Шевелюхин Илья : другие произведения.

Гейнезис

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Спустя 4 года я, наконец, публикую небольшой, но, наверное, многими ожидаемый рассказ "Гейнезис". Он свежий, закончен мною буквально на днях. Вкратце расскажу, что меня сподвигло на его написание. 20 октября Т.Тобольский объявил о запуске очередного этапа конкурса имени себя. Об этом я узнал совершенно случайно 23 числа, накануне завершения приёма работ. Это, впрочем, никак не повлияло на мою решимость. Ведь у меня оставались целые сутки. Итак, надо было написать рассказ на тему "Усташие от любви". Я, как это обычно бывает, помучился три часа, родил какую-никакую концепцию, и тут из меня попёрло. Я писал полночи. Но, разумеется, лёг спать, так и не дописав. Но тем, что успело написаться я остался доволен. Было несколько проблем: прежде всего я отклонился от темы, показавшейся мне слишком сопливой. Затем я совершенно не укладывался в рамки "не более 15 тысяч символов". Я перевалил за 20 тысяч уже на третий час писания. Потом я ознакомился с рассказами, представленными в предыдущих конкурсах, чтобы иметь представление, какого плана лепить рассказ. Но там оказались практически одни авторы-бабы (которые пишут о несчастной гомосексуальной любви от мужского лица), что совсем меня ввело в уныние, поэтому от участия в конкурсе я отказался. И всё равно спасибо Т.Тобольскому за стимул, иначе я так бы и тянул резину. Обещал бы, обещал, писал бы свои многострадальные романы, а на малую прозу плевал бы вовсе. Надо отметить, что "Гейнезис" маленьким рассказом не получился. Уж слишком много философского трёпа мне хотелось туда сунуть. Затронутой темы хватило бы на толстую книгу, поэтому не надо ждать от рассказа глубоких философских изысканий. Я просто по-шевелюхински оторвался: поиграл со словами, извратился в толкованиях, высказал многое, что думаю о церкви... Ну, вот я и проболтался. В общем-то, название рассказа взято не с бухты-барахты (чем часто бывает грешат особо талантливые авторы, догадывайся потом, каким боком припаяно название к собственно "телу" рассказа). Единственно, на чём я по прежнему настаиваю, так это на вчитывании. Рассказ хоть и абсурдный, но несёт в себе достаточное количество вразумительных мыслей, с которыми вы безусловно можете не согласиться, но принять ко вниманию обязаны. Не надо поверхностных осмотров, метода ускоренного чтения, скольжения по строкам, чтобы потом попытаться обосрать меня или похвалить. Или прочтите, вникая в то, о чём я написал, или не читайте вовсе. Да, я имею право настаивать на этом. За рассказ я не поимею ни копейки, а потому мне плевать сколько человек его прочтёт. Мнение мне, конечно, интересно. Но вступать в продолжение дискуссии, начатую, но далеко не законченную, в рассказе, я не намерен. Ибо всё, что хотел написать, я написал. Об остальном или напишу когда-нибудь, или оставлю в закаулках своего разума. Да, мне наплевать, сколько человек прочтёт рассказ. Но не наплевать, кто эти "человеки". Моя мечта быть охаянным каким-нибудь гомофобом, брызжущим от злости слюною на мой "Гейнезис". Я уверен, так и будет. Даже не смотря на то, что, по сути, я пишу глупости. Но, блин, как чертовски хорошо я это делаю! ВСЕМ ЧИТАТЬ

Шевелюхин Илья

  

ГЕЙНЕЗИС

  
   Я - парень семнадцати лет. Коротко стриженый, с разбитой губой, шрамом на левой щеке и злыми налитыми кровью глазами. На мне шипованые ботинки, грязные джинсы и спортивная кофта "Абидас". В руках моих ножик-бабочка. Я, как и десятки моих соратников, замерших рядом со мною в ожидании, готов резать глотки ублюдкам-геям, которые затеяли своё пидорское дефиле в Великой Православной Руси. Мы не позволим. За нас вера. С нами священники, благословившие нас во благо веры и нации, и старухи, во имя этой войны готовые нести на своих ветхих плечах тяжёлые кресты и хоругви. Я держу икону с ликом Христа. С нами Бог. Мы готовы на всё. Мы раздавим червей, убогих содомитов, пока они не повылезали из-под земли, из своего адского логова, и не навлекли кару Божию на Великую Русь своим поганым мужеложством. И пускай мы прольём их грязную кровь - мы готовы взять на себя этот тяжкий грех во имя будущего наших детей, нашей Родины.
   - Они идут! - вопит кто-то из разведки.
   Из-за ближайшего дома бодро вышагивает толпа ярко разодетых педиков. Впереди, размахивая радужным флажком, идёт мой ровесник, радуется чему-то, смеётся.
   Сука. Мы натягиваем черные респираторы, кожаные перчатки и крепче сжимаем кто палки, кто биты, кто ножи. Сейчас мы будем бить припудренные морды педиков, рвать их дольчегабановские тряпки... и никто, и ничто нас не остановит.
   - Мочим уродов! - кричу я и первым выбегаю из укрытия, вижу, как изумление на лице гея-знаменосца сменяется испугом, он останавливается, съёживается, но не выпускает из рук своё пидорское знамя. Я налетаю на него и начинаю мутузить. Его крашеные петухи начинают орать и бить меня, но я же не один такой солдат, где моя армия? Сейчас мы порвём ваши задницы, и тогда...
  
   - Стояяяять, - нет, не крикнул, но очень спокойно сказал мужик, возникший передо мной совершенно из ниоткуда.
   - Какого..? - взбеленился я, заметив, что он не из наших. Но братья мои меня не поддержали. Наоборот, притихли, замерли. Что такое?
   Я обернулся, пунцовый от злости. И резко побледнел. Что за срань?! Сзади было пусто. Нет, не в том смысле, что за моею спиной не было ни души, а в том смысле, что за мною вообще ничего не было. Абсолютная пустота. Даже не дыра. Не тьма и не свет. Просто ничто.
   - Куда все... - я испугался, что и мужик меня покинет, оставив одного в этой..., но нет.
   Он стоял на том же месте (видимости места тоже, впрочем, не стало, и о том, что мужик остался там же, где появился, я рассудил по неизменности его положения относительно меня) и ухмылялся в свою ухоженную бородку. Странный такой. Одетый более чем скромно, не по погоде, хотя какая тут нахрен погода?.. В тунику и сандалии. Словно сбежал из фильма про античность. Старый дед. Впрочем, нет, он был, пожалуй, молод. Или в расцвете лет? Я растерялся. Глаза его были вне возраста. Стреляли в меня весёлым, проницательным взглядом. Я испугался, кто он?
   - Не бойся. Я тут ненадолго, - молвил он тем же приятным голосом. - Покажу тебе кое-что, и мы вернёмся.
   Странный дед. Я почему-то ему поверил. Снял респиратор, вытер рукавом брызжущую из носа кровь и пошёл за ним. Вот так, ни по чему, в пустоте. Без звука шагов, просто переставляя ножками в пространстве. Минуту, другую. Пятую, десятую. Кровотечение прекратилось, а мы всё шли. Я почувствовал усталость и раззявил рот, чтобы спросить, долго ли ещё, как дед опередил меня:
   - Почти пришли.
   - Куда?
   Он указал перстом на возникшие перед нами врата. Огромные, во всё обозримое передо мной пространство, все в каких-то писаниях, золотых цветах, серебряных вензелях и рюшах, они переливались ослепительными огнями, как будто заточили в себе сияние солнца.
   - Я что, умер?
   Мужик засмеялся:
   - Нет. Вовсе нет. Я хочу показать тебе кое-что. Смелее. Идём за мной.
   Он коснулся врат. Те приотворились, и в ничто ворвался свет. Яркий солнечный свет. А со светом и звуки - шелест листьев и трав, щебет птиц, крики животных, шум ветра и воды. И запах - свежей зелени, цветов, ягод, фруктов и даже молока. У меня закружилась голова. Я не сразу решился ступить на землю. Расшнуровал ботинки, стянул носки и пошёл - нет, почти побежал (а может полетел?) - за моим проводником. Боже, я такой грязный, а тут так чисто, так свежо. Я дышал глубоко и наслаждался каждым вдохом: ах, неужели я...
   - Да, - сказал старик. - Ты в Эдеме.
   - Так значит, я всё-таки...
   - Нет, ты не умер. Терпение, дитя. Взгляни туда, - мой проводник указал мне на дерево.
   Обычное дерево, какими был полон сад моей бабули (пусть земля ей будет пухом!). Чело моё озарилось: кстати, она ведь здесь?
   - Терпение! - охладил мой пыл странный дед. - Так что это?
   - Яблоня. Ренета, кажется.
   - Глупец. Это дерево жизни.
   Я присвистнул. Ах, то самое... Но тогда где...
   - Па-рам! - пропел старик, обращая моё внимание на деревце, скромно растущее поодаль.
   - Как? - не понял я шутки. - Алыча? Это и есть древо познания добра и зла?
   Старик утвердительно закивал.
   - Ну...эээ... - я даже не знал, что и сказать, - а разве Ева не съела яблоко?
   - Ева съела плод. Но с чего это люди взяли, что плод был яблоневый? В Библии нет ни слова о яблоках! - и он процитировал, вдруг, голосом Юрия Левитана: - И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел.
   - Да... - я почесал затылок, - а я и не знал.
   - Да, но я не сомневаюсь, что уроки обязательного православия восполнят эти прорехи...
   Во мне проснулась обида, я раздул ноздри и нахмурился:
   - А что вы имеете против?
   - Я? - старик удивлённо вздёрнул брови. - Нет, ничего. Идём дальше.
   - Здесь есть ещё деревья? - я усмехнулся.
   - Нет. Таких нет.
   - А люди? Как-то, знаете ли, пугающе пусто...
   Старик остановился. Я тоже.
   - Слушай, дитя, - обратился он ко мне раздражённо, отчего у меня, вдруг, засосало под ложечкой. - Я тебе делаю величайшее одолжение, открывая вековые тайны мироздания, а ты...
   - Смотрите! - осмелился перебить его я.
   Сквозь кусты к нам кто-то пробирался.
   Старик отреагировал мгновенно, схватил меня за шкирку и уволок за собой в ближайшие кусты.
   - Тс-с-с! - приставил он палец ко рту. - Началось!
   - Что? - не понял я.
   - Смотри молча.
   Из чащи вышел абсолютно голый молодой человек. Загорелый, с совершенным телом (я даже подумал, что не прочь бы поиметь такое же). Он двигался как кошка, грациозно, не стесняясь своей наготы, как будто был уверен, что вокруг - ни души. Он сорвал ягоду, сунул в рот, улыбнулся и зашагал дальше.
   - Кажется, я догадываюсь, кто это... - прошептал я.
   Старик улыбнулся. И я уловил между ними сходство. И тут меня с яркой вспышкой и хлопком осенила догадка. Неужели...
   - Да, - сощурил он глаза. - Я есть Господь Бог твой. Но...
   Я заплакал и пал на колени, захрустели ветки. Встрепенулись птицы и понеслись в небо.
   - Тьфу тебя! - зашикал старик. - Перестань! Сейчас всё испортишь! Прозеваем всё самое интересное! Хватит! Тьфу...
   Я, дрожа, приподнял чело и продолжил наблюдать за Адамом. Лишь иногда всхлипывая, не веря своему счастью.
   Тот прогуливался в тени фруктовых деревьев и напевал незатейливую песенку. Такого гадкого тембра и откровенной фальши мне прежде слышать не доводилось. Но всё равно, как же прекрасна была эта песня! Ведь её пел сам праотец человеческий, и я испытывал священный трепет, слушая первую рождённую человеком музыку! Только я закрыл глаза, чтобы полностью раствориться в этой первобытной неге, как Господь Бог толкнул меня в плечо:
   - Не зевай. Глянь-ка!
   Я уставился на Адама. Он сидел на валуне, держа в руках птичку. Это выглядело трогательно. Маленькая очаровательная птичка в руках у прекрасного юного Адама. Но что он там с ней делает?..
   Я присмотрелся. И чуть не сблеванул. Адам общипал птаху, сунул в золотые кудрявые волосы цветастое перо и засмеялся. Стряхнул с себя остатки перьев, а раздавленную тушку сунул в рот и принялся с диким хрустом жевать. По губам его, и без того алым, побежали весёлые струйки крови. Я поморщился, сдерживая тошноту.
   - Ну совсем как ребёнок, - сказал Господь Бог с нотками умиления в тёплом голосе. - Всё тащит в рот...
   - И это нормально? Это же... зверство! - возмутился я.
   - Эх, дитя моё. Не забывай, он ещё не откушал запретного плода, а потому не ведает, что есть добро, а что - зло.
   - Ах, да, - вспомнил я, подавив очередной рвотный спазм.
   Мы продолжали сидеть в засаде. Когда начали было затекать все мои члены, откуда-то снаружи раздался противный голос-свист:
   - При-и-и-ив-е-е-е-ет!
   То был не мой голос, не голос Господа Бога и даже не голос Адама. Тогда чей же? Я принялся рыскать взглядом в поисках источника этого мерзкого звука. Неужели Ева?..
   Но поблизости не оказалось ни одной обнажённой женщины, Адам восседал на своём валуне в гордом одиночестве, и одиночество было ему в радость (об этом говорила не сходящая с его уст глуповатая улыбка).
   - Привет, - ответил Адам.
   Значит, там всё-таки кто-то есть. И я увидел. И задохнулся от восторга. На валуне, свернувшись кольцами, лежала огромная чёрная змея.
   - Змей, - поправил меня Господь Бог. - Это он.
   - Ага, - кивнул я и, не закрывая рта, продолжил подглядывать.
   Змей приподнял голову и обратился к Адаму своим жутким свистящим шёпотом:
   - Подлинно ли сказ-з-зал Бог: не еш-ш-шьте ни от какого дер-р-рева в раю?
   - Чё-то я не понял, - закрыл я рот. - А дьявол не ошибся?
   - Дьявол? - удивился Господь Бог.
   - Ну да, дьявол в облике змея.
   Старик засмеялся. Его смех родился где-то глубоко в его утробе, стал медленно подниматься, и вскоре старик стал им захлёбываться. Я испугался, что нас услышат, но Господь Бог быстро обрёл себя.
   - О нет, - сказал он. - Какой же это дьявол? Где ты об этом вычитал? Туфта! О дьяволе в облике змея в Библии не говорится ни слова! И точка. Это просто... очередное дурацкое толкование!
   - Тогда кто же он?
   - Обычный ползучий гад, что хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог твой.
   А между тем змей продолжал крутиться вокруг Адама.
   - Плоды с дерев мы можем есть, - сказал Адам, выковыривая застрявшую меж зубов птичью косточку, - только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть.
   - И всё равно я никак не могу понять! - капризничал я.
   - Что опять?! - проворчал Господь Бог.
   - Почему Адам, когда должна быть Ева?
   - Всему своё время, - сказал Господь Бог и велел смотреть дальше.
   Я помнил, что ответил змей и пропел его слова одновременно с ним:
   - Нет, не ум-р-р-рете. Но з-з-знает Бог, что в день, в который вы вкус-с-сите их, откроются глаз-з-за ваши, и вы будете, как боги, з-з-знающие добро и з-з-зло.
   - Похвально, - прокомментировал мои школьные знания Господь Бог. - Но тебе ничего не кажется странным в этой реплике?
   - Ничего, - ответил я, но на всякий случай повторил её про себя ещё пару-тройку раз, чтобы убедиться. - Нет, ничего.
   - И вы будите как боги, - сказал старик.
   - И что?
   - Какие боги?! Я же один!
   - Ну... Вы же сами сказали, что этот змей - не дьявол. Откуда ему знать?.. Да и к тому же можно растолковать эту фразу, как "и вы будете, словно какие-нибудь боги, ведать о добре и зле". Например, в английском переводе тут не должно быть определённого артикля.
   - В английском переводе церковь, чтобы любопытные верующие (а особенно НЕверующие) не задавали лишних вопросов, давно подкорректировала "богов" на "Бога". Впрочем, там и "Бог" без определённого артикля. Так как это всё-таки моё земное имя.
   - А на латыни?
   - На латыни, как и на русском - "боги".
   - С маленькой буквы?
   - Да.
   - Тогда я прав, - сказал я, радуясь тому, как лихо щегольнул своим умом перед Господом. - Это значит, что не имелись ввиду конкретные боги. Имелось ввиду, что раз их больше двух (Адам и Ева), они стали бы богами.
   Но Господь Бог быстро утёр мне нос:
   - Не надо забывать, что "Бог" как имя собственное - омоним нарицательному имени "бог" как верховному существу какой бы то ни было мифологии. Я - бог по имени Бог. Поэтому большая или маленькая тут буква - суть та же.
   - Тогда, вопрос остаётся открытым, - подытожил я, про себя негодуя: ну не ужели Господь Бог сам не знает ответа? Зачем он со мною играет?
   - Эх, жалко, - вживясь в роль незнайки, сказал Бог. - А то одиноко мне, одному-то, уж который десяток миллионов лет. Вот мало ли, есть где во Вселенной какая-нибудь Богинька... ух, я б её...
   Я кашлянул. Интеллигентно так (откуда во мне такие задатки?). И Господь замолчал. Да, жалко старика. Он для нас - всё. А мы... А мы всего лишь глина, прах земной.
  
   И что мы видим? Адам не стал ломаться, поправил на голове кокетливое пёрышко (тоже мне, Робин Гуд) и направился к алыче. Мы последовали за ним, аккуратно ступая по ухоженной мягкой травке... Господь Бог бодро топал рядом, довольно потирая ручки.
   Проходя мимо валуна, на котором в лучах солнца грелся чёрный змей, он воскликнул:
   - Привет, дружище!
   Змей лениво приоткрыл жёлтый глаз, посмотрел им сперва на меня, перевёл взгляд на моего проводника, смачно зевнул и прошептал:
   - А-а-а. Ну, здрас-с-сте-здрас-с-сте.
   - Ты был как всегда бесподобен, - сказал Бог, присаживаясь рядом.
   - Ах, не льс-с-стите-с-с-с...
   - Вы знакомы? - удивился я.
   - А то! - подмигнул Господь Бог. - На скольких Землях мы провернули это дело. Да, дружище?
   - Да... - опять зевнул змей. - Одно и то ж-ж-же. Миллион-н-ны лет.
   - Скучно, - согласился Господь. - Вот и изгаляемся.
   - Говор-р-рите за с-с-себя.
   - То есть я изгаляюсь, - исправился Господь. - А этот, - он указал на змея, - слишком консервативных взглядов. Никаких отступлений от выработанной схемы.
   - С-с-стар я уж-ж-же для экс-с-спериментоф-ф-ф.
   - Да я тоже, в общем-то, немолод. Но пока шутится, я шучу.
   Мне не показалось это забавным. Шутить над судьбою всего человечества.
   - Ах, да что ты понимаешь, - махнул рукой Господь Бог. - Вот ты читал Пьера Буля?
   - Нет.
   - Зря. Почитай. Он был тут... вернее не тут, на другой Земле. До тебя. И видел совсем другую историю.
   - Да-с-с-с... - протянул змей. - Вс-с-споминаю, вс-с-споминаю... Как не пытался соблаз-з-знить Еву, она - ни в какую. С-с-сука. Взяла палку и одним удар-р-ром рас-с-секла меня надвое.
   - Ну, конечно, мы не могли допустить, чтобы она не отведала плод. Иначе, сам понимаешь, что сталось бы со всеми нами и с миром.
   - Вы её принудили?
   - Нет, ну что ты...
   Змей захихикал, и смех его был похож на астматический кашель. Господь Бог лишь улыбнулся:
   - Но Пьер Буль тоже оказался добрым малом. Не стал говорить...
   - ... пис-с-сать...
   - ... да, пис-с-сать, - передразнил змея Бог, - всю правду. И многое приврал, конечно.
   - ... да уж-ж-ж...
   - Но у тебя, дитя моё, есть шанс исправить ошибки Буля.
   - Вы думаете, я умею писать?
   - А разве не у тебя были пятёрки по сочинениям вплоть до девятого класса?
   Да, было дело. Постыдный факт всё ж таки всплыл. Я этого боялся. У таких крутых парней, как я, не может быть пятёрок по русскому. Меня ведь засмеют мои братья.
   - У меня, - процедил я.
   - Да ты вообще был когда-то талантливым малым, пока не связался с этими...
   - С кем? - опять во мне проснулись гордость и злоба. Такие нелепые пред величием Господа.
   - С этими своими... бритоголовыми и ... как их... псевдо-попАми...
   - Хор-р-ругвонос-с-сцами, - подсказал змей.
   - Да... ими самыми... и не выговоришь.
   И Господь Бог начал читать скороговорки:
   - Карл у Клары украл кораллы... пра-во-слав-ны-е хо-ру-гво-нос-цы... корабли лавировали, лавировали да не вылавировали... пра-во-слав-ны-е хо-ру-гво-нос-цы... нет, это невозможно...
   Я стоял как школьник и краснел. Не зная, как себя повести. Я был очень-очень зол. Нет, не на Господа Бога - разве смею я? - на самого себя. Но корить себя дальше мне не дал змей.
   - Вы тут задержалис-с-сь, - напомнил он.
   - Ах, да! - вскочил Господь Бог, - там же сейчас... произойдёт... самое вкусное!
   Я подумал, что может быть вкуснее того, чем я уже подавился. Но эту мою мысль Господь Бог проигнорировал. Он уверенно ломился сквозь кусты к древу познания добра и зла. Там, я догадался, должна была разыграться бурная финальная сцена.
   Но я даже представить себе не мог, что мне уготовили божественные откровения.
   Адам переминался с ноги на ногу у запретного древа, с любопытством поглядывая на вожделенные плоды его. А те - сочно-жёлтые, светящиеся изнутри, словно крохотные солнца - так и просились в руку: ну же! сорви нас, познай неземное наслаждение и вкуси, наконец, божественное знание.
   Господь Бог и я притаились в самшитовой роще, продолжая шпионить за грехопадением прародителей. Я весь извёлся от нетерпения, когда же и, главное, как произойдёт развязка. У меня никак не умещалось в голове, как Библия могла так нагло врать человечеству, кто первым сорвал плод, кто первый пал жертвой искушения поганого змея. И после этого мы смеем обвинять женщину в том, что она лишила нас рая? Ну, мужики, ну сволочи...
   - Не спеши с выводами, - предостерёг Господь Бог.
   Адам протянул красивую руку ко плоду, оглянулся - никто не видит? - и сорвал. Тут мне не хватило какого-нибудь эффекта - громового удара, вспышки молнии или атомного гриба. Во мне всё взбушевалось, а вокруг - напротив - усугубилась предательская блаженная тишь. Адам повертел плод меж пальцев, будто наслаждаясь тактильным ощущением и, видимо, никак не решаясь на предательский, но сулящий великое познание укус. Но вот он решился. Расставил ноги на ширине плеч. Глубоко вздохнул и преподнёс плод ко рту.
   Но его остановили руки. Грубые мужские руки. Обхватили сзади, не дав бедняге утолить странный голод.
   - Кто это?! - выпучил я глазища. - Господи, это что, Ева???
   Нет, то был мужик. Заметно старше юноши, сорвавшего плод. Тоже по-своему красивый - хмурый, щетинистый, физически развитее первого - а потому казавшийся просто огромным - и, подобно юноше, совершенно голый. Они обнялись. Я офигел.
   - Что происходит?..
   - Тс-с-с! - шикнул дед.
   - Кто это? - возопил я, захлёбываясь от негодования.
   - Это - Адам, - улыбнулся дед.
   - А тот, второй? Что, Ева?
   - Пока нет.
   - Что значит пока???
   - Ты читал Библию?
   - Опять Библия...
   - А как же!
   - Да, читал.
   - Тогда вспоминай. Когда Адам нарёк жену свою именем Ева?
   - Разве не сразу?.. Ева - жена Адама.
   - Нет. Адам нарёк жену свою Евой после изгнания их из рая. И нарек Адам имя жене своей: Ева, ибо она стала матерью всех живущих.
   - А до того, она что, была безымянной?
   - Не знаю. Видимо, как это всегда было, обходились без имени, называя друг друга зайчиком, солнышком или медвежонком. Вообще-то, я не вмешивался в их интимную жизнь.
   - Но он же...мужчина. Они, как бы помягче выразиться, что - голубые?..
   - Посмотри на меня.
   Я посмотрел. И ничего нового не увидел. Та же лоснящаяся борода, хитрый проникающий взгляд, свежевыстиранная туника и сандалии (с золотым орнаментом из буквенного сочетания D и G) .
   - Ну, кто я? - сказал Бог.
   - Вы - Бог, - ответил я. То же мне, загадка.
   - А если без регалий? Вот ты случайно встретил меня на улице... опиши!
   - Ну, ухоженный старый дед...
   - Вот!
   - Что вот?
   - Мужик я!
   - Ну да... - согласился я, не понимая, к чему он клонит.
   - Вернёмся к Библии.
   - Вернёмся, - обречённо выдохнул я.
   - Помнишь такие строки? И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его...
   - ...мужчину и женщину сотворил их, - закончил я.
   - Нет. Сотворил его самцом и самкой по образу божьему. А теперь глянь на мой образ. Я похож на гермафродита?
   Я отрицательно покачал головой.
   - Ну да, - разоткровенничался Господь Бог, - я ошибся. Создал человека одного пола. По образу и подобию своему. То есть мужика. Создал ему друга из его же ребра. И ты знаешь, они счастливы. Любят друг друга, не нарадуются.
   Во мне всё кипело. Я смотрел, как Адам целует безымянного парня в губы. И плод выпадает из рук его на землю.
   - А потом, - продолжает Бог, - я изгнал их. И жене сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей; в болезни будешь рождать детей; и к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою.
   - Но, - перебил я, - я помню также слова ваши: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю и так далее, сказанные в пятый день сотворения мира.
   - Я не отказываюсь от слов своих, - сказал Господь Бог. - Если бы Ева, ещё не будучи Евой, но Безымянной, устояла перед нашёптыванием змея, она не рожала бы в муках. Значит, она должна была быть сложена иначе, чем ко времени первых родов.
   - И это значит, что до того она была мужиком?
   - Это значит, что в момент произнесения приговора и изгнания их из рая, я перестроил его организм. И сделал из него женщину. Такую, какими мы знаем женщин теперь.
   - Но если Ева, то есть Безымянная, не вкусит плод, она останется мужчиной? Простите, а как вы представляете себе роды у мужиков?
   - Зачем представлять, когда это и так известно.
   - Как известно?
- Чёрным по белому написано: И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. Согласись, не самая болезненная сцена родов.
- Вы же не хотите сказать...
   - Хочу. Вряд ли кто-то пожалеет пару рёбер во имя благой цели - продолжения людского рода. А большего и не надо. Так как тогда Эдему грозит перенаселение, ведь люди живут здесь вечно, при этом не забывая наказ мой - плодиться и размножаться.
   - Но ведь такого никогда не было.
   - И не будет.
   Я вновь посмотрел на Адама и Безымянного. Они были увлечены друг другом, ласкали друг друга, целовались. И я подумал, подвернись мне под руку бита, пошёл бы я сейчас лупить их? И понял, что нет, не пошёл бы. Потому что кто я, а кто - они. Я - ничто, жалкий человечишка из далёкого 21 века, истинная религия которого на деле оказалась иной, вовсе не той, в которую я верил. Не той, в которую меня заставили поверить, которую истолковала под себя, под свою страшную политику церковь. Меня обманули, ослепили и в результате, упаковав в прочный кокон из целого набора грехов, убили.
   - Ты ещё не умер, - вмешался в ход моих мыслей Создатель. - Но...
   Мне не понравилось это но. Я напрягся.
   - Но, - он улыбнулся, как-то недобро, - ты видел рай.
   - Что значит видел?
   - То, что рай тебе не светит. Надеюсь, это ты понимаешь.
   - Но я ж ещё не умер.
   - Нет. Ещё. В данный момент ты лежишь в отключке средь толпы обезумевших бритоголовых преступников, тщеславных священнослужителей и отчаянных, но тоже по-своему сумасшедших, меньшинств. Совсем скоро тебя затопчат. Насмерть.
   - И что мне теперь делать? Ждать и надеяться, что всё обойдётся?
   - Ничего не обойдётся, я говорю тебе, как всё будет. Я же Бог.
   - Тогда зачем дразнить меня тем, чего я скоро буду лишён?
   Господь Бог поднял указующий перст:
   - А для этого, дитя моё, ты здесь и находишься. Я справедливый Бог. И привёл тебя в колыбель человечества не забавы ради. А ради самого этого человечества и тебя. Ибо только спасши его, ты обретёшь спасение своё и покой души своей.
   Я насторожился. Мне не нравился пафос. Я не люблю ответственность.
   - Что я должен сделать?
   - Глянь-ка на них, - кивнул Господь Бог в сторону отцов человеческих.
   Я, никогда не питавший страсти к вуайеризму, нехотя покосился. Ребята бессовестно лобызались.
   - О какой совести идёт речь, дитя моё? - спросил Бог.
   Я хотел было ответить, что, вообще-то, то были мои мысли, а не речь. И что меня достало это постоянное сканирование моих мозгов.
   - Они на самом деле бессовестны, - проигнорировав моё невысказанное возмущение, заметил Творец. - Видишь, под ногами их лежит так и нетронутый запретный плод. Они до сих пор не знают, что есть зло, а что - добро. А ведь знание это по сути своей и есть совесть.
   - По-моему, это грустно.
   - Почему грустно? Ведь они счастливы в своём неведении.
   - Но это же обман. У них нет великого права - свободы совести.
   - Ах, эти бесконечные права, свободы... Они им не нужны. Они имеют право и свободу на любое своё деяние и помысел.
   - Кроме одного, - сказал я. - От дерева познания добра и зла не ешь его.
   - Да, - пожал плечами Господь. - Но в этом и была свобода человка - слушать меня, своего Создателя, или какую-то безногую тварь. Вот она - благодарность! Я сотворил человека, сложил пред ним весь мир, а он - скотина - при первой же возможности поиметь что-то бОльшее ("и вы будете, как боги, знающие добро и зло"), нарушил единственный мой запрет - есть плоды с древа познания добра и зла. А ведь я выбрал самое неприметное, самое хилое деревце во всём Эдеме...
   - Угу, - кивнул я, - и назвали его соблазнительным именем "древо познания добра и зла". Нет чтобы коротко и ясно - "древо смерти" (по аналогии с "древом жизни"), тогда навряд ли человек так просто вверился бы змею.
   - Но то был единственный данный ему выбор. Он и с ним-то, как ты говоришь, ошибся, что уж говорить, когда вся жизнь - сплошные выборы, качания прав и поиск свобод. Но такие, как ты, словно боги, знающие добро и зло, стали строить на земле новый рай, лишая людей и этого права, и этой его свободы. Вы словно поели алычи и прозрели, что есть истина, и как к ней повести за собою слепое людское стадо. Осталось только срубить дерево, выморить ползучего гада (который, видимо, вас сею алычой и откормил) и раздеть всех догола. И тогда уж точно будет рай.
   Он замолчал. И я почувствовал в земле дрожь. Не к добру, подумал я.
   - Только попробуйте! - разразился вдруг Господь Бог наш, и райские птицы, закудахтав, бросились в рассыпную.
   Адам и Безымянный, перестав сосаться, в растерянности уставились на наши шумные кусты.
   - И я устрою вам dies irae! - гремел Божий глас. - Вы сделали из имени Божьего дурацкий бренд! настоящее посмешище! забывая о том, кто сотворил вас из праха земного, и кто в любой момент может сунуть вас обратно в землю! От имени моего вы совершаете свои злодеяния, возомнив себе, будто я дал вам на это право. С древом познания добра и зла я дал вам совесть, но не право вершить суд божий! Да кто вы такие, чтобы вещать от имени моего? Пророки?
   Поначалу я испугался. Но потом мне стало обидно: почему это весь обращённый, в общем-то, ко всему человечеству гнев божий, обрушился на одного меня, такого маленького и глупого?!..
   - Вы до сих пор не поняли священного писания, а так уверенно бросаетесь его словами! - гневился Бог.
   - Я не бросался... - оправдывался я.
   - ...трактуют Библию под себя, кому как взбредёт в голову, кто во что горазд...
   - Я не...
   - ...или наоборот, знают о Библии лишь понаслышке, а так самозабвенно отстаивают каноны веры, которые придумала церковь, а не я!
   - Но...
   - Да, да! Человечество покланяется церкви, а не мне! Ибо, чтобы в меня верить, не обязательно ходить в церковь, погружать себя в состояние вечного страдания или сострадания, которые есть суть церковной религии. Церковь упивается своей властью и всё то, что малейшим образом её (эту власть) послабляет, немедленно ставит человечеству во грех, ссылаясь на единственное, на что она может сослаться, на первооснову веры - Святое Писание. Но ты сам уже убедился, насколько непроста Библия, как легко истолковать её по-своему, заставить увидеть в священных строках то, чего там, быть может, вовсе и нет. И почему церковь возомнила себе, что для общения с Господом человек нуждается в посреднике? Ведь важно верить, не важно где это делать. Я не только в церкви. Я везде, я всюду. И здесь тоже, - он коснулся моей груди, там, где бешено билось сердце, - в твоём собственном храме.
   На что я больше не мог смолчать:
   - Да? Где же вы были раньше, когда я, заблудший в своей вере, был готов на убийство?! Здесь? - я ткнул себя в свой "храм". - Нет! Здесь были ненависть и злоба! И фанатичная уверенность в том, что я иду единственно верным путём, собираясь уничтожить выродков, толкущих дерьмо друг у друга в заднице!
   - Во-первых, - спокойно ответил Господь Бог, - я пастухом не нанимался, чтобы постоянно пасти людское стадо. Люди сделали... - тут он поглядел на Адама и Безымянного, топчущихся у злосчастной алычи, и поправился: - ... вернее, сделают... свой выбор. Они разграничат для себя добро и зло. И отныне будут нести ответственность за несоблюдение границы. Передо мной лично. После своей смерти. Ты - яркий пример верующего, не имеющего представления о том, во что веришь. Наслушался кого-то, наговорившего тебе, что можно, что нельзя. Вместо того чтобы прислушаться к себе, к своей совести. Хочешь ещё одно разоблачение?
   - Хочу.
   - Тот змей - это тоже я.
   Я не то чтобы удивился, но спросил:
   - Зачем?
   - Затем, что не будь этого змея, не стало бы прецедента: человеку не из чего было бы выбрать. Ты ошибся в точности так же, как когда-то ошиблась Ева, послушав не себя (Бога), а кого-то (змея).
   - Но вы же сами сказали, что грехопадение Евы было необходимостью.
   - Да.
   - А мои грехи? Что, тоже необходимость?
   - В некотором роде. Будь ты святошей, ты бы не валялся сейчас полумёртвый на грязном асфальте в свалке из дерущихся людей, а сидел бы себе в каком-нибудь забытом уголке мира, взращивая свою духовность. А это значит, что мы бы с тобой не встретились, и ты бы не узнал всего того, что теперь знаешь.
   - Но, может, оно и к лучшему, если бы так и не узнал? Меня всё-таки смущает тот факт, что Адам - педик. Но самого Адама это не смущает, так как он не знает, что такое женщина. Ибо женщины как таковой ещё нет.
   - Зато есть любимый человек, - сказал Господь Бог, - разве этого мало?
   - Да, но он же - мужик!
   - Но почему ты считаешь, что мужчина не вправе любить другого мужчину?
   - Потому что это мерзко!
   - Как ты смеешь любовь - величайшее из сотворённых мною чувств - называть мерзостью?
   - Но они же толкут дерьмо друг у друга в...
   - Это называется гей-секс, - не дал договорить мне Творец.
   - Неважно, как это называется. Суть остаётся неизменной. Это так... мерзко, - я презрительно поморщился.
   - Вот что я скажу тебе, дитя моё. Почему-то не так мерзко, когда анальным сексом занимаются мужчина и женщина.
   - И такое бывает? - сыграл я в дурку.
   - О, бывает и не такое.
   - Я не отрицаю. Это тоже мерзко. И то, и другое - однородное извращение.
   - Ты традиционалист? - усмехнулся Господь Бог.
   Я промолчал. Ведь он и так всё знал.
   - А что насчёт орального секса? - не унимался он. - Ты никогда им не занимался?
   Я покраснел.
   - И, по-твоему, это нормально, трахать человека в рот?!
   - Вы не сравнивайте... - пробубнил я.
   - Смею тебя заверить, у некоторых геев попы чище, чем рты у некоторых твоих знакомых.
   - Всё равно, педики - ваша большая ошибка.
   - Да, при сотворении человека, я совершенно случайно засунул мужику в задницу простату, от стимуляции которой мужик кончает! - отрезал Господь.
   Ай да Боженька!
   - Мне неприятно слушать из уст божьих такую грязь, - сказал я честно.
   - Не знаю, мне показалось, человечеству приятно смаковать подобные темы. Я всего лишь отдаю дань моде.
   Он засмеялся. А я насупился. Всё происходящее казалось мне дурацким мутным сном.
   - Ты не спишь, ты умираешь, - посерьезнел Господь Бог. - Но я рад, что ты, наконец, убедился, что без цитат из Библии, коими вы, гомофобы, любите кидаться в подтверждении своих гнусных обвинений против однополой любви, твои доводы оказались несостоятельными. Придумай что-нибудь новое, а не пользуй забитые фразочки из якобы священных приданий. Знаешь ли, дитя моё, Слово Божье заключено только в Библии и только в Ветхом её Завете. Всё остальное - не мои слова, а россказни церковников.
   Я устал от этого разговора. Слишком много всего обрушилось на мою голову за последние несколько часов. Я боялся, что сойду с ума, а потому принял решение немедленно всё это прекратить. Проснуться, очнуться или умереть - мне было всё равно, лишь бы не слышать очередного шокирующего откровения.
   - Давайте, я сделаю, что надо, и отправлюсь восвояси, - сказал я.
   - Это было бы слишком просто - сделать что-то по указке. Сначала, ты должен догадаться, что именно ты должен сделать.
   - А что тут догадываться? Оно ж прозрачно, как водка: я должен выступить в роли, с которой не справился ваш змей... то есть вы.... должен выступить в роли искусителя и заставить этих двух, - я кивнул в сторону педиков, - сожрать запретный плод.
   Господь пожал плечами.
   - Что это значит? - не понял я. - Я не прав?
   - Тебе может инструкцию подать, что и как сделать? Пробуй, ошибайся, поступай как знаешь...
   - Это нечестно. Как насчёт того, чтобы наставить меня на путь истинный?
   - По-моему, последние... - он взглянул на часы (я заметил их марку - Vacheron Constantin Heritage), - ... 73 минуты я только этим и занимаюсь. Как будто ты один у меня такой... хоругвоносец...
   - Прошло уже столько времени? - изумился я. - Меня, наверное, уже затоптали?
   - О нет, - успокоил Господь, - на твоей земле воцарился красивый антракт. Ты не можешь быть одновременно там и тут. Но и там без тебя тоже никак, ведь ты не можешь там так просто взять и исчезнуть - не хватает нам ещё одного христианского чуда. Поэтому я прибегнул к своей излюбленной хитрости - поставил бытие на паузу. Так мне удаётся быть вездесущим.
   - Вы, наверное, жутко устали.
   - Ты даже не представляешь. Ибо таких, как ты, миллионы.
   - И что, каждому из них предстоит промывка мозгов?
   - Нет. Для промывки мозгов я избрал тебя. Помнишь, ты обещал написать книгу?
   - Я не обещал!
   - Значит, мне показалось...
   - Подождите, подождите, - начал догадываться я, - так вот что я должен сделать? Написать об этом, чтобы вам не приходилось проводить экскурсии? Рассказать им, чему я был свидетелем, чтобы миллионы ног не топтали рай в обретении истины? Но ведь они же мне не поверят!
   - Конечно, не поверят. Но, быть может, задумаются. И перестанут кормиться тем, чем их кормят. А станут добывать себе пищу сами.
   - Но я же в любом случае сдохну, - вспомнил я. - Как только закончится антракт, и продолжится наш невесёлый спектакль, меня затопчут озверевшие люди.
   - Ах, да, точно, - как будто Господь Бог об этом не знал.
   - Так что вы промахнулись в своём выборе, - сказал я. - Надо было искать кого поживучей.
   - Не знаю, все вопросы к змею.
   Я опять ничего не понял:
   - Но ведь змей - это вы.
   - Не совсем. Я - Бог-Отец, а змей - это типа Святой Дух. Я ведь, как известно, триедин.
   - А где же тогда Бог-Сын?
   - О, сейчас он очень занят. На Земле N8261 происходит тайная вечеря. Сам знаешь, насколько это важное мероприятие. Ему не до наших с тобой дрязгов.
   - Ничего себе дрязги...
   - Извини, дитя моё, но и мне пора покинуть тебя, - вдруг засобирался Господь Бог.
   - Как это? Куда? - испугался я. Ведь я так и не понял, что мне дальше делать.
   - На одной из древнейших Земель N759 грядёт Апокалипсис. Мне бы надо подготовиться, не так уж это просто, устроить суд над шестью миллиардами душ!
   - Видать, им не помогла моя книга, - коряво пошутил я.
   - Нет, почему же, твой прототип даже переусердствовал. Церковь провозгласила его книгу одной из глав библии. Потом начались протесты против гетеросексуальных отношений, как зиждящихся исключительно на сексе. Затем анальный секс возвели в ранг священного действия, он стал символизировать собой единение через боль и страдание любящих друг друга душ. Женщин, как несоответствующих Божьим образу и подобию, стали уничтожать, а мужиков, дабы род всё-таки продолжался, стали выращивать в лабораториях из ДНК, взятых, как ты, наверное, уже догадался, из мужских рёбер. В общем, восторжествовала великая эра гомосексуализма...
   - Охренеть, - молвил я. - Теперь вы понимаете наши чувства?
   - Чьи это ваши? Гомофобов, что ли?
   - Ну, да.
   - Нет, не понимаю. По той же причине, но обращённой в противоположность и в тысячи раз усиленной, жители Земли N759 дождались Судного Дня. Там возникло такое явление как гетерофобия, которое стало навязываться силой, а потом и вовсе привело к искоренению противоположного пола, дабы "не было соблазна к постыдному деянию, не угодному Господу" .
   - Странно, а мне показалось, вы, наоборот, всячески поощряете засилье педиков...
   - Ни в коем случае. Знаешь ли ты, чтО есть грех?
   - Поступок, противный закону Божию.
   - Закону Божию... - повторил Господь Бог, словно смакуя это словосочетание. - А кто его, этот закон, придумал? Снова церковь? Ох уж эти мне богословы-выдумщики! Вот тебе мой закон: грех - это всякая крайность. Религиозная фанатичность - это крайность, а значит грех. Фобии и -филии - крайности, следовательно, тоже грехи. Убийство - превеликая крайность, а потому - величайший грех.
   - А трахать в задницу? Разве это - не крайность?!
   - О, нет. Вот содомия, например, - это крайность.
   - Это разве не одно и то же?
   - Нет, содомия - это скотоложство. Проще говоря зоофилия.
   - Фууу, - скукожился я.
   - Теперь ты понимаешь, насколько безграмотно называть геев "содомитами". Ладно бы "содомлянами" - жителями Содома. И потом ты наверняка не знаешь этой легенды про Содом. Хотя, конечно, о ней наслышан.
   - Наслышан. Содомляне чуть не изнасиловали двух ангелов.
   - Вот она, эта легенда, - сказал Господь. - И пришли те два ангела в Содом вечером, когда Лот сидел у ворот Содома. Лот увидел, и встал, чтобы встретить их, и поклонился лицем до земли и сказал: государи мои! зайдите в дом раба вашего и ночуйте, и умойте ноги ваши, и встанете поутру и пойдете в путь свой. Но они сказали: нет, мы ночуем на улице. Он же сильно упрашивал их; и они пошли к нему и пришли в дом его. Он сделал им угощение и испек пресные хлебы, и они ели. Еще не легли они спать, как городские жители, содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом и вызвали Лота и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их.
   - Ну, я же говорил, - сказал я.
   - Во-первых, - начал знакомую присказку Господь Бог, и я понял, что сейчас меня снова окунут головой в какашку, - где тут сказано, что жители - это исключительно мужики? А во-вторых, даже твоя хитрая церковь всегда говорила о том, что ангелы - существа бесполые, так что о каком акте мужеложства может идти речь?! В этой легенде человечество снова увидело только то, на что ему указали! Помнишь, что было дальше?
   - Не помню, но это уже неважно. Содом в результате был стёрт с лица Земли.
   - Ничего себе неважно! Лот вышел к ним ко входу, и запер за собою дверь, и сказал (им): братья мои, не делайте зла; вот у меня две дочери, которые не познали мужа; лучше я
   выведу их к вам, делайте с ними, что вам угодно, только людям сим не делайте ничего, так как они пришли под кров дома моего. Хорош папаша, да? Впрочем, и дочери его не лыком шиты: И сказала старшая младшей: отец наш стар, и нет человека на земле, который вошел бы к нам по обычаю всей земли; итак напоим отца нашего вином, и переспим с ним, и восставим от отца нашего племя. И напоили отца своего вином в ту ночь; и вошла старшая и спала с отцом своим (в ту ночь); а он не знал, когда она легла и когда встала. На другой день старшая сказала младшей: вот, я спала вчера с отцом моим; напоим его вином и в эту ночь; и ты войди, спи с ним, и восставим от отца нашего племя. И напоили отца своего вином и в эту ночь; и вошла младшая и спала с ним; и он не знал, когда она легла и когда встала. И сделались обе дочери Лотовы беременными от отца своего, и родила старшая сына, и нарекла ему имя: Моав (говоря: он от отца моего). Он отец моавитян доныне. И младшая также родила сына, и нарекла ему имя: Бен-Амми, (говоря: он сын рода моего). Он отец аммонитян доныне. А теперь, дитя моё, спроси у своей церкви, это ли достойные деяния истинных праведников? И в том ли истина, что объектом моего гнева был Содом, а не Лот с дочерьми его? Ибо когда вышел Лот из Сигора и стал жить в горе, и с ним две дочери его, ибо он боялся жить в Сигоре. И жил в пещере, и с ним две дочери его.
   - Я окончательно запутался, - признался я. - Ничего не понимаю. Это нечестно. Вы просто вывернули всё наизнанку, а спорить с самим Господом Богом - невероятная глупость.
   - В споре рождается истина. Неужели ты думаешь, что Господь Бог не может ошибиться?
   - Да, я думаю, что не может. Не имеет на это право.
   Он засмеялся. Красивым добрым смехом. Я испугался, что Адам и Безымянный всё ж таки к нам наведаются, но видать Боженька сотворил какую-то хитрость, и прародители человеческие остались недвижными друг у друга в объятиях.
   - Да... С тобой, конечно, весело, дитя моё, но мне действительно пора. Да и тебе, впрочем, тоже.
   "Что пора-то?" - хотел было спросить я, но не успел. Господь уж сгинул, оставив меня - одинёшеньку - в кустах.
   Так оно всегда и бывает. Мудрецы запудривают юнцам девственные мозги и сваливают.
   - И что мне теперь делать? - бубнил я, подымаясь с корточек. Весь растерянный, неуверенный и уставший. Но странное дело - мне почему-то не было страшно. Почему странное? Да потому что мне светило нерадужное будущее. Или его - будущего - полное отсутствие. Или очень даже радужное? Так как, насколько я помнил, радуга - символ геев...
   Оставалась надежда, что змей остался лежать на солнышке. У меня ещё были к нему вопросы.
   - Опять ты? - раздражённо заметил змей, за всё это время так и не сменивший своего положения.
   - Да, - плевать мне было на его раздражение. - Что я должен делать?
   - Нас-с-с-слаж-ж-ж-ждатьс-с-с-ся... - зевнул змей.
   - Чем?
   - Без-з-з-заботнос-с-с-стью.
   - Ни хрена себе беззаботность!
   - Не ругайс-с-с-ся, - сделал замечание змей. - Это такое удовольс-с-с-ствие... кого-либо с-с-соблаз-з-з-знять... ис-с-скуш-ш-ш-шать...
   - Соблазнять?? - округлил я глазки.
   - Ну да... - зашевелился змей. - Я сболтнул что-то лиш-ш-ш-шнее?..
   - Кого соблазнять?
   - С-с-сделай то, что у меня не получилос-с-с-сь... Зас-с-ставь их съес-с-сть плод.
   - Так вы уже знаете?
   - Конеш-ш-ш-шно знаю. Я вс-с-сё з-з-знаю. Ещё до тов-в-во, как...
   - Тогда вы знаете, что будет со мной?
   Змей подмигнул:
   - Конеш-ш-ш-шно.
   - И что же?
   - Ха-ха-ха-ха-ха, - послышался кашель-смех.
   - Что смешного?
   - Ой, хе-хе-хе-хе-хе, - покатывался на камне змей.
   - Ну и будь что будет! - разозлился я. - Сейчас пойду и впихну в их глотки по сраной алыче! Надеюсь, я не попаду в местную библию, как зачинщик первого мордобоя?..
   - Ты с-с-с-самоуверенный нах-х-х-хал, - продолжал покашливать змей. - Но мне нравитс-с-ся твоя наглос-с-сть. А потому я дам тебе с-с-совет: примени неж-ж-жнос-с-сть, а не с-с-силу.
   - Ну вот ещё! Ластиться к педикам...
   - Ну как хочеш-ш-шь...
   - Не хочу!
   - Тогда пиз-з-здуй в ат-т-т-т.
   Он закрыл глазки и уснул прежде, чем я успел осознать, что он - Святой Дух! - послал меня! Ну и ладненько, подумал я, сам справлюсь.
   Я зашагал по садам Эдема в поисках хорошей дубины. Так чтобы удары были не смертельными, но убедительными - надо, парни, скушать плод! Для меня, далёкого от изящесловия, насилие всегда являлось единственным результативным методом воздействия.
   Дубина нашлась. Как по заказу. Небольшая, тяжёленькая, чуть ли не с ручкой. Отработав пару ударов на ближайшем деревце, я потопал к моим голубкам.
   Те ворковали. Ну сколько можно?! Валялись на травке, поглаживали друга, целовались. Порнография какая-то.
   - Привет, парни.
   Они отлепились друг от друга. Ни тени смущения в их лицах, ни испуга - одно лишь любопытство.
   - Привет, - улыбнулся Безымянный.
   Адам приподнял в приветствии руку. И посмотрел на меня очень недружелюбно.
   - Ты кто? - спросил он.
   - О, я ещё одно творение божье.
   - Зачем пришёл?
   - Я при...
   - А! - перебил он меня, - не говори! Я догадался. Я должен дать тебе имя.
   - Чё?
   - Я нарек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым. И тебя нареку.
   - Спасибо, не надо. Нареки вон лучше его, - ткнул я пальцем в Безымянного.
   У того вытянулось лицо. Он посмотрел на Адама. Жалобно, почти со слезами. Адам осознал, вдруг, свою оплошность.
   - Эээ... - протянул он.
   - Ладно, не парься, - отвлёк я его. - Потом придумаешь. Сейчас у нас есть дела важнее. Видите дерево? Вы должны поесть с него фруктов.
   Адам уставился на Безымянного:
   - Ты же говорил, что тварью, которая уговаривала тебя сорвать с древа плод, был змей, а не какой-то ...дрянной пацан.
   - Я не врал! - обиженно произнёс Безымянный. - То действительно был змей. А это я не знаю кто. Но они, видимо, сговорились!
   - А ну-ка, пойди сюда, - сказал мне Адам и легко, как котёнка, снял со своих колен Безымянного.
   Я держал за спиною импровизированную биту. Но, взглянув на Адама, который, поднявшись с земли, стал на две головы меня выше, я понял, что она навряд ли мне поможет. И незаметно отбросил её в сторону. Как будто ничего не было. Мол, такой вот я: с пустыми руками, пришёл к вам с миром.
   Но у Адама моя невинная улыбка не возымела успеха. Он подошёл ко мне и со всего размаху двинул мне по морде.
  
   Вокруг пестрели рваные плакаты, яркие рубахи и кресты. О, в этой массе я разглядел рожу Коляна. Хотел крикнуть ему: привет! Но изо рта лишь брызнули сгустки крови. И я почувствовал боль. Во всём теле. Такую безумную, будто меня пропустили через фарш-машину. Я не чувствовал ни рук, ни ног, не мог даже пошевелить ими. Только глаза видели (расплывчато и то вспышками), и в ушах звенело. Всё вокруг плясало в драке. По мне прошлись чьи-то ноги. В огромных тяжёлых сапожищах. Кто-то из наших. Ну, спасибо, братцы. Кто-то пробежался по лицу, хрустнул мой нос. Стало трудно дышать. Ведь мой рот и так забит чем-то. Уууууууух - раздался гул, как будто мимо пронёсся самолёт. Потом взревели серены. Но мне уже было всё равно.
  
   - Ты уж прости его, - раздался голос.
   Я раскрыл глаза. Надо мною, виновато улыбаясь, склонился Безымянный. Он потянул ко мне руку, держа в ней что-то. Я вздрогнул и зажмурился, боясь вновь ощутить боль. Но вместо неё я почувствовал, как меня коснулось что-то влажное, холодное... Очень кстати. Я раскрыл глаза. Безымянный прикладывал к моему разбитому лицу кусочки фруктов.
   - Сейчас всё пройдёт, - говорил он.
   И действительно, мне становилось заметно легче. Я снова закрыл глаза, теперь уже спокойно, наслаждаясь этим фривольным фруктовым массажем.
   - Скажи мне, - не дал мне расслабиться Безымянный, - зачем и во что ты был облачён?
   - Был? - я вдруг понял, что лежу перед ним совершенно голый. Резко вскочил, закрыл гениталии руками.
   - Что случилось? - удивился Безымянный.
   - Где моя одежда? - закричал я.
   - Ты про эти странные штуки? - он указал на кучу моего шмотья.
   - Да, про них, - огрызнулся я и принялся натягивать штаны.
   - Какой смешной... - он улыбнулся. - Зачем ты прячешь всю красоту?
   Я поморщился. И подумал, не болит ли у меня жопа. Нет, слава Богу, она осталась нетронутой.
   - Спасибо... за фрукты... - сказал я. - Но... мне надо идти...
   Куда идти? Ведь я не выполнил воли Господа. Не скормил этим сукам грёбаные запретные плоды.
   - А где Адам?
   - Спит, - сказал Безымянный.
   - А он знает, что ты меня тут... выхаживаешь?
   - Да, я очень отругал его за то, что он так с тобой обошёлся.
   - И как же он со мной обошёлся? Только не говори, что плохо. Ты понятия не имеешь, что такое есть зло.
   - А что есть зло?.. Мне всего лишь не понравилось, как твоё красивое личико было вмиг испорчено. Опухло, покрылось пятнами и залилось кровью. Я не успел полюбоваться. Но теперь всё в порядке! Я тебя починил!
   И теперь ты можешь мною любоваться, подумал я. Какой-то паноптикум, а не рай.
   Я потрогал лицо руками. Разбитые губы стали здоровыми и даже не шелушились (у меня дурацкая привычка постоянно их кусать). А со щеки исчез шрам, заслуженный мной во время поножовщины после какого-то футбольного матча. Я даже улыбнулся.
   Он улыбнулся в ответ. Я улыбнулся шире. Он зарделся. Доверчивый полудурок. Да, до этого мне не приходилось заигрывать с парнями. Это оказалось легче, чем я думал. Религия меня более не стесняла. А жажда жизни вынуждала. Что ж, пришлось переступить через себя.
   Я затеял снять штаны. Как можно эротичнее. Я почему-то думал, что эротика появилась на свет вместе с первым человеком. И что Безымянному будет приятно посмотреть на меня, такого неуклюжего, но хорошо сложенного. Я расстегнул одну пуговку, другую, скинул штаны наземь. И вот опять стоял перед ним в чём мать родила.
   А он не оценил, сунул в рот какую-то травку и стал глазеть на меня, не понимая, что это я пред ним выделываюсь. Сам-то он был сложен, как я уже высказался, великолепно. У него была изумительно гладкая кожа, какую теперь можно созерцать лишь у жертв фотошопа. Ни прыщика, ни ранки. Ровный загар, лёгкий румянец, алые губки. Прям какая-то девочка. Он выглядел лет на 18. А на самом деле ему было чуть больше недели.
   Он подошёл ко мне и сунул палец мне в пупок.
   - Что это? - озадачился он.
   Я еле сдержался, чтоб не сломать ему руку, но вовремя заметил, что у него, бедняги, пупка вовсе не было. Ведь он был сотворён из Адамова ребра и мечтать не мечтал о пуповине. Тогда я простил ему его естественное любопытство и соврал:
   - Это ранка.
   - Хочешь, я сделаю так, чтобы она исчезла? - сказал он радостно, как всякий ребёнок, ощутивший вдруг свою полезность.
   - Те же волшебные фрукты?
   - Угу, - кивнул он.
   - Какая глупость...
   - Глупость? - нахмурился он.
   - Какой же я дурень...
   - Что случилось? - растерялся он и стал пихать мне в ладони свои яблоки.
   - Вот скажи мне, - взял и крепко зажал в руке я его дары, - а если приложить к ране плоды с другого дерева... с того самого дерева... что будет? Рана раскроется? Начнёт кровоточить и гнить?
   - Я не знаю! - буркнул Безымянный. - Что ты пристал ко мне со своим дурацким деревом? Кто ты такой?
   - Я же сказал: ещё одна божья тварь.
   - Какой-то ты странный. Всё тебе чего-то неймётся.
   - Я просто очень храбрый.
   - Мы тоже очень храбрые. Нам не ведом страх, ибо самим Господом Богом нашим заповедано нам жить в вечном счастье и здравии. А это значит, что нам нечего бояться.
   - Нет, это значит, что вы боитесь Господа Бога.
   - Не боимся, но уважаем.
   - Но вы не знаете, что есть смерть. А потому она должна страшить вас.
   - Мы много чего не знаем. Но незнание это нас не пугает. Я не знаю, кто ты. Но я тебя не боюсь.
   - Почему? Ведь я могу убить тебя.
   Он усмехнулся:
   - Нет, не можешь. Я поел плодов с древа жизни и обрёл бессмертие. И только плод с древа познания добра и зла может умерщвлить меня.
   - Это неправда, - сказал я.
   На лицо Безымянного опустилась тень недовольства. Он ещё не научился злиться. А потому его злоба выглядела несколько комично.
   - Ты хочешь сказать, что Господь Бог обманывает нас?
   - Именно! - щёлкнул я пальчиками.
   - Какая неслыханная дерзость - так говорить! Сейчас пойду разбужу Адама, пускай он тебе хорошенько всыплет! - он действительно собрался куда-то пойти.
   - Я докажу тебе.
   - Что? - замер он.
   - Что я тебе не вру.
   - Вот ведь упрямый осёл... - вздохнул он.
   За такие словечки в свой адрес я обычно давал по роже. Но тут я нутром почуял, как поджимало время. И тихий ужас комом подкатил к горлу. Да, мне было жутко страшно. Во мне просыпалась паника. Ничего себе райское наслаждение.
   - Что ж, - склонил голову Безымянный и стал за мною наблюдать. - Валяй!
   Мы прошествовали к проклятому дереву. Алыча, что мелкими плодами весела на уродливо скрюченных ветках, была незрелой и сулила разве что понос, но никак не смерть.
   - Ну, - торопил он меня, как будто мечтал, чтобы я сдох поскорее.
   - А если я умру, ты будешь жалеть меня?
   - Не знаю. Я никогда не видел, как кто-то умирает. Наверное, это интересно.
   - А как же та птичка, что ты сожрал сегодня утром? Разве это было интересно?
   - Это совсем другое дело. Это было обыденно. Птичка, ягнёнок, форель... Они просто... перестают летать, скакать, плавать... перестают шевелиться и, наконец, дышать. Но ведь им никто не запрещал есть плоды с древа познания добра и зла.
   - Да, - сказал я. - Это отличает их от людей. Им никто ничего не запрещал.
   - И они за это дорого платят.
   - Дорого? Разве жизнь - это дорого? Дорого - это не нарушить запрет и поплатиться миллиардами жизней!!! Поплатиться всей общечеловеческой историей!
   - О чём ты? - равнодушно спросил Безымянный.
   - Ах... - махнул я рукой и потянулся за самым крупным плодом. Сорвал его. Ничем не примечательный плод. В нём даже была червоточинка. Но я, парень не из брезгливых (сколько вёдер червивой малины переел у бабули на даче!), сунул алычу в рот и зажевал, корча на лице экстатическое блаженство.
   А Безымянный - сука - ждал, когда я задёргаюсь в судорогах, пущу пену изо рта и издохну. Фиг ему. Я жевал, глотал, облизывался, срывал другой плод и снова жевал.
   Безымянный смотрел, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Но вопреки Божьим россказням со мной ничего не происходило, и Безымянному моё грехопаденческое обжиралово стало откровенно докучать. Я сжалился над ним и закончил:
   - Ну что, теперь ты мне веришь? Как видишь, я по-прежнему шевелюсь и дышу.
   - Да, я разочарован, - невнятно пробормотал он. - Воистину ни ты, ни тот змей, вы не врали мне. А врал нам... - он посмотрел в небо.
   Ох, неужели в глазах его блеснули слёзы? Как трогательно. Но что же делать. Я вручил ему проклятый плод. Он молча взял его.
   - А Адам? - спросил я.
   Из его глаз скатилась слеза. Но он улыбнулся. Не через силу, но искренне. И без всякого кокетства ответил:
   - И он съест. Он же меня любит.
   - Тогда... - я понимал, что близится развязка. - И мне пора.
   - Куда?
   Если бы я знал, подумал я, но вслух отделался красивым клише:
   - Туда, откуда я пришёл.
   - Ох уж эти божественные игры...
   - Божественные игры?
   - Ты думаешь, я совсем дурак? - он снова улыбнулся. Печально, но очень уж подозрительно.
   - Но ты не можешь знать...
   Он раскрыл ладонь. Среди яблочных долек коричневела одинокая косточка. Косточка алычи. Ещё невысохшая, свежеобсосанная.
   - Когда??? - вскрикнул я.
   - Когда ты спал. Ну, то есть очухивался после встречи с Адамом.
   - Но зачем?
   - Мне стало любопытно, почему вы - тот гадкий змей и такой хороший ты - так упорно настаивали на том, чтобы мы поели запретных плодов. И я подумал, что почему бы и нет? Кому станет хуже от того, что я умру? И разве умереть - это плохо? Ведь я не знал даже этого. Тогда я съел ягоду. И никто этого не заметил.
   - Нет, ну... ты должен был прикрыться фиговым листочком... поделиться фруктом с Адамом...
   - Я хотел. Нет, не одеться, конечно - чего они, Господь и Адам, там у меня не видели. Но поделиться действительно хотел. Хотел, чтобы Адам также, как и я, прозрел. Но не успел - тут очнулся ты.
   - Но разве ты не делал мне эти... фруктовые аппликации?..
   - О нет, я только сделал вид, чтобы как-то отвлечь твоё внимание.
   - Но это же действительно яблоки с дерева жизни.
   - Да... И они действительно помогли тебе. Они на самом деле лечат, - он понизил тон, будто рассказывал великую тайну. - Я сорвал их на всякий случай, из осторожности, ибо умирать я, конечно, не собирался. И запасся парочкой яблок, чтобы заесть алычу и не сдохнуть. А вдруг алыча действительно принесла бы смерть?.. Нет, я предусмотрительный мальчик...
   - То есть ты всё это время притворялся? - разозлился я.
   - Я всего лишь хотел... чтобы ты заставил меня съесть запретный плод.
   - Так я же почти...
   - Нет, совсем не так. Я хотел... чтобы ты меня ласками, нежностью сломил, а не этой своей бесконечно-дурацкой полемикой.
   - Так... - тут я не выдержал, засмеялся. - ...я что же, тебе понравился?..
   Безымянный посмотрел на меня и без тени смущения сказал:
   - Да.
   - Ой, не могу... - от хохота у меня подкосились ноги, и я уселся на землю.
   Он приземлился рядом.
   - И всё-таки, - сказал он. - Можно напоследок...
   Я насторожился.
   - ... я тебя поцелую?
   - Эээ... а может обойдёмся крепким рукопожатием?
   - Нет, обойдёмся поцелуем, а иначе... - тут он, коварно улыбнувшись (Боже, сколькими цветами улыбок ты одарил его?!) сделал мне пат: - А иначе - на вот, возьми свой поганый фрукт и скармливай его Адаму сам!
   Делать нечего. Я попал.
   - Хорошо, - сдался я.
   Безымянный радостно потёр ладони. Радуйся, малыш, не каждый день педикам приваливает счастье лобызать гомофобов. Я улыбнулся этой дурацкой мысли. А Безымянный истолковал мою улыбку как приглашение, придвинулся ко мне и велел закрыть глаза. Я съёжился и сделал, как он велел.
   Его горячий рот коснулся моих поджатых губ. Нет, я не отделаюсь простым чмоком. Его рот жёг меня. И я подумал - а! будь, что будет - и отдался. Он почуял свободу и ворвался своим языком в меня.
   Для меня стало неожиданностью то, что моё отвращение улетучилось так внезапно. Но слова Богу, что не бесследно. Только я успел осознать, что моя Алеська целуется так же (хотя, пожалуй, что нет; она курит, так что у этого парня ротик оказался повкуснее), как лёгкая неприязнь ко мне вернулась.
   - Ну... эээ... - я отстранился от него, давая понять, что довольно. - Пожалуйста, хватит!
   Он подмигнул мне. Грустно улыбнулся (надолго я запомнил именно эту его улыбку) и пошёл прочь - между деревьев, через реденькие кусты.
   А я остался один. С порожней головой, ибо я был растерянный и уставший.
   - Ну и что теперь? - спросил я в пустоту.
   - А теперь, - на моё плечо опустилась рука Господа Бога, от которой веяло покоем и каким-то вселенским умиротворением, - теперь он подойдёт к Адаму, разбудит его нежным поцелуем, ласковым словом, распишет, как ему теперь со всем его новым знанием хорошо. Тот, конечно, рассердится жутко, поругает, может чуть побьёт, но пойдёт его же путём, так как любит его.
   - А со мной? Что теперь будет со мной?
   - Ты придумал, о чём напишешь? - усмехнулся Господь.
   Я пожал плечами и виновато бросил:
   - Обещаю, что в ближайшее время подумаю...
   - Что ж, раскрой ладони.
   Я раскрыл. В правой руке - две помятые алычи, в левой - небольшое (и кислое, наверное) яблоко, которое когда-то всучил мне Безымянный.
   - Его подарок вернёт тебя к жизни, - сказал Господь. - Странно, что ты сам не догадался, ведь ты, вроде, неглупый парень. А Безымянный, как ты называешь его, не раз и не два намекнул тебе, что дерево жизни функционирует ровно так, как мы рассказывали.
   - Я подумал об этом, но... не решился на обман.
   - Обман? Ты думаешь, что меня возможно обмануть? Я наперёд вижу квадриллионы ваших мыслей.
   - Выходит, Безымянный верно выразился: всё это божественные игры.
   - Ха-ха, - развеселился Господь. - Если очень упростить, то так оно, наверное, и выходит.
   - Чтобы это понять, нужно быть богом.
   - Достаточно быть Ницше, - отшутился Господь.
   - Мне о многом хотелось бы спросить вас, - робко сказал я, - о том, например, как прошёл Апокалипсис... но... я жутко устал. И задерживать вас больше наглости моей не хватает. К тому же, вот-вот Адам откушает плод, и вы совершите великое изгнание из рая, обратив несчастного Безымянного в Еву. Вам, наверное, тоже непросто разыгрывать эту несправедливость?..
   Господь не ответил, но поглядел на меня со странной полуулыбкой. Мне вдруг отчаянно захотелось жевать, и ни о чём не думая, я захрустел яблоком. Оно оказалось сочным и совсем не кислым.
   - Надеюсь, ему будет не больно, - продолжал я. - Мне его жалко. Он, вроде, неплохой. Добрый, искренний. Хоть и врушка жуткая... Но, согласитесь, есть в кого. А потом мне интересно, уделят ли мне в местной библии хоть строчку? Назовут ли меня искусителем или приспешником дьявола? И где находится эта Земля N.... кстати, какой у неё номер? А какой номер у моей родной Земли? И неужели все Земли находятся в одной Вселенной? Или может в разных параллельных мирах? Интересно, Бог один во всех Вселенных и параллельных мирах, или богов такое же множество, как этих разных Вселенных и параллельных миров? И почему этот Безымянный не выходит из головы моей?
   - Подайте нашатырь, - раздались голоса.
   Но я упорно делился мыслями:
   - Да, мне жалко его, безумно жалко. Ах, если бы от меня зависело... Но ведь от меня зависело. С одной стороны - он, с другой - все остальные. А я... а я что же, педик какой-нибудь, чтобы выбрать его? Нет, конечно. У меня есть Алеся. Которая целуется чуть хуже Безымянного...
   - Он бредит.
   - К тому же он сам. Сам сделал выбор. Ха-ха, "и никто этого не заметил". Какой же он наивный мальчик, как бы он сокрыл свои знания от всевидящего ока Господня? Но зачем... зачем он это сделал? простое человеческое любопытство? Или непростое человеческое желание всегда иметь бОльшее?.. Нет, он не такой. О, Господи, что это...
   В моё лицо врезалась дикая боль. Я застонал. На крик не было сил. На лицо надели... что-то холодное, свежее. Фрукты? Нет, маску... Я задышал глубоко, голодно, всхлипывая и глотая кровь.
   - Колите обезболивающее! Живее!
   Дяди, тёти, поблескивание маячка на их расплывчатых силуэтах. Я лежу. Темно и сыро. Дождь? Пытаюсь сфокусировать зрение. Я парю в воздухе, это отвлекает. Ах, нет, меня несут на носилках. Начинаю разглядывать последние этажи высотных домов и летящие на меня капли - чёрные, крупные, громко хлопающие по лбу. Небо затянуто в плотное грязное месиво. Жаль, я хотел посмотреть на звёзды. Вместо звёзд - фонари. С огромными ореолами жуткого гепатитного цвета. В воздухе стоит вонь. Выхлопы машин, дрожжи (неподалёку располагается пивзавод) и сигаретный дым. Почему всё так безрадостно, так противно? Ну хоть бы что-то, радующее глаз. Я повернул голову на бок. Движение это отозвалось болью, менее острой, начинали действовать анальгетики. Я увидел в десяти метрах от себя носилки и лежащего в ней человека. Такой же, как я, избитый, еле дышит. Лица не видно, он в тени. Медленно-медленно несут его ко свету, в скорую. Из темноты показались его изрезанные руки. Дрожа, они отчаянно сжимали радужный флаг. Зловеще смотрелась обагрённая кровью радуга - знамение известного Божьего завета. Из темноты показались плечи, широкие, загорелые, в синяках и ушибах. Шея с еле двигающимся при каждом глотке воздуха кадыком. Подбородок, губы, нос, раскрытые глаза (длинные ресницы), влажный лоб и грязные волосы. Он смотрел в небо, искал звезды. Красивый профиль, перемазанные в крови щёки. Ему было больно. Из глаз (я видел только правый) его текли слёзы.
   Наверное, он почувствовал мой пристальный взгляд, хотел повернуться, но у него не получалось. Я хотел того же, провожал его растерянным взглядом, надеялся, что он, превозмогая боль, посмотрит на меня.
   - Господи, - прошептал я. И впервые с уст моих сорвались не заученные из псалтыря молитвы, а слова, идущее из самой глубины бешено колотящегося сердца, - Господи, я знаю, что после встречи с тобой я не вправе просить тебя о чём-то более, ибо за то, что ты уже сделал для меня, я буду в вечной тебе благодарности. Нет, я не прошу облегчить мою боль, она - ничто в сравнении с болью, которую испытает Безымянный, а сейчас испытывает этот... мальчик. Её-то я и прошу облегчить, не мучить тело - бренный сосуд и без того измученного человеческими предрассудками духа. Господи...
   И он меня услышал. Я словно почувствовал, как лба моего коснулась знакомая ладонь. И лёгкий ветер, унёсший прочь отвратные запахи, дохнул мне в ухо три заветных слова: "Да будет так".
   У мальчика вдруг выровнялось дыхание, глотать он стал менее судорожно. Он заморгал, смахивая слёзы, и с удивительной лёгкостью завертел башкой, ища мои глаза.
   Нашёл он их, будучи уже в скорой. Обернулся ко мне своим перепачканным лицом, мы встретились взглядами, и я вздрогнул. Эти глаза, этот носик, этот лоб. Если бы не чертовски игривая улыбка, играющая на разбитых губах, я бы не был совершенно уверен, но с нею... Я отчётливо осознал, что с носилок, помахивая радужным флажком, на меня смотрел Безымянный. Я приподнялся, хотел позвать его. Спросить его имя. Но не смог - кричать не осталось совсем никаких сил. Сделать что-то ещё я не успел. Двери скорой захлопнулись, машина дёрнулась и унесла его в ночь.
  

29 ноября 2006 г.

? Шевелюхин Илья, 2006

http://sheveljuxin.livejournal.com/

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"