Кадровые военные уходят в отставку со смешанным чувством. С одной стороны - достало все это, ох как достало. А с другой стороны - как же жить дальше, что же теперь делать? Усталость и разочарование в сочетании со страхом перед завтрашним днем - не лучшая комбинация для крепкого сорокапятилетнего мужика. Подполковнику Клинцевичу казалось, что свой Рубикон он перешел с достоинством. Вообще-то, ему обещали полковника и перевод в Минск, но он решил твердо - все, ухожу, отвоевался. Полковник и Минск - это, конечно, хорошо. Но, видимо, он уже слишком прочно окопался, слишком глубоко врос в почву. Минск, столица, поближе к высоким генштабовским и министерским кабинетам - это мечта молодых и бОрзых лейтенантиков. Ему, матерому подполковнику, опыт подсказывал, что неплохо жить можно и в провинции. За время службы он обзавелся определенными связями в городской администрации, и теперь его, как "крепкого хозяйственника", с удовольствием брали туда на неплохую должность. Поэтому Клинцевич со спокойной душой скинул с плеч военный китель, сменив его на гражданский пиджак.
Служба у него была как служба - обычная рутинная служба советского офицера. На горячие точки он не попал - и Афганистан, и, потом уже, внутрисоюзные конфликты прошли стороной. Ну, покидало по стране, конечно. Сперва, птенцом еще после училища, забросили на дальний камчатский гарнизон. Казалось, жизнь кончена, заживо похоронили - молодого, перспективного, многообещающего. Ничего. Через десять лет, капитаном, перевели в Казахстан. Здесь встретил будущую жену. Русскую - из потомков тех романтических комсомольцев, что ехали сюда поднимать целину. Только поженились, как перебросили их в Грузию. Ненадолго, правда, совсем - что-то около полутора лет. Майорствовал он уже на Украине.
Благодатный край. Весной и осенью - мягкое солнце на небе, летом - сухая степная жара. Зимой - просто курорт, это после-то продувных казахстанских зим, не говоря уж о Камчатке. Фрукты - черешня, абрикосы, арбузы (кавуны), детям полезно.
Но потом началась вся эта чертовщина с развалом Союза, и все как с ума посходили. Все вдруг стали "щирыми украинцами", а ты из уважаемого человека, офицера Советской армии превратился в чужака, чуть ли не оккупанта. Соседи по лестнице здороваются через губу. Сперва это ошарашивало и даже смешило, а потом стало раздражать. Когда Союз окончательно приказал долго жить, Клинцевич был поставлен перед выбором: либо принимать присягу на "украйиньскойи мове" (которой он не знал) и продолжать служить уже Украинской Республике, либо... Ну, какая судьба у бывших "оккупантов"? Чемодан, вокзал... И тут Клинцевич разозлился окончательно. Нет уж, решил он, этим я служить не буду.
Как раз в это время на исторической родине, в Белоруссии, проходил службу бывший друг по военному училищу. Друг сделал успешную карьеру и пребывал при высоком посту в местном Генштабе. Ну что ж, решил Клинцевич, жизнь сама подсказывает дальнейшую дорогу.
Друг подсуетился, друг помог. Но и он оказался не всесилен. Варианта было два: проходить дальнейшую службу в Минске, но тогда семья должна ютиться в комнате в общежитии, или же ехать в западнобелорусскую провинцию и быть при двухкомнатной квартире в военном городке. Второй вариант, при всех своих минусах, имел больше плюсов, а потому оказался предпочтительнее.
От унизительной процедуры повторной присяги на местном наречии (в котором Клинцевич, несмотря на свою автохтонность, тоже не был силен) отвертеться не удалось и здесь. Пришлось присягнуть, хмуря брови, напрягая губы и язык, произнося привычные слова в исковерканном прочтении. Но здесь ты, по крайней мере, ценный национальный кадр, а не "пришелец" с сомнительным "оккупантским" прошлым. Конечно, много глупости и абсурда творилось в то время. Армия дышала на ладан и казалось - а не бросить ли ее к чертям собачьим и, "как все", заняться трансграничным челночным бизнесом, тем более, что до Польши рукой подать?
Были, были моменты полной безнадежности, когда казалось, что новые власти в пароксизме безумия вот-вот разгонят все силовые структуры: мол, нет у нас больше никаких врагов, это раньше мы были злыми и вооруженными до зубов, а теперь мы добрые и пушистые, всех любим, и нас все любят. Соседнюю танковую часть расформировали; машины отправили то ли на порезку, то ли на продажу, а скорее всего - на продажу в виде металлолома.
Армия превратилась в жупел, в пугало, которым стращают детей (в основном, мальчиков) на ночь глядя. Это раньше: долг перед Родиной, защита мирного неба над головой. Теперь - нет. Теперь армия - это свора злых дядек, которые норовят затянуть бедных восемнадцатилетних мальчиков в свою кошмарную организацию, чтобы там их унизить, покалечить, а то и изнасиловать. Сколько ушатов грязи вылилось на армию в то время, чего они только не наслушались! Нет, Клинцевич, конечно, отлично понимал, что в армии не ангелы служат. Попадаются и дубы, и валенки, и жулики. Хватает и откровенного идиотизма. Уж кому, как не ему все это знать? Но армия - это ведь одна из несущих конструкций государства, уберите армию, и любое государство сложится, как карточный домик. Впрочем, государства на тот момент и так не было: какие-то рожи мелькали по ящику, что-то невнятно блеяли про демократию, реформы и национальное возрождение. Кривую ухмылку и презрение вызывали эти рожи.
А потом, знаете, как-то утряслось. Снова за плечами армии выросло государство, а армия, в свою очередь, встала на защиту государства, разрушенное единство было восстановлено. Конечно, отношение в обществе к армии изменилось, и изменилось, видимо бесповоротно. Сельские хлопцы, как и раньше, шли служить с молчаливой покорностью. И матери с отцами спокойно отдавали их в армию, потому что знали - так заведено: деды служили, прадеды служили, пускай и эти послужат. К тому же, куда они без армии денутся - ведь ни на одну работу их не возьмут, коли не отслужат. А вот городские... Сколько тоски видел Клинцевич в глазах этих пацанов, особенно тех, которые после вузов сюда попадали! Ничего. Получат втык от "дедушки", ротный обматерит - и станут мужчинами. Что бы ни говорили модные пацифисты, а армия делает из этих человечьих заготовок, из этой бесформенной биомассы, мужиков. И они это поймут. Потом. И скажут в душе "спасибо" отцам-командирам.
Но вот пришло время уходить. И он ушел, без сожаления. Видимо, он был не из тех, у кого армия в крови. Такие уходят тяжело, держатся за службу изо всех сил, а когда уходят - то зачастую спиваются или заболевают. Нет, Клинцевич ушел с легкой душой. Каждое утро, проезжая по дороге на новую, гражданскую, службу, мимо бетонного забора "родной" части, он не испытывал ровным счетом ничего. Эту страницу жизни он перевернул бесповоротно.
Жили они в военном городке, в нескольких километрах от районного центра. Городок находился на полном самообеспечении, никак не завися от гражданских коммуникаций. Из автономной скважины в квартиры накачивалась вода, автономная электростанция вырабатывала электричество. Работало все это хозяйство, однако, весьма ненадежно. В кранах попеременно пропадала то горячая, то холодная вода. Регулярно гас свет. На все эти неудобства, в принципе, можно было бы закрыть глаза. Однако чаша терпения рано или поздно переполняется. Как-то из-за аварии на котельной весь городок просидел пол-января без тепла в квартирах.
С этого момента Клинцевич решил: все, хватит. Одно дело, когда раньше он был связан с частью. Но теперь-то чего ради!? Теперь он ездит на работу в райцентр, прожигая изрядное количество бензина - своего, а не казенного. Так к чему же еще терпеть такие неудобства? Пора перебираться в город.
Надо сказать, была у Клинцевича потаенная мечта. Он хотел иметь свой дом. Не квартиру в многоэтажной коробке - таких коробок за время мотаний по гарнизонам он повидал достаточно - а именно дом. Пусть небольшой. И чтобы перед ним был палисадник с сиренью и фруктовыми деревьями, которые будут цвести весной. Что там в планах на жизнь для настоящего мужчины? Посадить дерево, вырастить сына и построить дом? Ну вот. Деревьев на всевозможных субботниках он пересажал изрядно. Сына вырастил - он в Минске, в военной академии учится. Дочь - тоже в Минске, выдана замуж. Пора и о доме подумать.
Сперва хотел купить земельный участок в городском предместье и строиться самостоятельно. Но тут, что называется, свезло. В самом центре города очень недорого продавался дом. Раньше это была обычная деревянная избушка. Но новый хозяин - местный бизнесмен (держал какой-то там магазинчик и кафешку) построил на ее месте вполне уютный коттедж с мансардой. В палисаднике, обнесенном ажурной чугунной изгородью, росли старые фруктовые деревья и сирень. Клинцевич, как увидел это, тут же и решил - беру! Единственное, что его смущало - как-то все складно получалось. И домик этот с сиренью, и цена на редкость подходящая. Где-то была спрятана закавыка, только где - Клинцевич понять не мог.
-Слушай, хозяин, - не удержался он. - Что ж ты такую красоту задешево-то отдаешь?
-Да, я тут новое дело в Гродно открываю... Там уже квартиру подыскал. А тут все быстро продать надо.
Ага. Значит, бежим от кого-то? От конкурентов, от бандюков? Это значит, купит подполковник Клинцевич дом, а к нему заявится бригада бритоголовых и скажет - выметайся, дядя, нам старый хозяин должок задолжал.
Но больно уж приглянулся Клинцевичу дом. По своим каналам он навел справки о его хозяине. Оказалось, все чисто. Дело тот вел исправно, никаких проблем ни с кем не имел. И действительно собирался переезжать в Гродно, потому что получил какое-то выгодное предложение. Рисковые люди эти бизнесмены - вот так, взять, бросить налаженное дело ради каких-то эфемерных выгод, которые не факт, что будут. А ведь у него семья, двое детей маленьких. Старому подполковнику, прожженному государственному служаке, этого не понять. Он всю жизнь служил государству, а государство за это снабжало его всем необходимым. Но и требовало за это: приказывало ехать - он ехал, приказывало сидеть на месте - он сидел. Эти люди, которые работают только для себя, для которых государство - лишь нежелательная помеха в образе налогового инспектора, руководствуются какими-то своими принципами. Вот говорят - военные жесткие люди. Военный служит, он отдает себя для общего дела. Чем-то жертвует: и сам, и его семья. Да, жесткие, но не жестокие. А вот эти - именно жестокие. Вот чего он срывается с места, ведь здесь у него дела идут прекрасно!? Чего ради он тащит жену и детей в другой город? Военный знает, ради чего он таскает семью из гарнизона в гарнизон и ради чего он может погибнуть. А этот? Сможет ли он сказать, когда какой-то бандюк пустит ему пулю в живот, ради чего он умирает и ломает жизнь своим близким? Ну да Бог с ним. Продает он дом, по сходной цене - хорошо. Все остальное - его личное дело.
Переехали они в новый дом. Теперь подполковник ходил на работу пешком, любуясь скромными провинциальными видами. Городок был ничего. Типичный такой западнобелорусский городишка. На главной площади церковь и костел смотрят в лицо друг другу. В центре - остатки застройки девятнадцатого века, приземистые одно-двухэтажные домишки. На западном выезде из города - небольшое, почти круглое озерцо с песчаным пляжем, летом горожане ездят туда купаться и загорать; на восточном, на холме, - живописные развалины замка, то ли Сапегов, то ли Радзивиллов, то ли еще каких старолитовских вельмож. Город недавно привели в порядок - тротуары выложили плиткой, выбелили старинные фасады, на бульваре поставили кованые фонарики в стиле ретро, разбили клумбы. Все выглядело празднично и прянично - жить и радоваться.
Беда пришла откуда не ждали. Ведь чуял подполковник, нутром чуял - не зря бизнесмен дом продает. Они все делают не зря, эти люди, с расчетом. Дом их находился на улице Интернациональная. Несмотря на такое неброское советское название, улица была с давней историей. Знакомый краевед рассказывал Клинцевичу, что еще в 18 веке улица называлась Францисканская, на ней стоял кляштор монахов-францисканцев. Потом, когда кляштор переделали в православный монастырь, улица стала называться Преображенская. В межвоенное время, при поляках, монастырь снова стал кляштором; сменила название и улица. Во время войны, при наступлении немцев сгорел жилой корпус кляштора, а когда наши гнали их назад, авиабомба попала в костел. После войны руины сравняли с землей бульдозерами, а улицу разделили на две половины. Западная, что за площадью, стала зваться улицей Ленина, а эта, восточная, - улицей Сталина. После развенчания культа личности ее переименовали в Интернациональную. Вот такая история.
Но суть не в этом. Суть в том, что наши предки, еще не имея достаточных навыков, как бороться с природой, вынуждены были при строительстве своих городов считаться с окружающим рельефом. Когда закладывалась будущая улица Интернациональная, время прямых как стрела проспектов еще не настало. Городок находился на всхолмленной равнине, круто перепаханной в доисторические времена отступающим ледником. Улочка получилась кривая, петлистая, с множеством поворотов. Уже давно не осталось тех таинственных строений, что когда-то стояли по ее сторонам; древние фундаменты ушли глубоко в землю. И все же в ней осталась та извилистость, в которой угадывался дух старинного провинциального городишки, не городишки даже - местечка. Только дальняя, окраинная оконечность, появившаяся уже в более поздние времена, когда городок разросся, отличалась прямой бульдозерной целеустремленностью.
Когда-то городок стоял на оживленном торговом шляхе. Такое удачное расположение позволило мелкому поселению перерасти во вполне зажиточное местечко. Потом много чего было, менялись границы, одни города приходили в упадок, вместо них вырастали другие, одни дороги зарастали травой и мелколесьем, вместо них торили новые. Древний шлях превратился в заурядную шоссейку - узкую асфальтовую ленту, полоса - в одну сторону, полоса - в другую. Шла шоссейка от польской границы на восток и где-то там вливалась в магистраль Брест-Москва. Западная Белоруссия - страна немного дикая, так до конца и не освоенная промышленной цивилизацией. Может, от этого все здешние дороги - и полевые проселки, и асфальтовые шоссе, и однопутные железнодорожные линии без электрификации - несли на себе печать какой-то безмолвной задумчивости. И вот кто бы мог подумать, что от такой задумчивой шоссейки (частью которой и была злосчастная улица Интернациональная) будет столько неприятностей?
Дом стоял на повороте, так, что человек, едущий с западной стороны, не мог его увидеть до прохождения поворота. Поворот был крутой, проходить его надо на небольшой скорости, иначе не впишешься и... влетишь в дом подполковника Клинцевича.
Обо всем этом сам подполковник узнал лишь благодаря собственному горькому опыту. Сперва ничего не предвещало беды. Ну, разве что, пару раз закрадывалась мыслишка, когда слышался визг тормозов какой-нибудь шальной машины, что ох, как бы она не влетела ко мне в палисадник, да не попортила деревья. Однако всякий раз водители счастливо справлялись с управлением и уносились прочь, не принеся никакого вреда.
В один прекрасный момент это все-таки случилось. Сырой октябрьской ночью, при мокрой и скользкой дороге. Парень-перегонщик гнал из Польши тяжелый джип на продажу. Не справился с управлением. Тяжелая махина снесла ажурную изгородь палисадника и протаранила стену коттеджа. Клинцевич в это время в полудреме смотрел футбольный матч по телевизору. Он даже и понять-то, что случилось, не успел. Раздался грохот, звон разбитого стекла, телевизионное изображение отлетело в сторону и, полыхнув голубым огнем, погасло. Затем что-то больно ударило в плечо, и Клинцевич потерял сознание.
Очнулся уже в больнице - оказалось, обрушилась потолочная балка и раздробила ключицу. Несколько месяцев проходил в громоздком гипсе. Жена хоть, слава богу, не пострадала - на кухне в это время была.
Тот парень, что врезался в дом, отделался разбитым лицом и выбитым зубом. Приличным человеком оказался, что редкость: полностью, из своего кармана, возместил весь ущерб. Долго извинялся и сокрушенно бил себя по коротко стриженному затылку. Видимо, за разбитый джип у него были крупные неприятности.
В общем, отремонтировал Клинцевич дом. Ажурную чугунную изгородь заменил более дешевой деревянной. На душе было неспокойно: чувствовал, что происшедшее - не просто несчастная случайность.
Второй случай произошел летом и имел гораздо более серьезные последствия. Когда все произошло, ни Клинцевича, ни жены в городе не было - гостили у сына в Минске. Может, это спасло им жизнь.
Сообщил один из близких знакомых, бывший однополчанин. Позвонил, сказал: Петрович, приезжай - беда, в твой дом опять машина въехала. У Клинцевича так внутри все и оборвалось. Но самое страшное было еще впереди.
Дом был в развалинах. Точнее, половина дома стояла как ни в чем не бывало, во всяком случае, снаружи видимых повреждений не было. А вот вторая половина превратилось в месиво стройматериалов, в котором разобрать очертания первоначальной конструкции было уже невозможно. На другой стороне дороги стояла виновница происшествия - транзитная фура с польскими номерами. Кабина фуры была обезображена столкновением, бензобак пробит. В воздухе до сих пор витал едкий дух соляры. Еще повезло, что не загорелось, если тут вообще можно говорить о каком-то везении...
И тут у Клинцевича случился инфаркт. Упал прямо здесь, на пахнущий соляркой асфальт. Выкарабкался - организм был еще достаточно крепок. В конце концов, всю жизнь не курил, пил в меру, был мастером спорта. Да и значительная часть службы прошла вдали от промышленного чада, на свежем воздухе. Так что, был еще в организме ресурс. Да и жена поддерживала. Навещала каждый день; пока он валялся в больнице, жила на уцелевшей половине полуразрушенного дома... Вот что значит - настоящая гарнизонная жена, боевая подруга...
А в душе такого ресурса не осталось. С поляков стребовать ничего не удалось. Фирма - владелец фуры всеми силами уходила от ответственности. Водитель, едва оправившись от травм (перелом обеих ног, нескольких ребер и челюсти - помяло его крепко), растворился в направлении польской границы. Одним словом, понял Клинцевич, что бороться с поляками себе дороже, лишь второй инфаркт заработаешь. Решил восстанавливать дом на собственные средства. Средств этих оказалось не так много. Пришлось убирать мансарду, дом стал ниже и меньше. Съежилось жизненное пространство, и вся жизнь скукожилась, как сморщенное яблоко.
Жена говорила: давай продадим, переедем. В Минск, поближе к детям. Купим однокомнатку в спальном районе, много ль нам двоим надо? Да куда уж тут переедешь? Кому продашь этот проклятый дом? Город уже гудит как муравейник: нехорошее место, проклятое, заговоренное и т.д. Кто-то вспомнил, что когда-то здесь еврейское кладбище было, потом его бульдозерами срыли, а надгробья на тротуарные плиты пустили - на центральной площади еще недавно еврейские письмена под ногами читались... Вот, дескать, и мстят теперь потревоженные души... Глупый народ, суеверный... Сколько их миссионеры - и православные, и католические - учили, что есть один только Господь Бог на небесах, а всякая чертовщина - языческий соблазн. Сколько их коммунисты учили, что и Бога на небесах нет, а есть одна лишь грубая материя, и бытие определяет сознание... Ничего не помогло. Есть в городе и ревностные православные, и ревностные католики, и ревностные атеисты... Но чуть что - и вылезает на свет неизбывная первобытная чертовщина... Одним словом, слухи один другого краше будут лететь впереди самого расторопного покупателя. А кто будет покупать дом со столь сомнительной репутацией, тем более, что она не ограничивается бредовыми домыслами древних старух...
Да и куда им отсюда ехать? Здесь у них работа, какой-никакой авторитет, по здешним меркам они - люди уважаемые и далеко не бедные. А в том же Минске кому нужен отставной подполковник с первым (и ведь наверняка не последним) инфарктом за плечами? В общем, они были прикованы - и к этому городку, и к этому несчастливому дому.
Клинцевич постарел лет на пятнадцать. Поседел, вылезли темные мешки под глазами, только намечавшаяся лысина на макушке начала быстро прогрессировать. Подтянутая фигура ссутулилась и обрюзгла. Как будто стержень вынули из человека. Клинцевич и сам это понимал. Чувствовал, что долго так не протянет. Чертова неизбежность давила на плечи, и уже будто бы виден был конец собственной жизни - и вроде бы совсем не страшный, и вроде далеко не самый плохой, но такой чудовищно тоскливый...
А что он мог сделать? Сама география была против него. Где-то в нескольких сотнях километров отсюда, на самом западе Польши, в городе Щецине, есть огромное торжище подержанными иномарками. Туда слетаются покупатели с разных концов бывшего Союза, и вскоре то, что в Западной Европе считается хламом, становится атрибутом если не роскоши, то, по крайней мере, зажиточности какого-нибудь постсоветского человека. Домой из Щецина лихие автостарьевщики пробираются разными дорогами. Кто-то мчит по магистрали Берлин-Варшава-Минск-Москва, кто-то пробирается узкими тропами Белосточчины и Гродненщины. На пути последних с неизбежной фатальностью оказывается поворот с домом подполковника Клинцевича... Дальнейшее зависит исключительно от слепых обстоятельств: степени усталости и психологического состояния водителя, скорости автомобиля, погодных условий.
Как-то погожим сентябрьским вечером копался Клинцевич на огороде. Садовые деревья на этой стороне дома были полностью уничтожены двумя авариями. Чтобы место не пустовало, да и чтобы самого себя хоть как-то отвлекать от невеселых размышлений, подполковник решил разбить здесь грядки. От последней напасти, кстати, помогало слабо: где-то на дне сознания неотступно сидела мысль - может, это последняя осень в жизни.
-Здравствуйте, Виктор Петрович.
Клинцевич поднял голову. Из-за изгороди выглядывала соседка, баба Ядя.
-Здравствуйте, здравствуйте Ядвига Станиславовна. Как здоровьичко?
-Ды ничего, по возрасту. А вы все на огороде?
-Ну да. Видите же, сволочи, весь сад мне загубили. Так я хоть огурцы-помидоры посажу, жена на зиму замаринует...
-Что ж делать, такое место у вас нехорошее...
-Ох, не говорите... Место...
-Это ведь еще при старом хозяине началось...
-Ну?
-Да. Тогда, правда, в дом никто не въезжал. Так, легковушки изгородь ломали, да газон - у него газон красивый был - портили. А у него ж дети малые, вот он испугался...
-Ага. И вы это знали?
-Ну.
-И ничего мне не сказали?
-Дык... Дык у него ж дети малые, жалко... Как бы он дом продал, если б я всем рассказывала?
-А меня, значит, не жалко?
-Дык ты... Ты ж старый ужо, у тебя дети взрослые.
-Слушайте, и это всегда здесь так было?
-Ды не. Раньше ж машин мало было. Это сейчас - лётают туда-сюда, туда-сюда...
После этого разговора Клинцевича взяло зло. Ах ты, старая карга. Значит, у меня дети взрослые - мне и помирать пора? А сама? У самой уже правнуки подрастают! И ничего, на тот свет не собирается. Наоборот, поди, каждое воскресенье в костеле молит Пана Бога, чтобы продлил ее грешные дни на этой земле.
И Клинцевич решил действовать. Нечего себя хоронить раньше времени! Если какие-то идиоты не жалеют себя - почему он должен страдать за них? Если они хотят найти свою смерть в искореженном авто - их право! Но он-то здесь при чем?!
Вот что он придумал. Дом надо обнести чем-то совершенно неуязвимым. Чем? Да хотя бы бетонными блоками - теми, которыми перекрывают ремонтируемый участок дороги. Конечно, если обнести этим дом - выглядеть будет, как блокпост. Но ведь можно сделать по-другому. Забор в полную высоту сооружать и не надо - достаточно в половину человеческого роста. Блоки можно декорировать облицовочным камнем - получится безобидный с виду парапет. А наверх можно установить небольшую ажурную изгородь - вроде той, что была вначале.
Клинцевич прикинул в уме. Если легковушка врежется в такой "парапет" - ее сплющит всмятку. Если автобус или фура - водителя от удара через лобовое стекло выбросит в огород. Неприятно, конечно, но, по крайней мере, и дом, и его обитатели останутся целы. А об идиотах, не думающих ни о себе, ни о других, Клинцевич беспокоиться больше не намерен.
Его переполняло ощущение счастья. Все складывалось как нельзя лучше, жизнь казалась накатанной дорогой. Как нельзя кстати подвернулся этот автомобиль. Учитывая прирост в семействе, просторное семейное авто будет просто необходимо. Жаль только, ехать за ним пришлось как раз накануне родов, ведь он так хотел на них присутствовать. Думал, она дождется, но нет, не дождалась, родила без него, как раз, когда он отмахивал километры от Варшавы до белорусской границы. Ну, ничего, он уже на своей территории, скоро будет дома...
Ночь темная, лесополоса несется по бокам узкого шоссе непроницаемыми стенами. Блин, город впереди, скорость сбрасывать. Так хочется поскорее быть дома... Ничего, городишка маленький, гайцы местные давно спят, светофоры моргают желтым... Проскочим!