В караулке тишина, по брезенту - дождичек, 
Матерится где-то пёс, сирота без прозвища. 
Тускло светит лампочка под картонкой-куполом, 
Одеяло до бровей всё лицо окутало. 
А поднимут к полночи - ноги свесишь, заспанный, 
Сунешь флягу на ремень и винтовку за спину. 
Будешь смену коротать, и закуришь изредка; 
Будет ветер пролетать беспокойным призраком... 
И всё так же будет ждать за семью дорогами 
Та, чьи слёзы - лишние, чья печаль - не трогает, 
Та, чья нежность глупая в обиход записана, 
По закону вверена да арканом стиснута... 
А приедешь ты домой, на побывку краткую - 
Дрогнут губы у неё чуть заметной складкою. 
Встретит - нелюбимая, ко всему привыкшая; 
Лягут пальцы жёсткие на передник выцветший. 
Будут вечные слова - как разлуку пережил; 
Усмехнёшься ей в ответ виновато-бережно... 
Ей любви захочется - будет ждать, покорная; 
Что ж... оделишь ласкою, да, увы, притворною... 
И не скажет, но поймёт, навсегда поймёт теперь, 
Что напрасно за весну принимала оттепель; 
И не скажет, как ждала - только тьма поглубже бы, - 
У окна, за белою занавеской-кружевом, 
Как моргала в злую даль веками усталыми - 
Не блеснут ли сумерки парусами алыми... 
Да о том расскажешь ли? Кто узнает - высмеет, 
Скажет - были алые, да от ветра выцвели. 
Выцвели до времени, как передник ношеный, 
Вслед мечтам несбывшимся у дороги брошены. 

Раннее