Под стенами продолжала собираться толпа. Сквозь мутную пелену непрерывно моросящего дождя сверху были отлично различимы короткие заостренные колья, до поры скрываемые под складками одежд, и угрюмые, искаженные мрачной решимостью лица. Глухой, поначалу едва слышимый гул нарастал с каждой минутой.
Горан поежился. Он был предупрежден, да и сам в последние дни чувствовал неотступную тревогу, временами сменявшуюся раздражением. Но почему именно сейчас, черт побери? Сейчас, когда в его распоряжении шесть человек личной охраны, да два десятка не самых метких лучников? Если чернь вознамерится штурмовать замок, они не продержатся и двух часов.
Все остальные силы, облаченные в доспехи и увешанные оружием, еще месяц назад отбыли под знамена короля и теперь бились где-то на западе за очередной клочок никому не нужной земли. Горан же остался без прикрытия. Собственно, он и сам должен был участвовать в этой войне, как и подобает верному вассалу, и задержался только из-за маленькой Ревенды. Если бы не ее болезнь, не было бы здесь ни барона, ни этой толпы, ни стоявшего чуть поодаль Мартина, зябко кутавшегося в промокший плащ.
Откуда взялся Мартин никто не знал. Рассказывали, будто он появился за посадом, на опушке рощи так неожиданно, что собиравшие хворост дети с визгом кинулись врассыпную. Только Хард, худой, болезненно бледный мальчик лет шести остался, замерев, сидеть на влажной майской траве. Его парализованные ноги в грубых чулках полускрывала грязная дерюга. Убежать он попросту не мог.
Мартин, якобы, не обратил на произведенный им переполох никакого внимания. Он пересек поляну, пристально глянул в глаза ребенку, подмигнул и лишь слегка коснулся того краем изрядно полинявшего плаща. И скрылся за кустами в направлении деревни. Больше ничего не произошло. Но Хард в тот день сделал первый в своей жизни самостоятельный шаг. Неизлечимая хворь покинула его как по мановению волшебной палочки.
Чудо было налицо. И весть о нем распространилась с такой скоростью, что Мартин, собиравшийся только немного отдохнуть и пополнить едой дорожный мешок, не успел улизнуть. Его окружили, моментально окрестили странствующим чародеем и потащили в замок, на представление местному барону.
Хотя Горан и не склонен был доверять досужным сплетням крестьян, Мартин его заинтересовал. Было в этом человеке, не отличавшимся ни броской внешностью, ни могучим телосложением нечто загадочное, какая-то внутренняя сила, выражавшаяся в спокойной уверенности движений и мягком напоре слегка хрипловатого голоса. И еще глаза, обычные серые глаза в обрамлении темных ресниц иногда смотрели так, будто в них растворилась вся печаль бренного мира. Взгляд ускользал, а впечатление оставалось.
Барон предложил Мартину задержаться в его владениях. Не то, чтобы это был приказ, скорее просьба. Но высказанная в такой форме, что дурак бы понял - лучше не отказываться.
- Добром не кончится, - странный пришелец тряхнул длинными волосами, чуть склоняя голову набок.
- Здесь хозяин я, - произнося это Горан, кажется, переборщил с надменностью.
- Я предупредил, - просто откликнулся Мартин.
И поселился в сырой маленькой коморке в левом крыле, единственным окошком выходившей на заваленный хламом задний двор.
Барон был вполне удовлетворен. В лице нежданного гостя он обрел прекрасного, умного собеседника, скрашивавшего одинокие вечера, спутника на охоте, без которой Горан не мыслил своего существования, и партнера по игре в шашки. А, самое главное, молва о том, что в его замке живет настоящий колдун в мгновение ока облетела округу. Соседи попритихли, и даже Бесстрашный Рыцарь Белого Копья, надутый индюк в позолоченных латах, прекратил дефилировать со своей конницей вдоль южной границы. Оно и понятно, кому охота испытывать на собственной шкуре действие возможных темных заклинаний. Помятуя, что лучшая победа - победа без боя, барон хвалил себя за отменно разыгранную комбинацию.
Ничто не предвещало беды. Небо голубело, поля колосились, лето катилось к зениту. Выдался необыкновенно жаркий июль. Мартин, сидя на крыльце голый по пояс, наблюдал, как его хозяин развлекается со своими вояками, лихо орудуя мечом. Горан был в отличной форме.
- Эй, иди сюда! Я покажу тебе парочку свежих приемов, - крикнул он, небрежно салютуя только что поверженному противнику, - Поглядим, каков ты в схватке.
Мысленно он уже потирал руки. Накануне он с треском продул Мартину три партии в шашки подряд и сейчас жаждал реванша. В том, что в военном искусстве он превосходит чародея на голову, сомнений не было никаких.
Мартин поднялся с явной неохотой, неловко принял протянутый палаш и встал в позицию. И под первым же ударом отступил на два шага, едва успев прикрыться. Это было даже неинтересно. Все же, Горан исполнил отвлекающий маневр. А затем пошел вперед, решив дольше не церемониться. Мартин продолжал пятиться по кругу, парируя и уворачиваясь с видимым трудом. Каждый раз сверкающее лезвие рассекало воздух в каком-то дюйме от его тела. И, однако, пока не оставило ни царапины.
Горан начал злиться. Он хотел не просто победить, а победить эффектно. А проклятый колдун своими неуклюжими, нелепыми действиями портил картину. И, выждав момент, барон обрушился на противника, вложив в выпад всю свою силу. А дальше произошло нечто странное. Мартин чуть отклонился влево, лишь слегка изменив направление движения чужого меча. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы Горан, увлекаемый собственной инерцией, растянулся на песке.
Среди собравшихся поглазеть на спектакль прокатился тихий ропот. Барон вскочил, тяжело дыша, выкрикнул "К бою!" и повторил попытку атаки. И снова грохнулся оземь, на этот раз больно заехав себе по бедру гардой увесистого клинка. Результаты следующих трех попыток были не менее удручающими. При этом лицо Мартина становилось все более виноватым, словно гаденыш извинялся за чинимое им безобразие.
Барон взбесился окончательно. Жилы на его шее вздулись, глаза потемнели. Он больше не шутил. Если бы сейчас ему представилась возможность убить, он сделал бы это одним махом, не задумываясь.
Мартин, очевидно, прочувствовал ситуацию. Изобразив, что оступился, он сам нарвался на удар по касательной, отделался легким порезом и рухнул на колени, отбрасывая в сторону палаш. Хозяйская честь была спасена.
Окончательно успокоиться Горану удалось только к вечеру. Он был отличным бойцом, с успехом участвовал в турнирах, не единожды воевал. И то, что могло обмануть его людей, ни в коей мере не скрывало правды от него самого. Он проиграл это сражение, проиграл вчистую, с немыслимым счетом девять-ноль. Точнее, десять, потому что заключительный эпизод тоже был целиком инсценирован Мартином и прошел, как по нотам, в точном соответствии с его планом. Теперь же барон жаждал узнать "как?".
Он обнаружил чародея на крыше западной башни. Тот сидел, подтянув колени к подбородку, отрешенно уставившись в алеющее закатное небо.
- Отпусти меня, - произнес он тихо, не меняя позы.
- Зачем? - удивился Горан, опускаясь рядом на прогревшийся за день каменный парапет, - Разве тебе здесь плохо?
- Нет. Но скоро тут будет очень жарко. Если я уйду, тебе же будет лучше. Поверь.
- Раз ты все знаешь наперед, какого черта..., - начал барон.
- Я не могу это изменить, - Мартин вздохнул, все еще рассматривая горизонт.
Отчего-то у Горана защемило сердце. Он внезапно понял, что как-то незаметно привязался к сидящему сейчас рядом с ним парню. Нет, пожалуй, он не убил бы его даже в припадке ярости. И все эти условности насчет рыцарской чести...
- Как ты победил меня? - спросил он, - Ведь ты намного легче. При случае я положил бы тебя одной левой.
Мартин рассмеялся.
- Никакого колдовства, если ты это имеешь ввиду. Я просто использовал твою силу против тебя самого. Чем больше ты вкладывал, тем проще было мне.
- Научи меня.
Мартин кивнул.
- Хорошо. Но потом ты меня отпустишь, - добавил он, снова становясь серьезным.
Засуха. Нет, не так. ЗАСУХА. Солнце палило нещадно, колодцы обмелели, выжженные луга бурели пожухшей травой. Вспыхнувший как-то ночью пожар, превратив в пепел целую улицу жалких лачуг, что лепились вдоль рощи, довершил дело. В замок заявилась горланящая делегация. Люди требовали, чтобы дармоед-чародей организовал дождь, причем немедленно. В противном случае его предлагалось поджарить на костре, задобрив тем самым прогневавшуюся невесть на что природу.
Горан крестьян выставил, но крутых санкций применять не стал. Чернь есть чернь, что с них взять, а на лицах он прочел неподдельное отчаяние. Урожай был их гарантией от голодной смерти, и сейчас эта гарантия выглядела не лучшим образом.
- Я не умею управлять погодой, - заявил вызванный в хозяйские покои Мартин прямо с порога, - Но все идет к тому, что жрать зимой в этих краях будет действительно нечего. Побеспокойся о запасах.
Барон отмахнулся.
- У меня достаточно средств, чтобы снарядить обозы за хлебом хоть к самому Северному морю. Я хотел рассказать о другом. Представляешь, эти идиоты собирались тебя сжечь. Там, на холме, в ритуальном круге.
- И они непременно это сделают. Если я, конечно, сейчас же отсюда не уберусь, - Мартин сообщил это без тени улыбки.
Барон замер. Он неожиданно осознал, что слова собеседника очень похожи на правду. А он, в таком случае, становится косвенной причиной бессмысленной жертвы. Ведь именно он практически насильно удерживал Мартина подле себя, не давая тому унести ноги. До последнего времени присутствие чародея развлекало его и решало некоторые стратегические задачи. Но теперь-то речь шла о жизни и смерти!
Горан уже готов был произнести: "Убирайся, пока цел!", но в этот момент в комнату ввалился пропыленный королевский гонец. Приказ Его Величества не оставлял места для разночтений. Всем вассалам предписывалось немедленно выставить ратников для грандиозного военного похода, обеспечить их оружием, продовольствием, да еще вложить в будущее предприятие немалые средства. Точнее, настолько немалые, что это смахивало на грабеж средь бела дня.
Барон схватился за голову. Перечить королю он не смел, и единственным средством спасения враз опустевшей казны виделась богатая добыча с завоеванных земель. Он засобирался в чужие края.
- Поедешь со мной, - бросил он Мартину, взвешивая в руке старый, чуть скособоченный шлем, - Тут как раз все успокоится, а ты, если повезет, сможешь урвать свой кусок пирога.
- Я не воин, - последовал ответ.
- А кого это волнует? - самодовольно заметил Горан, - Здесь приказываю я.
Напрасно он это сказал. Случай припомнить, что судьбой управляет нечто большее, чем капризы самого человека, пусть и облаченного властью, представился той же ночью. Ревенда, младшая дочь барона, слегла в жестокой лихорадке. Мать ее, страстно обожаемая и долго оплакиваемая, умерла в родах, и всю нерастраченную любовь Горан вот уже девять лет отдавал этой девочке, смышленой и поразительно красивой. Но сейчас она была бледна, металась в разбросанных на ложе подушках и в бреду все время звала кормилицу.
Отъезд пришлось отложить. Выслав вперед наспех собранное войско, барон просил передать королю, что присоединится позже, как только позволят обстоятельства. Может, это и казалось дерзостью, но он не в состоянии был оставить дочь.
А той становилось все хуже. Ученый лекарь пустил кровь, и без того удушливый воздух наполнили резкие запахи диковинных притираний. Но ухищрения лишь ослабили девочку еще больше. Горячка сменилась почти полной неподвижностью. Она угасала на глазах.
В отчаянии барон послал за Мартином. Тот осмотрел больную, покачал головой и велел выгнать всех из комнаты. А потом закрылся изнутри на засов.
Последующие две недели Горан запомнил как непрерывный кошмар. Колдун не впускал никого, на оклики не отзывался, а на угрозу ворваться силой забаррикадировал вход. Все это время из-за двери слышалось едва различимое бормотание, иногда что-то звякало и один раз из-под притолоки повалил зеленоватый дым. Больше никаких признаков активности.
На пятнадцатый день разразилась страшная гроза. Молнии сверкали непрерывно, гром сотрясал замок, обезумевший ветер с треском ломал деревья. Светопреставление закончилось градом величиной с куриное яйцо.
Когда буря немного улеглась, барону доложили: в комнате Ревенды что-то происходит. Он, запыхавшись, на бегу заправляя рубаху, взлетел по винтовой лестнице на вершину башни. И первым, кого увидел, был Мартин, привалившийся к косяку. Дверь за его спиной распахнута настежь. Вопрос застрял у Горана в горле.
- Ну? - прохрипел он наконец, делая шаг навстречу колдуну.
- Твоя дочь будет жить.
Мартин сказал это так, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, вроде завтрашнего обеда, криво усмехнулся и побрел к ступенькам. Кажется, он едва стоял на ногах.
Радость от спасения Ревенды омрачили последствия недавнего разгула стихии. Град уничтожил поля, превратил в грязное месиво огороды, и теперь потоки воды уносили плоды многомесячных крестьянских забот в бурлящую реку. Дождь не прекращался ни на минуту.
Как и следовало ожидать, во всем обвинили чародея. Конечно, кто как не он своими действиями мог вызвать столь ужасные бедствия? Убить, уничтожить его во что бы то ни стало, избавить землю от проклятья превратилось в единственную и всеобщую цель. Отчаяние лишило людей остатков разума.
Несколько дней Горан пытался спасти положение, увещевая толпу. Он готов был к компромиссу, обещал немедленно выслать Мартина подальше от своих владений и даже частично возместить убытки. Но время компромиссов ушло безвозвратно. Бежать тоже было поздно. Крестьяне, отлично знавшие, что почти все, имевшееся в распоряжении барона силы сейчас машут мечами на далекой войне, окружили замок тройным кольцом. И грозили штурмом. Учитывая несоизмеримое преимущество в численности и состояние полтора века не ремонтировавшихся стен, угроза была более, чем реальной.
Неясный гул голосов внизу перерос в грозный рокот. "Мартина!". Серая колышущаяся масса ревела, ощетинившись кольями. Кое-где мелькала и сталь.
Горан сжал кулаки.
- Открывай ворота, - услышал он из-за спины голос колдуна.
- Я тебя не выдам!
- Не выдумывай. Через час все это отродье будет здесь. Они вздернут тебя на башне, надругаются над твоими детьми, разграбят дом. А потом подожгут конюшни. Тебе это надо?
- Но должен же быть какой-то выход!
- Открой ворота, - повторил Мартин, - Я не хочу прыгать со стены.
- Они тебя разорвут.
Ни одного слова в ответ. Только быстрый внимательный взгляд, взмах рукой в сторону окна, где застыло испуганное личико Ревенды, и сорок глухих шагов до обитых железом дубовых створ. Потом скрип отодвигаемого засова. И секунда полной, абсолютной тишины.
Горан не видел, как подалась вперед толпа, как взметнулись палки, как ноги пинали уже безжизненное, окровавленное тело. Он вообще ничего не видел. Его сковало неожиданное оцепенение. Он чувствовал, что не в состоянии пошевелить даже пальцем. Наверное, это была последняя проделка Мартина, не желавшего, чтобы кто-то вмешался в его так хорошо срежессированную смерть.
- Снято!
Голос долетел, словно сквозь ватное одеяло, такой же нечеткий и лишенный интонации.
Андрей Петров тряхнул головой, перевел взгляд на свои все еще сжатые в кулаки руки и шумно выдохнул. Сегодня что-то совсем паршиво.
Этот фильм снимался уже полгода, и чем ближе становился финал, тем больше Петров ощущал, как его затягивает роль. Он думал о ней постоянно, вел внутренние монологи, мотаясь между натурой и павильоном, и в конце концов, кажется, превратился с ней в единое целое. Сказать, что ему нравился Горан, значило не сказать ничего. Он ходил как Горан, мыслил как Горан, соответственно держал меч, напрочь забывая, что тот склеен из прессованного картона.
Теперь все было кончено. Несколько второстепенных сцен доснимут на следующей неделе, потом монтаж, озвучка. Но что-то такое...
Острое чувство беспомощности, смешанное с болью, не хотело отпускать. Пытаясь отогнать наважденье, Андрей скинул отяжелевший плащ, отстегнул пояс с бутафорским оружием, провел пальцами по влажным волосам. Надо бы посмотреть, что получилось. Но двигаясь под моросящим дождем к операторской палатке, он уже точно знал: что бы ни вышло, он просто не в состоянии заставить себя пережить это снова. Так что дубль будет единственным.
Из-за укрытых пленкой софитов показался Сергей Беренский, тот актер, что играл Мартина. Вид у него был жуткий. Грим поплыл, живописно разодранная рубашка вымазана красным, под глазом очень похожий на натуральный синяк, переходящий на щеке в здоровенную ссадину.
Петров остановился и вздрогнул. И поймал себя на том, что избегает смотреть коллеге в глаза. Лицо внезапно запылало.
Беренский пересек площадку, помялся и произнес тихо:
- Представляешь, там, внизу, когда начали снимать побоище, у меня кровь носом пошла. Костюм залило, все ребята перемазались. Мистика какая-то, - он помолчал, - Знаешь, это, конечно, не мое дело, но, может, поменять концовку? Уж больно мрачно выходит.
Андрей вздохнул. В принципе, режиссером картины являлся именно он. Год назад его захватила тощая книжонка, подвернувшаяся под руку в заштатном магазине. Он связался со сценаристом, быстро нашел спонсоров. Не удалось разыскать только самого писателя. Телефоны, оставленные им редакции, безмолвствовали, имя, равно как и псевдоним, никому ничего не говорило. Но съемочная группа уже горела энтузиазмом, вещь буквально завораживала, и о таком пустяке, как соблюдение авторских прав, все забыли.
По ходу дела не единожды меняли детали сюжета. Например, добавили сцену охоты, фокусы, творимые Мартином, привели в соответствие с возможностями современных компьютерных технологий, а в середину воткнули парочку любовных перипетий с сексапильными актрисками на вторых ролях. Впрочем, все это не искажало общего смысла. Но вывернуть наизнанку финал?
Петров отдавал себе отчет, что и ему страстно, до дрожи хочется спасти колдуна. Ну, пусть он сотворит какое-нибудь чудо, обманет, сбежит, на худой конец. Пусть озверевшая толпа испугается его чар. Или неожиданно вернется из похода войско. Да мало ли что можно придумать!
Андрей хмыкнул, хлопнул по плечу все еще стоявшего рядом Беренского, и бодро направился к трейлеру, в котором располагалась гримерка. "Кажись, немного отпустило", - через пятнадцать минут отметил он про себя, в задумчивости водя влажной салфеткой по подбородку. После удаления тонального крема собственное лицо в зеркале выглядело неестественно бледным. И мешки под глазами, как после бессонной ночи. "Это ничего, это пустяки. Я переделаю чертов сценарий! Я вытащу тебя, Мартин! Чего бы мне это не стоило". Петров отшвырнул салфетку и встал. "Вот только что скажет автор, если случайно увидит фильм?"