В старые времена люди писали картину мира так, чтобы окраина была замкнутой. Потому за нею толпились боги, то карающие, то оберегающие, затем - единый Бог, грозный, но милостивый.
Человек нового времени отказался от этой лжи, ведь сил его прибыло.
А значит для тех, кто отринул образы "божеств", мир - навсегда открыт, как поместье без ограды с одной стороны. Есть в этом некоторое смирение, как отказ от защиты, но и дерзость - открыть дверь, чтобы идти вдаль!
Для того я и рисую необожествляемый Простор, чей ветер непрестанно дует в человеческое владение. Ветер событий предопределённых, имя которому - закон, и случайных, имя которому - судьба. Чем больше законов познано, тем меньше места для нежданного. Хоть бы были они слоёными, как луковица или книга, а судьба тому - ножом или костром.
И по силам человеку - строить замкнутый Дом внутри разомкнутой ограды. Да упокоится каждый Дом, овеваемый вольными ветрами! - Дом души́ в Просторе вещного, Дом семьи в Просторе поля или города, Дом общин в Просторе иных народов, Дом-Земля в Просторе космоса.
Всякая картина мира, ставящая посредников между этими па́рами, служит вре́менной мерой, детской ли игрой. Будь то тело отдельно от духа, а дух - от разума. Будь то родитель над ребёнком, пастырь над паствой, правитель над феодалами, один народ над другими. Так же и "божество" превыше мысли и силы человеческой, только ли творящее или ещё и надзирающее.
Вырастает дитя, и родитель становится товарищем. Пастырь, загоняющий в стойло, становится советчиком-учителем, выпускающим в мир. Правитель встаёт в ряд общин, и служба его на процветание Дома Домов неотделима от воли каждого.
Вот и "божество", рисуемое на заре истории многоликим, то человекоподобное, то уходящее за пределы материи и времени, то раздваивающееся на равноправные благо и зло, то сливающееся в единый лик, - обезличивается наконец до вещной "природы" или надвещного "разума".
В этом итог Дома, растущего от точки в начале мировых времён и времени человеческого - до мироздания, - и благая весть его.
...
Вера моя и рисунок мой на смену прежним: расстилается Простор за каждой оградой. Выделенное он дополняет до целого. Безликий для человека, но многоликий в явлениях, он мнится хаосом стихий вокруг отстроенного порядка. Но из дикого поля, что дышит пожаром, в познании он становится плодоносящим садом, из голодной бездны - кормящей кладовой.
Безучастен и заботлив, он несёт на себе все события и проращивает все семена.
Так и было доселе для тех немногих мудрецов, кто не убегал в иллюзии, не рисовал лики гроздьями, не кланялся вызолоченным до́ него. И для тех бессчётных тружеников, кто не ждал то ли избавления, то ли прощения, то ли благословения, а руками отыскивал верное в росте злака и звоне наковальни.
Нет нужды ставить алтарь и помещать на него образ, будь то лик, или безликий камень, или узорное слово. Вспомните былых пророков: о том же говорили они, каждый по-своему негодуя на идолищ. Оглянитесь на пройденное - и узнаете, что молитвой было само́ движение, и храмом были стены из живых дерев и чистого ветра. Укрепи́тесь в вере: то продлится и впредь.
В этом итог Дороги человеческой и благая весть её.
...
Нет нужды помещать на алтарь и всесильный, тысячеликий Простор. Негоже перед ним страшиться или покоряться: слепоте мощи, нарушающей постройку, внезапному рыку неведомого посреди знания, безбрежности времён и личной гибели, которую не обойдёшь. Ведь Простор остаётся изобильным садом, каким и был до прихода человека - саморождающим и самопожирающим, а отныне - поде́лится с человеком и силой своей, и плодами. Так будет во всех его обличьях: в целинной земле, в рокоте звёзд над нею и в животворном кишении внутри неё, даже в пустоте, ведь она пропитана нерождённым светом и нестронутым движением.
Этот сад не сеян, не привит, а кладовая - не просит пополнить. Можно истощить один уголок сада... тогда прорастёт изнутри иная сила или хлынет снаружи - стерев паразитов и плесень, обновляя изобилие или встроив пустошь в бесчеловечный узор. По воле нашей - плесенью быть или садовником.
В этом итог Простора, явленного человеку, и его благая весть.
...
Наедине с собой, отвернувшись от Простора и иных Домов, не возбраняется спросить: для чего нужно дело моё? Простой ответ подведёт черту, ясную и зверю: жить и кормить Дом, выкормив тех, кто в нём, и только.
Новым вопросом прозвучит: сколь стройно должно быть дело и чем украшено? - есть ли нужда в узоре по торцу, кроме пользы и удобства?
Над кое-как выстроенным посмеются - так разве клоуном был творец на забаву потомкам?! А те, что умнее да упорней, - бросятся переделывать, прямить и строга́ть. Но это значит лишь, что дело отсрочено на полвека, будто в имени мастера недостаёт половины букв.
Узор же по краю - как песня мастера себе под нос. До поры обыденное делали без декора, хоть и удобным в руке, а вот "священное" - вычурным и торжественным, но без то́лку или на потребу храмам, отнюдь не "божеству". Теперь же песня сошла с хоро́в в трудовое поле - и длится постольку, поскольку звучит вольный дух, а не бормотание пономаря. Так можно возвести своё дело до звука песни, жесты рук - до священного служения. Но что шло на алтарь, отныне служит человеку, первым - самому мастеру. И красота продлевает радость простых минут.
И ещё спросится, когда Дом накормлен и тверды окраины: до́лжно ли гноить или жечь избыток, который прорастает сам собой над сделанным? - из скупости и жестокосердия, гнева ли на чужую лень. Но никто не рыхлит тропу, которую протоптал, и не ловит руками слова, чтоб не слышно было в толпе. Что помогает идти, подобно Мосту, - найденное ра́з, не должно теряться.
Коль иссушён безразличием или пали́м досадой, можно вернуть немного доброго в себе, мысля так: вот утрачу сделанное и пойдёт дальше моих рук - тогда пусть несёт благо, а мне - не видеть и о том не жалеть. Не помнить труда своего, ведь он прерван, сброшена тяжесть. И следом не заботиться, ведь его - понесёт земля. А там встанет на место само́ - сообразно Дому, Дороге или пресуществлено горнилом Простора.
Потому, чем бросать за спину, не оглянувшись, да и вдобавок к этому - можно дарить! Творимое в добре или безразличии, продуманное ясно и устремлённое к цели или же оставленное на разбор и свод по-новому. Продолжая искусство или тотчас забыв. Кичась и сверкая медью или отступив в тень, потому что пора в иное странствие. Но не звеня о том, что "начинал дело из любви к людям и для людей", - тогда, может, и станет тот дар - любовью.
В этом итоги Моста, как дара человеческого, и благая весть его.