После звонка домой в душе образовалась полнейшая пустота... И, даже не потому, что разговора не получилось. Было бы странно с его стороны думать, что он выкинет белый флаг, и его станут встречать хлебом-солью. Нет!
-Да, брат! Ты применил запрещенный прием - забил гол в собственные ворота. Поступил, как последний сукин сын. Сказать, но стыдно перед женой... Ничего не сказать, еще подлее... Она же, находясь в этом диком, для ее понимания, состоянии: могла думать, жить, что-то делая для детей. Вместо того, чтобы быть сейчас рядом, поддерживать дочь перед выпускными экзаменами, главными в ее жизни - он сел в самолет, умчавший в неизвестном направлении к иллюзорному будущему... Нет! Не жалел себя. Ему надо было куда-то идти, что-то делать.
В десять часов должна ждать Майя, чтобы познакомить с компаньонами Владлена, но о каком сотрудничестве сейчас можно было говорить с ними, если повел себя как последний идиот в отношении Майи. Она ведь ждала его во Франции, уже готовилась к диалогу с ним, и компанией. А вместо этого приехала некая 'субстанция', от которой бессмысленно что-либо ожидать толкового... Ну, прямо тебе 'собака на сене'. Время поджимало, и надо было что-то решать. Вадим понимал, что 'обидчик получит по заслугам за оскорбление, обиженного им', но, видимо, другого выхода не было. Решение принимать надо именно немедленно. Извиваться ужом, хитрить, угодничать - это не для него. Подписаться в настоящий момент под каким-либо документом, означало оказаться между молотом и наковальней.
Вадиму несвойственно было культивировать в себе мыслишки 'куда кривая выведет'. Сейчас, сев не на свой корабль мечты, он должен сняться с якоря. А куда направить паруса? От мысли, что ничто не может теперь вернуть прежней жизни, внутри стало промозглым, серым и неуютным. И еще понял; всё время до сих пор он жил не так, как необходимо: не то делал, и не то говорил. Но как надо - теперь и не знал. Вадим почувствовал внутренний испуг перед неведомой, оказывается, жизнью. Получается - это смертельная борьба за право существовать на земле. В номер робко постучали...
-Наверное, горничная, - подумал Вадим, открывая дверь. Но это была Майя. Она выжидательно и одновременно озабоченно смотрела на него и после некоторой паузы стала как-то неуверенно его журить:
-А я, тебя, Вадим, друг ситный, уже целый час ищу. По всему отелю мухой летаю... А ты вон где! В номере. Так, ты, значит, просто не брал телефо-он, - Майя не спрашивала, но констатировала вопиющий факт. Ты, что же, и завтракать не выходил?! Вадим отрицательно покачал головой. Она подошла, ласково заглядывая в глаза, пройдясь рукой по волосам.
- Малышу плохо? - уже серьезно спросила.
-Пожалуйста, не называй больше 'малыш', потому что я 'болван', а не "малыш".
- Вадим, помилуй! Но нас ждут коллеги. Ты выбрал неподходящее время для анализа собственных поступков. Дорогой мой! Это надо было делать в Питере. Тебе было предоставлено время, подумать, определиться. Но коль скоро приехал в Париж - это воспринимается мною и Владленом, как твое решение дальше идти с нами вместе. На тебя никто не давил, а лишь сделали деловое предложение. Майя говорила с нескрываемым раздражением и даже с некоторой долей презрения. Как ты думал?! Будешь вилять хвостиком, а они станут бегать за тобой и уговаривать?!
Он себя ненавидел, и от слов Майи еще больше чувствовал полным ничтожеством. Ну что, как мышь на крупу надулся?! А?! Обиделся, что ли, на мои слова?! Я ведь уже выказала свое понимание, когда ты в постели изобразил мне комбинацию из трех пальцев. Ну, думаю ладно, бывает - мужик, видимо, еще не может отойти от разговора с женой, не буду его торопить. Но, Вадим! Мне, как-то, даже неудобно тебе напоминать, но уж извини, ты же большенький. Как принято сейчас говорить: 'За базар надо отвечать'.
В номере повисла зловещая тишина. Вадим долгим и пронзительным взглядом посмотрел на Майю, после чего взял ее за руку, и спросил смолящими интонациями в голосе:
- У меня имеется хотя бы еще минуток двадцать? В запасе не было в наличии ни одной минуты, но во взгляде и голосе Вадима, было в наличии, что-то такое, отчего она безропотно ответила:
- Да, разумеется. Вадим, продолжая держать Майю за руку, повел ее к дивану. Усадив, опустился перед ней на колени, не отпуская ее рук.
-Майя! Все, что ты сейчас говорила, это только ничтожная частица той правды, которую открыл для себя сам. Ты умница! Все поймешь! Значит, так бывает, если случилось. Ты произнесла: "после разговора с женой?!" Но в том-то и дело, что никакого разговора и не было. Вот ведь, что отвратительно! И это самое страшное, чего я не могу себе простить.
Когда в моей жизни появилась ты, показалось, что вместе с тобой во мне поселилась гармония. Я ощущал небывалую легкость в наших отношениях. На работе чувствовал невероятный подъем и уверенность в собственных действиях. Начинало казаться, да, что там казаться; был просто уверен, что опрокину весь мир. Скажу самую правдивую из правд. Не будь у меня Наташи, а встретилась ты - схватил бы тебя и не отпускал никогда, ни при каких обстоятельствах. Ты мне мила и, представь, уже, в некотором смысле, дорога. Драгоценная моя женщина! Не случилось бы этого, если мы дали себе немного времени: обдумать, взвесить и уж потом объединяться или, наоборот, с благодарностью за эти прекрасные дни нашей короткой, но красивой дружбы, проститься, оставаясь хорошими друзьями. Но мы этого не совершили, а суетливо переплели наши, только нарождающиеся чувства с профессиональными связями. Деловые отношения стали требовать неукоснительного выполнения. Речь Вадима была похожа на пламенную, чувственную исповедь. Глаза горели таким огнем, от жара которого становилось не по себе... Сейчас он был красив, как никогда.
Его лицо светилось благородством. Это была невероятно одухотворенная речь. Майя поймала себя на мысли, что доверяет каждому его слову. И не только питает доверие, но и думает почти также, тем более зная, как сама торопилась вплести его в кружево собственных страстей.
-Я обязан был, уходя, оглянуться,- продолжал Вадим, не отводя от Майи пронзительно - горящего взгляда. И тогда я бы понял, что не могу, не имею правая этого делать. Всю жизнь со мной рядом была умная, благородная и добрая женщина - моя Наташка. И в том, что я кинулся в пучину нашей с тобой страсти, нет твоей вины или коварства. Наташа не заслужила подобного к ней отношения. Такую женщину может покинуть лишь полный ИДИОТ. Я сам, только САМ виноват во всем, что случилось. Бросил одну, и не могу быть с другой. Мое метание, амбиции, сжигающие все существо оттого, что имею право делать большое и интересное дело, приносящее мне творческое удовлетворение и радость бытия. Так думал, но это не приходило.
А вот торжествовать в жизни просто так - не умел. Не был приучен с детства. Но, ведь и Наташе неоткуда было особенно подобному учиться, тем не менее, она умеет находить счастье во всем, отчего меня же этим качеством иногда и раздражала. Ну и, конечно, сейчас я подвожу Владлена. Утрата его доверия для меня страшнее потери самой работы. Думаю, что это справедливое наказание для такого монстра, как я. Договаривал свою исповедь Вадим под аккомпанемент сумасшедшего сердечного ритма. У него перехватило дыхание, и почувствовалась невероятная слабость в мышцах...
Майя ощутила, как рука Вадима, став мгновенно мокрой и безвольно разжалась... и упала...
Он резко откинулся в кресле и закрыл глаза... Боль за грудиной, разорвала на мелкие частицы... они разлетались все медленнее...
медленнее... медленнее... Кружили по каким-то замысловатым аллеям... Потом, подняв высоко - высоко в небо, обрушили вниз, водопадом боли, ударив о землю.
![[]](/img/s/sheremetewa_s/maks-59/wodopad.jpg)