Посвящается Эдварду Л. Ферману, который помогал в начале всего
Я
Надеяться на это было действительно слишком, но мы, казалось, потеряли их. Мы перескочили из Ноксвилла в Пьер, Южная Дакота, с этого унылого терминала в Бисмарк, Северная Дакота, и далее в Сан-Франциско. В Городе Солнца мы шли неизвестно куда, засунув руки в карманы и обратив лица к небу, чувствуя себя беглецами меньше, чем имели на то право, улучив день столь необходимого отдыха и минуту, чтобы собраться с мыслями, прежде чем броситься дальше. Мы потратили день на покупку снаряжения для последнего этапа нашего побега, съев нашу первую приличную еду в два дня и просиживание за каким-то ужасным фильмом для взрослых только потому, что в кинотеатре было темно и, следовательно, безопаснее для двух самых разыскиваемых людей в мире. В полночь мы купили билеты и сели на следующий ракетный рейс через Полюс, который должен был доставить нас над Аляской. Когда высотный корабль промелькнул над Северной Калифорнией и направился в Орегон, я отвел Его в ванную в конце купе Первого класса (беглецы всегда должны путешествовать первым классом, потому что богатые всегда слишком озабочены тем, как они выглядят , чтобы замечать кого-то еще) и запер дверь. "Сними пиджак и рубашку", - сказал я Ему. "Я хочу увидеть эту рану".
"Говорю тебе, это почти ничего не значит". Он говорил мне это полтора дня, отвлекая меня, не давая мне взглянуть на это. С самого начала Он был несколько непонятен. Частью Его личности была закрытая дверь, за которой могла находиться комната или особняк. Я не мог сказать, что именно. Теперь, снова неразборчиво, Он, казалось, был готов рискнуть инфекцией, заражением крови, возможно, даже смертью, лишь бы не позволить мне осмотреть рану! Но я видел, как полицейский Всемирного авторитета стрелял в терминале Pierre, и я не собирался отпускать Его, пока не окажу Ему хоть какую-то помощь. Я видел кровь, много крови, хлынувшую фонтаном из Его плеча, когда в Него вонзилась булавка.
Он. Не очень подходящее имя, но как вы назовете первого андроида? Адам? Нет, слишком банально. Любого, кто бы всерьез предложил что-то подобное, вышвырнули бы прямо из лабораторий, обмазав дегтем и куриными потрохами. И он заслужил бы это до последней капли. Итак, тогда как насчет Гарри? Или Джорджа? Лео? Сэма? На самом деле, Он был научной вехой первого порядка, одним из самых блестящих достижений Человека. Почему-то никому из нас не показалось правильным назвать веху Сэмом. Когда-то у меня была собака, которую я никогда не называл ничем , кроме Собаки, и я думаю, что ситуация с Ней была примерно такой же. Пес был абсолютно собачьим, таким, каким и должен быть пес, архетипом всех собак, странно верным стереотипом лучшего друга человека. У него не было другого имени, кроме Собачьего. Назвать его принцем, Ровером или Блэки было бы грубым оскорблением. И наш андроид, безупречный, как яблоко на гидропонике, был, как казалось, архетипом Человека. Он: подходящее название.
"Теперь ты отталкиваешь меня из-за..." Я попытался возразить.
"Не беспокойся об этом", - сказал Он, его глаза были бело-голубыми и проницательными. Именно его глаза всегда расстраивали сенаторов, которые приезжали расследовать проект, чтобы повысить свою пошатнувшуюся политическую репутацию. Позже они вспоминали о других Его особенностях и тоже начинали сомневаться в них, но это всегда начиналось с Его глаз. Представьте небо, смутно отражающееся в сильно заиндевевшем молочном стекле. Вырежьте два круга с синей каймой и вставьте их в два шара из белого мрамора без прожилок, такого же алебастрового, как кожа греческой статуи. Это были Его глаза. Их нельзя было отрицать, от них нельзя было убежать. Они блестели, как лед на солнце, капелька ртути, отражающая океан.
"Все равно раздевайся", - сказал я. Он знал, что я упрямый. Все, кто меня знал, могли это подтвердить. "Я хочу это увидеть. Я здесь врач".
"Больше нет".
"Я могу уйти из общества, не отказываясь от своей степени и навыков. Не гордись тем, что я перечеркнул все свои медицинские интересы, надежды и мечты только ради тебя, мальчик. А теперь снимай пиджак и рубашку! " Было приятно проявлять силу после того, как Я столько раз позволял Ему сбивать меня с толку. Забавно, что меня восемь лет считали ужасом интернов, хмурым черноглазым драконом, который съедал молодых врачей целиком, если они появлялись на дежурстве с морщинистыми белками на лице, и все же я так легко позволял этому нелюдю отталкивать меня. Разве я не был тот самый врач, чья медсестра, работающая с ним на одном этаже в дежурную смену, пришла на полчаса раньше и ушла на полчаса позже, чтобы не забыть что-то приготовить или закончить? И все же я должен спорить с этим Адамом с простой целью, возможно, спасти Его руку от гангрены. Возможно, сказал я себе, это потому, что мы убегали, потому что я был преступником и боялся. Я установил для себя новый стиль жизни, и его причуды поколебали мою уверенность в себе. Это должно было измениться. Кем я был без своего бахвальства? Моя нарастающая ярость? Я нахмурился, парализующим стажера взглядом. "Поторопись!"
Когда ему отдавали такую грубую команду, Он подчинялся. Он всегда подчинялся командам. Он был почти идеальным андроидом. Был только один инцидент, когда Он отказался подчиниться команде, и это был тот самый инцидент, который выявил тот факт, что у Него развивались способности, намного превосходящие все, что мы ожидали. Учитывая тот факт, что руководители исследований мирового авторитета предвидят все (по крайней мере, так они гордо заявляют при каждом удобном случае), открытие потрясло немало людей. Немало не тех людей.
Я был с Ним в тот день на первом этаже испытательной лаборатории, работая над анализом Его рефлекторной модели (которая как раз тогда начала демонстрировать необычайную быстроту, особенно в областях теплового и светового тропизма), когда взрыв потряс исследовательский комплекс. Пол задрожал, окна задребезжали, на нас посыпалась штукатурная пыль. Я не думала о Нем или о том, что оставлю Его одного, но схватила свою сумку и побежала, следуя указаниям интеркома, в сектор бедствия.
Я два часа работал в дымящихся руинах, пытаясь наложить лоскутное одеяло на умирающие тела - пытаясь убедить себя, что у них все еще есть шанс, - пока мы ждали возвращения базы и городских машин скорой помощи из их мучительно медленных поездок в местную больницу. Когда я увидел ожившую фигуру человека, которого я ранее оставил умирать - чертовски умирать! — под сокрушительной кучей обломков, я подумал, что наконец-то сошел с ума от рационального мышления. Затем я начал видеть других, всего шестерых, мужчин, несомненно, погибших незадолго до этого. Он делал это. Он. Я узнал о военных, стоящих вокруг, почти каждом важном офицере на базе и достаточном количестве полицейских, чтобы снять фильм о войне. Они приказывали Ему прекратить воскрешать людей. Это должно было быть так просто. Командование и послушание. Вместо этого Он не слушал их. Он неоднократно не подчинялся. В конце концов, они выстрелили в Него из наркозависимых и поместили в лед, пока не решат, что делать.
При нынешних общественных нравах было совершенно правильно и благородно уберечь кого-то от страданий или преждевременной смерти. Ключевое слово там - "преждевременно". В девятимиллиардном мире было табу - и самоубийством - воскрешать кого-либо из мертвых. Бог свидетель, что живых было чуть ли не больше, чем могла вынести планета. Правительство успешно дискредитировало Ассоциацию крионики, пресекло все возможности производства сыворотки Mercer для регрессии последствий старения. Перед ними стояла новая угроза, столь же пугающая и невозможная, как и все, с чем они сталкивались раньше.
Они поговорили с Ним, объяснили Ему, какую катастрофу это может принести в мир. Они исследовали Его пальцы и наблюдали, как Он продемонстрировал Свою способность превращать Свои руки в скальпели из плоти, утончать пальцы в ножи толщиной в три молекулы, которые могли проникнуть под кожу другого человека, войти в него и работать как миниатюрный хирург. Они были в ужасе от возможного применения такого таланта. Однако, как они ни старались, они не могли передать Ему свой ужас. Ему был дан разум, более свободный, чем любой разум в истории. Там, где мужчина редко использует треть своего мозга, Он использовал почти сто процентов Своего. Каким бы свободным Он ни был, Он оставался верен тому, что считал высшими ценностями существования. Одной из них было продление человеческой жизни как можно дольше, с максимально возможным сохранением здоровья. Поскольку Он отказывался позволять людям умирать, когда Он мог вникать в них и исправлять или исцелять их Своими волшебными пальцами, позволять странному обращению времени соединять их разлагающуюся плоть, Он был угрозой Мировой власти. Так как Он мог проникать в отдельные части печени или почки, до которых ни один смертный хирург никогда не смог бы добраться, проникнуть в альвеолы легких и выскрести раковую клетку за чертовой клеткой, Ему нельзя было позволить существовать. Мы дали Ему совесть, и Он дал Себе новые системы, которые позволили Ему изменить форму Своих рук. Мы наделили Его сложным мозгом человеческого типа, который был почти полностью работоспособен, и Он начал превосходить Человека в ускоренной эволюции, совершаемой сознательно. Учитывая все, что мы знали о Нем, все, что мы в Него встроили, нам следовало ожидать чего-то подобного. Но мы этого не сделали. И теперь началась паника.
Директорами проекта, которые сидят за большими столами и которым нечего делать, кроме как решать вещи, в которых они абсолютно ничего не смыслят, было принято решение забросить проект и разобрать -разобрать: это просто слово, которое использовали идиоты! — первый андроид, отчасти из-за Его способности увеличивать продолжительность жизни Человека (после того, как ученые отчаянно работали над тем, чтобы довести ее до восьмидесяти пяти лет, после того, как Секретная полиция Всемирного авторитета ликвидировала бесчисленных исследователей, которые пытались тайком разгадать секрет бессмертия в частных лабораториях), и главным образом потому, что это пугало военных встретиться лицом к лицу со сверхчеловеком, который мог эволюционировать Сам, который мог адаптировать Свое тело, при наличии достаточного времени, к оптимальной эффективности. Они видели в Нем потенциальную угрозу, а не инструмент, с помощью которого люди могли учиться и расти. Они даже не хотели знать, как Он смог реструктурировать Себя. Они просто хотели "разобрать" как можно полнее и быстрее, вычеркнув все знания о проекте из записей.
В ту же ночь Я похитил Его.
Не спрашивай меня "почему". Если бы нам пришлось объясняться, жизнь была бы одним постоянным потоком слов, и все равно ангелы недовольно качали бы головами. Я думаю, это было связано с тем, что я видел, как Он оживлял людей, которых я считал мертвыми. Это потрясает врача, поверьте мне. Я просто не мог допустить, чтобы те чудесные руки или разум, которые их создали, были разбиты на компоненты псевдоплоти, разбиты и сожжены в современном колдовстве. Это было так, как если бы Пикассо стоял рядом, когда пьяные солдаты СС уничтожали бесценные картины на стенах парижских музеев остриями своих штыков. Что оставалось делать, кроме как действовать?
Я пошел в лабораторию той ночью, разбудил Его, рассказал Ему о ситуации и ушел с Ним. У меня были ключи от лаборатории, ключи от Его каюты, и охранники не обратили внимания на мои приход и уход. Они ничего не думали о том, что я заберу Его с собой, потому что никогда Его не видели и не могли знать, что Он нечто большее, чем просто еще один врач или техник. В лаборатории царила тишина. До следующего утра.
Это было неделю назад. С тех пор мы бежали.
Быстро.
Теперь, в туалете коммерческой ракеты, совершающей кругосветный полет в нескольких милях над западной окраиной старых Соединенных Штатов, Он снял рубашку и предстал передо мной, великолепный образец, сплошные мышцы и никакого жира. Он рассказал мне, что разработал новый процесс построения тканей, с помощью которого все пищевые материалы, не используемые для производства энергии, превращались в новый вид мышечных волокон, которые растворялись так же легко, как жир, когда это было необходимо для производства энергии, хотя организму не приходилось страдать от бремени бесполезных тканей, когда они были не нужны. Рана на его правом плече была глубиной в дюйм или около того и длиной в три-четыре дюйма. Кровотечение прекратилось, хотя, казалось, не образовалось ни струпа, ни сгустка. Я думаю, он остановил кровь, хотя я не знаю точно, как.
"Нужно наложить швы", - сказал я, раздвигая края раны и осматривая разорванную плоть. Это было совсем некрасиво, и у него был слегка синеватый оттенок, который я не мог определить, кроме как как синяк, которым он не был. "Я могу кое-как зашить то, что у меня в сумке, но..."
"Нет", - сказал Он. "Я завершаю разработку новых систем".
"И что?"
"Я смогу ускорить самоисцеление еще через полчаса".
"Ты серьезно?" Иногда я бываю чрезвычайно тупым.
"Вот почему я сказал, что тебе не нужно беспокоиться".
Я сглотнул, отпустил рану. Плоть встала на место, как будто была сделана из резины. "Понятно".
Он положил руку мне на плечо, и мы совершенно неожиданно поменялись ролями, так что Он был образом отца, а я - сына. Я снова задался вопросом, как ужас интернов достиг такой низкой точки. В Его пронзительных голубых глазах была отеческая забота, на тонких красных губах играла слабая, тревожная улыбка. "Ты все еще нужен мне, Джейкоб. Мне всегда будет нужен кто-то, с кем можно поговорить, кто-то, кто понимает меня. Ты теперь такая часть меня, что наши отношения никогда не перестанут быть яркими ".
"Что ж, - сказал я, избегая Его взгляда, - давайте вернемся в разгрузочный трюм. Скоро придет время высадки, и мы не хотим это пропустить".
Мы вышли из туалета и прошли вдоль главного пассажирского салона, где двести пассажиров читали журналы, или потягивали один из трех положенных им напитков, или затягивались положенной им травкой, или даже дремали. О, да, или наблюдали за Мейсоном Чемберсом на их индивидуальных экранах; Знаменитый разгребатель грязи наклонился к своей аудитории, его жидкая шапка серо-черных волос угрожала раздвинуться и обнажить тщательно скрываемую лысину, и сказал: "За кого же нас принимает госсекретарь Либерман - за кретинов? Мы не можем быть убеждены в том, что полиция Всемирного авторитета не сможет захватить андроида и печально известный доктор Кеннельмен. Со всеми возможностями, доступными полиции, такое невозможно. Нет, дорогие зрители, это что-то другое - что-то более зловещее. Предположите вот что, если хотите: мировое руководство обнаружило нечто об андроиде, что делает его самой важной находкой века, чем-то настолько ценным, что ему не может быть присвоена никакая цена. То, что Совет хотел бы сохранить при себе, для привилегированных этого мира. Инсценируя этот ложный побег, объявляя андроида опасным и убивая его на месте, они произведут впечатление на общественность тот факт, что исследования по андроидам были прекращены. Они будут вольны продолжать их тайно, чтобы самим пожинать плоды!" Он торжествующе улыбнулся и посмотрел в свои записи. Он был жесток ко всем, даже к священному Совету. Сегодня вечером в Капитолии будет гореть много огней, поскольку лучшие умы в правительстве попытаются найти какой-нибудь способ заставить Мейсона Чемберса замолчать. Жаль, что старина был на ложном пути. Он был прав насчет чудесного открытия, ценности века, но это было все, что он сделал правильно.
Всю дорогу, пока мы шли по главному отсеку, я напряженно ждал, что кто-нибудь вскочит и крикнет: "Это они!" Но никто этого не сделал. Мы шагнули через открытый люк в окорочную камеру и вздохнули немного легче. Дежурный офицер был стройным темноволосым мужчиной лет тридцати с небольшим. У него был длинный нос, разделявший медлительные глаза с тяжелыми веками, что придавало ему слегка ящероподобный и очень глупый вид. Он сидел, читая газету низкого качества и попыхивая сигаретой, выпуская дым из крошечного отверстия в уголке рта. Было почти невозможно, чтобы он не знал о нашем присутствии, но он внимательно изучал лист и делал вид, что нас там нет. Наконец я сказал: "Мы сойдем на берег в Кантуэлле, Аляска".
Он неохотно поднял глаза и сложил бумажный лист. "Это адское место". Он вздрогнул и поморщился. "Однажды у него было место службы в авиакомпании в течение двух месяцев. Холод. Снег. Такой ветер, что ты не поверишь. Пригрозил уволиться, поэтому меня перевели ".
"У нас там родственники", - сказал я, стараясь звучать как можно естественнее. Я не самый великий актер, выступавший на сцене со времен Бертона, поверьте мне. У меня мерзнут ноги, а голова покрывается грязью, когда мне приходится выступать перед группой стажеров. Возможно, именно поэтому я такой жесткий рядом с ними: потому что они меня пугают. Несмотря на мою застенчивость, в последние несколько дней я был удивлен, насколько легко мне удавалось дурачить людей, когда моя жизнь была поставлена на карту, чтобы пустить им пыль в глаза. Необходимость, может быть, и мать изобретений, но голый страх был той сукой, которая породила мое хладнокровие.
"Билет?" Он внимательно оглядел нас, пока я шарил в поисках двух желтых бумажек, сигарета подпрыгивала у него во рту, пепел был опасно длинным. Я боялся, что где-то в его простой мозговой коробке откроются два синапса, и он соединит фотографии, которые видел в газете, с двумя помятыми мужчинами, стоящими перед ним. Всю неделю мы с ним играли в кошки-мышки с Мировым Авторитетом, бегали и бегали, как механические заводные игрушки, пытаясь выиграть время, чтобы Он развился до такой степени, чтобы Он бежать не пришлось бы, наши фотографии и описания украшали первые страницы всех газет мира по крайней мере шесть дней из семи. Нас видели в Лиссабоне, здесь, в Акапулько, здесь, в Нью-Йорке. К счастью, офицер, проводивший высадку на этом корабле, оказался из тех, кто пропускает разделы новостей и зацикливается на страницах сплетен и комиксах. Впервые в своей жизни я поблагодарил власть имущих за антиинтеллектуализм.
"Билет", - повторил я, наконец, достав наши корешки и передав их без единой нервной дрожи.
"Вам заплатили по полной программе", - сказал он, снова оглядывая нас. Очевидно, его никогда не учили, что невежливо изучать человека так же тщательно, как книгу. "Ты знаешь, что тебе заплатили прямо в Roosha? Зачем платить прямо в Roosha, если ты собирался выйти здесь?"
"В последнюю минуту планы изменились", - сказал я. Я чувствовал напряжение из-за двух дней и ночей без сна и без пользы от теплой еды "по-гиппократовски", за исключением того ужина, который мы заказали в ресторане backstreet в Сан-Франциско. Я не знал, прозвучит ли моя ложь как вранье, или он примет то, что я сказал, за чистую монету. Очевидно, в моих разглагольствованиях была какая-то степень правдоподобия, потому что он пожал плечами и аккуратно занес номера наших корешков в книгу вылета. Если Мировые власти разоблачат фальшивые имена, которые мы сейчас используем, - а они, несомненно, в конце концов это сделают, - вот запись, набор канцелярских следов, за которые они могли ухватиться и следовать.
"Эта капсула в конце", - сказал он. Он взглянул на часы-подвеску, которые висели на тонкой цепочке у него на шее. "Мы высадим вас через одиннадцать минут".
Мы двинулись вдоль ряда яйцевидных малиновых шаров, которые гнездились в отсеках в полу. Офицер последовал за нами, откинул тяжелую крышку последнего яйца. "Уронил раньше?" спросил он, явно надеясь, что мы скажем "нет" и позволим ему продемонстрировать свое превосходство длинной, подробной, снисходительной лекцией.
"Много раз", - сказал я. Интересно, что бы он сделал, если бы я сказал это четырнадцать раз за последнюю неделю.
"Не забудьте туго пристегнуться. Держитесь за мягкое колесо до тех пор, пока не достигнете контакта с балкой, и не отстегивайте ремни, пока наземный контроль не прикажет вам это сделать ".
Я подождал, пока Он заберется в капсулу и займет левое сиденье, затем протиснулся через овальный проход и забрался на правое. Офицер нахмурился. "Посмотрим, как ты возьмешься за руль", - рявкнул он. Мы схватились за него, хотя не было необходимости готовиться так далеко вперед. "Так-то лучше", - сказал он. Он подозрительно посмотрел на меня, явно пытаясь что-то вспомнить. "Не отпускай руль до контакта с лучом", - повторил он. Он становился занудой.
"Мы этого не сделаем".
Он покачал головой. "Я не знаю. Вы, люди, похоже, никогда ничему не учитесь. Многие люди падают, не взявшись за руль. Затем, когда свободное падение застает их врасплох, они приходят в восторг и хватаются за что попало, режутся о файловую консоль - И когда происходит толчок от контакта с лучом - Брат! Фейерверк! Они прыгают, размахивают руками, ломают пальцы обо что попало...
"Мы возьмемся за руль", - сказал я, чувствуя себя так, словно передо мной заезженная пластинка. Мне хотелось протянуть руку и шлепнуть его, чтобы он мог продолжить свою речь.
"Будь уверен".
"Мы это сделаем".
"Мы обязательно это сделаем", - сказал Он, улыбаясь офицеру Своей обаятельной улыбкой.
Офицер кивнул, поколебался, как будто хотел что-то сказать. И, конечно, было что-то, что он хотел сказать. Глубоко в липкой грязи его мозга был тихий голос, говоривший ему, кто мы такие и что он должен с этим делать. К счастью для нас, голос был заглушен таким количеством грязи, что он не мог разобрать, что он говорил. Наконец он снова пожал плечами, закрыл крышку и повернул защелки снаружи, запирая нас внутри. Я знал, что его разум изо всех сил пытается установить связи. К этому времени я уже узнал этот взгляд , взгляд человека, который уверен, что знает нас. Рано или поздно этот офицер по высадке вспомнил бы, кто мы такие. Я только надеялся, что этого не случится, пока мы не выйдем из порта Кантуэлл и не отправимся в путь.
"Не волнуйся, Джейкоб", - сказал Он, сверкнув белыми, как мел, зубами в широкой, безупречной улыбке и впиваясь в меня своими ледяными глазами.
Он пытался подбодрить меня.
Поэтому я улыбнулся.
Внезапно вспыхнули огни и запищали зуммеры. Мы упали
II
Вниз…
Сбрасывание с высотной пассажирской ракеты не является чем-то необычным. Тысячи капсул сбрасываются каждый день, миллионы в год, хотя я полагаю, что этот процесс останется чудом для земных масс еще двадцать лет. Когда у вас перенаселенный мир с миллиардами людей, которые хотят часто и быстро передвигаться, у вас не может быть транспортной системы, которая останавливалась бы на каждой станции маршрута. Не так уж много лет назад ответом была смена рейсов. Летите регулярным рейсом крупной авиакомпании в ближайший к вашему месту назначения крупный город, затем пересаживайтесь на более мелкую компанию для последнего этапа перелета. путешествие. Но порты были слишком переполнены, авиадиспетчеры слишком неистовствовали. С появлением ракет лучший ответ был найден быстро и применен еще быстрее. Вы помещаете пассажиров, которые хотят высадиться в захолустных местах, и выпускаете их, как бомбу, из чрева ракеты, не снижая скорости материнского корабля. Они падают милю, две, три, затем их подхватывает контрольный луч, транслируемый с предупрежденной приемной станции, и осторожно опускает в приемную капсулу. Но те первые несколько мгновений свободного падения
После того, что казалось слишком долгим падением, мы были захвачены контрольной балкой. На мгновение у меня возник мимолетный параноидальный страх, что они узнали нас и решили уничтожить, просто позволив нам без тормозов врезаться в неподатливую землю Кантуэлла, Аляска. Тогда мы были в безопасности, мягко плыли, нас тянуло вниз. Луч посадил нас в капсулу, и находившиеся там офицеры, сморщенный пожилой джентльмен явно пенсионного возраста и молодой стажер, который смотрел и слушал своего начальника с тщательно притворным благоговением, открыли люк и задвинули его обратно, помогая нам выбраться. Мы подписали бланки о прибытии нашими вымышленными именами, подождали, пока старик перепишет номера наших корешков в бухгалтерскую книгу (мальчик нетерпеливо заглядывал ему через плечо, но не мог полностью скрыть свою скуку), и отправились в путь.
Выйдя из капсул, мы прошли по длинному, серому, освещенному флуоресцентными лампами служебному туннелю в главный вестибюль здания Порта. Я нашел стойку обслуживания пассажиров и спросил о посылке, которую сам отправил по почте, когда мы впервые ступили на землю Сан-Франциско всего днем ранее. Мы отправились в лыжный магазин и купили полное арктическое снаряжение, упаковали его в две коробки и отправили по почте от Кеннета Джейкобсона Кеннету Джейкобсону - псевдоним, который я тогда использовал, - для получения на стойке обслуживания пассажиров в Кантуэлле. Мне пришлось подписать чек на претензию и ждать, пока клерк сверит подпись с подписью на корешке. Когда он был удовлетворен, он передал посылки. Каждый из нас взял по одной и вышел на улицу к стоянкам такси.
Снаружи шел снег. Ветер завывал на широкой набережной и эхом, как голодные волки, отдавался в выступающих балках крыши веранды. Он уносил с собой клубы снега, которые забивались в оконные проемы и оседали на стенах. Офицер по высадке на борту высотной ракеты был прав. Кантуэлл был местом холода, снега и, прежде всего, ветра. Тем не менее, это место обладает неоспоримым очарованием, особенно если вы в детстве увлекались рассказами Джека Лондона о Юконе.
Мы спустились по лестнице в зону стоянки автотакси и нашли в очереди четырехместный автомобиль. В такси было довольно много прибывших, и я понял, что нам не повезло прибыть как раз перед запланированной посадкой ракеты и ее забором. Я открыл заднюю дверь такси и поставил свою коробку внутрь, повернулся, чтобы забрать Его. Как раз в этот момент к стоянке рядом с нами подъехало такси и распахнуло свои двери.
"Быстрее!" Сказал я Ему, хватая его коробку со снаряжением и засовывая ее на заднее сиденье рядом со своей.
Высокий, элегантно одетый мужчина вышел из другой машины и протиснулся мимо нас к лестнице, даже не сказав "извините" или "pardon". На самом деле мне было все равно, лишь бы он продолжал идти и оставил нас в покое. Но так не должно было быть. Он поднялся на две ступеньки и остановился, как будто его только что пырнули ножом. Он развернулся, открыв рот, его рука шарила в поисках оружия под громоздким пальто.
Должно быть, он был нанят Всемирной властью в каком-то качестве, поскольку иначе у него не могло быть оружия. Но я тоже работал на Всемирную власть. Я вытащил свой пистолет с наркотическим веществом и всадил ему шесть низкоскоростных игл в ноги, где громоздкое пальто не могло их отразить. Он пошатнулся и упал на колени. Он схватился за дротики, затем понял, что для этого уже слишком поздно; лекарства, которые они содержат, в основном пентотал натрия, реагируют слишком быстро, чтобы их можно было высвободить. Он был крупным мужчиной и боролся с сонливостью, как мог, хотя это был всего лишь вопрос времени, когда он выйдет из строя. Я выстрелил снова, быстро, но прежде чем он потерял сознание, он успел издать слабый, но слышимый крик о помощи. Он эхом разнесся по ночи Аляски.
Я открыл переднюю дверцу такси и схватил Его за локоть, чтобы втащить внутрь. Брызги булавок разлетелись по крыше в нескольких дюймах от моего лица, отрикошетив, как маленькие лучики света. Стрелок целился мне в затылок, но промахнулся и выстрелил немного влево. Я развернулся, обыскивая стоянки такси в поисках стрелка.
Пинг, пинг, пинг … Еще одна очередь прогрохотала над крышей машины, на этот раз далеко от нас.
"Я видел движение справа", - сказал он, присев рядом со мной на корточки. "Вон там, у того сине-желтого двухместного автомобиля". Он вытащил свой собственный пистолет-дротик, который "раздобыл" в том спортивном магазине, где мы приобрели арктическое снаряжение, и взял его и обойму с патронами с полки, пока я отвлекал продавца нашим большим заказом. "Ты понимаешь, кого я имею в виду?"
"Да".
"Возможно, мне следует..."
"Жди здесь", - сказал я, ложась на живот и скользя вдоль подпорной стенки, держась под припаркованными там машинами, прокладывая себе путь к автомобилю, на который Он указал. На стоянке был плотно утрамбованный слой снега, и моя передняя сторона чуть не замерзла, когда я скользил по нему. Время от времени снег превращался в слякоть там, где рядом с ним стоял прогретый двигатель такси. Я чувствовал себя нелепо, как какой-нибудь дешевый киноактер, но я также боялся, что заглушало любое смущение, которое я мог бы испытывать в противном случае. Страх может творить чудеса. Я прицепил свою звезду к Его. Если бы они поймали нас сейчас, до того, как Он закончит Свою революционную эволюцию, я понятия не имел, что они могли бы сделать со мной.
Он встал позади меня и открыл заградительный огонь по нашему врагу, получив ответный оклик за Свои труды. Это помогло мне точно определить местоположение нашего стрелка. Я двигался осторожно, стараясь производить как можно меньше шума. Тем не менее, мои ботинки волочились по снегу и тротуару и издавали негромкий скребущий звук, который хорошо разносился в холодном воздухе.
Я кружил вокруг него, всегда под такси, за исключением коротких промежутков между ними, когда мне приходилось пробираться через три-четыре фута открытой территории. Когда я обогнал его на целый ряд, я вышел на открытое место и зашел ему в тыл. Я скользил за лимузином-такси для больших вечеринок, пока не почувствовал, что нахожусь прямо за его позицией. Осторожно подняв голову - наркозависимые могут покрыться волдырями и поцарапать нежные ткани лица, проколоть глаз и проникнуть в уязвимый мозг, - я огляделся. Нашей целью был портовый охранник в униформе Всемирной власти . Я не мог сказать, узнал ли он нас, как узнал первый человек, или он стрелял только потому, что видел, как я убрал другого парня. В любом случае, я должен был остановить его. Я вышел на открытое место и прицелился ему в ягодицы.
Должно быть, я произвел какой-то шум, потому что он повернулся в последнюю секунду, чуть не потеряв равновесие на скользкой поверхности.
Я ударил его дюжиной кеглей, и он завалился влево, хватаясь за руль такси. На мгновение показалось, что он собирается предпринять доблестную попытку подняться и ответить на мой огонь. Затем он с шумом сполз на тротуар и затих, тихо дыша.
На мгновение мне стало хорошо.
Затем невезение вернулось.
Сторож, патрулирующий стоянку такси по закрытому телевидению, должно быть, заметил что-то из происходящего. Это было чистое невезение, потому что, если бы он был занят любой из дюжины других камер, которые сканировали другие части порта, он бы ничего не обнаружил, пока мы не ушли далеко. Над головой зажглись большие дуговые фонари, чтобы можно было продолжить съемку. Если будет судебное разбирательство, пленка, снятая запечатанными камерами, будет приемлемой. Я пристроился за такси и лежал, тяжело дыша, пытаясь думать. Через несколько минут этот сторож отправил бы кто-то вышел на разведку, кто-то с оружием, и нам тоже пришлось бы иметь дело с ними, если мы хотим выбраться отсюда свободными людьми. Но наше везение не могло продолжаться вечно, не так, как это было во время всех неудачных попыток на прошлой неделе. Так из-за чего же я злился? Почему бы просто не сдаться? Я мог бы сказать Ему в качестве объяснения: "Ну, ты же знаешь, как меняется удача. Нельзя ожидать, что удача будет сопутствовать тебе долго ". И Он бы улыбнулся, и все было бы так. Черта с два! Мне не хотелось возвращаться с охраной Всемирного авторитета на какой-то судебный процесс, где мои шансы были, попросту говоря, ничтожны. Тем не менее, я не был бойцом. Я бы допустил ошибку, столкнувшись с профессионалами. Несколько ошибок. Одной ошибки слишком много. Тогда все было бы кончено. Возможно, навсегда
"Джейкоб!" Он позвал громким шепотом.
Оставаясь за машинами и вне поля зрения двух установленных камер, я поспешил обратно к Нему, где Он присел у нашего такси. Теперь нам нужно было двигаться чертовски быстро. Сторож мог знать, кто был причиной беспорядков, но незнакомец в пальто наверняка поднял бы тревогу из-за доктора Джейкоба Кеннельмена и его устрашающего Андроида в течение пяти минут после своего пробуждения.
Гнилая удача, гнилая удача, гнилая удача, выругался я про себя. Если бы мы могли оставить все это незамеченным, мы были бы совершенно ни при чем - по крайней мере, в течение нескольких месяцев, достаточных для того, чтобы Он развился в полноценное существо. Теперь у Мировых властей к утру полиция и солдаты будут наводнять Кантуэлл. Да, я мог бы убить элегантного незнакомца, лежащего там, на ступеньках, прижать дуло наркозависимого пистолета к его глазным яблокам и всадить булавки в мозг. Но это не было целью Его похищения и предоставления Ему шанса развиваться. Целью было в конечном итоге спасти жизни. Не было смысла начинать с уничтожения нескольких человек под предлогом, что Он сможет исправить это позже. Мы забрались в наше такси и уже собирались уехать оттуда, когда я кое-что придумал.
"Подожди здесь", - сказал я, выскальзывая из машины.
"Куда ты идешь, Джейкоб?"
Я не стал тратить время на ответ. Полиция была в пути, возможно, всего минуту или две, прежде чем они доберутся до нас. Я быстро прошел между тремя ближайшими такси, открыл их двери, опустил пять кредитных купюр в их слоты для оплаты и набрал на клавиатуре случайные пункты назначения. Когда они начали мурлыкать и отъезжать, я побежал обратно к нашей машине, запрыгнул внутрь, захлопнул дверь прежде, чем автоматическое закрывающее устройство успело сделать эту работу за меня, и набрал на клавиатуре Национальный парк Маунт Маккинли - и задержал дыхание, пока мы не выехали с парковки.
Снег забрасывал ветровое стекло, и ветер устрашающе завывал по бокам каплевидного летательного аппарата. Это напомнило мне о моем детстве в Огайо, когда к окнам подступали сугробы, когда я лежал, подоткнув одеяло, в постели, откуда мог смотреть на улицу и наблюдать, как снег накапливается все больше и больше, как будто он никогда не прекратится. Но воспоминания не могли удержать меня надолго. Мы были на свободе - по крайней мере, сейчас - и нам нужно было многое сделать, если мы хотели продолжать наслаждаться нашей свободой.
Мы переодевались по дороге, пока оба не облачились в утепленные костюмы, перчатки, защитные очки, ботинки и снегоступы, привязанные к рюкзакам, которые мы несли на спине.
"Как рука?" Я спросил Его.
"Все зажило", - сказал Он, широко улыбаясь. "Все так, как я и говорил". В его голосе не было хвастовства, просто тон счастливого ребенка, который узнал что-то новое.
"Все исцелено", - тупо повторил я. Я чувствовал онемение во всем теле, как будто постоянное соприкосновение со Смертью в течение последних семи дней действовало как наждачная бумага, изнашивая мои рецепторы, пока жизнь не превратилась в гладкую, лишенную текстуры пленку, по которой я скользил на смазанных дорожках. Доктор, конечно, знает о Смерти и понимает принца. Но контекст, в котором он знает и понимает его, отличается от того, с чем я сталкивался в этой долгой погоне. Врач рассматривает Смерть в клиническом смысле, как явление Природы, как нечто, с чем нужно бороться на научном уровне. Это совсем другое дело, когда Смерть собирается заявить на тебя права, а ты сражаешься, только своей хитростью и коварством, чтобы не дать ему заявить на тебя права.
Автомобильное такси затормозило перед воротами национального парка Маунт-Маккинли, серые очертания двухконечного колосса казались светлее на фоне ночи. Прямо впереди маячил сосновый лес, через который дорога петляла в беззаботной, непринужденной манере. "Этому такси запрещено заезжать в парк после восьми часов вечера. Пожалуйста, сообщите ". Голосовая запись автомобиля была сделана женщиной лет тридцати с гнусавым голосом, и ее металлический, но женственный звук казался неуместным , исходящий из проволочной сетки динамиков на приборной панели. Я не могу привыкнуть к тому, что машины звучат как женщины, которых вы, возможно, захотите соблазнить. Я родился и вырос до использования мозга Кельберта. Мне нравятся бесшумные машины, немые компьютеры. Старомодно, я думаю.
Я опустил четыре поскредовые купюры в платежное отверстие, две, чтобы оплатить нашу поездку, и еще две, чтобы оплатить то, что я собирался запросить. "Следующие полчаса езжайте наугад, затем возвращайтесь к своему ларьку в Порту".
"Наугад?" - спросил он.
Я должен был понять это, даже с Кельбертом
Мозг, это было слишком глупо, чтобы вести большую часть разговора. Это было ограничено тем, что клиент мог спросить или предложить, а не чем-то необычным. Точно так же, как я думал, большинство женщин, которых я соблазнил, чьи голоса были похожи на голоса машины. Я склонился над клавиатурой и набрал случайную серию цифр и, наконец, кодовую серию для порта, указанного в таблице каталогов рядом с консолью. "Этого должно хватить", - сказал я. "Поехали".
Двери распахнулись, когда мы коснулись выпускных панелей, и мы выбрались в ночь, прихватив с собой наш узел со старой одеждой. Машина закрылась, на мгновение зажужжала, как колибри, затем сделала быстрый разворот и помчалась обратно тем путем, которым мы приехали, ее янтарные огни исчезли, оставив нас одних в темноте.
"Что теперь?" Спросил он, подходя ко мне и перекладывая тяжесть рюкзака на спину, пока он не устроился так, как Он хотел.
"Мы прячем эту одежду, которая была на нас", - сказал я, направляясь к дренажной канаве и заталкивая свой сверток обратно в водосточную трубу, с глаз долой. Он последовал моему примеру, протянув еще дальше Свои более длинные руки. "А теперь мы перелезаем через забор в парк".
"Подожди", - сказал Он, проходя мимо меня к воротам, где остановился, рассматривая замок. Он снял перчатки и положил руки на висячий замок. Он мгновение смотрел на эту штуковину, словно запечатлевая механизм в своем сознании. Наконец, Он хрюкнул и набрал полные легкие воздуха. Пока я наблюдал, кончик Его пальца удлинился, истончился до толщины проволоки для вешалки и просунулся в замочную скважину на лицевой стороне замка. Прошла минута или около того, ветер бил по нам, как сотня резиновых кувалд. Затем что-то щелкнуло. Щелкнуло снова, громче. Это был самый радостный звук, который я когда-либо слышал, потому что меня совсем не прельщала перспектива перелезать через восьмифутовый забор при ветре со скоростью двадцать-тридцать миль в час с двадцатипятифунтовым рюкзаком за спиной. Возможно, я робок и боюсь новых приключений, но я предпочел пройти, а не перелезть. Он убрал руку, придал пальцу более традиционную форму, надел перчатки и толкнул большие ворота внутрь драматическим жестом, который показывал, что он видел или читал какие-то довольно мелодраматические вещи в свободное от работы в лаборатории время.
"Очень хитро", - сказал я, хлопнув Его по спине. "Тебе стоит подумать о том, чтобы заняться шоу-бизнесом. Найди себе подходящего менеджера и выступи на сцене с волшебным номером".
Мы вошли внутрь, закрыв за собой ворота и снова заперев их. За исключением наших отпечатков на недавно выпавшем снегу, не было никаких признаков того, что ночной парк был нарушен, а продолжающийся шторм за несколько минут замел бы даже эти следы. Эти хлипкие ворота отделяли нас от Порта, и я почувствовал облегчение, хотя у меня не было для этого причин. "Мы немного пойдем по дороге", - сказал я. "Маловероятно, что кто-то будет на нем в этот утренний час и в такую погоду".
Мы двинулись в путь, надвинув на глаза защитные очки и опустив маски, чтобы защититься от пронизывающего холода и чудовищного, острого, как бритва, ветра. Дорога была расчищена после недавней бури, но новый снегопад быстро засыпал ее снова. Сугробы, которые были образованы с обеих сторон плугами, были слоистыми, толщиной в несколько футов для каждого шторма сезона. Если бы такая суровая погода продолжалась всю зиму, дорога была бы закрыта до весны, и последующие наводнения некуда было бы девать. Мы не прошли и полумили, когда Он снял с лица маску и сказал: "Расскажи мне об этом месте, куда мы направляемся".
Я неохотно снял свою собственную маску и поморщился от жгучего воздуха. Она почти мгновенно высушила мои губы и начала на них растрескиваться, пока я почти не почувствовал, как кожа медленно трескается под жесткими пальцами воздуха. Я вздрогнул и выпустил облако пара. Судя по различным работам, которые я прочитал, в настоящей Арктике температура опускается настолько ниже нуля, что дыхание при выходе из тела действительно замерзает - по крайней мере, содержащаяся в нем влага. Легкие в этот адский холод подвержены замерзанию от контакта с ледяным, сухим воздухом, и человек должен дышать неглубоко, чтобы избежать этой участи. Теперь, когда мы тащились по этой парковой дороге, вдали от ледяных равнин настоящей Арктики, я поражался, что в мире может быть какое-то место с такими холодными температурами, что их можно было бы классифицировать как период потепления. "Неужели это так важно знать, что я должен рисковать заморозить рот и получить чудесную голубую дымку на своем хорошеньком личике?"
"Я просто хотел бы знать", - сказал Он.
Я пожал плечами. "У подножия горы и примерно на высоте пяти тысяч футов они сдают домики известным гражданам для отдыха. Не поймите меня неправильно. Мировое руководство не хотело бы, чтобы кто-то думал, что подобные мелочи предназначены для элиты. Это не соответствовало бы заявлениям о Великой демократии. Это место не предназначено исключительно для известных людей, но цены настолько жесткие, что только известные люди могут позволить себе арендовать здесь жилье. Разница та же, хотя политикам нравятся тонкие линии. Гарри Лич-Доктор Гарри Лич - старик, который руководил "Сити Дженерал", когда я стажировался там, арендует одно помещение на втором уровне. Оно уединенное. Ближайшая другая хижина находится чуть больше чем в миле отсюда. Он запасается едой и топливом на случай неожиданных выходных. " Всякий раз, когда ему попадается на глаза новая студентка-медсестра, и он может убедить ее, что такой старый чудак, как он, готов на все ради такой прелестной юной конфетки, думал я. Это были примерно такие же причудливые выходные, какими были его собственные.
"Он не возражает, что мы используем это?" Спросил он. Я видел, что Он сознательно замедлял Свой гигантский шаг, чтобы я мог поспевать за ним, и - действительно - казалось, что я задаю темп. Еще одно свидетельство Его растущего отцовского отношения?
"Ему никогда не придется знать", - сказал я. "На самом деле, то, чего он не знает, пойдет ему на пользу".
"И они нас не найдут?"
"Сколько тебе нужно времени?" Спросил я. "У меня есть некоторое представление о том, сколько времени у нас будет".
Он скривился, прикидывая. Его глаза почти сияли в темноте, как глаза кошки, фосфоресцируя голубым, как края молний, пойманных на ночном горизонте. Хотя Он надел защитные очки, казалось, что он не моргал этими глазами, и они не слезились. Он провел рукой по лицу, чтобы стереть снег с бровей и ресниц. "Трех дней должно хватить. События развиваются быстрее, чем когда-либо, намного быстрее, чем я поначалу ожидал ".
Я планировал, как только мы, казалось, освободимся от наших хвостов в Сан-Франциско, пожить в домике несколько месяцев, зная, что Гарри редко приезжает зимой, его пьянки, по-видимому, иссякли до наступления весны. Но теперь, когда нас заметили в Кантуэлле, наше время будет сильно сокращено. Три дня - это немного растянуто. "Что ж, - сказал я, стараясь звучать как можно увереннее в данных обстоятельствах, - первое, что они собираются сделать, это проверить записи монорельсовой дороги и низковысотного воздушного движения, чтобы выяснить, перешли ли мы на какую-то другую систему и покинули Кантуэлл - что именно они будут ожидать. Мы бежим уже семь дней, переходя из порта в порт, и у них нет причин предполагать, что мы внезапно изменили порядок нашей работы. Когда они обнаружат, что мы уехали не другим способом, они просмотрят записи о поездках нашего такси и трех приманках, которые я отправил со всеми электронными чудо-приборами из сумки Бюро расследований. Они мало что найдут. По крайней мере, на это мы можем рассчитывать. Они увидят, может быть, тридцать или сорок записей поездок из тех четырех такси, которые отбыли из порта в одно и то же общее время. Через несколько минут от них останутся только те четверо, которые важны. Правда, одна из этих записей покажет, что кто-то приезжал в парк, но ожидается, что это будет туристическое такси или такси, принадлежащее кому-то, кто арендует один из этих домиков. Даже если круг подозреваемых сузится, такси покажет, что оно приехало в парк, а затем последовало случайной схеме. Это должно вызвать у них подозрения. Это создаст вероятность того, что мы выпрыгнули из такси где-то на этом импровизированном маршруте. Таким образом, у нас должен быть день или два дня, прежде чем они начнут тщательное расследование парка. Они могли бы подумать сделать это раньше, но они будут откладывать это напоследок, потому что это чертовски большая работа ".
"Меня интересует еда", - сказал Он.
"Что ты имеешь в виду?"
"Я надеюсь, что этого будет много. Мне это понадобится, чтобы получить энергию для изменений, которые я вношу в себя".
"Большие перемены?" Я спросил.
Он снова ухмыльнулся.,"Просто подожди, Джейкоб. Просто подожди".
Я снова натянул маску и подвигал челюстью, чтобы расстегнуть ее. Он не потрудился надеть маску. Холод Его больше не беспокоил. Он к нему приспособился
III
Мы сошли с дороги, когда я решил, что мы приближаемся к развилке, которая откроет нам первую станцию рейнджеров и бюро туристической информации. Перебраться через вспаханные сугробы на краю дороги оказалось даже сложнее, чем казалось, и это действительно выглядело довольно сложно. Каким-то образом мы пробрались сквозь него, мокрые и растрепанные, когда вышли на заснеженные, но более или менее открытые поля,
До этого я был в парке всего три раза, все три - когда был интерном, и Гарри дал мне ключи и пожелал удачи с любой медсестрой, которая недавно поддалась моему ограниченному очарованию и неограниченной линии. По общему признанию, необычный акт дружбы для директора больницы по отношению к скромному интерну, но ведь именно Гарри пробудил во мне интерес к медицине, когда я еще ходил в мокрых штанах (он подарил мне игровой набор доктора), тот, кто заботился обо мне после того, как мои мать и отец умерли. погиб во время одного из первых полетов межконтинентальной ракеты, тот, кто видел, к чему я готовился, и был принят в лучшую медицинскую школу страны. Тогда наши отношения в City General были несколько неортодоксальными. Гарри никогда не облегчал мне стажировку, пойми. По-доброму он относился ко мне только в обществе; в больнице со мной обращались так же грубо, как и со всеми остальными, возможно, даже больше. Мне было интересно, что Гарри думает обо мне сейчас. Затем заросли стали гуще, снег стал глубже и тяжелее, и не было времени думать ни о чем, кроме как прорываться на открытую местность.