Было чуть больше трех часов дня, и Марвин Блейк сидел один в своем гостиничном номере в Майами, с некоторым отвращением предвкушая предстоящий вечер. Возможно, к его отвращению примешивался страх, хотя это слишком сильное слово для обозначения того, что чувствовал Марвин.
Конечно, он не предвкушал предстоящий вечер с каким-либо рвением. До сих пор, он признавался себе, это было хорошее соглашение. Это был заключительный день разбирательства, и он только что вернулся в свою комнату после участия в последнем официальном заседании, включенном в повестку дня.
Сегодняшняя ночь была для того, чтобы поднять шумиху. Ночь для того, чтобы освободиться от всех ограничений и устроить ад просто ради удовольствия. Фактически, это был вечер, которого большинство делегатов ждали с восторгом. В первую очередь, это была причина, по которой большинство из них пришли на съезд.
Многие делегаты, конечно, раздували скандал с тех пор, как приехали в город. Но сегодняшний вечер был знаменательным. Завтра они все разойдутся и вернутся к своей обыденной жизни дома. Большинство из них вернулись бы в небольшие общины вроде Санрей-Бич, который был родным городом Марвина Блейка, где они были солидными и уважаемыми гражданами, членами Торговой палаты и Лосями или Львами, хорошими мужьями и отцами, трезвыми и надежными налогоплательщиками, которые помогали поддерживать национальную экономику в рабочем состоянии.
Но сегодня вечером они собирались стать анонимными Джоном, Биллом, Генри и Майком, судя по ярлыкам, приколотым к их лацканам. Сегодня вечером они собирались выступить в городе, и все были настроены устроить веселый ад, потому что они не могли устроить ад дома так, чтобы об этом не узнал весь город. Потому что в глубине души они были всего лишь подростками и никогда по-настоящему не взрослели, и все были перегружены разочарованиями, подавлениями и сублимациями, которые требовали какой-то отдушины, когда появлялась такая возможность.
И Блейк знал, что ему придется быть “Марвом” вместе с остальными ребятами. От него ожидали, что он будет слишком много пить, слишком часто и слишком громко смеяться, целовать девушек, которые будут присутствовать на вечеринках, и пытаться получить какой-то эротический кайф от порнографического фильма, который покажут в Большом бальном зале в качестве веселой кульминации четырехдневного съезда.
Марвин Блейк не любил слишком много пить, но он мрачно понимал, что сделает это сегодня вечером. Он знал, что для начала пообещает себе, что будет пить только два-три бокала, и залпом выпьет эти два-три бокала, а потом еще и еще, и довольно скоро он будет хватать стакан с каждого подноса, который проходит мимо, и все начнет немного расплываться ... и вот он там!
И на следующее утро он просыпался (один в своем собственном гостиничном номере, если ему везло) с головой размером с воздушный шар и ужасным привкусом во рту, а маленькие человечки колотили по его черепу изнутри молотками для крокета, и задавался вопросом, какого черта он это сделал, и что именно произошло после того, как он потерял сознание.
И если ему не повезет, то, возможно, когда он проснется, в его постели окажется шлюшка, или пятна губной помады на подушке, и всепроникающий запах духов и страсти в комнате. А потом, вместе с похмельем, появилось бы ужасное чувство вины и раскаяния, которое он унес бы с собой, вернулся бы домой и должен был научиться жить с этим все последующие годы.
Он содрогнулся от отвращения к своим фантазиям и попытался отогнать их от себя. До этого момента это было чертовски хорошее соглашение. Он был рад, что приехал, даже если поездка оказалась немного дороже, чем он ожидал. Элли была права, когда настаивала, что он должен присутствовать на ней. Мужчине действительно нужно время от времени выбираться из дома. Ему полезно собраться вместе с другими коллегами и поговорить о бизнесе, о том, как прошла последняя кампания по продажам, и почему она прошла не лучше, и каковы экономические перспективы на предстоящий год, и тому подобное. Это расширяет кругозор человека и заставляет его осознать, что по всей стране другие ребята сталкиваются с теми же проблемами, что и он.
Да, Марвин был рад, что он пришел, это верно. Он сказал себе, что Элли была замечательной, когда настояла, чтобы он просто снял деньги со сберегательного счета и уехал, даже если он чувствовал, что не может себе этого позволить. От одной мысли об Элли ему становилось тепло и хорошо. Она настаивала, что прекрасно обойдется без него всего четыре дня. Боже мой! почему бы и нет? Разве она не прекрасно ладила с ним каждый день, когда его не было в офисе?
Мысли об Элли вызвали у Марвина укол вины. Почему он дурачился с той рыжей в номере Тома Коннорса прошлой ночью? Что ж, сердито спросил он себя, зачем он это сделал? Она была обычной и грубой, и никем иным, как проклятой золотоискательницей. Любой мог увидеть это краем глаза. Почему мужчина совершает подобные чертовски глупые поступки, когда дома его ждет такая жена, как Элли? И такая милая маленькая дочь, как Сисси. Они оба верят, что ты соль земли и что тебе можно полностью доверять вдали от дома.
Конечно, это было не так уж много. На самом деле ничего особенного. На самом деле он ее не целовал, но нельзя отстраняться и устраивать сцену на глазах у других парней, когда красивая девушка хочет тебя поцеловать. Нет, если только вы не хотите, чтобы над вами смеялись.
Рыжеволосая была частью его беспокойства о предстоящем вечере. Последнее, что она прошептала ему на ухо перед тем, как вечеринка разошлась в полночь, было то, что она с нетерпением ждет возможности познакомиться поближе сегодня вечером.
Марвин Блейк не хотел больше видеть рыжую. Она ему даже не понравилась, потому что, боже мой, как такая девушка может понравиться мужчине, если он женат на такой, как Элли?
Мысли об Элли вызвали у Марвина желание позвонить ей. Было бы обнадеживающе и приятно услышать ее теплый хрипловатый голос по телефону, говорящий ему, что Сисси была совершенно замечательной, хотя и ужасно скучала по своему папе, и что у них дома абсолютно все в порядке, и они надеются, что ему весело в Майами.
Но Элли взяла с него обещание не звонить ей из Майами. Она сказала, что после того, как они женаты восемь лет, просто глупо тратить деньги на междугородние звонки. Она взяла с него обещание отправить ей телеграмму из десяти слов, как только он благополучно прибудет в отель, а затем не тратить деньги, звоня ей. “Ты идешь куда-нибудь и тратишь лишние деньги на коктейли”, - сказала она ему со смехом. “Бог свидетель, ты заслуживаешь прогулки каждый год или около того. Ты просто хорошо проведешь время в Майами и не беспокойся обо мне и Сисси ”.
Итак, он знал, что ему лучше не звонить ей. Междугородний звонок просто напугал бы ее, и ему было бы трудно объяснить, что он позвонил импульсивно, потому что хотел услышать ее голос. Она напоминала ему, что он все равно возвращается домой на следующий день, и удивлялась, почему он не мог подождать еще один день.
Он, конечно, мог бы уйти с вечеринки сегодня вечером. Он мог бы выскользнуть из отеля до пяти часов и пойти куда-нибудь поужинать в одиночестве, а потом, возможно, в кино. Он очень хорошо знал, что никто по-настоящему не будет скучать по нему. Даже рыжеволосая. Он знал это достаточно хорошо. Она найдет множество других мужчин, к которым можно прижаться. О, некоторые ребята, возможно, и задавались вопросом, куда подевался Марв, но ненадолго. Не после четырех-пяти рюмок. И вряд ли это пошло бы ему на пользу в деловом плане. Он уже установил все свои контакты и получил всю реальную пользу от съезда, которая там была. Сегодняшний вечер был исключительно для развлечения.
Для развлечения! Он безутешно сидел в своем гостиничном номере и содрогался, представляя себе главное событие в Большом бальном зале после того, как делегаты выпьют столько спиртного, сколько смогут вместить, и будут готовы к нему.
Он задавался вопросом, где они раздобыли фильмы, подобные тому, который обещали показать сегодня вечером. Кто их снимает и кто действительно хочет их посмотреть? Что ж, ему пришлось неохотно признать самому себе, что, по-видимому, большинству делегатов таких съездов, как этот, нравится смотреть на подобную непристойность. В прошлом он бывал на других съездах и видел, как там было многолюдно.
Но почему, недоумевал он. Во имя Всего Святого, почему? В целом, он и его коллеги-делегаты были довольно представительной частью американского образа жизни. Какой кайф получает порядочный парень, сидя в темноте с кучей других мужчин и наблюдая за подобными вещами на экране?
Затем он подумал, не был ли он немного ханжой. Он не считал себя ханжой. На самом деле, он был полностью за секс. Он думал, что секс - это замечательно. Ему было тридцать пять лет, и он был обычно мужественным человеком, и он бросал вызов любому мужчине, чтобы тот получал от секса больше удовольствия, чем он сам.
С нужной женщиной… в нужное время.
Но он не ожидал никакого сексуального удовольствия от того, что присутствовал на представлении, которое было запланировано для делегатов сегодня вечером. Он считал это ненормальным. Нечто извращенное. Но он знал, что если он осмелится высказать свое мнение вслух, его друзья будут осыпать его ругательствами. Именно его будут считать ненормальным. Так или иначе, решил он, удовольствие от подобных выставок стало считаться одним из признаков сильной американской мужественности.
И он смутно задавался вопросом, как это произошло. Всегда ли так было, или это был один из новых и более неприятных аспектов современной жизни? И он задался вопросом, отличаются ли американские мужчины, или во всем мире так же, когда мужчины встречаются вместе и им не нужно отчитываться перед своими женщинами.
В любом случае, он решил, что ему лучше присутствовать на этом мероприятии. Мужчина должен пойти и притвориться одним из мальчиков. И вдруг он поймал себя на мысли, что задается вопросом, многие ли другие относились к предстоящему вечеру так же, как и он. Было интересно поразмышлять на эту тему. Сколько других просто собирались заняться спортом? Если бы был проведен тайный опрос и выяснилась настоящая правда, он задался вопросом, сколько других предпочли бы, чтобы съезд закончился прямо сейчас, чтобы они могли вернуться домой к своим женам и детям, не проводя эту последнюю ночь в Майами.
Пока он задавал себе этот вопрос, не получая никакого ответа, он поймал себя на том, что изучает напечатанное предупреждение, лежащее на столе рядом с ним. Большими черными буквами там было написано:
РАСЧЕТНЫЙ ЧАС В ЭТОМ ОТЕЛЕ - 16:00.
Он посмотрел на часы, не совсем понимая, зачем он это сделал. Было 3:22. Через тридцать восемь минут должен был закончиться официальный день в отеле и начаться другой. Еще двенадцать долларов потребовали с него за комнату, в которой он сидел.
Вся поездка, черт возьми, была довольно дорогой. Примерно двенадцать долларов за маленький номер в отеле. И это был специальный тариф для делегатов, конечно. В новом мотеле Sunray можно было снять номер побольше и получше за восемь долларов в сутки. И это был обычный тариф. И все остальное в Майами было пропорционально дороже. Завтрак стоил от семидесяти пяти центов до двух долларов, в зависимости от того, насколько вы были голодны, с дополнительной платой за обслуживание и чаевыми, если вам было лень и завтрак приносили в номер. Коктейли стоили по доллару за штуку в Starroom внизу, а ужины - от трех долларов и выше.
Он не отслеживал каждый пенни, который потратил за четыре дня, но знал, что это было чуть больше тридцати пяти долларов наличными сверх его гостиничного счета. Плюс чеки, которые он подписал. Скажем, как минимум сорок пять долларов. И ровно через тридцать восемь минут к этому добавилась бы еще двенадцатидолларовая плата за номер. По меньшей мере, больше восьмидесяти долларов, и к концу вечера и завтраку на следующее утро сумма легко достигнет ста долларов.
На самом деле это было не так уж плохо, успокаивал себя Марвин. Вначале он предупредил Элли, что поездка, скорее всего, обойдется по меньшей мере в сотню долларов. Она настаивала, что они могут себе это позволить. И она заставила его взять с собой еще пятьдесят долларов наличными на “дополнительные услуги”.
Итак, у него было много денег, это верно. Но Марвина беспокоило, что он так много тратил на себя и нечем было похвастаться. О, у него в сумке был небольшой подарок для Сисси. Отец не может уехать в город на четыре дня и не привезти подарок своей шестилетней дочери. Нет, если он хотел, чтобы она продолжала думать, что он самый замечательный папа в мире. И он купил Элли красивую коробку шоколадных конфет. Просто что-нибудь, чтобы она знала, что он думал о ней, пока был в отъезде.
Но он действительно жалел, что не может позволить себе купить серьги, которые видел в маленьком сувенирном магазинчике по соседству с отелем. Они были действительно красивыми и в самый раз для Элли. Они были большими и по форме напоминали цветы, каждый лепесток был инкрустирован перламутром и оторочен золотом. Перламутр улавливал свет и переливался, переливаясь всеми цветами радуги. Сидя там, в гостиничном номере, он мог представить серьги, прикрепленные к прелестным мочкам ушей Элли, контрастирующие с ее густыми черными волосами, которые вились вокруг ее лица и образовывали идеальный фон для мерцающего перламутра. Они предназначались для тех случаев, когда она надевала вечернее платье. Это было только по особым случаям, но эти серьги были как раз тем, что ей было нужно, чтобы добавить завершающий штрих к этим случаям.
Он снова поддался искушению, когда сидел там и думал о серьгах. Но он знал, что лучше их не покупать. Элли бы они, конечно, понравились, но она бы сразу поняла, что они, должно быть, ужасно дорогие, и она бы никогда не разочаровалась в нем, пока не узнала, сколько они стоили. И когда она об этом узнает, то, скорее всего, с сожалением уберет их в ящик стола, потому что почувствует себя виноватой, надев что-нибудь, что стоит так дорого… и какой смысл ему тратиться на них?
Двенадцать долларов за одну ночь в гостиничном номере, подумал он, а серьги, которые были слишком дорогими, чтобы покупать их для Элли, стоили всего двадцать восемь долларов.
Затем ему в голову пришла блестящая идея, и он взволнованно выпрямился, обдумывая все это. Элли не возражала бы, если бы он потратил столько денег на подарок для нее, если бы мог доказать, что скопил их где-то в другом месте. Минуту назад он подсчитал, что у него уже ушло около восьмидесяти долларов на поездку. Не считая его железнодорожного билета. А его комната и все остальное сегодня вечером обойдутся еще как минимум в двадцать долларов.
Но еще не было четырех часов. До начала очередного рабочего дня в отеле оставалось почти тридцать минут. И вот он здесь, сидит без дела, с ужасом ожидая наступления вечера. Вечер, который обойдется ему в двадцать долларов или даже больше! И он не мог позволить себе потратить двадцать восемь долларов на замечательный подарок для Элли, от которого ее глаза загорелись бы теплом и любовью, когда она увидела бы их.
Черт возьми, он не мог! Разве не было вечернего поезда до Санрей-Бич? Выезжаю из Майами около шести часов и прибываю между десятью и одиннадцатью?
Он быстро встал и подошел к шкафу, откуда вытащил свой чемодан и достал железнодорожное расписание. Он был прав. Поезд отправлялся в 6:32 и прибывал в Санрей-Бич в 10:20. Перед ним стояла маленькая буква "г", и ему пришлось проверить список символов, чтобы понять, что означает буква “г".
Остановки только для высадки пассажиров.
Что ж, все было в порядке. У него был обратный билет до Санрея, так что им пришлось остановиться и высадить его. Было довольно поздно возвращаться домой, и на станции не было ни одного такси, потому что этот поезд останавливался нечасто. Вероятно, больше никто не выходил, кто мог бы подвезти его домой.
Конечно, подумал он, он мог бы позвонить Элли, сказать, что приезжает, и она будет на вокзале встречать его. Она не ожидала его возвращения до завтрашнего полудня, и он подумал про себя, каким счастливым был бы ее голос, если бы он сказал ей, что скучает по ней и Сисси и вместо этого возвращается домой сегодня вечером. Она была бы там, в участке, чтобы встретить его, все в порядке. И с Сисси тоже. Для такого особого случая, как этот, Элли была из тех жен и матерей, которые нарушат все правила и не дадут Сисси уснуть, чтобы весело провести время в участке и встретиться с ее папочкой.
Он направился через комнату к телефону, чтобы позвонить Элли, снял трубку, поколебался и снова положил. Он не собирался этого делать. Насколько приятнее сделать ей сюрприз! От станции до их дома было всего шесть кварталов. Он мог легко дойти пешком, а его чемодан был не очень тяжелым.
Он знал, что собирается это сделать, все те пару минут, что он стоял посреди гостиничного номера и пытался придумать какую-нибудь вескую причину, чтобы остаться на ночь в Майами вместо этого.
Не было никаких веских причин. Он напомнил себе, что даже подумывал о том, чтобы улизнуть и пойти в кино одному. Зачем платить отелю двенадцать долларов за привилегию посмотреть фильм? Он мог бы пойти в кино дома с Элли.
Ему не нужно было никому говорить, что он выписывается. Если кто-нибудь из сотрудников действительно видел его в вестибюле и задавал какие-либо вопросы, он мог сказать им, что получил сообщение из дома.
Его маленькая девочка заболела. Чрезвычайная ситуация. И вообще, почему он должен был объясняться с кучкой пьяниц?
Он бы сразу же выехал, и у него было бы достаточно времени, чтобы купить серьги для Элли. Затем он шел на станцию, и у него было время зайти по пути в какой-нибудь дешевый ресторан и поужинать перед посадкой в поезд, и избежать высоких цен, которые они взимали в вагоне-ресторане.
И если он снова проголодается к тому времени, как доберется домой в Санрей-Бич, Элли может приготовить ему что-нибудь перекусить. Было бы забавно проскользнуть на кухню около полуночи, когда Сисси крепко спит, и, может быть, они оба сначала выпьют вместе, а потом съедят яичницу-болтунью или что-нибудь в этом роде.
Элли с ее черными волосами, заплетенными в косу и уложенными вокруг головы, как она делала ночью, и ее черными глазами, искрящимися возбуждением и счастьем из-за сережек и из-за того, что он вернулся домой неожиданно и раньше времени.
Элли, босая, в розовой ночной рубашке, с чистым, как у маленькой девочки, незамутненным лицом, только что пробудилась от крепкого сна.
Внезапно ему очень захотелось увидеть Элли. Казалось, что прошли годы с тех пор, как он видел ее в последний раз. Он снял телефонную трубку, попросил соединить его со стойкой кассира и сказал: “Это мистер Блейк из Сикс-тен. Я немедленно выезжаю. Пожалуйста, подготовьте мой счет и пришлите мальчика за моей сумкой ”.
Затем он повесил трубку и начал складывать вещи в свой чемодан, чтобы он был готов, когда за ним придет мальчик.
2
Марвин Блейк нетерпеливо ждал у кассовой калитки сдачи от трех двадцаток, которые он сунул через стойку вместе с ключом от номера, когда услышал, как позади него громко выкрикивают его имя. Он повернул голову и увидел Хэла Джексона и Джо Уоллиса, идущих через вестибюль, взявшись за руки, широко и несколько обреченно улыбаясь.
Они были партнерами в автомобильном агентстве в Мунрей-Бич, примерно в тридцати милях к югу от Санрея на побережье, и они были конкурентами Марвина. Они оба были хорошими парнями, и он знал их много лет, и он знал, что они потребуют от него объяснений, если узнают, что он выписывается до окончания съезда.
Они оба были довольно хорошо накачаны в этот ранний час после полудня, натыкаясь на людей и делая громкие замечания друг другу о хорошеньких женщинах, мимо которых проходили. Не непристойные замечания и не по-настоящему оскорбительные. Именно это они считали хорошим чистым развлечением, и все, кто видел их делегатские бейджи, просто улыбались или пожимали плечами и выдавали их за тех, кем они были - парой типичных бизнесменов из маленького городка, завершающих четырехдневную конференцию вдали от дома.
Они уже видели Марвина, стоявшего там, и он знал, что не сможет избежать встречи с ними, поэтому почувствовал облегчение, когда кассир отодвинул квитанцию об оплате гостиничного счета с несколькими однодолларовыми банкнотами и серебром, и он смог сунуть ее в карман до того, как они подошли к нему, так что они не поняли, что он только что оплатил свой счет.
“Марв, старина!” Взревел Хэл Джексон, хлопнув его по плечу и чуть не упав при этом лицом вниз. “Что ты здесь делаешь, а? У тебя уже закончился "мазума", и ты запасаешься на ночь? Пытаешься уговорить этого молокососа обналичить для тебя чек? Вот что я тебе скажу, мистер. ” Он наклонился мимо Марвина, поддерживая себя рукой за плечо, и выдохнул в лицо кассиру дым от виски. “Послушай моего совета и не обналичивай чеки, подписанные Марвином Блейком. Бездельник, вот кто он такой. Никчемный бездельник из Санрей-Бич”.
Кассир улыбнулся так вежливо, как только мог, и многозначительно посмотрел мимо них на других людей, ожидавших выхода, и Марвин отвел двух мужчин в сторону, а Джо Уоллис предложил им всем пойти в бар выпить, и где Марв откопал ту рыжую, с которой видел его прошлой ночью?
И Хэл громко рассмеялся, ткнул Марвина локтем в ребра и громко предупредил его: “Подожди, мы еще увидим Элли, ей-богу. Просто подожди, Марв, старина. Мы выслушаем Элли?”
“То есть, ” вставил Джо, широко подмигнув, “ если только Марв не согласится разделить рыжую со своими старыми приятелями сегодня вечером. Как насчет этого, Марв? Это все, чего мы просим от приятеля. Просто поделись с нами. Любой может увидеть краем глаза, что у рыжего есть о чем рассказать ”.
Покраснев, Марвин Блейк заставил их замолчать, как только мог, чувствуя понимающие и надменные улыбки незнакомцев вокруг них, и в конце концов убедил их подняться наверх, в их номер на четвертом этаже, сказав, что у него назначено свидание с рыжеволосой девушкой и он приведет ее прямо к ним в номер, чтобы выпить и познакомиться.
Посыльный ждал с его чемоданом у двери, и Марвин подождал, пока Хэл и Джо не скрылись в лифте, прежде чем дать на чай посыльному, взять свою сумку и выскользнуть из отеля, никем не замеченный.
Он быстро зашел в сувенирный магазин по соседству, поставил свой чемодан внутри и попросил продавщицу показать ему пару сережек, выставленных в витрине.
У нее на складе была еще одна пара точно таких же, и она выложила их на прилавок в квадратной белой коробке, под которой лежал мягкий бархат.
Вблизи они были еще красивее, чем на витрине, и Марвин сказал ей, что возьмет их, и не могла бы она завернуть их в подарок, пожалуйста.
Она сказала, что с удовольствием сделает это, и спросила, не потрудится ли он приложить открытку. Он не думал об этом, но как только она упомянула об этом, он понял, что Элли было бы приятно, если бы он это сделал, поэтому он спросил, есть ли у нее то, на чем он мог бы написать.
У нее был ассортимент на выбор, и она хотела знать, подарок ли это на годовщину или на день рождения, или еще на что, и Марвин почувствовал себя глупо, когда ему пришлось признать, что это не какой-то особый случай, а просто для его жены как сувенир о поездке в Майами.
Она дала ему простую белую открытку с соответствующим конвертом, и Марвин наморщил лоб, на мгновение задумался, а затем твердо написал: “Моей самой лучшей девушке с любовью от Марвина”. Он запечатал ее в конверт, а продавщица завернула коробку в бумагу в зеленую и белую полоску и перевязала белой лентой, и он с радостью заплатил ей за нее.
Он сунул коробочку во внутренний нагрудный карман, и она прижалась к его груди, и ему стало тепло и приятно там, когда он взял свой чемодан и снова вышел на улицу. До железнодорожной станции было меньше дюжины кварталов, и ему нужно было как-то убить время до отхода поезда, поэтому он решил пройтись пешком и сэкономить на такси.
На самом деле, когда он посмотрел на свой гостиничный счет и сдачу, которую получил от кассира, он обнаружил, что счет был на несколько долларов больше, чем он ожидал, и он попытался вспомнить, пока шел по улице со своим чемоданом, чтобы понять, как он мысленно просчитал сумму счета.
За три дня номер обошелся в тридцать шесть долларов, но он не подумал добавить к этому налог. Было три завтрака в среднем по доллару каждый и три ланча по четыреста пятьдесят или, может быть, пять долларов. Но в гостиничном счете был указан только один ужин. Это было во вторник вечером. Но теперь он вспомнил, что Том Брент и девушка подошли к его столику за ужином, и он заказал им выпивку и выпил сам, чтобы составить им компанию, так что счет за ужин оказался довольно высоким.
О, он был уверен, что отель не ошибся, даже если общий счет составлял пятьдесят четыре доллара и шестнадцать центов, и он не мог удержаться от ухмылки, пока шел и думал о том, что практически выбил у них еще двенадцать долларов, выписавшись из отеля в четыре часа.
Приближаясь к вокзалу, он высмотрел тихий, недорогой на вид ресторан и нашел тот, который выглядел чистым, а в меню на витрине были представлены супербургеры со всеми гарнирами по 89c. Он хорошо поел там, сидя за стойкой, и завершил трапезу куском яблочного пирога и чашкой кофе, над которыми он медлил, пока хватало сил, а затем отправился на станцию и обнаружил, что его поезд ждет посадки, купил газету "Ньюс", сел в нее и нашел хорошее место в курилке до того, как вагоны начали заполняться.
Боже, но он чувствовал себя хорошо и немного самодовольно, сидя там в ожидании поезда, который тронется и отвезет его обратно в Санрей-Бич, к Элли ... и Сисси. Квадратная коробка продолжала прижиматься к его груди под пальто, так что он осознавал это, и он продолжал думать о том, как засияет лицо Элли, когда он передаст ее ей и она откроет. Он с радостью решил, что сделает это этой ночью. Он не стал бы откладывать это на следующий день. Коробка конфет, которую он мог бы подарить ей на следующее утро, когда вручал Сисси ее подарок, все еще оставалась, но серьги были особенными.
Они были предназначены для этой первой ночи.
Затем поезд тронулся, и он удобно откинулся на спинку сиденья и подумал обо всех остальных, оставшихся в отеле, о Хэле, Джо и всех остальных, которые напились сегодня вечером и посмотрели непристойный фильм, а на следующее утро проснулись с жутким похмельем, и ему стало жаль их, потому что у большинства из них не было такой жены, как Элли, к которой можно было бы вернуться домой.
Например, он знал, что Хэл и Джо этого не делали. В прошлом он встречался с их женами на вечеринках и вынужден был признаться себе, что, будь он женат на одной из них, ему бы тоже не хотелось спешить домой. Нет, сэр. В глубине души он знал, что останется в Майами до тех пор, пока не повесят последнюю собаку, а субботним вечером вымокнет, как рабочий на поле, и сделает все возможное, чтобы забыть о маленькой женщине, ожидающей его дома.
Маленькая женщина! Он не мог не улыбнуться этому выражению лица, когда подумал о женах Хэла и Джо. Миссис Джексон была высокой, с лошадиным лицом. Она выглядела на несколько лет старше Хэла, и многие люди говорили, что единственная причина, по которой он когда-либо женился на ней, заключалась в том, что у нее были деньги, которые она могла вложить в бизнес, и этого было достаточно, чтобы он стал партнером Джо Уоллиса.
Что ж, снисходительно сказал он себе, ты платишь за все, что получаешь в этом мире. Хэл получил половину доли в процветающем автомобильном агентстве, но ему пришлось жить с этой женщиной, чтобы платить за это. Было трудно представить Хэла и его жену в постели вместе. Она была бы костлявой, и ей бы это не понравилось, подумал Марвин. Она считала бы это своим долгом и, вероятно, давала бедняге Хэлу столько-то раз в неделю.
Или примерно столько раз в месяц было больше похоже на это.
Жена Джо Уоллиса была другой, но, как показалось Марвину, такой же плохой, по-своему. Он вспомнил, что ее звали Сьюзи. Круглолицый, с пышными волосами, которые, как заявила Элли, были крашеными. И кокетка, если таковая вообще была. Элли часто говорила, что не понимает, как Джо может терпеть ее поведение, и Марвину приходилось соглашаться, что он тоже этого не понимает. Вряд ли она когда-либо что-то делала. Он прямо сказал об этом Элли, и она вроде как согласилась с ним, хотя у нее все еще были определенные сомнения по этому поводу.
Но она настаивала на том, чтобы потереться о мужчину, когда танцевала с ним на вечеринке, и она как бы случайно касалась своим коленом его колена, если они сидели вместе за столом, и тому подобные мелочи. И у нее был способ уговорить мужчину пойти с ней на кухню наедине в их доме, чтобы помочь приготовить напитки на вечеринке, и она отпускала замечания, которые имели двойной смысл, если вы обращали на них внимание. И целовала бы тебя за кухонной дверью, если бы ты достаточно выпил и не оттолкнул ее с отвращением.
Это случилось с Марвином однажды, несколько лет назад, и он до сих пор живо помнил это, и внутри у него все сжалось. Он никогда не забудет выражение лица Элли в тот вечер, когда они со Сьюзи наконец вернулись из кухни с подносом напитков, но в тот момент она не сказала ему об этом ни слова. Однако едва они вышли из дома и направились к дому, как Элли набросилась на него, требуя рассказать, что они со Сьюзи делали одни на кухне все это время.
Он не осмелился рассказать Элли правду. Как Сьюзи застала его врасплох, прижалась к нему всем телом и подняла лицо с приоткрытыми губами, и как что-то нашло на него, и он поцеловал ее. Ему было искренне стыдно за этот инцидент, главным образом потому, что он действительно наслаждался им, пока это происходило.
Он долго потом ломал голову над этим. Он просто не мог понять, как якобы порядочному мужчине могло доставлять удовольствие целовать другую женщину, в то время как он был очень сильно влюблен в свою жену. Это действительно похоже на то, как у него было со Сьюзи той ночью. Он знал, настолько честно, насколько вообще что-либо знал, что на самом деле не хотел другую женщину сексуально. И все же в течение минуты или около того он хотел Сьюзи. В конце концов он решил, что во всем виновато переизбыток алкоголя. И после этого он старался не выпивать больше двух или трех рюмок за вечер, особенно если Сьюзи была рядом.
Дома наедине с Элли, конечно, все было по-другому. Ни один из них не был ханжой в отношении выпивки или секса. Несколько раз с тех пор, как они поженились, они отрывались по вечерам и хорошо и тесно общались дома, и результаты были замечательными. Они занимались всевозможными дикими и безумными вещами в постели, вещами, которые многие люди, вероятно, назвали бы неприличными, но ни один из них ни капельки не стыдился этого на следующий день, когда протрезвели и вспомнили, что натворили. Они действительно говорили об этом и согласились, что супружеским парам полезно время от времени заниматься этим, и Марвин был уверен, что если бы этим занималось больше людей, то было бы меньше дураков вне дома.
К тому времени, когда он закончил эти размышления, на улице уже стемнело, и скорый поезд плавно катил вдоль побережья к Санрей-Бич и Элли, и Марвину стало тепло, хорошо и самодовольно-праведно, когда он подумал о том, что другие делегаты делали в том отеле в Майами. В вагоне было немноголюдно, и у него было свободное место, и он открыл газету, взглянул на заголовки и уже немного задремал, когда кондуктор похлопал его по плечу, требуя билет.
Он отдал его ему и, усмехнувшись, сказал: “Извините, что доставляю вам столько хлопот, но, полагаю, вам придется остановиться и высадить меня в Санрее”.
Кондуктор с улыбкой пробил билет и заверил его, что они не возражают против остановки, и что, если Марвин захочет немного вздремнуть, он может продолжать, потому что кондуктор пообещает разбудить его лично вовремя, чтобы выйти.
Марвин подумал, что это мило с его стороны, и он действительно задремал еще немного, и следующее, что он помнил, - кондуктор снова похлопал его по плечу, и поезд начал замедлять ход. Марвин зевнул, выглянул в окно и увидел проплывающую мимо большую неоновую вывеску мотеля "Санрей", и внезапно он полностью проснулся и был рад вернуться домой. Он снял свой чемодан с верхней полки, вернулся и ждал в вестибюле, когда откроют дверь, когда поезд остановился в знак протеста.
Он быстро ступил на покрытую пеплом дорожку, и на небе засияли яркие звезды и маленький серп луны, и он глубоко вдохнул свежий воздух, и он приятно пахнул после столь долгого сидения в курилке.
Поезд едва успел полностью остановиться, затем набрал скорость и заскользил прочь, а он стоял там и смотрел, как мимо проносятся освещенные вагоны, пока не остались только два красных огонька, удаляющихся и растворяющихся в ночи.
Как и ожидал Марвин, он оказался единственным пассажиром, сошедшим с поезда. В зале ожидания было тускло освещено, он подошел туда и заглянул, но не удивился, обнаружив, что там пусто. Было уже далеко за десять часов, и это означало, что все деловые центры были плотно закрыты, а все жильцы спали или, по крайней мере, уютно устроились в своих домах.
Он обошел зал ожидания, и, конечно, никакого такси не было, но он совсем не возражал. Шесть кварталов пешком до своего дома были именно тем, что ему было нужно, чтобы очистить легкие от городского воздуха.
Плезант-стрит, ведущая от депо, была обсажена деревьями и освещена уличными фонарями на каждом втором углу. Марвин быстро шел по нему, с удовольствием поглядывая на ухоженные газоны и дома, мимо которых проходил. Берки, Чедвики и Эвансы. Солидные дома с аккуратными подъездными дорожками в тени пальм и тщательно ухоженным тропическим кустарником во дворах. Теперь все они темные, за исключением трехэтажного дома доктора Хиггенса на углу Плезант-стрит и Старфиш-лейн. Когда Марвин проходил мимо, внизу горел тусклый свет, и еще один горел в спальне на третьем этаже.
Он подумал, не заболел ли кто-нибудь в городе, и понадеялся, что это несерьезно, а затем немного ускорил шаг, вспомнив, что его не было дома целых четыре дня, и от него не было никаких вестей, и что Сисси немного шмыгнула носом в то утро, когда он уходил, а Элли сказала, что, по ее мнению, ей лучше остаться дома с первого класса на день или около того, на случай, если это перерастет во что-то, чем могут заразиться другие дети.
Он знал, что глупо позволять ночнику в доме доктора беспокоить его о Сисси, но все равно поехал немного быстрее, свернув на Лили-лейн в трех кварталах от станции. Это была извилистая улица в новой части города, и все дома были современными и имели большую территорию, чем в старой части Санрея, у каждого были частные подъездные дорожки, ведущие к уединенным домам, которые стояли далеко от своих соседей.
Поднимаясь по склону к своей подъездной дорожке, Марвин с удовольствием думал о том, что будет, когда он вернется домой. Конечно, у него был ключ. Элли и Сисси крепко спали бы в соседних спальнях наверху, и ему не пришлось бы будить их, чтобы войти. Они обе спали очень крепко, и они не ждали его.
Он решил оставить свой чемодан внизу, в холле, тихонько пройти на кухню и взять два бокала и бутылку импортного коньяка, которую Элли держала на верхней полке для особых случаев.
Затем он поднимался наверх на цыпочках и входил в большую переднюю спальню, где звездный свет проникал через два открытых окна и давал достаточно света, чтобы увидеть Элли, спящую в постели.
Она в основном спала на левом боку, положив щеку на руку, и одеяло всегда сползало с ее правого плеча, оставляя его обнаженным.
Он становился на колени рядом с кроватью, радостно думал он, и будил ее поцелуем в обнаженное плечо, и она сонно поднимала голову, не совсем понимая, кто это и что происходит, а потом он крепко целовал ее в губы, и она полностью просыпалась, прижималась к нему и целовала в ответ.
Затем он придумал способ получше. Сначала он закрывал дверь из ванной в комнату Сисси и запирал ее, а затем раздевался, не зажигая света, обходил кровать и проскальзывал под одеяло с другой стороны от Элли, не разбудив ее.
От тела Элли, когда она спала, исходил какой-то приятный животный запах. Он отличался от того, когда она бодрствовала. Марвин всегда считал этот запах чувственным. Он часто просыпался ночью, а она лежала рядом с ним, и он вдыхал ее запах, прижимался к ней чуть ближе, зарывался лицом под одеяло, прижимаясь к ее спине, и глубоко вдыхал прекрасный аромат, который исходил от его жены.
И почти всегда это оказывало на него мощное стимулирующее воздействие. Он не собирался будить ее и старался не делать этого, но обычно она, казалось, чувствовала, что он чувствует, даже во сне, и медленно и томно поворачивалась к нему, и иногда ему казалось, что она даже не просыпается полностью, когда все уже закончилось, но он не возражал против этого, потому что она была любящей и желающей, когда бы он ни захотел, и он считал, что это все, чего мужчина должен хотеть от своей жены посреди ночи.
Он добрался до подъездной дорожки, которая вилась между двумя рядами гибискусов к фасаду дома, который он едва мог разглядеть с улицы. Он проследил за подъездной дорожкой и внезапно остановился, увидев тусклый свет за опущенными шторами в окне передней спальни.
Он сразу увидел, что его нет в комнате Сисси, и перестал бояться. На самом деле было не очень поздно, и не было никакой причины в мире, по которой Элли не могла бы все еще бодрствовать. Возможно, она даже читает в постели, от чего отказалась после того, как вышла замуж за Марвина.
Он проехал по подъездной дорожке до последнего поворота, откуда ему был отчетливо виден нижний фасад дома, и там снова остановился.
В темноте под воротами прямо перед домом стояла машина. На мгновение ее вид вызвал у него раздражение. Элли знала, как он относится к автомобилям. Он всегда говорил, что гаражи были построены для защиты автомобилей от влажного ночного воздуха, и он никогда не позволял никому сидеть снаружи по ночам.
Он подошел ближе, и его раздражение исчезло и превратилось во что-то другое. Перед его домом стоял не его седан и не купе Элли. Это был кабриолет с опущенным верхом и большим количеством яркого хрома.
Он сделал еще два неуверенных шага вперед и снова остановился. Он узнал машину с откидным верхом. Она принадлежала Гарри. Гарри Уилссону. Одному из их ближайших соседей и лучшему другу Марвина в Санрее.
3
Он стоял там ночью, окаменев и не веря своим глазам, глядя на автомобиль с откидным верхом, припаркованный перед его домом, понимая, что, должно быть, произошла какая-то ошибка.
О, это точно была машина Харри Уилссона. Здесь не было ошибки. В Sunray было всего два или три автомобиля с откидным верхом, и Марвин продал этот автомобиль самому Харри Уилссону около двух месяцев назад. Они добродушно поспорили о стоимости продажи седана "Додж", который Гарри собирался обменять на него, и Марвин закончил тем, что предложил своему хорошему другу сделку, в результате которой тот остался практически без прибыли.