Морской прилив обратил вспять широкую тёмную реку: поплавки рыбацких сетей непривычно выгнулись в другую сторону, противоположному естественному течению. Море, приглушённо грохочущее прибоем, находилось за длинной каменистой косой, которая была противоположным берегом реки. Река впадала в море относительно недалеко отсюда. В хорошую погоду можно было разглядеть даже устье, если знать, где оно находится, выглядевшее мало заметной прогалиной между каменистой косой и голой волнообразной сопкой. Сейчас устья не было видно: ветер нёс с моря густой туман.
Сначала туман наваливался на каменистую косу, отделявшую реку от моря, затем на реку, плескавшуюся беспорядочными волнами, дезорганизованную приливом, постепенно скрывая противоположный берег, наконец туман плотно окутывал нас, обдавая резким холодом и оставляя на нашей одежде крупные прозрачные капли. Эти капли были большими настолько, что казались следствием какого-то загадочного, необъяснимого явления. Ветер гнал туман на посёлок, находящийся за нами. А перед нами опять открывалась каменистая коса противоположного берега реки, серое небо с просветами синевы, которые вскоре опять плотно заслоняла очередная порция тумана.
- Сегодня вертолёта не будет, - посмотрев на посёлок, уверенно сказал Анатолий Сергеевич, седой мужчина пенсионного возраста, с которым мы пришли на реку, не зная чем занять себя, и с досадой повторил: - Не будет сегодня вертолёта!
Я тоже посмотрел на посёлок и не увидел его: туман полностью скрыл посёлок и вертолётную площадку. Парила над ними округлая высокая жёлто-зелёная сопка, покрытая лишайником, мхом и травой, с каменистыми плешинами.
- Ещё недельку подождёте, - с доброжелательным злорадством сказал Валера Гречихин, хозяин одной из рыбацких сеток, в камуфляжных куртке и штанах, правя тонкий кухонный нож наждачным камнем. Он знал о нашем желании улететь.
Вертолёта нет уже десять дней. Сначала я ждал его обострённо, нетерпеливо, а теперь смирился. Не ожидал я, что застряну здесь, в Хатырке, маленьком посёлке на восточном побережье Чукотки. Виной тому погода и лётчики. Есть погода в Беринговском, посёлке на берегу Анадырского залива, откуда должен прилететь вертолёт, нет - в Хатырке. Есть погода в Хатырке, нет - в Беринговском. Есть погода в Беринговском и Хатырке, нет - в Мейныпильгыне, на перевале, через который летит вертолёт. Наконец, есть погода везде, а вертолёт всё равно не прилетел: запил один из лётчиков.
Недавно был замечательный солнечный день. В Беринговском, естественно, погоды не было. Но вдруг вертолёт прилетел! У вертолёта сразу собралась толпа желающих улететь. Я прибежал одним из первых, вспотевший, с тяжёлой дорожной сумкой, 'дипломатом'. Это был санитарный рейс. Лётчики забрали из больницы женщину. Они больше никого не взяли. Они не имели права ещё кого-нибудь взять.
Было сыро и ветрено. Приглушённый рокот прибоя невидимого моря, скрытого косой, органично вплетался в размеренный плеск реки и пронзительные крики чаек. Пахло мокрыми камнями, водорослями и тиной, выброшенными на берег.
Валера сел в резиновую лодку и, цепляясь за верёвку, к которой были привязаны поплавки, начал проверять улов. Серебристые горбуша и кета, тёмно-коричневая камбала, похожая на сковородку с ручкой, застряли головами в ячейках и были, как на витрине. Очевидно, камбала зашла в реку вместе с приливом. Пучки тёмно-зелёных водорослей, которые тоже были на сетке, Валера выбрасывал за лодку, по ходу течения, чтобы они опять не попали в сеть. Выбросил так же всю камбалу, - четыре крупных рыбины!
Я впервые здесь попробовал уху, пельмени из свежего лосося, который только что из реки. Никогда не думал, что это так вкусно. Камбала тоже была замечательной рыбой. Но её вкус и аромат уступали лососю.
Валера шкерил рыбу здесь же, на берегу, - дольки с красной крупной икрой складывал в трёхлитровую банку; позвоночник, внутренности кидал чайкам, которые заглатывали их, испачканные песком, с дракой, криком, жадностью.
В соседнюю сеть врезалось несколько рыбин, отчаянно заплескались, пытаясь высвободиться. Хозяина сетки не было: он ушёл куда-то. Не успели рыбины утихомириться, как сеть опять заходила от ударов: врезалось ещё несколько рыбин. С замешательством посмотрев на эту сеть, Валера сказал:
- В прошлом году я прилетел в Беринговский в конце октября. Думал, успею вернуться домой к ноябрьским праздникам, - прилетел домой после нового года! Сначала не было погоды, потом вертолёт улетел на профилактику. Я жил в гостинице два месяца!
- Хватит о грустном, - попросил Анатолий Сергеевич. Он возвращался домой из-за плохого здоровья. Его дом был на другом краю страны - в Крыму. Он работал в бригаде, строившей водовод, но не выдержал сырой, холодной погоды, обеднённого кислородом воздуха. Грузный, мягкий, он задыхался, надсадно кашлял.
Рядом с нами рыбачили матросы с 'угольщика', снабженческого судна, привёзшего для посёлка уголь. Рыбачили два специалиста из Магадана, мои соседи по общежитию, налаживающие здесь холодильное оборудование. Ниже по течению рыбачили несколько местных мужиков. Ещё рыбачили совхозные, штатные рыбаки. Короче говоря, на реке было многолюдно.
Я запасся икрой несколько дней назад - самым неожиданным образом. Ко мне в общежитие пришёл Коля, грузчик из магазина, и сказал, что мне надо получить у Клавдии Ивановны, начальника торгово-закупочного пункта, бутылку водки и бутылку вина, - месячную норму спиртного на одного человека. 'А мне, разве, дадут? - возразил я. - И потом, я не пью'. - 'Мне отдашь! - повеселел он. - Я тебе банка икры дам!' У меня была бутылка коньяка, которой расплатились со мной за отремонтированный телевизор в Беринговском. Я думал, что он принесёт литровую банку икры, - так здесь меняли; он принёс - двухлитровую! Я отдал ему коньяк и ощутил себя безнравственным, хищным купцом, ограбившим доверчивого аборигена. Он вернулся через полчаса совершенно пьяный. Сел за стол напротив меня и сказал с неожиданной обидой, что если бы не Россия, Чукотка была бы сейчас 51 штатом Америки! Его товарищ общался с эскимосами с Аляски, - рассказывал, как они живут. Получилось, как в анекдоте. Сидит чукча на берегу моря: 'Я не за то ругаю русского царя, что он Аляску продал. Я ругаю его за то, что он Чукотку не продал'. Коля поднял на меня отяжелевшие раскосые глаза: 'Давай ещё бутылка. Я тебе сколька икры дал?' - 'У меня больше нет'. - 'Есть у Клавди Иванны', - сказал он.
Нерпа высунула из воды гладкую мордочку, - рядом с берегом, казалось, до нерпы можно дотянуться рукой, - с любопытством посмотрела на нас своими чёрными глазками. Я привык к нерпам и уже не удивлялся.
- Они любят слушать музыку, - сообщил Валера. - Я однажды слушал радио, так она не уплыла, пока не закончилась музыка.
Нерпа нырнула, и через мгновение сильно заколыхалась сеть, хозяин которой ушёл куда-то. Валера вдруг сказал что-то непонятно, отрывисто мальчику, лет семи, - сказал по-чукотски! Он знал этот язык. Он несколько лет пас с чукчами оленей! Мальчик сразу запрыгнул в резиновую лодку, оттолкнулся веслом и оказался у жёлто-белых поплавков.
- Вот же каналья! - ругал Валера нерпу, которая полакомилась рыбой, пойманной сетью. - Думаешь, она съест её? Как бы не так! Выгрызет икру и всё!
Вытаскивая рыбу из сети, мальчик потерял равновесие, клюнул в воду, край лодки поднялся под его тяжестью.
- Осторожно! - заорали мужики. - Ты что?!
Мальчик удержался, посмотрел на нас, с мокрыми по плечи руками, и весело засмеялся.
- Такие не тонут, - сказал Валера. - Они здесь выросли.
Ветер переменил направление, - подул с материка, и погода сразу улучшилась: туман исчез, обозначился горизонт.
Анатолий Сергеевич поднялся с доски, на которой мы сидели, отряхнул брюки от невидимых соринок, и сказал мне:
- А не пора ли нам пообедать?
Мы пошли в столовую. Дома посёлка были низкие, одноэтажные, за исключением сельсовета, двухэтажного деревянного здания. Наверное, у каждого дома сушились на колышках рыбацкие сети, и вялилась рыба - на высоких наклонных сушилках. Рыба и сети были кругом! Другой достопримечательностью посёлка были бесхозные двухсотлитровые бочки, - между домов, в овраге, за посёлком - новые, в отличном состоянии, и старые, рыжие, съеденные ржавчиной. Я принял их сначала за красные, огнеупорные кирпичи, - когда подлетал на вертолёте к поселку. Подумал, зачем их разбросали? А потом до меня дошло, что это не кирпичи, что с такой высоты кирпичи не увидишь!
- Наступил на гвоздь, так теперь кыждый кымушек чувствую, - вдруг сказал Анатолий Сергеевич.
Столовая оказалась почему-то закрытой.
- Здесь, может быть, и Советской власти нету, - с подозрением сказал Анатолий Сергеевич. - Я, например, не уверен. И деньги есть. Всё. А поесть негде!
Мы зашли в продуктовый магазин. Я купил банку сгущённого молока, Анатолий Сергеевич - три баночки пюре из яблок и моркови. 'Для детей старше трёх месяцев' - было написано на этикетке.
- Это, кстати, для детей, - сказал я.
- А я сам ещё ребёнок. Жеребёнок.
2
Я решил позвонить Лене, молодой женщине, жившей в 'горбатом' доме, самом длинном в посёлке, рассчитанном на несколько семей. Строители намудрили с фундаментом, и дом осел таким образом, что со стороны выглядел 'горбатым'. Лена обещала показать Танюше, четырёхлетней дочке, 'китовое кладбище'. Несколько лет тому назад в реку заплыл кит, но не смог выбраться и погиб. Его останки лежали на берегу реки, рядом с морем. Лена предложила мне сходить на 'китовое кладбище' вместе с ними, если будет погода. Погода была хорошая.
Телефон был в коридоре общежития. Я набрал номер и нетерпеливо стал ждать соединения, предвкушая удовольствие от общения с Леной.
Мы познакомились в аэропорту Домодедово. Я ждал посадку на самолёт в 'отстойнике', длинном здании, с обеих сторон которого стояли авиалайнеры. Объявилась сопровождающая. Все пошли одновременно, как всегда бывает в таких случаях. Я не тронулся с места: мне не хотелось толкаться у двери. И вдруг я увидел Лену с дочкой. Она держала дочку за руку, в другой руке у неё была большая сумка. Я сам не заметил того, как оказался рядом с ними, и предложил помощь носильщика. Она была в светлом лёгком платье; с короткими волосами, осветлённых солнцем, загоревшая. Я не мог пройти мимо такой женщины! Наши места оказались в разных салонах: у неё был первый салон. Ил-62 летел до Анадыря восемь часов без промежуточной посадки. Ходить из одного салона в другой было запрещено. У меня было предчувствие, что за эти восемь часов её найдёт другой мужчина. И точно! Второй салон выходил после первого. Я увидел их из окна, - Лену, в плаще, туфлях, Танюшу, в куртке, шапочке, и мужика, который нёс их сумку и говорил что-то Лене, жестикулируя. Здесь было холоднее, чем в Москве - всего восемь градусов. Меня утешало то, что я увидел её в последний раз, как я тогда думал.
Я летел дальше - в посёлок Беринговский. Рейс в Беринговский был завтра. Я поселился в гостиницу аэропорта. А утром в столовой опять увидел Лену. 'Слушай, ты куда летишь?' - спросил я. Она могла лететь куда угодно - в Эгвекинот, Иультин, Лаврентия. Она ответила: 'В Беринговский'. - 'Да? - удивился я. - Я тоже в Беринговский!' Мне было приятно, что наше знакомство продолжится. Очевидно, это отразилось на моём лице. Она насмешливо посмотрела на меня, как на игрока, который радуется выигрышу преждевременно: 'А мне ещё дальше, - в Хатырку'. Название этого поселка мне ничего не сказало. Тогда я не знал, что я тоже приеду в Хатырку.
Посёлок Беринговский оказался невзрачным, деревянным, одноэтажным, расположенным на берегу одноимённого моря. Гостиница была в посёлке Нагорный, который находился в нескольких километрах от Беринговского, на возвышенности, напоминал город в миниатюре - с административными зданиями, кинотеатром, разнообразными магазинами, благоустроенными высокими каменными домами.
Невольно обращал на себя внимание местный ландшафт своей суровой скупостью. Кругом были закруглённые безлесные сопки. Трава и низкий кустарник на склонах сменялись к вершинам мхом и лишайником. Зелёный цвет растений был большей частью осенних оттенков, - с примесью желтизны. Было непривычно для лета холодно. В затенённых распадках ещё лежал снег или лёд. Море выглядело озябшим: его сталистые волны, накатывающиеся на берег, казались, густыми и плотными, как кисель, и какими-то заторможенными. Суровый ландшафт и холодная погода усугублялись, если так можно выразиться, девятичасовой разницей с Москвой. Здесь был день. А в Москве - ночь. Я никак не мог перестроиться: хотелось спать.
Архитектура гостиницы оказалась странная: большой, квадратный холл, с номерами по периметру. Администратор сказала, что женские номера заняты, и предложила нам четырёхместный номер, в котором живёт мужчина.
- Нет, нет, - отказалась Лена.
- Но почему? Вы же с мужем. - Она решила, что я муж Лены и с недоумением посмотрела на неё.
- Это не муж.
- Я её брат, - сказал я.
- Тем более, с братом.
- А как мне позвонить в Хатырку? - спросила Лена.
До Хатырки было двести пятьдесят километров. Она позвонила туда, своей матери, всего за две копейки, с телефона-автомата. По городскому тарифу!
У её матери были знакомые, у которых были знакомые в Нагорном. И уже очень скоро в гостиницу пришла пожилая женщина - за Леной, Танюшей, чтобы они переночевали у неё. Я опять взял сумку Лены. Я не мог не проводить её.
Я сказал женщине, что работаю на телевизионном заводе и могу недорого отремонтировать телевизор. Я приехал сюда по телеграмме Беринговского смешторга: у них было с десяток неисправных телевизоров нашего завода.
Услуги телемастера в подобных краях были востребованы. В мастерской телевизоры стояли месяцами. Не хватало специалистов. В некоторых посёлках даже не знали, как эти специалисты выглядят. Цена ремонта была самой привлекательной, - в два раза больше, чем у нас: двадцать пять рублей, плюс стоимость запчасти.
Таких желающих женщина знала двоих. Её телевизор тоже барахлил. Изображение периодически сужалось в горизонтальную полосу. Сначала было достаточно слегка стукнуть по телевизору, чтобы изображение стало нормальным, а теперь нужно бить кулаком.
Наконец мы пришли к её дому. Поднялись на нужный этаж.
- Кто к нам пришёл? Какие гости! - радостно сказал муж женщины, выйдя из комнаты в коридор. - Вас, как зовут?.. Алексей? Очень приятно. Замечательно. А вас как?.. Леночка? Чудесно. А это кто? Это кто такая? А? Иди сюда, иди! - сказал он Танюше, которая пряталась за Лену.
Его радушие мне показалось чрезмерным. Я внимательно посмотрел на него. И вдруг понял, что он пьяный. А следом на меня пахнуло перегаром.
- Да, ребята, я выпил, - чистосердечно признался мужчина. - А разе нельзя выпить человеку, который в отпуску? Я считаю, что можно!
- Вы не обращайте на него внимания, - посоветовала женщина. - Такое иногда болтает. Что мне восемьдесят лет. Вот он, - она с любовью указала на телевизор, стоявший в углу на тумбочке, и, включив его, сказала мужу: - Алексей на телевизионном заводе работает. Пообещал отремонтировать.
У них был унифицированный лампово-полупроводниковый телевизор 'Темп 738', которые делали на Московском заводе. Наш завод делал точно такие же, но с другим названием - 'Чайка 738'.
Телевизор работал нормально - штатно.
- Сейчас прищурится, - пообещала женщина.
На кухне она усадила нас за стол ужинать. Поставила перед нами тарелку с жареным палтусом, литровую банку красной икры.
- Мало взял, - сказала женщина, увидев, что я скромно зачерпнул икру кончиком чайной ложки. - Вот как надо, - она богато зачерпнула икру столовой ложкой!
- Спасибо вам, ребята, спасибо, ага, - авансом благодарил мужчина. - Чтоб долго жили вы. Спасибо. И чтоб счастья. Ты ешь, давай, ешь, - он обратился ко мне. - Мать, достань сальца нашего! Спасибо вам, ага. И чтоб счастья, Саша.
- Его зовут Алексей, - поправила женщина.
- Алексей? - удивился мужчина и посмотрел на Танюшу: - Какая славная девочка. А у нас двое. Да, мать? У нас двое детей?
- А вы давно приехали сюда? - спросил я. Наверное, они приехали сюда из-за льгот. Здесь зарплата в два раза больше чем на 'материке', бесплатная дорога в отпуск, снижен пенсионный возраст. Если бы не льготы, сюда, наверное, никто не приехал бы.
- В семидесятом году. Или когда? - усомнился мужчина и стал высчитывать: - Значит, так. Я женился в тридцать лет, двадцать девять, двадцать восемь - в двадцать семь. А жене уже тогда было сорок пять
- Хватит болтать!
- Чего? Тебе уже семьдесят три!
Телевизор по-прежнему работал нормально.
- Это он вас испугался, - сказала женщина. Она легонько ударила кулаком по корпусу телевизора. Изображение даже не дёрнулось.
- Отойди-ка, - сказал мужчина. После его удара не только изображение 'прищурилось', - сузилось в неширокую полосу, но и пропал звук.
- Звук тоже пропадал, - сказала женщина.
Я сходил в гостиницу за 'дипломатом', в котором у меня были радиодетали. Изображение сужалось и звук пропадал, соответственно, из-за непропаянного конденсатора в кадровой развёртке и сопротивления в узле усилителя мощности.
- А он точно будет работать? - усомнился мужчина.
Я несколько раз ударил длинной отверткой по каркасу соответствующих блоков и несколько раз надавил ручкой отвёртки на монтажные платы.
- Отойди-ка, - сказал мужчина. Он несколько раз ударил кулаком по корпусу сверху, потом с боков. Каждый следующий удар был сильнее прежнего. Казалось, его раздражало, что телевизор не ломается. После очередного удара телевизор сломался. Изображение стало напоминать тельняшку - нарушилась синхронизация строк. Я достал из 'дипломата' прибор, припой с канифолью и лупу. А паяльник я не убирал. Он ещё не успел остыть.
Был уже поздний вечер. Хозяйка предложила мне переночевать у них. Я не стал сопротивляться. Идти в гостиницу не хотелось по нескольким причинам. Во-первых, мне не хотелось расставаться с Леной. Во-вторых, мы выпили, 'обмывая' ремонт телевизора.
- Вам вместе постелить? - спросила хозяйка Лену, предположив, что наши взаимоотношения находятся на этом уровне.
- Нет, вы что! - категорично отказалась она и вдруг недоумённо усмехнулась, удивлённая фантастической ситуацией: сегодня утром мы были посторонними людьми, и ничего не предвещало, что вечером можем оказаться в одной постели.
Утром я проводил Лену в аэропорт. Объявили посадку на вертолёт. Я опять подумал, что вижу её в последний раз. Внимательно посмотрев на меня, она вдруг дала мне номер её телефона в Хатырке и попросила позвонить.
О том, что мне надо в Хатырку, я узнал через несколько дней в конторе Беринговского смешторга, организации, по телеграмме которой я прилетел сюда. Торгово-закупочный пункт в Хатырке входил в торговое объединение Беринговского смешторга. В Хатырке было два неисправных телевизора нашего завода.
Нас было двадцать человек, пассажиров вертолета Ми-8, - жители Хатырки, несколько геологов, которые везли ящики с запчастями для буровой установки, туристы из Новосибирска, серьёзные, непростые мужики, соответствующим образом экипированные. Им нужно было в камчатский поселок Пахачи, который находился в четырёхстах километрах от Хатырки на берегу Олюторского залива.
Я поселился в общежитие. Лена не знала, что я прилетел. Я специально не сообщил, решив насладиться её реакцией. Как у всех нормальных людей, её глаза должны округлиться от удивления. Было интересно ходить по посёлку и пытаться угадать её дом.
Туристы расставили палатки у столовой, разложили спальные мешки и ушли куда-то. Вялилась рыба, развешанная на перекладинах наклонных сушилок, сушились на колышках рыбацкие сети, ржавели бесхозные двухсотлитровые бочки. Не было ни людей, ни собак. Гулял среди домов ветер, колыхал низкую траву. Посёлок казался вымершим.
Я позвонил ей из коридора общежития.
- Чем занимаешься? - спросил я.
- Ничем. А у тебя, как дела?
- Хочу прилететь в Хатырку. К тебе в гости.
- Прилетай, - согласилась она, решив, что я пошутил.
- Хочешь, я опишу Хатырку, расскажу, как она выглядит? Алё?
- Я слушаю, слушаю.
- Что ты видишь из своего окна? - Я видел из окна сельсовет, сопку с редкой жёлтой травой. - Сельсовет видишь?
- Сельсовет? Вижу.
- Значит так, он двухэтажный. Он - двухэтажный?
- Угадал.
- Крайнее правое окно на втором этаже зашторено синей занавеской. Зашторено?
- Да, - удивленно, с недоумением сказала она.
- Флаг развивается в сторону реки.
- Слушай, ты откуда звонишь?!
- Из Хатырки! А ты откуда думала?
- Ты сошёл с ума! - Она решила, что я прилетел ради неё.
- Я поселился в общежитие. Как нам встретиться?
- В общежитие? - её это успокоило. - Подожди минутку, - она зажала трубку рукой и потом сказала: - Мы собрались на рыбалку. Пойдёшь с нами?
- Конечно, пойду!
Этот вечер стал для меня вечером открытий. Я познакомился с её мамой, замечательной, мудрой женщиной. Она показала мне, как ловить рыбацкой сетью лосося, выставив её длинным шестом с берега. Впервые увидел горбушу, гольца, нерпу, не пуганного морского зверя, любопытного и самоуверенного, так называемых, 'чилимов', маленьких тварей, напоминающих ракообразных, кишащих в водорослях, осторожных евражек - местных сусликов, живую красную икру; впервые услышал такие слова, как 'тузлук', 'грохотка', 'ястыки'; испытал на себе 'очарование' тумана, принесённого морем, внезапного, непроглядного и очень холодного, который оставлял на одежде, волосах неправдоподобно крупные прозрачные капли; наконец, впервые попробовал уху и пельмени из свежего лосося.
3
Погода разыгралась не на шутку. Облака разрядились настолько, что проступило голубое небо, выглянуло солнце. Его широкие золотистые лучи окрасили в светлые, тёплые тона реку, голые жёлто-зелёные сопки, хмурые валуны.
Мы шли медленно, приноравливаясь к маленьким шагам Танюши. Низкий правый берег упирался в сопки, пологие и крутые, с глубоким, затенённым распадком, с рыхлым ноздреватым снегом, льдом, из-под которого бежал к реке прозрачный, холодный ручей. До 'китового кладбища', цели нашего пути, было по-прежнему далеко. Мы так никогда не дойдём, если не прибавим шаг.
- Танюша, садись ко мне на плечи, - предложил я.
Она отрицательно покачала головой и на всякий случай взяла Лену за руку.
- Она боится, - пояснила Лена.
- Иди сюда - не бойся.
Танюша спряталась за маму.
- Бесполезно, говорю тебе.
Я решил добиться своего.
- Помнишь, как я катал тебя на велосипеде?
Я катал её по квартире на трехколёсном велосипеде, - толкал велосипед, она рулила и смеялась. Наконец, мне надоело катать её. 'Ну, всё, - сказал я. - Теперь катайся сама'. - 'А я ещё хочу!' - 'Танюша, я устал'. - 'Ты немножко отдохнёшь, а потом ещё покатаешь, ладно?'
Она кивнула, она не забыла, как я катал её на велосипеде.
- Тебе понравилось? - спросил я.
Она опять кивнула. Ей понравилось кататься на велосипеде. Я сел на корточки:
- Иди сюда. Тебе опять понравится.
Она доверчиво подошла ко мне. Лена с удивлением посмотрела на меня.
'Китовое кладбище' не соответствовало своему громкому названию: было неприметно. Несколько закруглённых белых рёбер, размером с оглоблю, и позвонков, напоминающих пеньки, плотно скрывала густая тёмно-зелёная осока. Если не знать о нём заранее, пройдёшь рядом и не заметишь.
Мы подошли к реке. Устье было напротив, - неширокое, с бурунами у левого и правого берега. Тёмное неспокойное море уходило за горизонт. Зелёные волны накатывались на пологий берег сильно, шумно, с брызгами, неслись тонким слоем воды, пены, стекали назад, и пузырьки воздуха проступали из чёрных камешков, - мелких, измельчённых в крошево. Блестевший берег быстро просыхал, темнел.