место происшествия. Нужна была тачанка и какой-то отряд Мони.

После этого Сеня пошел разговаривать с ребятами в куфиях. Базар был эмоциональный, но пара ребят вскочили в седло.

А вот тачанку стали распрягать. Максим сперва не понял такого юмора, но потом увидел, что откуда-то из хозяйственных помещений выезжает другая. На ней был тоже пулемет. Но не "Льюис". Он напоминал "Максим", но без щита и станка, но зато с прикладом. Как он потом узнал, именно его и называли "вошебойкой*".

(* Ручной пулемет Максима MG 08/15 имел водяное охлаждение, что позволяло ему вести длительную непрерывную стрельбу. В данных условиях, когда на тебя тупо лезет толпа конных, это явное преимущество.)

Тут-то Максим и осознал простую вещь. Лошади -- не автомобили, они живые. А значит - устают. Так что лучше потратить некоторое время, чтобы подготовить свежую упряжку.

Итак, на выход потянулась тачанка, с ней человек десять парней верхом с винтовками, а плюс в ним двое предположительно "лиц арабской национальности".

-- Сеня, ты хочешь их догнать?

-- Да, нет, не догоним. Но вряд ли они вернулись и подобрали трупы. И значит - попробуем понять, кто тут такой смелый объявился. Если кто из местных арабов стал таким смелым - ну, им не повезло. А если залетные - так арабы сами с ними с ними разберутся. Тут таких не любят.

Оставшуюся часть дня журналисты осматривали владения Черного Сени. Это была и в самом деле коммуна. Всё имущество вроде как считалось общим. Хотя, чужую винтовку хватать не рекомендовалось. За это можно было и в рыло получить.

Ну, и, разумеется, самая интересная проблема. В коммуне имелось около двадцати женщин. Семь из них жили нормальными парами с мужиками, а остальные... Ну, как выходило. На, Максима, кстати, некоторые девушки явно поглядывали.

Детей воспитывали всем коллективом.

А вот что касается жизнедеятельности этой коммуны... Максим-то понял правильно. У них и в самом деле имелись только огороды. Да и те так они им были нужны. Но вот женщины настояли. А вообще-то Сеня и его ребята напоминали ЧОП "лихих девяностых". То есть, они охраняли еврейские поседения. Но понятия "охрана" они понимали довольно широко...

Самый интересный разговор состоялся вечером. Двое журналистов и Сеня сидели в главной комнате "штаба". Там имелся длинный стол с деревянными скамейками, за которыми обычно проходили совещания коммуны. На торцовой стене висел портрет Ленина. Собравшиеся пили местный, весьма неплохой напиток, который Максиму напоминал венгерскую паленку, то есть фруктовую водку. Выпили хорошо, так что базар шел интересный.

-- Сеня, я тебя не пойму. - Напирал Эмиль. - Ты всё-таки кто?

-- Знаешь, я считал и считаю, что ваш Маркс соврал. Или наш Маркс, потому как был евреем. Я думаю, он как раз очень переживал по этому поводу. Вот и выдумал теорию, что национальность - это фикция.

-- А ты так не считаешь?

-- Нет. У каждого народа есть свои особенности. Вот арабы. Вот ты им пойди и объясни, что надо перебить всех шейхов. Они, может, тебя и послушают. И согласятся. Чтобы перебить всех шейхов и самим сесть на их места. Вот русские - они всегда строят империю. Так уж им положено. И даже анархисты-махновцы - рано или поздно они пойдут под русскую империю. Я думал - вот тут, в Палестине, соберутся настоящие представители еврейского народа. И мы построим собственное справедливое общество. Да, для нас, для евреев. А вы стройте своё и будем дружить.

-- И что?

-- А то, что слишком много среди наших не евреев, а жидов. Которые на нас делают гешефт. И вот с этими арабами, которых вы видели, мне проще договориться, чем с сионистами из Иерусалима или Яффы. Они, конечно, своеобразные ребята. Но они Люди.

Сеня налил себе хорошую порцию и выдал.

-- Я не принимаю ваши коммунистические идеи. Но я всегда буду вам помогать. Потому что остальные - такая сволочь...

Восток - дело такое...

-- Это он их купил. - Сказал один из арабов на ломаном идиш.

Доставленный человек был евреем. Хотя вообще-то "гой" Максим не взялся бы различать представителей здешних национальностей. Евреи внешне ничем не отличались от арабов. Хотя они-то друг друга как-то различали... Но на роже этого виднелись пейсы.

-- Итак, ты нанял арабов, чтобы грабить и убивать моих людей? - Сеня очень нехорошо ухмыльнулся.

-- Вы! Вы безбожники! Вы предаете нашу идею!

-- Какую идею? - Сеня явно видел, что вокруг подтянулись жители поселка, да и арабы явно слушали. Так что он явно говорил не этому типу, а на публику. - Ты, еврей, нанял бандитов, чтобы они убивали других евреев. Это такой твой сионизм? Мы пришли сюда, чтобы мирно трудиться. И мы готовы дружить с трудящимися-арабами. А вот твоим хозяевам-банкирам это не нравится. Вы хотите, чтобы все евреи стали их прислужниками. Такого не будет! Мы - свободные люди.

Максим, слушая тему, с восхищением отметил - как убедительно человек гонит тюльку. Он уже успел убедиться, что не по Сене мирный труд. Он вроде Че Гевары.

Но долго размышлять не пришлось. Хлестнул выстрел Маузера - и пленник свалился на землю.

-- Так будет со всеми, кто рискнёт нас тронуть.

В Палестине журналисты проболтались больше двух недель, но жалеть об этом не пришлось. Хотя сначала Эмиль сильно обломился. Как оказалось, напавшая на них банда была в самом деле залетной, правда нанятой конкурирующими евреями. И арабы её загнали и ликвидировали собственными силами. Эмилю обидно, что не довелось поучаствовать в ликвидации. Журналист явно не навоевался - и искал приключений на задницу.

Но потом события пошли косяком. Арабские дружки Сени устроили встречу в двумя шейхами. Это было сильно.

Первый обитал в особняке совершенно европейского вида, да и встречал их в безукоризненном белом пиджачном костюме. Как оказалось, этот персонаж закончил Кембридж. Манеры у него были соответствующие, а по-французски он шпарил великолепно. Прислуга была такая, которую Максим видел лишь в кино про жизнь английских лордов. Петр таких наворотов тоже не видал. Так что, как потом признались друг другу журналисты, они ощущали себя плебеями, попавшими на обед к аристократу. Правда, особняк охраняли типы с бандитскими рожами, а по периметру имелись вышки с пулеметами Гочкиса.

Второй шейх оказался более традиционно ориентированным. Ещё по дороге Эмиль предупредил Максима:

-- Нашу встречу готовили уважаемые люди, так что готовься к тяжелому испытанию. Мы наверняка попадем под обед. Я в Алжире с этим сталкивался. А тут те же арабы.

Максим к предупреждению отнесся довольно равнодушно. Пожрать он любил, особенно если на халяву. Да и организм, в который он вселился, оказался вполне нормальным, так что ввиду регулярных спортивных занятий, он обильно требовал пищи. Да, он усёк, что не попробовать какое-то блюдо является жутким оскорблением. И что? Попробуем. В конце концов, это арабы, а не какие-нибудь индейцы из Амазонки. Вряд ли тут будут подавать жареных личинок. Но оказалось...

Его реципиенту, Петру, довелось присутствовать на "больших" обедах в своей семье и у её друзей до того, как Российская империя накрылась. Детей там за стол не сажали, но подростков - уже да. Там тоже было неслабо. Начинался обед с того, что гости "подходили к закуске". Это было что-то типа фуршета. На специальном столе стояли разные водки и разнообразный закусочный материал. Обедавшие стоя выпивали и закусывали. Ребятам из его общаги "закуски" хватило бы, чтобы больше ничего не требовать.

Потом шел собственно обед, уже под вино. (Разумеется, Петру не наливали, он пил квас.) Обычно было четыре перемены блюд - суп, рыба, пирог и мясо. Поскольку папа Петра был либерал, то на посты он плевать хотел. Потом шел десерт, дальше мужчинам подавались (в специальную комнату, если таковая имелась) кофе, ликеры и коньяк за которыми перекуривали.

Такие обеды были святым делом, неким ритуалом. Как подсказывала память Петра, его дальняя родственница, пожилая княгиня Лозинская, была из тех дворянок, по которым новые времена прошлись катком. Когда-то она была довольно богатой, но муж любил бега, рулетку в Монте-Карло и парижских девок, так что напрочь спустил состояние, а потом и вовсе куда-то пропал. В общем, оказалась она в полной заднице. Так вот, княгиня по нескольку месяцев сидела чуть ли не на хлебе и воде, но на Рождество и Пасху устраивала обеды по полной программе, на которые приглашала даже самых дальних родственников. Дворянские понты, что тут поделаешь...

Исходя из всего этого, Максим думал, что парадным обедом его не удивишь. Зря он так думал. Восток, конечно, дело тонкое, но иногда и очень толстое. Всё было по местным понятиям. Сидели на ковре и лопали руками. И это бы ладно. Но число перемен... Максим сбился со счета, но оно было точно выше пятнадцати. Причем, на каждую перемену подавали не меньше десятка блюд. Имелись и засады. Так, подали чай и какие-то сладости. Максим уже обрадовался, думая, что достигли финиша. Ага. Это был лишь перерыв, после которого жратву потащили по новой! Самое грустное, что кормили-то вкусно! Но вот сколько вы сможете съесть даже самых любимых ваших блюд? Вот именно.

В общем, после мероприятия Максим ощущал себя эдаким мешком с тестом. Кстати, шейх тоже был весьма ученым человеком, только в ином смысле, нежели предыдущий. Хотя французский он тоже знал. За принятием пищи и после, за трубочкой с гашишем, человек лет под пятьдесят, с большой седой бородой, рассуждал о разных течениях в мусульманстве. Которых оказалось просто дикое количество*. У Максима, который об этой религии знал лишь то, что мусульмане ходят в мечети, и им запрещено бухать и есть свинину, просто крыша ехала.

(* Именно так. В мусульманстве нет авторитетов вроде Патриарха или Папы Римского. Мнение которых для верующих является истиной в последней инстанции. Так что разных течений там очень много.)

В этих рассуждениях Максима зацепило то, что ваххабитов шейх назвал "пометом самки шакала". Дело даже не в замечательном образном ругательстве, а в том, что ваххабиты, оказывается, уже имелись*.

(* Ваххабизм возник в конце XVIII века на территории нынешней Саудовской Аравии. Собственно, именно благодаря этому учению династия Саудитов и пришла к власти. С самого начала ваххабиты проявляли крайнюю нетерпимость ко всем, кто не разделяет из взглядов. В том числе и к мусульманам.)

Но и это не всё. Шейх, как оказалось, знал иврит - и рассуждал об иудаизме. Максим, понятно, не вкупался в тему - но базарил человек уверенно. Как специалист.

А вот что касается социально-политической ориентации обоих шейхов... Эмиль и Максим, имевшие совершенно разный жизненный опыт, пришли к одному выводу - больно хитрозадые это ребята. Пока что существующее положение дел было им выгодно. Евреи у них покупали земли, то есть приносили доход. Англичане тоже их подкармливали, потому что без таких авторитетов держать в узде арабов было просто нереально. На самом-то деле их волновало исключительно личное благополучие. Но не надо быть особо умным, чтобы понимать: если евреи усилятся, они завопят "бей жидов, спасай Палестину!"

Визиты в арабские деревни не добавили симпатии к шейхам. Там царила совершенно запредельная нищета. Более-менее обеспеченными являлись те, кто работал на тех же шейхов. Ну, и имелись вольные стрелки. Это были, в общем-то, бандитами. Но не такими, что вышли на большую дорогу и ну грабить всех, кто не успел убежать. Палестина всё-таки маленькая, подобными делами занимались только полные отморозки. Так что эти ребята лавировали в сложнейшем лабиринте местных противоречий. Иногда их просто нанимали. Но чаще им просто давали знать, кого нужно грабить.

Кстати, как-то Максим спросил Сеню:

-- Ты ведь понимаешь, что анархическое устройство невозможно? Анархистов рано или поздно задавят.

-- Я не идеалист, я всё понимаю. Или анархистов уничтожат, или они станут чем-то иным. Как это вышло с Махно. Если его Федерация пока что не в составе СССР, то это значит, что Москве так нужно. Но мне-то что? Я верю, что тут будет Социалистическая республика Палестина. В которой будут жить евреи и арабы. Нормальные люди, а не жирные жиды и не менее жирные шейхи. Для этого я здесь. А я лично... В мире найдется много мест, где нужны революционеры.

Журналисты наведались и в Иерусалим. Максим в том времени в данном городе не был. Он-то ездил в Израиль не по путевке, а по знакомству. Ну, у родителей его подруги были знакомые, которые... В общем, всё по-еврейски или по-питерски*. То есть, по знакомству. А эти самые знакомые знакомых жили в Тель-Авиве, у них были молодые дети, они оказались нормальными ребятами, к тому же "металл" слушали... В общем, тащиться смотреть на древности особого желания не нашлось, и без того было весело.

(*Мой отец, бывший во время Войны в эвакуации в Казани, рассказывал, что ему говорили: "Вы, ленинградцы, хуже евреев, всегда помогаете своим." Впрочем, о питерском менталитете я всё сказал в книге "Интервенция".)

Ну, вот довелось попасть в этом времени. Максим, не горел религиозным энтузиазмом, его совершенно не волновало, что тут Христос ходил. Даже если и в самом деле ходил - и что? Так он оценил город как "большую помойку". Тем более, что в Иерусалим журналисты прибыли совсем не с экскурсионной целью. Эмилю требовалось получить дополнительную информацию.

Для начала встретились с представителями британской администрации. Англы спихнули их на рыжего капитана, у которого левая рука была затянута в черную перчатку. Начался разговор невесело, но Эмиль быстро сломал стену отчуждения. Выяснилось, что капитан потерял руку на Великой войне. Так что журналисту с этим парнем было о чём поговорить. Появилась бутылка виски, а затем и другая.

-- Ребята, хотите честно? Только на меня не ссылайтесь. Мы эту территорию про...бем. Мы прикармливаем арабов, но они нас ненавидят. Мы играем в игры с евреями, но они нас ненавидят ещё больше. О турках я даже и не говорю. Так что черт знает, что тут начнется.

Вторая встреча была с каким-то из местных лидеров сионистов. Эмиль беседу повел, прикидываясь туповатым журналюгой, который ничего не понимает. А потом исподволь раскрутил собеседника, выводя его из равновесия разными ехидными вопросами. Он это умел. Клиент стал горячиться - и в итоге понес то, что думал.

И тут Максима проняло. Да, он был индифферентный к политике человек, но тут вдруг вспомнил, что его прадед брал Берлин. А всё потому что излагаемые господином Розенвассером мысли являлись самым обыкновенным нацизмом. Ну, только что самыми главными должны быть не "истинные арийцы", а "богоизбранный народ". Максим в своем времени читал материалы, что сионисты отлично корешились с ребятами Гитлера. Но он этому не слишком верил. Мало что напишут. А получалось - где-то это и правда.

-- И как тебе? - спросил Эмиль Максима после окончания интервью.

-- У меня рука чесалась достать пистолет.

-- У меня тоже. А я бы точно не промахнулся. Но ничего. Они от нас не уйдут.

Еду я на Родину!

А у него-то были причины раскинуть мозгами. Ведь пока что Максим действовал просто потому что так жизнь складывалась. Он и в том мире жил примерно так же. Почему он поступил на социологический факультет питерского Университета? Так всё просто. Когда он ещё учился в школе, то в Рязанской области состоялись выборы какого-то там местного начальника. На это дело требовались люди, вот Максим и решил подработать. А кандидат, за которого он вписался, выписал из Питера команду политтехнологов. Наверное, на москвичей у него денег не хватило. Так вот, один из этой команды как раз закончил факультет социологии. Он и заметил, что Максим способен на большее, нежели тупо раскидывать листовки по почтовым ящикам. Этот тип и посоветовал ехать в Питер. Ну, а дальше понеслось.

Вот и здесь. Он ведь прибился не к какой-нибудь маргинальной тусовке, а к серьезной структуре, у которой всё было. А что они коммунисты... Кого ипет? В конце концов, они были не какие-нибудь подпольщики, а легальная партия. И революции во Франции не состоится. Или...

Вот тут-то Максим понял, что у него с мозгами что-то не то. Он уже верил, что эти ребята могут победить! Мало того - он понимал, что хочет, чтобы он победили!

Тут, конечно, отразились беседы с Эмилем. Этот мужик любил выпить, правда категорически никогда не пьянел. Но под бутылочку еврейской водки, которой, кстати, он вытащил из кибуца несколько ящиков, он был склонен пофилософствовать. Так что разговоры выходили интересные.

Максим его о многом спрашивал. Очень его интересовал вопрос веры. Эмиль, как он рассказывал, вырос в шибко религиозной семье, где, как понял Максим, более всего парились над формальным соблюдением религиозных традиций. Так что Эмиля они достали по самое не могу. И он религию возненавидел. Но ведь Эмиль был на войне...

-- Вот ты атеист. Но ты воевал. А говорят, что не бывает атеистов в окопах под огнем.

-- Да как тебе сказать. На войне - да, очень страшно. И вспоминаешь иногда про Бога. Но это больше свойственно для пехоты. У них - да. Вот сидят они в окопах. Летит немецкий снаряд, кто поймет, куда он летит. Может, в тебя, а может чуть в сторону. В кого он попадет и кто после этого умрет, никто не возьмется сказать. Меня вот трусом никто не называл, но я скажу -- это и в самом деле жутко. Знаешь, вот, он воет, а ты ждешь. Рвануло. Не в тебя, слава Богу. Тут следующий летит. Артподготовка могла день длиться, а могла и больше. Некоторые с ума сходили. А если наоборот, пехота пошла в атаку - в кого там попадет, в кого нет... Но! Это пехота. У нас-то в атаке было не совсем так. В нашем деле главное - что ты умеешь - и что товарищ твою спину прикроет. Но дело даже не в этом. Интереснее иное. Ну, война, оно понятно. Но она закончилась. Ты думаешь, что нам мозги в окопах отшибло? А вот и нет, мы думать начали. Сам посуди. Нас попы благословляли на войну с немцами. А, между прочим, под Аррсасом против нас воевали баварцы. Такие же католики. И ихние попы так же благословляли воевать с нами. А ваших, русских, попы, небось, так же посылали на бойню. И Бог допустил эти горы трупов? За интересы банкиров. Вот такой Бог? Да нет его.

-- Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь.

Процитировал Максим.

-- Нет. Это у тебя мелкобуржуазные идейки. Мы живем ради того, чтобы победить.

-- Их надо сбросить с перевала, -- всплыла у Максима фраза.

-- Хорошо сказал. Да. Так и только так.

А потом добавил:

-- На самом-то деле суть коммунизма не в том, что мы хотим построить общество, в котором у всех полно жратвы. Это социал-демократия. Мы хотим построить общество Людей. Тех, кто думает не о жратве, а о чем-то большем.

Так вот, Максим переваривал мировоззрение людей, с которыми он оказался рядом. А это были те ещё ребята. Вот Эмиль -- жутковатый парень. Ему убить человека было что плюнуть. Он ведь и в самом деле радовался, что смог, наконец-то пострелять из пулемета по коннице. Но ведь он своих не предаст.

Да и многие иные левые и ребята вокруг них, которых видел Максим... Те же сюрреалисты. Эти люди не ведь не за бабки суетились. Он хотели перевернуть искусство и искренне верили, что это будет хорошо.

Максим понял, чем отличаются его современники от этих ребят. Эти были, так сказать, калибром побольше. В этом мире были Маяковский и Есенин и многие другие, а в его мире - соплежуй Бродский. В этом времени был Зощенко, а в его -- Петросян.

Тут играли всерьез -- и были готовы были положить за то, во что верили, не только свою жизнь, но и сколько придется чужих. И ведь, в глубине души, у Максима было нечто такое... Не зря ведь он любил "металлический авангард" -- бешеную музыку, которая отчаянно пыталась уйти от всеобщей коммерциализации. И ведь, если честно, всегда брала завидка, когда Максима видел в телевизоре ветеранов Великой войны. Можно быть сколько угодно циником, но если ты не совсем тупой, то понимаешь - вот такие ОНИ, и вот ты. Вот и это время было временем героев. Ну, а значит, придется соответствовать.

* * *

Возвращение в Париж началось, как уже привык Максим, со скандала. Эмиль тиснул ряд статеек о поездке, так она не понравилось очень многим, в том числе и партейным товарищам. Автора обвинили одновременно в антисемитизме и юдофилии. А что там пошло со стороны - это вообще атас. Более всего Максима возмущала тема в правой прессе, что они "продались жидам". Блин, если продались, то где от них деньги? Тут и в самом деле станешь антисемитом. Ведь не подгоняют денег, гады!

Особо чутким эстетам понравилась фотография Сени Черного с винтовкой в руках и с огромным серо-полосатым котом на плече. Данный кот по имени Мах, кстати, вступил в кибуц волне сознательно. В смысле, что его не привезли поселенцы, а он откуда-то пришел сам. Коммунары вообще-то любили животных. У них имелось даже два верблюда, которые в хозяйстве были на фиг не нужны. Не говоря уже об огромном количестве собак, которых ребята прикормили.

Так вот, о коте. Он был той ещё сволочью. Коммунистической идеологией котяра не проникся - и воровал из еды всё, до чего мог дотянуться. Не потому что его плохо кормили, а просто по западлизму характера. Впрочем, парень он был крутой, его все собаки боялись. На снимке котик просек важность политического момента и рожу состроил очень боевую. Самое смешное, что на этой фотке Максим прилично заработал. Его купил какой-то американский, совершенно аполитичный "кошачий" журнал.

Но самое главное началось дальше. Во время очередной встречи Эмиль сказал:

-- На с тобой приглашают в Москву. На семинар коммунистических журналистов.

-- А это... Меня там в ЧК не возьмут? Всё-таки я русский дворянин.

-- Ага. Вот срезу тут же заберут. Главная в этом деле -- редактор "Красного журналиста" Светлана Баскакова, которая в Кёнигсберге на пресс-конференции заявляла, что её род древнее Романовых. Вот так, заявляла и над всеми потешалась. Это та самая девушка, которую ты видел на плакатах как "лицо революции". А она, между прочим, жена самого главного человека в РОСТА, Сергея Конькова.

Максим вспомнил слышанный где-то питерский анекдот советского времени. Типа приезжает в Ленинград старенький эмигрант. Он ходит по городу и думает:

-- Зимний стоит, Петровпавловка стоит, Исаакий стоит. И у власти Романов*. Зачем я уезжал?

(* Имеется в виду Григорий Васильевич Романов, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС в 1970-1983 годы. По некоторым сведениям - один из потенциальных претендентов на руководство СССР после смерти Брежнева. Питерцы сохранили о нём, в общем, хорошие воспоминания. К царской династии он никакого отношения не имел.)

-- А Коньков-то хоть не дворянин?

-- Вроде, нет.

-- А кто он вообще такой?

-- Он в прошлом американский бандит, который объявлял себя анархистом. Во время мексиканской революции воевал в отрядах Панчо Вилья. В САСШ обвинялся в убийстве двух человек, агентов сыскного агентства Пинкертона, а также в грабежах банков. Впрочем, все обвинения сняты. Ну, это явно потому, что САСШ сейчас дружит с СССР. Вроде, Коньков из русских эмигрантов. Не политических. Причем, Коньков явно не приветствует попытки что-то узнать о его жизни до 1917 года. В России оказался в апреле 1917 года. Сначала прибился к анархистам, но довольно быстро перешел к большевикам. Считается автором песни "Гимн рабочего фронта", ну ты её точно слышал. Хотя сам авторство отрицает. Но его биография очень непонятная. Принимал участие в создании газеты "Рабочая окраина", формально независимой, а на самом деле пробольшевистской. В вопросах внутрипартийной полемики всегда стоит на стороне Сталина. Слышал о таком? Человек вроде малозаметный, но о-очень серьезный.

Гы. Гы. Гы. Вот уж Максим не слыхал о Сталине. Но, видимо, пока Вождь и Учитель и в этом мире в полный рост не развернулся.

-- Что ещё? Многие товарищи называют Конькова "красным империалистом".

-- А ты как к Конькову относишься?

-- Собственно, именно он и создал РОСТА. Вот и всё. А по поводу империализма... Да, нам, французам, трудно признать, что центр нового мира - это Москва... Но так оно и есть.

В общем и целом, в Россию явно стоило ехать.

Шершавым языком плаката

-- Знаешь, у нас, французов, был такой принц, Генрих Валуа, впоследствии король Генрих III.

-- Да, читал что-то у Дюма.

-- Так вот. Его поляки пригласили на королевство. Ну, он и занял эту должность. А потом оттуда сбежал обратно во Францию. Я понимаю, когда люди бегут из тюрьмы. Но вот когда сбегают с трона... Ты ведь видел, что даже за призрачный российский трон претенденты цепляются ногами и зубами.

Итак, в Польшу можно было заезжать лишь на бронепоезде. Так что ехать приходилось на перекладных, в обход, через Восточную Пруссию. Но там было тоже не слава Богу. Французов в Германии откровенно не любили, так что могли прикопаться по дороге и задержать на некоторое время по какому-нибудь дурацкому обвинению. Были случаи.

Именно потому и выехали заранее. Но так уж случилось, что доехали очень быстро и без проблем. Так что Максим имел время пошляться по Москве, которую, кстати, в том мире он почти и не видел - и поглазеть на дикий сплав коммунизма и капитализма. Говорят, нечто такое было в конце восьмидесятых. Так, на рынке в районе Арбата ему упорно пытались втюхать "настоящие парижские сорочки, кнтрабандные", при виде которых Максим вспомнил классику: "Вся контрабанда производится в Одессе, на Малой Арнаутской улице".

Но имелись и более интеллектуальные развлечения. Журналистам предложили посещать "курсы подготовки корреспондентов РОСТА". Как понял Максим, главарь РОСТА Коньков был принципиально против журналистских факультетов. Так что эти курсы были чем-то вроде вечернего вуза.

Располагались они, на Большой Никитской, в районе, который местные уже окрестили "Ростовом". Потому что РОСТА занимала аж пять домов. Вот в одном из них и состоялась лекция, на которую забрел Максим.

Аудитория производила впечатление. В глазах рябило от множества косух и бритых голов. Хотя имелись и иные персонажи - несколько волосато-бородатых парней в экстравагантных блузах, чей вид прямо кричал, кто они творческие люди.

Но вот дверь отворилась - в неё вошел человек интеллигентского вида в костюме, что-то в нем было типично профессорское. За ним следовал крупный тип с бандитской рожей и в косухе. В руках он нес нечто вроде папки-переростка - в каких художники носят свои работы.

Аудитория заволновалась.

-- Товарищи! - Начал препод. - Сегодня должна была быть лекция о плакатах. Так вот, её прочтет директор РОСТА-ТАСС Сергей Коньков.

Аудитория взорвалась аплодисментами.

Между тем Коньков прошелся перед сидящими и вдруг резко повернулся.

-- Может возникнуть вопрос - а зачем вам, товарищи, читать лекцию о плакатах? Вы ведь не художники. И я тоже, прямо скажем, рисовать не умею. Но! Вот давайте вспомним великую войну. В неграмотной стране плакат - один из самых доступных способах агитации и пропаганды. А много ли вы можете вспомнить хороших плакатов того времени? Не вспомните. Потому что их не было. А почему? Кто может ответить?

Коньков оглядел зал.

-- Потому что война была чужда народу, -- послышался ответ.

-- Это, конечно, верно. Но давайте честно - во время войны особой идеологии не требуется. Тут главный лозунг - "бей врага". И ведь в России имелось множество отличных художников, многие из которых сейчас успешно работают на Советскую власть. Так почему? Я вам скажу почему. Идеологическая работа в царской России была поставлено отвратительно. Вернее, она вообще никак не была поставлена. Народ считали быдлом, котором что-то объяснять ни к чему. И когда потребовались плакаты... Художники рисовали так, как им нравилось. А те, кто принимал решение о распространении этих печатных изданий, вообще ничего не понимали. Вот в этом, товарищи, всё и дело. Художники - они ведь люди такие... Хорошо, если художник наш товарищ, убежденный коммунист или хотя бы сочувствующий. Но ведь бывает и не так. Вот как-то в Сибири наш художник тяжело заболел. А нужно срочно было делать плакат. А в провинции мастера карандаша и кисти попадаются не так уж и часто. Так вот, я нашел одного местного. Из староверов, он рисовал лубочные картинки на божественные темы. Сами понимаете - взгляды у него были совсем не большевистские, да и манера, в которой он привык работать, непривычная. Интересная, кстати. Понтия Пилата в боярской шубе и горлатной шапке мне раньше видеть не приходилось. Но я знал, что мне нужно - и в итоге получил неплохое произведение. Так что главное -работая с художником, вы должны точно представлять, что вы должны получить в итоге. Есть две непростительные ошибки. Первая - когда произведение вроде бы идейно правильное, но сделано бездарно. Плохую работу не оправдывает ничто! Лучше никак, чем плохо. Люди не дураки, они увидят халтуру и станут смеяться. Не над вами, и не над автором, а над идеей! Вторя ошибка - это когда художник рисует, может, и хорошее произведение, но только оно вам не подходит. Но вот давайте поглядим... Ребята, кто-нибудь помогите закрепить иллюстрации на доске.

Из первого ряда выскочил какой-то парень, которому Коньков переда папку.

-- Я покажу вас две пары плакатов. Итак, вот всем известная работа товарища Моора.

Парень закрепил на доске плакат "Ты записался добровольцем?" В отличие мира Максима, на бойце была не буденовка, а берет с красной звездой. А так - то же самое.

-- Это, безусловно, шедевр. Его переиначивают махновцы, а также ребята Муссолини и Штрассера. А вот колчаковский плакат на ту же тему, который я прихватил в Омске.

В зале послышалось хихиканье.

-- Что скажете, товарищи?

-- Какой-то белогвардейский плакат... декадентский. - Подал голос какой-то очкастый парень, явно из "образованных".

Максим бы сказал резче. Он был назвал произведение педерастическим*.

(* Плакаты смотрите в иллюстрациях. Это реальные произведения времен Гражданской войны. Только в РИ "белые" плакаты изготовлены не колчаковским, а деникинским агитпропом. )

На картинке, подписанной "Почему вы не в армии?" был изображен солдат с двумя Георгиевскими крестами и с винтовкой, боец протягивал правую руку к зрителю. Только почему-то воин стоял в совершенно неестественной, гламурненькой позе.

Коньков тоже явно веселился.

-- Ну, товарищи, вы видите. Художнику явно хотелось пооригинальничать. Или он в самом деле безнадежный декадент. Он поставил солдата в какую-то эстетскую позу. Есть тут впечатление силы и мужества? Нет их. Да и текст... "Почему вы не в армии?" "Вы" это кто? Плакат должен обращаться к конкретному человеку. А если это господское обращение на "вы", то тоже интересно. Дескать, сударь, а не будете ли вы так любезны взять винтовку и пойти немного послужить? А вот ещё два плаката, оба используют миф о борьбе со змием.

На доске появились две новые картинки.

-- Вот поглядите на плакат "За единую Россию". - Коньков указал на изображение, на котором русский средневековый на фоне церквей и прочих древностей мочил дракона красного цвета.

-- Как произведение искусства, он, по-моему, отличный. Как агитационный материал он никуда не годится. Почему?

-- Так ведь большевики тоже за единую Россию, -- сказал какая-то худая носатая девушка в косухе явно по росту.

-- Именно. Так что плакат слишком абстрактный. Кто такой этот богатырь? По нему не видно, что он белогвардеец. Конечно, идея-то понятна. Белые считали, что мы Россию разрушаем, а они защищают. Но плакат, для которого нужны пояснения - это не плакат. Да и кто такой этот змей? То, что он большевик понятно только по тому, что он красный.

-- Да и не страшный он какой-то...

-- Тоже верно. Вот если бы на месте змея изобразить "жида-комиссара", тогда на "троечку" плакат бы потянул. А поглядите на другой плакат. "Смерть мировому империализму!". Вот тут змей - хозяин заводов. И против него ведут борьбу рабочий, крестьянин, солдат и матрос под красными знаменами. Вопросов нет.

-- А то, что на плакате используется христианский миф?

-- Мы атеисты, но ведь историю народа не зачернеешь. И мы вполне можем использовать традиционные представления. К тому же, со змеем бился на только святой Георгий, похожая история есть и у многих нехристианских народов. Кто учился в гимназии, помнит, что древнегреческий бог Аполлон, хоть и являлся кем-то вроде товарища Луначарского, покровителем искусств, в молодости вел тяжелую борьбу со змеем Пифоном.

Примеры понятны? Что понятно?

-- На плакате должны быть одна четкая мысль, не допускающая никакого иного толкования, -- подал голос парень с явно сабельным шрамом на лице.

-- Ты правильно понял. Если с первого взгляда на плакат ты не понял, о чем он - сразу кидай его в корзину.

Итак, мы видим на этих белогвардейских плакатах одно и то же. Художники решили, как они говорят, самовыразиться. А их заказчики, видимо, решили, что художникам виднее. И получили... Вот этого нельзя допускать ни в коем случае. Я не зря об это говорю. Художники очень любят поговорить о творческой свободе. Сегодня имеется много направлений в искусстве. И я не берусь говорить, какое из них лучше. Но, товарищи, мы не эстеты! Мы солдаты информационной войны! Так и только так.

После окончания лекции вокруг Конькова шла суета. Студенты (или как их назвать) подавали Конькову на подпись книги. Максим-то знал, что глава РОСТА разразился двумя произведениями, в которых описывал свои похождения во времена Гражданской войны. По мнению многих французских критиков, они отличались "вызывающим цинизмом", "проповедью азиатского варварства" и чем-то ещё вроде этого. Хотя, по мнению Максима, ничего особо такого там и не было. В его время принцип "если враг не сдается - его уничтожают" исповедовали все. Да и то сказать - читанные в том мире "Разгром" или "Голый год"* тоже особым гуманизмом не отличались.

(* Произведения А.А.Фадеева и Б.А.Пильняка о Гражданской войне. Прокоммунистические, с точки зрения "общечеловеческих ценностей" --жутковатые.)

Но вот, наконец, Максим пробился к Конькову.

-- А-а, ты товарищ из Франции?

-- Ну, не совсем из Франции... Я вот хотел спросить: как ты относишься к альбому "The number of the beast" группы "Iron Maiden"?

Часть 2. "А живя неторопливо, жизнь не сделаешь длинней"*

Жертвы магов-недоучек?

И вот тут вдруг с совершенно неожиданной стороны появляется...

-- Ну, не совсем из Франции... Я вот хотел спросить: как ты относишься к альбому "The number of the beast" группы "Iron Maiden"?

-- Ничего альбомчик, хотя "Killers" по-моему, лучше, -- ответил я. И на всякий случай добавил уже на публику:

-- Хотя черт с ними, с этими американскими авангардистами. Нам своих футуристов хватает. Как тебя зовут?

-- Вообще-то я Петр Холмогоров, сын эмигранта. Но я взял псевдоним Максим Кондратьев. Французам мою фамилию не выговорить. Да и есть иные причины, -- добавил мой собеседник со значением.

Так, похоже, парень пошел по моему пути - взял своё настоящее имя. Теперь надо грамотно сливаться от лишних свидетелей.

-- Вот и ребята из эмигрантов приходят в наши ряды. Это очень интересно. Я думаю, нам есть о чём спокойно поговорить.

Вскоре мы оказались в моём кабинете. Я велел соединять со мной только в самом крайнем случае. Все знали, что таким случаем был только звонок Сталина или Дзержинского.

-- Что же, садись... -- Я кивнул на угол своего кабинета, где, по обычаю XXI века, стояли два кресла и столик. Сам же достал большую бутыль из зеленого стекла и два фужера.

-- Это что? - Спросил Максим.

-- Коньяк. Не французский и не шустовкий, но и не палево с Кузнечного моста. Товарищи из Армении прислали.

-- Можно подумать, я в Париже пил хороший коньяк, -- хмыкнул Максим. - Я, знаешь ли, не в Путилова* вселился.

(* А.А.Путилов. Русский промышленник, после революции оказался в эмиграции. Человеком он был небедным, поэтому все эмигрантские организации постоянно клянчили у него деньги.)

-- Ладно, давай за встречу, а потом рассказывай, как ты дошел до жизни такой...

-- Интересно девки пляшут... - Подвел я итог, выслушав историю Маскима. - Эвона каков разброс в пространстве-времени. У меня-то вот что было...

Дальше рассказывал уже я.

-- То есть, получается, что мы, так сказать, стартовали в одно время, но ты попал в то же место только на семь лет раньше, а меня перенесло хрен знает куда.

-- Зато я находился в трехстах пятидесяти километрах по прямой от места вашего камлания. И ты сохранил память реципиента, а я нет. При том, что твой Петр, как я понял, инфантильный дворянский сынок, а мой "донор" -- анархо-бандит, то есть, точно не слабак. Слушай, а что это вообще были за люди? Они ведь не заклинания читали, у них и аппаратура какая-то была?

-- Я над этим знаешь сколько голову ломал! Но я-то знал только свою подружку и её знакомых, они её бывшие одноклассники. Ребята вообще-то нормальные, пока не заведут свою шарманку о Блаватской и Алистере Кроули. Они эту тягу к странному ещё со школы притащили. Может, слышал, на Васильевском есть такая литературная школа?

-- Двадцать седьмая? Кто ж о ней не слышал. Заповедник потомственных высокодуховных гуманитариев. Они и техника - вещи слабо сочетающиеся.

-- Вот и я о том! Моя Олька даже компом владела чуть лучше блондинки из анекдотов. Да и вообще. Сам посуди. Станут ли люди, которые что-то серьезное затеяли, тащить кого попало? Там не только я был совсем ни при делах. Да и разговоры я слышал, многие из более продвинутых знали друг друга только по Интернету.

-- Ну, тут могут быть разные варианты. Возможно, им для чего-то была нужна массовка. Да и вообще, они могли иметь совсем иные цели. Я кое-что знаю про Блаватскую и Кроули. Они были двинуты на идее временных циклов. То есть, заканчивается одна эпоха, в которой одни законы, начинается иная, в ней будут жить по-новому. Потому-то Гитлер и перся с учения Блаватской.

-- А тут?

Я налил ещё.

-- И тут могло быть как в песне Пугачевой про мага-недоучку.

"Сделать хотел грозу,

А получил козу.

Розовую козу

С желтою полосой."

Так что может твои спутники сейчас среди неандертальцев, а может только нас и выкинуло в прошлое, а остальные остались. А может - там уже вообще ничего нет.

-- То есть?

-- Читал я одну книжку, там парня в прошлое в командировку отправили, чтобы он чуть-чуть переменил историю. А парень перестарался, история пошла по иному пути. Так там, в будущем, всё на хрен исчезло. Я вспомнил, когда ты про серый туман сказал. В той книжке то же самое было. Так что хрен с ними.

Максим поглядел на меня с некоторым непониманием.

-- Но ведь мог кто-то оказаться и приблизительно в этом времени? И ломануться к нашим врагам...

Я отметил, что Максим сказал "нашим". Базар-то я вел не просто так. Надо ж было поглядеть, как человек воспринимает окружающий мир. Ладно. Я продолжал:

-- И что? Если кто и попал раньше меня, то либо пропал, либо спрятался. Я историю более-менее знаю, отличий от известного мне варианта не заметил. А если позже... В то, что сюда попали какие-нибудь спецы, вероятность маленькая. Хотя бы потому, что ваш шабаш был уж больно бездарно организован, вряд ли там имелись серьезные люди. Да и спецы должны оказаться в нужном месте. Вот представь - очутился какой-нибудь неслабый молодой ученый в теле пехотинца под Аррасом или Компьенем... Оттуда мало кто живым вышел.

-- Да уж слышал. Эмиль, мой напарник - бывший штурмовик.

-- К тому же надо ещё и соответствовать окружающей обстановке. Мне повезло - я попал в революционное время, да ещё в "иностранца", с которого взятки гладки. Ты умно поступил -- рванул в среду, где про русских дворян никто ничего не знал.

-- Да уж я понял, что тут совсем иные люди. Я на социологии малых групп специализировался.

-- Значит, не хуже меня понимаешь -- не подайся ты к коммунистам - то через пару недель все бы сочли, что Петя умом двинулся. А с психом никто иметь дела не захочет. А что касается инфы о будущем... Так этого будущего уже нет! Раслад-то совсем иной. Начни кто-нибудь рассказывать о нашей истории - так тут же доктора позовут. Например, для нынешних людей реалии нацизма - это за пределами понимания. Ведь во время Великой войны немцы вели себя на оккупированных территориях более-менее в рамках. В рассказы о художествах фрицев во время Второй мировой даже нацболы Штрассера не поверят. Хотя они идейно к "нашим" нацистам ближе всего. Кстати, хочешь поглядеть на работы Адольфа Гитлера? В Москве неплохая коллекция.

-- Слушай, а там... -- Максим кивнул на потолок - кто-нибудь знает правду?

-- Нет. Хотя Сталин явно о чём-то догадывается. Но о чём думает товарищ Сталин, знает только товарищ Сталин. Хотя, если прямо спросит, я врать не стану. Не из тех он людей, которым стоит врать.

Я наблюдал за собеседником, как он отреагирует на "страшную" фамилию. Понятно, что парень явно не из либерастических задротов. Тем бы и в голову не пришло пойти в коммунисты. А уж тем более - они не сумели бы там прижиться. А закорешиться с товарищем Эмилем... Про этого журналюгу я много разного слышал. Но всё же...

Максим на имя Сталина не прореагировал спокойно.

-- Интересно, наверное. С такими людьми общаешься. А с Лениным ты знаком?

-- Ну, да. Только Ильич, хотя в отличие от нашей истории, пока ещё жив, руководить он уже вряд ли будет. Только болтать об этом не стоит.

Мы дернули ещё по одной. Максим спросил.

-- Слушай, а вот этих хунвейбинов ты растишь? Я плохо знаю историю, но ведь, вроде, таких не было?

-- Так есть старая комсомольская мудрость - если не можешь что-то предотвратить, то это надо возглавить. Нам троцкисты не нужны.

-- А при чем тут троцкисты? Кстати, Троцкого ты задвинул?

-- Не, я тут ни при чем. Сам в семнадцатом довыёживался, козел. А насчет троцкизма... Давыдыч эксплуатировал революционную романтику. Тем более ты видел, что на улицах творится. Нэп. У многих вопрос - за что боролись? Троцкий и давал ответ: дескать, большевики переродились, только он весь в белом. То есть, в красном. Троцкисты - это не миф, как тебе рассказывали. В нашей истории их было до фига и больше. И ведь шли-то в них отличные ребята. А без революционной романтики - никуда. Так что лучше держать это дело под контролем. Тем более, что комсомольские вожаки ведь не устоят перед тем, чтобы увеличивать количество членов. А "все" -- значит "никто". Так что пусть будет внутренний круг.

-- Слушай, а вот есть ещё вопрос, если это не военная тайна. Французскую фалангу тоже вы создали?

-- Сталкивался?

-- Да уж. Зашибись фашисты. А политическую нишу заняла.

-- Такие идеи во Франции разлиты в воздухе. Так что организовываться они стали сами. Но и наши в стороне не остались. Слегка помогли Шарлю Ожеро выбиться в фюреры. Замечательный парень -- с манией величия, да ещё и запойный алкоголик. При этом лидерские качества у него имеются - кое-какой народ за ним идет, от других претендентов на фюрерский пост он отбивается. Я надеюсь, что получится то же, что НБП в нашем времени. Шумная, заметная и абсолютно беспонтовая партия.

Я сделал большой глоток и перешел к делу.

-- Итак, товарищ Максим, что собираешься делать? Я так понимаю, в твои планы не входит использовать ФКП лишь как трамплин для карьеры. Чтобы типа потом соскочить. Иначе ты бы не стал на меня выходить.

-- Да уж я понимаю, что у вас вход -- рубль, выход... Даже не знаю сколько.

-- А, кстати, почему? Я слабо верю, что ты проникся светлыми идеалами коммунизма.

-- А ты?

-- Со мной проще, я родом из СССР. К тому же демократию я всегда ненавидел на инстинктивном уровне. И всегда ненавидел жлобов. А либерализм - это жлобство, возведенное в норму жизни. К тому же я и в том мире не стремился жить хорошо, а стремился жить весело.

Максим тоже хорошо глотнул и задумался.

-- А, знаешь, про жить весело - ты прав. Я только тут понял: в том времени я жил зря. Я ведь отлично знал, что мои исследования никому на фиг не встали.

-- Разве что ихним спецслужбам, -- вставил я.

-- Гы. Тогда я могу считать, что помогал Родине. Если они на основе наших исследований делали какие-то выводы, то флаг им в руки и барабан на шею. На самом-то деле наши западные заказчики - такие же грантоеды. Выбивают финансирование и впаривают тюльку. Все довольны. Но тут-то я посмотрел на разных ребят... Вроде того же Эмиля. Или этих сумасшедших евреев под черным флагом... Пожалуй, это поинтереснее. Тем более, что понятно - в этом времени спокойная жизнь будет только уж где-нибудь совсем в глухомани. Как я понимаю, Вторая мировая война неизбежна?

-- Точнее, просто продолжение Великой войны. По иному ситуация вряд ли может решиться. Разве что - революция в Германии... Но в это я слабо верю. Причем, нам тоже отсидеться в стороне не получится.

На самом-то деле я не считал, что всё обстоит так мрачно. Я знал далеко не всё, но вроде бы имелись кое-какие варианты. Но главное, чтобы товарищ понял - тут не медом намазано.

-- Раз уж от неприятностей никуда не деться, то уж лучше встречать их в хорошей компании.

-- Что ж. Варианта, собственно, два. Один - ты перебираешься в СССР. Дел тут полно. Но во Франции ты нужнее. Жаль, конечно, что ты засветился среди красных...

-- А то бы стал Штирлицем среди эмигрантов? - Усмехнулся Максим.

-- Насчет Штирлица - это к товарищу Дзержинскому на Лубянку. Мы занимаемся идеологическими диверсиями. А раз уж ты всё одно засветился как красный, то будешь нормально работать в парижском отделении РОСТА. Но вот насчет эмигрантов - это дело серьезное. Ведь социология не совсем лженаука. Какие-то полезные навыки у тебя есть?

-- Наукой её назвать сложно, но определенные методики имеются.

-- Так вот. Пьяному ежику ясно, что мы не оставим в покое эмигрантов. Будем привлекать на свою сторону. А кроме того - будем стараться, чтобы не возникои монстры типа НТС*. Не слыхал?

(* Вообще-то до 1943 года организация называлась Народно-трудовой союз нового поколения, НТСНП. Но это не суть важно.)

-- Да нет.

-- В нашей истории структура, возникшая среди эмигрантской молодежи. У них ненависть к коммунистам превратилась в ненависть к России. В 1941 году они с радостным визгом бросились служить нацистам. А потом работали на все западные разведки. Вот таких нам точно не нужно. Но для начала нужно знать - кого привлекать и к чему привлекать. Вот тут-то ты нам поможешь...

Средство против морщин

Нарисуй мне портреты погибших на этом пути.

Покажи мне того, кто выжил один из полка,

Но кто-то должен стать дверью, а кто-то замком, а кто-то ключом от замка.

(Виктор Цой)

-- А вот насчет грантоедов. Они всегда были. Например, во время вьетнамской войны некие американские биологи подшустрили и выбили у правительства США деньги на программу на исследования по подготовке боевых котов. Точнее, котов-проводников. Типа коты великолепно видят ночью и, в отличие от собак, умеют передвигаться бесшумно. Вот и планировали воспитать котиков в помощь американскому спецназу.

-- Так это ж невозможно, -- удивился Маским. - Хотя, Куклачев...

-- Это и в самом деле невозможно. При дрессировке используют поведенческие механизмы, которые генетически заложены в животных. У собаки они такие, что в общем и целом соответствуют нуждам людей. У котов иные. Мне тот же Куклачев в интервью это подробно разжевал. Невозможно заставить делать животное то, что ему несвойственно. В тот числе - коту выполнять работу собаки. Но дело-то не в том. Господа ученые выставили американские власти на охрененные деньги. Разумеется, всё это закончилось полным пшиком. А ведь биологи наверняка с самого начала понимали, что впаривают фуфло*. Наверное, без откатов не обошлось.

(* Это реальная история.)

Вот так проходила встреча, когда решили насущные вопросы. Выпивали и общались. Максим удивлялся. Ему было трудно поверить, что сидящему перед ним человеку в том мире было под пятьдесят. То есть, он ровесник его отца. Да и тут товарищ Коньков стал ну очень большим человеком. А мужик в том мире слушал металлическую музыку, а тут навязывал рок... Как сказал Сергей.

-- Я, видимо, прозевал то время, когда надо становиться солидным человеком. Так и остался молодым. Я, например, всегда любил командировки. Новые места, новые люди... Да и тут не исправился. Как писал Цой, "Война - дело молодых. Средство против морщин".

-- Да уж, командировки это в самом деле весело. Особенно тут. Но вот ты скажи - тридцать седьмой будет?

-- Да как тебе сказать, Чебурашка. Троцкий сидит себе в Вене и воняет. Причем, у него нет никакого авторитета, в отличие от нашего времени. Тухачевский на Дальнем Востоке на должности комбрига и судя по всему, выше он долго не поднимется. Тогда его вытащил Троцкий, а сейчас над ним Слащов, который, так сказать, не оценил гений Тухачевского. Да, тогда он выезжал на типа коммунистической демагогии. Но у Слащова служит комиссаром товарищ Фурманов, он демагогов терпеть не может. Кстати, Чапаев тоже на Дальнем Востоке. Живее всех живых. Ягоду кто-то вовремя удачно шлепнул. А самое главное - Гражданская война вышла покороче и не такая свирепая. Так что гораздо меньше сформировалось людей, которые все вопросы привыкли решать с помощью товарища Маузера. Да и тех, кто есть такой, выпихивают в иные страны. Как в нашей истории Фидель выпихивал Че Гевару. Сначала в Африку, потом в Боливию. Дескать, борись ты за народное дело где хочешь, только не здесь. Так что, надеюсь, отморозков удастся ликвидировать в рабочем порядке.

-- А что Че Гевара?

-- Так он был революционером по жизни. Он просто не мог жить в мирное время.

-- Тоже весело. Кстати... Я мало читал книг про попаданцев, но слышал, что им обязательно надо убить Хрущева и изобрести командирскую башенку для Т-34.

-- Хрущев? Да кому он нужен. Главное - чтобы такие люди не пролезали наверх. Смешнее про Т-34. Ты в курсе, что в этой истории танки в полной заднице?

-- Знаешь, я очень плохо знают историю Мировой войны. Но заметил, что в рассказах её участников танки вообще не упоминаются. Я подробностями интересоваться на стал. На всякий случай.

-- Правильно, что не стал. В этом мире слова "танк" в известном нам значении вообще нет. То есть, оно обозначает всего лишь бак. Тут танки называются арморами. Но эти штуки во время войны полностью "обо...лись". Так что никто их всерьез не воспринимает.

-- Ни фига себе!

Максим совсем не принадлежал к фанатам военной истории. Но всё-таки... Представить, что предков "тридцатьчетверок" и "тигров" после большой войны не воспринимали всерьез...

-- Так что удивляться. Во время Великой войны было много разных экспериментов. Ты, например, знаешь, что ОВ также показали себя неэффективными? Именно потому в следующей войне их и не применяли. А не из-за какого-то там страха получить в ответ. Немцам-то в сорок пятом терять было нечего. Да и пусть мне кто-нибудь объяснит, чем напалм, который амеры применяли при бомбежке немецких городов, гуманнее ОВ.

-- Какая-то даже наша история оказывается не такая...

-- Какая была. С помощью газов во время войны ни разу не удалось достичь оперативного успеха. Максимум - заняли первую траншею. А толку-то, если там была вторая, третья и так далее. Тут с танками то же самое. Все эти гробы быстро перевели в состояние металлолома. Единственный, кто успешно провел танковую атаку - так это Слащов. Но штурм Читы по сравнению с европейскими событиями семнадцатого-восемнадцатого -- не война, а войнушка. Хотя Слащов и сейчас является энтузиастом танков. Вроде Гудериана той истории. Это и к лучшему. Потому что пока что мы танки строить всё одно не можем. Но, надеюсь, научимся.

* * *

В общем, поговорили. Максим окончательно понял, что тут на дворе свирепое и яростное время, когда о каких-то общечеловеческих ценностях и прочей демократии речь просто не идет.

А Максима началась новая трудовая жизнь. Его оформили в местном отделении РОСТА. Как оказалось, в этой структуре имелась своя иерархия. Самыми крутыми были как раз "москорвские". Эмиль, кстати, тоже к таким принадлежал. Разниуа была в том, что работники иностранных отделений трудились в своей стране. А "московских" посылали куда угодно. Ималось и ещё много интересного. Работник РОСТА для командировки мог получить множество разных документов. Не липовых, а удостоверения разных нейтральных СМИ, с которыми были деловые отношения. Наверное, выдавали и липовые ксивы, включая паспорта. Но максим пока что до такого доверия не дорос. Корреспондент РОСТА мог пользоваться базами данных агентства (они тут так и назывались), в случае командировки ему предоставляли контакты в нужном регионе. Разумеется, не явки и пароли подпольщиков, а всего лишь адреса сочувствующих. Но и это было немало. Максим подозревал - есть и нелегальная сеть. Но опять же - знать её пока не по чину.

К тому же ему предложили пройти трехмесячные курсы "повышения квалификации". Повышали квалификацию там плотненько. Не пернуть, ни вздохнуть. Самое смешное, что собственно журналистике там учили мало. Хотя... репортеру особые литературные таланты не нужны. Ему нужно написать грамотно, чётко и опираясь на факты. Кстати, особо напирали на то, чтобы не ударяться в "либеральную журналистику". В методичке Конькова была глава "Как не надо писать".

"Многие до сих пор считают, что журналист - этот тот же писатель. Вроде как кот - тот же тигр, только маленький. Недаром до революции бытовало слово "литератор", которым называли себя все, кто пишет - хоть роман, хоть пожарную хронику. Между тем разница принципиальная. Писатель - это кустарь-ремесленник. Одиночка. Вы - рабочие фабрики новостей. Так что брать пример с дореволюционных либеральных "литераторов" не следует. В чём особенность того стиля? В том, что журналисту лень было бегать и добывать факты. Он брал пару случаев из газет - и разражался длинной статьей на тему "что я по этому поводу думаю". Либеральные читатели вытирали слезы умиления.

Такой журналистики нам не надо. Разумеется, корреспондент РОСТА может высказывать своё личное мнение, он может выдвигать версии. Но всё это должно подтверждаться фактами. Демагогия нам не нужна."

Прочтя этот пассаж, Максим усмехнулся. Да уж, демагогией занимается сам Коньков и талантливые товарищи вроде Геббельса. Дилетантам здесь не место.

Кроме того, мрачный тип лет за сорок учил обнаруживать слежку и уходить от неё. Судя по всему, на этом деле он собаку съел. Видимо, какой-нибудь бывший подпольщик. Он между делом давал умные советы.

-- Если вас работают профессионалы, слежку вы обнаружить не сумеете. Тут нужны году опыта. Хотя против вас могут действовать разные силы. Далеко не все из них имеют такой опыт какой имели люди Медникова*. Но стоит помнить и другое. Есть такой прием. За вами посылают "лопуха", которого вы быстро обнаруживаете, отрываетесь и облегченно вздыхаете. А настоящая слежка продолжается. Да, товарищи, не стоит без нужды играть в казаки-разбойники. Если, допустим, вы идете на легальное заранее согласованное интервью - то черт с ними, пусть следят. Отвлекая на себя агента, вы тем самым поморгаете нашим товарищам...

(* "Летучий отряд филеров" при Московском охранном отделении, который создал А.Медников во времена, когда московской охранкой рулил полковник С.В. Зубатов, то есть в конце XIX века. Работники этого отряда обладали высочайшей квалификацией. Они действовали по всей империи и даже за границей.

Журналистов учили стрелять. А желающим предложили заняться рукопашкой. Максим пошел, чтобы не терять форму. Учили их, в основном, отбиваться от внезапного нападения. Максим в первом приближении восстановил навыки, но тут он оказался далеко не самым крутым. Один парень из его группы явно неплохо знал вариант английского бокса, который называли "уличным". Все знают, что в спортивном боксе есть запрещенные приемы. То есть изначально-то они имелись, запретили их, когда бокс перешел из уличной драки в состязание джентльменов, а потом и в спорт. Но их отлично помнили, и даже спортсмены применяли, если рефери зевнет.

Другой парень был из буденовских "синих беретов", из их пластунов. Да и до того он явно не философию изучал. Приемчики у него были те ещё... Вот у ним-то троим тренер и обратил речь.

-- Товарищи, я специально обращаюсь к вам, имеющим опыт боев. Стоит помнить, что вы будете не в разведке и не на ринге. Вы журналисты. Помните наш девиз: "жив ты или помер, главное, чтоб в номер материал успел ты передать". Вот это главное, а не то, чтобы успокоить всех врагов. Вообще-то на журналистов нападают редко. Особенно - на наших. Знают, чем это может закончиться. Но! Нередко против журналистов действуют методом провокации. То есть, к вам привязываются хулиганы, вы вступаете в бой... Тут появляется полиция и куча свидетелей, утверждающих, что ребята мирно беседовали в темном переулке о поэзии и философии, а тут вы вдруг на них напали... Вас берут в местный участок. Даже если вскоре отпустят с извинениями, то за время задержания ваши материалы могут пропасть, фотографии окажутся засвеченными... Так что, ликвидировав непосредственную угрозу здоровью и жизни, следует не добивать противника, а драпать с места происшествия со всех ног.

В общем, учеба была интересной. Максим догадывался, что у РОСТА предусмотрен вариант перехода его сотрудников на подпольное положение. Разумеется, не в СССР, а на Западе. Не исключалось: в случае обострения ситуации в Европе компартии и прочие просоветские структуры могут запретить. Но было понятно - есть и иные варианты работы. Коньков, сволочь такая, развернулся. Тут одно из двух - либо его именем будут называть улицы и вузы, либо его шлепнут. Но тут люди думали не том, чтобы жить хорошо и долго, а о том, чтобы ЖИТЬ.

Во время пребывания Максима в Москве случилось одно интересное события. В одном из журналов вышла повесть Алексея Толстого "Аэлита". Вокруг которой тут же начался громкий скандал. Солировала тут партийная печать. Впрочем, флагман, "Правда", хранила молчание. В нынешнем СССР до единомыслия и прочего тоталитаризма было далеко. Каждый партийный орган сидел под своим местным начальником и печатал то, что именно ему было надо. Кстати, ещё при встрече с Коньковым Максим поинтересовался:

-- А почему РОСТА устранилось от партийной печати?

-- Не смеши мои тапочки. Они печатают наши материалы. Не только информашки, но и репортажи с мест. Потому что конкурентов нам нет, мы на любое событие успеваем быстрее. А идейное словоблудие... Так пусть желающие этим и занимаются в партийной печати. Когда будет надо, Сталин ткнет пальцем: а этот товарищ вот такую-то глупость сморозил. А с другой стороны - все довольны, что мы туда не лезем.

Так вот, партейные издания стали наезжать на произведение с какой-то непонятной яростью, причем с идеологических позиций. Честно говоря, Максим в том времени "Аэлиту" не читал*. Что ж, прочел незамыленным взглядом. Повесть ему понравилась. Нормальная такая фантастика. А из сути нападок он понял, что книга какая-то немарксистская. Между тем "Рабочая окраина" и прочие коньковские издания встали в позицию "попрошу нашу птичку не обижать". Если идут такие яростные споры, которые ведут серьезные люди, это не просто так...

(*Чтобы не умножать сущностей, считаем, что повесть вышла примерно такой же, же, как и в РИ.)

Поговорить о литературе с единовременником удалось случайно. Максим после совместной пьянки с ним не общался. В конце концов, они не друзья, главарь РОСТА и так сделал для него, что мог. Но уже в конце своего обучения на курсах они встретились в журналистском клубе "РОСТА", расположенном в том же "Ростове", то есть, на Большой Никитской. Это было чисто корпоративное заведение, сюда пускали только по соответствующим ксивам. Впрочем, место было очень даже молодежное. Здесь тоже паслись толпы людей в косухах, а народ пил пиво. На сцене играли песни Цоя из "Группы крови". Эти вещи в Москве среди комсомольцев были хитами. Максим как-то видел роту ЧОНовцев*, которые шли строем с песней "Попробуй спеть вместе со мной".

И вот тут появился Сергей со своей женой. Точнее, как оказалось, она его женой не являлась. Но законодательство в СССР на этот счет было офигенно либеральным. Жениться и развестись можно было за один день. Тем более, обязательных паспортов тоже не было. Имелись удостоверения личности, которые получали по желанию. Вот в то самое удостоверение можно было ставить печать о браке. А можно было не ставить. Разницы никакой. О правах женщин власть заботилась. Уже сам факт "совместного проживания" подразумевал гражданскую ответственность. К примеру, возможность подать на алименты*.

(*Так было и в РИ.)

Но Коньков и его подружка уже семь лет не расставались. И хотя детей у них не было, но вот как их называть? Светлана оказалась не хуже, чем на плакатах. Симпатичная и очень светло-рыжая... А как её назвать? Даже для Максима она была уже очень взрослой. Да дело даже не в том. Девушкой редактора крутого умного журнала назвать было бы странно. Дама? Ага. Если учесть, что она была одета в стиле "металлисты пошли в партизаны". Косуха, черные штаны и тяжелые ботинки и красная бандана на голове. А под косухой френч с ремнем и кобурой. В общем, непонятно.

Вела себя парочка по-простому. Поздоровались со знакомыми, сели в уголок с большими кружками пива. Время от времени к ним подсаживались какие-то ребята, что-то перетирали. Максим решил тоже подойти.

-- А, привет, Макс. Знакомься, Света, это неплохой фоторепортер из Франции. Сам Эмиль о нем хорошо отзывался. Кстати, вроде тебя - недобитый русский дворянин. Правда, его в подростковом возрасте утащили в эмиграцию.

Света улыбнулась.

-- Так это правильно, что ты к нам пристал. Кто за нас - тот за Россию. Остальные - предатели.

-- У тебя вопросы есть? - Спросил Коньков.

-- Есть насчет литературы.

-- Это надо за пивом обсуждать. Деньги есть?

-- Найдутся.

Максим пошел за пивом. Вообще-то в этом мире во всех странах, в которых он успел побывать, даже в самой гадкой забегаловке были официанты. Но тут, видимо, царили коммунистические принципы. Заказывать надо было тащиться самому*.

(*Вообще-то и в СССР официанты были до конца 50-х в любой столовой или пивной. Самообслуживание ввел только Хрущёв. Но тут имеют место радикально-коммунистические догоны. Типа в нашем клубе мы без халдеев проживем.)

Максим обратил внимание, что ассортимент был подчеркнуто скромным. Неужели Коньков и в самом деле хочет воспитать коммунистов? Романтик, блин.

С кружкой пива Максим вернулся к столику.

-- Ну, так что у тебя за литературные непонятки?

-- По поводу повести Толстого.

Света засмеялась.

-- "Аэлита"? Вот уж достали. Мне недавно Крупская звонила. Не нравится ей, видите ли, фантастика. Отрывает она молодежь от социалистического строительства.

-- Так я-то не про фантастику. Споры-то идут на идейном уровне.

-- А ты что про книгу можешь сказать?

-- Если про революционера Гусева, на которого больше всего гонят. Может, он не марксистский революционер, так я видел Черного Сеню... Тот даром что еврей, так куда более отмороженный, нежели герой Толстого...

Сергей усмехнулся.

-- Про Гусева ты правильно просек. Дело-то в чём? В произведении очень крутой символизм. Произведение явно перекликается с "Закатом Европы" Шпенглера. Не читал?

-- Да, нет...

-- Читать и не стоит. Погляди оглавление и станет всё понятно. Так вот. Марс - это Европа. Цивилизация с огромной культурой, но зашедшая в тупик. Внутри накапливаются противоречия. Но местные рабочие слабы. А помочь может...

-- Я понял! Гусев ведь ни разу не сказал "мы, большевики". Он говорит "мы, русские".

-- Именно. И ведь не Гусев раскочегарил там восстание, оно само случилось. Он просто его возглавил. Вот именно ЭТО кое-кого и бесит. Что центр нового мира - в Москве. И "русские" и "большевики" -- это одно и то же.

-- Точно! Мне Эмиль то же самое и говорил.

-- А это многим не нравится. Даже у нас. А ты представь, какой вой поднимется, когда эту книжку переведут на французский... Так что уж ты помогни товарищам понять всё правильно.

Что ж тут не понять? Коньков явно пытался повторить действия Запада против СССР. Он растит "пятую колонну". Но на что он рассчитывает? И тут Маским прислушался. На сцене пели уже явно не Цоя. Но тоже что-то явно из того мира.

Торопись - тощий гриф над страною кружит!

Лес - обитель твою - по весне навести!

Слышишь - гулко земля под ногами дрожит?

Видишь - плотный туман над полями лежит? -

Это росы вскипают от ненависти!

Ненависть - в почках набухших томится,

Ненависть - в нас затаенно бурлит,

Ненависть - потом сквозь кожу сочится,

Головы наши палит!

Погляди - что за рыжие пятна в реке,-

Зло решило порядок в стране навести.

Рукояти мечей холодеют в руке,

И отчаянье бьется, как птица, в виске,

И заходится сердце от ненависти!

Ненависть - юным уродует лица,

Ненависть - просится из берегов,

Ненависть - жаждет и хочет напиться

Черною кровью врагов!

Да, нас ненависть в плен захватила сейчас,

Но не злоба нас будет из плена вести.

Не слепая, не черная ненависть в нас,-

Свежий ветер нам высушит слезы у глаз

Справедливой и подлинной ненависти!*

(* Владимир Высоцкий. ГГ не удержался от общей попадаческой традиции. )

И тут Максим понял. Это был не его сытый мир. Тут имелось достаточно людей, которые после войны были готовы смести буржуазный мир к чертовой матери. Или, по крайней мере, устроить им веселую жизнь. В той истории коммунисты их как-то потеряли. Тут Коньков явно не собирался повторять ошибок.

"А может вернёмся, поручик Голицын?"

(*Реальная история. Я был знаком с участниками этой аферы по спортивно-горнолыжной тусовке. Кстати, для своих навесить лейблы стоило 10 рублей. Меня лично жаба задавила. А вот почему джинсы "Montana" считались в СССР круче всех - для меня загадка.)

Так вот, Максим прикололся, что у парижской коммунистической молодежи обратные настроения - если из Москвы, то это круто.

Однако, приглядевшись, он понял - не всё так просто. Французских мастеров, шивших косухи, видимо, подводил эстетизм. Их куртки выглядели изящнее. Ну, вот такая особенность французского менталитета. А ведь косуха-то по определению должна быть грубой! Кто хочет изящно выглядеть - тот идет к дорогому портному и заказывает костюм*. Вот нарочитой грубости французам достичь не удавалось.

(* В то время в Европе на человека, облаченного в костюм из магазина готового платья, смотрели как на "приехавшего из деревни". Все приличные горожане, кому позволяли средства, шли к портным.)

В этом смысле произведение московских умельцев было вне конкуренции. Одни "тракторы" чего стоят! Это были просто "Кировцы"*.

(* Трактор - молния на косухе. Согласно "металлической" эстетике -- должна быть как можно более массивной. "Кировец" -- семейство тяжелых колесных тракторов, выпускающихся и теперь на Кировском заводе в Питере. Этих монстров надо видеть.)

В общем, Максим стал самым модным парнем.

Но это всё так, забавы. Вот уж чего работа на большевиков не допускала - так это безделья. Вкалывать приходилось очень серьезно. Вот и в этот день Максим ожидал визита заведующего литературным отделом газеты "Накануне" Романа Гуля. Встречей с ним его озадачили ещё в Москве. "Накануне" являлась просоветским эмигрантским изданием, идейная направленность которого сводилась к фразе: "А, может, вернёмся, поручик Голицын? Зачем нам, поручик, чужая земля?" То, что газету поддерживает мощная лапа Конькова, Максим не сомневался.

Так вот, с Романом Гулем ему было поручено подписать договор на издательство в "Красном журналисте", а потом и отдельной книгой его романа. Максим, замороченный своими делами, не следил за эмигрантской литературой. Между тем книга Гуля уже вызвала очень неслабый скандал. Газеты всех направлений гадали, сколько денег автор получил из Кремля. Роман был автобиографический, он назывался "Путь обреченных". Автор рассказывал, как в восемнадцатом ушел с Корниловым из Ростова, про дальнейшее сидение в зимовниках. Оно вылилось в ссору со скрывающимися там от большевиков донскими казаками. Потому как со жратвой было плохо - и добровольцы стали грабить всех, до кого могли дотянуться. А для донцов-то это были свои... Ну, а дальше - безумный водоворот войны на Кубани, когда банды с погонами сражались с бандами с красными лентами на шапках или с такими же бандами с зелено-малиновыми лентами*. А потом пришли части РККА и послали всех на фиг. Благо к этому времени население приветствовало бы хоть кого, лишь бы порядок навели.

(* В РИ на Кубани зелено-малиновые ленты носили формирования сотника (поручика) Пилюка, начавшие в конце 1919 года партизанскую войну в тылу Деникина и называвшие себя "зелёными". В АИ такое знамя взяли себе кубанские сепаратисты.)

В общем, чтиво было сильное. Гуль очень ярко описал, как ясноглазые мальчики-идеалисты превращаются в отморозков, у которых осталась лишь ненависть. В своем времени Максим никак не мог понять - как участники Белого движения, истошно кричавшие, что они воюют за Россию, пошли на ту самую Россию в обозе нацистов. Теперь понял. Ими двигала ненависть к народу, который их не принял. Как говорил один из персонажей книги: "Мало мы это быдло пороли."

Но в книге было много и другого интересного. К этому времени Максим уже имел представление о ходе здешней Гражданской войны. Но вот о Добровольческой армии было известно очень мало. Как писал поэт, "немногие вернулись с поля". Пленных на Кубани никто не брал. Да и те, кто выжил, предпочитали помалкивать. В той истории добровольцы могли гордиться. Они героически сражались за то, во что верили. Проиграли? Ну, так уж вышло. А тут гордиться-то было особо нечем. Потому-то никто и не знал о судьбе Корнилова. А вот Гуль приводил версию его гибели. Согласно произведению, части под командованием Лавра Георгиевича безнадежно штурмовали станицу Торговую, занятую сепаратистами. Дело было безнадежным - у казаков имелось численное превосходство, да и укрепились они мощно. А у добровольцев заканчивались боеприпасы. Но Корнилов упорно гнал своих на новые штурмы. И тут с тылу подкатили два бронепоезда РККА, поддержанные местными красными. Корнилов пустил себе пулю в лоб, а остатки его частей ушли в степь.

Явившийся к нему человек выглядел вполне заурядно. И не поверишь ведь, что он ходил в отчаянные атаки на казачьи и большевистские пулеметы. Интересно было и то, что начало романа пересекалось с книгой Конькова "Комиссарами не рождаются". Те же события, только с другой стороны. Возможно, бронепоезд товарища Сергея лупил из своих пушек по роте Гуля...

-- Мне очень понравилась ваша книга, -- вполне искренне сказал Максим. - Надеюсь, что советские читатели её оценят. Хотя, вероятно, шум будет большой. Многие не поймут "пропаганды белогвардейщины". Дураков в СССР, как и всюду, хватает.

-- С шумом-то и в Париже дело обстоит хорошо. Мне уже прислали пятнадцать писем с угрозами. В эмигрантских ресторанах теперь мне лучше не появляться.

-- Да уж, читал статью Бурцева. Такое впечатление, что с газетной страницы летит слюна.

-- Ну, это его стиль.

-- И этот человек был апологетом терроризма*. Хотя сам лично, вроде бы, не стрелял.

-- Я думаю, он и по морде в жизни никому не дал. К тому же, он всегда на самом-то деле был либералом.

-- То есть?

-- А это было не такой уж редкостью среди эсеров. Они полагали - террористы запугают царизм, тот вынужден будут ввести конституцию. В народное восстание он никогда не верил.

(* Бурцев был единственным из русских революционеров, кто отсидел в английской тюрьме за регулярные призывы к убийству Николая II. Даже для англов это оказалось слишком.)

-- А вы с Москвы? - Помолчав, спросил Гуль.

-- Сейчас да, там учился на курсах повышения квалификации. А вообще-то я из эмигрантской семьи.

Писатель поглядел на собеседника с огромным интересом. Сочувствующих Советской России эмигрантов хватало, но пока что среди них было немного убежденных коммунистов. У Максима же на груди краснел французский комсомольский значок, а в углу кабинета висела косуха. Коммунистичнее уже некуда.

-- И как вам Москва?

-- Проблем много. Но представление, что на месте России остались одни руины, ошибочно.

-- Я имею в виду нэп. Многие полагают, что это возврат к нормальной жизни.

-- Если вы считаете капитализм нормальной жизнью... Но в любом случае, в СССР - это пена. Спекулянтщина. Как во время Великой войны.

-- Да уж, на героев тыла я насмотрелся.

Мысли Гуля крутились возле какой-то темы... Наконец, он решился.

-- Скажите, а я могу посетить СССР?

-- Почему бы и нет?

-- Но я ведь против вас воевал...

-- Моё личное мнение - на Кубань вам лучше не соваться. Там вас точно не поймут. А так... Генерал Пепеляев сдался товарищу Конькову. И что? Преподает сейчас на курсах "Выстрел". Да и ваш бывший соратник полковник Слащов сейчас командующий Дальневосточным военным округом.

Вообще-то Максим догадывался, что Гуль в СССР нафиг не нужен, там своих писателей хватало с избытком. Он был куда нужнее здесь. Но если человек хочет съездить...

-- Если вы опасаетесь, что вами займется ЧК, то зря. Товарищ Коньков очень высоко оценивал ваше произведение. А он в Москве не последний человек.

-- Да уж. Слыхал я о его бронепоезде "Балтиец". Его у нас откровенно боялись. Хотя поверьте, трусов среди нас не было.

-- Так вот, насколько я знаю, РОСТА планирует выпустить ваши книги под одной обложкой.

-- Тоже интересно...

Максим перешел к следующему вопросу.

-- Роман Борисович, я человек в литературе новый, я вообще-то фотограф. Так что вы не поясните, что вообще происходит в эмигрантской среде с литературой?

-- Ну, что? Преобладает ностальгия по ушедшим временам.

-- Россия, которую мы потеряли, -- усмехнулся Максим.

-- Вот, а вы говорите, что в литературе не разбираетесь. Как формулируете-то! У вас в РОСТА явно хорошо учат.

-- Да, это так, просто вышло...

-- Но согласитесь, у дворянских детей детство было счастливым. Летние поездки в поместье вспоминаются в светлом ключе.

-- У моих родителей поместья не было. Но я понимаю, о чем вы говорите.

-- Так что идет вал ностальгических произведений. Эмигранты их читают и смахивают с глаз слезу.

-- А про войну?

-- Про какую? По Великую войну - ну, не хочется о ней вспоминать. Тем, более, Анри Барбюс задал направление, тут добавить особо и нечего. А про Гражданскую... Писать, что мы были идиотами, воевавшими против своего народа? Я написал. Но... Впрочем, вы сами понимаете, если пошли в коммунисты. Ведь пришлось порвать со всеми связами?

-- Ну, не со всеми. Но я-то - только первый. Будут и иные. Как говорил товарищ Коньков... Максим порылся в столе, достал текст интервью Сергея одному немецкому журналисту и зачитал.

"Я готов вести диалог даже с черносотенцами или, по-вашему, с радикальными националистами. Да, практически на все вещи мы смотрим по-разному. Но! У нас есть нечто общее. Для нас, как и для ультраправых, человек - это нечто большее, чем хрюкающая свинья у корыта. Там что мы можем друг друга понять. А со сторонниками капитализма нам разговаривать не о чем. Капитализм - это идеология свинства. У нас с буржуями в принципе разные ценности. Я далеко не ангел, но не понимаю, как можно украсть у голодного, как можно украсть у солдата. Для меня такие - не люди. Просто твари, которых надо уничтожать. Я их ставил к стенке под пулемёты и готов ставить снова. В этом, возможно, мы найдем общий язык с ультраправыми."

Гуль покачал головой.

-- Жуткий человек Коньков. Но ведь, если подумать, он прав.

Паскудный городишко Венеция

Но погода - это ещё ладно. Город производил очень запущенное впечатление. Максим так и не понял, чем занимались его жители до войны и последовавших событий. Но сейчас им заниматься было точно нечем. Так что всплывали в мозгу воспоминания Пети о Петрограде 1918 года. Тут было примерно то же. Запущенные замусоренные улицы, грязные мрачные дома - и крадущиеся возле них люди. Большинство магазинов и лавочек были закрыты. А те, что работали - торговали лишь самыми необходимыми для жизни товарами. Из каналов несло дерьмом. В общем, впечатление от города было мрачным.

Кстати, в Венеции Максима попытались ограбить. Из переулка вылезли какие-то трое с ножами. А дальше всё случилось не как в боевике, а как в кинокомедии. Максим, поняв, что на него наезжают, вытащил шпалер и пальнул. Между прочим, почти попал - у одного из нападавших слетела кепка. После чего троица бросилась драпать. Максим, помня наставления, быстро стал смываться в другую сторону. Только потом, когда он отбежал на солидное расстояние, до него дошло, что в Северной Италии корреспондентам РОСТА опасаться местных властей нечего. Этот город находился под контролем ребят Муссолини. Правда, контроль был тот ещё. Патрули чернорубашечников имелись лишь на главных улицах. Не потому что они боялись соваться в переулки. Эти парни не боялись ничего. Но на фига им сдался этот полумертвый город?

И как Максим сюда попал? Так ведь такова работа журналиста. Точнее - работа была на материке, в Маргере, где порт. Надо было встречать советскую эскадру. Но она где-то болталась в море, так что свободное время имелось. Эмиль полностью слился с местностью, удалившись в глубь портовых предместий с какими-то двумя девицами, весьма революционными, а главное, симпатичными.

А вот у Максима в голове был ещё с того времени "флажок". Как же! Быть в Италии и не посмотреть Венецию? Ну, вот посмотрел, блин. Вымок, замерз как собака - пришлось в кабачке в Маргеле лечиться граппой. В общем, паскудный городшико, эта ваша Венеция.

А советские суда всё-таки пришли. Картинку надо было видеть. В порту известным веществом болтались три итальянских монитора под красными флагами. Внешний вид этих посудин мог понравиться, разве что, Максиму с его извращенной эстетикой, порожденной увлечением "металлом", стилем "индастриал" и компьютерными играми. С точки зрения местных они выглядели безобразно. Но, говорят, дело-то своё мониторы выполняли. Так вот, на горизонте сначала показались дымы, а потом и эскадра. В ней имелись крейсер и два эсминца под незнакомыми Максиму красно-лучистыми флагами с красной звездой*.

(* Флаг РККФ того времени. См. иллюстрации.)

Имелось два десятка грузовых судов и одно явно пассажирское.

Зачем большевики подогнали сюда военных моряков - было Максиму не слишком понятно. У итальянских контрреволюционеров никакого флота просто не было. Впрочем, у Муссолини тоже. Те самые мониторы, конечно, болтались на рейде - но вот смогли бы что-нибудь сделать - это вопрос. Там революционные порядки процветали. А встреться советские корабли с каким-нибудь серьезным флотом...

Но у больших держав было странно. Они хором громко осуждали СССР за помощь Муссолини - но никто не предпринял никаких серьезных действий, чтобы помешать коммунистам. У всех имелись свои заморочки.

Как выяснилось позже, командующий Черноморским флотом Федор Раскольников погнал эти корабли, в основном, чтобы морякам жизнь медом не казалась. Ну, и заодно, чтобы напомнить туркам: здесь вам не тут.

Кемаль, впрочем, пока что с СССР ссориться совсем не собирался. Как рассказали моряки, в Стамбуле их встречали с оркестром.

Вообще-то, с Черноморским флотом было если и не хорошо, то и не совеем плохо. С командирами беседовал Эмиль, а он был журналистом от Бога, и, наверное мог бы вытащить инфу даже у покойника. Точнее, тут была нужна не инфа, а настроение командного состава, представленного в подавляющем большинстве бывшими офицерами Российского императорского флота. Причина того, что на флоте осталось много офицеров, была понятна даже такому технически безграмотному типу как Максим. Военный корабль - машина большая и сложная. Чтобы им управлять, классового сознания маловато будет.

Так вот. Разумеется, господ офицеров первоначально не особо перло, что ими командует мичман*.

(* Мичман по Табели о рангах соответствовал поручику.)

Но Раскольников, может, был и не Ушаковым, но оказался совсем не слабым мужиком. Для начала он построил и злостно поимел матросские Советы. Благо на Черноморском флоте в них рулили эсеры, так что в Москве к этому отнеслись с пониманием. А потом флот вел боевые действия против турок и грузинских сепаратистов, что офицеры только одобряли. И десанты высаживали, и города брали*. Дальше пошло ещё веселее Раскольников развернул на Черном море нестоящую пиратскую войну, в ходе которой наши моряки топили и захватывали все суда, которые им не нравились. В общем, Раскольников стал легендой, эдаким корсаром, которому всё по фигу. Захочет - чего угодно добьется, а кому не нравится - может тут же на рее повесить. Впрочем, это было не для печати. Формально черноморские краснофлотцы выглядели белыми и пушистыми.

(* Кто читал книгу "Журналисты не отдыхают", знает, что во время этих десантов воевать было особо не с кем, противники удрали раньше подхода кораблей. Но ведь дело не в том, что было на самом деле, а в мифе. Кстати, в РИ Раскольников в самом деле являлся замечательным авантюристом. В 1920 году он предпринял блестящий пиратский набег на иранский порт Энзели, контролировавшийся англами - и гордые бритты просто сбежали, бросив тяжелое вооружение и все запасы.)

Ну, вот, суда пришлепали в Италию. Они привезли уголь, а взамен брали всякие промышленные товары. Самыми главными из низ были тракторы. Их в Милане было гораздо больше, чем нужно ломбардцам. Машины были своеобразные, приспособленные под нужды сельского хозяйства, где не наблюдалось бескрайних полей. Да и обслуживались они с помощью ломика и чьей-то матери. Как говорили, для России с её крестьянскими наделами и чересполосицей -- самое то. Но это говорили. Сам-то Максим о сельском хозяйстве знал только то, что макароны точно на полях не растут.

Однако в поставке тракторов был и серьезный политический смысл. Как понял Максим из прессы и закрытых инструкций РОСТА, поставка тракторов имела большое политическое значение. В СССР началось какое-то шевеление насчет коллективизации. Вроде бы, рано. Хотя -- что Максим знал об истории? Тем более, что в этом мире она шла не так. Может, Коньков втюхал что-то самым главным товарищам. А что тот мог втереть советскому руководству, Максим даже представить был не способен, потому, что совершенно не владел вопросом, а ещё меньше понимал, что в этой жизни нужно Конькову. Он только въехал, что Сергей смотрел на многие вопросы с какой-то ну очень странной позиции.

Ну, да и ладно. Работать на РОСТА было куда интереснее, чем в том мире - на унылых немецких долбодятлов. Вот и работаем.

Их-то выдернули из Парижа совсем не для того, чтобы отследить погрузку тракторов. Было иное, куда более интересное. Вместе с грузовыми пароходами из Одессы приперся и пассажирский. Он был предназначен для итальянских рабочих, решившихся отвалить в СССР. Таких имелось немало. Гражданская война и наполовину работающие заводы многих уже достали. В особенности - квалифицированных рабочих. Максим достаточно потерся среди представителей пролетариата, чтобы понять: среди квалифицированных рабочих тех, кто любит свою работу, гораздо, больше, нежели среди интеллигентов. А вот нормальной работы в Ломбардии не имелось. И податься работягам было некуда. Во Францию или в Германию? Так ведь там профсоюзы. Они, конечно, были за классовую солидарность - но не когда собрат по классу отбивает у тебя работу или сбивает расценки. Так что "аристократические" профсоюзы* были, как правило, "буржуазными". И пришельцев они не жаловали. А если тебя не любит профсоюз - нормальной работы ты не получишь. САСШ? Так там в последнее время выходцев из Италии принимали без всякого восторга. Потому как рассматривали их как потенциальных революционеров. Вот и оставалось ехать в Россию.

(* Имеются в виду профсоюзы, объединяющие высококвалифицированных рабочих.)

Кстати, в ростовской информашке для внутреннего пользования было и приведено и мудрое высказывание Конькова. (Для тех, кто не знает: высказывания начальства, изложенные в письменном виде, считаются мудрыми по определению при любом общественном строе.)

"Мы знаем имена знаменитых итальянских архитекторов, приехавших в Россию и построивших замечательные здания. Менее известно, что вместе в ними приехали и квалифицированные рабочие, которые не только работали, но и учили наших людей. Большинство их них завели в России семьи и остались навсегда, пополнив наш великий народ."

На шабаш, связанный с погрузкой-разгрузкой примчался Муссолини. Он закатил большую речь. Неизвестно, как он на самом деле относился к тому, что представители рабочей элиты сваливают за рубеж, но говорил он вполне правильные слова: о классовом братстве, о взаимной помощи "двух первых в мире социалистических государств*" и так далее.

(* Строго говоря, социалистических государств было на тот момент три: СССР, Социалистическая республика Ломбардия и Западно-украинская свободная федерация. Но махновцы по идеологическим причинам себя не считали государством.)

Честно говоря, Максиму пришлось провести большую работу над собой, чтобы начать воспринимать Муссолини всерьез. Стереотипы сознания - страшная вещь. Ведь что он знал в том мире об этом человеке? Был какой-то клоун, который изображал из себя древнеримского императора, а в результате всё про...рал. Но ведь, возможно, всё обстояло и не так. А уж тем более тут иная история. Вот в том варианте Троцкий был крутой и страшный, а в этом - сидит себе в Вене, пишет какую-то хрень и никому нафиг не интересен. Как говорил Коньков во время памятной совместной пьянки:

-- К этому кого-то с ледорубом посылать? Ты пойми - тут он ничего не сделал. Если у тебя к нему какие претензии, хочешь, я тебя в командировку в Вену отправлю, набей ему рыло. Большего он не заслуживает.

А ведь может случиться и наоборот. Там был клоуном, а тут - совсем нет. По крайней мере, Ломбардия пока что держалась на удивление всему миру.

После выступления Муссолини устроил пресс-конференцию. К удивлению Максима, тут присутствовали и представители "буржуазной прессы" -- англичане и немцы. И вот один англичанин, судя по его роже, шизея от собственной смелости, даже задал провокационный вопрос:

-- Сеньор Муссолини, а правда ли, что вы продаете произведения искусства?

Как оказалось, провокационным его считал только англичанин. Потому что Муссолини совершенно спокойно ответил:

-- Да, продаем. Мы не делаем из искусства фетиш. В конце-то концов, мы эти произведения не уничтожаем, как нам советуют некоторые товарищи. Пусть их купят американские богачи, а наш народ получит нужные товары. Рано или поздно в Америке тоже произойдет революция - и искусство станет принадлежать народу. У американцев произведений искусства мало, у нас много. Даже слишком много. Так что американские товарищи будут любоваться нашими картинами. Сколько у нас вывезли немцы и австрийцы. Вот кто-нибудь заметил убыток? Вы лично можете сказать - чего именно больше нет в наших музеях?

Англичанин стушевался. В самом деле. Произведения живописи в Италии можно было мерить на погонные метры. Их было не просто много, от них в глазах рябило. Из той же Венеции немцы и австрийцы много чего вытащили, но ущерба и в самом деле как-то никто и не заметил. Потому как самые крутые произведения они не тырили. То ли чтобы не выглядеть уж совсем варварами, то ли потому, что навороченные произведения сложно продать по-тихому. А второстепенные... Нет, кто не был в Италии, это не поймет.

На самом-то деле маньяки, которые покупают картины великих мастеров и любуются ими за закрытыми дверями, существуют только в плохих книжках и кинофильмах. Люди покупают картины из тщеславия. Типа вот у меня висит на стене Ренуар. А тебе слабо? Кстати, отличить настоящую картину от качественной подделки, очень непросто. Так что неизвестно откуда взявшаяся картина никому нафиг не нужна.

Именно поэтому, когда в 1912 году украли "Джоконду", её в итоге нашли на каком-то чердаке. Продать было некому. Никто не будет вешать картину, про которую все скажут: она украдена тем-то и оттуда-то. А вот произведения не самых известных авторов... Тут имеются варианты.

Вообще-то в Италии разные предметы искусства продавали все. Но сидящие в Риме королевские власти и разные южные "мафиозо" делали это по-тихому. А вот Муссолини не стеснялся. Его культурную политику во многом определяли футуристы. Максим раньше знал про их русских единомышленников. Ещё бы не знать, если его подруга училась в школе с литературным уклоном. Тем более, что подруга считала: они первые в России грамотно раскрутили арт-проект. Так что Максим полагал: если они призывали кого-то скидывать с парохода современности, так просто хотели обратить на себя внимание. Ничего такого особенного. Никого ж не скинули. В отличие от не самого плохого французского художника Гюстава Кюрбе, который во времена Парижской коммуны руководил сносом Вандомской колонны.

А вот итальянские футуристы всерьез считали, что надо сжечь все музеи и библиотеки. Именно они и подначивали чернорубашечников на разгром церквей. Муссолини их слегка приструнил, впрочем, оставив им возможность высказываться в печати.

А культурная политика Ломбардии была такой: да черт с ним, с этим старьем, мы ещё нарисуем.

Вот такая вышла поездка в Венецию. Максим с Эмилем помахали удаляющемуся каравану и двинули в Париж. Так уже было новое задание.

Мумия будет лежать!

Так что летом у крестьян было много дел. А зимой им заниматься было, в общем, и нечем. Тем более, что телевизоров у них не имелось. Так что ничто не мешало мужичкам двинуть и отдать дань памяти Вождю.

А зрелище было и, в самом деле потрясающее. За гробом Ленина, который везли из Горок, следовала многотысячная толпа. А куда больше людей подходили из иных мест. Уже позже кое-какие выловленные Дзержинским агенты разных контрреволюционеров говорили, что испытали настоящий шок. Они-то всё верили - русский народ держит в покорности только ЧК. А вот что прикажете делать с ЭТИМ?

И ведь никого и в самом деле прощаться с Лениным не гнали. Точнее - гнали местных руководителей, дабы они придавали народу хоть какую-то организованность. Заодно проверяли, на что кто из них способен. А что? Если из твоего района несколько сот или тысяч человек отправились прощаться с вождем мирового пролетариата - так уж ты обеспечь, чтобы они поехали, попрощались и вернулись без ущерба для здоровья. Зима ведь на дворе. В этот раз морозы на дворе стояли не такие, как в той истории, но тоже не июль месяц. Люди НКЧС сбивался с ног, организуя пункты обогрева, питания и ночлега.

Разумеется, я бросил на отражение этого события лучшие кадры. И они не подкачали. Дзига Вертов наснимал ТАКОЕ... Его фильм "Прощание с вождем" вызвал сенсацию во всем мире. В этом мире он сумел подняться над чистым экспериментаторством и снять нечто в самом деле сильное. Так что в соперничестве двух авангардных режиссеров - Вертова и Эйзенштейна - стало совсем непонятно, кто победит...

А в западной прессе, разумеется, прошлись и по мне. На полном серьезе утверждалось, под моим чутким руководством чекисты шашками гнали крестьян в Москву. Я уж было собрался добавить что-нибудь от себя, но тут нахулиганил мой единовременник Маским в компании с Эмилем. Они пропихнули в какую-то правую французскую газету душераздирающий репортаж о том, как лично я, сидя на тройке, запряженной белыми медведями и попивая самогонку и из горлА трехлитровой бутыли, размахивал ручным пулеметом Форда* и командовал взятием в заложники крестьянских детей. Что мои сотрудники пили, интересно?

(* Такого РП никогда не было. "Флажок", что это стёб, для французов куда более очевиден, чем белые медведи в упряжке -- спустя пять лет после Великой войны мужчины в оружии разбирались.)

Самое смешное, что буржуйские дураки заметку напечатали, а кое-какие полные дегенераты-эмигранты даже перепечатали. Хотя они-то могли знать, что белые медведи уж точно не подходят на роль ездовых животных. Но то были люди из тусовки Александры Федоровны, у них, видимо, крыша совсем слетела. Дальше оставалось только печатно высмеивать правых. Кстати, я это направление как-то упустил. Хотя приём известен каждому пиарщику, он называется "прививка". Писать о том или о тех, чьи интересы ты защищаешь, совершенно запредельный бред. Разумеется, надо его вовремя и разоблачать, а то ведь могут поверить. Если делать всё грамотно, то и к реальной негативной информации читатели будут относиться скептически. Надо бы Геббельса озадачить...

* * *

Но потом настала пора очень интересного вопроса. В партии пошла дискуссия - а что делать с мертвым вождем? Преобладала тема, что надо сделать из него мумию и выложить на всеобщее обозрение. Мне это не слишком нравилась. Не из-за каких-то религиозных взглядов, которые у меня напрочь отсутствовали. Но это было симптомом тенденции, к которой я не очень понимал, как относиться.

Так что как-то под вечер я собрал в кабинете свой интеллектуальный штаб - Светлану и Мишу. Под коньяк. Самое смешное, что все трое были атеистами. Я вырос в СССР, Светлана развилась под влиянием папы, который не верил ни во что, даже в деньги. Миша же происходил из семьи еврейских питерских интеллигентов, которые на религию плевать хотели. Он, к примеру, даже в хедер не ходил*.

(* Религиозная школа при синагоге. Посещение её было обязательным для мальчика из правоверной иудейской семьи.)

-- Итак, ребята, идея выложить мумию Ленина - свидетельство очень четкой тенденции. Их коммунизма стараются сделать атеистическую религию.

-- И чего в этом плохого? - Пожал плечами Миша. - Народ в России религиозный...

-- Вот только не надо мне рассказывать сказки о насквозь православном русском народе! - Усмехнулась Светлана. - Уж я-то видела, кто грабил церкви. Это точно были не комиссары и даже не евреи.

-- Не передергивай, Светочка! Кто тут говорил о любви к официальной церкви? Я-таки знаю, что в России более пятнадцати миллионов раскольников. И полтора миллиона хлыстов*. И множество всяких духоборов, субботников, сютаевцев и прочих**. Но вы поглядите с другой стороны. Люди разочаровались в попах - но искали иную веру. Почему бы это и не использовать?

(*Данные спорные, но такие имелись. И журналист имел полное право ими оперировать.

** Весьма распространенные в дореволюционной России секты.)

Я вздохнул.

-- Беда в том, что атеистическая религия порождает самое мрачное мракобесие. Вспомните тургеневского Базарова. Он ведь поклонялся даже не науке, потому как не был ученым. Он сделал символом веры выдуманные людьми теории.

Миша задумался.

-- Я понимаю, куда ты клонишь. Да уж, если вспомнить наших интеллигентов.

Особенно тех, кто ходили в хедер...

-- И хедер тут при чем? - Спросила Светлана.

-- А при том, что в иудаизме есть такое представление: ответы на абсолютно все жизненные вопросы можно почерпнуть из священных книг. Откуда, вы думаете, еврейские анекдоты про то, как приходит Абрам к раввину и спрашивает... Кстати, именно этим обосновывается и презрение к "гоям". Дескать, они незнакомы с высшей и единственной мудростью. И если такие товарищи возьмутся за Маркса и Ленина... Я представляю. И самое грустное, что тут будут лидировать не евреи, а жиды.

-- А ведь самое грустное в другом. Вы вообще понимаете подоплеку этой возни с Лениным? Кто-нибудь слышал про теорию Николая Федорова?

Я пожал плечами.

-- Миша, и ты не знаешь? Вот к чему приводят игры в политику.

-- Так ты и сидишь на своем месте, чтобы такие вещи отслеживать и нам сообщать. Ты по делу давай.

-- Суть его построений излагать долго и сложно, там сам черт ногу сломит. Но главный практический вывод в том, что через некоторое время умерших людей можно будет оживить средствами науки. То есть, там дело не совсем так обстоит, но популяризаторы сводят дело именно к этому.

Блин! Точно, был такой. Свои идеи Федоров излагал в конце XIX - начале ХХ века. По большому счету, они являлись типичной гуманитарной болтовней, которая ни н а чем не основана кроме "мне так кажется". Но из его заумных построений можно было сделать вывод - в будущем людей можно будет физически оживить. А что? Человеку трудно осознать, что он уходит в пустоту. Недаром ведь буйным цветом расцвели всякие учения про "реинкарнацию", которые не имеют никакого отношения ни к буддизму, ни к индуизму. Не говоря уже о шарлатанах-спиритах. Вот и Федоров тут оказался к месту. Ведь Маяковский этими идеями увлекается. Ненаписанная пока пьеса "Клоп" основана на данной теории. Да и в других его произведениях разбросано множество "ссылок"...

-- Света, а эта идея в самом деле популярна?

-- Ещё как! Только, понятно, никто не признается.

-- Сергей, а ведь Света права. В этом желании уложить Ленина в Мавзолей явно чувствуется какое-то второе дно, -- подал голос Миша.

-- Похоже на то. Что же, да и ладно. Раз уж нам приходится играть по таким правилам, будем по ним играть.

-- Тем более, что в теории Федорова есть некоторые интересные моменты, -- добавила Светлана.

-- И к тому же, кое-кто уже начал шуметь, -- ухмыльнулся Миша.

-- Троцкий?

-- Ты уже знаешь?

-- Делать мне больше нечего, чем отслеживать вопли этого болтуна. Но он же полает себя как видного марксистского теоретика. И постоянно вякает на СССР. Раз у него нет нормальных источников информации - значит, вякать лучше всего на то, что на слуху.

-- Так и есть. Троцкий разразился статьей, в которой обвиняет руководство СССР в сползании в мистическое болото. Дескать, вместо того, чтобы просвещать пролетариат в духе научного марксизма, мы занимаемся чертовщиной.

Хм, а ведь в той истории Троцкий по этому поводу не выступал. Он сам надеялся покататься на культе Ленина. Не понимал дурачок, что против имеющего семинарское образование Сталина ему на этом поле ничего не светит. Ну, а так... Демагогов среди коммунистов и сейчас полно, и чем дальше, тем их будет становиться больше. Ну, что ж. Против демагогии действует лишь более крутая демагогия. Что там у нас было про "врагов народа"?

Шеф сказал: поехали!

Так что приходилось ехать в загадочный край, где заправляли махновцы. По отношению к этой местности у Максима было много вопросов. Ну, например, а за счет чего они там держатся? "Буржуазная" пресса изображала махновцев как некую новую Тортугу. То есть, как сборище грабителей. Но ведь обитатели той же самой Тортуги жили за счет богатейших караванов из испанских колоний. А тут кого столько времени грабить?

Был и второй вопрос, который в данном времени задать было некому. Кроме Конькова, но он-то находился далеко. Маским помнил по своему времени, что западноукраинцы являлись по взглядам радикальными националистами. В университете с ним учился один парень, питерский украинец, который имел родню в Киеве. Так вот, западенцев он называл "бандеровцами". И вообще не считал их украинцами и полагал, что разбираться с ними надо с помощью автомата Калашникова.

Так вот, как на Западенщине пришельцы с Восточной Украины, которые являлись во всех отношениях чужаками, сумели удержаться?

Вообще-то от РОСТА можно было получить сведения и не о том. Но Эмиль Максима отговорил.

-- Понимаешь, обычно в журналистике, когда куда-то едешь, стоит набрать побольше информации о том месте. Но иногда - лучше наоборот ничего не знать.

-- То есть, я должен быть эдаким простаком?

-- Ну, на простака ты уже не потянешь. Но... Вот ты читал какие-нибудь труды теоретиков-анархистов?

-- Да как? Я и Ленина не всего прочел. Не говоря о Марксе.

-- Ну, вот и хорошо. Прочитай что-нибудь. Например, Бакунина, "Государственность и анархия". В отличие от занудного Кропоткина, это не скучно. Товарищ Бакунин умел писать. Написано нелогично, но очень сильно. И, собственно, вся идеология анархистов идет от Бакунина. Даже американский анархо-синдикализм.

-- Так а мне зачем это читать?

-- А вот зачем. Ты будешь знать, как анархисты представляли общество в теории.

* * *

Дорога вышла длинной, но очень познавательной. С журналистами ехал некий итальянец, "товарищ Пьетро", который уж очень походил на персонажей из фильма "Крестный отец". Он был одет в отличный костюм, был отменно вежлив, но... Было понятно, что с таким парнем лучше не ссориться. До кучи присоединились трое испанцев. Тоже ребята, на взгляд, очень опасные. Эти были анархистами. Они оказались достаточно общительными парнями. Разумеется, свои секреты ребята не выдавали, но зато просветили Максима по поводу истории Испании. О которой он, понятное дело, имел весьма смутные представления. Да и то сказать. Что знает об истории Испании даже образованный житель России? В основном, про историю её величия. Ну, там про "конквистадоров в панцире железном", про Тридцатилетнюю войну, про "Непобедимую армаду" и разное иное по мелочи. И, кто-то слышал, что в ХХ веке там была гражданская война, в которую с одной стороны вписался СССР, с другой - итальянские фашисты и германские нацисты. Но оказалось, что испанская история была куда интереснее. За последние сто десять лет в Испании случилось аж пять революций. И ребята явно не собирались останавливаться на достигнутом. При том, что анархисты там являлись, так сказать, нормальным фоном. Это было именно народное движение. Максиму понравились рассказы о том, как в бараки батраков приходили "апостолы анархии" и вели свои речи. Это были не какие-нибудь интеллигенты, такие люди более всего напоминали странствующих проповедников. Они знали, как говорить с народом. Что удивляться, если в Испании анархисты являлись массовым народным движением. И что забавно - собеседники Максима бешено ненавидели попов. А ему было с чем сравнивать. Вообще-то Максим попал в этот мир эдаким умеренным атеистом. Или, как модно было говорить, агностиком. То есть, он-то в Бога не верил, но если кто верит... В конце-то концов, в его времени никому не было до этого дела.

И только в этом мире Максим столкнулся с настоящими, бешеными атеистами. Которые не только напрочь отрицали религию, но готовы были идти и разносить храмы. В Италию он попал, когда уже таких немного приструнили. Но вот эти испанцы... Они ненавидели, в основном, католиков. Видимо, в Испании католические иерархи их всерьёз достали. Так что храмы данной религии для них, что понятно, святынями не являлись. Католические храмы, не были для них даже культурными объектами, которые надо сохранить для потомков. Как это декларировали российские коммунисты. Они были за то, чтобы их стереть до основанья. Жутко? Но вот такие в этой эпохе были люди.

* * *

Пробираться по суше оказалось долго. Для начала на пути их лежала Австрия. В ней жизнь складывалась плохо. Точнее, совсем плохо. Со жратвой имелись большие проблемы. Максиму и его спутников сразу предупредили: не стоит "светить" стофранковые купюры. А то потом можно и не отбиться. Французские газеты врали, что в Австрии голод. Его не было. Ну, в смысле такого, как Ленинградская блокада. Про неё-то Максим знал хорошо. А вот, то, что бедняки ловили и ели кошек и собачек - это да, было.

Впрочем, нищета имела своё немецкое своеобразие. Бедненько, но чистенько. Именно поэтому и не рекомендовалось ввязываться в разные конфликты. Полиция продолжала работать очень четко. В чём-то она напоминала механизм из фантастических романов. Ну, когда всё вокруг разрушено - а некая уцелевшая машина продолжает идеально работать.

В политической же сфере в Австрии наблюдалась полная веселуха. После крушения империи тут рулили социал-демократы. Максим уже понял, почему для его друзей понятие "социал-демократ" (меньшевик) является поводом для того, чтобы достать патрон в ствол. Эти люди пытались всех успокоить и со всеми договориться. Но идея "давайте жить дружно" в этом времени ну никак не катила. Уж больно много имелось парней, которых научили стрелять по людям. И они совсем не желали зарывать в землю свои навыки.

Вот и в Австрии имелся тот ещё дурдом. Понятное дело, были коммунисты. Однако они ориентировались в большей степени на Муссолини. Наверное, товарищ Бенито их подкармливал. Им противостояли националисты - эти мечтали слиться в экстазе со Вторым Рейхом. Ну, а заодно прижать к ногтю всех коммунистов, социалистов и евреев. Дальше начиналась экзотика. Были нацболы. Они тоже мечтали соединиться с Германией, только прижать к ногтю предполагалось буржуев и помещиков и установить "немецкий социализм". Евреям в этом времени явно не везло, они и в программе этой партии попадали под раздачу. Потому как "представители космополитической буржуазии".

Ко всему прочему имелась и Имперская партия. Эти выступали с католических позиций. Они Второй Рейх не любили за "тлетворный протестантский дух". Эти деятели выступали за то, чтобы объединиться с баварскими сепаратистами - и начать создавать некое наследие Священной Римской империи. Как говорил Эмиль, из данной партии просто торчали уши французской разведки.

Потом переместились в Чехо-Словацкую федерацию. Эти две страны были едины только формально. У них даже деньги разные. Точнее - ничем не обеспеченные фантики, которые в Восточной Европе печатали все, кто только мог. Более плотному объединению двух стран мешали совсем не национальные заморочки. А то, что Словакия была, в основном, аграрной, а Чехия - промышленной. В общем, как в Италии. Впрочем, Чехию как-то минули, ехали только по Словаки.

Но все эти дела были, так сказать, окрестным пейзажем. До тех пор, пока переменив очередной поезд, не доехали до Ужгорода. Дальше никакие поезда не ходили. Там была ничейная территория, в которую мало кто рисковал соваться. Точнее, это касалось пришлых. Местных данный расклад как-то не очень беспокоил. Они невозмутимо ехали на восток со своими телегами.

Максим думал, что они теперь тоже пересядут не телеги. Но вышло не так. Товарищ Пьетро как-то всё устроил. Им подогнали дрезину, к которой был прицеплен пассажирский вагончик, напоминающий игрушку. В него погрузились и трое угрюмых мужиков с какими-то мешками.

В общем, двинулись таким порядком дальше. Вокруг были Карпаты. Максима горами было не удивить, он насмотрелся на них и в том и в этом времени, но всё же... Тем более, что тут советовали особо не высовываться в окна. Дескать, могут шмальнуть со склона. Так и приближались к перевалу Ужок, за которой была уже махновская территория.

При подъезде в нему над дрезиной попутчики водрузили черно-красное знамя. Как оказалось, делали это они совсем не зря. На въезде к станции пути преграждал обычный такой шлагбаум. Но вот дальше... Там имелась стрелка, которая переведена была на разобранный путь. А подходы к этой стрелке, как и к "мертвому" пути контролировались пулеметными гнездами, сооруженными в сараях, которые по местной моде были сооружены из камня.

Суть понятна была даже Максиму. Если кто-то попробует на поезде рвануть с налета, то выйдет по стрелке на "мертвый" путь и поезд сойдет с рельсов. А дальше - дело пулеметов. А если нападающие тормознут и пошлют людей перевести стрелку - они попадут под огонь тех же пулеметов.

Эмиль оценил.

-- Грамотно ребята сделали. Конечно, допустим, бронепоезд с десантом эта оборона не выдержит. Но роту она способна задержать надолго.

-- Как-то не похоже на анархистов...

-- Между прочим, все на войне были. А кто на той войне не умел строить оборону, тот жил недолго. Я, кстати, ещё вон туда поставил бы пулемет. А ты здесь и не то увидишь. Не зря я тебе не рекомендовал что-нибудь читать о махновцах. Ладно, вон идут к нам местные товарищи...

Самый страшный вопрос

Так вот, в этом времени заседания ЦК были такими, что после этого в театр ходить скучно. В театре актеры всё-таки всего лишь играют свои роли. А тут на кону стояли власть и жизнь огромной страны.

Между тем в заседании шел базар о самой страшной проблеме. Об агарной. Её не мог в стране решить никто. В моём времени интеллигентские болтунишки вслед за Солженицыным любили размазывать сопли по поводу Столыпина. Мне как-то заказали о нем статью. А я учился в физико-математической школе, причем по профилирующим предметам был круглым отличником.

И как журналист я всегда следовал математической логике, а не всякой болтовне гуманитариев. Так вот, я взял раскладку по годам крестьян, вышедших из общины, и построил график. В Ворде это делается за пять минут. Да и без компа, при наличии листка бумаги в клеточку и карандаша - не намного дольше. И выяснилось - поклонники Столыпина либо вруны, либо клинические гуманитарии. Потому что из графика следует: столыпинская реформа с треском провалилась ещё в 1909 году*. Так Столыпина любят те самые дегенераты, которые визжат о "миллионах, погибших на Колыме". Я-то на Колыме бывал. И пусть кто-нибудь мне объяснит, как эти "миллионы" сумели туда завезти. Гуманитарные болтунишки не понимают, что есть такая жестокая штука - математика. Что по железной дороге во Владивосток и Ванино доставить "миллионы" было физически невозможно. А уж тем более - довезти их до Магадана на пароходах. Но по поводу столыпинской реформы, которая уперлась в ту же самую математику, в моё время много воняли.

(* Те, кому моё мнение не нравится - вот сами постройте график. Ну, и как?)

Но остальные-то были не лучше. У социал-демократов аграрной программы не имелось вообще. Точнее, они выступали за крупные государственные хозяйства типа совхозов. Но ведь они всё-таки были не совсем отморозками и понимали: крестьян в это дело загнать не выйдет. Программа имелась у эсеров. Простая, как штопор - всё поделить между крестьянами. Но только вот эсеры зас...ли эту программу претворять в жизнь. Более того - Чернов кинул карательные отряды на мужичков, которые самостоятельно стали её осуществлять. И большевики, недолго думая, провозгласили "Декрет о земле". Его просто-напросто свистнули у эсеров. После этого большевики стали непобедимы. Дураки, которые влезли в войну с ними... Вечная им память.

Но вот помещиков и кулаков погромили, землю поделили. И что дальше? А дальше-то вышло хреново. Помещичьей земли оказалось не так, чтобы очень много. Так что мужички получили, скорее, моральное удовлетворение. Ну, может, они кушать стали сытнее, и в этом я за них рад. Да только дело-то в чем? Основную долю товарного зерна, то есть того, которое предоставляли на продажу, обеспечивали как раз крупные хозяйства. Которые погромили. И в этом времени дело обстояло хуже, чем в моей истории. Потому что Гражданская война была менее свирепой и людей в итоге погибло меньше. Ведь земелька-то распределялась между членами общины. И то ли ещё будет. Мы ведь гуманисты, а не хрен собачий. Например, стараемся организовать нат селе медицинскую помощь. А значит - детская смертность уменьшится, количество людей возрастет. А возможна была и иная проблема о которой я и докладывал.

-- Товарищи, вспомним 1916 нрд. В этом году урожай был 3,8миллиаров пудов зерна. Товарный хлеб составлял четверть от производимого- около 950миллионов пудов. Довоенные потребности внутреннего рынка были около 500миллионов. Если учесть увеличение потребления хлеба, связанное с питанием армии, зерна все равно хватало с избытком. Так получалось по расчетам. На самом же деле Россия столкнулась с продовольственной проблемой уже в 1915 году, ибо производители не хотели продавать хлеб. Ждали "настоящей цены" и придерживали зерно. В случае обострения международной обстановки мы получим тоже самое.

Бухарин задергался. Он-то знал, в чей огород камешек. Николай Иванович решил стать Столыпиным Љ2 и провозгласил ставку на зажиточного крестьянина. Но я и в том времени, в "перестройку" слышал враньё про то что "Россию накормит фермер". И где были эти самые фермеры? Нигде, кроме телевизора.

-- Вы передергиваете! Это наш, советский, сознательный крестьянин, а не старорежимный.

Я поглядел на Бухарина с легкой грустью, как смотрят на безнадежно больного. Нет, правильно я сделал, что подменил в этом мире Троцкого, приклеив Николаю Ивановичу кликуху "Коля Балаболкин". Вот ведь вроде мы не в пивной за кружечкой, а в серьезном месте. А он несет такой бред...

-- Товарищ Бухарин, вы рассчитываете на кулака.

-- Не передергивайте, товарищ Коньков. Я призывал рассчитывать на крепкого хозяина.

-- А вы вообще представляете, что происходит в деревне? Примерно половина крестьян находится в экономической зависимости от кулаков. Мироедов. Жлобов*.

Знаете, есть поговорка: "прилет весна - попросишь хлебушка"? А кулак - это представитель сельской буржуазии. Который за лишнюю копейку удавится. Или вы забыли слова Маркса о том, на что пойдет капиталист ради лишней прибыли? При любом обострении международной обстановки кулаки станут зажимать хлеб. И что тогда? Снова запускать продотряды? Вам мало было антоновщины? Эмигранты за границей ждут, не дождутся, когда в СССР разразится крестьянская война.

(* Жлобами кулаков называли в Белорусскии и на Псковщине. Оттуда и пошло это слово в современном значении.)

-- Понятно, вы через своих сексотов* всё знаете, -- огрызнулся Бухарин, но поперхнулся, увидев мой взгляд.

(* Сексот. Секретный сотрудник охранки. В дореволюционной России это слово было ругательством. Современный синоним - стукач.)

Николай Иванович являлся тем ещё треплом, но дураком-то он не был. И очень хорошо понял, какой у меня будет ответный ход. Я стану рвать тельник на тему, что я-то на бронепоезде половину России проехал, пока некоторые в Москве рожу наедали.

Однако меня опередил Сталин.

-- Мы все знаем, что товарищ Коньков наладил хорошую информационную сеть. За это мы его и ценим. И попусту он говорить не станет.

В общем, Бухарин предпочел не обострять дискуссию. А я продолжал добавлять себе черной краски к своему политическому портрету. В самом деле, что обо мне и сейчас пишут за бугром? Комиссар, организатор массовых репрессий, потопивший в крови выступления таких свободолюбивых ростовских погромщиков и ярославских эсеров. А теперь эта сволочь собирается сгонять крестьян в колхозы. Впрочем, интеллигенты очень любят абстрактные рассуждения. В "перестройку" меня просто достали базарами "как сказал Достоевский о слезинке ребенка". Хотя это говорил не Достоевский, а литературный персонаж Иван Карамазов, находящийся в состоянии реактивного психоза. Да и сам тезис абсолютно бессмысленен. Вы станете покупать своему ребенку пятое мороженое, если он расплачется? Ну-ну. Потом такой ребеночек со спокойной совестью сдаст вас в дом престарелых.

На самом-то деле иного выхода, кроме коллективизации, у России не было. Столыпинская реформа прокатила бы в 1861 году. А рассуждения умников, что, дескать, лишних крестьян надо переселить в Сибирь... Столыпин был не самым плохим руководителем. Но он в итоге получил полмиллиона вернувшихся домой, потерявших всё озверевших мужиков, которые и стали основой революции в деревне. Да и в Сибири "столыпинские" в подавляющем большинстве с самого начала поддерживали большевиков. И с чего бы это?

Так что я полагал - раз уж такая судьба, то надо вести дело постепенно, без авралов. Ну, там создавать МТС и потихоньку компостировать народу мозги. Недаром мы у Муссолини покупали именно тракторы. Может, что-то путное и выйдет.

Кстати, насчет, тракторов. У меня на этом деле вышел конфликт с Фрунзе. С вояками-то как? Они, разумеется, хотели приобрести побольше всяких смертоносных механизмов. Прежде всего - самолетов. До них как-то не доходило, что армия, которой нечего жрать, воевать не сможет. А уж эти самолеты... В данной истории, как я уже упоминал, танки себя не показали. Так что доктрина Дуэ появилась гораздо раньше, да и выдвинул её какой-то немец. Но идея-то та же. Строим мощные воздушные армады и разносим у противника всё на хрен. В СССР развернуться этой увлекательной страсти мешала техническая отсталость страны. В вот французы и немцы вовсю клепали здоровенные тихоходные бомбовозы. Во главу угла ставилась высотность и грузоподъемность.

Впрочем, тут меня поддержал Слащов. К идее массовых бомбардировок он относился весьма скептически. Говорят, в узком кругу он бросил со свойственной ему непосредственностью:

-- Бред это всё. Ни хера они не разбомбят.

Он-то как раз продвигал идею глубоких танковых рейдов. И лучшим арморов Великой войны называл французский "Рено". Самое забавное, что его поддерживал Буденный. Забавно-то было мне - я помнил, что в той истории они друг друга очень не любили. Буденный - очень тщеславный человек, а Слащов - ехидный. Он не упускал случая напомнить Семену Михайловичу, что тот воевал далеко не всегда идеально. Но в этом мире ссориться им не было причины, они воевали на разных фронтах и каждый получил свою долю славы. И тут Буденный ухватился за идею глубоких рейдов, благо для конницы в них имелось место. Так вот, сперва Слащов, а следом за ним и Буденный стали высказываться, что, дескать, давайте для начала будем трактора покупать, потом сами их делать научимся, а дальше и до арморов недалеко. Тем более, что главной бедой России была даже не техническая отсталость, а техническая безграмотность населения. А тракторист - это уже почти мехвод. Я любил впоминать рассказ Чехова "Злоумышленник". В том времени я это произведение не очень понимал. Напомню, в нем судят крестьянина, который отвинтил гайку от рельса, чтобы сделать себе грузило для рыболовной снасти. Ему корячится ну о-чень хороший срок, а он решительно не понимает - за что его судят. Вот дурак-то, что он железки дома найти не мог? И только в этом времени я понял - да, не мог. Любая железяка стоила денег и немаленьких. А гаек в деревне не имелось вообще.

Слащову очень понравилась моя фраза: "лучшая противоздушная оборона - это арморы на аэродроме противника". Мне передали отзыв Якова Александровича:

-- Хоть этот Коньков и шпак, а голова у него варит.

К счастью, западники на полет мыслей наших военачальников не обращали внимания. Что с них взять, с чокнутых большевиков? И массово клепали уежища вроде "Святогора"*.

(* "Святогор". Проект российского тяжелого бомбардировщика. В РИ был построен в количестве одной штуки, но никогда не поднимался в воздух.)

Бандеровцев не будет?

-- Ничего так ребятки смотрятся.

А вот другая половина... Тут Максиму пришло в голову слово "хохлы". Нет, ну просто картинные персонажи. Здоровенные мужики средних лет с длинными усами, но бритыми подбородками, в огромных папахах и каких-то деревенских одеяниях, названия которых Максим не знал. Эти оружия имели куда как поменьше. Причем, даже на непросвещенный взгляд Максима, оружие было сильно разномастным.

Никаких проблем с проездом не было. Итальянец знал какое-то волшебное слово, после которого все вопросы отпали - ребята перевели стрелку и состав двинулся дальше. Правда, к ним подсадили двоих, пояснив, что им что-то нужно во Львове, а поезда ходят, когда хотят.

Новые пассажиры оказались представителями двух разных "фракций" махновцев. Один был солидным, исполненным достоинства мужчиной лет под сорок по имени Павло. Другой - назвался Александром, но потом оказалось, что зовут Израиль, это был молодой парень из Стрыя, весь из себя милитаристкий. Разговорились.

Кстати, интересно, как общались. Ещё не разъезде Максим обратил внимание, что "деревенские" общаются между собой на языке, который он вообще не понимает. Хотя казалось бы, между русским и украинским не такая уж большая разница. Однако, как потом выяснилось, местное наречие понимали только местные жители. Это была ядерная смесь из нескольких языков. Однако все они говорили на суржике, который, как понял Максим, являлся тут военно-командным языком. А Израиль говорил ещё и на идиш, который, по сути - испорченный немецкий. А потом выяснилось, что у ребят есть самогонка... Так что общаться стало совсем просто.

Так вот оказалось: "крестьяне" являлись чем-то вроде местного ополчения. С той стороны границы отнюдь не с восторгом относились к махновским порядкам. У махновцев рейд за границу за добычей считался само собой разумеющимся житейским делом. Так вот, соседи пробовали и разбираться. С данной стороны беспокоили чехи. Но у них не было конницы*.

(* Напомню, что Чехия входила в состав Австро-Венгрии. В этой стране в кавалерии служили, в основном, венгры. После Великой войны отношение к коннице было самым пренебрежительным.)

А пешком переть через горы - то ещё удовольствие. Тут у обороняющегося все преимущества. Тем более, что у махновцев конница имелась. Так что чехи пытались прорваться на поездах. Вот и держали на перевале Ужок блок-пост на котором местные мужики время от времени меняли друг друга в компании с "добровольческими повстанческими отрядами". Под этим псевдонимом, как понял Максим, скрывалась армия.

Жизнью Павло был, в общем и целом, доволен. Конечно, приходилось давать "добровольные революционные пожертвования". Лучше был было не давать. Но куда деваться? Тем более, махновцы брали куда меньше, чем австрийцы.

Израиль был доволен тоже. Он был из Стрыя. Когда в семнадцатом там нарисовались украинские националисты, для начала занялись любимым делом -- еврейскими погромами. А потом нагрянул Махно, который это жестко пресек. Причем, суть тут была совсем не в какой-то особенной юдофилии батьки. Если честно, за что на Западной Украине ненавидели евреев? Да за две вещи.

Первая была очень старой. В данной местности было много поместий, принадлежащих польским аристократам. На них крестьяне работали батраками или арендаторами. Ясновельможным панам было "западло" вникать в такие низкие вещи как управление своим имением. Но деньги-то нужны? Нанимали управляющего. Вы поняли кого. Причем, еврея нанимали на эту должность совершенно сознательно. Еврей точно не имел дружеских и родственных связей среди крестьян и вообще являлся для них чужаком. И вот кого считали кровопийцей? Пана, которого видали пару раз в год и издали -- или всем известного Абрама или Исаака?

А вторая причина была - перекупщики. В городе на рынках крестьян встречали личности, которые не мытьем, так катаньем заставляли продать товар им. А сами перепродавали уж по совсем иной цене. Держали эту мазу опять же понятно кто.

Махно пресек это развлечение очень жестко. Его ребята перекупщиков просто расстреливали. Вот так, без базаров. Подгоняли тачанки к "биржам"* и открывали огонь... Махновцы ведь тоже являлись крестьянами - а потому люто ненавидели перекупщиков.

(* Биржа. Наиболее близкий современный эквивалент - тусовка. То есть, "точка" на улице или площади, куда можно придти и пообщаться со "своими".)

Израиль такие методы одобрял. Со знаменитой "еврейской солидарностью" у него было как-то не очень. Как он выразился,

-- Перестреляли такую шваль...

Как оказалось, в еврейских общинах были те ещё порядочки. Они жили по очень жестким законам, где всё до мелочей было жесточайше регламентировано. А "шаг вправо, шаг влево - побег". Правда, в Австро-Венгрии не было "черты оседлости", при желании модно было и уехать. Так ведь и в современной Максиму России никто не мешал уехать из Урюпинска в Москву. Но, Вена, как и Москва, встречала "понаехавших тут" совсем не хлебом-солью*.

(*Примечательно, что весь комплекс идей, на которых и основывались нацисты, был выработан в конце XIX века в Вене. Да и Гитлер был австрийцем. И ума-разума он набирался именно в столице Австро-Венгрии.)

В общем, Израиль, будучи парнем крепким и нетрусливым, при первой возможности записался к махновцам.

Вот и Павло пояснил логику революции.

-- Батько жидов расстреливал. Евреев он не трогал. И нам не велел.

Как оказалось, правоохранительная система была здесь тоже весьма своеобразной. Точнее, этой самой системы просто не имелось. Анархисты отрицали писаные законы. Имелись "народные суды", в которых решали дела "не по закону, а по совести". И эти самые приговоры были интересными. Так, Павло рассказал, что в соседней деревне оправдали мужика, который по пьянке грохнул соседа. Мотивация была проста и логична: "убитого не вернешь, а если этого расстрелять, то кто будет его детей кормить?"

Тюрем здесь не было. И приговоров было немного: за небольшие проступки пороли. За крупные -- расстреливали. Имелся, впрочем и такой сюрреалистический вид наказания как "условный расстрел". То есть, ты живешь, пока не надоел.

Максим-то вырос в достаточно гуманном обществе, и его поначалу шокировало то спокойствие, с которым люди говорят "расстрел". Но Эмиль относился к этому с полным равнодушием. И Максим понял - большинство этих людей прошло через войну. Если взять того же Эмиля, так сколько его товарищей легли в землю? Ни в чем не виноватых и, наверное, хороших парней, которых отправили на войну непонятно за что. И понятно, он не считает, что народ должен кормить преступника, пока тот сидит в тюрьме.

Чем ближе ко Львову, чем чаще в сельских пейзажи, через которые катил поезд, были заметны следы войны. Конечно, за прошедшие десять лет с момента здешних боев многое сгладилось. Вырытые окопы в многих местах запахали, выросли какие-то новые деревья. Но не всюду. Во многих местах виделись ломаные линии заросших окопов. Многие станционные здания так и стояли разрушенными или были кое-как залатаны. Хотя, как пояснил Эмиль:

-- Основные бои шли севернее. Впрочем, природа быстро скрывает следы того, что люди натворили.

А вот сельские домики, по крайней мере издали, выглядели достаточно прилично. Хотя, конечно, это были не французские и не итальянские деревни.

Львов выглядел интересно. Тут имелось много магазинов, кафешек и синематографов. Но вот нэпа не было. Ни в каком смысле. Махновцы и не пытались вводить "революционный коммунизм". Так что те мелкие предприятия, которые сумели выжить при новом режиме, так и жили. С другой стороны, тут не было виданного Максимом в Москве демонстративного торжества "новых русских". Народ, правда, был одет достаточно бедно. Промтовары стоили дорого.

Порядок, в общем-то, поддерживался. По крайней мере, в Милане было хуже. Не говоря уже о Венеции. Правда, были районы, в которые с наступлением темноты соваться очень не рекомендовали. Это были места, где раньше компактно проживали поляки. Они в большинстве разбежались - и там угнездились разные асоциальные элементы.

Что касается, так сказать, высокодуховной жизни, то с ней дело обстояло не очень. В здании городского театра расположился Дом анархии, в котором шла какая-то творческая жизнь. Время от времени там давали концерты - но либо представители местной самодеятельности, либо коллективы из СССР. Батька явно не стремился плодить творческую интеллигенцию.

А вот университет, как закрылся после распада Австро-Венгрии, так и пребывал в том же положении. Хотя Махно всячески продавливал создание школ. А университет батьке несколько раз предлагали открыть группы интеллигенции. Но Нестор Иванович их вежливо посылал. Хотя и многие ребята из Реввоенсовета, среди которых тоже было много интеллигентов, полагали: а, может-таки открыть? А то как-то неудобно... Ходили непроверенные слухи, что даже к Конькову в Москву какого-то пытались посылать.

Почему к нему? Так Коньков тут являлся чуть ли не легендарно фигурой. Не как журналист, и уж тем более - не как медиа-магнат. Тут помнили, что именно он в самый критический момент подвез черным повстанцам винтовки, патроны, а главное - пулеметы, которые поставили на тачанки. И в итоге раскатали офицеров Дроздовского. Да и вообще почему-то считали Конькова своим. Хотя, как показалось Максиму, Сергей был оголтелым империалистом. Но поди пойми его такого - который жил при СССР, "лихих девяностых", при Путине, участвовал в революции семнадцатого, прошел Гражданскую войну и теперь снова жил в СССР. Что у него там в мозгах...

В общем, эти ходоки явно промахнулись. Потому что львовский университет, по словам всезнающего Эмиля, был местом, где австрийцы, как свойственно добрым соседям, готовили идеологическую мину для России - всячески привечали украинских националистов. А из общения с Коньковым, Максим вынес, что Сергей эту публику искренне ненавидел. И ведь именно он разнес на хрен в 1917 году киевских незалежников*. Так он уж точно предпочитал, чтобы этого университета просто не было. Кстати, по договору между СССР и Трудовой Федерацией, все желающие могли совершенно бесплатно учиться в любых учебных заведениях на советской территории. Узнав про это, Максим задумался: а ведь тут ещё какая-то хитрая игра. Но, в конце концов, это не его дело.

(* Кто читал первую книгу серии, знает, что это было не совсем так, но реальность одно, а легенды - иное.)

Что ещё было интересного в столице Западноукраинской Свободной Трудовой Федерации? Газеты. Был официоз - "Голос свободы". Имелась "Свободная Галичина" -- то же самое, но издание было более веселым и разнообразный по содержанию. Выпускались оба на русском, украинском и идиш. Хотя русских тут было, прямо скажем, ну очень немного. Имелись и разные иные издания разных левых направлений. Неполитических газет не имелось. Не потому, что их кто-то гнобил. Просто местные жители просто не понимали: нафига покупать развлекательную макулатуру. Ну, разумеется, в полном объеме были представлены издания РОСТА. Среди них особенной популярностью пользовалось приложение к "Молодой гвардии" "Взгляд". Его охотно покупали и крестьяне, несмотря на довольно высокую цену. Дело в том, что приложение состояло из рисунков, фотографий и комиксов. Картинки и фотки можно на стенку повесить, комиксы дать детям.

Об этой затее Конькова Максим, разумеется, знал и раньше. Как и слыхал сплетни, что Сергей на пушечный выстрел не подпустил к ним никаких авангардистов, из-за чего крупно повздорил с Маяковским, который тоже очень хотел влезть в это дело. Фразу Конькова передавали в Москве долго.

-- Любой инструмент годен в своем деле. Дети не понимают ваших революционных методов. Они говорят: это не похоже! Так что боец Красной Армии на рисунке должен выглядеть в точности так, как он выглядит. И в руках он должен держать не некую палку с непонятной торчащей хренью, а винтовку Мосина с трехгранным штыком. Не знаете, как она выглядит - запишитесь на стрелковые курсы! Если комсомолец - так пусть уж на нем будет нормальная "комсомольская" куртка.

Вышло и в самом деле неплохо. Картинки были такие, которые хотелось РАЗГЛЯДЫВАТЬ. А значит - очень хорошо запоминалось, КАК должен выглядеть "хороший парень". А если учесть, что подписи-то были на русском... Хочешь, не хочешь, а учи...

Но всё-таки оставался главные вопросы: а какой всё-таки в ЗУСТФ общественный строй? И как они тут сумели удержаться?

Дирижабль проходит развилку

Сейчас в массивных креслах расположились двое. Один был высоким, слегка полноватым, украшенным благородной сединой, одетым в скромный костюм. Звали его Дитрих Швацхельм. Это был весьма известный журналист, чьи репортажи с полей Первой мировой пользовались большой популярностью. В последнее время он чуть ли не прописался в Москве, писал оттуда репортажи и, как он заявлял, собирал материалы о книге про Гражданскую войну.

Его собеседником был профессионально неприметный человек, без каких-либо характерных примет.

Возле беседующих стоял столик с бутылкой вина, клубился сигарный дым. В общем - эдакая дружеская беседа. Хотя темы-то обсуждались серьезные. Дитрих, строго говоря, не являлся разведчиком в прямом смысле слова. То есть, он не лез туда, куда лезть запрещено, не воровал секретных документов, не вербовал агентов среди местных... Для этого у немцев имелись иные люди. Но ведь мало собрать сведения, надо их правильно интерпретировать. А когда дело касалось СССР, у немецкой разведки с этим начинались проблемы. А Швархельм отлично знал русский язык, он много бывал в России и до войны, да и с большевиками, вроде бы, нашел общий язык. Хотя Дитрих никогда не декларировал приверженность к левым взглядам, он заявлял, что является "честным немцем, который хочет разобраться". Журналист совершил несколько поездок по СССР, даже - на Дон, Кубань и Сибирь, куда вообще-то большевики пускать иностранцев не любили. Пару отрывков из его будущей тиснул "Красный журналист".

-- Итак, господин Швархельм, вы полагаете, что власть большевиков держится прочно.

-- Именно, так. Никаких внутренних сил, которые могли бы её свалить, просто не существует. Разумеется, недовольных много, но на что большее, чем шипеть по углам, они не способны. Так что единственное, что может для них представлять опасность - это иностранная интервенция. Но я очень сочувствую той армии, которая будет её осуществлять.

-- Почему? Красная Армия вряд ли представляет серьезную силу.

-- В общем, да. Но это прекрасно понимают и большевики. Упор они делают на развертывание партизанской войны. Все эти "зеленые береты", "синие береты". Последних учат партизанской войне в духе Махно. Насколько я знаю туда берут только добровольцев. Я кое с кем из этих ребят общался и уверяю - они будут воевать до конца. Прибавьте сюда ЧОН, "Молодую гвардию" Конькова...

-- Но последние - это ведь дети!

-- Ага. Которые будут стрелять в спину оккупантов. Так что они вполне устроить такое, что знаменитая испанская герилья покажется образцом порядка. Но это не самое плохое. Если Советы рухнут, то тут же появится множество Наполеонов и наполеончиков, которые поведут войну друг с другом. Я бывал на Кубани и и в Сибири - и очень хорошо представляю, что это такое. Вы не забывайте, что после Великой войны "мирных обывателей" больше нет! Слишком много людей имеет военный опыт. А в России на него накладывается опыт революционный.

Журналист глотнул вина и продолжал:

-- Так что интервенты окажутся в положении человека, увязшего в болоте. Идти трудно, а со всех сторон жалят бесчисленные комары. И ведь кроме боевого оружия у них есть и пропагандистское. А у них в любой стране полно сочувствующих.

...Разговор продолжался ещё час два. После чего Дитрих откланялся, а его собеседник остался в большой задумчивости. Сказанное журналистом отнюдь не было чем-то необычным. Это подтверждалось и другими источниками. Более того. Имелись данные о том, что большевики планировали в случае иностранного вторжения развернуть полномасштабную городскую герилью на территории страны-агрессора. Английский опыт впечатлял. А немецкие рыцари плаща и кинжала слишком хорошо знали, как просто это раскрутить, если под рукой имеются подходящие кадры. А уж в Германии экстремистских группировок... Коммунисты, два вида нацболов, баварские сепаратисты, польские националисты... И в стране полно фронтовиков.

Выводы складывались однозначные. Конечно, кое-кому они очень не понравятся. Особенно иным господам в генеральских погонах, которые снова рвутся повоевать. Ну, что ж. Есть ещё такая вещь, как статистические расчеты. Вот этим и имеет смысл заняться.

* * *

Так уж сложилось исторически, что если в Питере авиационным центром являлся Комендантский аэродром, то в Москве ту же роль играло Ходынское поле. Вот и сегодня толпы народа собрались сюда, чтобы поглазеть на событие, связанное с полетами по воздуху.

Итак, обширное пространство, чуть ли не в гектар, было оцеплено тройной цепью красноармейцев. Посреди торчала причальная мачта, неподалеку тусовались разные официальные лица в главе с товарищем Чичерниным. А также охрана, оркестр, стадо автомобилей и некоторое количество привилегированных журналистов - как своих, так и иностранных. В том числе я со Светланой и примкнувший к нам Миша. Собственно, особо делать нам тут было нечего, но мы тоже любопытные, так что использовали служебное положение, чтобы поглазеть.

И было на что. В небе, как по заказу безоблачном, величественно плыл огромный дирижабль. Я, кстати, до сих пор "живьем" этих летающих сосисок никогда не видел. Тем более, что сосиска была не какой-нибудь, а немецкой. На борту дирижабля красовался черно-бело-красный триколор, а летательный аппарат являлся новейшим и, как говорили спецы, каким-то супернавороченным.

С эдаким понтом делегация Германской империи прилетела заключать торговый договор.

Показуха была явная. На самом-то деле большевики не гордые, для такого дела как подписание торгового договора вполне смотались бы в Берлин. Но кому-то и зачем-то это было нужно. Насколько я знал, внутри немецкой властной элиты тоже кипели страсти - так что может тем самым кайзер решал какие-то внутренние проблемы.

Так или иначе, в этот день была явно пройдена ещё одна историческая развилка - из тех, которые возникли уже в этом варианте истории.

Отношения СССР с Германией были, в общем, хорошими. Второй рейх был единственной страной (не считая, понятно, Ломбардии), которая нашу страну признала. Но немцы - они такие... Постоянно висела над головой опасность, что они надумают решить свои экономические проблемы за наш счет. Тем более, что противопоставить им было особо нечего. Конечно, с армией у нас было лучше, чем в той истории - тогда в 1925 году она находилась в полной заднице. Но на то, чтобы воевать с немцами, мы явно не тянули. Благо в Германии хватало отмороженных вояк, которым только дай волю... Правда самый безбашенный из них, герр Людендорф давно уже лежал в могиле. Да и остальных, видимо, придержали.

Во многом тут роль сыграла... Италия. Дело-то в чём? Западные политики по отношению к коммунистической идеологии испытывали двойственные чувства. С одной стороны, она откровенно пугала. А вдруг и у нас эти красные нечто такое устроят? С другой - западники всегда относились к русскими как к варварам. Так что успокаивали себя: это у них такое возможно, но не у нас. Но ведь Италию модно назвать какой угодно, но уж точно не варварской страной. Как же! "Колыбель европейской культуры". А там грохнуло. И тут ещё и в Англии началась новая заварушка. Но об этом потом. Так что немцы всерьез опасались за свой тыл. Потому как и коммунисты, и нацболы обещали в случае агрессии против СССР устроить веселую жизнь.

Но главное-то иное. Главари Второго Рейха продолжали готовиться к неизбежной войне с Францией. А для этого нужно было прежде всего сырье. Причем, не когда-нибудь, а прямо сейчас. И то, и другое можно либо отобрать, либо купить. И вот немцы прикинули - и сделали вывод, что отобрать не получится. Разумеется, ОГПУ и РОСТА всячески этому способствовали - помогли господам начать думать в нужном направлении. А дальше дело пошло само. Немцы - народ обстоятельный. Журналисты в штатском интересуются Гражданской войной в Сибири? Пожалуйста, приезжайте, изучайте. Много узнаете как "партизанские отряды занимали города". Кубань? Порасспрашивайте тамошних ребят про народную забаву "много нас, таких, уходило в лес". Тем более, что берлинским эмигрантам, которые продолжали вещать, что после падения большевиков "весь народ сплотится вокруг великого князя Николая Николаевича - уже откровенно смеялись в лицо. До немцев дошло, что если они придут и даже победят - то им придется самостоятельно наводить порядок.

Вот такой маленький эпизод этой операции. Болтается у нас такой господин Шварцхельм, который, наверное, думает, что он очень хитрый. Так вот, он захотел пообщаться с бывшими бойцами продотрядов. Долго у него ничего не выходило, потом повезло. Он встретил моего человека. Почему моего, а не сотрудника ОГПУ? Так на фига тут чекистов задействовать, у них и так дел по горло. А мой сотрудник и в самом деле служил в продотряде. И он честно рассказал деревенские расклады. Из которых немец сделал вывод: если привлечь местных, то всё разворуют по дороге, если действовать самим - ни хрена не соберут, потому что не найдут. А потом начнутся восстания... И ведь это правда. В моей истории именно так и вышло у немцев в восемнадцатом на Украине.

В общем, немцы прикинули, сколько им потребуется войск, чиновников и средств и решили: торговать - оно выйдет дешевле.

Логика классовой войны

В данный момент эта самая жизнь проявлялась в том, что по темной улице, скудо освещенной редкими фонарями, быстро бежал плечистый человек одетый как рабочий. За ним, громыхая на всю улицу тяжелыми башмаками, гналось человек пять столь же плечистых и столь же крепких ребят. Убегающий явно напрягал последние силы, стараясь оторваться. Но преследователи его медленно, но неуклонно настигали...

Эдварду Хоупу, несмотря на его "счастливую" фамилию, в последнее время жизнь совсем не улыбалась. Какое-то время назад он работал докером. Работа, конечно, не сахар, но и заработки не самые плохие. Но парня, как, впрочем и многих его коллег подвела любовь к виски и джину. Нет, непьющего докера встретить, наверное, сложнее, чем эльфа. Но дело в мере. Докер - это не грузчик, это достаточно сложная профессия. Погрузка судна - дело хитрое, там множество разных тонкостей. К тому же, это работа такая -- чуть зевнешь - и получай несчастный случай на производстве. И вот зачем тут нужен парень, у которого каждый день башка в тумане и руки ходуном ходят? Ладно, сам гробанется, так ведь может и товарища покалечить. К тому же работа у докерских бригад сдельная. Как потопаешь, так и полопаешь. Так что плохой рабочий, по сути, уменьшал заработок остальных.

Так что выгнали из профессии Эдварда не какое-нибудь там начальство, а свои.

Так уже около года парень болтался в порту в компании с такими же как он, безработными докерами, бичами*, и прочей публикой, зарабатывшей себе не виски чем придется.

(* В русский язык слово "бич" пришло из международного морского жаргона. Это сокращение от английского beachboarder. Так называли околачивающихся в порту спившихся матросов. Кстати, в отечественной культуре этот социальный тип блестяще описан Высоцким в "Песне бича": "Третий месяц я бичую/ Так как списан подчистую/ С китобоя-корабля.")

Но вдруг началась странная жизнь. Сначала забастовали шахтеры.

Причем, все. Но это ладно, они далеко. Но потом вдруг встали докеры. Тоже все. А вы представляете, что такое для Англии - паралич её портов? Что там было и как там было Эдвард не знал, но по припортовым кабакам пошли людишки, вербующих докеров в бригады докеров в обход профсоюза, который бастовал. Люди, пошедшие на такое дело назывались штрейбрехерами.

Черт знает, почему Эдвард пошел на это. То, что выпить надо, а на это нужны деньги - понятно. Но человек, у которого жизнь не удалась, всегда ищет виновных всюду, кроме зеркала. Вот и Эдвард решил, что во всем виноваты эти докеры из профсоюза, которые его больше не хотят брать на работу. И он сколотил бригаду, которая отправилась на работу.

К доку* бригада Эдварда подходила под охраной полиции. Дело известное - забастовщики у входа постараются преградить путь штрейкбрехерам. Но ничего такого не было. В стороне околачивались какие-то мальчишки, которые свистели и выкрикивали разные нехорошие слова. Поодаль околачивались несколько репортеров, которые явно ожидали столкновения забастовщиков со штрейкбрехерами. Потом подтянулось ещё несколько таких же бригад.

(* Английское слово "dock" имеет много разных значений. В данном случае имеется в виду эдакий сегмент порта, в котором есть искусственная гавань, причалы и вся прочая инфрастуктура.)

Работа, понятно, вышла та ещё. Кое-как сформированная работала отвратительно. Да и Эдвард, уж честно так сказать, был бригадиром как из дерьма пуля. В нормальной ситуации их бы выгнали пинками под зад. Но ситуация-то была ненормальная. Остальные бригады трудились не лучше. В итоге кое-как отработали. Дай бог этому кораблю дойти до места назначения.

Выводили их тоже под охраной полиции. И снова никаких встречающих. Вот тут Эдвард задницей, что его ждут неприятности. Потому что ситуация развивалась неправильно. И задница его не обманула. Полицейские провели штрейкбрехеров пару кварталов и слиняли. И вот тут на них напали. Эдвард участвовал во многих потасовках, а видал их ещё больше. Но происходящее совсем не походило на разборку двух банд хулиганов и или на драку команд двух кораблей. Где некоторое время идет "разогрев" в виде взаимных оскорблений и прочего. Нет, тут из переулков высыпали докеры и сходу стали месить штрейкбрехеров. Молча. Эдвард и его товарищи были ребятами неслабыми, но они друг друга мало знали, а против них были сплоченные годами работы бригады. Да и фактор неожиданности...

В общем, штрейкбрехеры были быстро рассеяны. А Эдвард, кое-как отмахиваясь сумел выскочить из толпы и рванул вдаль по улице. Но только вот за ним рванули вслед.

Итак, он бежал и чувствовал, что сдает. Этим-то было легче. Они сегодня не работали. Наконец, поняв, что не уйдет, бывший докер обернулся, и даже сумел уйти от одного летящего в рыло кулака, но вот от второго не смог. Он рухнул на мостовую, а тут уж на него навалились. Особо, впрочем, не били. Двое дюжих мужиков заломили ему руки подняли на ноги. Эдвард огляделся. Вокруг стояли бывшие коллеги, кое-кого он даже знал в лицо. И тут сквозь толпу протиснулся Самуэл Беннет, профсоюзный активист - здоровенный мужик, выделяющийся даже на фоне докеров, среди которых хиляков не имелось.

-- Ну, что же ты, сука? - Обратился он к Эдварду. - Против своих пошел, хозяевам нас продаешь... Бригадир, мать твою...

-- Что с ним делать? - Раздался голос.

-- А то вы не знаете.

Бывшего докера и несостоявшегося бригадира штрейкбрехеров так и не нашли. В доках глубоко, а тело с привязанным к нему колосником не всплывает.

* * *

В Англии вообще дела шли как-то наперекосяк. В двадцать третьем году до властей-таки дошло, что вопрос с Ирландией надо как-то решать. И начали решать. Решали долго, прерываясь на похороны парламентариев, которых продолжали отстреливать ребята из ИРА. В итоге получился самый идиотский вариант из всех возможных. Ирландии предоставили полную независимость (в той истории она получила статут доминиона). А вот Ольстер зажали. Ну вот никак не могли бритты признать, что теперь они уже не Объединенное королевство. Так что получили себе головную боль на долгие годы.

Хотя волна терроризма в Англии спала, веселье переместилось в Ольстер, где и раньше было нескучно. Туда пришлось перебрасывать штурмовиков.

Только-только перевели дух, как грянула забастовка горняков. Она началась на год раньше, чем в моем времени и шла несколько по иному. Власти и тут начудили. Забастовку признали незаконной. И полиция, обрадовавшись, тут же подмела профсоюзных лидеров. Что поделать - они долго боролись терроризмом, так что у ребят выработался хватательный рефлекс. Тем более, что больших забастовок на британской земле давно не было, позабыли, как с ними бороться.

В итоге хотели как лучше, а вышло как всегда. Арестованные профсоюзники были весьма умеренными ребятами. Соглашателями, если говорить на языке классовой борьбы. Это были профессиональные профсоюзные работники, которые сами давно не трудились в шахте. А с такими на самом-то деле всегда модно договориться. На смену же им пришли совсем иные ребята, у которых уголек с мозолей не смылся. К тому же не появилось никакого "письма Зиновьева". Не та была обстановка на информационном поле, чтобы запускать такие штуки*.

(* Письмо Зиновьева. В РИ - фальшивка, запущенная в британские СМИ в разгар забастовки. В этом документе глава Коминтерна поучает британских горняков как делать мировую революцию.)

В общем, каша заварилась крутая. Без угля, как известно, жизнь плохая. А тут к забастовке присоединились докеры. Вообще-то, эти ребята в данном времени использовали любой повод, чтобы побузить. Горячие британские парни.

Разумеется, мы подмогнули британскому пролетариату. Ведь в чем главная слабость забастовщиков? В том, что им и их семьям надо каждый день что-то кушать. Особых сбережений у рабочих в это время не имелось. К тому же если забастовку объявляют незаконной, то накладывается арест на разные профсоюзные фонды. Но никто не отменял пролетарскую солидарность. Помощь им шла - и не через Коминтерн или МОПР*, а через разнообразные структуры, не имеющие отношения ни к социализму, ни к рабочему движению. Товарищ Сталин очень хорошо отнесся к моим идеям насчет сетевых структур. А про грядущую забастовку и про её ход я, понятно дело, знал.

(* МОПР - Международная организация помощи рабочим. Филиал Коминтерна.)

Поскольку фонды эти создавали в том числе и ребята из РОСТА, я не мог не выпендриться. К примеру, ещё в 1924 году в Англии было создано общество "Поможем нашим братьям меньшим". Это было вполне работающая организация, во главе которой засели старые девы с общественной жилкой. И кое-что они делали. Например, создали несколько приютов для бездомных кошек и собак. Я вообще-то люблю животных. Так вот, во время забастовки данная структура выдвинула тему: дескать, хрен с ними, с забастовщиками, но ведь у них есть животные, а они голодают в результате людских разборок.

Самое смешное, что это не только позволило засылать деньги рабочим. Деньги шли, в основном из САСШ, где товарищ Смирнов стал ну очень крутым мафиози. Кстати, Аль-Капоне в этой истории не прославится. Его застрелили из "Томми-гана" в одной из разборок. Руководительницы проекта восприняли идею всерьез. А старые девы, если уж за что-то взялись - это страшная сила. Они начали в Англии сбор пожертвований. Ход оказался правильным. Англичане странные люди. Если бы данные деятельницы собирали деньги для детей тех же самых забастовщиков - хрен бы они чего собрали. А вот на собак и кошек - это пошло на ура.

А что самое главное в этой всей заварушке - и горняки, и докеры выдвинули требование признания СССР. Причем, обосновывали они это не с левых позиций. Дескать, Советы братаются с Германией. А та, получив большое количество ресурсов, быстро оправится и развяжет новую войну. Впрочем, англичане и сами понимали, что пора прекращать выеживаться.

Что тебе нужно - выбирай!*

Максима вызвал заместитель директора помощника парижского РОСТА товарищ Ярошенко. Ни для кого не являлось секретом, что он тут представляет ведомство Дзержинского. Так что ходить к нему не особо любили. Мало ли что.

Однако Максима он встретил приветливо.

-- Дело вот в чём, товарищ Кондратьев. Поступила информация, что эмигрантские круги снова решили активизировать террор. Вы, конечно, знаете, что Николай Николаевич перебрался из Берлина в Париж и достиг с либералами договоренности по поводу того, что в случае краха большевиков судьбу России будет решать Учредительное собрание.

-- Да, я это знаю. Но террор...

-- Это понять можно. Ведь что раньше происходило? Эмигрантские организации верили, что кого-то из них признают "правительством в изгнании". Конечно, никто их таковыми признавать не собирался, но ведь надежда умирает последней. Теперь они вообще никто. Понятно, что засуетились. В общем, вы более-менее знакомы с этой средой. Попытайтесь об этом что-нибудь узнать. Разумеется, речь не идет о том, чтобы внедриться в среду террористов. Этим будут заниматься иные товарищи. Но вам нужно разобраться - какими идеями туда завлекают.

-- Первый круг.

-- Что вы сказали? Ну, да, точно.

Максим пребывал в большом раздумье. Он-то вырос в очень циничном обществе, где на предложение что-то сделать возникает встречный вопрос: "сколько?" А жизнь-то одна, и на том свете, если он даже и есть, деньги не нужны. Но с другой стороны, и в его мире были ведь шахидки и прочие, которые были готовы идти на смерть. Но у эмигрантов не было в резерве не то что Ислама, так и даже марксизма. А вера в победу - это сильно. Во время своего пребывания в Москве Максим пообщался с разными людьми. И ему стало понятно, кто такие на самом деле были зеленые, синие и черные береты. Этим бойцам было по хрену - убьют их или нет. Они знали простую вещь: какими бы ни были временные трудности, ВСЁ РАВНО победа будет за ними. С такими людьми воевать невозможно. И ведь именно ТАКИЕ в его истории не сдавались в плен, а уходили в партизаны. Такие люди сражались до последнего патрона в Брестской крепости. Такие подняли КРАСНОЕ знамя над Рейхстагом. Коньков, похоже, знает, что делает, выращивая свою Молодую гвардию.

-- Блин, вот что мы про...ли! - подумал Максим, который в армию не пошел по принципу: "а на хрена?"

Но это были мысли около. А вот чем могут подвигнуть на терроризм контрреволюционеры?

Максим уже убедился, что человек, конечно, если у него есть мозги в голове, знает куда больше, чем он сам думает. Ну, вот например, Максим совершенно не знал об истории белой эмиграции в своём мире. Но фильм "Бег" он видел по телевизору. Так что сообразил - тогда множество солдат и офицеров было вывезено из Крыма. Ну, а дальше понятно. Уж что такое безработный фронтовик Максим отлично знал. В Париже зайди в любое дешевое кафе - на пару таких наткнешься. Понятно, что среди данных персонажей найти желающих побороться с большевиками - нефиг делать. Но в этом мире белые до Крыма вообще не добрались. Да и вообще - среди русских большевиков имелось такое количество генералов, офицеров и просто дворян, что становилось непонятно - а кто, собственно, делал революцию? Кстати, белые эмигранты, если судить по их прессе, тоже не очень понимали. Между прочим, Светлана Баскакова, по ехидству характера явно не уступающая своему дружку, напечатала в "Красном журналисте" переписку Ивана Грозного с князем Курбским. Разумеется, с соответствующими комментариями. Из них получалось, что Курбский "выбрал свободу" -- сбежал от тирании, чтобы стать в Речи Посполитой авторитетным бандитом*.

(* Именно так и было. Шляхетская свобода в Речи Посполитой заключалась в том, что любой ясновельможный пан мог творить на своих землях всё, что левая нога пожелает. А при желании мог идти и грабить соседнего ясновельможного пана. Чем Курбский и занимался, благо воевать он умел очень хорошо.)

Но это всё лирика. За фактами Максим отправился к своему коллеге, Петру Саврасову, который как раз специализировался на эмигрантах.

-- Ну, что вам, сказать, Максим? Среди эмигрантов есть много разных течений. К примеру, вы знаете о так называемом Русском корпусе? Дело вот в чем. Российское правительство от большого ума прислало во Францию некоторое количество боевых частей. Причем, единого командования у них не имелось, их просто отдали французам. Господа офицеры вели себя просто отвратительно. После прибытия, бросив ненакормленных солдат, побежали гулять. Французы, впрочем, были не лучше. Использовали русских как пушечное мясо*. А после Февраля солдатики заволновались, потребовали отправки домой. Успокаивали их пулеметами. После мирного договора с Германией солдатам предложили выбор: или на фронт в составе французских частей, или на каторгу. С офицерами вышло по-разному. Но вот многие из низ болтаются сейчас по Парижу без дела. А... Имеется так называемый "Русский клуб". Туда попасть у наших как-то не получалось.

(* Специально для "знатоков истории", любителей покричать "всё было не так". Историю французского корпуса рассказывает не автор, а герой произведения. Коммунист. У него могут быть разные взгляды.)

Как оказалось, на ловца и зверь бежит. Впрочем, Коньков во время той самой памятной совместной пьянки сформулировал эту идею иначе.

-- Наполеон не зря всегда писал слово "Фортуна" с большой буквы. Ему долгое время чудовищно везло. Но базар не о Наполеоне. Эта богиня не любит тех, кто ничего не делает. Лежа на диване ничего не добьешься. А вот если ты упорно делаешь своё дело - то, может, Фортуна и обратит на тебя внимание. Может, и нет. Но шанс имеется. Большевикам, например, уж так повезло, что дальше некуда. У нас не имелось никаких шансов победить - но мы победили. И я тут совсем ни при чем. В той истории большевики тоже победили.

Как оказалось, Коньков был прав. Две недели Максим ломал голову, как подойти к этому самому "Русскому клубу". Не самому же переться. Он был уже слишком известен, как "красный". Но тут вдруг внезапно к нему обратилась его подружка Ира.

-- Слушай, тут со мной связался один человек, он хочет с тобой встретиться.

-- Кто такой?

-- Из эмигрантов, купеческий сын. Зовут его Алексей Никифоров. Только он хочет, чтобы это было без излишней огласки...

Вот что хорошо в Париже - так это то, в городе полно разных заведений, где можно выпить чашечку кофе, бокал вина и спокойно посидеть. Собственно, парижане очень не любили приглашать знакомых к себе в гости. Все встречи назначались в многочисленных кафе. Вот и Максим назначил встречу с человеком в одном из кафе.

Его собеседник вполне подходил под определение "добрый молодец". Здоровенный плечистый и светло-русый, с голубыми глазами. К тому же, одетый в не самый дешевый костюм. Когда он появился в кафе, то пара отиравшихся там девчонок тут же стали не то что стрелять глазками, а начали конкретный артобстрел. Если бы парень хотел, он тут же мог их потащить для употребления. Наверное, даже за бесплатно.

Но у человека были другие интересы. Он подсел за столик Максима.

-- Вы Макс Кондратьев?

-- А вы Алексей Никифоров? Мне о вас говорила Ирина.

Рукопожатие у парня было сильным. Очень сильным.

-- Именно так. А про вас-то я много знаю. Вы популярная личность. Правда, в отрицательном ключе. Куда ни зайди, всюду слышишь - "вот этот подонок Холмогоров". Все изощряются в идеях, за сколько вас купили. Суммы указываются огромные. Честно говоря, я подозреваю, что многие вам просто завидуют. Хотя они даже сами себе в этом не признаются.

Гарсон принес бутылку вина и слился.

-- А вот вы мне завидуете? - Начал разговор Максим, разлив вино по бокалам.

-- Да, честно говоря, я тоже вам в какой-то степени завидую. Ведь что получается? Эмигранты живут в каком-то замкнутом мире. Французы нас не любят, а те, кто левые вообще смотрят на нас с брезгливостью. Россия? Я подозреваю, что мы им просто не нужны.

-- Правильно подозреваете. Они вас просто не считают русскими.

-- Даже так... Так получается какой выход? Становиться французом? Но я не француз, я всё-таки русский. Вы снова, после всех потрясений, строите великую Россию. А лидеры эмигрантов готовы отдать всё, только им помогли вернуться и стать самыми главными.

-- И что вы хотите?

-- Я хочу с вами работать. Мне не очень интересны деньги. Мой папа кое-что из России вытащил, мне хватит. Но ведь... Жить надо так, чтобы было за что умереть.

Ни фига себе! Максим никак не мог привыкнуть, что тут люди мыслили совершенно не так, как в его мире. Там, у него, просто вот жить и радоваться жизни считалось нормальным. А тут таких презирали. Все. Левые и правые.

Но вот наступил ключевой момент, который назывался "вербовка". Максим такими делами не занимался, но ведь надо когда-то начинать?

-- Я могу предложить вам дело, за которое многие не возьмутся.

-- И какое?

-- Вы знаете заведение под названием "Русский клуб"? Вот хорошо бы туда попасть. При этом никак не показывая своих, скажем так, нестандартных для этой среды взглядов.

-- То есть, вы предлагаете мне стать шпионом?

-- Да, предлагаю. А что? Честные войны бывают только в романах для юношества. Уж вы мне поверьте, у меня друг служил в штурмовиках. Как он воевал, я представляю. Про Аррас слыхали? Вот он там и воевал. А что такое партизанская война по-большевистки - я никому не советую увидеть. Знаете, что сказал товарищ Коньков? "Нам нужна победа. Одна на всех. Мы за ценой не постоим". Вот в старой России офицеры не подавали руки жандармам - и чем всё это закончилось? Эти офицеры водят в Париже такси. А так называемые союзники подло нас предавали. И господа эмигрантские лидеры ищут: кому бы повыгоднее подставить задницу. Так что, как сказал один поэт "Что тебе нужно - выбирай!"

Алексей задумался. Максим по себя решил, что про задницу он, пожалуй, загнул. В это время блатные понятия ещё не вошли в повсеместный обиход. Это в его время после брошенного тебе слова "пидор" требовалось драться насмерть. Но тут-то было по иному. Но спустя некоторое время Алексей поднял глаза на Максима.

-- Наверное, вы правы. В нашем веке нет места сантиментам. Так что от меня нужно?

-- Проникнуть в тот самый "Русский клуб" и поглядеть, что там творится. Кстати, ваш отец - богатый человек?

-- Не бедный, это уж точно. Но бОльшую часть состояния он потерял в России. Отец вашей подруги Ирины был умнее, он сумел капитал вытащить. Но мой отец всё верил, что в России дела наладятся. У него до сих пор в сейфе лежат нефтяные акции Нобеля.

-- Так это и отлично. Итак, вы из семьи коммерсантов, потерявших в результате Революции значительную часть состояния. Большевиков вам любить не за что. Вот с такой легендой и направляйтесь.

А начиналось всё с литературы...

Так вот, на новой встрече Алексей поведал свои приключения. Дело было так.

Всё началось в том самом "Русском обществе", куда Никифоров отправился, чтобы осмотреться. В тот день выступал какой-то эмигрантский, чей талант не внушал оптимизма. В общем, зале остались немногие, а тусовка клубилась по своим законам. Алексей, прогуливаясь от одной компании к другой, пришвартовался к группе, в которой разговор шел именно о поэзии. Там говорили уже о творцах предреволюционной эпохи. И всё бы ничего, но тут влезла одна девушка. Её имя Алексей не знал, но, как многих, видел. Тем более, что эта-то обращала на себя внимание. Она изображала из себя эдакое ну совсем высокодуховное создание, которого интересует только искусство, а всякая людская пошлость её не касается. Вот она завела разговор о том, кто был лучше - Блок или Гумилев. То ли она и в самом деле ничего не понимала, то ли была любительницей исподволь разжечь страсти.

Дело-то в том, что эти имена в эмигрантской среде вызывали сильные эмоции. Кумир эстетствующих барышень Александр Блок после революции написал поэму "Двенадцать". А следом за ней и "Скифов", которых эмигранты воспринимали как большевистский манифест. А Гумилев... Ладно бы, что он после революции вернулся в Россию и трудился на новую власть. Так он ещё и воспитывал коммунистических поэтов! Имя его ученика, "красного Киплинга", Николая Тихонова, вызывало у многих зубовный скрежет. Так что шум поднялся изрядный.

Алексей уже собрался отойти от этой группы, но ту подошел стройный плечистый парень с очень породистыми чертами лица. Он вдруг обратился к Алексею.

-- А вот вы что про это думаете? Про Тихонова.

-- Я думаю, что большевикам повезло. Тихонов воспевает мужество. А наши... Сплошной скулеж.

-- Я с вами соглашусь. Если бы он свою "Балладу о гвоздях" написал до революции, его бы флотские офицеры при каждой встрече поили бы коньяком. Это ведь суть флота и армии: приказали умереть - люди идут и умирают. Жаль, что такой человек на той стороне.

-- А у нас подобных нет.

-- Согласен. Простите, забыл представиться, Игорь Москвин.

-- Алексей Никифоров.

Дальше пошла беседа на разные темы, которая переместилась в кафе.

Новый знакомый поинтересовался у Алексея, что тот думает о последней статье Милюкова, вызвавшей большие дискуссии в эмигрантской среде.

-- Надоел. Он ждет, что кто-то скинет большевиков, а потом туда позовут его... Хотя что бы там не случилось, вряд ли в России в ближайшем будущем возникнет потребность в парламентских болтунах.

-- Вы говорите интересные мысли. Знаете, послезавтра в "Русском клубе" будет лекция "Россия и русские". Я вас приглашаю.

С Юрием Алексей встретился заранее, возле станции метро "Коммерсе". Дальше они вдвоем углубились в окрестные улицы. Найти клуб оказалось непросто. Он располагался в двухэтажном здании, на котором не имелось никакой вывески. Зато возле входа отирались два крупных мужика с армейской выправкой. Которые пускали далеко не всех.

Как потом выяснилось, этот клуб отнюдь не был закрытым. То есть, таким, куда пускают только его членов и их гостей. И это понятно. На закрытом русском клубе можно было бы сразу вешать объявление: "товарищи чекисты, обратите внимание!"

Тут было хитрее. Пускали не всех, руководствуясь какими-то своими критериями. Так, перед Алексеем туда свободно вошел парень, явно тут бывший в первый раз - очень уж он внимательно разглядывал номера домов. А вот некую девицу не пустили, хотя она по-французски кричала что-то о "прессе". Впрочем, сама виновата. Не стоило так богемно одеваться. Эмигранты парижскую богему не любили. Слишком уж среди неё было много красных.

У Никифорова проблем не возникло, поскольку он-то шел с завсегдатаем -- Москвин поздоровался с охранниками.

Впрочем, угодив внутрь, Алексей подумал: возможно, девицу не пустили совсем не из-за её богемного вида. Потому что представительницы прекрасного пола тут отсутствовали. Вообще.

(Максим, слушая, своего агента усмехнулся про себя. Да, всё-таки тут народ не слишком испорченный. Окажись он в таком заведении, его первой мыслью было бы: это не политический, а педерастический клуб.)

Они слегка опоздали, так что поспешили на лекцию. Алексей обратил внимание, что зал, хоть и небольшой, был забит. Причем, преобладала молодежь.

А с кафедры вещал пожилой мужик с интеллигентской бородой.

Тема Алексея сразу заинтересовала. Он много читал разной литературы. И знал, что большинство эмигрантов, как кот вокруг сметаны, ходили вокруг "общеевропейских ценностей". А лектор подчеркнул: русские - это не европейцы, это особая цивилизация. Но, с этой цивилизацией вышло плохо. Большевики разбудили "азиатчину", и под ними русские таковыми быть уже перестали. А истинные русские только в эмиграции. Да и то не все. Потому как большевики победили потому как многие думали только о себе - и теперь в эмиграции делают то же самое. Лектор не пожалел грязи на все без исключения эмигрантские организации. Пара человек возмущенно покинули зал. Но суть была понятна -- только истинно русские люди могут спасти Россию.

После лекции была, как всегда, тусовка. Игорь куда-то исчез, Алексей двинулся на выход, но тут Москвин откуда-то нарисовался, к в компании с парнем не менее породистого вида, чем сам Москвин.

-- Алексей, хочу тебя познакомить: Владимир Разметов.

Никифоров представился. А рукопожатие у парня было разве что немногим слабее, чем у него.

-- Дело вот в чём. Мне Игорь сказал, что вы из семьи коммерсантов...

-- Да, но я делами не занимаюсь, я учусь в Сорбонне.

-- Но, тем не менее, вы в этом что-то понимаете. Вот я - сын флотского офицера. Сам послужить не успел, но про корабли и про флотскую службу знаю лучше, чем большинство здесь присутствующих. А вот про экономику я не знаю ничего. Пробовал читать Адама Смита, но мало чего понял. А вы ведь наверняка что-то понимаете...

-- Ну, в общих чертах...

-- Вот у меня к вам вопрос: как вы оцениваете большевистскую политику нэпа.

Алексей пожал плечами.

-- У экономики есть свои законы. Большевики могли провозглашать что угодно. Но, как сказал Наполеон, "штыками можно много чего сделать, но сидеть на них нельзя". Так что они были вынуждены пойти на этот шаг.

-- Меня интересует несколько другое. В кругах коммерсантов, как и в кругах либералов, бытует мнение, что большевистский режим сам по себе переродится.

Алексей заметил, что вокруг них уже собралась толпа слушателей. Значит, он говорил с авторитетным тут человеком. Что ж. Алексей чувствовал: тут не стоит излагать эмигрантские штампы. И тут его осенило.

-- Может быть. Но ни тем либералам, ни нам от этого не будет, как говорится, ни жарко не холодно.

-- Почему?

-- Есть ещё один железный закон экономики. Если существует частное предпринимательство, значит, у кого-то неизбежно скапливаются очень крупные суммы.

-- Но ОГПУ... -- послышалась реплика сбоку.

Алексей усмехнулся.

-- Господа, искусство прятать капиталы насчитывает не одно тысячелетие. К примеру, вы слышали о секте хлыстов? Моему отцу приходилось иметь с ними дело. С виду их коммерсанты - мелкие провинциальные лавочники. А на самом деле они контролировали такие деньги... Я думаю, до них и большевики не добрались. Так вот. Если большевистская система всерьез сползет к свободе предпринимательства, то именно они вылезут на свет. Как правильно сказал лектор, условия в России изменились, они их лучше знают. Да и не верю я, что все большевистские вожди - фанатики. Кое-кто наверняка захочет занять хорошее место в новых условиях. А значит - будет помогать этим подпольным денежным мешкам легализоваться. А мы им не нужны.

-- Но Запад... -- пискнул кто-то.

Разметов презрительно поглядел в ту сторону.

-- Запад. А им всё равно. Если они сейчас договариваются с большевиками, то что потом будет?

-- А были какие-то итоги? - Спросил Максим, выслушав Алексея.

-- Итоги есть. Мне обещали позвонить и пригласить для серьезного разговора.

-- Что ж, если не решил играть дальше...

-- А что? Интересно.

-- Тогда жди звонка.

Максим стал обдумывать информацию. Что-то он явно не понимал. Идеология, представленная на лекции имела явные логические "дырки". Ведь если жители СССР прониклись азиатчиной, то что могут сделать "истинно русские"? Кому они в самом деле нужны?

Но черт с ней, с идеологией. Во время Макса либерализм вообще во всем противоречил сам себе. Но ведь полно было людей, которые оставались не платными, а искренними либерастами. Тем более... Есть тут одна заманушка. Максим, было дело, принимал участие в социологическом исследовании сектантов. Кстати, это была одна из его самых интересных работ, где они делали всё всерьез. Потому что самими было интересно. А ведь подобная экстремистская организация - это ведь та же секта. Типа все вокруг дураки, но мы-то знаем истину. Один же из крючков, на который ловят сектанты неофитов - это как раз сознание собственной исключительности. Что делать - много в мире людей, считающих, что они выше "тупого быдла", но вот продемонстрировать это ну никак не получается. Подобных типажей куда только не заносит... А тут ведь как раз есть - только они - "истинно русские". А впереди великая цель.

Правда, Максиму казалось, что в боевики вербуют как-то не так. Хотя... А что он знает? Ладно, подождем развития событий.

Дальний Восток - это близко

Сам населенный пункт глаз не радовал. Тут имелось несколько десятков фанз, плюс некоторое количество более серьезных строений. В этой глухомани нынче царило оживление. По улицам шастали с ног до головы вооруженные люди явно не монголоидного вида. Одеты они были разнообразно, но у многих в амуниции имелись казачьи папахи или элементы русской армейской экипировки. Большинство из этих людей было пьяны. На южном краю деревни, от которого метрах в двухстах начиналась зеленка - то ли кустарники-переростки, то ли деревья-недомерки - стоял часовой - бородатый мужик в папахе с винтовкой на плече. Впрочем, "стоял" -- слишком громко сказано. Часовой прислонился к какому-то забору, так как сохранять равновесие без подпорки у него явно не выходило.

Между тем на краю зеленки из травы показались две головы в зеленых беретах с красной звездой. Один из них обозрел в бинокль населенный пункт, удовлетворенно хмыкнул и жестом дал второму приказ на отход. Разведчики отползли, потом встали и осторожно стали продвигаться наискосок, по направлению к реке. Там у них имелись ещё дела. Среди веток стоял щуплый, плохо одетый китаец, на плече у него виднелась веревка. Дело понятное - река текла из тайги, так что после половодья по берегам валялось множество плавника, который местные жители собирали на дрова.

-- Линь?

Тот чуть не подпрыгнул, ребята подошли к нему со спины незаметно. Но быстро пришел в себя.

-- Здравствуйте товарищи.

-- Ну что в деревне слышно? - Спросил старший из разведчиков на китайском. Или на маньчжурском. Василь и сам не знал, но он за годы службы на границе обучился говорить так, чтобы местные его понимали.

-- Он там. Уже солнце садится, так что до утра он не уедет.

-- Хорошо.

Ребята в зеленых беретах растворились в зарослях, а китаец отправился к реке. Надо в самом деле плавника собрать, пока солнце не село.

В самом большом доме Хиахулиня, являвшемся местной управой, сидели большие люди. Не зря перед дверью околачивались трое здоровенных бородатых мужиков. В отличие от шатавшихся по улицам персонажей, они были одеты в новые френчи и папахи, а также в добротные сапоги. А внутри, вокруг стола, уставленного бутылками с местной самогонкой и закуской, собрались трое. Один был китаец, местный начальник соответствующей толщины*. К двум собеседникам, русским, один из которых носил пышные усы, а другой в придачу к ним еще и бороду, у китайца было двойственное отношение. Он знал, что эти двое получали деньги от японской разведки. А японцев здесь не любили. Но с другой стороны, кое-что из этих денег попадало и местному начальнику. Да и вообще. После Синьхайской революции в глубинке понятие "власть" было весьма условным. И непонятно, кто лучше -- эти или свои хунхузы.

(* В старом Китае, в глубинке, была традиция: начальник должен быть толстым. Этот стереотип сломали только при коммунистах.)

Между тем у русских тоже было не совсем хорошо. Одного из них звали Агафон Богданов, он был командиром расположившегося в селении отряда. Второй был Григорием Семёновым. Он приехал в эту поганую дыру, чтобы привезти Богданову деньги и договориться о дальнейших операциях против большевиков.

Вот тут и вышла сложность. Местному атаману денег показалось мало. К тому же он в придачу требовал снаряжения, оружия и боеприпасов. А иначе... Семёнов отлично понимал, что тогда будет. Пока что отряд Богданова, если к нему особо не приглядываться, всё-таки походил на борцов с большевизмом. А не дай им денег - они тут же вольются в многочисленные ряды местных бандитов, которым всё равно кого грабить. И что тогда останется делать ему, Семёнову? Японцы, если им будут нужны бандиты, наймут хунхузов. Они дешевле.

Между тем Богданов напирал:

-- Вы говорите: бить большевиков. А в последнем рейде я потерял половину бойцов! Мы попали в хорошо организованную засаду. Едва вырвались. А отряд Евдокимова уничтожен полностью! На этой стороне, между прочим!

-- Как на этой? Мне не докладывали. - Удивился Семёнов.

-- Вам, может, и не докладывали, но вот оно так. Слащову плевать на границу. Вот сволочь гвардейская.

Семенов Слащова ненавидел. Вроде бы за то, что предатель. Но в глубине души атаман понимал: он Якову Александровичу просто завидует лютой завистью. Ведь Слащову удалось сделать то, к чему стремился Семенов - сесть на Дальнем Востоке фактически диктатором. Пусть под Советами, но уж лучше, чем под японцами.

На этом разговор был прерван самым хамским образом. На улице начались беспорядочные выстрелы. Атаманы выскочили на улицу - и увидели, что на северном краю деревни разгорается пожар. Из спутанных докладов выяснились, что из наступившей темноты выскочило несколько десятков всадников, у которых в руках вдруг вспыхнули факелы, которые нападавшие начали закидывать на крыши ближайших домов. Потом исчезли - а огонь бодро разгорался.

Вокруг царил полный бардак. Кто-то пытался выводить из конюшен лошадей, кто-то мчался к околице, чтобы занять оборону. Но тут начались пулеметные очереди. Нападавшие подогнали тачанки и теперь садили в подсвеченные улицы. Следом ломились пешие. Семёнов, побывавший во множестве боев, натренированным ухом расслышал в какофонии боя частые хлопки охотничьих двустволок. Ага, значит тут действуют и слащовские "черные береты" со своими заряженными кусками гвоздей обрезами, очень удобными для уличного боя. Против них у застигнутой врасплох банды Богданова шансов не имелось. Григорий Михайлович это хорошо знал. Именно "черные береты" брали Читу...

-- Уходим, атаман! Тут уже нам ничего не светит.

Коней выводить уже поздно, да и не уйдешь на коне, красные тоже не дураки. Так что Семенов и Богданов с примкнувшими к ним казаками охраны, рванули на север, выбрались из селения и двинулись к зеленке. И даже до неё добрались. И тут из зарослей по ним окрыли беглый огонь. Казаков смело. А Семенов последнее, что помнил - он вдруг полетел на землю. Когда очнулся, то увидел себя лежащим на земле со связанными руками. Со стороны Хиахулиня доносилась редкая стрельба.

-- Ну что, белогвардейская гнида, добегался? - Перед ним возник плохо различимый в темноте парень в берете, с Маузером в руке. - Теперь отвечать придется. За всё. И твоему дружку тоже.

* * *

Одна из самых распространенных болезней этого яростного времени - хронический трудоголизм. Мы, когда оправились со Светланой в Хабаровск, рассчитывали за две недели пути отоспаться и вообще отдохнуть. Ага. Два дня мы и в самом деле отсыпались. Ну, не только отсыпались - но из своего "генеральского" купе выползали только пожрать. А потом сначала достали документы, потом стали отпихивать друг друга от печатной машинки и на станциях бегать на телеграф за новостями. На больших станциях, к тому же, к Светлане пытались пробиться разнообразные графоманы.

-- Да что же это такое! Кажется, придется как в старые времена действовать - при подъезде к станции выставлять в дверях ручной пулемет. - вздохнула моя подруга. - Такое впечатление, что писать бросились все.

Я хмыкнул.

-- Вот именно. Одни пишут стихи и романы, а другие доносы. А ведь борьба с неграмотностью только началась. Что дальше-то будет...

Про доносы я сказал не зря. Мы ехали в Хабаровск для того, чтобы разобраться с деятельностью командира Особой краснознаменной дальневосточной армии товарища Слащова.

Собственно, армией данное образование называлось по революционной традиции. Фактически это был военный округ, протянувшийся от Байкала до Владивостока. И так уж случилось, что самыми главными на этой необъятно территории оказались товарищ Слащов и его комиссар Дмитрий Фурманов. Нет, он они в коем случае не подменяли собой советские и партийные органы. Это всё-таки не послевоенный Жуков в Одессе. Но так уж выходило, что без Якова Александровича ничего не крутилось.

Дело в том, что Дальний Восток и при царе был интересным местом в смысле управляемости. Каждый уездный начальник чувствовал себя кем-то вроде воеводы допетровского времени, который на всех плевать хотел. А уж после Гражданской, когда на руководящих постах оказались не слишком квалифицированные кадры. Да ещё к тому же многие были из партизан - а у тех в головах копошилось множество разнообразных тараканов...

Но Яков Александрович - это вам не алкоголик Блюхер, который рулил ОДКВА в той истории. Слащов не только держал в порядке войска, но занялся и другими делами. А что? Если никто ими не занимается, кому-то ведь нужно, правильно?

Получалось это у него неплохо. Ведь и в той истории Слащов прославился не только как блестящий полководец, но и как отличный организатор. Когда в конце 1919 года он оказался в Крыму, там наблюдался полный бардак и раздрай. Белые сидели на чемоданах и прикидывали, когда им придется драпать - завтра и послезавтра. А Слащов навел порядок. Уже после, читая лекции красным курсантам он говорил, что, дескать, да, именно из-за меня Гражданская война на Юге России затянулась ещё на год. Нехорошо получилось, но раз уж так вышло, давайте, товарищи, изучать, как мне это удалось...

На Дальнем Востоке наблюдалось даже уникальное явление - единение армии и чекистов. Хотя во всех странах военные и работники спецслужб друг друга не любят. Но куда было деться людям товарища Дзержинского? Дальний Восток - это длиннейшая граница, из-за которой постоянно налетали хунхузы и банды семеновцев. Без помощи "зеленых беретов" было бы тяжело. К тому же Слащов привлек добровольцев - местных охотников. За помощь он расплачивался патронами от берданок. Их оказалось на складах множество, а эти патроны содержали столь нужный охотникам дымный порох. Но и без этого от добровольных помощников отбою не было. В РОСТА шутили, что следующим шагом командующего ОКДВА будет выплата премий за скальпы бандитов.

Но самое главное - ребята Слащова плевать хотели на такие мелочи как государственная граница. Они преследовали банды до последнего. Благо в Китае творился сейчас такой бардак, что тамошним властям было не до выкатывания претензий. Тем более, что назревали большие перемены. Шла подготовка для образования Дальневосточного края. И деятельность Слащова являлась доказательством необходимости такого шага.

Разумеется, активность Якова Александровича нравилась не всем. Доносы шли на него чуть не пачками -- во все возможные места. На ни Фрунзе, ни Сталин не обращали на них внимания. Но начали вякать люди в ЦК, которому деятельность Сталина не нравилась. В общем, Виссарионович решил выпустить пар, послав туда представителя ЦК, то есть меня. Формально я должен был разобраться на месте. На самом-то деле моей задачей было покрутиться там - а потом вернуться и доложить: всё хорошо и нечего гнать волну на хорошего человека.

Но перед самой поездкой грохнула сенсация - ребята Слащова захватили атамана Семенова. Так что поездка вышла совсем сюрреалистической. Я ехал вроде как с инспекцией, а моя любовница в том же самом салон-вагоне двигалась, чтобы хорошенько распиарить захват видного врага Советской власти.

Дело было ответственным. С одной стороны, этот захват в затыкал рот левакам, скулившим, что, дескать, что Советская власть переродилась. А вот вам акция в лучших революционных традициях. С другой - это было очень хорошее предупреждение господам эмигрантам. Тем более, что Семенов являлся просто мечтой пропагандиста. Ведь о Колчаке можно сказать, что он воевал за Россию. По своему понимал, что было нужно России, но... Фигура, в общем-то, трагическая. А Семенов... Пока мы ехали на Дальний Восток, мои ребята уже вели беседы с Устряловым и Пепеляевым, которые красочно рассказывали, как семеновцы мешали им жить. К тому же атаман и не скрывал, что работает на японцев. На Россию ему было наплевать. Ему хотелось контролировать Дальний Восток, где много чего было. Например, золото.

В Хабаровске я бывал в том мире, в 1988 году. Тогда это был огромный город с полумиллионным населением. Сейчас он был куда как поменьше - в нём обитало чуть более 50 тысяч человек. В основном, город был деревянным, хотя на главных улицах имелись большие каменные здания, как шутили, в "сибирском колониальном стиле". То есть, дикая эклектика.

Для начала я поперся в крайком партии. Рулившил здесь Николай Афанасьевич Кубяк, член партии аж с 1898 года, рабочий, хорошо при царе посидевший. Тем не менее, он ничего не имел против, что бывший царский полковник забрал такую власть.

-- Понимаешь, товарищ, дурацкое положение. Партийные органы в крае единые, а советские раздерганы на губернии. Да ещё и все на местах полагают, что они лучше знают, что и как надо. Так что директивы-то мы отдавать можем, а на них на местах плюют. Так что без Якова Александровича я бы не знал, что и делать. Он мужик серьезный.

Впрочем, недовольные тоже были, они прибежали вечером ко мне в вагон. Но их аргументация сводилась исключительно к происхождению Слащова и к тому, что Фурманов - бывший анархист.

-- Я, между прочим, тоже бывший анархист - ответил я одному товарищу, когда мне надоело слушать его демагогию.

На следующий день мы нанесли визит Слащову.

-- А он почти не изменился, -- шепнула мне Светлана.

Командующий и в самом деле выглядел гораздо моложе своих лет. Есть такие люди. Хотя он, по моим сведениям, нехило квасил. Присутствовал и Дмитрий Фурманов, мужик интеллигентного вида, известный писатель, между прочим. По нему не скажешь, что это комиссар, который отлично работает с паре с "железным командармом", как звали Слащова.

-- Приятно познакомиться с человеком, который взял в плен генерала Пепеляева, -- сказал он мне при знакомстве.

-- Ну, тут моей заслуги тут нет. Они уже были не в состоянии сражаться.

-- Но благодаря вам способный генерал жив и работает для России. И многие его офицеры тоже. Кому было бы лучше, если б они все остались в тайге?

После обмена приветствиями Слащов пригласил нас за стол. Тут я понял, что слухи о том, что Яков Александрович любит выпить, полностью соответствовали действительности. На столе была не только водка, но и разные экзотические по нынешним временам напитки вроде джина и рома. Откуда - понятно. Ребята Слащова шерстили не только бандитов, но и контрабандистов. А они чего только не волокли... Вообще-то погранцы подчинялись ОГПУ, но явно не справлялись. Тем более, что местные казаки с чекистами дела иметь не хотели, а вот Слащов как-то с ними договорился. Как я понял, казачки действовали на взаимовыгодной основе. А у этих-то ребят опыта было...

Слащов пил много, но совершенно не пьянел. Фурманов прикладывался мало. Вообще, он выглядел каким-то болезненным. Как я помнил, в моей истории он умер в 1926 году. Обычная ангина переросла в менингит. Но, может, тут протянет побольше?

С захватом Семенова дело вышло просто. Его сдали китайцы, которых его ребята достали. Ну, и денег им немного заслали. Но об этом подробно говорить надо было не за столом. Пока что разговор зашел об армии. Слащов изрек:

-- Вы знаете, в семнадцатом я, как и многие, был сильно обижен на большевиков за то, что они разваливают армию. А вот теперь понял: в этом имелись и положительные стороны.

-- И чём?

-- Вы слышали афоризм: генералы всегда готовятся к прошлой войне? Это происходит в Европе. Что делают французы и немцы? Возводят на границе грандиозные оборонительные сооружения. Разрабатывают сверхмощные орудия. Только это всё бессмысленно. Новая война будет иной.

-- Я слышал, что вы энтузиаст арморов.

-- Да, только не таких гробов, какие были на Великой войне. Французский армор "Рено" -- вот за такими машинами будущее. Только более быстроходные, лучше защищенные и вооруженные. Представьте, что такие арморы будут у конной армии Буденного...

Я про себя присвистнул. А ведь это и есть тактика блицкрига. Франц Гальдер в своем дневнике писал, что идея блицкрига взята как раз у Буденного.

Вообще, с армией в этой реальности дело обстояло совсем не так, как в моей. Тогда ведь что случилось. Большевики во время Гражданской создали пятимиллионную армию. А потом сократили её до полумиллиона. Понятно, что старшие командиры затеяли грызню. А во время грызни лучше всего прикрываться идеологией. Вот и пошли товарищи командиры в троцкисты. И это бы ладно, да они сами в свою болтовню поверили. Ну, вроде того, что надо только нанести первый удар, а потом в тылу врага тамошние пролетарии поднимут восстание. И получили...

А в этой истории было иначе. Во время Гражданской армия не превышала четырехсот тысяч человек. Так что теперь РККА продолжала создаваться. По-новому. А ведь Вермахт тоже был создан фактически с нуля. Может, и у нас что-то выйдет? Только вот танки надо научиться производить...

Холодный блеск золота

Над безымянным ручьем, впадающем в Среднекан, приток Колымы, медленно сгущалась ночь. Точнее, некое её подобие. В начале июня на 62 параллели ночи уже почти белые. Быстрый ручей протекал по узкой долине, поросший невысокими лиственницами. Такими же деревьями покрыты склоны невысоких, но крутых гор, только лишь вершины были плешивыми.

Возле ручья расположился лагерь - три палатки, две больших и одна маленькая. Ниже лагеря местность имела своеобразный вид. Казалось, что по ней отстрелялась батарея крупнокалиберных орудий - сплошные ямы.

В самом же лагере дымил костер, вокруг которого собралось человек двадцать крепких мужчин, одетых в крепкие сапоги, брезентовые штаны и анораки*.

(* Автор не уверен, что в те времена употребляли это слово, но такие куртки точно были, видел на фотографиях. Анорак - это разновидность штормовки -- куртка с капюшоном, надевающаяся через голову. Характерной особенностью является большой карман на груди.)

Что было необычно. Белые люди, шатающиеся по Среднекану и его окрестностям, обычно были одеты чрезвычайно скверно, чуть ли не в отрепья. Вообще, места тут были веселые - недаром возле костра лежала пара драгунских карабинов.

Сидевшие мужики, судя валяющимся тут и там мискам, недавно закончили ужин. Теперь они неспешно пили чай и обсуждали какие-то свои дела.

-- Куда Серега Раковский рванул? Чуть поел - схватил лоток и лопату и побег... Даже чаю не попил.

-- Так сказал, что хочет пока светло хочет сделать промывку выше по течению...

-- Молодой ещё, -- благодушно хмыкнул мужик лет сорока. Он был из тех, у кого болезнь под названием "золотая лихорадка" приобрела хроническую форму. Он шатался по Дальнему Востоку двадцать лет, даже война проскочила как-то мимо него. Честно говоря, его уже давно не слишком привлекала перспектива разбогатеть. Несколько раз ему удавалось намыть довольно много песка, так он добычу благополучно пропил-прогулял во Владивостоке в кратчайшие сроки и снова пер в тайгу. Поиск золота - это покруче, чем пристрастие к картам или бегам. Кто в это втянулся - пропал. Но с другой стороны, именно благодаря большому опыту Федор не суетился. Процесс добычи золота - это дело довольно муторное, тут с наскока ничего не сделаешь. Как это обычно происходит? Сначала промывают грунт в реке. Если обнаруживается золото, начинают копать ямы выше по течению и промывать грунт из них. Потому что намыть много золота только в реке можно, если ну очень повезет. На Среднекане ещё никому так не везло. Затем, если есть возможность, бьют шурфы и строят драгу. В общем, дело непростое.

Юрий Билибин, начальник партии золотоискателей, пил чай и размышлял. Золото, по своему подлому обыкновению, играло в прятки. Металл тут был, товарищи из РОСТА не обманули. В принципе, то, что уже нашли, выглядело неплохо для обычных старателей. Если сезон потрудиться - вполне хватит всем, чтобы зиму погулять во Владике. Но Билибин пришел сюда в поисках НАСТОЩЕГО месторождения! Его уверяли, что где-то тут оно должно быть. И вот уже две недели его искали по окрестным ручьям.

Размышления начальника были прерваны появлением геолога, Сергея Раковского. Он бежал по берегу, держа на вытянутых руках лоток. Рожа у него была перекошена.

-- Юрий Александрович! Глядите! Это с одной промывки!

Он протянул лоток. Всё этого дно покрывал слой тускло блестевшего золотого песка.

-- Эх ...! ....!! ...!!! - Выдал Федор, глянувший через плечо начальника. - Двадцать лет по тайге шатаюсь, а такого не видал. Значит, правду нам рассказывали про "золотой ручей!"

-- Похоже, но надо проверить. Где это ты намыл?

-- С километр выше по течению.

- Да стой ты! - Прикрикнул Билибин на геолога, который явно намеревался бежать снова. - Сейчас хоть ночи и белые, но всё-таки света уже маловато. Не убежит до завтра золото.

Неизвестно, спал ли кто-нибудь в лагере в эту ночь. Потому что как только занялся рассвет, из палаток, как солдаты по тревоге, выскочили старатели и с лотками и лопатами наперевес ринулись вслед за геологом.

Произведенные промывки дали ошеломляющий результат. Ничего подобного на Колыме не находили. Это была победа. Оставалось поставить заявочные столбики и спешить к цивилизации, утрясать разные вопросы.

* * *

В Хабаровске у меня было несколько интересных встреч. Для начала местные чекисты разрешили мне присутствовать на одном из допросов Семенова. Всё-таки в раздолбайстве двадцатых имеются свои положительные моменты. Конечно, я не рядовой журналист, но кто бы в иные времена мне такое позволил? А так - я тихо-мирно сидел в уголке, изображая писаря.

Семенов вел себя достойно. Он не отпирался, но и не пытался выкручиваться. Его позиция была довольно проста. В феврале семнадцатого законную власть свергли, на её место сели самозванцы. В октябре на место одних самозванцев пришли другие. Затем в Сибири стали образовываться региональные правительства, тоже самопровозглашенные. Пришел Колчак, который тоже являлся самозванцем. Так почему бы в этой каше не урвать себе кусочек власти? А то, что пришлось прогибаться под японцев... Так ведь это в моё время стали рассказывали сказки про казаков, беззаветно преданных царю и Отечеству. На самом-то деле казаки в первую очередь преследовали собственные интересы. На Кубани сепаратисты нам очень облегчили задачу. Да и в Западной Сибири казачки отнюдь не рвались сражаться за Колчака, они предпочитали сохранять нейтралитет. Что ж, отличный типаж для пропаганды.

А когда я вернулся в свой вагон, меня ожидала новая встреча. Светлана сидела в салоне с каким-то командиром. Парень выглядел очень молодо, не старше двадцати. Но на столе лежал зеленый берет, а на петлицах виднелись четыре "шпалы" комполка. И главное - морда лица мне была очень знакома.

-- Сергей знакомься, ребята этого товарища выследили Семенова.

-- Аркадий Голиков, -- представился тот.

Блин, ну точно! Фотографии Аркадия Гайдара я видел разные, в том числе и молодого в форме. В "перестройку" "творческая интеллигенция" и прочая мразь вылили на него кучу грязи. Рассказывали сказки про то, что он на Гражданской якобы творил запредельные зверства. Понятно. Ведь господа писатели могут простить коллеге многое, но талант - никогда. А ведь книги Гайдара был к тому же ещё и очень популярны. К тому же, он, гад такой, не сидел и даже не эмигрировал, а погиб, сражаясь в партизанском отряде.

В моей истории Голикова выпихнули на дембель после тяжелой контузии. Но, видимо тут этого не произошло, Аркадий продолжал служить. А парнем-то он был лихим. Я читал о его деятельности в партизанах в сорок первом. Организованные им операции были настолько наглыми, что фрицы охреневали. Так что в "зеленых беретах" ему было самое место. Но о его нынешних подвигах пусть Светлана пишет. Меня интересовало другое. Хотелось проверить одну свою теорию...

Я завел с Аркадием разговор о литературе. И тот, засмущавшись как девушка, признался, что да, пописывает. Так я и думал. Страсть к писательству - это врожденное. Интересно, что он напишет в этой истории? В той его первая книга, про Гражданскую войну, вышла откровенно слабой*. Только потом он стал писать для детей и получалось хорошо. Но ведь не скажешь ему: "Аркадий, ты детский писатель". Авось поймет это сам. Оставалось предложить присылать произведения в "Красный журналист".

(* "В дни поражений и побед")

А на следующий день из Владивостока пришла телеграмма от Билибина. Он, прознав, что я околачиваюсь в Хабаровске, спеши ко мне. Судя по тому, что он в разгар сезона сорвался из тайги, наша затея увенчалась успехом...

Во многих прочитанных мной книжках про попаданцев, ГГ небрежно тыкал в карту. Дескать, на Вилюе есть алмазы, а на Колыме - золото. Если действие происходило в более ранние времена, то к этому добавлялась ещё и Аляска. В паре книг герои лично брались за разработку - и, разумеется, тут же обнаруживали богатые залежи. И хотя я знал о колымском золоте побольше, чем средний автор АИ, дело оказалось совсем не таким простым.

Год назад я поручил своим ребятам на Дальнем Востоке прояснить обстановку на Колыме. И выяснилось - то, что там имеется золото, давно уже известно! Первую россыпь нашел на Среднекане в 1915 году старатель Бари Шафигуллин. И это вызвало даже золотую лихорадку регионального масштаба. Так, в поселках Нагаево и Ола* старатели выгребли под метелку все запасы продовольствия. Дело дошло до того, что с парохода* просто не позволяли сходить тем, у кого не имелось запаса жрачки.

(* Поселок Нагаево находился на месте нынешнего Магадана. Ола, существует и сейчас - также на побережье, на 25 километров восточнее.

** Пароходы ходили из Владивостока на Камчатку. Нагаево был "промежуточной станцией".)

Правда, ничего серьезного не нашли, так что ажиотаж постепенно улегся. Хотя несколько артелей продолжали ковыряться на Среднекане.

Мне в том мире доводилось бывать на Колыме, к тому же кое-что читал о колымской эпопее. Так что я приблизительно представлял место на том самом Среднекане, где впервые в 1928 году Юрий Билибин нашел Большое Золото. Но и тут оказались сложности. Дело в том, что внятных карт этих мест не имелось. Не так давно оттуда вернулась экспедиция Владимира Обручева, который пока ещё не написал свою знаменитую книгу "Земля Санникова"*.

(* На самом деле -- написал, но не издал. Роман был закончен в 1924 году. Но издан в 1926.)

Экспедиция обнаружила, что верховья Колымы на картах нанесены от фонаря. Выяснилось, что река течет совсем не так и не там, где было указано. Ну а что касается многочисленных притоков - то на них ученым просто не хватило сил и времени.

Но всё-таки имея некоторые сведения, идти было легче, нежели переть в белый свет. И мы начали готовить экспедицию. Благо в это время, как, впрочем, и при царе, горные законы на Дальнем Востоке мало отличались от тех, которые описаны у Джека Лондона. Партии старателей шли на энтузиазме и столбили участки. Разница в СССР была в том, что у единоличников заявки не принимались. Только у артелей, то есть трудовых коллективов. Кроме того, любое государственное предприятие могло принять участие в забаве под названием "поиск золота". Благо, хозрасчет процветал. Ещё одним отличием было то, что золото старатели были обязаны продавать государству. Разумеется, продавали далеко не всё, бОльшую часть пускали "налево". Имелось множество "диких" старателей. Но это мелочь. Лоточком в реке - это детский сад. Основное золото находится в земле. А устраивать нелегальный прииск... Тайга, конечно, большая. Но безлюдье имеет и оборотную сторону. Выходов к цивилизации немного. Так что там очень быстро выпасут.

В общем, РОСТА имело полное право послать экспедицию за золотом. Деньги мы взяли от своих американских предприятий, оттуда же подогнали хорошее снаряжение. К делу я привлек Юрия Билибина. Если он открыл настоящие россыпи в той истории, так пусть откроет и в этой. Тем более, что данный товарищ был фанатом. Он верил, что Большое Золото на Колыме есть. А это ценно.

Что же касается места, то я не очень заморачивался с легендой. Дескать, кому-то из моих сотрудников рассказал о богатых россыпях умирающий от цинги старатель. В конце концов, я ведь не клянчил под эту телегу у кого-то деньги, а наоборот - нанимал людей.

И вот теперь ко мне приехал Билибин с победой. Ему повезло быстро выбраться. Через три дня после его прибытия в Нагаево пришлепал пароход, идущий во Владик. И вот теперь Билибин прямо с порога салона стал возбужденно излагать:

-- Находка грандиозная! И я убежден, что это не единственное такое месторождение. И не только на Среднекане, но и на других притоках есть золото. Думаю, что Юкон по сравнению с Колымой - просто бедненькая россыпь. Но только есть проблемы...

О проблемах я знал. Но предложил Билибину написать всё подробно. Потому как мне предстояло срываться и возвращаться в Москву. Как говорил один из героев Джека Лондона, "время не ждет". К началу Великой депрессии у страны должно быть как можно больше золота. А для этого нужно много чего сделать...

* * *

Ещё их Хабаровска я отправил телеграмму Сталину с просьбой о приеме. Виссарионович, конечно же, знал о наших играх, мы ведь и не скрывались. Так что меня с машиной встречали на Ярославском вокзале и повезли в Кремль.

Сталин встретил меня вопросом:

-- Я всё гадал - с чего бы это журналисты занялись золотоискательством?

-- Так надо было проверить имеющиеся у нас сведения. А как иначе? Обращаться в "Дальзолото?*" Так они очень неповоротливы, Колыма их не интересует. Да и сведения наши были похожи на завязку приключенческого романа. К тому же этот трест отвратительно снабжает своих старателей.

-- Но как я понял, результаты серьезные?

-- Очень серьезные. Они превосходят самые оптимистические ожидания. Кроме того, товарищ Билибин полагает - это только первая ласточка.

-- То есть, теперь вы можете передать это "Дальзолоту"?

-- Можем. Но это не лучший вариант. Совсем не лучший.

-- Почему?

-- В тресте предпочитают работать кустарно. Я же, как и товарищ Билибин, полагаю: с играми в духе Джека Лондона надо кончать! Во-первых, Колыма труднодоступна. Там нет дорог, нет нормального порта. Во-вторых, при существующем способе добычи, основная часть золота останется в земле. Грубо говоря, мы снимаем сливки, но молоко-то тоже ценный продукт. Тут нужны иные методы. В третьих, воруют в старательских артелях со страшной силой. А ведь золото, которое уходит за границу, возможно попадает к контрреволюционерам. Семенова-то поймали, так в Пекине Хорват** сидит...

(* Дальзолото - государственный трест, занимавшийся добычей драгоценного металла на Дальнем Востоке. Отличался редкой бездарностью.

** Хорват Дмитрий Леонидович, генерал-лейтенант, до революции - управляющий КВЖД. Во время Гражданской войны, как в РИ, так и в АИ, отсиживался в Харбине. Являлся конкурентом Колчака и ориентировался на японцев. Первоначально Семенов был его сторонником, но после разгрома под Читой они поссорились на тему, кто самый главный.)

Про методы я сказал не зря. По дороге я читал учебник по геологии. И тут, под влиянием новой информации у меня вдруг всплыл слышанный на Колыме в моем мире термин - "съемка торфов". А что это означало? Да то, что верхний слой земли попросту сдирают, ну а потом начинают обрабатывать золотоносный слой с помощью не самых навороченных даже по этим временам технических средств - "грабарки", то есть драги. Варварский метод, конечно, но когда дело идёт о золоте, про экологию никто не вспоминает. Правда, тут, как всегда, имелись сложности. Съемку торфов очень просто осуществить с помощью пары бульдозеров. Как это там у Высоцкого?

На реке ль на озере,

Работал на бульдозере,

Весь в комбинезоне и в пыли.

Вкалывал я до зари.

Знал что черви - козыри.

Из грунта выколачивал рубли.

Дело знакомое, как и бульдозер. Я ведь не совсем интеллигент, в стройотрядах бывал -- и с разной техникой управляться умею. Да только в данное время подобных машин не существовало. Вообще*. Да и если я попрогрессорствую, то бульдозер хрен доставишь до колымских приисков. Но вот та самая мать имелась. Придется идти по пути Петра Великого. Если нет бульдозеров, то надо нагнать мужиков с лопатами и тачками.

(* Первый бульдозер был создан в САСШ в 1929 году.

-- И что вы предлагаете? - Спросил Товарищ Сталин.

-- Нужно дело делать всерьез. Создать трест, который будет заниматься освоением Колымы. Надо строит порт в бухте Нагаево, прокладывать дорогу через водораздел, строить или приобретать пароходы. И, разумеется, вести интенсивную разведку колымского нагорья и добычу золота. Которое и пойдет на строительство. И справиться с этим может только одно ведомство. Тем более, можно решить вопрос с рабочими руками. В нашей петинциарной системе царит полная неразбериха. В лагерях заключенные занимаются невесть чем, большинство производств убыточны.

-- То есть, вы предлагаете возродить каторгу?

-- Именно. Почему бы преступникам и не поработать для страны. А пропагандистское обеспечение - это уже наша задача.

Сталин задумался, а потом выдал:

-- Что же. Ведомство товарища Дзержинского справится с этой задачей. Но ведь полностью силами заключенных это не сделать.

-- Разумеется. Но это опять же наша задача. Сейчас много молодых ребят мечтают о подвигах. Вот мы и переориентируем их с романтики мировой революции на романтику освоения безлюдных территорий. А что касается специалистов... Я думаю, трест, сидящий на золоте, найдет возможность им хорошо платить.

-- Я подумаю над вашим предложением.

Ну, вот. По сути, я предложил Сталину идею "Дальстроя" в чистом виде. За что буду проклят либеральной общественностью. Но иного выхода просто нет. Тем более, я с кайлом в руках на Колыме точно не окажусь. В случае чего меня даже расстреливать не станут, а организуют что-нибудь типа автокатастрофы.

Джек Форест, оккультные тайны СССР, Нью-Йорк, 1939

"Открытие золотых россыпей на Колыме явилось очень важным, но недооцененным событием. Благодаря ему Советы приобрели мощный источник средств, который использовали для наращивания своего могущества. История этого открытия загадочна. Официально считается, что первое крупное месторождение обнаружил геолог Юрий Билибин. Однако не является особой тайной, что инициатива принадлежит Сергею Конькову. Этот человек, никогда не имевший никакого отношения ни к золотодобыче, ни к геологии, не бывавший на Колыме, с поразительной точностью указал место богатейших золотых россыпей. Экспедиция Билибина обнаружила их практически сразу. Любой специалист скажет: такого быть не может.

Это является ещё одним доказательством, что во время своего пребывания в Мексике Коньков приобщился к неким тайным оккультным знанием, сохранившимися от ацтеков. Можно ещё вспомнить, что по инициативе Конькова был создан трест "Дальстрой" -- чудовищная структура, напоминающая империю ацтеков".

Белые троцкисты

Но собеседник проявлял полную доброжелательность.

-- Алексей Константинович? Меня зовут Андрей Смолин. Я слышал, что вы придерживаетесь вполне разумных взглядов. И я хочу предложить вам работу.

-- И в чем она будет заключаться?

-- Писать аналитические статьи. Разумеется, соблюдая нашу политическую линию.

-- Но... Я не журналист. И вообще...

Смолин усмехнулся.

-- Вы хотите спросить, почему я говорю с вами, а не с профессиональным журналистом? И я вам отвечу. Я в своё время плотно общался с пишущей братией. У них знаете, какая была какая поговорка? "Честный журналист - этот тот, кто продаётся один раз". А вот мы не в состоянии купить журналистов. Если мы привлечем журналиста, то он разнюхает все наши дела, а потом побежит в РОСТА и расскажет всё о нас. Не из симпатий к коммунистам, а потому, что там больше платят. Коньков, надо отдать ему должное, умеет работать. Вот Аверченко вспомните...

Про Аверченко и в самом деле вышел всем скандалам скандал. Аркадий Аверченко, блестящий фельетонист, работавший до революции в журнале "Сатирикон". Его фельетоны читал даже Николай II, который вообще-то к чтению испытывал искреннее отвращение. После всех крутых перемен Аверченко, оказавшись в эмиграции, написал книгу "Дюжина ножей в спину революции". Её оценил сам Ленин. Дескать, вот он, достойный умный враг.*

(* До этого момента все факты соответствуют истории. Книга такая имеется, и Ленин её именно так оценил.)

Но вот полгода назад Аверченко выпустил книгу "Болото", в которой со свойственной ему язвительностью описал эмигрантскую среду. Да так, что все "примиренцы" должны отдыхать. И главное, умер в мае этого года. То есть, его книга стала "лебединой песней". А с этим спорить трудно. Ведь не обвинишь покойника, что он "продался ГПУ". На том свете деньги не нужны.

Смолин продолжал:

-- Вы достаточно умный человек, а писать статьи, поверьте, не так сложно.

Алексей не стал ломаться, как девушка и дал согласие. После чего его пригласили на следующий день на ещё одну лекцию.

Она происходила тоже на втором этаже "Русского клуба", где, как оказалось имелся ещё один зал. Маленький, мест на двадцать. Которые были заполнены исключительно крепкими парнями. Пускали сюда, кстати, очень сурово. На входе стояли охранники, которые сверялись со списком и с мордой.

Лекцию читал человек с военной выправкой. А тема её была "Радикальные формы воздействия на большевиков".

Лектор Алексея удивил. Он подверг резкой критике как савинковцев, так и иные антибольшевистские структуры.

-- Господа, убивать большевистских вождей - это полная глупость.

Алексей отметил, эмигранты обычно говорили "большевицких". Видимо, им казалось, что это уничижительно звучит. Но оратор очень четко выговаривал согласные.

-- Ну, вот убили Свердлова. И что? Я скажу больше. Со мной спорили, но я всегда утверждал, что со смертью Ленина ничего не изменится. Так и произошло. Пора понять, что большевики - это не вождистская структура. Сколько не убивай их главарей - будут новые. Но! Большевики сами выкопали себе могилу. Они провозглашали идею мировой революции. Да, это полный бред, но для многих данная идея была привлекательна. А теперь они говорят о победе социализма в одной стране. А если уж точно - то людям внушают: индустриализация - это возможность жить лучше. Так вот, никакой индустриализации быть не должно! Наша задача - экономический террор. Не убивать коммунистических лидеров, а взрывать мосты, заводы и фабрики. И мы останемся анонимными. Никто про нашу деятельность рассказывать не станет. Итог нашей деятельности - это падение производства в СССР и соответствующее недовольство народа.

* * *

Читая отчет Алексея, Максим осознал, что ни черта не понимает. Для начала, людям очень не нравится, когда их представления о жизни входят в противоречие с реальностью. А вот тут так было. Максиму очень нравилась теория о "концентрических кругах". То есть, что в политической организации есть внешний круг, сочувствующие, второй круг - "идейные", которые организации помогают, а третий круг - уже настоящие деятели. Может быть и четвертый, боевики, и пятый - вожди.

Но тут выходило, что антисоветские персонажи Алексея сразу пихнули на третий круг. А ведь он-то был для них никто.

Хотя, если подумать... В том, что эмигрантской средой интересуется ГПУ, мало кто сомневался. Значит, уж точно, их агенты в эмигрантской среде имеются. Но СССР - бедная страна. Это все знают. Значит - если чекисты и вербуют агентов среди эмигрантов - то в числе антисоветски настроенных. То есть, с такими людьми общаться опасно. А вот пришедшие со стороны...

Но это бы ладно. А суть этой организации? Ведь для того, чтобы развернуть реальный экономический террор, нужно нечто, вроде партизанской войны во время Второй мировой. А уж такого точно эмигранты создать не смогут.

К тому же, Максим очень хорошо представлял возможности своих коллег. Они ведь сразу поведут кампанию типа "отщепенцы в союзе с западными разведками решили нас уморить голодом". Он представил какой-нибудь Мухосранск, где местный коммунист говорит жителям:

-- Вы жалуетесь, что нет хлеба? Так белогвардейские бандиты мост взорвали, муку провезти невозможно.

И ведь после этого чекисты могут спокойно сидеть в кабинетах и ждать, пока местное население своими силами выловит всех террористов. А заодно СССР может списать на этих ребят свои неудачи. Блин, получается, тоже чекистские игры? Не, это уж слишком. Но непонятно.

Одним в Шамбалу, другим - в Америку

Вообще-то этот человек был очень неплохим художником. Но видимо, чисто художественной славы ему показалось мало. Оказавшись после революции в Англии, Николай Рерих стал активно проповедовать что-то псевдосточное. И даже объявил себя Махатмой. То есть, индуистским великим посвященным. Это тоже самое, что в христианстве провозгласить себя святым. И отбыл в САСШ дабы нести американцам свет истины. На этом Рерих не остановился - и заявил, что является вторым далай-ламой. Эдаким специальным, для западных людей. Потом до кучи - "владыкой Шамбалы". Кое-какой успех он имел, у него появились поклонники и последователи.

В той истории вокруг Рериха активно бегали чекисты. Дело в том, что он обещал, используя свои связи, посодействовать признанию Америкой СССР. Хотя никаких возможностей для этого у него не имелось. Потом Рерих стал выдвигать и более веселые идеи...

В этой истории людям Дзержинского в САСШ было как-то не до Рериха. Его спихнули на меня - и мы вяло переписывались. Но тут Николай Константинович загорелся новым проектом. Настолько загорелся, что даже рванул через океан.

После взаимных приветствий Рерих стал излагать цель своего визита. Дело обстояло так. Некоторое время художник носился с идеей создать некий гибрид из коммунизма и буддизма - понести это учение в страны Востока. Для этого он собрался отправится в Тибет, дабы встретиться с Далай-ламой. Дескать, он санкционирует это начинание и тогда дело пойдет. Кто должен стать во главе нового учения вы, конечно, уже поняли.

Вздорность этой затеи была очевидна. Нет, в самой идее синтеза коммунизма и буддизма не было ничего необычного. Коммунистические идеи вообще-то сочетаются с чем угодно. В 70-х годах ХХ века в Латинской Америке возникла "теология освобождения" -- синтез коммунизма и католичества. И ничего - множество людей, вдохновленных этой идеей, пошли воевать за светлое будущее. К примеру, структура "М-19" много чего натворила в Колумбии и соседних странах. Большие сомнения вызывал сам подход. Ну, в самом деле - кто такой Рерих для Далай-ламы? А уж тем более - для широких буддийских масс?

В той истории за это ухватились авантюристы их чекистов, вроде Блюмкина и Бокия, а за ними стоял Троцкий. Давыдыч-то ещё в 1919 году кричал о походе на Индию. Но тут времена на дворе стояли иные.

... Рерих, заметив, что его лапша соскальзывает у меня с ушей, сделал паузу, собираясь пойти на второй круг. Но тут я сделал ответный ход.

-- Николай Константинович, давайте честно. Вы ведь хотите воспользоваться экспедицией, чтобы проникнуть в Шамбалу?

Художник глянул на меня несколько ошалело. Потому что именно это он и хотел. Точнее, не совсем так. В той истории экспедиция в Тибет состоялась. До Далай-ламы, понятное дело, не добрались. Но Рерих, как-то, отделившись на пару недель от основной группы, состоящей из приспешников художника и чекистов, по возвращении завил, что побывал-таки в этой самой Шамбале. После чего стал косить под уж совсем просветленного, а в виде благодарности СССР провозгласил Ленина Махатмой.

Растерянность Рериха длилась недолго. Он тут же стал развивать тему. Дескать, да, это и есть главная цель, хрен с ним, с Далай-ламой. Посещение Шамбалы круче. Просто мы атеисты - и такое слушать бы не стали.

Неплохо товарищ размахнулся. Дело-то в чём? Сам факт посещения Шамбалы - это было уже не слишком круто. Елена Блаватская уже заявляла о том, что она туда пробралась. Повторяться Рерих не хотел. Он собирался проехать с понтом и с шумом. Де ещё имея за плечами СССР. Понтяно ведь, что многие станут рассуждать так: большевики люди серьезные, да ещё и атеисты. Если они данное начинание поддерживают - в этом что-то есть...

-- Николай Константинович, мы и в самом деле атеисты. Но мы не утверждаем, что наука всё знает. Так что, я думаю, что вопрос об организации экспедиции имеет смысл обсудить. Только вот визит к Далай-ламе станет "вторым уровнем".

-- То есть?

-- Официально это будет научной экспедицией. Но про вторую цель информация, разумеется, просочится. А с Шамбалой вы уж сами решайте.

Было явно заметно, что Рериха коробит мой откроенный цинизм. Я ведь ему откровенно говорил: мужик, ты затеял аферу, нас она устраивает, будем работать. Но я делал это не зря. Меньше будет выеживаться. Как бы то ни было, Рерих особо не возражал. Ещё бы! Так ему пришлось бы по возвращении самому раскручивать PR-кампанию, а тут это сделают профессионалы. Так что мы расстались довольные друг другом.

А зачем мне было это нужно? Имелись кое-какие планы.

* * *

Хмурое лондонское утро высветило обстановку в номере дешевой гостиницы, расположенной в Сохо, не самом фешенебельном районе.

А обстановка была интересной. На видавшем виде столе сочетались пустая бутылка из-под джина, стакан, толстые книги оккультного содержания и разбросанные листки какоё-то рукописи. Другая бутылка, в которой что-то ещё оставалось, стояла возле кровати. Тут же валялась и пачка сигарет. Одежда также была разбросана мелким слоем по полу.

На кровати зашевелился крупный мужчина лет пятидесяти, чье лицо носило откровенные следы вчерашних, да и не только вчерашних излишеств. Он свесил руку с кровати, нащупал джин и сделал большой глоток. Потом приподнялся и закурил.

-- Черт знает, что такое... -- Пробормотал он.

Глотнул снова и мрачно уставился куда-то в угол.

В последнее время жизнь повернулась к Алистеру Кроули невеселой стороной. Известный в определенных кругах оккультист и черный маг переживал не самый лучший период. Причина была простой - не было денег. Кроули был парнем веселым и имел милую привычку спускать любые деньги, попавшие к нему в руки. Доставшееся от родителей немаленькое состояние он растранжирил уже в молодости. Потом по этому же пути отправились состояния нескольких его любовниц, любовников и наиболее ярых поклонников обоего пола. Теперь в перспективе ничего не намечалось. Что же касается работы - то Кролуи искренне полагал: представителям духовной элиты, к которой он причислял и себя, работать впадлу.

Самое же плохое было в том, что родная страна, куда недавно вернулся Кроули после своих скитаний по миру, встретила его очень неласково. Его разухабистый образ жизни, а ещё больше его мистические практики, от котрых откровенно пахло серой - многих достали. Влиятельная газета "Джон Буль" откровенно его травила, другие издания тоже не отставали. Так что многие знакомые, у которых можно было бы занять денег, стали делать вид, что никакого Кроули никогда не знают. Дело шло уже к тому, что скоро не на что станет покупать героин и спиртное.

Вообще, жизнь шла как-то неправильно. Кроули не являлся откровенным мошенником, хотя про своих успехи на магическом поприще врал много и охотно. Но он и в самом деле полагал себя избранным, который должен принести человечеству новое учение, которое должно изменить мир. И что можно найти магический "ключик", который сделает его всесильным.

Да только вот человечество как-то не особо хотело слушать Кроули. Его известность не выходила из узких кругов оккультистов "черной" направленности. До войны эта возня выглядела более-менее солидно, но вот теперь... По сравнению с большевикам он выглядел как ремесленник-одиночка рядом с огромным заводом.

Большевики вызывали к него чувство тяжелой зависти. Хотя их идеи были Алистеру глубоко антипатичны. Кроули по взглядам являлся убежденным индивидуалистом и элитаристом. Его общественным идеалом была королевская Франция - когда дворяне имели множество привилегий и могли жить за счет остальных. Только Кроули полагал, что таковой привилегированной прослойкой должна быть духовная элита. Хотя было и общее. Стремление переделать весь мир, а также неразборчивость в средствах. Собственно политика Алистера никогда не интересовала. Но он видел, что делает РОСТА. К тому же Кроули искренне полагал, что большевики - это на самом деле магический орден, заправилам которого и в самом деле что-то удалось достичь. А раз так - значит истинные цели у большевиков совсем иные...

Кроули посылал Конькову свои книги, но ответа не получил.

От размышлений Алистера оторвал стук в дверь. Это магу не понравилось. В такую рань друзья и поклонники к нему не шлялись. Он облачился в потертый халат и пошлепал к двери.

На пороге стоял человек в униформе лондонского почтальона.

-- Господин Кроули? Вам пакет.

Алистер принял разорвал небольшой конверт. Первое, что он увидел, было письмо, напечатанное на машинке на красивом бланке некоей американской фирмы "Глори интернейшел". В нем ему предлагали зайти в лондонский офис фирмы и подписать контракт на поездку в САСШ. Где фирма планировала издать его книги, и организовать курс лекций. В случае успеха переговоров фирма гарантировала проезд на американские берега.

Вот! Кроли был уверен, что так будет всегда - в самый тяжелый момент жизнь повернется. Это ли не признак избранности.

Кроме письма, в пакете имелась тонкая брошюра. Вместо автора на ней было указано: "Только для сумасшедших"*. Издание же называлось "Двери восприятия". Кроули начал читать -- и оторвался только затем, чтобы сходить за джином. Это было потрясающе. Он ведь думал именно об этом! Только тут изложено куда более четко! Если до этого и были какие-то сомнения, то они отлетели. Надо ехать в Америку.

(* Роман Германа Гессе "Степной волк" ещё не написан.)

Разумеется, Кроули не знал, что книга была вольным переложением идей его поклонника, только сформулированными в куда более позднее время. А фирма, его пригласившая, была филиалом одного из самых серьезных американских гангстерских синдикатов...

Красивая жизнь в натуре

Эмиль же высказал на французском что-то из окопного сленга.

Да уж. В том времени Максим не имел дела с водным транспортом. Не считая, конечно, прогулок на речных трамвайчиках по рекам и каналам Петербурга. В этой мире поплавать пришлось. Но посудины, на которых Максим плавал в Палестину и обратно, вполне соответствовали его представлению, какими бывают пароходы. Тесные каюты, узкие коридоры и крутые трапы.

Нет, Максим, конечно, знал из прессы, что трансатлантический лайнер "Франция" -- роскошное судно. Но он не представлял НАСКОЛЬКО роскошное. Главная лестница... Именно лестница, назвать её трапом не повернулся бы язык даже у самого упертого маремана. Так вот более всего она напоминала лестницы в питерских особняках, занятых процветающими коммерческими фирмами, которые сподобились восстановить дореволюционную отделку. Только на лайнере было больше жлобства - откровенной, бьющей в глаза роскоши. Каюта, в которую Максима проводил вышколенный стюард, тоже была роскошна до неприличия. Как и разнообразные корабельные помещения, которые Максим и Эмиль успели осмотреть до обеда. А ресторан... Это было вообще что-то запредельное. Черт знает, зачем в Америку было плыть с таким понтом. Но, в конце концов, оплачивала принимающая сторона, а она не обеднеет... Ехали они, кстати как работники РОСТА, а как корреспонденты одного травоядного французского журнала.

Но более всего Максима угнетало то, что на обед положено было приходить в смокинге. А он этот вид одежды никогда не носил. Это Эмиль имел определенный опыт. Утешало то, что многие пассажиры тоже явно не слишком часто щеголяли в смокингах, судя по тому как они на них сидели. С дамами было ещё хуже. Тетки весом в центнер в вечернем платье, да ещё увешанные драгоценностями... После такого зрелища фильмы ужасов покажутся комедией. Да и мужики... Максиму не доводилось большого количества буржуев одновременно. Теперь он убедился, что большевистские карикатуристы не слишком преувеличивали. Значительное количество мужчин были не то что толстыми но эдакими грузными. Тренажерные залы в эту эпоху явно были не в моде. Впрочем, на лайнере околачивалась не истинная элита, а так... В большинстве - нажившаяся на войне сволочь.

-- Да уж, зрелище то ещё, -- прочел третий человек за их столиком.

-- Почему же, есть тут и красивые, -- не согласился Эмиль.

-- Какие-нибудь дорогие шлюхи, -- желчно заметил собеседник, очкастый человек с треугольным лицом, при виде которого приходило на ум слово технократ.

С ним журналисты познакомились, обозревая дебри дворца-парохода. Он представился как "Шарль Жаннере, архитектор". А потом ненавязчиво набился к ним в компанию. Дело в том, что в ресторане во время "билетных*" приемов пищи за каждым пассажиром зачем-то закрепляли определенное место, на котором полагалось сидеть всю дорогу до Нью-Йорка.

(* Трехразовое питание на "Франции" входило в стоимость билета и производилось в определенное время. В промежутках можно было хавать и выпивать за наличные.). Выбор был большой - можно было садиться компанией, по двое, по трое или даже в гордом одиночестве. Так вот, Шарль путешествовал один, и по его словам, никого на корабле не знал. Вот он и прибился к Максиму с Эмилем.

-- Вы, журналисты, представители вашей профессии люди интересные. Не с этими же беседовать о куплях и продажах...

Архитектор оказался тоже занятным человеком. В перерыве между многочисленными закусками и тем, что здесь называли супом (хотя, как сказал Эмиль - жутко изысканным) Жаннере прошелся по местной обстановке.

-- Всё-таки безвкусие - это родовая черта буржуа, заявил он кивнув на роскошный интерьер. - По сравнению с этим даже мерзость рококо выглядит пристойно. И ведь что обидно. Корабль - образец технического гения. Но ради вкусов вот таких денежных мешков его изгадили...

-- А вы придерживаетесь левых взглядов? - Полюбопытствовал Эмиль.

-- Что вы! Я политикой не интересуюсь. Но я строю дома! И я вынужден делать то, что хочет заказчик. Знаете, как называют архитектуру? Кладбище нереализованных проектов. Чаще всего не строят самое лучшее. Потому не нравится заказчикам. А кто заказчики? Вот эти. А если проектируешь здание по заказу муниципалитета - то ещё хуже. Потому что там не один самодовольный осел, а два десятка. У всех пристрастия застыли на эпохе Наполеона III. Знаете, господа, я иногда чувствую себя каким-то большевиком. И, кстати, я читал про идеи современных русских архитекторов. Очень интересно. В них нет буржуазной ограниченности.

-- Но пока что у большевиков нет средств на строительство.

-- Так, может, появятся. По крайней мере, я на это надеюсь. Они понимают, что строить надо целыми кварталами. Так и надо. И не останавливаться перед тем, чтобы сносить старье. В этом большевики правы. Старье надо безжалостно разрушать! Города должны соответствовать новому веку!

-- А как вы представляете современный город? - заинтересовался Максим.

Глаза Жаннере вод очками засветились. Похожее журналист видел у коммунистов, когда те начинали говорить о мировой революции.

-- Главное - функциональность. Прямые углы, плоские крыши, которые можно использовать. Дома "на ножках", чтобы использовать пространство под домом. Строить надо из современных материалов, прежде всего - из железобетона, а не из этого дурацкого кирпича...

-- А не получатся казармы? Они как раз предельно функциональны. - Заметил Максим, вспомнив бескрайние просторы Купчино и Гражданки.

-- Тут дело в архитекторах. Вспомните, к примеру, военные корабли. Они предельно функциональны. Согласитесь, их создателям и в голову не приходило добавлять на них какие-нибудь украшения. Но они прекрасны.

-- Судя по всему, вы последователь господина Корбюзье, статьи которого я читал, -- заметил Эмиль.

-- Я всегда знал, что журналисты - образованные люди, улыбнулся архитектор. - На самом-то деле, Кобюзье - это мой псевдоним.

Максим аж поперхнулся вином. Это ж надо. Со Сталиным и Рузвельтом он пока что не познакомился. Но выпивать с отцом архитектуры ХХ века - это тоже неслабо.

-- А по каким делам вы едете в САСШ?

-- Хочу прощупать почву по поводу работы. У американцев есть размах и они не зациклены на старье.

В общем, плавание в компании будущего классика прошло интересно. Общаясь с ним, Максим убедился, что революция совсем не сводилась к коммунистическим идеям. Революционеров в мире было много и разных. И ведь, скорее всего, Корбюзье проложит путь в Москву - когда там начнут баловаться конструктивизмом...

(* В РИ так и вышло. В тридцатых Корбюзье постоянно ездил в СССР, большевистский размах ему очень нравился. Правда, впоследствии сталинский ампир он не принял.)

В Нью-Йорке журналистов встретил крупный молодой человек очень серьезного вида, который проводил их в громадный по нынешним временам лимузин породы "Линкольн" -- и вскоре машина вырвалась на просторы авеню и стритов.

Город выглядел совсем не так каким, каким Максим видел его в телевизоре и в фильмах (в Америке он никогда не бывал). Но и того кошмара, который показан в фильме "Банды Нью-Йорка" тоже уже не наблюдалось.

Покатавшись по улицам, лимузин вырулил на какое-то загородное шоссе. Примерно через полчаса по сторонам стали мелькать навороченные виллы. Видимо, двигались в местную Рублевку.

...Быт американских мафиози Максим знал, в основном, по роману и фильму "Крестный отец". Там заправилы организованной преступности придерживались строго консервативного стиля. Но то ли это была особенность итальянских бандитов, то ли тамошние ребята являлись представителями иного поколения.

По крайней мере вилла, на которую они прибыли, являла собой образец претенциозной роскоши и безвкусия. Находилась она на участке явно не меньше гектара, огражденного солидным кирпичным забором высотой метра в два. На крепких воротах дежурила пара крупных ребят в мешковатых пиджаках, явно при стволах. Перед домом стояла статуя какого-то крепкого парня. Персонаж был не обнаженным, как принято было по традиции, а одет в какое-то, явно северное снаряжение. И у ног его имелись две собаки, похожие на лаек.

Сам же хозяин, Ричард О`Нил, он же товарищ Смирнов, встречал из на мраморной лестнице. Выглядел он круто - в ослепительно белом костюме. Когда журналисты поднялись, стало видно - на галстуке красовалась булавка с бриллиантом. На пальце кольцо с тем же самым камнем. Да и запонки тоже пускали ослепительные блики.

-- Добрый день, господа! Рад вас приветствовать. Как там Париж? Никак не соберусь к вам съездить. - Говорил Смирнов развязным тоном, не выпуская изо рта сигары. В общем, прямо-таки Большой босс из гангстерских фильмов, которые Максим во множестве смотрел в Париже.

Впрочем, ведь возможно и обратное. Максим вспомнил фильм "Клуб Коттнон", в котором действие происходило примерно в данное время. Там главный герой стал раскрутился в кинозвезды поскольку хорошо знал крутого бандюка Голландца Шульца* и копировал перед камерой его манеры. Может, и в нынешнем американском кино так происходит - и кто-то скопировал Смирнова...

(* Голландец Шульц. Настоящее имя -- Артур Флегенгеймер. Нью-йоркский криминальный авторитет. Был убит конкурентами в 1935 году. Его жизнь и смерть легла в основу нескольких фильмов. Вообще-то это несколько более поздняя история, но Максим об этом не знает. Тем более, что в данной истории организованная преступность в США сложилась несколько раньше. Добрые парни Дзержинский и Коньков постарались.)

Ричард О`Нил (Максиму трудно было воспринимать этого человека как Смирнова, слишком уж тот "давил образ") пригласил гостей внутрь. Тут роскошь была даже не кричащей, а просто-таки орущей. Причем, роскошь откровенно жлобская. Заметив офигение журналистов, хозяин немного вышел из своего образа, сделав презрительную гримасу. Дескать, что делать, ребята, надо соответствовать положению. А вот интересно, верили ли ирландские бандиты в то, что мистер О`Нил их соотечественник? Хотя, наверное, им было всё равно. А те, кто сомневались, уже ничего никогда не скажут. Да и вообще - мафиозный босс был хорошим человеком. Для своих. Он помогал бедным, а на день святого Патрика устраивал грандиозные праздники, где, кстати пили в полный рост, откровенно наплевав на "сухой закон". Но если полицию финансово простимулировать, возможно и такое*.

-- Мистер О`Нил, а чья статуя стоит перед вашим домом?

-- Это не статуя. Это памятник Джеку Лондону. Великий был писатель, объяснил всему миру, что такое Настоящий человек*.

(* Джек Лондон, кроме всего прочего, написал ряд произведений, в которых обосновывал победу рабочих в классовой борьбе с точки зрения ницшеанства. Типа эти ребята сильнее, потому и победят. Почитайте такие вещи как "Мечта Дебса", "Любимцы Мидаса", "По ту сторону рва".)

Тут вдруг Максиму кое-что вспомнилось. Вообще-то после попадания в этот мир о него очень улучшилась память. Он ведь, как человек эпохи Интернета, много чего читал. Но большинство полученной информации забыл. А вот тут оказалось - не совсем забыл... Так вот, он как-то читал книгу американского журналиста "Кокаиновые войны". И там описывался некий колумбийский наркобарон, поставивший на своей гасиенде статую Джона Леннона.

-- Что будете пить? Меня "сухой закон не касается", -- выдал хозяин.

Максиму из хулиганских побуждений захотелось спросить текилу. Однако он вовремя сообразил, что в данное время текила - всего лишь кактусовый самогон, который мексиканцы хлещут от плохой жизни. Потому что ничего иного нет. Это уже потом дуракам внушили, что пить текилу - признак продвинутости. Так что он ограничился коньяком.

Итак, начали переговоры. Смирнов был из тех людей, из которых делать гвозди было бы бессмысленным расходом ценного материала. Увидев его, Максим по-настоящему понял, почему большевики победили. ТАКИХ людей победить невозможно.

-- Итак, товарищи, какие вопросы?

-- Мы предлагаем вам организовать рад частных издательств. К левым это не должно иметь никакого отношения. Кроме того, в ближайшее время в Америку должен прибыть некий Алистер Кроули. Ему надо обеспечить всякую поддержку. К нему могут быть судебные иски. Ну, и не только судебные. Он, видите ли, сатанист.

-- Вот это да... Коньков круто берет. Но с другой стороны - а почему бы и нет?

-- Так вот. А через некоторое время явится Николай Рерих с идеей, что он открыл Шамбалу. Его тоже стоит пригреть и пустить в дело. А для начала вот...

Максим протянул брошюру "Двери восприятия". Во время длинной дороги через Атлантику он её прочел. И не нашел там для себя ничего нового. В том времени он под влиянием подружки читал Карлоса Кастанеду. Это было примерно то же.*

Суть была проста. Есть некий тонкий мир, единый для всех религий. И попасть в него можно по разному. Через пост и молитву, через медитацию, или бахнувшись наркотой. Понятно, что последний способ проще. Тем более, что в САСШ наркотики были пока что не запрещены. А потом припрется Рерих с базаром, что он открыл Шамбалу... Так что смысл мероприятия был для Конькова понятен. Для потребления наркотиков создается идеологическая база. Типа мы не просто кайфуем, мы приобщаемся к высшим ценностям.

(* На самом деле Кастанеда просто переписал отчет Кроули о его мексиканских приключениях, добавив, в духе времени, индейскую экзотику. Я отвечаю. Я книги Кастанеды не просто читал, я их переводы редактировал. А про Кроули я знаю всё.)

-- Вскоре тут появится художник Николай Рерих. Ему тоже нужно обеспечить

-- Нужно, так сделаем.

Дальше журналистам предстояло контролировать процесс. Смирнов-то был хорошим человеком и проверенным товарищем, но, честно говоря, по психологии он являлся бандитом - и многих тонкостей журналисткой работы не понимал.

Честно говоря, Максим не очень понимал смысл этих телодвижений Конькова. Он что, хочет устроить тут что-то типа шестьдесят восьмого года? О подробностях "молодежной революции" Максим хорошо знал. Ведь её вдохновители были социологами, так что он читал не только Маркузе, но и Ренато Курчо*. Так ведь не то время... А ведь Смирнов понял всё без особых базаров. В том числе и то, что появился новый вид бизнеса - торговля кайфом. Так что наркомафия в Штатах появится куда раньше. Если так подумать, действия Конькова выглядели изощренной подлостью. Но, с другой стороны, американцы вели себя лучше?

(* Герберт Маркузе, социолог, один из идеологов "молодежной революции" шестидесятых. Ренато Курчо, тоже социолог, создатель террористической леворадикальной организации "Красные бригады", которые в семидесятых в Италии очень серьезно отметились. Левацкий терроризм был логическим завершением идей "молодежной революции")

Но вот Эмиль смотрел на происходящее более оптимистично.

-- Ты понимаешь, почему психоанализ пошел в бурный рост именно в Америке? Хотя в Европе он уже давно известен? Да потому что в душе у этих людей пустота. Большинство хочет заработать миллион долларов. Ну, а те, кто заработали? Что дальше? Читал роман Джека Лондона "Мартин Иден"? Человек достиг всего, чего хотел, а дальше-то жить ему было незачем. А тут мы эту пустоту заполним всякой дрянью. Если они коммунистические идеи не воспринимают, пусть будет так.

А ведь Эмиль, как и все в этом мире просто не понимали такой жути как наркомания. Коньков-то точно знал, что это такое. Но он, видимо, уж очень не любил Америку... Подло. Зато эффективно.