Наследство - это хорошо. Особенно, если это вилла в Ницце или счет в швейцарском банке.
А вот киевскому студенту Диме Елкину не повезло - в наследство от ни разу не виденного дедушки ему достались небывалые магические способности и... задача спасти параллельный мир, в котором до сих пор живет и здравствует сонм языческих богов и нечисть всех мастей.
Да еще в нагрузку к вместе с ним перенесло правильного до тошноты историка и милого лесного духа с еврейскими замашками, а в друзья попадаются сплошь странные личности - не по годам бодрый волхв, оборотень-инвалид, домовой-вредитель, бойкая княжна...
В общем, работы выше крыши и скучать не приходится. Вот только одна мелочь - новоявленный маг ни сном ни духом не ведает о том, как спасать мир, и не знает ни одного заклинания...
Пролог
Маленькое капище посвященное древнейшему богу славян - первоптице Соколу-Роду, создателю земли и неба, добра и зла, Родоначальнику людей и богов было построено опальными волхвами через несколько лет после крещения Руси. Святилище побежденных богов униженно пряталось в пещере в небольшом холме. Только молодой дубок - единственный выживший росток из священной рощи, гордо поднимался на его вершине.
Но постепенно, вместе с последними жрецами, умирала и вера в древних богов... Вход в пещеру завалило землей, символы на стенах потускнели, единственный идол треснул... И только дуб по прежнему шелестел листьями, становясь с каждым веком все мощнее.
Память о святилище с деревом сохранилась только в названии основанного волхвами поселка - Дубовцы. Но по прошествии почти тысячелетия об этом никто и не помнил, сейчас село ничем не отличалось от множества других, разбросанных по Украине. Дубовцы обладали набором стандартных постперестроечных достопримечательностей - неработающим заводом, магазином - кафе с поэтичным названием "Мрiя" и страшным памятником павшему воину. Никто и не догадывался про его тайну...
Пока...
Глава 1
На часах было без пятнадцати восемь. Кирилл тоскливо посмотрел на циферблат, так же тоскливо вздохнул и потянулся за чашкой с чаем. Тетя Ляля на секунду отвернулась от плиты:
- Что опять в школу?
- Увы, да. ( Еще один, не менее тоскливый вздох). - А может, не пойти?
- Кирюша, надо, ты же учитель!
- Да знаю я. Просто надоело уже.
- Ну, ничего, потерпи. Скоро все наладиться.
Тоскливый учитель тети-лялиного оптимизма не разделял. Трудно на что-то надеяться, если тебе за тридцать, личная жизнь и карьера не удались, ты живешь в дикой глуши, а на работу ходишь как на каторгу. Но каторга не каторга, а идти необходимо.
К школе надо было прийти на полдевятого, но Кирилл всю жизнь считал что воспитанный человек должен прийти минимум на десять минут раньше. Поэтому, несмотря на то, что до школы прогулочным шагом было идти самое большее двадцать минут, он считал, что уже опаздывает. Естественно, что когда Кирилл пришел, оказалось, что никто, кроме него в такую рань не явился. "Зайти что ли в музей, пыль вытереть? - подумал он, и тут же сам себе ответил - а смысл? Все равно туда хожу только я и завхоз Иваныч, который прячет бутылку с самогоном за бюст Ленина".
Заходить в школу ему решительно не хотелось и Кирилл присел на выщербленные ступеньки, рассматривая облупившуюся мозаику, украшавшую фасад здания. На ней был изображен рахитичный, но целеустремленный пионер с аттестатом, который вел за руку почти не видную из-за букваря и банта первоклашку. Окна школы густо облепили ласточкины гнезда и, по мнению Кирилла Славского, это было единственное, что придавало школе хоть какую-то привлекательность.
А в остальном свой шестилетний труд здесь, в качестве учителя истории, он воспринимал как наказание за кармические грехи прошлой жизни. Ну не прельщали Кирилла Славского лавры Ушинского и Песталлоци. С детства ему не давала покоя слава Шлимана и Хвойки. Такую на травму на детскую психику оказала обычная экскурсия в столичный исторический музей. Запомнил он всего один экспонат - каменную зернотерку времен энеолита, но атмосфера музея, дух тайн и старины захватили его всерьез и надолго. Вернувшись домой, в отдаленный от столицы промышленный город, Кирилл твердо пообещал себе уехать в Киев, выучиться на историка и стать великим ученым. Получилось наполовину.
Получив после одиннадцатого класса золотую медаль, сразу документы в вуз он не подал, а, как и положено, пошел отдавать гражданский долг Родине. Приехав спустя два года поступать в Киев, Славский, недолго думая, отнес документы на истфак одного из престижнейших вузов страны. И был очень удивлен, когда оказалось что его срезали на сочинении.
С позором возвращаться домой ему не хотелось, и он подал документы в педагогический университет, находившийся буквально в двух шагах, где его приняли с распростертыми объятиями. Закончив универ с красным дипломом, Кирилл непостижимым образом опять оказался в пролете. Несмотря на то, что он старательно занимался, в аспирантуру он не попал, потому как его благополучно вытеснили более предприимчивые сокурсники. Домой он тоже не попал, так как старший брат после смерти родителей загадочным образом выписал его из квартиры, саму квартиру продал и скрылся в неизвестном направлении. На жилье в Киеве Славский естественно не скопил.
Когда перед вчерашним студентом во всей красе встал призрак вокзала как предполагаемое место обитания, к нему подошел их преподаватель древней истории и сделал волшебное предложение - отработать положенные годы в одном совершенно чудесном месте. Школа находилась в области и приезжали в нее даже из других городов. Кроме преподавательской деятельности Кириллу предложили стать заведующим краеведческим музеем и мемориальным комплексом и даже пообещали выделить жилье в центре.
Историк согласился и поехал в поселок с романтичным названием Дубовцы. Только вот область в последствии оказалась не киевской, школа одной на три села, музей - крохотной комнатенкой с одним окном и отсутствием отопления, а мемориальный комплекс - одним-единственным позолоченным автоматчиком. Единственное, в чем не обманул профессор - это жилье. Дом, в который его поселили, находился на центральной улице Ленина. Но если учесть, что улиц в Дубовцах было всего три, с таким же успехом можно было жить и на окраине. Когда Кирилл разобрался в ситуации, его первым желанием было вернуться и, несмотря на интеллигентность и неконфликтность, набить преподу морду. Но к первому сентября он остыл, к новому году освоился, к последнему звонку привык. В память о прежних, честолюбивых мечтах у него осталась страсть к чтению трудов других, более удачливых историков. Он конспектировал, делал заметки, находил параллели и разногласия в разных теориях. Таких записей у него уже насобиралось два ящика, которые без дела пылились под кроватью.
Впрочем, этот год по количеству неприятностей сильно выделялся среди прочих - именно на Славского директриса возложила "почетную" миссию провести у пятиклассников летнюю практику - то есть научить детей применять полученный в школе багаж знаний в реальной жизни. Задачка не из легких, ни для кого не секрет что потом, во взрослой жизни, на самом деле нужны только умения читать-считать-писать и выученная в втором классе таблица умножения. Причем последняя не всегда. Остальные, с трудом вызубренные познания по химии, физике, высшей математике и биологии среднестатистическому человеку могут понадобиться разве что для решения кроссвордов.
Но детей на две недели кроссворды решать не посадишь. И если старшие классы по традиции быстренько припахали на озеленение территории и уборку школы, то с малышней приходилось повозиться. Это понимали все учителя и Кирилл тоже, но если остальные педагоги быстренько понаходили отмазки, то не отыскавший достойной причины Славский из-за врожденной порядочности соврать не сумел и всю неделю мучился с непоседливыми школярами.
За пять дней практики он успел перепробовать все на что хватало средств и фантазии. Сначала по традиции убрали кабинет истории (а куда без этого). Разрисовали мелками старую карту, показывая перемещения первобытных людей в период позднего палеолита ( то что это была политическая карта Америки за 1980 год детей не смутило, а Славского если и смутило, то другой, которой не жалко, все равно не было). Продемонстрировал невесть как завалявшуюся еще с прошлого века панораму "Быт русской деревни в семнадцатом веке" неуклюже сделанную из папье-маше и спичек (нет в целом неплохо, картину портил только лозунг "Слава труду!" реявший на колокольне). Устроил показ диафильмов (больше всего детей заинтересовал сам Кирилл, сначала запихивающий пленку в аппарат, а затем вручную ее перематывающий). На пятый день материальные ресурсы и фантазия иссякли, поэтому учитель решил просто отвести детей в лес, и на свежем воздухе рассказать им о партизанах, которые в годы великой отечественной войны скрывались в чаще.
На самом деле серьезного партизанского движения в Дубовцах не было. Просто группа молодежи, оказавшись в оккупации пыталась вести подпольную деятельность. Серьезных операций на ее счету не было, но в поселке трепетно сберегали память о подпольщиках. В школьном музее хранились написанные от руки агитлистовки, донесения с наивным шифром, сломанный немецкий штык-нож и самодельный радиоприемник.
На наручных часах Кирилла было уже без двадцати восемь, когда, наконец, начали приходить дети. К восьми пятьдесят весь класс в количестве двенадцати человек собрался. Смеясь и толкаясь, дети плотной группкой двинулись по не асфальтированной дороге, которая к концу села превращалась в еле заметную тропку, теряющуюся между могучих дубов. Кирилл шел позади, следя, что бы в процессе перемещения количество детей не уменьшилось. В двадцатый раз делая замечание, у него возникла мысль взять хворостину и погнать детей на манер бабок, пасущих гусей. Отогнав дурацкую мысль, Славский с облегчением заметил, что они уже подошли к опушке леса.
- Ну что, - улыбнулся он детям, - рассаживайтесь, сейчас я расскажу...
- Кирилл Александрович, а давайте до Лабиринту пойдем? - прервал его тоненький голосок.
- Перебивать нехорошо, - автоматически сделал замечание Кирилл и удивленно спросил: - а где это?
Дети обрадовано загалдели:
- Дали у лиси...
- Поряд з старым дубом...
- Тама камни есть, чтоб сидеть...
- А ще там малина е...
- Я показать могу...
-Ладно, пошли к вашему Лабиринту, - согласился Славский.
Пятиклашки не обманули, в глубине леса действительно обнаружился "Лабиринт" - выложенная из огромных, белых и черных камней спираль. В некоторых местах камни были повалены, а то и вовсе отсутствовали, но все равно было ясно - выложили их явно люди. В стороне от камней возвышался холм, на вершине которого рос исполинских размеров дуб. Толщина ствола была настолько огромной, что занимала всю поверхность холма, а, выступающие из земли корни спускались по склонам почти к подножию. Возраст лесного великана явно перевалил за тысячелетие, Кирилл никогда еще не видел таких могучих деревьев.
Когда Славский оторвался от созерцания, он обнаружил что класс уже разбежался - мальчишки играли в догонялки, девочки собирали цветы и плели венки, а еще часть детей лакомилась малиной. Сначала историк хотел собрать детей и все же прочесть им лекцию, но потом махнул рукой. "Ну, ничего, я на вас в сентябре отыграюсь" - подумал он и, велев детям не разбегаться, собрался подробнее изучить таинственный Лабиринт.
Желая увидеть образованный камнями узор целиком, Кирилл решил залезть на вершину склона. Почти дойдя до морщинистого, покрытого мхом ствола, он наступил на собственный шнурок и стал заваливаться вперед. В поисках опоры он выставил перед собой обе руки и рухнул прямо на дуб, сдирая многовековой покров мха. Полежав пару минут, уткнувшись носом в прошлогодние листья, учитель стал потихоньку подниматься, но чуть было не свалился вновь. На этот раз от неожиданности.
На обнаженной древесине были аккуратно высечены крупные значки, напоминающие скандинавские руны. Так и не поднявшись с колен, он на четвереньках подполз ближе, и неожиданно его руки по локоть провалились в пустоту - холм оказался полым. Вновь лежа в прелых листьях, Кирилл почувствовал как у него учащенно бьется сердце. Историк на девяносто девять процентов был уверен, что несколько веков назад здесь было капище или могильный курган. Вполне вероятно, что в этом холме находиться настоящее сокровище, и в материальном плане, и для науки.
Кирилл едва не взвыл от невозможности раскопать пещеру прямо сейчас. Богатство его не очень волновало, он привык довольствоваться малым. А вот известность и признание.... Перед глазами учителя мигом предстал стенд в киевском историческом музее с надписью "Дубовецкая культура, открыта в 2008 году доктором исторических наук К.А. Славским".
С сожалением вытянув руки из земли, он скатился к подножию холма и тут же был окружен весело галдящими детьми. Отмахнувшись от вопросов типа, " Кирилл Александрович, где вы так вымазались?", учитель повел пятиклассников к школе.
Отпустив детей, Кирилл с горящими глазами понесся в каптерку к завхозу.
- Иваныч, - даже не поздоровавшись, заорал он, - дай лопату, или выкину самогон из под Ленина!
- Да будь ласка, - чуть не подавился пивом завхоз. - Визьми с зеленой ручкой, вона нова. - Потом не удержался и не спросил - А нашо она тебе?
- Кабачки копать, - не подумав, брякнул Кирилл. - Ну, спасибо, я побежал!
- Може, його пить научить? - задумчиво спросил Иваныч, глядя на захлопнувшуюся дверь. - а то зовсим здурив!
На следующий день Славский помчался в лес на рассвете, а если бы позволило освещение, прибежал бы и раньше.
Вчера попасть в пещеру у него не получилось. Слежавшаяся земля копалась плохо, и к тому моменту, когда он прокопал небольшой лаз у корней дуба, уже стемнело, а фонаря Славский с собой не взял. Пришлось опять возвращаться.
Но сейчас у него в сумке лежал небольшой фонарик и он был преисполнен решимости спуститься в пещеру. Поднявшись на холм, Кирилл посветил в лаз. Оказалось что там не очень глубоко, но на всякий случай Славский привязал к корням толстую бельевую веревку и бросил ее внутрь. После чего, зажав в зубах фонарик, полез следом.
Пещера оказалось крохотной - пробитый корнями потолок опустился так, что долговязый учитель едва не цеплял его головой. В дальнем углу стоял потрескавшийся, потерявший всякую форму идол. Только на верхушке была различима вырезанная из дерева птица с обломанным крылом. Стены были испещрены рисунками и непонятными знаками.
Кирилл воткнул фонарик в землю между корнями, достал блокнот, карандаш и начал перерисовывать рисунки. Увлекшись рассматриванием символов, Кирилл не обратил внимания на свисающий с потолка корень и, повернув голову, больно в него врезался. Плюнув с досады, Кирилл посмотрел на часы, и, обнаружив, что провозился больше трех часов, решил сделать перерыв и подняться наверх.
- Между прочим, - назидательно произнес чей-то тонкий голос, - плеваться в капище - великий грех.
От неожиданности историк споткнулся, упал и уронил очки. Обладатель голоска мелко засмеялся. Разозлившись, Кирилл нацепил очки, резко поднялся и с угрозой начал:
-Какого лешего...,-и осекся, во все глаза глядя на круглое, пушистое существо, которое, сидя под идолом, аккуратно вылизывало шубку. Закончив марафет, пушистик поднял глазки-бусинки и сказал прежним тоном:
-А Лешего поминать всуе нехорошо, еще явиться. Понял?
-Угу, - кивнул исследователь и поинтересовался - а вы кто?
-А ты меня видишь? - разочарованно переспросило существо, и призналось, - а я попроказничать хотел. Впрочем, если ты меня видишь, это хорошо, значит у тебя чистая душа и сердце. Я - хух, доброе лесное божество, И мне нужна помощь, очень нужна!
-А-а-е-е-у.... А что вы хотите?
Зверек завертелся, оглядываясь. Затем обиженно сказал:
- Здесь больше никого нет. С кем еще ты говоришь?
- С вами, в смысле с тобой. Вы это уважительная форма обращения.
- Вы -это когда много. Я один, поэтому лучше обращайся на ты.
- Ладно, - согласился Кирилл. - Так что ты хочешь? Поесть может, или пить? Могу угостить - искренне предложил Кирилл.
-Я поем,- не стал скромничать хух, - но позже. Сейчас мне нужна другая помощь. Мне нужен волшебник. Очень-очень нужен!
-Волшебник? - удивился историк. - Слушай, ты не по адресу обратился, у нас маги только в книгах, остальные вымерли.
-И Елизар умер?!- шерстка существа стала дыбом, в голосе послышался испуг.
-Тебе Елизар нужен?! - еще раз удивился Кирилл, припоминая чудаковатого дедушку, жившего на околице. - Знахарь?
-Да! - обрадовался лесной дух и попросил: - отведи меня к нему.
Славский пожал плечами, идти в Дубовцы он не собирался, но если пушистику станет легче, почему бы и не сходить. Заодно можно будет зайти домой и тетя Ляля накормит нормальным завтраком. Вытряхнув из сумки толстенный справочник по археологии, он спрятал на освобожденное место хуха и направился обратно в деревню.
К покосившемуся глинобитному домику молодой историк подходил с опаской. Про деда Елизара в деревне шла странная молва, его побаивались, но уважали - старик великолепно врачевал при помощи трав, и частенько к нему обращались более охотно, чем к местной фельдшерице, сидящей в здании сельсовета. Да и многие обратившиеся к "официальной" медицине, потом все равно шли к Елизару - аптеки в Дубовцах не было, а добрый травник всегда давал безотказно действующие порошки или настойки. Денег за "консультации" он не брал, только продукты, и то только если на то напирала крайняя нужда. А так он вполне довольствовался крохотным, небрежно возделанным огородиком, который несмотря ни на что давал богатый урожай. Все остальное время он пропадал лесу, уходя на рассвете и возвращаясь поздно вечером с туго набитой сумкой.
Сам Кирилл знахаря никогда не видел, только знал по рассказам. Буквально в первый же день, угощая нового квартиранта чаем, хозяйка таинственным шепотом принялась выкладывать байки про местного целителя. Из ее рассказа получалось, что Елизар жил в селе очень, очень давно. Появился во время войны, словно из ниоткуда, занял пустующую хату, женился, вроде даже ребенок был. Больше никто ничего не знал: жена от Елизара ушла, он с тех пор жил один, почти ни с кем не общаясь. Сам учитель к нему не обращался, но когда зимой однажды простыл и две недели безрезультатно лечился антибиотиками, техничка тетя Лена принесла ему пакетик с каким-то сбором "от Елизара". Через два дня он, уже стоя у доски, объяснял новый материал.
Кирилл постучался в перекошенную дверь. Створка подалась с тихим скрипом, двери были не заперты, старая деревянная щеколда с полустертым узором из листьев чудом держалась на одном гвозде. Пройдя вперед, историк попал в небольшую полутемную комнату. Лучик солнца осветил пучки засушенных трав, странную, затейливо вырезанную палку и дощечки, покрытые тонкой резьбой.
Сам Елизар обнаружился в следующей комнате. Старик лежал на узкой кровати и наблюдал за игрой света на потолке. Кирилл никогда раньше не видел знахаря и сейчас было нимало удивлен, разглядывая его - он был вроде как и не старый, но такой усталый и обессиленный, что казалось странным, что он еще жив.
На звук шагов старик повернул голову, и историк изумился еще больше, увидев глаза - кристально ясные, но бесконечно усталые, удивительного зелено-голубого цвета, похожие на воду, в которой отражаются солнце и деревья. Внешность у Елизара тоже была необычной - треугольное лицо, длинный нос, странно острые уши. Длинные седые волосы неопрятно всклокочены, а вот усов и бороды нет и в помине, словно травник пять минут назад отложил разрекламированный "Жилетт" с двумя лезвиями.
-Елизар! - возбужденно пища, хух слез с плеча и, цокая коготками, с разбегу запрыгнул на ложе знахаря.
-Здравствуй, здравствуй, - с видимым трудом проговорил старик. - В гости пожаловал, али лихо какое стряслось?
- Беда, Елизар, беда! - пушистик ажиотированно верещал и подскакивал.- Чернобог войско собирает, Свет во Тьму погрузить хочет, Благодать погубить, что бы Зло безраздельно властвовало! Помоги Елизар! Леса без света погибнут, реки течь перестанут, все живое вымрет! Елизар! - неожиданно твердо произнес он - ты должен вернуться!
Чародей помолчал, а потом, виновато глядя в сторону, грустно, и как показалось Кириллу, с сожалением, заговорил:
- Стар я уже, отдохнуть пора, без меня эта битва пройдет. И хоть силой я давно не могу пользоваться, в никуда она не исчезнет, не бывает такого в природе, даже от костра пепел остается, - прикрыв глаза, он надолго задумался, вспоминая что-то глубоко личное, и, очевидно, печальное. Открыв глаза, он вздохнул и продолжил, - Жена моя, узнав, что я знахарствую, ушла от меня, в Киев подалась. Дочку она с собой забрала, не захотела мне оставлять, боялась почему-то, что я ее плохому научу... - в голосе знахаря заскользили недоумение и обида. - Но у нее свой сын есть - Дмитрий, внук мой, мы с ним даже не знакомы, но я про него знаю, правда, не видел ни разу. Вот ему я и передаю Силу свою. Надеюсь, Маруся простит.... Разыщите его, он поможет.
Волшебник поднял свои необычные глаза к потолку, еще раз отрывисто вздохнул, и, повернувшись к хуху, с усмешкой сказал:
- Знакомая картина, правда?
Кирилл хотел было спросить, о чем это они, но успел. Елизар охнул, растерянно посмотрел на Кирилла и как-то неестественно вытянулся. На враз заострившемся лице застыло обиженно-недоуменное выражение.
- Елизар...
- Он что умер? - в ужасе спросил Славский.
Едва он задал дурацкий вопрос, как произошло нечто совсем невероятное. Тело знахаря обволокло белой пеленой и его внешность стала быстро меняться - волосы потемнели, морщины исчезли... На мгновение перед изумленным учителем появилось бледное юношеское лицо, тут же рассыпавшееся зелеными искорками. Кирилл затряс головой - кровать Елизара опустела, лишь кое-где на белой простыне прыгали, тая, яркие блики.
- Я сошел с ума...
Глава 2
-Елизар...- хух сидел на подоконнике, глядя на стекающие по стеклу капли. Несмотря на то, что утро было ясным, сейчас Дубовцы буквально заливало проливным дождем.
- Мне жаль, - искренне сказал Кирилл, - наверное, он был хорошим человеком.
Историк вышел на улицу, тихо прикрыв за собой дверь. День уже клонился к закату и почти все это время Кирилл пробыл в избушке Елизара пытаясь осознать и рационально объяснить прошедшее. Но ничего умного в голову не приходило. Посещение знахаря оставило у него в душе тягостные впечатления и непонятное смятение. Не желая выпадать из своего привычного состояния тихого сплина в состояние черной депрессии, учитель предпочел побыстрее покинуть последнее пристанище Елизара и постараться навсегда забыть об этом необычном июньском дне. Вновь вернуться в свою давно не ремонтированную, заваленную книгами комнату и продолжить свою обычную работу. И больше никаких заброшенных капищ, таинственных зверьков и исчезающих волшебников. Кириллу было проще жить в одних, раз и навсегда установленных рамках, периодически жалуясь самому себе на жизнь, но ничего не меняя. Выбирая между тем, плыть против или по течению, он предпочел бы вылезти на берег.
- Подожди-подожди, куда ты?! - Догнал его возмущенный писк. По ступенькам крыльца прыгал маленький пушистый мячик. - А Дмитрий?! Теперь в Киев надо!
- Извини, это без меня, - ответил Кирилл, твердо решив ни во что не ввязываться, - своих проблем хватает.
- Не-е-ет, - хух догнал его и вцепился в шнурок кроссовки. - Я кроме тебя никого не знаю, помоги!
- Не могу!!!
- Може-ешь!!! - не ослабляя хватки, хух решительно уперся задними лапками в землю и заскользил по размокшей земле.
- Ну не могу я, не могу!- историк остановился.- Я... у меня...- не найдя других причин, кроме собственной пассивности, он раздраженно тряхнул ногой, сбрасывая хуха. Взвизгнувший комочек откатился в придорожную траву, а Славский пошел дальше.
Через пару шагов, повинуясь зову совести, учитель обернулся. Лесное существо сидело в грязи, а на мордочке было такое выражение! Актеры древнегреческой трагедии отдыхают - глазки в небо, носик сморщен, нижняя губа обиженно оттопырена, по шерстке потоком льется вода.
- Ну, ну, плакать не надо,- виновато произнес Кирилл. Слез он не переносил, просто терялся при плачущем человеке, чем все неоднократно и пользовались. Хух, существо хоть и доброе, но меркантильное (одно другому не мешает), исключением не стал.
- Буду! - почуяв слабину, уверенно заявил пушистик и, широко открыв ротик, отчаянно заголосил, - а-а-а, не взойдет больше ясно-солнышко в синем небушке, а-а-а, зверь дикий в чаще не зарычит уж боле, а-а-а, птицы в синеве не запоют, а-а-а, и не любоваться мне, горемычному-неприкаяному на лютики-цветочки-и-и! А-а-а-а-у-о-ооо!
На этом образце художественного вопля Кирилл, которого сводило судорогой от звука работающей дрели и ночных трансляций оперы по Национальному радио, не выдержал. Историк сгреб в охапку доморощенного трагика и сунул за пазуху:
- Ладно, в Киев я с тобой съезжу, но дальше ты сам.
Умирая, Елизар не удосужился объяснить Кириллу, каким образом можно найти его внука. То ли посчитал его магом тоже, то ли просто не подумал. Учитель на этом факте заморачиваться не стал, все равно уже бесполезно, а скрепя сердце вновь пошел в избушку знахаря, надеясь отыскать там хоть какие-то следы.
Уже порядочно стемнело, а электричества в доме не оказалось, пришлось воспользоваться припасенным для исследований фонариком. В сенях ничего интересного не обнаружилось. Вернее Кирилла как раз заинтересовали резные дощечки, при ближайшем рассмотрении они оказались испещрены рунами. Учитель достал блокнотик, в который срисовал надписи из пещеры и начал сличать их на предмет похожести. Знаки были одинаковыми, но расположены в разном порядке, из чего можно было сделать вывод, что это скорей всего неизвестное науке письмо. Последним наблюдением Кирилл поделился с хухом, но тот лишь разворчался в ответ:
- Прекрати маяться ерундой, нам необходимо отыскать Дмитрия. А если ты до сих пор не умеешь читать, то я тебя потом научу, хотя в твоем возрасте стыдно не уметь разобрать хоть пары рун.
Ради перспективы стать первым человеком, полностью расшифровавшим славянское руническое письмо, учитель с сожалением отложил дощечку и прошел в спальню знахаря. Стараясь не смотреть на узкий топчан, где навеки почил Елизар, они принялись обшаривать комнату. Покойный волшебник, очевидно, не сильно ценил мирские блага - комната была обставлена крайне бедно. Кроме уже упомянутой кровати там была небольшая самодельная лавка и слегка развалившийся комодик. В верхнем ящике обнаружилась три ветхих, нераспечатанных конверта, датированных аж пятидесятым годом. Чернила выцвели и разобрать адрес отправителя было невозможно, читать же чужую корреспонденцию Славский не стал. Во втором ящике хранились немудреные вещи знахаря: чисто выстиранные, но безбожно заношенные, судя по ткани и фасону приобретенные еще в 50-60 годы, более точно Кирилл определить не мог. Единственной вещью, которая выделялась, была простая, светло-серая льняная рубашка, свободного покроя, завязывающаяся на шее при помощи двух веревочек и украшенная простеньким орнаментом. Историк аккуратно встряхнул ее за плечики, из рукава выпал сделанный из кожаного шнурка пояс.Однажды он видел такую - на картинке учебника, реконструировавшей одежду славян истранно было обнаружить такую рубаху в наше время. Вернее, найти здесь - если бы Кирилл, непонятно с какой радости копался в гардеробе экзальтированной модницы, то такая шмотка его бы не удивила, этностиль сейчас популярен. Но вряд ли Елизар гнался за модой, да и выглядела рубашка не так как пошитая модельером вещь. Она была какой-то настоящей что ли. Чувствуя, что у него сейчас заболит голова от обилия новых впечатлений и кучи загадок, он спрятал одежду и с сердитым стуком захлопнул ящик. Пушистик, который все это время сидел у него на плече, ободряюще заметил:
- Не переживай, мы еще не все комнаты осмотрели.
Кирилл красноречивым взглядом продемонстрировал, какое море оптимизма у него вызывает перспектива обыскивать весь дом, и обреченно прошел в следующую комнату, которая оказалась кухней. Обстановка также не поражала изобилием - почти все помещение занимала громадная печь, на которой стояли две закопченные кастрюльки и чуть погнутая сковородка. Еще сюда втиснулся крохотный столик, на котором стоял щербатый кувшин с васильками, и громоздкий буфет со старенькой посудой. Холодильника не было, вместо него в полу обнаружился квадратный люк, ведущий в подпол. Историк спускаться не стал, а вот хух полез. Через две минуты он выкарабкался весь в пыли, найдя только прошлогоднюю морковку, которую тут же и съел на месте.
Еще одна, уже последняя комната была заперта. Кирилл осмотрел дверь, замок на ней был очень старый, похожие были установлены в школе. Покаянно вздохнув, он достал из кармана ключ от кабинета истории и засунул в скважину. Раздался щелчок и протяжный скрип, язычок нехотя провернулся и двери открылись. Сгорая от нетерпения, Славский и хух одновременно заглянули в комнату. Но здесь их постигло жестокое разочарование, оказалось, что Елизар ничего и не думал прятать. В большой полутемной комнате было множество рухляди, а толстый слой пыли доказывал, что здесь давно никого не было. Скорей всего, оставшись один, знахарь просто вынес все лишние вещи и запер ставшую ненужной комнату.
Пушистик жалостливо захныкал:
- И как мы теперь Дмитрия найдем? Киев-то, поди, деревня большая, искать долго придется.
- Скажу больше, это нереально. Тем более мы не знаем ни фамилии, ни возраста, ни-че-го! Нет, опять плакать не надо, завтра сходим в сельсовет, может они что-то подскажут.
Историк наклонился, чтобы взять хуха на руки и тут заметил какой-то блик на стене. Посветив фонариком, он присмотрелся, на стене, под стеклом, висела старая черно-белая фотография. Рамочка была бережно очищена от пыли и украшена свежими васильками, очевидно, это были любимые цветы у знахаря. На фото была изображена симпатичная, чуть сердитая девушка с большими глазами и длинной, перекинутой через плечо косой.
- А я ее знаю! - потрясенно воскликнул историк. - Это Маша Елкина! У нас в музее ее фото стоит, на полочке Партизанской славы, она участница подпольного комсомольского движения! Только я даже не знал, что Елизар был на ней женат.
- Ее можно найти? - быстро спросил практичный пушистик. - Должна же бабушка про внука знать!
- Должна. Хотя как ее найти... Ой, придумал! Виктор Алексеевич! Точно! Он может знать!
- А это еще кто?
- Председатель общества ветеранов. Он в прошлом году к юбилею Победы встречу организовывал, все адреса собирал. Пойдем к нему, он недалеко живет.
Киевский вокзал встречал гостей ярким солнцем и тем особым шумом, который так характерен для больших городов. Хотя для каждого города он индивидуален, Киев, например, несмотря на бешеный ритм жизни, суетливым не был. Он сохранял свое величие, заложенное в него при основании и не потерянное за время более чем полуторатысячного существования.
Сидящий у Кирилла за пазухой хух на мгновение выставил носик, но тут же его спрятал, обалдев от обилия шума и ярких красок.
- Кошмар какой-то, - заворчал он, устраиваясь поудобней. - Ни тебе деревьев, ни речки, а носються то как! Слушай, Кирилл, может здесь пожар где, помочь надо?
Историк не ответил. Киев вызывал в нем множество эмоций - это было и восхищение многовековой историей великого города, и восторг завораживающе красивыми пейзажами и дивной архитектурой. Конечно, на вокзале всего этого видно не было, но ступив на шумящую, залитую солнцем привокзальную площадь, он мгновенно вспомнил и Мариинский парк, и хранящие историю подольские улочки, и Андреевский спуск, и Владимирскую горку, и мост Патона, с которого, когда едешь на трамвае видно Лавру и Выдубечский монастырь, и ботсад возле универа... А еще здесь, в Киеве, горечь от несбывшихся надежд ощущалась намного сильнее.
Вздохнув, Кирилл достал из кармана джинсовой куртки листок с полученным от Виктора Алексеевича адресом. Кстати, узнав о смерти Елизара, старик очень расстроился, Славский даже испугался, как бы тому не стало плохо. Но помог Виктор Алексеевич охотно, правда предупредил, что не уверен, живет ли там Мария Елкина, так адрес был добыт через справочную, а на письмо она не ответила.
Но все же Кирилл очень надеялся, что внук старого волшебника живет по адресу, указанному на листке. Прикинув, как быстрей добраться до нужной улицы, он подхватил сумку и направился к трамвайной остановке.
Время как нельзя лучше подходило для поездки - основная масса киевлян разъехалась на службу или учебу и дышащий на ладан вагончик был почти пустой. Сидело несколько пенсионерок, возле окна умостилась влюбленная парочка, кондукторша дремала, ленясь обилечивать пассажиров. Кирилл, как порядочный человек, сам подошел к кондукторше, купил талончик, и, пробив его, сел возле окна. Хух вновь высунулся и начал смотреть в окно, восхищенно комментируя увиденное. Особенно его впечатлили здание цирка и универмаг "Украина".
На одной из остановок в трамвай вошел слегка пьяненький мужичок. Покачиваясь, он с трудом прошелся по проходу и уселся напротив учителя. Видеть пушистика полупьяный маргинал естественно не мог, но восторженный писк услышал великолепно. Минут десять алкоголик с недоумением слушал диалог очкарика непонятно с кем, потом смерил его мутно-удивленным взглядом и, решившись, участливо спросил:
- Что, "белочку" поймал?
Пока Кирилл, перестав дышать от резкого запаха перегара, соображал что сказать, обиженный в лучших чувствах лесовичок полез разбираться.
- Я не белочка, и я сам пришел! - возмущенно закричал хух, пытаясь выкарабкаться из-за пазухи.
Не желавший привлекать излишнего внимания к своей персоне, Кирилл бесцеремонно запихал скандалиста обратно. В ответ тот выдал дикую смесь детского визга, пароходной сирены и главной фишки Витаса. Пенсионерки неодобрительно зашептались, мужичок вытаращил глаза, а кондукторша пробудилась от крепкого и здорового сна. Не отреагировали только влюбленные. Покрасневший Кирилл засунул руку за пазуху, но тут же с громким айканьем ее выдернул. Из-под куртки послышалось удовлетворенное ворчание - обиженный пушистик мстительно укусил историка за палец. Теперь уже весь вагон неотрывно смотрел на Славского. Видя такое дело, кондукторша грузно поднялась и продефилировала к месту инцидента. Нависнув над сиденьем, она с угрозой поинтересовалась:
- Вам плохо?
- Нет, - пискнул Кирилл, вжимаясь в пластмассовую спинку.
- Ну, смотри, - поправив фирменную жилетку, тетка двинулась назад. Сделав два шага, она остановилась и добавила: - а то я и милицию вызвать могу.
Если бы у Кирилла так не горели от стыда уши, он бы начал дискуссию о том, что если человеку плохо, то вызывать милицию бессмысленно и негуманно. Но вместо этого он с трудом дождался остановки, и опрометью выскочил на улицу. Чуть отдышавшись, он набросился на хуха:
- Ты ведешь себя ужасно! Из-за тебя у нас могут быть неприятности!
- Но ведь не было! Это, во-первых. А во-вторых, как можно было перепутать единственного в своем роде хуха с какой-то драной белкой!
- А в-третьих, нам теперь придется идти пешком, - сердито закончил историк.
- Не придется. В смысле, придется, но не нам.
- А кому? - удивился Кирилл.
- Тебе, - без тени смущения пояснил пушистик. - Я маленький, мне пешком нельзя, затопчут.
Славский даже не нашел, что ответить на подобную наглость. Покачав головой, он забросил сумку за спину, при этом якобы ненароком прижав хуха локтем. Заслышав сдавленный писк, Кирилл с несвойственным ему злорадством улыбнулся и зашагал по тротуару.
До нужной улицы оставалась всего одна остановка, но зато какая! На небольшом промежутке было три поворота и все это при спуске с горы. А еще чтобы добраться до массива, где находился дом предполагаемого волшебника, следовало подняться по огромной деревянной лестнице самого жуткого вида
Когда взмыленный и растрепанный историк, наконец, доплелся до нужного подъезда, он устал так, что даже перестал нервничать. Не то чтобы он боялся, но история, рассказанная хухом и события в доме знахаря, были настолько нереальны, что окажись он на месте Дмитрия, то незамедлительно выставил бы самого себя за дверь, при этом добавив на прощанье пару нелестных эпитетов. Помявшись возле двери, Кирилл все же вошел внутрь.
Сам Дмитрий Иванович Елкин в этот момент с неувядающим интересом смотрел трепетно любимый им мюзикл "Нотр-Дам де Пари". Картину он видел уже раз пятьдесят, и это только за этот год, но отвлечься все равно не мог. Чуть подавшись вперед, Дима неотрывно глядел на экран, шмыгал носом и искренне, но мерзопакостно подпевал страдающему горбуну с цыганкой на руках. Короткий, резкий звонок прозвучал словно из другого мира. Нажав на паузу, Дима пару минут сидел с очумелым видом, пытаясь сообразить, что же именно сбило его с нужной волны. Дверной звонок заорал вновь, на этот раз требовательно и настойчиво.
- Блин, кого черти принесли? - вслух выругался он, неохотно идя в прихожую. - Надеюсь, не маму, а то я посуду вымыть забыл.
С другой стороны двери Кирилл нетерпеливо топтался, ожидая увидеть великого волшебника. Когда дверь, наконец, открылась, в шоке были оба...
Дима, увидав незнакомого очкарика с дурацкой улыбкой представителя канадской оптовой компании или работника МакДональдса, на плече которого, словно пиратский попугай сидел неизвестный науке пушистый зверек. "Ого, мама права, - с культовым кино пора завязывать, - подумал Елкин, - а то вчера полночи Кустурицу посмотрел и готово - мозги уже начали в трубочки плавиться. Интересно, этот улыбчивый тормоз дверью не ошибся?".
У Кирилла же промелькнула только одна мысль - "Надеюсь, это не он!". Потому что стоявшая перед ним личность ну никак не тянула на спасителя мира. Невысокая, тощая фигура, собранные в куцый хвостик волосы, драные джинсы, серьга в ухе... Несмотря на отпразднованное два года назад совершеннолетие Дима все еще был похож на подростка. И вольно-неформальная манера одеваться, которую он сам называл "синтез рокерского стиля с концептуальными элементами готики" солидности никак не добавляла.
- Вы не Дмитрий? - с надеждой спросил историк, хотя уже понимал бессмысленность этих чаяний. Нелепое чудо парадоксальным образом оказалось полной копией Елизара - то же вытянутое лицо, чуть длинноватый нос, удивленно-доверчивые глаза уже знакомого зелено-голубого цвета. Даже прижатые к голове уши были несуразно острые.
- Дима. А вы не ко мне? - обрадовался он.
- К вам, - обреченно вздохнул Кирилл и поинтересовался, - можно войти?
-А что вам надо?
- Ты должен спасти мир! - очень радостно, но страшно не вовремя провозгласил пушистик.
Дима едва не хлопнулся в обморок. Славский укоризненно посмотрел на хуха, тот в ответ показал язык. Дима мысленно повторил теорему Пифагора и попытался собрать мозги в кучу. Полностью взять себя в руки у него не получилось, и, чуть заикаясь, он гостеприимно предложил:
- П-п-проходите, к-кухня слева.
Войдя в квартиру учитель тщательно вытер ноги, разулся и пройдя сквозь коридорчик, в который выходило немыслимое для такой площади количество дверей, оказался на кухне. Учитель сел возле окна и, глядя на улицу, деликатно замолчал, не зная с чего начать. Менее воспитанный хух влез на стол, и, сунув любопытную мордочку в вазочку с рафинадом упоенно захрустел. Вошедший следом Дима понаблюдал за пушистиком, и, наконец, робко поинтересовался:
- Вы из партии зеленых, да? Ходите по домам с агитацией? Что я должен сделать?
- Ты должен спасти мир! - убежденно прочавкало из сахарницы.
- Понимаете, - начал историк, - ваш дед был волшебником...
- Кто, дед Миша? Так он же слесарем был, хорошим, конечно, но не настолько же!
- Нет, Елизар, - ответил Кирилл и, предвидя вопрос, продолжил, - вы его не знаете, он давно разошелся с женой и жил один. Так вот, он волшебник. А у пушистика проблемы, ему Елизар должен был помочь, но он умер.
- Жалко, а дальше что?!
- Ну а теперь волшебник ты, и значит, должен ему помочь. Вот.
- Должен! - икнул объевшийся Хух. Раздувшись, словно мячик, он пузом кверху развалился на столе, и едва не замурлыкал: - Чернобога победить надо, войско его разбить, а то нам жить будет негде. Хотя мне и у тебя хорошо, может навсегда остаться, а?
- Н-е-е-ет! - Дима все-таки сорвался на крик, - мне не нужен ручной покемон, я не знаю доброго дедушку - фея, и я не умею спасать мир! И вообще, ты явно шизофреник, а это - он ткнул пальцем на стол - глюк, у меня крыша едет, сессия тяжелая была.
В этот момент хлопнула входная дверь.
- Дима, - послышалось из коридора, - ты опять забыл запереть замок. Совсем безголовый!
- Мама...- прошептал Дима, лихорадочно соображая, как объяснить ей наличие на кухне тихого шизофреника и непонятного зверька.
Впрочем, хух быстро понял, что ничего хорошего ему не обломиться и быстро прыгнул за пазуху историку. У Кирилла тоже возникло желание залезть под стол, но осуществить его он не успел. Продолжая беззлобно ворчать, Димина мать вошла на кухню и тут же осеклась:
- Ой, здравствуйте. А вы ко мне или к Димочке пришли?
Кирилл лихорадочно соображал, что же ему сказать. Объяснять все еще и матери казалось ему глупым, скорей всего она просто сделает то, что не сделал впавший в ступор студент, а именно - выставит его за дверь.
Очевидно, похожие мысли возникли и у Димы - у него на лице появилась торжествующая ухмылка. "Интересно, Елизар не мог избрать себе в наследники кого-то приличней, - неприязненно подумал учитель. - Кстати о наследстве, отличная идея!" Постаравшись придать голосу официальные нотки, он прокашлялся и начал:
- Я приехал из села Дубовцы, знаете такое?
- Да, конечно, у меня мама оттуда, да и я там родилась, но, честно говоря ничего не помню, когда уехали я совсем ребенком была.
Вдохновленный историк понесся дальше:
- Да, а ее муж, ваш отец, там остался. Но, к сожалению, господин Елизар недавно скончался, завещав свое имущество внуку Дмитрию. Я прибыл по поручению нашей юридической конторы, потому что для перехода права собственности нам необходимо непосредственное присутствие наследника.
Завернутой фразой он оказался доволен - вроде, как и не соврал, но и правду не сказал. Женщина пару минут помолчала, прикидывая что-то в уме, а затем обратилась к сыну:
- А и вправду, Дима, съезди, посмотри, что к чему. Все равно каникулы.
Обалдевший от всех событий "наследник" хотел было открыть рот, но был благополучно заткнут Кириллом:
- Вы абсолютно правы, и чем скорее мы уедем, тем лучше. Срок подачи заявлений о наследстве, э-э-э, полгода, а у нас осталось... два дня! Искали долго.
- Я не поеду! - завопил Дима, открыв, наконец, рот.
- А дом двухэтажный, - лихо соврал Славский.
- Все равно не поеду!
- Тебе что, жалко? - подключилась к прессингу мама, - я всю жизнь про дачу мечтала!
- Участок пятнадцать соток и все коммуникации! - подлил масла в огонь учитель.
- Не хочу я с ним ехать! - не сдавался студент.
- Евроремонт, полы с подогревом и бассейн на крыше! - как ни в чем ни бывало, закончил Кирилл, но тут же прикусил язык, к описанному им особняку Елизаровская развалюха имела такое же отношение как новогодние обещания президента к реальным действиям, то есть самое косвенное и весьма отдаленное. Но нужного эффекта он достиг. Сурово нахмурившись, мадам Елкина раздельно произнесла:
- Если ты сейчас не поедешь с юристом, то вообще все лето не будешь выходить из дома, только в магазин за хлебом, и все!
- Но...
- Ничего потерпишь.
- А...
- И друзья тоже.
- И даже...
- И с походом тоже можешь распрощаться.
- У-у-у...
Студент сидел с самым пришибленным видом. Высидеть дома больше трех дней для него уже было пыткой, а за целое лето вообще свихнуться можно. Тем более в начале июля он с двумя друзьями детства хотел пойти в недельный поход на берег Десенки и готовиться к знаменательному событию они начали чуть ли не с нового года. На Диму было жалко смотреть, Кириллу на мгновение даже стало стыдно. Поразмышляв пару минут, Елкин сначала с безнадежной мольбой посмотрел на маму, затем перевел взгляд на историка, одарив того не то что рублем, а скорей ста долларами и нехотя процедил:
- Ладно, уговорили...
Глава 3
Пока мама заботливо угощала Кирилла холодным компотом, Дима с самым мрачным видом собирал вещи. Хотя собирал это гордо сказано, он просто побросал в обвешанную значками планшетку смену белья, чистую футболку, кошелек, мобильный, плеер, подзарядки.
Предстоящее путешествие его не пугало, Дима вообще был крайне беззаботным, а скорее злило своей неопределенностью и, соответственно, бессмысленностью. Во всякую чушь типа колдовства он не верил и просто не мог понять, с какой целью это непонятно откуда взявшееся чудило тащит его неизвестно куда. Если бы Дима был сыном олигарха, он еще мог бы подумать о каких-то корыстных намерениях, но в их маленькой семье не было не только больших, но и даже лишних денег. Да и откуда им взяться у учительницы химии с мизерной зарплатой и у студента, получающего стипендию, в пять раз мизерней маминой зарплаты. Так что версия материальной заинтересованности вяла на корню, а никакой другой пока не было. Наконец, Дима решил не забивать себе голову бесполезными пока размышлизмами, пообещав подумать об этом позже. Может быть, потом, если будет время...
Когда Кирилл увидел своего предполагаемого спутника, то сначала подавился компотом, а затем онемел. И сидел молча, с вытаращенными глазами и открытым ртом. Довольный произведенным эффектом Дима небрежно прислонился к косяку. Димина мама неодобрительно нахмурилась, но промолчала. Кирилл сумел закрыть рот, но глаза возвращаться в прежнее наотрез состояние отказывались, оставаясь равными по пятаку каждый. Хотя причины для этого у них были вескими. Еще в пору студенческой юности Кирилл увлекался учением про мистицизм и знал и про такое направление в колдовстве как некромантия. Так вот, вырядится так, как вырядился Дима, согласился бы или некромант-дебил или махровый самоубийца, жаждущий попасть в лапы инквизиции. А если коротко, то студент нацепил узкие черные джинсы с заклепками, заправленные в высокие ботинки на толстой подметке и черную же футболку, "украшенную" реалистичным изображением пары скелетиков в салатово-зеленом мареве. Бандана, небрежно повязанная поверх распущенных волос изобиловала изображениями черепов и готическими надписями. Дополняли образ один шипованный и парочка кожаных браслетов, две сережки в ухе - крестик и колечко, и висящая на тонкой цепочке пятиугольная звезда.
- Мы выходим? - с милой улыбкой процедил Дима.
- Да, конечно, я готов, - неловко подскочил Кирилл, едва не сбив стакан.
- Как пионер...- пробурчал Елкин и обиженно добавил, уже обращаясь к родительнице: - Ну, пока, как приеду - позвоню. Если не вернусь - считай, что я был отличником.
Мама ласково погладила усыпанную черепами банданку и пошла проводить их в прихожую. Дима все это время стоически скалился, изображая дружелюбную улыбку, но едва за ними закрылась входная дверь, приветливое выражение на лице исчезло со скоростью студентов, которых неожиданно отпустили домой.
- А теперь объясни, - прошипел он, - какого ... ты тащишь меня в это Кабыздошкино?
- В Дубовцы,- исправил Кирилл и уклончиво ответил, - надо.
- Кому?- тут же прицепился Дима.
- Не знаю!!! Надо, и все, - ответил чистую правду Славский. Историк действительно не знал, кому эта явно странная личность была нужна в качестве спасителя. Просто хух попросил его помочь и если уж историк взялся за это дело - то неординарное чучело он в Дубовцы любой ценой притащит. Не мешало бы правда спросить, а хочет ли оно туда ехать, но эти мысли Кирилл отогнал, успокаивая себя тем, что пушистик попросил раньше.
Получив столь "исчерпывающий" ответ Елкин растерялся и с вопросами отстал. Угомониться совсем было выше его сил и по дороге на вокзал студент на все корки честил Кирилла, но видя что тот не реагирует, разозлился окончательно и, бросив багаж на землю, заявил что никуда не поедет.
- А куда ты денешься? - спокойно, даже ласково поинтересовался учитель. - Мама тебя раньше чем через неделю не ждет, я постарался, а ты как, на вокзале будешь жить или по знакомым кочевать, рассказывая историю про сдвинутого юриста с говорящим пушистиком? Нет, не будешь, в Дубовцах тебя ждет симпатичный домик. Так что взял сумку и шагом марш!
Крыть было нечем и прошипев что-то вроде "зараза очкастая" Дима поднял сумку и понуро зашагал догонять лже-юриста, невнятно бормоча что-то о "имбецилах, обломавших ему весь эстетический кайф".
Из-за постоянных Диминых пререканий на вокзал они успели впритык. Покупая билеты, Славский лихорадочно посматривал на табло: электричка отходила через две минуты, а следующая ожидалась только через четыре с лишним часа. Кирилл опасался, что за это время Елкин слиняет, если, конечно, учитель его не убьет до этого.
Подойдя к турникетам, Дима решил прикинуться чайником, и, засунув билет в прорезь не той стороной, с фальшивым недоумением заявил:
- Надо же, мне неработающий попался!
- Это у тебя голова не работает! - рявкнул доведенный Кирилл. Он вырвал билетик, правильно вставил его, и совсем неинтеллигентно затолкал Диму на платформу, проскочив следом.
Когда они выбежали на перрон, поезд как раз закрыл двери и начал медленно отъезжать.
- Ну вот, из-за тебя мы опоздали! - с отчаянием воскликнул Кирилл. - Ты что, не можешь быстрее бегать?!
- А спорим, что мы еще успеем? - с неожиданным азартом крикнул Дима, бросаясь догонять электричку. Он еще раньше заметил, что одну из дверей заклинило, оставив при этом изрядную щель. Студент легко добежал до нужного вагона и запрыгнул на подножку. Без труда протиснувшись в тамбур, он дернул за стоп-кран. Обмерев от ужаса, Кирилл наблюдал как состав с жутким визгом и скрежетом остановился. Двери открылись. Из одного вагона высунулась растрепанная черноволосая голова и заорала:
- Копытами шевели, черепашка беременная, сейчас снова отъедем!
Поражаясь собственной храбрости, Кирилл побежал за поездом. Не успел он встать на первую ступеньку, как Дима схватил его за шиворот и затянул в вагон. Оказавшись в тамбуре, Славский надеялся перевести дух, но неугомонный внук чародея схватил его за руку и потянул в глубь вагона, прошипев:
- Побежали быстрей, пока пенделей не надавали.
Уже не думая, что делает, учитель побежал следом. В таком положении он оказался впервые, до этого Славскому и в страшном сне не могло привидеться, что ему придется бегать от кого-либо, да еще и в такой компании. Самого же Диму сложившаяся ситуация ничуть не смущала, у него на лице играла широкая улыбка.
Пробежав три вагона, Дима успокоился и остановился. Электричка была полупустой, поэтому они быстро нашли две пустые лавки. Дима внаглую плюхнулся под окном, вытянув в проход ноги. Выдохнув, он с чувством произнес:
- И навязался же ты на мою голову, чучундра в ботах.
Кирилл проглотил приготовленную тираду на тему того что копыт у черепах не бывает, даже у беременных, пендель как административная мера наказания не используется, чучундра не носит боты, и к Диме он не навязывался, а скорее наоборот. Глядя на безмятежно улыбающееся Димино лицо, он ехидно спросил:
- И зачем ты это сделал?
- Что, - не понял студент.
- Ну догнал поезд, - пояснил учитель, - ты же не хотел ехать.
Дима осекся, улыбка погасла. У него была плохая привычка сначала делать, а потом думать и только сейчас до него дошло, какого дурака он свалял, следовало, как можно дольше оттягивать отъезд, а он повелся на простенькую подначку, что не умеет бегать.
- Ты меня как лоха развел! - возмущенно завопил студент.
- Вовсе нет, - спокойно возразил Кирилл, - решение догнать и несанкционированно остановить поезд ты принял сам, я только констатировал факт, что бегаешь ты медленно.
Елкин раскрыл было рот, но так ничего и не сказав, захлопнул и, изображая оскорбленную невинность, отвернулся к окну. Славский хмыкнул и достал привезенную из Дубовцов монографию Хвойки. Донельзя довольный пушистик вылез из сумки и уютным клубком свернулся на коленях историка. Дима мрачно поглядел на мелькавшие за окном деревья и, пользуясь свободным временем, решил немного поразмышлять. Но потом передумал и, достав плеер, вновь перенесся в Париж пятнадцатого века.
Небольшая, низкая пещера выглядела мрачно. Освещалась она одним коптящим факелом и то, что попадало в его неверный свет, совсем не радовало: сделанные углем и чем-то красным рисунки на стенах поражали какой-то отталкивающей злобой и уродством. Изображения некоторых персонажей могли бы довести до заикания людей с неустойчивой психикой, а, скажем так, жанровые сценки и людей с устойчивой. Даже обычные руны, используемые повсеместно, здесь выглядели зловеще. В центре стоял такой же уродливый и злобный идол с перекошенной мордой. Из-за игры света (а может и не поэтому) казалось, что он злорадно скалиться. На вершине истукана был высечен черный лебедь с недобрыми красными глазками. У подножия идола распростерлась фигура в черном балахоне, исступленно шепчущая молитвы. Закончив, она поднялась с колен и повернулась в правый угол. Тонкие губы на мертвенно-бледном лице скривились в подобие ухмылки. Черный жрец не зря молился и приносил жертвы: он был услышан и Чернобог дал оружие, чтобы сразить врага, который мешал не только планам жреца, но и его устремлениям. Если все получиться, бедняга умрет, даже не поняв за что. И правильно, противников нужно убивать когда они еще не знают о том что встали на вашем пути. Во всяком случае, Злобыня так и делал.
Электричка, на которую им пришлось пересаживаться, опоздала, и в Дубовцы прибыла только к девяти часам вечера. На платформе никого, кроме них не оказалось, и Диме стало немного страшно - людей нет, домов не видно, только стена мрачного в закатных сумерках леса. А вот Кирилл чувствовал себя уверенно. Он спустился к вымощенному бетонными плитами переезду и поторопил студента:
- Не отставай, здесь идти максимум минут сорок, и тропинка есть, не робей.
Дима фыркнул, и, задрав нос, спрыгнул прямо на железнодорожное полотно. Горделиво пройдясь по гравийному покрытию, он остановился, и высокомерно заявил:
- Я абсолютно не боюсь, просто на некоторое время впал в неконтролируемый ступор при виде данного замечательного места. Можно вопрос? Здесь время киевское? Что бы я часы переставил? - Студент достал мобильник и посмотрел на экран. - Блин, здесь даже сеть не ловиться, мы случайно, не за полярный круг заехали? И как мне теперь маме позвонить, она же нервничать будет! У тебя телефон есть?
- Нет. И у соседей тоже нет. У нас в Дубовцах телефон один, в сельсовете, но тебя туда не пустят, мы только в скорую помощь звонить можем.
- Офигеть, - возмутился Дима, - мы точно в тундру попали, ну и глушь!
- И совсем даже не глушь, - обиделся за ставшие родными Дубовцы Кирилл. - До райцентра всего пятнадцать километров, там телеграф есть. На автобусе в общей сложности полчаса добираться.
- И часто этот автобус ходит?
- Уже никогда, - признался Кирилл, - его последний раз в восемьдесят девятом году видели.
Дима взвыл и, перепрыгнув через рельсы, залез на платформу.
- Мы так не договаривались, я на следующей же электричке еду назад в Киев.