В голове царил полный хаос. Мысли никак не могли выстроиться в последовательные цепочки. Они сталкивались, разбегались в разные стороны как бильярдные шары, путались между собой, исчезали и снова появлялись из ниоткуда совершенно неожиданно. Иногда Роман видел себя в странных коридорах. Он бежал, а за ним медленно полз какой-то сизый туман и тянул к его ногам свои живые щупальца-отростки. Роман где-то глубоко внутри понимал, что туман двигался медленно, что убежать от него не составило бы никакого труда, но оторваться никак не получалось, а спрятаться было негде. Временами видение исчезало, и он чувствовал, как будто его трясли, называли по имени, но никак не мог очнуться и снова оказывался в запутанных коридорах с преследующим его туманом. Несколько раз ему казалось, что он смог открыть глаза и вырваться из этого бесконечного сна, но видел перед собой снова стены и потолок, немного другие по фактуре и освещению. И тумана здесь уже не было. Долго задержаться в этом относительно безопасном пространстве не получалось, и Роман снова проваливался в суетливые бессмысленные кошмары, снова бежал непонятно куда, иногда встречал людей, которые казались ему знакомы, но они тоже куда-то мчались по тем же коридорам. Когда он снова вываливался в комнату с серыми стенами и потолком и ему удавалось задержаться в этом состоянии чуть подольше, он ощущал присутствие людей. Обычных людей. Он чувствовал, как на него смотрели, иногда ему даже казалось, что его держат за руку, но повернуть голову, открыть глаза и убедиться в этом не было сил. Он снова погружался в мир странных коридоров и тумана.
В редкие минуты затишья ему слышались голоса. Не просто разрозненные фразы, которые порой чудятся, когда начинаешь засыпать, а вполне живые диалоги. Иногда разговаривали двое мужчин, но чаще - мужчина и женщина. Смысла Роман не улавливал, но понимал, что разговаривали о нём. В голосах не было злобы или агрессии, скорее, озабоченность и терпение. В один из таких моментов он решил прорваться во что бы то ни стало к источнику звука, собрал все силы, стиснул зубы, сжал кулаки, постарался напрячь каждую мышцу тела и... открыл глаза.
Чуть правее у стены стоял уже немолодой мужчина в белом халате, накинутом на военную форму, и такой же белой шапочке. "Военврач", - промелькнуло в голове у Романа. Мужчина что-то записывал карандашом в блокноте, задумывался на короткие мгновения и вновь принимался писать. Неожиданно он перевёл взгляд на Романа. По его лицу скользнула тень удивления, он немного подался вперёд, вытянул правую руку и пощёлкал пальцами, водя рукой из стороны в сторону. Роман внимательно следил за его движениями.
- Говорить можете? - в вопросе прозвучала такая серьёзность, словно решался вопрос как минимум жизни и смерти. Роман попытался раскрыть рот. Мышцы плохо слушались, тело как будто забыло все навыки.
- Та-а-а... - он не узнал свой голос. Это был какой-то скрип, переходящий в свист и хрип одновременно. Военврач улыбнулся.
- Не волнуйтесь, вы дома. В безопасности. Отдыхайте. С вами очень многие хотят встретиться. Набирайтесь сил.
Роман постарался улыбнуться в ответ, но тут его силы иссякли, и он провалился в забытье без снов. Проснулся он уже более бодрым и свежим. Рядом никого не было, и Роман решил попробовать, сможет ли он нормально говорить.
- Я Роман Рублёв, - медленно, но достаточно громко и чётко произнёс он. Почти сразу дверь приоткрылась, в комнату заглянуло миловидное девичье личико и тут же опять скрылось за дверью. Через минуту вошли двое в штатском. Первый - лет сорока, небрежно одетый, с пронзительным цепким взглядом, присел на край кровати, снял фетровую шляпу и сложил руки на чёрной трости с красивым белым резным набалдашником. Второй был гораздо моложе, с военной выправкой. Он подвинул к себе единственный в комнате табурет и уселся рядом. Оба внимательно рассматривали Романа и не спешили начать разговор. Наконец, "главный", так его определил Роман по тому, что табурет он забрал себе и даже не предложил старшему по возрасту, немного наклонился к нему и спросил:
- Вы помните, как вас зовут?
- Да, а вы кто? - Роман ответил несколько резковато. Его немного удивил этот еле уловимый тон допроса, с которого начался разговор, и он решил немного сдерзить. Штатский на табурете, казалось, не обратил на это никакого внимания, а вот сидевший на краешке кровати еле заметно улыбнулся.
- Роман Валерьевич, какое ваше последнее воспоминание до этой палаты? - продолжал допрос "главный". Тут Роман немного смутился. Действительно, получалась некоторая неувязка. Он помнил, как они выходили в море из Хабарова на охотнике. До этого момента цепь воспоминаний ничем особым не отличалась - детство, родители, школа, институт, война, мотание по фронтам в качестве военкора, северный флот, морской охотник. А после Хабарова сразу коридоры с туманом и эта палата. Логическая нестыковка была слишком явной, чтобы проигнорировать её, но объяснить себе этого Роман тоже не мог.
- Что? Не получается вспомнить? - немного язвительно и совершенно не сомневаясь в своём вопросе-утверждении спросил "главный". Роман ошалело посмотрел на него. В голове завертелись мысли и воспоминания, пытаясь выстроиться в последовательный ряд. Задание редактора, команда катера, он вместе со всеми на охотнике выходит в море... и всё.
- Ну так что, вы хотите вспомнить, что случилось с катером и его командой? Вам же потом статью писать, - "главный" бил точно. Именно эта проблема сейчас стучала молотом в голове Романа. - Мы можем помочь, точнее, вот этот человек. Его зовут Вольф Григорьевич, - он кивнул в сторону спокойно ожидающего своей очереди на краю кровати мужчины с тростью.
- Вы, правда, хотите вспомнить? - голос хозяина трости был мягкий и бархатистый, он обволакивал Романа со всех сторон, давая ощущение полной безопасности, защиты и какой-то отеческой заботы. Роман активно закивал головой. Он даже забыл, что уже может нормально говорить. Пронзительный взгляд, который сначала показался Роману бестактным, сменился на доброжелательный. Он толкал сознание куда-то вглубь. Там внутри, в кромешной темноте, что-то сопротивлялось, натягивалось и пружинило обратно.
- Вы, правда, хотите вспомнить? - повторил он свой вопрос. Голос раздался как в колодце, отражаясь от стенок, многократно усиливаясь и увеличивая амплитуду колебаний. Он нарастал до невыносимого грохота, и в момент самого пика, когда слух ломало и швыряло о стенки колодца вместе с вопросом, Роман рванулся, закричал, какой-то невидимый пузырь треснул и разорвался как портянка. Со всех сторон хлынул нестерпимо яркий и холодный свет. Он мгновенно залил всё вокруг и самого Романа, зажмурившегося и съёжившегося на чём-то твёрдом и холодном.
Роман медленно открыл глаза. Прислонившись к надстройке, он стоял на палубе уже знакомого ему МО-IV, выходящего в холодное и неспокойное Карское море.
***
Мне, человеку исконно сухопутному, было вновинку стоять на корабле. Палуба плавно раскачивалась из стороны в сторону, но, вопреки всем сложившимся стереотипам, мой желудок чувствовал себя весьма превосходно. Видимо, к морской болезни я имел иммунитет, или же она ожидала своего часа, чтобы проверить, чем я сегодня питался. Корабль шёл, разрезая волны, курсом, известным лишь командиру. Для меня было решительно непонятно, как матросы ориентируются в морских просторах. Пока был виден берег, курс для себя я определил как в сторону воды, но как только земля скрылась из вида, я ощутил себя ребёнком, потерявшимся в водяной пустыне. Логика и запас знаний подсказывали мне, что есть карты, компас, рация, но чувствами я решительно всё это отвергал. Именно душа романтика потащила меня после школы на филологический факультет. Хотелось стать журналистом, лично побывать на всех стройках молодой, крепнущей на зависть капиталистов республике, увидеть героев труда своими глазами и описать их подвиги...
Моим планам не суждено было осуществиться. По крайней мере, пока. Война, коварная и жестокая, перечеркнула все мои мечты. Даже на фронт попасть мне не удалось. Не позволило слабое здоровье. Я рвался в зону боевых действий, но родина решила, что сейчас для неё мои навыки важнее моих желаний. Возможно, это было правильно. По крайней мере, я не провёл всю войну, сидя в одном окопе. Я был на многих фронтах, лично наблюдал, а иногда и помогал солдатам.
Шёл четвёртый год войны. Статьи и фотографии, которые я создавал, помогали людям в разных уголках нашей страны оставаться единым целым для того, чтобы вместе ковать общую победу. Одну на всех. Я многое видел и о многом успел рассказать, но о флоте я не знал ничего. Единственным судном, на котором мне довелось находиться, был речной трамвай "Максим Горький". На этом моё общение с кораблями и заканчивалось. Тем непривычней было ощущать себя на борту боевого судна, ведь совсем недавно я был в Москве, затем железная дорога, грузовик, и вот я уже на малом охотнике "МО-4" рассекаю просторы моря. Если до войны я дальше Московской области не выбирался, то к сорок четвёртому году мог считать себя бывалым путешественником. На этот раз меня отправили запечатлеть действия советских моряков и наших союзников. По ленд-лизу северными морскими путями к нам шло оружие, которое мы покупали у американцев и англичан. Караваны транспортных судов постоянно подвергались атакам немецких подводных лодок и авиации.
Услышав мой наивный вопрос "А куда мы плывём?", на меня посмотрели так, как обычно смотрят выпускники на первоклассников. И процедили сквозь зубы небольшую поговорку, которая дала мне понять раз и навсегда, что морские суда по воде исключительно ходят... Открытия, которые я ежеминутно для себя совершал, поражали моё воображение, разрастаясь в геометрической прогрессии. Мне решительно было неясно, как такая крохотная посудинка может воевать. В моём представлении боевой корабль был большим, бронированным и увешанным от кормы до носа грозными орудиями.
- И как далеко от берега отходит ваш охотник? - я достал блокнотик и карандаш, готовясь восполнять пробелы в своих знаниях о северном флоте и морских охотниках.
- Восемьсот миль, - поправил фуражку командир судна, старший лейтенант Митрофанов.
- Восемьсот?! - удивился я, пытаясь вспомнить, чему равна морская миля, но мозг надёжно укрывал от меня эту информацию, - ну, то есть день-другой волны бороздить можете, - уклончиво решил пояснить я, чтобы не казаться морякам совсем уж профаном.
- Можем и день-два, но вообще... - помощник командира катера лейтенант Симонов переглянулся со старшим лейтенантом и подмигнул ему, - вообще корабль может пребывать в автономном плавании шесть суток.
Мне казалось, что старшим офицерам доставляло удовольствие общаться с совершенно неосведомлёнными в морском деле людьми вроде меня.
- Шесть суток? - я искренне был удивлён. - Но это же почти неделя, без воскресенья!
- А в воскресенье мы не можем в плавание ходить, у нас выходной, - пошутил лейтенант.
Молчавший до этого особист капитан Краснов пояснил:
- Воюем мы без выходных, краснофлотцы у нас шутники ещё те.
Вообще этот капитан казался мне идеальным кандидатом на живое олицетворение устава. Всегда серьёзный. Никаких эмоций. Форма одежды подогнана идеально. Я был уверен: если сейчас сверить все отступы и допущения с уставом, внешний вид капитана-особиста получит рецензию, состоящую из одного слова, -- безупречный.
- Вы, товарищ Рублёв, так в статье и напишите: сурово здесь у нас, - всецело переключил на меня внимание Краснов, - стоим на страже северных путей. Ведь лютуют немцы: постоянные авианалёты, подводные лодки опять же, будь они не ладны.
- Мне всегда было интересно, как подводные лодки могут постоянно под водой находиться? - я продолжал неутомимо пополнять свои знания.
- А они постоянно под водой и не прячутся. Всплывают на поверхность обычно ночью для того, чтобы зарядить свои аккумуляторные батареи и пополнить запас воздуха. А днём идут под водой, но при хорошей видимости их можно заметить с самолёта на перископной глубине.
- Воздух! - закричал кто-то, прервав нашу беседу.
Откуда-то из-за рубки звонко ударил колокол, и боевые рассчёты заняли свои места. Я до конца ещё и не понял, что происходит, хотя осознал, что где-то по близости должны быть вражеские самолёты. Закрутил головой, всматриваясь в небо.
- Вон там, - указал рукой Симонов и протянул мне бинокль.
Я уже и сам успел догадаться, с какой стороны ожидать противника. Орудия катера были развёрнуты на левый борт. Поймать в бинокль два летящих вдалеке пятнышка с учётом качки было непростым занятием. Интересно, у моряков с этим тоже есть проблемы, или за годы службы их вестибулярный аппарат становится невосприимчивым к качке?
- А почему мы не стреляем? - я вернул бинокль старпому.
- Далеко, у нас на борту два сорокапятимиллиметровых орудия и два крупнокалиберных пулемета. Сейчас они к нам подлетят поближе, и начнётся...
Из трюма катера поднялся боцман, неся на плече ручной пулемёт Дегтярёва. В пропорциях с его плотно сбитым телом оружие казалось детской игрушкой.
- А он поможет против самолёта? - скептически уточнил я, крепче впиваясь пальцами в ограждение.
- Боцман у нас из него уже два "лапотника" сбил, - похвалился за товарища Митрофанов, - его к медали должны приставить, я документы отослал в штаб флота на прошлой неделе.
- Когда фриц к нам в гости идёт, угостит его пулей ручной пулемёт, - моряк положил своё оружие цевьём на стенку рубки.
- Товарищ Ковальчук у нас поэт-самоучка, - улыбался командир "мошки", продолжая расхваливать положительные качества своего боцмана, - его стихи можно прочитать у нас в боевом листке.
- Значит, мы коллеги: я тоже пишу стихи, - мы обменялись с доморощенным поэтом рукопожатием.
- Все мы сейчас одно дело делаем: немчуру бьём, кто пулей, кто словом, - боцман клацнул затвором, приводя оружие в боевую готовность.
Самолёты приближались. Я взял в руки фотоаппарат, висевший на моей шее, снял крышку с объектива. Мне предоставлялась возможность запечатлеть североморцев во время борьбы с врагом.
Наши орудия дали первый залп. Заряжающие работали слаженно, и мне казалось, даже синхронно. Почему-то на ум пришло сравнение с танцорами балета. Отточенность движений -- ничего лишнего: взял снаряд, зарядил, потянулся за следующим. Невозмутимость, с которой моряки совершали свои действия, была уместна больше на параде, чем в бою. Орудия успели сделать ещё по паре выстрелов, прежде чем затрещали крупнокалиберные пулемёты. Боцман не стрелял, внимательно прицеливаясь и выжидая момент. Юнкерсы сменили позицию, заходя на корабль с более острого угла. На этот маневр командир корабля отреагировал, незамедлительно дав свои коррективы рулевому. Судно стало заваливаться на борт, делая разворот и ложась на параллельный со штурмовиками курс. Самолёты один за другим, словно скользя по невидимой горке, быстро падали вниз. Они открыли огонь из пулемётов но благодаря удачному маневру командира, очереди прошли мимо. Ответный огонь тоже положительного результата не принёс. Самолёты выровнялись и промчались мимо, вновь набирая высоту. Я настолько увлёкся наблюдением за происходящим, что не сделал ни одного снимка. Прильнув к видоискателю, я подстроил объектив, наводя резкость на матросов за носовым орудием. Щёлкнул затвор, но за момент до этого корабль качнуло, и кадр захватил лишь кусок палубы. Самолёты возвращались. На этот раз я твёрдо решил сделать удачные снимки. Я слился с окуляром фотоаппарата и стал следить за развивающимися событиями через него. "Лапотники" теперь шли нам навстречу с носовых углов - один с левой стороны, другой - справа. Катер и штурмовики стремительно сближались. Командир "Мошки" до последнего момента выжидал, а затем стал разворачивать судно на правый борт. Самолёты тоже стали корректировать свой курс, но в сложившейся ситуации прицельно атаковать нас мог только один самолёт. Он чиркнул по воде из пулемётов и сбросил бомбы. Два столба воды выросли в нескольких метрах от корабля. Второму юнкерсу пришлось теперь нас догонять, и его бомбы упали ещё дальше, чем заряды, сброшенные его товарищем. На этот раз боцман дал несколько коротких очередей.
- Товарищ Ковальчук, а почему вы так экономно стреляете? - мне пришлось кричать, чтобы боцман услышал мой вопрос, заглушаемый звуками боя.
- А зачем воздух свинцом впустую поливать? Я стараюсь бить наверняка, что пулей, что прикладом, что кулаком, - он обернулся и подмигнул мне, по-молодецки улыбнувшись.
Я сделал снимок. По нему сейчас даже и не скажешь, что вокруг этого человека на снимке идёт бой. Не каждый в это поверит. Добродушный, весёлый моряк с пулемётом в руках - его образ больше соответствовал очередным коротким учениям, чем затянувшейся кровопролитной войне. Юнкерсы делали новый заход. Дуэль между навыками пилотов и мастерством моряков продолжалась. На этот раз бомбы легли гораздо ближе. У моего виска совсем рядом что-то просвистело. Осколок бомбы! Мурашки пробежали по спине, но это был не страх. Скорее, детский восторг, такой же необъяснимый, как холодок в груди, появлявшийся во время раскачивания на качелях. Несмотря на все старания, враг не мог меня достать! Моё восторженное состояние прервала картина у носового орудия. Один моряк сидел на палубе, сжимая свою оторванную руку уцелевшей. Я кинулся туда. Мне не раз приходилось видеть подобное, и я даже помогал оказывать первую помощь в лазарете. На ходу я отстегнул ремешок от фотоаппарата, а камеру сунул поглубже за пазуху. Кровь толчками выплёскивалась на палубу. Моряк был в состоянии шока, он медленно поднялся на подгибающихся ногах, попытался достать снаряд из ящика и удивлённо уставился на свою оторванную конечность, не в силах что-либо понять.
- Сядь! - приказал я, - нужно остановить кровь, - слова я проговаривал по слогам, чтобы до бойца дошёл смысл фразы.
Он непонимающе таращился на меня. Я силой усадил его на палубу и затянул на предплечье ремешок. Ему была нужна более основательная медицинская помощь, но большего в этих условиях я сделать не мог. Кровь перестала лить ручьём, и это было уже хорошо. Канониры, видя, что их товарищу оказывают помощь, продолжили стрелять по немцам. Не знаю, сколько заходов сделали юнкерсы, пока я останавливал кровотечение у моряка, но они и не думали прекращать атаку. Носовое орудие теперь стреляло с меньшим темпом, поэтому я решил заменить раненого матроса. Я стал подносить снаряды и подавать их заряжающему. Время стало измеряться для меня дыханием: вдох-выдох, несколько шагов - взять снаряд из ящика, вдох-выдох, несколько шагов, подать снаряд заряжающему. Юнкерсы продолжали бомбить и стрелять, мы отвечали тем же. Казалось, это не кончится никогда. Словно я застрял в этом отрезке времени, как патефонная игла в царапине на пластинке. Вдруг один из немецких самолётов вспыхнул, оставляя за собой чёрный шлейф дыма. Это событие потонуло в радостных возгласах наших моряков. От падающего юнкерса отделилась маленькая точка и вскоре распустилась в небе белой пушинкой. Пилот пытался спастись, предпочитая плен холодных волн огню горящей фанеры. Второй штурмовик прекратил свои попытки нас атаковать. Он набрал высоту, сделал несколько кругов и помчался прочь. Мы же держали курс в сторону падающего в море пилота.
- Лодка по правому борту!!!
Сигнальщик Али крикнул неожиданно и по-восточному немного визгливо. Все мгновенно повернули головы, всматриваясь в открытое море. Митрофанов вскинул бинокль.
- Артиллерийским расчётам зарядить осколочными, минёрам приготовиться к бомбометанию...
Командир выстреливал чёткие, по-военному невыразительные приказы.
- Малый ход!
"Мошка" качнулась и медленно начала продвигаться вперёд.
- Я не вижу никакой лодки... - почти шёпотом сказал я старшему комендору Воробейко, боясь нарушить напряжённую боевую тишину, повисшую над катером.
- Вон она, бисовая, - он протянул руку куда-то неопределённо в сторону моря - видишь чёрную точку, как холмик над водой?
Точку-то я заметил, только подумал, что это какой-то остров или скала, торчащая посреди моря. Если бы на ней ещё сидела, скажем, чайка, то отличить вообще было бы невозможно.
- Сейчас всплывёт окончательно, и будешь видеть её почти всю, - подытожил комендор, не сводя взгляда с поднимающейся из глубин субмарины.
- Артиллерийским расчётам приготовиться к стрельбе. Не дайте им вылезти на палубу, братцы.
Последние слова командира прозвучали уже по-отечески мягко.
- Не дадим, Сергеич, не волнуйся, - Воробейко прикрутил колесо наводки орудия, ствол медленно опустился немного вниз, - враз врежем по ней со всех стволов.
"Мошка" медленно приближалась к своей цели, но лодка так и не торопилась полностью всплывать. Из одиноко торчащей в воде рубки никто не выскакивал.
- Странная она какая-то, - Воробейко вгляделся повнимательнее в силуэт подводного корабля, - орудий не видно, нет ни лееров, ни антенн. Сейчас... подойдём поближе...
До лодки оставалось метров двести пятьдесят, когда я ощутил толчок, и еле успел схватиться за леер, рядом с которым сидел на ящике со снарядами. Подо мной внутри корабля что-то надрывно заскрежетало, нос "Мошки" немного приподнялся над водой, корма просела, и катер встал как вкопанный.
- Полный назад!!! - командир крепко стоял, держась обеими руками за ограждение рубки. Внутри катера взревели моторы, за кормой забурлило сильнее, но ничего не изменилось, похоже, "Мошка" крепко села на мель.
Немного впереди из воды всё также неподвижно продолжала торчать полусферическая рубка подлодки. Даже мне, ненаделённому и поверхностными знаниями о судах, торчащая из воды конструкция казалась странной.
- Мать честная! - хлопнул по палубе ладонью боцман. Он стоял на четвереньках и смотрел куда-то за борт, а затем обернулся и с видом школьника, который не может понять смысл заученного определения из тригонометрии произнёс: "Кажись, мы на неё заползли... на лодку эту... или что это?.."
Я подбежал к борту и перегнулся через ограждение. Сквозь воду отчётливо виднелась странная конструкция, на которую села наша "Мошка".
- Товарищ старший лейтенант, сбитый немец к нам плывёт, - ни одна деталь не ускользала от взгляда сигнальщика, и он своевременно докладывал о любых изменениях вокруг. Смуглый, всегда с серьёзным видом, немного худощавый, он выделялся на фоне остальных моряков. Мамед-Али Абасов - так его звали. Журналистская память меня никогда ещё не подводила. Сигнальщик был черкесом. Война заставила его сражаться далеко от дома, как и многих других бойцов.
- Быстро плывёт, спортсмен, наверное, - комментировал сигнальщик.
- Вода ледяная, у него цыплята пищат, в тепло просятся, вот и старается, - пошутил вездесущий боцман.
- Фарид, Михаил, Левон - готовьте шлюпку, посмотрим на эту рубку вблизи, - распорядился Митрофанов.
- Боцман, ты у нас главный по рыбалке, неси багор, немца вылавливать будем, - вставил реплику старпом.
Ковальчук почти мгновенно очутился у борта с длинным шестом, на конце которого был прикреплён металлический крюк. Я даже не успел заметить, когда он умудрился за ним сходить. Морское волшебство или искусство эргономики. На флоте всегда всё нужное находится под рукой - я успел это отчётливо понять за последние несколько часов. События вокруг разворачивались стремительно, как будто кто-то ускорил время. Матросы спустили в кают-компанию потерявшего сознание подающего. Немца вытащили на палубу и отдали во власть контрразведчика капитана Краснова. Я так и не мог понять, зачем особист отправился в море: контролировать меня или позаботиться о том, чтобы я черкнул и про него пару строк в центральной прессе на память потомкам. А может, и своё задание у него есть. У особистов альтернативное, непонятное простым смертным течение мыслей.
Шлюпка с командой из восьми человек во главе с командиром "Мошки" отправилась до странного объекта. Я находился вне событий. Я всего лишь наблюдал и останавливал эти моменты, щёлкая затвором фотоаппарата. Плёнка кончилась. Пришлось спуститься в аккумуляторный отсек и зарядить новую кассету. Когда я поднялся на палубу, командир корабля уже вернулся из своего разведывательного путешествия. Рядом с ним стояли капитан Краснов, старпом Симонов и боцман.
- Сели мы крепко, что это за хреновина, на которую наползли, - непонятно. Возможно, подводная лодка новой, неизвестной нам конструкции. Опознавательных знаков на ней нет. Корпус, на который мы сели, в радиусе метров триста. В центре - полусферическая рубка. Во всяком случае, я полагаю, что это именно рубка, - старший лейтенант Митрофанов выдержал небольшую паузу и посмотрел в сторону торчащего из воды объекта, - там есть пробоина, через которую можно проникнуть внутрь. Это или наши бомбардировщики недавно задели, или немцы, а, может быть, и мы вчера глубинными бомбами.
- Немец сказал, что они искали нашу секретную лодку, которую заметили недавно, - капитан НКВД достал папиросу из портсигара, оставшиеся предложил остальным, - а тут мы им подвернулись.
Он чиркнул спичкой, дал подкурить всем и утопил кончик папиросы в угасающем огоньке.
- Получается, что и наши бомбовозы и фрицы одну посудину бомбили? - старпом выпустил облачко дыма.
- Но чья она тогда? - особист по очереди угостил всех вопросительным взглядом.
- Может быть, английская? - обозначил своё присутствие я, подключаясь к разговору.
Все разом повернули головы в мою сторону.
- Нет, я видел английские лодки, они так далеко от классической формы не отходят, - разрушил моё предположение Симонов и ехидно добавил, - да и от своих берегов тоже.
Краснов выразительно посмотрел на него, но ничего не сказал
- Да что про форму говорить, она даже не клёпаная, - боцман уже почти успел докурить папиросу и, аккуратно держа пальцами "козью ногу", высасывал из неё последние пары никотина, - такое впечатление, что монолит сплошной. Или то, что торчит из воды одним куском сделано, а швы, которыми она крепится к остальной части, ну... на которую мы сели, скрыты под водой. Я до войны на сталелитейном работал. Такую штуку, может быть, и штампом шлёпнуть можно, но представьте, какого он тогда должен быть размера? - Ковальчук щелчком отправил окурок за борт, ставя этим жестом точку в своём небольшом монологе.
- Новые технологии, - словно повторяя мысли вслух, чуть слышно произнёс особист, - Виктор Сергеевич, говорите можно проникнуть внутрь?
- Да, - кивнул головой Митрофанов, - вода внутрь заливается, но пока это не критично, судя по водоизмещению судна. Пробоина не очень высоко над палубой, да и воды пока ещё немного, больше ничего не различить -- темно очень.
- Немцы наверняка скоро пришлют сюда ещё самолёты, возможно, они уже в пути. Положение у нас незавидное. Я предлагаю небольшим составом проникнуть внутрь этого... - Краснов немного замялся, подбирая нужное слово, - этого объекта. Если он принадлежит союзникам, окажем посильную помощь. Если нет - захватим управление, запустим двигатели и снимем с этой штуковины наш катер. Есть кто внутри или нет, выясним в процессе. Я к радисту. Передам радиограмму на большую землю, - особист развернулся и зашагал в сторону радиорубки.
- А как же приказ о радиомолчании в боевом рейде? - напомнил Митрофанов.
- Под мою ответственность. - по-деловому бросил Краснов. Такой решительный тон говорил, что его предложения не обсуждаются -- они выполняются в кратчайшие сроки. Митрофанов не стал оспаривать, решив заняться подготовкой десанта.
- Старпом, ты остаёшься на катере, боцман, возьми несколько добровольцев, пойдёшь с нами.
- Есть, - Ковальчук растянул рот в своей фирменной улыбке, закинул пулемёт за спину и отправился выполнять команду.
- Товарищ старший лейтенант, разрешите с вами? Я могу сделать снимки, вдруг мы там обнаружим что-нибудь важное! Пригодятся потом для командования, - я аргументировал как мог.
Митрофанов пристально осмотрел меня с ног до головы, видимо, взвешивая все за и против.
- Собирайтесь с нами, - кивнул он и тут же переключился на другие заботы, крикнув кому-то, - Старшего моториста ко мне!
Процесс сбора не занял значительного времени. Через несколько минут я в числе призовой команды уже подплывал к торчащей из воды полусфере.
***
Вход в странную рубку был пробит не то снарядом, не то миной, я в этом не особо разбирался, но и не сомневался. Дыра была приличная, с рваными краями, вогнутыми внутрь. Пролезая в пробоину, я всего лишь немного пригнул голову. С каждым своим движением волны забрасывали порцию воды внутрь огромного судна и откатывали назад. Пол за подозрительно тонкой стенкой рубки был несколько ниже края дыры, и всё пространство до неё уже было заполнено водой. Для удобства спуска мне пришлось схватиться за длинный кусок развороченной обшивки. Я рефлекторно отдёрнул руку -- металл был ледяным! Об этом предупредил старший лейтенант, шедший первым, но я его словам не придал большого значения. Мрак внутреннего пространства разрезали фонари Краснова и Митрофанова. Вся призовая команда разбрелась по периметру, пытаясь привыкнуть к полумраку. Юнга, который напросился с нами, согласно приказу капитана и к своему великому недовольству, остался в шлюпке снаружи. Внутри рубки не было ничего. Абсолютно ничего, кроме пола, залитого водой. Эхо от всплесков при ходьбе вторило нашим шагам.
- Это что, всё? - не то спрашивая, не то утверждая, гаркнул боцман, и эхо тут же гулко подхватило его голос.
- Должен быть люк, который ведёт внутрь, - предположение капитана было весьма очевидным, - надо найти.
Мы стали бродить, шаркая ногами, силясь нащупать на полу что-либо отдалённо напоминающее вход.
В центре помещения вдруг вспыхнул свет. От неожиданности почти все дёрнулись в его сторону и схватились за оружие. Казалось, что засветился сам воздух. Мерцающий столб цилиндрической формы имел чёткие границы и освещал ровно центр комнаты. На его краю, замерев на середине движения, стоял боцман.
- Богдан, ты что сделал? Нажал что-то? - к Ковальчуку подошёл старший лейтенант Митрофанов.
- Да ничего я не делал, Сергеич, - растерянно проговорил боцман, - шёл, искал люк какой-нибудь.
Ковальчук вышагнул за пределы границ света, и сияние погасло. Тогда он вновь шагнул вперед, и световой столб опять вернулся на прежнее место.
- Ты нашёл выключатель? - особист подобрался ближе, водя из стороны в сторону фонариком.
- Нет, говорю же, я просто шагнул вперёд! - боцман сделал шаг назад и вперёд. Свет погас и снова зажёгся. Он повторил несколько раз своё движение. Освещение мигало, подчиняясь шагам Ковальчука.
- Хватит фокстрот тут танцевать, - одёрнул его капитан.
Внутрь светового столба стали заходить бойцы, стягиваясь с периметра как комарики, летящие ночью на лампу накаливания.
- Похоже, что часть пола выполняет функцию выключателя, наверное, там датчик давления стоит, - попробовал дать объяснение происходящему старший моторист мичман Кисляков. Этот интеллигентного вида сухощавый человек в круглых очках, совершенно не соответствующих образу матроса, до войны работал инженером на судоремонтном заводе. Старпом за сегодняшний день не раз нахваливал волшебника механики Ивана Никитича, "который из моторов выжимал всё до последней лошадки".
По мере того, как люди входили внутрь освещённого пространства, сияние становилось интенсивнее. Затем световой столб несколько раз мигнул, и пол провалился под нашими ногами. Удивлённое лицо одного из бойцов отдалялось от нас вверх. Вернее, это мы падали вниз, обгоняя воду, заполняющую пустоту и стекающую по стенкам. От неожиданности несколько человек вскрикнули. Я пошатнулся от резкого рывка. Стены шахты, по которой мы спускались, мельтешили перед моим носом с невероятной скоростью. Теперь не было никакого сомнения - мы стремительно двигались вниз на скоростном лифте. Конечно, конструкция его была странной, но функция теперь была ясна как механизм воздействия кувалды на заклёпку. Лифт остановился так же резко, как и начал своё движение. Наша группа оказалась в центре радиального помещения, которое освещали две трубки, тянувшиеся по всему периметру. Мы стали расходиться по сторонам. Группа сократилась до семи человек. Юнгу мы оставили в шлюпке сразу, ещё два матроса не успели войти внутрь лифта и остались наверху. Сейчас наш отряд состоял из боцмана, капитана Краснова, старшего лейтенанта Митрофанова, старшего моториста Кислякова и двух братьев-близнецов краснофлотцев Константина и Георгия Пикиных. Хозяйственный Ковальчук, помимо ручного пулемёта, прихватил с собой несколько гранат, которые он заткнул за пояс, остальные моряки были вооружены ППШ и только я крепко сжимал в руках фотоаппарат.
Мы стали осторожно расходиться в стороны, держа оружие наизготовку. Мне стало как-то неуютно, и я пожалел, что не попросил у командира катера для себя хоть какого-то вооружения. Вот выскочит сейчас на меня немец, а я что? Скажу ему "Улыбочку!" и сфотографирую? Словно прочитав мои мысли, старший лейтенант протянул мне пистолет ТТ.
- Вот, держите, Роман Валерьевич, на всякий случай. Умеете пользоваться?
Я кивнул головой, принимая оружие из рук офицера.
- Так, лифт, кажется, сломался или работает только на спуск, - капитан ходил взад и вперёд по поверхности платформы лифта, пересекая границу света и возвращаясь на место.
- Датчик давления, - напомнил инженер, - похоже, что срабатывает на определённый вес.
- Так, ребята, все назад, будем кататься на лифте, - пошутил Краснов.
Все вернулись на исходную, но лифт и не думал двигаться.
- Похоже, что не срабатывает больше, - подражая манере общения моториста, прокомментировал особист, - ну, что ж, будем искать другой лифт или лестницу. Давайте осмотримся, но далеко не разбредаться!
Расходиться особо было некуда, помещение было метров десять в радиусе. В небольших углублениях, на равномерном отдалении друг от друга, располагались плотно сомкнутые ставни. Я постучал по одной. По звуку материал напоминал чугун. Такую глыбу плечом не вынесешь, гранатой не прошибёшь. Скорее всего, эти двери должны были отпирать какие-то механизмы, нужно было лишь найти центр управления. Я озвучил свою догадку.
- Может быть, они запираются только изнутри, - инженерный склад ума Кислякова позволял ему делать такие выводы.
- Зачем кому-то создавать такую систему замков? Мне кажется это глупо. Вдруг выйдешь - дверь захлопнется, и всё... обратно не вернуться, - мой журналистский разум всегда был склонен к дискуссиям.
- Но подъёмник-то работает только в одну сторону, - моторист продолжал искать доводы в пользу своего предположения.
- Может быть, никто и не собирается отсюда выходить, - замечание Краснова было сделано в свойственной ему сухой манере.
- Не понимаю, зачем так делать? - старший лейтенант наконец-то выключил фонарик, в котором уже не было надобности.
- Чтобы не возникало лишних соблазнов выйти наружу, сбежать, - Краснов о чём-то задумался, словно вспоминал забытое слово, шумно вздохнул и закончил начатое предложение, немного растягивая слова, - мало ли какие цели ставили перед собой создатели этого объекта.
- Ёлки-палки! - боцман шарахнулся в сторону от того места, где только что стоял.
Все переключили внимание на его персону. Ковальчук замер в нелепой позе и смотрел на красное пятно правильной круглой формы на полу. Я уже видел его раньше, но в другой стороне комнаты и не придал ему особого значения.
- Боцман, ты же подковы руками гнёшь, а орнамента на полу испугался? - Митрофанов подошёл к моряку и ободряюще похлопал его по плечу.
- Оно двигалось! - Ковальчук повёл стволом пулемёта в сторону изображения геометрической фигуры под ногами.
- Кто оно? - вездесущий особист был уже рядом с эпицентром проишествия.
- Пятно! Круг этот красный шевелился! - голосом ученика, который оправдывается за невыученный урок, промямлил боцман, - вот, смотрите!
Круг передвинулся по полу и расположился перед боцманом на расстоянии шага. Удивлённый моряк стал пятиться, а круг продолжал своё преследование, сохраняя дистанцию. Этот странный "бой с тенью" продолжался секунд двадцать под молчаливое наблюдение членов нашего отряда.
- Может быть, это указатель? - моторист первым нарушил повисшую тишину, - Богдан, ты не беги от него, ты на него иди.
Боцман выполнил указание. Теперь круг отступал, а краснофлотец пытался его догнать.
- Богдан, ты его как догонишь, осалить не забудь, - вставил шутку Константин Пикин.
Послышались смешки.
- Отставить смех, мы не в салочки играем, мы на войне, - натянул поводья субординации Краснов, - иногда мне кажется, что я не на флоте, а воспитатель в детском саду. Красный круг - это же символ Японии? - не то спрашивая, не то утверждая, обратился он к лейтенанту.
Тот кивнул головой.
- Мы на территории предполагаемого противника. Всем быть на чеку!
- Товарищ капитан, меня кружок этот к двери привёл, - голос у всегда весёлого громилы-боцмана сейчас никак не соответствовал его внешнему виду. Он был растерянным.
Богдан стоял на пороге одного из входов-ставень. Только сейчас проход не был закрыт створками. Двери были открыты! Коридор за ними утопал во мраке. Виден был только небольшой пятачок впереди, освещённый слабыми мерцающими лампами центрального зала. Краснов встал рядом с боцманом и направил луч фонаря в темноту. Стены коридора были совершенно гладкие, будто отполированные до зеркального блеска, но идеально ровная поверхность ничего не отражала. Казалось, она поглощала весь попадающий на неё свет. Краснов повёл фонарём влево, чтобы получше рассмотреть обе стороны прохода. Оказалось, коридор расширялся -- стены постепенно расходились друг от друга в противоположные стороны и исчезали где-то во мрачном чреве объекта. Краснов водил туда-сюда фонарём, силясь получше рассмотреть какие-либо детали. Метрах в двадцати впереди пятно электрического света выхватило из тьмы бесформенный белёсый предмет.
- Что это? - Краснов пригляделся повнимательнее.
- Где? - Митрофанов подошёл, включил свой фонарь и тоже направил его в сторону непонятного предмета. Теперь уже они втроём пристально всматривались в блёклую бесцветную кучу у правой стены коридора.
- Плохое у меня предчувствие, - пробормотал боцман и передёрнул затвор пулемёта. Сухой металлический щелчок прокатился эхом, отражаясь от стены к стене. Белёсая куча пошевелилась.
- Твою мать! - боцман вскинул ствол и прицелился.
- Ковальчук, не стрелять! - Краснов повысил голос и опустил ствол его пулемёта в пол. Ковальчук не обращал ни на что внимания и наблюдал только за событиями в глубине коридора. Теперь уже вся бесформенная масса пришла в движение. В игре света и тени стали вырисовываться очертания, отдалённо напоминающие человеческую фигуру. Она выпрямилась и в свете фонарей блеснули два кошачьих глаза. Существо оскалилось, обнажая мелкие острые зубы, и резко бросилось в сторону. Два луча света заметались по коридору в поисках исчезнувшей цели.
- Куда ЭТО делось? - я взволнованно сжимал в руках фотоаппарат, жалея, что освещение не позволяет сделать отчётливый снимок.
- Тихо! - Краснов поднял руку вверх и немного подался вперёд, продолжая водить фонариком из стороны в сторону. Все прислушались. В наступившей тишине отчётливо слышались удаляющиеся шлепки, будто кто-то тяжёлый неуклюже бежал босиком по мокрому кафелю.
- Кажись, убежало, - сказал боцман, когда звуки полностью растворились в глубине коридора, перехватил пулемёт поудобнее и осторожно перешагнул порог. Вдоль стен промелькнули жёлтые искры, разрастаясь в тонкие нити света. Они становились ярче, пока не превратились в две тускло светящиеся полосы на стенах, как в центральном зале.
- Ковальчук, у тебя электриков в роду не было? - мрачно пошутил Кисляков.
Теперь ничто не мешало нам рассмотреть коридор более детально. Он отличался от центрального зала только дверями, расположенными одна за другой в обеих стенах.
- Что будем делать, Семён Алексеевич? - старлей обратился к капитану с таким выражением, словно мы стояли на берегу Рубикона.
- Лифт не работает, нам нужно искать запасной выход или пульт управления, - рассудительным тоном начал Краснов, не сводя глаз с полумрака, что царил впереди, - здесь мы не одни, так что нужно быть начеку. Будем двигаться дальше. Ковальчук и я впереди, затем ты Виктор Сергеевич и твой механик. Вы двое и журналист -- замыкаете колонну.
Меня немного возмутила форма обращения ко мне в третьем лице, поэтому я не ради справедливости, а для галочки в пункте "успокоить самолюбие" осмелился возразить: - а почему я сзади? У меня же есть фотоаппарат! Я могу сделать отличные снимки!
- Потому, дорогой мой, - капитан подошёл ко мне в плотную и вытащив из за моего ремня пистолет, протянул его мне, - потому что вместо фотоаппарата в руках лучше держать оружие!
Я взял пистолет правой рукой, левой продолжая сжимать камеру. Капитан несколько секунд посмотрел на меня взглядом, которым обычно смотрят моряки на пехоту, и завершил свой приказ, - Будем продвигаться не спеша. Мы знаем, что здесь не одни. Огонь без команды не открывать.
Наш отряд продолжил своё шествие согласно распоряжениям старшего по званию. Через несколько метров я заметил, что коридор становится шире. Если у самого входа в проходе могло поместиться всего три человека, то теперь четверо могли спокойно разойтись между собой, встретившись в этом замкнутом пространстве. Я не видел смысла в конструкции. Коридор и сплошные двери, словно это был не всплывший из глубин корабль, а какой-то один большой бюрократический кабинет с множеством приёмных. Мы попробовали открыть хотя бы одну, но всё было тщетно. На каждой двери был нарисован красный круг, такой же, как и двигающийся под ногами боцмана. В стороны эта геометрическая фигура больше не сворачивала, а лишь только манила вперёд. Или заманивала...
Мы осторожно продвигались, отмеряя шагами метр за метром, а коридор становился всё шире и шире. Полоски света по краям стен усиливали своё свечение, когда мы проходили мимо, а затем вновь тускнели, превращаясь в едва уловимые нити света.
- Стоп, - Краснов сделал предостерегающий знак рукой, - впереди открытая дверь.
Действительно, один проём с правой стороны зиял пустотой полумрака. Мы замерли, прислушиваясь, но равномерное гудение светящихся трубок, было единственным звуком в этом мрачном коридоре. Капитан и старлей вновь включили фонарики. Краснов подобрался к краю прохода, а Митрофанов осторожно шёл вдоль противоположной стены пытаясь осветить помещение напротив себя. Моряки взяли оружие наизготовку. Внутри комнаты мелькнули тени какой-то странной конструкции, внешне похожей на ванну с тянущейся к ней сверху и снизу паутиной кабелей и шлангов. Митрофанов стал подходить ближе, продолжая водить лучом света по обнаруженной нами конструкции. Среди проводов вспыхнул голубоватым огнём кошачий глаз. Тут же, прятавшийся в комнате бросился вперёд. Его движения были очень стремительными, фигура сливалась в белёсых разводах, скрывая свою истинную форму. На его пути стоял один из братьев. От полученного удара Костя отлетел назад, со смачным шлепком врезался в противоположную стену. Его брат Жора попытался двинуть нападавшего прикладом автомата, но тот с лёгкостью увернулся и нанёс ответный удар рукой. Георгий вскрикнул, а существо бросилось на него, метясь зловеще блеснувшими в полумраке зубами в шею. Матрос стал падать, но, защищаясь, успел подставить руку, на которой с громким хрустом сомкнулись зубы нападающего. Существо стало неистово кромсать моряка, подминая под себя. Шум драки пересекла короткая автоматная очередь - это открыл огонь Митрофанов. Пули с хлюпаньем впились в тело существа, оно взвизгнуло и отскочило в сторону, переключая внимание на старлея. Застрекотал пулемёт, отбрасывая своими выстрелами напавшего на нас к стене. Кривя морду в злобном оскале и разбрызгивая повсюду свою кровь, существо забилось в конвульсиях и, несколько раз дёрнувшись, затихло.
- Жив? - подскочил Митрофанов к Григорию.
Пикин, скрипя зубами от едва сдерживаемой боли, несколько раз судорожно кивнул. Его бушлат был разорван в нескольких местах, из видневшихся через них порезов, сочилась кровь. Прокушенная рука свисала плетью. Раненому помогли раздеться по пояс. Кисляков достал перевязочный пакет и ловко перебинтовал Пикина. Пока старший моторист оказывал первую помощь, я подошёл ближе к трупу монстра. Рядом присел на корточки Краснов.
- Вот это зубища, - Митрофанов встал рядом со мной.
У лежавшего на полу существа была абсолютно лысая голова, лишённая какой-либо растительности. Кошачьи глаза были глубоко посажены в череп. Лишённый губ рот был заполнен острыми зубами в пять сантиметров длинной каждый. Монстр имел белесую кожу, сквозь которую виднелись внутренние органы и кровеносные сосуды. Ноги напоминали лапы кузнечика, сгибаясь в коленном суставе внутрь, а не наружу. Худые руки заканчивались четырёхпалой кистью с острыми длинными когтями, являвшихся продолжениями пальцев.
- Кто это, или что это такое? - непонятно к кому обращаясь, спросил особист.
- Может быть, это результат экспериментов немцев? - Предположение старлея казалось самым очевидным.
- Разберёмся, - капитан поправил свою фуражку и обернулся ко мне, - Роман Валерьевич можете сделать пару снимков?
- Попробую, но света маловато, - я стал настраивать на фотоаппарате выдержку и диафрагму.
Не сговариваясь капитан и старший лейтенант, включили фонарики, перекрестив их на трупе. Я сделал несколько снимков.
- Теперь всем держать двери под постоянным наблюдением! - Краснов перезарядил ППШ, дослал патрон в патронник и оглядел всех по очереди, - Никакой самодеятельности, двигаемся плотной группой. Ковальчук и Кисляков идут впереди, Пикины замыкают отряд. Вам, Роман Валерьевич, лучше находиться в центре между мной и Митрофановым. И держите пистолет поближе...
Я был ничуть не против. Проверив и перезарядив оружие, команда двинулась дальше вглубь коридора. Я внимательно всматривался в каждую дверь. На всех были нарисованы какие-то символы над небольшими красными кругами, такими же, как и в центральном зале. Мне пришло в голову, что это своеобразная нумерация и было бы неплохо занести её в блокнот, чтобы на досуге попытаться разобраться и попробовать выстроить всё в математическую, а может даже и в лингвистическую систему. Я достал карандаш и пытался на ходу срисовать символы с дверей по левую сторону коридора.
- Пытаетесь таким образом выучить японский? - Митрофанов с любопытством заглянул мне в блокнот и тут же по памяти поправил мои каракули, - вот здесь ещё чёрточка внизу была.
- Это не похоже на японские иероглифы, - задумчиво ответил я и дорисовал символ в нужном месте, - хоть я и лингвист по образованию, но затрудняюсь вам сказать, что это за язык.
Идущий вразвалочку впереди боцман неожиданно остановился и поднял вверх правую руку - условный сигнал замереть на месте и соблюдать тишину. Отряд остановился, было слышно только напряжённое дыхание людей.
- Мне показалось, за этой дверью кто-то возится, - пояснил причину остановки Ковальчук. Он медленно и осторожно направился к ближайшей двери и приложил ухо к прохладной металлической поверхности рядом с красным кругом. В центре пятна сразу возникла небольшая белая точка. Она мгновенно растянулась в горизонтальную полосу, а затем быстро выросла на всё пространство круга и засветилась серым однородным пятном. Боцман проворно отскочил поближе к остальным. Серое пятно моргнуло и внутри него появилось изображение почти такой же комнаты, возле которой несколько минут назад произошла перестрелка. Сначала я подумал, что это просто картинка, но потом откуда-то из под двери встала фигура с нечеловечески длинными руками и огромными в пол-лица глазницами. Точнее, руки выглядели почти обычными, а вот пальцы доходили до колен и были тонкими и узловатыми. Это существо прошлось по комнате взад-вперёд, а потом резко подпрыгнуло и уцепилось за потолок всеми четырьмя конечностями, да так и осталось там висеть, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Тарасыч, только не надо зверушку выпускать, - умоляюще простонал покусанный Жора Пикин.
- Да не волнуйся ты так, - Кисляков поправил ремень автомата и повернулся к раненому товарищу, - тебя уже закусали - теперь наша очередь.
Все сдержанно улыбнулись.
- Ковальчук, а проверь-ка другую дверь тем же способом, - предложил Краснов, - хотя бы будем знать кто где сидит и сколько их там всего.
- А вдруг она откроется? - боцман неуверенно переступил с ноги на ногу и почесал затылок.
- А мы тебя прикроем в случае чего. Ты только включай круги и сразу прячься за нас.
- Североморцы за спины товарищей не прячутся, - Ковальчук гордо поднял голову, расправил плечи и с вызовом посмотрел прямо в глаза Краснову.
- Да не серчай, Тарасыч, не хотел тебя обидеть. Ну, не просто же так нам вперёд топать, надо хоть какие-нибудь данные по дороге собрать. Не держи зла, - объяснился особист и примирительно подал руку боцману. Ковальчук нехотя ответил на жест примирения, молча развернулся и пошёл вперёд.
Мы проверяли почти каждую дверь на пути вглубь странного корабля. В каждой комнате кто-то обязательно был. Я поражался разнообразию форм существ, обитавших в небольших отсеках по обеим сторонам этого сумрачного коридора. Изредка попадались похожие экземпляры, которых мы уже подробно не рассматривали и сразу продвигались дальше. Проход продолжал расширяться, и противоположную сторону теперь было видно с трудом. Решили двигаться вдоль левой стены.
- А ведь большая эта дура, - попробовал развеять напряжение разговором, шедший сзади Костя Пикин, - не меньше мили в диаметре. Вон сколько уже ходим, а ей всё конца-края не видно. Вот вы, какой самый большой корабль знаете? Говорят, это японский линкор "Ямато". Метров двести пятьдесят длинной будет. А тут совсем другой масштаб. Это какая страна может себе позволить создать такого монстра?
- Хватит демагогии. Разберёмся. - Краснов обернулся и грозно посмотрел на разговорчивого минёра. - Лучше по сторонам внимательнее смотри, а то не ровен час и тебя на зуб попробуют.
Костя нехотя прикусил язык и настороженно завертел головой по сторонам. Боцман снова остановился и поднял руку.
- Посмотрите, вон там, в глубине коридора на норд-вест, - чуть слышно произнёс он и повернул пулемёт стволом в нужном направлении.
Я внимательно пригляделся. В полумраке угадывался ещё какой-то фрагмент стены, которая по моим прикидкам должна была находиться как раз в центре ставшего довольно широким прохода.
- Проверим, - коротко бросил Митрофанов и вся группа последовала за боцманом в сторону нового объекта. Подойдя ближе, мы обнаружили отдельно расположенную комнату в форме правильного ромба, находившуюся точно между стенами коридора. Двери не было совсем. Внутри горел более яркий свет, исходящей от всей поверхности стен. Ковальчук осторожно заглянул внутрь.
- Пусто, - отрапортовал он, и смело шагнул внутрь.
- Кисляков и Костя Пикин останьтесь на входе. Глаз не спускать с дверей и проходов, докладывать даже если что-то почудилось. Остальные - внутрь. - Митрофанов подождал, пока последний из нас зашёл в отсек, огляделся и тоже нырнул под арку прохода.
Внутри комнаты почти ничего не было. По краю двух стен, соединяясь в углу и образуя латинскую букву V, располагалось нечто вроде стола с блестящей ровной поверхностью, разделённой на разноцветные сектора и квадраты, подписанные теми же символами, что я видел на дверях. Над ним висело несколько овальных устройств, светящихся тем же светом, что и круги на дверях в коридоре. У задней стены рядом с выходом возвышалась почти до самого потолка прямоугольная тумба непонятного назначения из какого-то матового материала. Впрочем, непонятно было назначение вообще всего, что я здесь видел. А материал оказался на ощупь слегка шершавым, пористым и тёплым. Другой мебели в этой комнате не было, поэтому все расположились прямо на полу полукругом.
- Никому ничего не трогать, - Краснов обвёл всех серьёзным взглядом, - пока мы не поймём что это такое, любое действие может представлять опасность для нас.
- Есть у вас какие-либо предположения по поводу того, куда мы все попали и как отсюда выбраться? - Митрофанов смотрел прямо в глаза Краснову и тот почему-то отвёл взгляд.
- Предположение есть, только не имею права я его высказывать. А как отсюда выбраться и сам не знаю. И сколько мы здесь проведём времени пока тоже неясно. Будем искать выход.
Я наконец-то вспомнил свои прямые обязанности и сделал несколько снимков необычного стола, тумбы и овальных устройств на стенах, благо освещение теперь позволяло.
- Ну, раз неизвестно, сколько мы здесь ещё пробудем - может, перекусим немного? - Жора Пикин улыбался во все тридцать два зуба и выглядел абсолютно счастливым, - Я захватил с катера банку сгущёнки! - он вытащил из-за пазухи сине-белую жестяную банку и с гордостью водрузил её на стол.
- Ты что делаешь? - Краснов рванулся к столу и резким движением скинул банку на пол.
Овальные устройства на стенах ожили, засветились интенсивнее и показали весь коридор до конца в обе стороны. Что-то неуловимо менялось в окружающей обстановке. Я никак не мог понять что именно, пока меня не осенило. Звуки! Появились приглушённые звуки, которые доносились из устройств над столом и частично из коридора. Они были однозначно мне знакомы, но я никак не мог их идентифицировать.
- Товарищ старший лейтенант, двери!!! - в комнату заскочил Кисляков с совершенно ошалелым взглядом, - что делать будем?
Теперь на овальных устройствах стало отчётливо видно, что все двери одновременно начинают медленно открываться. У меня внутри всё похолодело...
***
Я резко открыл глаза. Расплывчатое пятно, в котором смутно угадывались очертания больничной палаты, качнулось и медленно поплыло в сторону. Меня кто-то держал за руку - я чувствовал крепкую хватку и тепло чужой ладони. Отчётливо пахло табаком. Я немного скосил глаза вправо. Зрение постепенно восстанавливалось. "Главный" по-прежнему сидел на табурете и что-то быстро записывал на бумагу, положив под листок непонятно откуда взявшийся планшет. Дымящаяся папироса в его левой руке заметно подрагивала. Мне уже не было никакого дела до причин его нервного возбуждения, и я повернулся в сторону Вольфа Григорьевича. Он смотрел на меня спокойно и ласково, в его взгляде появилась даже какая-то нотка уважения или гордости.
- Ну что, пришли уже в себя, Роман Валерьевич? - он отпустил мою руку и снова как ни в чём не бывало обхватил набалдашник трости. Я еле заметно кивнул.
- Теперь вы понимаете, Вольф Григорьевич, почему я заставил вас подписать бумаги о неразглашении? - "главный" всё ещё продолжал что-то сосредоточенно записывать, поэтому вопрос лично мне показался риторическим. Вольф Григорьевич тоже не торопился ничего отвечать. Он пребывал в глубокой задумчивости.
- Как считаете, - "главный", наконец, оторвался от бумаги, - сможете провести ещё один сеанс, скажем, через пару дней?
- Несомненно... если в этом будет необходимость, - немного рассеянно ответил Вольф Григорьевич. Только теперь я заметил, что он будто постарел на несколько лет. Морщины на его лице казались более рельефными, седина особенно выделялась в волосах, глаза потухли и выражали крайнюю степень усталости и равнодушия.
- Будет-будет, - "главный" теперь был похож на таксу, которая увидела перед собой лисью нору и вся юлила и вертелась, истекая слюной в предвкушении охоты, - сегодня мы только в общих чертах восстановили картину событий. А вскоре перейдём к деталям. Ведь всё самое важное состоит из мелочей, которые нам и нужны для более полного анализа. От этого будут зависеть жизни, сами понимаете...
Вольф Григорьевич кивнул, с трудом поднялся с кровати и тяжёлой шаркающей походкой вышел за дверь.
- А вы, Роман Валерьевич, поправляйтесь быстрее. Вы ведь даже и не подозреваете, какую ценность для советского народа вы сейчас представляете. Ну, и не мне вам объяснять, что статью о ваших... э-э-э... приключениях писать не стоит. Да и рассказывать об этом тоже никому не советую. Бумаг пока подписывать я вам не даю, просто будем считать, что договорились об этом устно. Идёт?
"Главный" почему-то подмигнул мне, похлопал по плечу и вышел вслед за человеком с тростью. Я закрыл глаза и вдруг почувствовал себя далёкой одинокой звездой среди миллионов таких же далёких от неё холодных и недосягаемых звёзд. К горлу подступил комок, но сил разрыдаться совсем не осталось, поэтому я лежал, продолжая ощущать горечь и надеясь поскорее заснуть и очутиться в добром и светлом сне.