Варвара Шихарева

ЧЕРТОПОЛОХ

Лесовичка

Глава 1 НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Иногда просто диву даёшься, сколько сил и времени требуется на то, чтобы просто поддержать в надлежащем виде налаженные быт и хозяйство, которые вроде бы и не очень большие, но... То прохудившуюся кровлю надо подлатать, то тын поправить, то перегородки в хлеву починить... А если вспомнить, что уже без малого четыре года я - вдова... Конечно, можно было бы позвать кого-то из деревенских, но я просила о подмоге Марека или Роско лишь в крайних случаях, стараясь общаться с соседями пореже: на мужскую помощь не полагалась, уже давно привыкнув всё делать сама. А потому, захватив топор, я с утра отправилась к примеченным мною ранее двум тонким сосенкам.

Угостив лесовика лепёшкой с мёдом, дабы не сердился за причинённый ущерб, я принялась за дело. В этот раз задерживаться надолго в лесу мне не хотелось, но, свалив деревца, я всё же решила передохнуть. Вытерев со лба пот - с самого утра парило немилосердно - я только и успела, что выпить пару глотков воды из фляги, как сзади раздалось:

- И что же это ты одна по лесу бродишь? Никак мужика ищешь?

Я обернулась на голос. На краю полянки стоял не кто иной, как Ласло Гордек - толстые, короткие пальцы засунуты за узкий пояс, над которым нависает объёмистое брюшко, кривые ноги широко расставлены, по лицу гуляет масляная, похабная улыбка... Гордеки - первые на всю округу задиры и потаскуны, а их до невозможности затюканные жёны пребывают лишь в двух состояниях - либо избиты, либо беременны...

- Шёл бы ты своей дорогой, Ласло... - Проследив, куда направлен взгляд Гордека, я потуже стянула на груди шнуровку рубахи и, в свою очередь, покосилась на лежащий у ног топор...

- Так я и шёл, а тут ты... - теперь Ласло усмехался во весь рот. - Вся такая запыхавшаяся, зарумянившаяся... Может, отдохнём на травке, а я тебя приголублю - чай соскучилась без мужика-то!

Произнеся последнюю тираду, Ласло стал вразвалочку подходить ко мне, а я споро нагнулась за своим немудреным оружием и, ухватив его, распрямилась и произнесла.

- Только подойди, и я сама тебя приголублю... Топором по темечку!

Ласло остановился и снова усмехнулся.

- А медведем уже не пугаешь, ведьма? Или косолапые тебе больше не подчиняются?

- Подчиняются, да только на тебя и топора хватит... - Мне при таких раскладах, наверное, стоило бы волком завыть, но я, вспомнив, как в прошлом году драпал с почти вот такой же лесной полянки старший брат Ласло, не выдержала и улыбнулась. Жаждущий любовных утех Берко подловил меня возле малинника, но его пьяный крик: "Попалась, вдовушка!", потревожил лакомящегося спелыми ягодами медведя. Лесной хозяин высунул голову из кустов и громко, выражая своё недовольство, рыкнул - этого хватило, чтобы Берко, придерживая уже наполовину - не терпелось ему!!! - спущенные штаны, пустился наутёк... А меня с той поры в деревне стали именовать не только травницей или бэрской жёнкой, но и ведьмой - две дурочки даже за приворотным зельем приходили, и очень обиделись, когда я их с такой просьбой послала, куда подальше...

Увы, скользнувшую по моим губам улыбку Ласло истолковал по-своему и снова двинулся вперёд, приговаривая.

- Ну что же ты кочевряжишься!.. Бабы для того и созданы, чтоб ноги раздвигать!

И тут из-за деревьев раздалось грозное:

- Гр-р-р-р!!!

Ласло, мгновенно изменившись в лице, застыл на месте столбом, а справа от меня заколыхались сосновые лапы и раздалось повторное - ещё более сердитое и раскатистое:

- Гр-р-р-р!!! Р-р-р-р!!!

Ласло как-то нехорошо позеленел и, что было мочи бросился наутёк, а я, перехватив топор поудобнее, развернулась навстречу рассерженному зверю. Всё равно бежать от косолапого - последнее дело: при желании медведь человека в два счёта догонит...

- Ишь ты, смелая... - вдруг произнёс за деревьями низкий, хрипловатый голос. Ветки раздвинулись, и на полянку вместо медведя вышел высокий воин в полных амэнских латах... А он-то откуда здесь взялся?!! Наш князь их войско под Эрглем ждёт!!!

Солнечные лучи заиграли на массивном нагруднике латника и я, рассмотрев украшающую его эмблему, помертвела, а внезапно ставший неподъёмно тяжёлым топор едва не выскользнул у меня из рук... "Карающий!!!"... Мой детский кошмар, моя несостоявшаяся когда-то смерть всё-таки нагнали меня... Предки-заступники, пусть это надо мною за срубленные сосенки леший изгаляется!.. Пусть...

Увы, моим чаяниям не суждено было сбыться: из-за деревьев появилось ещё с десяток воинов - их арбалеты были нацелены на меня, а первый подошёл ко мне и сказал.

- Отдай топор, лесовичка... Не дури...

Я послушно разжала пальцы: даже если и ударю, то в следующее мгновенье стрелы остальных меня догонят... Амэнец, перехватив топор одной рукою, другой коснулся моей щеки, заглянул в глаза...

- Умница... Не бойся, не обидим... В деревне живёшь?

Я отрицательно качнула головой. У моего воплощённого кошмара одно плечо было явно выше другого, а ещё он был смугл и полностью сед, несмотря на то, что исполнилось ему никак не больше тридцати семи - тридцати восьми. Ну, а такого выразительного лица с по-мальчишески ехидной и лукавой улыбкой я никогда в жизни не видела... Впрочем, как и настолько чёрных, бездонных глаз... А ведь "карающий" - колдун, и не из слабых, такое я сразу отличу...

Амэнец тоже словно бы что-то почуял - отвёл взгляд, отстранился...

- Что ж, так даже лучше. Проводи нас к своему дому - только без выкрутасов!.. Эй, свяжи ей руки! - Это уже подоспевшему к нему ратнику. Тот со знанием дела принялся выкручивать мне локти. Я по-прежнему не сопротивлялась - смысл?.. К деревне эту саранчу я хоть так, хоть иначе не провела бы, а на заимке они никому кроме кур да коз не навредят, да и я получу хоть немного времени... И, кажется, я знаю, откуда они здесь взялись...

- Правильно ты этому красномордому не дала. - Амэнец стянул последний узел, усмехнулся. - Все деревенские рохли - трусы, не то что мы... - Тут "карающий" неожиданно наклонился вперёд, и я почувствовала, как его губы коснулись моих... Вот только пылкого поцелуя не получилось - сковавший меня первый, почти животный страх схлынул, так что через миг не в меру ретивый амэнец отскочил от меня, как ошпаренный, а по его подбородку потекла тонкая струйка крови.

- Что ж ты кусаешься, кошка дикая!.. Я же шутя!!!

Остальные воины, увидев такой поворот дела, просто зашлись оглушительным хохотом, который лесное эхо тут же переиначило на все голоса, а я досадливо поморщилась - ничего весёлого или приятного я в ухаживаниях амэнца не видела... Ратник между тем вытер с подбородка кровь и усмехнулся.

- Знаешь, а мне нравятся такие норовистые - в них огня много... Может, попробуем ещё раз? - он уже сделал шаг ко мне, когда кривоплечий, явно бывший среди этих амэнцев старшим, решил вмешаться.

- Не распускай свой фазаний хвост, Ильмарк! Не видишь, что ли - госпожа дикарка не в настроении, с самого утра ухажёров топором гоняет... Притомилась... - Яда в голосе седого хватило бы на десяток гадюк - неудивительно, что смех ратников мгновенно затих, да и Ильмарк, услышав такие слова, сник, сразу же растеряв всю свою наглую уверенность. Кривоплечий же подошёл ко мне и ледяным тоном приказал. - Ну, что ж, веди...

Дорогу к своему лесному жилью я нашла бы и с закрытыми глазами, так что ничто не мешало думать пока я медленно вела амэнцев сквозь чащу... Вряд ли "карающие", если б их был всего десяток, вели себя во вражеском лесу столь нагло и по-хозяйски, а, значит, я столкнулась с авангардом. Разведчиками, долженствующими разузнать дорогу для остальных вооружённых до зубов воинов, которые наверняка притаились где-то неподалёку... Большой отряд никак не мог попасть к нам посуху, минуя княжеские заставы, но вот по реке... Протекающая неподалёку Лерия на землях астарцев впадает аккурат во Внутреннее море, а поскольку их владыка в союзе со всеми и, одновременно, ни с кем, он вполне мог пропустить корабли амэнцев вверх по течению. Ну, а густые леса, покрывающее берега Лерии, послужили отрядам "Карающих" надёжным укрытием... Я тяжело вздохнула - в пользу моей догадки говорило и то, что вчера я тщетно дожидалась на берегу для привычной мены старого Корно из Выселок - их деревенька стоит как раз на берегу Лерии, немного ниже по течению. Вначале я решила, что его задержали какие-то дела, но теперь мне было ясно, что безобидный, обожающий мёд старик, уже сутки мёртв. Так же, как и другие обитатели Выселок - "Карающие" хуже чумы, они никого и никогда не щадят... Уж я-то знаю...

Мой горький вздох не остался незамеченным - тяжёлая рука тут же опустилась мне на плечо и кривоплечий шепнул.

- Если почувствую, что хитришь, лесовичка, то рассержусь. Усекла?

Вместо ответа я лишь мотнула головой в сторону образовавшегося просвета между деревьями - в нём как раз виднелся угол больше, чем наполовину вкопанного в землю старого дома и колодец с журавлём. Кривоплечий, предостерегающе поднял руку и воины позади нас замерли как по волшебству, а ещё через пару мгновений четверо ратников, повинуясь короткому приказу командира, осторожно двинулись в обход дома, держа оружие наготове. Я же, видя их осторожную и вместе с тем хищную повадку впервые порадовалась тому, что все, дорогие мне люди уже спят в сырой земле - мёртвым всё равно и даже амэнцы не смогут им навредить...

А ведь если б Ирко был бы жив, он бы наверняка бросился мне на помощь, да только чтобы он мог противопоставить вооружённым до зубов амэнцам кроме своей воистину медвежьей силы и рогатины?.. Нет, "Карающие" не убили бы его сразу - за непокорство быстрой смертью от них не отделаешься!!! Они бы ранили его, скрутили по рукам и ногам, а потом заставили бы смотреть, как их товарищи по-очереди насилуют меня... Именно так амэнцы поступили с моим братом, которого отец, уходя защищать стены города, оставил с семьёй. Один из "карающих" держал связанного Мику за волосы, а остальные изгалялись над матерью и старшей сестрой...

А если бы от лесной лихорадки год назад не умерла Мали - моя единственная отрада, моя кровиночка! - кривоплечий, заполучив в свои лапы кроху, мог бы из меня верёвки вить!.. Из-за страха за жизнь дочки я бы пошла на всё, что угодно: на животе перед ним ползала бы, сапоги бы ему выцеловывала... Так уж получается, что больше всего боятся те, кому есть, что терять, но мне, по воле предков, страшиться уже нечего... Я свободна как в своём выборе, так и в своей смерти...

- Что же ты одна в такой глухомани живёшь?.. - Выслушавший доклад вернувшихся разведчиков глава отряда опять повернулся ко мне. - А если помощь понадобится или звери дикие?

В его хрипловатом голосе сквозь привычную иронию проступило что-то, похожее на сочувствие, но на меня внезапная жалость амэнского душегуба подействовала точно шпоры, загнанные в бока породистой лошади. Убаюканная было память, уже напомнила мне, чего стоят как улыбки, так и любые слова "карающих"!

- Помощи не жду, а что до диких зверей, так от них я зла не видела. Разве что от людей...

Услышав такую дерзость, кривоплечий наградил меня новым, уже совсем нехорошим пристальным взглядом и медленно произнёс.

- Человек человеку - волк, это правда, вот только как до этой истины додумалась лесная дикарка?

Бездонная глубина глаз поседевшего до времени амэнца стала действительно страшной, и я поспешила отвести взгляд. Нечего ему до поры до времени знать, что творится у меня в душе.

- У меня мужа разбойники изранили. Прямо на тракте...

Это была правда. Далеко не вся, конечно, но кривоплечему, на моё счастье, хватило и этого. Задумчиво кивнув головой, он тут же потерял ко мне интерес, переключив своё начальственное внимание на рассыпавшихся по моему подворью подчинённых.

Следующий час я, сидя на завалинке, с полнейшим безразличием наблюдала, как амэнцы в пух и прах разносят моё хозяйство. Они умудрились утопить в колодце ведро, ради супа свернули головы моим лучшим несушкам, окончательно повалили тын, и, в поисках укропа и лука, вытоптали сапогами весь огород. Даже из сарая доносилось возмущённое меканье коз напополам с печальным коровьим мычанием, и лишь стоящие на отшибе стройные ряды ульев не пострадали - то ли амэнцы не любили мёд, то ли опасались пчелиных жал...

Не успела как следует задуматься над этим вопросом, как из открытого окошка, под которым я сидела, раздался жалобный звяк разбитой миски, и я наконец-то ощутила... Нет, не возмущение, а обычное удивление: ну как ратники могут быть такими криволапыми?.. Хотя, в общем-то, к чему амэнцам осторожничать - не своё, не жалко, но вот я... Я ведь и на огород, и на кур, и на дом столько сил положила - работала, не разгибаясь, а теперь мне всё равно. Наверное, потому, что вечными хлопотами я старалась отгородиться от собственной памяти, а теперь это не нужно, да и ничего действительно ценного в доме нет, по-настоящему дорогие для меня вещи я храню в тайнике среди разросшихся за банькой лопухов. Обретённая после пожара и побега из Реймета привычка, долгие годы даже мне самой казалась совершенно глупой, а теперь получается, что я всё это время подспудно ожидала чего-то подобного...

И теперь пришёл час напомнить самой себе, что мое имя - не Эрка, а Энейра, я знаю историю и географию, умею правильно говорить, бегло читаю и пишу, а заодно, легко могу пояснить значения гербов знатных Крейговских семейств. Эти навыки и имя совершенно не вяжутся с засевшей в лесной глуши, одевающейся по-мужски дикаркой с кое-как заплетённой, растрёпанной косой, но я была такой не всегда.

Мой отец, Мартиар Ирташ происходил из рода, пусть и небогатого, но древнего. Тем не менее, на нашем гербе красовались не мифические чудовища или хищные птицы, а вставал на дыбы разорвавший узду конь. Отец, как и его деды и прадеды, всем занятиям предпочитал воинское, а ещё раз в год он брал всю семью в княжеский замок - там главы благородных родов, целуя руку сидящему на троне Крейговскому Владыке, вновь повторяли свою клятву верности. От домашних же требовалось не ударить в грязь лицом, а потому я с малолетства была приучена носить длинные юбки и тесные, тяжёлые платья, а ещё держаться с достоинством невзирая на окружающий и удивляющий тебя шум, блеск и гам... И это у меня очень неплохо получалось, но ровно до тех пор, пока в материнское воспитание не вмешивалась прабабка - она сама воспитала отца, потерявшего родителей ещё в малолетстве, и теперь жила с нами. Несмотря на почтенный возраст и покрытое морщинами лицо, она оставалась сухой и подвижной, точно ртуть, а её интересы простирались далеко за пределы дома. Нарсия Ирташ смыслила в колдовстве и хорошо разбиралась в травах, а потому каждый день ходила в больницу для бедных, находившуюся на попечении жриц Малики. Там она вскрывала нарывы и учила молоденьких жриц готовить мази и накладывать компрессы, а потом, так и не растратив всех жизненных сил, возвращалась домой и, увидев, как мать учит нас вышивать бисером, не выдерживала:

- Эльмина, ну зачем ты растишь из девочек садовые цветы. Они ведь совершенно бесполезны!!!

Мать на эту гневную тираду лишь вежливо улыбалась.

- Я так не думаю, матушка. Красота умягчает сердце и радует душу.

- Угу, - услышав такое или подобное замечание, прабабка распалялась ещё больше. - Вот только много ли останется от такой красоты, когда придут ненастье и град?! А?

Вид рассыпающей громы и молнии крошечной прабабки был грозен и смешон одновременно и мы с Элгеей, не выдержав, начинали хихикать, прячась за пяльцами. Мать бросала на нас осуждающий взгляд, а Нарсия между тем продолжала.

- Если уж решила растить из детей цветы, то воспитывай не розы и лилии, а чертополох! Этому колючему сорняку ни град, ни засуха нипочём, и даже если конь его затопчет, он найдёт в себе силы распрямиться!

Произнеся очередное восхваление живучести сорняков, прабабка величественно удалялась из комнаты, а мать, возведя очи горе, только и могла произнести.

- О, боги...

Вечный спор матери и прабабки разрешила сама жизнь - отец получил назначение в находящийся на границе с Амэном Реймет, и, конечно же, забрал нас всех с собой. Прячущийся за стенами столетней крепости городок оказался маленьким, почти игрушечным, особенно если сравнивать его с тем же Ильйо, но я полюбила его сразу и всей душой. Прихотливо извивающиеся улочки Реймета отличались какой-то уютной чистотой, а обитатели городка были намного приветливей жителей столицы. Они никогда не суетились, не толкались впопыхах, а неожиданный вопрос сопливой девчонки вызывал у них не глухое раздражение, а улыбку и желание помочь. А ещё они оказались удивительными мастерами - не только возле крошечных лавочек, но и подле входной двери обычного дома можно было стоять часами, любуясь резьбой, в которой причудливо переплетались древесные ветви, цветы и птицы...

В общем, если в Ильйо я смирно сидела дома, то в Реймете пристрастилась к длительным прогулкам, ну а члены моей семьи, между тем, тоже сживались с городом, но каждый по-своему. Пока отец укреплял стены и углублял колодцы, а мать обустраивала дом, прабабка самолично отправилась в казармы "Лисов" и выяснила причину снедающего гарнизон города повального несварения желудка. Сотников, кормящих солдат тухлятиной, вкупе со вступившими с ними в сговор купцами, отец, согласуясь с лендовским обычаем, вначале прогнал сквозь строй, а лишь затем, уже по крейговскому закону, забил в колодки и отправил в Ильйо для суда. За этот поступок "Лисы" прониклись к моему отцу настоящим уважением, а прабабка в их глазах стала подлинной героиней, но Нарсия Ирташ не собиралась бездумно купаться в лучах славы, а продолжала заниматься делом.

Городской лекарь, который по договору должен был лечить гарнизонных ратников, был неплохим врачом, но, в силу возраста, уже не справлялся со всеми своими обязанностями. Прабабка, недолго думая, предложила ему содействие, а потом ещё и пообещала воспитать толковых помощников. Себе же в подмогу она взяла меня. Так я стала знакомиться с тайнами трав и мазей, льняными бинтами и нарывами. Не всё в таком обучении было приятно, да и уставала я сильно, но от прабабкиной юбки меня теперь не оторвали бы никакие силы. Тогда мне уже исполнилось одиннадцать, я видела, что поглощённого делами отца снедает тревога и понимала, что хлопоты прабабки помогают ему гораздо больше, чем новая, расшитая матерью скатерть на столе...

Впрочем, некоторые почерпнутые из общения с "Лисами" знания были тогда явно лишними. Когда я, нечаянно обжёгшись за обедом, повторила то, что услышала от одного из ратников, у матери из рук выпала ложка, а Мика, пытаясь сдержать душащий его смех, громко зафыркал. Отец же серьёзно посмотрел на меня и спросил.

- Малышка, ты понимаешь, что сейчас сказала?

Я ответила, что нет, но это словосочетание мне кажется очень подходящим для такого случая. Отец улыбнулся.

- Подходит-то оно подходит, но... Пообещай мне, что больше никогда не будешь произносить вслух непонятных слов, а я после обеда поясню тебе значение этой фразы.

Я согласно кивнула головой, и обед продолжился как ни в чём не бывало, зато после трапезы у меня едва уши от стыда не сгорели, когда я узнала, что ляпнула. К счастью, больше никаких последствий этот случай не имел - отец не отстранил меня ни от прабабки, ни, соответственно, от казарм, несмотря на то, что мать пыталась настоять на прекращении такого времяпровождения... А потом наступила зима, а вместе с ней пришли амэнцы...

Появление амэнской армии было внезапным, но отца уже давно тревожило странное затишье на границе и он то и дело высылал по округе дозорных. Теперь же, благодаря предупреждению разъезда, он успел послать к князю и сопредельным старейшинам зов о помощи, да только мы её так и не получили. Старейшины намертво засели в своих вотчинах, - они - совершенно напрасно, как выяснилось впоследствии - рассчитывали на то, что амэнцы, удовлетворившись Рейметом, не станут по такому морозу рыскать в соседние поселения, а от князя через несколько дней прилетел сизый почтовый голубь с письмом, в котором было лишь одно слово: "Ждите"...

Мы ждали княжеских войск с отчаянной надеждой. Ждал их мой отец, с завидным упорством отбивая участившиеся атаки амэнцев. Ждал простой люд, вышедший на стены родного города, чтобы защищать его вместе с "Лисами". Ждали женщины, готовящие укрощающее боль питьё для раненых, ждали дети и старики... Ждали все...

Тщетно... Один день следовал за другим: понемногу вышли все возможные сроки подхода княжеских войск, а помощи по-прежнему не было. Еды и воды нам хватало, но ряды "Лисов" редели на глазах, и когда прошла ещё одна неделя, отец решился на переговоры о сдаче. Он выехал за стены Реймета в полдень, а вернулся, когда уже стемнело.

Я как раз аккуратно складывала полотно для перевязок, когда в комнату вошёл отец и, склонив голову, опустился на колени перед сидящей в кресле прабабкой. Нарсия наклонилась и ласково огладила рукою темно-русые волосы отца:

- Что случилось?

- Матушка... - голос отца был полон болью и горечью. - Подмоги нет и, верно, уже не будет. Я пошёл на переговоры с амэнцами. Они обещали отпустить женщин, детей и стариков, но остальные мужчины города, "Лисы", и я сам станут их пленниками...

Рука прабабки замерла на склонённой голове отца.

- Ты им веришь?

Отец вздохнул.

- Лишь командующему авангардом, но он не главный, а остальные... - отец замолчал, словно бы подбирая то слово, которое лучше всего объяснит его боль и тревогу, и после недолгого колебания произнёс. - Остальные улыбались...

Прабабка распрямилась в своём кресле и тихо произнесла.

-Улыбкам амэнцев доверять нельзя...

Отец тяжело вздохнул и встал с колен. За эти минуты он словно бы постарел на пять лет, но голос его был уже твёрдым и спокойным.

- Я тоже это почувствовал, но тешил себя надеждой... Спасибо, матушка. Теперь я уверен.

Прабабка поднялась из кресла, и, шагнув к отцу, положила руки ему на грудь.

- Делай что должно, Мартиар Ирташ, и будь, что будет, а я сделаю то же самое...

Вместо ответа отец поцеловал руки прабабки и вышел из комнаты. Больше я его не видела - ни живым, ни мёртвым.

На следующее утро начался штурм, прабабка ушла к раненым, не взяв в этот раз меня с собой, и в доме остались лишь мать, сестра и шестнадцатилетний Мика. Он с самого начала осады рвался на стены, но отец велел ему оставаться дома и защищать нас. Мика в ответ кричал, что он - Ирташ; что его место рядом с "Лисами"; что сидеть возле печки для него, когда даже домашняя прислуга воюет, - трусость и позор, но отец оставался непреклонен, а брат не мог пойти против отцовской воли...

Теперь стремительный, гибкий, как ветка, Мика мерил шагами обеденную залу и то и дело оглаживал рукоять висящего у пояса тонкого меча; мать и сестра были заняты привычным вышиванием, а я пыталась то читать, то играть с недавно подаренной куклой, но слова никак не хотели обретать смысл, а роскошная, одетая в парчу красавица с лукавой улыбкой - она, по замыслу матери, должна была немного отвлечь меня от сидения подле прабабки - казалась яркой и неуклюжей. Время было уже обеденное. На столе остывала еда, но к ней так никто и не прикоснулся, а когда с улицы донёсся усиливающийся шум, мы все одновременно вздрогнули. И замерли, точно не веря...

Мика опомнился первым - он подбежал ко мне и, сунув в руки опостылевшую куклу, потащил в сторону огромной печки, обогревающей сразу несколько комнат. Дом, в котором мы жили, перестраивался и переделывался не один раз и, в результате, между печкой и стеной образовался крошечный закуток, в который можно было попасть, отодвинув одну из досок обшивки. Этот тайник обнаружила я, когда несколько месяцев назад играла с Микой в прятки, но с тех пор никогда не пользовалась своей находкой, потому что брат, когда ему выпадало водить, проверял печной закуток в первую очередь. Теперь же Мика отодвинул доски, быстро втолкнул меня в тайник, прошептал: "Чтобы ни происходило - молчи!" Затем аккуратно приладил доску на место и крикнул матери с сестрою: "Идите к себе и запритесь!"

Оказавшись в закутке, я немедля приникла к щели, находившейся в опасной близости от чугунной, встроенной в бок печи дверцы. Больше не нужная, она была наглухо закрыта, но это не помешало ей раскалиться до предела и источать жар. Но сейчас мне было не до таких мелочей - я видела, как побледневшая мать увела внезапно расплакавшуюся Элгею на верхний этаж, а Мика, задвинув засов ведущей на кухню и к черному ходу двери, сам встал на страже у центральной лестницы. Ждать ему пришлось недолго: шум нарастал и теперь даже сквозь плотно закрытые ставни были слышны яростные выкрики, конское ржание и звон оружия, а потом снизу раздались тяжёлые ритмичные удары - это ломали дверь. Железо и дуб не поддавались, но удары становились всё сильнее, и вскоре громкий треск и грохот упавшей двери оповестили о том, что захватчики уже в доме.

Мика метнулся на лестничную площадку - я увидела как мелькнула его спина в дверном проёме, услышала звон стали и грубые голоса... Ещё через пару минут Мика снова появился в комнате - он отступал, с трудом сдерживая натиск высокого воина в заляпанном кровью нагруднике с чеканным изображением всадника, поднявшего вверх плетку... В какой-то момент брат словно оступился - я едва не закричала от ужаса, а воин, шагнув вперёд, широко взмахнул мечом, но Мика, распрямившись, как пружина, внезапно повернулся, будто танцуя, и его меч описал широкую дугу. Амэнец засипел и рухнул на пол лицом вниз, но эта победа не дала брату даже минутной отсрочки - теперь в комнату вломились уже трое амэнцев, на нагрудниках которых была всё та же эмблема. Мика сделал шаг назад и, чуть согнув левую ногу, снова взял меч наизготовку, а один из захватчиков - худой, словно жердь, с изуродованным шрамом лицом, произнёс:

- Прекращай чудить и умрёшь быстро. Обещаю.

Вместо ответа Мика ринулся вперёд в каком-то совершенно безумном выпаде и стоящий рядом с ним амэнец схватился руками за разрубленное лицо... Мика очень гордился тем, что впервые сел на коня в три года, а уже с семи отец стал учить его владению мечом, так что в шестнадцать мой брат уже многое знал и умел... Но, к сожалению, его знания касались только учебных поединков на плацу. Пока Мика отбивался от приятеля амэнца подоспевшего на помощь раненому, худой, быстро оглядев комнату, бросился к ведущей на кухню двери и, сдвинув засов, громко крикнул: "Сюда!!!" Ещё через минуту в комнате было уже никак не меньше восьмерых амэнцев - они быстро оттеснили брата в угол, выбили у него из рук меч...

И вот уже израненный, с разбитым лицом, Мика лежит на полу, а один из амэнцев вяжет ему руки за спиной. Другие же рассыпались по всему дому - я слышала, как они перекликаются друг с другом, как выбивают двери... В комнате остался лишь связанный Мика и худой воин со шрамом. Он сел прямо на стол и, взяв кувшин со слабым вином, отпил из него, но тут же сплюнул на пол.

- Тьфу, кислятина!.. И вино у вас, крейговцев, негодное, и кровь жидкая...

- Ты, тварь... - Мика с ненавистью взглянул на амэнца. - Трусливый ублюдок!

Худой усмехнулся...

- Не, малыш... Я - "Карающий"! Я здесь и князь, и бог! - а потом он встал и, подошедши к Мике, вылил содержимое кувшина ему на голову. - Потерпи ещё немного, щенок - сейчас мы узнаем, кого ты так отчаянно защищал!

И тут же обшарившие весь дом амэнцы втолкнули в комнату мать и сестру. Элгея плакала и что-то бессвязно лепетала, а мать - до странности бледная и омертвевшая - не произнесла ни слова и двигалась точно во сне. Худой же, увидев их, просто расплылся в улыбке.

- О-о-о, какие свежие розы!.. Какие нежные голубки! - он подошёл к сестре и взял её за подбородок. - Ну, куколка, признайся дяде Лемейру, ты уже с кем-нибудь целовалась?

Элгея пролепетала едва слышное: "Не надо" и "Карающий" тут же отвесил ей пощёчину.

- Дура! - а потом он повернулся к остальным, сгрудившимся в комнате амэнцам. - Ну, кто желает вкусить нектар этого цветочка, становись в очередь!

В рядах воинов началось какое-то движение, ратники загудели словно стая шершней, и кто-то крикнул:

- У старшей грудь больше и зад круглее!

Худой взмахнул рукой.

- Да тише вы! Мамашу тоже не обидим - приласкаем как следует... Я даже не буду возражать, если ты, Ромжи, оприходуешь сразу двух. По крайней мере, все увидят, что ты не врёшь о своей мужской силе.

- Не смейте!!! - Мика с силой рванулся из пут, но добился лишь того, что шрамованый зло посмотрел в его сторону и сказал...

- А этого щенка заставьте смотреть. Пусть знает, что бывает за непокорство!

Я и так уже была напугана до смерти, но то, что началось теперь, было настоящим кошмаром... Словно чудовищный сон, который длится и длится, а ты не в силах ни шевельнуться, ни хоть на волосок сдвинуть веки, чтобы отгородиться от этого ужаса... Искажённое, исступлённое лицо Мики, распластанные на полу тела, мольбы и слёзы Элгеи и глухие, страшные стоны матери... Но ещё чудовищней были сальные шуточки ратников, нетерпеливое притопывание, возбуждённое животное сопение насильников и ритмичное движение их бедёр, которым словно бы командует худой Лемейр, опять взгромоздившийся на стол:

- А ну, лентяи, веселее! Покажите этим шлюхам, что такое настоящие мужчины! Раз! - и бёдра тиранящих мать и сестру ратников опускаются вниз вместе с полуобглоданным телячьим рёбрышком, которое сжимает в руке Лемейр.

- Два! - теперь бёдра судорожно дёргаются вверх, повинуясь руке худого. - Ну же, больше огня! Не спите на ходу!.. Другим тоже не терпится!.. И, раз!..

А когда чудовищный хоровод сменяющих друг друга "карающих" наконец закончился, Лемейр слез со стола и направился к пытающейся отползти к стенке Элгее, приговаривая на ходу.

- Вот, а теперь и моя очередь. Сейчас, крейговская птичка, я объясню тебе, для чего женщинам нужны рот и язык. - Ты как следует, приласкаешь меня там... - при этих словах худой выразительно огладил себя между ног.

- Мра-а-зь!!! - Мика просто зашёлся криком, рванувшись из рук нависшего над ним амэнца под ноги Лемейру, но караулящий брата "карающий" вонзил ему меч прямо между лопаток. С коротким всхлипом Мика навеки застыл на полу, а худой неодобрительно покосился на убийцу моего брата и, бросив сухое: "слишком рано", подошёл к забившейся в угол сестре:

- Ну что, радость моя, ты готова?

Вместо ответа Элгея лишь сжалась в своём углу пуще прежнего; в её глазах плескался настоящий ужас, но Лемейр встал перед ней на одно колено и издевательски ласково произнёс.

- Неправильно, куколка. Ты должна сказать: "сделаю всё, что ты прикажешь, господин Лемейр!". - Тут худой схватил сестру за подбородок и приподнял ей голову. - Ну, повтори то, что я сказал, крейговская сучка...

Из глаз сестры ручьём потекли слёзы и она, выдавив из себя едва слышное:

- Нет... - снова зашлась плачем.

Лемейр же, глядя на её слёзы, покачал головой и притворно вздохнул.

- Ну что ж, на нет и суда нет! - сказав это, он схватив сестру, привлёк к себе, и одним движением свернул ей шею. Раздался оглушительный хруст. Элгея осела на пол, словно тряпичная кукла, а худой поднялся с колен.

- Зря ты это, Лемейр. Теперь тебе только старшая осталась, - заметил кто-то из ратников, но Лемейр только фыркнул.

- Что мне с этой дохлой рыбы - только глазами лупает! - буркнул худой, потом подошёл к печи и прямо на пол начал выгребать кочергою раскалённые уголья, наказав ратникам проделать в остальных комнатах то же самое. "Карающие", перешучиваясь, немедля разошлись по дому, а Лемейр, выгребши на пол целую кучу угольев, подошёл к столу, и, сорвав расшитую скатерть, бросил её поверх головешек. Подбоченясь, осмотрел комнату, и вышел прочь, весело насвистывая.

... Этот противный, режущий уши свист я слышала всё то время, пока шрамованный спускался вниз по лестнице, но потом он наконец-то стих. Так же, как и голоса остальных "карающих". Хотя опасность вроде бы миновала, я по-прежнему сидела на своём месте, словно окаменевшая - я не чувствовала ни рук ни ног, зато на полу зашевелилась мать. Она медленно, с видимым трудом поднялась на четвереньки, и, обведя комнату пустым, невидящим взглядом, со всего маху ударилась головой об пол... Потом снова приподнялась... И снова ударилась... А потом ещё... И ещё...

- Предки-заступники!.. - завороженная до странности ритмичными движениями матери, я не заметила, что в комнату снова зашли. Теперь на пороге стоял Стемба - ещё совсем недавно этот действительно рыжий "Лис" был моим проводником как по Реймету, так и по казармам. Он, тайком от хоть и справедливой, но строгой, Нарсии, в изобилии снабжал меня пряниками и леденцами, а ещё учил правильно держаться в седле, показывал, как стрелять из лука и арбалета... Но теперь я с трудом узнала своего взрослого приятеля. Вместо правой щеки у Стембы была сплошная кровавая ссадина, под левым глазом виднелся порез, всегда опрятная куртка превратилась в изодранные и измаранные лохмотья, а из-под наскоро наложенной на левую ногу повязки сочилась кровь. Тем не менее, меч он держал в руках крепко.

- Госпожа Нарсия, вам лучше не входить. Я сам... - твёрдо произнёс Стемба, но едва он сделал шаг вперёд, как прабабка обошла его сбоку и решительно прошла в комнату, огляделась...

Её лицо исказилось от боли, но Нарсия быстро совладала с собой и шагнула к продолжающей свое безумное занятие матери. Присела перед ней на корточки и, поймав за подбородок, посмотрела в глаза:

- Эльмина!.. Эльмина, сейчас не время предаваться горю!.. Ты слышишь меня?!..

Вместо ответа мать лишь издала короткое и бессмысленное мычание, и тут снова подал голос Стемба.

- Госпожа Нарсия, я не вижу здесь Энейру... Попытайтесь спросить о ней... - но прабабка, оставив мать, поднялась и отрицательно качнула головой.

- Бессмысленно спрашивать - Эльмина не в себе... Как думаешь, "Карающие" могли забрать малютку с собой?

Стемба нахмурился.

- Вряд ли... Если они положили здесь всю семью... - А потом в его голосе послышалась отчаянная надежда. - Малышка могла спрятаться... Она всегда была такой смышленой...

- Не говори "была"! - сурово осадила его прабабка, и тут же громко крикнула. - Внученька! Энейра!

А Стемба подхватил.

- Энейра!.. Отзовись, малявка!..

Звали они совершенно зря. Моё странное оцепенение никак не проходило: я не то что одеревеневшей челюстью двинуть - я даже глаз закрыть не могла... Я просто сидела и смотрела на них... Смотрела...

Но тут дым от тлеющей скатерти попал мне в рот и нос: из-за этого что-то внутри сжалось, и я закашлялась...

Каким-то чудом различив моё почти не слышное "кхе", прабабка сразу угадала, откуда идёт звук, настоящей пантерой подскочила к печи и с какой-то нечеловеческой силой рванула обшивку. Доска выпала, Нарсия, увидев меня, охнула, а ещё через несколько мгновений я, обёрнутая в тёплую, мягкую шаль, крепко прижималась к боку прабабки.

- Уберегли Предки... - Нарсия ласково огладила меня по голове и повернулась к Стембе. - Возьми Эльмину и уходим. Времени нет.

Улица встретила нас колючим морозом, дымом, и заляпанным кровью снегом. Неясные шум и выкрики переместились куда-то в сторону, а привязанные у крыльца кони беспокойно перебирали ногами и испуганно всхрапывали. Стемба попытался устроить мать в седле, но она, оказавшись на лошади, тут же начинала с неё сползать, мотая головой из стороны в сторону, и в конечном итоге "Лис", наплевав на все условности, просто перевалил её через переднюю луку. Мать повисла мешком, а оседлавший коня Стемба, хлестнул поводьями.

- Ну, пусть теперь Мечник поможет!..

Уже давно устроившая меня в седле перед собою Нарсия согласно кивнула, но тут из-за угла дома появился очередной амэнец и, увидев нас, вскинул арбалет.

- Стоять!!!

- И-я-я! - вместо ответа прабабка с силой ткнула пятками в бока лошади, посылая её вперёд. Конь отчаянно рванулся с места и сшиб грудью так и не нажавшего спусковой рычаг "карающего". Раздался короткий вскрик, хруст ломаемых копытами костей и в следующий миг конь прабабки уже во весь опор нёс нас по узкой улочке, а Стемба неотступно следовал за нами...

Между тем Реймет умирал... Чёрный дым всё гуще стелился по улочкам, некоторые дома уже пылали, словно факелы, а повсюду виднелись тела - одни скорчились на снегу, другие застыли у выбитых дверей, третьи и вовсе свешивались из окон. В основном, это были женщины, дети и старики, но иногда грудь убитого прикрывал доспех с пресловутой эмблемой...

Вырвавшийся вперёд Стемба увёл нас в запутанную сеть переулков и улочек, уверенно направляя коня прочь от всё ещё доносящегося откуда-то шума. Но полностью избежать встреч с амэнцами нам не удалось. Несколько раз мимо нас свистели стрелы, но бег наших коней не смог замедлить даже перегородивший улицу конник, которого Стемба, увернувшись от удара, со всего маху рубанул мечом, и я до сих пор помню удивление, застывшее в глазах мелькнувшего мимо меня трупа...

Наконец, извивы улиц вывели нас прямо к превратившимся в развалины Купеческим воротам. Копыта коней в последний раз громко процокали по заледенелым булыжникам, и мы оказались за стенами Реймета. Ни прабабка, ни Стемба не стали оглядываться назад, тут же направив коней по серебрящимся снегом полям на север - к чернеющему на горизонте лесу...

Вечером укрывший нас лес подарил не только свою защиту, но и убежище - в скованной морозом пуще мы нашли охотничий сруб с пристройкой. Жилище, заметённое снегом едва ли не по самую крышу, с крошечными чёрными оконцами, казалось мрачным и покинутым, но внутри нас ожидало совсем иное. По негласному охотничьемум закону каждый обитатель сруба, покидая его, должен был позаботиться о тех, кто придёт после него, а потому лесное убежище встретило нас толстой вязанкой хвороста у очага, чисто выскобленным столом, на котором красовалась деревянная солонка, и холщовым, полным сухарей мешком на стене.

Едва осмотревшись, уже с трудом держащийся на ногах Стемба тут же ушёл к усталым лошадям, а прабабка растопила печь и, устроив меня поближе к огню, начала хлопотать над по-прежнему ничего не осознающей матерью. Я молча наблюдала за нею и чувствовала, как тепло постепенно растапливает застывший где-то глубоко внутри комок льда, покалывает кожу занемевших рук и ног... Вместе с покалыванием пришло и осознание того, что я что-то судорожно сжимаю в руках, а потом на меня внезапно накатила боль такой силы, что я со стоном согнулась на лавке. Прабабка тревожно взглянула на меня.

- Что с тобой, внученька?

- Болит... очень ... - с трудом выдавила я, а прабабка подошла ко мне и распахнула шаль, укутывающую меня от колен до самого подбородка... И я с удивлением увидела, что до сих пор судорожно прижимаю к себе данную мне Микой куклу - даже скачка на лошади не заставила меня выпустить её из рук!. Но причина охватившей меня боли была не в ней - правый рукав платья от локтя до кисти почернел и обуглился, а из образовавшихся на нём дыр просвечило багровое, пузырчатое мясо...

- Как же ты это терпела?! - изумлённо спросила Нарсия, но я при всём желании не могла ей ответить. Я догадывалась, что ожог получила когда началось самое страшное. Очевидно, я прижалась к чугунной дверце печи, но почему-то не почувствовала боли от прикосновения к раскалённому металлу и руку не убрала... Боль пришла только теперь...

На следующее утро, несмотря на начавшийся снегопад, мы покинули приютивший нас сруб. И Стемба, и прабабка считали, что разорившие Реймет амэнцы уже сегодня начнут рыскать по всей округе - как в поисках новой добычи, так и выслеживая чудом вырвавшихся их города беглецов. А чернеющий среди сплошных полей лес без сомнения привлечёт их внимание. К тому же, в срубе нам удалось разжиться несколькими одеялами и даже старым овчинным кожухом, так что мы могли продолжить дорогу, не рискуя в первый же час пути замёрзнуть насмерть. Путь наш по-прежнему лежал на север: прабабка решила ехать в Делькону - в тамошнем храме Малики верховодили сразу несколько дружественных ей жриц, и Нарсия расчитывала не только обрести в святилище надёжное убежище, но и узнать о том, что всё-таки происходит в княжестве...

Но до Дельконы мы так и не доехали - через несколько дней у Стембы из-за воспалившейся раны на ноге начался страшный жар, да и я простыла во время последнего перехода, так что мы остановились в хоть и небольшом, но достаточно хорошо укреплённом Крожбо. Продав одного из коней, Нарсия сняла просторную мансарду в одном из окружающих рыночную площадь домов и, достав необходимые припасы у местных травников, стала терпеливо выхаживать всех нас...

Наше житьё в Крожбо было на диво монотонным и серым - перевязки, лекарства, настои, однообразная еда... Впрочем, дело было не только в них - от одного взгляда на целый день проводящую в кресле, монотонно покачивающую головой мать, тускнели даже освещающие мансарду солнечные лучи. Хотя прабабка ничего мне не говорила, я каким-то образом понимала, что прежней мать не будет уже никогда, но даже это горькое знание не поколебало охватившего меня равнодушия. Я всё ясно осознавала, отвечала на заданные вопросы, терпеливо сносила перевязки медленно заживающей руки и ежедневное втирание в голову смешанной с яичным желтком крапивовой настойки - у меня ни с того ни с сего начали сыпаться волосы и Нарсия отчаянно боролась с этим моим новым недугом - но всё вокруг представлялось мне странно выцветшим и безразличным. Теперь большую часть дня я проводила у окна, равнодушно наблюдая за суетящимися внизу горожанами, но предпраздничная суета одетых в яркие платья людей казалась мне чем-то сродни муравьиному мельтешению - я не видела в этом, ни смысла, ни цели...

Между тем непрестанно бегущее вперёд время приносило свои плоды - от ран потихоньку начал оправляться Стемба. Сильно похудевший, с коричневой коркой на изуродованной щеке, он встретил собственное выздоровление с таким воодушевлением, что Нарсия с трудом загнала его обратно в постель, но вылёживаться без дела "Лис" смог от силы ещё три дня, а потом решительно потребовал для себя работы по дому. Вначале Нарсия сгрузила на него растопку печи и готовку, решив, что этого вполне хватит, чтобы успокоить только-только вставшего с кровати воина, но не тут-то было. Уже вскоре всё ещё сильно хромающий Стемба таскал воду из колодца и помогал прабабке ухаживать за матерью.

Между тем Нарсию беспокоили не только неуёмность Стембы и моя молчаливость: блуждающие по Крожбо слухи были странными и более чем противоречивыми - в них невозможно было выловить даже крупицу истины. А поэтому прабабка, оценив расторопность с каждым днём набирающегося сил "Лиса", всё же решилась сама съездить в Делькону, чтобы узнать правду. Она уехала из Крожбо ранним и ясным утром сразу же после праздника Свечей, снабдив Стембу подробнейшими руководствами по поводу остающихся у него на попечении матери и меня.

Стемба же, ухаживая за матерью в точности так, как велела ему прабабка, в отношении меня умудрился нарушить почти все строжайшие предписания. Он уже несколько раз пытался разговорить меня или заставить улыбнуться, но все его шутки оставались без отклика и теперь "Лис", не имея над собою надзирающего ока, пошёл в атаку.

Уже на следующий день после отъезда Нарсии ненадолго выбравшийся в город Стемба разложил передо мною целых три пряника:

- Посмотри, что я тебе принёс! Вот у этого, в виде бельчонка - начинка с орехами, заяц - мятный, а медведь, соответственно, медовый... Ну, какой ты хочешь?

Я послушно посмотрела на покрытое глазурью, похожее на игрушку лакомство - раньше я безумно его любила, а теперь мне почему-то было всё равно...

- Мне не хочется есть, Стемба... Совсем...

"Лис" ошарашенно посмотрел на меня, перевёл взгляд на пряники...

- Малявка, давай я их на стол положу, а ты возьмёшь, когда захочешь, хорошо?

Вместо ответа я кивнула головой и отвернулась к окну...

Пряники сиротливо лежали на столе до самого вечера - Стемба хмурился, но больше не упрашивал меня их взять - лишь после ужина со вздохом убрал на кухонную полку... Впрочем, сдаваться он не собирался. Вечером, уложив мать в постель, он согласно указаниям Нарсии, принялся за мои косы, но посмотрев на гребень, всего за пару движений забившийся волосом, вздохнул...

- Эх, малышка, твоя прабабка - очень мудрая женщина, но в этот раз её мудрость что-то не помогает... Может, острижём твои косы - так они и сыпаться не будут, и новый волос быстрее в рост пойдёт...

На это более чем смелое предложение - можно было только представить, как разгневается прабабка, увидев свою внучку без главного девичьего украшения - я ответила уже начавшим входить у меня в привычку "как знаешь...", и Стемба не выдержал.

- Как знаю, как знаю... Да ничего я не знаю, но и видеть тебя такой больше не могу! - "Лис" отложил гребень и, встав со своего места, начал развивать план действий. - Значит, сперва мёртвый волос срежем, затем я как следует тебя пропарю, а потом дам лекарство, которое матёрых вояк пронимает, а, следовательно, и тебе помочь должно...

Если энергично щёлкающие вокруг головы ножницы так и не нарушили моего безразличного спокойствия, то купание поневоле заставило оживиться. Вода в лохани была такой горячей, что я едва не выпрыгнула из неё рыбкой, но Стемба, ничтоже сумняшеся, опять впихнул меня в исходящую паром воду и тёр жёсткой рукавицей до тех пор, пока с меня чуть кожа не слезла. Когда же меня полностью распарило и разморило, "Лис" выудил меня из лохани и, укутав в тёплое одеяло, усадил к себе на колени.

- Ну, а теперь самое главное, - он подхватил со стола небольшую чашку и протянул мне. - Пей.

У налитого в кружку лекарства был очень странный и довольно резкий запах, показавшийся мне смутно знакомым... Кажется, так иногда пахло от отца... И от других "Лисов" тоже... Я заглянула внутрь чашки - на дне плескалась бледно-золотистая жидкость...

- Что это, Стемба?

"Лис" усмехнулся.

- Незаменимая вещь, малышка - лекарство от душевных ран и телесных хворей... Лендовцы васкан из ячменя делают и о-о-очень уважают, да и мы признаём, когда его нам купцы привозят...

К концу монолога "Лиса", я поняла, что мне предлагают, и недоумённо воззрилась на Стембу.

- Это выпивка?.. Но разве можно...

- Нужно... - разрешил мои сомнения Стемба. - Пей...

На вкус хваленое лекарство мне совсем не понравилось - оно было резким и сильно обжигало рот и горло, но, тем не менее, "Лис", дождавшись, когда я прокашляюсь, тут же поднёс мне очередную порцию.

- Надо ещё немного... Вот ... Умница...

После второго захода огненный напиток не только опалил мне горло, но и потёк по жилам - мне стало невыносимо жарко, а голова пошла кругом. Закрыв глаза, я прижалась к Стембе.

- Мне плохо...

А "Лис" огладил мою стриженую голову и тихо сказал:

- Это пройдёт...

Между тем голова кружилась всё сильнее - теперь крутящуюся вокруг меня комнату заполнял туман, и я, уже не совсем понимая, что со мною, и где я нахожусь, пробормотала.

- Нет, Стемба... Мне теперь всегда будет плохо... Потому что мама никого не узнаёт, а папы нет, и Мики тоже нет... А ещё... - и тут жар неожиданно подкатил к моим глазам и из них градом покатились слёзы... Я смутно помню, что отчаянно плакала, дрожала, прижималась к "Лису" и непослушным языком пыталась пересказать ему пережитый мною ужас... Что именно я смогла ему рассказать - не помню, но одно знаю чётко: когда отчаянные всхлипы начали потихоньку стихать, Стемба взъерошил мне волосы и прошептал.

- Люди, малявка, они разные бывают - и хорошие, и не очень, но те, кто приходили к вам - не люди, а твари! Они людьми лишь прикидываются - не суди по ним о других...

А потом была густая, непроницаемая чернота...

На следующее утро мне опять было плохо - сильно кружилась голова, а при одном только взгляде на еду меня ещё и начинало тошнить, но Стемба оказался заправским лекарем. Он отпоил меня кислым молоком, а потом ещё вытащил на прогулку, и вот на улице меня как то незаметно отпустило... С этого дня и началось моё настоящее выздоровление - наконец-то пролившееся слёзы облегчили лежащий на сердце камень, и в окружающий меня мир снова стали возвращаться краски и движение. Лавка у окна была покинута мною без всякого сожаления, ведь теперь каждый день заполняло множество занятий - я помогала Стембе перебирать крупу и чистить коренья для супа, накрывала на стол, мела пол, вместе с "Лисом" чистила половики на снегу... А потом добралась до куклы, и, переплетши ей волосы и содрав с неё парчу, соорудила ей другой наряд из остатков своего пропаленного платья - лишившаяся мишуры красавица получилась какой-то более домашней и доброй, став для меня напоминанием о Мике...

Прабабки не было долго, и вернулась она совершенно неожиданно. Стемба как раз латал прохудившийся сапог, а я, расставив еду на столе, вернулась к своей кукле, когда дверь отворилась и в комнату вошла прабабка в запорошенном снегом плаще.

- Здравствуй, бабушка... - Нарсия повернулась ко мне и, откинув капюшон, молча, воззрилась на мою по-мальчишески остриженную голову. Брови её грозно нахмурились, лицо потемнело...

- Стемба!.. - прабабка развернулась к "Лису", уперев руки в бока. - А ну подь сюды, мерзавец!..

- Госпожа Нарсия! - "Лис" подскочил со своего места, так и не надев сапог. - Я всё объясню!

- Объяснит он!.. - прабабка медленно двинулась вперёд и Стемба, прихрамывая, поспешно ретировался от неё за массивный стол. - Я тебе что, паршивцу, наказывала - расчёсывать и настойку втирать, а ты что сделал, чудище рыжее?!!

- Так ведь не помогала эта настойка... Ой!.. - прабабка уже достигла стола, и "Лис" с трудом увернулся от запущенной в него деревянной миски.

- Да если б просто остриг, а то ведь обкорнал вкривь и вкось, поганец криволапый! Ну, я тебе покажу, цирюльник самозваный!.. - Теперь в поспешно отступающего Стембу один за другим полетели подхваченные с блюда сырники, а он, безуспешно прикрываясь от метко пущенных снарядов, отчаянно вопил.

- Да вы хоть выслушайте сперва!.. Да что ж вы едой то!..

Я, конечно, знала, как моя прабабка умеет браниться, но вид крошечной Нарсии, коршуном преследующей вокруг стола довольно таки рослого и плечистого Стембу, всё же на несколько минут поверг меня в замешательство... К счастью, недолгое - я поняла, что "Лиса" надо спасать, и срочно, пока Нарсия не добралась до более тяжёлой утвари!

- Бабушка! Не смейте! - громкий окрик заставил Нарсию развернуться ко мне.

- Что ты сказала, Энейра?!! - перекатам, прозвучавшим в голосе прабабки, позавидовал бы и сам Хозяин Грома, но я, выпрямившись и замирая внутри от собственной дерзости, что было силы сжала кулаки.

- Не трогайте Стембу, бабушка, а не то... - Я на мгновение запнулась в поисках подходящей угрозы. - Я тоже рассержусь!

Несколько мгновений прабабка ещё грозно смотрела на меня, но потом, повернувшись к Стембе, махнула рукой.

- Прощаю... Вот за этот её взгляд, за слова - прощаю!..

"Лис" же, поняв, что гроза миновала, выбрался из-за стола и мстительно сообщил:

- Сырники, между прочим, Энейра впервые сама испекла, а вы их теперь не попробуете!!!

Нарсия сбросила с плеч плащ, устало села на лавку.

- Значит, попробую следующие... Ну, давайте поужинаем тем, что от нашего сражения осталось, а потом я вам новости расскажу...

До Дэльконы прабабка добралась быстро и без помех, но знакомые жрицы из храма вначале воззрились на неё, как на поднятый из могилы труп, а потом сходу стали утешать и уверять, что всё когда-нибудь непременно образуется. Нарсия после такого приёма заподозрила самое худшее, и не ошиблась. Всего день назад жрицы получили из столицы известие о том, что наш Владыка лишил Мартиара Ирташа родового имени за то, что тот без боя сдал Реймет амэнцам. На главной площади Ильйо, при скоплении народа и в присутствии служителей всей Семерых Богов, герб Ирташей был вначале перевёрнут вниз головой и замазан чёрной краской, а потом глашатай объявил о том, что Мартиар Ирташ и все его потомки отныне лишены своего звания и привилегий, а их имущество полностью переходит к ближайшим родственникам. Кроме того, по главе рода Ирташей запрещены любые заупокойные службы в храмах - за проявленное малодушие от него отрекается не только земной Владыка, но и небесные Заступники...

- Но ведь это же всё неправда! - отстранившись от прабабки, я возмущённо тряхнула головой, а Стемба ударил кулаком по столу.

- Мы продержались дольше, чем это вообще было возможно!.. Главу оклеветали! Надо идти к князю и рассказать ему правду!..

Нарсия тяжело вздохнула.

- Не так всё просто, Стемба. Моего внука действительно оклеветали, но сделал это сам Владыка Лезмет, чтобы прикрыть чужим позором свой собственный... Когда я рассказала Солане о княжеском письме с обещанием помощи, и о том, что на самом деле произошло в Реймете, она списалась с некоторыми своими знакомыми из Ильйо - одна из её подруг является наставницей младших дочерей князя... Наш Владыка уже давно засватал свою старшую дочь за одного из сыновей Триполемского Владыки, и теперь приспело время свадьбы. Гулять решили в замке средь Гройденской пущи - Владыка Дормар известен своей любовью к охоте на туров, а в Гройдене дичи не счесть - недаром он заповедным лесом считается.

Но Владыки Триполема не только охотники - из века в век гуляет по Ирию поговорка, что Триполемских Василисков нельзя, ни победить, ни перепить!. Ну, а поскольку наш Владыка в ратных делах не особо удачлив и сам это знает, он решил превзойти Триполемского Князя в количестве выпитого, и, набравшись по самые венцы в первый же день гуляний, уже не трезвел... Привезённое из Ильйо письмо Лезмет получил, будучи если и не мертвецки, то очень сильно пьяным - его хватило ровно на то, чтобы самолично прочитав письмо Мартиара, в ярости швырнуть его в огонь, написать ответ и запечатать послание, а потом он забыл обо всём, как и всякий, хвативший лишку, человек...

Прабабка снова вздохнула и скорбно покачала головой. - В это трудно поверить, но это так. Владыка отличается невоздержанностью с юных лет, а выпив, всегда либо гневается, либо осыпает находящихся вокруг него милостями... За сломанную на послании печать тем, кто принёс такое, у нас режут пальцы и рвут язык, так что неудивительно, что и содержание письма моего внука, и ответ Владыки для всех остался тайной. Поскольку уже через несколько часов Лезмет больше не упоминал о письме, не менее пьяные, чем сам Владыка, царедворцы, сочли полученные известия не особо важными, а неожиданную вспышку гнева князя приняли за его обычное пьяное желание всех карать и миловать... Гулянья продолжались, как ни в чём не бывало - охоты чередовались с пирами до тех пор, пока приехавшие уже из Мероя вестники, увидев, что от Лезмета им ничего не добиться, пали в ноги к Триполемскому Владыке. Дормар же протрезвел при одном упоминании об амэнцах - у триполемцев с южанами тоже своя старая свара есть...

Именно Владыка Триполема вытащил нашего князя из-за пиршественного стола и пояснил ему, что в горящем доме свадьбы не гуляют!.. Вот только время уже было безнадёжно упущено - после падения Реймета амэнцы не только быстро подгребли под себя соседние вотчины, но и получив немалое подкрепление, закрепились на новых рубежах.

Южане в который раз показали всем свой волчий оскал, а наш Владыка теперь мог им только кулаком грозить - ты, Стемба, и так знаешь, что постоянное войско у князя небольшое. Разве что "Нетопыри" всегда при нём, а большая часть "Лисов" по гарнизонам в разных городах расквартирована: пока всех соберёшь, пока владетели из вотчин со своими дружинами подойдут, немало времени пройдёт. Потому Лезмет, несмотря на то, что Владыка Триполема обещал ему свою помощь, всё же пошёл на переговоры и заключил перемирие, а свою досаду и вину за произошедшее возложил на Мартиара. И теперь имя моего внука княжеские прихвостни на каждом углу поносят...

Больше мне добавить нечего, кроме одного - Дельконские жрицы, несмотря на княжеский запрет, справили службу как по Мартиару, так и по всем защитникам Реймета и обещают повторять её каждый год, в день падения города. Лейтена же, наставница княжон, написала мне, что Дормар на прощание при всех сказал нашему Владыке, что по части выпивки считает себя проигравшим. Дескать, во хмелю он тоже умом не блещет, но одним махом пропить четверть собственного княжества даже у него не получалось...

Прабабка замолчала, опустив голову - я снова прижалась к ней, а Стемба растеряно спросил.

- Так что же теперь делать то?

Нарсия погладила меня по голове, тяжело вздохнула.

- Жить, Стемба... Боги нашу обиду видят, но их суд хоть и верный, да не скорый - я его уже не увижу, а вот ты и Энейра - вполне. Что же до всего остального... Ни к родственникам Эльмины, ни тем более к князю, я на поклон не пойду - незачем мне на старости лет такой позор!.. Жрицы из Дельконы звали меня к себе, уверяли, что мне и малышке за толстыми стенами обители будет хорошо и покойно. В их словах я уверена...

При последних словах Нарсии я приподняла голову:

- Я не хочу в Делькону, бабушка...

А Стемба тихо заметил:

- Стоит ли малышку теперь прятать от неба да солнца, если жизнь её и так опалила?

Прабабка усмехнулась.

- Вы, как я погляжу, без меня тут совсем спелись!.. Впрочем, так даже лучше - я и сама в обители вряд ли усижу несмотря на преклонные годы. Конь на гербе Ирташей не зря узду рвёт - ему воля да простор нужны, а не тёплое стойло... Так что переберёмся куда-нибудь, где нас никто не знает, да начнём жить, как обычные поселяне - немного денег на обзаведенье я раздобыла.

Ошёломлённый таким решением прабабки, "Лис" вначале изумлённо уставился на неё, а потом даже открыл рот, намереваясь возразить, но Нарсия остановила его взмахом руки.

- Не смотри на меня такими глазами, Стемба - ни мои предки, ни я, показную роскошь не жаловали и никогда не стыдились мозолей на руках, будь они от меча или от другой работы, а парчу лишь по праздникам да на княжеские приёмы надевали, когда по-другому уже никак нельзя! И ещё, переставай звать меня госпожой - отныне для тебя я Нарисса, а внучка моя - Эрка, нечего людям думать, как у простых благородные имена могли появиться...

Стемба уважительно склонил голову.

- Как скажете... - и добавил вопросительно: - Матушка?..

Прабабка на это одобрительно улыбнулась...

Вот так мы ранней весной и оказались в деревушке, гордо именуемой её обитателями Большая Поляна. Она располагалась всего в половине дня пути от Эргля, но окружавшие поселение леса и болота сделали его глухим - даже сборщик податей, да переписчики появлялись в Большой Поляне в лучшем случае один раз за два года. Возможно, именно это и стало основным аргументом для прабабки в пользу того, чтобы закрепиться именно на этом месте, ну а дополнительными были богатый ягодами лес да маленькая - в одну горенку - пустующая после того, как хозяева перебрались в Эргль на заработки, хата с уже заросшим сорняками огородом и забитым мусором сараем. Хотя полянцы знали, что их бывшие земляки не вернутся в родимую глушь, хату занять никто не стремился, так что беженцам из захваченных амэнцами вотчин её уступили в прямом смысле слова, за медяки...

Впрочем, на этом дружелюбие наших новых соседей и закончилось - тихое помешательство матери сельчан откровенно пугало - они считали её одержимой и старались держаться от неё на почтительном расстоянии. Лишь Чернявая Кветка - ещё не старая и острая на язык вдова, зналась с нами без всякого опасения. Благодаря пусть хоть и не близкой, но многочисленной родне она удачно пристроила дочек замуж за мастеровых из города, часто и подолгу их навещала, а потому считала большинство своих односельчан недалёкими увальнями. Кроме того, прабабка как-то сразу завоевала её уважение, и Кветка помогла нам с обзаведеньем, отдав в нарождающееся хозяйство нескольких несушек, козу и часть необходимых в быту вещей. Денег за это она не взяла, заявив, что помогает нам от чистого сердца, а не для наживы, а потом ещё и частенько захаживала в гости - то с медком, то с творогом, и, помогая прабабке готовить обед, обстоятельно посвящала нас во все сельские дела.

Между тем, мы потихоньку справлялись с казавшимся поначалу необоримым запустением - домик и сарай были ещё крепкими и не трухлявыми, а после того, как со двора и пристроек был убран весь сор, а Стемба поправил крыльцо и перестелил крышу, наше обиталище стало смотреться гораздо веселее.

Пока "Лис" занимался мужской работой, мы с прабабкой гнули спины на огороде - рыхлящая землю Нарсия - про себя я продолжала называть её подлинным именем - детально объясняла мне, что и как мы будем сажать, и что из этого должно будет вырасти, а я внимательно слушала... Кроме обычных для сельских грядок лука, капусты, репы, да моркови с фасолью, на нашем огороде пошли в рост семена, привезённые прабабкой из Дельконы - мята, чабрец, снимающий воспаления и останавливающий кровь тысячелистник, сращивающий переломы окопник и снимающий зубную боль шалфей, мать-и-мачеха и незаменимая при болезнях живота кровохлёбка, снимающие сердечную боль пустырник и мяун-трава... Многие из этих трав спокойно росли по лесам и лугам, но Дельконские жрицы предпочитали разводить их прямо в обширном храмовом огороде, и теперь эта их привычка пригодилась самой Нарсии...

На наших грядках нашлось место и тому, что сельчане именовали сорняками - оказалось, что бабка благосклонно относилась не только к репейнику, но и к крапиве, подорожнику и чистотелу - сажать их, правда, было как раз и не надо, разве что заросли проредить. Ну, а перед окнами и у крыльца прабабка высадила фиалки и ноготки, которые тоже имели целебные свойства...

Так и прошли весенние месяцы - под стук топора и кудахтанье кур, под наши с прабабкой перекрикивания на огороде... Мать, правда, это не затронуло, скорее, даже наоборот - получив во владение застеленное одеялами кресло у окна, она умудрилась ещё больше уйти в себя, превратившись в живой, мерно покачивающий головой памятник, но мы всё равно опасались оставлять её надолго одну и то и дело забегали в горницу - проведать...

Летом в наших делах наступил если не перерыв, то затишье - быт наладился и теперь его надо было просто поддерживать, а наши каждодневные хлопоты приобрели мерный и спокойный ритм; с утра - к колодцу, за водой, потом - на огород и к живности, дальше завтрак и снова огород... Стемба же, обнаружив, что ему, по-большому счёту заняться уже нечем, неожиданно загрустил. И прабабка, и я заметили это сразу, но если я просто ластилась к "Лису" или показывала, как продвинулась в умении стрелять из изготовленного им для меня лука, то Нарсия вызвала на разговор. Стемба долго отпирался от её расспросов, но потом всё же сказал:

- Я ведь с прадеда горожанин - мне сельская глушь никогда по душе не была. Тесно здесь и скучно... Пока работы было валом - ещё терпел, а теперь... - "Лис" досадливо махнул рукой и замолчал, а прабабка покачала головой.

- Ну, это не удивительно... Только зря ты молчал - ни я, ни Эрка не будем в обиде, если ты теперь пойдёшь по своей дороге...

Стемба изумлённо взглянул на неё.

- А как же вы?

Нарсия улыбнулась.

- Справимся, не бойся. Помощь, тобою оказанная, нам с внучкой всегда будет душу греть, но теперь у тебя начнётся свой путь - хромота твоя уже месяц, как окончательно прошла. Самое время вспомнить, что ты всё-таки воин, а не козопас.

Стемба горько усмехнулся.

- Воин... Вряд ли я снова "Лисью" куртку надену - под княжеский штандарт мне теперь становиться тошно... Разве что к кому из северных владетелей пойти, да только где я найду такого главу, как Мартиар Ирташ...

Взгляд прабабки при этих его словах внезапно стал очень серьезным, и она твёрдо произнесла:

- Ты найдёшь, то, что ищешь, Стемба... Слушай своё сердце - оно тебя не обманет...

На том разговор и закончился. "Лис" промаялся ещё неделю но потом всё же решился проститься с нами. Я проводила его до самой околицы, а потом ещё стояла и смотрела, как его спина мелькает между деревьев. Расставаться со ставшим родным человеком мне не хотелось, но и останавливать его я не имела права...

Впрочем, самой мне долго грустить не пришлось - этим же летом у меня открылись лунные кровотечения и прабабка, дождавшись их окончания, достала свои обёрнутые кожей тетради, с которыми была неразлучна. Когда-то, ещё будучи совсем маленькой, я, улучив таки момент, попыталась заглянуть в них одним глазком, но Нарсия, застав меня на горячем, устроила мне такую выволочку, что с тех пор я предпочитала держаться от таинственных тетрадей подальше. Теперь же прабабка сама положила их передо мной и, открыв первую страницу на заглавном рисунке, изображающем защитный символ Малики, произнесла. "Вот теперь и приспело время..."

Оказалось, что прабабка уже давно рассмотрела во мне колдовской дар. Спящий, правда, но это не беда. Если у мужчин способности либо разовьются лет до двадцати-двадцати трёх, либо нет, то у женщин всё по-другому. Традиционно учиться колдовству начинают после первого лунного кровотечения, которое отмечает окончание детства, но сам дар обычно просыпается либо после окончания девичества, либо после рождения первого ребёнка. Впрочем, случается и так, что ведьмой женщина становится лишь после того, как у неё навсегда прекращаются лунные кровотечения, а то и другое странное событие пробудит дремавшую внутри силу...

- Только к тому времени, внучка, ты уже знать должна, что с этой силой делать и как её под уздцы взять, так что традиций нарушать мы не будем, да и спящий дар вовсе не бесполезен, и вскоре ты это узнаешь... - закончила первоначальные наставления Нарсия, а потом начала рассказывать мне старое предание о том, как разошлись дороги бывших когда-то братьями эмпатов-чующих и колдунов-знающих...

Знающие, чаще всего, либо презирали Чующих, либо пытались подчинить их себе, вызывая тем самым вполне понятную ненависть и недоверие, но сама прабабка не ставила себя выше Чующих и относилась к ним с уважением, искренне считая, что у них можно многому научиться. Ведь там, где колдун берёт силой, ломая и подчиняя себе живое, эмпат добьётся того же терпеливой и осторожной работой с переплетениями жизненных токов, и не оставит после себя искорёженное да порушенное...

Этот первый урок запомнился мне сразу и на всю жизнь - исковерканного, пусть и не колдунами, я уже повидала достаточно, и не хотела, идя по жизни, оставлять за собою такой же выжженный след... Между тем, уроки прабабки продолжались - я узнавала о годовом приливе и отливе сил, о лунных циклах и влиянии их на природу, училась нехитрому вороженью и заговорам... Травничество же и вовсе стояло у прабабки на первом месте - свойства трав и способы вытяжки я должна была выучивать на зубок, а потом мы с прабабкой, оставив мать на попечение Кветки, уходили в лес и там искали редкие и целебные растения, многие из которых, непременно оставив дань Лешему, осторожно выкапывали и переносили на свой огород - так у нас вдоль ограды появились кустики дикого перца и можжевельника, возле бани стал разрастаться очиток, а возле крыльца пошла в рост крошечная облепиха - саженец мы с прабабкой добыли в одном из оврагов...

Так прошли лето и осень, наступила зима, и тут выяснилось что Кветка, которой бабка помогла справиться с тревожащим её нарывом на ноге, расхвалила наши таланты по всему селу. В итоге, когда пришло время холодов и простуд, к прабабке за советом прибежали сразу из двух или трёх семей, но остальные отдалились окончательно - травничество Нарсии пугало селян так же, как и помешательство матери...

Впрочем, мне не было дела ни до соседей, ни до настороженного внимания ровесниц - говорить с ними мне было всё равно не о чем, а все местные новости и сплетни узнавались у неуёмной Кветки. Годы между тем шли своим чередом: я, привыкнув к сельскому труду, потихоньку росла и училась, Нарсия ещё пару раз съездила в Делькону - за необходимыми для моего обучения книгами, но когда мне исполнилось пятнадцать, я осталась без прабабки.

Ещё с утра она вовсю ругала посмевших залезть в огород кур, но уже в обед вдруг прилегла на кровать и укрылась одеялом до самого подбородка. Поскольку раньше такого с моей прабабкой никогда не было, я встревожилась не на шутку, но Нарсия, сделав всего пару глотков укрепляющего питья, отстранила чашку.

- Устала я, внученька, сильно устала... Хотелось бы побыть с тобой ещё немного, да уже не судьба...

Когда я поняла, что означают эти слова, слёзы сами брызнули у меня из глаз - я склонилась к груди прабабки, отчаянно всхлипывая, а она огладила мои отросшие косы...

- Ну не надо, Эрка, мне и так тяжело... Предки и Малика тебя без защиты не оставят, но и ты будь умницей - учения не забрасывай. В моих тетрадях ты найдёшь всё, что тебе знать следует... Ну, а там - верю - сыщется человек хороший, сердечный, найдешь в нем опору себе, славных деток родишь. Тебе ведь уже пятнадцать, заневестилась... - Тут рука прабабки соскользнула с моих кос и она тихо попросила.

- Душно мне в хате, внученька, раствори окно...

Я, всё ещё вытирая катящиеся из глаз настоящим градом слёзы, бросилась к выходящему на огород оконцу и растворила его пошире - в лицо мне тут же ударил пыльный, напоённый запахом трав ветер. Над лесом собиралась гроза - чёрная, тяжёлая туча была уже над нами и ползла низко. Казалось, её тёмное брюхо цепляло верхушки деревьев... Ещё через мгновенье клубящуюся черноту прорезала белая ветвящаяся молния, а прокатившийся следом гром пророкотал прямо над притихшёй деревенькой. Но не успел стихнуть его последний раскат, как в глубине тучи родилась новая молния, а потом ещё... Завороженная грозной силой, я словно бы ненадолго окаменела у окна, и очнулась лишь когда на землю настоящей стеною обрушился ливень...

- Бабушка... - тихо позвала я Нарсию, но ответа не было... Я кинулась к кровати и, увидев, что прабабка не дышит, повалилась подле на колени, сжимая в руках быструю холодеющую ладонь - мои отчаянные всхлипы потонули в шуме ливня... О том, что Нарсия всё же успела нагадать мне судьбу, я узнала на следующий год.

***

Из воспоминаний меня вывел начавший накрапывать дождик - тихо зашелестев листвой, он немного сбил окутавшую лес липкую духоту. Повеял долгожданной свежестью... Я посмотрела на затянувшееся серыми тучами небо - грозы, скорее всего, не будет, но сам дождь ещё вполне может усилиться... Амэнцы, похоже, пришли к точно таким же выводам что и я - они перестали рыскать по подворью и укрылись в хате, из которой тянулись теперь вполне аппетитные запахи поспевшего обеда. Правда, про меня они, к сожалению, не забыли - один из "карающих" подошёл ко мне, намереваясь увести в хату, но я, опустив глаза и старательно пытаясь изобразить смущение, тихо пробормотала, что у меня есть некая надобность в уединении... Поскольку с начала моей встречи с амэнцами прошло уже несколько часов, просьба прозвучала вполне убедительно и "Карающий", вздохнув, отконвоировал меня к прятавшемуся в зарослях лопуха нужнику.

Впрочем, на то, что удача решила мне улыбнуться, я понадеялась слишком рано - оказавшись у отхожего места, амэнец обошёл его с таким видом, точно искал второй выход, и даже доски ногою попинал, проверяя их прочность... Да... Этот с меня глаз не спустит!.. Поняв, что терять мне пока особо нечего, я съехидничала.

- Вовнутрь нырнуть не забудь - вдруг там подземный ход до самого Эргля тянется!..

На это моё замечание амэнец ответил лишь тихим хмыканьем, но потом он подошёл ко мне, и, взявши за плечи, слегка встряхнул.

- Послушай меня, лесовичка... Я уже достаточно пожил и людей различать умею - вижу, что не пустая дурь в тебе бурлит, поэтому и советую - не играй с огнём!.. Олдер, конечно, отогнал от тебя того борова красномордого, но если ты и дальше будешь себя так вести, ваше знакомство может закончиться не так хорошо, как началось...

Несмотря на слова, в тоне амэнца не было даже тени угрозы, и я ещё раз, теперь уже внимательно, к нему пригляделась. Пожилой - уже под шестьдесят - пегий из-за седины, но по-прежнему сильный и жилистый. С твёрдым взглядом бледно-голубых глаз, из-за выдубленной ветром и загаром кожи кажущихся ещё светлее... Нет, он не только воин, он ещё и... Такие люди мне до этого дня не попадались, и для того, чтобы проверить свою догадку мне требовалось ещё чуть-чуть времени... Я тихо уточнила.

- Олдер? Это так вашего кривоплечего главу зовут? - услышавший мой вопрос амэнец возмущённо тряхнул головой...

- Он... Только даже в мыслях его "кривоплечим" не называй, а то ещё сорвётся с языка... И не смотри на него так, будто в руках у тебя арбалет взведённый, и ты вот-вот ему стрелу прямо в сердце пустишь...

Произнеся последнее наставление, "Карающий", развернув меня, стал распутывать накрученные Ильмарком узлы, и, освободив затёкшие руки, подтолкнул в сторону нужника.

- Ну, давай уже - иди по своей нужде.

Повторного приглашения мне не потребовалось, но и засиживаться долго я не стала. Даже с развязанными руками убежать у меня не получится - сквозь щель в досках я видела, что амэнец, несмотря на усиливающийся дождь, не только стоит возле отхожего места эдаким грозным стражем, но ещё и глаз с нужника не сводит... Впрочем, даже если б и отвернулся, ничего бы не изменилось - пожилой "карающий" был ни много, ни мало - эмпатом. По силе - где-то крепкий середняк, но при свете дня мне с ним, ни в прятки, ни в догонялки не сыграть - дар Чующего вкупе с многолетним воинским опытом давали ему весьма ощутимый перевес...

После того, как я снова предстала перед "карающим", старательно опуская взгляд в землю. Если эмпату так досаждают мои глаза, то не стоит его ими лишний раз беспокоить. Мне, конечно же, снова связали руки, но уже спереди - стянув запястья, а живописный шрам на моём предплечье, открывшийся из-за задравшегося рукава, не оставил Чующего равнодушным. Он скользнул кончиками пальцев по оставшимся от чудовищного ожога рубцам, вопросительно посмотрел на меня.

- Кто это так с тобой?

В ответ я только плечами пожала.

- По малолетству сама обожглась... Ничего особенного...

- Угу... - судя по голосу, моему ответу веры не было совершенно, но падающие за шиворот и на голову холодные капли не располагали к дальнейшей беседе и мы направились в дом...

Амэнцы обустроились в самой просторной, средней горнице - большинство из них, расположившись за массивным обеденным столом, уже вовсю работали ложками. Эмпат устроил меня в углу и, подошедши к очагу, уже через пару минут вернулся с наполненной до краёв миской. Присел рядом.

- Голодная, лесовичка?

Я посмотрела на плавающий в наваристом бульоне янтарный жир и ярко-зелёный укроп... Сглотнула...

- Не особо...

- Значит, голодная! - амэнец придвинулся ближе, взял ложку.

- Есть со связанными руками у тебя всё равно особо не получится, так что давай я тебя накормлю... - несколько ошарашенная таким оборотом дела, я удивлённо на него посмотрела. С чего это вдруг у "Карающего" столько заботы о пленнице, которой и жить-то осталось совсем немного?!

- Когда желудок пустой, то и на сердце тоска. А ещё в голове всякие дурные мысли появляются, вроде той, что всё плохо и дальше будет только хуже... - ответив на мой, так и не высказанный вопрос, амэнец поднёс мне первую ложку, которую я, памятуя его предыдущие наставления, послушно съела...

Хотя говорили мы шёпотом, да и на глаза особо не лезли, от остальных амэнцев поведение эмпата не ускользнуло. Кое-кто по-прежнему стучал ложками, лишь косясь в нашу сторону, но нашлись и шутники, всегда готовые вставить свои пять медяшек в любой разговор...

- Осторожнее, Антар! Не забывай, что лесовичка кусается - отхватит тебе руку по самый локоть, вместе с ложкой! - комментарий плечистого, кареглазого "Карающего" немедленно вызвал настоящую бурю восторга, но его сосед тут же ехидно возразил...

- Не... Наш старик знает, что делает!.. Эй, Ильмарк! Гляди, как надо - сначала обогрей да накорми, а уже потом со своими слюнявыми поцелуями лезь!

Новый взрыв хохота был таким оглушительным, что гневное возмущение задетого за живое Ильмарка просто утонуло во всеобщем веселье.

- Тихо! - появившийся из боковой светёлки кривоплечий гаркнул так, что все вокруг вздрогнуло. - Что вы ржёте, как почуявшие кобылу жеребцы?!

- Да мы всего лишь немного пошутили... - попытался оправдаться кареглазый, но Олдер подошел к очагу и, присевши около него на лавку, буркнул.

- Кто не умеет вести себя тихо, отправится отдыхать на улицу. Все поняли?

Воцарившаяся тишина яснее всяких слов подтвердила то, что мокнуть под уже вовсю зарядившим дождём амэнцам совсем не хочется. Закончив обед, они разошлись по лавкам, и хотя через некоторое время разговоры всё же возобновились, общались "карающие" всё-таки шёпотом...

Антар же, во время всего этого действа продолжающий скармливать мне похлёбку с невозмутимостью каменной статуи, отошёл к столу с опустевшей миской, но потом опять вернулся ко мне и сунул в ладони тёплую кружку:

- Это чабрец. Мёд я тоже добавил...

Я, вскинув голову, посмотрела ему в глаза и тихо спросила:

- Ответь мне, Антар... Эмпаты все такие?

Пожилой Чующий вздохнул и присел передо мною на корточки:

- Мы все разные, лесная ведьма, но ведь и Знающие не одной ниткою шиты... - он неожиданно тепло улыбнулся, чуть сощурив светлые глаза, и в тот же миг ещё лучше стало видно, что, несмотря на имя, на амэнца Чующий не особо похож - такое простое и открытое лицо могло быть, к примеру, у отца Стембы... Мой взгляд не остался незамеченным.

- Я полукровка, лесовичка. Мой отец увёз свою будущую жену в Амэн откуда-то из-под Ружины... - произнеся это, Антар поднялся и, ещё раз одарив меня едва заметной улыбкой отошел к устроившимся на длинной лавке "карающим", которые, осторожно взглянув на своего главу, уже достали карты... Я пригубила отвар и задумалась. Антар заговорил со мною не просто так, да и своё происхождение упомянул не для того, чтобы унять моё любопытство - слишком он умён для этого, слишком опытен... Если Олдер сделает его в дальнейшем моим охранником, то не будет ни похотливых шуточек, ни поцелуев, но зато и обвести Чующего вокруг пальца будет очень непросто... В тоже время во мне крепла уверенность, что Антар слова не скажет, если увидит, что я морочу головы другим "карающим"... Не поможет, но и не помешает, а это, в моём случае, уже и так немалая помощь...

Прихлёбывая отвар, я ещё раз осмотрелась - трое "карающих" завались спать, остальные разбились на две группы. Одни по-прежнему играли в карты, другие - бросали кости, и лишь кривоплечий остался сидеть у очага - ссутулившись, уже не обращая никакого внимания на возню подчинённых, он по-прежнему смотрел на медленно затухающий огонь... Теперь, когда он не улыбался, а, напротив - хмурился, было трудно поверить, что именно этот человек и подыграл мне, изобразив так напугавший Ласло медвежий рык... Я вновь задумчиво посмотрела на кривоплечего амэнца. Хищно вырезанные ноздри, острые скулы, глубокая складка у губ... Густая, длинная чёлка падает, чуть ли не на глаза, но виски чисто выбриты, а остальные волосы забраны в пышный хвост на затылке. Странно, непривычно, но к такому лицу очень даже подходит... Интересно, какой цвет волос был у него раньше - тёмно-каштановый или чёрный, а главное, что его так выбелило?

За мгновенье до того, как я поняла что, углубившись в наблюдения, незаметно свернула куда-то не туда, амэнец внезапно вздрогнул и повернулся ко мне. Я едва успела уткнуться в почти пустую кружку, но пронзительный взгляд Олдера ожёг меня не хуже огня.

- Ты что-то хотела спросить, лесовичка?..

Вместо ответа я сделала большой глоток из кружки и старательно спрятала глаза. Доигралась, а ведь предупреждали!.. Ментальный щит не даст кому попало читать в моей голове, точно в открытой книге, но сильный колдун легко уловит направленные к нему мысли... Тем временем Олдер, наградив меня ещё одним прожигающим насквозь взглядом, снова отвернулся к очагу и я облегчённо вздохнула. Всё-таки обошлось, но вряд ли стоит отвлекать амэнца от его мыслей, хотя, чувствую: то, до чего он может додуматься, мне вряд ли понравится.

Я откинулась к стене и немного прикрыла глаза - всё, что мне сейчас остаётся, это ждать темноты и подходящего случая, который, надеюсь, ещё появится, хотя жизнь далеко не всегда идёт нам навстречу и часто бывает жестокой... Ну а то, как обошлась судьба с Ирко... Очередное воспоминание о муже, заставило меня тяжело вздохнуть - я до сих пор чувствовала себя виноватой перед ним, хотя и понимала, что помочь ему вряд ли бы смогла даже с проснувшимся даром...

Глава 2 ИРКО

Похоронив прабабку, я продолжала жить как и прежде - разве что, уходя в лес за ягодами или грибами, просила Кветку посидеть с матерью... О предсказанном мне замужестве я не задумывалась да и, положа руку на сердце, не ощущала себя невестой... Своим долгом я считала обучение травничеству и уход за матерью; подружек моего возраста, с которыми можно было бы пошептаться о делах сердечных, у меня тоже не было, а что до деревенских парней, то я их и за мужчин не считала! Для меня образцами были отец, Мика и Стемба, а полянские женихи не то что до отца, но и до новобранца из "Лисов" не дотягивали, и дело тут было вовсе не в выправке, рыже-коричневых куртках и начищенных сапогах. Петушиный гонор и разухабистость сельчан не имели ничего общего с железной выдержкой и отнюдь не показушной смелостью, какие я привыкла видеть в том же Стембе. Ну а если прибавить к этому совершенно дурацкие, похабные шуточки и бычью прямолинейность...

Впрочем, ради справедливости надо заметить, что для местных парней я тоже не была пределом мечтаний - чаще всего на меня смотрели с недоумением... Виной тому были не только отсутствие пышных форм и круглых румяных щёк с ямочками - далеко не все мои сельские сверстницы обладали этими столь ценимыми полянцами красотами - а одежда. Мне никогда не нравились массивные, звенящие точно коровьи колокольчики, украшения сельчанок. К тому же по лесу, как ни крути, удобнее бегать в высоких сапогах и штанах, чем голоногой, в юбке; да и рубашку лучше носить мужскую: с широким поясом, глухую, со шнуровкой под горло и завязками, стягивающими края рукавов, чем женскую - вовсю открывающую грудь и плечи. Так и клещам до тебя труднее добраться, и комарам поживы меньше будет. К тому же, я ведь в лес не только за ягодами ходила. Благодаря урокам Стембы, я вполне успешно могла подстрелить какую-нибудь мелкую дичь, а, кроме того, ещё живя с прабабкой, за редкими травками я частенько забиралась и в болота, и в заросшие кустами овраги, где полно змеиных и паучьих нор... Но если Нарсия в мужской одежде выходила только в лес, а дома переодевалась в глухое, длинное платье, то я, ощутив все преимущества такого неженского одеяния, как штаны, не захотела его менять. Прабабка, что удивительно, отнеслась к этому спокойно - похоже, главным для неё было то, что я не покушалась обрезать свои отросшие волосы...

В общем, по мнению полянцев я выглядела более чем странно - неяркая, невысокая, не особо фигуристая, с бледной кожей, да ещё и одета не так, как полагается девушке. Единственного решившего осчастливить меня ухаживанием парня - дурень решил меня облапить, когда я набирала воду из колодца - я, ещё при живой Нарсии, шуганула так, что мало не показалось, и с тех пор жила себе спокойно. Кветка, правда, уже не раз заводила со мною разговор о том, что после смерти прабабки мне лучше не оставаться одной, а городские парни, в отличие от недалёких сельчан, по достоинству оценят и цвет моей кожи, и тёмно-серые, опушённые густыми ресницами глаза, и толщину русой косы. Но я от этих её намёков лишь отмахивалась - красавицами в моей семье являлись сестра и мать, а я и брат были точными копиями отца. Такое наследство меня всегда вполне устраивало, а теперь я и вовсе тихо радовалось не исчезнувшему с годами сходству с отцом, ведь это было единственным, что у меня от него осталось! Но, в то же время, я хорошо понимала, что красивыми мои черты не назовешь - лицо у меня самое обычное...

Если же Кветка не унималась и продолжала рассказывать о каком-то симпатичном работящем мастеровом из Эргля, который и наяву, и во сне мечтает лишь о такой жене как я, в ход шёл последний аргумент, на которой даже у Кветки не находилось ответа. Помешанную тёщу к себе в семью в качестве приданого не возьмут ни селяне, ни горожане, а мать я не брошу ни за что и никогда, хотя бы ей самой и было уже всё равно...

Так прошёл год - пыл Кветки потихоньку спал, парни довольствовались ухаживаниями за более понятными им девушками, и потому смысл девичьего гомона у колодца дошёл до меня не сразу. Собравшиеся в кружок будущие невесты были так увлечены спором, что на мой приветственный кивок даже внимания не обратили, продолжая шуметь...

- Пусть только попробует ко мне посвататься! Я этому увальню дедовскую шапку поднесу - с неё как раз последний мех облез! - полненькая чернявая Каринка, уперев руки в бока, зло блестела глазами.

- Тю, шапка!.. Нашла, чем пугнуть!.. Вот если он ко мне с дарами придёт, я ему вываренные кости вынесу - такие, что даже собаки есть не будут! Пусть знает своё место! - не менее фигуристая, но ещё более языкатая дочка старосты - Зарка, воинственно выпятила пышную грудь.

Из сруба колодца донёсся тихий плеск - ведро наконец-то достигло воды, и я взялась за ворот, раздумывая, кому из сельских парней готовится такое изощрённое издевательство. Сватовство у сельчан всегда шумное и людное - стоящим на крыльце родителям и невесте жених на глазах у всех соседей подносит подарки, а потом ждёт, когда невеста, мышью скользнув в хату, не вынесет ему в прикрытом чистым полотенцем лукошке ответный дар, который полагается достать тут же - всем напоказ!.. Обычно таким подарком бывает праздничная рубаха, пояс или отороченная мехом да расшитая бисером шапка с такими же рукавицами. Поскольку девушки знают, что их мастерство и способность к рукоделью на все лады будет обсуждать вся деревня, то корпят над подарками для будущего мужа по нескольку месяцев, начиная свою работу задолго до того, как жених вообще объявится...

Но иногда - если посватавшийся парень сильно не по сердцу, ответным даром может оказаться какой-нибудь старый хлам - чем поношенней и затасканней, тем обидней отказ. Ну, а такие избалованные самодурки, как дочка старосты, действительно могут и объедки вынести, и веретено - это уже не просто оскорбление, а настоящий позор. Над таким неудачником будет потешаться всё село, да и другая невеста вряд ли будет добра к незадачливому жениху, ведь принять дары ославленного для сельчанок всё равно, что дёгтем измазаться... Дескать, подобрала из грязи то, на что другие даже не посмотрят!..

Между тем страсти у колодца накалялись - Каринка, пытаясь превзойти язвительностью Зарку, уже дошла до непропечённого хлеба и тухлых яиц, но её перебила конопатая Дишка.

- Дура! Если ты дрянной хлеб вынесешь, потом вся деревня будет не над Ирко смеяться, а над тобою потешаться - дескать, безрукая, готовить не умеет, вместо каравая камень печёт!

Услышав знакомое имя, я передумала уходить, хоть вода и была уже набрана. Кветка очень тепло относилась и к ныне уже покойному пасечнику, и к его сыну, а тут такое затевается... Между тем Каринка, пораскинув мозгами, согласилась с доводом.

- Ну да... Наши могут... А ты что поднесёшь? - услышавшая вопрос Дишка неожиданно потупилась...

- Ну... Я ему тоже шапку вынесу... И рукавицы... Новые... - и совсем смешавшись, тихо добавила. - У него ведь хозяйство крепкое... Пасека, опять же... Меня батя вожжами до крови изобьёт, если я не соглашусь...

- Так изобьют один раз, а вековать с таким мужем всю жизнь придётся, - возразила на такую покорность Каринка, а потом сделала страшные глаза и добавила. - Он ведь, как и отец - перевёртыш, бэр! Оборотится после свадьбы диким зверем - будешь знать! Сожрёт и не подавится...

Но Дишка обречённо махнула рукой.

- Он и так почти что зверь - здоровенный, страшный, волосы - как шерсть... Моя мать говорила - его батя от медведицы как раз и зачал, после того, как вдовцом остался...

А вот это - уже выдумки, причём выдумки глупые и очень нехорошие... Прабабка мне рассказывала о том, как на перевертышей гонения устраивали - в сёлах из-за дурных поклёпов избы вместе с женщинами и детьми горели; главы семей, пытаясь уберечь родню, на пики кидались... И хотя с той поры уже немало лет прошло, злой язык следует подрезать... Я скрестила руки на груди, усмехнулась:

- А с чего вы вообще решили, что Ирко к вам свататься будет? Ему, по-моему, и так неплохо живётся!..

Возле колодца на минуту воцарилось молчание - девушки изумлённо воззрились на меня, но потом Каринка уверенно заявила:

- Ну, так Ирко сегодня с утра к Кветке с большущей корзиной заходил и сидел у неё долго...

Так вот из-за чего весь сыр-бор начался! Ну, сейчас вы у меня получите, дуры языкатые!

- И вы что, тут же решили, что он сваху умасливал? - Теперь в моём голосе стыло ледяное презрение... - Ирко ей просто обещанный заказ принёс, ведь Кветка не только сама без мёда жить не может, но и для своих дочерей его в запас берёт. В городе такого мёда, как у Ирко, днём с огнём не сыщешь... К тому же Кветка, в отличие от вас, знает, как настоящей хозяйке себя вести положено - она гостя всегда и накормит, и напоит, и беседой развлечёт!

Лица незадавшихся невест при моих словах вытянулись, точно у лошадей, а я, окатив их ещё одним полным презрения взглядом, взяла вёдра и пошла домой - говорить с ними мне было больше не о чем!..

Причина, по которой покойного Дорваша всегда окружало облако из уважительного страха и шепотков о его бэрском происхождении, становилась ясна, как божий день, стоило только увидеть, как старый пасечник степенно шествует по сельской улице на общинный сход. Действительно огромный, плечистый, с окладистой, седой бородой до пояса - остальные сельчане смотрелись рядом с ним беспомощными котятами. Голос у Дорваша был под стать росту, а сквозившей в движениях и не угасшей с годами силы хватило бы не на одного медведя, а сразу на трёх. Перечить ему на сходе не смели ни в одиночку, ни гуртом, а сборщик налогов подходил к пасечнику едва ли не с поклоном.

Кветка рассказывала, что в Большой Поляне Дорваш появился уже с женой, и, отстроившись на отшибе, поднял с пустого места хозяйство, которому все окрестные тихо завидовали, ведь такую скотину стоило поискать. Козы редкой тонкорунной породы, несушки не какие-нибудь, а крапчатые, корова - молочная, трёхцветная... Правда, разбогатев, детей пасечник так и не прижил, поэтому, после смерти жены, уже в пожилом возрасте женился ещё раз - на девушке из Выселок, оказавшейся, к тому же, ещё и лучшей подругой Кветки. Жена, вначале боявшаяся Дорваша до колик в животе и вышедшая за него только по приказу позарившихся на богатый откуп родителей, уже через два месяца била Малике поклоны, неустанно благодаря богиню за посланного ей мужа. Дорваш не поднимал на жену руку даже ради острастки, не гнул её непосильной работой и, возвратясь с ярмарки, баловал дорогими подарками... Малика же, похоже, решила не останавливаться на полпути - уже через год у Дорваша появился сын, но посланное богиней счастье оказалось коротким. Маленькому Ирко было всего четыре месяца, когда его мать, отправившись в Выселки навестить родителей, на обратном пути провалилась под подтаявший лёд и утонула...

Недавно разродившаяся Кветка стала для осиротевшего малыша молочной матерью - он рос вместе с её старшей дочерью, но когда пришёл срок, Дорваш забрал мальчика на хутор. Кветка никогда не забывала о своём выкормыше, да и с Дорвашем осталась в самых тёплых отношениях, но подросший Ирко никогда не появлялся в Поляне, да и сам старый пасечник, овдовев во второй раз, посещал нашу деревушку только по делу. Эта разросшаяся с годами нелюдимость - Дорваш даже работницу перестал нанимать; и хозяйство, и хата держались на нём и сыне - конечно же, породила новую волну слухов и домыслов... Сама я видела Ирко вблизи всего один раз. Было это два года тому назад, и, похоже, сам парень испугался меня гораздо больше, чем я его...

Кветка тогда, ища в лесу отбившуюся козу, сильно подвернула ногу и потому отпросила меня у Нарсии для похода на пасеку за так некстати закончившимся в доме мёдом. Благодаря старательно описанным мне Кветкой приметам, я довольно легко нашла спрятавшийся в дебрях хутор, но когда вышла из-под деревьев во двор, меня даже лай собаки не встретил - разве что в сарае кто-то возился. Пришлось покричать... Вышедший из хаты Дорваш не скрывал своего удивления.

- Чья ж ты будешь, пострелёнок с косой?

Я назвалась и, изложив просьбу Кветки, уже собиралась отдать пасечнику деньги, как он остановил меня, сказав, что с Кветки плату не возьмёт. После чего меня пригласили в дом и, напоив квасом, неспешно расспросили о здоровье вдовы. Потом Дорваш попросил передать Кветке пожелания скорейшего выздоровления и, повернувшись к ведущей в сени двери, крикнул:

- Ирко!.. Не стой столбом, иди сюда!

В сенях завозились, и в горницу вошёл Ирко с уже приготовленным гостинцем. Совсем взрослый, не уступающий ростом отцу, парень подошёл ко мне, не поднимая глаз, и, втиснув в руки огромный глиняный горшок, тут же отвернулся и поспешил уйти. На моё, посланное вдогонку "спасибо" Ирко даже головы не повернул, а ссутулившись поспешно юркнул в сени. Я удивлённо хлопнула глазами, а Дорваш встал из-за стола и сказал:

- Прости моего сына. Он стеснительный очень, да и к чужим не привык.

В ответ я лишь плечами пожала. На Ирко я не сердилась - мне просто было странно видеть здорового, как медведь, парня, который ведёт себя так, будто боится, что я его съем...

Этой же осенью Дорваш умер - не от болезни, а просто от старости, и Ирко остался на хозяйстве один. Теперь ему время от времени приходилось посещать нашу деревеньку, но делал он это в такие часы, когда народу на улице и во дворах было меньше всего, да и все заказы на воск и мёд передавались ему через Кветку - к решившим посетить его прямо на пасеке сельчанам он просто не выходил...

После сцены у колодца прошло два ничем не примечательных дня, а следующее утро я встречала на огороде. Грядки с целебными растениями содержались в идеальном порядке, но вот капусту я подзапустила, да и возле тына разрослись колючие, отнюдь не лечебные бурьяны. Я прошла уже большую часть капустных грядок, когда пробегающий мимо сорванец не преминул мне кликнуть, что в Поляну заехал купец, так что надо скорее бежать к колодцу, возле которого торговец и выложил свои богатства. Сообщив это известие, мальчишка умчался дальше, вовсю сверкая голыми пятками, а я опять принялась за капусту. Полянцы падки на всё яркое да новое, но при этом прижимисты и осторожны - вокруг тех же бус по три часа будут ходить, прежде чем купят, так что купец вряд ли сильно расторгуется до того, как я управлюсь с огородом...

Если с капустой особых трудностей не было, то сорняки решили дать мне бой - столь любимый прабабкой чертополох кололся даже через несколько раз обёрнутую вокруг стебля тряпку и не желал лезть из земли ни в какую. Кое-как справившись с двумя упрямыми сорняками, я намертво застряла на третьем - казалось, что он корнями до самого Аркоса дотянулся!.. Переведя дух, я снова подступила к насмешливо покачивающему листьми чертополоху - я ведь тоже не садовая роза, справлюсь!.. И тут прямо у меня над головой пробасили.

- Эрка?!

От неожиданности я, распрямившись, резко отскочила назад и, увидев того, кто смог меня так напугать, выдала не менее изумлённо:

- Ирко?!

Щёки уставившегося себе под ноги парня немедля стали пунцовыми:

- Да, я... А ты изменилась... Выросла...

Прикинув, что у меня действительно выросло за последние два года, я, поправив ворот, скрестила руки на груди:

- Ты тоже... Изменился...

Я не шутила - Ирко за это время ещё больше оброс мышцами, раздался в плечах и по-настоящему заматерел. Хоть и правильные, но излишне крупные, черты лица заметно огрубели, квадратная челюсть словно бы утяжелилась, тёмно-каштановые волосы по своей густоте теперь действительно напоминали мех... Это ж сколько ему стукнуло - двадцать четыре? Двадцать пять?

- Эрка... Можно с тобой поговорить?.. Это важно... - румянец схлынул с лица парня почти так же внезапно, как и появился, оставив после себя полотняную бледность, а я отступила на шаг и кивнула головой. Ирко перешагнул невысокий плетень и, взявшись за непокорный куст, вытащил его из земли так, будто у того корней совсем не было - только кистью чуть шевельнул, и всё... Я же, наблюдая за парнем, потихоньку начала приходить к тем же выводам, что и дурочки у колодца - Ирко сватается! Да и как иначе объяснить эту несвойственную ему прежде разговорчивость, надетую в будний день праздничную рубаху, до блеска смазанные сапоги... Ирко же, отбросив бурьян, подошёл ко мне:

- Я на днях у Кветки был... Не просто так... Попросил её мне невесту найти, а она сказала, что ты до сих пор одна живёшь... - тут он впервые оторвал взгляд от земли и, посмотрев прямо на меня, глухо произнёс. - Выходи за меня, Эрка? Не могу я больше сам по себе!.. Тошно!..

Глаза у Ирко оказались необычайно красивые - большие и добрые, они напоминали цветом гречишный мёд, в котором утонули солнечные лучи... А ещё в них стыла такая тоска, что я мгновенно поняла - ему действительно тошно! Плохо так, что хоть петлю на шею или в омут с головой!.. Я вздохнула:

- Понимаешь, Ирко, я ведь не одна - у меня мать на руках, и она... - решив, что вместо того, чтобы полчаса объяснять, лучше один раз показать, я, оборвав себя на полуслове, направилась в дом, махнув Ирко рукою. - Пойдём...

Мать сидела на своём обычном месте, почти утонув в выстеленном одеялами кресле - руки бессильно лежат на коленях, глаза полузакрыты, голова медленно перекатывается из стороны в сторону по подстеленной подушке: влево-вправо, влево-вправо. Именно по этим движениям и можно было определить, когда мать не спит... Хотя... Вряд ли это бессмысленное существо всё ещё было моей матерью - скорее, её оболочкой... Напоминанием...

Ирко, зайдя в комнату, вежливо поздоровался, а мать, конечно же, его не заметила. Я подошла к креслу, поправила подушку, и, положив руку на высокий подлокотник, повернулась к нежданному жениху.

- Вот моя мать, Ирко. Она не в себе - не говорит, никого не узнаёт, ничего не замечает... Это не лечится, а ухаживать за ней надо, как за младенцем. Кормить, мыть, менять подгузники, переодевать...

Ирко решительно шагнул вперёд, его огромная, жёсткая ладонь накрыла мою:

- Я буду помогать, Эрка!.. Дом от отца мне большой достался - места всем хватит. Всё устрою, как надо, ты только скажи...

Я изумлённо посмотрела на него. Если бы на месте Ирко оказался любой другой сельский парень, то дверь моей хаты хлопнула бы раньше, чем начались пояснения, но Ирко не просто остался... Чужое горе словно бы преобразило его - в мгновение ока он посуровел и ещё больше повзрослел, тоска во взгляде сменилась заботливой серьёзностью.

- Я ведь не знал, что тебе так трудно - Кветка ничего не рассказывала... Но теперь я вас не оставлю - всегда рядом буду...

То ли от тёплой ладони Ирко, то ли от этого его совершенно нового, переполненого внутренним светом взгляда в глазах у меня вдруг подозрительно защипало и я, чтобы спрятать нежданно проступившие слёзы, прижалась к парню, прошептав:

- Я не против...

- Лапушка... - часто задышав, Ирко осторожно поцеловал меня в макушку, но уже в следующий миг возмущённый крик:

- Ах ты, негодник! - заставил нас повернуться к распахнувшейся во всю ширь двери, на пороге которой стояла пылающая праведным гневом Кветка. В выходной юбке, на плечи накинута привезённая из города нарядная шаль, руки упираются в располневшие бока, насурьмлённые брови грозно насуплены. Вот такой же вид у неё был, когда она со старостихой на глазах всей деревни бранилась - та уже и не рада была, что вообще рот на Кветку открыла... Ирко, надо отдать ему должное, при появлении этой тяжёлой кавалерии не отскочил в сторону, а лишь ещё теснее прижал меня к себе, чем вызвал целую бурю возмущения.

- Это что же такое делается, а!.. Только в хату зашёл и уже руки распускает, кобелина лохматая! Думает, что за сироту вступиться некому!.. А ведь таким скромником вначале прикидывался, от стола глаз не поднимал, бессовестный!.. - по-прежнему грозно сверкая очами, Кветка ступила в комнату и продолжила. - Я тебе, что сегодня сказала? Ждать меня в хате, пока я к колодцу сбегаю да товар посмотрю - может, какая хорошая вещь на подарок попадётся... А ты, вместо того, чтобы ждать, сразу сюда попёрся, против всяких обычаев - без свахи, с пустыми руками, а теперь ещё и к девочке пристаёшь, точно паскудник Ласло, чтоб ему Малика всё в штанах отсушила!..

Пока Кветка так разорялась, я, глядя на неё, чувствовала, как в моей душе всё больше воцаряется странное умиротворение - я словно перешла какую-то грань, за которой слова разгневанной свахи могли вызвать разве что улыбку... Ирко, похоже, почувствовал то же самое, что и я, поскольку ещё через минуту Кветка вдруг осеклась на очередном витиеватом ругательстве и с подозрением спросила:

- А что это вы так улыбаетесь оба? Сговорились, что ли?..

Я даже головой кивнуть не успела, как Ирко, окончательно сгрёбши меня в охапку, пробасил решительное:

- Да! Сговорились!..

- Родненькие мои!.. - В тот же миг гнев Кветки сошёл на нет, и она уже совсем другим тоном продолжила: - Ты, Ирко, себе хорошую жену выбрал. Эрка не какая-нибудь вертихвостка, навроде этой дуры Зарки! Она девочка скромная и ласковая, с ней у тебя в хате светло будет. Да и ты, Эрка, правильно сделала, что опять ершиться не стала. Ирко я с малолетства знаю. Он парень серьёзный - непьющий, негулящий и хозяин хороший... Прямо как мой Болько, земля ему пухом... - Тут глаза Кветки неожиданно увлажнились и она, всхлипнув: "Живите в согласии, родненькие", стала вытирать побежавшие из глаз слёзы кончиком шали...

Слёзы у Кветки были явлением редким и недолгим. Уже вскоре она, взяв на себя обязанности сразу двух матерей, вошла во вкус и вновь попеняла на нарушение вековых традиций - дескать, теперь из-за недомыслия Ирко село не увидит моего ответного подарка... Моё же замечание о том, что сельчане и так ничего бы не увидели, ведь никаких даров для жениха у меня в хозяйстве и в помине нет, заставило Кветку целый час вздыхать о том, какая же всё-таки нынче непутёвая молодёжь пошла - дедовские заветы ей не указ, один ветер в голове!..

Когда же вздохи и причитания наконец закончились, мы стали судить и рядить, как жить дальше. Кветка согласилась с тем, что ждать осени и устраивать гулянку на всё село нам с Ирко действительно незачем - проще выбраться на денёк в Эргль и испросить там благословения Малики на начало семейной жизни. Ну а на подготовку к переезду мы положили десять дней. За это время Ирко собирался устроить горницу для матери, а я хотела разобрать свой нехитрый скарб и прикинуть, какие из лекарственных трав мне стоит взять с собой и пересадить на новое место, а какие оставить... Впрочем, заниматься мне пришлось не только этим - на третий день Кветка заявилась ко мне с видом амэнского захватчика и потребовала, чтобы я показала ей платье, в котором собираюсь предстать перед светлым взором Богини, ибо негоже невесте являться в храм, одетой, точно мальчишка. Я уже и сама прикинула, что моя любовь к штанам может произвести на жриц неизгладимое впечатление, и потому показала Кветке одно из оставшихся мне от прабабки платьев. Нарсия до самой смерти сохранила лёгкую фигуру, так что поработать пришлось всего ничего: немного сузить талию, да ладони на две дотачать слишком короткий подол... Кветку, правда, осмотр не удолетворил - заставив меня покрутиться во все стороны, она села на лавку и тяжело вздохнула.

- Эрка... Ты действительно решила венчаться в этом платье?..

- Да... - я ещё раз поправила высокий воротничок-стойку и провела рукою по прямой и тяжёлой, старательно отглаженной мною юбке... - А что не так?

- Ну, если ты собралась идти в храм Малики для того, чтобы принять постриг, то лучшего платья действительно не найти!.. Ни дать, ни взять - жрица милостивой! - и тут Кветка встала со скамьи и решительно тряхнула головой. - Ничего, время у нас ещё есть - подберём тебе достойный наряд!..

Этим же вечером Кветка явилась ко мне с целым ворохом одежды и два часа кряду мне пришлось заниматься примеркой то одного, то другого, то третьего... Из всей моей одежды Кветкой была одобрена лишь исподняя рубашка из тонкого белёного полотна, всё же остальное было отринуто вдовою напрочь... Сама Кветка суетилась вокруг меня эдакой наседкой - затягивала шнуровку, поправляла рукава, хмурилась, что-то прикидывала... Наконец, она, отступив на шаг, ещё раз внимательно на меня посмотрела и наконец-то улыбнулась.

- Ну, вот теперь то что надо! Настоящая невеста!..

Я посмотрела на одобренный наряд - открывающая грудь и плечи рубашка с пышными рукавами, чёрный, бархатный корсаж, сильно присборенная в поясе, сплошь украшенная вышивкой и яркими апликациями пышная юбка до щиколоток... Кветка окинула меня ещё одним благосклонным взором, но потом её взгляд упёрся в мои босые ноги и она, охнув:

- Чуть не забыла, дура старая! - выудила из - под лавки два алых, расшитых золотистым бисером башмачка. - Меряй!

Я осторожно обула обновку - красная кожа хорошей выделки, затейливая вышивка, тонкая подошва... И как я в них до Эргля дойду?

- Я их у давешнего купца выторговала! Он клялся, что вторых таких ни в Эргле, ни в Брно не сыщешь, и, похоже, не врал. Ну как, угадала? Не жмут?

- Нет, Кветка. Они даже немного велики. - честно ответила я, скромно умолчав о том, что последнее обстоятельство меня особо порадовало - как раз получится стельку вставить, чтоб подошва стала хоть капельку толще... А Кветка, услышав мой ответ, восхитилась.

- Да такой ножки, как у тебя, верно, даже у княжон нет! Теперь только посмей мне ещё раз сказать, что ты не красавица!

- Хорошо, не буду... - перестав смотреть на свои ноги, я попыталась подтянуть низко вырезанную рубашку и осторожно спросила:

- Может, поменяем? Грудь же совсем голая!..

- Сейчас прикроем! - Кветка покопалась в беспорядочно разбросанных по лавке юбках и вытащила из-под них целый моток переливающихся всеми цветами радуги бус... Уж лучше бы я о вырезе даже не заикалась!..

В назначенный день я, дождавшись долженствующую меня подменить Кветку, выбралась из дома едва ли не крадучись. Было ранее утро, а я не хотела, чтобы меня заметил кто-нибудь из вышедших на огород или к скотине сельчан. Из-за приезда купца, судьбоносный приход Ирко в село остался незамеченным, к передвижениям Кветки из своей хаты в мою все давно привыкли, да и сама Кветка, памятуя о порушившем все правила сватовстве, предпочитала помалкивать о нашем с Ирко сговоре, но если теперь меня увидит кто-то из соседей, то долгих расспросов не миновать...

Воровато оглянувшись, я мышью шмыгнула на свой огород и, перебравшись через низкий тын, поспешила скрыться под деревьями. Ещё через две минуты я уже бежала к назначенному месту - одной рукою я сжимала норовящие звенеть от каждого движения бусы, другой придерживала юбку, стараясь не намочить её подол в росе...

- Эрка... - оказалось, что вставший ещё раньше, чем я, Ирко, не стал дожидаться меня на развилке, а пошёл навстречу. Чисто выбритый, подтянутый, сапоги смазаны так, что в них можно как в зеркало смотреться, поверх выходной рубахи - новая куртка из добротного коричневого сукна. Вид - хоть в храм, хоть на воинский смотр, вот только лицо бледное и под глазами тени... Я подошла к своему жениху, положила руку ему на грудь - сердце у Ирко билось так часто и сильно, что это чувствовалось даже сквозь одежду:

- Ирко, ты что - всю ночь не спал?

- Не спал... - признался он, а его ладонь тут же осторожно скользнула по моей щеке. - А ты дрожишь вся, как зайчонок...

Это он верно заметил - я чувствовала себя так, точно собиралась прыгнуть в реку с обрыва, да и утро выдалось прохладным...

- Мне просто холодно... - я ещё раз зябко поёжилась, а Ирко, поставив на землю корзинку с предназначенным Малике подношением, снял с себя куртку и укутал меня ею, точно ребёнка. Сукно хранило тепло его тела, и пахло почему-то смолой и мёдом... Дрожь почти сразу прошла, оставив после себя лишь неясное волнение.

- Так лучше? - руки Ирко по-прежнему лежали у меня на плечах. Я улыбнулась:

- Да, спасибо... А теперь пойдём скорее - может, на дороге какой обоз встретим... - Ирко согласно кивнул и уже вскоре мы почти незаметными тропками пробирались к тракту на Эргль. Лошади в нашей деревеньке водятся лишь у старосты да ещё двух мужиков - тех, что чаще других наведываются в Эргль или промышляют извозом. Для остальных же конь в хозяйстве не особо нужен - деревня кормится лесом да огородами, а узенькие полоски ржи на её окраине полями нельзя назвать даже с большой натяжкой. К тому же единственная, ведущая в Большую Поляну дорога делает очень неудобный крюк, который легче срезать по прямой - через лес. Именно так мы с Ирко и поступили, а ещё через час нам удалось встретить идущую в Эргль подводу и напроситься попутчиками... Ближе к полудню заметно потеплело - я отдала Ирко куртку, а ещё через несколько минут из-за поворота показался Эргль. Мастерские, халупы и придорожные харчевни уже давно выплеснулись за изрядно обветшалые городские стены - даже на арке въездных ворот можно было различить широкие, кое-как замазанные трещины...

Возница телеги, узнав, за какой надобностью мы с Ирко отправились в город, обстоятельно описал нам, как найти храм Малики, так что по грязным улочкам мы проплутали совсем недолго. Беленые стены святилища обвивал дикий виноград; у лестницы, прямо в дорожной пыли копошились голуби; вдоль стен сидели нищие - они ждали не только подаяний, но и приготовленной для них жрицами снеди... Заметив, что у одного из калек из-под накинутой на плечи рогожи виднеется затёртая куртка "Лисов", я подошла к нему и насыпала в миску для подаяний целую горсть взятой у Ирко мелочи. Одноногий носил куртку не напоказ, скорее даже наоборот - прятал, а, значит, действительно когда-то был "Лисом", а не просто вышибающим слезу нищим...

- Зве-е-рь! - неприятный, визгливый голос раздался прямо за спиной, и я, обернувшись, увидела непонятно как оказавшуюся рядом с нами нищенку-кликушу. Эти полубезумные и зловредные особы жить не могут без внимания толпы и являют собою печальный пример того, во что может превратить человека неправильно использованный или ставший выше выше воли носителя дар. И хотя от кликуш никогда не дождёшься ни единого доброго слова, простолюдины относятся к их воплям, как к настоящим пророчествам... Вот и теперь народ вокруг просто замер, а нечесаная, расхристанная, с перекошенным от злобы лицом кликуша вытянула трясущуюся, грязную руку в сторону Ирко.

- Вон отсюда, ублюдок!.. Тебе здесь не место!

Вместо ответа побелевший, точно мертвец Ирко схватил меня за руку и, что было мочи, потащил за собою на ведущую в святилище лестницу. Я, споткнувшись на высоких ступенях, едва не упала, но Ирко и не подумал сбавить ход, а всед нам понеслось ещё более визгливое и истошное:

- Нет, зверь! Не-ет! Только не в хра-а-ам!..

Уже оказавшись возле входа, Ирко с силой толкнул дубовую дверь и буквально втащил меня за собою под храмовые своды. Створки за нами сразу же захлопнулись, в мгновение ока отрезав и шум улицы, и вопли кликуши... Хотя ступеней до входа было всего - ничего, я, почувствовав, что у меня подкашиваются ноги, прижалась к стене, закрыла глаза.

- Эрка... Ты ей поверила? - в голосе стоящего рядом Ирко была такая тоска, что я вздрогнула...

- Нет, Ирко. Я таким никогда не верю... - я со вздохом открыла глаза и посмотрела на застывшего рядом жениха. Лицо у него было такое, точно его только что с дыбы сняли, но когда Ирко услышал мой ответ, его губы дрогнули в слабом подобии улыбки.

- Я думаю... Она, наверное, озлилась из-за того, что вся мелочь другому досталась...

- Вполне может быть... - обсуждать слова трясущейся от злости бабы мне совсем не хотелось и я, откинув с лица выбившуюся прядь, взяла Ирко за руку. - Хватит о ней. Пойдём, поищем жрицу...

- Обещаешь ли ты, Эрка, помня заветы богини, почитать данного тебе мужа и хранить ему верность?.. - голос ещё молодой, но уже сильно располневшей жрицы был словно присыпан пылью. Ей было невыразимо скучно повторять давно заученные слова, да она бы, верно, их и не повторяла, но завёрнутые в тряпицу монеты сделали своё дело...

- Обещаю... - я посмотрела на скучное лицо жрицы и вновь вспомнила, с какой брезгливостью белые пальцы служительницы Малики копались в корзине - казалось, от одного этого прикосновения яйца протухнут, а мёд станет горьким, как полынь, но потом брезгливость и скуку - дескать, чего ещё от тёмных поселян ждать! - сменила хищная заинтересованность: "О-о-о, деньги"...

- Обещаешь ли заботиться о муже и детях, что пошлёт тебе богиня, обещаешь ли быть мудрой, милосердной и терпеливой, как требует того Малика?.. - жрица продолжала плести канву обряда. Борясь с дурнотой, накатившей на меня из-за царящей вокруг пропитанной тяжёлыми запахами духоты, я посмотрела в сторону Ирко. На лице моего жениха - нет, уже почти мужа! - царило серьёзное и вместе с тем какое-то детское благоговение. Для него происходящее вокруг действительно было таинством, а жадной и скучной жрицы просто не существовало...

- Обещаешь ли ты, Ирко относиться с уважением к данной тебе Маликой жене и будущей матери твоих детей? Обещаешь ли помнить о том, что твоя жена по воле Богини служит отражением её терпения и милосердия?

- Обещаю... Жизнь за неё положу! - в голосе Ирко сквозила неподдельная искренность, но жрица на это лишь поморщилась - не входящие в обряд слова могли вызвать у неё только досаду...

- Богиня даёт вам своё благословение - отныне вы муж и жена, как перед Семёркой, так и перед людьми... - за спиною откровенно скучающей жрицы, непонятно как пробившийся в залу солнечный луч заиграл на каменном лице Малики, губы статуи на миг словно бы дрогнули в улыбке, а я почувствовала, как у меня отлегло от сердца. Несмотря на забывших заветы богини служительниц, Милостивая всё же не оставила это место и по-прежнему внимала людским радостям и горестям...

Закончив обряд, жрица скрылась в глубинах святилища - не иначе, как пошла деньги пересчитывать, а Ирко помог мне подняться с колен и поцеловал в щёку... Я, как раз прикидывая, где может быть боковой, не церемониальный выход, едва ответила на эту ласку, почти сразу же нырнув за один из широких, поддерживающих кровлю пилонов.

- Сюда нельзя, наверное... - рука последовавшего за мной Ирко предупреждающе легла на моё плечо, и я, повернувшись к свежеиспечённому мужу, улыбнулась.

- Ну, ты же не хочешь ещё раз встречаться с той мерзкой бабой у входа? Правда?

Ирко нахмурился:

- Не хочу...

- Так пойдём... - я уверенно двинулась вперед, радуясь тому, что почти все святилища Малики более-менее похожи - если успел как следует осмотреть одно, то и в других не заблудишься. Во время приездов в Ильйо мать водила меня по святилищам всей Семёрки, а я, попадая в них, отнюдь не всегда стояла на месте, обследуя во время затянувшихся служб укромные закоулки... Детская память не подвела меня и теперь - нырнув за решётчатую двёрку в стене, мы оказались в узком коридоре.

- Если мы пойдём налево, то попадём во внутреннее святилище: туда нам действительно нельзя - входить в него могут лишь сами жрицы, но если мы свернём сюда... - я шагнула вбок и, вытянув руку, сразу нащупала дерево почти неразличимой в темноте двери... Толкнула... И ещё через пару мгновений мы с Ирко уже стояли на совершенно безлюдной улочке, а захлопнувшаяся за нами дверь спряталась за сомкнувшимися виноградными листьями. Ирко сощурился на такое яркое после затемнённого святилища солнце, а потом неожиданно сгрёб меня в охапку и поцеловал - крепко, по-настоящему, в губы...

- Спасибо тебе, Эрка... - я, немного опешившая от такой его прыти, не преминула уточнить:

- За что?

Лицо Ирко мгновенно стало серьёзным:

- За всё... - решив, что нам подходит любое направление, кроме того, которое выведет к центральному входу в святилище, Ирко, взяв меня под руку, направился в извивающийся между слепыми стенами домов переулок...

Причину нарастающего шума мы поняли лишь тогда, когда оказавшийся не только извилистым, но ещё и длинным переулок вывел нас прямо на мощённую булыжником и запруженную народом площадь - в Эргле была ярмарка! От криков разносчиков и зазывал звенело в ушах, на все лады мычала и кудахтала домашняя живность, празднично одетые люди смеялись, торговались, ругались, спорили и шутили... После лесного житья царящее вокруг оживлённое многоголосие ошеломило даже меня, а Ирко и вовсе оглушило - на пару минут он застыл настоящим столбом, но потом потер ладонями виски, взял меня за руку и начал обходить площадь кругом, стараясь не слишком углубляться в извилистые ряды торговцев...

Более-менее уверенно Ирко почувствовал себя лишь когда мы достигли заставленного телегами края площади - людей здесь было поменьше, а вид смирно стоящей у поилок или спокойно хрупающей сено скотины действовал и вовсе успокаивающе. Ирко купил у проходящего мимо разносчика несколько пирожков, и мы тут же ими перекусили, присев на край поилки.

- Ну, теперь надо дорогу до городских ворот спросить и можно домой... - Ирко смёл с куртки крошки и облегчённо вздохнул, но я осторожно возразила.

- А, может быть, ещё погуляем?

Ирко посмотрел на меня так, точно я предложила ему полезть в кубло гадюк или завести вместо котёнка взрослую рысь:

- Погуляем?.. Здесь?

- Ну, да... - я уже не только свыклась с ярмарочным многоголосием, но и вспомнила, сколько радости доставляли мне такие гуляния в детстве. - Здесь весело, Ирко - есть качели, представления с куклами, можно сказочников или песенников послушать, а если немного задержаться, то и потанцевать...

Пока я говорила, Ирко не переставая, смотрел на толпу - я видела, как напряглись мышцы на его руках, как по лицу загуляли желваки... А потом он опустил голову и тяжело вздохнул.

- Я не могу, Эрка...

Я закусила губу, но спорить не стала - видела, что ему действительно тяжело, а Ирко снова вздохнул.

- Лучше бы ты что другое попросила... Но если хочешь - погуляй сама, а я тебя здесь подожду...

Я, ещё не веря такой удаче, искоса взглянула на него - мне было жаль оставлять своего новоиспечённого мужа одного, и в то же время очень хотелось оказаться на ярмарке, среди запомнившегося с детства разноцветья... Ирко же, увидев мою нерешительность, не стал настаивать на своём, а отсыпал мне монеток, и попросил:

- Только не очень долго, хорошо?..

- Хорошо... - получив разрешение, я больше не стала медлить. Легко подскочив со своего места, я нырнула в толпу, успев при этом улыбнуться и махнуть рукой оставшемуся возле поилок Ирко... А ещё через несколько мгновений я уже пробиралась к центру гулянья, то и дело посматривая по сторонам: кукольные представления слишком долгие, да и от крикливой лоточницы с ленточками и бусами я лишь отмахнулась, зато возле худенькой девочки с лохматым дрессированным псом задержалась надолго, а потом ещё и кинула ей сразу несколько серебрушек... После этого меня занесло к оружейникам, но, увидев их удивлённые взгляды, я поспешно ретировалась назад и, купив у очередного лоточника сразу два пряника - один предназначался для Ирко, вдруг ему это лакомство тоже придется по вкусу? - как раз призадумалась над тем, куда идти дальше - на качели или к потешным мишеням - когда прошлое неожиданно накрыло меня с головой, и я совершенно позабыла о том, который сейчас год...

Обычно Алого Мечника изображают хоть и молодым, но гневным - такие изображения, несмотря на красоту, зачастую пугают, но в Ильйо художник пошёл против привычных канонов. Его стройный, высокий Мечник был спокоен и серьёзен, а глубокие, серые глаза Бога Войны казались грустными и понимающими - он словно бы знал, какой бой кому предстоит, и сопереживал идущим на смерть ратникам... Впервые я увидела это изображение, когда мне было лет шесть, и с тех пор просто влюбилась в него - стоя подле матери, я не сводила взгляда с фрески, пытаясь запомнить каждую чёрточку лица Мечника, каждый, положенный художником на одежду и доспехи блик... Вечером, перед сном я, закрывала глаза и мысленно представляла его перед собой, только уже не картиной, а живого - вот он мчится на своём белом коне по чёрному, страшному лесу и ветер треплет его светло-русые волосы, вот он стоит на вершине Замковой Горы, высоко вскинув к небу пылающий меч, вот ведёт за собою войско в блестящих латах ...

Этими мечтаниями мне приходилось довольствоваться целый год - до тех пор, пока я снова не попадала в Ильйо и вновь не видела столь любимое мною изображение... Правда, после Реймета я о своём Мечнике уже почти не вспоминала, а его изображение в моей памяти потускнело и подёрнулось дымкой... Как оказалось, лишь для того, чтобы теперь явиться передо мною вживую - среди сутолоки и разноголосия ярмарочной площади!..

- Нравлюсь? - весёлый и звонкий голос вывел меня из оцепенения, и я поняла, что похожий на Мечника парень уже стоит прямо передо мною... Теперь можно было понять, что сходство не полное - для того, чтобы действительно стать похожим на моего Мечника, парню следует прибавить еще лет пять-семь и возмужать, да и глаза у стоящего передо мною восемнадцатилетки были не грустными и понимающими, а шальными и весёлыми...

- Нет... - думая, куда бы сбежать от такого позора, я оглянулась по сторонам, но более взрослые товарищи парня уже окружили меня со всех сторон. - Ты просто похож... На кое-кого...

- И на кого же? - в ожидании ответа парень улыбнулся, а я - все слова, подходящие для достойной отповеди забылись почему-то напрочь - обречённо произнесла. - На Мечника...

Вокруг раздались смешки, а парень вдруг стал серьёзным и тихо спросил.

- Это предсказание, да? Ты вещунья?..

От такого поворота я окончательно растерялась и закусила губу, а стоявший слева от меня - самый старший из всей компании и белобрысый, сказал:

- Никакая она не вещунья, Ставгар, а невеста - видишь, какой узор на юбке... Но это даже лучше - поцелуй невесты удачу в бою приносит! Стребуй с неё, а то ведь эта поселянка прямо глазами тебя ела...

При последних словах я поспешила потупиться, и мой взгляд наконец-то упал на куртку парня, которого белобрысый назвал Ставргаром... То, что я столкнулась не с простыми горожанами, было и так понятно, но вышитый на рукаве куртки герб изображал беркута, сжимающего в лапах сломанную стрелу... Бжестров... Корни этой семьи были сродни нашим, но Бжестровы были намного богаче и считались любимцами Владыки. Тем не менее, старший из Бжестров приходил к нам в дом, чтобы поздравить моего отца с назначением в Реймет - говорил, что это доверие и честь, на границу с амэнцами не поставят, кого попало... Говорить- то он говорил, да только потом наверняка пьянствовал на пару с Владыкой, пока мой отец до последнего держал осаждённый амэнцами Реймет!..

Тёплая ладонь осторожно коснулась моей щеки... И заставила вздрогнуть, точно от удара:

- Ну, так как, красавица - поцелуй или предсказание? - Ставгару явно понравилось предложение товарища. Он снова улыбнулся, пытаясь заглянуть мне в глаза, но я убрала от лица его руку - в одно мгновение меня словно выстудило изнутри - осталась лишь ярость. Холодная, горькая... Я посмотрела Ставгару в глаза и тихо, ясно произнесла:

- Лучше бы вы не невест на удачу целовали да в кабаках гуляли, а действительно воевали, а то амэнцы скоро в Ильйо, как к себе домой зайдут, а вы и не заметите...

Рядом кто-то - кажется, белобрысый - тихо охнул, а Ставгар дёрнулся так, точно я его кнутом ударила.

- Ты не смеешь так говорить! По какому праву?!

- По такому! - больше всего мне сейчас хотелось выкрикнуть им в лицо имена отца и Мики - погибших, преданных и оклеветанных князем с молчаливого согласия Бжестровов и им подобных, но вместо этого я развернулась, и, оттолкнув в сторону одного из приятелей Ставгара, быстрым шагом направилась к мишеням, даже не посмотрев на потянувшихся за мною парней. Бросила медяшку следящему за стрельбой хозяину, взяла лук и затупленную стрелу. Повернулась к стоящему за моим плечом Ставгару.

- Цель?

Он, не колеблясь, ткнул в самую дальнюю. Я вскинула лук, натянула тетиву, прицелилась: "Стемба, где бы ты ни был... Помоги!" Стрела сорвалась в полёт, как только я мысленно произнесла последнее слово; больно ударила по незащищенному запястью тетива, а ещё через миг кто-то изумлённо крикнул: "В яблочко!"

Я посмотрела на мишень, но ничего не увидела - в глазах теперь всё плыло, точно в тумане... Ярость ушла так же внезапно, как и появилась, наступило горькое прозрение... Что я делаю?! Защищаю память отца? Устраивая дурацкое представление перед столичными молокососами?! Да они всё равно ничего и никогда не поймут!!! Отшвырнув лук, я стала торопливо выбираться из толпы, прижимая к груди пряники - Ирко меня, наверное, уже заждался, а я... Ничего не скажешь, хорошая же из меня получилась жена - и часа после венчанья не прошло, а я уже на парней засматриваюсь...

- Эй, подожди! Ты выигрыш не забрала! - обернувшись, я увидела, что Ставгар, расталкивая людей, пробивается вслед за мной, и тут же прибавила ходу. Не хочу его больше видеть!.. И разговаривать с ним тоже не хочу!..

- Поселянка!.. Вещунья!.. Да подожди же!.. - очередной окрик увязнувшего в толпе парня, заставил меня припустить прочь со всех ног, но помчалась я почему-то не к поилкам, а в боковую улочку.

- Стой! - Сапоги Ставгара застучали по неровной брусчатке у меня за спиной, но я уже нырнула в переулок справа... Шарахнулась от выскочившей прямо из под ног кошки, и почти тут же бросилась в открывшийся сбоку тёмный лаз...

- Вещунья!.. - парень никак не желал отставать, и я вновь свернула в боковую улочку. Где-то рядом забрехала собака... Кто-то что-то сердито крикнул... Новый поворот, и я споткнувшись о выступающий из кладки булыжник, растянулась на мостовой. Пряники улетели вперёд, башмачок с левой ноги куда-то назад... Поднявшись, я метнулась к пряникам - на счастье, они упали не в грязь, а на сухую брусчатку - подобрала их, сдула пыль...

- Эй, вещунья! Ты где? - поняв, что Ставгар вот-вот появится из-за поворота, я, наплевав на босую ногу, припустила вперёд, к очередной развилке, и поспешно скрылась за углом дома...

В этот раз мне, наконец, удалось сбить его со следа - голос Ставгара донёсся до меня ещё лишь раз, да и звучал приглушённо. Я так и не замедлила своего бега по узким улочкам, и ведомая скорее удачей, чем чутьём, в конечном итоге вернулась на Рыночную площадь, выскочив из-за поворота прямо к поилкам, возле которых стоял Ирко.

При виде меня, его брови удивлённо взлетели вверх, но уже через секунду он нахмурился, и прижал меня к себе...

- Кто тебя обидел?!.. - голос Ирко хоть и был тихим, но теперь больше всего походил на рык и я, подняв голову, изумлённо посмотрела на парня.

- Никто... - я немного высвободилась из его объятий и втиснула ему в руки спасенные пряники. - Вот, это тебе... И пойдём отсюда...

- Правда? - несмотря на подарок, в голосе Ирко по-прежнему стыло какое-то очень нехорошее сомнение, и я, понимая, что теперь он с места не сдвинется, пока не получит ответ, вздохнула.

- Здесь бродячих собак много - прицепились, как репьи... С трудом убежала...

Ирко вздохнул.

- Вижу - ты до сих пор сама не своя ... Но теперь надо на площадь вернуться: другую обувку тебе купить - у тебя и так одна ноги в крови!

Представив, что будет, если мы столкнёмся на ярмарке со Ставгаром и его приятелями, я едва не похолодела - Бжестров, даже увидев меня с провожатым, вряд ли отступится, а Ирко, в свою очередь, в стороне стоять не будет!.. Вот только простолюдин, поднявший руку на знатного, вполне может этой руки лишиться, но Ирко не должен расплачиваться за учинённую мною глупость!..

- Нет, Ирко, я не вернусь на площадь, а кровь - это пустое! До дома и так дойду... - я наклонилась, и, сняв с ноги уцелевший башмачок, уже хотела направиться прочь, но Ирко, шагнув следом, поднял меня на руки, точно пушинку.

- Хорошо, Эрка, домой, так домой! - И он, прижав меня к себе, уверенно двинулся вперёд. В этот раз мои просьбы и уговоры на него не подействовали - Ирко, решив, что с меня хватит и одной сбитой ноги, вознамерился нести меня на руках до ворот и дальше. Поняв, что он не уступит, я притихла, и, обняв Ирко за шею, спрятала пылающее румянцем лицо от косящихся на нас людей - от их взглядов мне было как-то неловко и стыдно...

Впрочем, настоящий стыд - такой, что мечтаешь под землю провалиться - я испытала уже возле городских ворот. Стражники, в отличие от горожан, одними взглядами не ограничились!

- Вы только посмотрите, какая неженка выискалась - ногами ей передвигать неохота, так она парня оседлала!.. - закричал один из них, а другие тут же подхватили, словно бы по команде:

- Эй, парень! Что ты делаешь?! Смотри: понравится этой красотке у тебя на шее ездить - силком не ссадишь!

- Невелико сокровище, чтобы с ним так носиться!..

- Чай, не из леденцов твоя девка - не растает!!!

Я прижалась к Ирко всем телом, боясь на стражников даже глаза поднять, а тот грозно пробасил:

- Не девка, а жена!.. - но, к сожалению, такое заявление лишь распалило ратников - на нас градом посыпались новые насмешки и подколки, но тут один из крестьян на подводе решил вмешаться.

- Да замолчали бы вы уже, охальники - что пристали к молодожёнам!.. Или на чужое счастье смотреть завидно?!

Как ни странно, это замечание возымело действие - отпустив ещё пару шуток ратники оставили нас в покое, а пришедший нам на выручку крестьянин, узнав, куда мы направляемся, предложил место на подводе...

И вот уже последние облезлые домишки пригорода скрылись за поворотом, и повозка медленно покатила по пыльной дороге. Ирко, между тем, не унимался - обтерев чистой соломой мою ногу, он, выпросив у крестьянина самогон, осторожно промыл кровоточащие ссадины, а потом подгрёб меня к себе под мышку и вздохнул:

- Прости... Если б я пошёл с тобой, такого бы не случилось...

- Что было, то уже прошло, Ирко... - Я удобнее устроилась у него под боком и, чтобы больше не говорить о злополучной ярмарке, спросила. - А почему ты тогда всё-таки Кветку не дождался?

Ирко вздохнул и опустил голову, но потом всё же заговорил. Тихо... Отрывисто...

- Понимаешь... Мне тогда всё таким глупым показалось... Сваха, соседи, торг этот дурацкий... А я всего лишь тебе в глаза посмотреть хотел...

Произнеся последние слова, Ирко снова вздохнул и подавленно замолчал, а я нашла его ладонь и крепко сжала:

- Ты всё правильно сделал, Ирко - я не люблю, когда напоказ...

Ирко ещё плотнее прижал меня к себе.

- Это потому, что ты - настоящая... Не такая как эти... Эти...

Ирко снова замолчал, подбирая слова, но тут в наш разговор вмешался взявший нас на подводу крестьянин.

- Дорога предсотит дальняя - успеете ещё намиловаться... А пока, может, споёшь, горлица?

Я улыбнулась:

- А не пожалеешь?

Крестьянин отрицательно мотнул головой, а Ирко неожиданно его поддержал.

- И в самом деле, Эрка, спой...

- Ну, хорошо... - я выскользнула из-под руки Ирко и, распрямившись, посмотрела на выцветшее от упавшей жары небо, на пыльную дорогу... Слова любимой песни отца сорвались с губ сами собой:

- Вороной мой, вороной - буйный, долгогривый.

Что ты косишь тёмным глазом, что храпишь, ретивый...

Распев пошёл легко и вольно - через пару мгновений уже не я пела, а мелодия сама вела меня за собой - неудержимо рвалась ввысь и вдаль, как тот самый вороной конь, звенела и переливалась широкими распевами, а сердце щемило - в эти мгновенья мне казалось, что я слышу тихий, вторящий моему пению голос отца...

Между тем одним напевом дело не ограничилось - крестьянину понравилось моё пение, и он немедля попросил спеть что-нибудь ещё, да и Ирко опять подкрепил его просьбу своей. Я не стала артачиться и снова запела, затихнув лишь тогда, когда памятные мне походные песни попросту иссякли - на плечи навалилась непонятно откуда взявшаяся усталость, в пересохшем горле запершило... Ирко протянул мне флягу с водой, а крестьянин тихо произнёс:

- Хорошо пела - с душой... Твой отец "Лисом" служит? Да?

Я сглотнула внезапно вставший поперёк горла комок:

- Служил... Он погиб, когда мне одиннадцать было...

- Ясно... - кивнул головой крестьянин и немедля перескочил на другую тему, принявшись рассказывать о каком-то своём знакомом который тоже когда-то служил... Поначалу я его ещё внимательно слушала, но голос крестьянина действовал как-то усыпляюще - где-то через час я снова прижалась к Ирко, закрыла глаза... И как-то сразу и крепко уснула...

В первые мгновения после пробуждения я не сразу сообразила что происходит. Мерное покачивание... Пахнущее смолой и мёдом сукно, о которое трётся моя щека... Чьё-то ровное, тихое дыхание...

- Ирко! Ты опять!.. - сообразив, что меня снова куда-то несут, я попыталась высвободиться, но Ирко лишь плотнее прижал меня к себе.

- Тише, Эрка. По лесу тоже босиком ходить не стоит...

- По лесу?! - я перевела взгляд на окружающие нас деревья... Сгустившийся вокруг сумрак указывал, что уже поздний вечер... Это же сколько времени я проспала?..

- Ты лёгкая - можно до утра нести и не почувствовать, - поспешил успокоить меня Ирко и тут же неожиданно добавил. - И поёшь точно весничка...

- Ну, это смотря с кем сравнивать... - вспомнив эту маленькую, но звонкую птичку, я неожиданно засмущалась и снова уткнулась лицом в куртку Ирко, а тот тихо заметил.

- Ну, вот и пришли...

Увидев массивный бревенчатый дом, я едва не спросила, зачем он принёс меня к себе, но во время прикусила язык. Ясно же, зачем: не зря меня Кветка с утра напутствовала не возвращаться сегодня домой и ни о чём не беспокоиться. Первая брачная ночь спешки и чужих глаз не любит...

Ирко внёс меня в дом на руках и, миновав большую горницу, зашёл в одну из боковых. Осторожно опустил на застеленную пёстрыми одеялами кровать. Подошёл к столу и зажёг свечу. Потом присел рядом со мной... Его дыхание - до того спокойное и мерное, неожиданно переменилось, став частым и каким-то прерывистым, и я, почему-то испугавшись этой перемены, судорожно впилась пальцами в одеяло.

- Ирко... Принеси мне воды, пожалуйста... Только холодной - из колодца...

- Сейчас... - Ирко вышел, а я ещё раз огляделась: и сам дом, и его внутреннее убранство полностью соответствовали своим хозяевам - всё большое, основательное, тяжёлое... Не моё и не для меня - даже кровать, на которой я сижу, слишком большая. Мне в ней, как в стогу, потеряться можно... Горло словно бы сжала чья-то рука, стало душно и невероятно тяжело, и я поспешила снять с шеи многочисленные бусы. Полегчало, но совсем немного, и я, недолго думая, принялась расплетать косу... Провела пальцами по волосам, разделяя пряди, тряхнула головой так, что волосы рассыпались по плечам...

- Звёздочка моя... - я подняла глаза и увидела, что Ирко уже стоит в дверях, судорожно сжимая в руках ковшик с водой - лицо его как-то странно изменилось, а глаза словно бы затуманились... Сообразив, куда он смотрит, я попыталась поправить окончательно сползшую с плеча рубашку, но Ирко, отставив воду на стол, уже шагнул ко мне.

- Нет... Не прячься больше... - Услышав этот до странности охрипший голос, я замерла, опустив голову, а Ирко сел рядом, провёл рукою по моему оголившемуся плечу, по груди. - Горлинка моя, я так ждал...

Оборвав себя на полуслове, он зарылся лицом в мои волосы, потом вновь отстранился.

- Ты сейчас такая красивая - ещё бы цветы в волосы и от Лесной Хозяйки не отличить...

Я изумлённо взглянула на явно объевшегося белены парня.

- Полно Ирко... Разве ты её видел?!

Вместо ответа Ирко с силой прижал меня к себе, а его губы впились в мои. Я испуганно рванулась, но это привело лишь к тому, что в следующее мгновенье я оказалась вжатой в перину, а Ирко навис надо мною сверху... Исступлённое лицо, хриплое, отрывистое дыханье... И взгляд - хмельной, страшный...

- Ирко... - отчаянно прошептала я, но прежний тихий и ласковый парень так и не вернулся, а нависший надо мною незнакомец почти простонал:

- Горлинка...

Разорвав завязки моей и без этого уже съехавшей дальше некуда рубашки, Ирко начал судорожно целовать оголившуюся грудь. Я, уперевшись ладонями ему в плечи, попыталась оттолкнуть его от себя, но потом замерла, вовремя вспомнив, что теперь он мой муж... Он имеет полное право взять то, что хочет, и я обязана ему подчиниться...

Часто задышав, Ирко ещё больше навалился на меня, его рука скользнула вниз... Боль - острая и резкая, заставила меня сжать зубы и выгнуться дугой, а перед моими глазами вновь возникла та заполненная амэнцами комната и распластанные на полу сестра и мать... Но теперь я не наблюдала за происходящим со стороны - я сама оказалась рядом с ними, а движения насильников сливались воедино с колебанием бёдер Ирко... От этого мне стало не только больно, но ещё и горько, а из глаз сами собою побежали слёзы. Я плотно зажмурилась, но это не помогло - щёки почти мгновенно стали мокрыми от солёной влаги... Ирко выгнулся, а потом со стоном повалился на меня, уткнулся лицом в мою щёку...

- Эрка? - почувствовав, что меня больше не держат, я перевернулась на бок, и, подтянув колени к подбородку, обхватила их руками. Всё закончилось - на моих бёдрах засыхала кровь, и хотя её было немного, я чувствовала себя полностью разбитой и опустошённой... Неживой...

- Эрка... - Рука Ирко скользнула по моей щеке. - Не плачь... Девушкам в первый раз всегда так...

- Знаю... Прабабка говорила... - Я уткнулась лбом в колени, но Ирко, наклонившись надо мною, попытался заглянуть мне в лицо.

- Настолько плохо было? Прости, я не знаю, как можно, чтоб не так больно... Я не хотел!.. - Из голоса моего мужа уже исчезли так напугавшие меня ноты - это снова был прежний Ирко... Ну, разве что донельзя растерянный и виноватый... Где-то в глубине души, я понимала, что в произошедшем повинен не только он один, но сказать ему этого так и не смогла, расплакавшись уже не потихоньку, а в голос...

Остаток ночи Ирко провозился со мною, точно с малым ребенком - утешал, вытирал слёзы, пытался отпаивать то водой, то медовухой. Укутывал в одеяло, если я начинала дрожать, и клятвенно обещал, что теперь не прикоснётся ко мне до тех пор, пока я сама ему этого не позволю... Уснули мы далеко за полночь - когда я окончательно успокоилась, Ирко подгрёб меня к себе вместе со всеми одеялами и уткнулся носом в мою макушку.

- Ты меня простишь? Хоть когда-нибудь...

Я закрыла глаза и сонно вздохнула:

- Уже давно простила... - я не врала. На Ирко и в самом деле невозможно было долго сердиться...

Несмотря на такое совсем нерадостное начало семейной жизни, постельные дела у нас с Ирко со временем наладились. В следующий раз я подпустила к себе мужа аккурат через неделю - мы с матерью уже полностью перебралась в дом Ирко и я успела хоть немного обвыкнуться на новом месте. Окружающая добротная массивность уже не давила на меня так, как в самом начале, да и сам Ирко крепко держал данное мне обещание, ни словом, ни делом не позволяя себе лишнего.

Правда, без маленькой хитрости с моей стороны не обошлось - памятуя заветы Стембы, я, поджидая работающего на пасеке мужа, выпила немного медовухи, а потом зажевала всё листиками мяты... Это помогло - сосущий под ложечкой страх прошёл, а на его место пришла злость. Не на Ирко - на амэнцев, которые, как выяснилось, ранили меня гораздо глубже, чем это казалось вначале: боль и страх жили во мне и теперь... Но я всё равно так просто не сдамся и не позволю "карающим", пусть даже и через годы, курочить жизнь мне и уж точно ни в чём не повинному Ирко!.. Злость придала мне решительности - вспомнив, какими глазами муж смотрел на мои распущенные волосы, я расплела косу и, старательно расчесав волосы, распустила их по плечам. Поколебавшись немного, заметно ослабила шнуровку на груди - отдав Кветке свадебный наряд, я вновь стала одеваться как прежде...

Ирко понял мой намёк, едва ступив на порог - он приблизился ко мне, осторожно провёл рукою по волосам.

- Теперь можно?

- Да... - Я посмотрела в глаза мужу, улыбнулась...Рука Ирко переместилась с волос на мою щёку, а ещё через миг он поднял меня на руки и ринулся в нашу спальню так, точно за ним стая волков гналась... В этот раз у нас всё опять получилось довольно бестолково, но боли и страха больше не было, а медовуха подёрнула дымкой настойчиво лезущие ко мне воспоминания... В дальнейшем я прибегала к её помощи несколько раз, но потом, когда жуткие картинки стали потихоньку подменяться нашей вознёю с Ирко, отказалась от выпивки и вздохнула с облегчением - похоже, это сражение я всё же выиграла...

Со временем супружеские обязанности уже не заставляли меня костенеть от напряжения, и я потихоньку стала учиться взаимности - начала ласкать волосы и плечи Ирко, целовать его, шептать ему на ухо такие же глупости, какие он плёл мне. Это оказалось неожиданно приятно - муж даже на мою малейшую нежность отвечал с утроенным жаром. Но если Ирко буквально распирало от кипящей в крови страсти, для меня происходящее так и осталось чем-то вроде игры - чуть-чуть забавной, но в тоже время - милой... Да и сближали нас с Ирко по-настоящему не одни только постельный утехи...

Мой нелюдимый и не особо разговорчивый муж относился к той породе людей, которые раскрываются постепенно и лишь перед близкими. Да и тогда любым разговорам они предпочитают дела и поступки, а дела Ирко я видела. Он не только устроил для своей тёщи южную, самую солнечную горницу, но и неизменно помогал мне в уходе за матерью, терпеливо вникая во все мелочи. Во время таких хлопот на лице мужа никогда не появлялось даже тени гадливости или, что ещё хуже, наигранного сочувствия, и это его отношение к матери не было маской - Ирко обладал на диво искренней натурой, так что его заботливая внимательность была совершенно естественной. Он смог всем сердцем принять совершенно ему чужого, к тому же, неизлечимо больного человека... Конечно, Стемба и Кветка тоже хорошо относились к матери, но если Кветка чисто по-бабьи её жалела, то Стемба видел Эльмину Ирташ не безвольной куклой, а заботливой матерью семейства и женой любимого им военачальника... В общем, поступок Ирко не мог не вызвать моего ответного к нему уважения и искреннего желания узнать своего мужа получше, и вот тут Ирко предстал передо мною совсем с другой стороны...

Оказалось, что выросший среди леса парень хоть и стеснялся людей, зато имел пытливый, быстрый ум и живо интересовался окружающим его миром, подмечая в нём мельчайшие детали и связи. О лесных обитателях он знал не в пример больше любого охотника, и теперь, найдя благодарного слушателя - мой муж, в отличие от сельчан, не считал всех женщин безмозглыми курицами - охотно делился накопленными знаниями во время наших лесных прогулок.

- Вот, смотри - каждый муравейник, как одно княжество. Есть и пастухи, и добытчики, и воины... Видишь - они крупнее, и на страже стоят... - Я, устроившись на корточках рядом с Ирко, внимательно всмотрелась в почти незаметную жизнь. Действительно, муравьиные воины были не только крупнее: их жвалы тоже оказались более хищными и острыми, чем у тех же рабочих, тянущих к своему дому травинки, или пастухов, суетливо крутящихся вокруг выпасаемой ими на листиках тли...

- А ещё разные муравейники воюют между собой, поэтому и дозорные у них всегда начеку. - Я искоса взглянула на мужа. В такие моменты Ирко совершенно преображался - не запинался и не искал слова. Глаза мужа ярко блестели, а сам его рассказ обретал необычайную живость и лёгкость... Я перевела взгляд на огромный, действительно похожий на беспокойный город муравейник и уточнила.

- Они за землю воюют? - Ирко тяжело вздохнул.

- Не только. Победители грабят муравейник и забирают себе все личинки побеждённых - так они себе рабов выращивают...

Если бы после такого заявления Ирко добавил, что на муравьиных рабов их хозяева надевают ошейники, я бы ему поверила, ведь он и так уже показал мне, как общаются между собою пчёлы. Пчела, нашедшая медоносные цветы, рассказывет о своей находке товаркам, исполняя на лотке сложный танец... Но пчёлы - прежде всего, именно труженицы, и войною на соседа не идут... Я ещё раз посмотрела на воина-муравья - хищного, блестящего рыжеватым панцирем так, что хоть эмблему рисуй... Настроение как то сразу испортилось и муж мгновенно уловил эту перемену - ласково провёл рукою по моей косе, поцеловал в висок:

- Пойдём, я тебе ещё кое-что покажу.

...А ещё через полчаса мы с Ирко, затаившись возле песчанного оврага, наблюдали за тем, как барсучиха выносит из норы на старательно очищенную площадку своё потомство. Четвёрка барсучат, погревшись на солнышке, тут же расползлась в разные стороны. Двое из них принялись целеустремлённо рыться в песке, а выкопав огромного, в толстом панцире жука, громко запищали и, смешно семеня лапками, торопливо возвратились под материнскую защиту. Барсучиха немедля покарала обидчика, с аппетитом его схрупав, и я невольно улыбнулась. Накатившее дурное настроение развеялось без следа...

Таких вылазок у нас с Ирко было немало, и я, научившись смотреть на окружающую природу глазами мужа, поразилась открывшейся мне полноте и глубине мира - по книгам такому не научишься, да и сами книги, как я теперь понимала, оставляли желать лучшего. К травникам у меня не было замечаний - их составители своё дело знали и любили, но "Землеописание" и "Жизнь больших и мелких тварей" теперь могли вызвать у меня разве что улыбку. "Муравей - существо мелкое и бесмысленное, но трудолюбивое - цельный день суетится, былинки к своему гнезду таская, а потому считается символом усердия..." Да этот летописец хоть раз муравьёв видел?.. Вернее - сей учёный муж хоть раз, хоть полчасика наблюдал за жизнью муравейника? Именно наблюдал, а не скользил по ним равнодушным и усталым взглядом отягчённого знаниями мыслителя?

Между тем, с Ирко оказалось хорошо не только гулять по лесу, но и просто молчать - выйти вечером на крыльцо, и, вручив мужу кружку отвара с чабрецом, присесть рядышком с наблюдающим за последними солнечными лучами Ирко... Он же, в свою очередь, обязательно подгребал меня к себе под мышку, тихо вздыхал, и потом мы ещё долго сидели в обнимку - без ненужных слов и суеты глядя на быстро темнеющий лес и зажигающиеся на небе звезды...

Вот так я, постепенно и без всякого насилия над собою, узнавала своего мужа, и потихоньку привязывалась к нему - Ирко становился действительно близким мне человеком, с которым я нежданно-негаданно вновь обрела семью...

В общем, я жила, как живется и совсем не задумывалась о том, что наш союз с Ирко всколыхнул всю деревню. В Выселках хватало своих сплетен, а в Поляне я почти не появлялась - изредка навещавшая нас Кветка передавала не только заказы для Ирко, но и просьбы о травяных сборах для меня. Да и разговаривала она теперь со мною главным образом о домоводстве... Правда выяснилась лишь осенью - зная, что в это время Кветка может податься в Эргль, к дочерям, я решила проведать её и передать кое-какие гостинцы от меня и Ирко, но когда уже подошла к дому вдовы, дорогу мне перегородили Каринка и Дишка, за спинами которых маячил уже год вздыхающий по Каринке Леско. Вздыхающий, правда, безрезультатно - родитель нашей сельской красавицы был решительно против зятя, от которого толку было ровно столько, сколько от трутня в улье...

- Скажи, ты ведь уже тогда, у колодца, знала, что Ирко на тебя глаз положил? Потому и над нами посмеялась?! - Не тратя время на приветствие, Каринка сразу же перешла в атаку. - Ты с ним встречалась?

Я смерила её спокойным взглядом, перекинула косу на плечо - замужество не изменило моей прически - ярких лент или головных украшений, полагающихся незамужним селянкам, я и раньше не носила, так что отказываться мне было не от чего, в отличие от зло теребящей алую ленту девушки.

- А тебя, Каринка, здороваться в начале разговора не учили? А что до всего остального, то вы сами себя обманули да и вообще - лучше бы за собою следили, а не за тем, кто к кому ходит...

Каринка, в поисках достойного ответа, хлопнула своими коровьими глазами и с новыми силами стала терзать несчастную ленту, но тут подала голос Дишка.

- Самая умная, да? Лучше признайся, как тебе теперь живется с таким мужем в его берлоге? Шерстью от тоски ещё не стала обрастать?

А услышавший эту более чем сомнительную шутку Леско коротко хохотнул и добавил:

- Стоило ли от наших нос воротить, чтоб теперь с таким бирюком сойтись. Лучше б ты, Эрка, за настоящего медведя замуж вышла, чем за это страховыдло!

Произнеся последние слова, парень победно взглянул на меня - похоже, он действительно думал, что сказал нечто очень умное, а я... Я вскипела. Да как смеет этот веснушчатый недотёпа оскорблять Ирко, которому даже в подметки не годится?!!

- Закрой рот, Леско!.. Тем более, что самому тебе, хоть так, хоть иначе бобылем оставаться, а все потому, что руки у тебя явно не из того места выросли!.. - Отбрив слишком много позволившего себе парня, я сердито взглянула на Дишку.

- А ты чего ядом плюешься? Отец опять вожжами выдрал или женихи по осени не пришли?

- Ой... - Наконец-то пришедшая в себя Каринка испуганно хлопнула глазами. - А откуда ты знаешь? Ворожила?

Ответить я не успела, поскольку сбоку хлопнула дверь, из которой величественно выплыла Кветка.

- Эрка, солнышко, ну зачем ты с этими дурами время теряешь? Идем, а то у меня пироги остынут... - Оглянувшись, я увидела, что за мною из-за плетней наблюдает множество любопытных глаз, и, на прощанье кивнув остолбеневшим девушкам, последовала за Кветкой, хотя внутри у меня все еще кипело... Но Кветка права - скатываться до обычной перебранки и ронять себя мне не следует...

Впрочем, оказавшись в хате, я быстро успокоилась - вид искренне радующейся гостинцам вдовы оказался настоящим бальзамом. Кветка же, разобрав подарки, усадила меня за стол и, выставив закуску и налив медовухи - замужним, как ни крути, позволено больше, чем девушкам - сказала, что я своими замечаниями попала не в бровь, а в глаз! Оказывается, после моего неожиданного замужества все село нам с Ирко месяц кости перемывало и гадало, когда мы с ним встречаться начали. А отец Дишки действительно выдрал ее вожжами, на всю улицу крича, что она дура набитая, если позволила какой-то серой мыши у себя из-под носа такого хозяина увести! Сколько добра на сторону ушло!..

К тому же, и дочка старосты, и Каринка с Дишкой этой осенью действительно остались без женихов - парни здраво рассудили, что их, в случае сватовства, могут ждать такие же неприятности, что и Ирко, и решили повременить, пусть красавицы еще годик в девках посидят, глядишь, и гонор сбавят...

Мне же Кветка ничего этого прежде не рассказывала, потому что искренне считала, что нам с Ирко надо строить семейную жизнь, а не переживать из-за сельских пересудов... Что ж, во многом она была права, и мы, перестав обсуждать деревенские дела, поговорили с Кветкой о наших. Под конец я попросила вдову привезти мне из города тонких иголок, цветных ниток и бисер - пусть и с опозданием, я решила заняться подходящим подарком для мужа. В свое время мать потратила немало сил, обучая нас с сестрою вышиванию гладью и бисером, и теперь я собиралась вспомнить эти навыки... Кветка на мою просьбу лишь хитро блеснула глазами, и, пообещав, что раздобудет все самое лучшее, сказала, что вернется ближе к началу Снежника - первого месяца зимы...

И вновь дни потянулись за днями - я занималась матерью и своими травами, хлопотала вместе с мужем по хозяйству, помогала Ирко на пасеке, вникая во все тонкости пчеловодства... За делами как-то незаметно забылись и злые языки деревенских, и события в Эргле - я жила настоящим и только им, но вскоре жизнь снова напомнила мне о Ставгаре...

Кветка, как и обещала, вернулась к началу зимы и, конечно же, пришла к нам на хутор в гости - забрать оставленных на мое попечение коз, передать заказанные мною нитки, ну и, конечно же, поговорить - новостей после Эргля у нее всегда была целая куча...

Пока я накрывала на стол, Кветка о чем-то успела пошептаться с Ирко, и когда я в очередной раз вернулась в горницу, то увидела разложенную на лавке роскошную пуховую шаль и несколько пряников.

- Ирко ко мне за день до тебя приходил - принес двух, пойманных в силки, зайцев и попросил для тебя подарок привезти. Сладости и шаль - самую красивую и теплую, какую только отыскать сумею... - пояснила появление этих вещей Кветка, а я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо... Пытаясь скрыть смущение, я подошла к белоснежной шали и накинула ее себе на плечи.

- Тебе идет... - тихо произнес явно любующийся мною Ирко и я провела рукою по воздушному, похожему на морозный рисунок, плетению.

- Спасибо... - Сколько стоит такая работа, я знала не понаслышке, да и пряники попали в цель - муж запомнил, чем можно меня порадовать... Мысленно пообещав себе вложить в будущую работу все свое умение, я с сожалением сняла с плеч подарок Ирко и присела к столу... Вначале разговор крутился вокруг наших дел и семьи Кветки, но ближе к концу застолья, приняв очередную стопку медовухи, вдова улыбнулась.

- Ой, дочка говорила, что на летней ярмарке столько смеху было - там один парень с приятелями полдня с женским башмачком бегал и хозяйку обувки искал...

Я помертвела, а Кветка между тем продолжала:

- Всю площадь переполошили - и высматривали, и выспрашивали, и девок за плечи хватали, если те со спины похожими казались! Другим безобразникам такое бы с рук не сошло, но тут знатные - что с них взять! Да только наши бабы тоже оказались не промах - изловчились, выхватили у парня обувку, и начали мерить наперегонки с шутками да прибаутками, что, дескать, кому башмачок подойдет, на той благородный и жениться должен...

Кветка, ещё раз представив эту сцену, рассмеялась, а я, стараясь унять внутреннюю дрожь, отпила медовухи и осторожно уточнила:

- Ну, и чем эти смотрины закончились?

- А ничем... - Кветка досадливо поморщилась. - Меряли-меряли, пока по шву не разодрали... Дочка говорит, ей парня в тот момент даже жалко стало. Лицо у него было несчастное донельзя, да и сам парень был очень молод и хорош собою, так что глаз не оторвать... Странно, что ему какая-то девушка от ворот поворот дала...

Я встала и начала собирать опустевшие миски - на душе у меня стало муторно, а голова шла кругом от понесшихся в галоп мыслей. Не зря я тогда отказалась возвращаться на площадь - Ставгар меня действительно искал... Вот только зачем? Для того чтобы отдать выигрыш и потерянную обувку?.. И ради такой мелочи наплевал на собственную гордость и позволил поднять себя на смех половине торжища?.. А Ирко? Он ведь теперь точно догадается, где я потеряла свой башмачок?.. Что мне ему сказать?.. Вряд ли он поверит, что на ярмарке была еще одна такая же растяпа, как я...

Между тем за окном быстро темнело, да и погода начала портиться. Кветка засобиралась домой, а Ирко решил ее проводить. Я вымыла посуду, проведала тихо дремлющую мать, а потом устроилась возле окошка в боковой горнице не зажигая света... Муть сменилась тоской - что же теперь подумает обо мне Ирко... Да и Ставгар упорно не шёл у меня из головы ... Эх, недаром говорят, что шила в мешке не утаишь...

За спиною тихо скрипнула дверь, и в горенку вошел Ирко, но я не обернулась даже когда он положил мне руки на плечи.

- Что ж ты мне не сказала, что псы, которые за тобою гонялись, двуногими были? - в ставшем привычным густом басе мужа не было ни злости, ни раздражения - один лишь грустный упрёк, и я тихо вздохнула.

- А зачем, Ирко? Зла они мне не причинили...

Крепкие ладони мужа сильнее сжали мои плечи.

- Зато напугали... И обидели...

- Нет... Ничего такого не было... - я подняла голову, посмотрела на сгустившуюся за слюдяным окошком мглу и заговорила, медленно подбирая слова... - Они действительно подошли ко мне - хотели познакомиться, а когда поняли, что я невеста, решили поцелуй стребовать. Есть такая воинская примета на удачу... Я же осадила их, а потом, озлившись, еще и посмеялась, показав, как из лука стреляю... Они, когда мишень со стрелою в центре увидели, сперва опешили, но потом один из них, Ставгар, снова ко мне пристал, ну, я и убежала, перед этим запутав его в переулках... Вот и все...

Выслушавший мой короткий рассказ Ирко шумно вздохнул.

- Но если убежала, значит, все-таки обидели?..

- Нет, - я накрыла ладонью, лежащую у меня на плече руку мужа. - Просто мне с ними даже стоять рядом не хотелось...

Пальцы мужа на моем плече внезапно задрожали:

- Это о Ставгаре Кветка сказала, что он хорош, как... Что от таких как он, все девушки без ума? - теперь в голосе мужа звучала вполне понятная ревность, и я вновь успокаивающе огладила его руку. Произнесла, как можно более убедительно:

- И что с того, Ирко? Я ведь не его выбрала...

Муж убрал руки с моих плеч и присел рядом на лавку. Посмотрел на меня исподлобья:

- Тогда почему ты мне его проучить не дала? Я бы пару раз макнул вниз головой этого кобе... - Ирко запнулся на миг, но потом продолжил. - ...этого красавца в поилку для скота, чтоб к чужим женам впредь не приставал...

Теперь уже пришла пора хмуриться и вздыхать мне - видно, Кветка была сто раз права, когда заметила, что мужчины кое в чем детьми до самой старости остаются! Вот и мой всегда рассудительный и спокойный Ирко теперь ведет себя словно обиженный десятилетний мальчишка... Но это ничего - главное, что самые острые камни мы уже прошли и изворачиваться, чтобы не сболтнуть лишнего, мне больше не надо...

- Ты бы его в поилку макнул, а тебя за то, что на благородного руку поднял, городская стража в холодную бы отправила! А потом тебя за своеволие либо кнутом на площади отходили бы, либо кисть на руке отрубили... Пойми - я тебя защищала, а не его!..

Я замолчала, вновь отвернувшись к окну, а Ирко придвинулся ко мне, обнял:

- Прости, Эрка... Я не подумал... - муж покаянно ткнулся лицом в мое плечо и прошептал. - Ты мне с каждой неделей все милее кажешься, вот я и приревновал теперь... Понимаю ведь, на кого сам похож...

- Не бери в голову. Ты похож на моего мужа, и этим все сказано. - В подтверждение своих слов я поцеловала Ирко в пахнущие хвоей волосы. Муж в ответ на эту нежность глухо проворчал что-то непонятное и потёрся носом о мое плечо. Я поцеловала его еще раз и ласково взъерошила пальцами густые волосы... Все-таки хорошо, что он рядом - такой, какой есть...

Пришедшая зима оказалась не только морозной, но и снежной. В наметенные сугробы можно было провалиться выше пояса, и Ирко каждое утро чистил двор от засыпавшего его за ночь снега. В остальном же работы зимой было немного, и я наконец-то добралась до задуманного мною подарка. Я решила не размениваться на рукавицы, а сшить мужу безрукавку с подкладкой из меха. Там, где я выросла, этой крестьянской одеждой не брезговали и знатные, надевая в промозглую погоду прямо поверх рубахи - она была удобной, теплой и не стесняла движений. Подходящий мех и темно-серое сукно у меня были, а вот над узором я крепко призадумалась. Хотелось сделать так, чтобы было красиво, но при этом, ни в коем случае не разляписто. Поприкидывав и так, и эдак, я в конце концов остановила свой выбор на пущенном по краю узоре из хитро переплетённых рябиновых гроздьев, дубовых листьев и сосновых ветвей. Рябина - издавна обережное дерево, дуб - символ мужской силы, а в сосновом бору всегда удивительно легко дышится... Определившись с узором и подобрав подходящие по оттенкам нитки, я засела за работу и потратила на нее не один вечер, но вышитые гладью листочки с прожилками и алые, подсвеченные бисером ягоды смотрелись как живые, а тёмная хвоя придавала узору необходимую строгость...

Дальше оставалось всего ничего: сшить верх с подкладкой и поздно вечером повесить обновку в сенях. Ирко, как и все мужчины, не особо вникал в женское рукоделие, так что моя затея имела все шансы на успех...

На следующее утро, Ирко, как и все последние дни, собрался чистить двор от завалившего его на ночь снега, и, конечно же, наткнулся в сенях на оставленный там мною подарок. Тихо охнул и вернулся обратно в горницу.

- Эрка? - я как раз возилась возле печи, а потому глянула на удивлённого мужа через плечо.

- Что?

- Это ты для меня оставила? - я оторвалась от своего занятия и подошла к Ирко.

- Конечно для тебя - мне эта безрукавка великовата будет... А теперь не держи её в руках, а примеряй...

Ирко послушно накинул на плечи подарок, провел пальцами по узору.

- Красиво... Я такой вышивки никогда в жизни не видел - ягоды с листьями как живые...

- Ну так носи на здоровье. - Довольная тем, что мой подарок пришелся по вкусу, я улыбнулась, а Ирко обнял меня, прижал к себе и, привычно уткнувшись лицом в мою макушку, еще долго не выпускал из рук. - Кабы не дела, мы так бы и стояли посреди горницы до самого полудня...

По мере того, как крепчали морозы, ко мне все чаще обращались за травами и настоями: от простуды, от жара и кашля, а в середине Вьюгодара Роско из Выселок и вовсе пришел прямо в наш с Ирко дом. Его маленькая дочка вчера угодила в полынью. Ее успели вытащить - растерли и согрели, но ночью малышке резко стало хуже...

Описанные Роско приметы могли означать ни много, ни мало - воспаление лёгких, и я, прихватив необходимые припасы, решила пойти в Выселки вместе с обеспокоенным отцом и самой посмотреть на больную. Извинившись перед зашедшей к нам в гости Кветкой, я быстро собралась, и повязав подаренную Ирко шаль и накинув тёплый кожух, отправилась в село.

Малютка была действительно плоха - почти после каждого вздоха заходилась надрывным кашлем и просто горела в жару. Прошибающий девочку пот тоже свидетельствовал в пользу воспаления лёгких, но было и ещё что-то непонятное и ускользающее. Размышляя, я сильно сжала хрупкие пальчики и малышка открыла свои васильковые глаза.

- Тетенька... Прогони их...

- Кого, милая?.. - я склонилась над едва слышно шепчущим ребенком...

- Девочек... Я думала, они добрые, а они злые... Они меня толкнули... - Тяжело закашлявшись, малышка закрыла глаза, а я призадумалась. Произнесённые слова могли оказаться как вызванным жаром бредом, так и ответом на ускользающую от меня загадку...

Поколебавшись немного, я велела встревоженным родителям отойти от постели и хранить молчание, а потом вытащила из сумки травнический нож с серебряным лезвием и оплетённой заговоренным шнуром рукоятью. Его вместе с железным братом-близнецом, каменными ступками и прочим, необходимым для уважающей себя травницы инвентарем в свое время привезла из Дельконы покойная прабабка.

Мысленно попросив у нее помощи, я осторожно провела пальцем по бритвенно отточенному лезвию и поднесла нож к своему лицу. Уперла кончик лезвия себе в переносицу и, шепча заговор, позволяющий видеть скрытое, осторожно надавила на рукоять. Из образовавшегося пореза мгновенно потекла кровь, и я, не убирая ножа с переносицы, сморгнула, а когда вновь открыла глаза, то увидела окутывающую девочку цветную дымку, сочетающую в себе излучения души и тела. Цвета были чистые, но блёклые и виной тому была толстая и пульсирующая пиявка цвета грязного весеннего снега, тянущаяся прямо к солнечному сплетению малышки. Я осторожно коснулась ее левой рукой и ощутила колющий пальцы холод - нечто жадно высасывало из ребенка все соки, и болезнь была лишь внешним признаком происходящего.

Вздумай я, не выявив истинную причину, лечить девочку травами, она бы умерла уже дня через два от истощения жизненных сил... Я со вздохом убрала нож от лица и уже обычным зрением посмотрела на замерших в уголке родителей.

- Хорошенько протопите баню, приготовьте, четыре свечи, берёзовую лучину, молоко и хлеб...

Мать, услышав мои слова, расплакалась, Роско нахмурился:

- Неужто колдовать будешь?..

- Да. Из твоей дочки, какая-то погань жизнь тянет. Я должна разорвать связь. - Пояснив свои намерения, я отошла к столу, и принялась отбирать необходимые мне травы, а мужчина понятливо кивнул.

- Все сделаем, как надо...

Вскоре банька была натоплена, отец сам занес девочку в парилку и уложил на указанную мною полку. Я затворила двери и стала готовиться - раздела малышку до исподней рубашки, после - разделась сама, оставив на себе лишь родовую ладанку, расплела и распустила волосы. Нашёптывая соответствующий наговор, запалила свечи - две поставила в ногах у малютки две - в изголовье, и лишь после этого плеснула на раскаленные камни кипяток, смешанный со свежеприготовленным отваром девясила и алтея. Вода испарилась с сухим хлопком, и по парилке мгновенно разлился острый травяной запах. Я с наслаждением вдохнула лёгкий, ароматный воздух и шагнула к малышке - пора!

- Ледяным севером, холодным ветром и снежной зимой... - Я коснулась кончиком серебряного ножа пламени первой свечи. - Жарким югом, сухим ветром и медвяным летом... - Острие коснулось второй свечи. - Закатным западом, дождливым ветром и хмурой осенью... - Провела ножом над третьим огоньком, уже явственно ощущая потёкшую в лезвие силу. - Пламенеющим Востоком, свежим ветром, щедрой весною и солнечным восходом заклинаю тебя...

Нож в руках точно ожил, а мое сердце уже стучало так, что его удары отдавались в ушах. Будь мой дар раскрытым, мне не понадобился бы скапливающий и направляющий силы обряд, но иного выбора у меня не было, и я, глубоко вздохнув, сосредоточила взгляд на груди малышки. Теперь я не видела, но четко ощущала место, где к ребёнку присосалась невидимая пиявка. Глубоко вздохнув, я произнесла завершающие обряд слова:

- Чужую власть убери, навек отсеки и огнем припали!

Сжатый в руке серебряный нож, словно бы обретя собственную волю, резко пошел вниз - но возле самого солнечного сплетения я развернула его и словно бы срезала невидимую пиявку, почти касаясь ножом кожи малышки. Раздалось тихое шипение, на лезвии на миг появилось несколько грязно белых, но тут же испарившихся пятен... Неужели все? Я вновь сосредоточилась, но за исключением дальнего, и, похоже, просто примерещившегося мне от напряжения всхлипа, не ощутила ничего чужеродного. На всякий случай прочертила над грудью девочки еще не истратившим всю накопленную силу ножом несколько защитных рун...

После этого мне на плечи навалилась чудовищная усталость, но обряд был ещё не закончен. Я взяла березовую лучину и, стараясь унять дрожь в пальцах, поднесла ее к пламени свечи, олицетворяющей восток. Образовавшийся уголек стряхнула в молоко и поднесла плошку к губам девочки.

- Пей...

Та послушно глотнула, а я прошептала:

- Малика исцели.

Затем отломила кусочек хлеба и скормила его малютке с наговором "Лучница, защити"...

Осторожно загасила свечи пальцами и коснулась рукою лба девочки - он все ещё был горячим, но совсем не так, как прежде - чудовищный жар начал спадать. От моего прикосновения малютка вновь открыла глаза...

- Тетя...

- Хочешь пить? - уже заранее зная ответ, я потянулась за другой плошкой - с успокаивающим и восстанавливающим силы питьем. Теперь малышка будет очень долго и крепко спать, а проснется почти здоровой - ну, разве что, посопливит да покашляет немного, как при обычной простуде...

А вот мне теперь будет худо, ведь колдовать, имея за плечами спящий дар, хоть и возможно, но невероятно тяжело...

- Может, надо чего покрепче налить?

Вместо ответа я хмуро посмотрела на Роско и отрицательно качнула головой - от медовухи меня лишь окончательно развезет, а мне сейчас даже сидеть, не сутулясь, было тяжело... Я сжала в руках глиняную кружку с уже остывшим отваром - голова болела нестерпимо, да и мутило меня не на шутку.

- На тебе лица нет... - вновь завел свое Роско, и я осторожно встала. Горница тут же поплыла перед глазами, но я, дождавшись когда головокружение хоть немного сойдет на нет, подошла к оставленным на лавке кожуху и шали. Я и так, приходя в себя, засиделась до темноты...

- Когда дочка проснется, поите ее отваром из трав, которые я оставила. Дня через три я вас навещу...

- Подожди немного... - вынырнувшая из боковой горенки жена Роско начала быстро собирать гостинцы, и мои возражения ни к чему не привели. Я не потребовала оплаты, но отпускать меня с пустыми руками женщина не собиралась. А когда я уже была на пороге, вновь попыталась удержать.

- Сейчас уже темно, может, переночуешь?

Но я, уже вдохнув холодный, колючий воздух, возразила:

- Нет... Меня семья дома ждет... - И направилась к окраине Выселок...

Морозный воздух действительно оказался лучшим лекарством - его колючие иголки не только немного утихомирили засевшую в висках боль, но и чуть-чуть взбодрили, так что, уже проделав половину пути, я перестала смотреть лишь себе под ноги и начала поглядывать по сторонам.

Все-таки зимний, освещенный почти прибывшей луною лес - удивительное зрелище. Опушенные инеем ветви деревьев - словно затейливое кружево, под ногами, искрятся речной лёд и снег, а над всей этой красотой - бездонное тёмное небо с луною и россыпью звезд... Ясная, тихая ночь...

И только я об этом подумала, как непонятно откуда появившийся ветер поднял с крутого склона целую тучу снежинок и швырнул их прямо мне в лицо. Спасаясь от колючих, ледяных иголок, я на миг прикрыла лицо и глаза рукой, а когда убрала ладонь, то увидела, что прямо передо мною стоит девочка...

Навскидку ей можно было дать лет десять - двенадцать. Она была точно вылеплена из снега - белокожая, с распущенными льняными косами и большими светло-серыми глазенками. Да и одета во все белое - рубашка, присобранная у пояса пышная юбка, безрукавка мехом наружу...

- Поиграй со мной... - произнес странный ребенок чистым, серебристым голоском, и тут же скорчил умильную гримасу. - Ну, пожалуйста...

- А тебе разве не холодно? - Я продолжала ошеломлённо рассматривать слишком лёгкий наряд девочки.

- Нет... Ты тоже скоро не будешь мерзнуть... Пойдём... - улыбнувшись, девочка взяла меня за левую руку и потянула в сторону, и я в каком-то странном оцепенении, сделала за нею несколько шагов, но потом остановилась.

- Постой... Чья ты? Как тебя зовут?

В ответ раздался лишь похожий на перезвон серебряных колокольчиков смех, и тут уже мою правую ладонь сжали холодные пальчики.

- Мы тебе всё-всё расскажем, только чуточку попозже... - еще одна, словно из воздуха соткавшаяся, девочка начала ластиться ко мне, будто котенок. Она была очень похожа на первую, разве что чуть помладше - лет восьми, и я в ответ огладила ее пушистые волосы. Малышка улыбнулась и доверчиво посмотрела на меня своими огромными, чистыми глазами... Какая она все-таки... Светлая?..

И вот странные дети уже тащат меня куда-то и непрерывно что-то рассказывают... А я иду за ними, точно очарованная, и мучительно пытаюсь сообразить, что же не так... А потом мой взгляд упал на семенящие ножки девочек... Они обе были босы, но пальчики на таком холоде даже не посинели, а еще их легкие, почти кукольные ступни не оставляли следов на припорошенном снежком льду... Нет следов!!! В этот же миг мне вспомнились слова спасенной мною малышки о столкнувших ее в прорубь девочках и причудившийся слабый вхлип, когда я разорвала связь, и быстро исчезающие капли на ноже...

Это же снежницы!!! Такая пакость приходит лишь с сильными морозами и человеческое тепло для них - лучшее лакомство!

Опутавший меня морок развеялся. Я резко остановилась и, тряхнув головой, освободила руки из цепких холодных пальчиков.

- Именем Лучницы! Прочь, Мары!

Я начертила в воздухе защитную руну, и они немедля отскочили от меня на пару шагов, но тут же снова развернулись ко мне лицом. Их движения были так слаженны, что, казалось, я вижу одно существо...

- Зачем ты гонишь нас... - в голосе старшей теперь явно различалось шипение, а сама она мгновенно и страшно изменилась - кожа на лице стала серой и пористой, словно тающий по весне снег, глаза полностью выцвели, оборотившись в жуткое, отливающее белесым сиянием нечто, на протянутых ко мне худых руках выступили длинные, кривые, как у ястреба, когти.

- Ты забрала у нас добычу, а теперь не хочешь играть?! Так нечестно!!! - Младшая, изменившись как и первая, сгорбилась, точно перед прыжком. Между полуоткрытых бледных губ показались острые клыки.

- Эрка!!! - донесшийся от кромки подступающего к речке леса раскатистый могучий бас мог принадлежать только одному человеку и я улыбнулась. Снежницы по большому счету, трусливы - их добычей становятся дети да одинокие путники, так что Ирко появился как раз вовремя...

- Ты могла бы жить с нами очень-очень долго... Могла бы охотиться и никогда не стареть... - Старшая начала отступать спиной назад, по-прежнему не сводя с меня белесых глазищ, а следующая за ней бочком младшая обиженно произнесла:

- И не думай, что мы испугались твоего ручного медведя!!! Он ведь даже не зверь, а так... Полукровка!

В следующий миг мне заложило уши от пронзительного визга - снежницы исчезли, рассыпавшись мелкой поземкой, а я, почувствовав, что ноги меня не держат, опустилась прямо на лед. Снежницам удалось завести меня на середину реки, и теперь передо мною маячил черный провал полыньи. Еще бы шагов двадцать-двадцать пять - и конец...

- Эрка... Лапушка... - Подоспевший Ирко опустился подле меня на колени, заглянул в глаза. - Ты как?

- Так себе... - я понимала, что снежниц он видеть не мог, разве что заметил вокруг меня белесую дымку, но по-прежнему не отрывала взгляд от полыньи, потому что перед глазами словно наяву стояла картина. Молодая женщина, засидевшись у родни спешит из Выселок к Дорвашу и маленькому сыну и на этом самом месте встречается со снежницами... И вся разница между мною и давно сгинувшей поселянкой состоит в том, что мне все же удалось скинуть морок, а мать Ирко очнулась лишь в ледяной воде... Я поежилась...

- Как ты здесь очутился, Ирко?

Муж погладил меня по холодной щеке. Посмотрел в глаза.

- Тебя так долго не было, я забеспокоился. Решил по твоим следам в Выселки пойти - думал, либо по дороге встречу, либо узнаю, что случилось... Ты из-за дочки Роско так задержалась? Что с ней?

- С девочкой уже все будет хорошо - к ней снежницы привязались, да только я их отвадила, а теперь вот думаю... - Замолчав, я вновь посмотрела на полынью, на Ирко, но потом все же решилась. - Твоя мать, Ирко... Я думаю, что она не просто так утонула - ее снежницы сгубили...

Ирко немного отстранился и ошарашено посмотрел на меня.

- Почему ты так решила, Эрка?

- Потому что я их тут видела - они, видно, в этих местах давно охотятся...

Услышавший мои слова Ирко опустил голову, его широкие плечи поникли...

- Отец, сколько я себя помню, всегда переживал из-за матери. Он считал себя виноватым.

- Из-за того что не встретил? - я взяла Ирко за руку, уже пожалев, что завела этот разговор, тем самым растравив его старую рану, но муж в ответ лишь отрицательно покачал головой...

- Не только поэтому... Отец думал, что причина в нем самом. - И тут он, решительно тряхнув головой, встал, и помог подняться мне...

- Хватит нам на снегу сидеть. Ты и так уже холодная, как ледышка.

Я послушно пошла за ним, благоразумно умолчав о том, что на прощание мне сказала ледяная нежить... Вряд ли снежницы врали, а теперь еще и странное признание Ирко... Я могла сколько угодно посмеиваться над полянцами, но от услышанного сегодня просто так отмахнуться и забыть уже не могла, да только свою догадку мне следовало всё-таки проверить...

Почти во всех гуляющих по Ирию сказках и легендах перевертыши боятся серебра и даже не могут к нему прикоснуться, так как лунный металл немедля оставит на их руках ожоги. Большинство людей этому верят и даже не представляют, что настоящий волколак или бэр, если ему дать серебряные монеты, вначале пересчитает деньги, а потом с удовольствием сгребёт их в свой кошель, даже не поморщившись...

Но вот носить серебряные украшения перевертыши действительно не будут - от длительного соприкосновения с серебром у них на коже появится раздражение наподобие крапивницы, но самое главное даже не это, а то, что попавшая на серебро кровь оборотней сворачивается иначе, чем людская, и по-другому меняет цвет...

Припомнив, все, что рассказывала мне Нарсия, я через несколько дней, когда все немного улеглось, бросила на свой нож легкий заговор от чужих рук, а вечером, смешивая и растирая мяту с шалфеем для примочек, попросила Ирко мелко измельчить кору белой ивы, снимающей как жар, так и воспаления в суставах. Работы всего ничего - правильно высушенная кора под ножом сама крошится... Ирко согласился, подошел к столу, но едва успел сделать пару движений ножом, как заговор сработал и серебряное лезвие порезало ему запястье... Ирко тихо выругался и выронил нож, а я, увидев хлынувшую потоком кровь, испугалась - ведь калечить его я не хотела.

- Покажи, Ирко... - отставив работу в сторону, я тут же шагнула к мужу. Кровь из руки щедро окропила не только лезвие и кору, но и сам стол, и я, бросив мимолетный взгляд на нож, едва не застонала - кровь, попавшая на лезвие, свертывалась прямо на глазах, превращаясь в гагатово-чёрные потёки... Но все равно - кем бы ни был на самом деле Ирко, мое любопытство не должно его искалечить! Подавив внутреннюю дрожь, я промыла и перебинтовала глубокий порез, а Ирко, коснувшись, повязки, произнес, точно оправдываясь:

- Не знаю, как так вышло, Эрка. Нож словно бы в руках крутнулся...

- Все мы когда-нибудь режемся, - я прижалась к мужу, чувствуя себя последней негодяйкой. Занятый оглаживанием моих кос Ирко даже не взглянул на лезвие...

Этим вечером я никак не могла уснуть, лишь ворочалась сбоку на бок, а когда набравшая силу луна залила своим призрачным светом лес, и вовсе встала. Оделась, заварила чабрец, и, захватив кружку с отваром, вышла на запорошенное снегом крыльцо. Сегодня неожиданно потеплело - иней сошел с деревьев без следа, и они окружили наш дом чёрными стражами... Грея руки о глиняную кружку, я долго смотрела на них, на плывущую по небу круглую луну. Говорят, что в полнолуние мучаются ощутившие в себе зверя перевертыши, но сегодня Ирко после постельных ласк спит, как убитый, а я - маюсь... И есть из-за чего...

Я отпила из кружки, вздохнула... Что ж, в этот раз оказалось, что дыма без огня не бывает, разрозненные куски мозаики сложились в цельную картину, но разве Ирко и Дорваш стали из-за этого чудовищами?

Дорваш, старый, замкнувшийся в себе бэр, ошибочно решивший, что жена, узнав о нем правду, наложила на себя руки, и весь остаток жизни грызущий сам себя из-за этого?..

А Ирко, способный вместить в своем действительно большом сердце столько доброты?.. Полукровки чаще всего не могут менять облик, но даже если бы это и произошло, разве оборотился бы мой Ирко в хищного зверя?.. В глазах толпы - без сомнений, но не для меня...

Этой ночью я многое осознала и поняла. Поняла одиночество Ирко и его тоску, его вынужденную нелюдимость, его затаенный страх... И решила, что ничего не скажу ему о своем открытии - если он когда-нибудь решится поведать мне свою тайну, то сделает это сам. В конце концов, я тоже не рассказываю ему всей правды о себе и своей семье... А еще я теперь никогда не потащу его в город, в котором ему так плохо и неуютно...

- Горюшко ты мое... Замерзнешь ведь. - Я, задумавшись, не заметила, как позади скрипнула дверь, и на крыльцо вышел Ирко. Он накинул мне на плечи прихваченный из сеней кожух.

Я, по-прежнему глядя на черные деревья, сказала как можно более спокойным тоном.

- Ну, ты ведь меня согреешь, разве не так? - муж, оценив шутку, тут же выразительно фыркнул у меня над ухом, но потом тихо и серьёзно заметил:

- Пообещай, что в Выселки без меня ни ногой. Вдруг снежницы опять тебя по дороге встретят?

- Нет... - я отрицательно качнула головой. - Прабабка говорила, что если у них на определенном месте охота хотя бы раз сорвалась, то они уходят навсегда... Она была настоящей ворожеей и никогда не ошибалась, не то, что я... Я ведь даже не сообразила сразу, кто передо мной...

Ирко привлек меня к себе, обнял за плечи.

- Глупости говоришь. Сколько лет тебе и сколько твоей прабабке было?.. Ты уже и сейчас травница хорошая, и дочку Роско спасла, а все остальное еще приложится - не переживай...

Воспоминание о Нарсии растравило душу, и я тяжело вздохнула.

- Мне её очень не хватает, Ирко... Ее голоса, ее советов... А если б ты слышал, как она ругалась...

- Ну, о том, как твоя прабабка умела браниться, Кветка нам с отцом как-то уже поведала... - хмыкнул мне в затылок Ирко, и я невольно улыбнулась ему в ответ...

Глава 3. ПЕПЕЛ И СТАЛЬ

Я с усилием отогнала воспоминания и огляделась - вечерело, за окном по-прежнему лил дождь, и из-за этого в горнице стало сумрачно. Сгустившуюся мглу не могли разогнать даже свечи, которые амэнцы, разыгрывающие уже непонятно какую по счету партию в карты, водрузили на стол. Остальные теперь либо дремали, либо проверяли оружие, но Олдера нигде не было видно, и я поняла, что как только дождь чуть-чуть уймется, их гостевание в моей хате закончится... Вот только для меня это станет лишь началом новых бед - мне, скорее всего, придется идти с ними, указывая дорогу в непроходимой чаще. И о том, чтобы взбрыкнуть или попытаться схитрить, даже речи быть не может. Колдун вкупе с эмпатом быстро разгадают возможный обман, а меня за непокорство ждет смерть, и вряд ли она будет легкой... Впрочем, смерть ждет меня в любом случае. Как говорят, куда ни кинь - всюду клин...

Слова Антара дали мне некую надежду, но теперь отведенное на ожидание время текло между пальцев, словно вода, и каждая капля уменьшала и без того призрачную возможность на спасение... Что же делать?

Задумавшись, я снова прикрыла глаза и привычно закусила нижнюю губу. Может, ещё раз попроситься на улицу? Я веду себя тише затаившейся от кошки мыши, и теперь от меня вряд ли ожидают подвоха. Если сопровождающим будет не Антар, то возможно...

- Из-за дождя здесь сыро стало... Ты не замерзла?

- Нет. - Я исподлобья зыркнула на так некстати прервавшего мои размышления Ильмарка, но тому все было, как с гуся вода. Он улыбнулся и, устроившись рядом, попытался сунуть мне в руки флягу.

- Здесь вино. Действительно хорошее - попробуй...

Вместо ответа я еще сильнее закусила губу. Ему что, сегодняшнего происшествия на поляне мало было? Или этот амэнец решил последовать глумливому совету товарищей и неуклюже скопировал Антара?.. Вот же... Головой о дерево стукнутый!

Ильмарку все же удалось вложить флягу в мои ладони, но руки после этого он не убрал, и его пальцы тут же крепко сжали мои.

- Не сердись лесовичка... На поляне я действительно не сдержался... - Амэнец снова улыбнулся, тряхнул головой... В этот миг он был передо мною, как на ладони. Яркие карие глаза, темно-русые, с золотым проблеском волосы, правильные черты... Вот только красота эта с душком - молодой и наглый амэнец слишком привык получать от жизни все, что захочет, а потому не признавал отказов даже в малейшем...

Между тем пальцы Ильмарка вновь неспешно огладили мои.

- Ты особенная, и совсем не похожа на других крестьянок: тонкая, белокожая, точно солнце тебя не касалось, и глаза у тебя, словно осенние озера...

Интересно, сколько раз и скольким девушкам он уже это говорил? Вот и сейчас речь ведёт, как по писаному - и волосы у меня густые, и пальцы тонкие, словно у знатной, - мне бы очень пошли серебряные кольца с узором в виде виноградной лозы, и серьги... Капельки из горного хрусталя...

С которых он наверняка не удосужился даже кровь стереть!.. Почувствовав, как от слов Ильмарка внутри у меня поднимается черная, кипящая волна гнева, я вскинула голову, собираясь резким ответом осадить обнаглевшего амэнца, но тут меня словно бы Предки под бок толкнули, а ускользнувшая нить размышлений вспыхнула путеводной вехой. Вот она, долгожданная возможность!!! И пусть этот амэнский кобель по-прежнему считает себя неотразимым, а меня - темной дикаркой, которую можно подкупить блестящей мишурой да лживыми нежностями... Мне же лучше!..

- Прекрати! - прошипела я гадюкой, и амэнец на миг отшатнулся, а я продолжила злым, торопливым шёпотом.

- Я честная вдова, а не девка гулящая, чтобы меня при всех позорить. Разве можно на людях... - Возмущенно фыркнув, я замолчала, а Ильмарк растеряно хлопнул глазами... Впрочем, замешательство его продолжилось лишь пару мгновений, а потом он вновь придвинулся ко мне и горячо зашептал.

- У меня и в мыслях такого не было, лесовичка... Но признайся - ты устала от одиночества, да и глазами сверкаешь так, что сразу ясно, что я тебе не безразличен... И, поверь, в отличие от всяких сельских увальней, я знаю, как надо обращаться с женщинами. Со мною тебе будет хорошо и сладко, да и подарками я не обижу... Вот только где бы нам остаться с глазу на глаз?

Я опустила голову, чтобы скрыть дрогнувшую на губах улыбку - из-за непомерного самомнения Ильмарк сам шагнул в простейшую ловушку, и теперь мне осталось лишь осторожно затянуть петлю.

- Выведи меня в баньку за домом - там нас не потревожат... Но перед этим захвати из кладовой маленький кувшинчик с синей глазурью у горла - он в углу второй полки стоит...

Амэнец перестал оглаживать мои руки, и его ладонь змеёю скользнула по моей щеке - меня едва не передёрнуло.

- Хорошо... А что в кувшине, лесовичка?

Вполне закономерный вопрос, но ответ, котрый полностью устроит амэнца, уже крутился у меня на языке.

- Питьё на Праздник Трав - с ним и сил больше, и ласки слаще... - соврала я, не моргнув глазом, а Ильмарк, шепнув напоследок: "Я мигом!" оставил меня в покое и направился потрошить кладовую. Проводив его отнюдь не добрым взглядом, я откинулась к стенке, и тут мои глаза встретились с глазами внимательно наблюдающего за мною Антара... Пожилой Чующий мотнул головой в сторону удаляющегося Ильмарка и тут же вопросительно поднял брови, словно бы спрашивая о том, не нужно ли вмешаться, но я в ответ лишь отрицательно качнула головой. Антар еще раз пристально взглянул на меня, и тут же отвернулся, как ни в чем не бывало, но я поняла, что он разгадал мою задумку... Теперь мне оставалось лишь надеяться, что мои предположения насчет эмпата верны, и он не сломает мне игру в последний момент... И лишь бы Ильмарк не копался в кладовой слишком долго, ибо что-то мне подсказывает - если Олдер вернется до того, как он меня уведет, все мои планы отправятся шелудивому псу под хвост...

Олдер

Что-то пошло не так... Неожиданная тревога не давала Олдеру покоя, и теперь он, глядя на игру пламени, перебирал в памяти малейшие события длинного и непростого дня. Где и когда он совершил ошибку, на которую уже давно не имеет права? Что упустил?..

По щеке словно бы скользнуло что-то лёгкое и тёплое, и тысячник вздрогнув повернулся к мысленно соприкоснувшейся с ним пленнице, но та уже опустила глаза.

- Ты что-то хотела спросить, лесовичка?

В ответ - упорное молчание и опущенные глаза. Впрочем, если молодая женщина не хочет говорить - это ее дело... Так же как и спящий дар, позволивший создать легкий ментальный щит, который Олдер даже не стал пробовать на прочность. Зачем ломать заведомо более слабого противника, если исход такого противостояния заранее предрешён? Тысячник надел куртку "Карающих" гораздо раньше, чем это было принято в его семье, присягнув на верность Владыке в неполные семнадцать лет. Участие в бесконечных войнах и подавление крестьянских мятежей уже давно заставило его сердце очерстветь и охладеть почти ко всему, тем не менее, чужие слезы не доставляли Олдеру радости, а дарованной ему властью он пресытился больше, чем этого можно было ожидать...

Тысячник отвернулся к огню и, вновь взглянув на медленно затухающие язычки пламени, неожиданно понял причину своего беспокойства. Дом... Основательный, вросший в землю сруб был явно рассчитан на большую семью, да и массивные тяжелые предметы обстановки подразумевали таких же хозяев - неторопливых, сильных и тяжеловесных. Пойманная же Олдером лесовичка хоть и была, судя по всему, полноправной хозяйкой спрятавшегося в глуши сруба, соответствовала старому дому так же, как запертый в тесном очаге язык пламени соответствует окружающему его камню...

Усмехнувшись такому - почти балладному - сравнению, Олдер снова обернулся и взглянул на сидящую в углу молодую женщину. Откинувшись к стенке, лесовичка закрыла глаза и, судя по лицу, в своих мыслях была уже далеко и от этого места, и от окружающих её амэнцев. Она словно отгородилась от происходящего невидимой стеной и Олдер, почувствовав это, испытал легкое раздражение - был в этой отрешённости некий трудноуловимый вызов... Именно вызов, а не покорность или страх - она словно поставила себя над происходящим и именно поэтому с совершенным безразличием наблюдала за тем, как воины Олдера нещадно потрошат ее хозяйство... А ведь любая крестьянка - сколько их было по захваченным деревням, не счесть! - из-за убитых несушек и вытоптанного огорода начнет голосить и причитать так, точно куры да капуста - ее кровная родня!

А эта - молчит... Уже полдня молчит!..

Олдер бросил ещё один мрачный взгляд на женщину и встал с лавки. Причину беспокойства он выяснил, но мозаика по-прежнему никак не складывалась, и тысячник решил еще раз осмотреть дом: он словно чувствовал, что где-то в углах прячутся недостающие для цельности узора осколки.

В первой боковой комнатке он не нашел ничего интересного - разве что молча подивился неприхотливой простоте вдовьей спальни. Во второй он уже был, а вот в дальней и тесной, больше смахивающей на кладовку, Олдера поджидала детская колыбель с игрушками.

Тысячник шагнул вперед и крепко сжал изукрашенную охранными рунами спинку колыбели. Первой мыслью было, что лесовичка обманула его насчет своего одиночества, а ее ребёнок наверняка находится у родственников в деревне: именно поэтому она и спокойна, точно замерзшая река... Но уже следующий взгляд вокруг заставил Олдера усомниться в своих выводах. Места в доме более чем достаточно и детскую колыбель не было никакой нужды втискивать в крошечную комнатенку, да и лежат в кровати не подушки и одеяльца, а игрушки и какая-то вышивка - их словно бы убрали с глаз подальше...

Олдер еще раз провел пальцами по гладко отполированному дереву и задумчиво покачал головой. Ребенка уже нет... Ни здесь, ни в деревне... Нигде... Поселянка утратила и мужа, и дитя - теперь она живет на лесной заимке в окружении прошлого, с которым не может и не хочет расстаться. Охраняет видимые лишь ей тени...

Так бывает, хоть и нечасто. Обычно молодые вдовы снова выходят замуж, ведь хозяйству нужна мужская рука, да и за чьей-то спиной жить легче, чем одной, но если окрестные женихи похожи на того кривоного увальня, что удрал с поляны, то молодую женщину можно понять. Так же, как и ее верность ушедшим. Ее тихую, почти незаметную для чужого глаза скорбь... А тут ещё Ильмарк, с его вечным желанием облапить первую встречную особу женского пола!...

Тысячник вздохнул - все же зря он потревожил покой лесовички, да еще и позволил порушить ее хозяйство, но все еще можно исправить. После того, как женщина укажет им дорогу, он отпустит ее и отсыплет столько серебра, сколько хватит, чтобы отстроить все здесь сызнова. Это будет справедливо.

Олдер уже собрался уходить, когда его внимание привлекла одна из сложенных в колыбели вышивок - рука точно сама потянулась к тревожно горящим алым светом ягодам. Детское полотенце было расшито гроздьями рябины и лакомящимися ягодами лесными птицами. По значению - бесхитростный оберег, но работа!.. Тысячник шагнул к крошечному окошку и поднес вышивку к глазам - множество оттенков, выпуклый рисунок и тончайшие стежки гладью - созданный лесной дикаркой узор соответствовал тому, что в Амэне мог выйти из рук знатной девицы. Их обучают такому мастерству годами, ведь на свое двенадцатилетие молоденькая аристократка должна поднести Малике посвящённый деяниям богини покров!..

А вот селянки таких хитростей не знают и вышивают сугубо крестом - эта вышивка тоже красива, но не в пример проще, и уж совсем невозможно представить, чтобы лесовичка дошла до такого мастерства своим умом... Но тогда кто же она на самом деле? Откуда пришла в эту лесную глушь?

Ответ нашелся в той же колыбели - под потревоженной Олдером вышивкой обнаружилась деревянная кукла, от одного взгляда на которую тысячника невольно передернуло. Застывшую на деревянных губах игрушки улыбку вырезали канувшие в небытие Рейметские мастера - в этом Олдер был готов поклясться собственной жизнью, ведь ему навсегда врезалась в память та узкая улочка и горящая лавка с улыбающимися в сизом дыму игрушками...

Реймет сгорел за один день, но и самого Олдера это пламя выжгло дотла - после того злосчастного штурма у него не осталось ничего, во что можно было бы верить... Только пепел - высоких слов, ложной дружбы, пустых обещаний...

Отец, успев застать начало взлета воинской карьеры сына, погиб тем летом в короткой и яростной стычке с Триполемом за спорные вотчины - всего один удар оборвал жизнь пожилого воина и уже истратившего большую часть силы колдуна. Хотя Владыка Триполема снизошел до того, чтобы отдать тела знатных погибших их родичам, Олдер после похорон отца не знал покоя и не мог смириться со своей, вполне закономерной, утратой. Каждый день, едва перешагнувший свое двадцатитрехлетие воин подолгу проводил у домашнего алтаря, моля Мечника о новом походе на Триполем - снятые со шлемов "Золотых", крашенные в пурпур хвосты казались ему единственным подношением, достойном украсить холодный мрамор в родовой усыпальнице Остенов!

Стоит ли удивляться, что весть о том, что зимою "Доблестные" Лукина и "Карающие" Ронвена отправятся в поход на Крейг, показалась Олдеру злобной насмешкой?! Какая война может быть с князем Лезметом - медлительным правителем и весьма посредственным военачальником? Его Крейг - гнилое яблоко: не сегодня-завтра сам упадет в руки... Но гневное недоумение молодого "Карающего", ворвавшегося в оружейную, точно смерч, вызвало у тысячника Ронвена лишь слабую улыбку.

- Такова воля нашего Владыки - плодородные земли не могут находиться под властью слабого, недостойного трона правителя! К тому же нашим воинам, после летнего поражения не помешает поднять дух парой легких побед...

Лицо Олдера, услышавшего подобную отповедь от человека, которого покойный отец считал лучшим другом и всегда с радостью принимал в своем доме, побледнело...

- Но Триполем!.. Я поклялся памятью отца!

- И без всяких сомнений исполнишь свою клятву, - Хищный, чем-то неуловимо напоминающий рысь Ронвен, положил руку на плечо Олдера. - Небольшая отсрочка, только и всего. Тем не менее, я понимаю, чего тебе хочется. Я сам отпрошу тебя и твоих храбрецов у Иринда - на границах с Лаконом вас ждет скучная и долгая зимовка, а я, как глава грядущего похода, обещаю тебе командование авангардом. Уверен, этой зимою ты добудешь достойный гробницы отца трофей...

- Спасибо, глава... - благодарность далась Олдеру с трудом, хоть он и понимал, что вел себя недопустимо, и то, что Ронвен не только закрыл на такую дерзость глаза, но и готов был поднять грядущим назначением молодого "Карающего" еще на одну ступень в воинской иерархии, свидетельствовало о его искреннем расположении... Вот только крейговцы не представлялись Олдеру серьезными противниками.

Как выяснилось всего через два месяца, ошибались и Олдер, и Ронвен - никчемный правитель еще не подразумевает слабых духом и телом подчиненных, и крошечный Реймет, который амэнцы планировали взять всего за день или два, неожиданно оказался крепким орешком.

...С серого неба густо сыпались пушистые снежинки - командующий авангардом, усмехнувшись, стряхнул рукою в подбитой мехом перчатке снежное крошево с плотного, темно-вишневого плаща и вновь посмотрел в сторону тяжелых, потемневших от времени ворот Реймета. Никчемная, старая крепость со слабым гарнизоном встретила амэнцев подновленными стенами, тучей стрел и неисчерпаемым запасом кипятка и смолы. Многочисленное войско уже который день топталось под стенами крошечного городка без всякого толку, а Ронвен шипел змеею при одном только взгляде в сторону непокорного Реймета. План зимней кампании был построен на молниеносных атаках и быстром продвижении по крейговским вотчинам с последующим закреплением на новых рубежах. Если бы окрестные владетели не оказались трусами, а очнувшийся от зимней спячки Лезмет привел к Реймету войско, весь поход был бы сорван напрочь, но, к счастью амэнцев, помощи Реймет так и не получил...

- Холодно... - тихо заметил сзади кто-то из десятников, но Олдер, не оборачиваясь, отрицательно качнул головой. По идее, он должен был ненавидеть защитников обреченного Реймета больше других, ведь именно его отряды раз за разом отходили от старых стен несолоно хлебавши. Но молодой "Карающий" проникся к защитникам городка не ненавистью, а уважением, и именно поэтому вызвался встретить начальника крепости Мартиара Ирташа, который после стольких дней умелой обороны все же решил пойти на переговоры о сдаче. Трудное, непростое решение, но в то же время - необходимое. Во время одной из своих ночных вылазок крейговцы, напав на обоз, перебили мастеров, которые должны были собрать осадные машины. Это дало защитникам крепости ещё немного времени, но теперь в войско прибыли новые мастеровые и осадные машины уже были готовы - завтра от старой крепости не останется камня на камне...

В полдень ворота Реймета наконец-то приоткрылись, пропуская одинокого всадника на крепком гнедом коне, и Олдер, приказав остальным оставаться на месте, двинулся навстречу крейговцу - ему не терпелось увидеть того, кто смог столько дней вопреки всему удерживать город.

Мартиар Ирташ оказался старше, чем это представлялось Олдеру - лет ему было хорошо под пятьдесят, но в остальном он вполне соответствовал сотворенной воображением амэнца картинке. Довольно высокий, плотный, уже начавший понемногу грузнеть воин. Серые, глубоко посаженные глаза крейговца казались запавшими, но этот недостаток лишь делал взгляд Мартиара еще более пристальным, а высокий лоб в сочетании с твёрдо очерченным ртом и решительным подбородком не только свидетельствовали о недюжинном уме и воле, но и недвузначно намекали на то, что на встречу с "Карающим" явился уроженец северного Крейга. Олдеру уже довелось видеть такие, весьма характерные для уроженцев Райгро черты среди снятых с врагов посмертных масок, которыми тысячник Иринд украшал свое домашнее, посвящённое Мечнику, святилище. К созерцанию слепков прилагались еще и подробнейшие рассказы тысячника о том, кем являлись при жизни убитые им люди, и почему они удостоились в посмертии такой странной чести.

Пляшущие языки пламени, отбрасывающие на искусно раскрашенные маски прихотливые тени... Похожий на старого облезлого стервятника Иринд, с гордостью охотника оглаживающий свои трофеи... Такое трудно забыть! Так же трудно, как и наставления отца, в свое время заставившего Олдера выучить гербы и историю знатных семейств Крейга, Триполема и Лакона. Ведь чтобы верно оценивать противника, его следует знать и понимать...

- Приветствую тебя, амэнец... - когда всадники наконец-то сблизились, крейговец не стал затягивать с приветствием, пусть и прозвучавшим излишне отрывисто и сухо.

- И тебе привет, Мартиар, глава рода Ирташ. В эти края ты принес с собою настоящую зиму - теперь здесь наверняка вьюжит, как в твоём родном Райгро... - Олдер слабо улыбнулся. Возможно, шутка была не слишком удачной, но как иначе было показать крейговцу свое расположение? Мартиар же, услышав такие слова, невольно коснулся вышитого на плаще герба с вздыбленным конем. Нахмурился.

- Ты знаешь наши рода?

"Карающий" согласно кивнул головой.

- Да. Меня учили. Отец... Он... - голос внезапно осел и осип. Олдеру хотелось бы думать, что это произошло от холода, но Мартиар сделал совсем другие выводы. Он внимательно взглянул на молодого "Карающего" и медленно произнес.

- Дети, пережившие родителей - закономерность. Старость уступает молодости. А вот отцы не должны стоять у могил собственных детей...

После такого замечания возникшая было у Олдера к этому человеку симпатия едва не развеялась без следа. Молодой "Карающий" никому не позволял прикасаться к своей незажившей ране, а потому надменно вскинул голову... Прищурился, подбирая достойный ответ:

- Ты так, говоришь, будто знаешь, но...

- Знаю... - Мартиар остановил готовые сорваться с губ Олдера слова едва заметным движением руки. - Старшего сына я уже похоронил вместе с его матерью - оспа не знает пощады, так же как и сталь, а здесь у меня трое... И они - не единственные дети в Реймете. Горожане не должны расплачиваться за верность своему Владыке.

Кони крейговца и "Карающего" шли теперь бок о бок, с каждым мгновением приближаясь к уже окончательно закоченевшим в ожидании главы десятникам, но когда до сопровождения оставалось не более пятидесяти шагов, Олдер вновь повернулся к Мартиару и твердо произнес.

- Я понимаю... И обещаю, что жителям Реймета не причинят вреда. Слово Олдера из Остенов!..

Мартиар согласно кивнул головой, но при десятниках разговор прекратился сам собой, возобновившись лишь в палатке Ронвена. Глава амэнского войска был согласен принять сдачу города, но лишь при множестве оговорок, которые следовали одна за другой - оружие, "Лисы", мужчины Реймета, жизнь самого Мартиара...

Каждое новое условие Ронвена сопровождалось странной полуулыбкой, которая тут же, точно в зеркале, отражалась на лицах Лукина, Моренда и крутящегося подле десятника Лемейра. Он разливал по кубкам вино настоянное на травах, подогретое и сдобренное медом - лучший напиток при таких морозах, но Олдеру с каждой минутой все больше хотелось выплеснуть содержимое своего кубка прямо в лицо услужливому десятнику - уж больно гнусной выходила у него усмешка... Впрочем, сам Лемейр и его дела были не намного лучше - наслышаный о "подвигах" этого десятника Олдер как-то спросил у Ронвена, зачем тот держит подле себя такую мразь, но тот в ответ лишь пожал плечами. Мол, главное качество всех псов - верность, и Лемейр обладает им в полной мере... А что до его весьма характерных предпочтений, то кому какое до них дело, если они не мешают основным обязанностям Лемейра!

Получив такой ответ, Олдер впервые крепко задумался о том, что же на самом деле представляет собою закадычный приятель отца, но каких-либо выводов сделать так и не смог - в конце концов, даже на солнце есть пятна, а весьма щепетильный в вопросах чести отец вряд ли бы называл другом недостойного... Вот только горький осадок после таких размышлений никуда не исчез...

Между тем, переговоры продолжались; Мартиар уступал - медленно и неохотно, а Олдер, видя, как упрямый крейговец сражается за каждую, зависящую от его решения жизнь, то и дело открыто вставал на его сторону, получая за это недоуменные взгляды товарищей по оружию.

Наконец, все условия были обговорены и уточнены, и Мартиар покинул палатку Ронвена. Добиться от крейговца немедленной сдачи так и не вышло - Ирташ взял на размышления вечер и ночь, в течение которых собирался ознакомить с условиями сдачи защитников Реймета. Если они согласятся, то поутру штандарты Крейговского Владыки будут спущены с башен, а ворота откроются... Если же нет - будет бой...

В обратную - такую короткую, но, в то же время, бесконечно длинную дорогу Мартиара провожал один лишь Олдер. Они молча ехали в сгустившихся сумерках и думали, казалось, каждый о своем, но почти у самых стен Реймета молодой "Карающий" придержал коня и горячо зашептал.

- Сдать город, пусть и на таких условиях, единственно возможное решение... Я не должен тебе этого говорить, Мартиар, но осадные машины уже готовы. Реймет не выдержит завтрашнего штурма!

Мартиар тоже остановил коня. Опустил голову... Несколько минут молчания показались Олдеру вечностью, но потом крейговец все же заговорил.

- Я, верно, тоже не должен просить тебя о таком, Олдер, но... Если завтра Реймет падет, попытайся разыскать мою семью. Тебе нужен большой дом в Кожевном переулке с вырезанными на дверях оленями...

Олдер прижал руку к груди - как раз напротив сердца.

- Клянусь честью, я ...

Но Мартиар остановил его, как и во время первой беседы.

- Не клянись, амэнец - просто попытайся, ведь никто кроме Седобородого, не знает, кому и что уготовано на завтра, а, главное... - Крейговец вздохнул и посмотрел прямо в глаза Олдеру. - Элгея и Мика понимают слово "нет", но моя младшая дочь... Если она решит, что мне нужна помощь, то вполне может оказаться на улицах Реймета - замки ее не удержат...

От этих, полных невысказанной боли слов, Олдеру стало тошно, но он все же попытался улыбнуться.

- Похоже, она истинная дочь воина...

Мартиар отрицательно качнул головой.

- Она - ребенок. Энейре всего одиннадцать... А теперь прощай, Олдер из рода Остенов, и помни, что ты мне пообещал...

Но "Карающий" на эти слова лишь упрямо вскинул голову.

- А я не хочу прощаться... Верю, что ты примешь правильное решение...

В этот раз Мартиар лишь молча кивнул... На этом они и расстались, а утром восходящее солнце ярко осветило по-прежнему полощущиеся на ветру княжеские штандарты - о добровольной сдаче речи больше не было...

Когда амэнское войско через проломы в стенах хлынуло в обреченный город, резня и грабежи начались почти сразу же - обозлённые затянувшейся осадой воины не собирались щадить кого бы то ни было. Но сцепившемуся с остатками "Лисов", увязнувшему в хитросплетении улочек со своими спешенными ратниками Олдеру было не до того - крейговские воины защищались с отчаянием смертников, с боем уступая каждый дом, каждую пядь заледенелых, залитых кровью мостовых. "Карающий" вел свой отряд к центру города в прямом смысле этого слова - по трупам, но то, что ожидало опьяневшего от мороза и боя Олдера на главной площади, разом отрезвило его от кровавого угара...

Служители Семерки испокон веков были неприкосновенными, оставаясь выше всех, раздирающих Ирий свар. Конечно, не все было так гладко - бывали случаи, когда святилища сгорали во время пожара, сопровождающего захват города, но даже в этом случае храмы занимались от случайных искр, а не от целенаправленного поджога, да и после такого происшествия виновная сторона выплачивала жрецам немалый откуп. Ну, а поднять руку на божьих слуг считалось настоящим преступлением. Этот обычай соблюдался даже лесовиками-скрульцами и дикими вайларцами, а уж амэнцы, во владениях которых находились главные храмы Семерых Заступников Ирия, неукоснительно придерживались этой освящённой веками традиции... Во всяком случае, именно так было до сегодняшнего дня!

Теперь же окруженные воинами служительницы Малики плакали и заламывали руки посреди площади, тяжелые двери святилища были сорваны напрочь, а еще одна часть "Карающих" подтаскивала под беленые стены храма целые кипы хвороста и досок. Святилище вот-вот должна была постигнуть судьба соседнего здания, которое уже со всех сторон охватил огонь. Сквозь рёв пожирающего сухое дерево пламени слышались отчаянные крики - ставни, и двери были надежно подперты снаружи...

- Останови это!!! - завидев появившийся на площади отряд Олдера, одна из жриц неожиданно рванулась вперед и, миновав заслон, бросилась к облаченному в командирский плащ воину. Повалилась ему в ноги, пытаясь обнять сапоги. - Именем Милостивой, останови душегубов!

- Сейчас мы уберем эту сумасшедшую, глава. - Один из хозяйничающих на площади ратников подошел к Олдеру, но тот, бросив короткое "Взять" махнул рукой и воины его отряда окружили подошедшего стальным кольцом. Олдер же, высвободившись из рук по-прежнему не поднимающейся со снега жрицы, присел рядом с нею на корточки.

- Что здесь происходит?

Еще не старая женщина подняла на него полные слёз глаза...

- Эти нелюди... Они подожгли больницу вместе с ранеными... А большинство из них даже встать с постели не могло...

Олдер резко распрямился. Посмотрел на взятого в оцепление воина потемневшими от гнева глазами.

- Как вы посмели, ублюдки? - голос Олдера напоминал хриплый рык и воин, поняв, что от смерти его отделяют считанные мгновения, судорожно дернулся.

- Мы выполняли приказ главы Ронвена! Это он велел сжечь больницу - мало ли какая там зараза?! Нам в войсках поветрие не нужно!!!

Олдер недоверчиво нахмурился.

- Может, он еще и святилище приказал подпалить?

Воин судорожно сглотнул.

- Нет... Но жрицы... Они крутились у нас под ногами, пытались помешать... А Ронвен велел наказывать всех непокорных!..

- Ясно... - вновь короткий жест рукой, и один из подчиненных Олдеру воинов шагнул вперед. Еще миг - и посмевший нарушить неприкосновенность жриц ратник осел на снег с перерезанным горлом.

- Площадь оцепить, жриц освободить. Святотатцев взять под стражу. В случае сопротивления - убивать на месте... - Собственный отдающий приказы голос, казался Олдеру глухим и незнакомым, а сам он словно бы утратил чувствительность ко всему, кроме ровного гула пламени уже объявшего до самой крыши больницу.

- Может, все же попытаться открыть двери... Вдруг хоть кто-нибудь... - Олдер коротко взглянул на Антара словно бы прочитавшего его невысказанные мысли и, помедлив, отрицательно качнул головой.

- Я не пошлю людей в огонь, да ты ведь и сам видишь - уже слишком поздно...

В ответ Антар лишь тяжело вздохнул. Из горящего здания уже не доносились ни одного крика, зато по площади начал стремительно распространяться запах горелого мяса, показавшейся Олдеру омерзительным.

Между тем поджигатели на диво быстро сложили оружие - идеально вышколенным, немедля и без рассуждений исполняющим приказы ратникам Олдера оказалось достаточно пустить кровь паре-тройке крикунов, чтобы остальные сложили оружие... Святотатцы, похоже, были изрядно ошеломлены тем, что подоспевший отряд не разделил их устремлений. На площади больше нечего было делать, и Олдер, на всякий случай выставив около святилища Малики многочисленную охрану, вновь углубился в сплетения улиц. Отправив десятку Антара на поиск дома Мартиара Ирташа, сам он намеревался найти Ронвена - молодому воину все еще не верилось, что друг отца мог отдать такой приказ...

В этой части города сопротивления уже не было - отряды Ронвена и Лукина прошли по ним стальной волной и теперь Олдера встречали лишь зияющие выбитыми дверями дома да скорчившиеся на снегу трупы, среди которых почти не было "Лисов". На одного облачённого в коричнево-рыжую куртку, сплошь изрубленного воина приходилось пять, если не семь трупов женщин, детей, обычных горожан...Олдер шел, не останавливаясь ни на миг, а его рука все сильнее сжимала рукоять меча - за шесть лет он уже четыре раза принимал участие в подавлении крестьянских мятежей, но никогда не видел такой бессмысленной невозможно кровавой резни...

Отец, зная, как важно получившему увечье сыну доказать свою пригодность к военному делу, сам выбрал отряд, в котором должна была начаться ратная служба Олдера. "Доблестные", которыми командовал отец, во избежание злобных сплетен, отпали сразу. Ронвен же, по мнению отца, действительно начал бы слишком баловать отпрыска лучшего друга... А вот помешанный на собирательстве посмертных масок Иринд славился полнейшим безразличием к пышности родословных попавших в его отряд юнцов, и неизменно ратовал за железную дисциплину.

Впоследствии выяснилось, что это было правильным решением. Пытаясь восстановить подвижность руки, Олдер ещё дома начал изводить себя беспощадными тренировками, и благодаря этому, легче сжился с драконовскими порядками, установленными Ириндом для новичков. Ну, а сам тысячник сразу выделил для себя рано вытянувшегося, но еще по-детски нескладного паренька. Похожий на взъерошенного галчонка, юнец во время тренировок выполнял упражнения не на страх, а на совесть, и даже в кругу сверстников никогда не жаловался на налитые болью мышцы, жесткую постель с тонким, жутко кусачим одеялом и безвкусную, скудную пищу. Более того, свой скромный паёк он делил с приведённым в казармы псом. И это была не какая-нибудь шавка, а породистая грандомовская собака - из тех, что следуют за воинами и воюют вместе с ними...

Иринд всегда являлся поборником самых строгих нравов и искренне считал, что родовитые семейства теперь слишком уж нежат своих наследников. В былые времена отпрыски знатных родов с семи лет переходили под строгую мужскую опеку - именно поэтому амэнцы раньше и были хозяевами Ирия - северные соседи в их сторону даже смотреть боялись! А теперь знатных сопляков иногда аж до тринадцати лет не отлучают от матерей и нянек, а те и рады, балуя будущих воинов разными вкусностями да домашним уютом. И не думают, дуры - хотя, разве способна женщина думать?! - о том, кто их дитяткам на войне постельку взбивать будет? Триполемцы? Те постелют - земляную... А перед этим еще и накормят до отвала сталью...

Эти соображения Иринд любил, щедро пересыпая колкими и обидными насмешками, повторять перед строем, доводя благородных юнцов до белого каления - казалось, ему просто нравилось дразнить вчерашних мальчишек...

Олдеру же доставалось даже больше других - за безнадежно испоганенную из-за кривых плеч выправку, за общую нескладность, за сломанный тренировочный меч, за ошибки в упражнениях... Но Олдер лишь молча кусал губы - если он сдастся, то Иринд не поленится ославить Остенов, породивших такого непутевого отпрыска, а ведь семья Олдера спокон веков была воинской - неужели он допустит, чтобы старый стервятник получил возможность вдоволь посмеяться над его отцом и родом?

А потом как-то раз Иринд уже в сумерках, когда остальные, измотанные муштрой юнцы отправились на отдых, застал Олдера на опустелом плацу. Тот вновь и вновь повторял никак не дающиеся ему выпады. Тысячник немного понаблюдал за упрямым сопляком, а потом без всякой насмешки сказал.

- Хватит уже. Иди спать - ты ведь едва на ногах стоишь...

Но Олдер лишь тряхнул растрепанной головой. Ему не до отдыха - вот когда начнет получаться, тогда и...

Но тренировку всё же пришлось прекратить, поскольку Иринд, устроившись на деревянной скамье возле выходящей к плацу стены казармы, приглашающе постучал по дереву рядом с собой.

- Меч от тебя не сбежит. Иди сюда и передохни, заодно и поговорим...

Этим вечером пожилой "Карающий" и желторотый юнец действительно поговорили по душам - до того хранящий упорное молчание Олдер неожиданно даже для себя самого поведал тысячнику и о подлинных причинах своего увечья, и о том, что должен стать воином не только ради отца, но и ради умершего брата. Даже для большинства слуг Дари являлся ублюдком, из милости взятым в дом, но у Олдера не было более верного друга, чем его незаконнорожденный брат... И, верно, уже не будет...

Иринд выслушал невеселую повесть от начала и до конца, а потом положил широкую ладонь на искалеченное плечо Олдера и со спокойной уверенностью заметил.

- Мы с этим справимся, галчонок. Обещаю.

Последствием этих слов стали специально подобранные Ириндом упражнения и дополнительные занятия - самого тысячника лекарям уже не раз довелось собирать по кускам, так что Иринд хорошо знал, что обещает. Пусть и через боль, подвижность и силу руки удалось восстановить полностью... А ещё тысячник начал сам обучать Олдера владению мечом и выездке, а во время вечерних посиделок на плацу еще и пояснял черноволосому птенцу цель существования "Карающих" так, как понимал ее сам.

"Доблестные" не зря носят свое название - они великолепные бойцы, охрана и опора князя, ну а "Карающие" прежде всего - порядок. Они не только участвуют в сражениях, но и несут неусыпное наблюдение на границах, усмиряют то и дело восстающих крестьян, карают бунтовщиков в недавно присоединенных вотчинах... И это только на первый взгляд кажется простым: сжечь восставшие деревни да перебить их жителей сможет любой дурак - именно так некоторые молодые недоумки и поступают, совершенно не задумываясь о том, что сама по себе земля ни хлеб, ни виноград не родит. Ей нужны крестьянский пот и умелые руки, а откуда ж этому всему взяться, если ты селянскую черную кость одним махом в нескольких селениях перевел? К тому же, меньше возделанных полей, это и меньший доход в казну, и соответственно - меньшее жалование у ратников. Голодный же воин - плохая защита для княжества. Как ни крути - всюду убыток...

Смердов, конечно, можно презирать, да и большинство этих темных, тупых людишек другого отношения и не заслуживают, но в то же время нельзя забывать, что их труд лежит в основе процветания всего Амэна. "Карающие" же для крестьян - что пастухи для неразумных овец, и потому жестокость воинов должна быть разумной и выверенной.

В восемнадцать лет Олдеру воочию пришлось увидеть воплощение ириндовских истин. В одной из западных вотчин взбунтовалось сразу несколько поселений, и отряд Иринда был послан подавить смуту. Старый "Карающий" играючи справился с неумелой засадой на околице восставшей деревни и захватив первых пленников, велел оцепить поселение. Дальше был обыск по дворам и короткое дознание, за которым, конечно же, последовало немедленное наказание.

Выявив подстрекателей, Иринд повесил их вместе с семьями на глазах всех, согнанных на площадь обитателей деревни. Причем, в первую очередь петля затягивалась на шее детей - восставшие должны были увидеть, что устроенным бунтом в первую очередь подрубили собственные корни. Что же касается детей, то и тут все было до боли просто и ясно. Отпрыски восставших - заведомая головная боль. Вырастут, захотят отомстить за родителей... Нет, таких надо давить в зародыше!.. За детьми следовали жены и матери, и Олдер, глядя на бьющихся в путах бунтовщиков, понимал, что выдуманное для них Ириндом наказание было хуже любых пыток. Но когда восставшие вслед за своими семьями получили петлю на шею, пришла очередь остальных обитателей деревни ответить за то, что наслушались крамольных речей.

Если повешение по воле Иринда проводили уже опытные, повидавшие немало боев и казней ратники, то теперь пришла очередь таких юнцов, как Олдер - им предстояло наглядно пояснить селянам, что означает эмблема на нагруднике "Карающих", а также показать своему главе, как они научились владеть плетью...

Никогда еще Олдер не чувствовал себя настолько мерзко - до этого воинское дело виделось ему, как поединок с равным противником, но избиение плетью привязанного за руки к столбу человека до тех пор, пока глава не скажет "довольно"...

В первом поселении ему выпало наказать пятерых, в следующим - десятерых, а в третьем - пятнадцать... А потом Олдер заметил, что заполнившая душу горечь как-то незаметно прошла, оставив после себя лишь осознание грязной, неприятной, но в то же время - необходимой работы. После этого службу стало нести легче, участь непокорных деревень уже не смущала и не коробила. Ну, а когда, во время одного из последних бунтов, какой-то селянин умудрился убить пса молодого воина - Туман хоть и одряхлел, но по-прежнему всюду следовал за хозяином - Олдер сам запорол пленённого бунтовщика до смерти. Его сердце точно обросло невидимой корой, которая с каждым годом становилось всё крепче, словно бы наращивая слой за слоем...

Но теперь даже она не могла защитить Олдера от боли растерзанного Реймета... К тому же "Карающий" ясно осознавал - при всей своей жестокости Иринд никогда бы не спалил живьем раненых, и не отдал бы приказ уничтожать все живое...

Ронвена удалось найти на одной из торговых, густо заставленных лавочками, улочек неподалеку от "Лисьих" казарм. Тысячник стоял, попирая ногою неподвижное, распростертое на заледенелой мостовой тело, и жарко обсуждал что-то с гордо подбоченившимся Лукином, не обращая внимания на снующих туда-сюда рядовых "Карающих".

- Глава... - положенное приветствие едва не застряло в горле у подошедшего к тысячникам Олдера - как оказалось, сапог Ронвена опирался на грудь Мартиара Ирташа. По всему было видно, что крейговец принял жестокую смерть - его лицо и грудь были разрублены, правая рука отсечена до самого локтя, но герб все еще был хорошо виден на измаранном кровью плаще... Вздыбленный конь по-прежнему упрямо рвал узду - полный отчаянной силы, непокоренный...

Ронвен, услышав знакомый голос, с улыбкой повернулся к Олдеру.

- Рад видеть тебя в здравии - денек выдался действительно жарким! Представляешь, этот крейговец, будучи уже раненным, сумел завалить пятерых моих лучших мечников... Вот ведь упрямая скотина...

Олдер грустно покачал головой.

- Вряд ли он заслуживает таких посмертных слов - его мужество и верность присяге достойны уважения...

Но его слова не встретили у тысячников понимания.

- Брось, Олдер - упрямство этого крейговца едва не обернулось нашим позором. Застрять на осаде такой жалкой крепостишки - это же смех... А сколько людей потеряли!.. - Услышавший возражение Олдера Лукин раздраженно фыркнул и отвернулся. Ронвен же запустил пятерню в свои густые, цвета спелой пшеницы волосы и еще раз посмотрел на распростертое под ногами тело.

- Да. Мы потеряли неоправданно много воинов, но, надеюсь, в следующих крепостях такого отпора уже не будет, и мы сравняем счет... Жаль все же, что Мартиар не принял наше предложение о сдаче - я бы с удовольствием посмотрел на его лицо, когда он увидел, как все тут полыхает!

Страшный смысл сказанного заставил Олдера побледнеть.

- Ты хочешь сказать, глава, что приказал бы сжечь город сразу после того, как "Лисы" сложили оружие?! Но это же бесчестно!..

После таких слов улыбка мгновенно сошла с лица Ронвена, и он сердито взглянул на вздумавшего обвинять его в недостойном поведении Олдера.

- Прекрати, это со стороны Мартиара было бесчестно заставить нас потерять столько времени на его вшивую крепость!.. Неужели Иринд не научил тебя отличать подлость от обычной воинской хитрости, мальчишка?

В ответ Олдер лишь сжал кулаки.

- Значит, разоренное святилище Малики тоже хитрость?!!

- Что?! - возопившие в один голос тысячники в одно мгновение стали бледнее Олдера. В Амэне, в отличие от северных соседей, княжеский совет состоял не из Старейшин и владетелей крупных вотчин, а из верховных жрецов Великой Семерки. Божьи слуги никогда не лезли в вопросы войны - по крайней мере, нынешний Владыка Амэна быстро отучил их от этого - но свои интересы блюли свято даже в малейшем. Не было сомнений, что разрушенный, пусть и на вражеской земле, храм жрецы сочтут покушением на собственное неприкосновенное положение и потребуют от князя жестоко наказать виновных... Оскопление и изгнание, - и это в лучшем случае...

Все эти мысли мгновенно отразились на лицах тысячников, а Олдер между тем продолжал ломким от гнева голосом: - Твои воины, глава, вначале спалили находящуюся под покровительством Малики больницу, но этого им показалось мало, и они, пленив жриц, решили сжечь еще и святилище, посвященное Милостивой...

Ответом Олдеру стало подавленное молчание. Первым пришел в себя Лукин.

- Совет Семерых нам этого не простит. - Голос тысячника был до странности глухим. - А если твои горе-вояки, Ронвен, еще и нарушили непорочность жриц...

- То нам лучше живьем провалиться в Аркос... - Красивое, хищное лицо Ронвена разом постарело и осунулось. - Демоны, я же отдал четкий приказ - только больницу...

Олдер исподлобья зыркнул на утративших весь боевой запал тысячников, и, помедлив немного, равнодушно сказал, отвернувшись к начавшей тлеть, заполненной игрушками лавке.

- Я успел вовремя. Жрицы целы, так же, как и храм, но святотатцев я взял под стражу...

- Слава Мечнику. - Ронвен облегченно вздохнул и, шагнув к Олдеру, обнял его за плечи. - Хуже гнева Совета лишь недовольство Владыки, но не думаю, что он по такому случаю вступился бы за своих верных псов...

- Когда мы вернемся в Милест, я найду способ отблагодарить тебя. Деньги, земля - все, что хочешь... - Лукин и Ронвен наперебой говорили еще что-то, но все их слова скользили мимо сознания Олдера. Молодой воин не мог оторвать взгляда от лавки с куклами - в начавшем подниматься дыму лица игрушек дрожали, и, казалось, оживали. Куклы словно бы смеялись над его обещаниями и навсегда утраченной верой.

...Замерев на своем коне чуть в стороне от дороги, Олдер наблюдал за тем, как амэнское войско покидает Реймет. Уже три дня он почти не спал и чувствовал себя таким усталым, точно ему довелось держать на плечах небо...

Кони "Карающих" и "Доблестных" звенели подкованными копытами по заледенелой земле, а сами всадники кутались в подбитые мехом плащи - дни, словно назло, стояли по-прежнему морозные и ветреные. Казалось, сама крейговская земля ополчилась на пришедших войною чужаков, да только ни холодом, ни снегом амэнское войско было уже не остановить!

Кони слажено ступали в ряд, глухо бухала сапогами тяжелая пехота. Войско стальной змеею проходило сквозь единственные уцелевшие ворота Реймета, над которыми было прибито тело Мартиара Ирташа... Мелочная злоба Ронвена вылилась в настоящее глумление над павшим в бою защитником крепости - тысячник приказал сорвать с мертвого крейговца одежду и доспехи, а потом прибить его тело над воротами. Амэнцы шествовали молча, не оборачиваясь, не оглядываясь на подвергнутого унижению Ирташа, но когда ворота миновал последний пехотинец и пришел черед идущих в обозе пленных, все изменилось - глядя на мертвого защитника Реймета женщины начали плакать и причитать, а немногочисленные оставшиеся в живых "Лисы" шептали проклятия амэнцам и стыдливо отводили глаза от изуродованного тела - чего стоит жизнь, выкупленная такой ценой?

Олдеру был понятен этот стыд, но он лишь скользнул взглядом по пленным воинам, так как все его внимание занимали медленно бредущие женщины и дети. Он уже потратил целый вечер, бродя в обозе и высматривая девчонок возраста младшей дочки Мартиара. Затянутой в перчатку рукой брал дрожащих от страха соплячек за подбородок и в неровном свете костров высматривал семейное сходство... Спрашивал имя... Вечер прошел впустую, но, может, при свете дня удастся рассмотреть нечто новое? То, что ускользнуло от его внимания в вечерних сумерках?.. Хотя, в общем-то, такой исход был маловероятен.

Антар выполнил приказ Олдера и нашел указанный дом, но его отчёт молодого "Карающего" не порадовал. Искомый дом был уже больше, чем наполовину объят пламенем. Несмотря на дым, Чующему удалось пробиться в одну из комнат, но там он увидел лишь тела - паренёк шестнадцати лет был убит мечом, а молоденькой девушке - почти ребенку - свернули шею, но перед этим над нею изрядно поглумились. Порванное платье и перепачканные кровью бёдра говорили сами за себя...

Олдер резонно предположил, что убитыми были старшие дети Мартиара, но эти сведения ничуть не проясняли судьбу младшей - Энейры... К сожалению, вызнать что-либо с помощью своего дара Олдеру не удалось - из-за огня Антар не смог даже приблизиться к телам, что уж говорить о поиске в комнатах какой-либо связанной с девочкой вещи!.. Чутье эмпата тоже ничем не помогло. Антар честно попытался взять след малышки от её дома, но вокруг было слишком много смертей, крови, огня и страха... Энейра словно растворилась во всем этом....

Ухватившись за слова Чующего о том, что малышки всё же не было в обречённом доме, Олдер решил, что Ирташ был прав - одинадцатилетняя малявка таки сбежала из дома разыскивать отца... Но, в этом случае, что ждало её на залитых кровью улицах? Смерть? Плен? Или малышка смогла найти для себя укрытие в храме Малики?..

Последнюю догадку Олдер решил проверить в тот же день. Часть горожан действительно спаслась от стали и пожара за стенами храма Милостивой - каменное здание стояло на расчищенном священном участке - от соседних домов до него долетали лишь слабые искры, а выставленные Олдером вокруг храма ратники не препятствовали ищущим защиты у Малики рейметцам.

Несмотря на это, когда Олдер ступил в святилище, его встретила гнетущая тишина - под сводами, казалось, даже эхо умолкло. Впрочем, "Карающему" было не до того:

- Я знаю, что у вас есть спрятавшиеся от пожара дети. Я должен взглянуть на них...

На несколько мгновений вокруг Олдера вновь воцарилась тишина, но потом из храмового сумрака выступила служительница, в которой "Карающий" узнал кинувшуюся к нему днем за помощью жрицу, и жестом позвала Олдера за собой...

Детей было всего несколько - три мальчика и четыре девочки - ни одна из них на имя Энейра не откликнулась... Олдер разочарованно вздохнул, а до этого упорно хранящая молчание жрица вдруг спросила.

- Кого ты искал, амэнец?

- Дочь главы "Лисов", Мартиара Ирташа. Ее зовут Энейра и...

- Ее здесь нет, - спокойно заметила жрица, так и не дослушав Олдера, а потом вдруг слабо улыбнулась, взглянув на недоверчиво нахмурившегося амэнца. - Я бы предпочла, чтобы Энейра была с нами, так же как и ее прабабка, и не стала бы прятать малютку от тебя - верю, что ты не причинил бы ей зла...

Эта жрица, как выяснилось, неплохо знала семью Ирташа, но сообщенные ею приметы девочки заставили Олдера горько улыбнуться. Среднего роста, худенькая, лобастая, как отец, с русой косой и серыми глазами... Половина крейговских детей вполне подойдет под это описание!..

Но он все равно искал, уже понимая, что все тщетно, и итогом его поисков стала пустота - дочери Мартиара не было, ни среди пленных, ни среди убитых... Она попросту исчезла...

Олдер перестал смотреть на дорогу и перевел взгляд на тело Ирташа. До этого похода он даже не думал, что победа может измарать, но теперь чувствовал себя так, будто с ног до головы извозился в смоле, а на душе было пусто, холодно и гадко... А если бы не Мартиар, то было бы еще гаже - он, Олдер, думая, что спасает город, уговаривал Ирташа сдать Реймет, но крейговец предпочел бой и тем самым спас Олдера от клятвопреступления, пусть и невольного...

"Я действительно пытался найти твоих родных, Мартиар Ирташ, но оказалось, что этого мало..." - с горечью подумал Олдер, а подъехавший к нему Антар, посмотрел туда, куда был направлен взгляд Олдера, и тихо произнес.

- Он не заслужил такого... Если глава позволит мне немного отстать от отряда, у крейговца будет могила...

Олдер повернулся и пристально взглянул на пожилого воина. Антара он знал с самого детства - тот служил "Доблестным" у отца, и, как Чующий, помогал ему в колдовстве, а потому был вхож в дом Остенов в любое время. Этим доверием он, правда, никогда не злоупотреблял, ведя себя неизменно спокойно, скромно и дружелюбно - не лез на глаза, обедал в людской... По своей воле Чующие не часто служат колдунам, но в этом случае Знающий и эмпат, похоже, пришли к соглашению, которое устроило обе стороны.

...Тем не менее, Олдер все равно был удивлен, когда вскоре после гибели отца, едва оправившийся от собственных ран Антар явился к нему и заявил, что его жизнь по-прежнему принадлежит Остенам. Возраст не помеха - он все еще может быть полезен и согласен служить у "Карающих" даже не десятником, а простым ратником.

Это было странное желание - Антару за выслугу и ранения, полагалось неплохое выходное пособие, да и на верность "Чующий" присягал лично отцу, а не всему роду... Тем не менее, Олдер не смог отказать ветерану и принял его перевод в свою сотню, сохранив при этом за Антаром прежнее звание, хотя каждый взгляд на эмпата напоминал Олдеру о его утрате. "Чующий" же, впрягшись в привычную лямку, никогда не тревожил молодого главу по пустякам, но при этом всегда оказывался за его плечом в нужный момент. Иногда Олдеру казалось, что в лице Антара неожиданно обзавелся второй, унаследованной от отца тенью...

- У тебя есть на примете подходящий помощник? - осведомился "Карающий", и Антар согласно кивнул.

- Есть, глава... И место я найду пусть и не освященное, но хорошее, покойное...

Олдер согласно кивнул, а потом расстегнул застежку и сбросил свой плащ на руки Антару.

- Я знаю, что Мартиар хотел бы иного, но пусть лучше плащ "Карающего", чем совсем ничего...

Пожилой Чующий склонил голову.

- Все будет сделано, как надо, глава, и еще... - Антар на мгновение замялся, а потом выдохнул. - Я вызнал, кто был в доме Ирташей...

Вместо ответа Олдер чуть заметно кивнул и Чующий быстро прошептал:

- Семью крейговца сгубил Лемейр со своими людьми. Ратники из его десятки давеча хвастались, как развлеклись в одном зажиточном доме. По приметам - все совпадает...

Лицо Олдера на мгновение исказилось, точно от боли, но потом ((он)) тронул с места застоявшегося коня и не поворачиваясь, сказал.

- Об этом ты расскажешь мне позже, Антар, и во всех подробностях. Я должен знать...

А еще через три месяца амэнское войско возвратилось из Крейга в Милест, и Олдер первым делом решил навестить тоже вернувшегося с лаконской границы Иринда...

Тысячник встретил гостя во внутреннем дворике с давно и безнадежно запущенным бассейном, и Олдер с первого взгляда заметил, что Иринд за эти месяцы заметно сдал. Кожа лица словно бы посерела, плечи согнулись, походка стала по-стариковски шаркающей, а от тела шел какой-то нездоровый, едко-кислый запах... Впечатления усиливалось еще и одеждой тысячника - сорочка под накинутой на плечи курткой явно была несвежей, с желтоватыми пятнами на груди, а поясницу Иринда охватывал большой, связанный из колючей шерсти, синий женский платок - неслыханная прежде вольность для всегда ратующего за чистоту и опрятность Иринда... И где он только откопал такое "украшение"?

- Ну да, приболел немного, - вместо приветствия сварливо проворчал тысячник, а затем, проследив взгляд Олдера, добавил. - Просквозило на лаконских ветрах, а платок я у кухарки позаимствовал - она себе таких может еще с десяток связать. Не убудет... И, кстати, что это у тебя в руках - трофей из Крейга?

Олдер слабо улыбнулся. О пристрастиях тысячника в выпивке он был отлично осведомлен.

- Да так... Напоролись в одной из крепостей на запасы лендовского васкана...

- И ты решил старика порадовать... - Иринд вдруг перестал ворчать и, пристально взглянув в глаза Олдеру, произнес. - Ну, так пойдем - распробуем твой трофей...

В комнате было жарко и душно, Иринд, кряхтя, устроился в кресле, разлил васкан по небольшим бронзовым стопкам и оценивающе прищурился...

- С каждым годом все больше убеждаюсь - от зимних холодов напрямую зависит и крепость изготавливаемых в княжестве напитков, ну а лендовский васкан - истинное лекарство, живой огонь! И тело лечит, и душу веселит!

Произнеся такой тост, Иринд тут же опрокинул стопку, и довольно крякнул...

- Да, настоящий... Вино, кстати, у лендовцев довольно кислое, но, в отличие от крейговской водицы, забористое... Но, хватит о выпивке, поговорим о тебе.

Иринд снова разлил васкан по опустевшим стопкам, прищурился, глядя на Олдера.

- Я так понимаю, что ты отпрашиваться пришел. Ты не смотри, что я болею - новости все равно узнаю в первую очередь. Знаю, что Ронвен тебя пригрел крепче сына родного, да еще и так расхвалил перед нашим Владыкой, что он решил тебя землей наградить на отвоеванных в зимнем походе крейговских вотчинах... Да ты губы-то не поджимай, не хмурься - я тебя не осуждаю. Рыба ищет, где глубже, а человек - где лучше...

Олдер опрокинул стопку, мотнул головой.

- Нет. Не отпрашиваться я пришел, глава, а обратно проситься. Под Ронвеном я больше ни одного дня ходить не желаю!

Иринд, услышав такое заявление, нагнулся вперед, и, чуть склонив голову набок, пристально взглянул на Олдера, еще больше став при этом похож на старого, умудренного жизнью грифа-стервятника.

- Что ж так? У Ронвена ты в любимцах будешь ходить, а у меня еще года два, если не три, сотником останешься. Не потому, что дурак, а потому, что молод еще слишком для большей власти.

Олдер вздохнул.

- Так ведь ходил и не жаловался... А от Ронвена мне ни тысячи, ни земли не надо...

Иринд прикрыл глаза, усмехнулся.

- Так-так... А теперь давай начистоту - что между тобою и Ронвеном произошло, что у тебя теперь при одном упоминании о лучшем друге твоего отца с зубов яд каплет? Точь-в-точь, как у той гадюки, из отравы которой мне мазь делают?..

Молодой "Карающий" невесело усмехнулся.

- Да ты, похоже, и так все знаешь, Иринд...

Но старый тысячник в ответ одарил гостя новым, пристальным взглядом и, наполнив стопку Олдера до самых краев, тут же придвинул ее к нему.

- Знаю, но хотелось бы и от тебя услышать, что к чему... Только выпей сперва, так всю накипь легче высказать будет...

Олдер не стал особо артачиться. Обсуждать произошедшее ему все равно было не с кем. Антар, хоть отец в нем, похоже, и не ошибся так, как в Ронвене, все равно не подходил для такого разговора, а Иринд... Что ж, старый стервятник знает его с младых ногтей, да и тайну сказанного блюдет свято... Так что Олдер рассказал Иринду все - включая последние слова Ирташа, свои безуспешные поиски и согласие на тайные похороны Мартиара, которые были уже прямым нарушением воли Ронвена... Вот только он, Олдер, не мог поступить иначе...

Иринд выслушал Олдера как всегда - молча и не перебивая, но когда последнее слово было произнесено, не стал отвечать сразу, а молчал, по-птичьи прикрыв глаза... Но его дрема оказалась не более чем иллюзией. Через некоторое время Иринд встряхнулся и заговорил.

- Что ж, ты действительно рассказал мне все... За твой поступок я тебя не осуждаю - этот крейговец, сразу видно, был хороших кровей и крепкой закалки. Честное и простое погребение - самое меньшее, что ты мог ему дать, а большего бы, верно, не смог бы уже сделать никто... Что же до Ронвена, то я сам с ним поговорю. Скажу, что он больше не получит от меня не то, что сотни, а даже единого ратника. Ибо дает им слишком много воли. Твоя сотня совсем отбилась от рук...Ты же, в свою очередь, при встрече с ним, не отводи глаза, и не скрипи зубами от злобы. Он не должен заметить, что твое отношение к нему переменилось!

Выслушав такое напутствие, Олдер немедля вскинулся, собираясь возразить, но Иринд лишь покачал головой.

- Тише, Олдер из рода Остенов, тише... Ронвен бьет в спину, исподтишка, а ты еще не привык иметь дело с такими врагами. Так что погоди выражать свою неприязнь открыто - время еще приспеет... Да и от землицы тебе ни в коем разе отказываться не следует - ты свой надел получаешь из рук Владыки, а не Ронвена, так что ничего постыдного в этом нет, да и сама земля лишней не будет! Твой отец ведь был младшим сыном и унаследовал из родовых владений всего ничего, так что самое время тебе обзаводиться своим имением. Земля, она всегда впрок идет и ценнее денег - особенно когда надо будет выходить в отставку. К тому же, я узнавал - кусок тебе достался жирный - хорошие поля, речка, пара деревень: отстроишь себе дом, и будешь жить, как у Семерых за пазухой. На обустройство я тебе, если хочешь, сам денег дам, да и как крестьян лучше приструнить - всегда подскажу.

При последних словах уже явно прикидывающего, что лучше строить и выращивать в еще не существующем имении Иринда, Олдер слабо усмехнулся.

- Глава, спасибо... Но я ведь воин...

Иринд же при таких словах, лишь вздохнул, да притворно сердито взглянул на Олдера.

- Воин ты только до тех пор, пока в возраст не вошел, а вот когда тебя скрутит, как меня, то ты сразу поймешь пользу обустроенного имения и верного дохода. Так что слушай меня, пока я живой, да учись, благо, я еще несколько лет смогу вас, молодых да ранних на правильную дорогу ставить, хоть и трудно мне теперь за вами, щенками, угнаться. И возраст, и кости уже не те... А пока... - Иринд вдруг словно бы скинул маску, сразу став старше еще на десяток лет. - Есть у меня новость, которой ты еще не знаешь. Лазутчики донесли, что Владыка Лезмет лишил Мартиара Ирташа и его потомство родового имени и всех привилегий за то, что он якобы сдал Реймет без боя! Так что Крейговский Властитель обошелся с Мартиаром даже хуже, чем Ронвен... Если последний всего лишь надругался над мертвым телом, то Лезмет искупал в грязи саму память о воине, который положил за него жизнь...

Услышав такую весть, Олдер опустил голову и глухо произнес:

- Только не Ирташ... С ним все должно было случиться по-другому...

- Знаю. - Иринд разлил по стопкам очередную порцию васкана. - Но даже если в Крейге теперь верность долгу и мужество не в чести, а от Мартиара Ирташа отреклись свои, это не помешает двум амэнцам помянуть его в своих молитвах к Мечнику...

С этого времени прошло немало лет - ушли в небытие Ронвен и Лемейр. Олдер полагал, что эту страницу своей истории перевернул навсегда... Вот только прошлое, как оказалось, любит порою возвращаться самым немыслимым образом. А, может, сам Олдер был виновен в том, что потревожил это минувшее в лесной глуши - ну что ему стоило тогда пройти мимо?.. Олдер задумчиво огладил быльце детской кроватки - ему следовало принять решение, и непростое...

Лесовичку вряд ли можно обвинить в обмане - он ее ни о чем толком не спрашивал, даже имени не узнал, она же, в свою очередь, просто молчала... И лелеяла ненависть, принесенную в лесную глушь вместе со старой куклой из сожженного Реймета... Ненависть, до этого убаюканную долгими, тихими годами отшельничества, но теперь, при виде тех, кто порушил ее прежнюю жизнь, вскипевшую с новой силой.

Лесовичка - враг... Которого он не рассмотрел сразу.

Олдер поднял голову, решительно стиснул губы - он не будет убивать лесную ведьму, но теперь поговорит с ней по-другому: неторопливо и обстоятельно, а еще - станет держать при себе, и не будет спускать с нее глаз...

...Тряхнув головой, Олдер вернулся обратно в большую комнату, но первым, на что напоролся его взгляд, стал опустевший угол, в котором пленница провела почти весь этот день.

- Где она? - Олдер медленно развернулся к подчиненным, а Лекерн, еще не поняв, какая над всеми ними сгущается гроза, ответил главе многозначительной ухмылкой.

- Так ясно где - наш Ильмарк вывел лесовичку пошептаться с глазу на глаз. Вы ж сами знаете, глава, этот кобель не успокоится, пока своего не добьётся!

- Давно? - почти прорычал Олдер, уже предчувствуя ответ, который не заставил себя ждать.

- Да не то чтобы очень, но ведь Ильмарк... Он же в таких делах никогда не торопится, смакует... Не было причины... - почуяв беду, немедля начал оправдываться Лекерн, но Олдер не стал его дослушивать. Рявкнув:

- Дурачье! Чтоб вас демоны не торопясь отымели! - И шагнул к выходу...

Дождь наконец-то перестал, но двор тонул в сыром сумраке, а под деревьями было и вовсе темно. Олдер подозрительно посмотрел в сторону сараев, потом перевел взгляд на небольшую, стоящую на отшибе баньку. Так и есть - из крошечного оконца лился слабый свет. Можно было бы и сразу догадаться - кто ж будет кувыркаться среди мокрых кустов или в сарае на соломе, когда под боком имеется сухая парилка с отполированными лавками!

Олдер злобно ухмыльнулся и направился к бане - подпертая снаружи дверь его не удивила, так же как и обнаруженный в запертой баньке Ильмарк. "Герой" валялся на полу, широко раскинув руки: куртки на нем уже не было, ворот рубахи расшнурован, штаны чуть спущены, возле левого плеча - небольшая темная лужица и глиняные черепки...

"Отравила!" - Олдер, сжав кулаки, еще раз взглянул на побледневшее лицо Ильмарка. Жалости в нем не было. Только злость на дурака-подчиненного, который умудрился найти такой бесславный конец. Это же уметь надо!..

Олдер раздраженно ткнул сапогом под ребра распростертое на полу тело. Ильмарк вздрогнул, слабо дернулся... С губ слетел едва слышный стон...

"Все-таки жив, щенок малохольный!" - Олдер встав на одно колено, схватил Ильмарка за плечи и как следует встряхнул.

- Ильмарк, где она? Очнись, дурень!.. Демоны тебя забери, щенок!!! Отвечай!!!

Ильмарк с трудом разлепил веки и уставился мутным младенческим взглядом прямо в лицо Олдеру... Мигнул, улыбнулся и... Нежно огладил рукою щеку своего главы. От такого действа Олдер замер, как громом пораженный - подобного выверта от подчиненного он никак не ожидал! Ильмарк же снова, на этот раз более сосредоточено провел пальцами по щеке и подбородку начальника, изумлённо хлопнул глазами:

- Милая... Лесовичка, у тебя... Ик... Щетина?!!

Выдав сей перл наблюдательности и остроты ума, Ильмарк уронил голову на грудь и громко захрапел.

- Твою мать!!! - взревев, точно раненый медведь, Олдер хорошенько встряхнул вконец ошалевшего подчиненного, но этот прием больше не помог. Несмотря на тряску Ильмарк продолжал храпеть, а его голова бессильно моталась из стороны в сторону.

- Ну все, птички! Доигрались!!! - Олдер схватил Ильмарка за шкирку и выволок за собою из баньки. Швырнул обмякшее тело под ноги уже сгрудившимся во дворе подчиненным.

- Вытрезвите этого малохольного! Обливайте водой до тех пор, пока в себя не придёт!

Двое "Карающих" тут же подхватили Ильмарка и поволокли к колодцу, а Антар совершенно спокойно уточнил:

- Она его опоила, глава?

- Да! - Внутри Олдера уже вовсю клокотала чёрная ярость. На себя, на дураков-подчинёных, на лесовичку... Это ж надо - какая-то тихоня-ворожейка со спящим даром не только смогла обвести вокруг пальца десяток опытных воинов, но еще и оставила его - уже столько лет служащего Мечнику колдуна! - в дураках! Ну, нет... Не бывать такому!

Тряхнув головой, Олдер решительно направился в дом - лесовичка начала игру первой, но последнее слово все равно останется за ним! Ведьма может сколько угодно путать следы, но он и не собирается гоняться за ней впотьмах и ломать себе ноги о выступающие из земли коряги, а от его колдовства чащоба лесовичку не спасет...

Поиск необходимого занял у Олдера совсем немного времени - в спальне лесовички он высмотрел на одной из полок деревянный гребень, которым она пользовалась не далее, как сегодня утором, и, сжав находку в руке, вернулся во двор. Рявкнув на подчиненных, чтобы не мешались, он беспощадно протоптался по остаткам ботвы, и, прошедши наискосок весь огород, остановился у самой кромки леса - там, где была лишь голая, рыхлая земля...

Если эмапты находят людей по следу, который оставляют их чувства, то колдунам желателен предмет, на котором сохранился отпечаток жизненной силы, постоянно излучаемой живым существом - обрывок платья, пропитанный кровью или потом платок, кольцо, гребень... Любая мелочь, с которой достаточно тесно соприкасался нужный человек. Для того чтобы почувствовать необходимое направление или увидеть оставшуюся между жертвой и предметом связь, которая стала бы настоящей путеводной нитью, ритуала не требовалось. Олдер уже сейчас, сосредоточившись, вполне уверенно мог сказать, что чувствует впереди себя нечто, похожее на солнечный зайчик, отбрасываемый металлическим зеркальцем... Но, разозлившись не на шутку, он решил преподать лесовичке примерный урок.

Опустившись на колени, Олдер ладонью разровнял землю и быстро нарисовал круг с двумя рунами по бокам - благо, для такого незатейливого плетения хватало и сумерек... Положил в центр образовавшейся фигуры гребень и прикрыл его ладонью. Вновь сосредоточился, закрыл глаза. Теперь самым главным для него было соприкоснуться с излучением лесовички, подчинить ее силы своим, а вычерченное на земле плетение еще больше концентрировало его волю и ограничивало беглянку, не давая ей вырваться из сотворенной ловушки...

Первый шаг дался Олдеру легко - чужое излучение оказалось на диво тёплым, мягким и притягивало воина уже само по себе. Словно пушистый котенок, которого рука сама тянется погладить... Олдер не стал отказывать себе в таком маленьком удовольствии - первое соприкосновение их сил было лёгким, почти воздушным. Тем не менее, беглянка, почувствовав чуждое вторжение, тут же встрепенулась испуганной птицей. Рванулась, попытавшись оборвать возникшую связь, и Олдер тут же усилил хватку. Сжимал и сдавливал, правда, по-прежнему мягко, почти бережно, не изменив этой тактике даже тогда, когда попытки лесовички освободиться превратились в непрерывные, отчаяные рывки.

Он не хотел сломить лесовику сразу и напрочь, одним ударом пригнув к самой земле. Олдер собирался вначале показать беглянке всю глупую бессмысленность сопротивления, а потом, подчинив ее волю своей, заставить вернуться. Это станет жестоким уроком для лесовички, но, впоследствии, сделает её более сговорчивой, а поговорить с ней Олдер собирался о многом, включая и сожжённый Реймет...

Между тем, время шло. Почуяв, что лесовичка уже начала уставать от борьбы, колдун, криво усмехнувшись, начал ломать ее ментальный щит. Как он и предполагал, защита дикарки не выдержала такого напора и быстро дала трещину. Но вот та боль, которая скрывалась за нею... Тысячник, конечно же, понимал, что молчаливая замкнутость вдовы скрывает за собою немало горя, но те отзвуки и обрывки мыслей, что теперь донеслись до него, заставили Олдера стиснуть зубы - скорбь, чувство вины, тоска по ушедшим. Детский, так и не изжитый до конца страх, и боль от предательства - застарелая, уже ставшая почти привычной... Олдер пропустил эти отзвуки мимо своего сознания - ему вполне хватило такого соприкосновения, да и ворошить чужие мысли было пока без надобности... Обладай он способностью к духожёрству - самому сильному и опасному колдовскому дару, то он не удержался бы и проник в открывшееся ему сознание еще глубже, вбирая в себя весь доступный ему опыт... Духожёры ведь и славны тем, что выпивают чужие души и взламывают людские сознания без всяких ритуалов...

Но Олдер от рождения обладал хоть и сильным, но вполне обычным колдовским даром, слитым впоследствии, согласно традиции семьи, с магией Мечника, а потому воин, зная, что будет услышан, заговорил, мысленно обращаясь к беглянке. "Бежать бессмысленно. Возвращайся. Я не причиню вреда!" Ответом ему стал отчаянный всплеск уже почти полностью растраченных сил и упрямое "Нет!"

Получив отказ, колдун еще больше усилил давление на чужую волю: "Возвращайся! Ты не убила Ильмарка - за твою выходку тебя не накажут... Пойми, я не хочу тебя ломать!"

"Нет..." - теперь отказ больше напоминал шёпот - ничего удивительного. Спящий дар - плохая подмога в борьбе с сильным колдуном... Олдер еще крепче вжал в землю гребень. "Последний раз прошу - возвращайся, ты не можешь мне противостоять..."

В этот раз лесовика не удосужила его ответом. Зато слабо вспыхнул её ментальный щит - безнадёжная, тщетная попытка!.. Олдер жадно втянул ноздрями сырой воздух - он предлагал вполне разумный выход, но раз лесная упрямица по-прежнему не желает понять, на чьей стороне сила...

"Возвращайся!" - теперь это был хлёсткий приказ, подкреплённый многократно усиленной волей. Игры действительно закончились.

"Возвращайся немедленно!" - воля Олдера неумолимо давила и сминала лесовичку, но дикарка каким-то чудом ещё находила в себе силы к сопротивлению... Но откуда бы она их ни черпала, преимущество все равно было на стороне колдуна. "Я ПРИКАЗЫВАЮ! ВОЗВРАЩАЙСЯ!" - этот удар должен был смять, окончательно подавить и подчинить дикарку. Олдер уже чувствовал, как становится хозяином ее воли, как тут...

В первый миг он вообще не понял, что произошло - связь с лесовичкой внезапно оборвалась, а по глазам Олдера точно бы со всего маху хлестнули гибкой веткой. Белая ослепляющая вспышка, звон и визг в ушах... Олдер повалился на бок, отчаянно тряся головой - земля словно сошла с ума и непрестанно кружилась, мышцы налились болью... Он словно бы выпал из времени, потеряв все нити событий разом. Кто он?.. Где?.. Что происходит?!..

- Глава! - знакомый голос пересилил шум в ушах. Олдер приподнял голову, пытаясь рассмотреть очертания приблизившегося к нему человека, но Антар был уже рядом. - Сейчас всё исправим, глава... - Рука пожилого Чующего легла Олдеру на плечо, а еще через миг колдун почувствовал исходящую от эмпата силу. Прохладная, свежая, она омывала оглушённое сознание, и Олдер припал к ней, точно к роднику. Каждый глоток помогал ему прийти в себя, уносил боль и слабость... Эту силу хотелось пить бесконечно, но Олдер остановился, как только у него достаточно прояснилось в глазах... То, что Антар дал ему доступ к своим силам, совсем не означало, что у Чующего их много. Антар стар...

- Ты в порядке? - Олдер приподнялся на локте. Лицо сидящего рядом с ним на корточках Антара в сгустившихся сумерках казалось совсем белым. Тем не менее, Чующий, услышав вопрос Олдера, слабо улыбнулся.

- Всё хорошо, глава. Твой отец, бывало, и намного больше черпал... - Чующий склонил голову к плечу. - Мне показалось, что на огороде как бы всполохнуло. Потом пришла твоя боль, глава... Что это было?

- Да вот как раз пытаюсь понять... - Олдер сел и еще раз огляделся. Край огорода, безмолвный, чёрный лес, порушенное плетение... Порушенное?!!

Еще не веря своим глазам, Олдер склонился над разрушенным кругом, который теперь пересекал чёткий след медвежьей лапы. Судя по следу, медведь был настоящим гигантом, а вот лежащий в центре плетения гребень лесовички исчез, точно его тут и не было... Вот только зачем медведю гребень? И как косолапый смог подойти к нему так близко?!!

Антара, похоже, тоже заинтересовал таинственный отпечаток. Он подошёл к плетению, и присев на корточки, осторожно положил свою ладонь поверх медвежьей лапы. Вздохнул, прикрыв глаза...

- И-и-и?.. - Олдер уже достаточно пришёл в себя, чтобы сделать кое-какие, совсем нерадостные, выводы. Мнение Антара вряд ли могло их изменить - но вот пару интересных штрихов, без сомнения, добавило бы... Чующий медленно открыл глаза, ещё раз вздохнул.

- Это предупреждение, глава. Хозяин следа не хочет, чтобы лесовичку трогали... И это не зверь, и не человек...

Олдер раздражённо фыркнул.

- Ты мудр, как никогда, Антар! Похоже, у моих ратников сегодня просто какой-то приступ глубокомыслия!.. Что ж, остальное я понял уже и без тебя - наша лесная дикарка оказалась не так проста, и её дневной, незадачливый хахаль совсем не зря поминал медведей...Что же до сегодняшнего...

Олдер перестал рассматривать отпечаток и встал в полный рост. Сердито притопнул ногой, глядя в темноту за деревьями.

- Я поневоле открыл лесовичке дар - именно отсюда и боль, и ощущение, точно меня ударили. Я почти сломал её волю во время ритуала, оттого её доселе спящий дар пробудился... Но хуже всего то, что теперь лесовичку вряд ли получится отыскать - все потоки спутаны и... Скажи-ка, из-за чего это ты теперь улыбаешься? Разве я сказал что-то смешное?! - в голосе Олдера звучала непритворная сердитость, но улыбка Антара стала только шире.

- Так ведь больно хороша девчонка-то оказалась! Кабы она была мальчишкой, я б ее сам усыновил!

- И это стало бы началом твоего конца... - Олдер шутку не оценил. - Таких, как эта лесовичка, надо в колыбели давить! Во избежание! Ты же видел, что она с Ильмарком сделала!..

Но Антар, несмотря на ворчание своего главы, продолжал усмехаться и гнуть свою линию.

- Но ведь хороша же?

- Допустим... - Это были уже вольности, но пожилому Чующему Олдер, иногда, позволял подобные коленца. Тем более что из-за улыбки Антара от сердца у него, несмотря на грядущие неприятности, немного отлегло. - Вот только, если она - умница, то мы с тобою редкостные дураки, и даже вот эти лопухи теперь постыдятся назвать нас роднёй!.. А теперь пора возвращаться к остальным - планы придётся менять полностью...

Первое, что увидел вернувшийся во двор Олдер, был мокрый, как курица, пристроенный сослуживцами на завалинку Ильмарк - даже в сумерках было видно, что парня бьёт крупная дрожь, а от падения его удерживали лишь стена да рука Лекерна.

- Мы сделали все, что могли. - Завидев главу, немедля доложил Лекерн. - Но Ильмарк всё равно лыка не вяжет. Меня, к примеру, уже два раза мамкой обозвал и удивился, что она так помолодела!..

Олдер хмуро взглянул на все еще витающего в дурманных грезах ратника.

- Ничего, до завтра протрезвеет. А когда поутру узнает, что теперь ему ни повышение, ни доля в добыче не светит, так и за ум возьмётся... Щ-щенок... - буквально выплюнув последнее слово, Олдер повернулся к остальным ратникам. - А вам всем пусть это будет наукой! Смотрите в следующий раз, к кому лезете, и что пьёте!.. Теперь же ваша задача - доволочь Ильмарка до кораблей. Мы уходим. Немедленно!

Услышавшие приказ ратники вытянулись в струнку, а Лекерн, опасаясь, что следующим, на кого упадёт начальственный гнев, будет именно он, решил выслужиться.

- А лесовичка, глава? Может, оставить здесь засаду?

Но Олдер на такое предложение лишь нехорошо оскалился.

- Засада без надобности: лесовичка - не такая дура, чтоб, едва удрав, тут же сунуться обратно! Да и вообще - скоро мы о ней ещё услышим!..

Последние слова Олдера подтвердились раньше, чем они успели вернуться к основной стоянке. Над лесом неожиданно всполохнуло зарево. Что-то большое вспыхнуло аккурат со стороны реки...

- Мерзавка... - выдохнул Олдер, сразу же поняв, что загорелся один из кораблей и, ни мгновения не сомневаясь в том, кто этот поджог устроил. Но в его выдохе была не только злоба. Лесовичка, несмотря на пережитое, не стала просто таиться по кустам, а отомстила за все и сразу, на весь лес показав место амэнского лагеря... Что ни говори, а тут Антар прав: ворожейка - настоящий боец... Умный, выдержанный, способный нанести правильный и верный удар... И, кстати, - куда смотрели выставленные возле кораблей патрули? Дрыхли?.. Ну, теперь им достанется на орехи... Он отсутствует лишь день, а ратники без начальственного ока уже успели расслабить зады... Лентяи...

Олдер ускорил шаг, мысленно просчитывая следующие действия лесной ведьмы. В то, что она ограничится уже сотворённым, ему как то не верилось, а вот податься в лагерь крейговского Владыки лесовичка вполне могла. С её знанием троп уже до полудня оказаться неподалёку от Эргля, не такая уж сложная задача и она с ней справится... Значит, первоначальный план придётся менять полностью - наносить удар со стороны, которую теперь так легко вычислить, бессмысленно... Можно, правда обойти крейговцев с другого бока, и оттуда их ждать не будут точно, вот только жаль, что карта, составленная лазутчиком, оставляет желать лучшего, а взятые в речной деревне люди вряд ли станут хорошими проводниками на болотах... Но он выигрывал и при худших раскладах!..

- Антар. - голос Олдера прозвучал совсем тихо, но Чующий откликнулся в то же мгновение.

- Глава. - Олдер задумчиво взглянул на Чующего. Незаметный, неизменный и спокойный, как скала... А главное - всегда честный...

- Что ты думаешь о проходимости здешних болот, Антар?..

Чующий чуть склонил голову.

- У всякого болота есть тропы, глава...

- Сможешь их найти?

В этот раз молчание Антара оказалось более длительным, но потом он вскинул голову и уверено взглянул в глаза колдуну.

- Да, глава. Я теперь все сделаю, как надо...

Олдер мгновенно нахмурился - от него не ускользнуло это странное "теперь".

- Что ты хочешь этим сказать, десятник?.. - в голосе тысячника мгновенно прорезалась сталь.

- Лесовичка должна гулять на свободе, глава. - Антар по-прежнему смотрел в глаза Олдеру. - Не знаю - почему, но так надо... Я это чую...

- Х-м-м... - вместо того, чтобы разгневаться, тысячник задумчиво качнул головой. Заявление Антара было странным, но эмпаты, особенно опытные, как раз и отличаются тем, что могут почувствовать связь между совершенно разными событиями и вещами. Связь, которая для колдунов почему-то остаётся неуловимой... Так что, если эмпат говорит, что ветки на вот этом дереве ломать не следует, лучше прислушаться именно к его совету, а не к собственной гордости. По крайней мере, потом не придётся гадать, какой напастью тебе откликнется сотворённое. - Ты уверен?

Антар кивнул головой.

- Я загадал, глава... Все сошлось...

- Ясно... - в дальнейшие детали Олдер вникать не стал, ибо был свято уверен, что и колдун, и чующий должны заниматься своим делом, да и разбираться в хитросплетениях чуждого дара - бессмысленное и муторное занятие. - Но в следующий раз сделай так, чтобы я узнавал о таких вещах вовремя...

Глава 4 ЗВЕРИНАЯ ЛИЧИНА.

Ильмарк провозился в кладовой недолго, но я к его возвращению уже вся была, как на иголках. То и дело бросала украдкой взгляд то на по-прежнему невозмутимого Антара, то на дверь. Получится? Или нет?.. Должно, должно получиться!!!

Ильмарк вернулся сияющий, словно медный таз, и тут же подошёл ко мне.

- Ну, так как, пройдёмся?.. - я молча кивнула, встала. "Карающий", приобняв меня, направился к двери, а я прямо-таки затылком чувствовала взгляд Антара. Ему стоит сказать всего одно слово, и все пойдёт насмарку... Всего одно...

- Эй, Ильмарк! Там на улице сыро! А по кустам ежи прячутся - колю-ю-чие! - выдал всё тот же плечистый, кареглазый амэнец, очевидно бывший в этом отряде записным шутником. Остальные "карающие", услышав напутствие, громко зафыркали, и кареглазый, вдохновлённый такой поддержкой, продолжил. - Если тебя так на сладкое потянуло, то тут рядом пасека. Расскажешь местным пчёлкам, какие они красивые, а они тебе за это мёда... По самое "не могу"!

Фырканье ратников немедля переросло в надрывное хрюканье, а Ильмарк, раздражённо бросив:

- Да ну вас... - подтолкнул меня к двери. На выходе я обернулась. Антар был единственным, кто не смеялся, но уловив мой взгляд, Чующий слабо усмехнулся и на миг прикрыл глаза - ничего, мол, не знаю, ничего не вижу... Я вздохнула, и, развернувшись, шагнула за порог. Я не ошиблась, эмпат дал мне одну-единственную возможность - теперь, главное, с умом ею распорядиться...

Как только мы оказались во дворе, рука поддерживающего меня Ильмарка немедля скользнула чуть ниже моей талии, а сам он жарко задышал мне на ухо.

- Вот мы и одни, красавица...

- Подожди немного... - я кивнула в сторону баньки, за что немедля была "награждена" смачным поцелуем в щеку. Ильмарку явно не терпелось. Мне, впрочем, тоже - правда, хотела я совсем иного, но ничего, теперь осталось потерпеть совсем чуть-чуть...

Вот только за те несколько десятков шагов, которые отделяли нас от баньки, "Карающий" успел облапать меня полностью и поцеловать раза четыре. От таких притязаний меня уже начинало трясти: ещё чуть-чуть, и я, наплевав на осторожность, попыталась бы удрать от него прямо как есть - связанной! Но разум, к счастью, взял верх, так что, оказавшись в парилке, я даже нашла в себе силы слабо улыбнуться и протянула Ильмарку руки.

- Развяжи, пожалуйста... Затекли совсем - я уже и пальцев не чувствую.

- Конечно, милая... - Ильмарк быстро расправился с узлами и, поднеся мои ладони к своим губам, начал осторожно и обстоятельно целовать мне пальцы. Потом лукаво взглянул на меня.

- Так лучше?

- Да... - На душе стало неожиданно мерзко, ибо в этот момент я отчётливо поняла, что любвеобильный олух моложе меня, по крайней мере, на пару лет... Совсем мальчишка. Правда, это вовсе не отменяло уже измаравшую его руки кровь. Впрочем, убивать его я не собиралась... Задавив так невовремя проснувшуюся совесть, я осторожно высвободила руки и принялась расплетать разлохматившуюся за день косу.

- Ты принёс то, что я просила?

- Конечно... - продолжая улыбаться, Ильмарк вытащил из-за пазухи крошечный кувшинчик. Подмигнул.

- Я про такое питье даже не слышал. Вы тут Праздник Трав совсем по-диковнному отмечаете...

- И что с того... - я принялась расчёсывать волосы пальцами. - Заветы Предков древнее установлений служителей, а действуют вернее... У нас еще, к примеру, принято, чтоб земля лучше родила, в полнолуние на свежевскопанной меже друг другу отдаваться...

Об этом стародавнем, пришедшем из тёмных веков обычае - тогда, при необычайно коротком лете и длинной зиме, каждое зёрнышко было на счету, так что люди ради урожая и не на такое шли! - я только слышала, но Ильмарк купился на мои слова со всеми потрохами.

- Вот я и говорю - совсем вы тут дикие... Но мне так даже больше нравится - всегда хотел с такой, как ты... - одарив меня очередной ослепительной улыбкой, Ильмарк скинул куртку и, откупорив кувшинчик, начал пить прямо из горлышка...

Я же только и смогла, что тихо охнуть... Вот же ж... Малохольный... И как он только дожил до своих лет, с такими-то замашками?! Я ведь уже раздумывала над тем, как тайком выплюнуть зелье, если "Карающий" потребует, чтоб я вначале сама испробовала содержимое кувшина - вполне разумное, кстати, было бы опасение с его стороны, но Ильмарк, наплевав на осторожность, одним махом выпил чуть ли не половину...

И это одновременно было и хорошо, и плохо. Хорошо - потому что мне не придётся пробовать собственное ядрёное снотворное, а плохо... В малых дозах зелье вызывало спокойный и крепкий сон, но в больших - одурманивало, точно залпом выпитый васкан, так что через пару минут мне придётся успокаивать окосевшего, словно заяц по весне, амэнца...

Словно бы в подтверждение моих мыслей, кувшинчик с остатками зелья выскользнул из пальцев Ильмарка и, коснувшись пола, разлетелся на черепки. Я немного отступила в сторону, ища рукою позади себя что-нибудь поувесистей, а "Карающий" скорбно взглянул на глиняные черепки.

- Жаль... Его ведь на двоих пить надо было?

Моя рука к этому времени уже нащупала небольшую, сколоченную из дубовых плашечек бадейку и я, хищно уставившись на амэнца, недобро усмехнулась.

- Ничего, я как-нибудь обойдусь. Главное - чтоб в тебе жара прибавилось... - Между тем стало ясно, что зелье уже начало действовать. Кровь прилила к щекам Ильмарка, а сам он, чуть покачнувшись, обиженно хлопнул глазами.

- О чем ты, лесовичка?! Да я никогда на бессилие не жаловался!.. Иди сюда, обниму... - Еще раз покачнувшись, амэнец широко развёл руки в стороны, но я и не подумала сдвинуться с места.

- Нет, Ильмарк, ты ещё не готов...

- То есть? - сознание амэнца уже плыло, но он все еще упорно стремился продолжить начатое... - Иди ко мне, красавица. Не дразнись... Я сейчас...

Одурманенный Ильмарк принялся неуклюже возиться с завязками штанов и опустил глаза, а я, подгадав момент, шагнула вперёд, и со всего маху залепила ему бадейкой по голове.

- Ох... - Ильмарк рухнул, точно подрубленное топором дерево, там же где и стоял, а я, все еще сжимая в руках своё немудрённое оружие, склонилась над ним. Похоже, он и вправду был без сознания... Ну, а дальше, надеюсь, зелье своё возьмёт... Я откинула с лица волосы и, отставив бадейку на одну из полок, выскользнула из баньки. На всякий случай подпёрла дверь и скользнула в лопуховые заросли у стены. Мой тайник остался нетронутым, так что я, выудив из него припрятанную сумку из крепкой кожи, быстро направилась к огороду, и, пробежав его наискосок, скрылась между деревьями...

С деревьев всё еще капало, размокшая земля была скользкой, а низко склоняющиеся над тропою ветки то и дело цеплялись за волосы, но я не остановилась даже на минуту, чтоб заплести распущенные косы. Только всё быстрее и быстрее шла вперёд, то и дело, поправляя на плече сумку. Скарба в ней было не так уж и много - бабкины тетради, дополненные уже моими записями, пара травнических ножей, несколько сильных и редких зелий. Ирко в своё время любил подшучивать над моим "таинственным" снованием между баней и домом, а ведь оказалось, что мое осторожничание было совсем не лишним... Я огладила толстую кожу, пропитанную специальным, защищающим от воды составом. Кроме всего вышеперечисленного в сумке я держала печатку с ястребом, оставленную мне Ставгаром два года тому назад...

Всё-таки чуднЫе иногда бывают у судьбы выверты - кольцо мне оставляли, чтобы я смогла, в случае чего попросить помощи и убежища для себя и дочери, но теперь оно может мне пригодиться, как пропуск в военный лагерь. Крейговское войско должно узнать о тайно пришедшем отряде, вот только... Что именно я скажу "Лисам" да "Нетопырям"?.. Эта простая мысль заставила меня остановиться и задуматься... А ведь рассказать-то мне, по сути, особо и нечего - ну видела я с десяток амэнских воинов, но про корабли - это уже мои догадки, да и хотя бы приблизительную численность приведённого Олдером отряда я назвать не смогу, а значит... Я вздохнула и повернула к реке - надо посмотреть на все своими глазами, иначе мое сообщение, чего доброго, примут за вопли перепуганной деревенской бабы и не отнесутся к нему серьёзно... Мало ли, что тёмной дуре привиделось?

Теперь я шла чуть медленнее - выбранная мною тропка была очень узкой и почти незаметной даже днем - если бы не зарубки на древесных стволах, в такой темноте с нее легко было бы сбиться... Я провела пальцами по коре - в этот раз зарубка шла крестом, означающим развилку... Я постояла, и, помедлив, всё же повернула в чащу. Кто знает, вернусь ли я теперь сюда хоть когда-нибудь... Корабли амэнцев в ближайшее время никуда не денутся, а вот второй возможности попрощаться с Ирко и дочкой у меня уже не будет...

Уже вскоре я пробиралась через густой подлесок - в отличие от матери и прабабки, Ирко с Мали нашли упокоение не на деревенском погосте, а в глухой чаще. Я опасалась, что суеверные страхи сельчан могут привести к тому, что могила моего мужа окажется осквернённой, а потому схоронила его так, чтобы место его упокоения не могли найти даже при большом на то желании. А погост... Лес, в отличие от людей, всегда был добр к моему мужу и принял его мёртвое тело в своё лоно - уже через полмесяца, без всякого вмешательства с моей стороны, могильный холмик порос травой и цветами. Такие же цветы выросли позже и на могиле дочери - разлучить близких я не могла...

После очередного поворота подлесок неожиданно расступился, и я вышла на крошечную полянку. Присела между двух густо заросших травою холмиков и опустила на них руки.

- Прощайте... Я бы ни за что не оставила бы вас тут одних, но амэнцы...

Почти неуловимый вздох и прикосновение - осторожное, лёгкое... И совершенно чуждое! Я мгновенно вскинулась, напряглась, пытаясь отшвырнуть от себя непрошенного гостя, но на меня точно петлю накинули - казалось, с каждым моим рывком невидимый узел лишь ещё больше стягивается, а образовавшаяся связь становится всё крепче... Больно, правда, пока не было. Поймавший меня колдун явно не торопился, отлично понимая, что на долгое сопротивление меня просто не хватит...

Тем не менее, сдаваться я не собиралась, отчаянно пытаясь не только порвать колдовские узы, но и удержать начавший слабеть ментальный щит... Но всё было тщетно - уже вскоре моя защита поползла, точно гнилая ткань, и я, чувствуя как меня оставляют силы, повалилась на могилу Ирко. Прижалась щекою к влажной траве...

"Бежать бессмысленно..." Прозвучавший прямо в моем сознании хрипловатый, характерный голос кривоплечего знаменовал собою окончательное разрушение защиты. Я до крови закусила губу, стараясь не расплакаться от собственного бессилия, а амэнец спокойно продолжил: "Возвращайся. Я не причиню вреда..."

- Нет... - я еще сильнее прижалась к могильному холму, точно прося у него защиты. Кривоплечему амэнцу я не верила - ни единому слову... А он, услышав отказ, лишь усилил давление и так же спокойно и уверенно, как и раньше заметил: "Возвращайся... Я не хочу тебя ломать..."

Может быть и так, но именно это он и делает, когда требует моего возвращения, а я не хочу... Не стану!.. Последние искры моей силы влились в покорёженный щит, но это не помогло - стальная, всё подавляющая воля колдуна усилилась ещё больше. Теперь Олдер почти полностью подчинил меня себе - еще немного, и он выиграет этот поединок, и я безвольной куклой покорно побреду обратно...

"Я приказываю!" - петля стянулась до предела, в глазах потемнело, и я, уже почти теряя сознание, простонала: "Ирко!", хоть и понимала, что теперь он бесконечно далёк от меня и вряд ли услышит...

Боль!.. Мгновенная, острая белая вспышка - точно раскалённая спица впилась в затылок!.. А потом распалась на тысячи огненных ручейков и побежала по всему телу!.. Я вспыхнула, словно лучина... А потом мое сознание погасло...

Теперь мне было уже не больно - просто холодно и очень сыро... Сырость от мокрой травы пропитала рубашку и волосы, глубоко впившиеся в мокрую землю пальцы занемели.... Но это неважно, потому что охватившей мне горло петли и чужой воли больше нет, а есть сырой, остро пахнущий землёю и травой воздух, влага на щеке, и чья-то рука, которая бережно гладит мне волосы... Легко, почти неуловимо, но от этого призрачного присутствия мне хорошо и покойно даже здесь, среди ночного, мокрого сумрака... Я под защитой, а всё остальное...

- Ирко... - я узнала это прикосновение, и, судорожно сглотнув, продолжила, всем своим существом чувствуя, что через несколько мгновений смертная грань снова разделит нас с мужем непреодолимой стеной. - Я не смогла сберечь Мали... Не помогла тебе, а теперь должна уйти... Может быть - навсегда...

Новый, горячий, подкативший к горлу ком, пролился брызнувшими из глаз слезами, но присутствие мужа в этот миг стало осязаемым и даже тёплым - его ладонь на моих волосах словно бы обрела плоть, а сам Ирко очень тихо прошептал...

- Нет, это я не сберёг... Но Прародитель принял меня... И Мали... Просто живи...

Шёпот оборвался так же внезапно, как и возник. Ощущения присутствия исчезло. Я медленно поднялась, села, прислушиваясь к хороводу собственных непонятных ощущений... Меня не на шутку трясло, перемазанные землёю пальцы мелко дрожали, но вот слабости я не чувствовала, хотя и истратила на противостояние колдуну все силы... Только голова легко кружилась, точно я выпила немного васкана... Похоже, мое столкновение с колдуном не только ненадолго вызвало из небытия Ирко но и бесповоротно изменило что-то во мне самой, но суть этих изменений я еще не могла понять... Впрочем, сейчас это было не столь важно... Я встала, поправила пояс и сумку на плече, кое-как заплела растрепавшиеся пряди волос...Теперь пора уходить - плакать и раздумывать я буду потом, а пока надо скорее добраться до Выселок и проверить свою догадку насчёт кораблей...

Окружающий лес словно бы проникся моими желаниями и устремлениями - я не чувствовала ни сырости, ни усталости, тропы сами ложились под ноги, а зацепившийся за одежду сучок указывал на едва не пропущенный поворот... Все эти изменения я воспринимала как должное, шла вперед не задумываясь и не сомневаясь - точно стрела, пущенная в цель. Память подсказывала, что такое состояние бывало у меня и прежде - стоило мне полностью погрузиться в вышивание или сосредоточиться на смешении трав для зелий, как откуда-то приходило уверенное, не знающее сомнений знание, и работа делалась словно бы сама собой - легко, почти без всякого вмешательства с моей стороны...

Правда, прежде в таком состоянии я никогда не пребывала слишком долго - достигнув пика, оно резко шло на спад, оставляя после себя ощутимую усталость, но теперь все было иначе. Время шло, спада не было, лишь где-то в глубине души рождалось знание, что только так теперь и будет... Я не противилась ему и летела, точно на крыльях: даже если амэнскому колдуну поначалу досталось не меньше, чем мне, долго бездействовать он не будет - не та у кривоплечего натура!..

Тропа вывела меня к южной стороне деревеньки - к счастью, амэнцы были здесь чужаками, так что выставленный дозор я благополучно обошла, а первым, что смогла толком рассмотреть, были чёрные, хищные обводы стоящих у берега кораблей. Что бы ни мнили о себе и о своем уме амэнцы, их предназначенные для хождения по рекам суда не сильно отличались от таких же наших или астарских - мелкая посадка, низкие бока, одна мачта, да высоко задранные нос с кормой...

Я приблизилась к кораблям насколько это было возможно и затаилась в густом ивняке - теперь я видела и выставленные у кораблей патрули, и опущенные мачты с подобранными парусами... Часть кораблей, насколько я могла судить, была не самой вместительной - в них могло переправляться от восьмидесяти до ста воинов. Зато самих кораблей было не меньше десятка... Я медленно двинулась вперёд, подсчитывая количество судов - с пятнадцатым кораблем закончились прятавшие меня заросли, и я буквально уткнулась в брусья наскоро устроенного загона для коней... Вот значит как... Я, беззвучно шевеля губами, ещё раз всмотрелась в залитые неровным светом звёзд силуэты речных судов. Наскоро посчитала оставшиеся... По всем прикидкам получалось, что амэнцы умудрились протащить вверх по течению Лерии тысячу-полторы воинов и приличный табун лошадей - Владыка Астара, похоже, неплохо нагрел руки на такой сделке!.. Двурушник!..

Поймав себя на гневном фырканье, я тут же горько улыбнулась и покачала головой. Чего еще можно ждать от Владыки, происходящего из рода, девизом которого всегда была выгода. Даже на гербе у них - гора с льющимся из ее недр золотом!.. Ну а по-прежнему здравствующий Лезмет... Впрочем, сейчас речь была даже не о нем, а о самом Крейге и тех, кто продолжал защищать свою землю вне зависимости от того, какой слабодушный подлец восседает на княжеском троне. На Владыках свет клином не сошелся, как бы они ни кичились своим происхождением!..

Закончив с подсчетами, я медленно прокралась обратно - темнота, конечно, скрадывала почти все, тем не менее, мне казалось, что деревенька не сильно пострадала. Дома стояли так же, как и прежде, запаха гари не чувствовалось, кое-где из окошек лился слабый свет. Тихо прокравшись к одной из изб, я осторожно заглянула в приоткрытое слуховое оконце - светелка была полна дремлющими на лавках и полу амэнцами. Только двое из воинов бодрствовали - один сидел подле стола и менял ремешки и пряжки на нагруднике. Второй, устроившись на корточках, чесал за ухом большую брюхатую кошку, которая лакала из подставленной ей плошки молоко. Внезапная смена хозяев ее совсем не волновала...

В остальных избах было то же самое - они были полны видящих десятый сон "Карающих", а во внутренней обстановке не было заметно следов заметной разрухи или пятен крови... Но если я ошиблась в своих первоначальных выводах и "Карающие" не вырезали под корень всех обитателей Выселок, то где, в таком случае обретаются селяне? На кораблях?..

Едва я задумалась над этим вопросом, как моё внимание привлекли двое часовых, скучающих у стоящего на околице здоровенного амбара. Обычно в нем сушились сети и хранились зимою лодки, но такое добро амэнцы точно не стали бы охранять. Я осторожно обошла часовых и прокралась к задней стене амбара. Привстав на цыпочки, с трудом дотянулась до крошечного окошка.

- Эй, есть тут кто? - в ответ на мой, заданный торопливым шёпотом вопрос за стеной завозились, в окошке мелькнула вихрастая голова, но прежде, чем я успела еще что-либо сказать, человек, охнув, исчез, и до меня донеслось его глухое и испуганное: "Роско! Там упырица!.."

Ох уж эти сельчане! Ну, подумаешь, землёю измазалась... На мое счастье Роско оказался не таким пугливым. Ему хватило всего нескольких мгновений, чтобы, обозрев мое измазанное лицо, понять, что перед ним не выползшая из могилы нежить.

- Эрка!.. Как ты тут оказалась? - Роско вплотную прижался к крошечному оконцу.

- Долго рассказывать. Как вы?.. - торопливо зашептала я в ответ и услышала следующее. Деревню амэнцы взяли в оцепление, и, согнав в амбар всех ее жителей, заперли их тут. Убили лишь нескольких - схватившегося за вилы Джара, близнецов Роштана и Мартана да овдовевшего в прошлом году Торгу - он умудрился зарубить одного из амэнцев топором...

- Меня бы тоже прикончили, да Маруша в колени к ихнему главному бухнулась. Мол, это она виновата - закричала с перепугу, вот я и вообразил непонятно что... Такой вой подняла, что амэнец на меня рукой махнул... Еще и усмехнулся, зараза кривоплечая...

Услышав такое, я мысленно склонила перед Олдером голову - он, конечно, враг, и враг лютый... Но не зверь - иначе бы большинство сельчан не уцелело...

- Поможешь убежать? - тихо прошептал Роско, а я задумчиво покачала головой.

- Не знаю. Двери охраняют...

- А если отвлечь? - В голосе Роско звучала отчаянная, смешанная с надеждой мольба, и я вздохнула.

- Я попробую, Роско... Что выйдет и выйдет ли вообще - не знаю, но скажи всем, чтоб наготове были.

Роско согласно кивнул, и, призвав на меня благословение всей Семерки, а, особенно, Седобородого, отвечающего не только за смерть, но и за извивы людских судеб, отошёл от оконца, а я начала осторожно красться вдоль стены амбара. Легко сказать - "Отвлеки!" А как? И, главное, чем? Пошуршать в кустах, так их пойдёт проверять только один из стражей... Показаться в дальнем конце улочки? Да только амэнцы не так боязливы, как кое-кто из сельчан: за нежить меня вряд ли примут, а вот арбалетным болтом угостят запросто...

Обойдя амбар, я спустилась ближе к пристани - к этому времени более-менее пристойная мысль у меня появилась. Надо устроить такой шум, который враз заставит охранников позабыть об амбаре. Может, подпалить что-нибудь? Огниво все и всегда с собою носят. В моей сумке место для него тоже нашлось, так значит... Я еще раз обозрела пристань и заметила, что возле крайнего из кораблей костер уже едва тлеет, а охранников около него не видно... Ну, что ж - на ловца, как говорят, и зверь бежит...

Я прокралась ближе - так и есть. Двое дозорных ушли к соседнему кораблю и затеяли там с другими охранниками игру в карты... Да, не зря мой отец за увиденные в казарме карты да кости всегда велел пороть провинившихся ратников... Не зря...

Я осторожно пробралась к корме корабля, перевалилась через борт. Порывшись в сумке, достала огниво... На просмолённые доски посыпались искры, породившие маленький и слабый язычок пламени. Я убрала огниво, и, протянув к огоньку руки, торопливо зашептала наговор на неугасимость. Для полного проявления ему требовалось время, но зато он был на диво простым, отнимал совсем немного сил, а заговорённое им пламя было трудно погасить... Послушный колдовскому слову, огонь под моими пальцами заметно вырос, окреп, его язычки начали растекаться в стороны... Остальное было делом времени, и я, вполне довольная таким результатом, тут же ушла с корабля. Осторожно, стараясь не плеснуть лишний раз, соскользнула по борту в темную воду...

Оглянулась я лишь когда меня скрыли выходящие к пристани сараи - пожар еще не разгорелся и охрана по-прежнему увлечённо играла в карты, но ничего, скоро их спокойное времяпровождение закончится.

Дальше все пошло так, точно мне сам Седобородый, услышав мольбу Роско, дорожку под ноги подвёл. Набравшее силу пламя вспыхнуло настоящим костром и стало стремительно распространяться по всему кораблю. Послышались удивлённые и встревоженные возгласы... Потом крик... Охраняющие амбар караульные бросились к причалу, а я, подскочив к двери, отодвинула тяжёлые засовы.

Роско был верен своему слову - он сумел подготовить и успокоить остальных, так что из амбара селяне выходили хоть и быстро, но без давки, и тут же исчезали в подступающем к деревне лесу.

- Мы условились в Сухой Балке укрыться. Ты с нами? - остановившийся подле меня Роско держал на руках дочь. Жена следовала за ним верной тенью... Глядя на них, я невольно улыбнулась...

- Нет, у меня другая дорога...

Но Роско, не дослушав, возразил.

- О полянцах не беспокойся. У Кравчага там родня - предупредит и своих, и всех остальных...

Но я только покачала головой.

- Княжескую рать тоже предупредить надо, так что дорога моя ныне к Эрглю. Прощайте... - я развернулась и скользнула в густую тень, не став дожидаться ответа. Вот только направилась не к лесу, а к примеченному ранее загону для лошадей. До Эргля еще идти и идти, а я не двужильная, так что лошадь мне очень бы пригодилась...

Обзаведясь по дороге стащенной с ограды длинной верёвкой - все лучше, чем ничего - я нырнула в ивняк и прокралась к загону. Пролезла между брусьями. Вот и приспело время вспомнить уроки Стембы... Распрямившись, я тихо, но переливчато засвистела, и один из коней сразу же откликнулся на этот зов. Здоровенный, такой же чёрный, как окружающая его ночь, жеребец подбежал ко мне. Наклонил голову, жарко обнюхивая лицо и руки ... Удивлённо фыркнул, мол: "Кто такая?"

- Хороший мальчик... Красивый... Умный... - я начала подлащиваться к коню, воркуя и похлопывая его по плечу. - Застоялся совсем. Хочешь погулять?

В ответ жеребец коротко всхрапнул и подставил мне для ласки свою крепкую, сильную шею. Я тут же похлопала его по ней, погладила возле глаз и меж бархатных ноздрей.

- Пойдём, погуляем, малыш... Какой ты у меня ласковый...

Накинуть верёвку на шею могучему вороному красавцу оказалось легче лёгкого. Так же просто было и вывести коня из загона. Продолжая ласково ворковать, я встала на один из брусьев ограды, и уже с него вскарабкалась на спину жеребцу. Села. Сжав конские бока, подобрала верёвку. Эх, недоуздок бы!..

- Ну, пошёл, милый! - я легко ткнула жеребца пятками, хлопнула по шее. Он же повернул голову, словно бы пытаясь удостовериться, что всадник на месте, всхрапнул, и двинулся вперёд мерным шагом...

То, что в руки мне попало настоящее сокровище, я убедилась, не проехав и четверти лесных троп. Конь был выезжен так, что мог бы трёхлетнего ребёнка катать - был очень послушен, мгновенно отзывался даже на слабое движение моих ног, не шарахнулся вбок от вылетевшей из кустов перед самым его носом ночной птицы... Да и приноровиться к его шагу, на редкость плавному и совсем не тряскому, оказалось на диво легко... Не конь, а чистое золото!

Между тем ночные часы постепенно подходили к концу - меж деревьев потихоньку серело, на землю упала густая роса... Рассвет я встретила у извилистого ручья - ледяная вода промыла себе глубокое ложе между деревьев, а к одному из его берегов выходила небольшая, заросшая высокой травой поляна.

Я осмотрелась и потерла кулаком глаза - бессонная, полная приключений ночь все же давала о себе знать, а дремать, тем более верхом, мне было никак нельзя! Соскользнув с конского бока, я, убедившись, что среди травяной поросли не видно аконита и "конской немочи", стреножила коня и оставила его пастись, а сама подошла к ручью. Вымыла лицо и руки, как могла переплела волосы, отчистила вымазанную травой и землёю одежду... Хотя усталость по-прежнему давала о себе знать, ледяная вода меня немного взбодрила, и я, плеснув, в лицо очередную пригоршню, вернулась на лужайку. При свете солнца еще лучше стало видно, какого красавца я умудрилась увести у амэнцев. Вороная, отливающая шёлком шкура, крепкий корпус, стройные сильные ноги и благородно вылепленная голова с очень выразительными, отливающими в синеву глазами... Стемба любил повторять, что лошади на самом деле - хитрые и малость трусоватые зверюги, которые сами с удовольствием прокатятся на давшем слабину всаднике, но в эти мгновения я готова была приписать вороному жеребцу все существующие в мире добродетели - очень уж он был хорош...

Покончив с любованием, я, ласково заговорив с жеребцом, вновь подошла к нему с левого бока - большего промедления, чем эта краткая передышка, я не могла себе позволить, да и при свете дня можно будет попытаться перейти на рысь. Теперь не было риска загнать жеребца на тропу, полную выступающих корней, или выстегнуть себе веткой глаз.

Жеребец не возражал ни против нашего затянувшегося знакомства, ни против того, чтобы немного размяться - его рысь оказалась такой же плавной и мерной, как и шаг, и я всерьёз призадумалась о том, кому принадлежала моя покража. Конские стати, без сомнения, важны, но еще более ценится такой вот ровный, не утомляющий всадника ход и плавные размеренные движения... Жеребец стоил немалых денег, а потому не мог ходить под обычным ратником... Оставалось только надеяться, что вороной не принадлежал раньше Олдеру. Я кривоплечему и так уже насолила больше, чем надо, а жеребец был бы уже явным перебором. Олдер и без того готов меня живьём в землю закопать и доводить его до очередного, направленного на меня колдовства было бы слишком самонадеянно....

По мере того, как разгоралось утро, просыпался и лес. В кронах запели птицы, солнечные лучи заиграли в каплях выпавшей на листья росы, превращая ее в сверкающие самоцветы... День обещал быть солнечным и добрым, но вот меня это красота совсем не радовала. Более того, по мере продвижения вперёд я все больше чувствовала зудящее, точно комариный укус, беспокойство. И связано оно было совсем не с кривоплечим. Я вздохнула и огладила лямку перекинутой за спину сумки...

Тяжело было признаться в таком, но на самом деле я искренне опасалась своей встречи со Ставгаром, который почти наверняка был в княжеской рати... Его слов... Его молчания... И того, что я сама могу ему сказать... Судьбе было угодно столкнуть нас лоб в лоб спустя целых пять лет после нашей первой встречи: Ставгар был среди тех, кто затравил моего Ирко... И в тоже время он оказался тем, кто спас меня от возможной расправы полянцев и был единственным - не считая Кветки - кто оказался со мною рядом в первые, самые чёрные дни...

Моя мать скончалась через полгода после памятной мне встречи со снежницами. Несколько месяцев она просто медленно угасала, а я ничем не могла ей помочь. Невозможно вдохнуть жизнь в того, кто уже всем своим существом находится за гранью... Но зато можно сделать так, чтобы его переход стал как можно более тихим и покойным - я гнала от себя черные мысли и заботилась о матери с еще большим рвением, чем прежде, а потом сама закрыла ей глаза. По крайней мере, одну мою мольбу Боги услышали - мать отошла в мир иной тихо, без мучительной агонии...

Тем не менее, ее смерть ударила по мне сильнее, чем этого можно было бы ожидать. После похорон мною овладела какая-то душевная немочь, а потом я и вовсе слегла - из-за необоримой слабости мне не хотелось ни говорить, ни заниматься делами, а встать на заре с кровати стало и вовсе невозможно. Даже просто поднять голову от подушки было невероятно тяжело...

Ирко, разделивший со мною всю боль последних месяцев, не отходил от меня и теперь. Несмотря на то, что на нем одном опять висело все хозяйство, Ирко находил время и посидеть около моей постели. Подсовывал разные вкусности, пытался отпоить травами... Я же от его забот только отмахивалась: ведь теперь мне хотелось лишь одного - спать, спать... Но Ирко не оставлял своих попыток растормошить меня, а спустя неделю неожиданно заметил:

- Ты ведь до последнего верила, что мать очнётся, от того и плохо теперь...

- Что?.. - я, открыв глаза, посмотрела Ирко, а он тут же провёл рукой по моим волосам.

- Это не твоя вина... И не её... Просто так вышло... Зато теперь, может статься, они с твоим отцом вместе и им хорошо... А ты зря молчишь - заплакала бы в голос, глядишь - и полегчало бы...

- Я не плачу... - тихо возразила я, а Ирко слабо улыбнулся и провел ладонью по моей щеке.

- Плачешь, Эрка - только душой... Я же вижу...

Вместо ответа я уже сама потёрлась щекой о его большую, шершавую ладонь. Ирко безошибочно угадал то, о чем я никогда не говорила вслух. Все эти годы в моей душе рядом с горьким пониманием того, что недуг матери неизлечим, жила и робкая надежда на то, что она очнется вопреки всему. Пусть ненадолго... Пусть на полвзгляда... На полслова...

Но чуда не произошло, и от этого просто было больно...

Благодаря мужу, я справилась с этой болью, но едва встав на ноги, едва не слегла опять. Теперь меня преследовало головокружение, то и дело болела грудь, а потом еще я едва не свалилась в обморок около ульев... Ирко встревожился не на шутку, а я, посчитав дни, с опозданием сообразила, что беременна... Сумятицу, которая произошла после этого события, даже теперь нельзя было припоминать без улыбки.

Ирко, возомнив, что беременная супруга нуждается в неком особом отношении, о котором и сама не знает, отправился за советом к Кветке. А та, вместо отсутствующих под боком зятьев, сполна отыгралась на своем молочном сыне, вывалив на него целую гору примет, суеверий и предупреждений. Мне, разумеется, она ничего об этом не сказала, так что первые недели я не могла взять в толк, какая муха укусила всегда рассудительного и спокойного Ирко. Вначале он отстранил меня от всего домашнего хозяйства, потом перестал отпускать одну в лес и на речку, пытался уложить в постель едва ли не через каждые полчаса и старательно отбирал из рук травнические ножи...

Лишь когда в один из вечеров муж дошёл до того, что, в довершение к ножам, попытался отобрать у меня еще и вышивание, заявив, что беря в руки любые острые предметы, будущая мать вредит себе, я поняла, откуда дует ветер, а припёртый к стене Ирко возражать не стал. Да, ходил и узнавал - старшей то женщины в доме нет, а у Кветки две дочери - должна же она знать, что к чему...

Пожалуй, это был первый случай, когда я вспомнила уже подзабытые словечки и цветистые обороты из речи "Лисов"! Я ругала и Кветку, и Ирко. Доказывала, что большая часть того, что ему наплели - чушь несусветная, что если меня посадить под замок и не давать ничего делать, то я или взвою с тоски или точно от неё же умру... Что, на худой конец, можно было меня спросить, если что непонятно!!!

Разозлившись не на шутку, я даже хряпнула об пол попавшуюся мне под руку глиняную миску... И замерла, увидев беззлобную улыбку мужа.

- Чему смеёшься? - я обиженно вскинула подбородок, но Ирко бесстрашно протопал ко мне и привычно сгреб в охапку.

- Ну, Кветка еще говорила, что беременные горлицы оборачиваются соколицами, а те наоборот - отяжелев, слёзы ручьём льют.

Крыть такое мне было уже нечем, так что я, пробурчав:

- Одна примета - не в счет... - спрятала лицо на груди у мужа, а он поцеловал меня в волосы, тем самым положив конец ссоре...

Впрочем, отказавшись от Кветктных примет, Ирко не отрёкся от своих - еще через три месяца я обнаружила у себя под тюфяком оплетённые коричневым шнуром старые медвежьи клыки и когти... В этот раз я не стала ни ругаться с мужем, ни убирать бэрский оберег. Ирко явно пытался призвать защиту того, кого сами бэры считают своим прародителем, а скрульцы именуют Большим Медведем, а для меня сейчас любая подмога не была лишней. Я уже привязалась к растущему внутри меня ребенку, который стал символом того, что жизнь, несмотря ни на что, продолжается... Вот только носить наше с Ирко дитя мне было очень тяжело, так что я, моля о заступничестве Малику, ничего не имела против того, что Ирко просил о покровительстве своего Прародителя...

Мой срок подошёл именно тогда, когда приспело самое вьюжное и снежное время. Тем не менее, Ирко смог пробиться сквозь заносы к Поляне и привести мне в помощь Кветку. Вдова же, прямо с порога, все взяла в свои руки. Услав Ирко растапливать баньку, она быстро ощупала мой живот, расспросила о признаках и деловито осведомилась, где и что у меня приготовлено для родов.

Я же, ответив, вцепилась ей в руку и спросила невпопад:

- Все ведь будет хорошо?..

Кветка улыбнулась и погладила меня по голове, как маленькую.

- Конечно, Эрка... Тебе страшно, это понятно, но хоть ребёнок и крупный, но лежит вроде бы правильно, да и бёдра у тебя не детские, так что справимся...

Последующие часы, казалось, противоречили всем заявлениям Кветки. Ноющие схватки перешли в боль, потуги казались тщетными - ребенок словно бы замер... Я стонала уже не столько от боли, сколько от отчаяния, а Кветка продолжала суетиться вокруг меня все с той же сосредоточенной деловитостью. Она не уставала меня ободрять и утешать, меняла примочки на лбу... А когда к изводящей меня боли прибавилось еще и невыносимое жжение, заметила.

- Теперь совсем немножко осталось. Головка уже видна...

В эти, самые последние мгновения, я, не выдержав, орала во весь голос, а потом боль и тяжесть резко схлынули, и я услышала довольное воркование Кветки... Слабый писк... Вдова же, перерезав и перевязав пуповину, омыла ребенка и положила мне на грудь тёплый комочек, заметив не без гордости.

- Девочка у тебя. Настоящая красавица!

Особой красоты в сморщенном и красном, словно рак, существе, не было, но я прониклась к нему нежностью сразу и бесповоротно...

Кветка, махнув рукой на все домашние дела и некормленую скотину, пробыла с нами еще сутки. Возилась с маленькой и со мной. Пеленала, баюкала, помогала мне вначале размять налившуюся молоком, затвердевшую грудь, советовала, как правильно покормить малышку, как сцеживаться... Заваривала загодя приготовленные мною травы и, попутно, гоняла Ирко, который вел себя так, точно его из-за угла пыльным мешком по макушке стукнули.

Мой муж, умудрившийся просидеть на морозе, у дверей баньки всё то время, пока длились роды, теперь заходил в комнату осторожно и исключительно боком, мялся около меня, а на колыбель с малюткой и вовсе только косился.

Кветка, глядя на него, то и дело прыскала со смеху, а потом отсылала то воды набрать, то что-нибудь принести...

- Совсем ошалел от радости... - шептала она мне, когда дверь за Ирко закрывалась. - Мой, вон, тоже - вначале под баней сидел, а после даже нос в колыбель засунуть боялся... Бывает...

Я лишь молча кивала, даже словом боясь спугнуть греющее меня под сердцем счастье...

Дальше все произошло именно так, как и предсказывала Кветка. Ирко ходил вокруг да около дней десять, но, уверившись, что малышка не сломается и не рассыплется в прах от его прикосновения, стал гораздо чаще подходить к колыбели, а потом осмелел настолько, что взял малышку на руки...

Ну, а еще через несколько дней мы с мужем дружно перебирали имена для малютки. После долгих споров сошлись на Мали, решив, что Милостивая не оставит вниманием ту, что наречена в ее честь...

Колесо времени между тем не на миг не останавливало своего бега - миновала зима, вступила в силу весна. Я, окончательно оправившись от родов, хлопотала над дочерью, которая росла крепенькой и на удивление спокойной. Когда черты малышки немного оформились, стало ясно, что от Ирко она унаследовала только глаза, а лицом и цветом волос пошла в меня, но для девочки так было даже лучше.

Когда же вступил в силу Травник, зачастившая к нам с рождением Мали Кветка напомнила о том, что пора бы уже, наконец, сходить на поклон в храм Малики - попросить богиню о заступничестве и покровительстве для ребенка. В этом вдова была права, но вот наведываться в Эргль мне не хотелось - слишком памятны были и венчавшая нас с мужем жрица, и кликуша. Кветка решила побороть мое упрямство, возвав к разуму Ирко, но его моя поездка в Эргль тоже как-то не радовала, а потому он помог мне выиграть спор с Кветкой, поддержав во всем. Даже в желании наведаться в Делькону - именно в этом храме я и решила отдать малышку под покровительство. По сути, мне уже давно следовало бы наведаться туда - попытаться найти жриц, знавшихся с прабабкой, помянуть отца и Мику...

Кветка, услышав о моем намерении, сначала возмутилась - мол, зачем в такую даль?! Если так не по нраву Эргль, то можно податься в Брно!.. Но я на все её доводы отвечала одним - или Делькона, или вообще никуда, так что, в конечном итоге, Кветке пришлось смириться. Успокоившись же она, как всегда, стала давать многочисленные советы.

Вот так и вышло, что уже через неделю мы с мужем были в пути. Хозяйство удалось оставить на попечение Роско, с которым после случая со снежницами у нас сложились почти приятельские отношения. Роско же помог нам и на первом этапе пути, сговорившись со старым Корно о том, чтоб провез нас на лодке вверх по течению - до Драгода. А уж в этом шумном торговом городе выискать следующий по Рожскому тракту обоз и найти места на одной из телег труда не составило...

Прабабка мне многое рассказывала о Дельконе, но я все равно была поражена открывшимся мне зрелищем. Стоящая среди священной рощи Делькона походила не на храм, а на крепость. Высокие, зубчатые стены кольцом охватывали изрядный участок, на котором расположились жилища для паломников и многочисленные хозяйственные постройки, ворота между двух квадратных башен могли бы выдержать длительную осаду. Сейчас, правда, они были вполне гостеприимно открыты, но встречающие паломников жрицы были опытными колдуньями. Их силу я ощутила сразу, а из-за пристальных, устремлённых на Ирко взглядов жриц мне стало не по себе... Не совершила ли я очередную ошибку, приведя его сюда? К счастью, все взглядами и закончилось - нас пропустили, призвав благословение Малики.

В предназначавшемся для гостей и паломников большом бревенчатом доме нас встретили уже лишённые магии жрицы. Розовощёкая полнотелая Римелла увидев мою малышку тут же расплылась в улыбке. Она же и проводила нас в выделенную комнату, попутно объясняя внутренний распорядок и где, в случае чего, можно найти всё необходимое...

Комнат, кстати, оказалось две - с одним входом, но смежные между собой, они, несмотря на подчеркнутую простоту обстановки, были очень светлыми и наполненными воздухом. Тут же выяснилось еще одно обстоятельство - кроватей - если не считать колыбели - тоже оказалось две. Узкие, ровно на одного человека, они располагались в разных комнатах. Ирко, привыкшему и к моему соседству, и к колыбели рядом - иногда он умудрялся заслышать писк малышки раньше меня и вставал к ней первым - такой оборот совсем не понравился. Он тут же предложил сдвинуть кровати в одну, но я не согласилась, пояснив, что не стоит нарушать внутренний устав храма, да и перед некоторыми обрядами супругам действительно полагается спать отдельно... Ирко разочарованно вздохнул и принялся распаковывать наши немудрённые пожитки, а я, наскоро сполоснувшись над водружённым на табурет тазом, занялась маленькой. Покормила, перепеленала, убаюкала... После этого можно было бы прилечь и отдохнуть самой, но вместо этого я решила наведаться в святилище. Так что, переодевшись в свежее - вот и сгодились оставшиеся у меня от Нарсии платья! - и наскоро переплетя косу, я оставила спящую дочку под опекой Ирко и отправилась в храм.

Святилище в Дельконе располагалось за второй, уже внутренней, стеной, грозную толщину которой не мог замаскировать даже традиционный для храмов Малики дикий виноград. Пройдя под сводами ворот я, неожиданно обнаружила себя в большом ухоженном огороде. Широкая дорожка к святилищу была окружена многочисленными грядками с целебными растениями. Между грядками сновали занятые прополкой и прочими огородническими делами жрицы. Само же святилище сверкало снежной белизной стен, невзирая на множество воркующих на его крыше голубей...

Полумрак внутри храма был не только прохладным, но и свежим. Склонившись перед статуей Малики, я прошептала положенное приветствие и лишь потом огляделась. Стены святилища были сплошь покрыты потемневшими от времени фресками, изображающими многочисленные ипостаси Богини: Милостивая, Дарующая, Мать... Нужная мне Убывающая Луна обнаружилась в самой глубине храма, и я, скользнув в узкий, точно вырубленный в скале проход, очутилась прямо перед статуей Старухи, окруженной множеством горящих свечей... У Малики, как и у других божеств Семерки, есть несколько лиц, но главные из них - Дева, Мать и Старуха, и каждая из ее ипостасей отвечает за разное. Деву просят о замужестве, Мать хранит беременных и их детей, Старуха же - мудрость, память и скорбь... Я попыталась разглядеть лицо статуи, но это оказалось невозможно. Неведомый скульптор сделал так, чтобы черты Старухи скрывала глубокая тень от накинутого ей на голову покрова, заставляя тем самым сосредоточиться на руках изваяния. Узловатые, натруженные, с выступающими венами... Вот такие же были и у моей прабабки в ее последние годы...

Я не стала бороться с накатившими на меня воспоминаниями и со вздохом преклонив колени перед изображением, зашептала поминальную молитву по близким, которые в эти мгновенья стояли передо мной, как живые. Прабабка, раскладывающая на столе тетради... Угасающая в кресле мать... Строгий, но в то же время невероятно добрый отец... Вышивающая бисером Элгея... Навеки шестнадцатилетний Мика... Погрузившись в воспоминания, я совершенно потеряла счет времени, так что в себя меня привели ноющие колени. Я поднялась с каменного пола и вышла в центральную часть святилища...

- Тебе нужна помощь, дитя?

Оглянувшись, я увидела позади себя высокую и статную, уже немолодую женщину. Властный взгляд и руническая вышивка на платье недвусмысленно говорили о том, что передо мною стоит одна из высших служительниц... Я вежливо склонила голову.

- Все хорошо, матушка... Вам не о чем беспокоится...

Но жрица на мои слова лишь нахмурилась и подступила ближе.

- Так что же тогда привело тебя в Делькону?

Я еще раз осторожно взглянула на жрицу. По возрасту, она вполне подходила под описание одной из знакомых прабабки, но и в Дельконе могло многое измениться за это время. Я собиралась повыспрашивать об интересующих меня жрицах Римеллу, а вот с порога откровенничать с одной из высших как то не хотелось... Мало ли...

- Я хотела попросить Малику о покровительстве для моей дочери и помянуть близких, матушка...

Выслушавшая мой ответ жрица чуть заметно улыбнулась.

- Я думаю, Малика не откажет в покровительстве ни тебе, ни дочери.

- Благодарю, матушка... - я вновь склонила голову и поспешила вернуться к своим...

Всколыхнувшаяся было в сердце тревога улеглась, как только я переступила порог своей комнаты. Ирко самозабвенно играл на кровати с проснувшейся дочкой. Вся их нехитрая возня сводилась к тому, что муж позволял малышке ухватить себя за палец, но при этом не давал попробовать его на вкус... Судя по довольному кряхтению Мали и блаженной улыбке Ирко, забава удалась на славу!

Я немножко понаблюдала за дочкой и мужем, потом тихо окликнула:

- Ирко?

Муж обернулся, и, ловко подхватив дочку на руки, подошел ко мне.

- Ты долго...

- Прости... - я взяла у него Мали и, прижав к себе, вдохнула бесконечно родной запах, исходящий от волос малютки. - Я действительно задержалась в святилище.

Ирко согласно кивнул.

- Ясно... Ты бы поела с дороги, Эрка. Тут вот обед принесли. Стынет все...

Я поцеловала дочку в макушку.

- А ты?

И тут же ощутила на своих плечах ласковую тяжесть рук Ирко.

- Не хочу без тебя...

Обед оказался хоть и простым, но довольно обильным, а после него на меня накатила усталая сонливость. Пока Ирко относил вниз опустевшие миски, я, еще раз покормив Мали, убаюкала дочь, а потом распустила волосы и скинула тяжелое платье. Вернувшийся Ирко, заметив мое состояние, немедля уволок колыбель в дальнюю комнату, сказав, что сам за всем присмотрит. Я не стала ему возражать: свернулась калачиком на кровати и, уткнувшись лицом в подушку с чужим запахом, почти сразу же уснула...

- Энейра...

Я недовольно дернула плечом. Перед глазами все еще стояло лесное озеро с кувшинками и летающими над ними яркими стрекозами...

- Госпожа Энейра... - чужой голос вновь настойчиво вторгся в мое сновидение, в одно мгновение разрушая его целостность. Я вскинулась, еще не совсем понимая, где нахожусь...

- Что?

- Госпожа Энейра, простите, что помешала, но Старшая Вериника хотела бы видеть вас вместе с дочкой.

Стоящая на пороге тоненькая, как ветка, молодая жрица посматривала на меня с каким-то смущённым интересом. Я же, запустив руку в волосы, откинула с лица упавшие на него пряди. Похоже, что мой секрет больше таковым не является... Видно, забывшись, слишком уж громко молилась, а кто-то из жриц услышал и понял, о ком идет речь... Остальное же совсем просто - все гости здесь, как на ладони...

В соседней комнате послышался скрип кровати, и я торопливо ответила.

- Мне надо собраться...

- Конечно, госпожа. Я подожду вас внизу. - Жрица склонила голову и исчезла за дверью, а я повернулась в строну смежной комнаты, уже понимая, что увижу...

Растрепанный со сна Ирко стоял у входа, тяжело опираясь на косяк, и неотрывно смотрел на меня, и лицо у него было такое, точно я его ножом под сердце ударила!..

- Ирко...

Я сжала пальцы до хруста, а муж медленно пересек комнату и тяжело сел в изножие моей кровати. Опустил голову...

- Так вот в чем все дело... - его сильный голос теперь стал совершенно безжизненным. - Ответь мне лишь одно - ты позволишь мне видеть тебя и дочку хотя бы изредка... Госпожа...

Я почувствовала, что у меня начинает кружиться голова. Я ожидала от Ирко всякого, но его теперешние слова выбивались из всего, что я могла себе вообразить.

- О чем ты говоришь, Ирко?

Привстав на кровати, я коснулась плеча мужа, но он лишь еще больше ссутулился и глухо произнес.

- Я, конечно, в лесу вырос, но то, что знатные девушки за простых пасечников не выходят, знаю... Этот храм теперь даст тебе приют и защиту, а я... Я больше не нужен...

- Глупый!.. - я со вздохом обхватила широкие плечи Ирко, уткнулась ему лицом в затылок. - Ты мой муж перед богами и людьми - так было, есть и будет!.. Что же до происхождения... Мой род лишен имени и чести по воле князя, так что благородной здешние жрицы именуют меня по собственному почину.

Муж шумно вздохнул, огладил мою руку своей...

- Эрка... Энейра... Я все равно почти ничего не понимаю... Что произошло с тобой, с твоей семьёй?.. Ты можешь внятно объяснить?

- Я все тебе расскажу, обещаю! - Я поцеловала мужа в затылок и, соскочив с кровати, принялась одеваться. - Но сперва я должна поговорить со Старшей храма. Таких, как она, не заставляют ждать...

Муж в ответ только шумно вздохнул...

Быстро одевшись и заплетя косу, я осторожно взяла на руки мирно спящую дочь и спустилась вниз. Римелла посмотрела на меня круглыми, как плошки, глазами, и уже открыла рот, чтобы что-то спросить, но тут вмешалась разбудившая меня жрица. Она выступила вперед и чуть склонила голову.

- Следуйте за мной, госпожа...

Пришлось "следовать", оставив за спиной полную недоумения Римеллу... Но она-то как-нибудь перебьётся, а вот Ирко... За Ирко - не за себя - мне действительно было тревожно...

Между тем сопровождающая жрица провела меня во внутреннее, закрытое для посторонних, святилище Малики, а через него дальше - к комнатам жриц. Пройдя длинный коридор, мы очутились перед массивной дверью. Сопровождающая попросила меня обождать и скрылась за тяжелыми створками. Еще через минуту я услышала ее голос, приглашающий войти...

Я очутилась в круглом высоком зале со снежно-белыми сводами. В самом центре венчающего его купола было сделано большое окно-глаз: падающий из него столбом солнечный свет разбивался на тысячи искорок в воде устроенного посреди залы небольшого озерца, возле которого, на длинных каменных лавках и сидели три жрицы. В одной из них я узнала ту, что заговорила со мною сегодня в храме, вторая была полной и чернявой, а вот третья, судя по всему, и была Старшей. Согнутая годами, невероятно похожая на пожухлый, осенний лист, она казалась невероятно хрупкой, но именно от нее исходила мощная колдовская волна, да и приведшая меня сюда жрица замерла за ее плечом эдакой верной тенью...

- Я рада, что твоя дорога, наконец привела тебя в Делькону, дитя мое. По правде сказать, это должно было случиться намного раньше... - в тихом, шелестящем голосе заговорившей со мною старой жрицы чувствовалась властная непреклонность, но я все равно осмелилась возразить.

- Моя прабабка думала иначе...

Жрица усмехнулась.

- О да, конечно... У Нарсии Ирташ всегда было собственное мнение обо всем, и ты явно пошла в неё... Не лицом, нет! Но норов чувствуется... А теперь присядь рядом со мной - я хочу посмотреть на тебя, на малютку...

После некоторого колебания я все же подошла к старшей, и села на скамью подле неё, с силой прижимая к себе спящую дочку. Благожелательный тон жрицы еще больше растревожил сидящую под сердцем тревогу, а старшая, между тем, с каким-то, чисто девичьим любопытством взглянув на мою Мали, начала выспрашивать о последних годах прабабки, о том, что она успела мне передать, о матери, о том, как мне жилось все это время... Вопросы следовали один за другим, но задавала их лишь старая жрица - остальные хранили молчание и лишь то и дело бросали на меня любопытные взгляды...

Это было неприятно, но я отвечала на вопросы Старшей неизменно вежливо и подробно, хотя и старалась при этом не поминать лишний раз свои сокровенные мысли и чувства. Я чувствовала, что Старшая клонит разговор во вполне определённую сторону, но вот что именно ей от меня надо, понять пока не могла.

- А ты знаешь, что твоя прабабка стала матерью, будучи девятнадцатилетней?.. Исходя из твоего сложения, я бы сказала, что если б ты подождала с материнством еще пару лет, это пошло бы на пользу и тебе, и ребенку: - неожиданно произнесла Старшая, но я, баюкая на руках, дочку, отрицательно качнула головой.

- Я не загадывала, матушка. Как Малика послала, так и получилось. Не жалею...

Жрица чуть заметно улыбнулась.

- Твое желание иметь ребенка мне более чем понятно, дочка... - и тут вдруг лицо жрицы стало серьёзным, и даже жестоким. - Тем не менее, тебе стоит подумать о том, что многие мужчины считают детей лучшим способом навсегда привязать к себе женщину! Ты сказала, что вышла замуж через год после смерти прабабки. Ты была совсем одна, без заступников и покровителей, с больной матерью на руках, и теперь я хочу знать - не принудили ли тебя к этому шагу!..

- Что?! - я ошеломленно взглянула на Старшую, а та уверенно продолжила.

- Все сидящие здесь обещали Нарсии Ирташ позаботиться о её правнучке и помочь ей, какая бы ни была нужда. Поверь, тебе нечего стыдиться и не нужно ничего скрывать. Если твой муж, склоняя тебя к браку, перешел меру допустимого, он будет наказан со всей строгостью за свой проступок. Если же он обещал тебе защиту в обмен на супружество, в нашей воле признать эту сделку недействительной. Тебе достаточно одного слова, чтобы вновь обрести свободу. Можешь быть покойна - слово и сила жриц послужит тебе лучшим покровом и ни твоя честь, ни малютка не пострадают от данного храмом развода...

Пока жрица говорила все это, у меня на руках тихонько захныкала начавшая просыпаться Мали. Я пошептала ей ласково, поцеловала... И лишь после этого встала и посмотрела на жриц. Выпрямилась, прижимая к себе дочь.

- Мой муж никогда и ни к чему меня не принуждал. Я пошла за Ирко по своей воле и по сей день благодарю Малику за данного мне мужа, потому что второго такого доброго и честного человека трудно отыскать!..

Но Старшая на мои слова лишь покачала головой.

- Он не честен с тобою, Энейра... У нашего храма долгая и трудная история, нам пришлось беречься от всякого. Плетение на входных воротах было создано так, чтобы помочь встречающей гостей жрице определить, кто перед ней - Чующий, колдун или перевертыш... Знаешь ли ты, что твой муж - оборотень по меньшей мере наполовину?!

- Да... - поняв, что в эти мгновения решается судьба Ирко, я вскинула голову и твердо посмотрела на жриц. - Да, знаю. И могу сказать, что по духу и сердцу он более человек, чем некоторые люди!

После этих моих слов в зале упала тишина, да и сами жрицы застыли на некоторое время каменными изваяниями... Но их оцепенение продолжалось совсем недолго - вскоре одна из них - та, что заговорила со мной в храме, сказала.

- Энейра, девочка моя... Этот селянин не может быть достойным тебя. Даже если позабыть о том, что он - бэр, остаются его низкое происхождение и чёрная кость. Твоя кровь должна смешаться с равной себе по благородству.

При упоминании о происхождении, я горько усмехнулась.

- Я, конечно, живу много меньше вашего, матушка, и особой мудрости не имею, но один урок, преподнесенный судьбой, выучила - истинное благородство не зависит ни от герба, ни от длины родословной...

- ...И лишь чистота и верность сердца ему порукой! - неожиданно прервала меня на полуслове Старшая, и тут же улыбнулась. Но уже как-то иначе, чем прежде: более открыто, и, вместе с тем, мягче. - Если бы я и сомневалась, чью дочь и правнучку вижу перед собой, то последние твои слова рассеяли все сомнения...

Выслушай же мое решение, Энейра. Делькона принимает не только тебя, но и твоего мужа, и дочь. Что бы ни случилось, твоя семья всегда найдет здесь приют, защиту и помощь! Обряд для твоей крохи будет проведен завтра - я сама буду просить для нее милости Малики... А теперь ступай, отдохни - у нас был очень непростой разговор.

- Спасибо за все, матушка... - я низко склонила голову. Только теперь я почувствовала, что меня хоть и мелко, но вполне ощутимо трясет. Этот спор дался мне ой, как не просто...

Обратно меня провожала все та же молоденькая жрица. Она шла передо мною молча - точно в рот воды набрала, и лишь на пороге гостевого дома обернулась ко мне и осторожно заметила.

- Старшая Вериника оказала вам честь, госпожа...

Я согласна кивнула головой.

- Знаю...

- Тогда почему вы перечили ей? - в голосе жрицы скользнуло плохо скрытое недоверие, и я устало заметила.

- Разве может жена не вступиться за данного ей Маликой мужа?

Теперь взгляд жрицы стал по-настоящему изумленным, но я не стала вступать с ней в дальнейшие прения, а быстро скользнула за дверь. Впрочем, поднявшись в отведенные нам с мужем комнаты, я убедилась, что самое сложное у меня еще впереди - ведь первым, что мне бросилось в глаза по возвращении, был изувеченный стол. Очевидно, Ирко, изведясь ожиданием, надавил на край столешницы так, что толстая сосновая доска под его ладонями треснула и прогнулась!..

Мужа я обнаружила в дальней комнате - он сидел на кровати и неотрывно смотрел на пустую колыбель.

- Ирко... - я постаралась, чтобы мой голос прозвучал как можно спокойнее, а Ирко, в свою очередь, посмотрел на меня и сказал лишь одно: - Ты обещала... Энейра...

- Помню... - я уложила малютку в колыбель и присела рядом с мужем. - Что ж слушай, но история эта долгая...

Мой рассказ действительно затянулся надолго - я рассказала Ирко о прабабке, о Стембе, о Мике... О побеге из Реймета...

Правда, сцену в доме я по-возможности сгладила - в конечном итоге, это было моим грузом, а, значит, не стоило его взваливать на плечи Ирко!

Правда, муж, похоже, догадался, о чем я умолчала - на середине рассказа Ирко вдруг придвинулся ближе и крепко обнял меня за плечи.

- Прости... Я не думал, что все настолько скверно...

Я, поудобней устроившись в кольце его рук, только вздохнула. А Ирко неожиданно спросил:

- Почему ты мне ничего не сказала?

- А зачем? - я прижалась к его плечу. - Ни прабабка, ни я жалость ни из кого вышибать не хотели, да и старые раны растравливать было неохота...

Муж осторожно поцеловал меня в висок и вздохнул.

- Я тебе хочу кое-что сказать, Эрка...

- Да... - я почувствовала, что внутри меня точно комок сжимается. Неужели в ответ на мое признание Ирко расскажет о своей бэрской крови?! Но мои ожидания в этот раз не оправдались - муж лишь шумно вздохнул и произнес:

- Я самый большой дурак во всем Крейге! Понимаю ведь, знаю, что должен тебе верить, но все равно ревную - то к тому парню с ярмарки, то к жрицам этим... Все кажется, что кто-то придет и заберет тебя у меня...

- Ну, знаешь, Ирко... - я почувствовала, что начинаю сердиться, но хныканье проснувшейся Мали положило конец как нашему разговору, так и едва не начавшейся ссоре...

На следующее утро Старшая Вериника провела необходимый обряд, а назавтра, после еще одного разговора со жрицами, я с семьею покинула Делькону. В гостях, конечно, хорошо, но дом без хозяйского пригляда, да и Ирко, бедолага, после нечаянно поломанной столешницы, ходил по вотчине жриц едва ли не на цыпочках. Явно опасаясь сломать что-нибудь ещё... Перед отъездом Старшая вручила мне несколько очень редких дорогих зелий и настоятельно попросила меня беречь себя... Я вежливо поблагодарила её, но внутренне грустно усмехнулась - Дельконские жрицы держали свое слово, но Ирко они по-прежнему не доверяли и где-то в глубине души побаивались...

Благословение жрицы вылилось в пару спокойных, ничем не замутненных лет. Словно бы сама Малика прикрыла мою крошечную семью своей дланью от всех бед этого мира: моя крошка росла здоровой и крепенькой - обычные детские хвори обходили ее стороной; я, не переставая изучать прабабкины записи, нашла для себя новые лазейки в использовании своего, по-прежнему спящего дара, но больше всего изменился сам Ирко. Уж не знаю, что на него так повлияло - рождение ли дочери или наш разговор в Дельконе, но через пару месяцев после визита к жрицам я стала замечать, что мой муж словно бы скинул с плеч тяжелый и уже привычный груз. К внешнему спокойствию у него теперь добавилась какая-то, идущая из самой глубины его натуры уверенность. Он стал чаще бывать в Выселках и в Поляне, стал чаще шутить в беседах с Роско и Кветкой, побывал на сельском сходе, и даже высказал там свое мнение... После этого случая полянцы к его словам начали прислушиваться так же, как, в свое время, прислушивались к мнению Дорваша...

Ну, а когда Ирко играл и возился с Мали, то преображался полностью - его лицо смягчалось и словно бы озарялось необыкновенно теплым внутренним светом, глаза лучились, а смех был просто заразительным.

Но таким его видели только я, дочка да, наверное, обитающие в Лерии водяницы, ведь летом мы с Ирко частенько выбирались к облюбованной нами уютной заводи с пологим, чистым от коряг и тины дном, и поросшими плакучими ивами берегами. Я, раздевшись до сорочки, входила в прозрачную речную воду по грудь, и, развернувшись к берегу, смотрела, как Ирко, в одних исподних штанах, шлепает по воде, держа на руках Мали.

Зайдя в воду по пояс, Ирко, бережно поддерживая малышку под голову и спину, опускал ее на воду и начинал водить руками по речной глади - словно бы катал. Мали такая забава очень нравилась - попискивая от удовольствия, она начинала шлепать руками и ногами по воде так, что брызги летели в разные стороны. Больше всего, конечно же, доставалось самому Ирко, но он только посмеивался. Я же, вдоволь налюбовавшись своим семейством, подходила ближе.

- Постой, Ирко, можно еще так... - мой совет, обычно, пропадал попусту, так как я, угодив под целый водопад брызг разыгравшейся дочки, могла только жмуриться...

Ну, а дальше у нас начиналась самая настоящая щенячья возня, в которой и я, и Ирко, вполне могли тягаться с собственным дитем. На берег после такого купанья мы выходили мокрые до самых макушек, усталые и довольные, точно наевшиеся хозяйской сметаны коты. Пока я, устроившись на покрывале, большим полотенцем сушила Мали, Ирко, постояв на солнышке и чуть-чуть обсохнув, удалялся в лес и возвращался как раз тогда, когда я, устроив Мали, и расчесав мокрые косы, распускала их по плечам и спине - сушиться.

Муж подходил ко мне, устраивался рядом на корточках и протягивал сложенные лодочкой, полные ягод ладони.

- Вот, на соседней поляне было...

- Спасибо... - я немедля целовала мужа в щеку, ерошила на затылке его до невозможности густые волосы... Кровь Дорваша с каждым прожитым годом все больше и больше изменяла Ирко. За время нашего супружества он заметно отяжелел, мышцы под кожей перекатывались настоящими валунами, тёмные, покрывающие грудь и руки волосы словно бы стали гуще... Но это не вызывало у меня ни неприятия, ни страха, ведь сила мужа была доброй - не стремящейся поломать или подчинить себе... Она оберегала. Служила опрой, но никогда не давила и не принижала...

- Мои красавицы... - разделив ягоды, Ирко умудрялся обхватить руками и меня и дочку...

- Мали - вполне, а я - нет... - пыталась я возразить мужу в ответ на это пустословье, но он лишь тихо фыркал мне в ухо.

- Красавица... Мне лучше видно!..

По этому поводу я пыталась поспорить с Ирко еще пару раз, но потом смирилась. В конечном итоге, муж действительно считал меня тем, кем и называл, а я... Я прожила с Ирко несколько лет, родила ему дочку. Научилась понимать его с полуслова, искренне уважала и даже любила... Но любила, скорее, как старшего брата, нежели мужа, и постельные утехи тут ничего не могли изменить. Мне было хорошо с Ирко, но никакой страсти я к нему не чувствовала и из-за этого ощущала себя обманщицей. Муж ко мне всем сердцем, а я.... Эта мысль не давала мне покоя до такой степени, что я, навестив Кветку, рассказала ей о своих переживаниях. Та меня внимательно выслушала, повздыхала, а потом сказала.

- Нечего тебе об этом печалиться, Эрка. Страсть да пылкая любовь иногда больше вредят, чем пользу несут. Я вот со своим Болько по большой любви сошлась, а сколько мы с ним ссорились! То он меня приревнует да спросит, для какого это ухажера я праздничную юбку надела, то я решу, что он на какую другую молодку косится... Любила ведь я его до безумия, но когда шлея под хвост попадала, говорила в глаза такое, о чем теперь вспоминать стыдно! И взяла бы те слова обратно, так не получится - нету теперь моего Болько... - Кветка снова вздохнула, и, покачав головой, закончила. - Так что страсть, Эрка, это еще и ссоры, и слова злые, а у тебя все гладко да ровно - именно так, как и должно быть! Мужа ты почитаешь и уважаешь, дочку ему замечательную родила - что еще надо?! Да и Ирко по-настоящему счастлив с тобою - это любому с первого взгляда видно!..

Что ж, определенная житейская мудрость в этих словах была, так что я ими и утешалась, когда совесть вновь начинала мне шептать о том, что мой муж заслуживает большего, чем простая приязнь...

Когда Мали исполнилось два года, я почувствовала себя достаточно окрепшей для того, чтобы подарить мужу ещё одного ребенка... Я думала, что было бы очень неплохо, если б в этот раз у нас с Ирко появился мальчик. Мика или Марти... Ну, или, если муж этого пожелает, Дори... К сожалению, этим моим планам так и не суждено было сбыться, так как светлая тропа нашей с Ирко жизни закончилась, и мы с мужем незаметно ступили на тёмную...

Началось все просто и обыденно. Хлопоча на пасеке, муж сразу в нескольких ульях заметил неладное. Крышечки сот в них заметно потемнели, некоторые - даже отпали, а вместо личинок в них обнаружилась тягучая липкая масса с очень неприятным запахом.

Эта болезнь пчёл именовалась у пасечников бурым гнильцом и считалась очень опасной из-за того, что быстро распространялась и могла выкосить множество пчелиных семейств. Заболевшие семьи пришлось уничтожить, окурив отравленным дымом. Осыпавшихся пчел и соты мы с Ирко сожгли, оставшиеся ульи и прочий инвентарь унесли в сарай. Необходимую в хозяйстве мелочь отмыли щёлоком, но из рамок и ульев прилипшую заразу пришлось вытравливать огнём...

Несмотря на эти меры, через четыре дня обнаружились новые очаги заразы - два улья Ирко вновь уничтожил. Остальные семьи пересаживал в новые, чистые ульи, подкармливал сиропом с лечебными травами...

С заразой он справился, но пасеке был нанесен весьма ощутимый урон и Ирко решил наведаться в Эргль, примкнув к нескольким, собирающимся на тамошнюю ярмарку полянцам. Ирко собирался потолковать там с привезшими свой товар пасечниками и сговориться с ними о покупке нескольких пчелиных семей...

Это была обычная, хоть и хлопотная поездка - Ирко был спокоен и весел. Обещался привезти из Эргля гостинцы мне и Мали, а меня грызла какая-то подспудная, непонятная тревога. Я дотошно выспрашивала мужа с кем он поедет, сколько пробудет в Эргле, когда вернется... Ирко мое беспокойство заметил - вместо ответа на очередной вопрос притянул меня к себе, привычно поцеловал в макушку.

- Не тревожься. Надолго не задержусь, а ехать всё одно надо: сама знаешь - наша пасека одна на всю округу...

- Я понимаю... Но будь осторожен... Пожалуйста, - я подняла голову, пытаясь заглянуть в лучистые глаза Ирко, а он улыбнулся мне в ответ.

- Все будет хорошо...

Ну, зачем, зачем я ему поверила?!

На заре Ирко отправился в деревню - там его уже поджидали Радко - хозяин долженствующей отправиться в город подводы, Лушек и старший Гордек. Проводив мужа, я накормила дочку и отправилась на огород... В круговороте привычных дел - прополоть, постирать, сготовить обед, покормить скотину и кур, сменить повязку у поранившей ногу козы, подрубить новую рубаху для Ирко - незаметно прошел день. Когда же от деревьев потянулись длинные косые тени, а из лесного сумрака пахнуло вечерней сыростью, я вновь забеспокоилась. Если селяне задержались на ярмарке, то Радко вполне мог отказаться тащиться по темной дороге и предложить всем переночевать за городскими стенами - в этом случае Ирко мог вернуться завтра. Я знала это, тем не менее, взяла на руки задремавшую под моим боком дочурку и отправилась в Поляну. Если что - пополуночничаю с Кветкой. Все лучше, чем изводиться от непонятных предчувствий...

Шла я из-за своего бесценного груза не очень быстро - порою мне приходилось присаживаться на вывороченный бурей ствол и давать себе отдых, так что добралась я до деревни не так скоро, как рассчитывала. Кветки дома не оказалось, кадушка возле сарая пустовала больше, чем наполовину, и я, решив, что найду вдову возле колодца, отправилась на сельскую площадь. Кветка действительно была там - набрав воду, она вдохновенно спорила с местными кумушками о том, кто из парней, обиженных отказом заневестившейся Ружаны умудрился запустить ей в огород двух коз. Мое появление заставило вдову отказаться от дальнейшего спора - она приняла на руки Мали, тут же заквохтав над ней обычные в таких случаях глупости... Но едва я успела сказать ей, какая надобность привела меня в деревню, как до нас донесся нарастающий стук копыт вкупе с грохотом деревянных колес, и на сельскую площадь вылетела телега Радко.

Впряженная в нее лошадь надсадно хрипела, на ее морде и боках виднелись клочья пены, да и сам сжимающий вожжи хозяин подводы выглядел ненамного лучше своей коняги. Бледный, дрожащий, с перекошенным от страха лицом...

Я посмотрела ему за спину, и мое сердце камнем ухнуло куда-то вниз. Лушек держался за окровавленное лицо и стонал, позеленевший Гордек трясся даже больше, чем Ежи, а Ирко... Ирко с ними не было...

- Где он?! - я подступила к телеге, схватила Радко за руку. - Где Ирко?!

- Т-т-там... - губы Радко мелко дрожали, а язык заплетался так, что разобрать произнесенные слова удавалось с трудом. - На дороге...

Я еще сильнее сжала его руку.

- Почему вы его оставили! Что случилось?!

Вместо ответа Радко как-то скукожился и отвел глаза, зато избавился от немоты Лушек. Правда, он так и сидел на телеге, прикрывал лицо руками, и смотрел в землю, точно был не в силах поднять взгляд.

- Разбойники нас подстерегли, у второй развилки после Яблонек... Свирепые, как Аркоские отродья!..

Позади меня, услышав слова Лушека, заголосила одна из судачащих у колодца кумушек, остальные немедля придвинулись ближе - я спиной чувствовала их дыхание, их взгляды... Лушек, между тем продолжал свой рассказ тихим осипшим голосом.

- Остановили телегу, стали тюки ворошить, потом у Ежи спрятанную в сапоге денюжку забрали, а там и до меня добрались... А у меня ж Ивка на сносях, да и корова приболела - мне деньги до зарезу нужны... Я разбойникам в ноги и повалился: не режьте меня, говорю, без ножа, люди добрые! Вам с моих медяшек толку мало, а мне без них хоть в петлю! Старший же их на мои мольбы осерчал, и начал меня плетью охаживать. Чуть глаз не выстегнул, демон!

Сказав это, Лушек наконец-то поднял голову и, оторвав руки от лица, показал всем собравшимся идущий через лоб, переносицу и правую щеку, безобразно вспухший рубец. Гомон тут же усилился, послышались новые всхлипы и причитания... А я ломким, злым голосом сказала.

- После себя жалеть будешь. Что с моим Ирко?!

Лушек тяжело вздохнул.

- Так я к тому и веду... Он, в отличие от тебя, баба бессердечная, как увидел, что со мной творят, соскочил с телеги, да и врезал кулаком старшему промеж глаз. Тот где стоял, там и упал, а на Ирко остальные кинулись, облепили его, как муравьи...

Радко, увидев, что его конягу под уздцы больше никто не держит, тут же ее вожжами хлестнул и деру. Я с трудом успел в телегу запрыгнуть... Чудом живыми сюда добрались...

- Да лучше бы шеи сломали по дороге! Трусы паскудные! - Стараясь сдержать слёзы, я сжала кулаки так, что ногти глубоко впились в ладони. - Ирко за вас вступился, а вы его на растерзание душегубам бросили! Твари!!!

Всё ещё стараясь овладеть собой, я замолчала, успокаивая дыхание, но тут Гордек вдруг визгливо, по-бабьи закричал: - Да сам Ирко во всем и виноват! Сам!.. И Лушек тоже!!! Не стал бы по своим грошам слезы лить, крохобор несчастный, все бы и обошлось!.. А Ирко твоего никто не просил в драку лезть!!!

- Ах, так!!! - мои, с трудом сдерживаемые слезы мгновенно высохли, уступив место гневу. - Подлость свою и мерзость вы не спрячете и не оправдаете! Будет вам расплата за эту кровь!

Гордек замер, хватая воздух ртом, точно вытащенная из воды рыба, а собравшаяся к этому времени на площади толпа после моих слов загудела точно улей. Кто-то плакал, кто-то причитал, кто-то вовсю материл Радко с товарищами, а еще несколько селян требовали заткнуть рот травнице, пока она всех не прокляла...

Я отвернулась от телеги, и, не обращая внимания на усиливающиеся крики и споры, пошла прочь. Здесь мне помощи ждать не от кого, а Ирко надо найти - живого ли, мертвого... Я прошла уже четыре двора, когда меня нагнала вездесущая Кветка.

- Куда ты, Эрка!?

- К Ирко... - ответила я, повернувшись к вдове. Та все еще держала на руках мои кровинку, вот только Мали проснулась и теперь отчаянно хныкала. Я погладила дочку по волосам.

- Успокойся, доченька... Сегодня ты заночуешь у тети...

- И мамка твоя бестолковая заночует вместе с тобой. - Кветка поудобней перехватила малышку и сурово взглянула на меня. - Не чуди, Эрка! Тебе ли с разбойниками тягаться?! И мужа не спасешь, и дочку круглой сиротой оставишь!..

Вместо ответа я, почувствовав слабость в ногах, отстранилась от Кветки и оперлась на плетень.

- Я не могу все так оставить! Разбойники вряд ли до сих пор на дороге стоят... Я найду его!..

Но Кветка была непреклонна.

- Одну я тебя не отпущу. Как ни крути, а мужиков на помощь звать надо. Тот же Марек не из робкого десятка...

- Да, Марек... Я его жене в родах помогала... И руку ему после волчьего укуса лечила... - К слабости в ногах добавился и шум в ушах. В глазах потемнело так, точно уже наступила ночь... Доселе послушное тело теперь просто отказывалось мне повиноваться, но я не могла быть слабой... Не могла...

Чтобы не упасть, я из последних сил уцепилась за плетень, а Кветка, заметив, мое состояние, шагнула ближе.

- Лучше обопрись об меня, деточка, и пойдем ко мне потихоньку... Я Мали уложу, тебя отпою, да и сама за Мареком схожу... Пойдем, солнышко...

- Хорошо... - я вцепилась в Кветку, точно утопающий за соломинку, а мир вокруг плыл и кружился...

В себя я пришла уже в хате Кветки. Мне по-прежнему было плохо, но на лбу у меня обнаружилось мокрое, сложенное в несколько слоев полотно, а сама вдова уже подносила к моим губам кружку с самогоном.

- Выпей, а то страшней покойника стала!

Я послушно выпила огненную жидкость, закашлялась... Кветка немедля сунула мне в руки пирожок.

- Закусывай. Знаю, что кусок в горло не лезет, но силам надо откуда-то браться...

Я послушно откусила от угощения. Начала жевать, не чувствуя вкуса, а Кветка оправила полотно у меня на лбу.

- Мали твоя как на подушку головенку-то склонила, так и уснула. Не беспокойся...

Я с трудом проглотила кое-как пережеванный кусок.

- А Марек? Ты пойдешь к нему?

- А зачем ко мне идти, если я уже здеся... - Раздался от дверей немного сиплый голос. Марек любил промышлять капканами да охотой, и был ещё тем красавцем - крепкий, грузный, с разорванными рысью щекой и ухом... Впрочем, уродливые эти следы - так же, как и безрукавка из той самой рыси - были для Марека предметом гордости, а жену Марека его шрамы не смущали вовсе...

- Я так подумал, что толку от этих крикунов на площади не будет, а тебе помощь нужна. - Марек прошел в хату и сел около меня на лавку. - Побудь пока у Кветки. Я за братом зайду, а потом отправлюсь на тракт... Этот заячий хвост Яблоньки поминал, верно?

- Да... - я нашла в себе силы распрямиться. - Я тоже с вами пойду...

Но Марек только головой покачал.

- Нет, Эрка. Твое женское дело дочку баюкать, да новостей ждать, а наше - мужа твоего найти и сюда доставить...

Марек залпом выпил немедля поднесенный Кветкой самогон и сердито тряхнул головой.

- То, что Гордеки - паскуды, вся округа знает, но с Радко и Лушеком я сам не раз и в Эргль, и в Брно ездил, и такой подлости от них не ожидал... А теперь выходит, что рабская кровь гнилью у них внутри сидела...

- Рабская? - невольно нахмурилась я, пытаясь понять, о чем толкует Марек, но ответила мне Кветка.

- Дело в том, Эрка, что в Поляне лишь треть семей, которые испокон веков свободными поселенцами были. Остальные же пришлые - их деды да прадеды рабами тогдашнего Владетеля являлись, но по предсмертному его завещанию, были отпущены на вольные хлеба. Дело это давнее, про него уже и не поминают почти. Кто ж знал, что оно так аукнется...

- Отцы ели кислый виноград, а у детей оскомина... - прошептала я старую присказку, только теперь постигнув весь её горький смысл, а Марек тяжело вздохнул:

- Ладно, что уж теперь... Пойду я, пожалуй - что время зря терять... - после этих слов он решительно поднялся с лавки. Я потянулась было за Мареком, но он, заметив это, сказал. - Нет, Эрка. Первую помощь Ирко я и сам оказать смогу, а ты до сих пор сама на себя не похожа - белая, как полотно... Оставайся-ка лучше у Кветки и не расходуй попусту силы. Чувствую, они тебе вскоре понадобятся...

Я опустила голову, упрямо закусила губу - соглашаться с Мареком мне не хотелось, но и проклятая слабость никак не проходила!.. Конец так и не начавшемуся толком противостоянию положила Кветка. Вдова присела рядом, обняла меня за плечи, точно маленькую, прижала к себе... И я, поняв что этих двоих не переломить, да и толку от меня - с трудом переставляющей ноги будет мало, подчинилась...

Марек ушел, а Кветка, кое-как впихнув в меня несколько ложек творога и заставив допить самогонку, постелила мне на лавке. Я послушно легла, но еще долго не могла уснуть - одолженная Кветкой длинная сорочка слишком резко пахла мятой, а слабость сменилась ноющей под сердцем пустотой, в которой тонули тяжелые, страшные мысли... Из полудремы-полуоцепенения меня вывел тревожный стук в дверь. Я вскинулась, гадая, как Марек с братом успели так быстро обернуться, а из-за двери раздался голос Роско.

- Кветка! Эрка не у тебя, часом!..

Вдова ещё только ноги с лавки спустила, а я, накинув поверх рубашки шаль, уже отворяла дверь. Роско переступил порог, печально посмотрел на меня.

- Я вижу, ты знаешь...

- Да... - прошептала я, и Роско вздохнул.

- Так уж вышло, что я с Гревко тоже в Эргль подался - позавчера еще отбыл, да Гревко гульнул сильно. Потому и отправились в дорогу уже на ночь глядя - время упущенное наверстывать... - Роско еще раз исподлобья посмотрел на меня, и тряхнув головой резко закончил. - Нашли мы Ирко. Живой он...

- Спасибо тебе, Роско... Если б не ты... - голос предательски задрожал, и я поспешно вытерла начавшие наливаться непрошенными слезами глаза, но селянин лишь грустно вздохнул.

- Подожди меня благодарить, Эрка. Муж твой в беспамятстве, да и изувечен страшно... Мы его домой доправили, но поскольку тебя там не оказалось, Гревко остался в хате караулить подле Ирко, а я решил тебя в Поляне поискать...

К концу его рассказа я кое-как взяла себя в руки и тихо произнесла.

- Все равно спасибо... Обожди меня тут, я быстро соберусь...

Роско согласно кивнул головой и устроился на одной из лавок, Кветка немедля присела рядом и стала пытать его о подробностях, а я, схватив одежду, забежала в боковую светелку, в которой спала дочка, и стала торопливо одеваться. Переплела косу и, подойдя к мирно спящей малютке, осторожно ее поцеловала. Провела рукой по разметавшимся на подушке волосам дочки, и лишь потом вернулась к вдове и Роско.

- Я готова. Кветка, ты сможешь присмотреть пока за Мали? - Мой вопрос был задан неспроста. В ближайшие дни мне, похоже, понадобятся все силы, какие только смогу в себе разыскать, а делить внимание между израненным мужем и дочерью будет очень непросто... Впрочем, высказывать все эти соображения вслух мне не пришлось - Кветка, услышав мою просьбу, тут же согласно закивала головой и сказала, что проведает меня завтра...

Хотя Роско шел по лесу быстрым шагом, я с трудом подавляла желание побежать впереди него. Бег ничего не изменит - только утомит, а я должна была быть сильной ради Ирко. Я повторяла это себе снова и снова, а, заодно, внутренне готовилась к тому, что увижу, и, тем не менее, когда я увидела, что разбойники сделали с мужем, ноги у меня едва не подкосились...

Передо мною на лавке лежал не человек, а кусок мяса - окровавленный, беспамятный. Из-под левой ключицы торчит обломанное древко стрелы - похоже, остававшийся в засаде разбойник, поняв, что дело неладно, выстрелил во ввязавшегося в драку мужа, а остальная ватага потом долго и со злобой избивала раненного... При каждом вздохе мужа раздавался булькающий звук - это было плохо, но самым главным оставалось то, что Ирко все же дышит. С трудом, с хрипом но...

Я опустилась возле лавки на колени и стала осматривать другие раны, которых тоже хватало. Ирко едва не проломили череп, сломали нос и правую руку. Несколько ребер тоже утратили свою целостность, но все же самой опасной оставалась засевшая в теле стрела. Правда, при более тщательном осмотре у меня появилась слабая надежда. Ранивший Ирко лучник звезд с неба не хватал - долженствующее пронзить сердце, жало сильно отклонилось и ушло вниз. Не зацепив ни легких, ни кровеносных сосудов застряло в лопатке... Я опустила голову, мысленно перебирая в уме наставления Нарсии, и то, что успела увидеть, когда прабабка ухаживала за ранеными.

- Мы еще сможем чем-то помочь? - мое раздумье прервал тихий голос Гревко. Я обернулась и посмотрела на замерших у стены мужчин. Нахмурилась, обдумывая.

- Горячая вода нужна - раны промыть, а потом вам надо будет подержать Ирко, когда я эту занозу доставать буду...

Выселковцы повиновались мне без лишних вопросов: уже вскоре я смывала с мужа корку из грязи и крови водой, в которую щедро плеснула подаренного мне в Дельконе зелья. Оно препятствовало воспалению и, по уверениям жриц, немного снимало боль, а боли вскоре будет больше чем надо...

Отодвинув от себя глубокую миску со ставшей красной водой, я встала, и, отрицательно качнув головой, в ответ явно собирающимся спросить меня о дальнейших действиях мужчинам, захватила травнический нож и вышла из хаты.

Теперь пришло время просить о помощи - я вполне успешно лечила укусы и вывихи, но вот стрелу мне доведется извлекать впервые, так что призывать надо не Малику, а самого Седобородого. Хозяин Ловчих и всех путей человеческих был самым грозным и древним из всех Семерых покровителей Ирия, но теперь мне мог помочь лишь бог, символизирующий Судьбу, Смерть и Тайные Знания... Обычно Хозяину троп оставляют жертву на перекрестках, но я верила, что в этот глухой ночной час он меня услышит...

- Хозяин Троп, всеведающий! Молю тебя - в этот недобрый час помоги мне все сделать правильно! Обереги от ошибки! - я легко полоснула себя по запястью и окропила землю под ногами. Замерла, прислушиваясь к ночным звукам... Несколько мгновений ничего не происходило, но потом легкий вздох ветра принес с собою отдаленное, едва уловимое карканье ворона... Получив знак о том, что мольба услышана и плата принята, я поспешно вернулась в хату.

Смерть дала отсрочку, и теперь надо было сосредоточиться на том, что мне предстояло сделать...

Помогая прабабке, я видела, как сведущие в лечении жрицы извлекают из тела застрявшие стрелы. Из-за того, что наконечники стрел - как тяжёлых, способных пробить доспех, так и предназначавшихся для точной и дальней стрельбы - нередко были снабжены зазубринами или шипами, их старались вытащить со стороны, прямо противоположной той, через которую стрела вошла в тело. После того, как путь для извлечения стрелы был открыт, жрицы раздвигали мышцы специальным похожим на двузубые вилы инструментом, и проталкивали острие вперед с помощью древка до тех пор, пока его не удавалось схватить и вытащить.

Когда же такой способ был невозможен, жрицы действовали немного по-другому. Расширив и увеличив рану, они с помощью щипцов вначале откусывали короткие и тонкие шипы, и лишь потом извлекали сам наконечник. Если жала стрелы были крупными и крепкими, то жрицы брались не за щипцы, а за изуверского вида инструмент, напоминающий большие ножницы с плоскими, широкими лезвиями. Эти лезвия, покрывая собою шипы и зазубрины наконечника, позволяли извлечь стрелу без лишних повреждений...

Впечатленная зловещим видом этого инструмента, я тогда еще поинтересовалась у Стембы, есть ли у "Лисов", что-нибудь подобное, а он, усмехнувшись, сказал, что лишняя тяжесть воинам ни к чему, а когда под рукою нет лекарей с их хитрыми штуками, то сойдет и что попроще - шипы можно обезвредить расщепленным камышом или даже ивовыми прутьями. Была бы сноровка, а все остальное - приложится...

И вот теперь, спустя много лет, я последовала этому совету - благо, что ни камыш, ни ива не были чем-то недоступным. Отрешившись от не спускающих с меня глаз, крепко держащих Ирко мужчин, мне удалось аккуратно, не повредив жил, вытащить злополучный наконечник, и остановить последовавшее за этим действом неизбежное кровотечение. И лишь после того, как рана была обработана и перебинтована, я взглянула на свой трофей. Извлеченный мною наконечник, к счастью, был не из дорогих - тяжелых, с широко разведенными зубьями-шипами, но облегчения от этого открытия я не испытала. Причинённая стрелою рана была довольно глубокой, другие повреждения мне только предстояло исправить, а Ирко, между тем, начал изгибаться в судорогах. Причина редких, но от этого не менее сильных приступов - двое крепких выселковцев с трудом удерживали по-прежнему находящегося в беспамятстве Ирко - была мне неясна, и я торопилась закончить с лечением и перевязками как можно быстрее...

Несмотря на все мои усилия, время, казалось, ускорило свой бег - мне чудилось, что я копаюсь, точно черепаха, и не успеваю сделать то, что должна. Ирко стонал в своем забытьи, но когда я, закончив с самыми сильными повреждениями, принялась перебинтовывать счёсанную до мяса ладонь своего мужа, мне открылся страшный смысл происходящего. Рука мужа изменилась! Не сильно - пальцы словно бы стали короче и толще, и без того немалая ладонь раздалась в ширину, всегда коротко остриженные ногти оказались вдруг отросшими...

Для посторонних людей такие перемены были незаметны, но я, успевшая выучить руки Ирко до последней заусеницы на них, изменения заметила и поняла, что теперь происходит то, чего я больше всего и опасалась, если не считать самой смерти - у Ирко начался оборот!

Доставшийся от отца дар проявил себя в момент, когда бэр-полукровка оказался между жизнью и смертью, но беда была в том, что мой муж не мог взять под контроль свое превращение, сулившее либо стать необратимым, либо и вовсе убить... Так дар оборотился проклятием...

Поспешно закончив перевязку, я попросила Роско и Гревко перенести мужа в светелку, служившую нам спальней и, заверив их, что теперь Ирко нужен полный покой, поспешила выпроводить их из хаты, не забыв при этом поднести на дорожку медовухи. Впрочем, мое желание остаться наедине с мужем, все равно было истолковано мужчинами по-своему. Гревко, опрокинув стопку, так прямо и спросил.

- Неужто ворожить будешь?

Я ответила ему строгим взглядом.

- Даже если и так, об этом говорить не принято...

- И то верно... - оттеснив враз притихшего после моей отповеди Гревко, Роско положил мне руку на плечо и тихо произнес.

- Как бы то ни было, на мою помощь ты всегда можешь положиться...

Выпроводив выселковцев, я вернулась в спальню и присела на кровати около мужа. Всё, что я теперь могла сделать - это быть рядом с ним, звать его и надеяться, что сознание к нему всё же вернётся...

Остаток злополучной ночи выдался тяжёлым. Ирко вновь и вновь начинал биться в судорогах, метался, пытался в беспамятстве сорвать с себя повязки, из-за чего свежие раны снова начинали кровоточить. В такие мгновения мне с трудом удавалось его успокоить - Ирко ненадолго затихал, но вскоре всё начиналось по новой: корчи, стоны, метания... Но самым страшным было даже не это, а то, что с каждым приступом Ирко менялся - на моих глазах сдвигались и деформировались кости, меняли положение мышцы, новый, пробивающийся сквозь кожу волос обращался в бурую шерсть...

Боль, сопровождающая такое превращение, была чудовищной - я пыталась облегчить её, сквозь стиснутые зубы вливая в рот Ирко укрощающие боль отвары, но они не помогали или почти не помогали - стоны, а потом и тихое рычание бэра были полны такой муки, что я сама едва не плакала.

Лишь с приходом зари превращение прекратилось - оборотившийся более чем наполовину, Ирко затих в своем забытьи, а я, устроившись подле него на кровати, осторожно обняла мужа за плечи и забылась тревожным сном...

Проспала я недолго - часа три или четыре, и встала совершенно разбитой. Тревожное сновидение не дало мне даже капли сил: я проснулась еще более усталой, чем уснула, а виски просто ломило от боли. Несмотря на это, я встала, и, наскоро заварив чабреца, принялась за домашние дела, то и дело заглядывая в спальню. Измученный обращением Ирко крепко спал - в его ровном дыхании не было ни хрипов, ни так напугавшего меня бульканья. То ли моё лечение, то ли оборот свое дело сделали, но теперь мужу грозила иная опасность. За одну ночь покрывшееся шерстью полулицо-полуморда... Лапы с острыми когтями, все еще отдаленно напоминающие человеческие руки... Да и весь теперешний облик Ирко ясно говорил об одном - повернуть превращение вспять у полукровки вряд ли выйдет. Отныне ему доведется существовать либо в таком страшном виде человека-зверя, либо - завершив превращение - стать медведем. Но и в том, и другом случае ему грозили травля и смерть.

Конечно, я могла прятать Ирко от окружающих под предлогом того, что он сильно изувечен и не хочет казаться таким на глаза соседей. Известная всей округе нелюдимость Дорваша и недавняя отчужденность мужа сыграли бы мне на руку, но в одиночку я не смогу обманывать сельчан слишком долго. В этом нелёгком деле мне был нужен помощник, но кому я могу доверить тайну Ирко? Роско? Он вполне мог промолчать, памятуя об излечениии дочери, но стал бы он помогать мне в таком обмане? Кветка? Не отвернётся ли она от своего молочного сына, узнав, что он и есть тот самый перевёртыш, о которых гуляет столько жутких басен?!

От невесёлых мыслей меня отвлёк стук в дверь - на пороге стояла обещавшаяся навестить меня Кветка... Что ж, чем раньше я поговорю с вдовой, тем лучше: тряхнув головой, я впустила Кветку в дом, в то же мгновение ощутив себя воином на поле брани. И волнения, и сомнения ушли, оставив после себя лишь холодную решимость - ради Ирко я должна была добиться либо помощи, либо молчания Кветки...

Затравка на будущее:)

Небольшой кусочек из романа "Заговоренный", действие происходит через 100 лет после "Чертополоха"

Сотник Олден - реинкарнация Олдера...

СОТНИК И ПОДРУЧНЫЙ

... Оттепель была недолгой - ночью снова похолодало и теперь резкие порывы ветра заставляли снежную крупу свиваться по заледенелому плацу позёмкой. Родеф поднёс занемевшие пальцы рук к самым губам и попытался согреть их дыханием, не отрывая при этом взгляда от тускло поблёскивающей стали в руках сотников. С тех пор, как Велд и Ракс начали по утрам тренироваться на плацу, мальчишка тайком наблюдал за их поединками, каждый раз ожидая, что "Золотой" устроит, наконец, лендовцу показательную трёпку, но очередной бой сотников заканчивался тем, что Ракс прекращал поединок и заявлял: " На сегодня с меня достаточно...", а "Ястреб" всегда нехотя с ним соглашался.

Родеф зябко повёл плечами и подумал , что тренировка сегодня слишком уж затянулась, а сотники продолжали кружить по скользкому плацу и каждый их выдох на миг замирал в воздухе облачком пара. Ракс, избрав в этот раз оборону, не подпускал к себе лендовца и отбивал каждую его атаку, но "Ястреб", хоть и прихрамывал сегодня особо сильно, упорно продолжал ходить вокруг приятеля кругами , то замедляя , то убыстряя темп. Несмотря на пробирающий до костей ветер и неудачные выпады, лицо Велда оставалось обманчиво спокойным , а вот "Золотому" сотнику тренировка на заледенелом плацу уже порядком прискучила и он, неожиданно сорвавшись в атаку, разразился целой серией ударов.

Уже предвкушая долгожданное поражение "Ястреба", Родеф на своём месте вытянулся , словно струна. Лендовец отбив все выпады Ракса и уйдя в сторону, попытался достать "Золотого" снизу и сбоку, но вдруг поскользнулся и потерял равновесие , на несколько секунд открывшись для удара...Удара, которого так и не последовало - Ракс отступил на шаг назад и опустил меч, ожидая, когда "Ястреб" снова твёрдо встанет на ноги.

Родеф разочарованно вздохнул, но тут же вновь прикипел взглядом к плацу, потому что Велд , снова встав в позицию , неожиданно громко ругнулся:

- Нетопыри тебя возьми, Ракс! Почему ты не ударил?!

Ракс лукаво прищурился:

- А что- надо было?

"Ястреб" сердито тряхнул головой:

- Не валяй дурака - это была твоя возможность выиграть бой ...

Но "Золотой", видя настроение приятеля, немедленно отправил меч в ножны:

- Так или иначе - но наш поединок я завершил, а после драки, как известно, кулаками не машут... Брось, Велд- ты просто оступился...С кем не бывает...

- Если так пойдёт и дальше, то от наших разминок не будет никакого проку!- "Ястреб" скользнул взглядом по заледенелой площадке и недовольно щёлкнул языком - Ты даешь мне поблажки . Я же вижу!

Ракс примирительно улыбнулся:

- Хорошо. Больше никаких послаблений - с завтрашнего дня буду гонять тебя по всему плацу так, как ты этого хочешь - до полусмерти, но тогда , чур, не увиливать. А пока пошли - выпьем чего нибудь для согрева : у меня уже зуб на зуб не попадает от этого ветра...Тоже мне - весна, называется!.. Осень - и то лучше будет!

Золотистая листва опала с деревьев в одну ночь и теперь каждый день был промозглым и тусклым , а на пожухлой траве по утрам стала появляться хрустящая под копытами коней изморозь - в воздухе всё отчётливей пахло постепенно вступающей в силу зимой.

Олден загнал своего рысака в свинцово-серую воду разделяющей Крейг и Ленд мелкой реки, и Смелый недовольно фыркнул, мотнув широколобой мордой . За что сразу же и поплатился - жестокий удар ногайки по крупу заставил его преодолеть речушку одним махом , а глава "Белых" уже обрушил свой гнев на молча следующих за ним "Ястребов" :

- Что вы плетётесь сзади, точно сонное стадо!? Пошевеливайтесь , бездельники!

Не спавшие уже несколько дней "Белые" на самом деле мечтали лишь о том , чтобы побыстрее добраться до лагеря, а потому приказ начальника был исполнен ими с утроенным рвением и уже через миг утреннюю тишину разорвали сердитые понукания всадников и шум разбрызгиваемой десятками копыт воды. Но поигрывающий ногайкой Олден не наблюдал за переправой - всё его внимание теперь было направлено на покрытый кустами дальний взгорок, на котором маячила крошечная фигура одинокого часового. Сотник недовольно поморщился: совсем распустились - даже о выправке забыли! Ну ничего: в следующий рейд он отправится не ранее, чем через неделю, и за это время успеет снять стружку с распоясавшихся в отсутствии главы подчинённых и особенно с этого, уж совсем не по "ястребиному" сутулящегося сторожевого. Но рассмотреть толком ратника сотнику не удалось, так как на злополучном взгорке образовался ещё один "Ястреб" и часовой тут же исчез.

Олден криво усмехнулся, представив какую суету вызовет в лагере его досрочное возвращение, ещё раз стегнул коня и погнал его в сторону стана...В котором его ждало разочарование : в этот раз придраться было совершенно не к чему, а запавший в око часовой с пригорка точно в воду канул - "белые" хорошо знали норов своего сотника , а потому всегда старались держать ухо в остро...Вобщем, после повальной инспекции , главе отряда пришлось признать, что десятники ели свой паёк не зря и во время отсутствия своего сотника баклуш не били.

...Но Олден не был бы сам собой, если б поздно вечером, как раз после смены стражи не отправился на ночной осмотр стана и окрестностей. Пройдя мимо мерцающих костров он, стоя на взгорке , пристально всматривался в наполненные сырою мглою ложбины и сиротливо тянущие к беззвёздному небу голые ветви рощицы до тех пор, пока липкий холод не пробил его плотный , с меховой опушкою, плащ, а затем направился в сторону коновязей. Его натренированное с самого детства магическое чутьё уловило около них нечто, вызвавшее в сотнике неясную тревогу, хотя картинка была самая мирная из всех возможных - кони стоят, низко опустив головы, тихо потрескивает сучья в костре, у которого сидит, завернувшись в попону, конюший. Завидев приближение грозного сотника "белых", конюший подскочил со своего места, словно ужаленный, и Олден убедился, что изловил наконец того самого сторожевого с холма, который, как оказалось, имел к "Ястребам" лишь косвенное отношение. С его старой куртки были спороты все знаки отличия и герб Ленда, а русые, свисающие на самые глаза патлы незнакомца конечно же не могли скрыть следов чудовищных когтей, разодравших парню лицо просто до неузнаваемости. Посмотрев в серые, переполненные тревожной тоскою глаза, сотник сурово сдвинул брови:

- Кто такой?

Конюший опустил голову:

-Веилен...

Имя тут же резануло Олдену слух, так как не было лендовским, да и среди крейговцев встречалось нечасто, а потому сотник упёр руки в бока и не предвещавшим ничего хорошего голосом сказал:

- Отвечай по существу. Я спросил кто ты такой, а не как тебя зовут!

Назвавшийся Веиленом парень вздохнул так, будто вопрос сотника был для него хуже горькой редьки, и тихо произнёс:

-Я углекоп из Вильдно.

Олден недобро усмехнулся и это усмешка ещё больше исказила его некрасивое, нервное лицо:

-Как интересно! И как же ты в таком случае выбрался из заражённого квартала? Прорыл носом подземный лаз? Или перелетел к нам из этого вшивого городишки по воздуху, аки птица?

Но ехидная усмешка сотника привела лишь к тому, что Вел исподлобья зыркнул на Олдена и глухо произнёс:

- Меня труповозы вместе с другими мертвецами в яму за городом скинули...

-Так уж и скинули...- Олден смерил нового знакомца неприязненным взглядом - он чувствовал, что парень с изуродованным лицом не врёт, но переполнявшая бродягу-эмпата боль беспокоила и бередила колдуна. Чувствовать чужое горе, точно своё, не захочется никому , так что сотник всерьёз задумался о том, не прогнать ли ему Веилена прочь из стана. Всего то и делов - выждать до утра, а затем всыпать попрошайке плетей и выпроводить восвояси!

...Олден уже начал подсчитывать в уме количество предназначавшихся бродяге ударов, как из темноты неожиданно образовался десятник Дерек и с ходу рявкнул на Веилена:

- Нечего здесь рассиживаться да бездельничать. Иди лучше к Сталу - у него для тебя работа есть.

Вел согласно кивнул головой и без лишних слов скользнул мимо коновязей в сторону похожих на тёмных , свернувшихся в клубок зверей, палаток ,а Олден, проводив его мрачным взглядом обратился к Дереку:

-Ну, и с каких пор вы стали прикармливать попрошаек ?

Дерек вздохнул и неожиданно жёстко возразил:

-Он не попрошайка, глава. Веилен свой харч отрабатывает честно...Да и на счёт Вильдно не врёт.

Сотник вновь посмотрел в сырую мглу, в которой скрылся новый знакомец и проворчал:

- Если б я не знал тебя столько лет, то решил бы , что ты, десятник, начал терять свои навыки и размякать без настоящего дела! Но поскольку мне известно, что тебя просто так не разжалобишь, а побирушек и лгунов ты на дух не переносишь...- и Олден, поплотнее закутавшись в плащ, направился в сторону своей палатки, заметив.- Не спится мне сегодня. Пойдём, расскажешь про вашего бродягу поподробнее, да и выпьем заодно.

...-Твоё здоровье...- Дерек одним махом опорожнил чарку и взглянул на медленно цедящего терпкое, кисловатое вино сотника. Постоянная возня с ядами и запретное колдовство состарили Олдена раньше всех положенных сроков, и теперь, в свои сорок с небольшим он смотрелся на все шестьдесят с гаком. Впрочем, Дерек уже и не помнил, когда изгнанный из Амэна отпрыск старинного жреческого рода выглядел иначе - удлинённое лицо со лбом в семь пядей и тяжёлой челюстью; недобрый и колючий взгляд глубоко посаженных , чёрных глаз. А ещё - одно плечо выше другого из-за горба на спине и непропорционально длинные, жилистые руки - одним словом - паук. Да не какой нибудь, а смертельно ядовитый каменник , прячущий своё мохнатое тело от солнца в глубоких норах!

...А хуже всего то, что сотник вернулся из поездки далеко не в радужном настроении и почти сразу столкнулся с Веиленом, которого "белые", руководясь нехитрой воинской истиной, старались держать поближе к котлам и подальше от начальства. А теперь - попал парень...Ни за что попал... Олден перехватил взгляд десятника и чуть скривившись, отставил чарку в сторону:

- И как же к вам прибился этот... Как его...Веилен?

-Стал его встретил - как раз на берегу. Веилен помог ему котлы отчистить и Стал привёл его в лагерь , ведь видно было, что парень на ногах из последних сил держится... А поскольку на чёрную работу нам действительно человек нужен, то мы решили Веилена у себя оставить - он понятливый и не лодырь - как раз то, что требуется...

Олден одарил Дерека тяжёлым , мрачным взглядом , плеснул в его опустевшую чарку ещё вина и спросил :

- А что у этого "понятливого" с лицом? Рысь , что ли , напала?

Дерек пригубил вино, шумно вздохнул:

- Даже рысь так не измордует! У Веилена не только лицо искалечено.Он весь рванный- прямо как тряпичная кукла...Его вурдалаки в трупнике чуть не загрызли, и я рассказу парня верю, потому как сам эти раны чистил, когда они снова загноились, и швы накладывал. И насчёт труповозов Веилен не врёт, ведь на боку у него ,как раз под рёбрами- пробой от крюка...

Олден вновь взял свою ,отставленную было чарку, задумчиво покрутил её в руке:

- Если всё это так, то остаётся только удивляться живучести вашего бродяги - и чума его не взяла, и от заражения не умер... Занятно...- горбун вдруг криво усмехнулся.- Он вам наверное уже не раз во всех красках о своих злоключениях рассказывал? Эдакие байки у вечернего костра...

Дерек поднял на сотника свои суровые, потемневшие до черноты от последнего замечания Олдена глаза:

- В том то и дело, что нет, ведь когда рана свежая, ее лишний раз бередить неохота. Вел, видно, и раньше по натуре не особо разговорчив был, а теперь из него и вовсе каждое слово клещами тянуть надо...- А затем Дерек вдруг тихо попросил...- Разреши Веилену остаться, глава - парень он действительно неплохой, так зачем же ему теперь пропадать одному - без родни, без крова...

Олден отхлебнул вина, и опустив глаза, с минуту размышлял о чём то, а потом так же тихо ответил десятнику:

-Ладно. Пускай остаётся...Я же тоже не зверь...

Веилен в последний раз провёл гребнем по длинной гриве жеребца , и огладил рукою его крутую шею:

- Что, нелегко тебе приходится...На вот, поешь... - подручный достал из кармана кусок хлеба и протянул его Смелому, на крупе которого опять красовались свежие рубцы. Жеребец покосился на Веилена грустным карим глазом, а затем аккуратно подобрал предложенное ему угощение мягкими бархатистыми губами...

- Вкусно? На вот ещё...- второй кусок хлеба Смелый схрупал не менее деликатно, чем первый, а затем, жарко дыхнув Веилену в лицо, склонил голову к его плечу... И вдруг дёрнулся, задрожав, а подручный в тот же миг ощутил ледяное покалывание на затылке и в висках. Обернувшись, он увидел стоящего неподалёку сотника - горбун наблюдал за ним, чуть склонив голову к левому плечу, а на его губах играла уже хорошо знакомая Веилену кривая ухмылка... "Явился - не запылился! "- шепнул про себя подручный и ,отвернувшись от сотника, собирался было уйти от коновязи - Смелый был им вычищен до шелковистого блеска, как и было велено, - но Олден уже шагнул к нему:

- Стой!

"Сейчас начнётся!"- Веилен замер на месте, не сделав даже двух шагов, и сумрачно посмотрел на приближающегося сотника. Когда Олден не рыскал по окрестным деревням в поисках заразы, а находился в лагере, у Вела начинались по настоящему чёрные дни. Горбун не упускал случая завалить его работой по самое горло, да ещё и никогда не бывал доволен полученным результатом, а потому вначале изводил подручного бесконечными придирками, а затем выдавал целый ворох новых поручений, с которыми не управилось бы и десять человек разом ... "Белые" , правда, пытались предупредить Веилена о появлении сотника или услать своего подручного с каким -нибудь пустячным заданием подальше от начальственного ока, но далеко не всегда у них это получалось: кроме несносного характера горбун обладал ещё и потрясающей способностью появляться именно там, где его ожидали меньше всего...Вел уже начал подумывать , не убраться ли ему из стана "белых" восвояси , но Дерек, удержал его: " Куда ты пойдёшь? Зима уже на носу - морозы со дня на день ударят, да и сам ты ещё не до конца поправился! Оставайся лучше с нами, а на ругань главы просто не обращай внимания, ведь Олден всем новичками по началу продыху не даёт. У меня, к примеру, первые два месяца службы живого места на спине не было - что ни день, то порка да зуботычины. А теперь я - десятник лучшей "Ястребиной" сотни и ни о чём не жалею. Просто потерпи ещё немного. Вот увидишь - совсем скоро наш сотник успокоится и думать про тебя забудет..."

- Я же сказал - вычистить и оседлать, дурья твоя башка!- Олден был уже совсем рядом.- Ты что, даже самых простых вещей запомнить не можешь?!

Веилен вскинул голову:

- Мне сказали только вычистить...

Олден нахмурился:

- Ты со мной ещё и спорить будешь! Седлай, кому сказано!.. И сделай это как следует - Смелый не ваша углекопская кляча, а боевой конь!..

Веилен счёл за лучшее не вступать в дальнейшие пререкания и молча выполнил приказ. А когда Смелый был осёдлан и взнуздан, Олден, перехватив у подручного поводья, вскочил в седло и тут же сухо добавил:

-Ещё раз увижу, что свой паёк коням скармливаешь, семь шкур с тебя спущу! - и словно в подтверждение своих слов, нанёс Смелому такой удар, что тот, отчаянно заржав, взвился на дыбы.

...Пальцы Веилена сами собою сжались в кулаки, и горбун, заметив полыхнувшую в глазах подручного ярость, мысленно усмехнулся:"Значит, тихоня, зубы скалить ты всё таки умеешь!.." А затем, наградив Смелого ещё одним жестоким ударом, сотник выехал прочь из стана.

Путь Олдена пролегал к расположенному не более чем в получасе езды от лагеря осиннику. Там, в узкой ложбине, находился старый, поваленный на бок и вросший в землю менгир. Сотник совершенно случайно наткнулся на это позабытое как людьми, так и богами место, и теперь частенько наведывался к древнему камню, когда хотел просто поразмышлять или прикоснутся к древней, непостижимой для людей и до сих пор дремлющей здесь силы...В этот раз Олдену предстояло хорошо обдумать, что делать с пришлым в лагерь бродягой дальше, а потому он, привязав коня к одному из деревьев, спустился в ложбину и тут же утонул в сухой листве по щиколотку. Сотник смёл с серого , ноздреватого от бесчисленных дождей и выветривания камня побуревшую листву и, встав на колени, прижался щекой к холодной поверхности... Все эти дни горбун постоянно наблюдал за Веиленом, стараясь не упустить ни одного душевного порыва или черты характера подручного, а ещё Олден легко смог считать почти всё недавнее прошлое Веилена, ведь тот не имел ни малейшего понятия ни о ментальной защите , ни о других приёмах, позволяющих Чующим избегать пристального внимания колдунов. Его горняцкая семья знала и передавала лишь байки об Истоке да навыки работы в рудниках - основанные на интуиции и подкреплённые опытом нескольких поколений более или менее талантливых самоучек...

Сотник невесело усмехнулся - на самом деле каждый человек владеет зачатками подобных способностей, но у обычных людей эмпатия возникает лишь между близкими людьми. Мать мгновенно почувствует причинённую её младенцу боль, влюблённые сохраняют незримую связь, даже находясь в сотне миль друг от друга, но потом эти связи ослабевают и рвутся, ведь дети взрослеют, а сердца человеческие лживы и непостоянны! Если же природа награждает некоторых людей чересчур острым восприятием, то они становятся Чующими , а их дар превращается в ремесло - такое же топорное и грубое, как и работа полуграмотных деревенских колдунов. Чующие предсказывают и гадают на площадях. Реже - куют мечи, собирают травы или выискивают скрытые в горах медь и олово: обычно эмпаты находят себе такое ремесло, где, кроме знаний требуется развитое внутреннее чутьё, а ещё стараются не попадаться на глаза Знающим - магам , всегда готовым использовать эмпатов, как живые инструменты в своём колдовстве...

Олден вздохнул и ещё сильнее прижался щекою к ледяному камню: в этот раз сотнику нелегко было найти правильное решение, ведь его и Веилена роднило уродство! Только если насмешница-природа наградила сотника в довесок к острому уму и магической силе ещё и горбом, то Веилен по её капризу родился Чующим. Это означало полное отсуствие колдовских способностей, но сопровождалось оно необычайно сильным эмпатическим даром и потому стало болезненным, а, порою, и сильно осложняющим жизнь мальчишки вывертом!.. Но самым важным было то, что именно эта обострённая способность чувствовать самое сердце мира могла привести безродного приблуду туда, куда самому Олдену было не добраться со всеми его знаниями и опытом... Но чтобы дар эмпата проявился в полную силу, ему нужна была длительная огранка - Веилен нуждался в терпеливом и серьёзном обучении, дать которое мог только сотник - колдун и эмпат, воин и горняк - они были необходимы друг другу...

Глубоко вздохнув, горбун встал с колен и скользнул длинными, сильными пальцами по всё ещё густым и непослушным, но уже полностью выбеленным сединой волосам. Решено - он не пожалеет времени и сил на выучку эмпата, а тот в свою очередь, поможет перед этим погасить сотнику один старый долг: когда-то Олден поклялся посвятить одного из возможных приемников Седобородому, но все трое его учеников погибли среди менгиров в первую же ночь...

- Это потому, что у тебя самомнения и гордости больше, чем у всех Ирийских владык разом. И эта спесь тебя слепым делает , ведь даже на посвящение ты приводишь тех, кто будет верно служить тебе, а не Седобородому. - проворчал над свежей могилой последнего из Олденских учеников, который был, к тому же, ещё и ординарцем горбуна, живущий подле древних камней отшельник, но сотник на его замечание лишь сердито дёрнул плечом:

- Я хорошо знаю, какие качества требуются от учеников!

Отшельник усмехнулся:

- Ты, Олден, про всё знаешь - даже про то, как солнцу ходить по небу положено, а богам миром править!... Одного только не ведаешь - почему мать-природа тебя к сырой земле пригнула...

Лицо сотника потемнело от гнева:

-Говори, да не заговаривайся, Мегрен... А то я не посмотрю ни на твои годы, ни на то , что ты когда- то помог мне!..

Сотник и сам прекрасно знал, что это - пустые угрозы, но остановиться уже не мог . Отшельник же внезапно перестал усмехаться и, вздохнув, посмотрел прямо в глаза скрипящему зубами Олдену:

-Вот в этой вспышке весь ты - уж сколько лет прошло, а из тебя всё ещё та давняя обида не выветрилась!.. А теперь вдумайся в то, что я тебе сейчас шепну: не старайся искать - твой ученик сам к тебе придёт! Тебе только и остаётся, что различить его, да не прогнать второпях или со злобы ...

Старый Мегрен как в воду смотрел - и года не прошло, как заварилась эта каша с распространяющейся от границ Крейга пошестью, а в лагере "белых" появился бродяга-эмпат, которого Олден действительно чуть не выгнал из стана при первой же встрече...

Сотник , щурясь, посмотрел на тусклое солнце: приказ княгини был выполнен - распространение чумы на подвластных ей землях и в пограничных Ленду вотчинах всегда дружественного Нахимене Крейга удалось сдержать, а значит вскоре "Белые" вернутся в свои крейстетские казармы... Но вначале надо прекращать игру в кошки-мышки и серьёзно поговорить с Веиленом - в последний раз проверить эмпата на прочность перед тем, как привести его к Росским менгирам...

Искры от горящего костра поднимались к ночному небу и Веилен пристально наблюдал за их танцем, прикорнув возле огня. Несмотря на заполненный работой день и усталость, ему снова не спалось , а мысли Чующего то и дело возвращались к последним неделям, слившимся в его сознании в одно нескончаемое, тоскливое марево. Бессмысленные и бесцельные блуждания по опустевшему краю; напуганные чумой крестьяне, не пускающие чужаков даже на порог, а на Веилена и вовсе спускавшие собак... Холодные ночи, когда он , сжавшись в комок, пережидал затяжной дождь под кустами на окраине какого-нибудь посёлка и неотрывно следил за теплыми, желтыми огнями домов. Иногда Вел подбирался к жилью поближе и даже - если пресловутые собаки не поднимали гвалт - несколько часов отлёживался на сеновале ,а затем - по прежнему незамеченным - уходил из поселения как можно быстрее... Веилен не знал, какая сила толкала его всё дальше и дальше от Вильдно: возможно, что ему просто не хотелось снова становится добычей падальщиков-вурдалаков, а может им руководило его обычное упрямство, но потом даже эта сила иссякла... Около суток Вел провалялся между корягами на берегу какой-то реки, отчетливо понимая, что уже завтра просто не сможет продолжить путь, но на рассвете его болезненная дрёма прервалась отборной бранью отчищающего котлы от копоти Стала...

Доносящийся с берега простуженный голос поминал дурную погоду и холодную воду с неким, доселе ещё не слышанным эмпатом акцентом. В говоре незнакомца не было ни смягчённых окончаний лаконского слога, ни подчёркнуто-глуховатой "р" крейговцев, да и ударения были раставленны как-то иначе. Эта странность заинтересовала Чующего настолько, что он, несмотря на охватившие его апатию и слабость, решил взглянуть на матерящегося с раннего утра незнакомца. Для этого Чующему понадобилось сделать лишь пару шагов - сквозь оголённые, почти лишившиеся листвы ветви кустов он рассмотрел берег, чёрные от копоти котлы и сидящего возле них на корточках человека в тёмной одежде. Чёрно-серая, усыпанная мелким клёпом , куртка незнакомца своим кроем невольно наводила мысль о рыже-коричневой форме "Лис", но крейговцы никогда не носили ни высоких сапог со шнуровкой и многочисленными пряжками, ни кинжала на правом бедре... Неожиданное головокружение заставило Вела покачнуться и он инстиктивно ухватился рукою за предательски хруснувшую ветку. Незнакомец обернулся.

-Твою мать!- рука воина скользнула к кинжалу.- Ты откуда здесь взялся?

- Я между корягами спал.- порыв ледяного ветра заставил Вела поёжиться и поплотнее завернуться в уведённое с одного из крестьянских дворов одеяло... Веренее, одеялом оно было в свои лучшие, давно и безвозвратно ушедшие времена, а теперь являлось затёртой до дыр тряпкой, годной лишь на собачью подстилку, но для Вела оно стало настоящим спасением - последние несколько ночей были чудовищно холодными.

- А я, значит, тебя разбудил. Ну, извини - не знал, что здесь кто-то, кроме водяниц квартирует... - на лице незнакомца с грубоватыми, точно вырубленными топором чертами читалось скорее недоумение, чем испуг, да и руку от кинжала он убрал.- Ты бы вылез из кустов, что ли...

Веилен колебался лишь мгновение. Блуждая среди перелесков, он уже давно и безнадёжно заплутал, а спросить, куда его занесло, было не у кого - крестьяне не пускали его даже на околицу, на любой вопрос отвечая лишь бранью да размахиванием вилами ... Чующий выбрался на берег и устало сел на трухлявую корягу - несколько шагов дались ему с привеликим трудом. Незнакомец же, осмотрев его с головы да ног, заметил.

-Ты выбрал не лучшие края для того, чтобы побираться - здесь чума. Людям не до жалости - они собственной тени боятся.

-Знаю...- Вел посмотрел на чёрную, казавшуюся грзяной воду. В том, что незнакомец принял его за кормящегося милостыней побирушку, не было ничего удивительного: грязный, оборванный, босой, с разорванным в клочья лицом- кем ещё он мог быть?.. Но эмпат всё же решил внести ясность.- Я не прошу милостыню. Просто иду...

Незнакомец словно бы не веря, склонил голову к плечу .

- Но направление то у твоей дороги должно быть... Куда хоть путь держишь?

Эмпат и сам не знал цели своих блужданий, а потому ответил, как есть.

-Куда-нибудь... Куда- нибудь подальше от Вильдно...

Услышав про Вильдно, незнакомец протяжно присвистнул, и одарил Вела ещё одним внимательным взглядом.

- В таком случае ты уже пришёл туда, куда хотел - под твоими ногами теперь земля Ленда. На том берегу речки ещё Крейговская вотчина, а здесь - уже наше княжество.

Вел онемел - Ленд и Лакон разделяла давняя и лютая вражда, так что неприязнь, если не ненависть к соседям лаконцы впитывали едва ли не с молоком матери. И вот теперь он оказался там, куда попадать ему ни в коем случае не следовало... И какого рожна его понесло переходить ночью в брод треклятую речку?! .

Лендовец истолковал молчание эмпата по-своему.

- Ты действительно проделал изрядный путь, парень, а поветрие дальше не пойдёт - мы, "Белые", против него тут заслоном стоим.

Минутный страх Чующего прошёл , да и нечего , если честно, было ему уже бояться - Вильдно, вурдалаки, смерть Лади... Что такое против этого лендовец с кинжалом?.. А даже если и убьёт - невелика потеря. Он и так через день ноги от голода протянет... Веилен горько усмехнулся.

- В Вильдно "Лисы" тоже заслоном стояли... И стреляли ...

Лендовец нахмурился.

- О том, что у вас творится, я пару обрывков слышал. Но у нас всё не так - мы больных действительно лечим, а заодно здоровым мозги на место ставим, чтоб со страху глупостей не наделали... Ты лучше скажи, кто тебя так разукрасил: я - и то испугался. Решил , что варка встретил...

Эмпат вновь посмотрел на разделявшую княжества речку, но после недолгого колебания решил , благоразумно умолчав о воронах-спасителях, сказать правду.

- Вурдалаки из трупника...

Услышав ответ , лендовец вздохнул и поднялся на ноги.

- Всё мне с тобой ясно. Родня тоже вся в Вильдно осталась?

Веилен опустил голову.

- Да. Сестра умерла, а я...

- А ты чудом выжил. - лендовец вновь подошёл к котлам и пнул один из них так, что по берегу пошёл протяжный, похожий на колокольный гул. - Давай уговоримся: ты мне поможешь котлы отчистить, а я тебе за это свои запасные сапоги отдам. Они хоть и ношенные, но крепкие - не сомневайся... А ещё у меня в хозяйстве пара лишних кусков хлеба есть...

При упоминании еды давно закаменевший от голода желудок Чующего болезнено заныл. Вел согласно кивнул головой и встал с коряги, а лендовец вполне дружелюбно усмехнулся.

- Вот и хорошо. Меня, между прочим, Сталом кличут.

Чующий присел возле чёрного от сажи котла. Тихо уронил ответное.

- Веилен.

-Веилен?.. Чудное имя... А покороче как?.. Ну, Вел - однозначно лучше... - Стал устроился рядом и они принялись за работу.

Возиться с ледяной водой и песком, счищая с гладких боков жирную сажу - удовольствие ещё то. Пальцы Вела от холода покраснели и перестали гнуться , да и сам он промёрз до костей, но мысль об обещанной плате не позволяла ему сдаться. Еда ненадолго вернёт силы и позволит ему уйти с лендовского берега, да и в сапогах передвигаться будет легче. Возможно, ему стоит спусится вниз по течению...

Полностью сосредоточиться на своих мыслях эмпату не давала болтовня Стала - тот просто таки сыпал незнакомыми именами и обстоятельствами, толковал что-то о дурной погоде и ещё более скверном нраве их сотника, а потом вдруг поминал тепло крейстетских казарм, в которм квартировал его отряд и аппетитные прелести какой-то трактирщицы... Вел же от этих разговоров чувствовал себя натянутой струной: они ни на мгновение не давали забыть ему о том, что рядом с ним - враг. Жестокий и опасный убийца, с которым не следует пересекаться ни одному лаконцу... Хорошо ещё, что он в разговоре со Сталом не позабыл о крейговском говоре и не выдал себя с головой, ну а что до лица, то теперь судить о его чертах очень сложно, так что вряд ли лендовец опознает в нём своего природного врага...

Когда они управились с работой, Стал не оставил Вела дожидаться на берегу обещанной платы, а потащил с собою в лагерь, который , как оказалось, располагался как раз за большим холмом: Вела поразило и то, что он упустил целую сотню расположившихся прямо перед его носом людей, и сам лагерь - палатки в нём стояли идеально ровно, а вокруг царила такая чистота, какой на улицах того же Вильдно отродясь не было... Одетые так же, как Стал, воины были заняты своими делами и не обращали на них внимания, а на одной из импровизированных улиц горел большой костёр. Увидев рвущиеся к серому небу языки пламени , эмпат уже не мог оторвать от них взгляда -вот бы подойти к огню, протянуть к нему озябшие руки...

- Стал, я , кажется, поручил тебе котлы отчистить , а не гостей по лагерю выгуливать.- дорогу Велу и его новому знакомцу заступил невысокий, ладно скроенный воин со строгим лицом. Стал немедля вытянулся в струнку.

- Всё уже сделано, глава. Вот он как раз мне и помог, а я его в лагерь привёл, чтобы расплатиться - зря что ли парень вместе со мною мёрз...

- Это ты сейчас сообразил или раньше?- лендовец одарил Стала ещё одним суровым взглядом, но его очередных оправданий слушать не стал, повернувшись к Веилену.

-Не знаю, что этот бездельник тебе наплёл, но за любой труд действительно полагается оплата. Чего ты хочешь?

Эмпат ещё раз посмотрел на молодое, с резкими чертами лицо; перевёл взгляд на по-прежнему ярко горящий костёр.

- Мне бы погреться у огня... Недолго...

Черты воина чуть заметно дрогнули.

- Почему бы и нет. Грейся, сколько хочешь- мы за тепло плату не берём...

-Спасибо, глава. - услышавший ответ ратника Стал ухватил Вела под локоть и поволок к костру, поясняя шёпотом .- Ты его не бойся. Дерек, десятник наш, хоть и строгий, зараза, но справедливый...

Чующий на эти объяснения лишь рассеяно кивнул головой, а, оказавшись у огня, присел на корточки и поднёс руки к жарко дышавшему теплом огню. По занемевшим пальцам побежали мурашки и Вел тихо вздохнул- в этот миг для него перестали существовать и лендовцы, и окружающий мир вместе с собственными горестями - осталось лишь танцующее на ветках пламя... От созерцания рвущихся ввысь огненных языков эмпата оторвало возврашение Стала - под мышкой тот сжимал обещанные сапоги, а в руках держал миску с наваристой,смешанной со шкварками пшеничной кашей и горбушку ржаного хлеба.

- Вот. С завтрака осталось. Ну, налегай.

Но поробовать лендовскую стряпню Велу в тот раз не довелось- появившийся у костра Дерек выбил миску прямо из рук эмпата, и она покатилась по земле, оставляя за собою след из злополучной каши. Вел, проводив её взглядом, с трудом проглотил заполнившую рот густую слюну, а десятник уже накинулся на Стала.

- Ты что творишь, олух! Белены объелся?!

Эмпат, решив, что пожалевший его ратник нарушил какой -то неписанный лендовский закон, тут же вступился.

- Это я попросил его принести еду...

Дерек покачал головой.

- Ты то попоросил, но он же соображать должен!.. Ты ведь, поди, уже и запах нормальной пищи забыл.

Молчание Вела послужило лучшим подтверждением последних слов Дерека и тот снова напустился на Стала.

- Ты же стольких раненных на ноги поставил, а теперь этому выходцу из могилы хлеб с жаренным салом тычешь!.. Добить его решил, что ли?!..

Воин заметно изменился в лице

- Виноват , глава. Оплошал. Не подумал в спешке...

Десятник, не дослушав его, просто кивнул головой, и присел перед Веиленом на корточки.

- У тебя, парень, желудок ссохся - сейчас тяжёлая пища для тебя всё равно, что яд. А вот это как раз поможет. - и Дерек протянул Чующему кружку, которую до сих пор сжимал в руке.- Здесь тёплая вода с мёдом и кое-какие травы. Пей и грейся, а еда немного подождёт...

Дерек поднялся и напавился вглубь лагеря. Знакомец Вела, оставив принесённые сапоги возле костра, последовал за десятником. Вел проводил их взглядом, пригубил отвар... Тёплое и сладкое питье было немного резковатым на вкус, но Чующий осушил кружку до дна , жалея лишь о том, что она такая небольшая... Идущее же от костра тепло оказалось коварным - совсем скоро эмпату захотелось свернуться клубочком у огня и уснуть, но вместо этого Веилен , примерив оставленные сапоги, поплотнее закутался в своё одеяло и напавился прочь из лагеря. Нечего ему тут рассиживаться - пора и честь знать.

На него по-прежнему не обращали внимания, но когда Чующий миновал последнюю палатку, сзади раздался окрик.

-Эй, погоди!

Вел обернулся и увидел спешащего к нему Дерека. Оказалось, десятника очень интересуют творящиеся в Вильдно дела.. Эмпату не очень хотелось рассказывать лендовцу свою невесёлую повесть и касаться ещё даже не начавшей затягиваться раны, но Дерек пояснил , что ему важно знать, с чего началась злополучная пошесть... Один вопрос немедля вызывал другой и Велу пришлось рассказать и про нашествие крыс, и про бунт, и про смерть Груста...

- Ты мне вот ещё что скажи - у тебя если не родня , то друзья семьи или просто хорошие знакомые где-нибудь кроме Вильдно остались? - Чующий, которому за последний час пришлось говорить больше, чем за прошедшие несколько недель, устало посмотрел на Дерека.

-Нет...- десятник вздохнул.

-Жаль. Я бы помог тебе добраться до них... Что же ты теперь делать будешь?

Вел, опустив голову, помолчал с минуту. Потом медленно произнёс.

- Не знаю... Если повезёт, доберусь до какого-нибудь углекопского городка, вернусь в забой...

-Вряд ли тебя наймут - ты же от ветра шатаешься!..- вздохнул Дерек и тут же внимательно посмотрел на эмпата.- А что до работы - то она есть всюду. Нам , например, нужен кто-нибудь, кто бы помогал стряпать, за лошадьми следить, другие поручения выполнять... Жизнь у нас, конечно, не мёд, да и денег будет самый мизер, но полное довольствие обещаю...

Вел посмотрел на свои руки и молча кивнул.Десятник улыбнулся.

- Значит, сговорились. А первое твоё задание будет таким - смой с себя всю грязь да сожги отрепья, в которые кутаешься: мало ли какая зараза в них угнездилась... Смену одежды я тебе раздобуду...

Так и началась у эмпата новая жизнь - Вел собирал хворост, чистил лук и коренья для похлёбки , следил за готовящейся едой, учился ухаживать за лошадьми и чинить сбрую, помогал Дереку разбирать травы... Довелось ему увидеть и то, как лендовцы обращаются с заразившимися чумой людьми. "Белые Ястребы", в отличии от поселян, не боялись ни смертельной заразы , ни вурдалаков... Они вообще ничего не боялись, кроме своего грозного сотника, и Вел остался с лендовцами, - при ближайшем знакомстве воины Нахимены оказались совсем не похожими на тех бездушных извергов, какими в Лаконе издавна пугали детей. Более того - именно "Белые" были единственными людьми, которые после Вильдно отнеслись к Велу по-человечески...Все "Белые", кроме...

-Хватит уже спать наяву. Вставай - мне поговорить с тобою надо.

Вел резко обернулся - глава "белых", не к ночи будь помянут, стоял как раз на границе отбрасываемого костром светлого круга и тёмные тени метались вокруг него испуганными птицами:

- Ну , давай ,пошевеливайся - а затем сотник проследил взгляд Вела и ещё более недовольно проворчал.- И нечего на меня пялится так, буд-то в первый раз видишь...

Раздумывая над тем, какая муха укусила Олдена в этот раз, подручный встал и пошёл вслед за сотником , который направился в сторону реки...Застыв на берегу, сотник некоторое время молча смотрел на ущербную луну, а затем тихо сказал стоящему позади Веилену:

- Могу поклясться, что Херстед до сих пор для тебя ошейник бережёт...

-Что?!- сердце подручного камнем упало вниз.

-Что слышал, Чующий жилы...- сотник развернулся к застывшему Веилену и недобро усмехнулся.- Как думаешь, на сколько ещё астарских рудников хватит твоих сил и крови?

Как и рассчитывал Олден, после этих слов подручный сорвался со своего места и бросился на него , но двигался Вел немного быстрее , чем ожидал сотник , а потому прошедшийся по скуле кулак эмпата стал для Олдена маленькой и до обидного незапланированной неожиданностью:

- Ах ты, гадёныш!!! - миг, и Вел был отброшен одним-единственным ударом сотника на влажный песок, но уже в следующий секунду поднялся на ноги и снова кинулся на Олдена - замечание сотника стало последней каплей из того, что эмпат мог ещё вытерпеть и вынести. Всё, копившееся в душе Вела долгие месяцы - вся его боль, всё отчаяние - вылились теперь в дикую вспышку ярости и взбешённый Вел уже не видел вокруг ничего, кроме издевательской ухмылки на лице сотника! Вот только повторных ошибок в таких делах Олден никогда не допускал, и при новом нападении эмпат даже зацепить его не смог ,зато сам получил ещё один болезненный удар.

-Ну что, съел?!- уперев руки в бока, сотник насмешливо посмотрел на снова проехавшегося спиной по песку Вела, но тот только мотнул головой и стерев с разбитых губ кровь, ужом метнулся прямо под ноги сотнику. Его задумка удалась- почти... Олден покачнулся и упал на одно колено , но тут же, сцепив руки в замок, обрушил всю их недюжую силу на Веилена. От этого удара в глазах у Чующего потемнело и он ткнулся лицом в песок, а Олден, не дав ему даже вздохнуть, тут же нанёс Велу новый удар, за которым немедля последовал ещё один - такой же жестокий и меткий, что и первые! Рёбра Вела ощутимо захрустели , а из его горла донёсся сдавленный хрип, но сотник уже не мог остановится даже если бы и захотел - в такие минуты Олден просто зверел, и теперь на извивающегося на песке эмпата градом сыпались всё новые и новые удары. Иногда сотник давал Велу секундную передышку, но едва тому удавалось встать на колени, как тяжёлый кулак Олдена снова отправлял его на землю и всё начиналось по новой...

Овладевшее сотником бешенство пошло на убыль лишь тогда, когда избитый им до полусмерти эмпат уже не смог в очередной раз подняться ,а с трудом переводя дыхание, замер на холодном песке:

-Поскольку от лица у тебя всё равно остались одни воспоминания, ещё пара ссадин его не слишком изуродуют...- сотник рывком перевернул Вела на спину и ,придавив его грудь коленом , ещё раз со смаком проехался кулаком по уже и так разбитым губам эмпата. Вел почувствовал как его рот заполняется тёплой солоноватой кровью, а Олден тем временем ещё сильнее прижал его к земле и , впившись пальцами в разбитое лицо Чующего, подставил его под больной лунный свет, едва слышно шепнув.- А теперь,Веилен, ты наконец узнаешь, как Знающие усмиряют подобных тебе строптивцев...

Глаза склонившегося над Велом сотника превратились в два чёрных мёртвых провала, а в висках у Чующего болезненно закололо: примерно такое же ледяное покалывание, только гораздо слабее Вел ощущал в присутствии сотника и раньше, но только теперь - под безжизненно тёмным взглядом Олдена - Вел начал понимать, что на самом деле обозначали эти ощущения. Оказывается, все эти дни сотник неотступно следил за ним и считывал по каплям воспоминания, узнавал чувства и мысли. Только если раньше Олден делал это осторожно, то теперь он словно пытался не только считать , но и полностью подавить сознание Чующего, причиняя этим Велу нестерпимую боль.

-Вижу, до тебя стало доходить - ты даже пытаешься бороться! - лицо Олдена закаменело от напряжения, а взгляд стал поистине бездонным. - ... Ну что ж :посмотрим, насколько тебя хватит!

Следующие мгновения тянулись бесконечно долго: перевёрнутый серп луны, застывшие у тёмной воды сотник и эмпат, свинцовая тяжесть придавившего грудь Чующего колена и жестокая колдовская сила , готовая вот-вот смести все кордоны в сознании Вела и полностью подавить его волю...Но Чующий - пусть и слишком поздно понявший , что происходит, пусть и не умеющий правильно выстраивать защиту и уже почти потерявший силы к сопротивлению, каким то чудом смог уберечь от Олдена крошечный огонёк самой сердцевины своего сознания...

Сотник ещё раз попытался добраться до так рьяно оберегаемых Велом последних воспоминаний и чувств , но , снова встретившись с отчаянным сопротивлением , неожиданно прекратил свои попытки и усмехнулся:

- А вот теперь пришла пора поговорить, Вел... Только не сверли меня таким взглядом и не дёргайся, иначе Дереку опять придется собирать тебя по кускам...Уяснил?

..Вместо ответа Чующий лишь мрачно взглянул на всё ещё крепко прижимающего его к холодному песку сотника, и колено Олдена тотчас надавило ему на грудь с удвоенной силой:

- Я же сказал, не зыркай на меня так! - хрипло прорычал сотник , а затем он , помрачнев, заговорил уже несколько более спокойно.- Такие эмпаты как ты обычно сразу попадают к Знающим или Владыкам в услужение, но рабство не для тебя - иначе бы ты не боролся так за свою волю... Мне нравится твоё упрямство, Вел , и действительно жаль, что все твои усилия ни к чему не привели - ты не смог помочь семье, не спас сестру , да и сам едва жив остался! А всё потому, что тебе не хватает знаний и навыков: без них ты всегда будешь терпеть поражение - так уже было и в Вильдно, и в Присте , да и сейчас ты проиграл мне вчистую! Впрочем , о каких знаниях я говорю - вы, эмпаты, утратили почти всё, доставшееся вам от предков наследство. Растеряли то, что должны были беречь, как зеницу ока - именно поэтому любой Знающий взнуздает вас так, как только ему заблагорассудиться.- Олден ещё ниже склонился над Веиленом, и прошипел .- Я предлагаю тебе поломать это правило и изменить свою судьбу, Вел. Предлагаю стать недостижимым как для Знающих., так и для Владык! Ты можешь рискнуть жизнью среди Росских менгиров, и тогда - если выдержишь испытания, которые пошлёт тебе Седобородый, я клянусь научить тебя всему, что знаю сам, а знаю я немало!..

Олден ненадолго замолк,ожидая ответа на своё предложение, но Вел по-прежнему безмолвствовал, и тогда сотник, отпустив его, встал и неотрывно глядя на тёмную воду реки, тихо произнёс:

-Я всё понимаю, Веилен. Ты считаешь, что уже вдосталь наигрался со смертью , и не хочешь больше рисковать. Ну что ж - это твоё право, и я его признаю!.. И ещё - ты по-прежнему можешь оставаться с нами. Тем более, что изводить тебя пустыми придирками и гонять в три шеи я больше не собираюсь - со своими обязанностями ты справляешься хорошо...

- Там, в Вильдно...Лади могла выжить? - Олден обернулся: Вел сидел на песке и напряжённо смотрел куда- то во тьму за спиною сотника. Похоже было, что именно в эти мгновенья Чующий принимал для себя какое-то решение и чтобы не спугнуть его и направить мысли Вела в необходимое русло, Олдену надо было ответить со всей искренностью, на какую только он был способен. Сотник вздохнул :

-Я не хочу тебе лгать, эмпат, а потому не буду говорить, что твоя сестра обязательно бы выздоровела. Но, думаю , что при правильном лечении у неё были шансы - пусть даже и небольшие...

Услышав ответ сотника Вел опустил голову - в Вильдно погибла не только Лади, но и Рита с Неей , и Груст: а теперь получается ,что они все могли бы остаться в живых, если бы им дали шанс - пусть хоть самый крошечный...

- Что я должен сделать в Россе?- Олден мрачно зыркнул на снова вскинувшего голову эмпата -искалеченное лицо Вела словно окаменело, а взгляд его запавших глаз приобрёл неожиданную твердость. Перехватив этот налившийся стальной силой взгляд, сотник посуровел:

- Всего - навсего выжить, эмпат, но это совсем не так просто, как кажется. До тебя на испытаниях у меня погибло трое учеников: в отличии от тебя они все обладали недюжими колдовскими способностями и хорошей подготовкой... Единственное, чего у них не было, но есть у тебя, это редкая живучесть и дар Чующего. На них я и делаю ставку, хотя эмпатия может не только помочь тебе, но и убить. Понимаешь?

- Понимаю...- Вел встал и молча направился обратно к коновязям: он сделал свой выбор и всё остальное было уже неважно... А сотник вновь посмотрел на тёмную воду и едва заметно улыбнулся: с эмпатом всё вышло даже лучше, чем ожидалось ... Правда, щенок пока что думает не головой, а сердем , да и клыки у него только режутся, но ничего : главное, чтобы эмпат выдержал Росс, а дальше уже будет его - Олдена - забота ...

Конь испугано фыркнул и Вел успокаивающе потрепал его по шее , хотя и ему самому было немного не по себе: в морозном воздухе Росса витало нечто древнее и очень чужеродное, а на тропе под плотно сходящимися лапами вековых елей, с каждой минутой всё больше сгущались причудливые и какие -то слишком уж осязаемые тени.

- Уже скоро...- едущий впереди Олден повернулся к Веилену.- Мы рано выехали и у тебя будет день отдыха перед испытанием. Если Мегрен уже вернулся на зимовку, он наверняка подскажет тебе , как провести эти часы с пользой... Многие советы Мегрена действительно заслуживают внимания, так что держи ухо в остро, но в тоже время ни в коем случае не воспринимай всё его брюзжание за чистую монету.

- А кто такой этот Мегрен?- Вел покосился на сгущающуюся за вековыми стволами тьму, с удивлением отмечая про себя, как изменилось поведение сотника на протяжении дня. Чем ближе они были к капищу Хозяина Троп, тем больше менялся Олден - его всегдашняя угрюмая жестокость словно бы ненадолго взяла передышку и за последние несколько часов горбун не только позабыл о своём всегдашнем ворчании и ругани , но даже ни разу не прошёлся ногайкой по спине Смелого ... Вот и теперь Олден , услышав вопрос, сразу же охотно взялся отвечать на него:

- Мегрен мой старинный знакомец - вольвх, провидец и отшельник. Отшельничает он, правда, лишь зимой, а в остальные времена года бродит по всему Ирию и строит из себя полусумасшедшего предсказателя. Он...

Во время рассказа сотника тропа сделала очередной поворот и в тот же миг к Олдену откуда то сверху метнулось что-то чёрное...Сотник только и успел , что ругнутся да прикрыть лицо рукой от едва не хлестнувшего его крыла, а большой ворон уже метнулся к Веилену на грудь...

- Корви?!- в ответ на изумлённый возглас эмпата немедля раздалось хриплое, радостное карканье и Велу ничего не оставалось, как приласкать прижавшегося к нему вестника. Олден убрал руку от лица и насмешливо посмотрел на эмпата, оглаживающего взлохмаченную птицу:

- Подумать только, какая встреча! Корви сейчас просто растает от счастья! Впервые вижу, чтобы этот старый комок перьев так себя вёл!

- Я тоже...

Вел и сотник повернулись на голос - среди деревьев стоял высокий , сухой старик, укутанный в рванный плащ. А старец взглянул на Веилена пронизывающими чёрными глазами и с неожиданной сердитостью проворчал :

- Выслушивать надо, что старшие говорят, а не бежать ,сломя голову , незнамо куда и зачем! Впрочем, дорожка твоя , как не петляла, все равно в Росс привела...

- Ты... Знал... Уже тогда?!. - Вел с изумлением смотрел на Мергена , оказавшегося тем самым предсказателем с ярмарки, а Олден спокойно заметил:

- Ну, раз уж здесь собрались все старые знакомцы, то можно переходить сразу к делу. Мегрен, есть ли у тебя что-нибудь для хорошего ужина - у нас с утра маковой росинки во рту не было...

Старик усмехнулся:

-Хороший ужин?! Олден, ты в Россе!..

- Ясно.- сотник спрыгнул с коня, и взявши Смелого под уздцы направился по узкой тропе. -Всё ясно, Мегрен. Но всё же надеюсь, что силки у тебя сегодня не пустовали...

...Тропа, ведущая к жилищу отшельника, уходила немного в сторону от менгиров, и Вел едва успел рассмотреть мелькнувшие между тёмных стволов серые камни. Уловив исходящий от менгиров леденящий холод, Вел невольно поёжился, и искоса взглянул на беседующих о чём то своём сотника и отшельника, оказавшихся, судя по всему, старыми приятелями. Конечно, еще не поздно было пойти на попятную, но вот стоит ли?.. Чующий закусил неровно сросшуюся губу: Олдену он не доверял, а из пары Мегрен-Корви больше симпатий питал именно к ворону, но сам себе он уже пообещал перенять у "белых" всю их науку - в память о Лади и тех , кто так и не дождался помощи в Вильдно... И пусть ради этого надо провести три ночи среди излучающих чужеродную магию и холод камней... Пусть...

Отшельник, словно уловив мысли эмпата, на миг обернулся и сердито взглянул на него, но так и не прервал своего разговора с Олденом. Мегрен вообще больше не заговаривал с Веиленом до тех пор, пока их скромный ужин не был окончен и Олден не отправился спать в землянку, служившую отшельнику домом.Мегрен проводил сотника долгим взглядом, а затем повернулся к замершему у огня эмпату и тихо произнёс:

- Завтра ты останешься сам на сам с тьмою ,Вел... Не только с внешней, но и той, которая живёт в твоей душе - а это намного тяжелей... Если она поглотит тебя - погибнешь . Если испугаешься - потеряешь душу и разум. - а затем отшельник налил в глиняную кружку отвар и протянул её Велу. - Хозяин Троп не даёт ни воинской удачи, ни славы , ни богатства. Только знания, но знания горькие, поэтому хорошо подумай, к чему ты стремишься... Именно ты, а не Олден!

Веилен коротко взглянул на Мегрена, а после вновь задумчиво посмотрел на пламя и осторожно пригубив горький травяной отвар произнёс:

- Моя жизнь и так уже ничего не стоит, так что терять мне нечего... А если выживу - стану лекарем. Настоящим, а не таким, как те, из Вильдно!.. "Белые" умеют лечить - я видел...

Отшельник вздохнул:

-Умеют. А ещё они умеют убивать и готовить алхимическое пламя, сжигающее людей заживо. Тебе - эмпату, придётся очень нелегко, если ты принесёшь присягу Ленду и станешь одним из них.

- В шахтах тоже было нелегко...- Вел посмотрел на отшельника и невесело усмехнулся - Как-нибудь привыкну - не в первый раз...

-Лишь бы не в последний...- проворчал в ответ Мегрен. - Впрочем, не о "белых" сейчас речь. Пойми - после посвящения твоя душа и само посмертие будут находиться во власти Хозяина Троп. Ты будешь служить ему не только здесь, но и за гранью, но как или в каком обличье - знает лишь сам Седобородый. Ты будешь носить такой же знак, какой ношу я .- отшельник указал Велу на почти полностью вылинявшую вышивку своего истрёпанного плаща.- На ткань знак наносится нитками, на тело - едкой краской, а на душу - огнём из Запределья, ведь само Посвящение - это погружение во тьму, смерть. Ты должен предстать перед Седобородым так, как есть - без оберегов и защиты - только тогда за смертью последует рождение: ты получишь не только новое имя, но и судьбу, а Веилен , тот Веилен , которым ты сейчас являешься, постепенно превратится в выползок, который оставляет после себя змея, когда в очередной раз меняет кожу. От него останутся лишь воспоминания ... Таково посвящение Седобородому, и другим ему не быть!... - и тут сухая, похожая на птичью лапу, рука отшельника протянулась над костром к эмпату. - А теперь покажи мне самую дорогую для тебя вещь - то, что до сих пор связывает тебя с твоим прошлым !

Вел коротко взглянул на протянутую руку и медленно, точно колеблясь, вытащил из-за ворота свой оберег Чующего, который сменил его детскую ладанку с тех самых пор, как Веилен стал помогать отцу в штольнях. Мегрен внимательно взглянул на простой рунический узор, а затем требовательно произнёс:

- Дай. Я хочу рассмотреть его поближе...

Вел молча снял с шеи оберег и передал его отшельнику, а тот , повертел отполированное постоянным ношением дерево в пальцах и усмехнулся :

- Рябина! Против чёрных мороков ,- верно?

- Да, чтобы не путали в работе...- эмпат ощутил странную неловкость от того, что его оберег внезапно оказался в чужих руках, а отшельник , по-прежнему усмехаясь, окончил пояснения за него.- Руна Тростника - для защиты, Воды - для чуткости, а Древо, их связующая - чтобы не терять связь с явным миром...Очень незатейливое плетение , Вел, хотя иногда и в простоте есть свои преимущества!

Вдоволь повертев оберег в руках, Мегрен отдал его обратно , и Веилен уже хотел снова надеть талисман на шею, как отшельник тихо заметил:

- Ничего не забыл?

Рука эмпата замерла в воздухе, а отшельник , поймав вопросительный взгляд Вела, так же тихо произнёс:

- Я же говорил, Вел- среди менгиров ты не должен прибегать к магической защите ... И я не возьму твой оберег на сохранение.

Эмпат пропустил сквозь пальцы тонкий кожаный ремешок плетения:

- Я не пойму, чего ты хочешь от меня , Мегрен?

-Хочу убедиться в том, что ты действительно сделал выбор. Без прошлого нет будущего, Вел, но и одним прошлым жить нельзя. Избавься от него!

Вел опустил глаза и крепко сжал свой нехитрый оберег в руке. В эти мгновенья перед ним ,словно наяву, встали отец с матерью , близняшки, Дейра, Лади... Сёстры утрачены для него навсегда, родители - скорее всего, до сих пор томятся в неволе... Если и есть в этом мире хоть какая-то возможность на встречу с ними, то находится он где- то по ту сторону посвящения, да и связь с родными живёт не в рунном плетении, а в его сердце... Что же до души , то даже если Седобородый превратит его в камень или ворона, это лучше, чем оказаться игрушкой Херстеда и ему подобных!.. Хозяину Троп, по крайней мере, ни власть, ни деньги не нужны...

Эмпат поднял голову и ещё раз взглянувши на свой оберег, медленно разжал пальцы над огнём, - плетение выскользнуло из них в самый центр костра и сразу же исчезло в танцующих языках как будто только и ожидающего этой добычи пламени...

Капище Седобородого и в самом деле представляло из себя обширную, со всех сторон окружённую старыми елями поляну, на которой высились похожие на драконьи зубы менгиры... В самом центре этого каменного частокола стоял наполовину вросший в землю кромлех с настолько низким и узким входом, что даже Веилену пришлось вползать в него , извиваясь , точно змея. Последние солнечные лучи проникали внутрь древнего строения через узкую щель под верхней плитой и освещали мелкое каменное крошево у стен и вырезанные на камне бесконечные волны и спирали. Древняя и вроде бы простая резьба , ритмически сплетаясь между собой, создавала ощущение движущегося куда то бесконечного потока. Заинтересовавшись рисунком, Веилен осторожно коснулся одной из каменных борозд, но тут же отдёрнул руку назад , так как в кончики его пальцев словно вонзились тысячи жгучих игл...

- Обпёкся? Ничего удивительного - проходящий по этому узору поток в состоянии обратить в прах половину мира...- стоящий снаружи Мегрен пригнулся ко входу, почти полностью закрыв его отверстие своей сухой фигурой.- Сейчас мы с Олденом закроем лаз, и после того, как последний солнечный луч угаснет, начнётся твоё испытание. Мы навестим тебя завтра в полдень и узнаем, выдержал ли ты то, что приготовил для тебя Хозяин Троп на первую ночь... И ещё - с этого момента у тебя нет имени , да и тебя самого для внешнего мира больше не существует...- произнеся такое напутствие, отшельник поднялся и немного отошёл от входа, а ещё через несколько мгновений тяжёлая плита загородила лаз и Вел остался в одиночестве. Пространства внутри напоминающего формой склеп капища было совсем немного - обладатель более массивного сложения и высокого роста не смог бы даже нормально встать в кромлехе , но привыкший к работе в узких и тесных забоях эмпат не испытывал особых неудобств от недостачи пространства. Ещё раз осмотревшись, он осторожно, чтобы ещё раз ненароком не прикоснуться к жгучему узору, устроился на корточках возле одной из стен и чуть смежив веки , стал наблюдать за узкой полосой постепенно меркнущего света... Прислушиваясь в мертвенной тишине лишь к стуку собственного сердца , Вел привычно старался сохранить в себе остатки тепла и не думать о том, что его ждёт , когда над землёю окончательно воцарится ночь, но в тоже время никак не мог избавиться от назойливого ощущения, что камни вокруг него постепенно оживают...

Это его ощущение ещё больше усилилось, когда в кромлехе окончательно стемнело , ведь Вел кроме шума собственной крови стал улавливать и другой звук - низкое, бархатистое гудение - словно бы в стенах капища поселились десятки тысяч пчёл. Странный звук то усиливался, становясь настойчиво-сердитым и требовательным , то становился почти неуловимым, и эти его равномерные, похожие на сонное дыхание крепко спящего человека приливы стали потихоньку убаюкивать напряжённо всматривающегося в кромешною тьму эмпата.

" Нельзя спать! Нелзья!" - силясь разогнать всё больше охватывающую его дрёму, Вел с силой потёр лицо ладонью - Мегрен намекнул ему, к чему может привести ночной сон в капище и Вел не хотел проверять предостережение отшельника на деле...

- Ты ведь не забыл меня , Веилен? .. Не забыл?- тихий, печальный вздох раздался совсем рядом и Чующий поднял голову- прямо перед ним в кромешной тьме белел тонкий девичий силуэт. И хотя вокруг царил непроницаемый мрак Вел увидел так же ясно, как и днём длинные растрепанные волосы и наполненные слезами глаза старшей сестры.

- Дейра!!!- услышав голос эмпата , призрак вздрогнул и откинул с лица светло-русые пряди. В тот же миг рёбра Вела словно стиснуло стальным , не дающим вздохнуть обручем - на щеке сестры чернел уродливый кровоподтёк , а её шею перетягивали остатки наскоро сплетённой из льняных полос верёвки...

- Они мучили меня каждую ночь - снова и снова...Я не могла так больше!- Дейра коснулась бледной рукой затянутой на шее петли.- Мне было так больно, так страшно!.. Я думала , станет легче, но теперь... Теперь...- последние слова сестры потонули в жалобных рыданиях, и Вел , позабыв обо всех предупреждениях Мегрена метнулся к Дейре, но похожая на лунный луч фигура , внезапно задрожав , растаяла во мраке , а пальцы эмпата ощутили под собою лишь обжигающий холод камня!

- Проклятье!- Вел в сердцах ударил кулаком по стене кромлеха и тут же зашипел от пронзившеё руку огневой боли, а сзади раздалось сердитое ворчание - теперь из тьмы выступил памятный эмпату вурдалак. Тварь близоруко мигнула тусклыми, с вертикальными зрачками, глазами, а потом присела на корточки и заговорила ...голосом Херстеда!

- Мне золото нужно, много золота! Так что я тебя из под земли достану - должен же кто-то выискивать для меня жилы!

Произнеся эту тираду, тварь заухала и издевательски расхохоталась, держась костистыми лапам за отвисшее ,мелко дрожащее брюхо . Вел с ненавистью взглянул на заходящуюся утробным хихиканьем, словно нарочно вобравшую в себя всё самое мерзкое для него мару и едва слышно шепнул :

-Сгинь, погань!

Его злой вздох не остался незамеченным - тварь сразу же перестала смеяться и изготовившись к прыжку проворчала:

- Ты смеешь угрожать мне !?- едва произнеся последние слова, тварь метнулась к Веилену и в следующий момент желтоватые клыки клацнули прямо перед лицом едва успевшего увернуться эмпата, а по его правому плечу проехались отнюдь не призрачные, а острые, как бритва , когти.

- Что за ...- избежав ещё одного удара вурдалачьей лапы, Веилен ,что было силы, треснул кулаком по тупой морде твари , и , пригнувшись, метнулся к противоположной стене. Тварь зло заворчала и прыгнула вслед за Веиленом. Кривые когти глубоко впились в плечи и спину эмпата, но Веилен уже нашёл, что искал - его пальцы прочно сжали небольшой каменный осколок.

- Получай!- острый край камня глубоко вонзился в серую плоть твари и вурдалак , жалобно взвыв, отступил назад и замахал перед искалеченной мордой лапами.

- Что, не нравится?!- Вел ,зло кривя губы , ещё крепче сжал в руке ставший скользким от вурдалачьей крови осколок, а затем, поднырнув под длинные лапы твари , ударил вурдалака по мерзкой харе... От жуткого воя падальщика у эмпата заложило уши, а тварь отступила к противоположной стене и её уродливая фигура стала стремительно оплывать, меняясь в очертаниях...

- Что ты натворил, щенок!- теперь перед Веиленом стоял , согнувшись от боли , высокий плечистый углекоп. Вел столкнулся с ним лишь раз - ночью, на кухне уже вымершего от чумы дома... Он уже заканчивал обыскивать полки, когда в дверях появился этот верзила и одарив эмпата тяжёлым взглядом крохотных бычьих глаз, приказал:

- Выкладывай на стол всё, что нашёл! Быстро!

- Обойдёшься!- Вел покосился на дальнее окно, прикидывая , успеет ли добраться до него первым - шансов в драке у него не было никаких, но и отдавать с трудом раздобытые и предназначавшиеся Лади еду и лекарства эмпат не собирался...

- Ты что, с первого раза не понимаешь!? - возмущённый такой наглостью верзила бросился наперерез кинувшемуся было к окну Велу, и тому срочно пришлось ретироваться вглубь кухни, а ещё через миг они уже кружили вокруг тяжёлого обеденного стола... Со стороны это напоминало то ли чехарду, то ли игру в кошки мышки , но Велу тогда некогда было оценивать смехотворность ситуации - здоровяк отличался редкой для его сложения проворностью, и Веилен едва успевал уворачиваться от тяжёлых кулаков зло сопящего верзилы.

- Отдай всё по хорошему , а не то хуже будет! - прорычал углекоп, и на этот раз его кулак просвистел всего в паре волосков от виска нырнувшего под стол эмпата.

- Стой! Куда! - тяжеленный стол отъехал далеко в сторону от мощного толчка, а успевший проскользнуть между ножек стола эмпат стал возле стены, сжимая в руке подхваченный с кухонной полки нож. Отступать ему было уже некуда:

- Только подойди !- Вел чуть прищурился и приподнял левую руку с ножом на уровень глаз.

- Это ты мне?!- верзила едва не расхохотался, глядя на сгорбившегося у стены худосочного паренька - Лучше брось игрушку, недомерок, а то ещё поранишься!

Всё ещё усмехаясь, здоровяк сделал шаг вперёд и широко замахнулся,намереваясь припечатать наглеца прямо к стене,но Веилен ,упав на колени, чудом ушёл от летящего ему прямо в лицо кулака и в тот же миг ударил верзилу ножом ...И хотя Велу показалось , что лезвие прошлось вскользь, углекоп покачнулся и ,скорчившись от боли ,схватился за живот:

- Что ты натворил, щенок!- верзила недоумённо уставился на ещё не успевшего подняться с колен , но по прежнему крепко сжимающего нож Вела ...- Пёсья кровь ...- углекоп отнял руки от раны и его тельник стал стремительно набухать тёмной кровью...- Ты же...

- Ты же убил меня тогда ... - созданный тьмою призрак протянул дрожащую руку к Велу.- Убил из-за какой то чёрствой корки хлеба!.. Неужели оно того стоило?!.

- А сам как думаешь?!- эмпат ,не сомневаясь, что и этот призрак попытается добраться до него, уже было приготовился к очередному нападению, но углекоп отступив к стене, начал сливаться с камнем, бросив на прощание едва слышное - Ты же ходячая смерть, парень. От тебя одни несчастья!

Вел ничего не ответил на это обвинение - получив неожиданную передышку, он судорожно вздохнул. Присев на корточки и не обращая больше внимания на обжигающие уколы камня, эмпат прижался к стене кромлеха. Кровь щедро текла по его плечам и Вел ,коснувшись липкой от крови правой руки, невольно поморщился - призрачный вурдалак или что оно такое было на самом деле - разодрал её на совесть!

Эмпат прикрыл глаза и постарался успокоить понёсшиеся в галоп мысли - видения и мары не имеют реальных когтей и не могут изодрать живых до крови. Так что же тогда происходит с ним среди древних камней - бредовый сон, явь?!

- Думаешь, я неоправданно жестоко поступил с твоим отцом? - размышления эмпата прервал вновь выступивший из тьмы Астарский князь , но теперь Херстед был именно таким, каким его и увидел Вел во время их единственной встречи - разряженным в золото и парчу породистым Владыкой с глазами-червоточинами - А он с тобой как ?! Ты с рождения стал заложником своего дара Чующего и выбора тебе никто и никогда не давал! С самого детства ты помогал Лекки, не гнушающегося открывать жилы силами ребёнка... Мало того : отец ещё и никогда не прислушивался к твоим словам - ты был для него даже не рабом, а всего лишь инструментом...

Веилен уже хотел было возразить ненавистной тени, но внезапное осознание чудовищности происходящего заставило его опустить голову и сжать дрожащие пальцы в кулак. Перед испытанием он внимательно выслушал все советы Мегрена, пропустив мимо ушей лишь одно - касательно внутренней тьмы. На взгляд Веилена эта была обычная страшилка, которых он в своё время вдоволь наслушался в храмовых школах. Не пиши левой, ставь соль перед окном против дурного глаза и ни в коем случае не допускай , чтобы погасли свечи перед изображением Семёрки , а не то до тебя доберётся когда-то запечатанная Знающими в Аркосе тьма... Все жрецы рассказывают почти одно и то же - стоит ли удивляться, что поклоняющийся Седобородому отшельник не упустил случая поведать эмпату любимую песню всех Знающих...

Но здесь, в древнем капище предупреждение Мегрена оказалось совсем не пустым звуком , и Вел воочию увидел все тёмные стороны своей души ... Ногти Чующего глубоко впились в ладонь - он действительно не испытывал угрызений совести по поводу смерти верзилы-углекопа, но понимал , что могло довести Дейру до самоубийства и в глубине души люто ненавидел те заказы , когда им с отцом приходилось потакать людской жадности, всеми правдами и неправдами выводя рудоносные жилы...

Гудение внутри камней снова стало усиливаться, становясь всё более настойчиво-сердитым и эмпат медленно поднял голову: он почти не сомневался , какого призрака тьма воссоздаст на этот раз. Это будет его самая горькая вина и тоскливая безнадежность - медленно умирающая от чумы Лади... "Ты не отведёшь от неё глаз!" - мысленного приказал себе эмпат: "... И не поднимешь на эту мару руку , даже если она захочет поквитаться с тобой!.."

... - Вел... Вел, ответь мне, твою мать...- эмпат с трудом разлепил веки - он лежал на камнях, скорчившись от холода и стучащей в висках боли, а бледный луч снова освещал колдовской орнамент на стене кромлеха. К сердитому шёпоту Олдена примешивался ещё и тихий, однообразный шелест - снаружи шёл дождь...

- Вел! - голос сотника стал громче и эмпат, разжав задеревеневшие челюсти , выдавил из себя едва слышное:

- Уже... Полдень?

Снаружи раздался облегчённый вздох и Олден сердито проворчал:

-Нет, конечно. Солнце встало лишь час назад, но мне не терпелось узнать, доведётся ли сегодня рыть очередную могилу...- и тут в холодном голосе сотника раздалось нечто отдалённо напоминающее сочувствие - Нелегко пришлось,эмпат?..

Вел на секунду снова смежил веки, и невольно вздохнул, вспомнив прошедшую ночь, а, помолчав несколько мгновений, спросил:

- ... Ответь мне ,сотник... Те твои ученики ,о которых ты упоминал - их случайно не нашли утром разодранными на клочки?!

Олден глухо прокашлялся:

- Что- то вроде этого... Людские кошмары сожрут с потрохами любого , кто попытается повернутся к ним спиной, но и пережить встречу с собственными страхами лицом к лицу может далеко не каждый... Ты выдержал первую ночь, Вел, и это для тебя большая удача ,но следующие испытания будут ещё тяжелее , поэтому сейчас я передам тебе свой оберег - он поможет выдержать тебе ещё две ночи...

Веилен дохнул на замёрзшие пальцы и ещё раз посмотрев на застывший луч , тихо обронил:

- ... Мегрен говорил ,что в кромлехе нельзя пользоваться магией...

Снаружи донеслось злое восклицание, а сотник снова заговорил - сердито и громко :

- Я же предупреждал тебя, эмпат, - не верь всему , о чём твердит Мегрен! Он ведь просто помешан на старых традициях и их строгом исполнении, но люди уже не те, что были сто лет назад, да и потоки сил стали куда более неконтролируемыми. Лично для меня ты уже доказал своё право на обучение, но мертвеца я ничему не смогу научить. Возьми оберег ,Вел - он действительно тебе поможет...:

Но Чующий не вняв этому увещеванию , перебрался к дальней стене и , поплотнее завернувшись в разорванную куртку, тихо заметил:

- Может, Мегрен и правда немного сумасшедший, но кое в чём он действительно прав и чужие обереги мне не нужны...

-Ты что, погибели себе ищешь, гордец! - сотник в сердцах ударил по закрывающей вход плите.- Вороны с тобой, эмпат. Поступай, как знаешь, но учти, что своей смертью ты никому и ничего не докажешь !

Всё ещё бормоча себе под нос ругательства, горбун пошёл прочь от кромлеха. Эмпат с минуту вслушивался в постепенно стихающие шаги, а потом, уронив голову на руки, закрыл глаза. Смеркало в эти дни необычно рано, а времени до начала новых кошмаров у него было ровно столько ,сколько будет скользить по древнему узору пятно света...

Вернувшись в землянку, Олден обнаружил, что Мегрен уже возится с чадящим очагом, то и дело сердито выговаривая за что-то своего ,запертого в нише, ворона, а Корви топорщил перья и бил крыльями по крепким прутьям решётки, возмущённо каркая на все слова отшельника. Сотник снял намокший от дождя плащ и сел на низкую лежанку около очага:

-Доброе утро, Мегрен. Что это вы с Корви уже не поделили?

Отшельник оторвался от растопки и повернувшись к сотнику смерил его сердитым взглядом:

- Утро будет добрым в зависимости от того, удалось ли тебе задуманное!

-Можешь радоваться - не удалось!- Олден раздражённо дёрнул плечом.- Не думал, что ты успеешь так хорошо заморочить парню голову...

Отшельник усмехнулся:

- Значит, Веилен отказался от твоей помощи. Ну что ж - я рад ,что в черепе у него всё таки мозги, а не солома!

- Не забудь сказать это над его могилой!- Олден стукнул себя кулаком по колену.- У эмпата нет никакой подготовки к следующим испытаниям: он либо умрёт, либо - что ещё хуже - свихнётся от пережитого!

- Успокойся, не свихнётся - если выдержал и Вильдно, и всё, что было после него, то выдержит и следующие две ночи.- Мегрен ненадолго замолк, а когда наконец-то управился с очагом и водрузил над огнём котелок, продолжил прерванную было мысль.- По сути, его уже сама жизнь испытала, а то, что Велу предстоит пережить в капище - всего лишь подведение черты над его прошлым...

- Вот на подведении такой черты многие и ломаются.- по-прежнему не согласный с доводами отшельника сотник упрямо тряхнул головой.- Это мне ученик нужен, да и время начинает поджимать , а тебе, Мегрен, на самом деле ,всё равно, сколько ещё молокососов угробится на испытаниях!

Отшельник оторвался от слежения за медным, крутобоким котелком и, сумрачно взглянув на сотника, тихо вздохнул:

- Не ворчи, Олден. Если здесь время кого и поджимает, то это меня - недаром Корви себе нового хозяина высмотрел, и это не кто иной, как Веилен, так что твой эмпат ещё нас переживёт - Вестники в таких делах никогда не ошибаются...

.. Дождь шёл целый день, затихнув лишь к вечеру , но после того, как на стене капища угас единственный солнечный луч , а за стенами кромлеха упала последняя дождевая капля, вокруг эмпата воцарилась абсолютная, сводящая с ума копящимся напряжением тишина.

Минуты постепенно складывались в часы, но ни уже знакомого эмпату гула, ни призраков не было, и это напряжённое ожидание неведомой угрозы было пыткой уже само по себе. Замерший в немой тишине Вел судорожно вздохнул, затем снова склонил голову, чутко прислушиваясь к своим ощущениям - в этот раз изменения в святилище происходили почти незаметно, и эта мягко нарастающая , невидимая сила насторожила Вела своей вкрадчивостью, но всё равно он оказался не готов к тому, что произошло в следующую минуту.

Внезапно внутри и так уже выстуженного кромлеха похолодало ещё больше, а вместе с этим холодом крошечное капище заполнил дикий, ни с чем не сравнимый ужас, от которого в любую минуту могло стать сердце. Эмпат, стараясь подавить всё больше нарастающую внутри страх, сцепил зубы и закрыл глаза. Липкий ужас и холод накатывали на него всё новыми и новыми волнами - казалось, что сам воздух в капище превратился в колючие льдистые осколки , а эмпата сейчас вдавит в камни нависшее над ним чудовищной тяжестью нечто. Веилен цепенел от напряжения, изо всех сил стараясь не поддаться всё больше и больше охватывающему его дикому, животному страху, а сгустившаяся тьма вокруг него постепенно становилась осязаемой и бездонной одновременно ...

Ну, а когда чудовищное давление чуть-чуть ослабело и эмпату удалось хоть немного вернуть контроль над вышедшими из повиновения ощущениями, в капище зазвучал странный, ни на что не похожий шёпот. Слова, произнесённые на неведомом языке, казались и знакомыми , и абсолютно чужеродными. Таинственный голос то словно звал за собой, то предостерегал и пытался что-то пояснить, но что, понять было совершенно невозможно!.. От этого шёпота было никуда не деться - он, словно отрава, заполнял собою сознание Вела, всё больше сливаясь с ним в одно целое, а потом эмпат ощутил, как куда-то проваливается, растворяется, перестает существовать...

В последующие часы Вел жил и умирал бесчисленное множество раз. Извивался на камнях от нестерпимой, раскалённым прутом прожигающей внутренности, боли и срывал себе голос от дикого крика ,а его разум разделился на сотни других. Он был скалою и ветром, видел приход ледников и их отступление; прорастал из каменистой, голой земли первой былинкой и умирал затравленным зверем под смех охотников... А потом снова воскресал - хищной тенью, караулящим около человеческого жилья добычу Бледным Призраком! Маски и жизни, судьбы и целые эпохи проживались Велом за считанные мгновения , и конца этой безумной карусели не было ... Зато была рвущая сердце тоска и бесконечная мука затерявшегося среди времён существа - они терзали Вела непрерывно и были хуже любой физической боли. Пытка нестерпимая и нескончаемая - видеть и знать, а затем , после очередного забвения начинать всё сызнова!.

Эмпат отчаянно пытался снова стать собою, вырваться из замкнутого круга непрерывно терзающих его видений, но всё было тщетно!.. И лишь когда он - опустошённый и раздавленный - стал обращаться в серый, уже больше никогда не станущий живым существом прах, к нему внезапно пришла тёплая , тёмная и ласковая волна , и измученный Вел, слившись с нею, погрузился в тихое, несущее покой и отдых забытьё!..

ПАУТИНА СУДЬБЫ

...- Удивил ты меня, Корви. Неприятно удивил! - Олден покосился на так и пребывающего в заточении ворона и с сожалением отставил в сторону опустевшую чарку. Покончивший с домашними хлопотами Мегрен поручил сотнику присмотр за по-прежнему негодующим Корви и отправился к расположенному в самом сердце чащи озеру - отшельник собирался провести около него ночь, вглядываясь только в одному ему ведомые дали. В итоге мающийся от безделья и тревожного ожидания Олден в одиночку прикончил скудные запасы спиртного, но так и не смог избавиться от недающих ему покоя мыслей. Как бы между прочим оброненное замечание Мегрена зацепило горбуна за живое, с неожиданной силой всколыхнув то, о чём Олден предпочёл бы не вспоминать. Нет, конечно: никто не вечен и объятий смерти никому и никогда не избегнуть, но Мегрен был последним приверженцем старой, ещё не искажённой поздними веяниями и храмовым поклонением традиции, да к тому же ещё и единственным приятелем всегда мизантропствующего Олдена. А потому горький осадок от возможной потери своего извечного оппонента и друга сотник не мог пригасить ни выпивкой, ни рассуждениями о том, что даже в таком случае образовавшуюся пустоту в его жизни всегда смогут заполнить алхимия и "белая", созданная им для лендовской княгини сотня.

... Сотник... Печальный итог для того, кто в своё время командовал тысячами! Олден перевёл взгляд на теплящийся в закопчённом очаге огонь и вздохнул - в таком далёком теперь Амэне он уже пережил и свой головокружительный триумф, и горькое унижение, да и с теперешней , пусть и слишком пасмурной на взгляд южанина родиной, вполне свыкся. Тем более, что на деле власти и свободы у Олдена в Ленде было гораздо больше, чем полагалось по званию, а подчинялся он напрямую лишь Нахимене, считаясь с главою всех "Ястребов" Кройстеном лишь постольку поскольку...

А вот в церемонном и надменном Амэне жизни Олдену не было никогда - закостеневшие традиции и священные предрассудки ни в чём не давали ему воли, ведь жреческие семьи давно стали заложниками ими же самими когда-то установленных правил. Впрочем строгие правила не мешали благородной верхушке плести хитроумные интриги в бесконечной и жестокой борьбе за влияние. Так что не было ничего удивительного в том, что один из надменной амэнской знати , благодаря ущемленному самолюбию, зашёл немного дальше, чем другие. Отец Олдена - Илит - потомственный жрец Хозяина Грома, поняв ,что власть и деньги всё же не помогут ему обойти не менее родовитого претендента на место Старшего в самом богатом и уважаемом храме Амэна, решился на рисковую затею - поставив на отчаянно рвущихся к власти и только начавших укреплять свои позиции поклонников Единого, он смог протащить их в Совет Семи, а затем ещё и сам переметнулся к ним, заняв главенствующее положение в самой верхушке культа! Но новое божество не смогло защитить расчётливого перебежчика от гнева старого, и последствия это гнева в первую очередь ударили по самому болезненному для любого аристократа месту - роды жены были тяжелыми и преждевременными , а появившийся на свет наследник оказался уродом. Болезненное дитя обречено было с самого рождения искупать своим несчастьем отступничество отца - так, во всяком случае, шептались злые языки за спиною Илита.

Стоит ли говорить ,что честолюбие и гордость жреца были глубоко уязвлены уродством сына! Поначалу он даже надеялся, что младенец не проживёт долго, но Алти ,ещё сама не оправившись от родов ,выхаживала своего ребёнка с такой любовью и самоотречением ,на какие способна только мать... Именно благодаря её неусыпным заботам мальчик выжил и встал на ноги, вот только опека всегда печальной и постепенно угасающей матери ,недолго защищала Олдена от жизненных невзгод. Илит хотел иметь здорового наследника во что бы то ни стало и ,не прислушиваясь к предостережениям лекарей о том ,что его хрупкую жену повторные роды могут просто убить, навещал Алти с завидной регулярностью. Итогом этих визитов стало окончательно подорванное здоровье матери и несколько выкидышей, последний из которых окончился мучительной смертью Алти...

Похороны прошли в какой-то суетливой, гаденькой спешке и никто не помешал девятилетнему мальчику остаться у могилы матери на всю ночь... Замороченная хлопотами прислуга хватилась ребёнка лишь на второй день и, сообразив наконец , где нужно искать хозяйского сына, с трудом увела его с кладбища - до этого всегда тихий и незаметный мальчик , с криком вырывался из рук дюжего конюшего,кусаясь и царапаясь , словно только что пойманный рысёнок!. Но это было только начало всех бед - оказавшись под родной крышей, Олден увидел, что положенным трауром в их доме даже не пахнет, а отец уже поглощён целым ворохом дел. Впрочем, Илит нашёл время и для сына - развалившись в кресле, он два часа стыдил мальчика за недопустимое поведение, слабость, и слёзы, а в конце своих нравоучений добавил, что будущую мачеху сын должен называть не иначе, как мамой и вообще - отныне упоминания об Алти в его доме запрещены...И вот тогда впервые стало ясно то, что нравом Олден пошёл совсем не в свою кроткую мать, ведь услышав последние слова Илита ,мальчик ,зло блеснув глазами ,бросил ему прямо в лицо: " Если Алти мне не мать ,то и ты не отец а... Предатель! Лживый ублюдок!!!" ... И пока не верящий собственным ушам жрец приходил в себя от удивления, мальчишка стрелою выскочил из комнаты , а затем и из ставшего ему ненавистным дома!..

С этого самого дня Олден начал неумолимо превращаться в угрюмого, злобного зверёныша, и отеческие наказания только ещё больше всё ухудшали , зато у прислуги Илита появились новые обязанности - каждый день ходить на кладбище , на котором мальчик теперь дневал и ночевал...

Тем временем власть, знатность и деньги Илита ,являвшиеся для многих благородных семейств важным доводом в сватовстве, стремительно делали своё дело - мачеха у Олдена появилась ровно через два месяца. Молодая красавица немедля стала наводить в доме свои порядки, старательно вытравливая любые напоминания о своей предшественнице и маленький горбун был ей как бельмо на глазу. Лиата даже не старалась скрыть своей гадливой неприязни к мальчику и постоянно сваливала на него вину за все домашние неурядицы - Олден был повинен в её глазах даже за увядшие во внутреннем дворике цветы и недосоленный поварами гуляш!.. За обвинением - пусть даже и самым ничтожным - немедля следовала кара: Лиата чрезвычайно ловко управлялась с плетью и получала неприкрытое удовольствие тираня и истязая мальчика. Но как бы жестоко не гуляли по спине Олдена плеть и розги , сколько бы его не сажали на хлеб и воду, и не ставили коленями на горох, он сносил наказания молча , а в его душе всё больше копилась злоба и желание отомстить, которые со временем вылились в каверзы против ненавистной мачехи. Вначале они были просты и незатейливы: пролитый во время обеда ей на платье суп, разбитое мячом окно в её комнате ,забитая воском замочная скважина в дверях, ведущих в её покои ... Вскоре проделки мальчика следовали уже одна за одной, и благодаря им Лиата получала повод лишний раз поупражняться с плетью. Что же касается отца, то он либо вовсе не вмешивался во вражду мачехи с Олденом, либо принимал сторону Лиаты, ведь на самом деле Илит думал лишь о том, когда его визиты в спальню жены наконец- то начнут приносить плоды и кроме нелюбимого первенца у него появится ещё один сын...

Но чаяниям отца не суждено было сбыться - когда Олдену исполнилось одиннадцать, Лиата наконец-то подарила мужу ребёнка, но это был не долгожданный сын , а дочь. Илит , едва взглянув на девочку, вышел из спальни жены, громко хлопнув дверью, и Лиата прорыдала над колыбелью весь вечер, но уже на следующий день нашла в себе силы встать и заняться домашними делами, первым из которых оказалось наказание ещё ни в чём не успевшего провинится Олдена. На этот раз экзекуция происходила во внутреннем дворике: поскольку Лиата была ещё слаба, наказание исполняли слуги, а сама мачеха полулежала в садовом кресле на мягких подушках - унизанные тяжёлыми кольцами пальцы Лиаты непрерывно гладили лоснящуюся шерсть трёхцветной кошки, а холённая, породистая женщина жадными, широко раскрытыми глазами наблюдала за тем, как двое дюжих слуг хлещут распластанного на дорожке мальчишку. Удары следовали один за другим и Лиата ожидала, что ненавистный уродец наконец- то начнёт просить о пощаде, но тот только жевал от боли песок и сверлил мачеху пылающими ненавистью глазами... Наказанию Олдена положили конец сами слуги - когда спина мальчика превратилась в кровавое месиво, конюший отбросил розги и заявил: "Довольно с него, хозяйка..." Лиата скривила свои полные, красиво очерченные губы: " Олден так и не попросил прощенья. Продолжайте!" Но Гойнт на её приказ только покачал головой: "Негоже нам господского сына запарывать до смерти!" - и Лиата, поняв, что её приказы и угрозы уже ни к чему не приведут, зло фыркнула и покинула внутренний дворик ... А ещё через неделю весь дом утром разбудили истерические крики мачехи - проснувшись, она увидела за окном свою любимую кошку - удушенный зверёк болтался на спущенном с чердака шнурке, а на этот раз без сомнения виновный в произошедшем Олден исчез из дома, и ни на окрестных улицах, ни возле могилы матери его не нашли!..

- А ну прочь, поганцы! Ишь, что удумали - все на одного! - сердитый окрик и носок воинского, с латунными пряжками сапога, угодивший одному из чумазых сорванцов под рёбра, заставил стайку уличной ребятни брызнуть в разные стороны, оставив свою жертву посреди скользкой от отбросов и грязи мостовой. Горбатый мальчишка сел., провёдя рукой по лицу, ещё больше размазал по нему кровь с грязью, и исподлобья взглянул на своего неожиданного спасителя. На кривых улочках припортового квартала Олдену пришлось нелегко, ведь уродство сразу сделало его изгоем и предметом травли местной детворы, но возвращаться домой уже несколько дней живущий на улице, голодный и постоянно избиваемый сверстниками мальчишка даже не думал. А рослый, чуть покачивающийся на ногах от выпитого воин, прищурил тёмные, с миндалевидным разрезом, глаза и ещё раз пристально взглянув на мальчишку , удивлённо выдохнул:

-Олден?!! Что ты забыл в этом лягушатнике?

- Дядя Дорит?- мальчишка удивлённо посмотрел на родственника, которого он видел всего несколько раз в жизни - старший брат Алти никогда не был желанным гостем в доме Илита, а после того , как он три года назад вдрызг разругался с мужем сестры, стал и вовсе в него не вхож.

- Признал таки?! Не забыл? - сильная рука подняла Олдена с мостовой , и дядя хлопнул его по плечу.- Ну, пойдём , племяш - погостишь у меня, а заодно расскажешь, как тебе живётся с мачехой. Подозреваю, что несладко!

Но в первый вечер толкового разговора у них так и не вышло - попавший в домашнее тепло и наконец-то отмытый от грязи мальчишка разомлел и уснул, не дождавшись ужина. Зато на следующий день , перед завтраком Олден поведал вставшему спозаранку Дориту всё - начиная от запавших в память похорон матери и заканчивая своей неутихающей враждой с мачехой.

- Я их всех ненавижу! И Илита и эту сучку! Но Илита больше, ведь он не любил маму и виноват в том, что Лиата появилась в доме!!! ..- губы мальчишки задрожали и он отвернулся к окну, стараясь скрыть от дяди застлавшие глаза злые слёзы. А дядя подсел к мальчику и обняв его за плечи, крепко прижал к себе. От этого неожиданного участия Олден сжался в комок ,но дядя лишь ещё крепче обнял его и зашептал :

- Можешь не прятать слёз - в них нет ничего постыдного, ведь я сам до сих пор оплакиваю преждевременную смерть своей сестры и люто ненавижу виновника её гибели! Ты прав , мой мальчик- прав во всём, но теперь ты уже не будешь одинок, и я всегда приду к тебе на помощь , ведь по духу ты - Остен, так же как Алти и я...

Мальчишка коротко взглянул на бронзово-смуглое лицо дяди - Дорит действительно был типичным Остен : прямой, с красиво вырезанными ноздрями, нос, скульптурно очерченные скулы и волевой подбородок - именно такие лица вырезают в Амэне на барельефах в храмах , и именно так выглядят воины и герои древнего княжества, а вот он, Олден... С самого раннего детства мальчишка приучился играть в одиночестве, ведь дети прислуги сторонились хозяйского сына, и ни уговоры получивших пару монет от Алти матерей, ни сладости ничего не могли изменить. Да что там другие - Олден сам себе был противен!.. Мальчишка опустил глаза и судорожно вздохнул:

- Я не Остен, а самый обычный горбун... Урод...

- Для меня - нет... - и крепкая, шершавая ладонь дяди неожиданно мягко огладила жёсткие, чёрные волосы Олдена.- А для моей сестры ты был словно свет в окне... Ты ведь помнишь, как Алти тебя называла?

-Помню...- едва слышно шепнул мальчишка и окончательно сник, ведь воспоминания об Алти были для него бесконечно дороги и в тоже время неимоверно болезненны. Вот и теперь сердце Олдена нестерпимо заныло, когда перед его глазами на миг снова возникла спальня опять занедужившей матери: кровать под кисейным пологом, длинные, блестящие волосы Алти, рассыпавшиеся по подушкам тёмными, крутыми волнами, и сама мама - маленькая и хрупкая, словно статуэтка из стекла. Выросшей в загородном имении Алти претил серый камень стен Илитовского дома , и когда она была прикована к постели, то радовалась любой, принесённой из сада былинке , словно маленькая девочка, а Олден был готов сделать все, что угодно, лишь бы в темно-карих, грустных глазах матери снова вспыхнули золотые, радостные искры. Именно ради этих искорок мальчишка вставал с первыми лучами солнца и бежал во внутренний дворик, и там, продираясь сквозь колючие плети вьющихся роз и утопая в наполненном ледяной водой бассейне с кувшинками, выискивал для Алти самые красивые , только начавшие распускаться цветы, а , набрав их столько, сколько мог унести, притаскивал свой букет в спальню матери ... А потом он, устроившись на постели Алти, затая дыхание, наблюдал за тем , как нежные пальцы матери скользят по таким же воздушным лепесткам цветов, как её бледные щёки розовеют , а на губах начинает играть слабая улыбка... "Ты мой солнечный луч!" - говорила Алти и тихо серебристо смеялась, а потом смущённо просила: "Пожалуйста, помоги мне вплести в волосы вот этот цветок..." Один раз , выполняя просьбу Алти, Олден заметил на её белоснежной, тонкой руке чёрные синяки, и вид этих кровоподтёков зародил в его сердце первые ростки ненависти к тому , кто посмел причинить боль матери...

- ...Она всегда гордилась тобой, племяш... - голос дяди вырвал мальчишку из воспоминаний, и Олден понял, что задумавшись, пропустил изрядный кусок из того, что говорил ему Дорит, а дядя тряхнул головой и решительно произнёс. - Ну, а тому, кто считает тебя уродом, плюнь в глаза , ведь такой человек и так слеп, если не видит, что у тебя дух и сердце воина!..

Услышав такие слова, Олден недоумённо взглянул на Дорита - неужели для дяди действительно не имеет значения его физическое уродство?! В это мальчишке, которого под крышей отчего дома последние два года именовали не иначе, как выродком, было трудно поверить! Дорит поднялся и, потрепав Олдена по плечу, заметил:

- Пошли завтракать, племяш, ведь ты наверняка голоден, как целая волчья стая!.. А после завтрака я напишу Илиту одно небольшое послание такого содержания, после которого твой отец сам сюда явится - как пить дать, явится, да ещё и с повинной!

Но Олден ,услышав об отце, сбросил руку дяди со своего плеча и сердито сверкнул тёмными глазами:

-Не хочу его видеть! И домой тоже не хочу! Лучше опять на улицу!

Дорит на его гневный протест лишь улыбнулся:

- Ответ похвальный и достойный истинного Остена, но, к сожалению, не очень умный... Снова сбежав на улицу ты лишь сыграешь на руку этой дранной кошке Лиате, да и Илит рано или поздно сообразит, что ему не мешало бы поискать своего сына у его родного дяди! Но сделав свой ход первыми мы навяжем им свою игру и заставим заплатить за все обиды.А теперь слушай меня внимательно, племяш: с Илитом я сегодня же поговорю, да так, что по возвращении домой тебя никто даже пальцем не тронет, но и ты в свою очередь больше не должен проказить и зловредничать- как бы мачеха тебя не доводила!

- Но ведь она всегда первая начинает!- голос подскочившего со своего места мальчишки зазвенел от возмущения, а Дорит привлёк его к себе и ласково взъерошил Олдену волосы:

- Как начнёт, так и закончит, племяш, да и чем ты можешь ей сейчас отплатить? Твоя очередная каверза только докажет всем, что Лиата права, крича о том, что ты злой, испорченный мальчишка! Нет, Олден, мстить надо совсем иначе - с холодным расчётом, жестоко и сразу за всё!..

Олден недоумевающее посмотрел на Дорита:

- Как это?

Дядя снова улыбнулся:

- Я научу. И не только этому. Не забывай,Олден, что твой дядя не только командует тремя тысячами тяжёлых конников, но и кое-что смыслит в колдовстве! - и тут Дорит заговорщецки подмигнул Олдену- Только запомни, что с этой минуты ты должен слушаться меня во всём, а о нашем разговоре ни одна живая душа знать не должна - уговорились?

-Уговорились...- Олден наконец то ответил на слова Дорита робкой и неясной, словно осеннее марево улыбкой, а дядя, уловив эту тающую на глазах улыбку сумрачного мальчика рассмеялся искренне и весело:

- Вот и хорошо! А теперь пойдём завтракать, а то там уже остыло всё...

... Своё обещание Дорит выполнил - Илит появился в его доме вскоре после обеда и долго о чём-то беседовал со своим упрямым шурином. Олден смог разобрать лишь несколько отрывков из того , что Дорит сказал отцу за плотно закрытыми дверями, но результаты этого разговора ощутил сразу же после возвращения в отчий дом. Несмотря на злое шипение Лиаты, его не наказали ни за удушенную кошку мачехи, ни за побег, а ещё через несколько дней Лиата оказалась полностью отстранённой от воспитания пасынка и встречалась с ним разве что во время семейных трапез: теперь обучением и присмотром за мальчиком должны были заниматься сразу два жреца Единого. И хотя эти высохшие от бесконечных постов фанатики искренне считали, что розга является таким же необходимым элементом учёбы как и книга, Олдену от них перепадало гораздо реже, чем от мачехи - у мальчишки оказались хорошая память и способность схватывать всё практически налету, и благодаря этим качествам ему вскоре удалось завоевать своеобразную симпатию суровых наставников, которые были при нём неотлучно. Илит хорошо помнил побег сына из дому и не желал больше оставлять его без контроля - один из жрецов сопровождал Олдена даже во время его визитов к дяде. Дорит смог выбить у Илита разрешение на встречи с племянником и теперь Олден раз неделю проводил в доме Дорита большую часть дня. Во время этих встреч дядя рассказывал ему о многочисленных схватках, в которому ему довелось участвовать со своими "Карающими", объяснял ему правила игры в Крепость или обучал зачаткам владения оружием - в общем, возился с мальчишкой, как с собственным сыном. Дом Дорита был гораздо скромнее и меньше жилища Илита , но казарменная простота его обстановки пришлась по душе наставникам Олдена до такой степени, что они составили себе о Дорите самое лестное мнение, несмотря даже на то, что дядя не являлся поклонником Единого. В домашнем святилище Дорита на стенах висели добытые в многочисленных походах семьёй Остенов трофеи, а в его центре среди клубов пахнущего можжевельником дыма стояла потемневшая от времени статуя Алого Мечника , которую дядя каждое новолуние щедро вымазывал горячей козьей кровью.

Род Остен был гораздо древнее и знатней, чем род Имлов, но представители этой семьи никогда не были жрецами - Остены предпочитали добывать славу исключительно на поле боя и действительно сыграли важную роль во многих судьбоносных для княжества сражениях, но потом удача отвернулась от них. Два загородных имения семьи были сожжены до тла во время крестьянского восстания, охватившего центральные провинции Амэна, брат Дорита погиб во время короткой, но кровавой вражды с Триполемом, а глава семьи остался после войны с неожиданно показавшим волчьи клыки Лаконом калекой. Некогда гордый род всего за год оказался на грани разорения и начал стремительно терять прежнее влияние, а потому против брака с Илитом из рода Имлов возражал только упрямый Дорит, прочивший Алти замуж за своего воинского друга... Но в тот раз его горячие протесты ни к чему не привели , и на свадьбе сестры Дорит был мрачнее тучи. Его неприязнь к Илиту была настолько велика , что из вена, выплаченного им за Алти , Дорит не взял себе даже медяка, а потому не только по сей день жил в простоте, граничащей по меркам Амэнской знати с бедностью, но и не женился - для этого ему просто не хватало средств. Впрочем, на самом деле аскетом Дорит не был - весёлые девушки припортового квартала хорошо знали главу "Карающих" и могли бы немало рассказать о его пристрастиях в постели, но ночные подруги хорошо знали, что платят им не только за ласки , но и за умение держать язычок за зубами...

В общем, в глазах большинства, Дорит был лишь не ведающим для себя иного предназначения воином, готовым служить князьям Амэна до последнего вздоха. Даже хитроумный Илит считал, что привязанность дяди к племяннику объясняется отсутствием у Дорита собственных детей, тем более что тот недвузначно намекнул Илиту, что собирается переписать на единственного сына Алти своё скромное имущество и - что заинтересовало жреца гораздо больше - со временем передать племяннику старшинство в роде Остен, унаследованное самим Доритом после смерти отца. Ради будущего объединения семейств Илит готов был на многое - в том числе и терпеть постепенно учащающиеся визиты Олдена к дяде, но со временем его настороженное внимание к Дориту ослабело , тем более , что наставники сына не находили в общении дяди и племянника ничего крамольного ,да ещё и периодически рассказывали жрецу об успехах Олдена в учёбе. Через полгода Илит и сам с удивлением отметил, что влияние дяди на мальчика оказалось неожиданно благотворным: постепенно Олден перестал дичится людей и ,совершенно забыв о своих проделках, начал впитывать новые знания, словно сухая земля воду. По вечерам его с трудом удавалось оторвать от книг , и накатывающую иногда на Олдена дневную сонливость учителя объясняли как себе, так и Илиту тем, что мальчишка читает по ночам. Конечно ,портить себе глаза при свечах не самое лучшее занятие, но и ничего дурного в этом увлечении не было ,а потому новую привычку мальчика наставники пытались использовать себе во благо, подкидывая Олдену чтение по своему вкусу и как бы между прочим спрашивая его через время о содержании этих книг. Ведь сказано в учении: " Да отвратится сердце отрока от зла и прилепится к знаниям..." Ответы мальчика лишь подтверждали правоту этой поговорки и наставники не тревожили его по вечерам...

А зря! Если б строгие наставники проявили хоть немного больше любопытства и внимая, то убедились бы что Олдена интересуют не только книги, а единственным и непреклонным авторитетом для него является Дорит... Примерно пару раз в месяц, дождавшись, когда в доме все уснут, мальчишка выбирался через окно на улицу и мчался к дому дяди, ведь печатка Дорита открывала ему доступ в жилище тысячника в любое время. Именно во время таких ночных визитов дядя и племянник общались свободно и притом о таком, что вряд ли пришлось бы по душе Илиту. Дорит не только советовал мальчику как лучше водить наставников и отца за нос ,но и посвящал Олдена в то ,что тому не полагалось знать ни по возрасту, ни по вере! Дядя без тени сомнений рассказывал мальчику о кровавых обрядах, до сих пор практикующихся в некоторых семействах Амэна;о тёмных веках ,из которых ирийцы вынесли страх перед подземельями Аркоса и чёрное , опустошающее душу и разум колдовство; об интригах , вечно плетущихся вокруг престола Амэнского владыки и постоянной борьбе за власть среди жрецов, в которой подкуп, яд и кинжал были самым популярным оружием. Тысячник словно специально выбирал истории, в которых люди представляли из себя животных , подчиняющихся самым низменным страстям и инстинктам , а подлость и злой умысел торжествовали над честью и благородством...

Если бы Дорит знал, каким толковым учеником окажется Олден, то ,возможно, поостерёгся бы так щедро сеять в неокрепшей душе мальчика столь ядовитые семена, но при всех своих талантах тысячник не был провидцем, а между тем за несколько месяцев наставники настолько свыклись с дядей , что во время гостевания Олдена у Дорита стали пренебрегать своими прямыми обязанностями, предпочитая не вслушиваться в разговоры дяди и племянника, а греться на солнышке во внутреннем дворике, пока Дорит и Олден сидели над разбитой на чёрные и белые клетки доской...

- ... Запомни, мальчик мой, для достижения цели все средства хороши, и судят всегда проигравших, а не победителей... Поэтому можешь не верить ни отцу родному ,ни лучшему другу, но никогда не сомневайся в своей правоте - только так можно достигнуть желанного... И ещё - не давай себя забалтывать! Видишь - ты уже потерял конника, хотя отвлёкся всего на несколько мгновений! - Дорит замолчал и с минуту понаблюдав за тем ,как племянник нервно покусывая губу смотрит на доску, пытаясь понять куда делась одна из его ключевых фигур, выставил на стол ловко стянутого им с белой клетки конника.- Будем считать, что ничья . Только больше не попадайся на этот фокус! - А затем дядя посмотрел через широкое внутреннее окно на дремлющего возле заполненного зеленоватой водою бассейна жреца и презрительно скривил губы.. - Ты только взгляни на это воплощение лени, племяш... Твой наставник по своему развитию не далеко ушёл от вьючного скота, и тем не менее спит и видит, как будет указывать Владыкам свою волю...

Олден, всё ещё переживающий свой промах, недовольно дёрнул плечом:

- Ошибаешься, дядя. Эгртен вообще ни о чём не думает, а только повторяет, как сорока , одно и тоже: " В учении сказано... Правилами предписано..."

Дорит едва заметно прищурился:

- Все люди жаждут власти, а Эгртен мечтает о ней даже больше прочих, ведь кроме этого у него ничего не осталось. Младшим жрецам Единого запрещено иметь семью и имущество, дабы они ещё с большим рвением служили своему божеству... Кстати, насчёт предписаний. Твои наставники уже говорили тебе, что верным поклонникам Единого запрещено вопрошать судьбу у оракулов и заниматься даже самым безобидным колдовством?

- ... Да они постоянно что-нибудь говорят ...- мальчишка, не понимая к чему клонит дядя, вопросительно поднял брови.- А что?..

- А то...- Дорит внезапно помрачнел. - В отличии от других , жрецы Единого не будут просто строить презрительные мины при виде деревенских колдунов и гадалок или терпеть рядом с собою тех, кто поклоняется иным божествам. А всё потому, что колдовство - это та же власть, и они не желают ею ни с кем делится... - дядя чуть склонился вперёд и пристально взглянув в глаза Олдену, добавил.- А у тебя , мальчик мой, есть магические способности, которые являются ключом к этой власти, и теперь самое время начинать учиться их использовать!

Дорит на миг замолк, но ещё раз пристально взглянув на замершего в напряжённом внимании Олдена, снова заговорил - тихо и уверенно:

- Колдовство даст тебе то , чего иначе не добиться. Ты не будешь пресмыкаться у ног божества, а сможешь сам взять то, что тебе необходимо, исполнить свои заветные желания... Конечно , для этого не достаточно одного мановения руки , а нужен долгий и кропотливый труд, но оно того стоит - можешь мне поверить...

При последних словах дяди, мальчишка поднял на Дорита внезапно озарившиеся робкой надеждой глаза , и едва слышно шепнул :

- Моя единственная мечта - избавиться от горба на спине... Это возможно?..

Услышав вопрос, Дорит помрачнел и, помедлив с минуту , нехотя произнёс:

- К сожалению , даже магия не сможет сделать твою спину ровной - в этом мире есть вещи , которые невозможно изменить...

Получив такой вердикт, мальчишка едва слышно вздохнул и принялся молча переставлять фигуры на доске, а внимательно наблюдающий за его реакцией Дорит, спросил:

- Что с тобой творится, племяш? Только честно!..

Мальчишка на миг оторвался от своего занятия, но встретившись с пристальным взглядом дяди, тотчас же снова опустил глаза и едва слышно шепнул:

- Спина болит... Уже вторую неделю...

Дорит встал со своего места и подойдя к окну, ещё раз взглянул на мирно дремлющего жреца, а затем , повернулся к племяннику:

- А раньше ты не мог мне этого сказать?..

Мальчишка ещё ниже опустил голову:

- Да я уже привык почти... Только в этот раз не отпускает долго и болит сильнее обычного...

- Привык он... - недовольно проворчал дядя и решительно направился прочь из комнаты, на ходу слегка коснувшись плеча Олдена .- Кажется, я знаю как тебе помочь . Пойдём...

В полутёмном святилище как всегда пахло можжевельником, а тёмную статую озаряли языки старательно поддерживаемого пламени. Дорит склонил голову и наскоро произнес несколько вступительных слов молитвы, подошёл к подножию статуи и , надавививши на едва заметный каменный выступ, открыл старательно замаскированный тайник. Заинтригованный непривычной для Дорита таинственностью, Олден подошёл к дяде и заглянув ему через плечо увидел покоящегося на куске промасленной кожи металлического паука. Фигурка размером в пол-детской ладони была исполнена с необычайным мастерством- поблёскивающее на сочленениях лапки и брюшко твари были густо покрыты тонкими золотыми волосками а восемь крохотных рубиновых глаз паука излучали плотояность и злобу.

- Это творение нечеловеческих рук и на самом деле оно не бессмысленный кусок металла, а живое существо...- Дорит легко провёл пальцем по спинке твари и продолжил свой рассказ...- Я узнал об этом создании из одной старой рукописи, посвященной Бледным Призракам, а потом много лет охотился за ним по всему Ирию. К сожалению паук попал ко мне слишком поздно и я не успел помочь ни Алти, ни отцу , но тебе эта тварь сослужит добрую службу... Возьми его в руки, не бойся...

Мальчик бережно взял на ладонь паука и , подражая дяде, провёл пальцем по спине твари - на первый взгляд хрупкая скульптурка оказалась довольно увесистой, а под холодным металлом ощущалась едва заметная пульсация . Олден ещё раз осторожно огладил мохнатую спинку паука и спросил Дорита:

- Если он и вправду живой, то почему не двигается.. Он что - спит?

- Именно так... А сейчас пришло время разбудить твой талисман, чтобы он познакомился со своим новым хозяином... Смотри и запоминай , племяш...- Дорит склонился над пауком и прошептал на странном щипящем языке несколько слов с абсолютно чужеродным и диким звучанием.

В воздухе ещё не успел стихнуть последний слог древнего заклинания, как по крошечному тельцу твари прошла хорошо заметная дрожь, глаза вспыхнули, точно уголья, а в ладонь мальчика глубоко вонзились острые крючки , которыми заканчивались восемь лап паука. В ту же секунду Дорит удержал руку готового стряхнуть с ладони металлическую тварь Олдена и успокаивающе шепнул на ухо племяннику:

- Терпи. Так он знакомится с тобой...

Олден молча кивнул, хотя лапы твари вонзились ему в ладонь ещё глубже и из ранок на руке потекла кровь... Несколько алых капель упали на пъедестал Мечника, но большей потери металлический паук не допустил - плотно приникнув к коже мальчика , он стал впитывать в себя человеческую кровь всем телом и через минуту не только немного увеличился в размерах, но и поменял цвет - на его брюшке появились тёмно-красные разводы...

- А теперь то, ради чего это всё и затевалось . Закрой глаза и попытайся расслабиться.. Да, вот так... - Дорит прижал к себе племянника и стал внимательно всматриваться в его побледневшее лицо, а у Олдена чуть земля не ушла из под ног, когда он ощутил, как по его жилам потекло нечто обжигающе холодное. От этого ледяного холода рука мнгновенно утратила чувствительность и занемела , а холод продолжал подниматься всё выше и выше, растекаясь по телу парализующей волной и Олдену показалась, что когда поток достигнет сердца, оно разорвётся от ледяного прикосновения и он умрёт на месте, но этого не произошло - просто несколько секунд Олден не мог даже вздохнуть, а потом холод неожиданно исчез - так же , как и многодневная боль в спине...

- Ну что, полегчало ? - мальчик открыл глаза и изумлённо взглянул на улыбающегося Дорита, а дядя , предвидя все возможные расспросы, произнёс.- Это существо не только избавит тебя от боли , но и поможет развить отведённые природой колдовские способности. Ты научишься понимать его подсказки, а оно всегда будет направлять тебя и помогать по мере сил... А пока ему надо дать отдохнуть. Запомни, а затем повтори ...- и Дорит торопливо шепнул на ухо племяннику несколько слов... Мальчик повторил их - медленно, боясь запутаться в слогах незнакомого языка, и тварь тяжело поползла вверх по его руке... Достигнув груди мальчика паук с неожиданным проворством влез ему под куртку , и вцепившись в кожу своими лапами- крючками, замер, устроившись как раз напротив сердца...

- Теперь он всегда будет с тобой, племяш. Главное, чтобы его не увидел никто из домашних - за принесёнными из Аркоса вещами тянется хвост из страхов и пустых суеверий , так что можно не сомневаться в том, что твой отец немедля постарается уничтожить паука , если только узнает о нём. Поэтому будь осторожен, хорошо?

- Я понял , дядя ..-. - мальчик глухо застегнул ворот куртки и легко провёл ладонью по груди, на которой затаилось странное существо... Паук ответил на чуть заметное прикосновение тем, что его лапы ещё глубже впились в кожу Олдена, а мальчик ощутил неожиданный прилив бодрости - аркоская тварь щедро делилась с ним своими силами...

Дорит взглянул на порозовевшие щёки Олдена и покачал головой:

-Конечно, не совсем правильно давать тебе этот талисман - с ним далеко не каждый может справиться, но ты умный мальчик и , надеюсь, ошибок не допустишь... А теперь я расскажу тебе всё, что знаю об этом существе...

Дорит не зря беспокоился о том, как Олден распорядится Аркоским талисманом, ведь мальчишка - пусть хоть трижды или даже четырежды умный и талантливый, всё равно остаётся мальчишкой : любящем тайны и загадки до дрожи в коленках, но при этом не испытывающим должного трепета перед древностью или ценностью артефакта... Вот и для едва перещагнувшего двенадцатилетие Олдена подарок дяди стал не только укрощающим боль оберегом, но и питомцем, обладание которым было ещё более ценным от того , что находилось под строжайшим запретом...

Через год после того, как Лиата стала в доме полноправной хозяйкой, мальчишка попытался обзавестись домашним любимцем - он подобрал возле кладбища крошечного криволапого кутёнка и не колеблясь ни минуты , приволок к себе - он слишком устал быть изгоем в собственном доме, а дрожащее, облепленное грязью существо с печальными глазами мгновенно завоевало сердце мальчика . Щенок был немедленно наречён Отважным , а затем Олден провозился с ним целый день, ведь щенка надо было не только накормить,но и выкупать, а заодно избавить от целого полчища блох. Когда же это было сделано, мальчишка, понёс Отважного на суд к Лиате, ведь без её разрешения щенка в доме оставить было нельзя...

Опущенный на пол щенок потешно путался непослушныими лапками в собственных ушах-лопухах и прислуживающее Лиате девушки улыбались за спиной своей не в меру строгой хозяйки, но сама мачеха ,бросив всего один презрительный взгляд на чёрно-белого щенка, лишь нахмурилась:" Так ведь он повсюду гадить будет!" Но Олден на это замечание решительно тряхнул головой:" Я за ним сам буду и убирать и присматривать, так что нигде он не нагадит!" Лиата , взглянув на упрямо выпяченный подбородок пасынка, неожиданно сладко улыбнулась:"Что ж, если ты действительно будешь следить за своим косолапым уродцем и не станешь больше утомлять меня своими проделками, я, пожалуй, позволю тебе оставить его!" Поражёныый тем, что мачеха так быстро дала согласие и ему не пришлось унижаться и вымаливать у неё разрешение оставить у себя Отважного, мальчишка не только выдавил из себя "Спасибо!", но и коснулся губами величественно протянутой ему руки Лиаты, затем схватил своё поскуливающее сокровище в охапку и как можно быстрее убрался из комнат мачехи - больше всего он боялся , что Лиата может изменить своё решение...

Теперь, после того, как Дорит раскрыл ему глаза на многие вещи, Олден мог лишь удивляться своей тогдашней наивной глупости, ведь боятся ему надо было как раз змейской улыбки Лиаты, а вместо этого он ходил по струнке и забыл о всех своих проделках, искрене считая, что не вызывая раздражения у мачехи, защитит от её гнева своего любимца, к которому с каждым днём он првязывался всё больше и больше. Отважный оказался умным и ласковым щенком и Олден не мог нарадоваться его успехам, но всё закончилось в один миг... В то солнечное и безмятежное утро мальчик учил Отважного выполнять новую команду и щенок уже почти усвоил заданный мальчишкой урок, когда на тщательно просеянный песок дорожки упала медведеподобная тень конюшего Гойнта . Благодаря зверской внешости конюшему чаще , чем другой прислуге выпадала сомнительная честь исполнять жестокие приказы хозяев, и Гойнт уже почти привык к такому положению дел, но в этот раз, взглянув на смеющегося (впервые после смерти матери) мальчишку, конюший мысленно проклял своё поручение, но всё же подошёл к Олдену и тихо шепнул:"Госпожа Лиата вчера велела забрать у тебя щенка, молодой хозяин. Дескать, молодой господин за ним не следит , да ещё и шкодничает по- прежнему, а значит зверушку утопить следует..." Услышав такой поклёп, Олден на несколько мгновений лишился дара речи. Он только и смог, что , сграбастав в охапку Отважного, крепко прижать его к себе, а с уст мальчишки сорвался едва слышный и от того ещё более страшный рыдающий стон. Гойнт между тем продолжал:" Все в доме знают, что эта неправда, но с госпожой Лиатой не поспоришь . Отдайте мне щенка, молодой господин, а то, неровен час, наша хозяйка его сама утопит в домашнем бассейне!.. А так я щеночка тихо вынесу из дома и всё. Не бойтесь - вреда ему не будет и на улице ваш питомец не окажется - я его своему племяшу отнесу. Он хороший мальчишка и будет о щенке заботится не хуже вас..." С губ Одена сорвался ещё один стон- рыдание, но тем не менее он всё же разжал руки и конюший смог забрать у него щенка, который , в свою очередь, оказавшись в чужих руках ещё успел лизнуть мальчика в щёку. Этого Олден был уже не в силах вынести, поэтому со всех ног бросился к себе в комнату - подступивший к горлу комок просто душил его...

И в этот, и в последующие дни Олден превзошёл сам себя по части мелких каверз, и когда Лиата , тщетно пытаясь стереть с нового платья жирный соус, голосила, что Олден после такого злодейства будет месяц жить на хлебе и воде, маленький горбун только криво усмехнулся:" Ничего, змея подколодная, тебе ещё будет больно... Так же , как и мне..."

Конечно же , вислоухий щенок не был бог весть какой ценностью, но Олден до сих пор отчаянно по нему скучал, а золотой паук... Мальчик рассеянно посмотрел на скребущуюся лапами по гладко отполированной столешнице тварь: ну и что, что она умеет снимать боль?! Его Отважный тоже умел - стоило только заглянуть в его светящиеся щенячьей преданностью глаза, чтобы на душе сразу становилось светло и покойно, а ещё с щенком можно было играть и даже разговаривать - Отважный понимал Олдена с полуслова, а паук... Где посадили, там и сидит, бессмысленно таращась глазами-кристалами в пустое пространство, а слышит и понимает он лишь слова-приказы на давно позабытом языке...

" Никогда тебе не прощу, Лиата... Никогда !"- шепнул вновь остро переживающий свою давнюю обиду Олден, и вдруг ощутил. на своей руке лёгкое прикосновение металлических лап, а скосив глаза, увидел, что Аркоская тварь не только устроилась у него на запястье, но и что её алые, устремлённые на него глаза светятся каким то жутким пониманием...

- Значит, ты всё таки можешь...- ошеломлённый неожиданной прытью паука мальчишка даже не знал, что сказать, но тварь, словно угадав его мысли, ещё плотнее приникла к его руке, а её глаза на миг вспыхнули ещё ярче , словно подтверждая горькие мысли Олдена - нельзя прощать, нельзя забывать... Надо помнить,и когда нибудь причинить Лиате такую же боль, какую она причиняла ему... Душевные переживания мальчишки были ясны пауку так же, как и древний язык, и Олден понял что в магических книгах пишут далеко не всё...

Этой же ночью паук не остался под подушкой готовящегося ко сну мальчика, а заполз к нему на грудь и устроился на своём излюбленном месте - напротив сердца. В тот же миг Олдену стало неимоверно тяжело, - так словно его придавила гиганская скала, но смахнуть тварь у него не стало сил - неожиданная сонливость сковала руки и ноги мальчика стальными цепями и он погрузился в глубокий сон... А снилось ему то, что видели кристальные глаза твари много веков тому назад: чёрные воды подземных озёр со слепыми рыбами, кружевная резьба колонн на замурованных ныне ярусах Аркоского лабиринта, и сами Бледные Призраки - жестокие и загадочные хозяева Ирия, правившие этим краем в ту эпоху, когда земля была скована льдом и холодом , а ночь царила над миром безраздельно...

Дядя немало рассказывал Олдену о древних существах,чья власть предшествовала человеческим княжествам и чьи вырождающиеся потомки стали настоящим ужасом для ирийцев, ведь они опутывали заклинаниями детей и уводили их - очарованных - в аркоские подземелья, а то и вовсе за одну ночь превращали людские поселения в вымершие пустоши... Но одно дело слушать старинные легенды, и совсем другое - увидеть змеинные, тускло светящиеся во мраке глаза, услышать призрачный, но тем не менее властный шёпот и соприкоснуться с с абсолютно чуждым твоей человеческой природе разумом , переполненным ледяными ненавистью и силой...

Аркоский паук за долгие века пережил многое и, сохранив память обо всём, что видел, теперь щедро делился своими знаниями с новым хозяином. Олден поначалу незнал даже, куда и деться от непрошенного знания, переворачивающего ему всю душу, до тех пор , пока не додумался отвечать пауку тем же- он рассказывал ему о безвозвратно потерянной матери, о своих страхах и ненависти, и вскоре между ним и таинственной тварью установилось нечто вроде интуитивного понимания... Мальчик и паук влияли друг на друга и влияние это Олден понял далеко не сразу, а поначалу он лишь удивился сам себе, когда вместо того, чтобы рассказать Дориту о снах и о том, что он умеет теперь общаться с тварью без всяких заклинаний, предпочёл рассказать дяде лишь то, что тот ожидал от него услышать...

Вскоре после того, как Олдена окончательно перестали тревожить боли в спине, пришёл черёд магии: паук действительно мог проявить врождённые способности и даже дать им первый толчок, но дальнейшее их развитие зависило от мучительных и изматывающих тренировок, в которых мальчишка, благодаря дяде , не знал недостатка... Сосредоточение, тренировка взгляда и воли, чтение протащенных мимо наставников книг , да ещё и посещение казарм "Карающих", в которых Дорит лично вбивал в племянника воинскую науку... Жрецы Единого благополучно прохлопали то, что их воспитаннник всё больше и больше погружается в тёмный мир колдовства, но вот тренировки на плацу их глубоко возмутили : не пристало сыну жреца - потному и полуголому, шлёпаться носом в пыль на глазах у низкорождённых ратников-первогодков! Так они и сказали Илиту, но тот, поразмыслив, смирился с новой блажью сына: если мальчишке так нравится жрать песок и зарабатывать синяки и шишки, пусть тренируется - на учёбе это всё равно не отражается, а наставники могут избавить себя от пребывания в казармах... Старший жрец конечно же не помянул при младших служителях, что то, что Олден всё реже появляется дома в последние время даже стало ему на руку - Лиата опять понесла, и чем меньше она будет видеть ненавистного пасынка, тем лучше... Илит вздохнул - с годами даже он кое-как претерпелся с уродством сына, но сам Олден , похоже , так и не смирился с выпавшей на его долю участью...Вот только калеке никогда не стать воином, но пусть лучше мальчишка поймёт это сам - после того , как убедится в тщетности и безрезультатности своих тренировок и в том, что Дорит, надоумивший его на эту затею, просто упрямый осёл!

... Возможная гроза пронеслась над Олденом, так и не разразившись, а тот в свою очередь даже не заметил её. Теперь его не занимали ни Лиата, ни отец, ни домашние неурядицы - зачем переводить драгоценные часы на пустые переживания и грызню, если их можно потратить на нечто более нужное и полезное...Пытаясь охватить всё и сразу, Олден вплотную столкнуся с нехваткой времени и теперь дорожил каждой минутой, словно золотой монетой. Сократить часы общения с наставниками или начать меньше уделять внимания их урокам мальчик не мог - это вызвало бы не нужные подозрения , поэтому Олден, недолго думая , урезал для себя время сна и отдыха... Аркоская тварь помогала ему , как могла - избавляла от боли в перетруженных мышцах, залечивала ушибы и ссадины, старалась сделать так, чтобы даже двухчасовый сон возвращал Олдену силы... Но потом ей тоже потребовался отдых - светлый металл паука померк и покрылся серым налётом , а кристалы стали почти чёрными. Мальчишка немедленно рассказал об этом Дориту , и дядя , осмотрев паука , задумчиво покачал головой :

- Похоже, что я слишком рьяно взялся за твоё обучение, племяш, но это ничего - за последние месяцы ты многого добился, так что можно будет спокойно перейти с галопа на рысь и больше не гнать коней. Тепер самое важное закрепить полученный результат, а твоему талисману мы быстро вернём силы - послезавтра будет новолуние, и к этому времени я успею всё подготовить...

Первое кормление твари навсегда врезалась в память Олдену, и даже теперь - спустя много лет - он помнил всё до мельчайших подробностей : тихо скрипнувшая рама окна , тёмные улочки, окованные бронзой тюремные ворота... Покоящаяся на плече рука Дорита и одетый в заскорузлые от засохшей крови лохмотья человек, сидящий прямо на полу своей темницы... Когда Олден с дядей вошли в камеру , заключённый даже не поднял головы и лишь его пальцы стали ещё быстрее перебирать звенья тянущейся по полу длинной цепи - один её конец был наглухо вмурован в стену, а другой заканчивался тяжёлыми ножными кандалами...

- Через три дня Ситена ждёт прилюдная казнь. Чернь всегда должна помнить, что будет с теми из них, кто слишком много о себе возомнил...- Дорит холодно усмехнулся - Этот, к примеру, посмел убить своего хозяина - зарезал спящего... Неблагодарная собака укусила руку , которая кормила её...

Последние слова заставили человека поднять голову и Олден увидел глаза приговорённого - бесконечно добрые , они словно излучали свет, и в тоже время были полны невысказанной боли... Мальчик судорожно вздохнул - человек с такими глазами просто не может быть подлецом и убийцей... Это какое-то недоразумение!.. Ошибка!..

- Я действительно убил спящего, мальчик... Не было у меня выбора, ведь днём моя воля мне не принадлежала - только ночью я сам собою становился... - голос у человека был тихий и какой-то усталый , а глаза неотрывно смотрели на Олдена.- .. Пусть у тебя горб на спине, но душа ведь прямая и светлая, так что не слушай ты эту колдовскую падаль - опутает словами, точно паук муху , и заведёт в такую тьму, из которой уже не выберешься... Да и тварь , которую ты напротив сердца носишь, тоже непростая , ведь помощь, злом оказанная, редко кому впрок идёт...

Услышав такое пророчество, мальчик вздрогнул, а по лицу человека прошла судорога боли - он больше ничего не смог сказать, а лишь со стоном опустил голову, но теперь заговорил Дорит - спокойно и чуть насмешливо :

- Ситен был рабом Лорета, а тот, в свою очередь , являлся весьма посредственным колдуном, известным лишь в Припортовом квартале - он делал тамошним девицам аборты , а затем использовал добытые таким образом тела нерождённых для изготовления омолаживающих и возбуждающих снадобий, которые продавал этим же девицам . Ситен же был ему нужен для гаданий и общения с мёртвыми - по слухам, эмпат давал весьма точные предсказания, хотя после его сегодняшнего представления я в этом сильно сомневаюсь... Не воспринимай слова раба всерьёз, племяш - эмпаты редко питают симпатию к колдунам, хотя им самой природой отведено служить Знающим... - а затем рука дяди, до сих пор покоящаяся на плече Олдена внезапно отяжелела, а в голосе зазвучала холодная властность . - Ты посмел назвать меня падалью , пёс, да ещё и напугал моего племянника... Теперь тебе придётся извиниться. Ты ведь помнишь , как должен извиняться провинившийся раб?!!

По телу Ситена прошла судорога , и он вновь поднял голову - теперь в его глазах была одна мука... Олден понял , что эмпат отчаянно бореться с чем-то глубоко внутри себя, но борьба эта не была долгой и через минуту мелко дрожащий Ситен на коленях подполз к Дориту и - полностью раздавленный - начал целовать носок его сапога... Глядящему на униженно поникшие плечи Ситена мальчишке стало жаль узника и он уже собирался попросить дядю перестать мучить и так обречённого на смерть эмпата , но слова так и не успели сорваться с его губ, потому что Дорит вдруг тихо шепнул Олдену:"Дай мне паука. Быстро!"

Мальчишка молча расстегнул пряжки куртки вдруг почему-то утратившими чуствительность пальцами и , привычно погладив затаившегося на груди паука, подал его дяде. Оказавшись в чужих руках паук замер, поджав лапы, а Дорит , начертив правой рукой в воздухе над склонённым Ситеном знак Жертвы, левой опустил тварь на шею эмпату... В тот же миг паук ожил - его глаза плотоядно вспыхнули, а лапы вытянулись и глубоко вонзились в шею Ситену , приичём передняя пара лап твари впилась в основание черепа предназначавшейся ему жертвы... Затем брюшко паука мелко и торопливо запульсировало , а Ситен закинул голову назад и закричал.... Этот мучительный , страшный крик длился всего несколько мгновений, перейдя затем в не менее жуткий булькающий хрип, но глаза эмпата были совсем рядом и замерший в оцепенелом ужасе Олден видел , как страшно расширяются зрачки эмпата, а его взгляд с каждой секундой всё больше и больше стекленеет , становясь совершенно безумным...

Эти мгновения растянулись в сознании Олдена на целые эпохи, хотя на самом деле прошло не более двух минут до того момента, как эмпат ткнулся лицом в пол, а паук с тихим щелчком высвободил из плоти человека окровавленные лапы...Дорит аккуратно снял его с неподвижного Ситена и передал мальчику:

- Принимай свой талисман, племяш. Теперь он полностью восстановил свои возможности и следующее кормление ему понадобится нескоро, ведь эмпаты в силу своего дара могут дать пауку больше сил, чем обычный человек...

Олден, внутрене содрогаясь от только что увиденного, взял паука в руки , а когда тот занял своё излюбленное место, едва слышно шепнул:

- Этот человек... Он мёртв?

- Отнюдь...- Дорит ухмыльнулся и ткнул сапогом распростёртого на полу Ситена.- А ну вставай, пёс...

Ответом на его приказ стал жалобный, всхлипывающий скулёж: эмпат медленно поднялся на колени и мальчик, взглянув на его лицо понял, что возле ног Дорита теперь сидит полный идиот - глаза Ситена утратили всякую осмысленность , а из искажённого мучительноёй гримасой рта непрерывно текла слюна...

- Твоему пауку для пополнения сил нужна не чужая жизнь, а человеческая суть... - тихо пояснил Дорит Олдену - Во время войны насытить его не составит труда, да и в обычный жизни всегда хватает человеческого отребья, которое только и годно ему на корм. А теперь пойдём - здесь нам делать больше нечего...

За воротами темницы их ждало усыпанное звёздами небо и полночная тишина. Дорит полной грудью вдохнул свежий, не нёсший в себе затхлости темницы воздух, и посмотрел на притихшего племянника:

- Тебе что, жаль этого Ситена?

Вместо ответа мальчишка лишь молча кивнул, а дядя улыбнулся и потрепал его по волосам:

- Это всё пустое, племяш! Конечно же, по большому счёту Лорет заслуживал постигшей его участи, но и поднявший руку на своего хозяина раб должен быть наказан - благодаря неукоснительным исполнением этих правил наше княжество и просуществовало столько веков! К тому же, таких, как Ситен - сотни, а твой талисман уникален. Если подобные ему вещи и сохранились, то они погребены в глубине Аркоских подземелий и вряд ли будут найдены. Ну, и если твоя совесть до сих пор ещё не успокоилась, то поразмысли вот о чём: так или иначе, через три дня эмпат всё равно будет казнён, но в теперешнем своём положении он больше не тревожится о своей участи и не может осознать, какие чудовищные пытки ждут его перед смертью, так что наш поступок вполне можно счесть милосердием...

Олден исподлобья взглянул на дядю, но так ничего и не сказал, а Дорит вдруг присел перед племянником на корточки и, взяв его за подбородок, пристально всмотрелся в обострившиеся от невысказанных переживаний черты мальчика:

- Ну же, Олден! Эмпат не стоит твоей жалости, а то , что талисман надо время от времени питать людскими душами... Ну что ж, такова жизнь. В конце концов, собаки едят сырое мясо, но нас же это не пугает!

Мальчишка вздохнул и отвёл глаза:

- Я всё понял, дядя, но мне всё равно тошно...

Дорит усмехнулся и успокаивающе провёл рукой по волосам племянника:

- Естественно... В первый раз всегда так, а потом просто привыкаешь... - произнеся очередное увещевание, дядя встал, с минуту посмотрел на ярко сверкающие звёзды в Поясе Мечника, и снова усмехнулся. - Вообще то, от душевных терзаний есть одно средство, и хотя ты в силу малолетства вряд ли оценишь его в полной мере... - Дорит решительно тряхнул головой и, посмотрев в сторону Припортового квартала, произнёс.- Хотя с другой стороны, пусть лучше это произойдёт раньше, чем позже!..

Да уж! Та звёздная ночь оказалась просто переполнена событиями, ведь кроме того, что Олден увидел в темнице, он ещё и узнал, что означают начавшее одолевать его по ночам неясное томление и зыбкие, не имеющие ничего общего с навеянными Аркоской тварью грёзами, сновидения - после них мальчишка просыпался от жара в крови, а его сердце сжималось мучительно и сладко... Только если Ситен навек впечатался в память Олдену, то своей первой женщины горбун не запомнил: в его памяти от неё остались лишь подкрашенные кармином соски да пьянящий запах акации - ни имени, ни лица... Такая же участь ждала впоследствии и других ночных подруг Олдена - дорогие, ухоженные красавицы и кабацкие дешёвки, амэнки, молезовки, астарки, крейговки ... Женщин в жизни горбуна было немало, и лишь единицам из них удалось остаться в памяти Олдена чем-то большим, чем крутой изгиб бедра или покрытая пушком родинка... Но всё это будет потом - спустя годы - а пока на паутине судьбы только- только начали стягиваться первые узлы ...

ШЕПЧУЩАЯ ТЬМА

- Ну ладно: выпил ты всю мою настойку, не подумав о том , что старому человеку тоже надо пару глотков оставить, и леший с ней, но почему за Корви не следил?.. Он ведь сразу к капищу полетит, а Велу до конца испытаний общаться с ним не следует! - сердитое ворчание Мегрена, поправляющего почти выломанный вороном прут, заставило сотника поднять гудящую точно пчелиный улей голову. Выпил он не так уж и много, но теперь чувствовал себя так, словно гулял в кабаке три дня без продыху, а на языке у него вертелся лишь один вопрос:

- Ты уже был в капище, Мегрен?

- ШЕПЧУЩАЯ ТЬМА

- Ну ладно: выпил ты всю мою настойку, не подумав о том , что старому человеку тоже надо пару глотков оставить, и леший с ней, но почему за Корви не следил?.. Он ведь сразу к капищу полетит, а Велу до конца испытаний общаться с ним не следует!- сердитое ворчание Мегрена, поправляющего почти выломанный вороном прут, заставило сотника поднять гудящую точно пчелиный улей голову. Выпил он не так уж и много, но теперь чувствовал себя так, словно гулял в кабаке три дня без продыху, а на языке у него вертелся лишь один вопрос:

- Ты уже был в капище, Мегрен?

-Был...- убедившись, что теперь все прутья прочно стоят на своих местах, Мегрен погрозил пальцем ворону, а затем, обращаясь то ли к Корви, то ли к Олдену, тихо произнёс.- Я же говорил, что ничего с Велом не станется, так оно и есть: жив и в здравом уме, правда слабый очень, но ничего: ещё одну ночь он выдержит - горняцкая кровь поможет...

- Отрадно это слышать, Мегрен... - услышав, что его мрачные предчувствия не оправдались, Олден облегчённо вздохнул и сел на лежанке - Кстати, что ты добавляешь в свою отраву - я уснул, сам этого не заметив, а такое со мною не часто бывает!..

Отшельник, посмотрев в его сторону, слегка усмехнулся:

- Настойка у меня как раз хорошая, только в её питии меру соблюдать надо! Но ничего - сейчас я тебя поправлю...- с этими словами отшельник направился к очагу, в котором весело трещал огонь и Олден понял, что Мегрен успел побывать не только у озера и капища, но и в затерянной среди чащоб деревеньке - стоящая у огня здоровенная корзинка была забита хуторской едой до отказа. Олден знал, что поселяне считают отшельника чуть ли не самим Седобородым, ходят к нему за советами и лекарствами, но Мегрен, помогая лесовикам, сам пользовался их услугами нечасто, и теперь поселяне были рады повыгребать из своих кладовых самые лучшие разносолы, ведь когда ещё представится случай услужить лесному отшельнику - мудрецу...

А Мегрен тем временем достал из корзины оплетённую лозой пузатую бутыль и, разлив её содержимое по чаркам, одну протянул Олдену, а из другой отхлебнул сам, заметив:

- Для себя - то я всегда сухарь найду, но три рта вместо одного - это уже слишком, тем более что Вела после испытаний подкормить следует...

Олден пригубил подношение поселян и усмехнулся: если Мегрен снова так уверенно говорит о том, что будет после ночевок Вела в капище, то, скорее всего эмпат действительно их осилит... Между тем отшельник отпил ещё немного медовухи из своей чарки и произнёс:

- Сегодня ночью будет ткаться будущее Веилена, так что пора ему новое имя придумать, ведь старое своё уже отжило!

Улыбка Олдена неожиданно стала лукавой:

- А тут даже гадать нечего - с завтрашнего дня Вел станет Велдом!

Мегрен удивлённо поднял бровь:

- Велд?! Это же на языке Бледных Призраков означает "снежный ястреб"!

Олден, сделав изрядный глоток из чарки, согласно кивнул головой:

- Снежный или белый - эта птица откочевала из наших краёв вслед за ледниками в земли виннов, но для эмпата имя в самый раз. Во- первых - оно созвучно с его старым и он быстрее к нему привыкнет, а во- вторых - присягу Ленду он принесёт, находясь в моей белой сотне...

Но Мегрен не оценил придумки горбуна, и , помрачнев, тихо сказал:

- Для Вела будет лучше, если он здесь останется, а не попадёт в Крейстет! После всего, что он пережил, парню отдых нужен, а в столице ему покоя не будет...

Черты Олдена, истолковавшего предложение отшельника на свой лад, мгновенно затвердели и ожесточились:

- Хочешь сказать, что раз у эмпата вместо лица сплошные шрамы, так ему среди людей места нет, а с "белых" хватит и одного урода?!

- А ты до сих пор думаешь, что весь мир вокруг твоего горба крутится?! - рявкнул ему в ответ Мегрен, но его вспышка тут же прошла и он заговорил таким же тихим голосом, что и раньше - Пойми, Олден: дело ведь не только в том, что Веилен изуродован - у него душа кровоточит, а залечит он её здесь быстрее, чем в столице, так что оставь его у меня. Ты своё обещание выполнил и теперь можешь подбирать себе учеников, не думая о том, что их ждёт Росс... Олден, ты от природы колдун и тебе легче обучать подобных себе, ведь у Чующих и способности проявляются по- другому и склад характера совершенно иной, чем у Знающих... Я говорю именно о развитии, а не использовании их дара...

Внимательно слушающий отшельника сотник отрицательно мотнул головой:

- Вел отличается от подобных себе, Мегрен. К тому же он сам хотел остаться в моей сотне...

Мегрен вздохнул:

- Знаю. Он хочет стать лекарем, но этому ремеслу я и сам могу его обучить, а кроме этого я должен передать ему то, что должен знать посвящённый Седобородому... В конце концов, даже такому замшелому пню, как я иногда нужна компания, да и за капищем надо присматривать...

Олден допил медовуху одним глотком и, отставив чарку в сторону, пристально посмотрел на отшельника:

- Не темни, Мегрен - твои камни стояли здесь без надзора тысячи лет и простоят ещё столько же, а в пятнадцать лет отшельниками не становятся. И хотя ты мне не доверяешь, я знаю, что творится в душе у Вела и воспитаю эмпата не в пример лучше, чем его недалёкий отец... Но я действительно оставлю здесь парня до весны - этого времени хватит и на то, чтобы ты научил его тому, чему захочешь, и на то, чтобы следы моего вмешательства стали незаметны... - сотник решительно тряхнул головой.- Новое имя и судьба у эмпата уже есть, осталось лишь вернуть ему человеческий образ! И я верну Чующему нормальное лицо, потому что мальчишка это заслужил - клянусь лабиринтами Аркоса!..

Мегрен, поняв, что даже самые железные доводы уже не смогут повлиять на решение Олдена, ничего ему не ответил, а сотник, взглянув на нахмуренные брови отшельника, уверенно продолжил:

- Ты и сам понимаешь, что навсегда спрятать эмпата в Россе не получиться, а у Вела, если он не хочет всю жизнь опасаться встреч со Знающими есть лишь один путь - он должен не только полностью раскрыть свой дар, но и стать воином, научиться жестокости и хладнокровию, а заодно выкинуть весь тот мусор, которым забита его голова!..

При последних словах горбуна, Мегрен сумрачно взглянул на сотника:

- Это не мусор, а человечность!.. Олден, ради всего, что тебе ещё дорого - не пытайся запустить тьму в душу Вела, ведь тебе это принесло только позор и изгнание ...

... Но предупреждение отшельника привело лишь к тому, что Олден встал и, набросив на плечи плащ, направился к выходу, горько усмехнувшись:

- Успокойся, Мегрен - я хоть и чёрный, меченный Аркосом колдун, моя наука зла эмпату не причинит , ведь я ничего не забываю...

- Вот сегодня ты выстраивал защиту правильно...- Дорит плеснул себе в лицо очередную пригоршню ледяной воды и покосился на старательно смывающего с себя пот и пыль племянника, - А теперь рассказывай, как там у тебя дома...

Олден откинул мокрые пряди со лба и посмотрел на опустевший плац с протянувшимися по нему косыми тенями - сегодняшняя их с дядей тренировка не только затянулась, но и принесла мальчишке хоть и скупую, но от того ещё более ценную похвалу Дорита. Вот только о домашних делах говорить Олдену совсем не хотелось и он тихо обронил:

- Да всё, как обычно - ничего нового...

Но Дорит, услышав такой ответ, распрямился и, поигрывая стальными мускулами, уточнил:

- Так уж и ничего?

Мальчишка, не понимая, с чего это вдруг дядя так упорно сворачивает разговор на то, что происходит в доме Илита, пожал плечами:

- Да всё как обычно. Лиата снова злобствует, как оголодавшая горгулья: меня, правда, не трогает, но няньку Пелми сегодня лично розгами высекла, и живот не помешал...

Дядя прищурился:

- Живот, говоришь?! Ну, и когда в семействе Илита ожидается пополнение?..

Воспоминание о перекошенном от злобы лице Лиаты окончательно испортило Олдену настроение и он буркнул:

-Не знаю. Я у неё не спрашивал!..

... Дорит ударил - коротко, без замаха. Начавшие закрепляться после изматывающих тренировок навыки позволили мальчишке избежать дядиного кулака, но уже второй удар Дорита достиг своей цели: Олден упал на землю и несколько мгновений даже вздохнуть не мог от пронзившей его боли, а дядя встал перед ним на одно колено и, взяв племянника за подбородок, повернул его лицо к себе и тихо произнёс:

- Твоя мачеха разрешится от бремени через два месяца. К сожалению, узнал я это не от тебя, а от своего ратника - по моему приказу он обхаживает вашу кухарку, а прислуга очень любит обсуждать дела господ... Ты понимаешь, какую оплошность допустил, племяш?..

Обескураженный и по-прежнему не чувствующий за собою никакой вины мальчишка смог лишь выдавить из себя едва слышное:

- Нет.

Дядя ещё несколько мгновений пристально изучал его лицо, а затем укоризненно произнёс:

- Вижу, что и в самом деле не понимаешь... Я думал, что ты сам сообразишь, мой мальчик, но видно придется тебе пояснить...- Дорит встал и помогши подняться племяннику, добавил. - Пойдём в мою комнатушку. До ужина где-то час, так что мы успеем всё обсудить...

Комната тысячника в казармах была небольшой. Зато из её окон была видна не только просторная гавань Милеста, но и море. Встав возле окна, дядя несколько минут любовался медленно погружающимся в морскую гладь солнцем, затем взглянул на притихшего в углу племянника: тот сидел, низко опустив голову, и со стороны казалось, что Олден занят подсчётом зарубок и царапин на видавшей лучшие времена столешнице.

- Если у тебя появится брат, то наследником Илита станет именно он, а за твою жизнь не дадут даже ломаного гроша, племяш...

Тихое замечание дяди заставило мальчика поднять голову:

- Но ведь ты говорил, что отец согласен, чтобы я принадлежал к Остенам... Если это так, то Лиата может родить хоть дюжину наследников - мне до них дела нет!

Дядя согласно кивнул:

- Да, он дал согласие, но на объединение родов!!! А с появлением у тебя брата получится разделение! К тому же мачеха сделает всё, чтобы ты не стоял у её ребёнка на дороге, а удовлетворит её чаяния только твоя смерть...

Но Олден на это замечание лишь слабо улыбнулся:

- Запороть меня до смерти у неё теперь вряд ли получится! Да и в конце - концов: Лиата может опять родить девчонку.

Услышав ответ племянника, Дорит вздохнул, подошёл к Олдену и , присев на край стола, огладил его волосы:

- Сегодня я впервые ударил тебя, племяш... Но на самом деле я ударил себя за то, что начав обучать тебя воинскому искусству и магии забыл, что к ним прилагаются осторожность и умение всё просчитывать на десять шагов вперёд!.. Мы не можем рисковать, полагаясь лишь на случай, к тому же беременность твоей мачехи даёт отличный повод поквитаться с ней за всё то, что она причинила тебе!

Мальчишка нахмурился:

- Поквитаться ? Как!!!

На этот раз улыбка, на несколько мгновений озарившая лицо Дорита была холодной и жестокой:

- У этой суки случится выкидыш! И мучится она будет так же , как и Алти ! А если получится - то и больше!.. Помнишь, в самом начале нашего знакомства я говорил тебе, что научу, как надо мстить - теперь я могу исполнить своё обещание. Но мне будет нужна твоя помощь - для ритуала мне необходимо будет кое-что достать, и хотя это сложно , думаю, ты сможешь это сделать...

- Для ритуала...- словно эхо отозвался Олден. Да, теперь ему было понятно , что задумал дядя, но при мыслях о чёрной магии перед внутренним взором мальчишки на миг возникла не ненавистная мачеха, а глаза искалеченного пауком Ситена. Вначале - такие добрые и грустные, а затем - пустые и мёртвые... И пусть дядя говорит, что эмпатов сотни, а паук один, бедолага всё равно не заслуживал уготованной ему Доритом участи...Пытаясь разобраться с тем, что творится в его душе, Олден закусил губу и отвернулся в сторону от дяди : если бы на месте Ситена оказался кто-нибудь другой - хотя бы та же тиранящая весь дом Лиата... Вот её точно не было бы жаль...

- Что с тобой, племяш? - Дорит слегка тряхнул племянника за плечо. - Ты чего-то боишься? Сомневаешься в успехе?

- Нет, дядя...- Олден поднял голову и, посмотрев на последние , скользящие по стенам комнаты лучи заката, спросил.- Что я должен достать для ритуала?..

Дяде - не много ни мало - нужны были волосы Лиаты и кроме Олдена их действительно никто не мог достать: суеверные служанки хотя и не питали к Лиате тёплых чувств, ни за деньги, ни за уговоры не отдали бы из дому даже обрезок ногтя своей жестокой хозяйки, ведь всем известно, что ведьмы всегда готовы навредить находящемся в тягости женщинам, а помочь им в этом гнусном деле означает навлечь на себя гнев самой Малики - и тогда не видеть такой провинившейся ни мужа, ни здоровых детей...

Ну , а мальчишке было совсем не до суеверий - задание дяди было для него возможностью доказать Дориту, что его уроки не пропали зря и он - Олден - действительно кое на что способен !.. Ещё подходя к отчему дому горбун придумал решение заданной дядей задачи, и решение это было и простым, и сложным одновременно, ведь основано оно было на связи мальчика с аркоской тварью... О переносе сознания Олден уже читал , но ещё не разу его не пробовал, а потому больше всего ему хотелось остаться одному в своей комнате, чтобы ещё раз всё продумать , но этим вечером Илит вернулся из Совета Семи раньше обычного и пожелал отужинать с семьёй. Церемонное трапезничанье с отцом и Лиатой являлось повинностью , от которой невозможно было отвертеться, и Олден , вздохнув, пошёл переодеваться...

Была уже полночь, когда в доме, наконец, воцарилась тишина и Олден оказался предоставлен сам себе. Мальчишка свернулся клубком на кровати и задумчиво посмотрел на отбрасываемые свечой дрожащие тени : в этот раз семья ужинала вместе не потому, что так заведено, а для того, чтобы узнать обескуражившую как Лиату, так и Олдена новость - Келтен из рода Игрен предложил Илиту породнится и тот дал согласие на помолвку своего первенца и семилетней дочери Келтена... Мачеха от такого известия пошла пунцовыми пятнами, а сам мальчишка, во время семейных ужинов всегда уныло ковыряющий вилкой в тарелке, оторвался от своего занятия и изумлённо возрился на отца - помолвка?! Этот Келтен что - сумасшедший?!! Или он не знает, что сын жреца Единого - горбун !

- Келтен видел твои тренировки с Доритом и именно после них предложил мне эту партию.. Он сказал, что такие упрямцы, как ты всегда достигают поставленных целей... - задумчиво произнёс Илит ,разом ответив на все невысказанные вопросы Олдена . Затем отец брезгливо отодвинул от себя тарелку и тихо добавил.- Рыбу есть действительно невозможно. Завтра же высечь повара!..

И тут подала голос до сих пор безмолствующая мачеха:

- Но ведь у Келтена две дочери! И второй не более трёх месяцев - она могла бы стать хорошей партией моему сыну!!!

Тонкие, словно бы выщипанные брови Илита сошлись на переносье:

- У меня есть только один сын , Лиата! И родила его мне не ты!

Щёки мачехи из пунцовых в одно мгновение стали мертвенно бледными, а её голос неожидано дрогнул, когда она произнесла:

- Я советоваласть с Этеной, жрицей Малики: она сказала ,что расположение звёзд указывает на рождение сына...

- В прошлый раз звёзды тоже пророчили рождение сына, но порадовала ты меня лишь сопливой девчонкой.- каждое , произнесённое Илитом слово было , точно пощёчина. Он немного наклонился вперёд и совсем тихо сказал.- Не подобает жене служащего Единому бегать по оракулам, но ты , видимо, хочешь опозорить меня , женщина?.. Сделать посмешищем в Совете!!! Так этому не бывать!!! - Илит встал и кинув ещё один испепеляющий взгляд на окаменевшую Лиату, обратился к Олдену. - Пойдём ко мне , сын - нам надо обсудить завтрашний визит к Игренам...

Вспоминания разговор с отцом, мальчишка скрипел зубами : общение с Илитом никогда не приносило ему радости, но сегодняшняя беседа... Отец обстоятельно втолковывал Олдену чего ожидает от этой треклятой помолвки и о том, как Олден должен себя вести, а сам всё это время внимательно разглядывал сына, словно бы удивляясь тому, что же такого Келтен заметил в уродливом мальчишке... Олдену была противна сама мысль об участии в завтрашнем представлении, ведь Илит спокойно пояснил сыну, что поддержка Келтена сейчас нужна ему в совете, но когда тот в силу своего слишком уж горячего нрава рано или поздно попадёт в немилость Амэнского владыки, помолвка будет немедленно расторгнута. Именно поэтому свадьба отодвигалась до того времени, пока девчонке не исполниться хотя бы двенадцать, правда, под вполне благовидным предлогом - слишком мала она для замужества, да и жениху не мешало бы немного подрасти и научиться обращанению с женским полом...

Олден вздохнул и перевернулся на другой бок - ладно, отец у него гнида, но этот Келтен... Неужели он настолько не любит свою дочь, что готов отдать её за горбуна , да ещё в дом, жить в котором одиноко и горько ... Но ничего - осталось потерпеть всего года три - дядя обещал, что когда Олдену исполнится хотя бы пятнадцать, он сделает его своим ординарцем и тогда можно будет перебраться в казармы - подальше от тонкобрового , тонкогубого Илита и мачехи... Но чтобы Дорит не передумал, Олдену надо достать прядь волос Лиаты и лучше с этим не медлить...

Олден снова перевернулся - на этот раз - на живот и ,внимательно посмотрев в самый дальний и тёмный угол своей комнаты , вытянул руку и щёлкнул пальцами. В ответ ему раздалось такое же едва слышное пощёлкивание , после чего неплотно прилигающий к стене край деревянной обшивки дрогнул и аркоский паук , покинув своё убежище на те случаи, когда Олден не мог брать его с собой, быстро пополз в сторону кровати мальчика...

- Нет, не торопись, - шепнул Олден и тварь в тот же миг замерла на полу - лишь её глаза вопросительно вспыхнули...

- Впусти меня... - снова шепнул мальчишка, и, глубоко вздохнув, закрыл глаза... Его лицо напряглось, затем полностью расслабилось, губы побелели , а дыхание стало почти незаметным ... Зато мелко задрожал замерший в неровном круге света паук. И не удивительно - перенеся сознание в тварь, Олден полностью почуствовал, насколько чужеродной всему человеческому была природа этого существа и в первые мгновения его буквально затрясло от ужаса.... В панике мальчишка попытался вернуться обратно в своё тело, но не тут то было : паучья плоть не отпустила его, мгновенно превратившись в тюрьму, из которой было не выбраться... В отчаянии Олден посмотрел рубиновыми глазами твари на своё неподвижно распластавшееся на кровати тело - всю свою короткую жизнь он ненавидел его за уродство, но теперь мальчишке захотелось во что бы то ни было вернуться назад - пусть его плоть больна и уродлива, но она по- крайней мере человеческая!.. И тут со стороны уступившей первенство сути паука пришла волна покойной и твёрдой силы : не надо бояться и паниковать. Да, они разные, но ничего страшного не случилось- просто на сознание Олдена обрушилось слишком много новых ощущений... А теперь ему надо успокоится и освоится в своём временном теле, ведь на самом деле управлять им не сложнее , чем человеческой плотью... Немного ободрённый такой подстраховкой со стороны твари мальчишка попытался последовать её совету - вначале он ещё раз осмотрел комнату, затем сделал несколько неуверенных шагов...А потом золотой паук скользнул к окну, и , взобравшись на подоконник , на несколько секунд замер , чуть подрагивая брюшком, чтобы потом бесшумно исчезнуть за открытыми створками...

Странное это было путешествие - привычное жилище предстало перед Олденом совсем в ином свете, когда он - невидимый и неслышимый , бесшумно скользил по коридорам... Тварь особенно остро ощущала людские эмоции и теперь мальчишка чувствовал и послевкусие слёз кухарки, и призывную похотливость, исходящую из комнат молодых служанок, и холодное тщеславие отца... Прокравшись в комнаты Лиаты Олден на миг замер у порога, огорошенный целым каскадом эмоций- трепетное ожидание и затаённый страх, любовь к ещё нерождённому ребёнку и животная, злобная ревность к нему - ненавистному приплоду первой жены Илита... Лиата спала, разметавшись, на своём ложе - одна её рука бессильно свесилась с кровати, а влажные от пота волосы спутались и потускнели. Готовый в любой момент спрятаться под кроватью паук подполз к руке мачехи и осторожно коснулся её передней парой лап , но Лиата спала крепко и даже не пошевельнулась. Выждав несколько мгновений, паук вскарабкался по руке женщины и острыми жвалами срезал с её виска тонкую прядку. Потом тем же путём вернулся на пол и быстро пополз к порогу комнаты...

- Молодой хозяин! Вставайте! Время уже позднее и отец вас заждался!- слуга снова начал стучаться в двери, а так и не получив ответа , снова заныл своё .- Вставайте , молодой хозяин, не гневите отца!

Унылые завывания слуги разбудили Олдена, но даже открыв глаза он ещё несколькол мгновений не мог сообразить, что с ним и где он находится. Но когда блуждающий взгляд мальчишки упал на обвившие ему пальцы волосы мачехи , он не только вспомнил своё ночное приключение, но и окончательно проснулся.

- Не кричи так, Дегги. Я уже не сплю. - в пересохшем горле нестерпимо першило, а голову Олдена словно сдавили стальным обручем... Хотя бы Дегги угомонился... Но ожидания горбуна не оправдались, ведь дождавшийся ответа слуга ещё громче забарабанил в дверь:

- Впустите меня - я парадное одеяние принёс...

Олден едва не застонал , но тем не менее встал. Смотал по прежнему зажатые в пальцах волосы мачехи и сунул их под подушку. Туда же за неимением времени отправился и прижавшийся к груди мальчика паук -тварь приникла к нему так тесно , что Олден с трудом оторвал её от себя - при этом из оставленных пауком ранок на груди выступило что-то клейкое, но об этом думать сейчас было некогда. Мальчишка быстро натянул на себя одежду и кое-как пригладив пятернёю непослушные волосы, открыл дверь...

-Вы, верно, очень плохо спали, молодой хозяин. На вас просто лица нет!- стоящий на пороге Дегги скорбно покачал головой. Шагнув в комнату и положив на стул принесённую одежду , он добавил.-Инти и Мика её целую ночь подгоняли , старались... Поторопитесь , молодой хозяин - не гоже гневать отца...

- Знаю. А теперь оставь меня в покое... - и мальчишка поспешил выставить рвущегося помочь слугу за дверь... - Умыться я и сам могу.

Снова оказавшись один, Олден сначала подошёл к окну и несколько минут смотрел на бледно-голубое, с редкими облачками небо, затем принялся за умывание.Оголившись до пояса, он начал яростно плескаться в тазу, сгоняя ледяной водой и накатившую на него вялую слабость, и тупую боль в висках, но потом вдруг замер и уставился на свои руки, которые изменились до неузнаваемости. Ещё вечером они были такими, какими и бывают руки у мальчишек в этом возрасте - тонкие, с едва проступающими мускулами, а теперь... Всего за одну ночь их оплела густая сетка выступающих жил , а пальцы Олдена словно бы высохли и удлинились - такие руки бывают у двадцатилетних воинов, а не у двенадцатилетних сопляков... Но самым непонятным было то, что покрывающие их теперь волоски были такими же, какие покрывали лапы аркоской твари . Только если у паука они были золотые, то у Олдена - более тёмные, но, тем не менее, с хорошо заметным металлическим отливом... Мальчишка посмотрел в сторону кровати - аркоский паук выбрался из под подушки и теперь восседал на скомканном одеяле, поблёскивая рубиновыми глазами и просто таки излучал совершенно нетипичное для него шаловливое довольство...

- Это ты сделал... Зачем?!!- едва слышно шепнул Олден, торопливо перебирая в памяти все события минувшей ночи - да, вначале он не смог покинуть тело твари, но после , вернувшись из комнат мачехи , сделал это без труда и, утомлённый этим опытом больше, чем мог бы ожидать, почти сразу же уснул... Так где же и в чём была допущена ошибка?

Паук ещё раз блеснул глазами, и Олден уловил ответ твари: ни в чём... За исключением одного - когда он вернулся в своё тело, то не смог снять с себя отпечатка, который наложило на него пребывание в паучьей плоти... Впрочем, отпечаток Аркоса почти невозможно снять!..

Получив такое пояснение, мальчишка нахмурился - чем больше он знакомился с миром магии, тем больше туманных недоговорок и подводных камней попадались ему на пути. И хотя дядя говорил о том, что колдун сам хозяин своей судьбы, Олдену иногда казалось, что люди для потусторонних сил не более, чем игрушки, которыми они вертят, как хотят ... Пытаясь отогнать начавшие одолевать его сомнения ,мальчишка тряхнул головой, но потом его взгляд упал на расшитый золотом атлас парадных одежд, и его мысли получили совсем другое направление, а на губах появилась горькая улыбка... Амэнские аристократы очень придирчиво относились к церемониалам и предписаниям, а на торжественные выходы и значимые события они одевались с особым тщанием и пышностью. Помолвка как раз и была таким торжественным событием, но тут оказалось, что у Олдена нет пододящей к такому случаю одежды - до этого дня Илит не стремился выставлять своего сына на всеобщее обозрение, а он на этом и не настаивал... Но зато теперь за недосмотр от отца попало всем - и наставникам, и Лиате, а для мальчишки в срочном порядке стали перешивать одно из парадных одеяний отца... Олден осторожно, точно боясь испачкаться, коснулся принесённой одежды . Богато расшитая по подолу и горловине рубашка, длинная, доходящая до середины икр, куртка, тяжёлый плащ, у котрого даже подкладка была сплошь покрыта вышивкой - выполняющие приказ Илита служанки , наверное, стёрли себе пальцы до крови, но Олден , прикинув себя в этом узорчатом великолепии, решил , что даже ворона в фазаньих перьях смотрелась бы уместнее... Нет !Пусть Илит - если хочет - напялит на себя весь атлас и парчу , которые только есть в Амэне, а его оставит в покое...

Илит - ещё более холодный и надменный из-за панциря парадных одежд, завтракал , брезгливо пробуя каждый кусок и то и дело поглядывая на двери : хотя Дегги клятвенно заверил своего хозяина, что Олден уже встал и вот-вот появится, настроение у Илита уже было испорчено. К тому же пришедшая к завтраку Лиата - как всегда тщательно причёсанная и искусно накрашенная - помнила о вчерашней вспышке мужа и не торопилась развлечь его беседой, так что трапеза протекала в гнетущей тишине...Илит пригубил своё любимое вино из Петлосского виноградника и оно показалась ему до невозможности кислым: когда сын собирается в казармы к Дориту, то так не копается - наоборот- птицей летит! И это несмотря на то, что там его безжалостно гоняют и бьют как ратника-первогодка!!! Зато теперь - когда речь идёт о важном для семьи союзе, сын ведёт себя, словно сонная гусеница...

- Приветствую, отец...- Илит поднял глаза и едва не поперхнулся очередным глотком вина: Олден наконец-то изволил пожаловать к завтраку, но в каком виде! Высокие сапоги для верховой езды , штаны из тёмного сукна и короткая куртка с высоким воротом и шнуровками на груди, спине и рукавах. Правда, сапоги вычищены до зеркального блеска, на одежде нет ни единой пылинки и даже свои непослушные , вечно лезущие на глаза волосы сын умудрился привести в порядок , да ещё и стянул их узким кожанным ремешком чтобы они снова не растрепались...

- Приветствую, сын...- Старший жрец Единого отодвинул от себя кубок и ещё раз пристально взглянул на Олдена ... - Помоему, ты что-то перепутал : разве Дегги не принёс тебе одежду, которую ты должен одеть на помолвку?

- Принёс. Но мне в ней неудобно.- Олден взглянул на отца просто таки безмятежно честными глазами и жрец почуствовал , что ещё секунда-другая и он вспыхнет: вот и ёкнулись тебе, Илит, и казармы, и общение с Доритом ... А горше всего то, что сам во всём виноват - пустил воспитание нелюбимого отпрыска на самотёк, сбросил свои отцовские обязанности на наставников, вот и получай теперь вместо сына репей колючий!..

- Таких людей, как Келтен не заставляют ждать, поэтому на завтрак у тебя осталось всего минута! - Илит отёр белоснежным платком дрожащие от гнева губы и встал из-за стола- Задержишься дольше хотя бы на пару мгновений и про тренировки с Доритом можешь забыть раз и навсегда!

Глядя в спину удаляющемуся отцу мальчишка едва смог сдержать улыбку, но тут неожидано заговорила Лиата:

- Ты зря сердишь отца, Олден... Да ещё в столь важный день...

Мальчишка повернулся - мачеха сидела , облокотясь о спинку стула и положив руку на круглый живот, а её лицо было тихим и спокойным...

- А ещё при таких визитах не принято много есть, так что тебе действительно лучше перекусить ... - продолжила Лиата и небрежно махнула рукой над покоящимися на блюдах разносолами - Тем более что сегодня готовил не Найти...

Но наученный горьким опытом мальчишка на неожиданную дружелюбность мачехи лишь отрицательно покачал головой:

- Мне ничего не хочется, Лиата. Правда...

-Позже захочется... - улыбнулась мачеха, но уже через миг её лицо стало серьёзным и она тихо произнесла.- Я знаю, что была несправедлива к тебе, но тем не менее хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь хорошим братом моим детям... - а пока сбитый с толку подобным оборотом Олден, раздумывал, что же такого ответить Лиате, она впихнула ему в руку какие- то сласти и шепнула.- Съешь по дороге... А теперь - беги. Не испытывай больше отцовское терпенье...

Келтен - верховный жрец Алого Мечника - обитал вместе с семьёй за городом, а потому вместе с несколькими слугами встречал гостей как раз на границе своего имения. Ярко-красная сбруя смотрелась на белой шерсти его жеребца кровавыми ранами, да и сам Келтен с ног до головы был одет в красное - цвет крови и жизни, а также ярости и войны. Его любимый цвет - жрецы Мечника не считали зазорным воинское ремесло и Келтен в своё время послужил Амэну своим мечом... С той поры прошло немало лет , но Келтена до сих пор частенько охватывала тоска по воинскому быту и тогда он навещал казармы "Доблестных" или "Карающих". Во время одного из таких визитов он обратил внимание на тренирующегося на плацу мальчишку - совсем сопляк, не более двенадцати -тринадцати лет от роду, да к тому же ещё и горбун , но выкладывался он по полной и без жалости к самому себе ... Келтен остановил одного из проходящих мимо ратников:

- Кто этот мальчишка?
-Племяник нашего тысячника.Способный щенок!

Келтен нахмурился:

- А горб на спине ему не мешает?

Но покрытый шрамами ратник, услышав вопрос, ухмыльнулся:

- Вряд ли . Упорства у этого сопляка на десятерых хватит, да и смекалки не занимать. Через несколько лет хороший воин получится, даром, что отец его - жрец Единого...

Этот ответ заставил Келтена серьёзно задуматься... Он ещё несколько раз заходил к "Карающим", чтобы понаблюдать за сыном Илита, а затем принял решение: жрец Мечника лучше, чем кто бы то ни было чувствовал шаткость своего положения - его дельные советы ценил Амэнский владыка, но князь старел , его характер становился всё более сварливым и неуживчивым, а сам Келтен из-за своей гордости нажил немало врагов, всегда готовых очернить его в глазах владыки. Ну, а его главными соперниками в Совете Семи были Илит и верховный жрец Хозяина Грома Шенти... Чтобы взять верх в Совете , Келтену был необходим союз с одним из них, но Шенти являлся напыщенным самодуром , а Илит ... Илит был перебежчиком, который впустил в совет ядовитую змею в виде поклоников Единого... Келтен сплюнул в придорожную пыль. Прошло уже более стапятидесяти лет с тех пор, когда жрецы Седобородого покинули совет и разошлись по миру безымянными бродягами - целителями и гадателями , а на их место стали метить поклонники не входящих в Семёрку божеств... За долгий век их сменилось немало - верующие в Двуликого , Хозяина Лесов и даже Лисьеголовую Тар получали право седьмого голоса , но никому из них не удавалось надолго остаться в совете, пока Илит не стал жрецом Единого... Вобщем , выбор у Келтена был ещё тот - не видящий дальше своего носа, всегда прущий напролом Щенти или готовый ради власти на любое коварство Илит , уже запятнавший себя предательством... Но туповатый союзник хуже двух врагов сразу, а Илиту должен был наследовать Олден - тёмная лошадка, о которой было известно лишь то, что он урод...

Теперь, ожидая Илита с сыном , Келтен ещё раз взвешивал в голове все за и против и вновь раздумывал , не ошибся ли он в своём выборе... А когда вдалеке запылилась дорога, жрец Мечника тронул коня и поехал навстречу гостям... Илит соизволил совершить своё путешествие в закрытых носилках , но тем не менее дорога утомила его и он, завидев встречающих, тут же покинул свою крытую парчой коробку... Глядя на то, как Илит, опираясь на плечо одного из слуг обмахивается батистовым платком, Келтен мимовольно усмехнулся : и как только помешанные на аскезе поклонники Единого терпят над собою такого изнеженного слизняка ? Они что - думают, что это его от бесконечных постов шатает?!! Имлы всегда любили роскошь, а ещё частенько вступали в браки между собой и на Илите было хорошо видно, к чему это привело - хилое сложение и излишняя женоподобность, которую парадные одежды подчёркивали ещё больше - род гнил на корню и даже воинская кровь Остенов не смогла спасти положения...Хотя... Келтен обратил внимание на то , что Олден предпочёл тряске в носилках поездку в седле и в отличии от отца не казался утомлённым - надо будет всё таки познакомится с мальчишкой поближе, узнать, чем он дышит. Глава "Карающих" Дорит совсем не дурак и если сделал ставку на своего племянника, то значит рассмотрел в искалеченном с самого рождения ребёнке что-то , заслуживающее самого пристального внимания ...

Как бы не пестовали Амэнские аристократы бесконечные церемониалы, как бы не костенели в своих традициях, жизнь всё равно рушила их планы, смывая пустые установления,словно полноводная речка - песок: обручение хоть и состоялась, но было совсем не таким, каким оно виделось отцам семейств. Когда Келтен с гостями вступил под сень родного дома, их встретил оглушительный плач и бледная как полотно нянька: семилетнюю невесту укусила оса, и хотя жало вытащили , а ранку промыли и приложили к ней охлаждающую примочку, рука у девочки всё равно опухла , а сама малышка продолжала заливаться слезами ... Пока няньки и мать успокаивали девочку, Келтен увёл непереносящего детских криков Илита в западную, выходящую к морю часть дома, где они, потягивая охлаждённое вино и обсудили все детали предстоящего союза. Олдену же выпала - на его взгляд ,самая неприятная часть помолвки : познакомится с невестой и отдать ей кольцо... А о чём, спрашивается, ему общаться с семилетней малявкой?!! О бантиках и цветочках?...

Золотые солнечные лучи заливали детскую, но Испи они не радовали - сжавшись на кровати , она продолжала всхлипывать , баюкая укушенную руку, а на приведённого отцом посетителя взглянула исподлобья: сейчас ей никого не хотелось видеть.

- Поговори с ней... - шепнул на ухо Олдену Келтен и вышел из комнаты, а мальчишка посмотрел в сторону растрёпанной, красной от слёз девочки и тихо спросил :

- Больно?

Вместо ответа Испи только всхлипнула , и Олден вдруг понял, что должен делать дальше. Он подошёл к девочке и присев на край кровати, взял её за руку:

- Сейчас тебе станет легче. Обещаю...

Глаза Испи настороженно расширились, но руку она не отдёрнула. Олден снял с её руки повязку, и склонившись над крошечной ранкой от укуса едва слышно прошептал :" Уходи боль, уходи тоска от Испи -дочери Келтена...", а затем ,коснувшись губами руки девочки так, словно высасывал из неё яд, сплюнул в сторону... Конечно же , это было не то колдовство , котрому обучал его Дорит, а самый обычный заговор, и дался он мальчишке необычайно легко, так как шёл прямо от сердца: просто Олдену очень захотелось помочь зарёванной девчонке и теперь слова придуманного по ходу наговора сами слетали с его губ... Когда же мальчишка повторил своё нехитрое вороженье в третий раз, Испи перестала всхлипывать и удивлённо посмотрела на свою руку - вместе с болью исчезли краснота и припухлось, а от самого укуса даже следа не осталось...Девочка улыбнулась:

- Здорово! А что ты ещё можешь?

- Подарки приносить. - Олден достал из кармана кольцо и протянул его Испи.- Держи...

Девочка повертела в руках усыпанное камнями кольцо и вздохнула:

-Красивое, толко носить его я не смогу - оно слишком большое...

Но Олден легко нашёл решение и этой проблемы:

- Цепочка есть?

Испи сняла с шеи тонкую золотую цепочку с подвеской из бирюзы и протянула её Олдену, а , глядя как он меняет на ней защитную бирюзу на кольцо , осторожно спросила :

- Так ты и есть мой жених?

- Угу..- мальчишка протянул девочке цепочку с кольцом и бирюзу.- Так пока его и носи , а для твоей подвески пусть найдут другую цепочку...

Девочка оценивающе посмотела на свою новое украшение и снова улыбнулась :

-Здорово получилось...- и , надев цепочку на шею, спросила - А свой горб ты можешь убрать?

Улыбка на лице Олдена разом превратилась в болезненную гримасу:

- Нет. Не могу...

- Жаль... Жаль, что ты такой некрасивый...- разочарованно протянула Испи , а затем милостиво добавила.- Но всё равно приходи играть со мной. Ты ведь придёшь?

- Непременно... - выдавил из мальчишка и быстро вышел из комнаты, кусая губы: дурак, какой же он дурак - надо было отдать кольцо и сразу уйти, а не разводить с семилетней глупышкой церемонии... Да и в чём она виновата? В том , что в силу малолетства врать не научилась?!!

- Олден!..- горбун обернулся: Келтен стоял, опершись спиною о колонну и скрестив руки на груди. - Как там Испи?

-Уже не плачет-...сухо отрезал мальчишка , а Келтен улыбнулся и подошёл к нему:

- Значит, нашли общий язык? Это очень хорошо, Олден : теперь ты должен навещать меня почаще -тогда Испи привыкнет к тебе как к старшему брату и брак с тобой не будет вызывать у неё неприятия. Со временем она станет редкой красавицей и ты будешь гордится ею, когда поведёшь мою дочь под венец...

Олден при упоминании такой перспективы только раздражённо фыркнул, но Келтен не прекращал своих попыток разговорить мальчишку:

- Я понимаю, что тебе неинтересно играть в куклы с Испи, но ты умный мальчик и должен понять - в таких семьях, как наши, браки всегда заключаются по расчёту и потому, если между будущими супругами возникнет хотя бы привязаннось, это уже удача, так что не упускай данной тебе возможности. К тому же я могу сделать твоё гостевание в моём доме действительно интересным... - Келтен на пару секунд замолк, раздумывая, а затем спросил.- Тот конь , на котором ты приехал - он твой?

- Отцовский...- по прежнему односложно ответил Олден - ну не объяснять же человеку, которого видишь в первый раз то, что Илит никогда не баловал его подарками!

- Неплохой рысак, но по сравнению с теми, что есть в моей конюшне он - жалкая кляча, ведь я дня не могу провести без того, чтобы не сесть в седло . А ты, Олден, любишь верховую езду?

- Да...-сухо обронил мальчишка, но , взглянув на искреннюю улыбку Келтена, добавил.- Я хочу стать одним из "Карающих"...

- А я в своё время был тысячником у "Доблестных"- решив, что нашёл общий язык с Олденом, Келтен облегчённо вздохнул и добавил. - Будущему воину надо иметь своего коня. Пойдём - покажу тебе своих красавцев и обещаю, что ты можешь выбрать из них любого, пришедшегося тебе по вкусу...

Вечером , когда Олден под узцы завёл в конюшню вороного, подаренного Келтеном иноходца, конюший, взглянув на такое диво и услышав пояснения мальчишки, восхищённо зацокал языком:

- Хорош! А стать какая!Такого, наверное, даже в княжеских конюшнях нет! - а потом Гойнт внезапно помрачнел и добавил. - Только не ко времени этот подарок, молодой хозяин- на нашу конюшню конокрады глаз положили. Как бы не вышло чего!..

- Конокрады? - удивлённо приподнял брови Олден - А почему ты решил, что они к нам собираются ?

Гойнт сердито засопел носом :

-Так они, молодой хозяин, завсегда перед тем, как до лошадок добраться, дворовых собак травят , а сегодня - аккурат в полдень Обжора сдох... А перед этим выл жалостно и бился в лютых корчах !

- В корчах... - словно эхо отозвался Олден, приваливаясь к конскому боку и чувствуя, как земля уходит у него из под ног: Обжора - здоровенный волкодав, был всегда готов порвать чужаков на клочки, но у обитателей дома постоянно выпрашивал что-нибудь вкусненькое -казалось, что вместо желудка у него бездонная яма, которую ничем и никогда не заполнить! Сегодня утром волкодав крутился как раз возле конюшен и , завидев мальчишку, прицепился к нему, точно репей. Олден порылся в карманах и не найдя в них ничего, кроме данных мачехой сластей, бросил их Обжоре, а тот проглотил лакомство одним махом... А спустя несколько часов издох... В муках издох...

- Не переживайте так , молодой господин. - Гойнт , увидев, что лицо Олдена стало белее снега, истолковал это по своему: шагнув к мальчику и прижав его к себе , он принялся успкаивающе гладить Олдена по волосам, бормоча:

- Я этих живодёров изловлю, молодой господин! Изловлю и накажу! Пусть только сунутся в конюшню - я с них шкуры спущу!..

... Между тем зарывшийся лицом в грубую и колючую куртку конюшего Олден чувствовал, как в его душе всё больше и больше закипает гнев: не среди конокрадов надо искать живодёров, Гойнт, а в комнатах Лиаты... Змея! Сука проклятая!!! Он, поняв что Илит обращается с мачехой не намного лучше, чем с Алти, уже был готов пожалеть её, рискнув при этом оказаться в глазах Дорита слабаком... А она... Она...

И тут конюший снова засопел:

- Вот увидите, молодой господин- эти выродки без наказания не останутся!

Но мальчишка уже не нуждался в утешении: теперь Лиате не отвертеться - завтра же он пойдёт к Дориту... Нет - этой же ночью он отдаст дяде волосы мачехи и тогда она заплатит... За всё!..

Несмотря на позднее время, Дориту не спалось: вначале он часа два ворочался с боку на бок, затем встал и принялся за чтение, а , дочитавшись до рези в глазах, задул почти догоревшую свечу и вышел во внутренний дворик. В неподвижной воде бассейна отражались крупные жемчужины звёзд, и тысячник, подошедши к водоёму,смочил пылающий лоб водой, присел на край бассейна и обхватил голову руками. Олден, конечно же, сделаёт всё, чтобы выполнить его наказ, но если мальчишка всё таки попадётся , то как объяснит, зачем ему понадобились волосы мачехи?.. А даже если и объяснит, то ведь Илит всё равно ему не поверит и сразу поймёт, куда тянется ниточка и тогда ... Тогда жрец добьётся того, чтобы было проведено тщательное дознание после которого несмываемый позор запятнает род Остенов, а самого Дорита ждёт изгнание... Какая неосторожность - свалить на двенадцатилетнего мальчишку задачу, решение которой ты сам не можешь придумать, но и другого выхода нет, так что теперь остаётся ждать, и неизвестно, сколько ещё продлится это ожидание...

-Дядя...- Дорит поднял голову - Олден стоял около колонады , почти сливаясь с окружающей его бархатной чернотой.

- Здравствуй, племяш... Я не ждал тебя сегодня...- Дорит хлопнул ладонью по ещё хранящему дневное тепло камню рядом с собой.- Присаживайся...

Олден подошёл к Дориту , но не сел рядом, а молча протянул Дориту руку и в неверном свете звёзд тысячник различил на его ладони спутанный колтун. Дорит взял волосы и поднеся их к лицу, вдохнул до сих пор исходящий от них слабый запах мёда и хмеля , а затем тихо уточнил:

-Эти волосы точно её?

- Её. Я сам их срезал, когда она спала...- Олден, наконец, взглянул на Дорита и тот, встретившись с ним взглядом почувствовал тревогу - если всё прошло гладко, то почему мальчишка выглядит так, будто только что с похорон пришёл?!Не иначе как в доме Илита опять произошло нечто, ускользнувшее от внимания Дорита...Но хотя на душе тысячника и заскребли кошки, он улыбнулся и взяв мальчишку за плечи, слегка встряхнул его:

-Ты молодчина, племяш! Настоящий Остен!.. Только почему ты грустный такой?

Олден посмотрел на застывшие в воде отражения звёзд:

- У меня теперь , дядя, невеста есть. Сегодня днём обрученье было...

От такой новости брови тысячника удивлённо взлетели вверх:

- И когда же Илит сговорится успел? И с кем?

Мальчишка вздохнул:

-Вчера. С верховным жрецом Мечника Келтеном...

Услышав имя Келтена, Дорит присвиснул :

- Это очень выгодный союз,Олден. Только я всё равно не пойму, что тебя так гнетёт...

Лицо мальчика исказила болезненная гримаса, но потом он всё-таки присел на край бассейна и опустив голову , едва слышно прошептал:

-Это не союз,а самая обычная сделка , дядя. Илит мне так и сказал... А ещё сегодня утром Лиата мне сласти дала , но я их нашему дворовому псу скормил... Уже в полдень он сдох , только все думают , что это конокрады его притравили...

- Что-о-о?!!- восклицание дяди перешло в львинный рык, а сам он, вскочив со своего места, сжал кулаки и несколько мгновений буравил яростным взглядом темноту, а затем спросил у Олдена звенящим от еле сдерживаемого гнева голосом:

- Сколько примерно времени прошло с того момента, как ты скормил отраву собаке до её смерти?

И по-прежнему неподвижный, точно закаменевший мальчишка тихо ответил, подтверждая самые мрачные догадки Дорита:

-Часа два-три...

- А как сдохла собака?

Олден, наконец, поднял голову и посмотрев куда-то мимо дяди невидящими глазами , прошептал:

- Конюший сказал, что перед смертью наш волкодав выл и бился в корчах...

- Сучье дерьмо!!!- лицо Дорита исказило бешенство- Мало того, что эта шлюха заранее запаслась хелледом, который не так-то просто достать, так она ещё и всё расчитала. Скорее всего, Лиата хотела отравить тебя после того, как родит, но твоя неожиданная помолвка всё ускорила, ведь тогда на неё не упала бы даже тень подозрения: если бы ты съел отраву, то плохо б тебе стало ближе к вечеру и Илит обвинил бы в отравлении Келтена, но никак ни её!!! - дядя снова сел рядом с Олденом и , обняв его , крепко прижал к себе, шепнув.- Страшно подумать - сегодня я мог потерять тебя, но , видно, тьма к тебе благоволит, племяш: ты чудом избежал смерти, ведь против хелледа нет противоядия!..

Мальчишка тихо вздохнул:

- Я умирал бы так же, как наш пёс?..

Лицо Дорита окаменело:

- Во много раз мучительнее - на людей хеллед действует немного по-иному: вначале - кровавая рвота , затем - бред и жуткие судороги, да ещё на теле появляются похожие на чумные бубоны.Мне как-то довелось увидеть отравленного хелледом - он мучился трое суток, совершенно обезумев от боли... Но ничего - уже завтра Лиата будет извиваться и орать так, словно её жгут раскалённым железом...Теперь мы можем ей это устроить...

... Обряд Дорит решил провести в домашнем святилище, но на этот раз он бросил в курительницы не можжевельник, а растёртые в порошок полынь, хмель и вороньи ягоды. От запаха, за считанные мгновенья заполнившего святилище у мальчишки защипало в носу, но на Дорита куренье словно бы и не действовало - он продолжал подготовку к колдовству молча и споро. Глядя, как дядя точными движениями быстро рисует углём на полу святилища подобие паутины, Олден не мог избавится от смутного ощущения, что уже видел эту сцену во сне . Только вот что это был за сон , мальчику никак не удавалось вспомнить, а Дорит тем временем расставил на узлах рисунка свечи и крошечные изображения демонов , а после на миг замерев в неподвижности и ещё раз оценив результат своей работы, тихо сказал Олдену:

- Становись в центр, только на уголь не наступай.

Мальчик беспрекословно выполнил приказ дяди, с каждой минутой всё отчётливее понимая, что сейчас начнётся нечто жуткое: история с неудачным отравлением взбесила Дорита до такой степени, что он - судя по тому , что уже знал о тёмном колдовстве Олден, собирался призвать демонов подземелий , на которых не действовали защитные печати Великой Семёрки и лишь символ Лабиринта и заклинания на языке Бледных Призраков могли усмирить их первобытную силу...

Между тем дядя, убедившись, что рисунок неповреждён, сам, осторожно ступая между чёрными линиями, прошёл в центр паутины и, став рядом с Оденом , принялся нараспев читать первую строчку призыва:

-Дети мрака, ждущие добычу, приходите скорее! Будет вам пища! ..- после этих слов пламя свечей как то сразу потускнело а в воздухе повеяло подвальной затхлостью...-То , что насытит вас, - души людские вам предлагаю я - жертву примите...- запах стал ещё более отчётливым и Олден почуствовал,как по его спине побежали мурашки, а дядя окончил первую часть призыва.- Рвите их, жрите- гуляйте на славу!Души и плоть я вам предлагаю!!!

Теперь свечи источали нездоровый зеленоватый свет, а линии паутины словно налились чернотой и отделившись от пола где- то на ладонь, парили над ним - призыв был услышан и теперь демоны были совсем рядом... Олден судорожно вздохнул и коротко взглянул на дядю - тысячник словно превратился в каменное изваяние, а на его лбу выступили крупные капли пота : мальчишка понял, что Дорит тоже чуствует приближение вызванных им же сил. Но ритуал только начинался и тысячник, сделав минутную паузу продолжил творить заклятие, но теперь он использовал запретный язык Бледных Призраков - чужеродный и жуткий уже сам по себе, но в то же время в его звучании можно было уловить и завывание зимнего ветра , и волчий плач , и шорох нетопыринных крыльев... На мгновенье мальчишке снова показалось , что он очутился в одном из сновидений, навеянных аркоским пауком, но тут Дорит, окончив призыв на звенящей сталью высокой ноте, замолчал и в святилище воцарилась давящая на уши тишина , которую нарушало лишь потрескивание свечей, но Олден с дядей уже были не одни...

Расставленные Доритом фигурки изображали демонов невообразимыми чудовищами - уродливые морды, огромные перепончатые крылья, загнутые крючками хищные когти... Но теперь, вглядываясь в окружающий его сумрак, Олден заметил , что за линииями паутины скользят лишь еле видимые, постоянно меняющиеся тени: они то соединялись на миг в одно целое, то расплываясь вокруг паутины серым облаком, снова разделялись и было невозможно понять , сколько их на самом деле - один, трое или десяток...

- Здравствуй, малыш....- едва уловимый , вкрадчивый шёпот раздался прямо в голове у мальчишки и он, невольно вздрогнув, взглянул на застывшего в молчаливом напряжении Дорита, а шелестящий голос тут же произнёс.- Вызвавший не слышит нас - только ты...

- Они дожны быть уже здесь! Я чувствую их, но не вижу... - тихо произнёс дядя, подтверждая тем самым слова демона. Вытащив из кармана небольшой кисет , он вытряхнул из него себе на ладонь горсть серой пыли и швырнул её в пламя ближайшей свечи- Проявитесь!!!

Язычок свечи взметнулся вверх, на миг превратившись в настоящий огненный столб, и тут же угас, а замеченные Олденом тени уплотнились и потемнели - теперь они окружали паутину, точно тяжёлые грозовые тучи, а в их по-прежнему меняющихся очертаниях очертаниях можно было различить сотни лиц - как человеческих, так и совсем непохожих на людские...

- Зачем ты вызвал нас, человек? - в этот раз низкий гудящий голос , казалось, шёл прямо из под земли.- Зачем потревожил наш сон?!!

- Я хочу отдать вам душу и плоть ещё нерождёного ребёнка...- в твёрдом голосе Дорита угадывалось чудовищное напряжение- Такое, словно он взял на плечи непосильный, вот-вот готовый раздавить его груз.- Это хорошая жертва и славная пища!..Примите её!!!

- Ты потревожил нас , чтобы предложить такое ничтожество?.. Ты, слизняк, действительно думаешь, что эта славная жертва?!!- в потустороннем голосе почувствовалась нешуточная угроза и Олден понял, что дядя переоценил свои силы...Призвать тёмных сущностей довольно просто , особенно когда в сердце кипят злость и гнев, но заставить их подчинится своей воле не в пример труднее - они , конено же , возьмут предложенное , но и от самого вызвавшего мокрого места не оставят!...

Дорит сорвал с шеи медальйон с изображением лабиринта и показал её сгустившейся тьме:

- Я чту установленные в былые века правила и заклинаю вас чёрной кровью Древнейших...- тысячник не успел закончить заклятия . От низкого хохота содрогнулись каменные плиты святилища, а в следующий момент мощный толчок невидимой руки отправил Дорита прямо на нити паутины.Тысячник упал на них спиною , и , закричав от боли, выгнулся в чудовищной судороге, но тут же затих на покачивающейся, смятой его телом паутине, а тени , всё более уплотняясь, медленно поползли к потерявшему сознание тысячнику. .. Мальчишка в отчаянии взглянул на Дорита, на тени : ещё миг и серые щупальца коснуться дяди , высасывая из него жизнь и душу...

- Остановитесь! Это я попросил его призвать вас! Я!..- Олден не знал, какие заклятия могут остановить демонов, но если ему удалось услышать и увидеть сущностей раньше Дорита, то, может , ему удасться и как- то договорится с ними...

-Ты попросил его?!!- щупальца замерли, подрагивая, совсем рядом с дядей, а в грозном голосе скользнуло удивление- Зачем же мы понадобились тебе,отмеченному пауком?..

- Мачеха пыталась отравить меня и теперь я хочу, чтобы она за это поплатилась. - Олден понял , что сейчас его и дядю может спасти только правда...- Дядя пообещал мне , что отдаст вам её нерождённого ребёнка...

... Но договорить Олден не успел, так как в святилище снова раздался жуткий хохот, а потом голос прогудел:

- Люди всегда обещают то, чего не могут дать, мальчик, а одной души нам слишком мало. Что ещё ты можешь нам предложить?

И в самом деле - что ? Мальчишка закусил губу - если он сейчас не даст демонам требуемое , они заберут Дорита, а может быть и его самого... Да и жив он до сих пор лишь потому, что Аркоский паук оставил на нём свою метку - во всяком случае , со слов демона получалось именно так...

- Это же так легко, малыш... - голос звучал почти весело -. Разве у твоей мачехи только один ребёнок?..

Олден замер, как громом поражённый... Так вот чего они хотят - отвергнутую отцом и нелюбимую матерью Пелми!.. Он не испытывал к малышке ненависти, но и Дорит не должен погибнуть... Лихорадочно соображая, чтобы такого сказать, чтоб не слишком навредить Пелми и в тоже время успокоить демонов, Олден , стараясь не соприкоснуться с паутиной , шагнул к попрежнему пребывающему без сознания дяде и , порывшись в его карманах и нашедши волосы Лиаты, снова вернулся в почти уничтоженный круг. К тому времени он уже придумал...

- Демоны подземелий , я отдаю вам души всех будущих детей Лиаты, а моя младшая сестра пусть никогда не выйдет замуж! - мальчишка подумал, что если все браки заключаются так, как его, то Пелми такое заклятье даже на пользу - она никогда не попадёт в лапы к похожему на Илита мужу, а нерождённых и вовсе не жаль - их же пока даже на свете нет...- И отдаю вам то, что поможет взять обещанное! - произнеся последние слова, Олден бросил колтун туда, где серая дымка клубилась особенно густо и в ответ ему почти сразу раздалось довольное урчание :

- Вот это уже лучше, хотя всё равно маловато! Но ты нам нравишься- ты умеешь понять, что нам надо! - серый туман простёрся над уничтоженным кругом ,укутав собою Олдена с ног до головы, и мальчишка почуствовал как десятки невидимых рук гладят его волосы и лицо , ощупывают плечи и спину , касаются запястий...

- Вскоре ты станешь хорошим воином и колдуном - теперь голос почти ворковал - Ты будешь щедро кормить нас, а мы будем давать тебе требуемое...- и тут вдруг по- прежнему невидимая рука щёлкнула мальчишку по носу .- А пока запомни вот что - Дорит, которого ты спас сегодня, тоже виноват перед тобою и лучше ему не знать, о чём мы с тобой говорили...

- А что он такого сделал? - Олден не мог поверить услышанному- да, в последнее время он действительно не всё рассказывал тысячнику, решив, что имеет право на свои маленькие секреты, но то что сказал демон... Дорит - его дядя , его единственный друг, его учитель - и вдруг виноват?!!

- Когда придёт время , ты сам всё узнаешь...- хихикнул голос и туман начал стремительно редеть и рассеиваться, но Олден ещё успел уловить едва слышное.- До встречи, братец...- а уже в следующий миг в святилище не осталось ни теней, ни прелого запаха, а паутина опять стала просто нарисованным углём рисунком.

... С тех пор Дорит, тренируясь на плацу , никогда не раздевался до пояса - после соприкосновения с паутиной на его спине остались глубокие ожёги, в точности повторяющие контур рисунка, и шрамы эти нельзя было сгладить никакими притираниями и мазями . Олден тоже не стремился выставлять на всеобщее обозрение свои за одну ночь изменившиеся руки , а дяде, помятуя о странном предупреждении демона, он пояснил своё нежелание снимать тельник тем, что тоже влез в паутину, когда искал в карманах Дорита волосы Лиаты... Тысячник ещё долго вспоминал этот вызов и всякий раз выпытывал племянника подробности того, что произошло после того, как он потерял сознание, но ответеты Олдена всегда оставались неизменными - демоны так и не смогли подобраться к дяде вплотную - наверное, им помешал его талисман с лабиринтом, а исчезли они после того, как Олден бросил им волосы Лиаты и повторил сказанное дядей слово в слово...

- И как только они тебя не тронули? - изумился Дорит, когда впервые услышал пояснение племянника...

-Они увидели паука...- тихо пояснил Олден и опустил глаза - он чувствовал себя неловко, так как не привык врать Дориту, но тот был слишком занят своими мыслями и необратил внимания на смущение мальчика...

- Всё уже решено, отец... "Карающим" дали на сборы три дня ...- Олден упрямо выпятил подбородок и добаваил.- С Келтеном я уже разговаривал ...

- И что же он сказал? - сердце Илита защемило от горькой досады. С тех пор, как Олден перебрался жить в казармы, жрец видел сына нечасто , а разругавшись с ним сейчас, мог уже и не увидеть его никогда, ведь он зашёл попрощаться - долго тлевшая вражда с Триполемом опять превратилась пламя войны...

- Сказал, что сожалеет о том, что я не в отряде "Доблестных". - горбун усмехнулся.- Ну и добавил, что Испи будет ждать меня столько, сколько положено, а сам он будет молится Мечнику о том, чтобы тот послал мне воинскую удачу и славу...

Илит вздохнул : мало того, что Дорит заразил Олдена тягой к воинскому ремеслу и сделал своим ординарцем , так ещё и Келтен вместо того , чтобы вразумить сына, лишь ещё больше разжигает в нём эту страсть, а он - отец , даже не представляет, как теперь разговаривать с сидящим перед ним незнакомцем. Последние несколько лет Олден рос словно на дрожжах и теперь в неполные семнаднадцать мог сойти за двадцатилетнего : даже не смотря на горб - высокий, мускулистый , широкоплечий. У него рано сломался голос, рано появился тёмный пушок над губой, а своими длинными изящными пальцами он легко мог согнуть железный гвоздь . Казалось, что такая жестокая к нему поначалу природа теперь пытается исправить свою ошибку, щедро одаривая Олдена тем, чем поначалу обделила , за исключением одного - с тех пор, как сын перерос детские мягкость и округлость черт, уже ничто не могло сгладить отпечатка , наложенного на него врождённым уродством. Лицо хоть и умное, но слишком нервное и некрасивое, во взгляде сквозит злая ирония, а у губ уже появились жестокие и горькие складки - впервые Илит заметил их полтора года назад - как раз тогда, когда Олден заявил ему , что с завтрашнего дня будет жить в казармах "Карающих". Всё равно наставники его ничему новому уже не обучат, так что от общения с отрядными алхимиками и лекарями он возьмёт гораздо больше!

- А с чего ты взял, что лучше усвоишь медицину,если будешь жить в солдатском клоповнике? - жрец сурово сдвинул брови, пытаясь показать, что разговор окончен , но Олден дёрнул плечом и сказал, глядя прямо ему в глаза:

- А здесь что мне делать? Слушать, как вы с Лиатой грызётесь?!!

- Что-о-о?!! - от такой наглой грубости Илит едва не лишился дара речи, а у губ сына внезапно проявились те самые горькие складки и он тихо добавил.- О себе я не говорю - получил в своё время от мачехи на орехи и ладно, но не позволяй Лиате бить розгами Пелми - в конце концов, она же твоя дочь!

Это замечание заставило побледнеть даже всегда холодного Илита - после выкидыша, который приключился у Лиаты на следующий день после полмолвки Олдена, она словно утратила не только часть своей красоты, но и разум . Лиата кричала, что её ребёнок жив, но его забрали мерзкие крылатые демоны, пыталась куда то бежать, рвала на себе волосы... Лекарям пришлось дежурить у её постели, кружками вливая в больную успокаивающие отвары, пока Лиата не пришла в себя. Но оправившись телесно, душевно она так до конца и не выздоровела - её характер с тех пор стал совершенно невыносимым, а хуже всего от этой перемены было малышке Пелми - мать то душила её в объятьях и истерично целовала, то вдруг хваталась за розги и служанкам с трудом удавалось забрать у разъярённой женщины истерзанную малютку. В итоге только-только научившаяся ходить Пелми стала боятся матери, как огня и , едва заслышав её голос, пыталась спрятаться в самых укромных уголках дома...

... Тем не менее, надежды Илита на здоровое потомство угасли лишь после второго выкидыша жены, случившегося ровно через год после первого - Лиата неделю провела в горячке и снова твердила что-то о демонах, а врачи лишь разводили руками и прозрачно намекали жрецу , что безумие матери может передаться будущим детям... Вот тогда то Илит взглянул на своего первенца совсем другими глазами и в его сердце, наконец, появилось место для единственного сына, но Олдена уже давно не волновало то, что думает о нём отец, а заставить его отклониться от выбранной цели было невозможно - вскоре сын всё таки перебрался в казармы и появлялся дома лишь изредка. Его визиты оставляли в душе Илита горький осадок , зато бесконечно радовали Пелми - её почему- то тянуло к старшему брату, а Олден хоть и морщился, когда сестра его теребила, никогда не отталкивал её. Вот и теперь тихонько пробравшаяся в сад малютка застыла среди кустов, ожидая , когда брат обратит на неё внимание, и стоять слишком долго ей не пришлось:

- Ну, что же ты прячешься, мышонок? - Олден встал со скамьи и малышка с радостным писком бросилась к нему, а уже через миг она завизжала от восторга , когда старший брат подкинув её высоко вверх, тут же поймал и крепко прижал к себе.

-Меня долго не будет , Пелми , но когда я вернусь, то привезу тебе подарок. Что ты хочешь?- по прежнему сидящая на руках у брата Пелми на такое предложение растерянно хлопнула тёмными глазёнками, но тут же нашлась :

- Покатай меня. Сейчас...

- Хорошо, мышонок...-Олден повернулся к отцу.- Я отвезу её к морю , а часа через два верну в целости и сохранности.

- Может, тогда и на ужин останешься?..- Илит рассеяно взглянул на теряющие лепестки розы... - Расскажешь больше о своей службе. Если же у тебя в чём нужда...

- Нет, отец. Ночевать я буду в казармах, а на снаряжение мне уже дал деньги Келтен. Вернее - впихнул... - и Олден коротко кивнув головой на прощание, направился прочь из сада. Глядя на то как тонкие ручонки обнявшей брата за шею Пелми путаются в по-прежнему непослушных, чёрных, как смоль, волосах Олдена, Илит ощутил , как его сердце сжимается от тоски -О, Единный! Почему время нельзя повернуть вспять, чтобы его теперь такой чужой и далёкий, носящий куртку "Карающих" сын снова стал прежним тихим девятилетним мальчиком, которого после похорон Алти надо было всего лишь крепко прижать к себе и шепнуть на ухо :"Ты не один, сынок... Я с тобой..." И тогда всё было бы по- другому...

... В лучах яркого солнца прибрежные скалы просто сияли белизной , а вороной, осторожно ступающий по каменистой тропке иноходец казался вырезанной из эбонита статуэткой. Олден взглянул на пеняшиеся у подножия скал волны и ещё крепче прижал к себе сидящую перед ним в седле Пелми - уже больше года прошло с тех пор, как он сам вырвал из рук Лиаты девочку и после этого случая малышка прониклась к нему самыми светлыми чувствами, а он, глядя на свою сводную сестру, чувствовал жалость и печаль , ведь Пелми и так приходилось несладко, а он её ещё и предал - демоны наверняка вывернут его слова по-своему и тогда судьбе малышки не позавидуешь... За прошедшие пять лет Олден многое понял и уже не сомневался ни в коварстве демонов, ни в том , что быстрое взросление и растущая колдовская сила, о которых он даже и не просил, даны ему не просто так - хотя все магические книги утверждали,что для потусторонних существ нет времени, терпеливо ждать назначенного часа демоны не любили ... Что же касается паука, то у горбуна с ним давно установилось нечто, вроде союза, а памятное Олдену пребывание в паучьем теле принесло горбуну не только несмываемую отметину - он ещё и перенял способность твари чувствовать скрытые душевные порывы и эмоции окружающих и с тех пор мнение Олдена о людях окончательно испортилось : человек - жадная, низменная, порочная тварь и он сам был ничем не лучше окружающих...

А ещё горбун никому не мог поведать о том, что его грызло и не давало покоя - свою первую кровь он пролил не в сражении, а во время усмирения очередного крестьянского бунта. Тяжёлые, закованные в сталь конники давили селян копытами коней и рубили длинными мечами, а деревни бунтовщиков сжигались до тла. Но перед этим пьяные от пролитой крови "Карающие" насиловали хорошеньких женщин и вешали стариков на любом , достаточно крепком суку , а Дорит, в своё время лишившийся из-за крестьянского бунта почти всего наследства, не только не сдерживал озверевших от вседозволенности ратников, но и потакал им...Что же касается Олдена, то он , едва попав в казармы, понял, что заслужить уважение большинства воинов сможет лишь в том случае, если будет более ловким , отчаянным и жестоким , чем они, а убедить "Карающих" в том, что он, несмотря на уродство, ничем не хуже их, он мог лишь в бою... Но вместо боя его ждала резня , горящая деревня и едва научившийся ходить крестьянский малыш: одетый в одну рубашонку, он ковылял прямо навстречу конникам и тянул к ним крошечные ручонки... Олден почувствовал, как его уже поднятая для удара рука задрожала - ещё миг и он опустил бы меч , но тут едущий с ним стремя в стремя Горти усмехнулся:

-Чего медлишь? Меч коротковат или руки не из того места выросли?

-Нет! - Олден понял, что если не убьёт сейчас малыша, то заработает среди воинов несмываемое, позорное клеймо труса. Уже в следующий миг, он ,сжав зубы, ударил и его меч , словно бритва, отсёк кудрявую головку... Горти усмехнулся:

- Хороший удар! Вот теперь я понимаю, что Дорит сделал тебя ординарцем не потому, что ты его племянник...

А бледный, как смерть Олден повернулся к Горти и прошипел:

- Ещё раз скажешь подобное и твоя голова слетит так же, как и его!!!- Горти только и успел, что удивлённо хлопнуть глазами, а горбун пришпорил коня и погнал рысака туда, где пламя бушевало ярче всего...

Рука Олдена слишком сильно стиснула плечо Пелми и она тихонько пискнула , а задумавшийся о своём горбун словно очнулся:

- Я сделал тебе больно?..Прости...

-Нет... - малышка прижалась к брату и ластясь к нему, точно котёнок, попросила.- Покатай меня ещё...

- Конечно же, Пелми...- и Олден направил остановившегося было коня к кудрявой роще. Грядущей войны он ждал как никто другой, ведь триполемцы - не тёмные селяне с вилами, а их "Золотые" уже не раз давали достойный отпор амэнским "Доблестным" и "Карающим"! Горбун надеялся, что столкнувшись с триполемскими воинами лицом к лицу он наконец-то сможет избавиться от стыда и доказать сам себе то , что способен не только убивать безоружных и скармливать пауку эмпатов... Возможная смерть не казалась Олдену страшной - гораздо больше его пугало то, что он, возможно, никогда больше не сможет посмотреть в глаза собственному отражению в зеркале...

- Был...- убедившись, что теперь все прутья прочно стоят на своих местах, Мегрен погрозил пальцем ворону, а затем, обращаясь то ли к Корви, то ли к Олдену, тихо произнёс.- Я же говорил, что ничего с Велом не станется, так оно и есть: жив и в здравом уме, правда слабый очень, но ничего: ещё одну ночь он выдержит - горняцкая кровь поможет...

- Отрадно это слышать, Мегрен... - услышав, что его мрачные предчувствия не оправдались, Олден облегчённо вздохнул и сел на лежанке - Кстати, что ты добавляешь в свою отраву - я уснул, сам этого не заметив, а такое со мною не часто бывает!..

Отшельник, посмотрев в его сторону, слегка усмехнулся:

- Настойка у меня как раз хорошая, только в её питии меру соблюдать надо! Но ничего - сейчас я тебя поправлю...- с этими словами отшельник направился к очагу, в котором весело трещал огонь и Олден понял, что Мегрен успел побывать не только у озера и капища, но и в затерянной среди чащоб деревеньке - стоящая у огня здоровенная корзинка была забита хуторской едой до отказа. Олден знал, что поселяне считают отшельника чуть ли не самим Седобородым, ходят к нему за советами и лекарствами, но Мегрен, помогая лесовикам, сам пользовался их услугами нечасто, и теперь поселяне были рады повыгребать из своих кладовых самые лучшие разносолы, ведь когда ещё представится случай услужить лесному отшельнику - мудрецу...

А Мегрен тем временем достал из корзины оплетённую лозой пузатую бутыль и, разлив её содержимое по чаркам, одну протянул Олдену, а из другой отхлебнул сам, заметив:

- Для себя - то я всегда сухарь найду, но три рта вместо одного - это уже слишком, тем более что Вела после испытаний подкормить следует...

Олден пригубил подношение поселян и усмехнулся: если Мегрен снова так уверенно говорит о том, что будет после ночевок Вела в капище, то, скорее всего эмпат действительно их осилит... Между тем отшельник отпил ещё немного медовухи из своей чарки и произнёс:

- Сегодня ночью будет ткаться будущее Веилена, так что пора ему новое имя придумать, ведь старое своё уже отжило!

Улыбка Олдена неожиданно стала лукавой:

- А тут даже гадать нечего - с завтрашнего дня Вел станет Велдом!

Мегрен удивлённо поднял бровь:

- Велд?! Это же на языке Бледных Призраков означает "снежный ястреб"!

Олден, сделав изрядный глоток из чарки, согласно кивнул головой:

- Снежный или белый - эта птица откочевала из наших краёв вслед за ледниками в земли виннов, но для эмпата имя в самый раз. Во- первых - оно созвучно с его старым и он быстрее к нему привыкнет, а во- вторых - присягу Ленду он принесёт, находясь в моей белой сотне...

Но Мегрен не оценил придумки горбуна, и , помрачнев, тихо сказал:

- Для Вела будет лучше, если он здесь останется, а не попадёт в Крейстет! После всего, что он пережил, парню отдых нужен, а в столице ему покоя не будет...

Черты Олдена, истолковавшего предложение отшельника на свой лад, мгновенно затвердели и ожесточились:

- Хочешь сказать, что раз у эмпата вместо лица сплошные шрамы, так ему среди людей места нет, а с "белых" хватит и одного урода?!

- А ты до сих пор думаешь, что весь мир вокруг твоего горба крутится?! - рявкнул ему в ответ Мегрен, но его вспышка тут же прошла и он заговорил таким же тихим голосом, что и раньше - Пойми, Олден: дело ведь не только в том, что Веилен изуродован - у него душа кровоточит, а залечит он её здесь быстрее, чем в столице, так что оставь его у меня. Ты своё обещание выполнил и теперь можешь подбирать себе учеников, не думая о том, что их ждёт Росс... Олден, ты от природы колдун и тебе легче обучать подобных себе, ведь у Чующих и способности проявляются по- другому и склад характера совершенно иной, чем у Знающих... Я говорю именно о развитии, а не использовании их дара...

Внимательно слушающий отшельника сотник отрицательно мотнул головой:

- Вел отличается от подобных себе, Мегрен. К тому же он сам хотел остаться в моей сотне...

Мегрен вздохнул:

- Знаю. Он хочет стать лекарем, но этому ремеслу я и сам могу его обучить, а кроме этого я должен передать ему то, что должен знать посвящённый Седобородому... В конце концов, даже такому замшелому пню, как я иногда нужна компания, да и за капищем надо присматривать...

Олден допил медовуху одним глотком и, отставив чарку в сторону, пристально посмотрел на отшельника:

- Не темни, Мегрен - твои камни стояли здесь без надзора тысячи лет и простоят ещё столько же, а в пятнадцать лет отшельниками не становятся. И хотя ты мне не доверяешь, я знаю, что творится в душе у Вела и воспитаю эмпата не в пример лучше, чем его недалёкий отец... Но я действительно оставлю здесь парня до весны - этого времени хватит и на то, чтобы ты научил его тому, чему захочешь, и на то, чтобы следы моего вмешательства стали незаметны... - сотник решительно тряхнул головой.- Новое имя и судьба у эмпата уже есть, осталось лишь вернуть ему человеческий образ! И я верну Чующему нормальное лицо, потому что мальчишка это заслужил - клянусь лабиринтами Аркоса!..

Мегрен, поняв, что даже самые железные доводы уже не смогут повлиять на решение Олдена, ничего ему не ответил, а сотник, взглянув на нахмуренные брови отшельника, уверенно продолжил:

- Ты и сам понимаешь, что навсегда спрятать эмпата в Россе не получиться, а у Вела, если он не хочет всю жизнь опасаться встреч со Знающими есть лишь один путь - он должен не только полностью раскрыть свой дар, но и стать воином, научиться жестокости и хладнокровию, а заодно выкинуть весь тот мусор, которым забита его голова!..

При последних словах горбуна, Мегрен сумрачно взглянул на сотника:

- Это не мусор, а человечность!.. Олден, ради всего, что тебе ещё дорого - не пытайся запустить тьму в душу Вела, ведь тебе это принесло только позор и изгнание ...

... Но предупреждение отшельника привело лишь к тому, что Олден встал и, набросив на плечи плащ, направился к выходу, горько усмехнувшись:

- Успокойся, Мегрен - я хоть и чёрный, меченный Аркосом колдун, моя наука зла эмпату не причинит , ведь я ничего не забываю...

- Вот сегодня ты выстраивал защиту правильно...- Дорит плеснул себе в лицо очередную пригоршню ледяной воды и покосился на старательно смывающего с себя пот и пыль племянника, - А теперь рассказывай, как там у тебя дома...

Олден откинул мокрые пряди со лба и посмотрел на опустевший плац с протянувшимися по нему косыми тенями - сегодняшняя их с дядей тренировка не только затянулась, но и принесла мальчишке хоть и скупую, но от того ещё более ценную похвалу Дорита. Вот только о домашних делах говорить Олдену совсем не хотелось и он тихо обронил:

- Да всё, как обычно - ничего нового...

Но Дорит, услышав такой ответ, распрямился и, поигрывая стальными мускулами, уточнил:

- Так уж и ничего?

Мальчишка, не понимая, с чего это вдруг дядя так упорно сворачивает разговор на то, что происходит в доме Илита, пожал плечами:

- Да всё как обычно. Лиата снова злобствует, как оголодавшая горгулья: меня, правда, не трогает, но няньку Пелми сегодня лично розгами высекла, и живот не помешал...

Дядя прищурился:

- Живот, говоришь?! Ну, и когда в семействе Илита ожидается пополнение?..

Воспоминание о перекошенном от злобы лице Лиаты окончательно испортило Олдену настроение и он буркнул:

- Не знаю. Я у неё не спрашивал!..

... Дорит ударил - коротко, без замаха. Начавшие закрепляться после изматывающих тренировок навыки позволили мальчишке избежать дядиного кулака, но уже второй удар Дорита достиг своей цели: Олден упал на землю и несколько мгновений даже вздохнуть не мог от пронзившей его боли, а дядя встал перед ним на одно колено и, взяв племянника за подбородок, повернул его лицо к себе и тихо произнёс:

- Твоя мачеха разрешится от бремени через два месяца. К сожалению, узнал я это не от тебя, а от своего ратника - по моему приказу он обхаживает вашу кухарку, а прислуга очень любит обсуждать дела господ... Ты понимаешь, какую оплошность допустил, племяш?..

Обескураженный и по-прежнему не чувствующий за собою никакой вины мальчишка смог лишь выдавить из себя едва слышное:

- Нет.

Дядя ещё несколько мгновений пристально изучал его лицо, а затем укоризненно произнёс:

- Вижу, что и в самом деле не понимаешь... Я думал, что ты сам сообразишь, мой мальчик, но видно придется тебе пояснить...- Дорит встал и помогши подняться племяннику, добавил. - Пойдём в мою комнатушку. До ужина где-то час, так что мы успеем всё обсудить...

Комната тысячника в казармах была небольшой. Зато из её окон была видна не только просторная гавань Милеста, но и море. Встав возле окна, дядя несколько минут любовался медленно погружающимся в морскую гладь солнцем, затем взглянул на притихшего в углу племянника: тот сидел, низко опустив голову, и со стороны казалось, что Олден занят подсчётом зарубок и царапин на видавшей лучшие времена столешнице.

- Если у тебя появится брат, то наследником Илита станет именно он, а за твою жизнь не дадут даже ломаного гроша, племяш...

Тихое замечание дяди заставило мальчика поднять голову:

- Но ведь ты говорил, что отец согласен, чтобы я принадлежал к Остенам... Если это так, то Лиата может родить хоть дюжину наследников - мне до них дела нет!

Дядя согласно кивнул:

- Да, он дал согласие, но на объединение родов!!! А с появлением у тебя брата получится разделение! К тому же мачеха сделает всё, чтобы ты не стоял у её ребёнка на дороге, а удовлетворит её чаяния только твоя смерть...

Но Олден на это замечание лишь слабо улыбнулся:

- Запороть меня до смерти у неё теперь вряд ли получится! Да и в конце - концов: Лиата может опять родить девчонку.

Услышав ответ племянника, Дорит вздохнул, подошёл к Олдену и, присев на край стола, огладил его волосы:

- Сегодня я впервые ударил тебя, племяш... Но на самом деле я ударил себя за то, что начав обучать тебя воинскому искусству и магии забыл, что к ним прилагаются осторожность и умение всё просчитывать на десять шагов вперёд!.. Мы не можем рисковать, полагаясь лишь на случай, к тому же беременность твоей мачехи даёт отличный повод поквитаться с ней за всё то, что она причинила тебе!

Мальчишка нахмурился:

- Поквитаться ? Как!!!

На этот раз улыбка, на несколько мгновений озарившая лицо Дорита была холодной и жестокой:

- У этой суки случится выкидыш! И мучится она будет так же, как и Алти! А если получится - то и больше!.. Помнишь, в самом начале нашего знакомства я говорил тебе, что научу, как надо мстить - теперь я могу исполнить своё обещание. Но мне будет нужна твоя помощь - для ритуала мне необходимо будет кое-что достать, и хотя это сложно , думаю, ты сможешь это сделать...

- Для ритуала... - словно эхо отозвался Олден. Да, теперь ему было понятно , что задумал дядя, но при мыслях о чёрной магии перед внутренним взором мальчишки на миг возникла не ненавистная мачеха, а глаза искалеченного пауком Ситена. Вначале - такие добрые и грустные, а затем - пустые и мёртвые... И пусть дядя говорит, что эмпатов сотни, а паук один, бедолага всё равно не заслуживал уготованной ему Доритом участи...Пытаясь разобраться с тем, что творится в его душе, Олден закусил губу и отвернулся в сторону от дяди : если бы на месте Ситена оказался кто-нибудь другой - хотя бы та же тиранящая весь дом Лиата... Вот её точно не было бы жаль...

- Что с тобой, племяш? - Дорит слегка тряхнул племянника за плечо. - Ты чего-то боишься? Сомневаешься в успехе?

- Нет, дядя...- Олден поднял голову и, посмотрев на последние , скользящие по стенам комнаты лучи заката, спросил.- Что я должен достать для ритуала?..

Дяде - не много ни мало - нужны были волосы Лиаты и кроме Олдена их действительно никто не мог достать: суеверные служанки хотя и не питали к Лиате тёплых чувств, ни за деньги, ни за уговоры не отдали бы из дому даже обрезок ногтя своей жестокой хозяйки, ведь всем известно, что ведьмы всегда готовы навредить находящемся в тягости женщинам, а помочь им в этом гнусном деле означает навлечь на себя гнев самой Малики - и тогда не видеть такой провинившейся ни мужа, ни здоровых детей...

Ну , а мальчишке было совсем не до суеверий - задание дяди было для него возможностью доказать Дориту, что его уроки не пропали зря и он - Олден - действительно кое на что способен !.. Ещё подходя к отчему дому горбун придумал решение заданной дядей задачи, и решение это было и простым, и сложным одновременно, ведь основано оно было на связи мальчика с аркоской тварью... О переносе сознания Олден уже читал , но ещё не разу его не пробовал, а потому больше всего ему хотелось остаться одному в своей комнате, чтобы ещё раз всё продумать , но этим вечером Илит вернулся из Совета Семи раньше обычного и пожелал отужинать с семьёй. Церемонное трапезничанье с отцом и Лиатой являлось повинностью , от которой невозможно было отвертеться, и Олден , вздохнув, пошёл переодеваться...

Была уже полночь, когда в доме, наконец, воцарилась тишина и Олден оказался предоставлен сам себе. Мальчишка свернулся клубком на кровати и задумчиво посмотрел на отбрасываемые свечой дрожащие тени : в этот раз семья ужинала вместе не потому, что так заведено, а для того, чтобы узнать обескуражившую как Лиату, так и Олдена новость - Келтен из рода Игрен предложил Илиту породнится и тот дал согласие на помолвку своего первенца и семилетней дочери Келтена... Мачеха от такого известия пошла пунцовыми пятнами, а сам мальчишка, во время семейных ужинов всегда уныло ковыряющий вилкой в тарелке, оторвался от своего занятия и изумлённо возрился на отца - помолвка?! Этот Келтен что - сумасшедший?!! Или он не знает, что сын жреца Единого - горбун !

- Келтен видел твои тренировки с Доритом и именно после них предложил мне эту партию.. Он сказал, что такие упрямцы, как ты всегда достигают поставленных целей... - задумчиво произнёс Илит ,разом ответив на все невысказанные вопросы Олдена . Затем отец брезгливо отодвинул от себя тарелку и тихо добавил.- Рыбу есть действительно невозможно. Завтра же высечь повара!..

И тут подала голос до сих пор безмолствующая мачеха:

- Но ведь у Келтена две дочери! И второй не более трёх месяцев - она могла бы стать хорошей партией моему сыну!!!

Тонкие, словно бы выщипанные брови Илита сошлись на переносье:

- У меня есть только один сын , Лиата! И родила его мне не ты!

Щёки мачехи из пунцовых в одно мгновение стали мертвенно бледными, а её голос неожидано дрогнул, когда она произнесла:

- Я советоваласть с Этеной, жрицей Малики: она сказала ,что расположение звёзд указывает на рождение сына...

- В прошлый раз звёзды тоже пророчили рождение сына, но порадовала ты меня лишь сопливой девчонкой.- каждое , произнесённое Илитом слово было , точно пощёчина. Он немного наклонился вперёд и совсем тихо сказал.- Не подобает жене служащего Единому бегать по оракулам, но ты , видимо, хочешь опозорить меня , женщина?.. Сделать посмешищем в Совете!!! Так этому не бывать!!! - Илит встал и кинув ещё один испепеляющий взгляд на окаменевшую Лиату, обратился к Олдену. - Пойдём ко мне , сын - нам надо обсудить завтрашний визит к Игренам...

Вспоминания разговор с отцом, мальчишка скрипел зубами : общение с Илитом никогда не приносило ему радости, но сегодняшняя беседа... Отец обстоятельно втолковывал Олдену чего ожидает от этой треклятой помолвки и о том, как Олден должен себя вести, а сам всё это время внимательно разглядывал сына, словно бы удивляясь тому, что же такого Келтен заметил в уродливом мальчишке... Олдену была противна сама мысль об участии в завтрашнем представлении, ведь Илит спокойно пояснил сыну, что поддержка Келтена сейчас нужна ему в совете, но когда тот в силу своего слишком уж горячего нрава рано или поздно попадёт в немилость Амэнского владыки, помолвка будет немедленно расторгнута. Именно поэтому свадьба отодвигалась до того времени, пока девчонке не исполниться хотя бы двенадцать, правда, под вполне благовидным предлогом - слишком мала она для замужества, да и жениху не мешало бы немного подрасти и научиться обращанению с женским полом...

Олден вздохнул и перевернулся на другой бок - ладно, отец у него гнида, но этот Келтен... Неужели он настолько не любит свою дочь, что готов отдать её за горбуна , да ещё в дом, жить в котором одиноко и горько ... Но ничего - осталось потерпеть всего года три - дядя обещал, что когда Олдену исполнится хотя бы пятнадцать, он сделает его своим ординарцем и тогда можно будет перебраться в казармы - подальше от тонкобрового , тонкогубого Илита и мачехи... Но чтобы Дорит не передумал, Олдену надо достать прядь волос Лиаты и лучше с этим не медлить...

Олден снова перевернулся - на этот раз - на живот и ,внимательно посмотрев в самый дальний и тёмный угол своей комнаты , вытянул руку и щёлкнул пальцами. В ответ ему раздалось такое же едва слышное пощёлкивание , после чего неплотно прилигающий к стене край деревянной обшивки дрогнул и аркоский паук , покинув своё убежище на те случаи, когда Олден не мог брать его с собой, быстро пополз в сторону кровати мальчика...

- Нет, не торопись, - шепнул Олден и тварь в тот же миг замерла на полу - лишь её глаза вопросительно вспыхнули...

- Впусти меня... - снова шепнул мальчишка, и, глубоко вздохнув, закрыл глаза... Его лицо напряглось, затем полностью расслабилось, губы побелели , а дыхание стало почти незаметным ... Зато мелко задрожал замерший в неровном круге света паук. И не удивительно - перенеся сознание в тварь, Олден полностью почуствовал, насколько чужеродной всему человеческому была природа этого существа и в первые мгновения его буквально затрясло от ужаса.... В панике мальчишка попытался вернуться обратно в своё тело, но не тут то было : паучья плоть не отпустила его, мгновенно превратившись в тюрьму, из которой было не выбраться... В отчаянии Олден посмотрел рубиновыми глазами твари на своё неподвижно распластавшееся на кровати тело - всю свою короткую жизнь он ненавидел его за уродство, но теперь мальчишке захотелось во что бы то ни было вернуться назад - пусть его плоть больна и уродлива, но она по- крайней мере человеческая!.. И тут со стороны уступившей первенство сути паука пришла волна покойной и твёрдой силы : не надо бояться и паниковать. Да, они разные, но ничего страшного не случилось- просто на сознание Олдена обрушилось слишком много новых ощущений... А теперь ему надо успокоится и освоится в своём временном теле, ведь на самом деле управлять им не сложнее , чем человеческой плотью... Немного ободрённый такой подстраховкой со стороны твари мальчишка попытался последовать её совету - вначале он ещё раз осмотрел комнату, затем сделал несколько неуверенных шагов...А потом золотой паук скользнул к окну, и , взобравшись на подоконник , на несколько секунд замер , чуть подрагивая брюшком, чтобы потом бесшумно исчезнуть за открытыми створками...

Странное это было путешествие - привычное жилище предстало перед Олденом совсем в ином свете, когда он - невидимый и неслышимый , бесшумно скользил по коридорам... Тварь особенно остро ощущала людские эмоции и теперь мальчишка чувствовал и послевкусие слёз кухарки, и призывную похотливость, исходящую из комнат молодых служанок, и холодное тщеславие отца... Прокравшись в комнаты Лиаты Олден на миг замер у порога, огорошенный целым каскадом эмоций- трепетное ожидание и затаённый страх, любовь к ещё нерождённому ребёнку и животная, злобная ревность к нему - ненавистному приплоду первой жены Илита... Лиата спала, разметавшись, на своём ложе - одна её рука бессильно свесилась с кровати, а влажные от пота волосы спутались и потускнели. Готовый в любой момент спрятаться под кроватью паук подполз к руке мачехи и осторожно коснулся её передней парой лап , но Лиата спала крепко и даже не пошевельнулась. Выждав несколько мгновений, паук вскарабкался по руке женщины и острыми жвалами срезал с её виска тонкую прядку. Потом тем же путём вернулся на пол и быстро пополз к порогу комнаты...

- Молодой хозяин! Вставайте! Время уже позднее и отец вас заждался!- слуга снова начал стучаться в двери, а так и не получив ответа , снова заныл своё .- Вставайте , молодой хозяин, не гневите отца!

Унылые завывания слуги разбудили Олдена, но даже открыв глаза он ещё несколькол мгновений не мог сообразить, что с ним и где он находится. Но когда блуждающий взгляд мальчишки упал на обвившие ему пальцы волосы мачехи , он не только вспомнил своё ночное приключение, но и окончательно проснулся.

- Не кричи так, Дегги. Я уже не сплю. - в пересохшем горле нестерпимо першило, а голову Олдена словно сдавили стальным обручем... Хотя бы Дегги угомонился... Но ожидания горбуна не оправдались, ведь дождавшийся ответа слуга ещё громче забарабанил в дверь:

- Впустите меня - я парадное одеяние принёс...

Олден едва не застонал , но тем не менее встал. Смотал по прежнему зажатые в пальцах волосы мачехи и сунул их под подушку. Туда же за неимением времени отправился и прижавшийся к груди мальчика паук -тварь приникла к нему так тесно , что Олден с трудом оторвал её от себя - при этом из оставленных пауком ранок на груди выступило что-то клейкое, но об этом думать сейчас было некогда. Мальчишка быстро натянул на себя одежду и кое-как пригладив пятернёю непослушные волосы, открыл дверь...

-Вы, верно, очень плохо спали, молодой хозяин. На вас просто лица нет!- стоящий на пороге Дегги скорбно покачал головой. Шагнув в комнату и положив на стул принесённую одежду , он добавил.-Инти и Мика её целую ночь подгоняли , старались... Поторопитесь , молодой хозяин - не гоже гневать отца...

- Знаю. А теперь оставь меня в покое... - и мальчишка поспешил выставить рвущегося помочь слугу за дверь... - Умыться я и сам могу.

Снова оказавшись один, Олден сначала подошёл к окну и несколько минут смотрел на бледно-голубое, с редкими облачками небо, затем принялся за умывание.Оголившись до пояса, он начал яростно плескаться в тазу, сгоняя ледяной водой и накатившую на него вялую слабость, и тупую боль в висках, но потом вдруг замер и уставился на свои руки, которые изменились до неузнаваемости. Ещё вечером они были такими, какими и бывают руки у мальчишек в этом возрасте - тонкие, с едва проступающими мускулами, а теперь... Всего за одну ночь их оплела густая сетка выступающих жил , а пальцы Олдена словно бы высохли и удлинились - такие руки бывают у двадцатилетних воинов, а не у двенадцатилетних сопляков... Но самым непонятным было то, что покрывающие их теперь волоски были такими же, какие покрывали лапы аркоской твари . Только если у паука они были золотые, то у Олдена - более тёмные, но, тем не менее, с хорошо заметным металлическим отливом... Мальчишка посмотрел в сторону кровати - аркоский паук выбрался из под подушки и теперь восседал на скомканном одеяле, поблёскивая рубиновыми глазами и просто таки излучал совершенно нетипичное для него шаловливое довольство...

- Это ты сделал... Зачем?!!- едва слышно шепнул Олден, торопливо перебирая в памяти все события минувшей ночи - да, вначале он не смог покинуть тело твари, но после , вернувшись из комнат мачехи , сделал это без труда и, утомлённый этим опытом больше, чем мог бы ожидать, почти сразу же уснул... Так где же и в чём была допущена ошибка?

Паук ещё раз блеснул глазами, и Олден уловил ответ твари: ни в чём... За исключением одного - когда он вернулся в своё тело, то не смог снять с себя отпечатка, который наложило на него пребывание в паучьей плоти... Впрочем, отпечаток Аркоса почти невозможно снять!..

Получив такое пояснение, мальчишка нахмурился - чем больше он знакомился с миром магии, тем больше туманных недоговорок и подводных камней попадались ему на пути. И хотя дядя говорил о том, что колдун сам хозяин своей судьбы, Олдену иногда казалось, что люди для потусторонних сил не более, чем игрушки, которыми они вертят, как хотят ... Пытаясь отогнать начавшие одолевать его сомнения ,мальчишка тряхнул головой, но потом его взгляд упал на расшитый золотом атлас парадных одежд, и его мысли получили совсем другое направление, а на губах появилась горькая улыбка... Амэнские аристократы очень придирчиво относились к церемониалам и предписаниям, а на торжественные выходы и значимые события они одевались с особым тщанием и пышностью. Помолвка как раз и была таким торжественным событием, но тут оказалось, что у Олдена нет пододящей к такому случаю одежды - до этого дня Илит не стремился выставлять своего сына на всеобщее обозрение, а он на этом и не настаивал... Но зато теперь за недосмотр от отца попало всем - и наставникам, и Лиате, а для мальчишки в срочном порядке стали перешивать одно из парадных одеяний отца... Олден осторожно, точно боясь испачкаться, коснулся принесённой одежды . Богато расшитая по подолу и горловине рубашка, длинная, доходящая до середины икр, куртка, тяжёлый плащ, у котрого даже подкладка была сплошь покрыта вышивкой - выполняющие приказ Илита служанки , наверное, стёрли себе пальцы до крови, но Олден , прикинув себя в этом узорчатом великолепии, решил , что даже ворона в фазаньих перьях смотрелась бы уместнее... Нет !Пусть Илит - если хочет - напялит на себя весь атлас и парчу , которые только есть в Амэне, а его оставит в покое...

Илит - ещё более холодный и надменный из-за панциря парадных одежд, завтракал , брезгливо пробуя каждый кусок и то и дело поглядывая на двери : хотя Дегги клятвенно заверил своего хозяина, что Олден уже встал и вот-вот появится, настроение у Илита уже было испорчено. К тому же пришедшая к завтраку Лиата - как всегда тщательно причёсанная и искусно накрашенная - помнила о вчерашней вспышке мужа и не торопилась развлечь его беседой, так что трапеза протекала в гнетущей тишине...Илит пригубил своё любимое вино из Петлосского виноградника и оно показалась ему до невозможности кислым: когда сын собирается в казармы к Дориту, то так не копается - наоборот- птицей летит! И это несмотря на то, что там его безжалостно гоняют и бьют как ратника-первогодка!!! Зато теперь - когда речь идёт о важном для семьи союзе, сын ведёт себя, словно сонная гусеница...

- Приветствую, отец...- Илит поднял глаза и едва не поперхнулся очередным глотком вина: Олден наконец-то изволил пожаловать к завтраку, но в каком виде! Высокие сапоги для верховой езды , штаны из тёмного сукна и короткая куртка с высоким воротом и шнуровками на груди, спине и рукавах. Правда, сапоги вычищены до зеркального блеска, на одежде нет ни единой пылинки и даже свои непослушные , вечно лезущие на глаза волосы сын умудрился привести в порядок , да ещё и стянул их узким кожанным ремешком чтобы они снова не растрепались...

- Приветствую, сын...- Старший жрец Единого отодвинул от себя кубок и ещё раз пристально взглянул на Олдена ... - Помоему, ты что-то перепутал : разве Дегги не принёс тебе одежду, которую ты должен одеть на помолвку?

- Принёс. Но мне в ней неудобно.- Олден взглянул на отца просто таки безмятежно честными глазами и жрец почуствовал , что ещё секунда-другая и он вспыхнет: вот и ёкнулись тебе, Илит, и казармы, и общение с Доритом ... А горше всего то, что сам во всём виноват - пустил воспитание нелюбимого отпрыска на самотёк, сбросил свои отцовские обязанности на наставников, вот и получай теперь вместо сына репей колючий!..

- Таких людей, как Келтен не заставляют ждать, поэтому на завтрак у тебя осталось всего минута! - Илит отёр белоснежным платком дрожащие от гнева губы и встал из-за стола- Задержишься дольше хотя бы на пару мгновений и про тренировки с Доритом можешь забыть раз и навсегда!

Глядя в спину удаляющемуся отцу мальчишка едва смог сдержать улыбку, но тут неожидано заговорила Лиата:

- Ты зря сердишь отца, Олден... Да ещё в столь важный день...

Мальчишка повернулся - мачеха сидела , облокотясь о спинку стула и положив руку на круглый живот, а её лицо было тихим и спокойным...

- А ещё при таких визитах не принято много есть, так что тебе действительно лучше перекусить ... - продолжила Лиата и небрежно махнула рукой над покоящимися на блюдах разносолами - Тем более что сегодня готовил не Найти...

Но наученный горьким опытом мальчишка на неожиданную дружелюбность мачехи лишь отрицательно покачал головой:

- Мне ничего не хочется, Лиата. Правда...

- Позже захочется... - улыбнулась мачеха, но уже через миг её лицо стало серьёзным и она тихо произнесла.- Я знаю, что была несправедлива к тебе, но тем не менее хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь хорошим братом моим детям... - а пока сбитый с толку подобным оборотом Олден, раздумывал, что же такого ответить Лиате, она впихнула ему в руку какие- то сласти и шепнула. - Съешь по дороге... А теперь - беги. Не испытывай больше отцовское терпенье...

Келтен - верховный жрец Алого Мечника - обитал вместе с семьёй за городом, а потому вместе с несколькими слугами встречал гостей как раз на границе своего имения. Ярко-красная сбруя смотрелась на белой шерсти его жеребца кровавыми ранами, да и сам Келтен с ног до головы был одет в красное - цвет крови и жизни, а также ярости и войны. Его любимый цвет - жрецы Мечника не считали зазорным воинское ремесло и Келтен в своё время послужил Амэну своим мечом... С той поры прошло немало лет , но Келтена до сих пор частенько охватывала тоска по воинскому быту и тогда он навещал казармы "Доблестных" или "Карающих". Во время одного из таких визитов он обратил внимание на тренирующегося на плацу мальчишку - совсем сопляк, не более двенадцати -тринадцати лет от роду, да к тому же ещё и горбун, но выкладывался он по полной и без жалости к самому себе... Келтен остановил одного из проходящих мимо ратников:

- Кто этот мальчишка?

- Племяник нашего тысячника.Способный щенок!

Келтен нахмурился:

- А горб на спине ему не мешает?

Но покрытый шрамами ратник, услышав вопрос, ухмыльнулся:

- Вряд ли . Упорства у этого сопляка на десятерых хватит, да и смекалки не занимать. Через несколько лет хороший воин получится, даром, что отец его - жрец Единого...

Этот ответ заставил Келтена серьёзно задуматься... Он ещё несколько раз заходил к "Карающим", чтобы понаблюдать за сыном Илита, а затем принял решение: жрец Мечника лучше, чем кто бы то ни было чувствовал шаткость своего положения - его дельные советы ценил Амэнский владыка, но князь старел , его характер становился всё более сварливым и неуживчивым, а сам Келтен из-за своей гордости нажил немало врагов, всегда готовых очернить его в глазах владыки. Ну, а его главными соперниками в Совете Семи были Илит и верховный жрец Хозяина Грома Шенти... Чтобы взять верх в Совете , Келтену был необходим союз с одним из них, но Шенти являлся напыщенным самодуром , а Илит ... Илит был перебежчиком, который впустил в совет ядовитую змею в виде поклоников Единого... Келтен сплюнул в придорожную пыль. Прошло уже более стапятидесяти лет с тех пор, когда жрецы Седобородого покинули совет и разошлись по миру безымянными бродягами - целителями и гадателями , а на их место стали метить поклонники не входящих в Семёрку божеств... За долгий век их сменилось немало - верующие в Двуликого , Хозяина Лесов и даже Лисьеголовую Тар получали право седьмого голоса , но никому из них не удавалось надолго остаться в совете, пока Илит не стал жрецом Единого... Вобщем , выбор у Келтена был ещё тот - не видящий дальше своего носа, всегда прущий напролом Щенти или готовый ради власти на любое коварство Илит , уже запятнавший себя предательством... Но туповатый союзник хуже двух врагов сразу, а Илиту должен был наследовать Олден - тёмная лошадка, о которой было известно лишь то, что он урод...

Теперь, ожидая Илита с сыном , Келтен ещё раз взвешивал в голове все за и против и вновь раздумывал , не ошибся ли он в своём выборе... А когда вдалеке запылилась дорога, жрец Мечника тронул коня и поехал навстречу гостям... Илит соизволил совершить своё путешествие в закрытых носилках , но тем не менее дорога утомила его и он, завидев встречающих, тут же покинул свою крытую парчой коробку... Глядя на то, как Илит, опираясь на плечо одного из слуг обмахивается батистовым платком, Келтен мимовольно усмехнулся : и как только помешанные на аскезе поклонники Единого терпят над собою такого изнеженного слизняка ? Они что - думают, что это его от бесконечных постов шатает?!! Имлы всегда любили роскошь, а ещё частенько вступали в браки между собой и на Илите было хорошо видно, к чему это привело - хилое сложение и излишняя женоподобность, которую парадные одежды подчёркивали ещё больше - род гнил на корню и даже воинская кровь Остенов не смогла спасти положения...Хотя... Келтен обратил внимание на то , что Олден предпочёл тряске в носилках поездку в седле и в отличии от отца не казался утомлённым - надо будет всё таки познакомится с мальчишкой поближе, узнать, чем он дышит. Глава "Карающих" Дорит совсем не дурак и если сделал ставку на своего племянника, то значит рассмотрел в искалеченном с самого рождения ребёнке что-то , заслуживающее самого пристального внимания ...

Как бы не пестовали Амэнские аристократы бесконечные церемониалы, как бы не костенели в своих традициях, жизнь всё равно рушила их планы, смывая пустые установления,словно полноводная речка - песок: обручение хоть и состоялась, но было совсем не таким, каким оно виделось отцам семейств. Когда Келтен с гостями вступил под сень родного дома, их встретил оглушительный плач и бледная как полотно нянька: семилетнюю невесту укусила оса, и хотя жало вытащили , а ранку промыли и приложили к ней охлаждающую примочку, рука у девочки всё равно опухла , а сама малышка продолжала заливаться слезами ... Пока няньки и мать успокаивали девочку, Келтен увёл непереносящего детских криков Илита в западную, выходящую к морю часть дома, где они, потягивая охлаждённое вино и обсудили все детали предстоящего союза. Олдену же выпала - на его взгляд ,самая неприятная часть помолвки : познакомится с невестой и отдать ей кольцо... А о чём, спрашивается, ему общаться с семилетней малявкой?!! О бантиках и цветочках?...

Золотые солнечные лучи заливали детскую, но Испи они не радовали - сжавшись на кровати , она продолжала всхлипывать , баюкая укушенную руку, а на приведённого отцом посетителя взглянула исподлобья: сейчас ей никого не хотелось видеть.

- Поговори с ней... - шепнул на ухо Олдену Келтен и вышел из комнаты, а мальчишка посмотрел в сторону растрёпанной, красной от слёз девочки и тихо спросил :

- Больно?

Вместо ответа Испи только всхлипнула , и Олден вдруг понял, что должен делать дальше. Он подошёл к девочке и присев на край кровати, взял её за руку:

- Сейчас тебе станет легче. Обещаю...

Глаза Испи настороженно расширились, но руку она не отдёрнула. Олден снял с её руки повязку, и склонившись над крошечной ранкой от укуса едва слышно прошептал :" Уходи боль, уходи тоска от Испи -дочери Келтена...", а затем ,коснувшись губами руки девочки так, словно высасывал из неё яд, сплюнул в сторону... Конечно же , это было не то колдовство , котрому обучал его Дорит, а самый обычный заговор, и дался он мальчишке необычайно легко, так как шёл прямо от сердца: просто Олдену очень захотелось помочь зарёванной девчонке и теперь слова придуманного по ходу наговора сами слетали с его губ... Когда же мальчишка повторил своё нехитрое вороженье в третий раз, Испи перестала всхлипывать и удивлённо посмотрела на свою руку - вместе с болью исчезли краснота и припухлось, а от самого укуса даже следа не осталось...Девочка улыбнулась:

- Здорово! А что ты ещё можешь?

- Подарки приносить. - Олден достал из кармана кольцо и протянул его Испи.- Держи...

Девочка повертела в руках усыпанное камнями кольцо и вздохнула:

-Красивое, толко носить его я не смогу - оно слишком большое...

Но Олден легко нашёл решение и этой проблемы:

- Цепочка есть?

Испи сняла с шеи тонкую золотую цепочку с подвеской из бирюзы и протянула её Олдену, а , глядя как он меняет на ней защитную бирюзу на кольцо , осторожно спросила :

- Так ты и есть мой жених?

- Угу..- мальчишка протянул девочке цепочку с кольцом и бирюзу.- Так пока его и носи , а для твоей подвески пусть найдут другую цепочку...

Девочка оценивающе посмотела на свою новое украшение и снова улыбнулась :

-Здорово получилось...- и , надев цепочку на шею, спросила - А свой горб ты можешь убрать?

Улыбка на лице Олдена разом превратилась в болезненную гримасу:

- Нет. Не могу...

- Жаль... Жаль, что ты такой некрасивый...- разочарованно протянула Испи , а затем милостиво добавила.- Но всё равно приходи играть со мной. Ты ведь придёшь?

- Непременно... - выдавил из мальчишка и быстро вышел из комнаты, кусая губы: дурак, какой же он дурак - надо было отдать кольцо и сразу уйти, а не разводить с семилетней глупышкой церемонии... Да и в чём она виновата? В том , что в силу малолетства врать не научилась?!!

- Олден!..- горбун обернулся: Келтен стоял, опершись спиною о колонну и скрестив руки на груди. - Как там Испи?

-Уже не плачет-...сухо отрезал мальчишка , а Келтен улыбнулся и подошёл к нему:

- Значит, нашли общий язык? Это очень хорошо, Олден : теперь ты должен навещать меня почаще -тогда Испи привыкнет к тебе как к старшему брату и брак с тобой не будет вызывать у неё неприятия. Со временем она станет редкой красавицей и ты будешь гордится ею, когда поведёшь мою дочь под венец...

Олден при упоминании такой перспективы только раздражённо фыркнул, но Келтен не прекращал своих попыток разговорить мальчишку:

- Я понимаю, что тебе неинтересно играть в куклы с Испи, но ты умный мальчик и должен понять - в таких семьях, как наши, браки всегда заключаются по расчёту и потому, если между будущими супругами возникнет хотя бы привязаннось, это уже удача, так что не упускай данной тебе возможности. К тому же я могу сделать твоё гостевание в моём доме действительно интересным... - Келтен на пару секунд замолк, раздумывая, а затем спросил.- Тот конь , на котором ты приехал - он твой?

- Отцовский...- по прежнему односложно ответил Олден - ну не объяснять же человеку, которого видишь в первый раз то, что Илит никогда не баловал его подарками!

- Неплохой рысак, но по сравнению с теми, что есть в моей конюшне он - жалкая кляча, ведь я дня не могу провести без того, чтобы не сесть в седло . А ты, Олден, любишь верховую езду?

- Да...-сухо обронил мальчишка, но , взглянув на искреннюю улыбку Келтена, добавил.- Я хочу стать одним из "Карающих"...

- А я в своё время был тысячником у "Доблестных"- решив, что нашёл общий язык с Олденом, Келтен облегчённо вздохнул и добавил. - Будущему воину надо иметь своего коня. Пойдём - покажу тебе своих красавцев и обещаю, что ты можешь выбрать из них любого, пришедшегося тебе по вкусу...

Вечером , когда Олден под узцы завёл в конюшню вороного, подаренного Келтеном иноходца, конюший, взглянув на такое диво и услышав пояснения мальчишки, восхищённо зацокал языком:

- Хорош! А стать какая!Такого, наверное, даже в княжеских конюшнях нет! - а потом Гойнт внезапно помрачнел и добавил. - Только не ко времени этот подарок, молодой хозяин- на нашу конюшню конокрады глаз положили. Как бы не вышло чего!..

- Конокрады? - удивлённо приподнял брови Олден - А почему ты решил, что они к нам собираются ?

Гойнт сердито засопел носом :

-Так они, молодой хозяин, завсегда перед тем, как до лошадок добраться, дворовых собак травят , а сегодня - аккурат в полдень Обжора сдох... А перед этим выл жалостно и бился в лютых корчах !

- В корчах... - словно эхо отозвался Олден, приваливаясь к конскому боку и чувствуя, как земля уходит у него из под ног: Обжора - здоровенный волкодав, был всегда готов порвать чужаков на клочки, но у обитателей дома постоянно выпрашивал что-нибудь вкусненькое -казалось, что вместо желудка у него бездонная яма, которую ничем и никогда не заполнить! Сегодня утром волкодав крутился как раз возле конюшен и , завидев мальчишку, прицепился к нему, точно репей. Олден порылся в карманах и не найдя в них ничего, кроме данных мачехой сластей, бросил их Обжоре, а тот проглотил лакомство одним махом... А спустя несколько часов издох... В муках издох...

- Не переживайте так , молодой господин. - Гойнт , увидев, что лицо Олдена стало белее снега, истолковал это по своему: шагнув к мальчику и прижав его к себе , он принялся успкаивающе гладить Олдена по волосам, бормоча:

- Я этих живодёров изловлю, молодой господин! Изловлю и накажу! Пусть только сунутся в конюшню - я с них шкуры спущу!..

... Между тем зарывшийся лицом в грубую и колючую куртку конюшего Олден чувствовал, как в его душе всё больше и больше закипает гнев: не среди конокрадов надо искать живодёров, Гойнт, а в комнатах Лиаты... Змея! Сука проклятая!!! Он, поняв что Илит обращается с мачехой не намного лучше, чем с Алти, уже был готов пожалеть её, рискнув при этом оказаться в глазах Дорита слабаком... А она... Она...

И тут конюший снова засопел:

- Вот увидите, молодой господин- эти выродки без наказания не останутся!

Но мальчишка уже не нуждался в утешении: теперь Лиате не отвертеться - завтра же он пойдёт к Дориту... Нет - этой же ночью он отдаст дяде волосы мачехи и тогда она заплатит... За всё!..

Несмотря на позднее время, Дориту не спалось: вначале он часа два ворочался с боку на бок, затем встал и принялся за чтение, а , дочитавшись до рези в глазах, задул почти догоревшую свечу и вышел во внутренний дворик. В неподвижной воде бассейна отражались крупные жемчужины звёзд, и тысячник, подошедши к водоёму,смочил пылающий лоб водой, присел на край бассейна и обхватил голову руками. Олден, конечно же, сделаёт всё, чтобы выполнить его наказ, но если мальчишка всё таки попадётся , то как объяснит, зачем ему понадобились волосы мачехи?.. А даже если и объяснит, то ведь Илит всё равно ему не поверит и сразу поймёт, куда тянется ниточка и тогда ... Тогда жрец добьётся того, чтобы было проведено тщательное дознание после которого несмываемый позор запятнает род Остенов, а самого Дорита ждёт изгнание... Какая неосторожность - свалить на двенадцатилетнего мальчишку задачу, решение которой ты сам не можешь придумать, но и другого выхода нет, так что теперь остаётся ждать, и неизвестно, сколько ещё продлится это ожидание...

-Дядя...- Дорит поднял голову - Олден стоял около колонады , почти сливаясь с окружающей его бархатной чернотой.

- Здравствуй, племяш... Я не ждал тебя сегодня...- Дорит хлопнул ладонью по ещё хранящему дневное тепло камню рядом с собой.- Присаживайся...

Олден подошёл к Дориту , но не сел рядом, а молча протянул Дориту руку и в неверном свете звёзд тысячник различил на его ладони спутанный колтун. Дорит взял волосы и поднеся их к лицу, вдохнул до сих пор исходящий от них слабый запах мёда и хмеля , а затем тихо уточнил:

-Эти волосы точно её?

- Её. Я сам их срезал, когда она спала...- Олден, наконец, взглянул на Дорита и тот, встретившись с ним взглядом почувствовал тревогу - если всё прошло гладко, то почему мальчишка выглядит так, будто только что с похорон пришёл?!Не иначе как в доме Илита опять произошло нечто, ускользнувшее от внимания Дорита...Но хотя на душе тысячника и заскребли кошки, он улыбнулся и взяв мальчишку за плечи, слегка встряхнул его:

-Ты молодчина, племяш! Настоящий Остен!.. Только почему ты грустный такой?

Олден посмотрел на застывшие в воде отражения звёзд:

- У меня теперь , дядя, невеста есть. Сегодня днём обрученье было...

От такой новости брови тысячника удивлённо взлетели вверх:

- И когда же Илит сговорится успел? И с кем?

Мальчишка вздохнул:

-Вчера. С верховным жрецом Мечника Келтеном...

Услышав имя Келтена, Дорит присвиснул :

- Это очень выгодный союз,Олден. Только я всё равно не пойму, что тебя так гнетёт...

Лицо мальчика исказила болезненная гримаса, но потом он всё-таки присел на край бассейна и опустив голову , едва слышно прошептал:

-Это не союз,а самая обычная сделка , дядя. Илит мне так и сказал... А ещё сегодня утром Лиата мне сласти дала , но я их нашему дворовому псу скормил... Уже в полдень он сдох , только все думают , что это конокрады его притравили...

- Что-о-о?!!- восклицание дяди перешло в львинный рык, а сам он, вскочив со своего места, сжал кулаки и несколько мгновений буравил яростным взглядом темноту, а затем спросил у Олдена звенящим от еле сдерживаемого гнева голосом:

- Сколько примерно времени прошло с того момента, как ты скормил отраву собаке до её смерти?

И по-прежнему неподвижный, точно закаменевший мальчишка тихо ответил, подтверждая самые мрачные догадки Дорита:

-Часа два-три...

- А как сдохла собака?

Олден, наконец, поднял голову и посмотрев куда-то мимо дяди невидящими глазами , прошептал:

- Конюший сказал, что перед смертью наш волкодав выл и бился в корчах...

- Сучье дерьмо!!!- лицо Дорита исказило бешенство- Мало того, что эта шлюха заранее запаслась хелледом, который не так-то просто достать, так она ещё и всё расчитала. Скорее всего, Лиата хотела отравить тебя после того, как родит, но твоя неожиданная помолвка всё ускорила, ведь тогда на неё не упала бы даже тень подозрения: если бы ты съел отраву, то плохо б тебе стало ближе к вечеру и Илит обвинил бы в отравлении Келтена, но никак ни её!!! - дядя снова сел рядом с Олденом и , обняв его , крепко прижал к себе, шепнув.- Страшно подумать - сегодня я мог потерять тебя, но , видно, тьма к тебе благоволит, племяш: ты чудом избежал смерти, ведь против хелледа нет противоядия!..

Мальчишка тихо вздохнул:

- Я умирал бы так же, как наш пёс?..

Лицо Дорита окаменело:

- Во много раз мучительнее - на людей хеллед действует немного по-иному: вначале - кровавая рвота , затем - бред и жуткие судороги, да ещё на теле появляются похожие на чумные бубоны.Мне как-то довелось увидеть отравленного хелледом - он мучился трое суток, совершенно обезумев от боли... Но ничего - уже завтра Лиата будет извиваться и орать так, словно её жгут раскалённым железом...Теперь мы можем ей это устроить...

... Обряд Дорит решил провести в домашнем святилище, но на этот раз он бросил в курительницы не можжевельник, а растёртые в порошок полынь, хмель и вороньи ягоды. От запаха, за считанные мгновенья заполнившего святилище у мальчишки защипало в носу, но на Дорита куренье словно бы и не действовало - он продолжал подготовку к колдовству молча и споро. Глядя, как дядя точными движениями быстро рисует углём на полу святилища подобие паутины, Олден не мог избавится от смутного ощущения, что уже видел эту сцену во сне . Только вот что это был за сон , мальчику никак не удавалось вспомнить, а Дорит тем временем расставил на узлах рисунка свечи и крошечные изображения демонов , а после на миг замерев в неподвижности и ещё раз оценив результат своей работы, тихо сказал Олдену:

- Становись в центр, только на уголь не наступай.

Мальчик беспрекословно выполнил приказ дяди, с каждой минутой всё отчётливее понимая, что сейчас начнётся нечто жуткое: история с неудачным отравлением взбесила Дорита до такой степени, что он - судя по тому , что уже знал о тёмном колдовстве Олден, собирался призвать демонов подземелий , на которых не действовали защитные печати Великой Семёрки и лишь символ Лабиринта и заклинания на языке Бледных Призраков могли усмирить их первобытную силу...

Между тем дядя, убедившись, что рисунок неповреждён, сам, осторожно ступая между чёрными линиями, прошёл в центр паутины и, став рядом с Оденом , принялся нараспев читать первую строчку призыва:

-Дети мрака, ждущие добычу, приходите скорее! Будет вам пища! ..- после этих слов пламя свечей как то сразу потускнело а в воздухе повеяло подвальной затхлостью...-То , что насытит вас, - души людские вам предлагаю я - жертву примите...- запах стал ещё более отчётливым и Олден почуствовал,как по его спине побежали мурашки, а дядя окончил первую часть призыва.- Рвите их, жрите- гуляйте на славу!Души и плоть я вам предлагаю!!!

Теперь свечи источали нездоровый зеленоватый свет, а линии паутины словно налились чернотой и отделившись от пола где- то на ладонь, парили над ним - призыв был услышан и теперь демоны были совсем рядом... Олден судорожно вздохнул и коротко взглянул на дядю - тысячник словно превратился в каменное изваяние, а на его лбу выступили крупные капли пота : мальчишка понял, что Дорит тоже чуствует приближение вызванных им же сил. Но ритуал только начинался и тысячник, сделав минутную паузу продолжил творить заклятие, но теперь он использовал запретный язык Бледных Призраков - чужеродный и жуткий уже сам по себе, но в то же время в его звучании можно было уловить и завывание зимнего ветра , и волчий плач , и шорох нетопыринных крыльев... На мгновенье мальчишке снова показалось , что он очутился в одном из сновидений, навеянных аркоским пауком, но тут Дорит, окончив призыв на звенящей сталью высокой ноте, замолчал и в святилище воцарилась давящая на уши тишина , которую нарушало лишь потрескивание свечей, но Олден с дядей уже были не одни...

Расставленные Доритом фигурки изображали демонов невообразимыми чудовищами - уродливые морды, огромные перепончатые крылья, загнутые крючками хищные когти... Но теперь, вглядываясь в окружающий его сумрак, Олден заметил , что за линииями паутины скользят лишь еле видимые, постоянно меняющиеся тени: они то соединялись на миг в одно целое, то расплываясь вокруг паутины серым облаком, снова разделялись и было невозможно понять , сколько их на самом деле - один, трое или десяток...

- Здравствуй, малыш....- едва уловимый , вкрадчивый шёпот раздался прямо в голове у мальчишки и он, невольно вздрогнув, взглянул на застывшего в молчаливом напряжении Дорита, а шелестящий голос тут же произнёс.- Вызвавший не слышит нас - только ты...

- Они дожны быть уже здесь! Я чувствую их, но не вижу... - тихо произнёс дядя, подтверждая тем самым слова демона. Вытащив из кармана небольшой кисет , он вытряхнул из него себе на ладонь горсть серой пыли и швырнул её в пламя ближайшей свечи- Проявитесь!!!

Язычок свечи взметнулся вверх, на миг превратившись в настоящий огненный столб, и тут же угас, а замеченные Олденом тени уплотнились и потемнели - теперь они окружали паутину, точно тяжёлые грозовые тучи, а в их по-прежнему меняющихся очертаниях очертаниях можно было различить сотни лиц - как человеческих, так и совсем непохожих на людские...

- Зачем ты вызвал нас, человек? - в этот раз низкий гудящий голос , казалось, шёл прямо из под земли.- Зачем потревожил наш сон?!!

- Я хочу отдать вам душу и плоть ещё нерождёного ребёнка...- в твёрдом голосе Дорита угадывалось чудовищное напряжение- Такое, словно он взял на плечи непосильный, вот-вот готовый раздавить его груз.- Это хорошая жертва и славная пища!..Примите её!!!

- Ты потревожил нас , чтобы предложить такое ничтожество?.. Ты, слизняк, действительно думаешь, что эта славная жертва?!!- в потустороннем голосе почувствовалась нешуточная угроза и Олден понял, что дядя переоценил свои силы...Призвать тёмных сущностей довольно просто , особенно когда в сердце кипят злость и гнев, но заставить их подчинится своей воле не в пример труднее - они , конено же , возьмут предложенное , но и от самого вызвавшего мокрого места не оставят!...

Дорит сорвал с шеи медальйон с изображением лабиринта и показал её сгустившейся тьме:

- Я чту установленные в былые века правила и заклинаю вас чёрной кровью Древнейших...- тысячник не успел закончить заклятия . От низкого хохота содрогнулись каменные плиты святилища, а в следующий момент мощный толчок невидимой руки отправил Дорита прямо на нити паутины.Тысячник упал на них спиною , и , закричав от боли, выгнулся в чудовищной судороге, но тут же затих на покачивающейся, смятой его телом паутине, а тени , всё более уплотняясь, медленно поползли к потерявшему сознание тысячнику. .. Мальчишка в отчаянии взглянул на Дорита, на тени : ещё миг и серые щупальца коснуться дяди , высасывая из него жизнь и душу...

- Остановитесь! Это я попросил его призвать вас! Я!..- Олден не знал, какие заклятия могут остановить демонов, но если ему удалось услышать и увидеть сущностей раньше Дорита, то, может , ему удасться и как- то договорится с ними...

-Ты попросил его?!!- щупальца замерли, подрагивая, совсем рядом с дядей, а в грозном голосе скользнуло удивление- Зачем же мы понадобились тебе,отмеченному пауком?..

- Мачеха пыталась отравить меня и теперь я хочу, чтобы она за это поплатилась. - Олден понял , что сейчас его и дядю может спасти только правда...- Дядя пообещал мне , что отдаст вам её нерождённого ребёнка...

... Но договорить Олден не успел, так как в святилище снова раздался жуткий хохот, а потом голос прогудел:

- Люди всегда обещают то, чего не могут дать, мальчик, а одной души нам слишком мало. Что ещё ты можешь нам предложить?

И в самом деле - что ? Мальчишка закусил губу - если он сейчас не даст демонам требуемое , они заберут Дорита, а может быть и его самого... Да и жив он до сих пор лишь потому, что Аркоский паук оставил на нём свою метку - во всяком случае , со слов демона получалось именно так...

- Это же так легко, малыш... - голос звучал почти весело -. Разве у твоей мачехи только один ребёнок?..

Олден замер, как громом поражённый... Так вот чего они хотят - отвергнутую отцом и нелюбимую матерью Пелми!.. Он не испытывал к малышке ненависти, но и Дорит не должен погибнуть... Лихорадочно соображая, чтобы такого сказать, чтоб не слишком навредить Пелми и в тоже время успокоить демонов, Олден , стараясь не соприкоснуться с паутиной , шагнул к попрежнему пребывающему без сознания дяде и , порывшись в его карманах и нашедши волосы Лиаты, снова вернулся в почти уничтоженный круг. К тому времени он уже придумал...

- Демоны подземелий , я отдаю вам души всех будущих детей Лиаты, а моя младшая сестра пусть никогда не выйдет замуж! - мальчишка подумал, что если все браки заключаются так, как его, то Пелми такое заклятье даже на пользу - она никогда не попадёт в лапы к похожему на Илита мужу, а нерождённых и вовсе не жаль - их же пока даже на свете нет...- И отдаю вам то, что поможет взять обещанное! - произнеся последние слова, Олден бросил колтун туда, где серая дымка клубилась особенно густо и в ответ ему почти сразу раздалось довольное урчание :

- Вот это уже лучше, хотя всё равно маловато! Но ты нам нравишься- ты умеешь понять, что нам надо! - серый туман простёрся над уничтоженным кругом ,укутав собою Олдена с ног до головы, и мальчишка почуствовал как десятки невидимых рук гладят его волосы и лицо , ощупывают плечи и спину , касаются запястий...

- Вскоре ты станешь хорошим воином и колдуном - теперь голос почти ворковал - Ты будешь щедро кормить нас, а мы будем давать тебе требуемое...- и тут вдруг по- прежнему невидимая рука щёлкнула мальчишку по носу .- А пока запомни вот что - Дорит, которого ты спас сегодня, тоже виноват перед тобою и лучше ему не знать, о чём мы с тобой говорили...

- А что он такого сделал? - Олден не мог поверить услышанному- да, в последнее время он действительно не всё рассказывал тысячнику, решив, что имеет право на свои маленькие секреты, но то что сказал демон... Дорит - его дядя , его единственный друг, его учитель - и вдруг виноват?!!

- Когда придёт время , ты сам всё узнаешь...- хихикнул голос и туман начал стремительно редеть и рассеиваться, но Олден ещё успел уловить едва слышное.- До встречи, братец...- а уже в следующий миг в святилище не осталось ни теней, ни прелого запаха, а паутина опять стала просто нарисованным углём рисунком.

... С тех пор Дорит, тренируясь на плацу , никогда не раздевался до пояса - после соприкосновения с паутиной на его спине остались глубокие ожёги, в точности повторяющие контур рисунка, и шрамы эти нельзя было сгладить никакими притираниями и мазями . Олден тоже не стремился выставлять на всеобщее обозрение свои за одну ночь изменившиеся руки , а дяде, помятуя о странном предупреждении демона, он пояснил своё нежелание снимать тельник тем, что тоже влез в паутину, когда искал в карманах Дорита волосы Лиаты... Тысячник ещё долго вспоминал этот вызов и всякий раз выпытывал племянника подробности того, что произошло после того, как он потерял сознание, но ответеты Олдена всегда оставались неизменными - демоны так и не смогли подобраться к дяде вплотную - наверное, им помешал его талисман с лабиринтом, а исчезли они после того, как Олден бросил им волосы Лиаты и повторил сказанное дядей слово в слово...

- И как только они тебя не тронули? - изумился Дорит, когда впервые услышал пояснение племянника...

-Они увидели паука...- тихо пояснил Олден и опустил глаза - он чувствовал себя неловко, так как не привык врать Дориту, но тот был слишком занят своими мыслями и необратил внимания на смущение мальчика...

- Всё уже решено, отец... "Карающим" дали на сборы три дня ...- Олден упрямо выпятил подбородок и добаваил.- С Келтеном я уже разговаривал ...

- И что же он сказал? - сердце Илита защемило от горькой досады. С тех пор, как Олден перебрался жить в казармы, жрец видел сына нечасто , а разругавшись с ним сейчас, мог уже и не увидеть его никогда, ведь он зашёл попрощаться - долго тлевшая вражда с Триполемом опять превратилась пламя войны...

- Сказал, что сожалеет о том, что я не в отряде "Доблестных". - горбун усмехнулся.- Ну и добавил, что Испи будет ждать меня столько, сколько положено, а сам он будет молится Мечнику о том, чтобы тот послал мне воинскую удачу и славу...

Илит вздохнул : мало того, что Дорит заразил Олдена тягой к воинскому ремеслу и сделал своим ординарцем , так ещё и Келтен вместо того , чтобы вразумить сына, лишь ещё больше разжигает в нём эту страсть, а он - отец , даже не представляет, как теперь разговаривать с сидящим перед ним незнакомцем. Последние несколько лет Олден рос словно на дрожжах и теперь в неполные семнаднадцать мог сойти за двадцатилетнего : даже не смотря на горб - высокий, мускулистый , широкоплечий. У него рано сломался голос, рано появился тёмный пушок над губой, а своими длинными изящными пальцами он легко мог согнуть железный гвоздь . Казалось, что такая жестокая к нему поначалу природа теперь пытается исправить свою ошибку, щедро одаривая Олдена тем, чем поначалу обделила , за исключением одного - с тех пор, как сын перерос детские мягкость и округлость черт, уже ничто не могло сгладить отпечатка , наложенного на него врождённым уродством. Лицо хоть и умное, но слишком нервное и некрасивое, во взгляде сквозит злая ирония, а у губ уже появились жестокие и горькие складки - впервые Илит заметил их полтора года назад - как раз тогда, когда Олден заявил ему , что с завтрашнего дня будет жить в казармах "Карающих". Всё равно наставники его ничему новому уже не обучат, так что от общения с отрядными алхимиками и лекарями он возьмёт гораздо больше!

- А с чего ты взял, что лучше усвоишь медицину,если будешь жить в солдатском клоповнике? - жрец сурово сдвинул брови, пытаясь показать, что разговор окончен , но Олден дёрнул плечом и сказал, глядя прямо ему в глаза:

- А здесь что мне делать? Слушать, как вы с Лиатой грызётесь?!!

- Что-о-о?!! - от такой наглой грубости Илит едва не лишился дара речи, а у губ сына внезапно проявились те самые горькие складки и он тихо добавил.- О себе я не говорю - получил в своё время от мачехи на орехи и ладно, но не позволяй Лиате бить розгами Пелми - в конце концов, она же твоя дочь!

Это замечание заставило побледнеть даже всегда холодного Илита - после выкидыша, который приключился у Лиаты на следующий день после полмолвки Олдена, она словно утратила не только часть своей красоты, но и разум . Лиата кричала, что её ребёнок жив, но его забрали мерзкие крылатые демоны, пыталась куда то бежать, рвала на себе волосы... Лекарям пришлось дежурить у её постели, кружками вливая в больную успокаивающие отвары, пока Лиата не пришла в себя. Но оправившись телесно, душевно она так до конца и не выздоровела - её характер с тех пор стал совершенно невыносимым, а хуже всего от этой перемены было малышке Пелми - мать то душила её в объятьях и истерично целовала, то вдруг хваталась за розги и служанкам с трудом удавалось забрать у разъярённой женщины истерзанную малютку. В итоге только-только научившаяся ходить Пелми стала боятся матери, как огня и , едва заслышав её голос, пыталась спрятаться в самых укромных уголках дома...

... Тем не менее, надежды Илита на здоровое потомство угасли лишь после второго выкидыша жены, случившегося ровно через год после первого - Лиата неделю провела в горячке и снова твердила что-то о демонах, а врачи лишь разводили руками и прозрачно намекали жрецу , что безумие матери может передаться будущим детям... Вот тогда то Илит взглянул на своего первенца совсем другими глазами и в его сердце, наконец, появилось место для единственного сына, но Олдена уже давно не волновало то, что думает о нём отец, а заставить его отклониться от выбранной цели было невозможно - вскоре сын всё таки перебрался в казармы и появлялся дома лишь изредка. Его визиты оставляли в душе Илита горький осадок , зато бесконечно радовали Пелми - её почему- то тянуло к старшему брату, а Олден хоть и морщился, когда сестра его теребила, никогда не отталкивал её. Вот и теперь тихонько пробравшаяся в сад малютка застыла среди кустов, ожидая , когда брат обратит на неё внимание, и стоять слишком долго ей не пришлось:

- Ну, что же ты прячешься, мышонок? - Олден встал со скамьи и малышка с радостным писком бросилась к нему, а уже через миг она завизжала от восторга , когда старший брат подкинув её высоко вверх, тут же поймал и крепко прижал к себе.

-Меня долго не будет , Пелми , но когда я вернусь, то привезу тебе подарок. Что ты хочешь?- по прежнему сидящая на руках у брата Пелми на такое предложение растерянно хлопнула тёмными глазёнками, но тут же нашлась :

- Покатай меня. Сейчас...

- Хорошо, мышонок...-Олден повернулся к отцу.- Я отвезу её к морю , а часа через два верну в целости и сохранности.

- Может, тогда и на ужин останешься?..- Илит рассеяно взглянул на теряющие лепестки розы... - Расскажешь больше о своей службе. Если же у тебя в чём нужда...

- Нет, отец. Ночевать я буду в казармах, а на снаряжение мне уже дал деньги Келтен. Вернее - впихнул... - и Олден коротко кивнув головой на прощание, направился прочь из сада. Глядя на то как тонкие ручонки обнявшей брата за шею Пелми путаются в по-прежнему непослушных, чёрных, как смоль, волосах Олдена, Илит ощутил , как его сердце сжимается от тоски -О, Единный! Почему время нельзя повернуть вспять, чтобы его теперь такой чужой и далёкий, носящий куртку "Карающих" сын снова стал прежним тихим девятилетним мальчиком, которого после похорон Алти надо было всего лишь крепко прижать к себе и шепнуть на ухо :"Ты не один, сынок... Я с тобой..." И тогда всё было бы по- другому...

... В лучах яркого солнца прибрежные скалы просто сияли белизной , а вороной, осторожно ступающий по каменистой тропке иноходец казался вырезанной из эбонита статуэткой. Олден взглянул на пеняшиеся у подножия скал волны и ещё крепче прижал к себе сидящую перед ним в седле Пелми - уже больше года прошло с тех пор, как он сам вырвал из рук Лиаты девочку и после этого случая малышка прониклась к нему самыми светлыми чувствами, а он, глядя на свою сводную сестру, чувствовал жалость и печаль , ведь Пелми и так приходилось несладко, а он её ещё и предал - демоны наверняка вывернут его слова по-своему и тогда судьбе малышки не позавидуешь... За прошедшие пять лет Олден многое понял и уже не сомневался ни в коварстве демонов, ни в том , что быстрое взросление и растущая колдовская сила, о которых он даже и не просил, даны ему не просто так - хотя все магические книги утверждали,что для потусторонних существ нет времени, терпеливо ждать назначенного часа демоны не любили ... Что же касается паука, то у горбуна с ним давно установилось нечто, вроде союза, а памятное Олдену пребывание в паучьем теле принесло горбуну не только несмываемую отметину - он ещё и перенял способность твари чувствовать скрытые душевные порывы и эмоции окружающих и с тех пор мнение Олдена о людях окончательно испортилось : человек - жадная, низменная, порочная тварь и он сам был ничем не лучше окружающих...

А ещё горбун никому не мог поведать о том, что его грызло и не давало покоя - свою первую кровь он пролил не в сражении, а во время усмирения очередного крестьянского бунта. Тяжёлые, закованные в сталь конники давили селян копытами коней и рубили длинными мечами, а деревни бунтовщиков сжигались до тла. Но перед этим пьяные от пролитой крови "Карающие" насиловали хорошеньких женщин и вешали стариков на любом , достаточно крепком суку, а Дорит, в своё время лишившийся из-за крестьянского бунта почти всего наследства, не только не сдерживал озверевших от вседозволенности ратников, но и потакал им...Что же касается Олдена, то он , едва попав в казармы, понял, что заслужить уважение большинства воинов сможет лишь в том случае, если будет более ловким , отчаянным и жестоким , чем они, а убедить "Карающих" в том, что он, несмотря на уродство, ничем не хуже их, он мог лишь в бою... Но вместо боя его ждала резня , горящая деревня и едва научившийся ходить крестьянский малыш: одетый в одну рубашонку, он ковылял прямо навстречу конникам и тянул к ним крошечные ручонки... Олден почувствовал, как его уже поднятая для удара рука задрожала - ещё миг и он опустил бы меч , но тут едущий с ним стремя в стремя Горти усмехнулся:

- Чего медлишь? Меч коротковат или руки не из того места выросли?

- Нет! - Олден понял, что если не убьёт сейчас малыша, то заработает среди воинов несмываемое, позорное клеймо труса. Уже в следующий миг, он ,сжав зубы, ударил и его меч , словно бритва, отсёк кудрявую головку... Горти усмехнулся:

- Хороший удар! Вот теперь я понимаю, что Дорит сделал тебя ординарцем не потому, что ты его племянник...

А бледный, как смерть Олден повернулся к Горти и прошипел:

- Ещё раз скажешь подобное и твоя голова слетит так же, как и его!!!- Горти только и успел, что удивлённо хлопнуть глазами, а горбун пришпорил коня и погнал рысака туда, где пламя бушевало ярче всего...

Рука Олдена слишком сильно стиснула плечо Пелми и она тихонько пискнула , а задумавшийся о своём горбун словно очнулся:

- Я сделал тебе больно?..Прости...

-Нет... - малышка прижалась к брату и ластясь к нему, точно котёнок, попросила.- Покатай меня ещё...

- Конечно же, Пелми...- и Олден направил остановившегося было коня к кудрявой роще. Грядущей войны он ждал как никто другой, ведь триполемцы - не тёмные селяне с вилами, а их "Золотые" уже не раз давали достойный отпор амэнским "Доблестным" и "Карающим"! Горбун надеялся, что столкнувшись с триполемскими воинами лицом к лицу он наконец-то сможет избавиться от стыда и доказать сам себе то , что способен не только убивать безоружных и скармливать пауку эмпатов... Возможная смерть не казалась Олдену страшной - гораздо больше его пугало то, что он, возможно, никогда больше не сможет посмотреть в глаза собственному отражению в зеркале...

ШЕПЧУЩАЯ ТЬМА

- Ну ладно: выпил ты всю мою настойку, не подумав о том , что старому человеку тоже надо пару глотков оставить, и леший с ней, но почему за Корви не следил?.. Он ведь сразу к капищу полетит, а Велу до конца испытаний общаться с ним не следует!- сердитое ворчание Мегрена, поправляющего почти выломанный вороном прут, заставило сотника поднять гудящую точно пчелиный улей голову. Выпил он не так уж и много, но теперь чувствовал себя так, словно гулял в кабаке три дня без продыху, а на языке у него вертелся лишь один вопрос:

- Ты уже был в капище, Мегрен?

-Был...- убедившись, что теперь все прутья прочно стоят на своих местах, Мегрен погрозил пальцем ворону, а затем, обращаясь то ли к Корви, то ли к Олдену, тихо произнёс.- Я же говорил, что ничего с Велом не станется, так оно и есть: жив и в здравом уме, правда слабый очень, но ничего: ещё одну ночь он выдержит - горняцкая кровь поможет...

- Отрадно это слышать, Мегрен... - услышав, что его мрачные предчувствия не оправдались, Олден облегчённо вздохнул и сел на лежанке - Кстати, что ты добавляешь в свою отраву - я уснул, сам этого не заметив, а такое со мною не часто бывает!..

Отшельник, посмотрев в его сторону, слегка усмехнулся:

- Настойка у меня как раз хорошая, только в её питии меру соблюдать надо! Но ничего - сейчас я тебя поправлю...- с этими словами отшельник направился к очагу, в котором весело трещал огонь и Олден понял, что Мегрен успел побывать не только у озера и капища, но и в затерянной среди чащоб деревеньке - стоящая у огня здоровенная корзинка была забита хуторской едой до отказа. Олден знал, что поселяне считают отшельника чуть ли не самим Седобородым, ходят к нему за советами и лекарствами, но Мегрен, помогая лесовикам, сам пользовался их услугами нечасто, и теперь поселяне были рады повыгребать из своих кладовых самые лучшие разносолы, ведь когда ещё представится случай услужить лесному отшельнику - мудрецу...

А Мегрен тем временем достал из корзины оплетённую лозой пузатую бутыль и, разлив её содержимое по чаркам, одну протянул Олдену, а из другой отхлебнул сам, заметив:

- Для себя - то я всегда сухарь найду, но три рта вместо одного - это уже слишком, тем более что Вела после испытаний подкормить следует...

Олден пригубил подношение поселян и усмехнулся: если Мегрен снова так уверенно говорит о том, что будет после ночевок Вела в капище, то, скорее всего эмпат действительно их осилит... Между тем отшельник отпил ещё немного медовухи из своей чарки и произнёс:

- Сегодня ночью будет ткаться будущее Веилена, так что пора ему новое имя придумать, ведь старое своё уже отжило!

Улыбка Олдена неожиданно стала лукавой:

- А тут даже гадать нечего - с завтрашнего дня Вел станет Велдом!

Мегрен удивлённо поднял бровь:

- Велд?! Это же на языке Бледных Призраков означает "снежный ястреб"!

Олден, сделав изрядный глоток из чарки, согласно кивнул головой:

- Снежный или белый - эта птица откочевала из наших краёв вслед за ледниками в земли виннов, но для эмпата имя в самый раз. Во- первых - оно созвучно с его старым и он быстрее к нему привыкнет, а во- вторых - присягу Ленду он принесёт, находясь в моей белой сотне...

Но Мегрен не оценил придумки горбуна, и , помрачнев, тихо сказал:

- Для Вела будет лучше, если он здесь останется, а не попадёт в Крейстет! После всего, что он пережил, парню отдых нужен, а в столице ему покоя не будет...

Черты Олдена, истолковавшего предложение отшельника на свой лад, мгновенно затвердели и ожесточились:

- Хочешь сказать, что раз у эмпата вместо лица сплошные шрамы, так ему среди людей места нет, а с "белых" хватит и одного урода?!

- А ты до сих пор думаешь, что весь мир вокруг твоего горба крутится?! - рявкнул ему в ответ Мегрен, но его вспышка тут же прошла и он заговорил таким же тихим голосом, что и раньше - Пойми, Олден: дело ведь не только в том, что Веилен изуродован - у него душа кровоточит, а залечит он её здесь быстрее, чем в столице, так что оставь его у меня. Ты своё обещание выполнил и теперь можешь подбирать себе учеников, не думая о том, что их ждёт Росс... Олден, ты от природы колдун и тебе легче обучать подобных себе, ведь у Чующих и способности проявляются по- другому и склад характера совершенно иной, чем у Знающих... Я говорю именно о развитии, а не использовании их дара...

Внимательно слушающий отшельника сотник отрицательно мотнул головой:

- Вел отличается от подобных себе, Мегрен. К тому же он сам хотел остаться в моей сотне...

Мегрен вздохнул:

- Знаю. Он хочет стать лекарем, но этому ремеслу я и сам могу его обучить, а кроме этого я должен передать ему то, что должен знать посвящённый Седобородому... В конце концов, даже такому замшелому пню, как я иногда нужна компания, да и за капищем надо присматривать...

Олден допил медовуху одним глотком и, отставив чарку в сторону, пристально посмотрел на отшельника:

- Не темни, Мегрен - твои камни стояли здесь без надзора тысячи лет и простоят ещё столько же, а в пятнадцать лет отшельниками не становятся. И хотя ты мне не доверяешь, я знаю, что творится в душе у Вела и воспитаю эмпата не в пример лучше, чем его недалёкий отец... Но я действительно оставлю здесь парня до весны - этого времени хватит и на то, чтобы ты научил его тому, чему захочешь, и на то, чтобы следы моего вмешательства стали незаметны... - сотник решительно тряхнул головой.- Новое имя и судьба у эмпата уже есть, осталось лишь вернуть ему человеческий образ! И я верну Чующему нормальное лицо, потому что мальчишка это заслужил - клянусь лабиринтами Аркоса!..

Мегрен, поняв, что даже самые железные доводы уже не смогут повлиять на решение Олдена, ничего ему не ответил, а сотник, взглянув на нахмуренные брови отшельника, уверенно продолжил:

- Ты и сам понимаешь, что навсегда спрятать эмпата в Россе не получиться, а у Вела, если он не хочет всю жизнь опасаться встреч со Знающими есть лишь один путь - он должен не только полностью раскрыть свой дар, но и стать воином, научиться жестокости и хладнокровию, а заодно выкинуть весь тот мусор, которым забита его голова!..

При последних словах горбуна, Мегрен сумрачно взглянул на сотника:

- Это не мусор, а человечность!.. Олден, ради всего, что тебе ещё дорого - не пытайся запустить тьму в душу Вела, ведь тебе это принесло только позор и изгнание ...

... Но предупреждение отшельника привело лишь к тому, что Олден встал и, набросив на плечи плащ, направился к выходу, горько усмехнувшись:

- Успокойся, Мегрен - я хоть и чёрный, меченный Аркосом колдун, моя наука зла эмпату не причинит , ведь я ничего не забываю...

- Вот сегодня ты выстраивал защиту правильно...- Дорит плеснул себе в лицо очередную пригоршню ледяной воды и покосился на старательно смывающего с себя пот и пыль племянника, - А теперь рассказывай, как там у тебя дома...

Олден откинул мокрые пряди со лба и посмотрел на опустевший плац с протянувшимися по нему косыми тенями - сегодняшняя их с дядей тренировка не только затянулась, но и принесла мальчишке хоть и скупую, но от того ещё более ценную похвалу Дорита. Вот только о домашних делах говорить Олдену совсем не хотелось и он тихо обронил:

- Да всё, как обычно - ничего нового...

Но Дорит, услышав такой ответ, распрямился и, поигрывая стальными мускулами, уточнил:

- Так уж и ничего?

Мальчишка, не понимая, с чего это вдруг дядя так упорно сворачивает разговор на то, что происходит в доме Илита, пожал плечами:

- Да всё как обычно. Лиата снова злобствует, как оголодавшая горгулья: меня, правда, не трогает, но няньку Пелми сегодня лично розгами высекла, и живот не помешал...

Дядя прищурился:

- Живот, говоришь?! Ну, и когда в семействе Илита ожидается пополнение?..

Воспоминание о перекошенном от злобы лице Лиаты окончательно испортило Олдену настроение и он буркнул:

-Не знаю. Я у неё не спрашивал!..

... Дорит ударил - коротко, без замаха. Начавшие закрепляться после изматывающих тренировок навыки позволили мальчишке избежать дядиного кулака, но уже второй удар Дорита достиг своей цели: Олден упал на землю и несколько мгновений даже вздохнуть не мог от пронзившей его боли, а дядя встал перед ним на одно колено и, взяв племянника за подбородок, повернул его лицо к себе и тихо произнёс:

- Твоя мачеха разрешится от бремени через два месяца. К сожалению, узнал я это не от тебя, а от своего ратника - по моему приказу он обхаживает вашу кухарку, а прислуга очень любит обсуждать дела господ... Ты понимаешь, какую оплошность допустил, племяш?..

Обескураженный и по-прежнему не чувствующий за собою никакой вины мальчишка смог лишь выдавить из себя едва слышное:

- Нет.

Дядя ещё несколько мгновений пристально изучал его лицо, а затем укоризненно произнёс:

- Вижу, что и в самом деле не понимаешь... Я думал, что ты сам сообразишь, мой мальчик, но видно придется тебе пояснить...- Дорит встал и помогши подняться племяннику, добавил. - Пойдём в мою комнатушку. До ужина где-то час, так что мы успеем всё обсудить...

Комната тысячника в казармах была небольшой. Зато из её окон была видна не только просторная гавань Милеста, но и море. Встав возле окна, дядя несколько минут любовался медленно погружающимся в морскую гладь солнцем, затем взглянул на притихшего в углу племянника: тот сидел, низко опустив голову, и со стороны казалось, что Олден занят подсчётом зарубок и царапин на видавшей лучшие времена столешнице.

- Если у тебя появится брат, то наследником Илита станет именно он, а за твою жизнь не дадут даже ломаного гроша, племяш...

Тихое замечание дяди заставило мальчика поднять голову:

- Но ведь ты говорил, что отец согласен, чтобы я принадлежал к Остенам... Если это так, то Лиата может родить хоть дюжину наследников - мне до них дела нет!

Дядя согласно кивнул:

- Да, он дал согласие, но на объединение родов!!! А с появлением у тебя брата получится разделение! К тому же мачеха сделает всё, чтобы ты не стоял у её ребёнка на дороге, а удовлетворит её чаяния только твоя смерть...

Но Олден на это замечание лишь слабо улыбнулся:

- Запороть меня до смерти у неё теперь вряд ли получится! Да и в конце - концов: Лиата может опять родить девчонку.

Услышав ответ племянника, Дорит вздохнул, подошёл к Олдену и , присев на край стола, огладил его волосы:

- Сегодня я впервые ударил тебя, племяш... Но на самом деле я ударил себя за то, что начав обучать тебя воинскому искусству и магии забыл, что к ним прилагаются осторожность и умение всё просчитывать на десять шагов вперёд!.. Мы не можем рисковать, полагаясь лишь на случай, к тому же беременность твоей мачехи даёт отличный повод поквитаться с ней за всё то, что она причинила тебе!

Мальчишка нахмурился:

- Поквитаться ? Как!!!

На этот раз улыбка, на несколько мгновений озарившая лицо Дорита была холодной и жестокой:

- У этой суки случится выкидыш! И мучится она будет так же , как и Алти ! А если получится - то и больше!.. Помнишь, в самом начале нашего знакомства я говорил тебе, что научу, как надо мстить - теперь я могу исполнить своё обещание. Но мне будет нужна твоя помощь - для ритуала мне необходимо будет кое-что достать, и хотя это сложно , думаю, ты сможешь это сделать...

- Для ритуала...- словно эхо отозвался Олден. Да, теперь ему было понятно , что задумал дядя, но при мыслях о чёрной магии перед внутренним взором мальчишки на миг возникла не ненавистная мачеха, а глаза искалеченного пауком Ситена. Вначале - такие добрые и грустные, а затем - пустые и мёртвые... И пусть дядя говорит, что эмпатов сотни, а паук один, бедолага всё равно не заслуживал уготованной ему Доритом участи...Пытаясь разобраться с тем, что творится в его душе, Олден закусил губу и отвернулся в сторону от дяди : если бы на месте Ситена оказался кто-нибудь другой - хотя бы та же тиранящая весь дом Лиата... Вот её точно не было бы жаль...

- Что с тобой, племяш? - Дорит слегка тряхнул племянника за плечо. - Ты чего-то боишься? Сомневаешься в успехе?

- Нет, дядя...- Олден поднял голову и, посмотрев на последние , скользящие по стенам комнаты лучи заката, спросил.- Что я должен достать для ритуала?..

Дяде - не много ни мало - нужны были волосы Лиаты и кроме Олдена их действительно никто не мог достать: суеверные служанки хотя и не питали к Лиате тёплых чувств, ни за деньги, ни за уговоры не отдали бы из дому даже обрезок ногтя своей жестокой хозяйки, ведь всем известно, что ведьмы всегда готовы навредить находящемся в тягости женщинам, а помочь им в этом гнусном деле означает навлечь на себя гнев самой Малики - и тогда не видеть такой провинившейся ни мужа, ни здоровых детей...

Ну , а мальчишке было совсем не до суеверий - задание дяди было для него возможностью доказать Дориту, что его уроки не пропали зря и он - Олден - действительно кое на что способен !.. Ещё подходя к отчему дому горбун придумал решение заданной дядей задачи, и решение это было и простым, и сложным одновременно, ведь основано оно было на связи мальчика с аркоской тварью... О переносе сознания Олден уже читал , но ещё не разу его не пробовал, а потому больше всего ему хотелось остаться одному в своей комнате, чтобы ещё раз всё продумать , но этим вечером Илит вернулся из Совета Семи раньше обычного и пожелал отужинать с семьёй. Церемонное трапезничанье с отцом и Лиатой являлось повинностью , от которой невозможно было отвертеться, и Олден , вздохнув, пошёл переодеваться...

Была уже полночь, когда в доме, наконец, воцарилась тишина и Олден оказался предоставлен сам себе. Мальчишка свернулся клубком на кровати и задумчиво посмотрел на отбрасываемые свечой дрожащие тени : в этот раз семья ужинала вместе не потому, что так заведено, а для того, чтобы узнать обескуражившую как Лиату, так и Олдена новость - Келтен из рода Игрен предложил Илиту породнится и тот дал согласие на помолвку своего первенца и семилетней дочери Келтена... Мачеха от такого известия пошла пунцовыми пятнами, а сам мальчишка, во время семейных ужинов всегда уныло ковыряющий вилкой в тарелке, оторвался от своего занятия и изумлённо возрился на отца - помолвка?! Этот Келтен что - сумасшедший?!! Или он не знает, что сын жреца Единого - горбун !

- Келтен видел твои тренировки с Доритом и именно после них предложил мне эту партию.. Он сказал, что такие упрямцы, как ты всегда достигают поставленных целей... - задумчиво произнёс Илит ,разом ответив на все невысказанные вопросы Олдена . Затем отец брезгливо отодвинул от себя тарелку и тихо добавил.- Рыбу есть действительно невозможно. Завтра же высечь повара!..

И тут подала голос до сих пор безмолствующая мачеха:

- Но ведь у Келтена две дочери! И второй не более трёх месяцев - она могла бы стать хорошей партией моему сыну!!!

Тонкие, словно бы выщипанные брови Илита сошлись на переносье:

- У меня есть только один сын , Лиата! И родила его мне не ты!

Щёки мачехи из пунцовых в одно мгновение стали мертвенно бледными, а её голос неожидано дрогнул, когда она произнесла:

- Я советоваласть с Этеной, жрицей Малики: она сказала ,что расположение звёзд указывает на рождение сына...

- В прошлый раз звёзды тоже пророчили рождение сына, но порадовала ты меня лишь сопливой девчонкой.- каждое , произнесённое Илитом слово было , точно пощёчина. Он немного наклонился вперёд и совсем тихо сказал.- Не подобает жене служащего Единому бегать по оракулам, но ты , видимо, хочешь опозорить меня , женщина?.. Сделать посмешищем в Совете!!! Так этому не бывать!!! - Илит встал и кинув ещё один испепеляющий взгляд на окаменевшую Лиату, обратился к Олдену. - Пойдём ко мне , сын - нам надо обсудить завтрашний визит к Игренам...

Вспоминания разговор с отцом, мальчишка скрипел зубами : общение с Илитом никогда не приносило ему радости, но сегодняшняя беседа... Отец обстоятельно втолковывал Олдену чего ожидает от этой треклятой помолвки и о том, как Олден должен себя вести, а сам всё это время внимательно разглядывал сына, словно бы удивляясь тому, что же такого Келтен заметил в уродливом мальчишке... Олдену была противна сама мысль об участии в завтрашнем представлении, ведь Илит спокойно пояснил сыну, что поддержка Келтена сейчас нужна ему в совете, но когда тот в силу своего слишком уж горячего нрава рано или поздно попадёт в немилость Амэнского владыки, помолвка будет немедленно расторгнута. Именно поэтому свадьба отодвигалась до того времени, пока девчонке не исполниться хотя бы двенадцать, правда, под вполне благовидным предлогом - слишком мала она для замужества, да и жениху не мешало бы немного подрасти и научиться обращанению с женским полом...

Олден вздохнул и перевернулся на другой бок - ладно, отец у него гнида, но этот Келтен... Неужели он настолько не любит свою дочь, что готов отдать её за горбуна , да ещё в дом, жить в котором одиноко и горько ... Но ничего - осталось потерпеть всего года три - дядя обещал, что когда Олдену исполнится хотя бы пятнадцать, он сделает его своим ординарцем и тогда можно будет перебраться в казармы - подальше от тонкобрового , тонкогубого Илита и мачехи... Но чтобы Дорит не передумал, Олдену надо достать прядь волос Лиаты и лучше с этим не медлить...

Олден снова перевернулся - на этот раз - на живот и ,внимательно посмотрев в самый дальний и тёмный угол своей комнаты , вытянул руку и щёлкнул пальцами. В ответ ему раздалось такое же едва слышное пощёлкивание , после чего неплотно прилигающий к стене край деревянной обшивки дрогнул и аркоский паук , покинув своё убежище на те случаи, когда Олден не мог брать его с собой, быстро пополз в сторону кровати мальчика...

- Нет, не торопись, - шепнул Олден и тварь в тот же миг замерла на полу - лишь её глаза вопросительно вспыхнули...

- Впусти меня... - снова шепнул мальчишка, и, глубоко вздохнув, закрыл глаза... Его лицо напряглось, затем полностью расслабилось, губы побелели , а дыхание стало почти незаметным ... Зато мелко задрожал замерший в неровном круге света паук. И не удивительно - перенеся сознание в тварь, Олден полностью почуствовал, насколько чужеродной всему человеческому была природа этого существа и в первые мгновения его буквально затрясло от ужаса.... В панике мальчишка попытался вернуться обратно в своё тело, но не тут то было : паучья плоть не отпустила его, мгновенно превратившись в тюрьму, из которой было не выбраться... В отчаянии Олден посмотрел рубиновыми глазами твари на своё неподвижно распластавшееся на кровати тело - всю свою короткую жизнь он ненавидел его за уродство, но теперь мальчишке захотелось во что бы то ни было вернуться назад - пусть его плоть больна и уродлива, но она по- крайней мере человеческая!.. И тут со стороны уступившей первенство сути паука пришла волна покойной и твёрдой силы : не надо бояться и паниковать. Да, они разные, но ничего страшного не случилось- просто на сознание Олдена обрушилось слишком много новых ощущений... А теперь ему надо успокоится и освоится в своём временном теле, ведь на самом деле управлять им не сложнее , чем человеческой плотью... Немного ободрённый такой подстраховкой со стороны твари мальчишка попытался последовать её совету - вначале он ещё раз осмотрел комнату, затем сделал несколько неуверенных шагов...А потом золотой паук скользнул к окну, и , взобравшись на подоконник , на несколько секунд замер , чуть подрагивая брюшком, чтобы потом бесшумно исчезнуть за открытыми створками...

Странное это было путешествие - привычное жилище предстало перед Олденом совсем в ином свете, когда он - невидимый и неслышимый , бесшумно скользил по коридорам... Тварь особенно остро ощущала людские эмоции и теперь мальчишка чувствовал и послевкусие слёз кухарки, и призывную похотливость, исходящую из комнат молодых служанок, и холодное тщеславие отца... Прокравшись в комнаты Лиаты Олден на миг замер у порога, огорошенный целым каскадом эмоций- трепетное ожидание и затаённый страх, любовь к ещё нерождённому ребёнку и животная, злобная ревность к нему - ненавистному приплоду первой жены Илита... Лиата спала, разметавшись, на своём ложе - одна её рука бессильно свесилась с кровати, а влажные от пота волосы спутались и потускнели. Готовый в любой момент спрятаться под кроватью паук подполз к руке мачехи и осторожно коснулся её передней парой лап , но Лиата спала крепко и даже не пошевельнулась. Выждав несколько мгновений, паук вскарабкался по руке женщины и острыми жвалами срезал с её виска тонкую прядку. Потом тем же путём вернулся на пол и быстро пополз к порогу комнаты...

- Молодой хозяин! Вставайте! Время уже позднее и отец вас заждался!- слуга снова начал стучаться в двери, а так и не получив ответа , снова заныл своё .- Вставайте , молодой хозяин, не гневите отца!

Унылые завывания слуги разбудили Олдена, но даже открыв глаза он ещё несколькол мгновений не мог сообразить, что с ним и где он находится. Но когда блуждающий взгляд мальчишки упал на обвившие ему пальцы волосы мачехи , он не только вспомнил своё ночное приключение, но и окончательно проснулся.

- Не кричи так, Дегги. Я уже не сплю. - в пересохшем горле нестерпимо першило, а голову Олдена словно сдавили стальным обручем... Хотя бы Дегги угомонился... Но ожидания горбуна не оправдались, ведь дождавшийся ответа слуга ещё громче забарабанил в дверь:

- Впустите меня - я парадное одеяние принёс...

Олден едва не застонал , но тем не менее встал. Смотал по прежнему зажатые в пальцах волосы мачехи и сунул их под подушку. Туда же за неимением времени отправился и прижавшийся к груди мальчика паук -тварь приникла к нему так тесно , что Олден с трудом оторвал её от себя - при этом из оставленных пауком ранок на груди выступило что-то клейкое, но об этом думать сейчас было некогда. Мальчишка быстро натянул на себя одежду и кое-как пригладив пятернёю непослушные волосы, открыл дверь...

-Вы, верно, очень плохо спали, молодой хозяин. На вас просто лица нет!- стоящий на пороге Дегги скорбно покачал головой. Шагнув в комнату и положив на стул принесённую одежду , он добавил.-Инти и Мика её целую ночь подгоняли , старались... Поторопитесь , молодой хозяин - не гоже гневать отца...

- Знаю. А теперь оставь меня в покое... - и мальчишка поспешил выставить рвущегося помочь слугу за дверь... - Умыться я и сам могу.

Снова оказавшись один, Олден сначала подошёл к окну и несколько минут смотрел на бледно-голубое, с редкими облачками небо, затем принялся за умывание.Оголившись до пояса, он начал яростно плескаться в тазу, сгоняя ледяной водой и накатившую на него вялую слабость, и тупую боль в висках, но потом вдруг замер и уставился на свои руки, которые изменились до неузнаваемости. Ещё вечером они были такими, какими и бывают руки у мальчишек в этом возрасте - тонкие, с едва проступающими мускулами, а теперь... Всего за одну ночь их оплела густая сетка выступающих жил , а пальцы Олдена словно бы высохли и удлинились - такие руки бывают у двадцатилетних воинов, а не у двенадцатилетних сопляков... Но самым непонятным было то, что покрывающие их теперь волоски были такими же, какие покрывали лапы аркоской твари . Только если у паука они были золотые, то у Олдена - более тёмные, но, тем не менее, с хорошо заметным металлическим отливом... Мальчишка посмотрел в сторону кровати - аркоский паук выбрался из под подушки и теперь восседал на скомканном одеяле, поблёскивая рубиновыми глазами и просто таки излучал совершенно нетипичное для него шаловливое довольство...

- Это ты сделал... Зачем?!!- едва слышно шепнул Олден, торопливо перебирая в памяти все события минувшей ночи - да, вначале он не смог покинуть тело твари, но после , вернувшись из комнат мачехи , сделал это без труда и, утомлённый этим опытом больше, чем мог бы ожидать, почти сразу же уснул... Так где же и в чём была допущена ошибка?

Паук ещё раз блеснул глазами, и Олден уловил ответ твари: ни в чём... За исключением одного - когда он вернулся в своё тело, то не смог снять с себя отпечатка, который наложило на него пребывание в паучьей плоти... Впрочем, отпечаток Аркоса почти невозможно снять!..

Получив такое пояснение, мальчишка нахмурился - чем больше он знакомился с миром магии, тем больше туманных недоговорок и подводных камней попадались ему на пути. И хотя дядя говорил о том, что колдун сам хозяин своей судьбы, Олдену иногда казалось, что люди для потусторонних сил не более, чем игрушки, которыми они вертят, как хотят ... Пытаясь отогнать начавшие одолевать его сомнения ,мальчишка тряхнул головой, но потом его взгляд упал на расшитый золотом атлас парадных одежд, и его мысли получили совсем другое направление, а на губах появилась горькая улыбка... Амэнские аристократы очень придирчиво относились к церемониалам и предписаниям, а на торжественные выходы и значимые события они одевались с особым тщанием и пышностью. Помолвка как раз и была таким торжественным событием, но тут оказалось, что у Олдена нет пододящей к такому случаю одежды - до этого дня Илит не стремился выставлять своего сына на всеобщее обозрение, а он на этом и не настаивал... Но зато теперь за недосмотр от отца попало всем - и наставникам, и Лиате, а для мальчишки в срочном порядке стали перешивать одно из парадных одеяний отца... Олден осторожно, точно боясь испачкаться, коснулся принесённой одежды . Богато расшитая по подолу и горловине рубашка, длинная, доходящая до середины икр, куртка, тяжёлый плащ, у котрого даже подкладка была сплошь покрыта вышивкой - выполняющие приказ Илита служанки , наверное, стёрли себе пальцы до крови, но Олден , прикинув себя в этом узорчатом великолепии, решил , что даже ворона в фазаньих перьях смотрелась бы уместнее... Нет !Пусть Илит - если хочет - напялит на себя весь атлас и парчу , которые только есть в Амэне, а его оставит в покое...

Илит - ещё более холодный и надменный из-за панциря парадных одежд, завтракал , брезгливо пробуя каждый кусок и то и дело поглядывая на двери : хотя Дегги клятвенно заверил своего хозяина, что Олден уже встал и вот-вот появится, настроение у Илита уже было испорчено. К тому же пришедшая к завтраку Лиата - как всегда тщательно причёсанная и искусно накрашенная - помнила о вчерашней вспышке мужа и не торопилась развлечь его беседой, так что трапеза протекала в гнетущей тишине...Илит пригубил своё любимое вино из Петлосского виноградника и оно показалась ему до невозможности кислым: когда сын собирается в казармы к Дориту, то так не копается - наоборот- птицей летит! И это несмотря на то, что там его безжалостно гоняют и бьют как ратника-первогодка!!! Зато теперь - когда речь идёт о важном для семьи союзе, сын ведёт себя, словно сонная гусеница...

- Приветствую, отец...- Илит поднял глаза и едва не поперхнулся очередным глотком вина: Олден наконец-то изволил пожаловать к завтраку, но в каком виде! Высокие сапоги для верховой езды , штаны из тёмного сукна и короткая куртка с высоким воротом и шнуровками на груди, спине и рукавах. Правда, сапоги вычищены до зеркального блеска, на одежде нет ни единой пылинки и даже свои непослушные , вечно лезущие на глаза волосы сын умудрился привести в порядок , да ещё и стянул их узким кожанным ремешком чтобы они снова не растрепались...

- Приветствую, сын...- Старший жрец Единого отодвинул от себя кубок и ещё раз пристально взглянул на Олдена ... - Помоему, ты что-то перепутал : разве Дегги не принёс тебе одежду, которую ты должен одеть на помолвку?

- Принёс. Но мне в ней неудобно.- Олден взглянул на отца просто таки безмятежно честными глазами и жрец почуствовал , что ещё секунда-другая и он вспыхнет: вот и ёкнулись тебе, Илит, и казармы, и общение с Доритом ... А горше всего то, что сам во всём виноват - пустил воспитание нелюбимого отпрыска на самотёк, сбросил свои отцовские обязанности на наставников, вот и получай теперь вместо сына репей колючий!..

- Таких людей, как Келтен не заставляют ждать, поэтому на завтрак у тебя осталось всего минута! - Илит отёр белоснежным платком дрожащие от гнева губы и встал из-за стола- Задержишься дольше хотя бы на пару мгновений и про тренировки с Доритом можешь забыть раз и навсегда!

Глядя в спину удаляющемуся отцу мальчишка едва смог сдержать улыбку, но тут неожидано заговорила Лиата:

- Ты зря сердишь отца, Олден... Да ещё в столь важный день...

Мальчишка повернулся - мачеха сидела , облокотясь о спинку стула и положив руку на круглый живот, а её лицо было тихим и спокойным...

- А ещё при таких визитах не принято много есть, так что тебе действительно лучше перекусить ... - продолжила Лиата и небрежно махнула рукой над покоящимися на блюдах разносолами - Тем более что сегодня готовил не Найти...

Но наученный горьким опытом мальчишка на неожиданную дружелюбность мачехи лишь отрицательно покачал головой:

- Мне ничего не хочется, Лиата. Правда...

-Позже захочется... - улыбнулась мачеха, но уже через миг её лицо стало серьёзным и она тихо произнесла.- Я знаю, что была несправедлива к тебе, но тем не менее хочу, чтобы ты пообещал мне, что будешь хорошим братом моим детям... - а пока сбитый с толку подобным оборотом Олден, раздумывал, что же такого ответить Лиате, она впихнула ему в руку какие- то сласти и шепнула.- Съешь по дороге... А теперь - беги. Не испытывай больше отцовское терпенье...

Келтен - верховный жрец Алого Мечника - обитал вместе с семьёй за городом, а потому вместе с несколькими слугами встречал гостей как раз на границе своего имения. Ярко-красная сбруя смотрелась на белой шерсти его жеребца кровавыми ранами, да и сам Келтен с ног до головы был одет в красное - цвет крови и жизни, а также ярости и войны. Его любимый цвет - жрецы Мечника не считали зазорным воинское ремесло и Келтен в своё время послужил Амэну своим мечом... С той поры прошло немало лет , но Келтена до сих пор частенько охватывала тоска по воинскому быту и тогда он навещал казармы "Доблестных" или "Карающих". Во время одного из таких визитов он обратил внимание на тренирующегося на плацу мальчишку - совсем сопляк, не более двенадцати -тринадцати лет от роду, да к тому же ещё и горбун , но выкладывался он по полной и без жалости к самому себе ... Келтен остановил одного из проходящих мимо ратников:

- Кто этот мальчишка?
-Племяник нашего тысячника.Способный щенок!

Келтен нахмурился:

- А горб на спине ему не мешает?

Но покрытый шрамами ратник, услышав вопрос, ухмыльнулся:

- Вряд ли . Упорства у этого сопляка на десятерых хватит, да и смекалки не занимать. Через несколько лет хороший воин получится, даром, что отец его - жрец Единого...

Этот ответ заставил Келтена серьёзно задуматься... Он ещё несколько раз заходил к "Карающим", чтобы понаблюдать за сыном Илита, а затем принял решение: жрец Мечника лучше, чем кто бы то ни было чувствовал шаткость своего положения - его дельные советы ценил Амэнский владыка, но князь старел , его характер становился всё более сварливым и неуживчивым, а сам Келтен из-за своей гордости нажил немало врагов, всегда готовых очернить его в глазах владыки. Ну, а его главными соперниками в Совете Семи были Илит и верховный жрец Хозяина Грома Шенти... Чтобы взять верх в Совете , Келтену был необходим союз с одним из них, но Шенти являлся напыщенным самодуром , а Илит ... Илит был перебежчиком, который впустил в совет ядовитую змею в виде поклоников Единого... Келтен сплюнул в придорожную пыль. Прошло уже более стапятидесяти лет с тех пор, когда жрецы Седобородого покинули совет и разошлись по миру безымянными бродягами - целителями и гадателями , а на их место стали метить поклонники не входящих в Семёрку божеств... За долгий век их сменилось немало - верующие в Двуликого , Хозяина Лесов и даже Лисьеголовую Тар получали право седьмого голоса , но никому из них не удавалось надолго остаться в совете, пока Илит не стал жрецом Единого... Вобщем , выбор у Келтена был ещё тот - не видящий дальше своего носа, всегда прущий напролом Щенти или готовый ради власти на любое коварство Илит , уже запятнавший себя предательством... Но туповатый союзник хуже двух врагов сразу, а Илиту должен был наследовать Олден - тёмная лошадка, о которой было известно лишь то, что он урод...

Теперь, ожидая Илита с сыном , Келтен ещё раз взвешивал в голове все за и против и вновь раздумывал , не ошибся ли он в своём выборе... А когда вдалеке запылилась дорога, жрец Мечника тронул коня и поехал навстречу гостям... Илит соизволил совершить своё путешествие в закрытых носилках , но тем не менее дорога утомила его и он, завидев встречающих, тут же покинул свою крытую парчой коробку... Глядя на то, как Илит, опираясь на плечо одного из слуг обмахивается батистовым платком, Келтен мимовольно усмехнулся : и как только помешанные на аскезе поклонники Единого терпят над собою такого изнеженного слизняка ? Они что - думают, что это его от бесконечных постов шатает?!! Имлы всегда любили роскошь, а ещё частенько вступали в браки между собой и на Илите было хорошо видно, к чему это привело - хилое сложение и излишняя женоподобность, которую парадные одежды подчёркивали ещё больше - род гнил на корню и даже воинская кровь Остенов не смогла спасти положения...Хотя... Келтен обратил внимание на то , что Олден предпочёл тряске в носилках поездку в седле и в отличии от отца не казался утомлённым - надо будет всё таки познакомится с мальчишкой поближе, узнать, чем он дышит. Глава "Карающих" Дорит совсем не дурак и если сделал ставку на своего племянника, то значит рассмотрел в искалеченном с самого рождения ребёнке что-то , заслуживающее самого пристального внимания ...

Как бы не пестовали Амэнские аристократы бесконечные церемониалы, как бы не костенели в своих традициях, жизнь всё равно рушила их планы, смывая пустые установления,словно полноводная речка - песок: обручение хоть и состоялась, но было совсем не таким, каким оно виделось отцам семейств. Когда Келтен с гостями вступил под сень родного дома, их встретил оглушительный плач и бледная как полотно нянька: семилетнюю невесту укусила оса, и хотя жало вытащили , а ранку промыли и приложили к ней охлаждающую примочку, рука у девочки всё равно опухла , а сама малышка продолжала заливаться слезами ... Пока няньки и мать успокаивали девочку, Келтен увёл непереносящего детских криков Илита в западную, выходящую к морю часть дома, где они, потягивая охлаждённое вино и обсудили все детали предстоящего союза. Олдену же выпала - на его взгляд ,самая неприятная часть помолвки : познакомится с невестой и отдать ей кольцо... А о чём, спрашивается, ему общаться с семилетней малявкой?!! О бантиках и цветочках?...

Золотые солнечные лучи заливали детскую, но Испи они не радовали - сжавшись на кровати , она продолжала всхлипывать , баюкая укушенную руку, а на приведённого отцом посетителя взглянула исподлобья: сейчас ей никого не хотелось видеть.

- Поговори с ней... - шепнул на ухо Олдену Келтен и вышел из комнаты, а мальчишка посмотрел в сторону растрёпанной, красной от слёз девочки и тихо спросил :

- Больно?

Вместо ответа Испи только всхлипнула , и Олден вдруг понял, что должен делать дальше. Он подошёл к девочке и присев на край кровати, взял её за руку:

- Сейчас тебе станет легче. Обещаю...

Глаза Испи настороженно расширились, но руку она не отдёрнула. Олден снял с её руки повязку, и склонившись над крошечной ранкой от укуса едва слышно прошептал :" Уходи боль, уходи тоска от Испи -дочери Келтена...", а затем ,коснувшись губами руки девочки так, словно высасывал из неё яд, сплюнул в сторону... Конечно же , это было не то колдовство , котрому обучал его Дорит, а самый обычный заговор, и дался он мальчишке необычайно легко, так как шёл прямо от сердца: просто Олдену очень захотелось помочь зарёванной девчонке и теперь слова придуманного по ходу наговора сами слетали с его губ... Когда же мальчишка повторил своё нехитрое вороженье в третий раз, Испи перестала всхлипывать и удивлённо посмотрела на свою руку - вместе с болью исчезли краснота и припухлось, а от самого укуса даже следа не осталось...Девочка улыбнулась:

- Здорово! А что ты ещё можешь?

- Подарки приносить. - Олден достал из кармана кольцо и протянул его Испи.- Держи...

Девочка повертела в руках усыпанное камнями кольцо и вздохнула:

-Красивое, толко носить его я не смогу - оно слишком большое...

Но Олден легко нашёл решение и этой проблемы:

- Цепочка есть?

Испи сняла с шеи тонкую золотую цепочку с подвеской из бирюзы и протянула её Олдену, а , глядя как он меняет на ней защитную бирюзу на кольцо , осторожно спросила :

- Так ты и есть мой жених?

- Угу..- мальчишка протянул девочке цепочку с кольцом и бирюзу.- Так пока его и носи , а для твоей подвески пусть найдут другую цепочку...

Девочка оценивающе посмотела на свою новое украшение и снова улыбнулась :

-Здорово получилось...- и , надев цепочку на шею, спросила - А свой горб ты можешь убрать?

Улыбка на лице Олдена разом превратилась в болезненную гримасу:

- Нет. Не могу...

- Жаль... Жаль, что ты такой некрасивый...- разочарованно протянула Испи , а затем милостиво добавила.- Но всё равно приходи играть со мной. Ты ведь придёшь?

- Непременно... - выдавил из мальчишка и быстро вышел из комнаты, кусая губы: дурак, какой же он дурак - надо было отдать кольцо и сразу уйти, а не разводить с семилетней глупышкой церемонии... Да и в чём она виновата? В том , что в силу малолетства врать не научилась?!!

- Олден!..- горбун обернулся: Келтен стоял, опершись спиною о колонну и скрестив руки на груди. - Как там Испи?

-Уже не плачет-...сухо отрезал мальчишка , а Келтен улыбнулся и подошёл к нему:

- Значит, нашли общий язык? Это очень хорошо, Олден : теперь ты должен навещать меня почаще -тогда Испи привыкнет к тебе как к старшему брату и брак с тобой не будет вызывать у неё неприятия. Со временем она станет редкой красавицей и ты будешь гордится ею, когда поведёшь мою дочь под венец...

Олден при упоминании такой перспективы только раздражённо фыркнул, но Келтен не прекращал своих попыток разговорить мальчишку:

- Я понимаю, что тебе неинтересно играть в куклы с Испи, но ты умный мальчик и должен понять - в таких семьях, как наши, браки всегда заключаются по расчёту и потому, если между будущими супругами возникнет хотя бы привязаннось, это уже удача, так что не упускай данной тебе возможности. К тому же я могу сделать твоё гостевание в моём доме действительно интересным... - Келтен на пару секунд замолк, раздумывая, а затем спросил.- Тот конь , на котором ты приехал - он твой?

- Отцовский...- по прежнему односложно ответил Олден - ну не объяснять же человеку, которого видишь в первый раз то, что Илит никогда не баловал его подарками!

- Неплохой рысак, но по сравнению с теми, что есть в моей конюшне он - жалкая кляча, ведь я дня не могу провести без того, чтобы не сесть в седло . А ты, Олден, любишь верховую езду?

- Да...-сухо обронил мальчишка, но , взглянув на искреннюю улыбку Келтена, добавил.- Я хочу стать одним из "Карающих"...

- А я в своё время был тысячником у "Доблестных"- решив, что нашёл общий язык с Олденом, Келтен облегчённо вздохнул и добавил. - Будущему воину надо иметь своего коня. Пойдём - покажу тебе своих красавцев и обещаю, что ты можешь выбрать из них любого, пришедшегося тебе по вкусу...

Вечером , когда Олден под узцы завёл в конюшню вороного, подаренного Келтеном иноходца, конюший, взглянув на такое диво и услышав пояснения мальчишки, восхищённо зацокал языком:

- Хорош! А стать какая!Такого, наверное, даже в княжеских конюшнях нет! - а потом Гойнт внезапно помрачнел и добавил. - Только не ко времени этот подарок, молодой хозяин- на нашу конюшню конокрады глаз положили. Как бы не вышло чего!..

- Конокрады? - удивлённо приподнял брови Олден - А почему ты решил, что они к нам собираются ?

Гойнт сердито засопел носом :

-Так они, молодой хозяин, завсегда перед тем, как до лошадок добраться, дворовых собак травят , а сегодня - аккурат в полдень Обжора сдох... А перед этим выл жалостно и бился в лютых корчах !

- В корчах... - словно эхо отозвался Олден, приваливаясь к конскому боку и чувствуя, как земля уходит у него из под ног: Обжора - здоровенный волкодав, был всегда готов порвать чужаков на клочки, но у обитателей дома постоянно выпрашивал что-нибудь вкусненькое -казалось, что вместо желудка у него бездонная яма, которую ничем и никогда не заполнить! Сегодня утром волкодав крутился как раз возле конюшен и , завидев мальчишку, прицепился к нему, точно репей. Олден порылся в карманах и не найдя в них ничего, кроме данных мачехой сластей, бросил их Обжоре, а тот проглотил лакомство одним махом... А спустя несколько часов издох... В муках издох...

- Не переживайте так , молодой господин. - Гойнт , увидев, что лицо Олдена стало белее снега, истолковал это по своему: шагнув к мальчику и прижав его к себе , он принялся успкаивающе гладить Олдена по волосам, бормоча:

- Я этих живодёров изловлю, молодой господин! Изловлю и накажу! Пусть только сунутся в конюшню - я с них шкуры спущу!..

... Между тем зарывшийся лицом в грубую и колючую куртку конюшего Олден чувствовал, как в его душе всё больше и больше закипает гнев: не среди конокрадов надо искать живодёров, Гойнт, а в комнатах Лиаты... Змея! Сука проклятая!!! Он, поняв что Илит обращается с мачехой не намного лучше, чем с Алти, уже был готов пожалеть её, рискнув при этом оказаться в глазах Дорита слабаком... А она... Она...

И тут конюший снова засопел:

- Вот увидите, молодой господин- эти выродки без наказания не останутся!

Но мальчишка уже не нуждался в утешении: теперь Лиате не отвертеться - завтра же он пойдёт к Дориту... Нет - этой же ночью он отдаст дяде волосы мачехи и тогда она заплатит... За всё!..

Несмотря на позднее время, Дориту не спалось: вначале он часа два ворочался с боку на бок, затем встал и принялся за чтение, а , дочитавшись до рези в глазах, задул почти догоревшую свечу и вышел во внутренний дворик. В неподвижной воде бассейна отражались крупные жемчужины звёзд, и тысячник, подошедши к водоёму,смочил пылающий лоб водой, присел на край бассейна и обхватил голову руками. Олден, конечно же, сделаёт всё, чтобы выполнить его наказ, но если мальчишка всё таки попадётся , то как объяснит, зачем ему понадобились волосы мачехи?.. А даже если и объяснит, то ведь Илит всё равно ему не поверит и сразу поймёт, куда тянется ниточка и тогда ... Тогда жрец добьётся того, чтобы было проведено тщательное дознание после которого несмываемый позор запятнает род Остенов, а самого Дорита ждёт изгнание... Какая неосторожность - свалить на двенадцатилетнего мальчишку задачу, решение которой ты сам не можешь придумать, но и другого выхода нет, так что теперь остаётся ждать, и неизвестно, сколько ещё продлится это ожидание...

-Дядя...- Дорит поднял голову - Олден стоял около колонады , почти сливаясь с окружающей его бархатной чернотой.

- Здравствуй, племяш... Я не ждал тебя сегодня...- Дорит хлопнул ладонью по ещё хранящему дневное тепло камню рядом с собой.- Присаживайся...

Олден подошёл к Дориту , но не сел рядом, а молча протянул Дориту руку и в неверном свете звёзд тысячник различил на его ладони спутанный колтун. Дорит взял волосы и поднеся их к лицу, вдохнул до сих пор исходящий от них слабый запах мёда и хмеля , а затем тихо уточнил:

-Эти волосы точно её?

- Её. Я сам их срезал, когда она спала...- Олден, наконец, взглянул на Дорита и тот, встретившись с ним взглядом почувствовал тревогу - если всё прошло гладко, то почему мальчишка выглядит так, будто только что с похорон пришёл?!Не иначе как в доме Илита опять произошло нечто, ускользнувшее от внимания Дорита...Но хотя на душе тысячника и заскребли кошки, он улыбнулся и взяв мальчишку за плечи, слегка встряхнул его:

-Ты молодчина, племяш! Настоящий Остен!.. Только почему ты грустный такой?

Олден посмотрел на застывшие в воде отражения звёзд:

- У меня теперь , дядя, невеста есть. Сегодня днём обрученье было...

От такой новости брови тысячника удивлённо взлетели вверх:

- И когда же Илит сговорится успел? И с кем?

Мальчишка вздохнул:

-Вчера. С верховным жрецом Мечника Келтеном...

Услышав имя Келтена, Дорит присвиснул :

- Это очень выгодный союз,Олден. Только я всё равно не пойму, что тебя так гнетёт...

Лицо мальчика исказила болезненная гримаса, но потом он всё-таки присел на край бассейна и опустив голову , едва слышно прошептал:

-Это не союз,а самая обычная сделка , дядя. Илит мне так и сказал... А ещё сегодня утром Лиата мне сласти дала , но я их нашему дворовому псу скормил... Уже в полдень он сдох , только все думают , что это конокрады его притравили...

- Что-о-о?!!- восклицание дяди перешло в львинный рык, а сам он, вскочив со своего места, сжал кулаки и несколько мгновений буравил яростным взглядом темноту, а затем спросил у Олдена звенящим от еле сдерживаемого гнева голосом:

- Сколько примерно времени прошло с того момента, как ты скормил отраву собаке до её смерти?

И по-прежнему неподвижный, точно закаменевший мальчишка тихо ответил, подтверждая самые мрачные догадки Дорита:

-Часа два-три...

- А как сдохла собака?

Олден, наконец, поднял голову и посмотрев куда-то мимо дяди невидящими глазами , прошептал:

- Конюший сказал, что перед смертью наш волкодав выл и бился в корчах...

- Сучье дерьмо!!!- лицо Дорита исказило бешенство- Мало того, что эта шлюха заранее запаслась хелледом, который не так-то просто достать, так она ещё и всё расчитала. Скорее всего, Лиата хотела отравить тебя после того, как родит, но твоя неожиданная помолвка всё ускорила, ведь тогда на неё не упала бы даже тень подозрения: если бы ты съел отраву, то плохо б тебе стало ближе к вечеру и Илит обвинил бы в отравлении Келтена, но никак ни её!!! - дядя снова сел рядом с Олденом и , обняв его , крепко прижал к себе, шепнув.- Страшно подумать - сегодня я мог потерять тебя, но , видно, тьма к тебе благоволит, племяш: ты чудом избежал смерти, ведь против хелледа нет противоядия!..

Мальчишка тихо вздохнул:

- Я умирал бы так же, как наш пёс?..

Лицо Дорита окаменело:

- Во много раз мучительнее - на людей хеллед действует немного по-иному: вначале - кровавая рвота , затем - бред и жуткие судороги, да ещё на теле появляются похожие на чумные бубоны.Мне как-то довелось увидеть отравленного хелледом - он мучился трое суток, совершенно обезумев от боли... Но ничего - уже завтра Лиата будет извиваться и орать так, словно её жгут раскалённым железом...Теперь мы можем ей это устроить...

... Обряд Дорит решил провести в домашнем святилище, но на этот раз он бросил в курительницы не можжевельник, а растёртые в порошок полынь, хмель и вороньи ягоды. От запаха, за считанные мгновенья заполнившего святилище у мальчишки защипало в носу, но на Дорита куренье словно бы и не действовало - он продолжал подготовку к колдовству молча и споро. Глядя, как дядя точными движениями быстро рисует углём на полу святилища подобие паутины, Олден не мог избавится от смутного ощущения, что уже видел эту сцену во сне . Только вот что это был за сон , мальчику никак не удавалось вспомнить, а Дорит тем временем расставил на узлах рисунка свечи и крошечные изображения демонов , а после на миг замерев в неподвижности и ещё раз оценив результат своей работы, тихо сказал Олдену:

- Становись в центр, только на уголь не наступай.

Мальчик беспрекословно выполнил приказ дяди, с каждой минутой всё отчётливее понимая, что сейчас начнётся нечто жуткое: история с неудачным отравлением взбесила Дорита до такой степени, что он - судя по тому , что уже знал о тёмном колдовстве Олден, собирался призвать демонов подземелий , на которых не действовали защитные печати Великой Семёрки и лишь символ Лабиринта и заклинания на языке Бледных Призраков могли усмирить их первобытную силу...

Между тем дядя, убедившись, что рисунок неповреждён, сам, осторожно ступая между чёрными линиями, прошёл в центр паутины и, став рядом с Оденом , принялся нараспев читать первую строчку призыва:

-Дети мрака, ждущие добычу, приходите скорее! Будет вам пища! ..- после этих слов пламя свечей как то сразу потускнело а в воздухе повеяло подвальной затхлостью...-То , что насытит вас, - души людские вам предлагаю я - жертву примите...- запах стал ещё более отчётливым и Олден почуствовал,как по его спине побежали мурашки, а дядя окончил первую часть призыва.- Рвите их, жрите- гуляйте на славу!Души и плоть я вам предлагаю!!!

Теперь свечи источали нездоровый зеленоватый свет, а линии паутины словно налились чернотой и отделившись от пола где- то на ладонь, парили над ним - призыв был услышан и теперь демоны были совсем рядом... Олден судорожно вздохнул и коротко взглянул на дядю - тысячник словно превратился в каменное изваяние, а на его лбу выступили крупные капли пота : мальчишка понял, что Дорит тоже чуствует приближение вызванных им же сил. Но ритуал только начинался и тысячник, сделав минутную паузу продолжил творить заклятие, но теперь он использовал запретный язык Бледных Призраков - чужеродный и жуткий уже сам по себе, но в то же время в его звучании можно было уловить и завывание зимнего ветра , и волчий плач , и шорох нетопыринных крыльев... На мгновенье мальчишке снова показалось , что он очутился в одном из сновидений, навеянных аркоским пауком, но тут Дорит, окончив призыв на звенящей сталью высокой ноте, замолчал и в святилище воцарилась давящая на уши тишина , которую нарушало лишь потрескивание свечей, но Олден с дядей уже были не одни...

Расставленные Доритом фигурки изображали демонов невообразимыми чудовищами - уродливые морды, огромные перепончатые крылья, загнутые крючками хищные когти... Но теперь, вглядываясь в окружающий его сумрак, Олден заметил , что за линииями паутины скользят лишь еле видимые, постоянно меняющиеся тени: они то соединялись на миг в одно целое, то расплываясь вокруг паутины серым облаком, снова разделялись и было невозможно понять , сколько их на самом деле - один, трое или десяток...

- Здравствуй, малыш....- едва уловимый , вкрадчивый шёпот раздался прямо в голове у мальчишки и он, невольно вздрогнув, взглянул на застывшего в молчаливом напряжении Дорита, а шелестящий голос тут же произнёс.- Вызвавший не слышит нас - только ты...

- Они дожны быть уже здесь! Я чувствую их, но не вижу... - тихо произнёс дядя, подтверждая тем самым слова демона. Вытащив из кармана небольшой кисет , он вытряхнул из него себе на ладонь горсть серой пыли и швырнул её в пламя ближайшей свечи- Проявитесь!!!

Язычок свечи взметнулся вверх, на миг превратившись в настоящий огненный столб, и тут же угас, а замеченные Олденом тени уплотнились и потемнели - теперь они окружали паутину, точно тяжёлые грозовые тучи, а в их по-прежнему меняющихся очертаниях очертаниях можно было различить сотни лиц - как человеческих, так и совсем непохожих на людские...

- Зачем ты вызвал нас, человек? - в этот раз низкий гудящий голос , казалось, шёл прямо из под земли.- Зачем потревожил наш сон?!!

- Я хочу отдать вам душу и плоть ещё нерождёного ребёнка...- в твёрдом голосе Дорита угадывалось чудовищное напряжение- Такое, словно он взял на плечи непосильный, вот-вот готовый раздавить его груз.- Это хорошая жертва и славная пища!..Примите её!!!

- Ты потревожил нас , чтобы предложить такое ничтожество?.. Ты, слизняк, действительно думаешь, что эта славная жертва?!!- в потустороннем голосе почувствовалась нешуточная угроза и Олден понял, что дядя переоценил свои силы...Призвать тёмных сущностей довольно просто , особенно когда в сердце кипят злость и гнев, но заставить их подчинится своей воле не в пример труднее - они , конено же , возьмут предложенное , но и от самого вызвавшего мокрого места не оставят!...

Дорит сорвал с шеи медальйон с изображением лабиринта и показал её сгустившейся тьме:

- Я чту установленные в былые века правила и заклинаю вас чёрной кровью Древнейших...- тысячник не успел закончить заклятия . От низкого хохота содрогнулись каменные плиты святилища, а в следующий момент мощный толчок невидимой руки отправил Дорита прямо на нити паутины.Тысячник упал на них спиною , и , закричав от боли, выгнулся в чудовищной судороге, но тут же затих на покачивающейся, смятой его телом паутине, а тени , всё более уплотняясь, медленно поползли к потерявшему сознание тысячнику. .. Мальчишка в отчаянии взглянул на Дорита, на тени : ещё миг и серые щупальца коснуться дяди , высасывая из него жизнь и душу...

- Остановитесь! Это я попросил его призвать вас! Я!..- Олден не знал, какие заклятия могут остановить демонов, но если ему удалось услышать и увидеть сущностей раньше Дорита, то, может , ему удасться и как- то договорится с ними...

-Ты попросил его?!!- щупальца замерли, подрагивая, совсем рядом с дядей, а в грозном голосе скользнуло удивление- Зачем же мы понадобились тебе,отмеченному пауком?..

- Мачеха пыталась отравить меня и теперь я хочу, чтобы она за это поплатилась. - Олден понял , что сейчас его и дядю может спасти только правда...- Дядя пообещал мне , что отдаст вам её нерождённого ребёнка...

... Но договорить Олден не успел, так как в святилище снова раздался жуткий хохот, а потом голос прогудел:

- Люди всегда обещают то, чего не могут дать, мальчик, а одной души нам слишком мало. Что ещё ты можешь нам предложить?

И в самом деле - что ? Мальчишка закусил губу - если он сейчас не даст демонам требуемое , они заберут Дорита, а может быть и его самого... Да и жив он до сих пор лишь потому, что Аркоский паук оставил на нём свою метку - во всяком случае , со слов демона получалось именно так...

- Это же так легко, малыш... - голос звучал почти весело -. Разве у твоей мачехи только один ребёнок?..

Олден замер, как громом поражённый... Так вот чего они хотят - отвергнутую отцом и нелюбимую матерью Пелми!.. Он не испытывал к малышке ненависти, но и Дорит не должен погибнуть... Лихорадочно соображая, чтобы такого сказать, чтоб не слишком навредить Пелми и в тоже время успокоить демонов, Олден , стараясь не соприкоснуться с паутиной , шагнул к попрежнему пребывающему без сознания дяде и , порывшись в его карманах и нашедши волосы Лиаты, снова вернулся в почти уничтоженный круг. К тому времени он уже придумал...

- Демоны подземелий , я отдаю вам души всех будущих детей Лиаты, а моя младшая сестра пусть никогда не выйдет замуж! - мальчишка подумал, что если все браки заключаются так, как его, то Пелми такое заклятье даже на пользу - она никогда не попадёт в лапы к похожему на Илита мужу, а нерождённых и вовсе не жаль - их же пока даже на свете нет...- И отдаю вам то, что поможет взять обещанное! - произнеся последние слова, Олден бросил колтун туда, где серая дымка клубилась особенно густо и в ответ ему почти сразу раздалось довольное урчание :

- Вот это уже лучше, хотя всё равно маловато! Но ты нам нравишься- ты умеешь понять, что нам надо! - серый туман простёрся над уничтоженным кругом ,укутав собою Олдена с ног до головы, и мальчишка почуствовал как десятки невидимых рук гладят его волосы и лицо , ощупывают плечи и спину , касаются запястий...

- Вскоре ты станешь хорошим воином и колдуном - теперь голос почти ворковал - Ты будешь щедро кормить нас, а мы будем давать тебе требуемое...- и тут вдруг по- прежнему невидимая рука щёлкнула мальчишку по носу .- А пока запомни вот что - Дорит, которого ты спас сегодня, тоже виноват перед тобою и лучше ему не знать, о чём мы с тобой говорили...

- А что он такого сделал? - Олден не мог поверить услышанному- да, в последнее время он действительно не всё рассказывал тысячнику, решив, что имеет право на свои маленькие секреты, но то что сказал демон... Дорит - его дядя , его единственный друг, его учитель - и вдруг виноват?!!

- Когда придёт время , ты сам всё узнаешь...- хихикнул голос и туман начал стремительно редеть и рассеиваться, но Олден ещё успел уловить едва слышное.- До встречи, братец...- а уже в следующий миг в святилище не осталось ни теней, ни прелого запаха, а паутина опять стала просто нарисованным углём рисунком.

... С тех пор Дорит, тренируясь на плацу , никогда не раздевался до пояса - после соприкосновения с паутиной на его спине остались глубокие ожёги, в точности повторяющие контур рисунка, и шрамы эти нельзя было сгладить никакими притираниями и мазями . Олден тоже не стремился выставлять на всеобщее обозрение свои за одну ночь изменившиеся руки , а дяде, помятуя о странном предупреждении демона, он пояснил своё нежелание снимать тельник тем, что тоже влез в паутину, когда искал в карманах Дорита волосы Лиаты... Тысячник ещё долго вспоминал этот вызов и всякий раз выпытывал племянника подробности того, что произошло после того, как он потерял сознание, но ответеты Олдена всегда оставались неизменными - демоны так и не смогли подобраться к дяде вплотную - наверное, им помешал его талисман с лабиринтом, а исчезли они после того, как Олден бросил им волосы Лиаты и повторил сказанное дядей слово в слово...

- И как только они тебя не тронули? - изумился Дорит, когда впервые услышал пояснение племянника...

-Они увидели паука...- тихо пояснил Олден и опустил глаза - он чувствовал себя неловко, так как не привык врать Дориту, но тот был слишком занят своими мыслями и необратил внимания на смущение мальчика...

- Всё уже решено, отец... "Карающим" дали на сборы три дня ...- Олден упрямо выпятил подбородок и добаваил.- С Келтеном я уже разговаривал ...

- И что же он сказал? - сердце Илита защемило от горькой досады. С тех пор, как Олден перебрался жить в казармы, жрец видел сына нечасто , а разругавшись с ним сейчас, мог уже и не увидеть его никогда, ведь он зашёл попрощаться - долго тлевшая вражда с Триполемом опять превратилась пламя войны...

- Сказал, что сожалеет о том, что я не в отряде "Доблестных". - горбун усмехнулся.- Ну и добавил, что Испи будет ждать меня столько, сколько положено, а сам он будет молится Мечнику о том, чтобы тот послал мне воинскую удачу и славу...

Илит вздохнул : мало того, что Дорит заразил Олдена тягой к воинскому ремеслу и сделал своим ординарцем , так ещё и Келтен вместо того , чтобы вразумить сына, лишь ещё больше разжигает в нём эту страсть, а он - отец , даже не представляет, как теперь разговаривать с сидящим перед ним незнакомцем. Последние несколько лет Олден рос словно на дрожжах и теперь в неполные семнаднадцать мог сойти за двадцатилетнего : даже не смотря на горб - высокий, мускулистый , широкоплечий. У него рано сломался голос, рано появился тёмный пушок над губой, а своими длинными изящными пальцами он легко мог согнуть железный гвоздь . Казалось, что такая жестокая к нему поначалу природа теперь пытается исправить свою ошибку, щедро одаривая Олдена тем, чем поначалу обделила , за исключением одного - с тех пор, как сын перерос детские мягкость и округлость черт, уже ничто не могло сгладить отпечатка , наложенного на него врождённым уродством. Лицо хоть и умное, но слишком нервное и некрасивое, во взгляде сквозит злая ирония, а у губ уже появились жестокие и горькие складки - впервые Илит заметил их полтора года назад - как раз тогда, когда Олден заявил ему , что с завтрашнего дня будет жить в казармах "Карающих". Всё равно наставники его ничему новому уже не обучат, так что от общения с отрядными алхимиками и лекарями он возьмёт гораздо больше!

- А с чего ты взял, что лучше усвоишь медицину,если будешь жить в солдатском клоповнике? - жрец сурово сдвинул брови, пытаясь показать, что разговор окончен , но Олден дёрнул плечом и сказал, глядя прямо ему в глаза:

- А здесь что мне делать? Слушать, как вы с Лиатой грызётесь?!!

- Что-о-о?!! - от такой наглой грубости Илит едва не лишился дара речи, а у губ сына внезапно проявились те самые горькие складки и он тихо добавил.- О себе я не говорю - получил в своё время от мачехи на орехи и ладно, но не позволяй Лиате бить розгами Пелми - в конце концов, она же твоя дочь!

Это замечание заставило побледнеть даже всегда холодного Илита - после выкидыша, который приключился у Лиаты на следующий день после полмолвки Олдена, она словно утратила не только часть своей красоты, но и разум . Лиата кричала, что её ребёнок жив, но его забрали мерзкие крылатые демоны, пыталась куда то бежать, рвала на себе волосы... Лекарям пришлось дежурить у её постели, кружками вливая в больную успокаивающие отвары, пока Лиата не пришла в себя. Но оправившись телесно, душевно она так до конца и не выздоровела - её характер с тех пор стал совершенно невыносимым, а хуже всего от этой перемены было малышке Пелми - мать то душила её в объятьях и истерично целовала, то вдруг хваталась за розги и служанкам с трудом удавалось забрать у разъярённой женщины истерзанную малютку. В итоге только-только научившаяся ходить Пелми стала боятся матери, как огня и , едва заслышав её голос, пыталась спрятаться в самых укромных уголках дома...

... Тем не менее, надежды Илита на здоровое потомство угасли лишь после второго выкидыша жены, случившегося ровно через год после первого - Лиата неделю провела в горячке и снова твердила что-то о демонах, а врачи лишь разводили руками и прозрачно намекали жрецу , что безумие матери может передаться будущим детям... Вот тогда то Илит взглянул на своего первенца совсем другими глазами и в его сердце, наконец, появилось место для единственного сына, но Олдена уже давно не волновало то, что думает о нём отец, а заставить его отклониться от выбранной цели было невозможно - вскоре сын всё таки перебрался в казармы и появлялся дома лишь изредка. Его визиты оставляли в душе Илита горький осадок , зато бесконечно радовали Пелми - её почему- то тянуло к старшему брату, а Олден хоть и морщился, когда сестра его теребила, никогда не отталкивал её. Вот и теперь тихонько пробравшаяся в сад малютка застыла среди кустов, ожидая , когда брат обратит на неё внимание, и стоять слишком долго ей не пришлось:

- Ну, что же ты прячешься, мышонок? - Олден встал со скамьи и малышка с радостным писком бросилась к нему, а уже через миг она завизжала от восторга , когда старший брат подкинув её высоко вверх, тут же поймал и крепко прижал к себе.

- Меня долго не будет, Пелми, но когда я вернусь, то привезу тебе подарок. Что ты хочешь? - по прежнему сидящая на руках у брата Пелми на такое предложение растерянно хлопнула тёмными глазёнками, но тут же нашлась:

- Покатай меня. Сейчас...

- Хорошо, мышонок... - Олден повернулся к отцу. - Я отвезу её к морю, а часа через два верну в целости и сохранности.

- Может, тогда и на ужин останешься?.. - Илит рассеяно взглянул на теряющие лепестки розы... - Расскажешь больше о своей службе. Если же у тебя в чём нужда...

- Нет, отец. Ночевать я буду в казармах, а на снаряжение мне уже дал деньги Келтен. Вернее - впихнул... - и Олден коротко кивнув головой на прощание, направился прочь из сада. Глядя на то как тонкие ручонки обнявшей брата за шею Пелми путаются в по-прежнему непослушных, чёрных, как смоль, волосах Олдена, Илит ощутил , как его сердце сжимается от тоски - О, Единный! Почему время нельзя повернуть вспять, чтобы его теперь такой чужой и далёкий, носящий куртку "Карающих" сын снова стал прежним тихим девятилетним мальчиком, которого после похорон Алти надо было всего лишь крепко прижать к себе и шепнуть на ухо :"Ты не один, сынок... Я с тобой..." И тогда всё было бы по- другому...

... В лучах яркого солнца прибрежные скалы просто сияли белизной , а вороной, осторожно ступающий по каменистой тропке иноходец казался вырезанной из эбонита статуэткой. Олден взглянул на пеняшиеся у подножия скал волны и ещё крепче прижал к себе сидящую перед ним в седле Пелми - уже больше года прошло с тех пор, как он сам вырвал из рук Лиаты девочку и после этого случая малышка прониклась к нему самыми светлыми чувствами, а он, глядя на свою сводную сестру, чувствовал жалость и печаль , ведь Пелми и так приходилось несладко, а он её ещё и предал - демоны наверняка вывернут его слова по-своему и тогда судьбе малышки не позавидуешь... За прошедшие пять лет Олден многое понял и уже не сомневался ни в коварстве демонов, ни в том , что быстрое взросление и растущая колдовская сила, о которых он даже и не просил, даны ему не просто так - хотя все магические книги утверждали,что для потусторонних существ нет времени, терпеливо ждать назначенного часа демоны не любили ... Что же касается паука, то у горбуна с ним давно установилось нечто, вроде союза, а памятное Олдену пребывание в паучьем теле принесло горбуну не только несмываемую отметину - он ещё и перенял способность твари чувствовать скрытые душевные порывы и эмоции окружающих и с тех пор мнение Олдена о людях окончательно испортилось : человек - жадная, низменная, порочная тварь и он сам был ничем не лучше окружающих...

А ещё горбун никому не мог поведать о том, что его грызло и не давало покоя - свою первую кровь он пролил не в сражении, а во время усмирения очередного крестьянского бунта. Тяжёлые, закованные в сталь конники давили селян копытами коней и рубили длинными мечами, а деревни бунтовщиков сжигались до тла. Но перед этим пьяные от пролитой крови "Карающие" насиловали хорошеньких женщин и вешали стариков на любом, достаточно крепком суку, а Дорит, в своё время лишившийся из-за крестьянского бунта почти всего наследства, не только не сдерживал озверевших от вседозволенности ратников, но и потакал им...Что же касается Олдена, то он, едва попав в казармы, понял, что заслужить уважение большинства воинов сможет лишь в том случае, если будет более ловким, отчаянным и жестоким, чем они, а убедить "Карающих" в том, что он, несмотря на уродство, ничем не хуже их, он мог лишь в бою... Но вместо боя его ждала резня , горящая деревня и едва научившийся ходить крестьянский малыш: одетый в одну рубашонку, он ковылял прямо навстречу конникам и тянул к ним крошечные ручонки... Олден почувствовал, как его уже поднятая для удара рука задрожала - ещё миг и он опустил бы меч , но тут едущий с ним стремя в стремя Горти усмехнулся:

- Чего медлишь? Меч коротковат или руки не из того места выросли?

- Нет! - Олден понял, что если не убьёт сейчас малыша, то заработает среди воинов несмываемое, позорное клеймо труса. Уже в следующий миг, он, сжав зубы, ударил и его меч, словно бритва, отсёк кудрявую головку... Горти усмехнулся:

- Хороший удар! Вот теперь я понимаю, что Дорит сделал тебя ординарцем не потому, что ты его племянник...

А бледный, как смерть Олден повернулся к Горти и прошипел:

- Ещё раз скажешь подобное и твоя голова слетит так же, как и его!!! - Горти только и успел, что удивлённо хлопнуть глазами, а горбун пришпорил коня и погнал рысака туда, где пламя бушевало ярче всего...

Рука Олдена слишком сильно стиснула плечо Пелми и она тихонько пискнула, а задумавшийся о своём горбун словно очнулся:

- Я сделал тебе больно?.. Прости...

- Нет... - малышка прижалась к брату и ластясь к нему, точно котёнок, попросила.- Покатай меня ещё...

- Конечно же, Пелми... - и Олден направил остановившегося было коня к кудрявой роще. Грядущей войны он ждал как никто другой, ведь триполемцы - не тёмные селяне с вилами, а их "Золотые" уже не раз давали достойный отпор амэнским "Доблестным" и "Карающим"! Горбун надеялся, что столкнувшись с триполемскими воинами лицом к лицу он наконец-то сможет избавиться от стыда и доказать сам себе то , что способен не только убивать безоружных и скармливать пауку эмпатов... Возможная смерть не казалась Олдену страшной - гораздо больше его пугало то, что он, возможно, никогда больше не сможет посмотреть в глаза собственному отражению в зеркале...