Аннотация: Жизнь продолжается - несмотря ни на что
Тринадцать лет
или Сибирская пастораль.
В железной тишине...
Алексей Сурков
Будь спокойна, моя ясноглазая...
Александр Вертинский
Если спускаться с четвертого этажа во двор по черной лестнице, то нужно пройти семьдесят одну ступеньку. На площадке между третьим и вторым этажами можно поставить ящик с инструментами на подоконник и немного постоять у открытого окна, передохнуть. Передохнуть - потому что Тула, Ишим и Благовещенск дают о себе знать, но передохнуть так, чтобы никто не заметил, потому что тебе всего тридцать лет.
Но сейчас постоять у окна не получилось - чуть ниже по лестнице, там, где на стене видны две замазанные синей краской пулевые отметины - следы еще с января сорок третьего - на ступеньках сидела Ксеничка, подперев подбородок сжатыми кулачками.
- Ксеничка, если вы не подвинетесь, я могу случайно стукнуть вас своим ящиком. А зип - он тяжелый.
- Ну и стукайте...
Он поставил ящик на ступеньки, поправил норовившие вывалиться пассатижи и уселся рядом с Ксеничкой. Похлопал по карманам старенькой гимнастерки, достал папиросы. Первая попалась высыпавшаяся, но вторая - вполне ничего, обмяв ее, он долго чиркал зажигалкой.
- Я буду в сторонку курить, а то ваша мама будет ругаться.
Ксеничка молчала.
- А что, кстати, делает сейчас ваша мама?
- Дядь Мить, - Ксеничка повернулась к нему, глаза были красные и подпухшие, - ну почему так бывает, что кому-то все и сразу, а кому-то ничего?
Он хмыкнул.
- А кто этот кто-то, которому все? И что все-таки делает ваша мама?
- Мама и Клавдия Сергеевна обсуждают новую маску для омоложения лица и цены на сметану на рынке.
- А этот "кто-то" - это, наверное, тот мальчик, которого папа на прошлой неделе подвозил к нашему дому на эмке, а ты выбегала его встречать?
- Нет, - она вздохнула, - это вовсе не Джеку, это Татке Гуреевой - все и сразу.
- А почему он Джек?
- Ну, вообще-то он Женя, но он с родителями год жил в Америке и теперь он зовется только Джек.
- Надо же - всего год, и уже Джек.
- Да, его только в классном журнале пишут Евгений, и учителя так зовут, а он такой американский! Они столько всего привезли - и радиолу, и пластинки американские - там такой фокстрот!
- А что же эта Татка Гуреева?
- Да ну ее... А можно мне к вам в гости?
- Ну я, Ксеничка, на самом деле шел во двор - собирался немного покопаться в мотоцикле...
- Ну пожалуйста!
- Ладно, будем считать, что я тебя пригласил пить чай. Все равно с тобой я зажигание толком не налажу. Пошли уж наверх...
И они пошли наверх - она - то и дело перепрыгивая через ступеньку, а он - стараясь не показать, что хоть и тридцать лет, а и Тула, и Ишим, и Благовещенск...
Придя домой, он в который раз подумал, что главное удобство его комнаты - это то, что она находится сразу у двери черного хода - соседка, Ангелина Львовна, не успела выглянуть в свою вечно приоткрытую дверь - а значит, кухонное Информбюро работать не будет и Ксеничкина мама будет спать спокойно, думая об омолаживающей маске, а не о том, какие нынче пошли люди.
Когда он с чайником пришел с кухни, где Ангелина Львовна вилась вокруг него, сгорая от любопытства - почему он так быстро вернулся, Ксеничка уже залезла коленками на стул и, опершись руками на стол у окна, уткнулась носом в оконное стекло. По двору ходил Фима Кацман по прозвищу "Фикса" в новой кепке.
- Ну что, Ксеничка, будем заваривать чай. Чай у меня хороший, хоть и пайковый, а вот сахара, извиняюсь, нет, - он насыпал по щепоти чая из жестяной банки в стакан и невесть откуда попавшую в его хозяйство чайную чашку с розами.
- А хотите, я домой сбегаю?
- Да ладно тебе. Посмотри там, на полочке у двери есть стеклянная банка, а в ней подушечки. Будешь с подушечками?
- Буду, спасибо, дядь Мить.
Он сел на кровать, ужасно хотелось снять сапоги - но чаепитие есть чаепитие. Когда чай заварился, а Ксеничка успела обжечь им язык и съесть четыре подушечки, он спросил:
- Ну, так что там эта Татка Гуреева?
- Ну ее... Она дура и у нее прыщи...
- Хорошо. А этот Джек?
- Ой, знаете, дядя Митя, у него столько журналов американских! Правда, мы ведь в школе немецкий учим - но там такие картинки! Представляете, в Америке все живут в отдельных домах и в каждом доме есть ванна и гараж для машины! Как я хотела бы, чтобы такой дом, и ванна, и машина!
- А что это Джек увлекается ваннами?
- Да нет, это папа Джека, Степан Иванович, он инженер, строитель, это его журналы.
- Понятно, значит это был Джек Степанович на папиной эмке... И что же он еще рассказывал об Америке, кроме фокстрота и ванн? - он чуть усмехнулся. - Ты про чай не забывай...
Ксеничка быстро отхлебнула чаю, подперла щеку рукой и стала рассказывать:
- Ну, Джек, он вообще очень сильно увлекается музыкой, мы слушали радио, и он сказал, что в Америке полно таких радиостанций, что только музыку передают. Он сказал, что если бы у него были деньги, то он и здесь такое радио устроил бы, чтобы только музыка американская и чтобы все слушали.
- А где же он собирается взять деньги?
- Ну, он об этом еще не думал. Но когда мы в понедельник после школы ходили на бульвар, он купил мороженое, и так все это рассказывал - чтобы на доме, где будет радиостудия, лампочки на крыше светились всю ночь и мигали - "Джек Ив Радио". Представляете - как это - всю ночь лампочками надпись светится?! Отовсюду видно, со всего города!
- Наверное, здорово. А что значит "Ив"?
- "Ив" - это сокращенно от Иванченко. Его так в Америке звали - Джек Ив.
- Понятно, - он отпил уже совсем остывший чай из стакана. - А это из-за того мороженого ты три дня кашляла и мама не пускала тебя в школу?
- Угу, - она сразу погрустнела, - а за три дня Татка сразу устроила вечеринку, и Джек приносил свои пластинки... И теперь они вместе ходят после школы - и на бульвар, и в кино вчера ходили, и Светка мне сказала, что даже видела, как они уже в среду, после вечеринки, целовались,- она шмыгнула носом и отвернулась к окну.
- Не возражаешь, если я покурю?
- Курите, конечно! А... мне можно?
- А ты разве куришь?
- Да я уже сто раз курила! У нас в классе и Светка курила, и Татка, и Наташка, и даже Наташка-вторая. А Джек говорит, что в Америке все киноактрисы курят. Такие специальные сигареты с длинными мундштуками. Я и сама в кино видела. Давайте, я покажу как, пересядьте сюда, а я туда, - они поменялись местами, они плюхнулась на кровать, сделала смешное выражение лица - видимо, оно должно было быть романтическим - отставила в сторону левую руку, сложив два пальца под воображаемую сигарету. Он с трудом удержался, чтобы не рассмеяться.
- Правда, красиво, дядь Мить? А длинный мундштук можно из бумаги плотной накрутить.
- Красиво. Только, Ксеничка, я не знаю, как там дальше с красотой, от табака зубы желтыми становятся. У меня товарищ до войны на врача учился.
Ксеничка задумалась, а потом сказала:
- Нет, дядь Мить, если специальные американские сигареты курить, то, наверное, желтеть не будут. У актрис же не желтеют.
- Ну, американских специальных у меня нет, а свои папиросы я тебе, пожалуй, не дам, - он затушил окурок и вновь взял стакан с чаем. - Да и вообще, на Америке свет клином не сошелся, да и на Джеке тоже.
Она вновь погрустнела:
- А на ком же?
- Ну, я помню, был такой мальчик Юра...
- А, Юра... Юра это не то! Вы знаете, какая у него фамилия? Своротных! Ну вы представляете - как это будет звучать - Ксения Своротных!
- Так вы поэтому поссорились? А вот Людмила Георгиевна Серебрянская...
- Это та, крашеная, которая к вам вчера приходила?
- Что?! - он поперхнулся остатком чая. - Да нет, Людмила Георгиевна Серебрянская - жена хозяина магазина на углу Народной и бульвара, у них трое детей. Да, а в замужестве она - Кобыляко. Людмила Георгиевна Кобыляко.
Ксеничка недоверчиво посмотрела на него:
- Да ну, это вы выдумываете!
- Не хочешь - не верь, могу вас познакомить - он с сожалением посмотрел в пустой стакан, на разбухшую заварку, - А я и не знал, что ты за моими знакомыми наблюдаешь. Еще чайник нагреть?
- Не, мне уже не хочется. Можно, я просто еще подушечек поем?
- Можно конечно, ешь хоть все.
Ксеничка перетащила банку с подушечками на кровать.
- А я, правда, не наблюдаю. Ну просто она, ну такая... А вам другая нужна...
Он высоко вскинул брови:
- Это какая же?
- Ну... - она покраснела, потом резко села на кровать и сказала, - Это очень хорошая комната, все под рукой как-то...
- Еще бы не под рукой - меньше шести метров.
- Да. А... а эти три одеяла на стенку набиты, чтобы соседи не слышали, когда... ну когда приходят?
- Э... - он достал папиросу и зачиркал зажигалкой, - Ну, скажем так, стенка действительно тонкая.
Ксеничка хотела еще что-то сказать, но тут через форточку со двора донесся спасительный голос Ксеничкиной мамы - Ксения, ты где? Иди домой немедленно! - и он сказал - Похоже, Клавдия Сергеевна уже ушла. Значит, будем прорываться через линию фронта.
- Это как?
- Это так. Я выхожу с чайником в коридор и под шумок открываю дверь на лестницу. Дверь в комнату я оставлю открытой, так что с эн-пэ Ангелины Львовны дверь на лестницу будет не видна. Твоя задача - быстро выскочить на лестницу и прикрыть, но не захлопнуть дверь. Приказ понятен?
Она хихикнула и козырнула:
- Приказ понятен, разрешите выполнять?
- Ну давай...
... Вернувшись с чайником с кухни в комнату и беззвучно закрыв на ходу щеколду двери черного хода, он подошел к столу и посмотрел в окно. Посреди двора Ксеничка уверяла маму, что ходила смотреть новые афиши в кинотеатре. Банка с тремя слипшимися подушечками так и лежала на кровати...
... Этот день пришелся на пятницу, у него как раз закончилось суточное дежурство и они с майором выпили по маленькой за упокой души, а потом еще по маленькой и еще раз... Имеем право, думал он, поднимаясь по лестнице, имеем право...
На кухне из черной тарелки "Рекорда" пел марш. Их марш, марш с которого все начиналось тогда, пять лет назад. Достав папиросы и прикурив от соседкиной керосинки, он постоял у окна, выпуская дым в форточку. Не спеша, покачиваясь, и нет-нет, да и придерживаясь за стенку, вернулся в комнату, не раздеваясь лег на кровать. Ничего не хотелось делать, даже сапоги снимать было лень. Привычной обрезанной консервной жестянки под рукой не оказалось, он нашарил под кроватью позавчерашнюю газету, оторвал кусок листа и, свернув фунтик, стал сбрасывать пепел в него - как-то не хотелось совсем уж свинячить...
Репродуктор заговорил громче, видно, Ангелина Львовна вышла на кухню и добавила звук. Но марш уже закончился и молодой диктор с бархатным голосом вновь проклинал и призывал почтить память. Голос у него, конечно, был хорош, но ой как далеко было ему до Левитана, Левитана пропавшего без вести посреди Омска ноябрьской ночью сорок третьего года. Брюзжишь, - сказал он себе, - стареешь...
А пусть даже и брюзжу - но этому радиодиктору никогда не прочесть сводку так, как это было в те двадцать месяцев - проклятые полтора года - почти ровно шестьсот дней.
Уже совсем смеркалось, но включать свет не хотелось. Пусть все будет, как тогда...
... Задачник по математике казался ей сегодня просто отвратительным. Все цифры и буквы в домашнем задании, что нужно было сделать на завтра, смешались в сплошную абракадабру, настроение совсем пропало, и хорошо хоть мама не видела, что она с самого утра натянула свое любимое крепдешиновое платье. Скучая и ленясь, она выглянула во двор через окошко кухни, у которого устроилась с книжкой и тетрадкой.
Он стоял возле сарайчика, где пылился в ожидании начала месяца и новых талонов на бензин его мотоцикл, и о чем-то разговаривал с дворничихой Стешей. На нем была не привычная старенькая гимнастерка, а новенькая кожанка, из тех, что попали в город с американскими грузовиками и были предметом острой зависти мальчишек в ее школе. Стеша пошла вглубь двора, за флигель, а он еще раз подергал замок на сарайчике, критически осмотрел свои сапоги и поправил фуражку. По всему было видно, что он собирался куда-то идти - и уж точно не в булочную и не за папиросами.
Быстро захлопнув ненавистную математику, она черкнула размашисто наискось на листке "Я к Светке" и выскочила в прихожую. Мельком взглянула в зеркало, набросила на плечи бежевый пыльник и, пританцовывая на одной ноге, натянула непослушную туфлю. Берет она одела совсем уже на бегу, дробно стуча каблучками вниз по лестнице и чуть не поскользнувшись на площадке - да и то еле успела - он уже почти вышел через калитку ворот на улицу.
- Дядь Мить, - сбившийся от быстрого бега ее голос гулко раскатился под аркой, - Дядь Мить, подождите меня!
- А, здравствуй, Ксеничка! - весело откликнулся он, - Куда это ты так бежишь?
- К подружке хотела забежать, - неловко соврала она и почувствовала, как у нее загорелись шея и уши. Чтобы как-то скрыть свое смущение, она стала заталкивать выбившуюся прядь волос обратно под фетровый берет. - А вы... вы куда-то тоже идете, да?
- Да вот в гости собрался по поводу воскресного дня.
- Да? А куда, если, конечно не секрет? - она наконец справилась с прядью и отдышалась.
- Не секрет, - он усмехнулся, - помнишь, я тебе две недели тому о своих знакомых говорил? Серебрянская, которая Кобыляко? Если бы не к подружке спешить - как раз бы и познакомилась с нею.
- Да ну ее... Я с вами лучше пошла бы - но если можно.
- Конечно можно, они люди такие, что гостям всегда рады. А подружка твоя как же?
- Да ну ее, - повторила она и снова почувствовала, что краснеет...
... До бульвара было идти совсем недалеко, пока они дошли до угла, она пару раз оглянулась на свои окна - не видит ли ее мама. Как раз в этот момент он спросил, не будут ли за нее волноваться дома, и она с облегчением сказала - нет, - подумав, как здорово, что она успела черкнуть записку. Сходя с тротуара, она неловко подвернула ногу, и он крепко взял ее под локоть. Было бы здорово, если бы сейчас ее увидел кто-нибудь из одноклассниц - снова покраснев, подумала она - и все-таки жаль, что он не видел ее в прошлое воскресение, когда они с Наташкой сделали себе шикарные прически валиком. Да, а потом мама ругалась и заставила ее стереть помаду - вспомнив об этом она нахмурилась.
- Что приуныла?
- Да так, пустяки, - она прижалась к нему и усмехнулась. Его черная куртка нагрелась от майского солнца и от нее остро пахло кожей...
... Магазин на углу Народной и бульвара она знала, а вот то, что хозяева его живут прямо на втором этаже над магазином - нет. Они прошли во двор и поднялись по скрипучей деревянной лестнице, дверь им открыла хозяйка - Людмила Георгиевна - в фартуке, видно только от плиты. Тут же у порога, он познакомил их между собой, Ксеничке тут же было велено не смущаться и чувствовать себя как дома. Под вешалкой стояли в беспорядке дотянувшие до тепла детские калоши и Ксеничка подумала, что ее, как всегда, отправят к детям, но Людмила Георгиевна попросила называть ее просто Милой, безо всяких отчеств и церемоний, и, воскликнув - ой, подгорает! - всплеснула руками и убежала к готовке.
- Ого, Дмитро, с какими красавицами ты козакуешь! - снизу, из магазина, отдуваясь на ходу и вытирая шею огромным платком, более похожим на маленькое полотенце, поднялся наконец-то хозяин дома - маленький и лысоватый Кобыляко, особенно маленький рядом с высокой и худощавой женой. У него было смешное имя-отчество - он представился как Петро Прокопович и говорил с теплым и таким же округлым, как и он сам, украинским выговором, мгновенно перекрестив ее из Ксенички в Оксану. - Ну-ка к столу, к столу! Что там моя Милочка сегодня на праздник приготовила! - и пошел в комнату первым. Что-то было странное в его походке, но эта мысль только промелькнула и пропала.
- Дядя Митя, - шепотом спросила она, - а какой сегодня праздник?
- Сегодня Петро с Милой годовщину свадьбы отмечают. Седьмой год, с мая тридцать девятого.
- Ой, а как же, я же не знала... Подарок же какой-то нужно, да?
- Не волнуйся, есть, есть подарки, - он улыбнулся. - Давай-ка мы твое пальто аккуратно сюда, на вешалку пристроим.
Поминутно краснея от смущения, от того, как ухаживал за нею - как за взрослой - дядя Митя, помогая управиться в тесной прихожей с пыльником, от того, что не знала, как называть при Петре Прокоповиче и Людмиле Георгиевне дядю Митю, - и чувствуя щеками и шеей, что краснеет, Ксеничка прошла следом за ним в комнату. Он тоже оставил на вешалке свою куртку и оказался при параде - в новеньком, ни разу не виденном ею кителе, и от этого кителя, успев мельком подумать, как здорово, что надела с самого утра любимое платье, она почему-то смутилась еще больше...
- Минуточку, минуточку! - Людмила Георгиевна вбежала к ним, чудом разминувшись в дверях и балансируя двумя тарелками, - Уже почти все готово, вот только принесу. Ну-ка найдите местечко на столе!
- Ксеничка тебе поможет управиться - потирая руки и подходя к столу сказал дядя Митя, - правда, Ксеничка?
- Ага, - еле слышно выговорила она, совсем растерявшись, - А... а что делать?
- Ой, да что вы, сама управлюсь! - Людмила махнула на них полотенцем, - Надо же, привел кавалер свою барышню в гости и работать заставляет!
- Нет, нет, я помогу, - вновь покраснев, она пошла следом за Людмилой на кухню.
... Именно эта просторная кухня - пожалуй, даже и попросторнее, чем та комната, в которой накрыт был скатертью праздничный стол - именно кухня, где мгновенно нашелся для нее еще один фартук, незаметно для самой Ксенички сделала так, что она перестала, наконец, смущаться и почувствовала себя легко. И Людмила Георгиевна стала для нее действительно Милой, когда она пискнув - Ой, Милочка! - чуть не выронила из мокрых рук миску с огурчиками, а потом они, глядя друг на друга дружно рассмеялись, и даже дядя Митя почти без запинки стал для нее просто Митей в ответе на какой-то пустячный Милин вопрос...
... Наконец, после очередного ворчливого вопроса Петра Прокоповича - скоро ли Мила успокоится и присядет вместе с Ксеничкой за стол - они действительно побросали фартуки на кухонный табурет и, абсолютно одинаково заглянув в висевшее в коридоре зеркало, уселись за столом под низкой лампой с цветастым платком вместо абажура.
Под постукивание вилкой по налитой рюмочке, и веселое Милино - тихо, тихо! - дядя Митя поднялся и, прокашлявшись, сказал:
- Дорогой Петро, дорогая Милочка, сегодня семь лет, как вы вместе - несмотря ни на что. Семь лет назад мы сидели не в таком уютном доме за таким роскошным столом, а под натянутым брезентом на волейбольной площадке нашего военного городка. Тогда я был совсем еще зеленым лейтенантом, и, скажу честно, страшно завидовал вам - такие красивые вы были. И сегодня я вижу, как, несмотря на все то, что было за эти годы, вы остались все такими же красивыми - и я вновь вам по-хорошему завидую. И сколько бы времени не прошло - пусть для вас это будет только счастливое время, - он расстегнул карман кителя и вынул оттуда маленькие дамские часики. - Вот, Милочка, пускай они отмеривают тебе только хорошее время.
- Ото сказав, ото сказав, - Петр Прокопович хохотнул, - а я б покороче - ну-ка выпьем!
- Извини, Петро, чуть не забыл! - дядя Митя быстро вышел в прихожую и тут же вернулся с плоской флягой в руках - видно, она лежала все это время у него во внутреннем кармане куртки, - Вот это тебе персонально. И она уже не пустая! - он хитро подмигнул.
- Ну, давай-ка! - Петр Прокопович поднял рюмку, - Нам беленького, дамам сладенького!
Ксеничка на секунду замешкалась - она сразу и не поняла, что пока они с Милой хлопотали на кухне, хозяин налил и ей тоже - но потом решительно подняла свою рюмку, чокнулась и, зажмурив глаза, выпила залпом - и тут же закашлялась. Мила похлопала ее ладонью по спине и придвинула тарелку:
- Кушай, Ксеничка... Вот салат попробуй.
Стараясь не думать, что будет, если мама услышит от нее запах вина, Ксеничка решительно взяла вилку. Ей казалось так хорошо и уютно, как будто она знала их всех давным-давно...
... Отдуваясь, Петр Прокопович, отодвинулся вместе со стулом от стола.
- Ну вот всегда так, как усадит она меня есть, - он расстегнул ворот рубахи, - так я потом и встать не могу. Ты бы Оксаночка видела, как она меня после ранения мучила. Пользовалась, что я убежать не мог - и он усмехнулся.
- Да ладно тебе, - Мила махнула на мужа рукой и снова посмотрела на свои новые часики, поднесла к уху послушать их тиканье. - Митенька, ну где ты такую прелесть нашел?
- Ну, - он отчего-то погрустнел, - там... За горами, за морями...
Ксеничке очень захотелось спросить, где же это - там, но тут Петр Прокопович решительно подошел к патефону и поставил пластинку.
- Ну что, молодежь, потанцуете? Я-то помню, какой Дмитро мастер танцевать.
- А вы, Петр Прокопович, можно с вами? - она как-то не решалась танцевать с дядей Митей.
- Да знаешь, - он почесал затылок, - я свое оттанцевал в сорок втором - он похлопал себя по ноге и только сейчас Ксеничка мгновенно поняла, что бодрый хозяин застолья все это время крутился по дому на протезе, поэтому и смущала ее все время его странная, чуть подпрыгивающая походка.
Залившись краской, она прошептала - Простите, пожалуйста... - но Петр Прокопович, видно, смутился не меньше, чем она.
- Да что ты, доцю... То ж ничого... - он сел на край диванчика, достал папиросы и закурил, - То ж ничого...
Не зная, куда деться от стыда, она тихонько попятилась к двери и прижалась спиной к стене - ей казалось, что даже спина у нее вся покраснела, но в этот момент Мила, решительно отодвинула стулья и взяла дядю Митю за руку
- Ну, если все танцевать боятся, то давай-ка мы с тобой потанцуем. Небось, меня Петенька за это сегодня ругать не будет.
- Ой, и поругаю, и дубця дам! Ты ж меня знаешь, я ревнючий, - в глазах Петро Прокоповича загорелись веселые живчики, - От, Оксаночка, как вона чоловикам голову дурыть. А як молода була... - но уже было видно, что он шутит, и повисшая в комнате неловкость куда-то ушла.
Мила танцевала очень красиво, она не отворачивала голову в сторону, как это делали на вечеринках в их классе, и Ксеничка подумала, что хорошо бы и ей научиться так танцевать. Когда "Амурские волны" закончилась и пластинка зашипела, Мила вдруг быстро подвела дядю Митю к ней и, сказав - что-то я устала уже, - села рядом с мужем. Дядя Митя щелкнул каблуками и, взяв Ксеничку за руку, повел под похрипывающую "Разбитую жизнь". Она взволновано оглянулась на Милу, и та, прильнув к мужниному плечу, по-доброму улыбнулась ей.
Роста немного не хватало, рука соскользнула на жесткий бело-зеленый шеврон, но так хотелось, чтобы музыка не заканчивалась.
Подняв к нему лицо, она тихонько спросила:
- Ми... ой, дядя Митя, а где же их дети?
- У соседки под присмотром... - также негромко ответил он, - так что Мила с Петром отдохнут сегодня - в кои-то веки... - он усмехнулся, - Называй уж, называй меня Митей, я не обижусь...
... Домой они ушли, когда было еще совсем светло - ему еще было нужно на дежурство, а ее на кухонном столе все также ждал задачник по математике...
... Первый урок был такой скукотищей - география... До конца четверти оставались считанные дни - и так хотелось прямо через раскрытые окна класса сбежать на бульвар. Хорошо, что старенький Верблюд совсем не обращал на них своего внимания и что-то рассказывал об Австралии. А здесь, на камчатке, было много интереснее - и, вытянув шею, Ксеничка перегнулась через проход на соседний ряд. Наташка приволокла в школу материн журнал - только что оттуда! - сказала она с восторгом и заговорщическим блеском в глазах. Они со Светкой уже пол-урока листали его, то и дело стукаясь головами и восторженно шепча волшебные слова: гипюр... кокилье... найлон... как она такое носит... и более простые - смотри какие рукавчики... а я парашютный шелк на рынке видела... Черную крышку парты они откинули, чтобы никто не видел, что же они там листают, но все девчоночьи головы то и дело с завистью поворачивались от доски к манящей их задней парте, и только близорукий Верблюд, ничего не замечая, бубнил, но что им был его Новый Южный Уэльс ...
Хорошо хоть, она успела перед самым началом урока договориться с Наташкой, что после перемены они сядут вместе. Можно было бы и не вытягивать сейчас шею, но так хотелось посмотреть хотя бы одним глазком... Да и вторым уроком должен был быть немецкий, а эта зловредная харбинка Тамара Павловна - "дер-ди-дас" - уж точно не даст им ни минуты покоя...
... Двухсвечовая лампа тускло освещала сарайчик. По большому счету, конечно, не освещала, а так, разгоняла вечерний сумрак, ее света было, конечно, маловато, чтобы копаться в карбюраторе, но если идти со всем этим в дом - он представил себе нытье соседки - нет, овчинка выделки не стоит. Лучше уж здесь, на верстаке, на чистой тряпочке... Дверь сарая была открыта, влетевший на свет жук с басовитым гудением крутился вокруг лампочки, ударяясь об нее, и вновь и вновь начиная свое кружение, мошка поменьше тоже суетилась вокруг...
Он увидел, как Ксеничка медленно вышла из подъезда во двор, как-то сразу было видно, что она очень, очень устала. Он помахал ей рукой, она тоже махнула в ответ, тут же спрятала руки за спину, и медленно подошла к сарайчику. Пока Ксеничка подходила, он вновь успел склониться над верстаком, а когда распрямил спину, то поразился - всегда опрятная, она была мало похожа сегодня на себя - прямо посредине лба явно виден был след засохшей земли, и на щеке тоже. Бровь его сама собой вскинулась - но он улыбнулся и, обтерев руку о тряпку, протянул ей. Какое-то мгновенное колебание промелькнуло на усталом ксеничкином лице, но она все же протянула ему руку, а вторая так и осталась спрятанная за спину. Уже начиная догадываться, он легонько взял ее ладонь - и увидел, как она поморщилась, а на глазах блеснули слезы.
- Ну-ка, ну-ка... - он бережно перевернул ее ладошку и, увидев свежие кровавые волдыри, вздохнул и спросил, - И что это было? - всякие следы его напускной веселости тут же пропали.
- Мы копали, дядь Мить.
- Вот как. И что же вы копали? И так много?
- У нас сегодня в школе уроков не было. Мы учились копать щели-убежища.
- А о санитарах они не подумали?
- Сказали, что на санитарок будут учить завтра, перевязки делать. Тоже уроков не будет...
- Да нет, ты не поняла... - он отпустил ее руку - Вам что, руки перевязывать не думали в школе?
- Я не знаю. Сказали, домой когда придете - перевяжете.
- Так что ж ты не перевязала?
- Я не умею... у меня не получается... - она шмыгнула носом, - а у мамы с папой гости... Я к Светке собралась, у нее мама в больнице работает, она умеет.
- Я тебя проведу... - он взял замок от сарайчика и застегнул ворот гимнастерки, - пойдем, где там эта Светка с мамой живет?
- На Северной, дядь Мить...
Он присвистнул:
- Нет, в такую даль я тебя волочь не стану. Руки перевязать я тебе и сам смогу. Только... посмотри дома вазелин какой-нибудь или глицерин... у твоей мамы должны быть, для рук. Давай, я сейчас сарайчик закрою и пойду к себе - дверь оставлю открытой, заходи сразу.
Ксеничка посмотрела на него недоверчиво:
- А... а вы умеете, дядь Мить?
- Не бойся, все сделаем в лучшем виде. Уж поверь мне, я знаю, что такое перевязки...
... Он услышал, как Ксеничка постучала в дверь его комнаты, тут же раздалось тихое ойканье - видно она опять сорвала подсохшую корочку.
- Давай заходи, - он открыл ей дверь, - я же сказал, что будет незаперто. Я теплую воду уже сделал, сейчас мы всю оставшуюся грязь аккуратно смоем...
- Я мамин вазелин принесла... душистый... - она протянула ему баночку, - вот...
Дядя Митя улыбнулся, доставая из шкафа, из картонной коробки рулончик бинта:
- Душистый - это хорошо, будешь и здоровая, и благоухающая... Да не стой в дверях, проходи, садись...
Ксеничка присела на стул, прямо перед ней на столе стояла миска с теплой водой. Ей было немного страшно, она всегда боялась докторов и уколов, но сейчас она еще больше боялась показать, что ей страшно.
- Давай свои ладошки, - он положил бинт на стол и улыбнулся, - да не бойся, не бойся...
- А я и не боюсь, - она решительно вздохнула и опустила правую ладонь в миску с водой. Было и впрямь совсем не больно, от чуть теплой воды было действительно очень хорошо.
- А вторая? Давай и вторую туда же, места хватит, миска большая...
Она опустила в воду и левую ладонь, вода выплеснулась через край, но она не успела даже ойкнуть, как он быстро сказал:
- Не волнуйся, держи ладошки в воде... Платье не намокло?
- Нет... кажется... Я не хотела, честное слово...
- Да не обращай внимания... Вот видишь, я уже все вытер... - он встряхнул полотенцем, - ты даже лучше руками побултыхай, пусть у тебя вся земля смоется... Да не спеши ладони тереть, больно же будет...
- Уже... - она шмыгнула носом и улыбнулась, незаметно для самой себя улыбнулась, - уже потерла...
- Отмокай, отмокай... А кто это вас учил землю копать?
- А на первом еще уроке к нам пришел офицер, сказали, что он этот... есаул, кажется. Нас всех вывели во двор, и он сказал, э-э-э... - Ксеничка наморщила лоб, вспоминая, - что именно сейчас каждый должен понимать значение противовоздушной обороны... Как его... По... Про... Нет не, помню фамилию...
- Сам он, конечно, лопату в руки не брал...
- Дядь Мить, да вы что! Он же в парадном мундире был... Он по двору ходил и палочкой такой показывал, где копать. Нам там два казака помогали, они целую телегу лопат привезли...
- Ну конечно... Младших-то хоть не гоняли на рытье? Покажи-ка свои ладошки...
- Нет, младшие классы домой сразу отправили... - она опасливо дала ему свои руки, но он удивительно осторожно взял их в свои ладони, промокнул воду полотенцем.
- Отлично, всю грязь ты уже смыла... как тут эта баночка открывается?.. так, есть... действительно, душистый... Я постараюсь аккуратно, давай правую...
- Я боюсь, дядь Мить...
- Хорошо, попробуй сама... Да смелее, смелее...
- Ага, я ж маме не говорила, что баночку беру, она увидит, что вазелина мало и ругаться будет...
- Не будет... мажь, мажь... вот так нормально... а теперь я их перевяжу...
Он стал осторожно бинтовать ксеничкины ладони, но, видно, в какой-то момент придавил их, и Ксеничка вскрикнула, совсем по-детски - Ой, мама!
Он сразу же быстро сказал - Тихо, тихо, тихо... - и легонько подул ей на руки, - все уже, все, сейчас я сделаю красивый бантик... и на этой руке тоже... вот и все... и можно вытереть глазки. Ну-ка, где твой платок?
- Я... я не знаю... кажется я потеряла его сегодня в школе, когда мы копали...
- Ну да это ничего... обойдемся без платка, мы их вот так, полотенцем... Ну вот ты и опять красавица... - он подмигнул ей, и Ксеничка улыбнулась...
В честь героического лечения они решили выпить чаю. Пока дядя Митя носил жестяной чайник на кухню, пока он закипал, пока заваривался крепкий чай - и даже с сахаром - Ксеничка все рассматривала свои руки и даже украдкой понюхала, как пахнут они маминым вазелином и каким-то еще тонким острым запахом - видно от бинта. Держать чашку забинтованными руками было неудобно, но потом она приловчилась. Дядя Митя достал с полочки полотняную торбочку со ржаными сухарями, которые казались Ксеничке сейчас вкуснее любого печенья или даже пирожного...
Когда чайник закипал во второй раз, а он убирал со стола в шкаф бинт, то, наверное, слишком сильно захлопнул дверцу, и с вбитого в торец шкафа гвоздя вдруг сорвалась портупея с кобурой. Она словно в первый раз увидела ее - хотя нет, конечно же, столько раз она видела дядю Митю в форме и с оружием - но именно сейчас, сегодня, ей стало грустно, грустно и страшно.
- Дядь Мить... А правда что опять война будет?
Он посмотрел на нее, враз погрустневшую и глядящую исподлобья, кашлянул в кулак и ответил:
- Ну что тебе сказать...
- Да, будет, я теперь знаю... Прилетят и всех нас разбомбят... - Ксеничка наклонила голову и закрыла лицо руками, - всех разбомбят... Мама думает, что я была маленькая и ничего не запомнила, а я помню, помню! Дядь Мить, мы ведь раньше в Москве жили... мы летом уехали... сначала в Саратов, а потом сюда... папа машину прислал, чтобы вещи на вокзал везти... я стояла рядом с машиной и смотрела - соседнего дома нет, и вытаскивают оттуда людей... я подумала, что это мешки, а потом поняла... - плечи ее задрожали, и она всхлипнула.
Встав за спинкой ее стула, он обнял ее за плечи и погладил по волосам - тихо, тихо... - и Ксеничка прижалась щекой к его руке и, не скрывая слез, прошептала - Митенька... - он замер, и вновь провел ладонью по ее волосам, она прижалась затылком к пряжке ремня и посмотрела на него снизу вверх - только не бросай меня, Митенька...
За окном совсем уже стемнело. Стекло окна казалось лаково-черным, как будто за ним заканчивался весь мир... все было хрупким, словно елочная игрушка, Ксеничка доверчиво прижималась к нему, будто только он один мог прикрыть ее руками от страхов, не дать разбиться всему миру на осколки...
... Он шел вдоль длинной очереди. Очередь поворачивала за угол, и он тоже. Многие в очереди, устав от долгого ожидания стояли, привалившись к дощатому забору, голова очереди ныряла в узкие двери карточного продмага. Внезапно от самых дверей раздался истошный женский визг, и щуплый пацаненок рванулся от очереди прямо на него. Машинально он подсек его, и мальчишка покатился кубарем по мостовой. Подбежавшая от магазина женщина с плачем стала бить сжавшегося на земле в комок мальчишку кошелкой, в которой что-то глухо металлически брякало при каждом ударе, а потом села рядом на землю и, повторяя - Ирод, ирод, ирод! - стала дергать его за кургузый обтерханный пиджачок. Все было понятно - кража карточек на рывок - никто в очереди, кроме обокраденной женщины, не покинул своего места, чтобы не потерять его и лишь только разговоры - Поймали? - Поймали - Бьют? - Да нет уже... - пошли туда, за угол, к тем, кто не видел сам.
Наклонившись, он выскреб из пацанячьего кулака карточки и ткнул их женщине. Она жадно схватила их и стала заталкивать за пазуху, судорожно обрывая пуговицу у воротника платья, а потом снова молча ударила лежащего мальчишку. Плечи мальчишки дрожали, пиджачишко он пытался натянуть на голову.
Он вдруг вспомнил себя - четырнадцатилетнего в Харькове, Конский базар, рывком поднял пацаненка на ноги и, ни слова не говоря, повел вперед, в проулок. Оставшаяся сидеть на земле женщина еще раз попыталась ударить кошелкой, но промахнулась. В проулке, вне глаз очереди, он еще раз встряхнул мальчишку за ворот пиджака - ощущение было как от безвольной тряпичной куклы - и, отпустив леща, толкнул в спину - Вали отсюда, быстро! - и тот побежал по проулку, молча, не оглядываясь.
Остро хотелось закурить, но папиросы он забыл дома, а посмотрев на часы понял, что еще и опаздывает. Выйдя из проулка и прибавив шаг, он вспомнил вчерашний вечер, Ксеничку, плакавшую и прижимавшуюся губами к его руке. Потом она надолго замолчала, он сделал ей еще чаю, а потом ее вдруг затрясло, как в ознобе и зубы стучали о край чашки, стискиваемой только-только перебинтованными им руками, он набросил ей на плечи свою шинель и крепко обнял, а Ксеничка срывающимся шепотом сбивчиво рассказала ему, как прошлой зимой у них в школе девочка потеряла карточки на продукты и пыталась отравиться, у них не было денег на коммерческий - и смотрела на него снизу вверх полными слез глазами, так, будто он мог защитить ее от бомб, от всего... Он гладил ее волосы, а она схватила его ладонь и прижалась к ней губами...
Он будто снова почувствовал кожей ее слезы и услышал сбивчивый шепот... Нога разболелась, но, сам того не замечая, он еще прибавил шагу...
... Экзамены в школе неожиданно отменили, и у всех возникло какое-то непонятное ощущение - еще вчера они тряслись от того, что не знали, как им сдавать немецкий или геометрию - а сегодня вдруг оказалось, что до самой осени они совершенно свободны.
Может, мама просто устала, а может, это у Ксенички без панического ожидания школьных экзаменов прибавилось сил - но чудо случилось и ей все-таки удалось выпросить у мамы ее жакет, пошитый в прошлом году модисткой, жакет, который она хотела поносить уже давно и который мама с прошлой осени еще совсем не надевала. Когда мама, ворча, что ей в этом доме никогда не бывает и минуты покоя, пошла к шифоньеру, достала и отдала ей жакет, Ксеничка едва сдержалась, чтобы не запрыгать от радости. От жакета пахло нафталином, бархат на локтях был уже потерт, но не это было главное. Главное - это был теперь ее собственный модный бархатный жакет, жакет шикарного темно-вишневого цвета. Ну очень, очень похожий был на женщине, выходившей вчера вечером из ресторана "Гардения" на бульваре. Ксеничка представила себя тоже выходящей из этого ресторана, где только что - иначе быть не может - все смотрели только на нее, и для полного счастья не хватало только шикарной-шикарной маленькой бархатной сумочки, которую она видела тогда в руках у той женщины.
Не в силах удержаться, она быстренько одела обновку и стремглав подбежала к зеркалу. Да, это было действительно чудо - и это чудо было ее. Позади словно зажглись невиданные огни в люстре ресторанного зала, под высоченным потолком, невиданные, неслыханные - не такие, как она видела через двери на вокзале, даже не такие, как в не виданном никогда, но обожаемом зале "Гардении", а огни самые лучшие, самые прекрасные. Она даже на мгновение закрыла глаза, представив все это...
Жакет был ну почти, ну практически совсем впору. Ксеничка покрутилась перед зеркалом, вытягивая шею и кося через плечо, чтобы даже на спину заглянуть - нет, это действительно было чудо - ее, сейчас, сегодня... Похвастаться хотелось неимоверно, наспех поправив волосы и надев туфли - как всегда они непослушно заваливались набок и не хотели надеваться, заставляя ее крутиться возле них в прихожей на одной ноге - она побежала к Машке из параллельного - вот она оценит. Дверь еще захлопывалась, когда она уже стучала каблучками вниз по лестнице...
... С Машкой они устроились посплетничать на самом удобном месте - на крышке тяжелого сундука, обитого железом с морозными узорами. Крышка была широченная, Машкина семья жила в одной комнате, и на сундуке спал пятилетний Машкин младший брат. Им почему-то очень нравился именно этот сундук, они набросили на него лоскутное одеяло и устроились, скрестив ноги по-турецки. Этой зимой они устраивались так, когда Машка болела - а болела она тогда часто - тогда сразу после уроков Ксеничка заходила к ней в гости, они болтали дотемна, пока не приходили Машкины родители, и она не спохватывалась, что нужно бегом бежать домой и мама теперь, наверное, устроит ей головомойку. Обычно младшего брата оставляли в такие дни дома с Машкой, но сегодня он был в детском саду при заводе, и никто не дергал их каждые пять минут и не мешал им. Машка еще у порога показала свое восхищенное обалдение от жакета, и теперь он висел на спинке стула посредине комнаты.
- Ксенька, нет, ну просто шикарная, шикарнейшая вещь! Я даже не знаю, что сделала бы, чтобы и у меня такой был - Машка посмотрела на нее искательно. - Ну можно, я померяю? А? Ну разочек?
- Ну, только аккуратно... Там слева подкладка чуть отпорота внизу, ее подшить надо...
Машка мгновенно соскочила с сундука и, замерев на мгновение с жакетом в руках, быстро-быстро стала надевать его.
- Да осторожней ты! Там же подкладка!
- Где? - Машка на секундочку перестала застегивать быстрыми пальцами пуговички и, вывернув полу изнанкой наружу, протараторила - Это что ли? Да это мелочь, с этим за минуту управиться можно.
- Да ну, скажешь тоже - за минуту. Там же аккуратно надо, чтобы видно не было...
- Меня мама научила, я умею. Сегодня прямо зашить могу, у нас вроде и нитки такие есть - она пристроила на подоконник зеркало и, повернувшись боком, одернула жакет сзади.
- Да я и сама умею. Дашь нитки?
- Ладно тебе, у меня ж мама шьет, я лучше умею, - она снова посмотрела на подкладку, - сейчас, подожди только, я еще посмотрю, как он сидит, - Машка стала поправлять жакет на груди, попробовала запахнуть полы посильнее, и, чуть приуныв, сказала - Жалко-то как, мне свободно вот здесь вот, даже если пуговицы переставить... он на тебе тоже слегка свободно сидит, но не так. Это разве только перешивать, если б это мой жакет был...
- Не, ну тогда наверно, а мне-то он почти совсем впору.
- У тебя фигура такая, ты крупнее меня просто. А если б я его носила, я б его тогда перешила бы. Эх, ну как всегда - школа закончилась как раз, когда есть такая вещь! Ладно, давай я подкладку зашью, что ли... - Машка с неохотой сняла жакет и, положив его на стол, достала с полки коробку с нитками.
Ксеничка все порывалась зашить сама, но Машка не дала ей сделать это, и стала внимательно рассматривать подпоротую подкладку.
- Ой, Ксенька, слушай, тут внутрь такой припуск завели! Сантиметра на два, не меньше!
- Ну и что?
- Как что? - Машка сделала большие глаза - Это же целых два сантиметра бархата, понимаешь?
- Ну так и что? Куда эти два сантиметра сгодятся?
- Ксенька! А бархотка? - волшебное слово было сказано, и у Ксенички тоже сразу загорелись глаза.
- А получится? Это ж надо все подпороть.
- Ну и что? Ну и подпорем! Знаешь, Ксенька, это ж можно целых две бархотки сделать - мне и тебе. Ну давай, а? - Машка повернулась на стуле, взгляд ее стал таким просящим.
- А правда получится? - в Ксеничкином голосе было не столько уже опасение за судьбу подкладки, сколько интерес и восторг.
- Да конечно! Давай, ну давай сделаем, а?..
... Где-то через час все уже было сделано, и даже подкладку они зашили, а зеркало переставили на стул, и, сидя на любимом сундуке, вытягивали шеи, чтобы посмотреть, как теперь выглядят - с бархатными ленточками на шеях.
- Машка, ты молодец, просто здорово получилось...
- Ага, прямо как в фильме, помнишь - "Мелани, я страшно устала", - она делано вздохнула.
- Нет, у нее там такого не было.
- Ну и что? Все равно, как в кино.
- Точно... "А мне все равно!"
Они дружно рассмеялись, а потом сказали одновременно - А ты?.. - и снова рассмеялись. - Ты говори... - нет, ты говори... - хихикая, они стали толкаться, спихивая друг друга с сундука.
- Ой, держи меня! Дура ты, Машка, я чуть на пол не свалилась! Говори давай, что сказать хотела, а то я сама сейчас тебя так пихну!
- Ладно, ладно, скажу, только не толкайся! И не щекотись! Мы завтра в кино собирались идти, пойдешь с нами?
- А билеты откуда?
- Витька из углового билет достанет, а потом в начале фильма запасной выход откроет, чтоб мы вошли.
- А у него получится?
- Да он это уже сто раз делал. Ну как, пойдем? И бархотки наденем!
Они снова дружно посмотрели в зеркало и снова весело рассмеялись...