Нагибин - гений слова. Он находит слова и расставляет их так, как будто его рукой движет высшая сила. - Виктория Токарева
Вершиной его творчества, безусловно, стал "Дневник", где отражены и взлёты, и падения человека - от адских глубин до вершин духа. - Юрий Кувалдин
Летом 2024 года исполнится 30 лет, как русский писатель Юрий Нагибин покинул лучший из миров. Есть повод вспомнить блестящего мастера слова и сценариста 45 художественных фильмов, хорошо известных людям, жившим в СССР. Человек сложной судьбы, вопреки всем вызовам и испытаниям на прочность, сделал себя сам и оставил потомкам большое творческое наследие. Он появился на свет 3 апреля 1920 года в Москве. Его матерью была Ксения Алексеевна Каневская, девушка дворянского происхождения. Семья Ксении владела имением на юге, но после октябрьского переворота большевики его реквизировали.
Когда она ждала первенца, её мужа Нагибина Кирилла Александровича, дворянина, белогвардейца расстреляли большевики. Он успел обратиться к другу, адвокату Марку Яковлевичу Левенталю с просьбой позаботиться о своей семье. Марк исполнил просьбу товарища, тем более, что Ксения ему нравилась. Они поженились, Юра много лет носил его фамилию и отчество, считал его родным отцом, а себя евреем.
В 1927 году отчима Юры арестовали и отправили в ссылку, а в 1928 году его мать вышла замуж за писателя Якова Семёновича Рыкачёва (настоящая фамилия Шихман). Он родился в Москве, в обеспеченной еврейской семье, советский прозаик, критик, активный член РАППа. После II Мировой войны писал авантюрно-приключенческие сочинения. Он убедил пасынка попробовать себя в литературе и что-нибудь написать. Свой первый рассказ юноша подписал по совету матери псевдонимом Нагибин, не подозревая, что это фамилия его биологического отца.
В 1940 году его рассказ был опубликован в "Огоньке". Дальше биографы противоречат, одни пишут, что "благодаря связям Якова Рыкачёва в литературном мире, рассказ прочитали Ю. Олеша и В. Катаев, написавшие положительные отзывы. В том же году Юрий Нагибин был принят в Союз писателей". Однако другие источники сообщают, что "и третьего мужа Ксении Алексеевны ожидала участь предшественников. Репрессии 1937 года не обошли стороной семью Рыкачёва: писателя посадили за год до того, как Юрий получил аттестат зрелости". Юра с матерью и дедушкой носили передачи в две тюрьмы. Как долго он был в заключении, не известно, сведений о нём крайне мало.
После окончания школы Нагибин хотел поступать в Литературный институт, но по настоянию матери оказался в Первом московском медицинском институте. Там не выдержал испытание моргом и перевёлся с первого курса на сценарный факультет ВГИКа. В июне 1941 года институт эвакуировали в Алма-Ату, а Нагибин записался добровольцем в армию. Он хорошо знал немецкий язык, поэтому попал в Политическое управление Волховского фронта, в отдел контрпропаганды. В 1942 году он был сильно контужен, и его освободили от службы по состоянию здоровья.
Нагибин вернулся в Москву и устроился журналистом в газету "Труд". Как военный корреспондент, он участвовал в битвах за Сталинград, Минск, Вильнюс и Каунас. "В газете "Труд" Нагибин публиковал свои рассказы о войне. Часть из них вошла в сборник "Человек с фронта". Книгу напечатали в 1943 году, и вскоре Юрия Нагибина приняли в союз писателей СССР". Это больше похоже на правду чем легенда о протекции отчима. После войны он работал журналистом, занимался публицистикой, а в начале 1950-х вернулся к литературному творчеству.
Нагибин делил литературу на высокое искусство и халтуру. Он считал, что большую часть времени вынужден был заниматься халтурой, сравнивая такую работу с пьянством: "Ведь и то, и другое - разрушение личности. Только халтура - более убийственное". На мой взгляд, он был слишком самокритичен, когда относил к второсортной работе не только заказные газетные пропагандистские публикации, но и сценарии фильмов. Среди них много достойных: "Ночной гость", "Председатель", "Бабье царство", "Чистые пруды", "Чайковский", "Красная палатка", "Детство Бемби", "Юность Бемби", "Дерсу Узала". А также в соавторстве "Гардемарины, вперёд!", "Виват, гардемарины!" и "Гардемарины III".
Украшением этих фильмов были замечательные актёры: И. Смоктуновский, Г. Жжёнов, Н. Мордюкова, М. Ульянов, М. Плисецкая, К. Лавров, Ш. Коннери, Э. Марцевич, Клаудиа Кардинале, Д. Банионис, Ю. Соломин, Р. Маркова, А. Кузнецов и многие другие, известные зрителям по первоклассным картинам. Фильм "Дерсу Узала" поставил японский режиссёр Акира Куросава, и он был удостоен Оскара. "Председатель" вначале подвергся разгромной критике "за очернение советской деревни", а потом высоких наград. Но сценариста изъяли из списка представленных к Ленинской премии. Нагибин получил тогда первый инфаркт, после которого мать открыла ему тайну отцовства, что стало для него ещё и психологическим испытанием.
Нельзя сказать, что эти фильмы были пропагандистскими агитками, скорее психологическими, в них поднимались нравственные проблемы, они основывались на реальных событиях, интересны занимательными сюжетами благодаря мастерству профессионального сценариста. Сегодня большинство людей перестали читать, и очень много интересных книг советских писателей незаслуженно забыты. В то же время огромное число любителей кино, разочаровавшись в примитивных мыльных телесериалах, вернулись к советским фильмам, коих в интернете большой выбор. Поэтому Нагибин, благодаря своим сценариям, и сегодня востребован, его картины пользуются успехом у зрителей.
Книги писателя не залёживались в магазинах, он был популярным автором. За две недели до внезапной смерти он писал: "Мои книжки по-прежнему расходятся, независимо от того, даёт ли издательство тираж в тридцать, пятьдесят, сто и более тысяч экземпляров". Читатели по достоинству ценили его лёгкое перо и талант придумывать занимательные сюжеты. "Главное в Нагибине - его собственная ошеломительная, неповторимая проза. Юрий Нагибин - златоуст. Впечатление, что его словарный запас иной, чем у обычного человека. У среднего обывателя тысяча слов, а у Юрия Нагибина - миллиард. И он жонглирует словами, как виртуоз" - так оценивала его литературный почерк писательница Виктория Токарева.
Внешне его профессиональная карьера складывалась весьма успешно. Он был членом редколлегий толстых журналов "Наш современник" и "Знамя", членом правления союза писателей РСФСР и союза писателей СССР. Его прижизненное собрание сочинений включает 11 томов, и, что важно, издано на его собственные деньги. Полное собрание, как утверждает издатель Ю. Кулагин, тянет на 30 томов. Книги в те времена издавались миллионными тиражами. Соответственно гонорары были высокими. У Нагибина был самый большой дом в писательском посёлке в Подмосковье, квартира в Москве. Всё это он оплачивал лично, как и двух шоферов и двух домработниц. Вечера он проводил в ресторанах, как пишут, "не щадя ни себя, ни официантов". Думается, что слухи о его пьянстве несколько преувеличены. Когда бы он успел так много написать? Ведь у него не было армии помощников, как у хронического алкоголика Расула Гамзатова.
Думается, что с генами родителей ему передалось прилежание и уважительное отношение к труду, свойственное благородному сословию, плюс воспитание в семье. Отсюда его прекрасное знание языков и отличная успеваемость в школе по всем предметам, высокая самодисциплина и работоспособность, критическое отношение к себе и своей работе, а также внешняя импозантность, харизма, привлекательность. Его мать была красивой женщиной и пользовалась успехом у мужчин. И он пошёл в неё, в писательской среде слыл плейбоем, женщины его обожали.
Настоящий русский дворянин - это Штольц, а не Обломов. Офицеры дворянского происхождения имели честь, достоинство, сражались за царя и отечество, переносили тяготы службы наравне с рядовыми и смерть принимали достойно. Большевистская пропаганда сделала Обломова символом изнеженного, ни к чему не способного дворянства. Им надо было разжечь классовую ненависть люмпенов к образованным, интеллигентным людям. Потому клинические идиоты и жгли их поместья, вместо того, чтобы устроить в этих особняках школы, клубы, библиотеки, больницы, детские сады и ясли.
Дворяне и разночинцы, будучи изгнанными варварами со своей исторической родины, не спились и не умерли голодной смертью ни в Европе, ни в Турции, ни в Китае, ни в Америке. Не все писатели могли жить литературным трудом, как, например, И. Бунин или В. Набоков. Высокообразованные люди со знанием языков не гнушались никакой работы, зарабатывали на жизнь таксистами, переводчиками, гувернантками, машинистками, стенографистками. Это не сегодняшние безграмотные тунеядцы, окопавшиеся в Европе, живущие за счёт французов и немцев, которым не хватает решимости депортировать этот сброд на их родину, чтобы они там работали, а не попрошайничали в Европе.
Будучи корреспондентом всесоюзной газеты Нагибин объехал всю страну. Часто и с удовольствием путешествовал по миру: "Я очень много ездил. Кроме Южной Америки, в которую меня почему-то упорно не пускали, был почти везде. Был в Африке и написал книгу "Моя Африка". Был в Австралии, на некоторых экзотических островах... Был в большей части Азии, объехал всю Европу, читал лекции в университетах США и Канады... Замечательно, всё прекрасно. Ну и что? Дало мне это чувство счастья? Не знаю... Я замечательно работаю в своей профессии, но и это трудно назвать счастьем. Только муки в этом, постоянное чувство неудовлетворённости собой".
Писатель, добившийся успехов и всенародного признания своим трудом, не был удовлетворён морально по причине того, что не мог свободно писать в несвободной стране. Он ходил по лезвию ножа, за что и подвергался не раз критике в писательской среде. Например, в 1966 году подписал письмо в числе 62-х порядочных, честных литераторов в защиту Андрея Синявского и Юлия Даниэля, посмевших публиковать книги на Западе. А беспробудный и неизлечимый алкоголик Шолохов, на которого работала зондеркоманда, с трибуны 23 съезда сожалел, что диссидентов не расстреляли, как при Сталине.
Каждый совпис априори должен был стать проводником идеологии и политики КПСС и КГБ, пожизненным рабом, не имевшим права высказывать собственное мнение. Поэтому Нагибин своими сокровенными мыслями делился только с личным дневником, который вёл 24 года: "никак не могу настроить себя на волну кромешной государственной лжи. Я близок к умопомешательству от газетной вони, и почти плачу, случайно услышав радио или наткнувшись на гадкую рожу телеобозревателя. ...Странно, но в глубине души я всегда был уверен, что мы обязательно вернёмся к этой блевотине. Даже в самые обнадёживающие времена я знал, что это мираж, обман, заблуждение и мы с рыданием припадём к гниющему трупу". Как это актуально сегодня! Творческие люди задыхаются в тисках тоталитаризма.
Он предвидел, что и вторая "оттепель" уйдёт в песок, как летний дождь. В 21 веке нанотехнологий, робототехники, гиперзвукового транспорта орки-некрофилы вытащили гниющий труп сталинизма, и пахан ОПГ, вор в законе публично цитирует некрофильские строки: "Нравится, не нравится...", а мы возвращаемся "к этой блевотине". Почему это стало возможным? Потому что система, созданная большевиками, убедительно доказала свою нежизнеспособность не только в СССР, но и во всём мире.
Лучшие умы понимали это в 90-е годы, но на Ельцина было оказано невероятное давление со стороны коммунистической агентуры Запада, выступившей против обнародования архивов и суда над КПСС и КГБ. Они десятилетиями жили за счёт коминтерна и занимались терроризмом по всему миру. Младореформаторы разочаровали население, демократия была сознательно дискредитирована разгулом преступности. 70-летнее оболванивание малограмотных людей не прошло даром.
Нагибин понимал это: "Почти все советские люди - психические больные. Их неспособность слушать, тёмная убеждённость в кромешных истинах, душевная стиснутость и непроветриваемость носят патологический характер. ...Проанализировать причины довольно сложно: тут и самозащита, и вечный страх, надорванность - физическая и душевная, изнеможение души под гнётом лжи, цинизма, необходимость существовать в двух лицах: одно для дома, другое для общества".
Тысячелетнее рабство запрограммировало в генах русских людей собачью преданность хозяину, признание права владельца на его жизнь и смерть, отстутствие собственного эго, раб - не человек, ничто, пустое место. Их даже называли подчёркнуто презрительно: малашки, наташки, палашки, ивашки. До сих пор, несмотря на паспорта, они так и остались полуимщиками и обращаются друг к другу и к детям: Манька, Валька, Петька. Это внутреннее согласие с собственным ничтожеством, холопством, холуйством.
Церковь веками твердила им, что они рабы Божьи, и это слово усилиями светской и религиозной власти приросло к ним, как кожа. Какой самый главный праздник у католиков и протестантов? - Рождество. Христос родился. Богочеловек, Спаситель пришёл на землю. Это радость жизни, земного бытия. А у православных какой главный праздник? - Пасха, Вознесение Христа на небо. Главная ценность - блаженство на небесах, но его надо заслужить покорностью попам и хозяевам на грешной земле. Идея смерти внушалсь людям веками: родился, помучился и умер, отдохнёшь в райских кущах. И никому из рабов не пришла в голову мысль: "Почему же сами чиновники и попы утопают в немыслимой роскоши и не боятся ада?"
Об этом писал в своём дневнике Юрий Нагибин: "Это черта русского народа: не ценить свою жизнь. Слишком нас много - подумаешь, десятком меньше, десятком больше. Все мы слишком взаимозаменимы. Тем, кто думает, что мысль эта абстрактна, поскольку ничего подобного не может быть в психологии каждого отдельного человека, нужно учесть, что это чувство не столько врождённое, сколько воспитанное в нас государством. Воспитанное - в самом широком смысле, включая и то неуважение к нам государства, которое переходит в личное неуважение, в отсутствие уверенности в том, что ты, действительно, имеешь право на существование".
Совершенно дикий пример из сегодняшней российской жизни. Мальчик, вернувшись из детсада, рассказывает матери, что воспитатели говорили им не бояться смерти. Возмущённая мать пошла в садик протестовать против пропаганды смерти малышам. Воспитатели накатали на неё донос, и теперь женщину судят, не воспитателей, а мать. Массовое безумие овладело женщинами, мечтающими заработать на муже несколько миллионов. Мать дважды сдала в часть мобилизованного сына, сбежавшего с войны. Родила за материнский капитал, сдала за гробовые - традиционные семейные ценности по-русски. Очень хороший стих гуляет в интернете о человеке, получившем повестку. Он чуть не плачет и слышит, как в соседней комнате жена, тёща, тесть и дети строят планы, как они потратят будущие гробовые.
Мать двух мальчиков дошкольного возраста, молодая вдова погибшего в Украине контрактника, хлопая наклеенными ресницами и радостно улыбаясь, рассыпается в благодарностях за подаренный детский квадроцикл: "Это так трогательно, мило, такая забота о детях". Очень трогательно, что дяденьки из военкомата осиротили двух малышей, вот подрастут и тоже отправятся на очередную войну.
Молодая солдатка, получив к Новому году посылку, как эквивалент за мужа, отправленного на бойню, захлёбывается слюной от счастья, выкладывая на камеру гостинцы: "Салями, шоколад, икра, орешки!" До какой же степени дошло расчеловечивание русских женщин! Это не жёны декабристов, отказавшиеся от столичных благ и добиравшиеся месяцами на перекладных до острога в заснеженной Сибири. Потому что они были благородными дворянами, свободными людьми, а не рабами.
Светлана Алексиевич, автор книг "У войны не женское лицо" и "Цинковые мальчики" о войне в Афганистане, тоже протестует против идеологии смерти: "Я жила в стране, где нас с детства учили умирать. Учили смерти. Нам говорили, что человек существует, чтобы отдать себя, чтобы сгореть, чтобы пожертвовать собой. Учили любить человека с ружьём. ...Только счастье может сделать человека лучше. Страдание даёт человеку лишь способность быть жестоким. ...А счастье - откуда ему у нас взяться? Что, у нас есть в школах уроки счастья? Разговоры о счастье? Литература о счастье? Нас учат только тому, как умереть за Родину".
Все 106 лет национальной идеей коммунофашистов была смерть рабов за их власть, а не за какую-то мифическую родину. Подавляющее большинство российских манкуртов тупо верят, что диссиденты, оппозиционеры - враги, предатели отечества. Не понимают азбучной истины: народ и власть, страна и государство - диаметрально противоположные понятия. Политологию ввели в учебные программы вузов только в 90-е годы, при Ельцине. Тогда же появились альтернативные учебники истории. Но сегодня Россия погружена в мракобесие, отброшена в кровавые 30-е годы. Утверждён единый лживый, макулатурный учебник истории для старшеклассников. Фашистский режим превозносит Сталина и Гитлера, чтобы реабилитировать собственные репрессии и оправдать вероломное нападение на Украину. Не понимают беспородные шариковы, что и тот, и другой, и нынешний узурпатор - палачи русского и других коренных народов России.
Подобные мысли не давали покоя Нагибину. Он не мог слушать лицемерные речи коллег и не хотел вступать в спор, зная, что это бессмысленно и может иметь для него печальные последствия. Он был откровенным только наедине с дневником. "Вплоть до восемьдесят пятого года, когда началась перестройка, я жил вне общественной, социальной, политической жизни из соображений гигиены. По той же причине я, как мог, избегал литературной среды, хотя у меня было немало друзей-приятелей среди писателей. Я человек без стадного чувства, поэтому всегда избегал толпы, собраний, обсуждений..."
Двоедушие, двуличие, невозможность жить по христовым заповедям и общечеловеческим нормам безмерно тяготили его совесть: "Мои записи - это прежде всего порыв к отдушине. Я хватался за свою тетрадь, когда чувствовал, что мне не хватает воздуха, и, чтобы не задохнуться, выплескивал переживание на страницы, которые, кроме меня, в чём я был уверен, никто не увидит". При этом он был беспощаден и к себе, своим поступкам, буквально занимался самобичеванием.
Юрий Нагибин в 50-е годы написал втайне от всех исповедальную повесть "Встань и иди" о репрессиях 30-х годов, о непростых отношениях сына с отцом, о поездках к нему в лагерь и на поселение. Он казнил себя за то, что не простился с ним и не приехал на похороны.Писатель положил рукопись в жестяную коробку и закопал в дальнем углу сада, где она ждала своего часа 30 лет. И дождалась - в 1987 году её опубликовал журнал "Юность".
Для него это был личный акт покаяния перед своей совестью, перед Богом и людьми. Если бы все люди последовали его примеру, если бы свершилось национальное покаяние, сегодня Россия не стала бы на путь шовинизма, нацизма и мракобесия, не оказалась мировым изгоем. Эта повесть была награждена в Италии "Золотым Львом" - высшей наградой Венецианского кинофестиваля и призом "Жизнь, отданная литературе".
Дневники, которые он тщательно оберегал от посторонних глаз, писатель решил обнародовать в июне 1994 года. Он уже работал с издателем, но неожиданно случилось непоправимое - лёг отдохнуть и умер во сне. Господь послал ему лёгкую смерть, сердце просто остановилось, он выполнил то, что ему было предначертано свыше. На прощании в доме кино было много киношников и лишь один писатель Ю. Кувалдин: "Но никто не знал о "Дневнике", не знал, что хороним гениального писателя. Без "Дневника", то есть без правды, таковым бы он не был".
Невероятно, но самый популярный в народе писатель, золотое перо России не удостоился за всю жизнь ни одной литературной премии на родине. Цена славы - зависть коллег. Но и он в долгу не остался, описал нравы серпентария. Дневник, опубликованный посмертно, шокировал многих, вызвал ненависть совписов, но сегодня причислен к классике и назван литературными критиками вершиной творчества Юрия Нагибина и величайшим документом советской эпохи. Не могу не привести фрагмент из "Дневника", ярко характеризующий уровень морали и нравственности советских журналюг, с которыми он оказался в командировке во Франции:
"И мне вспомнилось, как наши журналисты грабили магазин какого-то еврея возле бульвара Пуассонье. Тюками выносили шубы из заменителей, нейлоновые рубашки и носки, дамские костюмы из поддельной замши и кожи, обувь из синтетики, а платили как за один галстук или майку. А когда мы уезжали из Гренобля, они с корнем вырывали выключатели, штепсели и проводку в отведённых нам квартирах, совали в рюкзаки бутылки из-под шампанского, оборудованные под настольные лампы, отвинчивали дверные ручки, розетки, замки, пытались выламывать унитазы. До этого они обчистили столовую, не оставив там ни солонки, ни перечницы, ни уксусницы, ни соусницы, ни бумажной салфетки".
И вот эти мародёры, первобытные дикари представляли Советский Союз за рубежом! Так было всегда. В 1945 году эшелонами везли награбленные ценности из Германии. Так ведут себя за рубежом русские туристы, турки не раз показывали документальные кадры с наворованными в отеле вещами. Так действуют "освободители" в Украине, освобождая дома и квартиры от бытовой техники, велосипедов, детских игрушек, не брезгуя нижним бельём, выламывая унитазы, электрическую проводку и прочая, показывая всему миру уровень советской "культуры". В результате "ни одному из них не было отказано в чести представлять нашу родину на Олимпийских играх в Мексике". А Нагибину визу не дали, не хотели, чтобы он видел, как они будут мародёрствовать в отелях Мексики.
Советские читатели, привыкшие к цензуре, были воспитаны в двойственной, лицемерно-пуританской системе нравственности, называемой моральным кодексом строителя коммунизма. Кодекс этот никто и никогда не принимал всерьёз, грешили верующие и атеисты, коммунисты и беспартийные, но вслух об этом не говорили, а Нагибин был откровенен, у него хватило мужества сказать: Да, грешен. Кто без греха, пусть бросит в меня камень.
Он предвидел, какая будет реакция совков на его откровенность: "Себе они прощают всё: беспробудное пьянство, доносительство, любое непотребство, но от литературы требуют порядка и целомудрия, как в пансионе для благородных девиц. ...Более полувека прожили мы застёгнутые на все пуговицы, но, когда появилась возможность ослабить застёжки, предстать в своём собственном виде, блюстители литературной нравственности тут же завопили о душевном эксгибиционизме". Советские люди 30 лет назад ещё не имели опыта такого уровня откровения. Зато сегодня, потеряв стыд и совесть под влиянием растленных телешоу, докатились до физиологического эксгибиционизма. Причём лидируют безумные старухи из "отрядов Путина".
Многие прозаики годами писали "в стол" в надежде, что когда-нибудь луч света пробьётся через чёрные тучи мракобесия и появится возможность опубликовать правду о Гражданской и Второй мировой войне, о репрессиях, беззакониях, цене победы - во имя павших и чтобы никогда больше не повторились злодеяния, свидетелями которых они были. Если же не удастся дожить до светлых времён, то дети и внуки будут знать, как жили их деды, и возможно, им удастся обнародовать рукописи - опубликовать или передать в архивы для изучения историками и филологами.
Юрий Нагибин, кроме того, испытывал в писательстве внутреннюю, тайную, психологическую, эмоциональную потребность высказаться, поскольку не мог открыться ни одному человеку: "Сегодня я с удивительной силой понял, как страшно быть неписателем. Каким непереносимым должно быть страдание нетворческих людей. Ведь их страдание окончательно, страдание "в чистом виде", страдание безысходное и бессмысленное, вроде страдания животного. Вот мне сейчас очень тяжело, но я знаю, что обо всём этом когда-нибудь напишу. Боль становится осмысленной".
В условиях коммунистической диктатуры, тотальной слежки, строжайшей цензуры, массового доносительства, отсутствия свободы слова писатель не может ни публиковаться, ни выступать публично. У него нет иного выбора кроме как тайно писать для себя и скрывать от всех свои рукописи и мысли. Некоторые "умники" считают, что мог бы найти другую работу, если ему так ненавистна была политическая система. Но он ничего другого не умел делать. Писатель должен писать, композитор сочинять музыку, художник рисовать, певец петь, танцор танцевать, режиссёр снимать кино. У каждого человека своё призвание, и в нормальном, демократическом обществе каждый имеет возможность реализовать свой талант, в отличие от России.
Все люди разные и литераторы тоже: "Есть писатели вовсе чуждые самокопания, они изображают объективный мир, начисто самоустраняясь. А есть писатели, неудержимо стремящиеся разобраться в самом себе. И вовсе не от преувеличенного представления о собственной личности, скорее наоборот - от горестного сознания её несовершенства, дурности, несоответствия тому образцу, который носишь в душе". Одни люди толстокожие, непробиваемые броненосцы, у других тонкая психология, ранимая душа, повышенное чувство ответственности, обострённая совесть.
Примеров подобных страданий в писательской среде немало. Доходило даже до самоубийств, вспомним М. Цветаеву, А. Фадеева, Г. Шпаликова, Ю. Друнину. Другие заливали муки больной совести водкой, как М. Шолохов, Р. Гамзатов. Последний тоже вёл дневник, к сожалению, записи разбросаны, не систематизированы, многие не опубликованы. Сам не успел, болел, а наследниц больше интересовали деньги, а не память об отце и дедушке. За 20 лет даже архив не разобрали, а на 100-летний юбилей явились во всей красе принимать почести и подарки, словно они их заслужили.
Четыре года назад незаметно прошёл юбилей Юрия Нагибина, а в прошлом году, в разгар войны, с невероятной помпой праздновали юбилей Расула Гамзатова. Ни одному поэту, ни одному прозаику не устраивали подобных торжеств в масштабах страны. Кремлёвский дворец съездов был заполнен земляками юбиляра, а это шесть тысяч мест. Не знаю, как их доставили из Дагестана - специальным поездом или самолётами. Наверняка накормили, напоили гостей, благо под зрительным залом расположен банкетный зал на 2500 мест. Весь год вся республика, от Махачкалы до горных аулов только тем и занималась, что славила своего пропойцу. Хорошо повеселились, с кавказским размахом - на девять миллиардов рублей. Бюджетных денег не жалко ни на пьянки, ни на войны. Своим - всё, остальным - закон!
В отличие от назначенного преступным режимом лжепоэта, Юрия Нагибина власти при жизни держали в чёрном теле и после смерти не жалуют. Он, единственный сын матери-дворянки и расстрелянного офицера Белой гвардии, дворянина пошёл добровольцем на фронт и заслуженно получил четыре ордена: Отечественной войны 1 степени, Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции, Знак Почёта, медаль "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.", медаль "За оборону Ленинграда" и пять юбилейных медалей. А Расул Гамзатов четыре года трусливо скрывался от призыва в горах и только после окончания войны поехал в Москву поступать по протекции отца в Литературный институт.
Первый был златоустом, второй косноязычным графоманом. Беспартийный Нагибин выпускал по три книги в год и не получил ни одной литературной премии на родине. Фильмы по его сценариям становились лидерами кинопроката, по одним источникам 45 фильмов, по другим 50. Каждый фильм имел десятки миллионов просмотров, то есть его знал весь Советский Союз. Под каждым фильмом сотни комментариев благодарных зрителей, вот два типичных отзыва: "Классик русской литературы. Непревзойдённый художник, чья изысканная проза восхищала современников и не утратила своего очарования сегодня. Безупречный знаток СЛОВА, мастер СЮЖЕТА, виртуоз МЫСЛИ, каждое из произведений которого - жемчужина!"
"Совершенно случайно в 39 лет открыла для себя потрясающего писателя Юрия Марковича Нагибина. Фильмы его видела, конечно, из любимых "Требуются седые волосы" и была удивлена, что "Портрет жены художника" по его рассказу "Берендеев лес". Сегодня прочитала его рассказ "Машинистка на 6-м этаже", просто до слёз расстрогал. Удивительный слог, глубокий и лаконичный одновременно! А описание природы просто несравнимое ни с кем из писателей советской поры. Дневник тоже читаю с большим интересом! Что же касается приличного и неприличного, то тут уж каждый находит то, что именно ему интересно".
Зато у Гамзатова, члена КПСС, члена редакций всех журналов СССР, всех общественных организаций, пожизненного депутата всех уровней и прочая - литературных премий и государственных наград, званий невозможно ни перечислить, ни запомнить. Хотя всем давно известно, что эти награды по праву принадлежат его блестящим переводчикам, а также композиторам, певцам и целой бригаде литературных подёнщиков, помощников, редакторов, корректоров, создававших стихи и поэмы из словесного мусора.
Привыкшие к беззаботной жизни за государственный счёт три дочери с высшим образованием за 20 лет не удосужились завершить дело отца. Внучка Шахри Амирханова, получившая образование в США, гражданка Израиля, широко известная в узких кругах московских мажоров, на вопрос: "Как вы оцениваете творчество вашего дедушки?" ответила: "Я не знаю аварского языка, поэтому не могу судить о его стихах". Лаконичный и правильный ответ - он писал для аварцев, сам признавал, что если бы не прекрасные переводчики, он так и остался бы "поэтом одного ущелья".
Он такой же поэт, как Кадыров академик и генерал. Какая власть, такие у неё и поэты, прозаики, генералы, академики, министры, над которыми смеётся вся страна. Даже институт языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы, который до 2011 года возглавлял младший брат Расула Гамзатова, никаких исследований и доказательств гениальности своего земляка не представил к его 100-летнему юбилею. В сознании подавляющего большинства россиян он остался автором (точнее соавтором) одной песни "Журавли". Особо одарённые назовут ещё пару стихов или песен.
Книги Юрия Нагибина издавались за рубежом, и не только в соцстранах. Сам он читал лекции по русской литературе в 25 университетах США и Канады. Потому что в совершенстве владел словом, был высокообразованным филологом. Его за границей знали, уважали, приглашали, в отличие от таких лжепоэтов, как Гамзатов, который двух слов не мог связать даже в трезвом состоянии. А уж напившись коньяка, вводил своим непотребством в ступор иностранцев и дипломатов. Но самое интересное, что Расул, осыпанный незаслуженными почестями и немыслимыми материальными благами, ненавидел эту власть. Потому что он всю жизнь был её рабом, лакеем, не принадлежал себе.
Но ему так и не хватило смелости, как Нагибину, опубликовать свой дневник, смыть грех с души, покаяться перед Творцом и людьми. А возможно, не хватило времени, ведь он за три месяца до кончины просил Всевышнего дать ему ещё год для завершения планов. Возможно, когда сменится преступный режим, Россия станет свободной и откроются секретные архивы, найдётся беспристрастный, объективный исследователь, который опубликует его сокровенный дневник, и он станет ещё одним обличающим документом ушедшей эпохи. Как знать? Ведь рукописи не горят, как сказал Воланд.