КАК БЫЛО
Я смолоду благоговел перед печатным словом. Откуда это во мне взялось - трудно сказать. Батя - простой электрик на заводе, мама большую часть жизни проработала кассиром, уже в зрелых годах заочно окончила техникум и на пенсию ушла бухгалтером. Вот и все наши семейные достижения. Деды с бабками - те и вовсе из деревни. А меня сызмала тянуло к книгам. Вернее, не просто к книгам, а ко всему, что так или иначе с ними связано. Обычный, заурядный канцелярский отдел универмага мог удерживать меня перед прилавком часами. Все эти маленькие записные книжечки, стопки чистой бумаги, карандаши, ручки, пузырьки с чернилами и гуашью, кисточки для клея и красок, даже банальные дыроколы - оказывали на меня магическое действие. Но венцом творения в моих глазах всегда выглядела пишущая машинка. Какое-то время они даже продавались в этих же канцелярских отделах, потом лафа отошла (наверное, международная ситуация в очередной раз сгустилась) - и больше я их там не видел.
Читать я научился еще до школы. Во втором классе мама записала меня в детскую библиотеку - и понеслось. Леша Пешков, если мне память не изменяет, умудрялся читать, ловя отраженный лунный свет от начищенного до блеска самовара. В подобной ситуации, когда мама волевым решением вырубала свет в нашей с сестрой комнате, я пару раз пытался читать с помощью фонарика-жужжалки, но он, гад, издавал такой утробный гудящий звук, что меня тут же рассекречивали - и конец всему самообразованию.
А интересно было образовываться. Мой друг и одноклассник Славка, чья семья жила и вовсе в общаге, пропадал у нас целыми днями. У них была всего одна комната, его отец, в отличие от моего, во хмелю бывал буен, так что Славка частенько ночевал и столовался у нас. Ох, мы с ним и покуролесили! Рогатки, самострелы, поджиги, бутылки с карбидом - все по полной программе. Но главное - книги. Здесь Славка меня опережал. Что ни спросишь - он все читал, все знает. Стихи, паразит, читал наизусть километрами. Вот, помню, задали нам как-то отрывок из "Деда Мазая", как тот зайчишек спасал. Все выучили, рассказывают, кто как может. Вызывают Славку. Он говорит: "А можно, Клара Павловна, я не отрывок, а всю поэму прочитаю?" Она с недоверием отвечает: "Попробуй". Он и попер. Читает и читает. Все рты поразевали. Ладно, звонок прозвенел. Вот такой кадр.
Мы почему с ним и задружились - на этой самой почве. Он тоже печатное слово уважал. Про книги могли с ним часами говорить. Интересно же!
А прибил он меня вот чем. Тогда среди нашего брата, школяра, в большом почете были газета "Пионерская правда" и журналы "Костер" и "Пионер". Сколько там всяких интересных вещей печатали! Многие до сих пор помню. И вот как-то Клара Павловна входит в класс торжественной поступью, несет с собой "Пионерку" и говорит что-то навроде: "Ребята! У нас сегодня знаменательное событие. Наш ученик, ваш друг и одноклассник, удостоился высокой чести: его стихотворение опубликовано аж в самой "Пионерской правде". И сейчас тысячи ваших сверстников по всей стране читают его и радуются: ведь только благодаря неустанной заботе партии и правительства стало возможным, что любой талантливый школьник"... И еще что-то в этом духе. А мы башками вертим, понять ничего не можем. Наконец, Клара Павловна говорит: "Я могла бы сама прочитать его. Чудесное стихотворение. Вот оно, в газете. Но, я думаю, мы попросим сделать это самого автора. Пожалуйста, Слава!" И глядит на Славку. Тут и мы все на него уставились. А он сидит пунцовый, как помидор, но видно, что доволен по самое немогу. Он с достоинством встал, оглядел с легкой небрежинкой класс и возочел какой-то стишок, всего четыре строчки, про то, как пионеры геройски собрали металлолом.
Фурор полный! Клара Павловна прослезилась; Колька-второгодник, который всегда Славку недолюбливал за очки и субтильное телосложение, громогласно заявил, что ежели еще кто Славку тронет, то будет иметь дело с ним, Колькой; девчонки активно зашушукались - словом, "Оскар" по всем номинациям. На перемене и после уроков Славку чуть на запчасти не разобрали. Наконец, подались мы с ним к нам домой. Я по дороге попрекаю: как же ты, друг называется, такое дело провернул - и мне ни слова!? Он вяло отбрехивается, что, дескать, не уверен был, зачем раньше времени хвастаться и все такое. Вот же партизан-подпольщик! Пришли домой, достали газету из ящика и точно - вот он, стих. На разные лады читали мы его со Славкой до вечера; дворовым пацанам выносили похвастаться; моим родителям, когда они с работы пришли, показали; еще чего-то колобродили - короче, отпиарились (как бы сейчас сказали) на славу.
Мне, на правах лучшего друга, тоже часть славы перепала. Испорченный телефон широко по школе потрезвонил. Девчонки из параллельного класса как-то подловили меня на переменке и пытались выведать, о чем у меня стихи. Не про любовь ли, дескать? Я сдержанно ответил, что мои еще не опубликованы.
И вот тут главное начинается. Я еще худо-бедно представлял, что можно как-то так слова расположить, что рассказ получится. Или повесть. Но стихи!? Это же надо, чтоб складно получилось. Как это люди делают - Бог весть! Ну, с Пушкиным все понятно. Гений. Небожитель. Арина Родионовна, "тучи мглою", "где же кружка" - так на то он и Пушкин. Нам-то, простым смертным, тут делать нечего. И вдруг - Славка! Вот он сидит, в носу ковыряется, простую задачку по математике ни фига решить не может - а не подходи. Поэт. Всесоюзная известность, как нам Клара Павловна объяснила.
Стал я прикидывать, а нельзя ли и мне попробовать. Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Написал нечто вроде рассказика. Как летом в деревне на ходулях научился ходить. Показал Славке. Он сдержанно похвалил, но заметил, что тема невыигрышная, кому про ходули интересно? Понятно, ему неинтересно, он парень городской, никогда этих ходуль в глаза не видел, не то чтобы ходить на них...
И пошло-поехало. Процесс складывания слов в предложения оказался настолько увлекательным, что мы со Славкой целыми днями то наперегонки, а то совместно что-нибудь сочиняли. Через пару-тройку лет мы уже плотно заняли школьную "писательскую" нишу, вытеснив оттуда даже старшеклассников. К тому времени Клара Павловна отстала от нас с занудными изложениями, и мы перешли к сочинениям. Да и другие учителя не отставали. Интеллигентнейшая, с неистребимыми следами аристократизма во всем своем облике Марица Ивановна (как я теперь понимаю - полька) частенько задавала нам домашние сочинения по своему предмету - истории. Писали мы их и по географии. И вот типичная картина. Входит учитель в класс, кладет на стол стопку тетрадей и предлагает угадать, кто написал лучшее сочинение. А чего там гадать? Либо Славка, либо я. По-другому никогда не бывало. Так, ноздря в ноздрю, мы и прошествовали с ним победным маршем по золотым школьным годкам.
Но все это - о прозе. Стихи мне ни в какую не давались. Дошло до того, что я в один прекрасный день поставил на себе жирный крест и выкинул все эти ямбы и хореи из головы. Не мое - значит не мое. И нечего рыпаться.
Славка, между тем, гарцевал чем дальше, тем параднее. Сыпал эпиграммами-экспромтами, завалил своими поэтическими дарами все школьные стенгазеты и - о ужас! - даже записался в ДК строителей в поэтический кружок, где на равных состязался с бородатыми крановщиками и экскаваторщиками.
На входе в девятый класс оказалось, что наша традиционная профориентация меняется. Если раньше девчонки привычно топали на свое "домоводство", а мы, парни, - на "труды", то теперь всем предложили иной выбор: либо "черчение", либо "машинопись и делопроизводство". Естественно, что в группе "машинисток" оказались все девчонки и - правильно! - мы со Славкой. Как в некоем цветнике. Хорошее наступило время. Девчонки стали округляться, шевелить всякими местами. Красота! Тут моя давняя страсть к печатному слову вообще и к пишущим машинкам в частности реализовалась в полной мере. Да и слепой случай помог. Если часть нашей группы тыкала пальцами в несерьезные подслеповатые "Москвы" и трактороподобные "Башкирии", то мне досталась гэдээровская красавица "Оптима". Песня, а не машина! На ней нельзя было плохо печатать. Поэтому я печатал хорошо. К исходу первого года обучения я бойко шпарил десятью пальцами вслепую, как заправская машинистка. Даже Славку обошел, который по лености и снобизму так и застрял на двух пальцах. А как выглядел набранный на машинке текст - и высказать нельзя! Славкины стишки и мои корявые рассказики, будучи набитыми на красавице-"Оптиме", смотрелись не хуже, чем у Лермонтова или Чехова. Вот ей-богу!..
Наша новая литераторша (Клара Павловна осталась в среднем звене и повела к высотам словесности новое племя лопоухих пятиклашек) сильно нас не напрягала. Как-то однажды она на уроке обозвала Жорж Санд "Зандом" (видно, учила в школе немецкий) - и мы со Славкой потеряли к ней интерес. Сочинениями она нас не баловала. Тем удивительнее было, когда однажды она вдруг расщедрилась и объявила поэтический конкурс. Во как! Конкурс. Такого мы еще не нюхали. А напишите-ка, говорит, ребята, четверостишие, которое начинается словами: "Я не буду больше убегать..." И посмотрим, что получится. Славка аж скривился весь. Да кто тут что напишет, кроме меня?! - явственно читалось на его морде. А меня вдруг заело. Как будто прорвало давно засоренную плотину. А вот возьму и напишу, решил я.
И написал. Долго рожал, мучился, но написал. Получилось вот что:
"Я не буду больше убегать.
И куда бежать-то? Словят, гады!
Вшивые хостмасы* за оградой
В чистом поле бросят умирать..."
Cлавкин стих я не помню. Что-то про родину-мать у него получилось. Не лучший из его стихов, кстати. Поленился, наверное, паразит, подумал, что и так левой пяткой всех заткнет. Еще кто-то из ребят чего-то написал. Человек пять-шесть. Остальные не справились. Стали оглашать творения. Втемную, не называя авторства. И что вы думаете? Правильно! Мои "вшивые хостмасы" поразили всех в самое сердце. Единогласно - первое место. Славка потом долго допытывался, а кто они такие, эти "вшивые хостмасы"? А фиг его знает. Фашисты какие-нибудь. Или полицаи. Да и какая разница? Победителей не судят.
И все. Страх прошел. Начал я вовсю стихотворствовать. Весь десятый класс и все студенчество мы со Славкой провели в некоем поэтическом угаре. Очень много писали по строчкам. Строчку он, строчку я. Увлекательнейшее занятие, я вам скажу! Вот, для справки, образчик такого совместного творчества:
"Проходят дни. Виски седые
Напоминают старикам
Былые дни, дела былые -
И слезы льются по щекам".
Это мы в семнадцатилетнем возрасте забабахали. Ничего себе - философы!?
Потом жизнь нас разбросала. Славка все-таки реализовался как поэт. Выпустил несколько сборников, работает редактором одной из местных газет. Я бесхитростно инженерю на одном из заводов. Но когда, бывало, после баньки сядем мы с ним с пивком на веранде, я нет-нет да и спрошу: "Ну что, брат Славка, кто из нас лучший поэт?" А он ритуально отвечает:
"Я не буду больше убегать.
Победил ты честно, твою мать!.."
________________
*Рассказ писался для конкурса, объявленного сайтом why.hostmos (в прочтении автора - "вшивые хостмасы"). Тема конкурса - преодоление страха.