Аннотация: Повесть о юноше, которого различные проблемы на время приводят в монастырь.
Искупление
(повесть)
Если исповедуем грехи наши,
то Он, будучи верен и праведен,
простит нам грехи (наши)
и очистит нас от всякой неправды.
1 Послание Иоанна Богослова, 1,9.
Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне
повелевает людям всем повсюду покаяться.
Деяния Святых Апостолов, 17, 30.
Рано утром в последнюю пятницу июня в калитку монастыря вошёл парень с рюкзаком на плече. Навстречу ему поднялся с лавки седобородый сторож и посмотрел вопросительно.
- Здравствуйте . Как мне найти настоятеля? - спросил парень.
- Здравствуй... А на что он тебе?
- Да вот хочу пожить у вас несколько дней. Поработать...
Старик немного поразмышлял: видно было, что он с трудом прогоняет дремоту.
- Отец Николай на службе... Все на службе... А ты пройди вон туда, в храм, а после службы и поговоришь.
Парень сделал несколько шагов и выглянул из-за стриженых кустарников, которые обрамляли выезд в ворота. Высокий, красного кирпича храм с пятью золотыми куполами, зелёной крышей и строительными лесами с одной стороны стоял как раз посреди монастырского двора. Колокольня располагалась по правую руку от крыльца, на
1
возвышении с тесовым козырьком. За храмом угадывались огород, хозяйственные постройки, высокий лес. Справа и слева от ворот тянулись разные строения - и жилые, и ещё не восстановленные, без крыш и окон. У одного из них (судя по вытянутой форме и массивному входу, это были мастерские) стояла техника: грузовик, маленький трактор, две легковушки и старенький УАЗ-"таблетка".
Парень оглянулся: сторож уже сидел, опустив голову. Пустынно было и во дворе, только в дальнем правом углу лениво, "для порядка" лаяла собака. Никто не опекал гостя, никто не следил за ним, да и сам монастырь вместо строгости и торжественности больше отличался неухоженностью и беспорядком строительной площадки. Куча кирпичей, стопка досок, наспех прикрытых шифером, бетономешалка, полуразобранный культиватор - всё это располагалось, где придётся и показывало, что рабочих рук и времени у здешних обитателей не хватает.
"Похоже, работа есть, - отметил парень. - Значит, не прогонят". Он шёл к храму и всё пытался вспомнить, каков символический смысл пяти куполов: "Читал, читал, так ничего и не запомнил. Эх, опозорюсь..."
Зная, что идёт служба и что в этом храме не какие-нибудь разношёрстные прихожане - любопытные дети и женщины в платках поверх джинсов вместо юбок, - а строгие монахи в чёрном, парень очень медленно отворил тяжёлую дверь, протиснулся внутрь и замер в углу, сделав лишь два шага от входа.
Народу было немного: два священника находились в алтаре; двое у клироса читали нараспев какую-то книгу, причём один был мирянином - без рясы; ещё до десятка человек стояли так же скромно, как и он, близко от двери.
Место, выбранное парнем, оказалось неудачным: деревянный пол поскрипывал под его ногами, и это смущало и отвлекало от того, чтобы настроиться на нужный лад. Монах или послушник впереди, широкоплечий, суровый лицом, с хвостиком волос, схваченных бечёвкой, всё время отдавал земной поклон, старался коснуться рукой пола, и парень терялся в сомнениях: делать ли ему так же? С того, кто стоял слева, он брать примера не мог: неопрятно одетый мужчина лет тридцати с гривой волос крестился мелко и испуганно, резко, толчками кланялся и, судя по выражению лица, был блаженным, по-мирски - дурачком. Зато справа из форточки тянуло прохладой, и в душном помещении с полумраком и тишиной, в которой слышалось даже потрескивание лампадок, это приятно
2
бодрило.
Хотелось успокоить мысли, хотелось обдумать всё, что произошло в последние дни, сосредоточиться на вечном, настоящем, но тело снова невольно меняло опорную ногу, пол скрипел, и чувство стыда вмиг рассеивало все добрые мысли.
Вскоре началась Литургия, и парень почувствовал себя свободнее. В храм вошли две женщины, а мужчины, давая им место, сместились вправо. Зажгли много света, кто-то направился к исповеди, а один из священников прошёл с кадилом, наполнив воздух тем особым ароматом, который с удовольствием вдыхаешь, входя в любую церковь. Эта - главная - служба потребовала участия всех, и царившую до того тишину вытеснили громкие голоса присутствующих.
Парень спел вместе со всеми Трисвятое и Отче наш - шёпотом, потому что плохо знал напев, и после слов "Миром Господу помолимся" стал внимательно вслушиваться в слова священника. Особенно воодушевило его упоминание о "Богохранимой нашей стране". Представилось вдруг отчётливо, что в сотнях монастырей молятся сейчас о России тысячи людей в строгой чёрной одежде. Ещё спит половина населения этого необъятного северного государства с природой и климатом столь же суровыми, как эти насельники обители, что стоят и крестятся вокруг него, но молитвы уже несутся с земли к небу, несутся, начиная с крайнего востока, один часовой пояс сменяет другой, подхватывают моления о России православные Европы, Америки, Японии, и так по кругу каждый день из года в год. "Такой развал в стране, что, наверное, только молитвами верующих она ещё сохраняется", - подумал парень и с радостью перекрестился, когда священник упомянул стоящую здесь братию. В эту минуту из окошка порывисто пахнуло свежестью, и гость испытал, наконец, то умиротворённое состояние, к которому всегда стремился в церквях. "Всю гадость в сторону, - решил он. - В конце концов, зачем я сюда пришёл?.." И, словно помогая ему, певчие протяжно, томительно, до мурашек на спине затянули хорошо спетыми басом и тенором: "Те-э-бе-э, Го-о-спо-о-ди-и!"
"Вот и я, раз сам запутался, вручаю Тебе, Господи, свою душу. Может, пребывание здесь всё расставит по местам", - и он с особой радостью запел вместе со всеми Символ веры. Это было его любимое место обедни.
...После целования креста парень вышел из храма, подождал немного и, выяснив, кто из священников является игуменом, подошёл и представился. Им пришлось постоять
3
молча и послушать колокольный звон, заглушивший разговор. Отзвонил с сосредоточенным лицом, глядя только на верёвки и колокола, тот самый суровый по виду монах, что стоял в церкви впереди парня, и которого он за богатырскую комплекцию назвал про себя Пересветом.
-...Сергей... - повторил священник. - Как преподобный Сергий Радонежский.
- Хочу побыть у вас в монастыре несколько дней в качестве трудника, то есть поработать. Если это возможно, конечно.
- Мы принимаем всех. К нам приходят и бездомные, потерявшие квартиры, и наркоманы, стремящиеся исцелиться, и даже бесноватые. Больше приходит таких, как ты, кто хочет потрудиться неделю-другую. А работы, сам видишь, достаточно: монастырь восстанавливается. Вот. Ты учишься или работаешь?
- Я закончил школу, думаю поступать на исторический факультет, а пока свободен: теперь нет вступительных экзаменов, поступают по результатам ЕГЭ. А в монастырь пришёл, чтоб, так сказать, вживую прикоснуться к истории, к традициям архитектуры, духовным основам нашей жизни.
Настоятель, мысли которого отвлеклись было на какую-то заботу, посмотрел Сергею в глаза, и тот начал торопливо объясняться:
- Я изучил - для себя - энциклопедию русской культуры и пришёл к выводу, что архитектура, живопись, литература нашей страны имеют религиозную основу. Не хочется изучать историю России, не поняв эту основу. Простой пример: храмы. Почему все они - тонны камней или кирпича - на вид такие лёгкие, будто парят? Тот же храм Покрова-на-Нерли. Настоящий парусник! Я хочу понять этот секрет. И для себя, и потому, что сейчас время не поверхностных, а глубоких специалистов. Опять же как историк я должен буду уяснить все тайные, внутренние причины мировых политических процессов. Религиозные идеи, религиозные войны, межрелигиозные отношения сильно влияли и влияют на развитие событий в мире.
Настоятель опять пристально глянул на Сергея, потом опустил взгляд, мягко улыбнулся и, будто вернувшись откуда-то к земному, сказал:
- Вроде бы у современной молодёжи другие устремления, далёкие от церкви, веры и
4
даже искусства.
- Что вы. Это не так, - возразил парень. - Может быть, раньше, лет десять назад - да, все старались, как говорится, "подняться", "устроиться", заработать. И сейчас тоже таких много. Но когда заходишь в наш городской храм, то обращаешь внимание, что там пожилые и дети, а средний возраст почти отсутствует. Я вижу, что моё поколение потянулось к вере, нам уже мало простого материального благополучия. Кино, телевизор, компьютерные игры, бары и дискотеки - всё это естественное для молодёжи, но не глубокое. Душа просит настоящего. А его искать не надо, оно тысячу лет рядом с нами. Я имею в виду православие. Хотя, конечно, - Сергей будто устыдился, что навязывает священнику своё мнение да ещё таким восторженным тоном, - нравственность сейчас даже в сравнении с коммунистическими временами резко ухудшилась. Власть открыто обворовывает народ, везде мошенничество, люди жутко пьянствуют и опускаются. И молодёжь тоже: употребляют наркотики, нюхают клей, рано умирают. Много таких, кто за деньги готов на всё, даже продать родных или друзей. Такие обманывают, выгадывают что-то за счёт других и делают вид, что всё нормально. Но я думаю, тут и взрослые виноваты: подростки попадают в мир, где за них уже придуманы законы поведения, а жить по-своему не у всех хватает ума...
Отец Николай, у которого опять проскользнули в мыслях две-три хозяйственные заботы, удивился: он слышал это недавно. Но от кого?.. От кого?.. Да-да, конечно. Бочков. Пожилой человек с бандитским прошлым и недавний выпускник школы Сергей говорили об одном и том же.
- А в чём мне себя винить, батюшка?.. - сказал тогда, осенью, Бочков в своей особой манере, как будто наседал на собеседника, обижаясь, что тот может не принять его точку зрения, но в то же время прерывая себя, задыхаясь от разговора: следствие болезни. - В чём?.. Я был простым мелким бандюганом, можно сказать, пацаном... А потом эти важные дяди в нашем городе начали хапать заводы, здания, технику... Мы тоже попробовали... Так они не только не были против, они стали дружить с нами... Просили сделать какую-нибудь грязную работу... Раньше я и не мечтал зайти в кабинет председателя исполкома или начальника милиции... А тут приглашают, наливают коньяка, обговаривают со мной, что и как поделим... Знаете, какие они жадные, вся эта верхушка... элита вонючая в дорогих костюмах?.. Они хапали всё... Себе, сыну, дочери с зятем, на жену, на тёщу... И не только какое-нибудь прибыльное предприятие... Не
5
брезговали даже ассенизатором или полусгнившим складом... Просто в один прекрасный момент... для них прекрасный... оттуда, сверху, из Москвы, пришла команда: "Хапайте. Можно"... Они и накинулись, как цепные псы, которым дали волю... А я что? Я только крошки подбирал с их стола... Но они, когда нахапались, и на мои крошки начали заглядываться... Поначалу проститутки, наркотики, крышевание, металл - всё это было наше, блатных... А теперь, знаете, чьё?.. Ментовское, начальников... По деревням от нищеты коноплю выращивают, а крышует кто?.. Участковые... А над ними начальник милиции... А над ним - областной генерал... Браконьерство, озёра, леса, знаете, чьи?.. Прокурорские... У меня один знакомый хотел легализоваться... Всё, мол, завожу чистый бизнес, левое спихиваю... Так на него как набросились!.. Рассказывал: базарчик хотел обустроить на Кожухе, а то там с земли торговали... Менты старушек постоянно гоняли... Три месяца он ходил, согласовывал... Двести тысяч просадил... В итоге плюнул на всё... Ну, и для кого он сделал плохо?.. Для людей?.. Для государства?.. А что такое государство?.. Это свора, которая хапает и сваливает за границу... Им страна и народ не нужны... Они здесь жить не будут... У сына мэра турбизнес в Бангкоке... И у самого мэра там трёхкомнатная квартира... Нагребёт себе и свалит туда... Жена и так в Россию только в гости прилетает, сестёр навестить... И в чём же мне, батюшка, винить себя?.. Почему этих не прикрывают, не расстреливают?.. Почему законы разрешают воровать и не разрешают жить по совести?
- Ты очень зависимый человек, - ответил тогда отец Николай Бочкову.
- Я зависимый?!. - возмутился тот. - Да я живу, как хочу, ни на кого не оглядываясь... Вернее, жил, как хотел... Теперь, конечно, всё в прошлом... Теперь я подыхаю... Но я был сам себе хозяином и ни от кого не зависел.
- Ты очень зависимый человек, - повторил настоятель. - Зависимый от обстоятельств. Начальники ударились в воровство, и ты вслед за ними. Хотя у тебя был выбор: стать таким, как они, или жить, не греша. Ты ведь осуждаешь их, значит, они и их деяния тебе не по нраву. Так зачем же добровольно стал таким же, как они?.. Говоришь: законы плохие, слабые, с изъянами? И ты этим пользуешься, обходишь их. А почему ты не создал сам себе закона? На основе Заповедей? Открыл бы Евангелие - и вот тебе законы, которым уже две тысячи лет... У тебя был выбор. Между Божественным и сатанинским. И ты выбрал второе. Теперь ты осуждаешь начальников, но они не несут ответственности за твой выбор. За него отвечать тебе Там(он показал на небо) ты не скажешь, что воровал,
6
потому что Иван Иванович разрешил. Христос ведь воровать не разрешал. И ещё ты забываешь главное: в то время не только воровать разрешили, но и верить. Слава Богу, стали открываться церкви, людей перестали наказывать за веру в Бога. Мы вот начали восстанавливать монастырь, и сейчас здесь постоянно живёт уже двадцать четыре человека.
- Знаю, батюшка, всё знаю... - заговорил Бочков быстрее, будто боялся, что о нём останется превратное мнение. - Потому и пришёл в монастырь... Не хочу всю эту грязь тащить за собой на тот свет... Раньше я и не задумывался о загробной жизни: земной хватало... А как вынесли мне врачи приговор, так сразу во всё поверил... Вот такие, как я, и идут в церковь... Кого болезнь прижала, у кого родственники... болеют или умерли... От радости в церковь не ходим... Только когда жизнь припрёт к стене... Когда на себя больше не надеемся... Таких, как ваши монахи, кто без Бога обойтись не может... таких мало... Так что будут люди несчастными - наполнятся церкви... А если будут все богатыми да здоровыми - никто о Боге и не вспомнит... Раньше коммунисты запрещали быть плохими людьми... Возле каждого милиционер стоял, всё контролировалось... А с девяносто первого года объявили: "Живите, как хотите, свобода"... И никто не стал добрее и совестливее... Все оскотинели, начали хапать, убивать, предавать друзей... Вот она какая - свобода... Разве только я так ею воспользовался?.. Вся великая страна такой выбор сделала... В тёмную сторону... Вся страна пошла прямиком в ад... Оказалось, что человеку не свобода нужна, а палка... А без палки он - волк... А кто не пошёл в тёмную сторону, подох от голода... Вся эта интеллигенция: учителя, инженеры, библиотекари... А я что?.. Я не хотел голодать... когда вокруг начали жрать без меры...
Таким он был поначалу, этот Бочков, вспоминал настоятель. Винил других, оправдывал себя. Самооправдание в последнее время стало прямо-таки модным. На всё у людей есть объяснение, ни в чём не хотят каяться, не понимая того, что своим самооправданием они могут обмануть только себя и никого больше, а значит, оно бессмысленно. И вредно.
...- С Богом, оставайся, - сказал отец Николай Сергею. - Церковную архитектуру надобно изучать где-нибудь в центральной России, а у нас, на востоке страны, всё проще. Храм, как видишь, мы почти восстановили; кельи, трапезную тоже, однако половина зданий пока заброшена. Но с Божьей помощью вернём и им прежнее состояние. Вот ты сказал, что православие сильно влияло на жизнь страны. Это так, но здесь у нас монастырская жизнь, уединённая. Мы не читаем газет, не смотрим телевизор. Наша жизнь
7
- молитвы и послушание. С твоим послушанием определимся на завтраке. Сегодня пост, так что мясного и молочного за столом не будет, не удивляйся.
- Я не люблю мяса, редко его ем, - ответил Сергей и не удержался, обрадовано улыбнулся: взяли.
Настоятель заметил, что его ожидают двое из монахов и заторопился:
- Трапезная там. Все уже идут на завтрак, иди и ты.
Сергей засомневался было, не отказаться ли ему от еды, тем более, что день для этого был подходящим, но, если он правильно понял слово "послушание", работу ему должны были назначить именно там, в трапезной, а бездельничать в монастыре он не собирался: за пищу и ночлег нужно было расплачиваться трудом.Закинув рюкзак на спину, он, пошёл туда, куда указал взглядом отец Николай.
Завтрак заставил парня по-настоящему прочувствовать, где он оказался. Удивляло почти всё: то, что никто не проходил за столы без игумена, то, что сначала пропели молитвы, потом отец Николай благословил пищу, и только тогда расселись. Что кушать начали по звонку колокольчика, в который стукнул негромко всё тот же отец Николай, сидевший с двумя другими священниками во главе столов, а перед этим все передали свои миски для каши тем из монахов или трудников, кто был ближе к бачкам, да налили себе чаю. И все эти приготовления - в полном молчании, когда слов избегали или заменяли их едва уловимыми жестами. Но больше удивился Сергей тому, что монахи вовсе не изнуряли себя голодом: каши любой брал, сколько считал нужным, хлеба и сахара для чаятакже было достаточно. На столах стояли миски с клубникой, а также с луком и морковью. Парень догадался: по случаю пятницы и Петрова поста, растительное масло не допускалось, и потому овощи предлагали не в виде салата.
Простота и грубость обстановки и сервировки столов, строгое мужское сообщество, по большинству своему в чёрных рясах, сосредоточенное молчание окружающих - всё это понравилось Сергею. Нарушения поста, обжорства, пустословия... - скольких грехов позволял избежать монашеский образ жизни без всякого личного усилия. Парень перестал уже чувствовать робость и, закончив с едой, слушая чтение Жития святых, стал понемногу присматриваться к тем, кого выбрал в своё общество на ближайшие дни.
Наибольшее внимание Сергея привлёк монах, читающий Жития. Да он и виден был
8
лучше других. Мужчина лет пятидесяти, с квадратной русой бородой и непокорными волосами, выбившимися из-под схваченных бечёвкой прядей, читал книгу Димитрия Ростовского так, будто находился в одиночестве в своей келье. Он правильно употреблял е вместо ё, но путался иногда в названиях восточных городов, поправлял себя, изменяя ударения, а дойдя до какого-то удивительного места - встречи отшельника с Ангелом, описания подвига над плотью, - изумлённо поводил лицом и на миг поджимал губы. Так рассматривает какой-нибудь ребёнок подаренную на день рождения большую и яркую энциклопедию, каждый рисунок которой - новый шаг в царство чуда. Сергей даже позавидовал: "Как красиво, по-детски верит этот человек! Столько лет прожил на свете, а душу не обжёг. Не то, что я..."
Уже знакомые по церкви звонарь Пересвет и лохматый чудак сидели далеко от Сергея, а напротив допивал чай монах лет тридцати пяти с грустным и отрешённым лицом, который, выпив полкружки, вдруг решил добавить сахара, а добавив, передумал допивать и, отодвинув посуду, стал, как и Сергей, дожидаться окончания завтрака.
- Вы туда же? - спросил кого-то отец Николай.
Потом другого:
- Сколько там ещё штукатурить?.. Помощники нужны?..
И - Пересвета:
- Как там в огороде? Доокучивали?
Сергей посмотрел в сторону настоятеля и встретился с ним взглядами.
- Брат Иаков, я хочу благословить Сергея на то же послушание, что было у брата Виктора, - тут отец Николай, а следом за ним и все остальные почему-то перекрестились. - Вот. Парень он молодой, крепкий. Дашь ему тележку, пусть возит на новую тропинку всё, что остаётся от твоей работы. И место для ночлега - знаю - у вас освободилось.
- Хорошо, - сказал тот самый грустный монах, что сидел напротив Сергея, и парень постарался запомнить его, чтобы, выйдя из трапезной, знать, к кому обратиться.
Послышался звонок, и все встали. Сергей сделал было пару шагов к выходу, но вовремя спохватился и развернулся к стене, на которой висела икона: завтрак как начался, так и завершился совместной молитвой.
9
Парень был рад тому, что получил индивидуальную работу: насельники монастыря и по образу жизни, и по возрасту были далеки от него. Разве что кроме одного - молодого трудника, который привлёк его внимание во время завтрака. Невысокого роста черноволосый парень ел и как-то странно зыркал на соседей по столу, будто изучал их. Раз - заметил Сергей - он попросил монаха, сидевшего рядом, передать кусочек хлеба и при этом смотрел не на хлеб, а старался заглянуть монаху в глаза. Сергей встретился с черноволосым взглядами, быстро отвернулся, но успел заметить многое. Правильно говорят: глаза - зеркало души. Хитрость, лукавство прочёл Сергей на лице этого странного парня. А ещё такое выражение, будто что-то был должен ему. Подобный взгляд встречался ему однажды в поезде, когда нарвался на карточных шулеров, но, к счастью, быстро отделался от них. Чего он точно не увидел в этих глазах, так это доброты и мягкости по отношению к другим людям, чем заметно отличались все остальные обитатели монастыря и когда собирались к завтраку, и когда скромно рассаживались за столы, и за едой. "Зачем он пришёл сюда?" - подумалось Сергею. Работать вместе с этим почти сверстником он пожелал бы меньше всего.
...Брат Иаков оказался человеком словоохотливым, но, начав говорить о чём-то, мог без видимого повода оборвать разговор, а через пару секунд спросить что-то совсем другое. Так, выйдя наружу, он заговорил с братьями о своей работе, упомянул Сергея: "Отец Николай решил-таки отсыпать дорожку", но на вопрос одного из монахов, хватит ли стройматериалов, ничего не сказал, а вдруг задумался и махнул рукой: "Ладно, пора на послушание". Сергей направился за ним.
Идти было недалеко. За трапезной вплотную друг к другу стояла пара двухэтажных зданий (судя по обуви у входов и каким-то сушившимся тряпкам, это были жилые помещения), а за ними начинались развалины без крыш, со стенами лишь кое-где на уровне человеческого роста, а с дальней стороны и вовсе в полметра над фундаментом. "Какая крепкая кладка", - заметил сам себе Сергей, а брат Иаков поинтересовался, не оборачиваясь:
- От наркотиков сбежал?
- Разве я похож на наркомана? - оторопел парень.
- Я тоже в этом облачении мало похож на кандидата наук...
- Я не употребляю наркотики. И не пью, не курю. Мне это не нравится.
- Всем не нравится, однако же делают. Там, - он кивнул на забор, - все делают то, что не нравится. Бесы искушений сильнее желаний ума и сердца.
10
Сергей задумался, что бы ответить для поддержания разговора, но Иаков вдруг остановился, повернулся к нему и - куда делась его отрешённость - с улыбкой сказал:
- Правильно сделал, что пришёл сюда. Хотя бы на несколько дней. Люди сейчас занимаются чем угодно, но только не главным: спасением души. А ведь шансов избежать ада так мало...
Он вдруг резко помрачнел, повернулся и пошёл дальше.
За развалинами открылось большое болото, переходившее справа в огородные грядки, где уже ходил, определяясь с работой, Пересвет.
- Вот твоё послушание, - кивнул брат Иаков. - Там, за болотом, где растут деревья, бьёт родник, из которого мы носим воду. Отличная вода, а если ещё и освящённая, то лучше любых лекарств. Даже городские приходят к нам набрать её: почитают за чудодейственную. Но есть одно неудобство. Видишь дорожку? По ней брат Михаил и другие, у кого послушание на кухне, носят воду.
Сергей проследил взглядом и согласился с монахом: тропа спускалась сразу за развалинами на неровный, заросший высокой травой берег болота и шла вдоль границы монастырской территории, где были видны остатки какого-то забора. Источник воды находился отсюда метрах в семидесяти - если по прямой, по тропинке же - в два раза дальше.
- А теперь посмотри на эту насыпь.
- Вы это...пытались сделать проход через болото?
- Пытался. Один хороший человек... Пойдём туда.
Они вернулись немного назад, на дорогу, упиравшуюся в картофельную грядку, и Сергей увидел торчащие из воды большие камни, прямой насыпью пересекавшие водоём. На той стороне росло три-четыре дерева, стоял небольшой деревянный крест и угадывался колодезный сруб.
- Другой проход есть, но, как видишь, с вёдрами по нему не пройдёшь. Брат Виктор привозил эти булыжники с той стороны огорода, - монах показал на обнажённый каменистый скат сопки, к которому примыкали какие-то сараи, - потом руками носил их и бросал в болото. Ты можешь спокойно перебраться на ту сторону, перескакивая с камня на камень,но нужна нормальная дорожка, и отец Николай поручил тебе отсыпать её строительным мусором.
Брат Иаков повернулся к разрушенному зданию и кивнул в его сторону:
- Я там, внутри, выбиваю целые кирпичи для ремонта стены мастерских, а все обломки
11
кирпичей и штукатурки - твои.
- Всё понятно, - кивнул Сергей: ему очень понравилась полезность свое будущей работы. - А настоятель что-то говорил о тележке...
- Тележка внутри. Есть там и лопата.
Они пошли обратно.
- Скажите, я правильно понял: брат Виктор делал новую тропу один?
- Делал, - не совсем верно ответил на вопрос парня монах. - И доделал бы, если б не умер. Царство небесное. Там, у родника, мы его и похоронили. Так что не обессудь: если дорожка станет действующей, то вспоминать будут прежде его, а уж потом, может быть, и тебя.
- Да мне-то всё равно. Просто удивляет: один человек засыпал, можно сказать, целое болото.
- Он не болото засыпал, а свои грехи...
Пока дошли до места, пока грузилась тачка, Сергей ещё несколько раз пытался расспросить монаха о странном человеке, победившем топь, но брат Иаков отвечал односложно и даже невпопад.
Сергей начал работать, точнее, совершать послушание. До обеда у него было три часа да около двух после обеда, и, высыпав поверх камней пятую тачку, он высчитал, что к полудню субботы, после которого до понедельника работать нельзя, он пройдёт только половину тропы. Это вызвало досаду: приятнее было бы покинуть монастырь, сделав что-то заметное. В понедельник же ему предстояло ехать в деревню, помогать дедушке на покосе. "Впрочем, - решил парень, - если буду работать, как богатырь Пересвет, то, может, и успею". Монах, которого он перекрестил этим древним героическим именем, трудился без отдыха. Всякий раз, когда Сергей привозил очередную тачку битого кирпича, высыпал её и утаптывал, чтобы можно было проехать дальше со следующей тачкой, всякий раз он бросал взгляд на огородные грядки и видел полусогнутую спину монаха, который махал тяпкой и лишь изредка доставал платок и вытирал со лба пот.
День становился всё жарче, и в низине, окружённой с трёх сторон сопочками и выбранной когда-то и кем-то для уединённого труда и постоянной молитвы, тень лежала только в одном месте и небольшой полоской -с внутренней стороны трёх одноэтажных зданий, примыкавших к воротам. Сергей отсюда видел, что там бродили коты, подозрительно оглядывая друг друга, и пару раз прошёл тот черноволосый парень, которого он про себя назвал Хитрованом. "Интересно, что у него за послушание?" -
12
подумал Сергей, но тут же забыл свою случайную мысль, поглощённый работой и жарой. Он разделся до пояса, благо полуголый вид его никому не мешал в этой части монастыря, даже брату Иакову, сидевшему с молоточком в углу развалин; прокатал в траве новую, более короткую дорогу к болоту и через каждые пять тачек перескакивал по булыжникам к роднику, пил и обтирал себя его ледяной водой. Чудодейственности Сергей пока не почувствовал: вкус воды, которая стекала по деревянному жёлобу в квадратный, сделанный из тонких сосновых брёвен каркас, был совершенно нейтральным, и только одно отличало её - чистота. Будто вся остальная вода, которую парень пробовал до этого, была и не водой в полном смысле этого слова, а смесью воды с чем-то невидимым, а тут к ней не успели ничего примешать, и она оставалась сама собой, просто - водой.
Место вокруг родника было красивым и ухоженным, так что Сергею ещё больше захотелось сделать монахам короткий и удобный путь сюда. Две вербы и одна плакучая ива кругом прикрывали родник, а за ним местность слегка возвышалась небольшой клеверной поляной, которой уже отвели роль будущего кладбища: крест на могиле брата Виктора стоял в самом начале полянки. "Источник жизни, здоровья и смерть - рядом", - пофилософствовал Сергей, но дальше этой мысли не продвинулся: жара вытапливала из мозгов всякое желание думать. Одно только мыслительное действие совершил Сергей до обеденного перерыва. В очередной раз напившись воды и возвращаясь к своей работе, он сломал на вербе длинную, метра в два сухую ветку и попробовал измерить болотце, но нигде: ни по одну, ни по другую сторону насыпи - дна не достал.
- А я-то думал, здесь воды по колено, - удивился Сергей вслух. - Как же этот монах засыпал его?.. И сколько он здесь трудился?..
Дважды прошёл за родниковой водой повар, и парень смог увидеть в действии применение старинного водоносного снаряда - коромысла. Впрочем, до кухни повар доносил не три ведра за раз, а самое большое два с половиной: тропа по берегу была неровной, кочковатой, отчего коромысло качалось, и вода выплёскивалась.
За первую половину дня новый трудник монастыря продвинулся на десять метров и- новое испытание - изрядно подгорел на солнце. Ближе к обеду он соорудил себе шапочку из носового платка, одел рубашку и стал смачивать её водой. Однако поводя головой вправо-влево, уже чувствовал: шея совершенно сгорела. "Хорошо ещё почти месяц ездили купаться на водохранилище, загар есть. А тут хоть в болото лезь..."
Однако такого рода заботы равно как и разболтанное колесо тачки лишь мимолётно
13
беспокоили Сергея. Работа ему нравилась, и делал он её с удовольствием и добросовестно. Тропа к источнику превратилась в воображении парня из каменистой насыпи через вонючее болото, покрытое серо-зелёными ёршиками неведомого растения, в дорогу к чему-то важному, такому, что выводило его жизнь на новые просторы, будто не со стороны монастыря он её отсыпал, а наоборот, к монастырю, и там ожидала его духовная награда, каких ещё не было за восемнадцать лет жизни. Поэтому он выворачивал очередную тачку, старательно разравнивал кучку ногами, топтался с минуту, чтоб не случилось потом, что кто-то наступит и провалится, и снова торопился к развалинам: один рейс продвигал его только на полметра. И когда послышался удар колокола и брат Иаков окликнул его: "Это на обед", Сергею стало жалко прерываться, и он решил сразу же после благодарственной за пищу молитвы бежать сюда, чтобы с новыми силами сделать как можно больше.
На этот раз он шёл в трапезную без той скованности, какую испытывал утром. Некоторый страх перед монахами, что был поначалу, исчез, и из строгих и таинственных людей после общения с братом Иаковом они превратились для него в обыкновенных мужчин, которые отличаются лишь тем, что не говорят о политике, спорте и пиве, не употребляют грубых слов и ходят в рясах с широкими кожаными поясами да в кирзовых сапогах. Впрочем кое-чему ещё пришлось удивиться. Когда Сергей вошёл в прихожую трапезной, где стояли умывальник и пара лавок, он увидел свой рюкзак, оставленный им до вечера на вешалке, в руках того самого Хитрована.
- Это твоя сумка? - спросил тот, когда Сергей подошёл и выразил на лице недоумение.
Спросил, но не протянул рюкзак хозяину, не отложил в сторону, а продолжал держать, поворачивая и потряхивая.
- Моё.
- Чего ты набрал дома? Небось, пакет пирожков? Кола?
Он говорил и щупал, проверяя свои предположения, что совсем уж не понравилось Сергею, и он раздражённо забрал рюкзак из чужих рук.
Это не смутило Хитрована, тем более что находившиеся в помещении монахи, послушники и трудники не обращали на них внимания, занятые своими мыслями или тихими разговорами.
- Так что там у тебя? Колись? - и он засмеялся так, как будто провёл в одной компании с Сергеем несколько лет.
И тот ответил, хотя больше хотел отвернуться:
14
- Бельё да туалетные принадлежности. Что там ещё может быть?
- А мобильник ты где держишь? В сумке или кармане?
Брат Иаков, который как раз подошёл помыть руки, очевидно, услышал разговор и, вешая полотенце на место, сказал напарнику:
- Давай выйдем, и я покажу тебе, где ты будешь ночевать. Отнесёшь вещи.
-... Войдёшь в первую дверь, а там в келью, которая слева, - показал Иаков снаружи на ближайшее к трапезной здание. - Увидишь, что две верхние постели свободны. Выбирай любую.
- Странный тип этот трудник, - поделился впечатлениями Сергей. - Зачем такому монастырь? Мечтает о кока-коле.
Иаков задумчиво посмотрел под ноги и вздохнул, как всегда, с какой-то особой своей грустью:
- Может, ему монастырь нужнее, чем нам с тобой... Болящий.
- Странный он, а не болящий, - настаивал юноша, но монах повторил тихо: "Болящий", и Сергей вдруг понял: здесь не принято кого-либо осуждать. Он совсем забыл известную заповедь "не суди..." и, получается, навязывал насельнику обители греховный разговор. Сергею стало стыдно, и он пошёл к кельям, ругая себя за то, что слишком ранорешил, будто он здесь свой человек.
...Дружелюбие и внимательность друг к другу за столом вернули ему душевное равновесие: не осуждают таких, как Хитрован, значит, не осудят и его. Но - надо контролировать свои слова. А лучше мысли, от которых слова и рождаются.
Вновь удивил постный стол: суп, картошка, овощи, компот и опять клубника. "Просто, но сытно и здорово. Что ещё требуется человеку?.. Надо и дома так питаться, тогда точно никогда не будет ни гастритов, ни язвы. Скажу маме... А Хитрован, в принципе, нормальный парень. Просто немного мути в характере, но это пройдёт... Главное - живёт в монастыре и, может быть, долго. Не то, что я: пришёл всего на три дня... Да, а вот к отсутствию вилок я, наверное, не смогу привыкнуть за эти три дня. Так едят на поминках. А здесь почему?.."
Разные мысли скользили в голове парня, оказавшегося в непривычном месте, а он неторопливо, стараясь не проявить жадности при еде, кушал и пытался сосредоточиться на истории, которую читал вслух тот же монах с квадратной бородой. Это было житие одного из восточных святых, который много лет питался только финиками и ни с кем не разговаривал. Строгость к себе и чистая молитва были вознаграждены вниманием к
15
отшельнику сил небесных в лице Ангела.
Опять читающий удивлённо поводил губами, повествуя события столь праведной жизни, и этот жест оказывал на Сергея неожиданное воздействие: жизнь отшельника переставала восприниматься как какой-то отвлечённый рассказ, она входила в современность, и казалось, что если сейчас отправиться в какую-нибудь ближневосточную пустыню, то там легко встретишь монахов, поселившихся в землянках и разговаривающих по вечерам с Ангелами.
После обеда молодой трудник прямо-таки набросился на работу. Послушание заканчивалось в шестнадцать тридцать, у него было всего-то два часа, а значит, не имело никакого смысла беречь силы. Теперь Сергей представлялся себе старым монахом, который в полном одиночестве в глухомани русского леса выполняет данное Сверху задание: доделай тропинку - почиешь, обретя рай. И эту игру, создание его ещё во многом детского воображения, не смогли рассеять такие прозаические вещи, как визит монастырской собаки и замечание брата Иакова. Пёс пришёл к болоту сразу после обеда. Он явно сорвался с цепи: её обрывок тянулся, позвякивая, "как грехи за дурным человеком". Так подумалось Сергею, и он, улыбнувшись собственной шутке, поймал пса - довольно крупного и злого на вид - и, дружелюбно уговаривая одуматься, отвёл его на место - к птичнику, где уже хватились пропажи четвероногого охранника. А монах-сосед, аккуратно сбивая штукатурку с крепких бордовых кирпичей, которым, наверное, было уже больше ста лет, глядел-глядел, как Сергей в минуту накидывает тачку и почти бегом отвозит её и тут же возвращается, сказал, что точно так же работал осенью брат Виктор.
...- Он работал так, будто боялся, что не успеет. Это понятно: человек каждый день ожидал смерти... А когда он выучил молитвы, тогда работал и шептал их беспрерывно. Идёт, бывало, по двору, тянет изо всех сил эту тележку, одет в чёрное, как монах, а лицом бледен, шепчет про себя, и никто с ним в это время не заговаривает, даже наши иеромонахи: всё равно не услышит. Так отстранялся от земного. На него даже из города приходили посмотреть... Сам-то брат Виктор называл себя "страшным преступником", а среди верующих в городе прошёл слух, будто в монастыре появился святой.
- Да-да, я помню, - не останавливая свою погрузку, ответил Сергей. - В городе болтали, будто у вас здесь появился старец и к нему идут толпы народа. Это было...где-то в начале зимы.
- Даже так: старец?.. Нет, в начале зимы Бочков уже умер, упокой, Господи, его душу. И толп не было никогда.
16
- Бочков? - Сергей удивлённо выпрямился.
- Ты его знал?
- Да... в общем-то, в городе это известная личность. Как говорится, криминальный авторитет.
- Вот почему он так себя называл... А смертельная болезнь, значит, заставила повернуться к Богу...
Но Сергей не мог уже продолжать разговор. Слишком много воспоминаний было связано у него с этой фамилией: Бочков. Получается, с креста на его могиле он утром заботливо смыл родниковой водой въевшуюся пыль. Теперь всё становится понятным... Что ж, это хорошо, если главный бандит в городе раскаялся и пришёл замаливать грехи в ближайший монастырь. Там ещё много таких, кому не мешало бы раскаяться: и блатным, и начальству... И бывшему директору их школы, который погорел на том, что оформил на работу мёртвые души и получал за всех зарплаты... Однако хватит осуждать. А то окажешься в аду вместе с этими ворами и убийцами. И, выстроив в памяти все цепочки, где не хватало этой новости о Бочкове, Сергей вернулся к своей игре и до половины пятого отсыпал едва ли не половину тропы, тем более, что на середине камни лежали друг к другу плотнее, и строительного мусора потребовалось меньше.
Но ещё до окончания послеобеденного послушания, когда, высыпав очередную, пятую, тачку, он перебрался к роднику, чтобы освежиться, его навестили - то ли для того, чтобы проверить, то ли подбодрить. Сергей попил - медленно, смакуя, - попрыскал на себя студёной водой, глянул на крест, опять покачав головой и удивлённо хмыкнув, и увидел боковым зрением, что, переступая с камня на камень, подобрав одной рукой полы рясы, к нему приближается сам настоятель. Парень поскорее натянул рубашку, чтобы не оскорблять священника своим видом, и подосадовал, что его застали не за работой, а в редкую минуту передышки.
- Сегодня очень жарко, - сказал отец Николай, подставил руки под струю воды, омыл их и напился из ладоней.
- Надобно принести сюда кружку... Я смотрю, у тебя дело продвигается. Наконец-то проведём короткую тропу, и можно будет не носить воду в руках, а возить на специальной тележке бидоном. Тем более что такая тележка и бидон у нас есть.
Он сел на камень под ивой, посмотрел на работу Сергея.
- Ты хорошо утоптал тропу, а у нас возле мастерских лежит куча песка вперемежку с дресвой. Потом насыпем сверху, и будет совсем замечательно.
17
- Не знаю, батюшка, успею ли доделать завтра до обеда...
В тоне Сергея проскочило маленькое чувство вины, что пришёлон в монастырь фактически на выходные, когда послушания только постоянные: на кухне, с коровами-курями да ещё кое-где, и отец Николай, очевидно, почувствовал это.
- Ничего, на всё Божья воля. Вот брат Виктор, - он перекрестился и посмотрел в сторону могилы, Сергей тоже, - не верил, что отсыпет болото от берега до берега, а получилось... Поначалу, когда только приступили к восстановлению монастыря, мы в основном работали, но теперь, слава Богу, всё по уставу: молитве больше времени, послушаниям - как получается. Помаленьку строимся... Ты же знаешь: с пяти часов - вечернее богослужение?
- Да-да, я знаю... Хотел ещё посоветоваться с вами, батюшка.
- Я слушаю.
Сергей присел на край сруба и немного подумал, прежде чем объясниться.
- Я много времени, особенно летом, провожу в деревне, где живут бабушка с дедушкой, родители отца. Это семьдесят километров от города. Там есть старая церковь: хороший фундамент, стены, ещё крепкие. Полов и крыши давно нет. По крайней мере при мне их уже не было. Говорят, раньше, после того, как церковь закрыли, там был колхозный склад. Так вот я хотел бы восстановить эту церковь. Друг детства построил в деревне пилораму, обещал помочь досками и брусом. Я думаю, и другие откликнутся - деньгами, рабочими руками. В принципе, там не так уж много работы. Старушкам ведь это надо...
- Старушки, может быть, и не станут ходить в церковь. Это поколение, которое взрослело при сталинской бесовщине. У них на глазах, когда были детьми, храмы закрывались да рушились... Ты ведь говорил, что молодёжь стремится к воцерквлению. Молодых в деревне много?
- Да, школа, хоть и небольшая, пока работает. Человек сто в неё ходит...
- Если дети станут посещать храм, село уцелеет. Не пойдут - сгинет и село, и вся деревенская, настоящая Россия... Я знаю, о каком селе ты говоришь. Храм Живоначальной Троицы. Закрыт, кажется, в двадцать седьмом году. Но здание, действительно, хорошо сохранилось. Тебе надобно обратиться к отцу Александру в городе. Он расскажет обо всём, что необходимо сделать и сам будет участвовать в этом. Там ведь не только в возведении купола дело. Храм столько лет осквернялся... Однако место намоленное. Вот. И затрат, конечно, будет намного меньше, чем при строительстве
18
нового храма.
- Новый я не потяну, даже с друзьями-предпринимателями.
- А нового и не надобно. Разрушили церковь, теперь пусть потомки покаются за родителей, дедушек-бабушек и по кирпичику, по гвоздику возродят с Божьей помощью... А тебе, Сергий, следовало бы причаститься. В воскресенье. Ты только сегодня постишься?
- Нет. Можно сказать, с понедельника.
- Как раз получится неделя. Правда, каноны тоже с понедельника надобно было вычитывать... Ты скажи брату Иакову, он тебе поможет с подготовкой к Причастию. Причащался прежде?
- Да. Последний раз - на Рождество.
- Пора. Больше полугода прошло.
Отец Николай приподнялся и ещё раз перекрестился, глянув на крест.
- Скажите, батюшка, а как умер этот Бочков?.. Брат Виктор.
- Его убили бывшие друзья. Если хочешь, расскажу позже. Это была необычная смерть... Да, обязательно расскажу, - и он пошёл обратно.
Настоятель хорошо помнил тот сентябрьский день, когда его вызвали к монастырским воротам, сказав, что некий мирянин в возрасте очень просит повидаться с ним. "Очень-очень просит", - повторил трудник Евгений, который в ту осень открывал-закрывал ворота да облагораживал территорию возле них.
Мирянин сидел на лавочке и вовсе не был пожилым: лет пятидесяти. Но коричневые морщины по лицу и сильный, тяжёлый взгляд, действительно, старили его. Гость не поднялся навстречу отцу Николаю. Даже тогда, когда священник встал перед ним и спросил, в чём тот нуждается.
- Вот видите, святой отец: умираю...- ответил гость как бы с упрёком. - Даже дойти до монастыря не смог... Хотя тут всего-то пять километров от моего дома... Приехал на такси... Ну, это мелочь по сравнению с другими моими грехами... А, может, мне вообще нельзя было входить в эту калитку?.. Я убийца, вор... Короче, самый страшный преступник в нашем городе или даже во всей области.
Он помолчал с минуту, но отец Николай чувствовал: этому человеку пока не нужно чужих слов, в нём кипит и бурлит такое, что, если не выскажется, никого не будет воспринимать. Настоятель отослал Евгения сказать отцу Борису, что задержится, и стал слушать.
- Нет, вы не можете меня прогнать... Мне сказали, что вы принимаете всех... Мне
19
сказали, что Христос простил разбойника, когда тому до смерти оставалась пара минут...
Значит, у меня тоже есть шанс... Вы только расскажите мне, как нужно каяться и искупать грехи... Всё расскажите, как есть... Может, ещё успею...
Приезжий снова утонул в хаосе своих мыслей и чувств и даже охватил голову руками, чтоб сосредоточиться. Он был наполовину сед, одет в плотную чёрную рубашку, явно дорогую и несколько щеголеватую для мужчины этих лет. Тёмно-синие джинсы отпечатали два круглых пятна пыли, и отец Николай догадался, что покаяние этого человека началось с того, что он вошёл в калитку обители и бухнулся на колени.
- Я не сказал вам: мне вынесли смертный приговор... Нет, не судьи... Они сейчас таких, как я, отпускают... Врачи... Вот здесь, - он дважды хлопнул себя ладонью по груди, - опухоль... Лечиться поздно, даже за границей... Дали мне месяц и посоветовали разобраться с делами... Идиоты... Они не понимают, что у меня больше не может быть дел... На меня работают сотни людей, но они теперь меня не интересуют... Они через месяц будут жить... Похоронят меня, помянут в моём же ресторане и - будут жить... Найдут себе новую работу, нового хозяина... Так что теперь у меня только одно дело: успеть покаяться... Мне как сказали, что всего месяц остался, так... Так я упал на стул и вижу...врачи куда-то делись, а вместо них черти... Вертлявые такие... Коричневые, как обезьяны... Скачут вокруг меня и пищат... Именно пищат, как свиньи, которых забивают на мясо... "Навечно в ад! Навечно в ад!.." Я их матом, а они скалятся и - опять: "Навечно в ад!.." Писк такой...крысиный... Вы-то не видели чертей, а я видел... Три часа назад. Тьфу, с-собаки!
Он сплюнул, но вдруг опомнился и повернулся лицом к отцу Николаю:
- Святой отец, я не хочу туда... Там...не жизнь... Там хуже любой зоны... Я повидал... И разборок с трупами... И смерти в харю заглядывал не раз... Смерть - холодная и пустая... А эти... Они ж ни днём, ни ночью покоя не дадут... Хотя что я говорю? Какой день!.. Святой отец, помогите!.. Ведь есть способы покаяться, искупить за месяц свои грехи!.. Я на всё согласен, на самую тяжёлую работу!.. Вы только не жалейте меня, не сочувствуйте!.. Пахать буду, молиться буду весь месяц!.. Возьмите меня! Вот.
Он достал из-под лавки спортивную сумку, которую отец Николай сразу не заметил, и нервно задёргал молнию. Там были пачки денег.
- Вы не подумайте: я не взятку даю... Это искренне... Просто я сейчас буду медленно подыхать, терять силы... Может, перестану ходить, буду лежать... Так сказал онколог... Кому-то же придётся за мной ухаживать... Так пусть не даром... Вы не можете отказаться
20
от денег: это пожертвование... Вы ж не допытываетесь, кто какие деньги вам приносит... Может, преступники ещё больше жертвуют... Хотя вряд ли... Они не подыхают, как я: точно зная, сколько осталось... Отец, научите дурака, я не хочу ТУДА!
- Как же ты боишься ада, если до сего дня жил в аду? Разве твоя жизнь через убийство и воровство, о которых ты упомянул, не была преддверием ада вечного?.. И, верно, она тебе нравилась, такая жизнь, и до сих пор не ужасала? Ты просишь научить тебя покаянию. Мне нетрудно объяснить, и старцы о покаянии написали немало. Ты и сам можешь всё прочесть и понять. Но сначала тебе надобно уверовать. Уверовать, что две тысячи лет назад на землю пришёл Тот, кто сделал жизнь преддверием рая.
- Уверовать в Христа и только? - с недоверием спросил гость.
- Не только. Но это начало. Без этого ничего остального не будет. Вот. Поверишь в Господа - поверишь и в Божью милость к себе, в то, что Спаситель уже искупил твои прегрешения на кресте и ждёт от тебя веры, осознания грехов, отстранения от них и любви.
- И я ж должен это...исповедаться?.. Мне много чего есть рассказать.
- Не торопись. К исповеди следует приготовиться. Особенно если в первый раз.
- В первый, святой отец, каюсь... И если бы не рак (лицо его передёрнулось при этом слове)...так и прожил бы свой век, никому ни в чём не признавшись...
- Значит, надобно будет вспомнить все грехи, начиная с семи лет.
- Это очень долго вспоминать, мне надо побыстрее... Я могу не успеть...
- Вот это и есть неверие. А ещё упоминал разбойника на Голгофе. Хотя тот был прощён, потому что пришло особое время: Бог пребывал на земле. А сейчас мир стремится выйти из Бога, гонит Его. Так что не ты решаешь о часе смерти. А вот восстать из греха или закоснеть в нём - решать тебе. Не о преходящем времени заботься, а о чистоте души. Будет крепка вера, будет крепко желание покаяться и очиститься - успеешь по милости Божией. А теперь тобою владеет отчаяние.
- Да, я знаю: отчаяние - это грех... Я всё сделаю, как вы скажете.
- Что ж, веруй и крепи веру любовью к Богу. Тем более у тебя сейчас пустота и тоска в сердце, а человек не может жить с пустотой. Вот и наполни сердце любовью. Но и не забывай тот ужас, который испытал, узнав свой диагноз. Это - начало страха Божия. Он необходим. О послушаниях, монастырском уставе, который следует строго соблюдать, о молитвах, постах и душеспасительном чтении мы тебе объясним, равно как и об исповеди. В общем, избегай греха и работай над собой - душевно.
21
- Нет, вы что-то мне недоговариваете...Всего перечисленного вами мало... Это же вы все делаете... А у вас нет таких грехов, как у меня.
- Откуда ты знаешь? - удивился отец Николай. - У меня грехов бессчётно.
- Да какие у вас грехи?.. - гость почти успокоился и стал более последовательным и рассудительным. - Какое-нибудь слово забудете во время службы?.. Это большой грех?.. Человека погубить - вот грех... Это трудно искупить... Нет, мало этого,мало... Тридцать лет грешил, даже больше... А тут всего месяц без греха, и окупится?.. Нет, надо что-то сделать реальное... Злые дела искупать добрыми.
Отец Николай понял: с этим человеком всё будет гораздо сложнее, чем он первоначально подумал.
- Мы с тобой уже полчаса беседуем, а я не знаю, как тебя зовут.
- Я Виктор. Бочков... В последнее время - добропорядочный предприниматель... В лихие девяностые - бандит и рэкетир...
- Виктор, то, что ты сказал о необходимости добрых дел, правильно. Но это не главное. Ты начитался сам или кто-то тебе пересказал буддистское учение о карме. Я же тебе говорил о христианском, православном взгляде на покаяние.
- Простите, святой отец... Намешано у меня в голове... Мы же, русские, все безбожники... Ничего церковного не понимаем... Я знаю, что не силён во всём этом... Знаю... В приметы верим... На родительский день душам умерших яйца с печеньем кладём... Будто они съедят...
- Верно, души умерших надобно питать молитвами. Вот... Я думаю, тебе сейчас нужно идти устраиваться, тем более скоро богослужение в храме, а мы с тобой ещё поговорим и не раз.
- Нет, отец мой... Вы уж простите дурака, но мне нужно точно знать...что да как... Или я просто взорвусь изнутри...от всех этих мыслей...
- Не взорвёшься. Почитаешь об исповеди и Причастии, подготовишься к ним, очистишь душу от всего, что тяготит.
- Но я на самом деле в отчаянии... Вы не представляете, сколько всего оборвалось сегодня... Я всё бросил, поехал сюда... Всё бросил... У меня не только дела, люди в подчинении... У меня дочь... Ей ещё нет восемнадцати.
- Отчаяние твоё скоро уйдёт. Гони его. Ты стремишься к Богу, а отчаяние - дьяволу радость. Тебя тяготят грехи, их тяжесть. Это хорошо. Тебе сейчас нужен постоянный плач о своих грехах, страстное желание об оставлении их. Такой плач, чтоб шёл из глубины
22
души, чтоб на глазах появлялись слёзы. Этими слезами душа будет омываться. В тебе ведь не было места Богу, потому что ты заполнил всё самим собой, своим самолюбием. Кто любит себя, для того Бога нет. Вот и к убийствам и другим преступлениям ты относился, наверное, с равнодушием. В твоей душе был холод. А холод - от нечистого. Он замораживает и вымораживает душу. Но если пустишь в сердце Бога - пустишь огонь. Отогреется сердце, наполнится оно добром и любовью - к людям, к Господу. Скорби и плачь о грехах, очищай душу от самости, и она будет наполняться Божественным светом. Сказано Апостолом Павлом: "Многими скорбями подобает войти в Царствие Божие".
- Скорбями... - повторил Виктор. - Скорбями и слезами, да?.. Значит, всё зависит от того, что у меня там внутри происходит... Значит, я должен оплакать... искренне оплакать каждую гадость, которую совершил... Спасибо, святой отец... Теперь вроде понятно...
Так закончился первый разговор отца Николая с Виктором Бочковым. Таким растерянным и отчаявшимся предстал он перед насельниками монастыря в начале своего четырёхмесячного пребывания в обители. Но совсем другим видел его Сергей, который мылся теперь под горячей от жаркого солнца водой в летнем душе на краю огорода и вспоминал тот вечер, когда Бочков подъехал на длинной чёрной машине и, выйдя из неё, заметил свою дочь, сидевшую на лавочке с незнакомым парнем.
- Светка?.. Молодец, что дома. Почти дома, - сказал он тоном доброго командира. - А пацана где себе нашла, уже в новой школе? Виктором Викторовичем будешь меня звать. Если не прогонит завтра. Она может. Вся в отца.
Сергей ещё не успел удивиться этому знакомству, как девушка чмокнула его в щёку и упорхнула в подъезд следом за важным дядькой. Через пару секунд парень понял, что поцелуй в первый день отношений сделан назло телохранителю отца, опекавшему заодно и дочку хозяина. Сергею была дана - вежливо, но очень серьёзно - подробная инструкция о том, как общаться со Светланой Бочковой, и ему пришлось выполнить настойчивую просьбу "забить" себе номер телефона охранника - " на случай конфликта с молодёжью". Сергей записал цифры, потому что не хотел из-за странного папаши прекращать дружбу с понравившейся девушкой, которая две недели назад перешла в их школу, однако сказал, что всё это лишнее и у него нет конфликтов со сверстниками.
Сергей запрокинул голову так, что вода потекла по лицу, и вспомнил чувства, которые испытал, возвращаясь в тот вечер домой. Столь серьёзная защита и возможность ссылаться на "авторитетного" человека его не порадовала, а унизила, хотя он и успокаивал себя, что любой родитель заботится о своих детях, и это нельзя осуждать.
23
Однако обидеться и отказаться от вечерних встреч со Светой он не смог бы: это была любовь с первого взгляда. Весёлая, простая в общении, никому в школе не сказавшая о своём необычном отце, Света спокойно отнеслась к ухаживаниям Сергея и даже помогла ему преодолеть стеснение. Она не предъявила к нему никаких требований, восприняла таким, какой есть, и была совершенно чужда девичьей капризности.
...До колокольного звона, призывающего на вечернюю службу, Сергей успел ещё переодеться и устроить свою постель. Келья, в которой жили брат Иаков и ещё кто-то, представляла собой комнатку метра три на четыре с двумя самодельными двухъярусными кроватями, столом, шифоньером и вешалкой. Весь левый от входной двери угол занимала полка со множеством больших и маленьких икон, свечек, книжек и прочих относящихся к религии предметов. Стол был завален толстыми книгами большого формата, и Сергей прочитал их названия: "Букварь школьника" (тысячи на полторы страниц!), "Уроки истории", учебник церковнославянского языка. Парню любопытно было заглянуть в книги, но он постеснялся сделать это без разрешения и поспешил в храм.
Вечерняя служба длилась около трёх часов, и Сергей уже не чувствовал себя так скованно, как утром. Он знал в лицо половину присутствовавших, знал игумена, других монастырских священников отца Бориса и отца Амвросия, а ещё некоторых из монахов и таких, как он, трудников: сторожа, Алексея, помогавшего на кухне, чудаковатого и лохматого Петю, отца и сына, интеллигентных на вид, явно городских жителей, которые усердно молились и хорошо знали порядок службы.
Сергей, как всегда, старался сосредоточиться на происходящем, понять то, что читают и если задумывался о чём-то, то это была завтрашняя исповедь. Он уже мысленно готовился к ней и придирчиво перебирал в памяти события последних месяцев. Ему хотелось выйти в воскресенье из монастыря с очищенной душой и снова испытать то особое чувство, какое было у него после первого в жизни Причастия в четырнадцать лет, когда бабушка объяснила ему суть таинства и убедила в его необходимости.