Аннотация: Посвящается Ингрид Звоссиль, австрийской художннице, умершей от рака.
Под одеялом тепло, особенно тепло, потому что за окном осенний день - морозный и солнечный. Только ноги никак не могут согреться, и очень хочется есть.
Они приходят. Но реже и реже, и я вижу их растерянные лица, но не хочу им помогать; мне уже незачем лгать и подстраиваться.
Тогда я не поверила. Я всегда была сильная, да, для других, а внутри меня жило желание быть защищенной, ведомой и нежелание показать это им. Они привыкли, что я все могу, что я тащу их проблемы на себе и не жду блаодарности, и я не хотела их разочаровывать. Моя слабость падала голубыми цветама на холст, она растворялась в жестком пурпурном цвете, цвете борьбы и крови, нежными мазками. Она пробивалась сквозь мрак и одиночество и выливалась в радость ожидания. Зелень молодой травы и изумруд канала под склоненными ивами, зеркальность неба, отражающего цветущую землю - это был мой голос, слезы и смех. Я спасалась зеленью, я хотела продолжения и знала, что - сильная, я выиграю эту битву и стану другой - нежной и слабой. И они станут другими.
Первый раз надежда пошатнулась, когда половина тела перестала быть моей; она не хотела больше повиноваться моей воле и засыхала, как сломленная грозой ветка. Они были в шоке, они хотели помочь, они говорили мне слова надежды и утешения, и я снова слышала, что я - сильная, что я выстою, что надо бороться. А я устала. Я была благодарна им за их порывы, за свечки, которые ставились в церкви, за цветы, пахнущие землей и жизнью, юностью и радугой.
Но я хотела жить! Я звала к себе врачей, массажистов, я искала выхода и кидалась в разные стороны, ждала чуда и плакала, что оно не приходит. Иногда мне казалось, что я зашла в тупик, что последние силы ушли, и этот день станет последним, а я еще не все высказала и у меня еще есть зеленая краска - цвет надежды. Потом становилось лучше, в окно смотрел день, может и не такой веселый, но МОЙ день, еще один подарок свыше. И я начинала мечтать. Вот мой дом на берегу моря. Я слышу шелест пены по песку и писк чаек, я вижу аквамарин глубины у горизонта и яхту, летящую по волнам. Мои окна отражают Солнце - утром, когда оно восходит, робко пуская пробные блики на воду и облака, и вечером, когда оно, красное, пресытившееся важно спускается, зависает над водой и быстро ныряет вглубь, оставляя золотисто-алую пыль над притихшим морем.
И они слушали меня, кивали, расширяли глаза в искусственном восторге, а я знала, что они уже не верят.
Я тоже перестала верить. Я поняла, что иду туда, откуда пришла. Я проваливалась во времени и становилась ребенком. Вокруг меня кипела жизнь, суетились люди, но я слишком была занята собой, чтобы обращать на них внимание. Мой мир огромен, а я должна его вместить в себя; каждый предмет и цвет несут определенный смысл, который нужно постичь. Им это не дано. Они раздражают меня своим тупым упрямством, они не хотят понять, что мешают мне - слишком ничтожна их суета по-сравнению с тем, что происходило во мне. Я не хотела впускать их в свой мир, потому что это можно понять, только существуя в нем. Мрак космоса, звездная пыль и ветер вечости,- вот что окружало меня - жуткая и прекрасная картина. Но я ее уже не нарисую.
А сейчас у них другие глаза. Они смотрят на меня, не видя, они отдают долг и знают, что меня уже нет, только оболочка, с которой можно говорить, не ожидая ответа. Они заняты собой, но им жаль меня. Закрывается дверь, и я вздыхаю свободно. Мне тягостно их присутствие, потому что оно мне ничего не дает, и у нас не осталось ничего общего - ведь мы живем в разных мирах. Сейчас мне роднее лицо санитара, который с мягкой улыбкой приносит еду, я его жду и радуюсь приходу, я праздную каждый обед и ужин, потому что это единственное удовольствие, которое мне осталось.
Моя соседка что-то говорит, но я не хочу ей отвечать. Мы обе знаем, что все темы для нас потеряли значение, а главная тема, которая нас объединяет, не подлежит обсуждению. Но ей хочется говорить, чтобы создать себе иллюзию жизни, и она говорит. А я молчу. Иногда я ухожу в себя настолько глубоко, что мои открытые глаза перестают видеть внешний мир, они видят внутренний ток крови, душную темноту таинственного организма, мой взгляд пробирается наверх, завязает в серой массе, где рождается мысль, и эта мысль так огромна и неохватна, что не имеет выражения. А потом я натыкаюсь на что-то темное, которое не дает двигаться дальше, оно расширяется, растет, давит...и я в ужасе возвращаюсь обратно. А, они уже тут. Они удивляются моему исчезновению и появлению, а я не помню, были ли они до этого, видели ли то, что я? Да нет, куда им! Иногда я их люблю и хочу, чтобы они не уходили, а потом их лица преедаются, превращаются в бессмысленные маски, и я гоню их прочь.
Вот теперь я слабая. Я могу капризничать и плакать, я могу требовать исполнения желаний и утешения. Но зачем мне это все теперь? Мне уже не нужны ни сила, ни слабость, только спокойствие и терпение.
Они придут все. Они будут плакать и говорить хорошие слова, вспоминать, какая я была сильная и добрая. Им будет немного неуютно, когда я исчезну совсем, и они не будут знать, о чем говорить. А потом будут жить, как жили, как будто меня и не было среди них, но я-то теперь знаю, что с каждым из них произойдет тоже самое. Но они узнают об этом немного позже.