Тео лежал на пригорке, теребя в зубах травинку и наслаждаясь возможностью в кои-то веки передохнуть. Щербатый говорит, что костры разводить не будем - и без того жарко, а харчи разогревать и так не нужно - все одно только со столов. Он перевернулся на живот и посмотрел вниз. Там, на расстоянии мили, смешивая краски с закатом, горел город - и почти вплотную к огню стояла черная фигурка - маленькая и совершенно ненастоящая на фоне стихии.
- Что, малец, на старину Отто любуешься? - Щербатый плюхнулся рядом и сыто рыгнул. - Вот сколько я с ним хожу - а тоже никак не привыкну. Веришь - мороз по коже.
Тео кивнул.
- Все-таки не зря его святая наша матерь Римская церковь..., - Щербатый осекся, быстро оглянулся по сторонам, мелко перекрестился и сплюнул.
- Дядюшка, а что он делает-то? - юнец явно заинтересовался темой.
- Руки он греет. Мерзнут они у него. Всегда, - грузный пожилой вояка набрал воздуха, чтобы снова рыгнуть - но отчего-то передумал. - Слушай, малый, один раз расскажу - а дальше сам решай. Кажется мне, что не след тебе дальше с нами идти, - маленькие заплывшие глазки Щербатого были непривычно печальны.
Прошлое рыцаря Отто фон Рихтера мало кому было известно - да и, честно сказать, не было оно каким-то особенным - обычное прошлое обычного небогатого имперского рыцаря. В двадцать пять сколотил он вольный отряд - из тех, что в изрядном числе шастали в те неспокойные времена по дорогам - кого-то грабя, кого-то охраняя - по настроению да по погоде, как водится. Долго ли, коротко ли - но в один прекрасный зимний день благородный рыцарь Отто фон Рихтер сделался молчалив и нелюдим, стал избегать веселых попоек и отчаянных девок, ездивших за отрядом. Бойцы гадали - то ли славный рыцарь подцепил какую поганую болячку, то ли священники его уморили разговорами о душе да о совести - то ли, шептались некоторые - и вовсе подменили старину Отто. А через год Святая Инквизиция объявила его богопротивным колдуном и назначила неслыханную награду в три тысячи талеров. Большая часть отряда, хоть не жаловала церковников - но конфликтовать с ними в открытую совершенно не желала, покинув славного рыцаря при первой же возможности. Отто же прекрасно понимал, что с оставшимся десятком бойцов тягаться со всей мощью Рима он не сможет - и потому отдался на милость ближайшего епископа.
- Он устроил тогда славную пирушку - а когда мы нажрались - уехал в город. Знали б - не отпустили, - Щербатый отхлебнул пива из кожаной фляги.
- Дядюшка, ты что же - из первого отряда? - глаза Тео блеснули красным, отражая пламя горевшего города.
- Угу, навроде того. Ну вот, удрал он от нас - а церковники-то рассусоливать не стали - сразу ему пальцы разбили. Чтобы не писал. А потом - язык вырвали, потому как он заместо того, чтобы на палача своего ругаться или Господа звать - стал палачу..., - старый боец поперхнулся и сипло закашлялся. - Тронулся, в общем, палач-то. Потому и язык вырвали. А сами-то так перепугались - что до того уши себе воском залили, - Щербатый заливисто захохотал.
- Что ж он наделал такого? - молодому не терпелось узнать продолжение.
- А вот это, малый, не твое дело, - боец резко оборвал смех и несильно, но вполне отчетливо ударил кулаком по земле.
Тео смутился.
- Прости, дядюшка.
- Ничо-ничо, Бог простит. Ну вот, а потом они Отто нашему и глаза выжгли. Не понравились глаза - колдовские, мол, глаза, в душу лезут. А к тому моменту и мы подоспели. То ли Бог хранил нас, то ли Дьявол - а пришли все и ушли все, да еще и старину Отто с собой прихватили. А потом кузнец наш... Да он сам тебе и расскажет - вон, видишь, идет? Эй, Вилли, малой байку твою про железные руки не слышал - топай сюда, я тебе пивка плесну!
Невысокая, чуть скособоченная, и оттого несколько дерганая фигурка изменила маршрут движения. Не доходя до собеседников десятка шагов, Вилли обессилено рухнул на траву.
- Гюнтер, пива дай. Не могу уже - в глотке сухо, как в..., - тут кузнец произнес шутку столь непристойную, что Щербатый подавился пивом, упал на спину и стал хохотать, вытирая покатившиеся градом слезы - а Тео немедля заполыхал ничуть не хуже догорающего уже города. Одним глотком опустошив половину фляги, Вилли икнул и жалобно продолжил: - Видишь - он там опять стоит. Завтра мне снова с утра править, полировать, ремни менять. Что за напасть, а?
Десять лет назад остатки отряда нагрянули в одну деревушку - да и то сказать, не нагрянули - а так, погостить зашли - Отто спустя пару дней только в себя приходить начал. С горя бойцы завалились в кабак - отчего ж не горевать, коли у рыцаря рук, почитай, и нету. А без рыцаря отряд не отряд - а шайка простая. То ли Господу угодно было пошутить в тот день, то ли что еще - а в кабаке в ту пору третий день пил беспробудно местный кузнец, только похоронивший жену. По пьяной удали и подрядился он сделать неслыханное - железные руки для рыцаря, да такие, чтобы были, как живые. Всем известно, что любой кузнец с нечистым знается - вот и стали говорить, что сам Сатана подарил славному рыцарю Отто фон Рихтеру новые руки. На самом-то деле проще все было - протрезвев, Вилли пораскинул похмельными своими мозгами - и за неделю создал уникальный - и сложнейший механизм из множества шарниров и ремней, опутывавший, как кокон, искалеченные руки - и надежно спрятанный под панцирем латных перчаток. Ну а коли механизм уникальный - то и кузнец подался в отряд, за руками рыцарскими следить - все равно в деревне его ничего уже не держало.
- И вот, представьте себе - ладно б в бою там что-то повредил - все понимаю. Но в первый раз - помнишь, Гюнтер, тот городок? Ну вот, старина Отто отряд, почитай, возродил - и пошел веселиться, как в прежние времена, - Вилли сделал еще один порядочный глоток и, бросив быстрые взгляды по сторонам, понизил голос. - Да только головой он, похоже, повредился изрядно. Солдат в первом же городе вырезал подчистую - хоть и не сопротивлялись они вовсе. Страшно им было, слышь, до одури страшно.
Щербатый согласно кивнул: - Этточно, Вилли, я бы и сам со страху... Про руки впереди него рассказы бежали. Да еще и повязка эта...
- Не, в первом городе повязки не было еще. Ткань-то он там и взял. Ну так вот, вырезал он солдат - а горожан отпустил, да еще и время им дал кой-что с собой взять. А потом прошел по городу, зашел в лавку, вернулся с тюком - и показал - поджигайте, мол. Ничего нам взять не дал. А когда уже город горел - подошел близко-близко - и руки протянул к огню. И, знаешь, я тогда убежать захотел - на другой конец мира, чем дальше - тем лучше. Потому что он улыбнулся.
Тео был столь удивлен, что позволил себе перебить старого вояку: - Ну а что страшного в улыбке-то? Чай, не железная.
Вилли резко помотал головой, допил пиво и просительно посмотрел на Щербатого. Тот вздохнул, повозил рукой позади себя и протянул кузнецу непочатую флягу, которую тот принял с благодарностью.
- Страх, малый, в том, что улыбка у него была - вот как у тебя или у меня. Обычная, нормальная. Это-то и страшно было. А перчатки у него ажно красными стали, окалиной покрылись - а ему хоть бы хны, стоит, улыбается и губами шевелит - как говорит что-то. И вроде как смотрит на кого-то - а как ему смотреть-то, без глаз. А утром ко мне пришел - мол, чини - а сам показывает - замерз, руки грел. Как же, замерз он.
Кузнец вздрогнул и приложился к фляге.
- Вот и повелось - как город, так он руки греет. А я поутру правлю.
Отто фон Рихтер, вольный рыцарь, стоял перед начавшим затухать уже пожаром - и улыбался. Пусть думают, что он сошел с ума. Пусть. Но мы же с тобой знаем, что это не так. Тебе снова холодно? Скоро, скоро я согрею тебя - ведь, когда ты мерзнешь - ты не улыбаешься. А это невыносимо больно для глаз. Скажи, тебе все так же нравятся красные и черные ромбы в шахмат? Да, у меня еще осталась ткань - на пару-тройку сюрко и на десяток повязок. Знаешь, рука почему-то не держит перо - но обещаю, я скоро напишу. Я учусь писать мечом на земле. Ты увидишь. Ты прочтешь. Я согрею тебя.