Черная бархатная ночь распахнула свои объятия земле и, успокоив и утешив все живое своим свежим дыханием, погрузила в сон. На безмятежном и роскошно глубоком небе одна за другой засветились драгоценными и чистыми алмазами звезды,- души, обратившиеся в ангелов, пооткрывали свои окошки, дабы не оставлять наедине с самим собою спящий бренный мир людей. Голосистые дневные птицы стихли, оставив после себя звенящую тишину, которую не нарушали, но лишь резче обозначали нестройные голоса: глухой и тревожный- филина, и задумчивый- кукушки. Да еще редкие порывы ночного ветра, приносящего на своих крыльях прохладную свежесть, да шепот деревьев, когда они в едином устремлении, переплетаясь кронами, склонялись к земле.
На краю небольшой поляны догорал, выдуваемыми последними языками пламени, костер. Огонь его трепетал и временами прятался куда-то в угли, но от упорных прикосновений ветра опять вспыхивал и освещал присутствие человека здесь, в чаще леса ночью. Что может делать человек посреди ночи в глубоком лесу? Зачем он здесь? Что потерял, или, наоборот, от чего бежит? Эти вопросы могли бы задать те, кто нашел бы потухающий костерок в сердце ночи... но... других людей рядом не было, да и быть не могло. Звери опасливо обходили стороной чужое и незнакомое им существо, охраняемое, пусть и небольшим и неверным пламенем, а звезды... звезды молчаливы,- они могут звенеть, петь, смеяться, но задавать вопросы- никогда!
Иван проснулся и резко сел. Он был один. Протянув руку, он, не думая, просто по долгой привычке бродяги, подбросил дров в огонь чтобы согреться, чтобы его не оставлял этот последний товарищ- костер. Но ему было холодно от пустоты внутри его самого. Безвоздушной и беззвучной пустоты, что выходила из него через уши, глаза, нос, руки, заставлявшей стихнуть и без того не слишком участливые звезды. Мрачная безысходная пустота. Молчаливое огромное давящее одиночество. Он один. Иван понял, оглянувшись вспять на свою жизнь, что он всегда был один. Женские ласки не могли заменить ему творчества. Творчество, поиск, мысль не могли дать ему человеческого тепла. Он выбрал творчество. Но сейчас, сегодня, этой ночью, он осознал, что не мог в полной мере предаваться ему, и оно Ивану этого не простило, и покинуло его, оставив душу пустой холодной и безжизненной. Перестал Иван доверяться чувству, начал жить мыслью и закрылся от него Бог, стал далек и недоступен, оставив о себе лишь знание, знание, но не Веру. А не стало Бога для Ивана, не смог он больше и с людьми ужиться, нечего было больше ему им сказать, и неоткуда было черпать силы и терпение для общения с ними. Ушел дурачина от людей. Поначалу в себе затворился,- ходил молчаливый да угрюмый промеж них, да никому слова не молвил; а затем так и вовсе в лес подался. Думал там найти успокоение, ан нет. Скрылись от него лесные сущности,- нет в его сердце былой простоты- слепо оно стало да глухо, грубо да неподвижно. Не забьется уж, как бывало, от песни пташки малой в полдень, али от вида лесного с холма. Не задохнется от восторга грудь иванова от глотка студеной водицы по утру из родника чистого ясного. Не вздрогнет душа его от неторопливого движения волн речушки, ранее полнящейся для него неизъяснимой радостью.
Что же ты наделал, Ванька, дурачина ты темная, деревенская. Как же мне про тебя дальше сказки-то складывать, а?
И заплакать хочет Иван- не может, разучился, нет ужо в нем той чистоты невинной. Сжал голову свою руками, да что толку? Молиться бы надо за спасение души, да как молиться-то, коли заместо души- пустота? Всю жизнь искал Иван одиночества от пустых неинтересных ему людей, хотя и не пытаясь по возможности помочь нуждающимся, но вот теперь он добился своего, хотя и не того чего желал,- но они все там, далеко, в теплых домах с женами, детьми, с небольшими своими интересами, а он, он- один. И он погибает оттого, что нет рядом человека, который бы согрел его своим теплом, теплом понимания и дружеского участия.
И вновь, в который раз уже за все эти годы, встал перед ним выбор: "Ну что, Иван, добился ты своего? Что, какую радость тебе принесло твое творчество? Много оно тебе дало тепла да довольства? Вернись же к людям, вернись, стань с ними в один ряд, не выделяйся, и ты получишь все, что им доступно! Не стоит слишком много думать о том, как жить,- видишь, до чего тебя это довело?". И задумался Иван. Задумался, хотя и знал уже, каким будет его выбор. "Не может,- думалось ему,- вкусивший от Бога, скотиной бессловесной да бездумной жить. Да цена за это- боль да скорбь зело немалые. Эхма, Господи". Вздохнул он эдак, да и полегчало ему от имени Господа...
Спи, Иван, взойдет завтра Солнце для тебя горячее, да и обогреет; запоют птицы, да обмоют твое сердце радостью; зазвенит для тебя ручей и поток воды его вновь принесет тебе легкость. Есть в мире, чем наполнить душу свою, есть в мире и те, с кем делиться надобно. Спи...