Сегодня была годовщина их свадьбы, и Севочкин назвал жену трепетной ланью. Назвал с утра, как только выбрался из тёплой постели. Приснилось, наверное, что-то лирическое под утро, вот и брякнул. Зря он это сделал. Жена, в порыве ответной нежности, нагладила нелюбимую кремовую рубашку Севочкина и испекла быстропекущийся пирог с консервированными ананасами. Пироги Севочкин вообще ненавидел, а от ананасов у него начиналась неудержимая чесотка и сильное покраснение в очень интимном месте, о чём, несмотря на пять лет замужества, он так и не смог поведать супруге. Всё стеснялся. Думал, что она его не правильно поймёт.
С тяжким вздохом надев злополучную рубашку и умяв, не смотря на рвотные позывы, половину пирога, Севочкин, тем не менее, почти искренне похвалил супругу. И даже назвал "утренним розовым бутоном". В смысле, розового цвета, по оттенку укороченного пеньюара. Жена снова зарделась и мягким тёплым тельцем обвилась вокруг Севочкина.
-- Милый, ты сегодня такой внимательный и ласковый. Прямо пупсик. На ужин я сделаю тебе индейку с черносливом, баклажанами и чесноком.
Севочкин содрогнулся. Такой рецепт на нём ещё не опробовали. Дело в том, что пищевые комбинации приходили в голову жены самым неожиданным образом, можно сказать, что процесс имел спонтанный, непредсказуемый характер. Традиционные рецепты её не интересовали, гораздо важнее было запомнить новые названия отдельных ингредиентов и обнаружить места их продажи. Ну а что касается конкретных составов и соотношений компонентов - было гласом свыше. Сегодня утром голос произнёс слово - "индейка". Против исторической птицы Севочкин ничего не имел, как и чернослива с баклажанами. Беда крылась в другом - начав с простого и понятного, традиционного и общепринятого, супруга по ходу усложняла блюдо, да так, что изначальный рецепт было уже не узнать. Конечный продукт, подаваемый к столу, надо было описывать на двух листах, столько в него вмещалось жёниной фантазии.
Вообще-то Севочкин жену любил и, пребывая в этом состоянии, прощал ей её маленькие слабости.
"У меня ведь тоже есть недостатки", - думал он, трясясь в старом трамвайном вагоне, - и горжусь тем, что она тоже не придаёт им значения. К недостаткам своей личности Севочкин относил низкую зарплату и невозможность, в связи с этим, обеспечить проживание их семьи в столице.
"Если бы мы жили в Москве, и у меня была престижная работа с хорошей зарплатой, я бы свою Мулечку разодел, как королеву. Она же у меня красивая, и фигурой вышла и лицом", - Севочкину вспомнилось мягкое, тёплое утреннее тело жены, и он захотел её по-настоящему. Прямо невмоготу стало. Даже мелькнула мысль - а не вернуться ли домой?
Пришлось срочно брать себя в руки и, прикрывая неожиданную эрекцию портфельчиком, выскользнуть из трамвая. Две оставшиеся остановки Севочкин прошёл пешком. Свежий, ещё утренний ветерок остудил, успокоил, придал мыслям и чувствам нужное рабочее направление, с которым Севочкин и уселся за рабочий стол.
Работа не пыльная, наполовину бумажная: скреплять-раскреплять; заполнять-подшивать; брошюровать и архивировать, на вторую половину электронная: всё то же самое заносить в древний компьютерный агрегат трижды морально и физически устаревший, но по бухучёту не подлежащий списанию. Временами Севочкин опасался, что его и похоронят вместе с этим пыльным чудовищем. Шуршит бумага, мерно клацает чугунный дырокол, щелкают "клавины" клавиши, что-то созидается.
Вот и обед подкрался, давая знать о себе голодными позывами исправного организма. Севочкин закрыл рабочую программу и залюбовался заставкой, на которой его Муля в пляжном ансамбле красовалась на берегу солнечной Анталии (результат позапрошлогодней вылазки в Турцию, единственной, которую они смогли позволить себе за пять лет). Севочкина опять охватил жар желания. Столовский гороховый суп и куриная котлета этот жар не охладили, компот тоже мало помог. Зачем-то вспоминалась обещанная женой на пятничный ужин индейка, обложенная печёными баклажанами и украшенная черносливом. Представлялось, как супруга её готовит, снаряжая птицу в печь и соблазнительно изгибаясь обтянутым домашним халатиком телом.
Эротические видения преследовали Севочкина всю вторую половину дня. С такой силой, что ни о какой работе он думать уже не мог. Сослуживцы тоже отметили странное состояние коллеги. Его трудно было не заметить, когда человек на долгие двадцать минут зависает, глядя отрешённым взглядом в монитор, на котором располагается картинка с его супругой. Причём он издаёт рыкающие звуки, и выражение лица у него такое, как будто он готов сожрать картинку и сытно после этого облизнуться.
Домой Севочкин мчался вприпрыжку и ещё как-то по крабьи боком. Лифта не дождался, поднимался на шестой этаж пешком, точнее бегом. Тяжёлое дыхание оленя во время многодневного гона наполнило прихожую. Портфель полетел в одну сторону, ботинки в другую. А вожделенной жены дома не оказалось.
Здесь уместно дальнейшее сравнение с представителями животного мира, вошедшими в период планового спаривания. Конкретно, к какому виду парнокопытных или неполнозубых был ближе вой Севочкина сказать сейчас затруднительно, но он был очень громким. Соседи по лестничной клетке оценили его на уровне отбойного молотка или штробореза в смежной комнате.
Супруга застала мужа в трусах и носках, нарезающего в ожидании круги по гостиной. Она не успела удивиться или принять меры защиты - дикое сексуальное животное, некогда бывшее её мужем с очередным громким рыком, теперь уже торжества, набросилось на неё и овладело.
Самое древнее в мире побоище продолжалось среди раздавленных баклажанов и рассыпанного чернослива не менее двух часов (по хронометражу тех же соседей). Наконец силы покинули Севочкина, и он уснул удовлетворённый содеянным, сжавшись в комочек на углу ковра с чёрными отметинами от давленых слив на коленях и на счастливом лице. Супружница, тихо постанывая, отползла на кухню, волоча за собой кошёлку с размерзающейся индейкой, и там тоже затихла.
2.
Откуда берутся дети? Совершенно риторический вопрос. Наука на него ещё сто пятьдесят лет назад квалифицированно ответила. Практика же опередила её на целые миллионы лет. Причём практику не интересовали подробности, важен был самый начальный процесс (акт) и конечный результат (через некоторое время). Всё что между ними - воспринималось весьма смутно и неоднозначно. Зависимости выстраивались самые неожиданные и, зачастую, весьма далёкие от истины.
На потребу праздной публики имелся целый пласт легенд, мифов и предрассудков на тему секса, сопутствующего ему зачатия и последующего деторождения. Например, в частности, размышления на тему - сколько один человек (конкретно - человеческая самка) за один раз может зачать и произвести потомства. Двойни и тройни в этом деле - явление заурядное и, даже материальными премиями от государства не особенно отмечаемые. Четыре младенца за один заход - это уже кое-что, тут могут и квартиру от неожиданного удивления презентовать, если повезёт. О пятерых народившихся одномоментно от одной и той же матери начинают вещать все средства массовой информации в пределах одной страны (если нет более завлекательных новостей типа ловли маньяков убийц или неожиданного роста цен на нефть). Пятёрка единоутробных младенцев, если им удаётся достаточно долго протянуть после рождения, испытывает на себе всю мощь фантазии госчиновников ответственных за демографические коллизии в стране, старающихся одарить счастливцев спятерёнными детскими кроватками, колясками и пятиголовыми плюшевыми Змеями-Горынычами.
Шестерня (не путать с деталью механического редуктора) - явление, граничащее с теми самыми преданиями и легендами о Великой Плодовитости отдельных индивидуумов. Говорят о русских (украинских, польских, белорусских и т. д.) бабах, рожавших детей пачками прямо в поле, среди неотложных сельхозработ. Там, по слухам, шестеро вообще приносились из кукурузных полей в дом после их тщательной отбраковки в том же самом поле от малоподвижных и молчаливых. Слабенькие оставались на удобрение, а бодрая орущая шестерня торжественно водворялась в избу к уже имеющимся горлопанам.
К тем же полулегендам следует относить и сообщения из Латинской Америки (где бы последняя не находилась). Хотя, на мой взгляд, там всё гораздо проще. Мамаша, произведшая на свет чудесным образом, скажем, троих мулатиков, тут же получает в подарок от соседок по родильной палате ещё четырёх - пятерых для необходимого комплекта. Расчёт прост, как кактусовая самогонка - супермногодетная мать наверняка получит приличное пособие от государства и множество подарков. А соучастницы по родовому процессу вполне законное (аборты-то запрещены) избавление от лишних ртов, коих в личной лачуге и так семеро по лавкам.
Причём, строго научного объяснения вопроса "зачем?" (не путать с вопросом "почему?"), с точки зрения мракобесной теории эволюции, на свет должны появляться парные, строенные, счетверённые младенцы, не существует. Ссылаются на то, что, мол, поскольку мы произошли по прямой наследственной линии от близких нам животных, а там в каждом помёте по пять-семь-девять щенят-поросят-крысят, следовательно - это присущий нам людям атавизм. Ну, а ещё куры несут двухжелтковые яйца, и, иногда, рождаются двухголовые телята.
Когда становится совсем трудно что-то объяснять, наука заявляет - "ошибка природы", правда в более наукообразных терминах.
Не будем всуе тревожить прах дедушки Дарвина, тем более, что за последнее время только ленивый и совсем отсталый не пнул его в открытой печати. Хотя сам дедушка чист перед Богом и Совестью - не его заслуга скрестить обезьяну с человеком. Оставим науке - науково и вернёмся к Севочкиным.
3.
Родила супруга в ночь девятерых крепеньких здоровых мальчиков. Где в ней помещался такой немалый выводок, в женской консультации умудрились проглядеть. Количество предполагаемых новорождённых - это вообще сплошной анекдот. Странное переплетение ручек и ножек на УЗИ приняли за сбой в работе прибора, и в графе "количество" поставили "два". Супруга Севочкина, нежно называемая им Мулей, так до последнего момента и носила "двоих", к ним и готовилась.
При родах команду акушерок пришлось менять трижды, причём каждой новой команде объявляли, что роды только что начались. А каждую предыдущую долго отпаивали валерьянкой.
Девять - это вам не три и даже не пять. Семья Севочкиных в одночасье стала знаменитой. В город за новостями, ввиду отсутствия цунами и очередного переворота в Тунисе, хлынули репортёры. После тщательной предварительной проверки - а не блеф ли это, не газетная ли утка - в город прибыл новый (он же старый) Президент. Лично поздравил многодетную мать, что-то там пошутил насчёт бравого отца-молодца, раздавал подарки. Отец-молодец в это время сильно тушевался перед толпой репортёров и камерами и как-то ненароком прикрывал паховую область, замкнутую ширинкой с молнией. Чувствовал, наверное, нездоровый интерес к этому месту со стороны, как праздной публики, так и со стороны академиков от медицинской биологии.
В ознаменование уникального для города события, по распоряжению местных властей (при одобрении и поддержке федеральных) в свежепостроенном, но не до конца заселённом доме снесли перегородки в четырёх трёхкомнатных квартирах и, объединив их под символическим номером "девять", преподнесли многодетной семье.
Реконструкция квартиры шла круглосуточно под неусыпным контролем самого мэра, и через неделю Севочкины въехали в новое жильё. Персонал роддома тепло прощался с уникальной клиенткой, и даже роженицы - неудачницы с одиночными младенцами на руках завистливо глядели вслед и махали платочками.
После уютной однокомнатной квартиры, которую пришлось-таки сдать муниципалитету, Севочкин чувствовал себя в новом доме не в своей тарелке. Перепланировку производили в страшной спешке, поэтому квартира получилась больше похожая на лабиринт, плутать по которому новоявленному отцу семейства было попросту некогда. На него разом свалилось множество необычных обязанностей, к которым он был совершенно не готов. Из практических соображений дальние помещения циклопической квартиры, занимавшей целый третий этаж многоквартирного дома, отвели под хранение подарков, мощный поток которых, наряду с тривиальными и необременительными поздравительными письмами, телеграммами и открытками с каждым днём нарастал.
Севочкиным дарили всё подряд, причём в девятикратном числе. Если это были подгузники, то - девять упаковок, если детское питание, то - девять ящиков, если колыбелька, то - трёхэтажная из трёх секций. Желающих оказаться сопричастными удивительному событию оказалось гораздо больше, чем имелось реальных к тому потребностей, пусть даже и многодетных. Потребности в основном определялись девятью карапузами, которые на все голоса приветствовали этот лучший из миров. Но дарители жили своей жизнью, поэтому среди подарков значились девять ковров ручной работы из Дагестана, девять двадцати килограммовых мешков собачьего корма от всемирно известного производителя, и даже девять ящиков "Московской" водки, правда, по 0,7 л. Политики всех рангов так же отреагировали на событие по-своему, как-то ловко увязав появление девятерни с правильностью выбранного партией власти курса. А так же мудрой политике президента, отчего жизнь в стране улучшилась до невиданных ранее пределов. Сам же президент ограничивался поддерживающими телеграммами и денежными вливаниями.
Поток грузов и мешки с почтой в квартиру поступали непрерывным почти круглосуточным потоком, дарёный ноутбук выдавал только электронную почту и больше ничего не желал делать. Учитывая сложившуюся не простую обстановку, Севочкиным пришлось привлечь добровольцев, из числа готовящихся вступить на нелёгкий путь материнства и отцовства.
Волонтёры стирали пелёнки, прибирались (как могли) в квартире и сортировали подарки, большая часть которых переправлялась в приюты и дома престарелых (так решил Севочкин). Они же готовили еду себе, заодно и Севочкину. Младенцы в количестве девяти штук кормились от детской домовой кухни по спецзаказу, от неё же питалась и их многодетная мать.
Вообще в доме наличествовало одномоментно такое количество привлечённого народа, что Севочкин терялся, смущался и старался побыстрее прошмыгнуть в свою комнату. Волонтёры же чувствовали себя в гигантской квартире полными хозяевами. Однажды, совершая марш-бросок за каким-то нужным ему предметом в другом конце необъятной квартиры, Севочкин с удивлением обнаружил, что кое-где в ней давно обосновались и припеваючи живут отдельные семьи и целые коммуны. Причём большинство из них ему совершенно не знакомы.
Разговор с женой на эту тему ни к чему не привёл, поскольку в тот момент она была одновременно занята заказом у местного храма крестин на ближайшее воскресенье и беседовала с батюшкой, выбирая младенцам имена в соответствии с традицией. Тут же с помощью няни она пыталась кормить четвёртого, шестого и девятого младенца (они до сих пор шли под роддомовскими номерами) и поменять подгузники третьему и пятому. А у волонтёров в данный момент был обеденный перерыв (они уже успели установить режим своей деятельности в доме Севочкиных). Так и не поговорили.
Всё правильно - отец сделал своё дело, отец может идти пить пиво. На Севочкина в доме и в самом деле мало кто обращал внимание, подводила его природная скромность, граничащая с застенчивостью. С ним редко здоровались и если за чем-то обращались, то в основном помочь таскать ящики и коробки с мешками. Севочкин не роптал, помогал, таскал, хотя и вздыхал при этом, чем-то внутри расстраиваясь. Совсем уж добила его экзальтированная пигалица, которая обнаружив Севочкина бредущим из кухни с кастрюлькой персонального супа из "бомж-пакета", голосом строгой воспитательницы детского сада заявила:
-- Вы, наверное, новенький. Вам следует обедать с третьей бригадой, в установленное для них время. За нарушение вас могут лишить места.
Севочкин в сердцах запустил в наглую девицу супом вместе с кастрюлькой, может быть даже попал, потому, что было много визга. Особого скандала не вышло, всё осталось на своих местах, и количество добровольных помощников не уменьшилось.
Жену он видел всё реже и реже, дольше стал задерживаться на работе. Приходил домой Севочкин теперь поздно, когда на кухне уже ничего съестного нельзя было найти. В припадке борьбы за личную свободу он освободил от странных подарков соседнюю комнату и сделал из неё гостиную, совмещённую функционально с кухней и персональной кладовой, продолжив тем самым превращение цельноэтажной квартиры в коммунальную.
Вообще, стараниями всех разнообразных проживающих, этаж, он же квартира номер девять быстро превратился в нечто среднее между лагерем хиппи и цыганским табором с примесью межнациональных погорельцев. Странное это проживание Севочкина со временем даже стало устраивать. Поскольку радикально изменить положение дел он не мог, то и не стал стараться. Более того, любое вмешательство с его стороны, например попытки очистить территорию от посторонних, автоматически награждали его всеми дополнительными функциями и полнотой ответственности взамен изгнанных.
"А оно мне надо?" - думал Севочкин, готовя на электроплитке скромный ужин, - "В конце концов, я же не виноват, что так получилось. Или всё-таки виноват?"
Чья заслуга в происшедшем (рождении несметного количества отпрысков) он никак не мог определиться. Сидя в одиночестве за чашкой чая в двух персональных комнатах Севочкин пытался разобраться в своих отцовских чувствах. Можно ли сразу одномоментно любить девять штук детей, или это находиться за пределами мужских человеческих возможностей. Надо заметить, что к сыновьям Севочкина подпускали редко и ненадолго, квалифицируя как потенциального бациллоносителя. В его сознании, таким образом, дети значились в основном как объекты малодоступные и строго охраняемые, то есть достаточно абстрактные.
А вот по жене Севочкин скучал, тосковал по её тёплому мягкому телу, уснащённому соблазнительными прелестями бело-розового эротического оттенка. И по её кулинарии скучал тоже. Как-то не так получилось им обзавестись им долгожданными детьми. Без подготовки - сразу детский сад. А Севочкин стал невольным холостяком при живой здоровой жене и многочисленных детях.
4.
Прошло некоторое время. Достаточное чтобы перелётные птицы вывели и поставили на крыло очередное потомство, цельноэтажная квартира номер девять окончательно превратилась в общежитие, а Севочкины мальчики ещё не научились ходить и говорить. Но они росли. Кое у кого резались зубы, случался понос и простуда. Кого-то нерадивые малообученные няньки-волонтёры из этих растущих мальчиков успели уронить. Отдельных младенцев роняли даже по два раза, правда, без особого пока вреда. На среднем самочувствии всего выводка это никак не сказалось. В целом дети росли здоровыми, упитанными и жизнерадостными.
И однажды супруга Севочкина взяла краткосрочный отпуск за свой счёт. Она тоже заскучала по мужу-отшельнику (такое иногда бывает даже с многодетными матерями), и как-то вечером постучала в двери его почти холостяцкой берлоги. Удивлению Севочкина не было предела.
--Муля, ты ли это? Не врут ли мои глаза? - перед неожиданным приходом жены Севочкин читал средневековый роман.
-- Я это, я. Не сомневайся. Твоя Муля (хотя уже давно её сиделки-волонтёрки величали, как героическую мать, по паспорту - Мальвина Андреевна), - супруга поморщилась и решительно шагнула в комнату.
Не представляя, с чем связан визит жены, Севочкин засуетился, стал усаживать её в единственное кресло, откуда стремительно удалил кучку грязного белья, зачем-то извлёк и протёр стаканы. Мальвина Андреевна тяжко вздохнула и опустилась в мягкую кожу.
-- Одичал, поди, совсем. Отощал, кожа да кости, - жена разглядывала небритое лицо мужа со впалыми щеками.
-- Да нет, ничего. Я ем, то есть питаюсь. Вот у меня и холодильник полный, - в холодильнике у Севочкина уже давно поселились почти исключительно пельмени и сосиски. Правда, жила там и початая бутылка водки, мёрзнущая на полке не один месяц в ожидании очередного приступа ипохондрии у хозяина.
Мальвина Андреевна вместе с мужем грустно заглянула в серое пельменно-сосисочное нутро холодильника, и обоим припомнилась та давняя индейка, то ли с урюком, то ли с помидорами.
Конечно, отпуск Мальвины Андреевны получался весьма условным. Днём, пока Севочкин находился на работе, она всё равно крутилась в детской, опекала малышей. Да и вечером, и даже ночью она вдруг подхватывалась и бежала в детские комнаты проверять всё ли в порядке. Материнский инстинкт не позволял расслабиться ни на минуту.
Не смотря на все неудобства от срабатывания одного из самых сильных человеческих инстинктов, Севочкин был чрезвычайно рад, что они снова вместе. А всё потому, что жену свою он любил. За неделю счастливой совместной жизни он заметно поправился и порозовел. Вредоносные пельмени и сосиски из холодильника презентовались приживальцам-добровольцам, их место заняли полноценные продукты питания, как-то: яйца, молоко, сыр, творог, овощи, фрукты и благородное шампанское. Авитаминоз и ипохондрия отступили.
В редкие часы, когда Севочкин был не на работе, а Мальвину Андреевну не гнал в детскую чуткий материнский инстинкт, они сидели в гостиной (одной из немногих реально принадлежавших им комнат) и предавались мечтам.
Мечты их были такими: на материнский капитал, до сих пор лежащий на счёте без движения, приобрести хорошую загородную недвижимость. Сумма капитала позволяла, со всеми коэффициентами и надбавками за многодетность и единоразовость она оказалась такая, что можно было легко прикупить целый бывший совхоз со всеми его запущенными пашнями и садами.
Мальвина Андреевна считала, что малюткам не хватает свежего воздуха и щебета птиц, парного молока и простора. Поэтому, на летний сезон им нужно обязательно выезжать на природу. Севочкин соглашался, природа его тоже манила. Правда за щебетом птиц и полётом бабочек на просторы полей вставали ненавистные ему шеренги и ряды тёток-волонтёров и их многочисленных приближённых. Но Севочкин отгонял мрачное видение и уже заранее наслаждался загородным солнцем.
5.
Отпуск Мальвины Андреевны чудесным образом совпал с годовщиной свадьбы четы Севочкиных. Хотя, на самом деле, ничего чудесного в этом не было. Супруга помнила и готовилась к мероприятию заранее. Рассеянные мужья редко вспоминают подобные даты, зато жёны, не смотря на занятость девятью младенцами, помнят о них очень хорошо.
Помнят они и прочие мелочи. Как-то: как протекал этот день и год и два и три назад. Что любимый супруг дарил, что при этом говорил и как на супругу смотрел. Удивительно, но женщины помнят и, что в тот день пеклось и жарилось для праздничного стола.
Индейка. С черносливом, баклажанами и чесноком. Тут не могло быть никаких сомнений - на праздничный стол придёт печёная индейка. Так решила Мальвина Андреевна. Она помнила и в тайне надеялась на повторение того давнего послеобеденного любовного приключения.
Какая-то психологическая тонкость присутствовала в этом, в общем-то, незатейливом рецепте. Может ещё какие-то скрытые силы принимали деятельное участие, о том нам не известно. Но, поставленный в известность о праздничном меню Севочкин, уже с раннего утра начал возбуждаться. В его медленно разогревающейся голове вертелись видения прелестей жены вперемежку с подрумяненной индейкой и гарнирными украшениями. Его преследовал запах чеснока и тёплой кожи супруги. Сочетание немыслимое, но очень действенное.
Севочкина бросало то в жар, то в холод. Сидя за рабочим столом, он неожиданно замирал, погружённый в только ему ведомые картины сладострастия. Взгляд блуждал в пространстве от ксерокса до факса, открытый рот с потёками слюны кривился в странной улыбке, иногда слышался приглушённый стон.
В офисе явственно запахло камасутрой. Кроме того, поведение Севочкина оказалось весьма заразным - сотрудники и сотрудницы, несмотря на разницу в возрастах, начали переглядываться и перемигиваться, совершать прочие телодвижения. Начальнику пришлось отправить Севочкина домой, от греха подальше.
Севочкин, одолеваемый неожиданными приливами сексуального желания, походил-поплутал немного по городу в надежде развеяться - не помогла, пришлось идти домой. Он ещё надеялся принять холодный душ. В коридоре ему встретилась нянька-доброволица с мешком использованных подгузников. Как-то сильно он отличался от простого гражданина, потому что, едва завидев его, она поняла, что попала. Глаза хозяина квартиры смотрели исподлобья масляно и недобро. Руки совершали в воздухе шарящее-хватательные движения, причём постоянно возвращались к ширинке. Кроме этого Севочкин постоянно облизывался и цыкал зубом.
Первый же осторожный шаг Севочкина по коридору привёл к тому, что доброволица попятилась, упёрлась в не разобранный штабель коробок с очередными подарками и завизжала резаным голосом.
-- Помогите! Убивают! Спасите! Маньяк в доме! - прикрываясь мешком, она пыталась вскарабкаться на коробки, из них, как горох сыпались мелкие баночки с улыбающимися младенцами на этикетках и раскатывались по коридору. А Севочкин всё приближался, теперь он засучивал рукава и немного подпрыгивал. Нянька не выдержала, ужас обуял чадолюбивую помощницу. Она бросила мешок с подгузниками и скрылась в недрах чужой квартиры. Её пронзительные вопли ещё долго метались под низкими сводами цельноэтажного жилья.
В квартире номер девять уже давно привыкли к разнообразным шумам в любое время суток, а среди бела дня и подавно. Поэтому на крики перепуганной няньки никто не обратил внимания. А Севочкин, слегка расстроенный ускользнувшей добычей, проследовал в свои апартаменты.
Супруга в апартаментах отсутствовала. В это время она, гружёная сырой индейкой и гарнирами к ней, бодро семенила по главному городскому проспекту. И чем ближе становился дом, тем выше поднимался её гормональный фон. Основательно подзабытое за месяцы напряжённого материнства чувство, пульсируя, растекалось от низа живота по всему остальному ещё вполне молодому телу. Чувство заставляло семенить быстрее. Индейка становилась обузой, как, впрочем, и гарнир к ней.
Стремительной, огнедышащей кометой ворвалась в квартиру Мальвина Андреевна. Громадными шагами неслась она по коридору, всё ближе к заветной цели - покоям законного супруга. Как на грех, по дороге ей попалась всё та же нянька-доброволица, выскочившая неосмотрительно, чтобы убрать с прохода оставленный мешок с подгузниками. Мальвина Андреевна таранила и её и подгузники, которые дохлыми кроличьими тушками полетели по коридору. Из лопнувшего от удара пакета с индейкой сыпались чёрные и кривые, как голые крысы баклажаны, катились и лопались кровавыми кометами спелые помидоры, скакали головки лука и чеснока, клубился какой-то белый порошок.
Разъярённые тигры так не умеют открывать двери, как это сделала Севочкина супруга. Им ещё учиться и учиться издавать при этом необходимого устрашения рык. Секунду задержавшись на пороге, видимо, чтобы убедиться в наличии в помещении мужа, она ринулась внутрь, громко захлопнув дверь. Это неудачная фигура речи -" громко захлопнула", гул при ударе пошёл по дому, как от землетрясения. Застигнутую створкой индейку, не смотря на замороженность, разрубило пополам, как остро наточенным ятаганом. Отрубленная полутушка индейки взвилась в последний свой полёт и, совершив плавный пируэт, приземлилась к ногам ошалевшей няньки. Падение диетического мяса на пол совпало с душераздирающим сладострастным рёвом из-за двери и стуком упавшего в обморок тела няньки-доброволицы.
До утра из гостиной Севочкина никто не выходил. Очнувшаяся самостоятельно нянька, так же самостоятельно уползла к младенцам и там долго всхлипывала и на что-то беспрерывно жаловалась. А младенцы трескали заменитель женского цельного молока и совсем няньке не сочувствовали. Полутушку птички в коридоре кто-то быстро пригрел, как и просыпанные овощи. Квартира жила своей полноэтажной жизнью.
6.
Прошло ещё какое-то время. Миновал апрель, весенний шкодливый месяц май перетёк в знойный июнь, который незаметно превратился в не менее жаркий июль. Глядь, уже и август наступил богатый витаминами, а там и осень накрыла дождями.
Мальвина Андреевна опять понесла и по осени ходила с весьма внушительным животом. Беременность протекала несколько беспокойно, поэтому почти всю заботу о девяти малютках распределили между собой няньки-доброволицы в количестве восемнадцати штук (по две на брата).
С какого-то момента и Севочкину чаще стали доверять общаться с сыновьями, и у него начал, наконец, постепенно проклёвываться "отцовский инстинкт". Что это за зверь такой не могли объяснить ни педиатры, регулярно навещающие младенцев, ни психотерапевты, которые в сегодняшние времена консультируют всех, кто движется. Севочкину, откровенно говоря, и не требовались комментарии к его поведению. Он просто ползал со своим выводком в огромном вольере. Вместе с ними агукал и лопотал, хлопал в ладоши и совершал пробежки наперегонки.
А Мальвина Андреевна в это время всесторонне наблюдалась. У неё регулярно брали на анализ образцы всех твёрдых, жидких и газообразных составляющих беременного организма, производили замеры качества жизнедеятельности внутренних и внешних органов с постоянным их фотографированием и видеосъёмкой. В работе задействовалась вся городская передовая медицинская техника. Кое-что даже дополнительно подвезли из столицы, чтобы лишний раз не тревожить поездками будущую мамашу. Во дворе дома развёрнут был целый мобильный медицинский пункт.
Особое внимание на этот раз уделялось количественной стороне предстоящих родов. Обмишурившиеся в прошлый раз диагносты-гинекологи, теперь дули на воду. Информация о предполагаемом объёме (в штуках) предстоящего приплода хранилась в секрете даже от матери. Недостаток информации, как известно, порождает слухи, фантастичность которых находится в прямой зависимости от степени секретности. Но что характерно, ни один из распространителей этих слухов не решился назвать цифру "один" или "одна". Люди так падки на сенсации, что когда их долго нет, они их сами выдумывают.
Ближе к моменту разрешения от бремени, заработал городской подпольный тотализатор. Футбольного или там, собачьих боёв масштаба не достигал, конечно, но по размеру ставок и ажиотации весьма был близок. Особое распространение он получил среди постоянных посетителей поликлиник, где содержатся "самые верные" сведения о количественном прибавлении в семье Севочкиных.
Расчётная дата, установленная консилиумом местных и импортированных на время медицинских светил, приходилась на Новый Год. Казалось бы - какая разница, когда разрешится от бремени мадам Севочкина, до Нового Года или после. Лишь бы дети родились здоровыми, и с мамашкой всё было в порядке. Но это для нас смертных. А вот администрация города имела на сей счёт свои виды.
По утверждённому графику мероприятий следующий год планировалось объявить в городе годом молодёжи, со всеми вытекающими последствиями. Всевозможные новорождённые младенцы проходили в планах в графе "Молодёжь". Так что рождение свежей порции Севочкиных (сколько бы их ни появилось) в начале года, было хорошим почином, от которого можно было отсчитывать последующие мероприятия. С другой, финансовой, но туда же смотрящей стороны, событие, произошедшее в уходящем году, считается ему и принадлежащим, и фондами на реакцию властей не обеспеченным. Зато новый финансовый год открывал огромные, поистине широчайшие возможности, вплоть до дополнительной поддержки из федерального бюджета. Короче, власть была за то, чтобы рожать в январе, хоть под самой ёлкой (не её же это производить, в самом деле). И таковое пожелание всячески внедряло в приближённую к будущей роженице медицинскую среду.
Медицина же единодушного мнения на этот счёт не имела, и придерживалась, в основном, точки зрения - не мешать Природе делать своё дело. Природа обозначилась со всей определённостью 31 декабря за какой-то час до полуночи, когда все уже решили, что могут спокойно встретить Новый год.
Надо отдать должное персоналу - в родильной палате всё заранее было подготовлено, как и во всех остальных помещениях единственного в городке роддома. Полы намыты патентованными дезинфектантами, простыни и халаты поменяны на новые особо стерильные, санитаркам вынесено последнее строжайшее предупреждение о недопустимости появления на рабочем месте в нетрезвом виде (не имеет значения, что канун Нового года), новогодняя ёлка во дворе зажжена. В отдельном боксе в наглухо застёгнутых халатах, политые противомикробными жидкостями, томились теле-кино-фото-и-прочие репортёры, гадая - насколько зря они бросили накрытые яствами новогодние столы и притащились в этот захудалый городок. Ан, как родит героиня всего лишь одного - выйдет большой конфуз.
А события, как курьерский поезд на воздушной подушке, неслись своим чередом. Отговорил новогодние пожелания жителям необъятной страны её бессменный нестареющий президент. Откуковали куранты на Главной башне. Грянул вечный Гимн. И тут началось.
Кто-то из персонала, принимавший роды, утверждал впоследствии, что просил уменьшить громкость телевизора в холле, но его не послушали, поэтому так оно и вышло. Кто-то другой, наоборот, заявлял, что роженицу вовремя не подключили к кардиостимулятору (хотя, куда уж дальше стимулировать). Но все сходились в одном - рук не хватало.
Анализ видеозаписи, просмотр которой производился уже на следующий день, давал картину какого-то медицинского конвейера. Дети шли потоком. Акушерки, как на учениях по гражданской обороне на зачёт по скорости, пеленали и укладывали штабелями младенцев. Двое врачей, сменяя друг друга, все в плаценте и пуповинах, истекая потом (камера давала их лица и руки крупным планом), не разгибая спины больше двух часов подавали на обработку приплод. В репортёрском боксе три десятка тружеников пера и диктофона, потеющих не меньше чем врачи и акушерки, заворожено следили за развитием событий, ведя счёт прибывающей "молодёжи".
Счётчик остановился на одиннадцати. Все народившиеся были девочками.
7.
Повторюсь для тех, кто не в курсе, что наука до сих пор не осведомлена каким образом появляются на свет Божий близнецы. А знать науке хочется. Поэтому отец-молодец Севочкин сразу после новогодних вакаций прошёл двухмесячное комплексное добровольно-принудительное обследование в одной хитрой клинике в Москве. На этом его вклад в медицинскую науку не ограничился, обследования продолжились амбулаторно. Каждую неделю Севочкин посещал ту же клинику, в промежутках пытаясь ходить на службу.
Мальвина Андреевна стала заведующей своего собственного детского сада со штатом добровольных сотрудников. Для целей воспитания многочисленного подрастающего поколения Севочкиных, второй этаж многоквартирного дома был расселён (с улучшением жилищных условий) и семья осваивала новые площади. Все приживальцы из квартиры номер девять были выселены. На месте прежних халявных квартирантов организован мобильный перинатальный центр, где Севочкину упорно предлагали должность сторожа, а он с таким же упорством от неё отказывался.
Специальная комиссия с привлечением аккредитованных лабораторий проверили с пристрастием поставщиков и продавцов пресловутых индеек, баклажанов, чернослива, помидоров, а так же и чеснока. Результат в виде отчёта ушёл почему-то в прокуратуру, видимо что-то другое там обнаружили.
Потом были и другие комиссии и некие одиночки-энтузиасты-исследователи-специалисты. Комиссии узковедомственные и широкопрофильные, комплексные и смежно-специальные, отечественные и международные. Среди них наиболее упорными, а проще сказать, надоедливыми оказались двое из Беларуси, назвавшиеся психотерапевтами и неусыпно следившие за главным с их точки зрения виновником - Севочкиным. Составляли-чертили многочисленные таблицы-графики в ожидании удивительного весеннего месяца. Они чего-то ожидали необычного от комбинации - "индейка - Севочкин - апрель".
А ободрённый успехами того самого ранее почти безвестного Севочкина президент, просто издал указ о всемерном развитии и государственной поддержке по распространению на территории вверенной ему страны индюшачьих ферм.