В.Г. Шевченко
К роману "Идиот"
КОРОТКИЙ РАССКАЗ В ПИСЬМАХ
(Из найденного в старых семейных архивах)
Дорогая Александра Ильинишна! Давно не писала Вам, но, я
думаю, Вы простите меня и не сочтете это за невнимание к Вашей
особе. Мы все Вас помним и любим, и с удовольствием вспоминаем
вечера, проведенные в Вашем обществе во время нашего пребывания
в столице.
Сейчас одолели всякие заботы. Балы, обеды, приемы у
губернатора - это ведь отнимает столько времени! Да и мои две
дочери, Маша и Оленька! Столько хлопот, столько волнений!
Достойных женихов с приличным положением в нашем уезде до
ужасного мало.
Но пишу я Вам совсем по другому поводу. Вы, конечно, читали
последний роман известного писателя Достоевского "Идиот"? Не
сомневаюсь в этом, поскольку знаю Вас, как большую любительницу
литературы, даже и нашей.
Конечно, наше общество совсем не то, что в столице. В
основном люди обыкновенные, ничем непримечательные,
малочиновные. Но и у нас читают, особенно женщины, поскольку
мужчины, как и везде, занимаются Бог знает чем, все больше в
карты. И до нас доходят разные необыкновенные слухи по поводу
истории, описанной в романе г-ном Достоевским. А коль скоро Вы
вращаетесь как раз в том круге, и знаете многих из лиц,
выведенных г-ном Достоевским под другими именами, то и всю
историю эту, я думаю, знаете доподлинно, а не по роману. Если
найдете время и вспомните о своей давней знакомой, то не сочтите
за труд, опишите все как было. Буду ждать с нетерпением.
Маша и Оленька шлют Вам большой привет (Вы помните их
девочками, а они уже барышни) и наилучшие пожелания.
Всегда Ваша П.Д.
16 сентября 1869 г.
Дорогая Пелагея Дмитриевна!
Вы сами не знаете, какое удовольствие Вы доставили мне своим
письмом. Эта трагическая история, о которой Вы упомянули, долгое
время занимала умы всего нашего общества. Да и теперь еще не
стихают пересуды, разговоры, обсуждение самых мельчайших
подробностей происшествия. Представьте себе, среди скуки
светской жизни вдруг такой гром!
Но к делу. Поначалу приезд князя Мышкина (я оставляю ему его
имя) никакого внимания ни у кого не привлек. Ну, приехал какой-
то очень странный и совершенно бедный молодой человек из-за
границы, будто бы дальний родственник Епанчиных. Мало ли
несчастных на этом свете. Только потом, когда на князя вдруг
свалилось, совершенно неожиданно для всех, наследство и он стал
миллионщиком, все заволновались. Особенно беспокоились наши
дамы, имеющие дочерей на выданье. Ну что ж, что он странный и
даже, говорили, нездоров. Болезни лечатся, а при таком состоянии
можно выписать хорошего врача и из Европы. Все стали выяснять
про его появление у нас; как выглядел и с кем разговаривал. Даже
лакей Епанчиных стал объектом внимания; он-то имел первое
впечатление (рассказы Рогожина и его компании никто всерьез не
принимал).
А уж после этого самого убийства Настасьи Филипповны (это имя
я тоже оставляю) дело приняло такой вид, что стали вести
воспоминания, кто что знал и слышал. Для памяти. Ведь такого
грома у нас давно не было. Более всех старался этот Птицын, он-
то всегда про всех и про все больше других знал. Я сама была на
суде и записала все как было, но об этом потом.
До приезда князя у нас все больше говорили об этой истории
Афанасия Ивановича Тоцкого (его я тоже оставляю, из-за него все
и произошло) с Настасьей Филипповной. Представьте себе, какой
стыд! Этот Тоцкий, почти старик, человек циничный, весь
истрепавшийся в своих похождениях и утехах, приспособил
несчастную сироту, содержа ее в своем Отрадном, для
удовлетворения своих извращений, которых набрался во Франции. В
известном круге, где собиралась одни только светские волокиты и
совершенно распущенные молодые люди, Афанасий Иванович почитался
за образец, и, похваляясь, рассказывал (как передавали) эту
историю в подробностях. "Ну что за удовольствие связь со
светской дамой или даже с женщиной известного типа где-нибудь в
Европе, - говорил он. - Тут все заранее очерчено и вызывает
более скуку, чем сладострастие. Даже и кое-какие вольности, если
они допускаются, носят в себе какой-то формальный характер.
Другое дело наша неискушенная, наивная деревенская девочка,
почти ребенок. Она самые что ни на есть фантазии воспринимает
как нечто совсем естественное, самой природой определенное, и,
при этом, с такой простотой, с такой милой непосредственностью,
что доставляет блаженство необыкновенное. Вот тут и есть рай. Я
удивляюсь, как дешево мне досталась тогда эта нежившая еще
душа".
Так и говорил: "Досталась душа", а не детское непорочное
тело. Прямо как Мефистофель какой-то. Он рассказывал о таких
вещах, что мне их и описывать стыдно, как-нибудь расскажу при
встрече.
Говорят, что однажды один молодой человек, не из самых
худших, сказал Афанасию Ивановичу: "Вам придется дорого
заплатить за эту душу на суде". На что Афанасий Иванович
усмехнулся: "Ну, что Вы, никакого суда не будет. Выдадим ее
замуж за какого-нибудь чиновнишку с хорошим приданым, да и дело
с концом". "Я не про этот суд говорю, - возразил молодой
человек, - я про другой". Тут поднялся такой хохот, что молодой
человек весь покраснел и вынужден был ретироваться из компании.
И вот этот-то Тоцкий считался среди многих в нашем обществе
за порядочного человека и даже был принят у Епанчиных, как жених
одной из дочерей Лизаветы Прокофьевны (она тоже оставлена, но
некоторые наши дамы перестали с ней после этого раскланиваться).
Господи! До чего же упала нравственность! И это все Франция, это
все Европа, где этот разврат принимается как нечто само собой
разумеющееся. Несчастная Россия! И какой же ужас, какой позор в
своей душе несла эта исстрадавшаяся женщина, тем более что все
вокруг только об этом и судачили! Действительно лучше уж в воду
или под нож пойти.
Передавали, что однажды Аглая ей действительно высказала со
злостью: "Была бы честная, в прачки пошла бы, а не на
содержание". На что Настасья Филипповна ей ответила (в романе
этого нет): "Это чтобы обстирывать Афанасия Ивановича и ему
подобных? А были бы Вы честная, так пошли бы учительницей, хоть
какой-то прок от Вас был бы. А так - чем же Вы особенным от меня
отличаетесь? Та же содержанка". Аглая это запомнила.
Уже после самого преступления объявился у нас г-н З-кин. Все
дамы утверждали, что был он из чиновников, но имел некоторое
отношение и к литературе. Будто бы сочинял для собственного
удовольствия разные водевили и комедии. В театры они, конечно,
не шли, но иногда разыгрывались от скуки в усадьбах в домашних
представлениях. Трагическая судьба Настасьи Филипповны его
чрезвычайно заинтриговала. Решив, что это как раз тот самый
случай, который может прославить его имя, он энергически взялся
за дело, собирая все, что касалось этой истории. Конечно,
восстановить все доподлинно уже не представлялось возможным. Все
говорили по-разному, прибавляя, как это у нас водится, и от
себя, чего и не было. Но в результате у г-на З-кина сложилась
повесть, которую он читал на вечерах.
Особенно г-н З-кин сошелся с этим Птицыным и с Афанасием
Ивановичем, которого высоко ценил за его состояние, умение жить
в покое и комфорте, утонченность, как он говорил, вкуса и
европейское просвещение.
Повесть, должна Вам сказать, получилась весьма скучной,
вскоре о ней и говорить перестали. Наверно поэтому г-н З-кин,
как рассказывали, и передал все свои записи г-ну Достоевскому,
имея в предмете написание романа.
Г-жа И-ва (Вы должны ее помнить), душа нашего общества, дама
высокообразованная и проницательная, как-то сказала о Настасье
Филипповне: "После ада, который она пережила, ей необходим был
тихий семейный уют и дети. Дети исцелили бы ее и дали смысл к
существованию. Но непереносимый ужас и отвращение к естественным
отношениям между мужчиной и женщиной, внушенные ей Тоцким, от
одних только воспоминаний, о которых она кричала: "Спаси меня!",
в конце концов и погубили эту, уже давно надломленную душу".
Все наши дамы с нетерпением ждали суда, надеясь на то, что
там откроется что-то необыкновенное и узнается тайна самого
убийства. Что там действительно произошло в квартире Рогожина -
этого никто не знал, кроме самого Рогожина и князя. Но князь уже
рассказать ничего не умел, впав в идиотское состояние, а Рогожин
был отправлен в больницу с воспалением мозга.
На суде говорил один адвокат, а сам Рогожин только
подтверждал слова адвоката, доказывавшего, что убийство было
совершено в состоянии белой горячки. На этом дело и закончилось.
Хотя отчего вдруг у Рогожина случилась белая горячка еще до
преступления - этого никто не понимал и объяснить не мог. Это с
его-то грубой силой и низменной натурой? Да такие и в воде не
тонут и в огне не горят. А что в больницу попал, так ведь он мог
и притвориться. Экая невидаль.
Г-н З-кин в своей повести всю эту сцену в квартире Рогожина
описал так, как адвокат рассказывал.
Ну, а теперь о главном. Записки г-на З-кина так и пролежали
бы у г-на Достоевского без всякого употребления, если бы не одно
особенное обстоятельство, а именно - письма Евгения Павловича
Родомского к Вере Лебедевой (и это оставлено) с подробнейшим,
как рассказывали, изложением состояния болезни князя в
Швейцарии. Я сама этих писем не читала, но слышала, что князь
заговорил, но что это скорее не разговор, а какой-то бессвязный
бред. Все больше про нож с оленьим черенком и про "внезапную
идею". И будто бы повторяет одно: "Спаси меня! Вот сюда, в самое
сердце. Чтобы не больно и без крови. Ты святой, через тебя и
меня Бог простит!"
Во всей этой истории еще много неясного. Зачем князь помчался
тогда вслед за Рогожиным и Настасьей Филипповной? И что за нож?
На суде Рогожин подтвердил, что этот нож лежал у него в запертом
ящике, заложенный в книгу. А вдова-учительница, дама весьма
почтенная, потом, как передавали, сказала о том, что этот
садовый нож был заложен в библиотечную книгу "Мадам Бовари",
привезенную Рогожиным Настасье Филипповне для чтения, чтобы не
скучала. Эту книгу, вместе с ножом, князь и положил к себе в
карман, когда приходил к вдове-учительнице перед убийством. Все
семейство заявляло потом, что это был "на удивление" странный
человек в этот день, так что, "может, тогда уже все и
обозначилось".
Говорили, что Вера Лебедева (она потом вышла замуж за Евгения
Павловича и сейчас живет в Европе) специально ездила к г-ну
Достоевскому, чтобы показать письма Евгения Павловича этому
писателю. После этого и вышел роман "Идиот".
Конечно, в романе многое описано не совсем так, как
происходило на самом деле. Тот эпизод, где Настасья Филипповна
ударила тростью по лицу офицера, сочинен самим г-ном З-киным.
Рассказывали, что она просто влепила этому офицеру звонкую
пощечину. Но разве в этом дело? Конечно, оставив как есть (кроме
имен) повесть г-на З-кого (от его имени и ведется весь рассказ
об этой истории), г-н Достоевский многое взял и из писем Евгения
Павловича Родомского про видения князя, но больше всего
прибавил, конечно, от себя, от своего таланта. Роман получился
увлекательным, им все зачитываются, а это главное.
Впрочем, душа моя, все, что я тебе описала - это только
слухи, сплетни и разговоры, как у нас всегда бывает. Может все и
не так. Может и не передавал г-н З-кин своей повести г-ну
Достоевскому. Может и не было никаких таких писем Евгения
Павловича к Вере Лебедевой про видения князя. Может быть в
романе г-на Достоевского описана совсем другая история, каких
много и которая лишь похожа на ту, что произошла у нас. Кто
знает? Ведь все имена, как Вы сами знаете, вымышлены, а
установить, что было на самом деле, а что придумано, уже даже и
невозможно.
У г-жи И-вой сложилось свое мнение (я с ней согласна,
расскажу при встрече) об этой трагедии. Но окончательно все
может проясниться только после выхода из каторги Рогожина,
поскольку на князя надежды никакой уже нет.
Поклон Дмитрию Семеновичу, поцелуйте за меня Машу
и
Оленьку. Хороших им женихов.
Всегда Ваша, А.И. 21 октября 1869г.