Борис Михайлович Стрелецкий, сорокачетырехлетний заместитель генерального директора весьма значительной Конторы, образцовый работник, Пример-Для-Молодежи, Кругом-Успешный-Человек и Образец-Семейной-Жизни был раздражен. Не до бешенства, конечно, такого себе он не позволял, да и врачи не советовали - лысеющий и более чем упитанный, топ-менеджер, разумеется, имел проблемы с сердцем, которое не следовало чрезмерно волновать, нагружать, обижать и вообще нервировать. А Борис Михайлович всегда старался следовать рекомендациям врачей, иначе какой же это Пример-Для-Молодежи, с неважным-то здоровьем? Кругом-Успешный-Человек должен быть успешным во всех областях, вызывать зависть, быть кумиром и предметом подражания сотрудников помоложе, истинным героем современного Общества Потребления, радетелем ценностей, предлагаемых этим обществом, и, наконец, надежным кирпичом в опоре Цивилизованной Экономики Возрождающегося Государства. Борис Михайлович с гордой обреченностью (если не он - то кто же?) нес весь груз ответственности перед руководством, молодым поколением и российским народом в целом и, разумеется, не мог себе позволить невнимательное отношение к собственному здоровью. А вот его жена, Лидия, похоже, всего этого не понимала (несмотря на неоднократные внушения) и смела вызывать недовольство Образца-Семейной-Жизни, причем прямо в шестикомнатном семейном гнезде, что только усугубляло ее вину:
- Борь, ну клянусь, не говорил ты мне забрать эту вазу. Я вообще сейчас про нее первый раз слышу!
- Лида, не говори ерунды. Я звонил тебе в одиннадцать утра и попросил забрать из магазина вазу, подарок маме на юбилей. Ты этого не сделала. Почему, Лида? Неужели так было трудно? - голос Бориса Михайловича вознесся в ту патетическую высь, с которой на оппонента в подобных случаях всесокрушающим водопадом обрушивалась Истинная Правда о подлинном величии духа, стонущего, подобно Атланту, под титаническим грузом забот и ответственности, не позволяющих спать ночью, есть днем и вообще, здорово мешающих нормальной жизнедеятельности. Целью этих аргументов было полное моральное подавление противника при осознании им какому человеку он осмеливается перечить. Работало с более или менее постоянной эффективностью, на жене было опробовано не раз и, примерно в одной трети случаев, швыряло ее в слезы. Лидия и сама почувствовала, к чему идет дело и предприняла последнюю попытку избежать решающего поражения:
- Боря, ну родной, ну посмотри на мой телефон, ну нету там тебя в списке вызовов утром! Честно-честно...
- Какой еще телефон?! Какие там вызовы?! - голос Бориса Михайловича, сорвался на визг. Нет, она все-таки неисправима. Образец-Семейной-Жизни недоумевал, как его собственная жена (выбранная им самим из многих, а, следовательно, умная и порядочная) никак не может уяснить своей главной функции - оказание всемерной поддержки и помощи своему без пяти минут гениальному мужу, титаническими усилиями продвигающему вперед поминутно глохнущую российскую экономику на своем отдельном участке. Борис Михайлович на секунду умолк, набирая воздуха, и начал решительное наступление по всей линии фронта:
- Ты хоть представляешь себе, чего мне стоит Наша Благополучная Жизнь? Ты понимаешь, каковы масштабы моей деятельности? Осознаешь, чего может стоить одна малюсенькая ошибочка? И вот, в то время как я, не зная отдыха....
Лидия слушала словоизлияния мужа с всевозрастающим чувством стыда. Он умел сказать так, что Лидия буквально не знала, куда провалиться и как вообще могла до такого дойти? Причем, эффект нравоучений не снижался от частого их использования, видимо, Лидия оказалась весьма восприимчивой натурой. А посему она опустила глаза и приготовилась почувствовать себя самым последним и недостойным человеком в Москве (как минимум), способным на такую низость, как огорчить Бориса Михайловича. Все шло как обычно в подобных случаях. Если бы не одно "но". Осознать всю глубину своего падения Лидии мешал абсолютно четкий факт: ее муж не звонил ей в одиннадцать утра. И не было речи ни о какой вазе. Собственно, суть конфликта Лидия улавливала на ходу: у свекрови ожидался юбилей (об этом она помнила, так как, вопреки расхожим анекдотам, отношения с родителями мужа у нее сложились удачно) и Борис Михайлович задумал порадовать маменьку, большую любительницу антиквариата (и хлама, к нему приравненного) китайской вазой какого-то века, отмеченного правлением какой-то труднозапоминаемой династии. Вазу эту он нашел в Богом забытом полуподвальном магазине на окраине, со скандалом отвоевал ее у полубезумного ценителя той самой династии, нацелившегося на ее приобретение и, самое важное, договорился забрать ее именно сегодня до шестнадцати ноль-ноль. С утра понял, что не успеет и позвонил жене с просьбой сделать это за него. Лидия, по версии Бориса Михайловича, выслушала, все поняла и обещала сделать. Однако вот не сложилось. Потому что ничего Лидия не обещала. И звонка не помнила. Образец-Семейной-Жизни, тем временем, подводил лекцию к логическому завершению:
- И вот если эту чудесную вазу уже забрали? Что тогда?! - в глазах Бориса Михайловича стояла вполне искренняя печаль, эти глаза выражали все возможные страдания, которые только могла доставить нерадивая жена. Которые не могла - тоже. Собственно, Лидия получила свое не только за вазу: Бориса Михайловича сильно нервировала ситуация вокруг отдела перспективных разработок Конторы, сотрудники которого, на взгляд Кругом-Успешного-Человека, занимались ерундой за чужой счет. К ерунде Борис Михайлович относил все то, чего не мог понять. В данном случае - науку. Подразделение разрабатывало что-то невообразимо сложное, наукоемкое, пожирающее тучу денег и, вроде, обещающее баснословные прибыли в неясном будущем. Кажется, какой-то новый компьютер. Борис Михайлович именно сегодня предпринял героическую попытку разобраться, что же именно мудрят "ботаники" (как неофициально назывались сотрудники отдела перспективных разработок), для каковой цели встретился с помощником руководителя проекта по научной части, то ли Сергеем Ростиславовичем, то ли Ростиславом Сергеевичем (встречаться непосредственно с руководителем смысла не имело в силу его исключительно административных функций). Ученый был не против общения, и с каким-то фанатичным блеском в глазах принялся излагать смысл своей работы. Борис Михайлович стоически держался минут пять, сломался на словосочетании "квантовые эффекты" и попытался было перевести разговор в привычное русло - куда, собственно, идут весьма ощутимые суммы, выделяемые на проект. Ученый озадаченно поморгал, растеряно проблеял "Ну я же вам объясняю" и выдал такую заумь, что у Бориса Михайловича вспотела лысина. Ну не мог он позволить заподозрить себя в непонимании каких-то там наук, которые и в школе-то не учил в силу их бесполезности, никак не мог. А посему он похлопал "ботаника" по плечу, важно велел продолжать работу и удалился. Проблема была в том, что для Бориса Михайловича ничего не прояснилось. А непонятное - нервировало. Не было места непонятному в стройной картине восприятия мира Бориса Михайловича. И вот за этот диссонанс, в том числе, и получала Лидия.
- Ты сознаешь, что несешь ответственность за то, что мама не получит желаемого подарка?! - Борис Михайлович уже сипел, выкатив глаза. И тут Лидию озарила мысль. "Они же отдыхают. Расслабляются после работы. Водочка там, виски, кальян. Неужели и наркотики? Ох, Господи... Как же теперь?". Впрочем, на наркозависимого ее муж пока не тянул, так что Лидия решила додумать мысль при случае, а сейчас пора было переводить разговор:
- Борь, а Борь... А ты на встречу свою не опоздаешь? - Борис Михайлович, не ожидавший такого подвоха, потерял логическую нить очередного обвинительного приговора и посмотрел на часы. С молодым выскочкой и, по совместительству, небесполезным журналистом Есиным, он должен был увидеться через час с копейками - назревала необходимость рекламы дорогостоящего проекта. Разумеется, такая мелочь, как непонимание сути разработки, совершенно не мешала опытному менеджеру эту разработку подороже продать.
- Ах ты ж, чтоб тебя, - Борис Михайлович было засуетился, но вдруг застыл на месте.
- Дай телефон, - сказал он, сердито глядя на жену. Лидия тут же поднесла трубку. Борис Михайлович набрал номер и засопел в трубку, ожидая ответа.
- Алло, магазин "Из глубины веков"? Здравствуйте. Стрелецкий говорит. Стре-лец-кий. Я по поводу вазы. Можно, я ее завтра заберу? Ну, та, китайская, какой-то династии, я на нее предварительный заказ сделал. Ну как не делал, вы что там, с ума посходили? У вас одна такая ваза, уж могли бы запомнить! В смысле нет вазы? В смысле никогда не было? Ну... извините... До свидания...
Пожалуй, за всю деловую жизнь Бориса Михайловича в такую немую сцену его не вгонял ни один ревизор.
Я не знаю, занимаетесь ли вы подобными делами, но в воздухе ощущается какая-то нервозность. Я бы назвал это коллективным недоумением. Опросов среди населения я не вел (хотя готов за разумное вознаграждение), но неоднократно за последние дни сталкивался с неадекватной реакцией окружающих на простые, в общем-то, вещи и вопросы. Кроме того, встречаются случаи какой-то выборочной амнезии относительно недавних действий или слов. Достойно вашего внимания или все так задумано?
В обшарпанной курилке бывшего НИИ (ныне - помещения отдела перспективных разработок Конторы) задумчиво и невесело затягивался сигаретой среднего ценового диапазона бывший, опять же, старший научный сотрудник, а ныне - помощник руководителя по научной части проекта "Диоген", кандидат физико-математических наук, Ростислав Сергеевич Куфьянов. "Резервация для курильщиков" в недавно отремонтированном здании, видимо, должна была напоминать о непримиримой борьбе государства с вредной привычкой: конура три на три метра, ограниченная облезлыми стенами с облупленной штукатуркой, коих не коснулся ремонт и в которых с двух сторон радовали естественной вытяжкой окна, без стекол, зато с внушительными решетками. Курилка, прямо сказать, не вдохновляла. "И то правда, - лениво думал Куфьянов, выпуская струю дыма, - на кой им курилку-то ремонтировать? Борис, как бишь его, Михайлович, так наверняка не курит". При воспоминании о недавней встрече с Кругом-Успешным-Человеком, вопрошавшим о ходе проекта с видом всепонимающего вождя, Куфьянова брала злость. Не мог он понять, почему такую работу, возможно, прорыв века в кибернетике и информатике, контролирует некто, кто и на компьютере разве что пасьянс раскидать умеет. Точнее, понимал - разумом, что в стране, где правит идея личного обогащения, иначе быть не может, но вот за справедливость это принять не мог. Где все эти инвесторы были, когда проект только начинался, финансируемый голым энтузиазмом его участников?
Идея создания искусственного интеллекта была не нова: масса ученых по всему миру пыталась и пытается обеспечить нам соседство рукотворного разума. Не меньшая масса фантастов описывала и описывает последствия такого соседства. Далеко не всегда взаимовыгодного. Лично Куфьянов никогда не мог себе даже представить, с какой целью разумная машина может взяться за столь трудоемкий и неблагодарный процесс, как истребление (или, в некоторых вариациях, порабощение) коренного населения планеты. Так что он с рвением принялся за многообещающий и амбициозный проект, предложенный его же научным руководителем в середине девяностых. Тогда Куфьянову было двадцать. С тех пор прошло почти пятнадцать лет.
Начинался "Диоген" в одной единственной, заваленной списанной техникой и просто мусором, лаборатории, не проданной и не сданной в аренду многочисленным подозрительным фирмочкам в борьбе НИИ за выживание. Группа молодых кибернетиков, полная оптимизма и надежд на скорую славу и еще скорейшее обогащение, сравнительно быстро, всего за пару лет, собрали первый работающий прототип (для чего, между прочим, кое-кому пришлось продать квартиру). Прототип выглядел внушительно, хоть и слегка кустарно, напоминал по своему внешнему виду высокотехнологичную бочку (откуда и произошло его имя) и полностью разочаровал создателей. Нейронные сети на органической основе и революционные принципы программирования оказались бессильны перед абсолютным нежеланием творения развиваться и, как следствие, идти к самосознанию. Как тогда выразился Алексей Игоревич, научный руководитель Куфьянова, "Нет в нем искры божьей". Первое время искру пытались привить, стимулировали прототип всеми возможными способами, но "Диоген" отказывался даже бороться за выживание. Ему можно было скормить любую информацию, научить делать все, что угодно (точнее, все, что можно делать в бочке), но применения этим знаниям и умениям он не находил. Просто не искал. Не обладал рукотворный разум способностью к целеполаганию. Куфьянов первым догадался, в чем дело - "Диогену" не интересно. Он даже не представлял себе возможности какого-либо развития. У него просто не было фантазии. Научная группа согласилась с выводами Куфьянова и признала проект мертворожденным - идей, как дать машине то, что невозможно запрограммировать, ни у кого не было. Группа распалась, научные сотрудники разбежались по более хлебным местам, а Алексей Игоревич, несмотря на почтенный возраст, навострил лыжи за рубеж, где, по слухам, активно использовал в своих разработках все ноу-хау своей бывшей команды. Самому Куфьянову, не имевшему семьи и не гнавшемуся за заработком, по каковой причине решившему продолжить бессмысленную, с общей точки зрения, работу, оставили лабораторию и "Диогена". И так начались его поиски "искры божьей".
Днем Куфьянов репетиторствовал, пытаясь свести концы с концами, готовя к поступлению в престижный столичный ВУЗ тех, кто хотел деньгами компенсировать недостаток мозгов, а по вечерам и ночью искал ответ - как же выделить эту фантазию, дистиллировать ее и ввести машине. Он тратил массу времени на общение с художниками, музыкантами и писателями. При помощи старых друзей пролез в столичную богему, где, как ему казалось, обладатели незаурядных творческих способностей уж точно научат КАК. Бесполезно. Художники и музыканты впадали в истерику при одной мысли о тиражировании своего таланта (которым, впрочем, обладали-то и не все из них), писатели, в основном фантасты, предлагали массу нереализуемых в принципе идей (подключение к машине человеческого мозга была далеко не самой дикой), а вообще большинство представителей богемы (показавшейся Куфьянову гнездом истеричных пауков) хмурили брови или поднимали на смех "неприличную, в сущности, тему". Впадая в отчаянье, Куфьянов бросился в другую крайность, штурмуя психиатрические больницы, беседуя с врачами и изучая истории болезни пациентов. За год "Диоген" испытал на себе все возможные методики беспрепаратного лечения аутизма, олигофрении и еще множества психических заболеваний. Безрезультатно. И тогда Куфьянов пришел к единственному, на его взгляд, верному решению: раз фантазию невозможно вложить, ее надо развить. Но как, если машина, опять же, развиваться не собиралась? И тогда Куфьянов пошел к биологам и зоологам. Два года он работал вместе с ними, изучая инстинкты сначала животных, а потом и насекомых, принцип их работы и способ взаимодействия с организмом. Разумеется, под специфику "Диогена" не подходил в чистом виде ни один из инстинктов земной фауны, но это было как раз поправимо. Еще год работы дал, наконец, Куфьянову программный код, сочетающий в себе эффективную простоту инстинкта насекомого в качестве основы с потребностью к общению, позаимствованной у обезьян и модифицированной с учетом возможностей обработки информации "Диогеном". Куфьянов ввел программу в детище, которое уже по праву считал своим, и стал ждать. Первые результаты проявились нескоро - "Диоген" трудно принял свои новые качества, приходилось на ходу корректировать его работу, постепенно делая новый код приоритетным в мышлении прототипа. А затем "Диоген" начал сам приспосабливать вновь приобретенные инстинкты к своим возможностям. И это был прорыв.
Воодушевленный, Куфьянов опубликовал результаты своей работы в нескольких изданиях, рассчитывая на привлечение финансирования. Однако результат превзошел все его ожидания - за проект "Диоген" одновременно начали грызню несколько крупных корпораций, государственные организации, и даже военные. К Куфьянову часто приезжали серьезные люди с серьезными разговорами, и исход таких встреч он не всегда мог предугадать. Ему сулили деньги, взывали к патриотизму, банально угрожали. Приходилось Куфьянову и держать оборону в своей лаборатории. Как бы там ни было, в результате все утряслось - к тому времени, как "Диоген" (самостоятельно!) начал общаться (пока только со своим создателем), дальнейшая разработка перешла под шефство нынешней Конторы. У Куфьянова даже появился прямой начальник - руководитель проекта по научной части Ефим Михайлович Шнейерсон. Куфьянов было напрягся, но быстро понял, что Шнейерсон - фигура административная и на вмешательство в проект не претендует. Главным было то, что финансовые вливания проект получил грандиозные. Куфьянову удалось собрать значительную часть прежней группы, и работа над искусственным интеллектом закипела с новой силой. "Диоген" был серьезно модифицирован - к его "бочке" добавилась очередная экспериментальная разработка, созданная под патронажем той же Конторы - квантовый компьютер. Предполагалось, что искусственный разум сможет не только использовать воплощенные в железе возможности квантовой механики, но и поможет в глубоком изучении ее процессов. И, несмотря на то, что основой нового разума оставалась все та же "бочка" многолетней давности, прототип получил порядковый номер "два". Качественный скачок был впечатляющ - "Диоген" быстро освоился с новыми возможностями и сейчас, по оценкам, достиг уровня развития пятилетнего ребенка. Оценка была весьма условной - мышление "Диогена" отличалось от человеческого - измерялась степень взаимодействия машины с внешним миром. По уровню же насыщенности информацией "Диоген" мог дать сто очков вперед большей части населения Земли. Например, сейчас он вдумчиво штудировал библиотеку, собранную для него всей группой. В электронном, разумеется, виде.
Все это Куфьянов и пытался сегодня объяснить Борису Михайловичу. Однако говорили они на разных языках. Когда заместитель генерального спрашивал, на что пошли деньги, он подразумевал другой вопрос - когда все это окупится. А на него Куфьянов ответить не мог, равно как и не мог объяснить этому великолепному образчику нового времени сути своей работы. Вот это и огорчало. Куфьянов докурил, вздохнул и собрался, было, закурить еще одну, как его внимание привлек резкий треск динамика, сменившийся бесстрастным голосом: "Всей научной группе срочно прибыть в лабораторию. Нештатная ситуация. Повторяю. Нештатная ситуация в лаборатории. Всем сотрудникам...". Окончание сообщения Куфьянов дослушивал уже на бегу.
Что нам может дать искусственный интеллект? Для нас это, прежде всего, товар. Его потребитель - военные, администрация, научные учреждения. Вы не хотите, чтобы дорожным движением или авиарейсами управлял компьютер? Ничего, реклама вас переубедит. Население будет рукоплескать устройству, которое будет за них думать. Я вижу значительные коммерческие перспективы проекта.
Из стенографии заседания Совета Директоров Конторы
За время своей работы журналисту Владимиру Есенко приходилось выслушивать множество нелестных эпитетов о себе и своей деятельности. Журналюга, журналаст. Называли и журнашлюшкой. Иногда за дело, тогда Владимир не обижался. Бывало, эмоционально и прямо-таки по-детски обзывали те, кого Владимир умело, остроумно и заслуженно разоблачал в своих статьях. Эти даже радовали своей бессильной злобой. Но бывало и так, что клевета на моральные качества, сексуальную ориентацию и профессионализм Владимира сваливалась совершенно безвинно. Вот это обижало. Особенно на профессионализм. Особенно от редактора, которого Владимир небезосновательно считал своим другом. Особенно в этот раз. Потому что в этот раз все было совершенно непонятно.
Владимир два месяца вел весьма интересное, хоть и небезопасное журналистское расследование о причастности одного крупного воротилы рынка цветных металлов к безвременной кончине своего основного конкурента. Воротила явно, просто и без изысков разобрался с оппонентом, прибегнув к услугам профессионалов в такого рода делах. Милиция, разумеется, доказательств не нашла, да и искала только для вида, по причине, лаконично изложенной в приватном интервью пожелавшим остаться неизвестным подполковником УВД: "А кто нам за это заплатит?". Заплатить, действительно, было некому - семьи у покойного не было, а многочисленные как-бы-друзья были слишком заняты переделом его бизнеса. Владимир почуял интересную тему, не сенсацию, конечно, но достойную внимания, и принялся копать. В делах таких он участвовал не впервые, а потому умел обеспечить все необходимые меры безопасности своей персоны, главной из которых было отсутствие у Владимира семьи. Родители, конечно, были, но жили в соседней, уже не безусловно дружественной, стране. А жениться Владимир не собирался, предпочитая в свои двадцать семь свободные отношения с противоположным полом, в каковых он, благодаря сочетанию природного обаяния, спортивной фигуры и хорошо подвешенного языка, недостатка не испытывал. Личную безопасность обеспечивал травматический пистолет "Оса" (по крайней мере, Владимир надеялся, что этого будет достаточно), а из своей однушки в Медведково он, на время расследования, перебирался в съемную комнату поближе к центру - так сподручнее, да и найти его становилось сложнее. Как правило, все эти меры оказывались излишними, но береженого, как говорится... Работал Владимир с азартом, с выдумкой, строил смелые предположения, проверял их, строил новые, проявляя чудеса перевоплощения добывал самую неожиданную информацию из самых серьезных личностей и, наконец, нашел подтверждение странной оплаты со счета одного из предприятий подозреваемого буквально в никуда. Взяв точный след работать уже было проще и, через три недели, Владимир мог с большой долей уверенности предположить личность исполнителя, его отношения с Воротилой и представлял, как все произошло. Доказательства, конечно, были только косвенные (а по большей части их не было вовсе), в милиции его даже не стали бы слушать, но для статьи - в самый раз. Такие статьи, ничего прямо не заявляющие, но подталкивающие читателя к нужному выводу, акцентируя внимание на совпадениях, допущениях, мотивах и просто возможностях даже нельзя было обвинить в клевете - они ведь никого не обвиняли. Но, кто захочет, тот поймет, - так считал Владимир. Материал был собран, статья готова и Владимир, лучась гордостью, принес ее вчера главному редактору. Тот внимательно прочитал, посмотрел на Владимира поверх очков и ехидно поинтересовался:
- А когда это ты, Есенко, стал у нас предсказаниями заниматься?
- В каком смысле, Игорь Петрович? - Владимир понял, что где-то напортачил, но пока не понимал, где.
- Ну ты пишешь о теоретическом убийстве, абстрактном, которое, возможно, случится? Зачем тогда имена?
- Как же абстрактном, Игорь Петрович, Курбекова же завалили уж два месяца как. Вы не знали?
Редактор отложил статью и снял очки.
- Володь, ты в отпуск не хочешь?
- Ну... Летом думал съездить, а что? - Владимир уже был совершенно сбит с толку.
- Видишь ли... Не убивал никто Курбекова. Ни два месяца назад, ни, по крайней мере, два часа назад, я с ним беседовал, он нам статью хочет заказать. Вот так.
Владимир молча переваривал услышанное. Игорь Петрович принялся суетливо шарить по столу:
- Сейчас, сейчас, погоди, слушай, у меня контактик доктора где-то был, ты не спорь, сходи, отличный врач, это у тебя просто от перенапряжения...
Редактор нашел, наконец, визитницу, извлек оттуда карточку и сунул в руку все еще стоявшему столбом Владимиру. Тот понял, что пора как-то реагировать, если он не хочет неопределенный срок провести в дурке:
- Спасибо, Игорь Петрович, непременно схожу. Вы извините...
И чуть не бегом выскочил из кабинета редактора.
За прошедшие сутки Владимир не раз прокручивал события последних двух месяцев. Сошел ли он с ума? Он почти поверил в это, когда, заказав в архиве редакции выпуск газеты двухмесячной давности, действительно, не нашел там ни единого упоминания об убийстве Курбекова. И совсем уж он не знал, что и думать, когда, вернувшись в невеселых думах домой, нашел у себя на столе выпуск газеты за то же самое число с яркой передовицей: "Король цветмета стал жертвой случайных бандитов". Две газеты. За одно число. Обе явно настоящие. Совершенно одинаковые по содержанию, разница лишь в одну статью - в первой про убийство, во второй на этом месте какая-то чепуха про анализ внешнеэкономической деятельности. "Ну хорошо, - размышлял к своему сожалению некурящий Владимир, - если у меня уехала крыша - тут ничего не поделать. Буду тихо строчить мемуары в палате и ругаться с Наполеоном за право попользоваться уткой. Тут ладно. Но хотелось бы рассмотреть и альтернативный вариант - я в себе, просто случилась какая-то ерунда...". На этом мысль буксовала: что за ерунда могла породить две газеты, один труп и заставить Владимира два месяца раскапывать, по сути, ничто, он представить себе не мог. И решил поискать в Интернете. Владимир сам толком не знал, что собирается искать, однако ему не пришлось даже сформулировать запрос поисковому сайту - сетевая истерия бросилась на него прямо с новостной страницы. Пошарив по форумам, "живым журналам" и пообщавшись с парой знакомых по ICQ, он откинулся в кресле и вторично пожалел, что не курит. Успокаивал тот факт, что если он и псих, то легко затеряется в массе себе подобных - сетевое сообщество возбужденно обсуждало мелкие и не очень несуразицы, проявившиеся за последние несколько дней. Случаи были похожими - кто-то был свидетелем событий, никогда не происходивших, кто-то поражался людям, ведущим себя совершенно не так, как от них можно было ожидать, кто-то обратил внимание на несовпадение содержания газет, уже, правда, за сегодняшнее число. "Абзац, - думал Владимир, - кто там сказал, что ад - это невозможность мыслить логически? Добро пожаловать в наш уютный дурдом! Делать-то чего теперь?". Впрочем, во всей этой ситуации явно прослеживалась и светлая сторона: такой жирной сенсации страницы газеты, где он работал, еще не видели. "Массовое помешательство в Москве при полном бездействии властей". Звучит? Еще бы! Кстати, а почему в Москве, а не в России? Или в мире? Владимир вторично нырнул в сеть, однако, похоже, психоз имел локальный характер и затрагивал только жителей столицы. Уже интереснее. Осталось только найти того, кто готов внушительно и научно объяснить, что, собственно, творится. В друзьях Владимира ученые не числились, зато он знал того, кто располагает целой их армией.
Со Стрелецким Владимир познакомился лет пять назад, когда, обуреваемый манией величия и свербившим чувством справедливости начал радостно и самозабвенно копать информацию о Конторе. У него, в общем, и поводов-то никаких не было, так, подозрения, основанные преимущественно на святой уверенности в том, что столь крупная Контора не может быть ни в чем не замешанной. Причем уверенность эта крепла по мере того, как Владимир, раз за разом, натыкался на полную информационную закрытость Конторы. По сути, кроме общей информации, по ней вообще ничего нельзя было найти. Тогда Владимир решил работать адресно, с конкретными сотрудниками. И так встретил Стрелецкого. Борис Михайлович нашел его сам, без лишних обиняков заявил, что руководству Конторы надоела бурная деятельность молодого журналиста, взяток не предлагал, зато предоставил железобетонные доказательства того, что Контора не имела и не имеет отношения к любым махинациям, не поддерживается личностями с подозрительным прошлым и не имеет претензий со стороны налоговых, правоохранительных и иных органов. Владимир не знал, верить или нет, но точно понял, что Контора явно ему не по силам и отступился. А с Борисом Михайловичем он с тех пор даже подружился - тот время от времени подкидывал ему интересные темы, давал информацию, которую сам Владимир не достал бы никак. Конечно, Владимир понимал, что все, поступающее от Стрелецкого, поступает в интересах Конторы, но, надо было отдать должное, ни разу Борис Михайлович не попытался скормить журналисту ложную или хотя бы двусмысленную информацию. Так что сотрудничество было взаимовыгодным и, что немаловажно, не афишировалось сторонами и не давало поводов к пересудам в отношении Владимира. А Контора, как ему было известно, одним из главных своих интересов полагает сложные, неоднозначные и, зачастую, авантюрные научные разработки, для чего содержит внушительный штат адептов чуть ли не всех подряд наук, от студентов, отличающихся свежим взглядом, до почтенных профессоров, готовых реализовывать все свои наработки, невоплощенные при Союзе и, тем более, после него. "Кстати, может, это они чего и намудрили, - думал Владимир, набирая номер Стрелецкого, - ну этого-то Большой Менеджер мне все равно не скажет, но хоть на реакцию его посмотрю". Стрелецкий согласился на встречу сразу, назвал обычное место - приличный, но не помпезный кабак на Чистых прудах, и время - семь вечера. Похоже, ему тоже что-то требовалось от пусть некрупной, но все же акулы пера.
Истинно говорю вам, грядет час испытаний человеку, погрязшему в мире греха и искушения. Не сможет отличить он врага от друга, истинное от ложного и былое от несбывшегося. И когда станет он подобен заблудившемуся в лесу ребенку, не в силах понять, что делать и как жить дальше, лишь я смогу дать ему свет путеводный, и объяснить, и наставить. Не забываем жертвовать, браться и сестры, сегодня по сто долларов с каждого, расходы спасение не должны вас смущать.
Проповедь в одном из многочисленных незначительных культов.
Борис Михайлович опоздал почти на полчаса (что уже само по себе было событием выдающимся) и Владимир сразу отметил, что с ним что-то не так. Сильный мира сего, всегда уверенный в себе, вальяжный, с фирменной "отеческой" мудростью в глазах, в которых одновременно читалось легкое (не перебарщивая) презрение к окружающему "плебсу" был совершенно явно и откровенно растерян. Он даже за стол сел как-то смущенно, оглядываясь по сторонам, а сев, тут же начал нервно тереть подбородок. Владимир почувствовал, что эта встреча может дать ему даже больше того, на что он рассчитывал при самом лучшем раскладе.
- Привет, Борис Михалыч, - несмотря на разницу в возрасте, Владимир предпочитал неформальный тон, - ты чего смурной?
- Здравствуй, Володь, - даже голос Стрелецкого, всегда спокойный, привычный уверенно смахивать оппонентов с арены дискуссии гранитной глыбой весомейших аргументов, был сейчас каким-то блеклым, тонким, как будто Борис Михайлович враз лишился своего положения и неожиданно сделался равным среди старательно презираемого (не перебарщивая) плебса, - закажи что-нибудь. Тут в двух словах не расскажешь...
Владимир поискал глазами официантку, привлек ее внимание жестом и, когда она подошла, попросил принести две кружки "Гиннеса", пива, одинаково уважаемого всеми слоями населения, которые могут себе его позволить. Когда официантка удалилась, Борис Михайлович собрался с мыслями и продолжил:
- Представляешь, совсем забегался. Думал, что заказал матери вазу такую красивую и еще попросил жену забрать днем, приехал домой, жена оказалась не в курсе, ну я разозлился... А получилось, что я и ей ничего не говорил и даже в магазин не звонил... А главное, не было у них этой чертовой вазы отродясь, понимаешь? А я же ее видел там, как тебя сейчас. Ничего не понимаю...
Владимир поздравил себя с наличием хорошего чутья и подался вперед:
- То есть, правильно я тебя понял, Михалыч: ты точно знаешь, что что-то сделал, все вокруг убеждает тебя в обратном, но ты, натурально, не псих?
- Ну... Как-то так. Правда, насчет того, что не псих, уже не очень уверен... Слушай, да ладно, дурь какая-то получилась. Вообще у меня к тебе дело есть.
- Да ну тебя, ребячество какое... Нет, напротив, хотим сообщить согражданам о наступлении новой эры в науке и технике. Наверное, так.
- Ух ты... Круто берешь, Михалыч. Вы там вечный двигатель собрали?
Борис Михайлович опять смутился.
- Да, честно сказать, черт их знает, что они там собрали. Компьютер какой-то. Шибко умный. Не моя специфика, я только их финансовые дела контролирую. Но пиар надо сделать, усекаешь? Нам эту штуку продавать еще.
- И кто мне покажет этот чудо-калькулятор?
- Командует делом некто Шмейерсон. Держи визитку. Он в курсе, свяжешься с ним, встретишься, посмотришь, задашь общие вопросы. Потом напишешь, мол, так и так - группа российских ученых впереди планеты всей при скромном участии Конторы. Ах да, главное не забудь - черкни там про роль правительства, поддерживающего угасающую науку, про роль сплоченности перед чьим-нибудь лицом не забудь, ну как полагается чтобы. Сделаешь?
- Ну, что ж не сделать, новость хорошая, таких сейчас мало. Но если там фигня какая, ты учти, я врать...
- Ну о чем ты, Володя. Я тебя хоть раз обманывал?
- Не знаю, - честно ответил Владимир, - если и обманывал, то так, что не подкопаешься.
- Ну вот видишь. Все железно, не беспокойся.
Борис Михайлович понемногу успокаивался, и Владимир понял, что пора развить куда более интересующую его тему:
- Так, Михалыч, по поводу твоих глюков...
- Не начинай снова, прошу, - поморщился Стрелецкий.
- Ты в курсе, что не один такой?
- Поясни, - в голосе Бориса Михайловича слышалось явное любопытство.
- Поясняю. Такие случаи идут по всей Москве. Все то же самое - люди помнят то, чего не делали. И меня зацепило, да так, что мало не покажется - два месяца псу под жало.
- Ты где у собаки жало видел? - Борис Михайлович тянул время, обдумывая услышанное.
- Нигде. Но "под хвост" - избито, а мы стараемся избегать затертых клише, - улыбнулся Владимир, - так как тебе новость?
- Пока не знаю. Сам как думаешь? Болезнь, вирус какой? Может, типа бешенства, только спокойнее?
- А может, психотропное оружие, а, Михалыч? Лучи там какие...
Стрелецкий снова поморщился:
- Нас этими лучами с Союза пугают. Нет никаких лучей. Мы бы знали. А самое мощное психотропное оружие массового поражения - это телевизор. С ним, знаешь ли, и лучей не надо. Ты вот его смотришь? Нет? Ну и не смотри. Мозги целее будут.
- Собственно, Михалыч, я думал, может, ты подскажешь, где искать, у тебя ж там концентрация умников повышенная, в Конторе-то...
- Ага, может, тебе их всех прислать и в очередь выстроить?
- А можно? - наивно раскрыл глаза Владимир.
- Только на твоих похоронах. Массовое прощание с телом. Ты с кем там общаться собрался, Володь? Ботаники другими вопросами занимаются... Да и то сказать, ты представляешь, сколько они предположений наплести могут, они ж теоретизировать горазды, что не балуй... Да и общаться тебе с ними не дадут - у них же, в основном, все держись, какое секретное. Это у нас в телевизоре гласность, а так, сам понимаешь.
- Печально...- Владимир разочарованно допил пиво.
- Ну, не знаю... Ну спроси у того же Шмейерсона, когда у него будешь, вдруг что предложит, - Борис Михайлович тоже допил, вздохнул и попросил счет.
- Только тут, по моему, сначала к психиатрам идти надо, - подытожил он, расплатился за свое пиво и покинул бар.
Курьезноепроисшествие: сегодня глава МВД РФ не смог попасть на свое рабочее место. В течении двух часов его не пропускала охрана здания, уверенная, что главный милиционер страны уже прошел в свой кабинет. Примечательно, что мнение охраны было подкреплено записями автоматизированной системы учета посещений здания, также зафиксировавшей приход чиновника на работу. Прокомментировать это событие...
Желтая пресса
"Нештатная ситуация, всем сотрудникам прибыть в лабораторию" - продолжал вещать "голос свыше", пока Куфьянов несся из курилки, ловко лавируя на поворотах. В лабораторию он влетел, ожидая увидеть все что угодно: террористов, пожар, отрастившего себе ноги и руки "Диогена", но, на первый взгляд, все было в порядке. В центре лаборатории все также стояла "бочка" с электронным мозгом внутри, переплетения проводов от нее уходили к потолку, откуда уже расползались по источникам питания и регистрирующей аппаратуре. Вокруг "бочки", утопленный наполовину в пол, с недавнего времени располагался черный тороид квантового компьютера "Альба 1М", раскинувший свои кабели уже понизу. По периметру лаборатории, занимавшей около двухсот квадратных метров площади, располагались многочисленные мониторы, регистраторы , терминалы и щитки электропроводки. С десяток сотрудников в традиционных белых халатах сгрудились вокруг экрана, наглядно отображающего интенсивность мыслительных процессов "Диогена". Куфьянов тоже бросил взгляд на монитор - судя по нему, искусственный мозг решал какую-то очень сложную задачу. Он хлопнул по плечу ближайшего сотрудника, которым оказался Лешка, один их новеньких, и поинтересовался:
- Что стряслось?
Лешка неопределенно пожал плечами.
- По-моему, он завис.
- Ты в себе вообще? - Куфьянов нахмурился, - он зависнуть в принципе не может. Это тебе не ноутбук.
- Ну тогда не знаю, сам смотри.
От группы отделился Павел, сокурсник Куфьянова, с которым тот начинал проект много лет назад, и подошел к ним.
- Не ругайся, Ростислав. Он правда висит по всем признакам. Не реагирует на запросы, весь в себе, что-то там думает, аж вскипит сейчас.
Речь Павла прервало раздавшееся басовитое жужжание - с этим звуком включалась система охлаждения "Альбы".
- Так, - громко сказал Куфьянов, - раз он включил "Альбу", значит, не завис, просто ему требуются дополнительные ресурсы. Нам надо понять, что за информацию он там переваривает.
- А Ефима Михайловича известили? - подал голос кто-то из ученых.
- А что, надо? - отмахнулся Куфьянов, - на кой он тут? Лучше скажите кто-нибудь, чем наш мыслитель занимался до того, как ушел в себя?
Ответил Павел:
- Распараллеленными потоками модифицировал классический алгоритм Гровера для "Альбы" и одновременно читал книги.
- Так его Гровер в ступор вогнал? Он пытался работать с гильбертовым пространством без участия "Альбы"? Ты бы на этом тоже завис, Паш.
- Я-то наверняка, но он удобно устроился - дал "Альбе" пережевывать бессмысленную базу данных непотребного размера, а сам стал сравнивать алгоритмы Гровера и Шора в задаче поиска. Гровер ему, понятно, больше понравился, но он стал его произвольно менять и, опять же, тестировать на "Альбе".
- И каким словом его мог обругать квантовый компьютер, что он аж закуклился от обиды?
- В том-то и дело, что никаким. Перед тем, как "Диоген" принялся вчистую нас игнорировать, он остановил "Альбу" и плюнул на все алгоритмы вместе взятые. Отдал все ресурсы на тот поток, которым книги осваивал. А раз сейчас опять запустил "Альбу", значит, задумался не на шутку.
- Так. А что он читал? Книги же у нас на здешнем сервере, он их тягает по одной. Что он последнее скачал? Логи гляньте.
Лешка подскочил к одному из мониторов и защелкал клавиатурой. Потом издал странный звук.
- Ростислав Спргеевич... Он Библию читал... Вот это да.
Куфьянов открыл рот. Потом закрыл. Тяжело задышал. Попытался успокоиться.
- Мне очень интересно, коллеги, кому из вас пришла в голову светлая мысль подсунуть искусственному, прошу заметить, интеллекту Библию?
От группы отделилась дородная дама, Лариса Витальевна, специалист по питательным растворам, поддерживающим органические части "Диогена".
- Что значит мысль, Ростислав? Вы что, хотели, чтобы формирующийся разум не постиг главной книги человечества? Хотите, чтобы им руководил дьявол?
Куфьянов обалдело заморгал. Он сам, в определенной степени, был верующим, но такой религиозности в научном сотруднике встретить не ожидал.
- Лариса Витальевна, так это ваша работа?
- Разумеется, - дама гордо вздернула подбородок, - и не пытайтесь меня убедить, что это было неправильно!
- А сами вы не видите, да? Лариса Витальевна, я отстраняю вас от работы над проектом. По крайней мере, до нормализации ситуации. За неспособность предвидеть последствия своих действий. А вы на досуге попробуйте подумать головой, какие последствия может вызвать эта, безусловно, прекрасная книга в мозгу, для которого не предназначалась изначально.
Лариса Витальевна с видом оскорбленной невинности покинула зал лаборатории. Куфьянов продолжал:
- И впредь попрошу вас всех согласовывать со мной каждую, слышите, каждую книгу, каждый стих и каждое кино, подбираемое для прототипа. Всем ясно?
Хор голосов подтвердил, что сотрудники поняли, осознали и приняли к исполнению. Куфьянов вздохнул.
- Ладно. Теперь, пожалуйста, будьте добры все, очистите лабораторию. Может, он надумал что, но вас стесняется.
- Ростислав Сергеевич, он на эмоции не программировался, - подал голос Лешка, но Куфьянов тут же натурально зарычал на него:
- Вали отсюда, умник!
Научные сотрудники, толкаясь, ринулись к выходу. Куфьянов остался наедине с "Диогеном", все так же продолжающим эксплуатировать черный бублик "Альбы". Ученый взял кресло, подкатил его к самому бублику и сел лицом к своему детищу. Он часто так делал, хотя для общения с "Диогеном" это было совершенно необязательно - сотворенный разум мог видеть и слышать создателя из любой точки лаборатории. Однако. Куфьянов хотел таким образом научить машину тонкостям человеческого общения. Он сел в кресло и пристально посмотрел на "бочку".
- Ну и как тебе книга? - "Диоген" продолжал игнорировать Куфьянова. Тот продолжил:
- Зря, конечно, тебе ее подсунули. Понимаешь, есть книги, которые надо читать. Есть те, которые читать не обязательно. А есть такие, которые требуют подготовки.
Куфьянов встал и прошелся вокруг комплекса "Диогена".
- Мы, наверное, неправильно все делаем. Пытаемся подогнать тебя под человека, а ты ведь не человек. Мыслишь по-другому, иными категориями, иными образами, работаешь с иными массивами данных.
Он остановился и снова повернулся лицом к "бочке".
- Но мы не можем по-другому, понимаешь? Мы - люди и мыслить умеем только так! Мы не можем представить себе иного мышления, я не имею в виду шизоидов, а вообще другого, качественно отличающегося. Не знаем мы, что должно думать существо, у которого внутренняя логика не как у нас. Вот тебе и досталось. А эта книга... Она очень древняя, она для людей. Честно говоря, не думаю, что ты сможешь ее понять. Но раз уж прочитал, то спрашивай, постараюсь помочь.
Жужжание стихло и стало чуть различимым - "Альба" перешла на "холостые обороты". Куфьянов вздрогнул от неожиданности - он не думал, что "Диоген" сразу отреагирует. Включился переговорный терминал, на экране появились буквы: "Есть вопрос по логике кгиги". Куфьянов пожал плечами:
- Задавай.
"Уточнение: согласно наличествующим данным, эта книга в значительной мере определила развитие человечества. Точность представленных в ней данных оценивается как очень высокая."
Куфьянов изумленно поднял брови. "В значительной мере"? Раньше "Диоген" оперировал только точными категориями, абстрактное мышление не было его сильной стороной. Однако надо отвечать.
- Ну... Не так, чтобы совсем уж высокая... То есть мы просто не знаем совершенно точно о событиях, происходивших тогда, понимаешь, они могли быть немного или совсем другими, тут мысль в том, чтобы учить людей на конкретных примерах... Наверное...
Куфьянов чувствовал, что начинает запутываться.
"Достоверность событий не подвергается оценке. Оцениваются данные" - высветилось в ответ.
- То есть, - окончательно растерялся Куфьянов.
- Почему вначале было слово? - звук из динамика прозвучал как гром среди ясного неба. Динамик к "бочке" подключили давно, но на памяти Куфьянова, пользовался им "Диоген" буквально раз или два и то, исключительно, для проверки. По каким-то своим причинам электронный мозг предпочитал не пользоваться голосом. И Куфьянов пока решительно не понимал, что заставило "Диогена" освоить синтезатор (голос - "усредненный" мужской баритон). Да и вопрос был не из тех, к которым он был готов.
- Э... Что именно тебя смущает? - попытался он потянуть время.
- "Вначале было слово". Так говорится в книге. Не ясно нарушение причинно-следственной связи.
- Какое нарушение, - уже почти жалобно спросил Куфьянов. У него вдруг возникла дикая мысль, почерпнутая из фантастических произведений, что искусственный интеллект захочет объявить себя богом. Нет, конечно, "Диогена" можно отключить в течении полуминуты, но сама мысль все равно пугала.
- Слово является средством выражения мыслей, - "Диоген" все увереннее пользовался синтезатором, - каким образом оно могло быть раньше мысли?
"А... Так вот, что волнует нашего логика-зануду, - с некоторым облегчением подумал Куфьянов, - неужто опять качественный скачок? А если попробовать?.. Да чем черт не шутит!". И сказал вслух:
- А ты не думал о том, что это может быть аллегорией? - сказал и замер в ожидании. Прежний "Диоген" эту мысль не понял бы.
- Аллегория - выражение отвлеченных идей через художественные образы? - на этот раз Куфьянову показалось, что синтезатор воспроизвел даже вопросительную интонацию, - возможно. Но мысль все равно первична по отношению к собственному выражению. Я предпочту не рассматривать эту аллегорию.
Куфьянов вторично замер столбом. Потом вкрадчиво спросил:
- Как ты сказал, извини?
- Я бы начал эту книгу по-другому. Например, так: "И воцарилась в хаосе мысль".
Куфьянов счастливо рассмеялся. Он хохотал долго и самозабвенно, все проблемы разом сделались далекими и незначительными, ученого переполняла радость, доступная лишь разуму созидательному. "Диоген", наконец, развил свою фантазию из примитивных инстинктов, превосходя самые смелые ожидания Куфьянова. И, что несоизмеримо важнее, он впервые заговорил о себе в первом лице.
Вы действительно считаете, что мысль неспособна влиять на окружающий нас мир? Не знаю, может быть, ваши мысли и не способны. Но мысли существа разумного - главная движущая сила этой Вселенной.
Из выступления на конгрессе футурологов
Владимиру пришлось звонить Шнейерсону дважды. На первый звонок руководитель научной группы, который должен был дать Владимиру материал для статьи, ответил, что впервые о нем слышит, никто его не предупреждал и никаких журналистов на территорию научного центра он не пустит. Владимир удивился, набрал номер Стрелецкого, но тот подтвердил достигнутую договоренность и, в свою очередь, выразил удивление забывчивостью подчиненного. Владимир уже начал догадываться, в чем дело, а потому, набрав номер Шнейерсона вторично, не удивился резко изменившейся линии его поведения: "Конечно, подъезжайте, мы вас ждем". Здание отдела перспективных разработок Конторы располагалось на окраине города и впечатляло своей монументальной архитектурой, присущей всем сколько-нибудь значительным строениям, возведенным в период социализма. Такие здания сразу давали понять - за их стенами происходят серьезные вещи, бюджет расходуется по делу, а контролировать их деятельность дозволено лишь избранным. В отношении этого здания такая ситуация сохранялась и поныне. За массивными дверями, выполненными в той же монументальной манере из дерева и стекла, Владимира ожидал турникет и пост охраны. Предъявив документы и подождав, пока охранник сверится со списком посетителей, он прошел в огромный холл, который, вопреки его ожиданиям не был отделан мрамором и каменной мозаикой. Помещение щеголяло простой элегантностью под "хай-тек" - сталь и стекло с редкими вставками практичного пластика. Вдоль стен располагались такие же стальные и антивандальные скамейки, по углам деловито жужжали видеокамеры. В стене напротив входа располагалась еще одна дверь, за которой, Владимир был в этом уверен, стоит охрана уже посерьезнее. Журналист сел на одну из скамеек и стал ожидать. Долго ждать не пришлось - минут через пять вторая дверь отворилась, и в холл вошел маленький, не слишком приметный человек лет пятидесяти. Одет он был в халат, небрежно накинутый поверх весьма недешевого делового костюма, а очки в изящной оправе, видимо, призваны были довершить у наблюдателя образ благополучного ученого. Человек оглядел холл, заметил Владимира и помахал ему рукой. Когда Владимир приблизился, человек представился:
- Шнейерсон, Ефим Михайлович, глава проекта "Диоген", к вашим услугам. Владимир, я полагаю?
- Совершенно верно, Ефим Михайлович. Скажите, а вы помните, как я вам первый раз звонил?
Шнейерсон непонимающе воззрился на Владимира поверх очков.
- Вы мне сегодня звонили один раз, молодой человек. А раньше мы с вами не имели удовольствия знать друг друга. Вы, наверное, ошиблись.
- Да, я так и думал, не обращайте внимания. Так где же тот замечательный компьютер, о котором мне говорил Борис Михайлович?
Шнейерсон поправил очки и произнес немного высокомерно:
- Мы здесь, молодой человек, не занимаемся банальными компьютерами. Мы собираемся перевернуть представления о кибернетике в общем. Скажите, вам знаком термин "искусственный интеллект"? - одновременно с разговором Шнейерсон отворил дверь и пропустил вперед Владимира. Тот не ошибся - за дверью был шлюз, по бокам которого тянулись окна (наверняка из бронестекла, подумал Владимир) с мрачными лицами здоровенных охранников за ними.
- Ну как сказать... Читал, конечно, литературу... Художественную. Короче, только в самых общих чертах представляю.
Шлюз, после того как Шнейерсон воспользовался ключом сложной формы у противоположного его конца, вывел в коридор, отделанный все теми же стеклом и сталью.
- Ну еще бы. Великое изобретение, поистине великое. И разработанное, между прочим, под моим непосредственным руководством! - глава проекта быстро шел по коридору к лифту, не задерживаясь у закрытых дверей с обязательной камерой над каждой из них. Владимир старался не отставать.
- То есть, ваш компьютер умеет думать и общаться не хуже людей?
Шнейерсон остановился перед дверьми лифта, сунул все тот же сложный ключ в скважину, заменявшую кнопку вызова и ответил:
- В чем-то, может быть, даже лучше. Подождите, пока сами увидите.
Больше Владимир вопросов не задавал. Они миновали еще несколько постов охраны и, в общей сложности, не менее трехсот метров коридоров, когда Шнейерсон, наконец, остановился перед массивной стальной дверью и произнес:
- Мы пришли. Прошу вас.
За дверью располагался зал, заставленный по периметру сложной техникой, в каковой Владимир отроду не разбирался, а потому слегка побаивался. Его внимание сразу привлек центр помещения, в котором располагалось странное сооружение - опутанный проводами и какими-то шлангами цилиндр с двумя прямоугольными окошками по бокам. В окошках можно было наблюдать некую деятельность, что-то весело булькало и время от времени вспыхивало разными цветами. Окружало цилиндр черное, совершенно уже непонятное Владимиру, но явно высокотехнологичное устройство. Перед цилиндром сидел на хлипком вращающемся кресле худощавый, темноволосый, среднего роста человек, в таком же белом халате, как у Шнейерсона. По лицу этого человека можно было сделать вывод, что он чему-то безмерно рад, прямо-таки счастлив. Довольная улыбка не сползла с его физиономии даже когда Шнейерсон строго спросил:
- Ростислав Сергеевич, а вы что тут делаете? Я, вроде, ясно выразился - чтобы в лаборатории никого, что тут неясно? - человек на кресле улыбнулся еще шире:
- Работаю, Ефим Михайлович. Тут, знаете ли, очень много работы вдруг подвалило. Прямо-таки вал работы.
Он крутанулся на кресле вокруг оси и в этот момент заметил Владимира.
- Прошу прощения, мы не знакомы?
Шнейерсон зыркнул исподлобья на довольного ученого и представил его:
- Куфьянов, Ростислав Сергеевич, мой помощник по проекту. А это Владимир, перспективный журналист серьезного издания. Руководство сочло, что о проекте пора заявить открыто.
Куфьянов с интересом воззрился на Владимира.
- Простите, Владимир, а вы сами в каких отношениях с кибернетикой?
Журналист замялся.
- Ну, честно говоря, в довольно прохладных. Я бы даже сказал в отношениях полного взаимного непонимания.
- Так, - медленно произнес Куфьянов, - стало быть, публикация не претендует на научную достоверность, я прав?
- Абсолютно. Меня попросили представить ваш... эээ... аппарат... широкой, так сказать, общественности.
- Ясно, - еще более медленно, растягивая слова, сказал Куфьянов и перевел взгляд на Шмейерсона, - и кому же пришла в голову эта светлая мысль?
Шмейерсон стушевался.
- Ну, Ростислав Сергеевич, вы же знаете, кому.
- Догадываюсь. Но не одобряю. Рановато еще. Очень, я бы сказал, рано. Впрочем, как хотите - пишите, пожалуйста, спрашивайте, что не ясно. Ефим Михайлович ведь упоминал, что я стоял у истоков этого проекта еще лет пятнадцать назад?
Шмейерсон сердито засопел.
- Ростислав Сергеевич, у вас разве нет срочных дел?
Куфьянов снова улыбнулся.
- Все мои дела, Ефим Михайлович, находятся здесь. Кроме того, я горю желанием помочь Владимиру разобраться в нашей работе. Во благо Конторы и Человечества!!! - последние слова он прокричал, встал по стойке смирно и карикатурно отдал честь.
Владимир, наконец, понял, почему образ Шнейерсона не вязался в его сознании с должностью "руководителя по научной части". Ефим Михайлович вел себя как администратор. "Наверное, грамотный, хороший руководитель, но в их разработке ни смыслит ни шиша" - сделал про себя вывод Владимир и, включив диктофон, повернулся у Куфьянову:
- Итак, Ростислав Сергеевич, расскажите, пожалуйста, о вашей работе.
Куфьянов вздохнул и бросил взгляд на цилиндр в центре лаборатории.
- Моя работа вся здесь, Владимир. Перед собой вы видите "Диогена", первый в мире искусственный интеллект в полном смысле этого слова. Он обладает самосознанием и, в определенной степени, свободой воли. Умеет учиться и развиваться. Построен "Диоген" на основе органической нейронной сети, гораздо сложнее, разумеется, всех созданных до сих пор. Координация и развитие межнейронных связей обеспечивается особой технологией, нашим ноу-хау. Вкратце получается так.
- Скажите, а почему "Диоген"?
- Потому что живет в бочке.
- Остроумно... А вот это устройство вокруг него?
- А это "Альба". Квантовый компьютер, работающий, с недавнего времени, в симбиозе с "Диогеном". Он использует мощности "Альбы" для работы с большими массивами данных и, заодно, изучает на практике появляющиеся в ней квантовые эффекты. Слышали о Гильбертовом пространстве данных? Ах, да, вряд ли. Ну и не надо вам, про "Альбу" же писать задания не было, не так ли? Еще бы...
- Так... А что умеет "Диоген"?
- Мыслить. Усваивать информацию. Накапливать опыт. Общаться. В принципе, все то же, что умели бы и вы, Владимир, окажись вы, не дай бог, конечно, парализованы и прикованы к кровати с сильным ограничением органов чувств.
Владимира передернуло от подобной перспективы и он поспешил продолжить:
- Вы говорите, он общается? А можно продемонстрировать?
Тут в разговор вмешался Шнейерсон:
- "Диоген" имеет такую возможность, но реально она не используется, недокументированная, так сказать, функция...
- "Диоген" вполне может пообщаться с вами, Владимир, - прервал Шнейерсона Куфьянов, - если захочет, конечно. Собственно, он сейчас должен слышать наш разговор.
В динамике под потолком раздалось мелодичное треньканье и приятный баритон, лишенный, впрочем, всякого выражения, продекламировал:
Если я вас укушу, например, за пятку,
Упекут меня в острог лет так на десятку
Владимир не знал, чего ожидать от искусственного интеллекта и поэтому не слишком удивился (может, у них это нормально?). Куфьянов улыбнулся на всю ширину рта, а глаза его так и светились. Шнейерсон глотал воздух, беспомощно переводил взгляд с "Диогена" на Куфьянова и обратно, и бешено жестикулировал. Наконец, он обрел дар речи:
- Это вообще что такое, Ростислав Сергеевич? Вы что в машину заложили? Вы чем на рабочем месте занимаетесь?
- Да не нервничайте вы так, Ефим Михайлович, - Куфьянов, казалось, с трудом сдерживал смех, - просто "Диоген" проявляет свои творческие способности. Пусть они пока не слишком впечатляют, но дайте срок.
- Ка-а-акие еще способности? - казалось, что Шмейерсона хватит удар, - он же не то... так, чтобы... это...
- Того, - услужливо подсказал Куфьянов, - вы, шеф, давно, похоже, не интересовались проектом? Да и интересовались ли вообще когда-либо? Вы даже не знаете, что "Диоген" учится, в него уже давно нельзя что-либо "заложить". И, кстати, он не машина. По крайней мере, не совсем. Ефим Михайлович, вы же не вмешивались в разработку раньше, не так ли? Давайте так и оставим. И вам проще, и мне объяснять не потребуется.
Шнейерсон побагровел и стал бешено вращать глазами. Владимир понял, что пора спасать положение, пока выдающиеся умы (впрочем, насчет Шнйерсона он уже сомневался) не поубивали друг друга:
- А на что-то более осмысленное он способен? Ну там разговор поддержать, к примеру.
Куфьянов задумчиво посмотрел на "бочку".
- Способен, вполне. Словарный запас у него огромный, а вот логика, да и вообще стиль мышления несколько отличается. У него же больше способов передать информацию, чем у нас с вами, так что ему было бы удобнее работать с целыми образами. Проблема в том, что он такой один. Да вы разговорите его, попробуйте.
Владимир откашлялся и, чувствуя себя жертвой розыгрыша, повернулся к "Диогену":
- Скажите, пожалуйста, Диоген, каково ощущать себя первым в мире искусственным интеллектом?
- Вопрос некорректен, - отозвался динамик, - по вашей терминологии это просто дурацкий вопрос. Мне не с чем сравнить свои ощущения, даже если бы они у меня были. У вас не получится поставить себя на мое место, а я не смогу объяснить. Так что вопрос лишен смысла.
- Он владеет абстрактным мышлением, - обернулся Владимир к Куфьянову. Тот развел руками.
- Да... В известном смысле... И не так давно. Проявляет он его, пожалуй, второй день.
- Однако быстро же он учится, - Владимир снова повернулся к "Диогену", - скажите тогда, как вы видите свое будущее?
- Поясните.
- Ну... Как вы собираетесь провести ближайшие, скажем, пять лет, чего достичь...
- Мы не уверены, что он воспринимает время как мы, - вмешался Куфьянов, - то есть, он понимает систему измерения времени, вроде, даже соотносит ее с внешним миром, но не соотносит себя с масштабами времени.
- Я не вижу, как это можно сделать, - вступил в обсуждение "Диоген", - и не вижу, зачем. Но я понимаю значение измерения времени для вас и могу ответить на вопрос. С вероятностью около семидесяти процентов следующие пять лет я проведу здесь.
Владимир разочарованно посмотрел на Куфьянова:
- Мне так не удастся взять у него интервью.
Куфьянов пожал плечами.
- Может, вы задаете не те вопросы?
- Какие же тогда надо?
- Сами думайте. Вы журналист, вы и ищите подход к собеседнику.
Владимир ненадолго задумался. Пожалуй, найдется хотя бы один интересный вопрос.
- Скажите, Диоген. А как вам наш мир вообще?
- Я воспринимаю ваш вопрос как намек на тот факт, что, будучи сотворенным, а не рожденным, я к этому миру не принадлежу, - голос из динамика оставался бесстрастным, но Владимиру чудились в нем насмешливые нотки, - однако, так как мой создатель является вполне полноправным представителем этого мира, считаю, что имею право на существование в нем. Я ответил на ваш вопрос?
- Не совсем, - Владимир уже осмелел и ему становилось все интереснее, - я имел ввиду, как вы воспринимаете наш мир, каким его видите?
- Я воспринимаю окружающий мир посредством видеокамер, микрофонов и информации, полученной из книг и сети Интернет.
Тут от столбняка очнулся Шнейерсон:
- Кто открыл ему выход в сеть?! Кто, я вас спрашиваю? Это нарушение протокола безопасности!
- Вообще-то, вы, Ефим Михайлович, - с заметным сарказмом ответил Куфьянов, - приказ 12/86 от какого-то марта сего года. Не помните? Ну и ладно. Да не волнуйтесь так, он только читать оттуда может, сообщений никому не пишет, "СОС" не кричит.
Владимир тем временем не унимался:
- Вы опять неверно меня поняли. Я не спрашивал о ваших технических возможностях, они потрясающи, я в этом не сомневаюсь. Но наших читателей будут интересовать, прежде всего, ваше внутреннее восприятие, оценка, ну, то есть, каким этот мир для вас предстает?
Куфьянов отвлекся от перепалки со Шнейерсоном и с интересом посмотрел сначала на Владимира, а затем на "Диогена". Тот чуть помедлил с ответом.