Безумие есть чистая невыразимость, беснующаяся у неодолимого препятствия.
Я сижу за столом, закрывшись рукой от света, - передо мной, едва заметные, летают пылинки. Белёсый день, пятно солнца размыто дымкой. Облака прозрачными полосами размашисто его перечёркивают, пересекаясь друг с другом, как на огромном, выполненном в двух цветах - синем и белом - чертеже. Безупречно прямые линии - должно быть, отпечатки горизонта, который ночью, чёрной волной незаметно доплёскивал до небес - и на голубом небесном песке остались следы этой шалости.
Но - это заметно - слова бессильны, я́ бессилен описать тотальную белизну, подслеповатость этого предполуденного часа, дрожь кленовых семян, усыпавших почему-то только одно дерево перед окном. Готов взвалить всё бремя невыразимости на слова, готов обвинить слово в неполноте, недиалектичности, грубости - там, где нужно что-то стократ более точное. ...Слово, нагруженное этимологией, с неизбежно отслаивающимся от значения смыслом, слишком длинное для мысли, но слишком короткое для образов и настроений. Слово, как наркотик, убивающее возможность невинно насладиться иным мышлением, игрой цветных пятен. Слово, требующее произнесения, внутри или вовне. Слово, размножающееся помимо воли автора, так что автор становится невиновен в собственной лжи. Слово, его корявая музыка, его напевность, его страстность, его бессмысленность - так легко обнажающаяся, стоит всмотреться пристальней!... - наконец, его тайная сила, сдвигающая горы и воздвигающая дворцы и идолов, - неужели оно достойно выражать, неужели хитрому оборванцу дозволено пересказывать королевские саги?! Я ищу слово - нет! я не ищу его! - слишком боюсь его, слишком ленив, чтобы искать: бреду вслепую, наугад бегу среди деревьев в лексическом лесу - среди слов придуманных и слов написанных, среди содержания и формы, среди букв и знаков препинания - но чужих. Мои-то тексты что такое?! разве они - музыка?! Я верю в чужие тексты - в чужих богов. У меня есть свой бог - но он здесь, близко, он слаб и невзрачен, а там, в тёмной глубине - там звёзды! - к звёздам отворачиваюсь от своего бога, разуверившись в нём. Я слишком вялый скульптор идолов, меня отвлекает всякая золочёная статуя - падаю перед ней на колени, и глина, должная быть прилепленной к моей статуе, падает из пальцев. Я не могу оживить ни одной статуи - моя вера расплёскана, моя любовь замёрзла. Слово останется для меня призраком. Я рыщу аки зверь в лесу из слов - и не деревьям насытить меня... В жажде выразиться я говорю - но говорю с пустотой, говорю пустотой. Моё безумие - невыразимость, которая есть дитя невыразимости.
И вот я попал в тупик. Созерцаю, отказываясь от слов... обжигают образы - облако, матовым мазком вспухшее на блёклой голубизне неба, дерево, шевелящее на ветру мелкими ветвями в наростах почек, словно сучит лапками тонкотелое насекомое. Но это жжение непередаваемо, не вербализуемо, - и в следующую секунду облако исчезает, ветер, неистовствуя, переворачивает страницу, образы теряются, растворяются, и было бы слишком неосторожно верить, что память лишь прячет их в чёрном сейфе, чтобы когда-нибудь подсунуть под руку, - нет, всё замеченное, как кажется, исчезнет бесследно, если не записать, не заключить в прямоугольную бумажную камеру, натужно шепча заезженные - слова.