Скажите мне, скажите, как можно быть столь слепым идиотом? Да, грешен, болтал по телефону, переходя через улицу. Да, я наплевал на все переходы Парижа и на все предупреждающие знаки мира. А что бы сделали вы, болтая с любимой женщиной своей, с которой вас разделяет не одна сотня километров, по которой вы тоскуете и запах чьих духов неуловимо щекочет ваши ноздри тонкой колонковой кисточкой на каждом втором углу? Разумеется, вы бы поступили точно также. И вас точно также сбила бы машина. Собственно, по здравому размышлению мне не столь жаль себя и своего немолодого уже в принципе тела - Бог с ним, все мы смертны. И даже не чьего-то там Рено - уж на это-то мне точно плевать. И не телефон - к вещам я отношусь практически. Жаль мне разговора, который был прерван в самый что ни на есть неподходящий момент, сбитого общения, которому придется с оханьем и разглядыванием синяков и помятостей постепенно приходить в себя.
С такими мыслями я лежал на чем-то умеренно-твердом, почему-то слегка покачиваясь - неужели сотрясение - и собирался с силами, чтобы открыть глаза. По крайней мере я жив, и это уже внушало оптимизм. Сильно смущало то, что болей я не ощущал. То есть совершенно. И, более того, у меня даже не болела правая нога, которую я давеча крайне неудачно подвернул. Это было странно. Но более всего меня смущал запах свежезаваренного кофе и горячей выпечки. Просто потому что в больницах пахнет несколько иначе. Разумеется, я никогда не попадал во французские больницы, да и вообще по заграницам предпочитал всегда передвигаться отнюдь не на больничной каталке - но все же, все же... Странно.
- Полагаю, что месье пришел в себя. Мне кажется даже, что месье не откажется от чашечки кофе и булки, если я правильно трактую трепетание ноздрей месье.
Голос какой-то ироничный, русский язык слегка старомоден - но акцента нет, даже какой-то налет эмигрантской респектабельности первой волны. Надо, Саша, надо открыть глаза и все-таки понять, на каком ты свете - и не приснился ли тебе Париж, и рыжеющие осенние улицы, и теплый еще воздух, и разговор, и дурацкая твоя улыбка, на которую такими же улыбками отвечали все встречные - как не улыбнуться человеку, у которого на лице написано - он влюблен, он любит, он любим, он говорит с любовью - это же Париж, в конце концов.
Открыть глаза и быстро сесть - это была не самая лучшая идея. Голова закружилась, да и то, на чем я лежал - это оказалось неким подобием дивана - по-прежнему покачивалось. Невысоко над головой был деревянный сводчатый потолок - почему-то с окошком. Напротив меня в кресле сидел седой, но довольно крепкий мужичок и неодобрительно покачивал головой. Одесную него на столике дымился кофейник и раздражающе светились розовато-бежевой корочкой свежие булки. Как их тут называют-то? А, бриоши.
- Месье совершенно зря демонстрирует свой героизм. Вам стоит все-таки немного полежать и прийти в себя. В конце концов, вас сбила машина. Не надо смотреть на меня с таким недоверием. То, что вы живы и не получили никаких травм - совершенно обычное везение. - Мой визави слегка пожал плечами. - Можете назвать это чудом, если хотите. - Приглашающий жест. - Надеюсь, вы не откажетесь.
Нет-нет-нет, все-таки что-то здесь не так. Даже кофе.
- Прошу прощения, Александр, я не представился. Рафаэль. - Мой гостеприимный хозяин приподнялся в кресле и слегка поклонился. Я неуклюже клюнул носом в ответ. Пора бы уже научиться великосветскому этикету - а то даже этот... как его... книксен не сделаешь. Кстати, интересно, откуда он знает мое имя?
- Ваше имя фигурировало в полицейских бумагах, если Вас беспокоит мое знание Вашего имени.
Неужели я уже начал думать вслух?
- Нет, месье Александр, Вы не думаете вслух - просто у Вас вопросы написаны на лице. - Старик снисходительно улыбнулся и налил себе кофе. Кофе. Вот тут-то у меня и щелкнуло в голове. Я ничего не имею против хорошо сваренного кофе - но когда мне подают кофе, в котором совершенно явственно чувствуется щепотка чили, брошеная в раскаленную джезву, еще не наполненную водой, щепотка кардамона и палочка гвоздики - то есть тот кофе, который я варю себе, будучи в прекрасном и расслабленном настроении - это, знаете ли, чересчур.
Наверное, это получилось по-дурацки театрально. Я нарочито медленно поставил чашку на стол, медленно отодвинулся от стола - и резко вскочил. Совершенно не стоило этого делать. Потолок, хоть и сводчатый, был довольно низок - и треснулся я о него весьма ощутимо. В итоге, ощущая себя полнейшим идиотом, я стоял, потирая макушку и стараясь не залиться багровым цветом. И разумеется, стараясь не смотреть на старика, который наблюдал за всеми моими манипуляциями с нескрываемым - и как я был уверен - издевательским интересом.
- Что за шум? - в помещение - черт, я даже на знаю, где я - пусть будет просто "помещение" - зашла суховатая пожилая женщина - ну никак она не тянула на старушку, скорее на классическую Бабушку из сказок Перро. Только вот шкодливый блеск в глазах роднил ее со старичком в кресле, давая понять, что эта парочка во времена оны давала прикурить Парижу.
- Нет-нет, Мари, ничего страшного. Месье просто неудачно встал. Потолок каюты низковат, не спорю. Сам пригибаюсь. - Рафаэль перевел взгляд на меня и усмехнулся. Я несколько смущенно сел. Ну не стоять же столбом посреди... Каюта? В таком случае понятно, почему качался диван.
- Мари, моя спутница жизни. Александр, жертва автокатастрофы. - Представление было столь церемонным и старосевтски милым, что я с трудом удержался от того, чтобы вновь не вскочить и не поцеловать престалелой даме руку - и ограничился лишь приподнятием отбитого о парижскую мостовую филея и кивком ушибленой о потолок головы.
- Простите, Мари... Эээ... Не найдется ли у вас мази от ушибов? Мне нужно... - Я обвел неопределенным жестом свою многострадальную голову.
- У нас нет мази, - смущенно ответила мадам. - У нас вообще, боюсь, кроме пластыря из лекарств ничего нет.
- Просто мы не болеем, - в тон ей ответил Рафаэль. - Впрочем, идите сюда, сейчас мы все поправим.
Он положил руки на мою склоненную голову - и боль прошла. Это было странное, ни на что не похожее ощущение - разве что сравнимое с легким холодным порывом ветра в дичайшую жару. Когда тебя, мокрого и полуобморочного, вдруг обертывает прохладой - и мурашки дождем скатываются от макушки к пяткам, приводя организм в состояние бодрое и боевое.
Да, признаюсь, я впервые увидел ангелов. И, замечу, не просто ангелов - а ангелов на пенсии, спустившихся к нам сюда, чтобы спокойно доживать вечность на яхточке, слегка качающейся на передергивающейся шкурке Сены. Они стояли на палубе, махали мне руками, улыбаясь - и прозрачные крылья розовели в лучах идушего баиньки солнца. Нозри мои щекотал зацепившися за свитер запах гвоздики и кардамона - а где-то в воздухе уже летел, оттолкнувшись от передатчика, сигнал - и я крутил в руке телефон с дурацкой совершенно улыбкой, потому что знал, кто мне сейчас звонит.