Петр Иванович Самостроев проснулся от механического шума и лязга, несущегося из полуприкрытой балконной двери. Летнее солнце уже вовсю пекло, и с улицы тянуло краской и гарью. С кряхтением найдя тапки, он распахнул занавеску пыльно-зелёного цвета и вышел на балкон.
Прямо за парапетом, покачиваясь в строительной люльке, торчал забрызганный краской, дочерна обгоревший хмырь азиатской внешности.
-Эй, хозяйна! - крикнул он, показывая на притаившийся в углу старенький синий баул, - зачем тебе столько американский деньги? Я штук возьму, ладна? Невест прикалывать! Можна?
Баул был расстегнут, из него во все стороны банковской экибаной торчали тугие пачки долларов США; некоторые были надорваны, а пара даже валялась на бетонном полу.
Петр взял в руки веник, лежавший у входа, и насупив брови, двинулся к гастарбайтеру.
-Эй, не сердись, хозяйна! Не брал, сгущенка думать! Ни штук не брал! - парень нажал кнопку, и люлька с противным воем уплыла вниз.
В голове у Петра застучало, и он присел на порожек, тупо глядя на переполненную суму. Утренний ветерок почти освежал скрытый в тени дома балкон, и обеспокоенные мысли стали расползаться по норам.
"Я же вчера тещё на дачу отвёз и под сарай спрятал? Или не отвёз? Не отвёз! Да как я на электричке десять лямов повезу? Это ж лучше сразу в петлю! Вот память стала...
...А спрятать надо, ой как надо! Не поверю, чтоб навсегда это безобразие. Месячишко полежит, а там посмотрим. Виктора Михайловича попросить? У него вроде невестка в банке работает? Ой, нельзя невестку... Чтоб она ещё про пичугинский лес узнала, прошмандовка? Ой, нельзя. Да за месяц что-нибудь придумаю, а там яхты, острова, паспорт гражданина Бермуд. Тетки в купальниках. Квартира с камином, с видом на Темзу... - Петр посмотрел на торчащие из дырявых тапок ногти, - эх, с такими когтями на Бермуды нельзя. Надо в Братиславу сперва махнуть. Говорят, там косметологи дешевше.
Шум и смех за окном вывели мужичка из ступора. Втянув в дом суму, он зашторил окна и тихо, но стремительно стал собираться на рыбалку: натянул зелёные резиновые сапожки, взял удочки, баул запихнул в рюкзак. Ноша была не шибко велика, но тяжеловата: килограмм на десять. Хлебнув из крана воды, Петр вышмыгнул в дверь. Балкон специально не стал закрывать: что брать, кроме старого телевизора? Пусть смотрят! Хотя сгущенку из холодильника надо было переложить под ванну. Да не возвращаться же? Плохая примета.
-На рыбалку, Петрович! - окрикнул его со скамейки Коля, - ты кашу для рыбы тащищь? Смотрю, набрал от души... Приходь вечером, у меня очисток полведра есть. Говорят, тоже жрут.
-Нужны мне твои очистки! - отбрехнулся Петр, и проскочил мимо смеющихся строителей, дальше, за помойку, за переулок, переваливаясь, как беременный пингвин: суму он не рискнул забросить на спину, и прижимал её, родимую, к животу.
Двинувшись сперва в сторону прудов, он огляделся, шмыгнул в придорожный кустарник, и, круто развернувшись, дал ходу прямо через заросшее поле в лес.
В лесу Петр, отдышавшись и перебросив поудобнее ношу, стал выбирать приметное место. Не хотелось бы сильно приметное, но неприметных мест было слишком много и все они были так похожи, что пришлось остановится на одиноком молодом дубке. Тем более, на его коре какой-то чудик лет двадцать назад вырезал слово "Аня". Так же звали покойную Петрову тещу. И как он вчера забыл?
Достав из рюкзака совок для копания червей, Петр начал делать ямку, пыхтя и утирая пот. Дело шло не очень.
-Эй, дедок! - окликнули его сзади,- что ищещь ? Золото-бриллианты? Целую суму, небось, накопал?
Петр обречённо обернулся. Сзади полукругом стояли четверо парней деревенского вида. В грубых, рабочих ладонях у всех были ножи. Обычные, кухонные. А у одного даже самодельная финка. И почему-то ещё у них были хозяйственные пакеты с чем-то мягким внутри.
"Бабуринские!" - подумал Петр, и, не поднимаясь с колен, стал отползать.
-Ты чего, дед? - спросил его хулаганистый голос, - невесту украл? Ты смотри, глубже копай. Мы вечером придём, проверим! - и , как будто ничего не случилось, парни продолжили поиск подосиновых.
Дождавшись, пока они скроются в кустах, Петр поднялся и дал дёру. Выйдя из леса за два километра, он обогнул ветхий полустанок, вышел на заросший крапивой Безбожный переулок, потом на Водонапорную, потом на улицу Калинина, и, под вечер, вернулся к дому с обратной его стороны, где на пустыре росли корявые липы. Пару раз сверху проносились вертолеты, но миллионщик прытко скрывался от них в бурьяне.
"А вот я их всех обману! - озарило вдруг Петра, - хочешь убрать подальше, оставь на самом виду." Кряхтя, залез хозяин сокровищ на нижний сук, и, покрепче зацепив за обломанные ветви начал пристраивать суму в развилке древней, дуплистой липы.
-Сержант Иванов, - полицейский протянул руку, помогая слезть, - ты на кой хер суму на ветки повесил?
- Эта, товарищ сержант, сушу! С рыбалки я. Да, с рыбалки!
-Все равно слазь и суму забери. Нельзя где попало вешать. Дай помогу... Как ты её затащил? Килов пятнадцать наверное! Чего у тебя там?
Сержант расстегнул суму и хмыкнул:
-Лямов сорок, пожалуй... Мне бы ваш диагноз, товарищ миллионер. Будут проблемы, обращайся. Миша Иванов меня зовут. Я по вашим улицам дежурю.
Не понимая, за какие заслуги перед отечеством избавлен от дальнейших истязаний, Петр прижал к пузу суму и рванул к подъезду.
Седые, варикозные бабки на скамейке, отставив пакеты с семечками, проводили Петра сокрушенным взглядом. Одна из них, в высокой прическе, похожая на бывшую бизнес-леди, пробормала вслед:
-А ведь какой большой начальник был, при Путине-то! Говорят, сам депутат Морозов с ним на охоту ездил. Как энти доллары отменили, так и дал слабину. Третий год уж с писаной торбой бегает! И откуда у людей такие деньги были?
-А послушаешь по телевизору, все честные! - прошамкала вторая бабка.