И шеф, размашистой походкой направился в свой запылённый кабинет с тем, чтобы выпить чаю и не появляться здесь ещё неделю или две.

Шура не знала, что именно она должна показывать мальчикам, но смутно догадывалась о предусмотрительности шефа, который оставил её здесь, дабы ребята в отсутствие сотрудников просто не прихватили с собой что-нибудь из оборудования или оставленных личных вещей. Шеф не любил разборок.

Она уселась на край стола, с таким расчётом, чтобы к ней поступал свежий воздух из открытой форточки и начала наблюдать за манипуляциями пришельцев. Зюзин и двое мальчиков, помогавших ему, начали двигать столы и стулья, снимать со столов мониторы, суетится у плинтуса под окном. Одним словом, создавать видимость деятельности. Когда шеф, попрощавшись до послезавтра, бросил Шурочке, уже стоя в дверях, что завтра для всех он в министерстве, мальчики засуетились ещё больше, но уже собирая свои инструменты. Когда за шефом захлопнулась дверь, двое из них, заявив, что придут завтра, спешно удалились.

Зюзин почему-то не спешил. Он всё возился с проводами, растягивая их вдоль плинтуса, и косился в сторону Шурочки, которая, скрестив на груди руки, продолжала наблюдать за его манипуляциями.

Уже сгустились ранние осенние сумерки, начал накрапывать серый сентябрьский дождь. Шурочка подошла к окну и подумала, что у неё нет зонта, а до метро идти минут 15. Ей стало грустно.

Вообще, у Шуры не было привычки думать вслух, но то ли на этот раз так получилось, то ли Славик проявил поразительную для его обычной мозговой деятельности сообразительность, но он внезапно предложил проводить её до метро, так как у него есть большой зонт, под которым, по его словам, хватит места обоим. Шурочка в первый момент содрогнулась при мысли, что ей придётся идти под одним зонтом с этим источающим почти трупный запах неандертальцем. Но потом ей пришло в голову, что если он наденет куртку или какую-либо другую верхнюю одежду, от него, может быть, будет вонять меньше, а на улице дышать легче. Перспектива промокнуть под вязким осенним дождём сулила воспаление лёгких или обострение хронического отита, который мучал её каждое межсезонье на протяжении нескольких лет...

И она согласилась.

Зюзин, с невиданной доселе живостью, побросал в угол свои провода, рассовал по карманам отвёртки, железочки, пластмассовые детальки и побежал к себе за зонтом.

Через несколько минут они уже шли по улице по направлению к метро. Славик предложил Шуре взять его под руку - дескать, так будет удобнее. Но она отвергла это предложение и продолжала шлёпать по лужам параллельно с ним, стараясь сохранять некоторую дистанцию даже под одним зонтом, дабы как-нибудь не прикоснуться к рукаву его, когда-то давно напоминавшей по цвету и покрою джинсовку, куртки.

Путь до метро прошёл относительно спокойно, если не считать того, что зюзинские бесформенные бутсы, поднимая с земли целые потоки грязи и воды, забрызгали Шурочке до колен её миленькие любимые серые брючки. А ещё утром они были так девственно чисты! Обнаружив эту неприятность уже возле турникетов, Шурочка расстроилась не на шутку.

Она чуть не заплакала, когда узнала, что Славику ехать в ту же сторону, что и ей. Его придётся терпеть ещё и в вагоне! Скрепя сердце, Шурочка втиснулась в набитый до отказа вагон. Сзади навалился Зюзин и, пыхтя, начал пропихиваться вперёд. За время пути она уже привыкла к его запаху, поэтому, смешавшись с тысячей запахов других распаренных и прижатых друг к другу тел, растворившись в практически безвоздушном пространстве, он, наконец, перестал для неё существовать. Теперь мешало подозрительно частое дыхание неандертальца и какой-то продолговатый предмет, то и дело упиравшийся сзади в её ягодицы.

Она увидела краем глаза, что на его бледно-сизой щеке заиграло что-то похожее на румянец. Дыхание неандертальца стало чаще, предмет, кажется, приобретал всё большую упругость. Наконец - остановка. Людской поток разнёс их в разные стороны. Между ними, на счастье, втёрся какой-то полупьяный гражданин, который почти не держался на ногах. Шурочке удалось повернуться лицом к своему провожатому. Зонтик торчал у Зюзина подмышкой. Скорее всего, он его так и держал с самого начала.

Злоба и оскорблённое чувство собственного достоинства, наконец, взяли верх над воспитанием и чувством такта. Шура почувствовала, что весь нерастраченный темперамент в один момент может прорваться наружу и обрушиться на голову этого запуганного неандертальца, навсегда похоронив в нём жалкие останки мужчины и человека. Ей снова стало жаль его, и скандалить в вагоне не хотелось. Шура решила подождать до станции пересадки, в тайне надеясь, что он поедет по кольцевой в другую сторону. Но он вошёл с ней в переход и совершенно спокойно прошлёпал на ту же платформу, куда свернула она. Ещё была надежда на то, что Зюзин сойдёт на другой остановке. Однако, проехав две станции, он вышел вместе с ней из вагона и на вопрос, куда же он едет, с невиданной смелостью заявил, что едет проводить её до дома, иначе, как же она пойдёт от метро без зонта? Логика его рассуждений показалась ей убийственной.

Дойду и так, - прошипела она и сделала попытку пойти в другую сторону. Зюзин неожиданно быстро и сильно схватил её за руку и притянул к себе. Она была так ошарашена его смелостью, что в первый момент даже растерялась, а потом вырвала руку и с силой ударила его по лицу.

С минуту, ей показалось, что ни один звук не нарушал в шумном вестибюле метро облепившей их со всех сторон тишины. Больше всего Шура была удивлена не своему поступку и не тому, что Славик ничего не спросил, и ничего не ответил. Больше всего её поразила отвратительная, самодовольная улыбка неандертальца. Словно он был доволен и счастлив тем, что наконец вывел её из себя, словно она уже принадлежала ему, словно он был её господином, потому что знал о ней что-то постыдное, от чего она хотела бы отречься, но не могла.

Шура не помнила, как вернулась домой. Щёки её горели от бессильной злобы и ещё от какого-то доселе незнакомого ей чувства... Ей казалось, что теперь она несвободна, как раньше, еще час назад. Что-то, совершенно необъяснимое и гадкое связывало её с этим типом, она боялась чего-то, но в то же время презирала его до глубины души, и презирала себя за этот страх.

Понемногу Шура успокоилась, уверив себя в том, что ничего не произошло, ничего не случилось. Подумаешь, - прислонился в метро! Мало что ли к ней прислонялись? Но неприятный осадок остался, и избавиться от него она не смогла.

На следующий день она не пошла на работу, сказавшись больной. Больничного в их конторе давно уже не требовали - с той зарплаты, которую ей там платили, вычитать было нечего. Тётеньки посочувствовали, дали несколько советов на предмет того, как следует лечиться, и успокоились, забыв о существовании Шуры на неделю.

Шесть дней она просидела дома, валяясь в постели с книжкой перед телевизором. Никого не хотелось видеть. Случай со Славиком не шёл у неё из головы. И в воскресенье, перед выходом на работу, решила развеяться и отправилась к своей университетской подруге, которая звонила накануне и приглашала в гости.

Галя - подруга Шуры, не была ей подругой в общепринятом и понятном всем смысле этого слова. Она принадлежала к тому сорту людей, которые вообще не способны с кем-либо дружить. Они вспоминают о человеке, если он им нужен и забывают его, как только необходимость в его услугах отпадает или они получают всё, что хотели. От них взамен за услугу можно удостоиться внимания, общения, но опять же, исключительно на интересующие их темы. Тем не менее, Галя считала, что у неё очень много друзей. И людей вокруг неё, действительно, было много. Было в ней что-то, что заставляло не отвергать её просьб и исполнять любые её прихоти. Вот и теперь Шура поехала в гости к подруге не просто так - поболтать или попить чайку. Гале нужно было передвинуть шкафы в квартире, а привлечь к этому делу кого-либо из сильной половины человечества оказалось совершенно невозможным. Кроме того, Галя по телефону сообщила, что у неё в доме совершенно нечего есть, намекнув тем самым, что продукты Шура должна захватить с собой, если собирается остаться у неё больше, чем на час.

Шуру это нисколько не удивило и не обидело. Со студенческих лет Галя приглашала к себе гостей со своими продуктами, предоставляя в их распоряжение свою трёхкомнатную квартиру. Мать Гали умерла, когда ей было четыре года, и Галя жила почти одна, если не считать совершенно невидимого папы, составлявшего предмет особой гордости великовозрастной дочуры. Многолетние усилия по дрессировке родителя не прошли безрезультатно: в присутствии посторонних папа вылезал из своей комнаты только в туалет, не вступая ни в какие провокационные разговоры ни с Галей, ни с её визитёрами.

Галя занималась астрологией и составлением гороскопов. Она редко выходила из дома, так как свои работы заказчикам отправляла по майлу. У неё даже была своя астрологическая страничка в интернете.

Но подробности галиной работы Шуру давно не интересовали. С мужчинами Гале не везло. Наверное, это её в каком-то плане и сближало с Шурой. В квартире Гали в разное время обитали довольно странные особи мужского пола, но все они исчезали в неизвестном направлении. Потом Галя всех уверяла, что они были ей совершенно неинтересны ни как люди, ни как мужчины, ни как её ГЛОБ(?!)-альные коллеги, и что всё равно бы ничего с ними у неё не получилось. Однажды Шура спросила, а чего бы она от них хотела - семьи, детей, страстной любви до гроба, слияния в профессиональном экстазе? Вопрос остался без ответа, и за такое преступное любопытство подруга подвергла её длительному остракизму.

На момент настоящей встречи они не разговаривали и не виделись несколько месяцев.

Передвинув шкафы посредством максимального использования физических возможностей организма Шуры, Галя пришла в благодушное настроение. Она вдруг вспомнила давно презренные ею законы гостеприимства и предложила выпить принесённое гостьей вино, съесть оливки, колбасу и фрукты, а заодно - поболтать. Шуре очень хотелось рассказать подруге про Славика, но что-то ей постоянно мешало, она хотела полного внимания к своей персоне (о, непозволительная роскошь!).

Галя всё время была чем-то отвлечена. Она сновала от стола с едой к столу, на котором стоял компьютер, всё время нажимала какие-то кнопки, набирала текст и возвращалась обратно, чтобы ухватить со стола очередной кусок колбасы или отхлебнуть вина. Наконец ей самой это надоело, и она предложила Шуре вместе перейти к компьютеру, чтобы есть и пить уже непосредственно на клавиатуре, как это делают бывалые юзера.

Шуре с самого начала пребывания в квартире подруги бросилось в глаза, что внимание Гали сосредоточено, точнее, рассосредоточено в двух разных направлениях. Сначала, с одной стороны, Галя руководила перемещением мебели, с другой - словно вела диалог ещё с кем-то. Потом, с одной стороны - разговаривала с Шурой, с другой - ждала ответа от кого-то ещё, невидимого, но странным образом присутствующего в непосредственной близости между ними, где-то здесь, в квартире. Шура никак не могла понять, где же находится этот Таинственный Незнакомец?

Наконец Галя показала Его. В уголке экрана монитора мелькал какой-то кружочек, а рядом с ним то вспыхивало, то исчезало изображение маленького жёлтенького конвертика.

- С кем-то переписываешься? - с неподдельным безразличием в голосе спросила Шура. Её больше заинтересовало изображение на экране, похожее на сотовый телефон с кружочком посредине, в котором стояли маленькие зелёненькие человечки.

- Это - Live On-Line,- снисходительно пояснила Галя. - Интерфейс русский и юзеры - со всего мира, но в основном русские. В свои данные - инфу - можно портретик для себя выбрать, настроение назначить, интересы, намерения, с которыми лезешь. Можно самому по интересам собеседника найти, а не ждать, пока к тебе сам кто-нибудь свалится, и будет бухтеть о своём. Вот, смотри!

Галя тут же продемонстрировала выбор собеседника, послав привет какому-то Nick из Новосибирска, в инфе которого значилась, среди прочих интересов, астрология. Не прошло и нескольких секунд, как пришёл ответ от её корреспондента. Завязалась переписка о составлении гороскопов с помощью компьютерных программ.

Шуре стало скучно, она уже хотела уходить, но вдруг, после очередного тыка мышкой на жёлтенький конвертик, вместо заумного собеседника из Новосибирска, на экран выскочило сообщение с сердечком на розовом фоне: Мышка, ты уже сняла трусики?

- Фу,ты! Козёл какой-то залез! - фыркнула Галя, открывая инфу. - Ну, так я и знала - возраст от 13 до 17. Сольём малыша в чёрный список, некогда его откровения выслушивать.

- А что, к тебе может кто угодно свалиться? - заинтересовалась Шура.

- Да, к сожалению, это часто бывает, - авторитетно ответила Галя. И пустилась в пространные рассказы о том, какие в основном уроды сваливаются к ней, и как она от них избавляется.

- Интересно, а кто-нибудь может залезть и посмотреть, о чём ты с кем-то переписываешься? Или тебя как-то вычислить? - всё больше разгоралось любопытство Шуры.

Шура влезла в изящные чёрные ботинки на высоких каблучках - предмет давней галиной зависти, просунула руки в рукава ярко-красного бархатного плащика, записала галин e-mail в аккуратненький красный блокнотик и, распрощавшись, побрела домой. Завтрашний день обещал быть тяжёлым.

По понедельникам Шуре жить не хотелось. Особенно осенью. Особенно, когда из серого, нависшего над душой, словно полог туристской палатки, неба сыплет едва заметный мелкий моросящий дождик. Тщательно завитые с утра на термобигуди кудри рассыпаются во все стороны, а зонтик совершенно не спасает их от влаги. Это обстоятельство всегда мешало Шуре чувствовать себя комфортно в тягостные осенние сырые дни. Она приходила на работу растрёпанной, долго торчала перед зеркалом в туалете, пытаясь привести в порядок волосы и разложить по полочкам столь же растрёпанные мысли, сосредоточившись на неотвратимо окружавшей её действительности.

В тот понедельник, когда она, наконец, добралась до своего рабочего места, пройдя через ряд зеркал в вестибюле, зеркало в туалете на первом этаже и на втором, Шура была мрачнее тучи. Это ещё счастье, что неандерталец Зюзин не попался ей под руку! Шуре казалось, что он где-то затаился и явно замышляет что-то недоброе. К недовольству собой и дискомфорту от растрёпанной причёски примешивалось незнакомое ей доселе чувство опасности. Она быстро прошмыгнула остаток коридора, водворилась в своё уютное красное кресло, как улитка в домик, и затихла.

Тётеньки с обязательно вымученным радушием поприветствовали её, поздравили с выздоровлением и приступили к своему обычному для утра понедельника ритуалу: рассказам о том, кто и что делал в выходные, обсуждению покупок и последних новостей. В этом привычном её слуху щебетаньи стареющих кумушек Шурочка не уловила задорных ноток, свойственных вступающей в разговор молодёжи. Она подняла голову: неужели девчонки так нагло опаздывают? Нет, обе девочки были на месте, сидели за своими мониторами, жали на кнопки, но не подавали признаков жизни.

Работают?! - удивилась Шура. Ей даже стало стыдно за своё безделье, и она потянулась к процессору, чтобы включить орудие производства и чем-нибудь уже себя занять. Телефонный звонок неожиданно прервал её благие намерения. Хорошо знакомый мужской голос бой-френда одной из девчушек - миловидной блондиночки Насти - просил позвать его пассию к телефону. Шура привычным движением протянула Насте трубку. Никакой реакции на её жест не последовало. Настя, которая всего неделю назад тревожно вздрагивала и с надеждой смотрела на Шуру при каждом звуке телефонного звонка, а если звонил её любимый - жадно хватала трубку и висела на телефоне часами, болтая обо всякой ерунде, теперь даже не оторвала взора от экрана монитора. Она продолжала лихорадочно жать на кнопки и тыкать мышью, совершенно не замечая попыток Шуры всучить ей когда-то столь желанную трубку.

Шура трижды окликнула Настю, дважды (!) сообщила ей, кто звонит, прежде чем та отползла от клавиатуры и начала вслепую нашаривать трубку, всё ещё косясь на экран.

Удивлению Шуры и остальных сотрудников не было предела, когда Настя, буквально через две минуты обычной бессодержательной беседы со своим любимым аспирантом Никитой, очень приличным молодым человеком и сыном хороших родителей (такой характеристики он удостоился в среде конторских тётушек), скоренько распрощалась и вновь прилипла к компьютеру.

Вторая девушка - хрупкий подросток с вечно растрёпанными тёмными кудряшками - Людмила, или как все звали её в конторе, Милёнок, ни с того ни с сего пронзительно хихикнула и подпрыгнула на своём стульчике, задрыгав и без того тоненькими ножками в чёрных колготках.

И Валентина Львовна, не считая нужным ожидать ответа на свою тирраду, бухнула на стол Шуре пачку разношёрстных черновых листов, с энтузиазмом начала объяснять, где и что нужно поправить.

До обеда Шура набивала отчёт, пробираясь сквозь дебри корявого почерка Валентины Львовны, и совершенно забыла за этим занятием и о растрёпанной причёске, и о Зюзине, и о Гале, и о том, что и на её столе стоит уникальнейшая возможность связи со всем миром, которую она ещё вчера так желала заполучить.

В обеденный перерыв, когда тётушки уже разбежались по буфетам и магазинам, Шурочка встала со своего креслица, воткнула в розетку вилку электрического чайника и полезла в ящик, чтобы извлечь оттуда пачку китайской лапши. Тут она заметила, что Настя и Милка по-прежнему сидят за компьютерами и даже не собираются идти обедать или хотя бы попить с ней за компанию чаю. Она спросила, по своему обыкновению, переиначивая фразу из известного кинофильма: А не хочет ли кто чаю или сливок?

Вопрос остался без ответа. В комнату уже несколько раз просовывалась рыжая голова милкиного ухажёра - охранника Володи, звавшего Милку обедать. Милка отмахивалась от него хрупкой ручонкой и бормотала что-то типа: Сейчас, подожди!, но не двигалась с места.

Да, ерунда какая-то происходит, - подумала Шура, наматывая на вилку верёвки пересолёной лапши. - Даже Володька, за которым неделю назад Милка готова была бежать на край света, уже неинтересен. Подсели, не иначе.

После нехитрого обеда, состоявшего из смеси китайской лапши с растворимым супчиком из пакетика и чая с принесёнными Валентиной Львовной и выданными в общее пользование баранками, Шура решила пойти покурить. Она не была заядлой курильщицей, но уважала это занятие после обеда, как весьма продуктивный отдых - можно было посидеть в курилке, подымить, вспомнить студенческую молодость и отвлечься от рутинной скуки обычного рабочего дня.

В поисках вечно куда-то исчезающей и совершенно неуловимой в недрах дамской сумки зажигалки, Шура вытряхнула всё её нехитрое содержимое на стол. Среди смеси заколок, косметических карандашей, футлярчика с помадой, ключей и массажных расчёсок, на столе оказалась щёгольская красненькая записная книжка, из которой выпал какой-то листок.

Галя! Почта! - вспомнила Шура и, вырвав из сладких объятий Морфея свой уже успевший захрапеть компьютер, ткнула мышкой в значок Бата.

Наскоро состряпав письмо со своим емелей, Шура отправила его адресату и стала ждать ответ. Обеденный перерыв близился к концу, Шура уже несколько раз совалась в ящик, но писем не было. Дабы не терять зря времени и не лишать себя заслуженного удовольствия, Шура спустилась в курилку.

За пеленой сизого табачного дыма ей не сразу удалось различить сутулую фигуру неандертальца, о чём-то беседовавшего с охранниками Игорем и Володей в дальнем углу. Он, очевидно, тоже не сразу её заметил, поэтому продолжал, довольно громко для замкнутого пространства гулкого полуподвального помещения, свой занимательный рассказ о том, как он провожал Шурочку до самого дома и даже остался у неё на чашечку кофе. На этом месте своего правдивого повествования Зюзин, прищурив бесцветные подслеповатые глаза, различил, наконец, поблизости знакомый силуэт и закашлялся. Последние слова застряли у него в горле, смешавшись с вязким табачным дымом. Слушатели, очевидно, уже слышали фантазии неандертальца в нескольких вариантах, поэтому вполне закономерным оказался вопрос охранника Игоря, стоявшего к Шуре спиной: ...так, что, когда она тебе дала, сразу после кофе, или пришлось-таки за горючим сбегать?

И без того троглодитообразное лицо Славика приобрело выражение обезьяны, которая внезапно забыла, что по теории Ч.Дарвина человек именно ей обязан своим происхождением. Он вновь закашлялся, промычал что-то невнятное и выгнул ещё больше свою сутулую спину. Казалось, его руки сейчас коснутся заплёванного пола курилки. Весь его вид говорил о том, что если бы рядом оказалось какое-нибудь высокое дерево, неандерталец наверняка залез бы на него, и сидел там до конца своих дней. Перспектива проделать путь в несколько шагов мимо стоящей возле спасительных дверей Шурочки теперь была для него страшнее всех египетских казней.

Игорь, одёрнутый за рукав более наблюдательным Володей, повернулся всем корпусом к Шуре и расплылся в широкой нахальной улыбке, показывая мелкие кривые зубы.

Нет, этого Шурочке уже не дано было пережить. Она запустила в их угол непотушенный окурок, резко развернулась на каблуках и почти побежала в сторону туалетной комнаты.

Пошли все к чёрту, скоты! Уйду, уйду, куда глаза глядят! Нет, лучше отравлюсь, отравлюсь таблетками и записку оставлю: в моей смерти прошу винить Славу З. - крутилось в её мозгу, пока она поправляла размазанный слезами макияж перед зеркалом в пустующем кабинете шефа.

То-то они все попляшут! Буду лежать в белом гробу, в белом платье, в белых цветах и белых тапочках! Лицо будет умиротворённое и безразличное, а они будут стоять у гроба и рвать на себе волосы! - и она живо представила себе, как неандерталец, обливаясь слезами, дерёт со своей головы останки грязных волос, бьёт себя в грудь и оправдывается перед всеми, доказывая свою невиновность. Ей стало смешно, потом грустно. Потом она вновь размечталась. Подумалось, что будь у неё смелый заступник, высокий и красивый принц в белой тройке и на белом Мерсе, они бы не посмели так вести себя. Он бы вызвал на дуэль этого поганца и отстрелил бы ему и его липкий язык, и ... Что именно ещё надо отстрелить Зюзину, она не успела подумать. Её позвала из соседней комнаты Валентина Львовна, которой вновь понадобились её услуги, и жизнь пошла своим чередом.

Только к вечеру Шура вспомнила про письмо от Гали. Оно уже давно должно было прийти. Пробудив летучую мышку почтовой программы, Шура проверила входящие сообщения. Вопиющая пустота ящика внесла свой необратимый вклад в методичное добивание несчастной жертвы.

Шура почувствовала, что впадает в чёрную меланхолию. Такое с ней бывало не часто, но теперь, казалось, что приступ стоит на пороге, уже тянет к ней чёрные дрожащие руки, спешит схватить, засадить в непробиваемый колпак и держать там, по крайней мере, вечность.

Она уже готова была безропотно броситься в знакомые ей не понаслышке объятия, закрыть крышку и ни на что не реагировать, как вдруг Милка, на секунду оторвавшись от своего монитора, предложила:

Шура нехотя ткнула пальцем F2, открыла милкино послание. Так же апатично она заметила, что рабочий день подходит к концу, тётушки засуетились, собирая сумки, а студентки, вопреки обыкновению, сидят, как пришитые.

Уже все попрощались и ушли. Даже студентки, наконец, вспомнили о перспективе сдачи зачётов строгим преподавателям, нехотя погасили экраны мониторов и, шумно делясь впечатлениями о дне, проведённом в он-лайне, побежали по направлению к выходу.

- Пока! - буркнула Шура и решила остановить свой выбор на картинке с изображением грустной принцесски с маленькой диадемкой в огненно-рыжих волосах. Именно такое лицо она видела сегодня в зеркале, когда вытирала слёзы в кабинете шефа.

Имя она тоже придумала себе соответствующее картинке - назвалась Reginа. Не больше, не меньше. Дальше было уже проще - указала без колебаний свой возраст, занятие, местонахождение. В графе статус покривила душой - написала, что не замужем, но занята. Можно было, конечно, ничего не указывать, но ей показалось, что так будет лучше. И не одинокая, что вызывает всеобщее презрение, и вообщем-то, по большому счёту, свободна. Многое можно наврать. Это соответствовало её целям.

Нельзя сказать, чтобы Шурочка по природе своей любила обманывать людей. В жизни, напротив, она старалась никогда не врать. И если врала, то это была самая невинная ложь, от которой ровным счётом ничего не менялось. Она могла сказаться больной на работе, если хотелось отдохнуть, могла сказать непонравившемуся ей назойливому самцу в троллейбусе, чтобы отстал, что она замужем и у неё трое детей. Она могла бы даже соврать своему первому мужчине, что он у неё второй или десятый, если бы ему от этого стало легче, или, напротив, что первый, если бы он хотел услышать такой ответ. Она была к этому готова, и такая ложь не тяготила Шуру. Ей нравилось казаться окружающим совсем не тем, что она есть на самом деле. Но, правда, в жизни ей удавалось это не часто. Пришлось бы много и долго врать, а делать это, глядя в глаза собеседнику, она не умела. Её раскрывала даже Галя на второй или третьей лживой фразе. Совершенствоваться в искусстве лжи Шурочке было лениво, как и вообще совершенствоваться в чём-либо. Из-за своей лени она в детстве бросила художественную школу, хотя преподаватели, безусловно, признавали за ней определённый талант к графике. Из-за лени она в своё время не захотела после университета изучать дальше французский язык, в котором делала большие успехи. Из-за лени не поступила в аспирантуру. Все из-за той же банальной до безобразия лени не хотела иметь настоящих друзей и собаку не хотела завести, потому что её нужно выводить гулять.

В беседах он-лайн с невидимым и незнакомым собеседником она видела всю неограниченность своей свободы. И главное, что здесь не нужно было прилагать особенных усилий, чтобы обмануть кого-то, чтобы одновременно и казаться, и быть тем, кем она хотела себя видеть. Секретарша в жалкой госконторе, закомплексованная и таящая в себе массу нерастраченного темперамента, могла представиться кем угодно. Шурочка представляла себя то серьёзной бизнес-леди, у которой нет времени на глупые разговоры, то страдающей под тяжестью собственного интеллекта богатой скучающей дамой, волей случая ставшей любимой игрушкой удачливого бизнесмена, то счастливой влюблённой барышней, то неутомимой секс-бомбой, щёлкающей мужиков, как семечки.

У неё кружилась голова от всех этих возможностей. В первые три дня виртуального общения Шура даже внешне преобразилась до неузнаваемости - на щеках заиграл задорный румянец, в глазах появился радостный блеск, которого давно уже она не наблюдала в самых родных зеркалах. Шурочка, сама того не замечая, стала одеваться более откровенно, использовать самую яркую косметику, улыбаться и курить с чёрного блестящего мундштука, дабы войти в один из созданных себе имиджей загадочной роковой женщины. Весь этот скрытый маскарад лиц и образов позволял ей раскрыться даже для самой себя с совершенно разных сторон. Она чувствовала, что где-то глубоко в ней сидит талантливая актриса, которая, наконец, после долгих лет сидения взаперти и забвении, начинает получать роли и выходить на большую сцену.

Иногда Шура одновременно общалась с 6-7 юзерами мужского пола от 20-и до 50-и лет, выступая перед каждым из них в прямо противоположных друг другу образах, интуитивно угадывая именно то, чего они сами ждут от своей корреспондентки.

Шура отсканировала несколько своих самых удачных фотографий и щедро рассылала их то в Новосибирск, то на Северный Кавказ, то в Иркутск, то в Питер. Фотографии просили практически все, кто выходил на неё, прельстившись мордочкой принцесски в незатейливой инфе. Шуре нравилось, что её фотки пользовались огромным успехом - ещё никто из корреспондентов после их получения не забыл послать запрос на помещение её в список друзей. Некоторым она отказывала - от родившегося вмиг из ниоткуда кокетства, многим - с королевской щедростью милостливо разрешала.

С женщинами она принципиально не общалась, потому что сами лезли к ней только лесбиянки и скучающие на скучной работе дамочки лет 25-30, которые накануне поссорились с мужьями или любовниками и искали сочувствия или жилетку, в которую можно виртуально выплакаться. Всё это было невообразимо скучно и знакомо Шурочке в жизни. Мужчин она в жизни не знала. Об особенностях их психологии и физиологии она раньше могла только догадываться, а теперь они сами, ничего и никого не стесняясь, проявляли эти особенности в ни к чему не обязывающем трёпе. И Шура, сама того не замечая, подсела на наркотик этой опьяняющей лёгкости и свободы, очень быстро, даже намного быстрее и серьёзнее, чем она могла предполагать.

Теперь жизнь её поделилась на две совершенно разных и никак не состыкованных в пространстве и времени неравных половины: до Лайф Он-Лайн и после знакомства с ним. Ей казалось, что до- это было очень давно, как когда-то казалось давно ушедшим всё время, прожитое до поступления в университет. Только сейчас, казалось ей, она начала вылезать из искусственно образованной вокруг себя скорлупы и раскрываться для окружающих в полном объёме своей незаурядной личности. Она была уже не робкая застенчивая Шурочка, готовая бежать от любого проявления интереса к ней, как к женщине. Какая-то часть Шурочки, незаметно для неё самой, переродилась в настоящую королеву, опытную кокетку, загадочную даму по имени Регина. И Регина всё больше и больше брала верх над Шурочкой, полностью замещая её в он-лайн и изредка проявляясь во внешней жизни. Это была одна из великих иллюзий, порождённых он-лайн в её сознании. Другая иллюзия оказалась куда более опасной...

Шурочка купалась в своих иллюзиях, наслаждалась ими, как уставший от грязи, тесноты и слякоти города человек, вырываясь на природу, наслаждается свободой, свежим ветром и разноообразием звуков и красок полей и лесов. Она устала от себя и собственного одиночества в толпе. Она всегда рвалась из своей замкнутости к чему-то живому, неизвестному. И она это получила, но получила так легко, что вскоре свободная лёгкость, сопровождающая её виртуальные полёты, Шурочке начала надоедать.

Надоели сальные разговоры о сексе, изменах, особенностях мужской и женской физиологии, надоело хвастовство несуществующими успехами в жизни, любви, работе, надоело обсуждение особенностей жизни и погодных условий в разных концах страны. Шуре-Регине хотелось чего-то несоизмеримо большего, а он-лайн не мог этого дать. Ей хотелось воплощения всех фантазий не в виртуальной, а в обычной, земной реальности, которая понятна в ощущениях, имеет вкус, цвет и запах. Шура сама этого не ожидала, но так случилось. Она хотела стать Региной и в жизни, но для этого ей было необходимо пережить ещё что-то, а что именно - она не знала. И Шура постепенно перестала даже включать когда-то имевший над ней такую огромную власть кружочек в уголке экрана. Это было попыткой снова научиться жить без него. Попытка, как и следовало того ожидать, не дала желаемого результата. Шура так и не смогла стать Региной, и не смогла вернуться назад, в свой, замкнутый на себе самой мирок, ибо невозможно войти в одну и ту же реку дважды.

К началу зимы Шура заболела. На дворе стоял уже необычайно холодный для Москвы декабрь. Слякоть и грязь, привычная москвичам в зимний период, внезапно сменилась морозом и обильными снегопадами. Шура могла бы пережить весь этот ужас, если бы её зарплаты и откладываемых с неё жалких накоплений (при вливании минимальных средств со стороны родителей) хватило на покупку приличной, с точки зрения Регины, дублёнки. Но на хорошую вещь, которую купить хотелось, денег не хватало. Поэтому Шура продолжала и с наступлением холодов ходить на работу в лёгком демисезонном пальтишке, отложив покупку зимней одежды до лучших времён. Воспаление лёгких уложило её в постель на две недели. Ещё неделю она просто сидела дома, потому что вплоть до новогодних праздников стояли морозы. Казалось, Регина отпустила её, исчезла навсегда.

Только в последние дни декабря, перед самыми праздниками, Шура, после долгой разлуки, вновь обрела в полном составе своих тётушек и экран монитора любимого рабочего компа.

Включив изрядно запылившийся за время её отсутствия компьютер, Шура тут же полезла в Лайф Он-Лайн. На неё свалился ряд сообщений столетней давности от знакомых виртуалов, о существовании которых она вспоминала всё реже. Шура никому не стала отвечать, и уже хотела вообще отключаться, как вдруг ей на глаза попался незнакомый ник. Почему-то он привлёк её внимание.

Картинка изображала полузакрытого капьюшоном монаха, номер был скрыт, имя Doktor Faust не напомнило ничего, кроме ассоциаций с давно забытым Гёте. Возраст - 32 года. Москва. Администрация. Разведён. Настрой - отличный, намерения - ищу друга. Нет, такого Шура явно не знала. Она принялась более тщательно изучать инфу пришельца. В интересах было указано - классическая музыка, история, филология, поэзия, психология и домашние животные. Коментарий и фотографии отсутствовали. Сообщение, выскочившее на экран, говорило о том, что оно послано недавно - Фауст поздравлял Регину с наступающим Новым годом и спрашивал, как и где она будет отмечать праздники.

Шура не знала, куда ей податься на Новый год, до которого оставались считанные дни. Никаких предложений от знакомых не поступало. Ей светила совершенно безотрадная перспектива просидеть всю ночь дома в одиночестве или поехать в гости к родителям, где получить подарки, посмотреть по телевизору огонёк, прослушать досадливые наставления маменьки, относительно необходимости скропостижного замужества, и улечься спать в чудом сохранившуюся до сего дня свою детскую кроватку.

Поэтому она ответила Фаусту вопросом на вопрос: А ты?

Ответ почти растоптал её своей неожиданностью: В Венеции. Нас пригласили компаньоны. Завязалась непринуждённая переписка о дальних странах. Корреспондент поведал Регине, что он бывал во Франции, Италии, Чехии, Нидерландах, да и вообще почти во всех европейских столицах.

Фауст отвечал удивительно грамотно, проставляя все необходимые знаки препинания, что в он-лайне случается крайне редко. Он не просил с первого слова фотографию, не сводил беседы на скользкие сексуальные темы. Просто легко и непринуждённо создавал вокруг себя ореол преуспевающего в жизни бизнесмена, которому не чуждо ничто человеческое. Наверное, именно этим он и расположил к себе свою корреспондентку, завоевал её доверие и буквально за несколько часов общения сумел добиться её дружбы и внимания.

Регине и в голову не приходило, что руководитель высшего звена солидной фирмы, каковым представил себя Доктор Фауст, не может, просто не имеет времени, подобно секретарше в облезлой конторе, часами сидеть в он-лайне и переписываться с совершенно незнакомой ему девушкой, с полуслова угадывая то, что она хотела бы от него услышать.

Но эти нюансы не интересовали неопытную и наивную в обстоятельствах жизни in real Шурочку. Она давно перешла из реальности собственных грёз в реальность грёз, составлявших для неё когда-то особую притягательность виртуального общения. Теперь она не могла сосредоточиться ни на работе, ни на приготовлениях к новогодним праздникам, занимавших в последнюю неделю всех сотрудников конторы. Она вновь, незаметно для всех, перерождалась из скромной девочки Шурочки в загадочную, божественную, женственную Регину, которая, казалось, может ВСЁ.

С высоко поднятой головой, любуясь на свой загадочный облик во всех встречавшихся ей зеркалах, она бродила по коридорам украшенного к празднику учреждения, раздаривая направо и налево обвоожительные улыбки, то и дело поправляла и без того безупречно уложенные волосы, подводила карандашиком ярче обычного сверкавшие, благодаря импортной новой губной помаде, губки. Её крупноватый нос с лёгкой горбинкой более не казался ей уродливо-огромным. Круглое напудренное личико принцесски, смотревшее из кривоватого зеркала в кабинете шефа, не вызывало раздражения. Жизнь сулила массу приключений и неожиданностей, к которым Шурочка была готова. Запах новогодней ёлки в холле, сверкающие игрушки - всё это окрыляло когда-то бескрылое существо, путало её мысли цветным серпантином и превращало в красивую новогоднюю хлопушку, таящую в себе опасность разрывной гранаты.

Каким-то необъяснимым образом Доктор Фауст тоже почувствовал это перерождение и уже на следующий день приступил к более решительным действиям. Он продолжал плести сеть, всё настойчивее приглашая запутаться в ней очарованную его любезностью Шуру.

Утром, прибежав на работу ранее обычного, Шурочка тут же кинулась к компьютеру и получила по почте письмо от Фауста с вложенной в него фотографией. На Шурочку смотрело необыкновенно мужественное лицо, отдалённо напоминающее актёра Мела Гибсона во времена его молодости. Мужчина был одет в белый (!) костюм и выглядел, как фотомодель из заграничного журнала. В письме было только несколько слов - Фауст извинялся, за то, что у него нет фотографии поновее. На предлагаемом снимке, по его словам, он был запечатлён в возрасте 29-и лет.

Шурочку несколько огорошил такой поворот событий, но Регина сдаваться не собиралась. Она выбрала свою самую эффектную фотографию и послала Фаусту в ответ. Через две минуты в углу монитора задёргался жёлтый конвертик. Фауст рассыпался в самых сладких комплиментах её внешности.

Регина была на вершине блаженства. Неожиданно для себя самой, она уже представила себя в объятиях этого мужественного красавца, в Венеции, в гондоле, под шум новогоднего карнавала и огни праздничных фейерверков. Её губы, казалось, касались его гладковыбритой, безупречной, упругой щеки, он улыбался и страстно прижимал её к своему играющему мускулами сильному мужскому телу, источающему запах свежести и дорогого душистого табака.

Столь же неожиданно для себя она поинтересовалась у невидимого корреспондента, какие женщины ему нравятся. И он охотно прислал ей точное описание её внешности и характера, словно знал Шурочку много лет, с самого её рождения. Неопытное сердечко Шурочки затрепетало, бюстгалтер вдруг стал тесен, ноги одервенели и размякли, ладони предательски увлажнились.

Однако Регина не растерялась, и услужливо пришла на выручку, поинтересовавшись у Фауста, есть ли у него на данный момент возлюбленная? Фауст, продолжая своё чёрное дело, упорно не желал замечать роковую Регину. Он умело расставлял сети на пути маленькой Шурочки: ответил, что развёлся с женой из-за её измены, хотя и очень любил эту женщину. Упомянул о том, что она внешне была очень похожа на Регину, но случилось так (все мы, дескать, люди!) - полюбила другого человека, а он, благородный и великодушный Фауст, считал себя не вправе стоять на пути у высоких чувств. Сейчас он свободен, потому что не случилась пока в его жизни встреча с такой женщиной, как Регина. Он просил свою корреспондентку что-нибудь искренне рассказать о себе, о том, чего бы она сама хотела от своего избранника. Между прочим, поинтересовавшись, были ли у неё мужчины, изъявил желание познакомиться с собеседницей поближе.

Шурочке не хотелось врать, но она испугалась, что если она скажет правду, Фауст потеряет к ней всякий интерес. Её представления о приличиях несколько деформировались за период общения с миром в он-лайне, но жалкие останки этих представлений всё ещё давали знать о себе. Регина не дала им прорваться. Регину понесло. Шурочка уже ничего не могла с этим поделать. Она исчезла вообще. Осталась самоуверенная, бесстрашная красавица Регина, для которой любые откровения с мужчинами были привычны и не представляли особого труда.

Незаметно для себя, она скатывалась всё ниже и ниже, при умелой поддержке собеседника, пускалась в самые грязные откровения о своих сексуальных предпочтениях и никогда не существовавших в реальности похождениях.

Фауст, в свою очередь, будил её воображение, изощряясь в бурных фантазиях, свойственных более изголодавшемуся по сексу грубому отвратному самцу, чем солидному красивому мужчине, каковым он пытался себя представить в начале. Но Шурочка ничего не замечала, расписывая во всех красках то, чего никогда не испытывала в реальной жизни. Она пользовалась весьма убогой, полунаучной терминологией, свойственной популярной литературе о сексуальном воспитании для едва начавших созревать подростков, описывала сцены, увиденные ею в тех немногочисленных порнофильмах, которые ей удалось посмотреть за свою краткую жизнь. Шурочку нисколько не удивляла реакция собеседника - вся её наглая ложь сходила за чистую монету. Фауст ни разу не одёрнул её, когда она, даже на свой собственный, весьма неопытный взгляд девственницы, явно хватала лишку, преувеличивая до необыкновенных размеров свои сексуальные возможности и возможности своих воображаемых партнёров.

Целый день они смаковали подробности сексуальных извращений, примеряя на себя то маски садо-мазохистов, то развратнейших бисексуалов, то любителей группового секса в духе всё того же хорошо известного ей по книжкам маркиза де Сада.

Сотрудники удивлённо поглядывали на раскрасневшуюся, с трясущимися от волнения руками, едва переводившую дыхание Шурочку, которая не реагировала ни на одну из их реплик. В тот день она не пошла в обеденный перерыв на чаепитие с праздничным тортом, организованное в буфете стараниями тётенек. Они всё ещё не оставляли надежды свести Шурочку с неандертальцем хотя бы в такой, полуофициальной обстановке. Собственно, с этой целью празднество и было организовано. Поэтому тётеньки долго надоедали ей, уговаривая спуститься в буфет, но Шура оставалась глуха к их мольбам.

Кусочек торта доставили ей прямо к компьютеру, сердобольная Валентина Львовна налила ей чаю, вбухав в него ложки три сахарного песка. Шурочка никогда не пила сладкий чай, он всегда был ей противен. Только одна маленькая ложка сахара на огромную чашку означала, что чай будет вылит Шурочкой в унитаз.

В тот день она выпила это приторно-сладкое пойло, закусив его огромным куском торта птичье молоко, который в реальной жизни не согласилась бы даже понюхать.

За час до конца рабочего дня Фауст неожиданно ненадолго исчез. Его не было с полчаса, за которые Шурочка успела только сбегать покурить в туалет, потому что в курилке торчал столбом неандерталец и смолил свой вонючий Беломор, убивая вокруг себя всё своим видом и запахом.

В туалете она неожиданно для себя обнаружила, что её бельё стало влажным, щёки горят лихорадочным румянцем, помада съедена, а всё лицо приобрело такое неприлично-похотливое выражение, что с ним ещё утром ей было бы стыдно показаться людям на глаза. Она начала приводить себя в порядок, но тут же бросила это занятие. Перед её мысленным взором пошла картинка - Фауст, изящными движениями красивых сильных пальцев расстёгивал кофточку на её спине, прижимаясь к ней всем телом. Она почти почувствовала, как он касается её сосков мягкими, нежными подушечками пальцев, сжимает её грудь в гладких белых ладонях. Кофточка упала ниже пояса, незамысловатая застёжка-молния на брючках разошлась сама собой, освободив её от всего - от стесняющей движения одежды, от стыда и душившего её на протяжении всей жизни необъяснимого страха перед близостью с мужчиной.

Его руки опускались ниже, легко скользили по её бёдрам, животу, ягодицам, вызывая во всём теле тягостную истому и желание отдаться ему прямо здесь, в этом грязном сортире, насладиться его ласками, его телом, взять от него всё и дать всё, что он хотел бы получить от неё...

Внезапно включившись, неисправная уже около года сушилка для рук, с разбитым и заляпанным губной помадой кривым зеркальцем, безобразно лишила Шурочку первого в её жизни предвкушения оргазма. Девушка вздрогнула всем телом, пулей выскочила из туалетной комнаты и побежала к компьютеру, чтобы поделиться новым, доселе незнакомым ей чувством, со своим тайным виртуальным любовником.

Фауст был уже на месте. С первых же слов он угадал её мысли и предложил встретиться сегодня после работы у метро, подробно описав то, в чём он будет одет и внешний вид своей иномарки, даже указав её номера. Потом предложил пофантазировать, как бы им провести вечер. Предложил на выбор пять дорогих ресторанов, осведомился о предпочтениях Шурочки в области спиртных напитков и в качестве продолжения программы спросил, как она на счёт того, чтобы пойти к нему домой посмотреть фильмы и послушать музыку? Шурочка, едва сдержав вопль радости, готовый вырваться из её груди, охотно согласилась.

Попрощавшись до вечера, Фауст удалился. А Шурочка, внезапно вспомнив о том, что она для ресторана совершенно не одета, бельё мокрое, самое обыкновенное и источает, в следствие недавних переживаний, не вполне свежий запах, быстро сорвалась с места и побежала домой. Переодеваться.

Дома она наскоро приняла душ, уложила вновь несколько растрепавшуюся причёску, вытряхнула из шкафа всё своё бельё и наряды. Бельё она решила одеть новое, подаренное ей на день рождения, ещё не успевшее надоесть и обтрепаться от длительной носки.

Увы, вечерних платьев у Шурочки никогда не бывало! С полчаса она пыталась подобрать соответствующую случаю одежду. Наконец, её выбор остановился на декольтированной чёрной велюровой кофточке, выгодно и соблазнительно подчёркивающей формы её пышной груди. С кофточкой неплохо смотрелись чёрненькие блестящие брючки-стретч, скрывающие полноватую талию, но идеально подходящие для того, чтобы обратить внимание на безупречную форму упругих ягодиц нашей принцесски. Свой костюм она дополнила золотыми браслетиком и цепочкой - подарком родителей к её 18-летию. Этого ей показалось достаточно. Поправив макияж, Шурочка вытащила из коробки аккуратно уложенные туда осенью почти новые блестящие туфельки на высоких каблучках, сунула в них изнеженные зимней обувью ножки.

Тиски утративших от долгого хранения в коробке мягкость туфель беспощадно жали пальцы, каблуки своей тяжестью напоминали колодки, подошвы словно обжигал огонь из раскалённой печки. Она чувствовала себя Русалочкой, ради прекрасного принца обменявшей свой золотой голосок на пару прекрасных ножек, которые совсем не умели ходить.

Сжав зубы от боли, Шурочка несколько раз прошлась перед зеркалом в коридоре, не отрывая глаз от этой соблазнительной рыжеволосой барышни, которая странным образом оказалась в её давно неремонтировавшейся, обшарпанной квартирке. Постепенно боль отступила. Фигура, поставленная на каблуки, распрямилась, приобрела желанную стройность и женственную привлекательность. Во имя этого она решила терпеть.

Было уже почти семь часов, а её принц должен был подъехать в половине восьмого. Понаслышке она знала, что красивые женщины обычно заставляют своих кавалеров ждать себя часами, но к себе почему-то отнести это наблюдение не догадалась.

Наспех побросав в сумку туфли, губную помаду и ключи от квартиры, она помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая, как в детстве, через две ступеньки. Сердце Шурочки радостно колотилось, создавая, как ей казалось, невообразимый грохот тысячи работающих механизмов. Этот грохот преследовал её весь оставшийся путь, вызывая к жизни в её измученном воображении картины самых соблазнительных развлечений и незнакомых ей доселе удовольствий.

Ровно в половине восьмого Шура уже стояла возле северного выхода из метро, в условленном месте и ловила глазами каждую проезжавшую мимо белую иномарку, соответствующую описанию, данному Фаустом.

Она не носила часы на руке. Посеребрённый карманный брегет, когда-то подаренный папой, остался где-то на дне сумки. Холодный ветер не позволял выдернуть руку из перчатки, чтобы достать его и взглянуть, который час. Шуре показалось, что она стоит довольно долго. Наконец, она решилась спросить о времени у проходившей мимо пожилой женщины.

Было уже без четверти восемь. Принц не появлялся. Шура почувствовала, что её ноги обледенели, а руки даже в перчатках разгибаются с трудом. Она курила третью сигарету, всё ещё с надеждой поглядывая на пробегавшие мимо машины. Вдруг возле неё, почти заехав на тротуар, остановилась девятка, мужской голос окликнул её из машины. Она подошла ближе. За рулём сидел чернявый толстый парень с лицом базарного торговца и нагло пялился на неё из темноты салона. Он был совершенно не похож на фотографию, так возбудившую её воображение.

Сколько?- хриплым басом осведомился парень и выбросил в открытую форточку погасшую сигарету.

Что - сколько?- не поняла прекрасная в своей неискушённости Шурочка.

В час берёшь сколько, малышка?- уточнил толстяк и растянул физиономию в презрительной усмешке.

Шурочка, как ошпаренная, кинулась к метро и опомнилась только на платформе, когда у неё перед носом закрылись двери полупустого вагона. В бессильи она опустилась на холодный мрамор скамьи. Вокруг неё мелькали тысячи незнакомых лиц, все они сливались для неё в одно желанное лицо Фауста, но проплывали мимо. На секунду ей показалось, что из-за колонны вынырнула, но тут же затерялась в толпе, сутулая фигура Зюзина. Чтобы как-нибудь случайно не встретиться с ним, Шурочка решилась вновь выйти из метро. Надежда дождаться своего он-лайновского принца ещё не оставила её. Место назначенной встечи, к её разочарованию, пустовало.

На другой стороне улицы, в свете ярких новогодних реклам, казалось, на мгновение промелькнула рыжая шевелюра охранника Володи. Рядом, то проявляясь, то исчезая, маячила тень вездесущего Игоря. Проходивший мимо троллейбус едва не обдал грязью опасно приблизившуюся к краю тротуара Шурочку, прервав её наблюдения. Она вновь ретировалась в метро в полной уверенности, что явление сослуживцев её воспалённому взору - лишь плод её разыгравшегося не на шутку воображения.

Ещё несколько раз Шура высовывала нос на улицу, но ничего, даже отдалённо напоминающего предмет её обожания, не появлялось. Внезапно от пережитых за день волнений ей стало плохо, и она почувствовала грызущее её изнутри чувство глубокой досады. Вскоре к нему примешалось чувство голода. Подумав в последний раз о ресторане и своём принце, она вздохнула и поплелась домой, доедать остатки купленных накануне противных сосисок с кетчупом.

Дома она всерьёз раздумалась над постигшим её разочарованием. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, включила телевизор. Ночная сводка происшествий Дорожного патруля вернула её к жизни. На экране мелькали разбитые иномарки, окровавленные трупы их незадачливых пассажиров и владельцев, суетящиеся вокруг них бригады скорой помощи.

Боже мой! - подумала Шурочка,- с ним могло случиться несчастье!

В следующее мгновение она была уже почти уверена, что Доктор Фауст так спешил к ней на свидание, что не справился с управлением на скользкой дороге и...

Ей стало стыдно. Воображение услужливо нарисовало милый ей облик, беспомощно барахтающийся в бинтах и гипсе, в бреду повторяющий только её имя.

Внимательно просмотрев до конца сводку дорожных происшествий по городу, Шурочка не встретила ничего похожего на возможный случай с её принцем и постепенно успокоилась. Уснула она уже под утро и, терзаемая ужасными сновидениями, не смогла откликнуться на призывный писк будильника, возвещающий необходимость подняться с постели.

Следующий день был последним рабочим днём в уходящем году. Проснувшись на час позднее обычного, Шура позвонила маме и сказала, что приедет встречать Новый год к родителям. Другого выхода у неё не было. Мама с энтузиазмом поддержала её решение, заметив, что нечего по ночам в гости к чужим людям шляться, надо со своими родными за год хоть один праздник встретить, и положила трубку.

Шурочка чуть не заплакала от счастья - хоть где-то её ещё ждут. Ей хотелось рассказать маме, как её жестоко обманули, но ведь она, как всегда, заранее знала, что мама скажет в ответ на изложенную ситуацию, поэтому передумала лишний раз расстраивать родителей.

На работу Шура опоздала почти на два часа, хотя всю дорогу практически бежала, в надежде поскорее водвориться в уютное красненькое кресло и включить компьютер. Она всё ещё надеялась на чудо.

Войдя в просторный холл учреждения, погружённая в свои мысли, Шура даже не заметила, что охранник Игорь как-то необычно весело поздоровался с ней, а когда она, по привычке, полезла за пропуском, сам открыл дверь и застыл, как заправский швейцар в дверях лучшей фешенебельной гостинницы. Он едва не отдал Шуре честь, давясь едва сдерживаемой усмешкой распоясавшегося хама.

Когда Шурочка поднималась по лестнице, до неё донеслись обрывки каких-то сальных фраз, сопровождаемых лошадиным ржанием. Звуки эти, вне сомнения, доносились из открытой двери отдела САПР. Мальчики, очевидно, веселились во всю. Вдруг из двери отдела выскочил один из компьютерщиков и вихрем пронёсся вниз, едва не сбив Шурочку с ног. Она успела заметить, что в руке у него были зажаты какие-то растрёпанные листы.

Поднявшись на свой этаж, она увидела в открытую дверь общей комнаты, что Настя и Милка, оторвавшись от своих мониторов, склонились над столом и что-то читают, приговаривая при этом: Фу, гадость какая! Кто бы мог такое про неё подумать? Неужели она пришла? Хорошо знакомый голос охранника Володи несколько раз повторил, что он, Игорь, Славка Зюзин и ещё несколько САПРовцев видели всё собственными глазами.

Шурочка задержалась за дверью, разматывая длинный шарф. До её слуха донеслась фраза, объяснившая ей всё. Сказала её сердобольная Валентина Львовна, и сказала с таким неподдельно-искренним сочувствием, от которого Шурочка едва не села на грязный пол в коридоре: Вот, что бывает,когда до двадцати пяти лет всё в девушках - ни семьи, ни детей, ни мужика хорошего нет! Вот вы, девчонки, не будьте такими!

Шура сделала шаг в сторону лестницы, чтобы бежать отсюда навсегда и больше никогда не возвращаться. На площадке стоял Славик, протягивал ей листы с распечаткой полной истории вчерашней переписки Доктора Фауста и принцесски Регины.

Физиономия неандертальца светилась самодовольством лакея, только что на глазах у всех переспавшего с королевой.

Он улыбался...

20

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"