Его улыбка бросалась в глаза. Осень, конец октября, обычная питерская хмарь и слякоть. Серое небо, серая морось, мокрый асфальт, серые лица над сгорбленными спешащими фигурами - и вдруг эта улыбка. Человек шел навстречу мне от "Зингеровского" дома, через мостик. Шел не торопясь, глядя на окна, на крыши и на небо, которое разглядывать-то и незачем. Серое, мокрое, пустое. Впрочем, пусть разглядывает - что мы, туристов не видели? Но улыбка... Она не выходила у меня из головы. Я знал только одного человека, который улыбался так - искренне, тепло, заразительно. Всегда. И я помню эту улыбку, потому что был, наверное, последним, кто ее видел. Он уже, казалось, тогда пришел в себя после гибели жены и дочки - любимых им, обожаемых - и рухнувших с самолетом в тайгу. Он снова говорил и слушал - и снова улыбался - не вымученно, а так, как всегда. А потом... Строчка в сводке дорожной инспекции, короткий сюжет в хронике дня. Нелепая, страшная случайность. Да, это было точно такой же стылой осенью - пятнадцать лет тому назад. Я сам опускал гроб в могилу. Я кинул первую горсть земли. Я закапывал эту улыбку. И именно поэтому я считал, что имею право на вопрос.
Человек, заинтересовавший меня, по-прежнему не обращал никакого внимания на происходящее и, неспешно дойдя до середины мостика, облокотился на перила и смотрел теперь вдоль канала - туда, где над водой повис пряничный храм, столь милый глазу туриста. Ускорив шаг, я пытался понять, с чего же начать разговор - и в голове крутились фразы насколько мелодраматичные, настолько же и идиотские.
- Саша, привет, давненько не виделись, - банально, конечно, но не начинать же разговор со слов "как раз на прошлой неделе был у тебя на кладбище".
Тот, кого я назвал "Сашей", еле заметно вздрогнул и повернулся.
- Извините, но вы обознались, - сказал незнакомец и понимающе улыбнулся.
На мгновение мне стало неловко. Другое лицо, совсем другой, низкий и хриплый голос. Но улыбка - ее не спутаешь ни с чем. И глаза - это были его глаза, смешливые и холодные - цвета низкого питерского неба.
- Нет, Саша. Я не обознался. Не знаю, как ты здесь оказался и почему ты изменился - но это ты. Я очень рад, что ты жив, старик.
Казалось, что улыбку смыло мелкой настырной моросью - она сплыла с лица медленно и уродливо, как акварель с бумаги, на которую попала вода. Только что были яркие, сочные краски - а через пару секунд все изломано, искорежено - и цвета смешались в мутную грязь. Он снова посмотрел вдоль канала, опустил голову и еле слышно пробормотал:
- Извини, Костя. Долго объяснять.
В кофейне, несмотря на мерзкую погоду и близость от туристических маршрутов, было на редкость немноголюдно. Покойный друг категорически отказался от алкоголя, а пить в одиночестве мне не позволял принцип. Ну что ж, раз не удалось расслабиться - вспомним студенческие годы.
- Настенька, нам два раза того замечательного, что у вас на песке делается. С имбирем и корицей. И покрепче.
Официантка блеснула глазками, развернулась, вильнув небольшой округлой попкой, и убежала выполнять заказ. Саша посмотрел ей вслед с полуулыбкой:
- Константин Алексеич, тебе же сорок пять уже. А девочке - лет двадцать от силы. Что ты творишь, кобель несчастный?
Я откинулся на диванчике и победно посмотрел на старого друга, внезапного воскресшего из мертвых:
- Я, Александр Никитич, тут, почитай, каждый день сижу. Надеюсь, ты помнишь, что я люблю хорошо сваренный кофе. Ради этого обаять официантку - дело святое и полезное для здоровья. Впрочем, что я говорю о здоровье покойнику.
Мда, додумался же я ляпнуть такое.
- Извини, Саш. Глупость сказал.
- Ничего, бывает, - он улыбнулся - но на сей раз вымученно - и замолчал. Пауза была пустой, болезненно тянущей, как зубная боль - мы украдкой смотрели друг на друга, избегая встречаться взглядами.
- Ваш кофе - с имбирем и корицей.
- Настенька, вы прелесть. Еще ни разу я не получал от женщины требуемого так быстро.
Девочка вспыхнула, хихикнула и убежала за стойку - одним словом, тяжелый бронебойный комплимент сделал свое дело.
- Ты не изменился. Все так же ухлестываешь, все так же нравишься. Да и в форме себя держишь, хвалю.
- Зато ты...
- Да, - Саша грустно улыбнулся. - Совсем другой. Я рад, старый, что ты меня узнал - хоть и не понимаю, как. Короче говоря, в тот день - а если быть точным, то в тот вечер...
...у Кости было хорошо и уютно. Холостяцкий флэт - чистый, но с непременным творческим беспорядком. Гитара, вытащенная с антресолей, старые песни из колонок. Редко видимся в последнее время - работы выше крыши. А это плохо, очень плохо. Свои же люди, считай, родные. Когда Костик разводился - ох, помню, вызвонил он меня посреди ночи - и... По сей день вспоминаем. Зато в петлю не полез и руки резать не стал - а печень - она как-нибудь выдержит после студенческих-то лет. А когда Инга с Катькой - он сам ко мне приехал, безо всяких звонков. По профилю работы сводки получает одним из первых. И списки. Если б не он - не знаю, что б я делал. Я и не помню толком, что было - как куклу, под руки водили.
Эх, если б не надо было на работу завтра - зависли бы, как в старые времена. Костик, ирод, еще и корчил пакостные рожи, демонстрируя домашние запасы. А я лишь слюни ронял - за рулем, все-таки. Хватит, нервы не железные - я откланялся и поехал домой. По радио крутили какую-то ерунду, музыка не радовала - а ехать было минут тридцать, не меньше, даже без пробок. В свете фар показался голосующий парень. Возраста моего, одет вроде прилично - авось, и ехать веселее будет. Да и чего ему под дождем мокнуть?
- До Крылатского.
- Садись, по пути. Только я тебя на углу Осеннего высажу - мне петлять неохота.
- Не вопрос.
Варшавка была пуста - и грех было не разогнаться. Третий час ночи, все патрули давно спят - да и что им еще делать в такую погоду? Внезапно руль начал рваться из рук, машину развернуло и повело боком по мокрому асфальту, вынесло на встречку и продолжило неторопливо, как в замедленном кино, крутить - словно жернов в какой-то чортовой мельнице.
Удар.
Обрыв кадра.
- Значит, не ты сгорел в машине.
- Значит, не я. Давай начистоту - я не помню последующих трех месяцев. Совсем. Я знаю, что меня привезла в больницу какая-то девушка. Так мне, по крайней мере, сказали в приемном покое. А вот кто меня вытащил - понятия не имею.
- Ну допустим. Но как ты объясняешь отсутствие документов? Или наличие новых, раз тебя, прости за подробность, похоронили? Где эта больница, в конце концов? Они же должны были тебя как-то оформить!
Саша пожал плечами.
- Кость, ты можешь мне не верить - но я очнулся в середине января в совершенно чужой квартире - причем на столе лежали ключи, документы, деньги и письмо, в котором было сказано, кто я теперь такой. А, да - и еще там было сказано, что это все мое. Включая квартиру и новую работу. Ну и фото моей собственной могилы для полноты ощущений. Я по твоему лицу вижу, что ты собираешься сказать что-то насчет Face\Off - так вот, дорогой мой, ничего подобного. Я просто живу, просто работаю. Все так же, как прежде. Я даже на рентген сходил - проверить, нет ли у меня чего в голове. Нету, представь себе.
- Хочешь, Александр Никитич, я тебе скажу, что ты ищешь все эти годы? - я посмотрел на приятеля поверх чашки. - Ты ищешь ту девушку, которая тебя спасла. Даже не пытайся спорить - я уверен, что она тебя и вытащила, и все устроила с квартирой и прочим.
Саша внимательно посмотрел на меня, улыбнулся и кивнул.
- Хочешь спросить - зачем?
- Да. И хочу ее увидеть. Считай, что у меня появилась цель в жизни.
- Но почему ты...
- Если я должен был исчезнуть - значит, так было надо. Извини, Кость, вам было больно, понимаю - но я ничего не мог сделать.
Теперь настала моя очередь кивнуть. Ну, как бы то ни было - Сашка был жив, и это было прекрасно.
- Настенька, дорогая, повторите нам кофе, пожалуйста.
Она сидела в темном уголку, на диванчике, забравшись на него с ногами и закутавшись в плед - и потягивала обжигающий глинтвейн. Сыро, холодно, ноги промокли. Не простыть бы. Через пар, поднимающийся от кружки, был прекрасно виден дальний столик, за которым сидели двое немолодых мужчин. Один из них улыбался - искренне, тихо, тепло и, главное - заразительно. Редкость в наши дни. Большая редкость. Маленький ангел чихнул, почесал кончик носа и тоже улыбнулся.