Навестив свои южные имения и едва не доведя тамошних управляющих до заикания повальной проверкой всего и вся, Олдер, решив, что соглядатаи Владыки уже получили достаточно пищи для донесений, наконец-то направился туда, куда поехал бы с самого начала, если бы был свободен в своих поступках и чувствах. "Серебряные Тополя" - его крейговское имение, его дом, выстроенный исключительно для себя и под себя, его маленькая личная крепость, в которой среди доверенных, уже не раз испытанных людей живет его сын...
Этим летом Дари так и не удалось вывести к морю, которое ему так нравится, но ничего - в следующем году они с малышом все наверстают... Подумав об этом, Олдер тут же сердито тряхнул головой, не вовремя вспомнив, что тоже самое он уже обещал сам себе в прошлом году, и, значит, теперь он задолжал Дари уже два лета...
А если уж совсем начистоту, то жизнь сына проходит как-то мимо него, да и лицо собственного ребенка он видит гораздо реже, чем рожи "Карающих" - служба Арвигену с каждым годом отнимала все больше времени и сил, которые, как выяснилось, отнюдь не бесконечны!..
Мысли о Владыке и, соответственно, о данном им поручении отнюдь не улучшали и так мрачноватого настроения Олдера - после всего произошедшего он чувствовал себя измотанным и опустошенным, почти что стариком... А тут еще и последнюю треть пути ему пришлось совершать под зарядившими, словно бы назло, дождями. Дороги раскисли, намокшую, тяжёлую от грязи и впитавшейся влаги одежду едва удавалось отчистить и просушить за ночь...
Но последней каплей для Остена стали не унылые, насквозь пропитанные кухонным чадом, постоялые дворы, а ожидание парома - невзирая на уговоры слуг, Олдер не ушёл в укрытие, а провел несколько часов на продуваемом северным ветром берегу. Кутаясь от холодных дождевых капель в дорожный плащ, он неотрывно смотрел на грязно-серую, полную мусора воду, на тонущий в белесой мороси берег, и чувствовал, как где-то глубоко внутри него начинает медленно вскипать ярость - вот так, капля за каплей, время и уходит, и для общения с сыном у него опять останется лишь жалкая горстка часов. Эта непонятная злость и привела, наконец, к тому, что когда Олдер оказался на противоположной стороне, он отправился не на ближайший постоялый двор, чтобы хоть немного согреться и обсохнуть, а погнал коня по направлению к своему поместью. Немногочисленное сопровождение без слов последовало за ним - слуги уже успели убедиться на собственной шкуре, что лучше уж скачка под дождём и в грязи, чем мрачное, с каждой минутой растущее недовольство хозяина!..
Но, несмотря на бешеную скачку, в "Серебряные Тополя" Олдер все равно прибыл уже затемно - вестника впереди себя он не посылал, так что его приезд стал полной неожиданностью для обитателей имения. Остен же, глядя на закручивающуюся вокруг него привычную людскую суету, лишь зубами скрипнул - сбросив вконец промокший и измаранный грязью плащ на руки одному из слуг, он оправил дорожную куртку из бурой шерсти, и направился в комнаты к сыну.
Дари, еще не спал - стоя на коленях, он, глядя на теплящуюся свечу, проговаривал под надзором Илара положенные вечерние молитвы.
- Да сохранит Мечник от стали и дарует победу, да верну... - на этом месте Дари на миг запнулся, но тут же поправился. - Илар даже шикнуть на него не успел. - Да возвернутся войска с победой. Да благословит Седобородый их пути и подарит лёгкий жребий проливающим кровь за Амэн...
Застыв в тёмном дверном проёме, пока что незамеченный обитателями комнаты Олдер, неотрывно смотрел на сына. Дари, не только ничуть не вырос за эти месяцы, но даже словно бы исхудал - тёмные глаза стали ещё больше, кожа на лице казалась совсем восковой, а затянутая в тёмную ткань фигура ребёнка выглядела ломкой и беззащитной. Олдер зло сжал челюсти: он, признанный всеми лучшим воином Амэна, на самом деле - непутёвый родитель и никчемный колдун, который даже не может...
- Папа?!! - Дари, словно бы почувствовав взгляд отца, обернулся - его лицо немедля осветилось радостью так, точно внутри у него ярко вспыхнула свеча.
- Господин! - руки Илара мелко задрожали, а Олдер, шагнув в комнату, опустился на колени рядом с неуспевшим ещё подняться со своего места сыном, и продолжил чуть простуженным голосом:
- Да защитит Лучница их души от всего тёмного, да сбережёт Малика их домашних, ждущих возвращения защитников своих...
Когда же длинная молитва была закончена, Олдер поднялся с колен и обнял за плечи сразу прижавшегося к нему отпрыска.
- Ну, как тебе жилось в моё отсутствие, Дариен?
Дари поднял к родителю сияющее лицо.
- Всё хорошо... Я... Я так рад, что ты вернулся!
Дари хотел сказать ещё что-то, но его уже перебил Илар - справившись с минутным волнением, старик, служивший ещё отцу самого Олдера, принялся докладывать:
- Молодой господин всё это время был прилежен в обучении, но, к сожалению, часто болел. Мы с Роданом следим за тем, чтобы Дариен не пил холодную воду и не попадал на сквозняки, но это не слишком помогает. Прости нас...
Ненадолго смягчившиеся черты Олдера, после услышанного, вновь ожесточились и посуровели, но он, ответив старому слуге:
- Это не ваша вина.
Еще раз огладил сына по волосам и, наказав ему ложиться спать, вышел из комнаты.
Остаток вечера Олдер провел до утомительности обыденно: устроившись в старом кресле и вытянув ноги прямо к принесённой жаровне, он обстоятельно, и не торопясь, уничтожал содержимое принесённой из кухни миски. Разводить надлежащие церемонии с одиноким трапезничаньем за столом в обеденной зале, Остену сейчас совершенно не хотелось, к тому же, немедля заявившийся с докладом управляющий, совершенно не портил ему аппетита. В отличие от других, он при виде внезапно нагрянувшего хозяина не краснел и не покрывался потом, а просто рассказывал всё, как есть, тем более, что и скрывать ему было особо нечего - Ирмир был прагматичен, честен и начисто лишён тяги к воровству, что, безусловно, делало ему честь. Именно за эти качества Олдер и предложил, выходящему в отставку из-за возраста, заведующему обозом должность управляющего и ни разу не пожалел о своём решении...
Когда же с докладом было закончено, Олдер, отставив от себя опустевшую миску, потянулся за вином. Плеснул немного себе, налил Ирмиру, прищурился, глядя плещущееся в кубке вино.
- Твоё здоровье.
- С возвращением! - поняв, что деловая часть их разговора была окончена, бывший воин разом опорожнил свой кубок и сказал.
- Я понимаю, что лезу не в своё дело, но меня беспокоит Дариен.
Олдер поднял на Ирмира мгновенно отяжелевший взгляд.
- Тем, что болеет?
- Нет, глава. - По-военному отрапортовал Ирмир. - Тем, что тоскует, а тоска может высушить почище, чем болезнь. Илар и Доран преданы твоему сыну, как псы, но они слишком стары и не могут развлечь его. Может, выбрать пару сельских мальчишек, отмыть их, как следует, и пусть они составят Дариену компанию для игр?
- Сельских? - обдумывая неожиданное предложение управляющего, Олдер покрутил в руке свой всё ещё недопитый кубок. - Знатным невместно общение с простолюдинами, даже такое, но если это хоть немного развлечёт моего сына... - Приняв решение, Олдер опустошил кубок и вновь пристально взглянул на Ирмира. - Ты сам подберёшь из сельской ребятни наиболее подходящих. Если Илар, старый пень, вздумает возражать, скажешь, я приказал!.. А теперь - ступай...
Когда же ночь уже полностью вступила в свои права, смывший с себя дорожную грязь и уже переодетый в домашнее Олдер, вновь наведался к Дари. Дремлющий при входе Илар, завидев пришедшего в столь поздний час хозяина, попытался встать и поприветствовать господина, но Остен остановил его едва заметным движением головы. Зайдя в спальню сына, Олдер прежде всего направился к столику у окна и положил на него принесенный под мышкой подарок, который он привёз Дари из Милеста. Поколебался с минуту, но разворачивать не стал, а подошёдши к кровати, устроился на самом краю.
Свеча в ночнике едва заметно мерцала, а сам Дари крепко спал - он натянул одеяло едва ли не на нос, так что напоказ были выставлены лишь тёмная взлохмаченная макушка да часть щеки. Олдер осторожно убрал с бледной скулы сына тёмные прядки. Он не был лекарем, но в своё время ему удалось вырвать сына из лап лесной лихорадки, хотя приглашённые к ребенку врачеватели, как один, блеяли что-то про смирение, волю богов, и то, что сделать уже ничего невозможно... Ученые глупцы ошиблись - они, вообще-то, часто ошибаются, правда, сам Олдер едва не сжёг себя и свой дар начисто, отдавая жизненные силы мечущемуся в бреду, задыхающемуся из-за страшно опухшего горла малышу. Но много ли стоят поседевшая голова и утраченная на три месяца способность к колдовству по сравнению с жизнью своего ребёнка?..
Вот только вытащить сына, из-за разделяющей миры живых и мертвых грани, оказалось проще, чем убрать отпечаток перенесённой им болезни: Дари плохо рос, простужался от малейшего сквозняка, да и сам его нрав заметно переменился - мальчик стал задумчивым, тихим, каким-то нездешним...
Олдер же, глядя на своего странного отпрыска, испытывал не вполне естественный для благородного стыд за столь неудачное продолжение рода (уже сейчас было ясно, что воин из Дари при всём желании вряд ли получится, а, значит, незыблемая традиция семьи Остенов будет прервана), а какую-то щемящую нежность и бешеное желание оградить сына от окружающей их жестокости бытия...
- Папа?- погрузившийся в воспоминания Олдер поднял голову и увидел, что Дари уже не спит, а смотрит на него. Мальчик же сонно улыбнулся:
- Теперь всё будет хорошо, папа... Моё морское око, помнишь?
Пытаясь понять, куда клонит сын, Олдер чуть склонил голову.
- Помню. А что случилось, Дари? Ты потерял его?
- Нет. Я его не потерял, а отдал... - борясь с вновь подступившим сном, мальчик зевнул. - Ворону...Это был Седобородый...
- И как ты это узнал? - вслушиваясь в едва слышный шёпот сына, Олдер оправил ему одеяло, потрепал по волосам. Дари сонно вздохнул.
- Этот ворон не мог быть никем иным... Ты мне веришь?
- Конечно, верю. - С самым серьёзным видом ответствовал Олдер, и Дари, улыбнувшись, снова закрыл глаза. Спустя несколько минут он вновь крепко спал. Остен огладил укрытое одеялом плечо сына и улыбнулся - ну и фантазии у мальчишки!.. Ворон-Седобородый!.. Помнится, он вместе с братом тоже сочинял похожие байки и рассказывали друг другу страшные истории, но до такого, как Дари, они не додумывались...
Встав с кровати, Олдер вновь подошёл к окну и принялся разворачивать принесённый подарок - установил на столе отполированную, разбитую на множество чёрно-белых клеток, доску для игры в Крепость и принялся расставлять на ней литые из серебра фигурки: конники, пехотинцы, башни... Часть фигурок ярко блестит, часть - старательно вычернена, и все они проработаны с редким мастерством - детали доспехов воспроизведены в подробностях, в гривах коней можно разобрать каждый волосок, и даже лица у серебряных воинов разные - каждому присуще исключительно его, особое выражение... Роскошная, сказочно дорогая игрушка, которую раздобыл по его просьбе старый Иринд. Дари не просил о таком, он вообще, если вспомнить, никогда ни о чём не просил, но Олдер надеялся, что привезённый подарок придется сыну по вкусу.
Сам он в детстве о таком даже мечтать не мог - отцу, как младшему сыну, досталось из состояния семьи всего-ничего: два небольших имения. Одно - с очень скромным, по меркам амэнской аристократии, домом всего в ста шагах от моря, второе - в непролазной глуши... Впрочем, Олдер не чувствовал себя ущемлённым - для счастья ему тогда вполне хватало неба над головою, тенистых рощ и моря с узкой полоской отмели... Кажется, это было только вчера, хотя на самом деле с той поры прошла целая жизнь.
Двадцать пять лет назад
Олиния Остен с самого утра была не в настроении, и весть о прибытии с лаконской границы мужа женщину совсем не обрадовала - лучше бы он, возвратясь из медвежьей глуши, не рвался так сразу в их уединённое имение, а решил бы погостить в Милесте, у брата. Заодно - вызвал бы её вместе с сыном в город. Так уже бывало - и не раз, так что же теперь помешало Гирмару устроить ей этот маленький праздник? Тем более что он бы ему ничего не стоил, да и Олдеру будет полезно общество Дорина, а то мальчишка здесь уже совсем одичал. Свежий, не несущий миазмов из Припортового квартала, воздух, конечно же, полезен для здоровья, да и вид на море, безусловно, красив - но не тогда, когда ты видишь его чуть ли не круглый год, а Олинии он уже и вовсе опротивел. Она с детства привыкла к оживленному, многоголосому Милесту и шумным визитам закадычных подруг, а потому так до конца и не свыклась с загородным уединением и его однообразным ритмом.
Никто не спорит - из-за стремительного обнищания семьи, её замужество с Гирмаром Остеном уже было настоящей удачей, да и в доставшейся ей после замужества вотчине она была полноправной и единственной хозяйкой, вот только круг интересов Олинии был довольно узок, а с тех пор, как три года назад умерла её единственная дочь, женщине стало некого нежить и голубить. Её младший сын умер вскоре после рождения - ему даже не успели дать имя, а Олдер совершенно не нуждался в материнских нежностях, день-деньской пропадая то у моря, то в окружающих имение густых рощах и виноградниках. В своё время Гирмар обломал об своего отпрыска немало розог, пытаясь втолковать ему, что с ребятнёй из ближайшей деревни нельзя не только играть, но и общаться: хорошие хозяева не позволяют себе панибратские отношения со слугами, ведь последних это развращает, делая ленивыми и непокорными.
Отцовские наставления, в конце-концов, помогли - Олдер прекратил водиться с сельскими сорванцами, но и дома он сидеть не стал. Беспокойная, горячая кровь Остенов требовала выхода, и Олдер то нырял в море со скалы, то взбирался на деревья, нещадно потроша птичьи гнёзда, то устраивал ловушки возле лисьих нор... Таким вот занятиям он и посвящал все свои дни, возвращаясь домой лишь для того, чтобы поесть - сожженный солнцем до черноты, взлохмаченный, с исцарапанными руками и шелушащейся, обветренной кожей на лице...
Олиния, конечно же, любила своего первенца - с одной стороны ей было грустно, что сын потихоньку отдаляется от неё, но в тоже время где-то в глубине души она радовалась тому, что беспокойный и дикий отпрыск не стремится попасть в её комнаты и порушить своим стремительным появлением раз и навсегда установленный порядок, одним махом сметя с полок многочисленные, милые женскому сердцу безделушки.
Образовавшуюся в душе Олинии пустоту мог бы заполнить ещё один ребёнок, но тут-то и крылась главная проблема. Олиния была ещё достаточно молода, но супружеские ласки, несмотря на все старания мужа, казались ей обременительными, а беременность зачастую обращалась для Олиниии в девятимесячный кошмар - тошнота, отёки, боли в спине... В общем, когда после последних, не слишком удачных родов, лекари посоветовали супругам на время воздержаться от постельных утех, Олиния, что называется, вздохнула полной грудью, тем более, что Гирмар не стал спорить ни с лекарями, ни с ней - в конце-концов, наследник у него уже был, так что теперь супруги встречались в спальне крайне редко.
Чаще всего такие встречи происходили как раз после возвращения Гирмара из походов, так что и в этот раз Олиния, отдав необходимые распоряжения по дому, занялась собой - положение, как говорится, обязывает - а ещё через пару часов она уже придирчиво изучала своё отражение в большом металлическом зеркале. Зрелое, но не расплывшееся тело, высокая грудь, несколько надменное, красивое лицо с хорошей, золотисто-смуглой кожей, намечающиеся морщинки возле глаз умело замаскированы пудрой и тенями, иссиня-чёрные волосы уложены почти что в идеальные локоны.... Ещё раз внимательно осмотрев себя, Олиния решила сменить серьги и ожерелье, а когда с последними штрихами было покончено, муж уже подъезжал к входу в дом.
Еще раз коснувшись зазвеневшей под пальцами длиной серьги с крошечными подвесками, Олиния спустилась из своих комнат во внутренний двор. Ей хватило всего одного взгляда по сторонам, чтобы убедиться - Олдера в доме нет. Сорванец, видно, удрал к морю или в рощи ещё на заре, и в своих скитаниях забрался так далеко, что отправленная за ним прислуга вернулась ни с чем. Между изогнутых, точно крейговские луки, тщательно подведённых бровей Олинии пролегла некрасивая, глубокая складочка, но уже через миг морщинка разгладилась. Она накажет виновных, но позже, не теперь. Грациозно поправив спускающийся на плечо тёмный локон, Олиния прошла вперёд и встала перед уже выстроившейся в ряды, вышколенной прислугой.
К этому моменту в коридоре послышались уверенные, по-военному чёткие шаги мужа, а ещё через миг Гирмар вышел из полумрака передней под заливающие внутренний двор солнечные лучи. Как и все Остены, он был высок и бронзово-смугл, а строгая воинская одежда удивительно ему шла, подчеркивая широкие плечи и поджарый живот. В поединке с возрастом Гирмар пока что одерживал уверенную победу - в его чёрных, точно смоль, волосах только - только начали появляться белые нити, а худое лицо казалось удивительно моложавым. Особенно - когда он улыбался... Олиния даже иногда завидовала этой показной молодости мужа, за которую он, в отличие от своей супруги, никак и не боролся. Впрочем, его лицо не испортили бы и морщины - Олиния порой и сама удивлялась тому, что чуть резковатый, действительно мужественный облик Гирмара всегда оставлял её равнодушной...
Женщина сделала шаг вперёд, раздвинув губы в заученной улыбке:
- Слуги и я рады приветствовать тебя. С возвращением!
- Все ли благополучны?- на лице услышавшего приветствие Гирмара мгновенно расцвела ответная, явно не наигранная улыбка.
- Все. Предки и Семёрка хранили нас в твоё отсутствие.
- Вот и славно.- Гирмар тряхнул головой, и, повернувшись в сторону коридора, произнёс. - Ну же, Дариен, иди сюда и поздоровайся со всеми!
Когда названный Дариеном мальчишка послушно шагнул к Олинии, та словно бы оглохла на мгновение, а её улыбка точно примерзла к мгновенно занемевшим губам. Ей было достаточно одного мига, чтобы разглядеть в подошедшем к ней ребёнке удивительное смешение типично остеновских и явно лаконских черт. На вид мальчишка был лишь на пару лет младше Олдера, а это значило, что Гирмар завёл себе девку на стороне еще в ту пору, когда она носила под сердцем дочь... А теперь ещё и приволок плоды своих постельных утех сюда, в её дом - точно в лицо плюнул, выставляя её на посмешище перед слугами... За что???
- Олиния, я уверен, что Дариен станет для тебя почтительным и преданным сыном... - голос Гирмара доносился до Олинии словно бы издалека - мир выцвел, утратив краски и глубину. Ей хотелось закричать, заплакать навзрыд злыми слезами, но вместо этого она лишь глубоко вздохнула и спросила:
- А что сталось с его родными?
Гирмар мгновенно прекратил улыбаться.
- Мать Дариена скончалась от лихорадки два месяца назад. Не мог же я оставить его одного...
- Папа!- возглас ворвавшегося во двор, запыхавшегося от долгого бега Олдера заставил обернуться как Олинию, так и Гирмара, и женщина, мысленно сравнив своего отпрыска и привезённого мужем выблядка, едва не застонала. С облупленным носом и слипшимися от купания в морской воде волосами, покрытый пылью Олдер гораздо меньше смахивал на потомка благородной крови, чем тонкий, с глазами словно у оленёнка, Дариен... Его мать отмерила сыну изрядную долю своей красоты - из-за неё со временем Дариен может занять в сердце Гирмара место его законного сына... Подумав об этом, Олиния взглянула на привезённого мужем мальчишку так, точно он был болотной гадюкой, которую она неожиданно обнаружила в собственной постели...
Гирмар же, в отличие от безмолвствующей жены, времени зря не терял. Шагнув к сыну, он крепко его обнял, потом, чуть отстранив от себя, окинул отпрыска быстрым взглядом.
- Ты сильно вырос за время моего отсутствия... Кстати, почему ты опоздал, Олдер?
Мальчишка тряхнул головой - в точности так, как это, обычно, делал отец, и тут же запустил пальцы в тёмные волосы.
- Я на Белой Скале был и еще оттуда тебя заметил, но ведь от неё до дома прямиком не добраться.
Гирмар, услышав такой исчерпывающий ответ, улыбнулся.
- Прыгал?
- Да.
- Когда я был таким же, как ты, то тоже любил это место. Ты ведь покажешь его Дариену?
- Покажу, а он к нам надолго? - пропустивший большую часть встречи Олдер заинтересованно взглянул на незнакомого ему прежде сверстника.
- Навсегда. Он твой брат, и, думаю, ты поможешь ему здесь освоиться...
Что ж, с этим заявлением Гирмар не ошибся. Олдер наградил новоявленного брата быстрым взглядом и согласно кивнул головой.
- Конечно, папа.
Олиния, услышав ответ сына, зло выдохнула сквозь зубы, и Гирмар немедля повернулся к ней. Прошептал едва слышно:
- Вечером поговорим, наедине... - а потом подал руку, и супружеская чета Остенов отправилась обедать.
Показав новоявленному брату его комнаты и немного рассказав о здешнем житье-бытье, Олдер посчитал свои обязанности радушного хозяина вполне выполненными, тем более что Дариен говорил мало, невпопад и явно хотел остаться один. Что ж, у Олдера хватало и других забот - оставив мальчишку в таком желанном для него одиночестве, малолетний Остен отправился на псарню, где его ожидал привезённый отцом подарок - щенок боевого грандомвского пса. Эти закованные в сталь зверюги сопровождали воинов в сражениях и отличались силой, свирепостью и злобой. Грандомовских собак покупали охотно и за хорошие деньги, так что встретить их можно было по всему Ирию. Правда, остальные ирийцы, в отличие от грандомовцев, использовали этих псов как охранников, а в Амэне они чаще всего науськивались на охоту за беглыми полувольными. Олдер видел такую собаку у дяди, когда они гостили у него в Милесте - необычайно умный и большой пёс охранял дом. С тех пор прошло два года, и лишь теперь долгожданная мечта стала явью.
Вот только молочный кутёнок не был ни умным, ни свирепым. Скорее - жалким. Эдакое недоразумение на разъезжающихся лапах и с палевой, сморщенной шкурой, жалобно пища, тыкалось мокрым носом в ладони Олдера. С трудом верилось, что через год из щенка вырастет большой и сильный зверь, способный одним лишь сжатием челюстей переломить руку взрослому человеку.
- Не сумливайтесь, молодой хозяин. Это настоящий грандомовский пёс и есть. - Увидев на лице гладящего щенка Олдера вполне законное недоумение, смотрящий за собаками Ридо тут же решил развеять все сомнения мальчишки. - Гляньте, какая шкура складчатая и морда тупая, а умные люди таких собак всегда несмышлеными кутятами покупают, чтоб, значит, щенки нового хозяина с самого нежного возраста знали.
Олдер согласно кивнул головой, и еще долго возился со щенком, устраивая ему постель и кормя молоком под присмотром Ридо. Когда же кутёнок уснул, мальчишка отправился на розыски отца - ему не терпелось расспросить его о походе. Вот только внутреннем дворике отдыхающего отца не было видно, в отведённых ему комнатах Гирмара тоже не было, но зато из покоев матери доносились приглушённые голоса сразу двух родителей, и Олдер решил наведаться туда - всё равно ведь не спят!..
Но первые же, услышанные им слова Олинии, заставили мальчишку застыть возле неплотно прикрытой двери. Он знал, что родители иногда не ладят между собою, но до серьёзных размолвок у них до сего дня никогда не доходило... Олдер принк к косяку - в узкую щель он видел сидящего в кресле отца и стоящую перед ним, нервно комкающую в руках платок, мать.
- Меня никогда не интересовало, с кем ты проводишь время на стороне, Гирмар. Я не искала, не ревновала, не пыталась узнать имя... Так зачем же теперь ты притаскиваешь сюда этого выблядка?
- Я же говорил, тебе. Мать Дариена умерла, и я не захотел оставлять его с чужими людьми - он вполне заслужил дом. - Хотя голос отвечающего Гирмара всё ещё был спокоен, в нём уже проскальзывали металлические ноты. - И он не выблядок - пусть и рождённый вне брака, но он мой сын!
Олиния тряхнула головой, её лицо пылало гневом:
- Которого ты прижил от какой-то отрядной шлюхи, кувыркаясь с ней на соломе под телегами! - выкрикнув эти слова, Олиния прижала к губам дрожащие пальцы с платком и отвернулась, караулящий за дверью Олдер потрясённо вздохнул, а по-прежнему сидящий в кресле Гирмар чуть подался вперёд и холодно заметил.
- Сколько страсти, Олиния!.. За все годы нашего супружества ты не радовала меня и десятой долей высказанных тобою сейчас чувств... Любовницы нужны мне были хотя бы для того, чтобы убедиться в своей состоятельности, как мужчины.
От жестоких слов мужа Олиния выпрямилась, её лицо побелело.
- То есть, ты теперь мстишь мне, Гирмар? Мстишь за то, что по твоим словам, я была тебе плохою женой?
Гирмар отрицательно качнул головой.
- О мести не может быть и речи - мы слишком разные, Олиния и всегда такими были. Тут ничего не поделаешь, но у Вейоны я находил то, чего был лишён здесь. И она не была ни шлюхой, ни рабыней. Когда мы взяли лаконский Ольз, она пришла просить о помиловании своего деда - выживший из ума старик решил пророчествовать на площади. Я сохранил ему жизнь, но условием помилования поставил то, что Вейона оставит Ольз и станет делить со мною и быт и постель.
- И ты говоришь об этом так... Точно... - не найдя подходящих слов, Олиния отвернулась к окну - в это мгновение она казалась особенно слабой и беззащитной. Гирмар, похоже, почувствовал ее растерянность. Он встал из кресла, и, подошедши к жене, притянул её к себе за плечи.
- Пойми, Олиния. Дариен - моя кровь, и я не хочу держать его где-то на задворках. Олдеру будет полезно его общество. Они наверняка подружатся, а Дариен - спокойный, усидчивый мальчик. Глядя на него, и Олдер будет более прилежен в учебе.
К тому же, когда они оба вырастут и станут на военную стезю, как истинные Остены, им двоим особенно понадобится тот, на кого можно расчитывать больше, чем на себя. Тот, кто, прикроет тебе спину... Это очень важно, Олиния.
Теперь Гирмар говорил мягко, почти что примирительно, но Олиния, отстранившись от мужа, лишь сухо заметила.
- Оставь меня, Гирмар.
Рука мужа тут же соскользнула с её плеча.
- Как хочешь, Олиния, но своего решения я не изменю. - Тихо произнёс он и направился к двери. Олдер едва успел спрятаться в одной из ниш.
Волнение, вызванное возвращением под родной кров Гирмара, быстро сошло на нет, и жизнь в поместье вошла в привычную колею. Семейные обеды, неспешные беседы родителей за столом. Ни Гирмар, ни Олиния, судя по всему, не возвращались более к нечаянно подслушанному Олдером разговору, но во время семейных трапез Олиния смотрела на Дариена, как на пустое место, тот же, в свою очередь, и вовсе не поднимал глаз от стола. Олдер же, отдавая должное еде, украдкой наблюдал за всеми и за единокровным братом - особо. Спор родителей смутил его, и мальчишка не знал, на чью сторону стать - отца он обожал, но и мать ему было жалко. Поэтому Олдер держался с Дариеном немного отстранённо и в то же время - внимательно: по поведению нежданного брата мальчишка стремился разгадать, кто из родителей всё-таки прав, вот только понять мысли и стремления Дариена было непросто. Он, словно бы чувствуя всю двусмысленность своего положения, старался держаться в тени и никому не лез на глаза, проводя большую часть времени то в выделенной ему комнате, то в самых укромных уголках примыкающего к поместью сада. А еще он почти всё время молчал...
В этом Олдер уже успел убедиться на собственном опыте пару раз он по просьбе отца, брал Дариена с собою, когда направлялся к морю. Брат неплохо плавал и нырял, но за все, проведённые вместе часы, Олдер едва ли слышал от него более десятка слов. Что ж, сам он в друзья тоже не набивался, а потому даже не пытался разговорить Дариена. Решил же все, как это обычно и бывает, случай.
Каждый день Олдер заходил на псарню, где подолгу возился с подаренным ему щенком, которого, поразмыслив, нарек Туманом за цвет шкуры. По совету Ридо, Олдер старался как можно крепче привязать к себе кутёнка: кормил его с рук, гладил, менял подстилку - эти хлопоты нисколько не утомляли мальчишку. Скорее, даже, наоборот - были в радость, и, обычно, он покидал псарню в великолепном расположении духа. В этот же раз выйдя, на задний двор, Олдер стал свидетелем того, как возвращающийся из сада Дариен столкнулся в дверях чёрного входа с одним из слуг - верзилой и грубияном Калистом. Дариен лишь слегка зацепил его плечом - этот толчок не смог бы повредить даже кошке, но в тот же миг Калист, громко выругавшись, ударил мальчишку. Тот упал с крыльца в пыль, не издав и звука, а когда поднялся, то стало видно, что из его нижней разбитой ударом губы обильно течет кровь. Слуга же тем временем, сойдя с крыльца, зло сказал.
- В следующий раз смотри, куда прёшь!.. Впрочем, надеюсь, этого не будет, и наш хозяин вскоре отошлёт тебя туда, откуда и притащил.
Дариен ничего не ответил - стерев ладонью заливающую подбородок кровь, он вновь попытался войти в дом, и лишь когда явно набравшийся вина Калист заметил:
- Что, доносить пошел на меня, выблядок?
Соизволил повернуться к здоровяку и тихо сказать.
- Я не доносчик!
Произнеся это, Дариен вновь отвернулся, но Калист не успел ему в ответ и слова сказать, так как Олдер, сделав из увиденного чёткие и не поддающиеся сомнению выводы, коршуном напал на слишком много возомнившего о себе слугу.
- Как ты смеешь! - звонкий, протестующий голос мальчишки разнёсся по всему двору. Калист даже попятился от такого напора - несмотря на винные пары, он понял, что сотворил явно что-то не то и тут же попытался оправдаться.
- Не серчайте, молодой хозяин! Я лишь проучить его слегка хотел ...
- Он мой брат, а ты поднял на него руку! - Олдера буквально трясло от злости, и он с силой сжал кулаки. - Кнута захотел?! Так отец это тебе устроит!!!
Багровая физиономия Калиста как-то сразу поблёкла, почти что посерела. Похоже, он совершенно не расчитывал на то, что его поступок вызовет такое негодование у старшего и законного господского сына... Слуга судорожно вздохнул, и в который раз попытался оправдаться:
- Да какой он вам брат, молодой господин! Приблуда он, так все говорят!
Олдер же лишь ещё больше насел на Калиста и прошипел, точно дикий кот.
- Кто - все? Отвечай!
Калист же, которому отнюдь не светило отдуваться за кухонные сплетни в одиночку, немедля зачастил.
- Дык, все в людской говорят... Мол, Дариен этот - приблуда. Через месяц-два ваш батюшка отправит его отсюда куда подальше - чтоб ни вам, ни госпоже Олинии глаза не мозолил...
- Вот значит как... - Олдер зло выдохнул и недобро, по-отцовски, прищурившись, посмотрел на Калиста.
- А с каких пор слуги стали обсуждать действия хозяев!.. Это не вашего ума дело, Калист, и я обо всём расскажу отцу! - тут Олдер отвернулся от Калиста и, подошедши к молча взирающему на эту сцену Дариену, произнёс. - Пойдём к морю...
Дариен в ответ лишь согласно кивнул головой...
Олдер действительно привёл брата к морю - но не на отмель, а в своё самое люибимое место - туда, где срывающийся со скал ручей образовывал небольшой водопад. Смочив платок в ледяной воде, Олдер протянул его Дариену.
- На, приложи к губе, а то опухнет... - и, устроившись на одном из нагретых летним солнцем валунов, сказал. - Не позволяй слугам так обращаться с тобой! Ты - мой брат, и они не смеют даже косо взглянуть в твою сторону.
Дариен, приложив мокрую ткань к губе, устроился на соседнем камне, грустно вздохнул.
- Брат, но незаконный... Если бы я мог, то и не появлялся бы здесь никогда...
Олдер нахмурил брови:
- Почему?
Дариен пожал плечами...
- Думаешь, я не понимаю... Твоя мать меня терпеть не может, и я здесь чужой...
Олдер чуть склонил голову к левому плечу, задумчиво взглянул на Дариена.
- А отец?
Этот вроде бы простой вопрос заставил Дариена серьёзно призадуматься. Но через пару минут он всё же сказал:
- Я его не знаю. Почти...
Олдер поёрзал на своём валуне:
- Как так? Разве он не навещал тебя?
- Навещал... - Дари снова вздохнул. - Иногда... Мы с матерью жили в маленьком доме в деревне, а он приезжал, привозил матери деньги на обзаведение, ворчал, что она копается в земле на огороде, хотя в этом нет нужды... Проводил в доме несколько дней и снова уезжал.
- Ясно... - Олдер почувствовал, как всколыхнувшаяся в нём на мгновение ревность угасла без следа. Сводный брат видел отца не чаще, а то и реже, чем он сам... А Дариен между тем продолжал рассказывать...
- Знаешь, моя мама... Она не любила сидеть без дела. Всегда чем-нибудь занималась, а во время работы - пела... Красиво очень, только грустно... Я её готов был целый день слушать, да и отец, когда навещал нас, всегда просил её спеть для него: особенно ему нравилась одна баллада - лаконская. В ней рассказывалось про то, как девушка обещала дождаться уезжавшего на войну ратника, но, не сдержав своего слова, вскоре стала невестой другого, а погибший воин, став слугою Седобородого, пришёл к ней на свадьбу... А ещё отец любил пирожки, которые она делала...
- Ну, у нас никто лаконских песен не знает, да и стряпает только прислуга... - Олдер поудобнее устроился на валуне и как можно более уверено заявил. - Всё еще образуется - вот увидишь...
В тот день они переговорили, казалось, обо всём на свете - так долго молчавший Дариен наконец-то высказал всё, что накопилось у него на душе, а Олдер, в ответ, поведал ему о своих радостях и печалях... В имение мальчишки вернулись вместе и с тех пор стали закадычными друзьями. То ли из-за этого, то ли из-за примерного наказания Калиста шепотки за спиной Дариена на время утихли, вот только совсем уж спокойным житьё мальчишек так и не стало. Олинии дружба братьев была точно соль на рану, и когда Гирмар уехал из имения по делам, мать тут же вызвала сына на разговор...
Честно сказать, Олдер не очень любил бывать у матери: всюду, куда не повернись, либо цветы в дорогих вазах, либо хрупкие безделушки, готовые свалиться со своих мест от малейшего неосторожного движения. Мальчишка, способный пройти по узкой скальной тропе с закрытыми глазами и вскарабкивающийся на деревья, точно заправская белка, в покоях матери чувствовал себя скованным и неуклюжим. Не приведи Семерка, что-нибудь перевернёшь! Мать, конечно, не будет ругаться, но целый день будет ходить с таким расстроенным лицом, что...
Впрочем, войдя к Олинии, мальчишка, взглянув на неё, сразу же понял - такого лица он у матери ещё никогда не видел. Напряженное, застывшее, словно маска! Олиния сидела в кресле, неестественно выпрямившись, и теребила в пальцах уже весьма измятый платок. Взглянув на сына, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и почти мгновенно угасла. Олдер замер перед матерью, так и не дойдя до кресла нескольких шагов, а Олиния вздохнула и произнесла.
- В последнее время ты ведешь себя очень неразумно, сын. Тебе не стоит так тесно общаться с Дариеном.
Мальчишка чуть склонил голову к левому плечу, задумчиво взглянул на мать:
- Почему? Отец ведь не против!
Олиния тяжело вздохнула:
- Твой отец слеп, и не видит того, что вижу я. Дариен - двуличная и лживая тварь - такой же, как и его мать! Дружба с тобой нужна ему лишь для того, чтобы приблизиться к отцу.
Олдер нахмурился. Со словами матери он был не согласен, но, припомнив не так давно подслушанный разговор родителей, возразил:
- Это не так, мам. Дариен вообще не умеет врать - если бы ты с ним поговорила, ты бы сама убедилась.
В ответ на такое предложение Олиния лишь фыркнула, точно разъярённая кошка.
- Мне смотреть на него противно, не то, что говорить!.. Но я и без всяких бесед знаю, что такое Дариен! Пойми, Олдер, этот выродок не может тебе быть ни другом, ни братом. Он наверняка умолял твоего отца привезти его сюда, а приятельствует с тобою лишь для того, чтобы, получше узнав Гирмара, стать его любимцем. Ты и охнуть не успеешь, как этот выблядок отберёт у тебя внимание отца и станет первым, а ты - законный и старший, окажешься в стороне!
Последние слова мать почти что прошипела, а Олдер, слушая ее, не мог поверить собственным ушам. Дариен никак не подходил на ту роль, что выдумала ему Олиния, которая видела брата, словно в кривом зеркале. Более того, она была глуха к любым возражениям, но Олдер все же попытался:
- Все не так, мам. Ты ошибаешься. Дариен совсем не такой, как ты вообразила... И не он со мной пытался подружиться, а я с ним!
Впрочем, это его возражение ни к чему не привело. Олиния, скорбно покачав головой, вздохнула.
- Ты, сын, слишком мал, чтобы понять, но я же вижу... Просто пообещай мне, что больше не будешь водиться с Дариеном. Я ведь не о многом прошу!
- Нет! - Олдер вскинул голову, блеснул глазами. - Он мой брат и друг, чтобы ты, мама, не думала!
- Олдер! - громкий выкрик Олинии мальчишка оставил без внимания. Чуть склонив голову, как и полагается почтительному сыну, он покинул комнаты матери, ни разу не обернувшись.
Что ж, в этот раз Олиния осталась ни с чем. Разговор с сыном ни к чему не привел, а вскоре в имение вернулся Гирмар. При муже Олиния не решалась на какие-либо действия и могла лишь молча наблюдать за тем, как Дариен и Олдер убегают вдвоем к морю, возятся со щенком или, сидя за одним столом, усердно скрипят перьями в тетрадях под руководством привезенного мужем учителя.
Гирмару же такая дружба отпрысков была по вкусу, и он старался укрепить ее, равно деля внимание между сыновьями, и тем самым сводя на нет саму возможность их соперничества. За похвалой Олдеру немедля следовало и ласковое слово для Дариена, да и на конные прогулки Гирмар всегда брал сразу двоих своих отпрысков.
Уже вскоре мальчишки стали действительно неразлучны, и Гирмар отбыл в очередной поход в твердой уверенности, что в его доме все тихо и благополучно, ведь Олиния, казалось, смирилась с жизнью Дариена в имении, и если и не приняла мальчишку, то вполне с ним стерпелась, а большего и желать нельзя. В конце-концов, от неё никто не требовал нянчиться с Дариеном и рассказывать ему сказки на ночь - он как раз вступал в возраст, в котором женская опека уже и не особо нужна, а требуется мужское воспитание. Подходящего же наставника он нашел...
На самом деле Гирмар ошибался, причем сразу в двух случаях. Внешнее смирение Олинии отнюдь не означало внутреннего, а наставник его сыновей не на шутку влюбился в хозяйку имения.
Не было тут ни приворотных зелий, ни кокетства со стороны Олинии. Она как раз на молодого учителя даже не смотрела, а вот Райген с нее глаз не сводил, совершенно позабыв и о том, что мать обучаемых им мальчишек старше его на пятнадцать лет, и о том, что она чужая жена. Ее холодноватая, чуть надменная красота оказала на него прямо таки магическое воздействие, и Райген, был сражен наповал. Почему? Возможно, он был слишком избалован вниманием легкодоступных девиц, и потому ледяная отчужденность Олинии показалась ему верхом совершенства, а может и сами Аркоские демоны решили внести в человеческие страсти свою очередную лепту.
Как бы то ни было, молодой, но уже успевший как повоевать в качестве отрядного алхимика, так и поучительствовать, мужчина, угодил в силок там, где и сам этого не ожидал. Разумеется, ни о каких постельных утехах и речи не было. Так же не было ни попыток уединиться, ни даже самых легких прикосновений. Зато были разговоры: вызнав из сплетен прислуги о том, что Олиния сильно скучает по Милесту, Райген, рассказывая ей об учебе своих подопечных, стал заодно выкладывать и городские новости и слухи, а, отлучаясь в Милест, он всегда возвращался с какой-либо безделицей для хозяйки имения. Всё чинно и благородно - не один блюститель морали не нашёл бы, к чему здесь придраться... Олиния же, поначалу не обращавшая на Райгена внимания, всё же каким-то внутренним чутьём угадала, что обрела в нём поклонника, но повода для дальнейшего сближения не давала, став ещё более отстранённой и холодной, что, впрочем, лишь ещё сильнее распалило чувства Райгена.
К этому времени Олиния уже хорошо знала, кто из прислуги не особо любит Дариена. При муже, особенно после наказания Калиста, никто из таких недоброжелателей и пикнуть бы не посмел, но в отсутствие Гирмара, и при молчаливом попустительстве хозяйки они вновь подняли головы. Укусить ведь можно не только в открытую, но и исподтишка, но не менее больно!..
Вот так, исподволь, в доме и началась новая травля Дариена - почти что незаметная, мелочная и жестокая. Олдер, чувствуя, откуда ветер дует, пытался защитить брата в меру сил, но тут он мало что мог сделать. Слугами распоряжалась Олиния, а она на возмущенные протесты отпрыска лишь чуть удивлённо поднимала брови или говорила: "Позже разберусь". Стоит ли добавлять, что это "позже" не наступало никогда... Лишь Райген внешне никак не проявлял своего отношения к ученикам, оставаясь для них лишь строгим воспитателем - его время попросту ещё не пришло...
Гирмар отсутствовал около восьми месяцев, а вернувшись, сразу почувствовал произошедшие за это время изменения. Побледневший, осунувшийся Дариен. Помрачневший Олдер... Расспросив сыновей, Гирмар из недомолвок Дариена и разгневанного шипения Олдера быстро понял, что происходило в его отсутствие, и этим же вечером поговорил с Олинией - это был нехороший и долгий разговор и прошёл он за плотно закрытыми дверями. После этой, отнюдь не приятной для обеих сторон беседы, Гирмар не остался у супруги, а ушёл отдыхать в свои комнаты, Олиния же спустилась на первый этаж и вышла в сад - спать она не могла из-за переполнявшей её обиды и унижения. Еще бы! В этот раз Гирмар, выясняя отношения, впервые опустился до воинской ругани, обозвав её, венчанную жену, глупой сукой... И все из-за кого? Из-за прижитого им на стороне отродья. Которое ей из-за его прихоти приходится видеть каждый день!
Заполонившая душу горечь уже готова была пролиться обильными слезами: Олиния всхлипнула, поднесла к глазам платок, и в тот же миг, откуда-то сбоку раздался голос: "Госпожа огорчена?", а из тени, отбрасываемой стеной, к Олинии шагнул невесть как оказавшийся в саду Райген...
В этот раз женщина не стала думать о приличиях, и противиться охватившим её чувствам: прижавшись к груди своего поклонника, она выплакивала скопившуюся обиду и жаловалась на несправедливую жестокость мужа и коварство приведённого в дом ублюдка, а Райген, оглаживая её тёмные локоны, шептал, что скоро Дариен исчезнет из имения, и всё станет на свои места...
А ещё через двадцать дней Гирмару пришло приглашение от брата - он звал его со всею семьёю в Милест, чтобы совместно встретить грядущий праздник. Поскольку все дела в имении были улажены, Гирмар ответил согласием, и ещё пара дней ушла на сборы и неизбежные в таких случаях хлопоты. Изрядную долю хаоса в создавшееся оживление вносил, конечно же, Олдер, в предвкушении поездки носившийся по всему имению, точно смерч, и, ни Райген, ни отец, ни более спокойный и обстоятельный Дариен ничего не могли с этим поделать.
Утро отъезда было ясным и чуть-чуть морозным: на пожухлой траве лежал иней, холодный воздух чуть покалывал кожу на лице. Олдер, уже весь в предвкушении вот-вот готовой начаться поездки взглянул на дорогу, на уже устроившегося в седле отца, но потом взгляд мальчишки упал на подведённых ему и Дариену коней, и хорошее настроение Олдера как ветром сдуло. Мало того, что Дариену, который держался в седле несколько хуже брата, подвели Белолобого - коня хоть и хорошего выезженного, но довольно норовистого, так ещё и сбруя на нём оказалась попроще, чем у предназначавшегося Олдеру жеребца...
Подобное уже было - то во время семейного обеда неожиданно выяснялось, что Дариену досталась пересоленная еда или тарелка из людской, то его вещи оказывались плохо выстиранными... А мать каждый раз притворно удивлялась небрежению слуг, и заверяла сына, что это всё случайность.
Олдер надеялся, что с возвращением отца все эти "случайности" наконец-то сойдут на нет, но мать, похоже, снова взялась за своё - даже отца не побоялась! Олдер, бросив быстрый взгляд на Гирмара, убедился в том, что тот, отдавая последние наставления остающимся в усадьбе слугам, не заметил подмены, и, решительно тряхнув головой - оставлять очередную маленькую подлость без внимания он был не намерен!
- Постой! На Белолобом я поеду! - шагнув к брату, Олдер перехватил узду у уже готового сесть в седло Дариена, а тот, взглянув на хмурящегося брата, слегка качнул головой.
- Я справлюсь. Не стоит, Олдер...
Но тот лишь еще больше нахмурился.
- Стоит! Пусть видят, что у нас всё поровну!
Решительно отодвинув Дариена от лошадиного бока, Олдер взглянул в сторону устроившейся в носилках матери и замер - Олиния, поднеся дрожащие пальцы к губам, смотрела на него широко раскрытыми, полными ужасами глазами.
Мальчишка, не понимая внезапного страха матери, чуть качнул головой, но уже в следующий миг отвернулся от Олинии и заскочил в седло Белолобого. Едва Олдер вдел ноги в стремена, как конь под ним с громким болезненным ржанием встал на дыбы. Олдер сумел удержаться в седле, но Белолобый под ним словно взбесился - с диким ржанием он, то вставал на дыбы, то прыгал козлом, норовя скинуть с себя мальчишку. Потерявший повод, судорожно вцепившийся в переднюю луку Олдер слышал сквозь истошное конское ржание крик Дариена, испуганный и сердитый голос отца, но разобрать, что он говорит, никак не получалось. Все силы и внимание уходили на то, чтобы при очередном кульбите Белолобого не вылететь из седла, и Олдер держался... Ровно до тех пор, пока неожиданно не лопнула подпруга, и он упал прямо под копыта непонятно отчего ошалевшего коня.
Встреча с землёй ознаменовалось дикой болью и громким хрустом где-то в плече, а ещё через миг тяжёлое конское копыто ударило его в лопатку. Снова хруст и боль. Почти не помня себя, мальчишка рванулся в бок, покатился по замёрзшей земле. И почти в тот же миг кто-то кинулся к нему, оказался рядом.
- Олдер! - схватив брата за плечи, Дариен прикрыл его собой, а тот, вцепившись ему в руку, потерял сознание.
...Когда Гирмар увидел, как его сын падает прямо под копыта взбесившемуся коню, внутри у него точно что-то оборвалось. Он шагнул вперёд, собирая волю в кулак, отдавая запаниковавшим слугам приказы, а внутри у него с каждым мгновением росла холодная, чёрная пустота... Белолобого удалось успокоить, закрывший собою брата Дариен, не пострадал, да и сам Олдер был хоть и без сознания, но жив... Но Гирмар, двигаясь с резкостью механической игрушки, не остался подле сыновей, и не подошёл к бьющейся в истерике на руках служанок Олинии, а направился к уже взятому под уздцы Белолобому. Конь дрожал, испугано косил лиловым глазом на слуг и Гирмара, а тот, подойдя к жеребцу, провёл ладонью по его хребту и влажным от пота бокам. Поднёс руку к лицу - на ладони остались чёткие следы свежей крови...
- Стоять! - прозвучавший в голосе Гирмара металл, заставил собравшихся во дворе слуг втянуть головы в плечи, а как раз, подобравший с земли седло и потник Белолобого Калист, и вовсе съёжился, поспешно зашептав.
- Я ж только прибраться, хозяин... Я ж...
Но Гирмар, не слушая его оправданий, уже осматривал седло и лопнувшую, подпругу, а потом, вырвав из рук слуги потник, извлёк спрятанный в скомканной материи шип с изогнутыми, остро заточенными концами, и подчёркнуто-спокойно спросил:
- Это ведь ты седлал лошадей, не так ли?
Калист немедля рухнул Гирмару в ноги.
- Я не виноват, хозяин! Я бы никогда не посмел! Подложили, когда я из конюшни отлучился!
- Да неужели!..
В трясущемся от страха слуге было что-то такое, что сводило на нет все его трусливые оправдания, и вызывало у Гирмара настойчивое желание растереть это отребье в порошок сию же минуту, но вместо этого Остен всё же сосредоточился на найденном им шипе. Как и многие мужчины этого рода, он унаследовал колдовской дар - силы, правда, ему выпало не так уж и много, но и она порою была изрядным подспорьем...
Не подвела эта сила и теперь: Гирмару понадобилась лишь пара мгновений, чтобы определить - слуга без сомнений касался найденного им шипа... Ярость - страшная, звериная, затопила сознание Остена. У него не осталось никаких желаний кроме одного - раздавить, уничтожить подлую тварь!..
Гирмар пнул под ребра, лежащего у него в ногах слугу. От сильного тычка Калист завалился на бок. И, думая, что на него сейчас обрушится хозяйская плеть, закрыл голову руками, не переставая причитать о своей невиновности. Но Гирмар и не думал браться за плеть - с искажённым от гнева лицом он вскинул руки, а с его губ сами собою сорвались короткие строки несущего смерть заклинания.
Скорчившийся на песке Калист завыл дурным голосом, и попытался было отползти от Гирмара, но уже в следующий миг руки слуги подломились, и он вновь повалился на землю, а из его ушей и носа хлынула кровь.
Через пару минут всё было окончено. Гирмар, чувствуя, как затопившая его разум ярость сходит на нет, отвернулся от ещё неостывшего трупа и встретился взглядом с пришедшим в себя Олдером. Сын, опираясь на поддерживающего его Дариена, смотрел на отца широко распахнутыми глазами и Гирмар, словно бы устыдившиь своей вспышки, отвернулся от него, и, точно не замечая собравшихся вокруг него людей, обратился в пустоту.
- Надеюсь, кто-нибудь уже сообразил, что надо послать за врачом...
Эти простые слова оказали едва ли не магическое воздействие - людской муравейник ожил и привычно засуетился. Ни о какой поездке теперь и речи не было, так что коней увели, тело убрали, искалеченного сына со всеми возможными осторожностями перенесли в его комнату, а Дариен верной тенью последовал за братом. Всё ещё заходящуюся рыданиями Олинию, Гирмар сам на руках отнёс в её покои, и, уложив на кровать, устроился рядом, молча наблюдая за пытающимися напоить её успокаивающим отваром служанками. Он давно привык к смертям и крови, но сейчас они едва не потеряли сына. Их общего ребёнка, первенца, единственную нить, что ещё связывала их между собою... Гирмар ещё раз взглянул на Олинию - опухшая от слёз, с рассыпавшейся причёской и потёкшей, размазавшейся по щекам краской для ресниц, она каким-то образом была ему ближе и понятнее, чем привычная, холодная красавица, которую он уже столько лет про себя именовал супругой, но никак не женой... И эту, бьющуюся в рыданиях женщину ему хотелось утешить, вот только он не знал, что для этого следует сделать...
- Олиния... С Олдером все будет в порядке. Он в сознании, за лекарем уже выслали. - Гирмар не особо надеялся, что эти слова помогут, и не ошибся в ожиданиях. Олиния продолжала рыдать, не обращая на него никакого внимания, и Гирмар, вышел из комнаты, произнеся на прощание.
- Когда лекарь прибудет, я попрошу, чтобы он осмотрел и тебя тоже...
Врачеватель, к счастью, не заставил себя долго ждать - маленький, чуть полноватый человечек с круглым лицом и обширной лысиной, был хорошо известен в окрестных имениях - он помог появиться на свет по меньшей мере дюжине будущих хозяев Амэна, лечил женские недомогания их благородных матерей, и великолепно разбирался во всех детских хворях, которые не минуют ни бедного, ни знатного. Всех своих клиентов он знал, как облупленных, а потому с порога взял быка за рога - посетовав на то, что к его приезду ничего не готово, он быстро выставил из комнаты Олдера не только набившихся туда слуг, но и самого Гирмара, оставив себе в помощники лишь дюжего Альга. Дариена, как ни странно, лекарю выпроводить не удалось, так что Гирмару пришлось коротать время в полном одиночестве, а ожидание тем временем затягивалось...
Когда же из комнаты Олдера донёсся отчаянный вскрик, Гирмар едва заставил себя оставаться на месте. Лечение редко бывает безболезненным, и сейчас он своим вмешательством ничем не поможет! Тем не менее, кулаки Гирмара то и дело сжимались, когда до него доносились глухие сдавленные стоны сына, сопровождаемые неизменно-тихим бормотанием лекаря...
Наконец, врачеватель вышел из комнаты, тыльной стороной руки вытер потный лоб и устало посмотрел на Гирмара.кке
- Слава Малике, жилы не задеты, так что твой сын не станет сухоруким... Но насчёт остального - не уверен.
- Что ты хочешь этим сказать? - Гирмар, нахмурившись, шагнул к маленькому лекарю, но на него грозный вид хозяина имения не возымел особого действия и он произнес прежним - ровным и усталым тоном.
- У Олдера сломана ключица и плечевая кость, раздроблена лопатка. Я ему сустав буквально по кускам собирал. Кости без сомнений срастутся - в его возрасте даже такие переломы заживают довольно быстро. Я взял кости в лубки, но вот насколько правильно все срастётся, и насколько подвижным будет сустав, сказать заранее невозможно...
Услышав такое заключение, Гирмар потемнел лицом, а лекарь, хорошо знающий, каким бальзамом является для родителей похвала их отпрысков, произнёс.
- Впрочем, будем надеяться на лучшее. Олдер, несмотря на боль, очень хорошо держался - уже сейчас в нём чувствуется будущий воин, да и его брат не хуже. Он ни на шаг не отходил от Олдера и всё время держал его за руку. Такая дружба многое пересилит.
По губам Гирмара скользнула слабая улыбка.
- Что верно, то верно... Мои сыновья действительно неразлучны...
Олдер косо взглянул на принесённый ему завтрак. Кухарка расстаралась вовсю, но покоящиеся на подносе возле кровати разносолы лишь вызвали у мальчишки глухое раздражение - есть ему решительно не хотелось, а еще ему были противны и солнечный свет, и сам окружающий мир, никак не желающий оставить его в покое!..
Прийдя в себя после визита лекаря и отойдя от сонного зелья, которым тот щедро опоил мальчишку по окончании лечения, Олдер еще раз припомнил все, предшествующие его падению события, и в этот раз правильно истолковал испуг матери. Она знала о шипе под потником Белолобого. Знала и молчала, предав тем самым и Дариена, и его - Олдера... Если бы она тогда сказала хоть одно слово...
Тогда бы всё понял отец, а как он вершит расправу, мальчишка уже увидел!
Вспомнив о том, как отца окутала алая яростная дымка, уже через миг оборотившаяся убившей Калиста молнией, Олдер, невольно застонав, откинулся на подушки. По всему получалось, что родитель, наказав слугу, не покарал главного зачинщика, но как выдать ему собственную мать, пусть она и трижды неправа!.. И как жить с тем, что он теперь знает?..
Мальчишка осторожно коснулся здоровой рукою лубков, в которые была забрана половина его тела, скользнул пальцами по плотно примотанной льняными бинтами к корпусу руке... Он разбился, и его мир тоже разлетелся на тысячи осколков, которые теперь уже никак не собрать... Что ему делать?..
Из горьких размышлений Олдера вывел неожиданный визит матери. Окликнув сына, она, было, хотела подойти к его кровати, но так и замерла посреди комнаты, столкнувшись с усталым, безнадёжным взглядом Олдера. На какой-то миг Олинии показалось, что на неё смотрит не собственный ребёнок, а познавший всю горечь жизни старик, но потом она совладала с собой и привычно улыбнулась.
- Как ты себя чувствуешь, сынок? Лекарь сказал, что всё обошлось...
Олдер вздохнул.
- Не надо, мама... Я ничего не скажу отцу, а теперь - уйди. - Тихий, словно бы неживой голос сына вновь пригвоздил Олинию к месту, но она всё же, попыталась возразить.
- Я не понимаю, о чём ты говоришь, сынок...Ты вообразил себе что-то, но я...
- Уйди! - в этот раз голос нежелающего разговаривать с матерью Олдера прозвучал уже громче и злее, а когда Олиния не пожелала внять и этому предупреждению, в неё полетела одна из покоящихся на кровати сына подушек.
- Не хочу тебя видеть! - крик сына подхлестнул Олинию, точно плеть - она покинула комнаты отпрыска с почти неприличной поспешностью, а Олдер, взглянув, на захлопнувшуюся за матерью дверь, без сил повалился на кровать и закрыл глаза. Резкое движение немедля отозвалось обжигающей, острой болью в искалеченной половине тела, и Олдер почувствовал, что его ресницы намокли от внезапно вскипевших слёз.
Впрочем, долго пребывать в одиночестве ему не пришлось - ресницы мальчишки все еще были тяжёлыми из-за солёной влаги, когда дверь в его комнату вновь тихонько скрипнула. Олдер, думая, что это служанка пришла забирать так и не тронутый им завтрак, отвернулся было к стене, но вместо ожидаемого чуть слышного шарканья подошв по полу застучали звериные когти, а ещё через миг на Олдера навалилась тяжеленная, остро пахнущая псиной, туша. Открыв глаза, мальчишка оказался нос к носу с взобравшимся на его кровать Туманом, а пёс, жарко дыша, тут же принялся вылизывать ему лицо.
- Туман!.. Прекрати!.. Фу, я сказал! - отбиться одной рукой от желающего выразить свою радость пса было непросто. Тот же, в свою очередь, так воодушевлённо сопел, умывая хозяина языком, что Олдер мимовольно рассмеялся. Когда же пёс немного успокоился, и, в последний раз лизнув мальчишку, с довольным ворчанием устроился подле него на кровати, тот, повернув голову, увидел устроившегося на табурете Дариена, который с лёгкой улыбкой наблюдал за радостной встречей. Олдер огладил широкий лоб прикорнувшего возле него пса.
- Как тебе удалось притащить сюда Тумана, Дари?
Улыбка брата после этого вопроса стала чуть явственнее:
- Легко. Тем более что и Ридо особо не возражал. Туман, чувствуя, что с тобою неладно, выл всю прошедшую ночь, а сегодня с утра отказался от пищи.
Олдер, услышав такую новость, сразу же нахмурился.
- Из твоих рук он бы поел, Дари, а теперь влетит и тебе, и Ридо - ты же знаешь, что Тумана запрещено приводить в дом...
Это была правда - хотя в собаке не было ни капли полагающейся ему по породе злобности, служанки и, в особенности, хозяйка боялись выросшего размером с доброго телка грандомовского чудовища. Именно поэтому Туман обретался исключительно на псарне - братьям было разрешено брать его на прогулки по окрестностям, но приводить в дом строжайше запрещалось. Гирмару женские истерики были совершенно ни к чему.
Но Дари на вполне резонное возражение Олдера лишь слегка качнул головой и сказал.
- Для Ридо в жизни нет ничего важнее, чем благополучие его собак, а для меня главное - что ты больше не киснешь. Так что, влетит мне, или нет, Тумана я буду приводить к тебе столько, сколько понадобится.
Услышавший ответ брата Олдер, вновь откинулся на подушки, ведь после слов Дариена недавние горькие переживания навались на него с новой силой. Помолчав немного, Олдер глухо заметил.
- Не стоит, Дари... Я ведь не смогу сказать отцу, что в истории с седлом замешана моя мать, а, значит, предам тебя.
Ответом Олдеру было молчание, но потом Дари, встав со своего места, подошёл к брату и, положив ему руку на здоровое плечо, сказал.
- Вовсе нет, Олдер... Если бы моя мать так поступила, я бы тоже ничего не смог рассказать отцу...
Так с этого дня и повелось - Дариен был подле брата неотлучно, всеми правдами и неправдами стараясь его развлечь. Он даже смог выпросить у Гирмара разрешение приводить к Олдеру Тумана. Отец вначале посчтитал эту просьбу обычной блажью, но Дариен, получив отказ, не промолчал, как обычно, а с несвойственным ему прежде жаром пустился в обяснения, зачем это нужно, и Гирмар, пораженный неожиданной настойчивостью своего побочного отпрыска, уступил. Теперь служанки могли лишь опасливо коситься на Дариена, который, идя по коридору, с трудом удерживал рвущегося вперед пса за широкий, покрытый медными бляхами ошейник.
Что же до Олинии, то она с того рокового дня почти не покидала своих комнат. Тот же доктор, что занимался переломами Олдера, позже осмотрел и его мать. Лекарь назвал её срыв типичным для женщин её возраста, и рекомендовал успокаивающие травы вкупе с покоем. Олиния ему не перечила - в своих комнатах она спасалась и от обвиняющего взгляда сына, и от лицезрения теперь еще более люто ненавидимого ею Дариена. Ей было невыносимого смотреть на здорового и полного сил мальчишку - ублюдок вывернулся из подстроенной ловушки, словно змея, и теперь разгуливает по дому, как ни в чём не бывало, в то время, как её сын лежит искалеченный... Это было просто чудовищно несправедливо!.. И Олиния, спрятавшись в привычном уюте - среди милых сердцу безделушек, тихо лелеяла растущую в душе ненависть и мечтала о возмездии, тем более, что ставший её послушным орудием учитель мальчиков не попал под подозрение и по-прежнему находился в имении.
Так что воцарившийся в имении Остенов покой был обманчивым, а чёрные мысли теперь беспокоили не только Олинию. Гирмар, через пару дней вновь осмотрев пресловутый шип, отметил, что на железе остался еще один след, который, скорее всего, принадлежал либо тому, кто передал Калисту железо, либо тому, кто изготовил шип. Ничего более точно сказать уже было нельзя - второй отпечаток оказался почти полностью смазан следом Калиста и его страхом...
И теперь Гирмара снедала мысль, что еще один соучасник преступления остался неузнанным. Слуги, ловя на себе тяжёлый взгляд наблюдающего за ними хозяина, робели и отводили глаза, но их по мышиному суетливое мельтешение ничем не помогло помочь Гирмару. Жену же в качестве соучасника Остен даже не рассматривал, искренне считая женщин слишком слабыми и неспособными на такой поступок существами.
Но больше всего от бессоницы изводились ни Гирмар или Олиния, а Олдер. Если днём Дари вполне справлялся с гнетущими брата мыслями, то ночью Олдер оставался сам на сам с одолевающими его страхами и болью, а помочь ему уже не мог никто. Лёжа в кровати, мальчишка, глядя в обступившую его темноту, пытался шевелить пальцами повреждённой руки и подолгу ощупывал забранный в лубки торс, тщетно пытаясь понять, что происходит под тугою повязкой - срастаются ли раздробленные кости? И как правильно?..
То и дело навещающий Олдера лекарь, на все его вопросы во время осмотров лишь улыбался и уверял, что всё идет весьма неплохо, но у мальчишки не было веры этим сладким посулам, а высказать свои страхи отцу Олдер не решался - он опасался, что родитель сочтет их нытьем, не достойным истинного Остена, и, соответственно, будущего воина. Поэтому, когда Гирмар проведывая отпрыска, расспрашивал его о самочувствии, Олдер изо всех сил улыбался и говорил, что всё хорошо... А потом снова не спал большую часть ночи, снедаемый неусыпной тревогой. Сон - тяжёлый и вязкий, посещал его лишь ближе к утру. Олдер проваливался в него, точно в омут, но, пробудившись, чувствовал себя после него еще более разбитым и усталым...
Так миновали полтора месяца, но когда приехавший лекарь снял опостылевшие Олдеру повязки, мальчишка пришёл в ужас. Вызволенная из лубков рука оказалась слабой и непослушной - словно бы чужой, но ощупывающий его плечо врачеватель, поймав испуганный взгляд мальчишки, лишь покачал головой.
- Всё, что тебе понадобится теперь, это терпение. Массаж, упражнения, примочки - и со временем силу и подвижность твоей руки удастся восстановить.
И тут неожиданно вмешался на этот раз присутствующий при процедуре Гирмар.
- Даже если это и так, осанка моего сына теперь вряд ли станет нормальной...
Услышав это замечание, Олдер почувствовал, что леденеет, а уязвленный такими словами лекарь немедля вскинулся.
- Перекос плеч - наименьшее из зол, которое вообще могло бы случиться при такой травме! Или отсохшая рука, по-вашему, лучше?