Я давно не стригся. Целый месяц. Оброс. По этой причине пошёл в парикмахерскую. Такая обычная парикмахерская. Владелица - дочь местного бизнесмена - симпатичная девушка, чаще всего восседает за стойкой и принимает посетителей. Она всегда улыбается, всегда приветлива, даже когда изредка спотыкается на своих высоченных каблуках.
В салоне свежо, работает кондиционер. Прохожу к креслу, куда меня направляет мастерица ножниц и расчёски, хотя современного стригального инвентаря у них гораздо больше. Устраиваюсь в мягком кресле. Меня некоторое время регулируют по высоте, и я успеваю оглядеться. Кресел в парикмахерской целых пять (по здешним меркам большой салон). Одно из них, предназначенное для помывки грязных голов, пока пустует. Все остальные заняты. Первое, естественно, успел занять я и теперь выясняю с мастером (мастерицей), что мне на голове можно оставить, а что безвозвратно удалить, и как сия процедура на языке постижерных услуг будет называться. Мы уладили этот вопрос за минуту.
Рядом в кресле полулежит завёрнутая в длинный передник дама. Она молчит, поскольку самостоятельно распоряжаться головой в данный момент не вольна. Щёки, подбородок, лоб, нос, рот и все глаза залеплены салфетками, из-под которых просачивается нечто чёрно-зелёное, ядовитое, как кровь у монстров из Голливудских ужастиков. Дама вкушает процедуру для безволосой части головы. Обволошенная же часть, видимо, чтобы не пропадало зря время и поза, искручена хитроумными гигантскими бигудями и огромными прищепками. Вдобавок, сверху всё полито чем-то блестящим.
Для удаления моих скромных излишков волос ни обездвиживать, ни лишать зрения и слуха не требуется, поэтому мне хорошо слышно и видно боковым зрением, как стригут трёхлетнего мальчугана. Здесь для пользы дела, скорости и качества задействованы - мама малыша, его родная и любимая бабушка (она сама себя так называет) для дачи необходимых советов и трое парикмахеров.
Малыш не кричит, не плачет и, вообще-то не вырывается, во всяком случае, дощечку для высоты на кресле он покинуть не собирается. Он не против стрижки как таковой. Только понимает её по-своему. Он беспрерывно совершает разнообразные и непредсказуемые для остальных участников движения своим молодым и на редкость гибким телом. Ножницы мастерицы успевают отсечь совершенно незначительный клок волос в неожиданном месте на голове маленького клиента, как он тут же меняет позу, пытаясь выяснить, что такое интересное с ним делают и чуть ли не заглянуть себе на затылок.
Удержать в руках подвижного, как ртуть и вёрткого, как угорь мальца, да ещё и постричь последнего, пяти женщинам ловкости не хватает. Они пытаются применять параллельно вербальные приёмчики типа: "А вот посмотри, какой в зеркале красивый мальчик сидит. Познакомься с ним. Скажи - "Здравствуй".
Чего с ним здороваться с этим зеркальным мальчиком, глупость какая. Гораздо интереснее попробовать засунуть одновременно левую руку и правую ногу в щель между подставочной дощечкой и креслом, заодно выяснить, раз уж они туда поместились, не войдёт ли туда же и голова.
Возможно более сильная личность, ближе к мужскому полу, быстрее и радикальнее решила бы проблему, связав, например, шустрика тем же фартуком. Но, скорее всего при этом, младенец, не терпящий насилия над своей малолетней личностью, пролил бы не одну горькую детскую слезу, что никак не вяжется с поголовным гуманизмом при современных методах воспитания детей. И танец с ножницами продолжается.
Ещё пара свободных мастеров флегматично делает друг другу маникюр, никак не реагируя на битву за красоту в соседнем кресле. Последнее место в последнем кресле занимает спящая полосатая кошка. Той вообще всё равно, что будет с младенцем. До обеда ещё далеко, можно со вкусом отдохнуть в мягком кресле. Меня убаюкивает звон острых ножниц, мягкие, осторожные прикосновения профессиональных пальцев где-то на затылке. Я погружаюсь в нирвану. Не надолго.
Истошный крик - "Я тебя сейчас выпорю, мерзавец!!!" - заставляет всколыхнуться всю парикмахерскую. Я вздрагиваю, мой мастер тоже, отхватив лишний клок, она роняет ножницы. Дама с инопланетной сукровицей под салфетками разлепляет глаза и корчится на кресле, пытаясь перейти из положения "полулёжа" в положение хотя бы "полусидя". При этом она вертит головой, и громадные цветные бигуди колышутся, усиливая подозрение в её инопланетном происхождении.
Истошный крик принадлежит бабушке, родной и любимой. Избавившись от авосек и мешков, которые она стерегла в парикмахерской, бабушка теперь вцепилась во внучка сзади и, заведя ему каким-то подозрительно заученным движением руки назад, теперь что-то воспитательное шипела внуку в затылок.
Клиент тут же превратился в пай-мальчика. Совершенно безропотно он дал себя достричь и даже сбрызнуть бонусным одеколоном, к которому тянулся до того. Своей цели он, похоже, добился. Бабушка, как самое слабое звено в артели парикмахеров и их помощников всё-таки не выдержала, выпала из гуманистической концепции, что и требовалось доказать младенцу. Слабая устойчивость старшего поколения не выдерживает никакой критики.
С блеском проведённая операция завершилась полной победой молодости. Трио покидало парикмахерскую. Впереди гордо шествовал стриженый мальчик, смело глядя вперёд, устремляясь к новым вершинам. Следом семенила мать, что-то было в её взгляде и походке безнадёжное. Замыкала процессию, волоча множество пакетов и мешков, с шипением перегретого самовара, горячо любимая бабушка.
Трое мастеров утирали салфетками потные лица, договариваясь, чем они будут восстанавливать пошатнувшееся душевное равновесие и тонус - чаем или кофе. Маникюрщицы сменили друг друга у станка. Кошка вообще не проснулась. Хозяйка ласково улыбалась всем.
А я, расплатившись, отправился дальше. Мне ещё нужно было купить помидоры.