Скука (Прыжок в сторону)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
...никогда не следует колдовать на слишком сытый желудок, или слишком голодный, от этого рождаются монстры, либо вы сами рискуете стать монстром...
|
Б А Й К А N 32.
" СКУКА".
(Прыжок в сторону).
1.
Сегодня на рынке мне опять померещилась слежка. Торговец фруктами усатый, дородный, чернявый, возможно грек уставился на мои руки. Потом внимательно посмотрел мне в глаза. И в его карих глазах мне почудилось понимание. Нас всегда выдавали руки. Когда я выбирал айву (грешен, люблю этот плод), задумался, что-то вспомнил, и пальцы зажили своей жизнью, ощупывая, проверяя, оценивая. Со стороны напоминает игру на рояле. Обычные покупатели так не могут.
Я купил айву, а чтобы отвлечь подозрения, взял у этого торговца ещё и киви, хотя терпеть их не могу. Покупательский мазохизм не помог, торговец долго провожал меня подозревающим взглядом. Нет, конечно, он не причастен к Исправителям, но может с кем-то поделиться, с женой, например, та расскажет соседке, та ещё кому-то, так и дойдёт до ненужных ушей.
Настроение было безвозвратно испорчено, а ведь сегодня у меня своеобразный праздник, если можно так выразиться. Десять лет изгнания. На эту дату я планировал испечь себе свой любимый пирог с айвой и малиной, угоститься давно припасённой настойкой на внутренностях грецких орехов и послушать музыку. Место этого петляю по грязному городу, скрываясь от несуществующей погони. Я никогда не был робкого десятка, но попасть в лапы к Исправителям не пожелаю никому, в том числе и себе.
С низкого серого неба посыпал мелкий осенний дождь, он отрезвил и напомнил, что я достаточно далеко от Беретты, от Папы Смекты девятого и его заплечных дел мастеров. Прямо скажем, очень далеко. И, тем не менее, не смотря на удалённость и прошедшие десять лет, последняя встреча с Исправителями ещё весьма свежа в моей памяти.
Эта свежесть настоятельно рекомендовала постоять за углом, откуда хорошо видна моя парадная дверь. Слава Богу, ничего подозрительного, сегодня вообще пустынно. Окна моей квартиры выходили на тихую улочку и от посторонних глаз закрывались плотными шторами. Я прислушался, аккуратно прощупал все углы своего жилища. Как будто всё тихо. На лестничной клетке тоже никого.
Чтобы не вызывать подозрений у соседей, случайно оказавшихся на лестнице, я степенно поднялся на третий этаж и не спеша открыл дверь. Эта показная неспешность далась бешеным стуком сердца и слабостью в ногах. Живы, ох как живы ещё воспоминания.
Я не стал отменять намеченный праздник и испёк пирог с айвой. Только вместо традиционной малины украсил его кружочками ядовито-зелёного киви. Получилось на мой взгляд омерзительно, а на вкус и того хуже. Всё сегодня не ладилось. Настойка имела вкус не грецких орехов, а вяленых муравьёв, и тонкие ломтики моего излюбленного жареного картофеля, обсыпанные сахарной пудрой, ситуацию не спасли.
Пришлось прибегнуть к последнему средству. Я поставил пластинку Ури Бруни с его самым проникновенным четвёртым концертом и предался воспоминаниям.
2.
Четвёртый концерт клавесинного затейника Ури Бруни занёс меня в годы юности раздольной, где только начиналась моя карьера. Баронет ди Гукл, жадный пропойца нанял меня, тогда ещё никому не известного начинающего Конструктора, создать на его безобразно запущенном участке нечто необыкновенное. Он и сам не знал, чего хочет, а я тем более. Объединяло то, что баронет и я стремились задёшево прославиться, хотя и по разным причинам. Так мы нашли друг друга, не догадываясь, какую роль в наших жизнях сыграет это знакомство.
Баронет ди Гукл происходил из обедневших, а точнее, промотавших на сомнительные удовольствия свои состояния, Восточных дворян. Ди Гукл владел весьма неудобными для сельскохозяйственных целей обширными, зато живописными угодьями. Оставшиеся от разгульной жизни средства он сдуру вложил в молочное скотоводство. Это так его тогда шарахнуло от вина к простокваше. Ничего хорошего из затеи не вышло, не смотря на выписанных откуда-то с Чавосенских островов породистых молочных коров и прилагаемого специалиста к ним.
Коровам категорически не подошли в качестве корма местные колючки, в изобилии покрывающие поля и луга баронета. Молоко они давать отказались наотрез, как говорят здесь - забастовали. А приданный коровам специалист по молодости лет больше внимания уделял дворовым девкам, чем коровам.
Дело довершили местные пастухи, загнавшие однажды стадо в болото, где потонуло их немерено. Пастухов баронет ди Гукл тщательно выпорол, коровьего специалиста выгнал без выходного пособия взашей, предварительно насильно женив его на порченой дворовой девке. Ну а коров-забастовщиц, выживших после похода в болото, продал на мясо.
На целый год баронет затих и только целеустремлённо пропивал вырученные за коров деньги, подумывая начать ему разводить дыни или сразу приступить к арбузам. Не успел ничего надумать, как ранней весной его посетил дальний родственник - маркиз и отставной адмирал ди Хакали. По рассказам дворовой челяди маркиз пил не меньше баронета и всё сманивал того отправиться в дальние страны, где тепло, много дешёвого вина и ещё более дешёвых смуглых женщин. Проще говоря, ди Хакали предлагал ди Гуклу заняться элементарной работорговлей.
Баронет сомневался, а челядь справедливо полагала, что в пьяном безобразии ди Гукл вполне способен на такой необдуманный шаг. Маркиз ди Хакали себе в убыток даже пошёл на хитрый манёвр и умышленно проиграл в кости ди Гуклу двух смуглолицых рабынь из своей свиты, Филону и Чибу. Однако, не менее хитрый ди Гукл проявил чудеса изворотливости и решил, что лучшее враг хорошего. Он резко перестал пить, от соблазнительного предложения отказался, а новых рабынь вывез на дальний хутор.
Отставной адмирал покрутился в замке пару дней, плюнул и убыл искать более сговорчивую и доверчивую жертву. Потерю двух рабынь он, конечно, переживал, но намеревался троекратно компенсировать из предстоящих набегов. А ди Гукл, тем временем, взялся за своё приобретение. Быстро выяснилось, что Чуба, не смотря на смазливую мордашку, ничего особенного из себя не представляет, и поначалу, ди Гукл списал её в гарем, откуда начинали карьеру все баронетовы невольницы. Когда же оказалось, что маркиз ди Хакали подсунул баронету выигрыш с "икрой" (Чуба была на четвёртом месяце беременности), её сослали в посудомойки.
Зато Филона стоила пяти Чуб. Как она угодила в рабыни, девушка утаивала, но быстро нашла общий язык и с конюхами и с кузнецом, и мажордому подсказала новый рецепт средства для чистки фамильного серебра.
Хитрый и коварный ди Гукл догадался, в отличие от отставного адмирала, бредившего молоденькими чернокожими рабынями, что Филона из Конструкторов. Он предложил девушке свободу, если она в течение трёх лет будет обеспечивать баронета всеми известными ей чудесами. Слов нет, как Филоне хотелось получить свободу, и она поверила и согласилась, не догадываясь, что у мерзавца ди Гукла и в мыслях не было её освобождать.
Филона работала со стеклом. О, как она умела это делать! Я появился у ди Гукла, когда Филона уже целый год отработала на него, считая дни до вожделенной свободы. Её бесподобные хрустальные светильники ди Гукл продавал за баснословные деньги, при этом секрета не открывал и врал, что это эксклюзивные поставки с другого конца света, из Пучая. Люди верили и платили, не торгуясь, уж больно хороши были светильники, сиявшие и ночью и днём. А ди Гукл начал постепенно богатеть, для него прямо-таки невиданный случай.
Меня он нанял сделать что-нибудь с его колючими оврагами. Ежевика, в изобилии их покрывавшая, на местном рынке спросом не пользовалась, ни в качестве ягоды, ни в качестве зелёного насаждения. Кроме того, ди Гукл желал богатеть не втихаря, а принародно, с размахом, чтоб было что показать.
Я облагородил его овраги. Проложил среди них каменные дорожки с чугунными скамейками и увитыми виноградом беседками, кусты ежевики постриг и превратил в невиданных причудливых зверей.
Но самое главное, что и составило в дальнейшем славу этого места, а заодно и мою, я поселил там Эхо. Не простое, а Говорящее Эхо. Это был мой первый серьёзный и успешный Субдид.
Эхо получилось на редкость болтливым, тут я видимо слегка перестарался. Иногда оно в отсутствие посетителей начинало разговаривать с животными и птицами и даже само с собой. В Школе Конструкторов я специализировался как гончар, хотя и другие таланты мне были подвластны. Не скрою, у меня много чего неплохо получалось, учителя прочили мне большое будущее каждый в своём предмете. Но мои руки тянулись тогда к глине.
Для Говорящего Эха я собирал глину отовсюду, подолгу мял её, мочил колодезной и специально отобранной ключевой водой, выдерживал то в тени, то на солнцепёке. Это всё принародно. А по ночам, когда никто не подглядывает, добавлял туда необходимые для Субдида компоненты - от сушёных трав до свежего помёта диких и не очень животных. Были и другие секреты, которые я использовал. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, приятно вспомнить хорошо выполненную работу и заслуженную славу, которая с тех пор последовала за мной.
Качественно обожжённые на особых углях горшки навсегда вросли в склоны баронетовых оврагов и буераков, их со временем затянуло бурьяном, укрыло чертополохом, от чего голос Эха приобрёл вполне зрелую оперную сочность и вальяжность.
3.
Субдид получился чрезвычайно популярный. Эхо изъяснялось витиевато с примесью народного юмора, что добавляло шарма этому ландшафтному аттракциону. Специально для женского пола у него были припасены разные пикантные словечки и выражения, которые заставляли пожилых матрон краснеть, а молодёжь фрондёрски хлопать в ладоши. И те и другие норовили снова посетить ди Гукла и заодно поболтать с Говорящим Эхом. Под настроение Эхо ещё и предсказывало будущее. Предсказания получились как побочный эффект, но все искренне считали, что автор, то есть я, так и задумывал своё детище, и вовсю выспрашивали у Субдида о супружеских изменах, будущих суженых и прочей ерунде.
Тут, среди гостей баронета, где я раскланивался и самодовольно принимал комплименты, меня и застала Филона. Ввиду наплыва гостей её заставили бросить свою работу и исполнять не свойственную и в чём-то оскорбительную для Конструктора функцию - разносить гостям напитки. На обслуживание фуршета мобилизовали всю домашнюю челядь, в том числе и кормящую Чубу и мою подмастерью.
Филона постояла, задумчиво послушала, как изо всех сил скабрезничает Эхо и сказала, обращаясь исключительно ко мне:
-- Ты многовато ослиного помёта добавил. А вот павлиний - забыл.
Об этом мог дознаться только Конструктор, причём высочайшего класса. Я то, конечно, знал, что вместо павлиньего навоза, который на поверку оказался индюшачьим (поставщики подвели), я в сердцах сыпанул первого попавшегося - ослиного. Но то я, творец собственного Субдида, а то лицо постороннее, в деле не участвовавшее. Не всякий Магистр сообразил бы, с чего бы это моё Эхо так ловко пошлятинкой сыплет. Филона смогла. Она при этом не осуждала, не смеялась, просто констатировала техническую ошибку.
Именно тогда, на том самом обширном приёме я впервые заглянул в её чуть раскосые глаза и навсегда потерял покой. Я весь приём держал её подле себя с напитками, выведывая, кто она и откуда. Делал вид, что пью и в самом деле в волнении прихлёбывал залувайское игристое, пока на подносе не осталось ни одного фужера, а я еле держался на ногах.
Не смотря на лёгкий алкогольный смерч в голове, я хорошо запомнил, где держат Филону, и с утра, как только разошлось похмелье, отправился на хутор. Там я застал невольницу за работой. Ах, как она работала! Это было истинное волшебство. Ни одного лишнего движения, плавность и конкретность, раскованность и импровизация. Тогда, в те благословенные времена можно было Творить с большой буквы. И не только кудеснице Филоне (если не считать несчастья с её пленением), но и всем нам Конструкторам. Ещё не слыхали мы ни о Папе Смекте девятом, на то время это был безвестный зачуханный послушник дальнего монастыря. Не терзали нас, по причине отсутствия, его кровавые Исправители. Нам никто не мешал.
И я наслаждался, глядя как Филона варит "тёплое стекло" и вливает его в толстостенные хрустальные вазы, и они, как по волшебству, начинают сиять внутренним магическим светом. Филона представлялась мне настоящей волшебницей из далёкого магического прошлого нашего Мира. Всё время мне казалось, что вокруг неё и от неё самой исходит сияние древней магии. Может так оно и было на самом деле. Я рядом с ней чувствовал себя никчемным ворошителем ослиного навоза.
Баронет ди Гукл, проведавший о наших встречах, не приветствовал их. Природным нюхом он чуял недоброе для себя в нашем с Филоной сближении. А мы сближались и профессионально и не только. Чтобы усыпит бдительность ди Гукла, мне пришлось пойти на некоторый обман. Уверить хозяина Филоны и Говорящего Эха, что моё творение требует досмотра и доводки ещё в течение какого-то времени. И что при этом мне понадобятся консультации профессионала из другой сферы Конструкторства (я намекал на Филону). За это я денег не просил, и ди Гукл, скрипя зубами, согласился. Но всё равно что-то подозревал и постоянно за нами следил.
А я, тем временем, уже сполна угодил в самую липкую и сладкую в мире паутину. Я боялся признаться Филоне в нарастающем внутри меня чувстве, поскольку сам себе в нём признаться не мог.
А Филона всё знала, всё ведала, всё понимала и очень мягко держала дистанцию, давая мне каждый раз понять, что я-то свободен во всём, в том числе и в своих чувствах, а она нет. Мне очень хотелось облегчить её участь, но сие было не в моей власти. Прижимистый ди Гукл ни за какие деньги не продал бы невольницу. Своим кургузым умишком он прекрасно понимал, что Филона - это индюшка, которая несёт ему золотые яйца. Я страдал несказанно, как могут только страдать молодые влюблённые, испытавшие первое настоящее чувство.
Оставалось только одно средство - побег. Постепенно я дошёл до такого градуса чувств к Филоне, что об меня можно было зажигать фейерверки. Пожар был неминуем. Сгорел синим пламенем либо я, либо усадебный замок баронета ди Гукла.
4.
Ури Бруни рассыпался финальными аккордами, а мои мысли вернулись из туманного прошлого на грешную землю. За окном, за плотно задёрнутыми шторами угасал серый осенний денёк. Я вдруг почувствовал себя старой больной крысой, забившейся от всего мира в тёплую нору умирать в тоске и безвестности. Где она моя разгульная молодость, где таким трудом добытая слава, куда ушла безумная любовь? А богачество, накопленное непосильным трудом? Всё развеялось дымом. Пепел, остывшие уголья и много горечи - вот мой удел теперь, ворошить угасшее кострище, пытаясь совершенно безнадёжным образом обнаружить там тлеющий уголёк.
Гулко хлопнула входная дверь в парадном, я вздрогнул, прислушался - весёлые детские голоса - это соседские пацаны с четвёртого этажа возвращаются из школы. Эти шкодливые балбесы счастливы, что ещё один учебный день, наконец, миновал, и они могут усесться за свои любимые электронные игрушки. Вот уж где бесовство гнездится в игрушках электронных, не чета нашей наивной магии. Только здесь это безумство возведено на недосягаемый пьедестал и считается добродетелью. А нам, истинным Конструкторам, пришлось вначале бороться за право жить так, как мы считали правильным, а когда это не удалось, убегать и прятаться.
Я ещё не начал себя жалеть, я пока только вспоминал. Для этой начальной стадии вполне годилась вторая симфония Ринуса. Первые же её аккорды снова вернули меня на Баретту.
5.
Я уже успел упомянуть, что у меня, как и любого Конструктора имелся подмастерье. Обычно это мальчик-ученик, практикант, воспринимающий науку и за пределами школьных стен. Мне по случаю навязали чумазую девчонку из какой-то захудалой провинции, от которой все отказались. Была она мелкая, настырная и откликалась только на имя Ленка. Ленка много, на мой взгляд, ела, то есть была прожорлива не по размеру, везде совала свой конопатый нос кнопкой и задавала уйму не существенных вопросов. Правда меня она боготворила, считала лучшим Конструктором Школы за всю её историю и всем это мнение сообщала. Скорее всего, её обожание объяснялось проще - я единственный, кто от неё не отказался.
Со специализацией Ленка ещё не определилась. Это она должна была сделать после прохождения практики под моим началом. А я, в свою очередь, обязан был на практических примерах подтолкнуть подмастерье к чёткому определению жизненного пути. Поначалу, глядя на своего наставника, Ленка склонилась к пути гончара. Но дело это тяжёлое физически и давалось оно ей с трудом. А учитывая, что сама она была от горшка два вершка, то специализироваться на этих самых горшках, на мой взгляд, было бы ошибкой. Поэтому на её гончарстве я не настаивал. Хотя задатки определённые девица проявляла.
Таланты Филоны произвели на Ленку не меньшее впечатление, чем на меня. Только я воспринимал её творение с точки зрения коллеги-профессионала, у Ленки же присутствовал чистый щенячий восторг. С первого же дня знакомства с Филоной Ленка решила стать хрустальщицей, о чём и объявила мне со всей подростковой непосредственностью.
Удивительное существо человек. Ещё неделю назад меня эта пигалица раздражала до трясучки, била готовые горшки, сыпала не то и не туда, не вовремя подкладывала дрова в печь. Буквально намедни я с большим удовольствием сбагрил её на обслуживание приёма у ди Гукла и злорадно наблюдал, как она пытается справиться с огромным подносом с напитками, который заведомо превышал её в размерах. Я дошёл до того, что в глубине желал. Чтобы она его грохнула, но пигалица справилась.
А теперь она, разинув малюсенький воробьиный рот, во все глаза следила, как работает Филона. Согласен, там было на что посмотреть, но такое открытое восхищение собственного подмастерья чужой работой больно кольнуло куда-то в область сердца. Я приревновал.
Посещая Филону, я старался загрузить Ленку какой-нибудь, даже никчемной работой в замке, лишь бы не брать с собой. Ленка это чувствовала. Назревал конфликт.
А тут ещё, на беду, заявился отставной адмирал, дальний родственник баронета ди Гукла. Маркиз ди Хакали год проболтался в южных морях, истратил добрую половину своих сбережений, потерял один глаз, отчего стал выглядеть полным пиратом, зато приобрёл свежую лихорадку и ядовитой злобности в характере. Смуглокожие девушки-рабыни по бросовой цене ему не обломились, что дало повод ди Гуклу подтрунивать, а иногда, и открыто издеваться над маркизом. Было очевидно, что его практичная прижимистость против авантюризма адмирала дала гораздо более весомые плоды.
После долгой разлуки родственники много пили, много играли в карты и в кости и много ругались. Больше всего бывшего адмирала задевало не стремительно возросшее благосостояние хозяина замка и угодий, а то, что он в своё время не разглядел в своей рабыне-Филоне кладезь. Родственник оказался глазастее. Адмирал утешался тем, что он всё-таки неплохо умел махать саблей и зычно командовать "оверштаг". А ещё адмирал умел добывать рабынь. Просто в этот раз ему катастрофически не повезло, все морские демоны ополчились на несчастного ди Хакали. Это он так рассказывал всем желающим его послушать. Но стоит ему только подзанять деньжат, и зализать раны, он снова ринется за своей удачей. И подмигивал при этом последним и всегда пьяным глазом.
Ввиду отсутствия другой постоянной компании, мне приходилось волей-неволей слушать эти разглагольствования маркиза и баронета, где имея теперь статус почётного гостя, я столовался. От залувайского игристого у меня по-прежнему слабели ноги, поэтому я избегал много пить, в карты не играл, а вот разговоры слушал.
Словопрения всегда сводились к одному - маркиз либо предлагал баронету продать ему Филону, либо выставить её на кон, чтобы отыграться. Ди Гукл категорически возражал. Общение постепенно переходило на повышенные тона и сопровождалось битьём посуды. Прислуга пряталась, мне одному приходилось разводить спорщиков.
Однажды родственники после возлияний и разогревочных споров так сцепились, что дело дошло до мордобоя с кровопусканием. Я еле успел отобрать у ди Хакали его боевую саблю, правда, сам по лбу эфесом всё-таки получил.
Вот в такой напряжённой обстановке, которая сложилась для меня в поместье баронета ди Гукла, я и услышал от уносимого мной проспаться маркиза ди Хакали заявление, что Филону он всё равно у баронета отберёт. И тут же предложил вступить с ним в преступный альянс.
Адмирал, хоть и бывший, вообще был склонен и скор на сколачивание преступных банд. Уж не знаю, как он там воевал под знамёнами Его Величества, но в крови ди Хакали булькало не разбавленное пиратство.
Не смотря на моё твёрдое желание держаться от адмиральских авантюр как можно дальше, я своим магическим чутьём ощутил, что где-то здесь кроется и моя выгода. Мы условились с ди Хакали завтра, на свежую голову всё обсудить.
6.
Не только я, но, оказывается и пьяница маркиз полночи глаз не сомкнул, разрабатывая план похищения вожделенной Филоны. Наутро мы с ним под предлогом освежения организмов отправились на конную прогулку по оврагам ди Гукла. Там и утрясли все детали предстоящего похищения.
В результате молниеносной, как называл её маркиз, операции он получал Филону, которую он клятвенно обещал освободить из рабства всего через год. Филона - более ранний срок обретения долгожданной свободы. Я, как соучастник, надежду на её скорое освобождение и трёхмесячный контракт по благоустройству поместья маркиза путём создания там Субдида - "Поющие Скалы". От операции один ди Гукл не получал ничего, что естественно. Ди Хакали полагал, что баронет и так поживился за счёт Филоны больше, чем заслуживал. В процессе обсуждения наших с маркизом планов о своих чувствах к Филоне я тактично умолчал.
Хитить рабыню наметили ночью через три дня в новолуние. За это время надо было много чего сделать - приготовить коней и вывести их в нужное место, наварить для стражи сонного зелья, провести предварительную осторожную беседу с похищаемой Филоной, уложить заранее вещи. Я предложил провести дополнительно операцию прикрытия. План операции прикрытия получился сугубо мой и после посвящения в него, маркиз проникся ко мне дополнительным уважением. В его глазах в пиратской иерархии я поднялся, по крайней мере, на одну ступеньку.
Мы так увлеклись с ди Хакали подготовкой похищения, что напрочь забыли о главной заповеди любой секретной операции. О конспирации. Ну, я-то ладно, новичок в подобных делах, но вот маркиз сплоховал явно. Он перестал пить с баронетом залувайское игристое, и тот сразу почуял неладное и насторожился. Более того, бывший адмирал вдруг сразу прекратил разговоры о выкупе Филоны, которые вёл непрерывно почти две недели. Ди Гукл укрепился в подозрениях.
У челяди и одного и другого хозяина друг от друга вообще никаких секретов не существовало. Поэтому там с первого же дня шло бурное обсуждение шансов маркиза обвести баронета вокруг пальца. Если бы не моя вездесущая Ленка, я бы до самого последнего момента пребывал в наивной уверенности, что у нас всё идёт по плану.
Ленку, как обычно, никто не принимал всерьёз, попросту не замечал. А зря. При ней, как при домашнем животном обсуждали всё, и наши с маркизом планы и контр планы ди Гукла. Когда Ленка накануне похищения Филоны, поздно вечером поделилась всем этим со мной, я пришёл в неописуемый ужас и решил, что всё пропало.
И тут открылись Ленкины таланты, о которых я и не подозревал. Она предложила свой план. Это тоже была авантюра. Но главным достоинством её было то, что о ней ещё никто не знал, кроме Филоны.
-- Ты твёрдо это решила для себя? - спросил я сразу повзрослевшую в моих глазах Ленку.
Та совсем по-детски шмыгнула носом, но, совершенно не колеблясь, кивнула косматой нечёсаной головой.
-- Тогда в путь.
Ночь самое время для тёмных делишек. Забавно, что при свете дня они редко удаются. Я считаю, что яркий солнечный свет разрушает козни.
Всё шло по заранее намеченному плану, который разработали мы с маркизом ди Хакали, планом прикрытия, предложенным мной и контр планом баронета ди Гукла. Состоялась только одна маленькая рокировочка, автором которой была Ленка и о которой знали только посвящённые.
В эту ночь никто не спал, желая не упустить редкое зрелище. Слуги не ложились спать, шушукались по углам, их дети занимали места в густом кустарнике, мимо которого должны скакать беглецы и погоня за ними. Настоящий живой театр, и все в нём в той или иной мере актёры и зрители одновременно.
Сейчас, с высоты прожитых лет, всё, что мы творили тогда, кажется до глупости наивным, хотя и весьма задорным. Сегодня, разрабатывая подобный план, приди мне такая блажь в седую голову, я бы учёл все нюансы, просчитал все риски, десять раз перестраховался и уж само собой не стал бы посвящать в него столько народа. Вообще всю комбинацию следовало произвести иначе.
Грустно, что теперь мне ничего этого не нужно, не бурлят во мне сегодняшнем чувства полувековой давности. Чувства, которые поднимают человека и делают его настолько смелым и сильным, что ему помогают ангелы, и всё у него удаётся, и нет у него преград, и самый безнадёжный план осуществляется.
За мной и Филоной погоня ринулась спустя два часа, когда слуги баронета поймали маркиза. Они ещё какое-то время покуражились над ним, когда выяснилось, что ди Хакали вёз укутанную в тёмную паранджу не Филону, а Ленку. Зато этим же слугам досталось от ди Гукла, который справедливо решил, что Филону они упустили. Конечно, упустили, только не с маркизом, а со мной! Это я так поначалу думал, скача во весь опор рядом с таким же укутанным тёмной паранджой всадником.
На исходе ночи мы остановились передохнуть в малоизвестной таверне. Тут всё и открылось. Гюльчатай, как говорят местные жители, открыла своё личико. Там, под непроницаемой тканью оказалась служанка ди Гукла, весёлая, черноокая и крутобёдрая. Только звали её не Филона.
В тот момент я готов был убить и хохочущую от души, что всё удалось, беглянку, которую подсунули мне бессердечные Филона с Ленкой и трактирщика, явившегося на шум, да и вообще мог спалить таверну. Я был вне себя от обиды и злости. Только представить себе, как потешаются эти девицы надо мной маркизом и баронетом. Всех обвели.
Я чувствовал себя самым паршивым образом. Утешало одно, хотя и не очень сильно, ди Гукл и ди Хакали тоже понесли потери и наказаны. У баронета вообще две рабыни сбежали. Возвращать черноокую и крутобёдрую Зару я ему вовсе не собирался. Она оказалась ценной спутницей и помимо лёгкого, весёлого характера обладала ещё массой достоинств. Чем я и утешился.
7.
Воспоминания о красавице Филоне разбередили душу и понесли меня дальше и дальше по моей бурной жизни. Филона не осталась моей единственной любовью. Как я уже упоминал, черноокая и крутобёдрая служанка ди Гукла по имени Зара очаровала меня не на один месяц. С ней мы пережили массу приключений, в том числе и смертельно опасных. Прелести этой чаровницы до сих пор всплывают перед моим затуманенным взором. И здесь, ныряя в своё далёкое прошлое, я дошёл до того чтобы поставить аборигенский первый концерт Рахманинова. Они здесь тоже умеют писать хорошую музыку. Хотя, если положить руку на сердце, наша с Баретты всё равно лучше.
Ночь вступила в свои права, городской шум стихал, соседи квартира за квартирой выключали свои горластые телевизоры и прекращали до утра семейные скандалы. Дом засыпал. Один я, взбудораженный мифической слежкой и возбуждённый грецкой настойкой, всё сидел и слушал небесную музыку. И шлялся по волнам своей памяти. А там, право, было что вспомнить.
8.
Моё первое серьёзное морское путешествие состоялось вскорости, как я расстался с ди Гуклом и компанией. Из-за них я и пустился по волнам. Горько оплакивал я потерю красавицы Филоны, ища утешения в ласках чаровницы Зары. В средствах я был не стеснён и справедливо полагал, что расстояние между мной и поместьем ди Гукла должно быть максимальным.
Ещё одна небольшая проблема оставалась в связи с исчезновением Ленки. По правилам я обязан был уведомить Школу Конструкторов об утрате подмастерья, какая бы тому не способствовала причина. В установленный срок мне должны были подобрать замену. Особых трудностей это не составляло, поскольку имелся постоянный избыток кандидатов в ученики.
Но время. Меня уже тяготило предстоящее ожидание. Я просто уведомил Школьный Совет, что сам подобрал замену из местного контингента. В виде исключения такое правилами допускается, например, если ученик стал недееспособен вплоть до смерти.
В сообщении я мстительно приковал Ленку тяжёлой изнурительной болезнью с побочными проявлениями в виде психических расстройств минимум на полгода, а себе в подмастерья определил, как вы уже догадались, чаровницу Зару. И тут же принялся за её ускоренное комплексное обучение.
Депешу в Школу я отправил уже из Будраса главного порта королевства. И тут же погрузился на корабль, идущий куда-то на юг. Я решил не открывать конечного пункта своего плавания, и проезд оплатил заведомо дальше, чем мне было нужно.
Видимо уже тогда во мне зрели задатки профессионального беглеца, которые и завели меня, в конце концов, в этот мир, где я вкушаю на старости лет мерзкий пирог с киви и слушаю хоть и приятную, но чужую музыку.
Должен добавить в своё оправдание, что подобные меры предосторожности в нашем королевстве и тогда были не лишними. Порт переполняли шпионы и проходимцы всех мастей. Как навозные мухи вились они вокруг редких приличных людей вроде меня, надеясь на поживу.
Строго говоря, наш корабль - приличных размеров двухмачтовая шхуна - должен был идти в составе многочисленного каравана в дальние края за дефицитными во все времена пряностями. Караван обеспечивал защиту от пиратов. Южные моря кишели ими, и перемещение толпой оправдывало черепашью скорость его передвижения.
Наш капитан Крибалл решил схитрить и уйти раньше каравана. Он считал, что риски нарваться на пиратов с лихвой компенсировались более ранним прибытием из всего рейса и, соответственно, гораздо более высокой ценой на товар на аукционе. Как я уже упомянул, шли мы за специями. В трюмах же наших покоились бронзовые чушки для натурального обмена с аборигенами пряных островов. Бронза - товар для пиратов не самый соблазнительный и на него они не должны были позариться. Короче говоря, был наш капитан завзятый авантюрист, которому, как он сам говорил, всегда везло.
Учитывая хорошо поставленную у пиратов службу не бесплатной информации, мы самостоятельно далеко не ушли. На четвёртый день пути нас встретили целых три пиратских фрегата. Нас даже на абордаж не пришлось брать, окружили и остановили. А ещё правильнее, мы сами сдались.
Странный это был плен. Мы с Зарой единственные пассажиры на корабле, так только мы и сидели, запершись в каюте и молились, что бы смерть нам вышла быстрой и безболезненной. Но час проходил за часом, а за нашими жизнями никто не шёл. Более того, на шхуне на её палубах и реях текла обычная морская жизнь, там что-то драили и подтягивали, раздавались зычные команды боцмана и никаких предсмертных хрипов.
Я осмелел и, оставив Зару дрожать в одиночестве, а заодно и сторожить наш нехитрый скарб, высунул нос на палубу. Сделал это чрезвычайно осторожно, и застал картину для моих глаз и ушей не предназначенную. Наш пройдоха капитан сердечно обнимался-лобызался с главарями сразу трёх пиратских кораблей. Явно подвыпившие, они дружно хохотали, хлопали друг дружку по широким просоленным спинам и потрясали кривыми саблями.
Такая не совсем естественная дружба ограбляемого корабля и грабителей навела меня на скорбную мысль о зреющем предательстве и необходимости спрятаться подобру-поздорову, пока кто-то не обнаружил моего присутствия. В здравом смысле мне иногда совсем не откажешь.
"И куда же это нечистая меня занесла? В какие кровавые лапы мы попали? В народе это называется - "из гуляша в компот". Получается, что мы, ничего не подозревая, плыли на пиратском корабле", - запах близкой смертельной опасности заставил думать быстрее.
Заре я, понятное дело, ничего о встрече капитанов не сказал, наоборот, уверил её, что там наверху делят добычу и сбрасывают в море трупы. Она поверила, задрожала и забилась под койку. До нового витка развития событий мне тоже следовало научиться натурально дрожать.
Через некоторое время нас посетил капитан Крибалл. Выпучив для убедительности итак налитые кровью глаза, поведал нам хозяин шхуны "ужасы" с верхней палубы, нагло заявив, что ему с трудом удалось от пиратов откупиться, содрал с меня на этой почве пятьдесят монет и весьма довольный собой удалился. Плавание продолжалось.
В общем-то, мы ещё легко отделались, как ненужных свидетелей нас вполне могли побросать в море с перерезанными глотками. А наш капитан Крибалл, оказывается, помимо того, что он авантюрист и пират, так ещё и редкий гуманист.
Мы скрытно сошли в Дар-Бус-Шаломе, последнем морском порту у границ королевства, задолго до обозначенного мной при посадке пункта назначения. Тихо собрались и тихо сбежали с корабля. Последние часы перед Дар-Бус-Шаломом капитан бросал на нас не вполне дружелюбные взгляды, его гуманизм иссякал, а у нас ещё водились денежки. Дело могло кончиться очень плохо.
Наняв носильщиков, мы быстро исчезли в кривых переулках Дар-Бус-Шалома.
9.
Я долго сидел на берегу, проживая в неприметной гостинице и не решаясь двинуться куда-то дальше. Дар-Бус-Шалом - жуткая дыра, несмотря на оживлённый порт и не зарастающую уже пять веков караванную дорогу вглубь континента. По сути это большой перевалочный пункт, где самые разнообразные товары перегружаются с кораблей на верблюдов и обратно на пути к основным рынкам. Я сомневался отправиться мне вглубь страны, на восток или предпринять ещё одну попытку отправиться в плавание теперь уже на запад.
Судьбу мою решил огромный пятимачтовый кардувал, пришедший в Дар-Бус-Шалом из Земель Фермикампоча Питула с западными товарами. Это был настоящий красавец-корабль, мечта морехода. На таком не страшно было идти в любые моря. Пятьдесят пушек, двести человек отборной команды, опытный капитан, избороздивший все океаны - такое судно могло и ходило по океану в одиночку, не опасаясь даже пиратских флотилий. Один только вид бравых матросов в новенькой форме, выстроенных вдоль борта вызывал уважение и чувство надёжности.
Конечно, путешествие в Земли Фермикампоча Питула в комфортабельной каюте кардувала "Королева Бали", как звалось судно, стоило недёшево. Тем приятнее мне было эту каюту занять.
Не один день набивались трюмы "Королевы Бали" товарами, для отправки на запад, и всё это время мы с Зарой проживали на корабле. Кроме нас кардувал принимал на борт ещё около полусотни пассажиров. То было весьма пёстрое общество, отправляющееся в западные земли по самым разным обстоятельствам.
Ещё до выхода в море мне довелось кое с кем свести знакомство. Я не скрывал рода своей деятельности и источника дохода, тогда можно было не таиться, не то, что в наше кровавое время, поэтому пользовался с самого начала на корабле известным уважением. Когда же невзначай стало известно, а я этого и не отрицал, что Субдид - "Говорящее Эхо" - моё творение, интерес к моей персоне ещё больше возрос.
Слава Духам, инцидент с неудачным похищением Филоны здесь был ещё не известен, и я решил воспользоваться случаем и до отплытия узаконить свои права на Зару. Ничего особенного, обычная практика смены собственника. Капитан "Королевы Бали" выдал мне, у них есть такое право, у капитанов, документ, удостоверяющий право владения девушкой, взамен якобы утраченного при шторме. Требовалось подтверждение (Формальное, но, тем не менее, письменное. У нас в те времена королевство ещё было вполне демократическое) Зары, каковое она и подписала. Не стоит удивляться сговорчивости Зары, в качестве беглой рабыни её ожидали гораздо большие неприятности, чем статус моей рабыни, хоть и умыкнутой. А ко мне она привязалась.
Вот и день выхода в море. Весь Дар-Бус-Шалом собрался на набережной провожать "Королеву Бали". Шум, гам, чей-то громкий смех, и чьи-то тихие слёзы. Вёсельные буксиры оттаскивают нас от причальной стенки. Увижу ли я снова своё родное королевство?
Плавание проходило удивительно мирно, попутный ветер бодро надувал паруса, пенный след живописно уходил за корму. Мы не скучали, в распоряжении пассажиров имелись многочисленные забавы и развлечения от рыбной ловли со специальной беседки на борту кардувала до музицирования, от карточных игр до великосветских бесед о судьбах мира и видах на урожай. Я так же внёс скромную лепту, развлекая пассажиров нехитрыми фокусами, которым нас факультативно обучали в Школе. Салонные забавы для Конструкторов подчас бывают важнее основной профессии.
Я тоже не зря извлекал из карманов и пышных воротников доверчивых зрителей одни предметы и устраивал исчезновение других. Уже через неделю плавания у меня в заветной шкатулке лежали три подписанных предварительных соглашения на творение Субдидов в Землях Фермикампоча Питула. Оставалось только встать по прибытии на учёт у местного Верховного Конструктора и зарегистрировать соглашения, и они тут же приобретали силу контрактов. На ближайшее время я, можно с уверенностью сказать, был обеспечен работой и куском хлеба.
Жизнь налаживалась.
10.
Ах, какие я питал надежды в те благословенные годы. И не без оснований. В Землях Фермикампоча Питула народ сказочно богател за считанные годы. Там имелись прииски золота и серебра, олова и меди, росли ценные деревья, а земля раскинулась такая, что запросто давала по три урожая в год.
Обедневшие дворянчики из нашего королевства на последние деньги покупали места на кораблях, идущих в Земли Фермикампоча Питула, и через пять, от силы семь лет, возвращались в родные деревни богачами. Небрежно выкупали заложенные родовые поместья, женились на богатых красивых невестах и начинали новую привольную жизнь. Кто-то даже и не возвращался, обзаводясь всем этим за океаном.
Я, во всяком случае, точно не собирался возвращаться. Погружался в мечты, сидя в шезлонге на палубе обдуваемой ветром, рисовал себе радужные картины. Среди картин непременно присутствовала трёхэтажная усадьба посреди тучных жирных чернозёмов, многочисленных рабов и рабынь, гнущих спину на моих плантациях. Имелась там красавица жена в окружении детишек-ангелочков, собственные корабли и лавки и много ещё чего я хотел видеть своим.
Но Рахманинов закончился, как и короткий период спокойного плавания на "Королеве Бали". Видимо мы вошли в полосу штормов, потому как ветер усилился, по небу побежали чёрные тучи, а волны заметнее стали бить в борта нашего кардувала. Пассажиры попрятались в каютах, стыдливо переживая в одиночку морскую болезнь. Палубы опустели.
В музыкальном салоне, например, появлялись теперь только трое - вечно пьяный тапёр, развлекающий игрой сам себя, глухой древний старикашка, на которого не то что болезни, а сама смерть махнула костлявой рукой, и я. Морская болезнь даже для начинающего Конструктора никакой проблемы не представляет. Поэтому я беспрепятственно шлялся по опустевшему кораблю в одиночестве, бродил по палубам, мешался под ногами у команды, которой существенно прибавилось работы, и вкушал подгоревшую пищу, которую с трудом, по случаю качки, готовила кухня.
Зато окружающий океан был великолепен. Пенистые волны, обгоняя "Королеву Бали", вздымались почти вровень с бортами, осыпали солёными брызгами. Наш кардувал молодцом справлялся и с крепким ветром и с волнением. А как при этом гудели снасти, удерживающие надутые паруса. Мы просто на крыльях неслись вперёд в Землю богатства и счастья.
Насладившись зрелищем могучего океана, надышавшись живительным морским воздухом, я после ужина отправлялся поваляться в каюте и составить компанию моей Заре.
Зара, освобождённая мной от морской болезни, читала. Она вообще последнее время пристрастилась к чтению. Начала с любовных романов, затем осилила трактат Парахея по географии, а теперь подбиралась к моей личной библиотеке по Конструкторству. Я не препятствовал, в конце концов, она числилась в моих учениках. Так что пусть осваивается.
Незаметно убаюканный мерной качкой, я задремал. Снились мои будущие плантации и доходы с них, достаток вплоть до изобилия. Я мудро распоряжался в своих будущих землях, был суров, но справедлив. Правда всегда находились недовольные и разнообразные завистники. Мне пытались вредить, то скот потравят, то поля потопчут. А тут вдруг решили мою роскошную усадьбу спалить. И моим недругам во сне это удалось. Горит трёхэтажная усадьба, дым столбом до неба поднимается, все кругом мечутся, якобы что-то спасают и орут: "Пожар! Пожар!". Да я и сам вижу, что пожар.
И от возмущения просыпаюсь. За переборкой кто-то истошно вопит: "Пожар! Пожар! Горим! Спасайтесь!". Зара, точно как в моём сне, мечется по каюте, пакует вещи. И по коридору кто-то топает, перебегая туда-сюда.
Осторожно выглядываю из каюты. Точно, дымом тянет. Хватаю пробегающего матроса с ведром и топором и пытаюсь выяснить, что происходит. Тот отбивается от надоедливого пассажира, ему некогда, да и не знает он толком ничего. Строго наказываю Заре - из каюты ни шагу, а сам направляюсь на капитанский мостик.
Там столпотворение. Почти все пассажиры, не смотря на морскую болезнь, сгрудились, орут, мешают команде функционировать. Капитан не столько команды отдаёт, сколько истеричных дам успокаивает. Ловлю старшего офицера и предлагаю свою помощь в обмен на правдивую информацию. Офицер сильно сомневается в моей практической дееспособности, однако тайну паники выдаёт.
Оказывается, мерзавец кок, нанятый по чье-то протекции, прихватил морскую болезнь в острой форме и бросил кухню на произвол судьбы, поварята так же разбежались. Мне корабельная стряпня с самого начала показалась подозрительной, кухня с её блюдами как-то в худшую сторону не соответствовала такому замечательному кораблю. А тут ещё шторм.
Брошенный камбуз, не плотно закрытая печная дверца, сильная качка - горящие угли выкатились и разбежались по камбузу. Поначалу все решили, что это овсянка подгорает, собственно так оно и было, овсянка тоже горела, а потом обнаружили пылающий огонь.
Не будь шторма, а он к ночи весьма усилился, пожар потушили бы за полчаса. А тут, как назло, и носовая помпа отказала, и дверь на камбуз заклинило, и кок, подлец эдакий, всю воду из кухонного бака слил, забыв закрыть кран. Корабль всё быстрее наполнялся дымом и паникой.
Я ухватил старшего офицера за золочёную пуговицу и попросил препроводить меня, как можно ближе к месту незапланированного возгорания. Офицер нехотя согласился. Положение, действительно, складывалось тяжёлое. Камбуз располагался в недрах носовой части корабля, все окружающие помещения наполнял едкий дым, так что к заклинившей двери было уже не подобраться.
Матросы таскали вёдрами забортную воду и не глядя плескали в дымный коридор. Без какого либо заметного успеха. Кормовую помпу ещё не перетащили на место вышедшей из строя носовой, а огонь из камбуза с минуты на минуту грозил вырваться наружу. Вот тогда - совсем станет плохо.
Нас многому учили в Школе, в том числе и тушить пожары. Правда о кораблях речь не шла, тут мне придётся быть первопроходцем. Радовало то, что где-то совсем рядом, за несколькими перегородками и мощным бортом кардувала неограниченное количество прекрасного мокрого тушащего материала. План созрел мгновенно, я приступил к его реализации.
Старший офицер поначалу пытался сопротивляться моим приказам, бормотал что-то о капитане, о целостности корабля. Я пресёк его сомнения и сам пробил первую дыру в переборке. Дальше пошло веселее. Морячки бодро взялись за дело. Дольше всего ломали дубовый борт, но и тут молодцы матросики, почуяв, что спасение близко, где-то совсем рядом, прошибли морёную десятидюймовую доску. Путь свободен.
А дальше мне осталось только проложить воздушную энергетическую трубу, один её конец сунуть в океан, а другой в горящий камбуз. Как там, на камбузе всё зашипело, когда по трубе пошла забортная вода. Теперь вместо дыма корабль наполнился густым паром. Я не к месту подумал о берёзовом венике. А что, люблю грешным делом попариться в народной баньке. Кстати, и тут в этом приютившем меня мире, баню уважают.
Пожар прекратился через пять минут. Дальше уже без меня матросики удаляли головешки, заделывали дыру в дубовом борту корабля, костыляли по шее, найденному полузадохшемуся коку и разводили по каютам медленно успокаивающихся пассажиров.
На следующий день, как говорят в таких случаях, я проснулся героем. Все норовили пожать мне руку и высказать хоть несколько тёплых слов. Мужчины хлопали меня по плечу, женщины утирали слёзы умиления, и, по крайней мере, до обеда были в меня влюблены.
11.
Я сделал для себя любопытное открытие. Плыть по морю без происшествий - исключительно умиротворяющее мероприятие, как снотворный порошочек. Зато с приключениями - весело и интересно. После пожара команда только успела навести на судне порядок, даже запах гари ещё не выветрился. Корабль вошёл в полосу сильного тумана. Сразу резко похолодало. Мы сбавили ход. Капитан к обеду не вышел.
Я сделал следующее наблюдение. Лица членов команды в тумане источали печаль и озабоченность, гораздо большие, чем на пресловутом пожаре. Там царил азарт, и даже некоторое веселье. А ту полный сумрак, офицеры вообще отказывались общаться с пассажирами, а капитан был совсем недоступен.
По "Королеве Бали" среди мокрого холода поползли мрачные слухи. Прозвучало непонятное слово - "Эн-Лильо". Пользуясь привилегией недавнего героя, я всё-таки прорвался к капитану. Всклокоченная шевелюра, свёрнутая на бок борода, мятый расстёгнутый мундир, сизые тени вокруг глаз - таким я застал капитана. И безумно усталым.
-- Эн-Лильо - холодное северное течение, непредсказуемое по своей природе. Это Бич Божий для тех, кто посещает Западные земли, - капитан говорил потерянно, почти равнодушно.
-- Когда мы шли на восток, в Дар-Бус-Шалом на этом месте никаким течением и не пахло. А теперь, вот, пожалуйста. Его можно не встречать годами. А за считанные дни оно появляется как будто ниоткуда, - безнадёжность в голосе капитана была мне не понятна.
-- Ну, холодное, ну, течение, но оно ведь не бесконечно, когда-то оно закончится. И, по правде говоря, не так уж и холодно в каютах, - я действительно не осознавал всей опасности.
-- Это только начало, дальше пойдут айсберги, - я даже слово такое услышал впервые, поэтому не смог как следует испугаться.
Капитан меня просветил. И тогда я испугался. По-настоящему испугался. С ледяной горой, вздумай она тебя таранить или ты её в тумане, не очень-то и поспоришь. Для вящей убедительности удары мелких льдин о борта мы услышали этой же ночью. Корабль шёл теперь буквально на цыпочках.
Как ни старалась команда во главе с опытным капитаном Магаларом, но тот самый "наш" айсберг мы проморгали. Среди ночи всех разбудил истошный вопль вперёдсмотрящего: "Справа по борту льдина!". И далее: "Слева по борту льдина!". И опять справа.
Корабль принялся выписывать пируэты среди льда, который в высоту иногда достигал нижних рей. Я, как и многие пассажиры, не мог усидеть в каюте и толокся среди матросов, которые ловко орудовали длинными баграми, отталкиваясь от льдин. Мне казалось, что помощь моя обязательно придётся кстати.
Восьмой, десятый, тридцать пятый поворот и вдруг впереди, прямо по курсу в тусклом свете корабельных фонарей выросла гора. Она была выше мачт, шире, чем мог охватить взгляд в тумане. Поворачивать было некуда, и "Королева Бали" всем своим самым малым ходом таранила айсберг.
Сразу стало очень шумно, и все задвигались. На палубу посыпались ледяные куски, грохоча и местами пробивая её, а так же давя зазевавшихся матросов и ротозеев пассажиров. Откуда-то из недр кардувала послышался шум льющейся воды - это мы получили хорошую пробоину ниже ватерлинии. Крики, суета на палубе, истеричные вопли: "Мы тонем!".
Но мы ещё не тонули, мы только собирались это сделать. С чудовищным скрипом накренилась, а затем лопнула пополам передняя мачта и обрушилась со всеми снастями вдоль палубы, ещё кого-то задавив. Раненых и убитых становилось всё больше. Кто-то даже успел сигануть за борт, но его быстро вытащили.
Я в ужасе наблюдал картину разрушения такого могучего корабля и пока никак не мог сообразить, чем помочь людям и "Королеве Бали". После громкого падения мачты, от которого корпус судна ещё долго вибрировал, на верхнюю палубу хлынула возбуждённая толпа всех остальных пассажиров. Кто выбежал в ночной сорочке, кто закутанный в одеяло, попадались молодцы, полностью экипированные в пробковые жилеты и с непотопляемым сундучком в руках.
Разглядев в этой пёстрой толпе, ко мне подбежал старший офицер в окровавленном разодранном мундире:
-- Вас зовёт капитан!
Мне не требовалось повторять этого дважды. Наверняка у капитана Магалара есть план нашего спасения, и я могу ему в этом помочь.
На носу корабля среди хаоса ледяной крошки и целых глыб, перепутанных снастей упавшей мачты, контуженных и умирающих, шла упорная работа. Несколько моряков безуспешно пытались забросить металлические "кошки" с тросами на ледяную гору. "Кошки" не держались, соскальзывали, не приспособлены они были втыкаться в твёрдый почти каменный лёд. Но моряки не теряли надежды, заброс шёл за забросом. А тут и я подоспел.
Раскалить до малинового свечения "кошачьи лапы" для Конструктора дело плёвое. Раскрут, замах, свист извивающегося троса, звонкий удар об лёд где-то там наверху - прошли считанные секунды. Ещё минутное ожидание, пока лапы проплавят лёд и уцепятся намертво. Готово!
Первый матрос ловко вскарабкался на ледяную стену. Дальше дело пошло, как по маслу. В считанные минуты скала обросла канатами, верёвочными лестницами, заскрипели блоки, тали. В туманную мглу потащили пассажиров и их имущество, припасы и порох, дрова и запасной такелаж. Кардувал "Королева Бали" спешно переселялся на айсберг.
Оказалось, что почти вровень с верхушками мачт располагается основное поле ледяной горы, плоское, лишь кое-где нарушаемое вздыбленными торосами. Я быстро осваивал ледяную терминологию, от этого, в том числе, зависела теперь наша жизнь. На самой ровной площадке начал расти лагерь.
Весь остаток ночи и следующий день целиком ушли на то, чтобы переместить людей и жизненно необходимые грузы с кардувала на айсберг. Не смотря на всю чудовищность катастрофы, положение наше всё-таки не было безнадёжным. Гигантская льдина производила впечатление прочного плавучего средства, правда очень холодного.
К вечеру люди валились с ног от усталости, не было сил даже оплакивать погибших под ледяным обвалом. Команда сделала всё возможное - разбила лагерь, где в относительной безопасности разместились и пассажиры и матросы. Затеплились самодельные печурки, на которых разогревали глинтвейн и чай. Матросы, под руководством не отдыхающего капитана Магалара, закрепили хоть и пробитый острым льдом, однако не затонувший корабль. Теперь "Королева Бали" прочно застряла на подводной части айсберга, и пока он не начал таять, следовало произвести ремонт повреждённой части днища.
Капитан корабль так и не покинул, с частью команды он остался бороться за жизнь судна. Я составил ему компанию, рассчитывая принести больше пользу здесь, а не на ледяном плато. Зара, моя крутобёдрая ученица, поначалу поддалась всеобщей панике и попыталась улизнуть с корабля с остальными пассажирами. Тут я намекнул ей весьма суровым тоном, что подмастерья, тем более в статусе рабыни, своих наставников не бросают. Это есть наказуемый повсеместно дурной тон. Кроме того, для неё сейчас и начинается самое настоящее обучение. Зара осознала и смирилась. Всё-таки часть блеска от моих подвигов падало и на неё. Тщеславие - неплохой двигатель человеческих деяний.
Так началось наше плавание на айсберге, холодное, промозглое, необычное до чрезвычайности. Дрейф, как пояснил наше перемещение по океану капитан Магалар. Размеры ледяного поля мы определить не смогли, в первую очередь из-за постоянных туманов, которые закрывали солнце и все окрестности моря и льда. Пешая экспедиция, пройдя несколько сотен шагов вглубь ледяного поля, упёрлась в непроходимые трещины и повернула назад. Мои способности Конструктора здесь вряд ли бы принесли ощутимую пользу. Я не стал пытаться изображать чайку или альбатроса и преодолевать трещины. За ними всё равно не росли яблони и груши, и не располагалась гостеприимная деревушка.
А Эн-Лильо, тем временем, несло нас куда-то на юг. Магалар - капитан "Королевы Бали" пытался всеми ему доступными способами определить наше местоположение. Безнадёжное занятие. Он с великой надеждой поглядывал в мою сторону, а мне приходилось только разводить руками. Всё-таки я не волшебник. Я испробовал почти весь свой наличный арсенал знаний и умений Конструктора, но ни разогнать злосчастный туман, ни увидеть хоть одну звезду на небе мне так и не удалось.
Наконец на седьмой день ледяного плена грянула гроза. Обычное дело для этих широт. На нас неожиданно излился тёплый субтропический ливень. Он, конечно, наделал бед в лагере - подтопил самодельные палатки, замочил дрова. Зато он разогнал ненадолго туман и капитан Магалар смог надёжно определиться, куда нас уже занесло, и куда мы продолжаем двигаться.
А двигались мы в область диких штормов, опасных рифов и коварных течений. Многие считаю, что здесь обитают и многочисленные и кровожадные морские чудовища. Места эти моряки всех королевств, султанатов и национальных автономий избегают посещать. Дурная слава "кладбища кораблей", "убийцы моряков" и прочие ужасы давно закрепилась за местом, в которое нас несли океанические течения. Там, на просторах Ирибанского треугольника, так эти места именуют в морских лоциях и на картах, зарождаются тайфуны, разбегающиеся дальше по всему океану. Туда же устремлялось ледяное Эн-Лильо. Что могло родиться от столкновения молодых разбойных тайфунов с ледяным тяжеловесным течением даже трудно себе представить.
Капитан Магалар пессимистично считал, что там нас ждёт неизбежная гибель. Избежать её стало нашей основной целью. Как я уже упоминал, большая часть команды, и я вместе с ними, трудилась на кордувале. Нам удалось заделать пробоины, которых оказалось в днище несколько, причём пара из них смертельные для судна, очистить палубу от обломков льда и разгромленного такелажа. С помощью лебёдок и полиспастов мы начали медленно и очень осторожно раскачивать корабль, чтобы снять его с айсберга.
И нам это почти удалось. Корабль уже колыхался кормой на свободной воде, самым кончиком носовой части оставаясь связанным с ледяной горой, когда произошло страшное бедствие. Кусок ледяной стены, подмытый тёплыми ливнями, рухнул в океан. "Королева Бали" получила удар осколком ледяной глыбы в левую скулу, а затем огромной волной её отбросило от айсберга.
Новая катастрофа длилась не больше минуты. Кардувал завертело водоворотом среди ледяных обломков, и мы тут же потеряли в тумане айсберг с лагерем. Команда немедля бросилась ставить паруса и дала ход судну. Мы принялись описывать круги, по крайней мере, нам казалось, что мы движемся по расширяющейся поисковой спирали, в надежде обнаружить ледяную гору. Айсберг пропал.
Мы кричали, стреляли из пушек, я запускал из последних сил огненные шары - всё впустую. В лагере должны были догадаться, что произошло несчастье и принять меры для подачи сигналов. На плато имелось несколько лёгких пушек и изрядный запас пороха. Если там и вели стрельбу, то мы её не слышали. Мы даже не знали, захватил обвал часть лагеря или весь целиком или нет.
Коварное, смертоносное Эн-Лильо плескалось чёрными холодными водами вокруг "Королевы Бали" среди ледяного крошева, унося нас всё дальше и дальше от айсберга, несчастных пассажиров и части команды кордувала на нём.
Когда понемногу мы начали приходить в себя, оказалось, что кроме груза, состоящего из сельскохозяйственных орудий, столового фарфора и сырья для развивающейся промышленности Земель Фермикампоча Питула, у нас почти ничего нет. Запасов еды осталось от силы на неделю. Зато пресной воды, при наличии плавающего льда, имелось в изобилии.
12.
Беды не оставляли нас ни на один день. Одежды тоже не хватало, и пронизывающий холод донимал и команду и нас с Зарой. Меня меньше, её больше. Чтобы снова не налететь на очередной айсберг, почти вся команда с фонарями круглосуточно находилась на палубе, вглядываясь в туман. Постоянные манёвры корабля, изматывающая работа с шестами, чтобы отогнать лёд, урезанные пайки пищи и холод, постоянный холод - вот что ждало нас теперь на неизвестное время.
Даже сейчас, сидя в тепле в мягком кресле, укрытый тёплым пледом и согретый грецкой настойкой, я чувствовал тот пробирающий до костей холод страшного Эн-Лильо. В мою задачу входило создавать поток ветра направленного по курсу корабля, в надежде, что удастся потеснить густой туман или хоть чуть-чуть его разбавить, создать пусть и слабенький, но просвет. Я старательно дул, то есть конструировал, просвет вроде бы образовывался, по крайней мере, нам так казалось. Только не видно там было ничего.
А вот Зара ловила рыбу. Удивительное дело, оказалось, что она прирождённая рыбачка. Всё-таки прозорливо я оставил её при себе. Прежде чем угодить в рабство, маленькой девочкой она жила в глубине континента, где-то на самой границе королевства, на берегу большого, как море, озера. И вода там, как в море, была солёная. Из родных Зара помнила только дедушку, вполне возможно, что и родного, который внучку обожал и брал с собой на рыбалку. На целый день, а иногда и больше, уходили они на полудраккаре с косым парусом рыбачить. Дедушка, видимо от природы Конструктор (встречаются такие самоучки), что-то там колдовал и пытался обучить этому несмышлёную внучку. С годами и за ненадобность все народные заговоры Зара благополучно забыла, а сейчас, под влиянием суровой действительности, ну и моего чуткого руководства, вспомнила. Не всё, конечно, но достаточно чтобы в нашу небольшую сеть пошла рыба.
Моряки тут же повеселели, когда проблема смерти среди айсбергов отодвинулась куда-то совсем далеко. Зара ещё и неплохо готовила, в любом случае, лучше предыдущего корабельного поварского приобретения, того самого виновника пожара. Который, кстати, трагически погиб ещё при столкновении с айсбергом, придавленный рухнувшей мачтой.
Мы шли курсом в основном на запад, пытаясь как можно быстрее пересечь коварное течение Эн-Лильо. Никто из нас, в том числе капитан Магалар, не знал какова ширина течения, где, в каком месте океана оно разомкнёт свои ледяные объятия и отпустить нас. Мы молились о спасении.
Я не был слишком религиозен тогда, не преуспел в спасении своей души и сейчас, на склоне лет. Но жизнь такая забавная штука, а человек столь не последователен, что молился и я. Жить хотелось. И наши молитвы были услышаны. Однажды, обычным туманным утром, заступив на вахту на носу корабля, я, как обычно, разогнал ветер. Он понёс далеко вперёд клочья тумана и неожиданно пробил в туманной стене брешь. Оттуда хлынуло яркое тропическое солнце.
Корабль неспешно, но с большим удовольствием покинул ледяной и мрачный мир и окунулся в мир солнечный и тёплый. Для нас переход от холода и мрака к тропическому дню получился почти мгновенным. Мы все, как один ещё долго стояли на палубе, разинув рты и не веря в своё спасение. Когда же солнце начало припекать, нас обуяло дикое веселье.
Радость хлестала через край, как у расшалившихся детей. Тепло и свет, настоящая, а не ледяная морская вода, всё вызывало восторг. Нам было весело даже от того, что по предварительным измерениям капитана мы угодили-таки в тот самый Ирибанский треугольник, средоточие скалистых Ирибанских рифов, мелей и островов. Команда побросала все дела и при молчаливом попустительстве капитана Магалара валялась на самом солнцепёке в исключительно живописных позах греющихся земноводных рептилий в одежде и без таковой. Да и делать особо было нечего - стоял полный штиль. Где-то там, ближе к горизонту всё дальше и дальше от нас клубилась полоса тумана страшного Эн-Лильо. Нас же качала мёртвая зыбь.
День качает, два качает. Неделю качает проклятая. И солнце жарит немилосердно. Избыток счастья так же вреден, как и избыток фермикампочского шоколада, от него идут красные пятна по телу и чешутся пятки. Мы на солнце стали красными целиком. И шелушились. Для непривычных к сильному солнцу жителей последствия пребывания на открытом воздухе оказались весьма болезненными. Кожа слезала лохмотьями.
Сразу вспомнили недобрую славу этих мест. Молва шла следующая: кого не утопили ураганы, тех сводил с ума полный штиль, кто не иссыхал от жажды, попадал на обед морским чудовищам. Перечень злодеяний и неприятностей от Ирибанского треугольника был обширен.
В морских чудовищ я не очень верил, на занятиях в Школе нам намекали, что большая часть рассказов о них пустые байки, а вот во всё остальное - легко. Для поддержания духа мы пересчитали запасы воды и очень огорчились нашей халатности. Могли ведь запасти хоть и слегка солоноватого, но вполне съедобного льда из Эн-Лильо. Из него можно было получить сто пятнадцать вёдер и двести тридцать бочек прекрасной холодной воды, которую можно пить, умываться, купаться. О! Где эта живительная вода? Кругом только раскалённый горько-солёный океан.
Кто-то в распалённом состоянии предложил спустить шлюпку и сплавать на вёслах до Эн-Лильо. Быстренько так, туда и обратно. Его успокоили, дали двойную пайку драгоценной влаги и уложили в самой нижней точке самого глубокого и холодного трюма среди туалетного фаянса. Солнечный удар после арктического холода - страшная штука. Ну, а я занялся изготовлением из того же разнообразного фаянса водоперегонного аппарата средней производительности. Капитан Магалар, не колеблясь, дал на это своё согласие.
13.
Солнце и луна всходили и заходили, каждое по своему услаждая дольний мир надеждой, обещая его жителям, что завтра будет лучше, чем вчера. А наши злоключения не заканчивались. Кое-как пережив ещё один адски тёплый день, когда через выцветший небосвод не прокочевало ни одно облачко, мы легли спать. Трудно эту ночную муку назвать сном. Духота такая же, как и днём, только без света.
Вся оставшаяся на кардувале команда во главе с капитаном Магаларом и мы с Зарой валялись на открытой палубе, в разных концах корабля устроив себе лежбища. Тишина звёздной ночи нарушалась лишь натужным храпом матросов, да лёгким шлепками воды о борт. Как тяжёлая сеть тянутся потные, липкие ночные часы. До не долгожданного рассвета ещё далеко.
И вдруг, в единый миг всё изменилось. Задул ветер, да такой сильный, что качнул кардувал на бок. Прямо-таки шквал ударил в борт судна. Следом ещё один порыв ветра, без всякого предупреждения, отчего удивлённая "Королева Бали" заплясала на неожиданно наскочившей волне.
И грянула буря. Без перехода, как будто кто-то неосторожный открыл дверь на улицу, где уже неистовствует шторм. То, что я такой бури не видывал, ничего удивительного нет. В конце концов, я среди моряков обычная сухопутная крыса. Но и команда, и сам капитан признавались, что столкнулись с такой силой впервые.
Нас так разморило многодневным штилем, что никто и не следил за горизонтом или за барометром. А там, в недрах Ирибанского треугольника молодой горячий тайфун, и схлестнувшийся в смертельной схватке с ним хладнокровный Эн-Лильо, породили дикого монстра под названием Ирибакул. Вот он-то и обрушился на наше многострадальное судно.
Надо отдать должное капитану Магалару, он тут же принялся отдавать точные команды, и, видимо делал это быстро и правильно, да и команда оказалась на высоте. Моряки забегали-засновали, что-то подтягивая и распуская. "Королева Бали" выровнялась и понеслась куда-то в бурную ночь.
Я же рассудил, что наше присутствие здесь не обязательно, и мы будем полезнее в своей каюте.
Ураган трепал нас сильно, но не долго. Кардувал разогнался, имея всего лишь пару поставленных для управления парусов. Через несколько часов пришёл конец нашему плаванию. Прыгая с одной гигантской волны на другую, "Королева Бали" налетела на подводные скалы. Стихия, в лице шалопая Ирибакула, поиграла нами и выбросила, как надоевшую игрушку. Может теперь нам и предстоит длительный заслуженный отдых вдали от всяких неприятностей? Может и так. Если в этот раз выживем.
14.
Я сменил пластинку. Теперь играл струнный оркестр с хором мужского монастыря Преподобного Вафусаила. Хорошо играл. И хор пел замечательно. Я пристроил наушники, чтобы сполна насладиться чистыми голосами монахов. К этому изобретению местного человечества я привыкал долго. Всё казалось, что звук из наушников войдёт в голову, а деться-то ему некуда, так там и останется. Своего рода фобия на многочисленные пытки подручных Папы Смекты девятого. Преодолел, теперь наслаждаюсь.
В бытность вольным Конструктором я встречался с монахами-хористами. Замечательные были ребята, и как певчие, и как люди. Всех поголовно до единого запытали головорезы-Исправители Папы Смекты девятого. Сколько ещё полезного и безобидного народа загублено этим чудовищем в сутане.
15.
Мы выжили, хотя и не все. Тонуть в море ночью в полной темноте, доложу я вам, крайне неприятно. Я сделал всё возможное, чтобы осветить место крушения. Один огненный шар следовал за другим, их сдувало ветром в сторону берега, и нам видна была спасительная бухта за острыми рифами, о которые бился бешеный прибой.
Кардувал быстро разламывался на множество частей, которые в основном имели положительную плавучесть. Разумеется, кроме самих себя, спасать мы больше ничего не могли, так и хватались за обломки. Занимался рассвет, буря стихала, мы, кучка спасшихся, лежали на мокром песке и пересчитывали раны.
Судя по всему, это был небольшой остров, людьми не обжитый. Мы собирали по берегу обломки такой замечательной "Королевы Бали" и хоронили утопленников, которых море посчитало возможным вернуть нам. Капитан Магалар был безутешен. Потеря фарфора и гвоздей - груза кардувала - его не беспокоила, то дела торгово-финансовые. Совсем иное красавец кардувал. Потеря членов команды так угнетающе не подействовала на него, как утрата судна.
Всё время пребывания на острове капитан проводил в тёплом обществе чудом спасённого бочонка с ромом. С остальными припасами повезло меньше. При отсутствии единого руководства, команда разбрелась. Я с Зарой держался бухты. Дни текли длинной чередой одинаковые, как капли грецкой настойки.
Все понимали, за исключением капитана, что до бесконечности так продолжаться не может. Еды очень мало, почти вся вода солёная, остров пищевыми ресурсами не богат. Изредка ловилась только мелкая рыбёшка.
Команда принялась мастерить плавучее средство, на котором можно было бы продолжить плавание и добраться до человеческого жилья. Там постоянно разгорались споры, что же надо строить - нечто килевое или элементарный плот. За спорами работа почти не двигалась. Удалось только собрать большую кучу древесных внутренностей и обшивки кардувала, но и та постоянно растаскивалась на другие насущные нужды. Команду охватила невиданная всеобщая апатия. Удивительно быстро люди опускались, переставали мыться-бриться. Чаще просто лежали где-нибудь в тени.
Я участия в постройке плавсредства не принимал. Во-первых, моих знаний тут всё-таки было не достаточно. Как-то корабельное дело в Школе прошло мимо меня, я предпочитал факультатив по воздухоплаванию, на тот момент очень модный. А во-вторых, даже если после бесчисленных споров из трупа "Королевы Бали" и родилось бы нечто плавучее, я не решился бы вверить ему свою драгоценную жизнь.
Мы с Зарой, конечно, испытывали на себе общие для всех тяготы и лишения, но оптимизма не теряли. Или же климат оказался для нас более подходящим, чем для остальных. С целью обследования острова и с пользой распорядиться неожиданным свободным временем, мы с Зарой предпринимали регулярные вылазки. Правда, обследовать особо было нечего. За неделю мы обшарили каждый уголок безлюдного клочка земли. С противоположной стороны острова обнаружилась ещё одна бухта, точная копия нашей. На её берегу нашли пару иссохших до состояния мумий трупа, весьма миленько устроившихся в шалашике из обломков корабельных досок.
Мы их похоронили, прочитали над скромной могилой молитву, а команду о печальной находке извещать не стали. Наши бравые моряки итак пребывали в жутком унынии.
Оставались не обследованными только прибрежные рифы и небольшой скалистый мыс, вдающийся в море и распространяющий вокруг себя острые камни тех самых коварных рифов. От материковой части острова мыс отделялся отвесными трещинами, на дне которых постоянно бился прибой.
Для преодоления пропасти мне пришлось основательно освежить в памяти навыки личного воздухоплавания. Всё-таки в Школе Конструкторов левитация у меня шла не плохо. Должен по секрету сознаться, что ничего сложного в ней вообще нет, если знать, что делать, конечно. И не бояться.
Предварительно, на соседних скалах я потренировался совершать затяжные прыжки, чем привёл Зару в полный восторг. Она тут же возомнила себя птичкой и ринулась в полёт. Обманчивая лёгкость сыграла с ней злую шутку, как результат - подвёрнутая лодыжка. Я оказал незадачливой ученице первую доврачебную помощь и усадил подальше от трещин и пропастей.
Сам же в два счёта преодолел основную расселину. Мыс, при ближайшем рассмотрении, оказался совершенно бесплодным и негостеприимным. По нему даже ходить было не просто. Поверхность сплошь состояла из ям и провалов. В ямах стояла вода, зелёная, с личинками малярийных насекомых.
Я предпринял над собой титаническое усилие, заставив организм прошагать до конца мыса, ежеминутно рискуя сломать ногу или обе. Как ни берёгся, всё-таки угодил в каменную трубу. Сырая скользкая поверхность предательски ушла из-под ног, и я полетел во чрево острова. Летел-то всего пару мгновений, а успел трижды провернуться вокруг собственной оси, а уж повороты я и считать не успевал. За время падения беспокоило одно - комфортность приземления.
Не смотря на то, что на финише я развил не плохую скорость, посадка прошла удивительно мягко. До того безболезненно и упруго, что я ещё целую минуту валялся не открывая глаз в ожидании обслуживающего персонала, который обязательно предложит стаканчик родниковой воды со льдом. Мы все страдали от жажды, и вода мерещилась в самых неожиданных местах.
Фантом в мини переднике и кокошнике не материализовался, пришлось продолжить осмотр острова изнутри на пару с не проходящей жаждой. Подсознательно я, несомненно, искал воду, хорошую питьевую воду без местных пиявочек. Грот, куда я свалился, был не велик, но удивительно светел. От него расходились туннели в рост человека. Одни духи знают, куда эти туннели могли меня завести.
Моё внутреннее дополнительное зрение здесь почему-то не работало и провалы ходов так и оставались тёмными. С этим внутренним зрением одна беда - хочет, видит, не желает ничего показывать, так будь ты хоть трижды конструктор, одна тьма кругом.
16.