Аннотация: Фотографии поездки можно посмотреть на моём сайте http://www.shestopaloff.ca (последний номер журнала "Мысли" http://www.shestopaloff.ca/indexrus.html)
Часть 3. Ботанический сад
Заполучив в своё распоряжение три часа сдвига во времени, мы проснулись ни свет ни заря. Прогулявшись бодрым шагом по пустынным улицам, освещённым косыми лучами восходящего солнца и пересекаемых длинными тенями, сфотографировав десяток-другой кактусов с разного ракурса, и кое-где себя рядом с ними, для отчёта, мы вернулись в гостиницу и энергично приступили к приготовлению завтрака. Хотя, употребляя местоимение 'мы', я несколько грешу против истины, поскольку на кухне в основном хлопотала Валя, а я разбирался с местонахождением ботанического сада. Введя его координаты в Джи-пи-эс, я на всякий случай сориентировался по мелкой карте, взятой в аэропорту. Получалось, что ехать не так уж близко. Большой город Феникс, однако!
Электроника нынче ненадёжная. И производят её где-то далеко-далеко, где рабочая сила (ну и словосочетание!) дешёвая, и затраты на её производство (я имею в виду электронику, а не рабочую силу) норовят свести до минимума, что в совокупности и лишает её (по-прежнему имею в виду электронику), такого понятия, как качество. Этот приборчик у нас третий за полтора года. К слову сказать, по приезде он тоже сломается, не протянув в общей сложности и трёх месяцев. Просто перестанет включаться, и всё. А что вы хотите, когда всё подчинено одной, но пламенной страсти - больше денег, любой ценой! За счёт качества, за счёт количества, здоровья, упадка технологической, да и общей, культуры, качества образования, уровня государственного управления, перекосов в экономике, и чего только не. В общем, за счёт чего угодно, но денег, денег! И побольше, побольше! А потом власти! И тоже столько, чтобы ну никому другому не досталось, ни крошечки! Всё нам! Что делать с деньгами и властью эти люди не знают, но это и не важно. Для них это и есть конечная цель. И такая зараза эти паскудные, почти животные, устремления, что мало кто остаётся неинфицированным. И летают и множатся эти вирусы по городам и весям, каждый день воспроизводясь в огромных количествах на страницах газет и журналов, вываливаясь агрессивными ордами с экранов телевизоров, лезут в уши то сладкоголосыми, то понукающими рекламными сообщениями.
Интересно, да? Пишу об Аризоне, а соскочил на потребительство и культ денег. Хотя Аризона, надо сказать, в этом отношении более благополучный штат по сравнению с югом Флориды, где народ более охотно, каждый на свой лад, продаёт души Золотому Тельцу. Здесь такого давления, как на Манхэттене, не чувствуется. Народ держится ближе к жизни и её простым радостям, которые и делают жизнь гармоничной и полноценной.
До чего же хорошо, предварительно основательно проголодавшись, усесться за стол с простой, но свежеприготовленной, вкусной и свежей едой, от которой мы в Торонто несколько отвыкли, несмотря на все наши усилия хоть как-то компенсировать посредственное качество тамошних продуктов. Завтракаешь, зная, что тебя не ограничивают ни время, ни спешные дела, и что не толкает в спину что-то такое, чему и описание-то трудно придумать, но не даёт оно побыть в этом самом настоящем мгновении, а двигает и двигает всю жизнь вперёд, дальше и дальше. Сомерсет Моэм хорошо описал это чувство по отношению к себе в труде 'Подводя итоги', умной и спокойном книге, которая, кстати, будучи раз изданной, по-моему, так ни разу и не переиздавалась с тридцать восьмого года на английском языке. Русский перевод неплохой, но такие книги лучше читать в оригинале. Моэм порой рассуждает о материях достаточно тонких, и даже хороший перевод иногда не в силах передать всю гамму оттенков. Мыслительная продукция штука тонкая.
Полоса отчуждения хорошая вещь! Перемены нужны человеку, как, впрочем, и любому живому организму. Жизнь вообще устроена осцилляциями, хотя многие и пытаются увидеть в этом циклы. Но, увы и ах, 'в одну реку нельзя войти дважды', и, поверьте мне на слово, Гераклит знал что говорил. Конечно, если 'осцилляция' больше чем надо для нормального функционирования организма, или общества, то возникают проблемы, и даже катастрофы. Это всё равно что резинку растягивать. Перетянешь - лопнет. Так и осцилляция. Слишком сильная - не сможешь вернуться назад. Но в нашем случае, как мне кажется, особо опасаться такого оборота дел не стоит. И обратный билет уже есть, и дела никуда не исчезли, разве что отступили в тень ненадолго, дав передышку. Нет, в этот раз резинка точно не порвётся, вернёт на место. Не на то же самое (см. выше насчёт реки), но где-то близко. И всё же, всё же... Как хотелось бы когда-нибудь вот так собраться, и, не оглядываясь, уйти за горизонт не думая о возвращении!
Утренние водители ведут себя чуть спокойнее, чем накануне. Этому помогает периодическое замедление всего потока. То ли народ ещё толком не проснулся, то ли отдохнувшие нервы не реагируют так чутко на обычные дорожные раздражители, но только едем более-менее мирно. Между монстрами-грузовиками и огромными джипами иногда отважно юркают небольшие, но, по-видимому, дорогие спортивные кабриолеты. Правильно, отвалил тысяч сто-сто пятьдесят за такое 'спортивное' железо (где тут спорт, правда, я что-то не понимаю), и тащись за всякими 'импалами' типа нашей. А у тебя под капотом двести-триста лошадиных сил. Кто ж такое издевательство выдержит? Вот они и юркают под ногами, вернее под колёсами. Им, может, и неохота, и страшно, а приходится. Надо содержание подстраивать под форму. Раз уж ездишь на кабриолте, езди быстро! Диалектика. Правда, есть и грузовики, водители которых по ошибке, вероятно спросонок, сели не в свой обычный кабриолет. И так это они ловко лавируют со своими некабриолетными габаритами между рядами, а то и через четыре ряда сразу, что оторопь берёт. ... Ах, да! Что это я, в самом деле! Аризона, ковбои, мустанги! Генотип упрямая вещь. Это у дрозофилы влияние окружающей среды через неделю в генотипе закрепляется, а у людей на те же пять-семь поколений больше времени надо. Ковбой, он и на грузовике ковбой.
Пока я так не спеша рассуждал, настало время пробираться к выходу с хайвэя. И вот мы на городской улице. Широкая дорога, в три полосы в каждую сторону, после загруженного хайвэя кажется пустынной. Наша стайка машин, раз собравшись у светофора, долго катит на север, прежде чем мы отбиваемся от стада и поворачиваем на запад, куда нас настойчиво понукает голос приборчика.
У входа в сад яркие стеклянные геометрические фигуры из переплетённых трубочек. Сами по себе они смотрятся цельно, но в окружении куда менее яркой природы, с её приглушёнными цветами, всё вместе воспринимается с каким-то ощутимым диссонансом. Яркое блестящее стекло и живая растительность слишком разные, чтобы создать гармоничное единение. Собрали бы они всё это стеклянное великолепие в двух-трёх местах в соответствующих композициях, обозначили бы чёткую границу, и нормально, цельно воспринимались бы эти затейливые изделия. Валя, независимо от пока молчащего меня, высказывает аналогичные соображения. Ага, не так уж я видно не прав. Как я уже говорил, своему вкусу я доверяю, но никому его не навязываю, и вообще предпочитаю помалкивать на этот счёт, если только не уверен, что могу разговаривать с собеседником на одном языке. О вкусах (хотя это весьма широкое понятие, во всяком случае, об их наиболее субъективной части), надо говорить осторожно, иначе могут быть задеты чувственные струны. А это такое место, где разум часто галантно предоставляет сцену эмоциям. И уж тогда развитие событий может свободно пойти по сценарию 'горшок об горшок'.
Мы проходим в полусонный сад. Рано, и посетителей совсем немного. Тихое солнечное утро, безмятежно голубое небо, однако солнышко уже даёт о себе знать, и наши панамы совсем не лишние. Сразу у входа попадаем в царство кактусов. Мы бродим среди них в изумлении от обилия форм и размеров. Ну что я до этого знал о кактусах? Что они есть, и растут в горшочках. Конечно, я видел большие кактусы в фильмах, всё-таки я не до такой степени тёмный человек, но это разнообразие форм, от длинных тонких стеблей, усыпанных колючими шипами и взвивающихся на несколько метров, до бочкообразных и сферических творений природы - разумеется, тоже колючих - предстаёт для меня загадкой. 'Ну как это всё могло появиться на свет', - мучает меня вопрос. И мозги начинают работать, не в силах вынести эту неизвестность.
Дело в том, что я уже третий год, как какой-нибудь одержимый изобретатель вечного двигателя, эпизодически занимаюсь вопросом, почему вообще растут живые организмы, какие такие фундаментальные механизмы, помимо известных биохимических, стоят за этими универсальными явлениями - размножением и ростом. Опубликовать результаты в научном журнале я так и не смог, и в этом плане мои поиски (или происки, как на это посмотреть) ничем не отличаются от судьбы многочисленных непризнанных изобретений и изобретателей. В итоге я всё-таки опубликовал небольшую книгу на эту тему. Я вывел и математическое уравнение роста, и даже нашёл экспериментальные данные для амёб, которые (не амёбы, я имею в виду данные) очень точно ложатся на мою теоретическую кривую. И теперь, глядя на кактусы, я пытаюсь собрать воедино свои знания, чтобы объяснить увиденное разнообразие форм. Довольно скоро я успокаиваюсь, и даже более того, начинаю испытывать чувство удовлетворения. Существование всей этой захватывающей кактусово-пустынной экзотики, среди которой мы петляем по извивающимся дорожкам сада, чудесным образом укладывается в рамки имеющихся знаний и моей гипотезы о причинах роста и размножения живых организмов. Я начинаю чувствовать ход их эволюционного развития, почему и как в итоге вот это растение стало таким, а не иным. Иногда о таком уровне понимания говорят 'как печёнкой чувствую', и в данном случае это и происходит со мной. Первые часа два хожу по саду, поглощённый увлекательным процессом синтеза эволюционных сценариев для разных растений. А их тут множество! Но это занятие требует большого напряжения, и в конце концов организм, истощённый интенсивной умственной работой, отказывается истязать себя дальше.
Где-то в подсознании закапсулировался вопрос о колючках, который я до конца пока не могу решить. Почему все растения такие колючие? Ответ на этот вопрос, а вернее подтверждение изначального предположения, окажется довольно простым, но оно придёт только через несколько дней, уже во время поездки в Таксон - город на самом юге Аризоны, совсем недалеко от границы с Мексикой.
С западной стороны сада находится гора, поросшая столбовидными кактусами сагуаро, высотой до нескольких метров. Мы поднимаемся вверх по склону, но вскоре упираемся в ограждение. Однако и с этой небольшой высоты открывается интересный вид на город и виднеющиеся на его восточной окраине горы. Над городом повисло марево непонятного происхождения. Не хочется думать, что оно связано с выхлопными газами, но тогда встает вопрос, а с чем именно?
Мы спускаемся со склона, ещё немного петляем среди цветущих растений пустыни. Весна, и потому почти все растения, что мы видим, цветут. Конечно, это не цветение средней полосы, где изобилие влаги произвело на свет пенные яблоневые сады, в неудержимом весеннем благоухании и томлении. Растения пустыни цветут более сдержанно, но гамма красок и форм у них богатая. На глаза попался плакатик с описанием пчёл. Оказывается, у пчёл видимый спектр смещён в сторону ультрафиолета. Они не видят красного цвета, наиболее длинноволновой составляющей нашего цветного мира, зато воспринимают ультрафиолетовые лучи, которые недоступны нашему зрению. Многие встреченные нами цветы именно красного цвета. Если пчёлы его не видят, тогда какую такую таинственную задачу решала природа, наделяя их этим цветом? Эта же информация о пчёлах породила другого рода соображение. Это я интерпретировал картинку о зрении пчелы в терминах положения и ширины спектра. На самом деле, там было просто сказано, что пчела не видит красного цвета, а видит такие-то цвета. Заметьте, о спектре ни слова. А ведь насколько легче истолоковать сам факт, имея понятие об электромагнитном спектре. Но тот, кто придумал поставить этот плакат (и хорошо придумал, кстати!), скорее всего, не имел понятия об этом. И это грустно, потому что отражает уровень общего образования, когда даже люди, специально занимающиеся этими вопросами, беспомощны за пределами своей узкой специализации. (Второй вариант, что они сами знают, но не допускают, что посетители могут иметь об этом представление, что тоже не здорово. Но это вряд ли.)
Да, много чего интересного в природе. Всё имеет объяснение, но многого мы просто не знаем. И люди, в силу их устройства, начинают заполнять этот вакуум знаний всякими домыслами и небылицами, придумывая сверхъестественные силы, духов, и всякую прочую чертовщину. И до того иногда распаляют их воображение все эти сказки, что они начинают им сами верить, заблокировав элементарный здравый смысл. И какой только чертополох не произрастает на этой гнилой почве...
Следующий закуток посвящён жителям пустыни, индейцам. Уровень развития их культуры скорее обескураживает. А с другой стороны, в таком климате выжить, уже достижение! Чтобы развиваться, нужны ресурсы и нужны стимулы. С ресурсами у них явно проблемы, давались они дорогой ценой, что ни возьми. Простую палку сделать, надо кактус сагуаро разделать, чтобы из его ребра получилась эта самая палка. А эти кактусы, я сам пробовал, как железные, до того твёрдые. Влаги в пустыне мало, кактус высотой сантиметров восемь, в горшочке, растёт два года. Сагуаро может расти лет двести, до того ему отпущен местным климатом скудный рацион. Зато долго живёт! Обилие питания, будь то люди или животные, вообще ускоряет жизненный цикл. Известно, что мыши, да и собаки, если кормить их полноценно по качеству, но ограничивать в количестве, в итоге живут дольше, чем их вечно сытые собратья. В общем-то, понятно, почему. А всё равно приятно лишний раз получить подтверждение своим догадкам, и как-то по иному, под другим углом зрения, взглянуть на известное явление, на сей раз с эволюционной точки зрения. Так оно и бывает с приобретением знания - дополняется оно новыми и новыми деталями, когда в какой-то момент вдруг возникает качественно новое понимание предмета. И, опять же, всё это в полном соответствии с законами диалектики, в данном случае трансформации количественных изменений в новое качество. Ну ладно, здесь я могу надолго усесться на своего любимого конька и распугать моих и так немногочисленных читателей. Так что давайте лучше продолжим экскурсию по саду.
Солнце уже припекает во всё свою аризоновскую прыть, и мы невольно стараемся двигаться в тени, там, где она есть. Рассматриваем незатейливую технологию индейцев, и моё воображение, по-видимому подогретое солнцем, живо рисует их трудную жизнь. В Сибири и на Дальнем Востоке, откуда мои предки, природа тоже суровая, но по мне лучше сорок градусов мороза и снег по пояс полгода, чем сорок градусов жары. В снегах я уж точно не пропаду, несколько поколений моих предков хорошо подготовили для этого, снабдив всем чем надо, чтобы припеваючи жить и среди бескрайних просторов Сибири, и чувствовать себя как дома среди лесов и гор Дальнего Востока. (Интересно, что и дрозофиле надо несколько поколений, чтобы закрепить реакцию на более холодную среду в генотипе. Хотя, конечно генетическая информация не одна отвечает за адаптационные процессы, и первая линия поддерживается эпигенетическими и другими механизмами.) Восприятие мороза вообще связано с психологическим настроем. Я мог спать на улице до двадцати градусов мороза, более низкие температуры просто не пробовал. Главное, чтобы спина не промокла от тающего под ней снега, надо что-то подстелить. А эта постоянная жара, это я не знаю. Хотя, опять же, на службу в жаркие регионы тоже предпочитали набирать сибиряков, они легче адаптируются.
И всё равно, климат не один фактор, определивший уровень цивилизации индейцев. Когда я вижу, как жили индейцы в девятнадцатом веке, и припоминаю, как пять тысяч лет назад на Крите уже возводили трёхэтажные дома с санузлами, по Средиземному морю рутинно плавали корабли, обеспечивая регулярную торговлю во всём Средиземноморье, я не могу не сделать кое-какие выводы о значении генотипа.
Считается, что индейцы пришли в Америку двумя основными потоками. Около сорока тысяч чет назад через то место, где сейчас Берингов пролив, которого тогда не было, и пройти из Азии в Америку можно было посуху. Вторая, существенно меньшая миграция, произошла во время обледенения около десяти тысяч лет назад, когда уже пришли люди из Европы, двигаясь вдоль ледяной кромки льдов через Атлантический Океан, и питаясь, скорее всего, рыбой - а что ещё они могли есть? Хотя я как-то с трудом представляю такую миграцию. Но люди существа живучие.
Вот такой вопрос. Кто уходил дальше и дальше, на край земли? Те, кто не могли выдержать конкуренции со стороны более сильных, более смекалистых, более воинственных, или более организованных и многочисленных соседей. А если более многочисленных, то или более приспособленных для добывания большего количества ресурсов, или живущих в богатом ресурсами месте. Неприхотливость тоже фактор для плодовитости. То есть опять, как ни крути, имеем дело с естественным отбором, со всеми его компонентами.
Интересно, что чем более низкий уровень развития общества, тем больше они верят во всякую мистику, божества. Ацтеки со своими обязательными человеческими жертвоприношениями вызывают тоску боязливым отношением и преклонением перед своими духами. С другой стороны, древние греки хоть и связывали свои фестивали и празднества с богами, но как-то легко относились к ним. В итоге, например, в качестве жертвоприношения их богам доставались практически несъедобные части животных, так что, по выражению одного студента профессора Харла, историка, у них у всех должны были быть проблемы с холестерином. А что получше, греки сами съедали. А индейцы, те живых людей в жертву приносили. Кошмар, да и только.
И какие только мысли в голову не приходят, когда вот так бродишь по ботаническому саду без спешки. А кстати, и ходим вроде давно, а времени только около полудня. А дома, в Торонто, день пролетает как одно мгновение!
Народу прибыло. В основном посетители сконцентрировались в районе павильона с бабочками. Как-то быстро сад из спокойной и тихой обители превратился в шумное и суетливое место со множеством школьных экскурсий. Пора заканчивать осмотр, да и восприятие уже притупилось, как обычно бывает при посещении музеев и картинных галерей. Организм, как я уже пытался ненавязчиво пристроить свою мысль, штука осциллирующая, на одном уровне он долго находиться не должен. Он может, но такой режим функционирования для него не является оптимальным. Давно поняв это, я и не пытаюсь бороться с собой. Помню, ещё в студенческие годы, только начав свою экскурсию по Эрмитажу, я был привлечён картиной неаполитанской гавани, да так и простоял перед ней - по-видимому, несколько часов. А потом развернулся и пошёл на выход. На тот момент, больше в меня ни вошло бы ни одно творение искусства.
Мы всё-таки покупаем билеты в павильон с бабочками, и, выстояв небольшую очередь, попадаем в их царство. Здесь тепло и сыро, растут цветы, журчит искусственный ручеёк. Людей много, но и бабочек хватает. Они разного цвета, размера, и, увы, разной степени целости. У некоторых крылья немного пострадали, и несимметричные бабочки внушают недоумение и какое-то сожаление - могло бы быть так красиво, но что поделаешь.
Напоследок мы ещё раз проходим мимо лодки, доверху наполненной цветными шарами. Здесь мой внутренний голос молчит, лодка с шарами смотрится вполне целостно, никто не пытался сделать её частью растительного пейзажа. С другой стороны, когда взгляд упал на высокие и яркие стеклянные стержни, воткнутые среди растительности, моё внутреннее чувство гармонии опять взбунтовалось против попытки соединить несоединимое. Неужели никто из устроителей сада не почувствовал этой кричащей дисгармонии цвета, формы, яркости; холодной и блестящей гладкости стеклянной поверхности, и шероховато-матовой, с приглушёнными цветами, растительности? Мера-мера...
Нечувствительность к мере, по большому счёту, проблема этой деловитой и напористой страны (есть и другое слово вместо 'напористой', но ладно). В этой стране слишком быстро решают, и тут же начинают действовать, на обдумывание нюансов времени не остаётся, подстраиваются на ходу, так же быстро, и так же оставляя побоку многие моменты, которые, вообще говоря, в их случае зачастую 'делают разницу', иногда с точностью до наоборот. Лет пятнадцать назад я бы скорее всего влился в это стремительное броуновское движение, подталкиваемый избытком энергии, когда цель не так значит, как движение. И среда поменяла бы меня, приглушила бы ощущение меры, пообтесала бы мелкие детали натуры, сказалась бы на характере. В химических терминах, это довольно агрессивная среда, против неё трудно устоять, сохранить свою целостность. И ещё эту среду можно уподобить потоку, который подхватывает всех вступивших в него, и уже несёт и несёт вперёд. И я даже могу сказать, каким бы я стал в этом случае. В отношении меня - хорошо, что не стал. И дети были бы другими, на них бы эта среда сказалась больше. Трудно сейчас рассуждать на эту тему, было бы хуже, или лучше. Но было бы по-другому.
Все станы формуют людей, каждая по своему. Как говорил Бендер Хворобьёву (за точность не ручаюсь - ночь, неохота идти смотреть книгу): 'Раз Вы живёте при Советской власти, то и сны у Вас должны быть советские'. Где-то это делается тихо, как будто люди, отведав Лотуса, отдают себя во власть сладкому забвению. Результат не менее опасный, и зачастую разрушительный, но он другой, и достигается по-другому. Хотелось бы утешить себя, что я в этих скитаниях по городам и весям сумел уберечь хоть что-то своё, изначальное, что составляет мою суть, но кто же это знает наверняка... Как говорится, знать бы где упасть!..
Я намеренно так заострил внимание на этих стержнях и стеклянных фигурах. Ткань бытия непрерывна. Путь от частностей, каковыми в данном случае явились эти украшения, до обобщения об особенностях национального характера неочевиден, но, подкреплённый дополнительной информацией, он вполне логичен. И я думаю, на сей раз вывод правильный.
Приобретение карт и планирование отдыха
Вот в таком казённом стиле я решил назвать этот короткий эпизод. Ещё накануне Джи-пи-эс, поднапрягши свои электронные мозги, посоветовал нам заехать насчёт карт на плазу недалеко от нашей гостиницы. Возвращались мы улицами, не испытывая большого желания заезжать на хайвэй, да и охота было посмотреть город. А ничего, неплохой такой населённый пункт. Улицы широкие, для города в пустыне много зелени. Здания светлые, южной постройки, в основном или ухоженные, или довольно новые. Несколько дней спустя заезжали в городскую библиотеку. Впечатлило. В общем, приятное место.
Слизистая оболочка в носу чувствует сухость. Это ощущение вызывает небольшой дискомфорт, но через несколько дней организм адаптируется. Из-за сухого воздуха выхлопные газы кажутся более удушливыми, чем обычно. По-видимому, в умеренном климате они связываются парами воды, или ещё как, не знаю. Но одно точно, здесь они более неприятны.
Джи-пи-эс, как по нити Ариадны, привёл нас на огромную плазу, на которой найти нужный нам магазин это примерно как искать иголку в стогу сена. Мы кружимся между клумбами и бордюрами стоянок, и наша надежда добраться до карт, или хотя бы найти список магазинов - такие указатели обычно бывают на больших плазах - постепенно плавится, тает под горячими лучами солнца. Оно раскалило нашу машину, и ядрёные химические запахи внутри усиливаются, в полном соответствии с законами физики и химии. Наконец, Валя углядела указатель, и вскоре мы останавливаемся у магазина. Ура! Он находится в самом начале плазы, и если бы мы проехали сорок метров по дороге, перед тем, как свернуть, мы бы сразу его увидели. А так пришлось крутиться по этому просто какого-то ненормального размера скопищу всевозможных магазинов. Гигантомания, она как-то плохо дружит со здравым смыслом.
И тут, среди прохлады магазина и обилия карт и справочников, над нами взял шефство Ричард. Лет ему ну очень много, думаю хорошо за семьдесят, если не за восемьдесят, но ум у него ясный, подвижный. Сам Ричард невысокого роста, сухощавый, бодрый, и очень мобильный. Он побывал в восьмидесяти девяти странах, но и Аризону не оставил своим вниманием. В итоге, за час с небольшим, с его помощью мы определись с нашими планами, набрали разных карт, справочников, записали названия рекомендованных мест, и отбыли в теперь уже недалёкую гостиницу. Перед уходом мы ещё поговорили с ним о местных жителях и жизни вообще. Я хотел оставить в местной библиотеке свою книгу, больше в порядке рекламы, но Ричард посоветовал этого не делать, сославшись на свой пример. Он подарил библиотекам сотни книг, но никто никогда не сказал ему и слово благодарности, что, вообще говоря, довольно характерная реакция на такого рода движения человеческой души. Сказал, что пусть они купят, тогда будут ценить. И только тогда. И вы знаете, что я сделал? Я последовал его совету.
Ричард вышел на улицу, то ли проводить нас, то ли просто погреться, и пока мы отъезжали со стоянки, задумчиво смотрел в нашу сторону, а напоследок помахал рукой. А мы ему. И как-то врезалась в память эта картина. Знойный полдень, притихшая плаза с высокими пальмами, и сухощавая фигура Ричарда, поднявшего на прощание руку вверх. И стало понятно, что он один из немногих людей, которые представляют уходящую Америку, о которой мы, в общем-то, мало знаем, но которая когда-то действительно была. И ему там было уютней жить; жизнь была естественной и понятной, а нравы простые. И ощущение пришло, что Ричард чужой в этой быстро меняющейся стране, что живёт он по своим когда-то усвоенным внутренним ценностям и неписаным законам здравого смысла, которые всё больше и больше отличаются от тех, по которым этот суетливый мир живёт сегодня. И он принимает это со светлым пониманием и мудростью, что ничего уже поделать нельзя, но надо принять что есть, и с этим жить.