Час торжества
Выпал снег. Как всегда по утрам
мир безбожно сиял в своей радикальной обнове.
Нет, не снег, а грядущее выпало к нашим ногам
и я снова в него был, как в счастье, поверить готовый.
Словно новое дивное время по снегу пришло
и я вижу, как страшно сияет оно - непростое, чужое.
Вера в завтрашний день облетела с огромных высот
и лежит перед нами бесстрашной, как подвиг, судьбою.
Вот в такой же вот день, оторвавшись от книг,
старшеклассники в небо взирают, готовые к старту.
Рвутся к звёздам они, забывая про страшную жизнь
и отчаянно взвыв, поднимаются вверх аппараты.
Этот снег, словно честность, лежит, словно правда судьбы
и нельзя не поверить грядущему, что открыто повсюду.
Стартовав, уносились на пламени вверх корабли
и махали платками вослед им античные люди.
Старшеклассники в небо спешили, прощались с Землёй,
отправлялись в пространство и грустно, сквозь слёзы, смеялись.
А навстречу им звёзды стремились, как луч световой
и безмерные дали, как будто во сне, приближались.
Свет летел им навстречу, стальные ракеты неслись,
сквозь прозрачное время, они стартовали бесстрастно.
А внизу, вовсю ширь простиралась безумная жизнь.
Снег неспешно слетал, приближалось небесное счастье.
Этот снег, словно вызов, как космонавтов судьба.
С безвоздушных пространств облетало к нам в душу геройство.
Снег сквозь время порхал и уже невозможно назад
возвратить этот снег, этот час торжества, этот космос.
* * * *
Сумерки
За окнами происходили
какие-то бесконечные сумерки.
Души тех, кто умерли
на воздушных шарах уплыли
Ветра фиолетовый объем
очаровательное потерял равновесье.
Огромные, словно в детстве,
звёзды глядели в оконный проём
Уплывали, светясь, корабли,
с круглою жизнью прощались
и в какой-то душевной печали
поезда озывались в дали
Отлетали книги в космос
механические, как аэропланы
и казалося, что кто-то
над душой всё время плавал.
Растворяясь в тёмной бездне,
проплывали тихо звуки.
Из трёхмерной жизни скуки
стартовал корабль железный
Восхитительно за окном
утрировались достижения ночи.
Ангелы на обочине
сидели с разбитым лицом
Сквозь звезду на землю пробивался
из загробного мира свет.
И спустя миллионы лет
фотонный корабль возвращался
Машут из Альфы Центавра
инопланетяне нам платками
а в ответ им толстыми руками
машут космонавты после старта.
* * * *
Август
Бегут по августу кентавры вскачь,
перепела выпархивают у них из-под ног.
Солнце по небу катится, как калач.
Между небом и землёй высится стог.
К солнцу лестницу прислонил трубочист,
закружил голову синеве журавль.
Развевается по ветру коммунизм,
по стерне босяком идёт Геракл.
Плотничает солнце столяр молодой,
подмастерья на рыштовках халтурят облака.
Ветры сели за накрытый стол.
Ленин на солому весело упал.
Чиркают звёзды спичками в степь,
пролетарии всех стран показывают стриптиз.
Лето свалилось животом на лес,
целится в журавля нагой Парис.
Андромаха в Путивле рождает плач,
небо присело на архаичный плуг.
Ветер рвётся, как пролетарский кумач.
Дышат деревья. Развевается слух.
Маляр с высот с ведром краски упал,
как разлился по миру оранжевый цвет.
Гудит над Элладою авиапарад,
меряет античный воздух геометр.
По стерне сатиры бегут нагишом,
ударяют им кузнечики в неопрятный пах.
Рубят мужики лазурь топором.
Житом ахейцы плывут на челнах.
* * * *
После работы
Ранним утром я шёл, возвращаясь с работы, домой.
Вдоль зимы пролегала дорога блистающей магмой,
снег вокруг находился, как будто на все времена часовой,
удлинённое облако проплывало по небу как флагман.
Освещённое солнцем небо в атаку рвалось.
Зимний путь пред глазами блестел наподобие лавы.
Я спешил, а навстречу мне время сквозь воздух неслось,
синева возвышалась вокруг точно дикие скалы.
Семь часов. Я спешил, возвращаясь обратно домой.
Смена кончилась. Небо, срываясь с цепи, бесподобно звучало,
словно Ника, распатлавшись, это небо неслось надо мной
и подземное солнце, как атомный взрыв, надо мною поднялось.
И я побежал. Не оглядываясь, словно споря со скоростью света.
Меня обступили пространства, и я оказался среди запустенья,
и уже невозможно было понять, на какой нахожусь я планете,
лишь дымком вдалеке обозначилась сонно деревня.
Я бежал словно спринтер, а счастье меня нагоняло,
почерневший завод оглашал наступление утра в трубу,
НЛО пролетая, блестело на солнце металлом.
Точно вырвавшись к жизни, бежал я, опережая судьбу.
Ну а солнце, в небо, ворвавшись, сметало преграды,
я как будто присутствовал в миг разрушенья Помпей.
Час зари наступил и рассвет разметавшимся адом,
воцарился на грешной земле и восторг охватил всех людей.
* * * *
Астронавты
Жизнь проходит. Невнятный и светлый
я стою на обочине жизни, распускаю стихи,
я смотрю как проносятся в небе стальные ракеты
и прочитанный ветер всё веет страницами книг.
Я смотрю, я всё вижу. Космос похожий на сажу.
Это звёздное небо, оно, как магнит, притянуло меня,
космонавты на нём мне рукою отчётливо машут
и кричат мне сквозь ночь - они привлекают мой взгляд.
Они ищут меня, астронавты, они так огромны,
как колоссы. Они над землёю стоят, они вечно зовут.
Им сей мир по плечу, они к вечному старту готовы,
оторваться от жизни готовы и ступить на Луну.
Они смотрят из звёзд голубыми, как небо, глазами,
они в белых скафандрах, ангелы, они всё понимают.
Они видят наш мир и рыдают оттуда слезами,
они книгу открыли и, молча, сквозь слёзы читают.
А вокруг в иллюминаторе видные звёзды и бездна,
словно в ауре света из-за солнца выходит земля.
Но им не до звезд, они в космос раздвинули створки железа,
они вышли навстречу Вселенной. Они сделали шаг.
Они книги забросив, воплотили в реальность мечтанья,
они сделали шаг в пустоту и сквозь вакуум, молча, пошли.
А в колпак гермошлёма, в лицо им неслось Мирозданье.
Они ищут меня, они просят меня им навстречу взойти.
Они просят меня, они меня призывают,
за спиною их солнце вставало, и звёзды сияли вокруг,
они с бездны свою протянули мне руку, спасая.
Они верят в людей, астронавты, человек - это друг.
Они тянут меня за собою всё дальше и дальше от жизни,
за кормою их пламя рыдает и газовый стелется шлейф.
Жизнь прошла, словно миг, все прочитаны главные книги
и огромный фотонный корабль наш преследует смерть.
* * * *
Гибель Вавилона
Мир темнел, как будто проклятый,
полыхала нищета закатная,
провода гудели перелётные,
крыши, как обиженные, плакали.
Люди на моторах проносилися,
ночь вставала, словно страшный памятник,
опускалась темнота бессильная,
сутенёры были вне себя от ярости.
Сумерки стояли грозно с факелом,
поднималось пламя над проклятым вечером.
Вавилон пылал закатами,
словно ад, огромными и вечными.
Бытие цвело покинуто
рушились колоссы, оказавшись полыми;
как аспидно-жирные густые лилии,
хлопья сажи плавали повсюду чёрные
И кричали книжные философы,
не предвидя в этом мире боле праздника
Вавилонская блудница шла по воздуху,
проносилась гордая и праздная.
Город бился будто бы в агонии,
нищие художники чертили Апокалипсис,
горожане бегали повсюду голыми,
в тесных оболочках души парились.
Город выл, страдал, агонизировал,
подвергался огненной экспансии.
Будто адом загипнотизированные,
люди долго, молча, застывали в трансе.
Люди застывали в позах неестественных,
происшедшему вокруг себя не верили,
из динамиков звучал "Лед Зеппелин",
фронт взрывной волны вставал на севере.
Словно на последний праздник, люди озиралися,
грандиозные сирены осыпали космос
и весна по пояс в золоте пожарища
выносила на руках дымящееся солнце.
* * * *
Ноябрь
С космоса падали звёзды, пугая стеклянных прохожих,
ангелы в шапках-ушанках солили поношенный снег,
вдоль промозглой аллеи мигал освещаемый воздух,
время бросило якорь, опять замедляя свой бег.
Я сидел у окна и глядел на последнее, длинное время,
дворники звёзды вращали единственно силою мыслей,
как повешенные толпились вокруг силуэты деревьев,
у театра скрипачка букет собирала из выпавших листьев.
Ночь. Необитаемая планета вращалась орбитой,
догорали философы где-то в своих идеальных мирах
и бездарное счастье сшивалося грубой капроновой ниткой,
словно парус. Высыпался песок в безразмерных песочных часах.
Всюду ужас и снег. Кариатида согнулась под солнцем.
Ночь стояла при полном параде, и подводные лодки всплывали на небо.
Уведите скорее отсюда еврейскую девочку-осень,
к нам попавшую из Бухенвальда сюда, вместе с гарью и пеплом.
О не надо, не надо - живи. Скоро выстрелит точное лето
и светясь траекторией, в бездну проляжет скупая стезя.
Ну, а девочька-осень смотрела, как низко ракеты
проносились, и летела навстречу кометам ночная земля.
* * * *
Менуэт крыс
В этом воздухе всё явственно напоминало смерть -
деревья темнели и плакали плоские крыши.
Захлопнулась в радость дубовая прочная дверь.
И слышалось: под водою утопленник дышит.
Свет хирел, как святой, умирал на стекле,
громыхали за далью чудовищно камнедробилки,
и повесившись, самоубийца болтался в петле,
как в бреду раздавались отчётливо крики.
И казалось все книги, спасаясь от жизни, давно улетели
и родившийся только что час был бездарен и скучен
и горячие люди, откинувшись навзничь, лежали в постели,
вспоминая спросонок свои меркантильные души.
Только крысы танцевали в страшной башне замка
механические танцы, что пришли в наш мир из ада,
изгибались в минуэте без особого азарта;
очарованные люди всё не отводили взгляда,
всё смотрели с омерзеньем на кривляния танцоров,
мертвецы с могил вставали и алкали свежий разум,
молча выпрыгнул из жизни Гогенцоллерн
и рассыпались по миру африканские алмазы.
* * * *
Возвращение
Ефремову И.А
Словно в книге забытой, фотонный корабль возвращался,
персонал на жаргоне шутил, героев цветами встречая.
И казалось что люди так близко находятся к счастью,
что на пальцах считают последние доли секунды до рая.
А фотонный корабль приближался, гремели оркестры,
человечество вышло седым астронавтам навстречу.
Библиотечные залы пустели, к концу подходили семестры,
все смеясь, клали руки друг другу на плечи.
Человечество бросило книги и вышло встречать астронавтов,
астронавты сходили по лестнице с неба обратно домой,
словно ангелы грубые шли, опускались по воздуху плавно,
а навстречу им люди с цветами бежали широкой толпой.
И как будто прибой, толпа обступила героев,
возвратившись столетье спустя, они улыбались устало потомкам.
Молодёжь чеканила шаг, пионерия двигалась строем,
из террас грандиозных домов рвалась музыка громко.
Астронавты, как символ, стояли, удивляясь всему, озирались
и согнувшись, старухи, встречали своих атлетичных отцов.
Геликоптеры стаей над морем широким взвивались
и в прозрачной кабине их не было места от красных цветов.
День богато темнел. Освещение жизни включилось.
Люди кричали - подходило к концу путешествие в космос.
На пороге Отчизны второе дыханье открылось.
Девы в тонких античных одеждах рассыпали рыжие косы.
И какой-то юнец, проживающий в мире грядущем,
возвращаясь под утро домой, был отчаянно в космос влюблён.
А над ним проносились, светясь, космонавтов загробные души
и на город - высокий, зелёный - слетал эротический сон.
* * * *
Дико розовая
Покосились мокрые заборы,
люди лёгкими плевали,
ночь отчаливала, словно в море,
на свинцовом длинном дирижабле.
Ночь от солнца убегала,
ночь спешила прочь из голой жизни.
По теченью сточного канала
праздничный кораблик уносился.
Люди грели жуткие моторы,
день вставал над миром в странной позе.
Дети покидая воздух взрослый,
уносились на портфелях в школы.
Дети уносились, дневники летели,
грохотали птицы заводные,
механично щебетали, тарахтели.
Топоры стучали, звонко пели пилы.
Я сидел в окне, а ветер полосатый
жизнь листал, как будто книгу.
Шар воздушный пролетал над смертью,
плыл над жизнью конструктивной.
Проплывала каравелла, дико розовела,
говорила, беспокойная, о счастье.
А за гранью тайны, за её пределом
флаг небес однообразно развевался.
Звёзды падали, к земле привыкнув,
за прохожими тянулись ароматов шлейфы,
и звучали громко мотоциклы
осыпая из деревьев перхоть.
Только люди в ауре пугливой,
разметавши крылья и крича от счастья,
бились в стену из последней силы
и шикарно разбивались насмерть.
* * * *
Первомайская демонстрация
Над причёсками людей летала музыка,
ветер заблудился в красных транспарантах,
на портретах проплывали юноши безусые
и заросшие вожди пролетариата.
Над процессией огромные взвивались лозунги,
громыхал, гремел воинственный оркестр.
Шумно грезили на воздухе прохожие.
На трибуне длинная держалась речь.
Возбуждённая толпа галдела и кричала,
громкоговорители орали людям счастья.
Дети уплывали на воздушных шАрах.
Женщины на пятки налепили пластырь.
Люди, как ослепшие, бездарно пели.
Увлекал детишек праздничный галдёж,
обрывались пуговицы в этой канители.
Чуть подвыпившая плакала смешная молодёжь.
Пролетала над эстрадой музыка святая.
Люди, обалдевшие, как ангелы, вопили.
Над толпой зевак безбожно пахло раем
и сигналили в клаксон автомобили
И хотелось убежать от этого густого шума
и закрыв глаза - не видеть, не дышать
и о смерти больше никогда не думать,
лишь пространству верить, о звезде мечтать.
* * * *
Земля под ударом
На обочине мира стояла забытая всеми земля,
панорама Млечного Пути над Лондоном сверкала,
марсиане падали в снарядах на пустынные поля
и тарелка на низком полёте судьбу облетала.
Время суток было похоже на доблесть земли,
что сражается с космоса холодом вечным.
Над землёю, повиснув в пространстве, мерцали огни,
как привязанные фонари, они колыхались на мачте.
Мирозданье Коперника по-научному ярко цвело,
спутники проносились над жизнью пунктиром,
отправляясь к Центавру корабль разметался огнём,
космос стоял, как кольчугой, блистая над миром.
Было страшно смотреть, ожидая с красной планеты удар,
в этих богом забытых местах приземлялись снаряды из Марса,
над землёй, словно снег, опускался красиво десант
и треножники всюду носились, скрежеща ужасно.
Мир, как загнанный зверь, доживал бесподобные дни,
цилиндрические объекты врывались из чёрного неба.
Шёл последний торжественный час погибавшей земли,
под лучами дома превращалися с грохотом в щебень.
Марсиане, о спруты холодного мира, убейте нас всех,
это только издали кажется всем, что люди, как боги.
Пусть навек замолчит непростой человеческий смех -
мы давно потеряли себя. Мы не ведаем больше дороги.
Мы давно потеряли себя, свет в конце тоннеля погас.
Мы не знаем куда нам идти, мы как будто слепые.
И сияет над нами зловещим сокровищем гибельный Марс -
небеса над Землёй, мы уверенны в том, не пустые.
Мы навек потеряли свой смысл, мы стоим нагишом,
дурачьё, и взираем на верх. Марс снарядами нас атакует.
И последний защитник земли, натянув гермошлём,
своей жизнью во имя грядущего глупо рискует.
* * * *
Предчувствие весны
Бесконечно-нудная тянулась жизнь
падала заря на снег зелёный
и самоубийцы покидая коммунизм
возвращалися к существованью снова
Мир чернел и ждал, как женщину, весну,
словно пьяница назначивший свиданье.
И хотелось всем, сейчас же тут уснуть
и проснуться где-то ангельском сияньи.
Тошнотворные тянулись, продолжались дни.
Ангелы под утро раздували свет румяный.
Незаметно покидая чёрные миры,
сны спускались на воздушном шаре.
Чёрные грузовики в туман трубили,
с неба осыпался пепел космонавтов.
Бравые солдаты, не жалея силы,
шли торжественно, как будто перед стартом.
Проносился в небе самолёта звук,
словно выл подросток полою трубой.
Было что-то страшное в мельканьи этих рук,
словно смерти флаг метался над судьбой
По весне чернели грязные ларьки
облетали парки целлофановой обёрткой.
За прилавком мёрзли лица продавщиц,
пили залпом пиво чуваки за стойкой
Пролетал над нами солнца жаркий блин,
расцвели плевки на мокрых тротуарах
и казалось всем, что наша жизнь
есть пустое без конца страданье.
* * * *
Труба времени
Над землёю проносилось солнце,
день вставал прекрасный, словно дева.
Постепенно становился больше
ржавый ломоть исторического неба.
Становилось всё ярче, пустынней, бессмертней.
Обернувшись, прохожий как будто выглядывал память
и влачил свою жизнь государственный ветер.
Словно жемчуг, светило являлось из раны,
всколыхнув устои мира, пролетало, словно символ.
Сутенёры просыпаясь, вспоминали своё детство.
Луч, как пуля, уносился в перспективу,
вспышки счастья странно озаряли местность.
Я смотрел из окна как огромное небо светлело,
как взлетевшее солнце справляло в зените свой праздник.
Облака над землёй, как заброшенный ангелом невод.
И система Платона вдруг обрела свою ясность.
Я смотрел из окна в окружающий мир, на реальную правду,
я, как будто взирая на вечность, прощался с судьбою -
мир несметно сиял, уподобившись жёлтому аду
и над всем этим время звучало гротескной трубою
Я прощался с судьбой, и она меня в ночь отпустила,
я как будто прощался с собой и со всем что меня окружало,
а над морем проблем экстатичное солнце всходило
и слепой дирижабль нам показывал чёрное жало.
* * * *
Первый день весны
Я книгу толстую захлопнул
в последний, легендарный день зимы.
На землю, словно в вальсе, опускались хлопья,
слетали мягко к нам, на берег тишины.
Я говорил о смерти с умной жизнью,
о времени прошедшем говорил и о себе.
Похожее на позолоту коммунизма,
стояло небо в просвещённой вышине.
А в смерть летели проклятые люди.
Не отрываясь, я глядел, глядел на них.
Происходило бытие, оно происходило, словно чудо,
под сводами небес - прекрасных и пустых.
Как бабочки, на свет они летели,
года неслись, свершалась страшно жизнь.
Захлопнув фолиант, я слушал: люди пели.
Я вдаль смотрел, туда, где разгоралась высь.
Сквозь время, воздух, сквозь страданья,
люди спешили прочь из этой жизни.
Раскинув руки, люди улетали,
словно навстречу коммунизму.
Мир покидая, люди пели тихо,
буквально на глазах пустел фотогеничный Вавилон.
А те, кто оставались, стояли неподвижно с книгой,
сопровождая в небо сонмы мертвецов.
А те, кто оставались - люди солнца,
встречали первый адский день весны.
Жизнь становилась всё назойливей, всё громче
и Родина возникла вновь из этой тишины.
* * * *
Отход в поднебесье
Шарлю Фурье. Человеку и утописту
Снег лежал, словно голая женщина, ожидая судьбы,
ожидая какой-то чужой и мистической смерти.
Башни зданий жилых поднимались вокруг, как грибы,
и в заснеженных парках ходили серьёзные дети.
А за далью времён, за белым сияньем земли,
где кончается снег, в ореоле зари коммунизм разметался.
На стоячем огне отлетали, как в смерть, корабли,
расширяя пределы простого научного счастья.
Корабли восходили, как будто взрывались в ауре блеска;
авангард человечества ярко терялся в ночной вышине.
К беззаветным мирам отправлялись люди из детства
и вослед им, как память, темнел умирающий снег.
Утопический снег почернел, опалённый судьбой космонавтов,
словно слава, гремела повсюду реактивная тяга из дюз.
И случайный рыдал человек, оказавшись пред звёздною картой -
он остался на планете один, он стоял в отдаленье, как трус.
Коммунизм свой прожектор тушил. Фаланстеры пустели.
Люди в очередь становились к ракетам и стояли в задумчивых позах.
Они, словно несли караул. А над ними небесное тело
неестественно ярко светилось, врезаясь кометою в воздух.
Люди рвались в иные миры и со скоростью света,
как в геройство, они отходили и гасли в другом бытии.
А за стартом отцов в телескоп наблюдали их взрослые дети,
видя, как исчезают в пространстве, наподобие искр, корабли.
Ну, а снег всё лежал, как в агонии в отблесках старта.
Освещаемый заревом газов, размазывал слёзы Фурье -
это он одиноко стоял, как фигура с ночного плаката,
созерцая размах коммунизма и отход в поднебесье людей.
* * * *
Мадонна в сиреневом
Опять за окнами какая-то святая синева
и сумерки тянулись долгие до бесконечности,
и где-то вдалеке маячила весна,
садились звёзды статуям на плечи.
А сумерки тянулись лиловые и вечные,
как будто опускался бесконечный летний снег,
и голову подняв, афганец искалеченный
глядел на звёзды первые и время замедляло бег.
А сумерки тянулись и тянулись, утрируя печаль,,
и не было конца прекрасному, лиловому, святому;
от этой красоты хотелось всем закричать
иль умереть, немедленно, сейчас, на полуслове
А вечер лиловел, синел, стирался на глазах,
как будто уплывал в какую-то другую бесконечность,
и вся в сиреневом Мадонна плавно шла,
слетала в этот мир и задувала свечи
И не предвиделось конца ни радости, ни этой синеве
какое-то особенное время в душу плыло, плыло.
Как будто в мёртвый штиль спокойно приближалась смерть
с обвисшей чёрной парусиной.
* * * *
Последняя книга
Люди спешат на работу, суетно крыльями машут,
утро проснувшись, как плоские свечи, снега зажигает.
Национальные флаги горят, освещая кирпичную башню.
Самоубийца на крыше стоит и у края судьбы размышляет.
Ежедневное чудо вокруг непрерывно творится.
Самолёт протрубил, как архангел, в трубу над землёю.
Улыбаясь, студентка идёт - на неё обращаются лица.
Межгосударственный ветер летит, разбиваясь о жизнь головою.
На глазах это чудо, явившись, без устали гибнет;
солнце ощерилось саблезубою маской ацтеков.
Жизнь происходит в своём неприкрыто-вещественном виде.
Метафизики добровольно сидят за железною клеткой.
Ежедневное чудо творится, рождается, гаснет,
а на смену ему поднимается новое, красным адом сияя,
и на новом витке повторяется яростный праздник -
жизнь происходит на новом витке, без конца и без края.
Новый день точно в сердце летит, словно выстрел из бездны.
Я слежу из пылающей башни за ходом неровных столетий.
Поправляя ужасные линзы в оправе железной
я, как будто, читаю последнюю книгу на свете.
* * * *
Безответное
Ну, что мне ещё непонятному надо?
У меня есть перо, клавиатура сидит и порхает бумага.
Люди смелый пейзаж за окном, как мундир, созерцают.
Почему я так многого в мире откровенно не понимаю?
Почему я гоняюсь за светлым, за узконаправленным счастьем
с головою наполненной ветром свистящим?
Непростая зима, почему меня смертью обходит?
И спокойное небо стоит надо мною отважно, как полдень.
То высокое небо, что было когда-то, как камень.
Почему я тянуся к нему и его никогда не достану руками?
С головою свистящей бегу обхватить я могилу,
а навстречу мне время летит, и ветер несётся счастливый.
Почему я стихи, как дурак, отпустил на свободу?
Почему я о деве грущу, за её украинской природой?
Незнакомая бабка приходит и прыгает молча на плечи.
Подо мною, как в фильме, несётся округлый сиреневый вечер.
Подо мною весь мир, он летит, как макет из картонной бумаги,
а навстречу, транзитом из греков, мне машут руками варяги.
Опускаюсь всё ниже, направляюсь в конец перспективы,
на плечах моих ведьма сидит, а повсюду пустые могилы.
Мертвецы обступили меня и, подпрыгнув, хватают за ноги.
Почему ты не любишь меня, почему не стоишь у разутой дороги?
Почему я свалился плашмя? Я как будто слетел с пьедестала,
но не ведьма со мною - о, нет - а юная панночка рядом лежала.
Чёрнобровая смуглая дева, о которой грустил я так долго,
она за плечами была у меня, постоянно, до самого морга.
* * * *
Тихое время
Ричарду Викторову
Время было тихим, словно на уроке
или словно на пустой Луне
и пронзая воздуха потоки,
корабли терялись в вышине.
И хотелось в этом времени растаять
или просто взять - заплакать.
Снег, не переставая падать,
превращался незаметно в слякоть.
Первоклассники играли в снежки,
старшеклассники друг с другом целовались,
а над ними под протяжный скрежет,
аппараты в космос поднимались,
оставляя за собой свеченье
в виде яркой траектории полёта.
В телескоп учёные глядели,
на отход космического флота.
Педагоги, вытирая слёзы,
во дворе с учениками навсегда прощались,
а огромные блистательные звёзды,
слали человечеству сигналы.
Сила притяжения летела
юным космонавтам СССР навстречу
и достигнув звёздного предела,
пионеры тут же попадали в вечность.
А навстречу снег слетал, как пепел,
всех сгоревших в прошлом космонавтов.
Наблюдая зарево ракет на небе,
дети будущего покидали парты,
уходили, словно на войну, в науку,
расширяли Мирозданья горизонты
и казалось протянув лишь руку,
можно с лёгкостью достать скоплений звёздных.
Старшеклассницы и старшеклассники, читайте
толстые научно-фантастические книги,
где ракеты дребезжат на старте
и пришельцы ходят, не снимая нимбы.
* * * *
Город под водой
Город спал, погрузившись на самое дно
и сквозь толщу воды пробивалось немецкое солнце
и казалось, над нами качался покинутый гроб.
Крики спящих людей становились всё чаще и громче.
Мир вставал, задыхаясь от прожитых лет,
как безумные рыбы, тяжёлые плавали звуки,
словно в дырочку гроба вливался притушенный свет,
вместо водорослей шевелились облезлые руки.
И хотелось опять, навсегда позабыть о себе,
в час, когда чёрные книги носились над морем.
Было тихо, как будто мы страшно дышали в воде
и кричали истошно наверх о случившемся горе.
Мы, как рыбы дышали. Мы бились в гробу,
там где солнце ржавело. Мы всё понимали отлично.
Шёл "Титаник" безмолвно, как память, ко дну,
а навстречу ему поднимался мертвец с незажженною спичкой.
Под водою, без маски, нам было больно смотреть,
мы, как жители Бездны, дышали сквозь красные жабры.
Проплывая подлодки, светили прожектором в смерть.
Тарахтел на поверхности старый железный кораблик.
И хотелось о воздухе всем позабыть навсегда
и на небо глядеть сквозь бездонную тёмную толщу,
чтобы далью огромной стояла пред нами вода,
преграждая дорогу к военному ржавому солнцу.
* * * *
После праздника
Весь праздник в воздухе и он ещё живёт
и нарастает тёмною, как музыка волною.
Присоединился к шуму разноцветный сброд
и люди громко мочеиспускают за стеною.
Смех, удаляясь в ночь, уходит за толпой
и вездесущий дух витает перегара.
У перекрёстка девушка, как будто часовой,
последнего всё дожидается трамвая.
Подвыпившие личности нетвёрдо догоняют шум.
Сигналя пьяницам, спешат таксомоторы.
Влюблённые идут, не разнимая рук
и их фокстрота внятно достигают волны
И ходят неудачники с бутылкою в руках,
качает ветер опрокинутые урны.
Галдеж ушел, остался мир в слезах
и освещение уже напоминало утро.
А где-то вдалеке сирена чуть слышна,
загаженный асфальт бледнеет сквозь похмелье,
уснула на скамейке пара доходяг.
Ночь отошла, и утро расправляло свои перья.
* * * *
Провинция
Люди на маршрутках добирались на работу,
шевелили белыми руками грубые домохозяйки,
фосфора пятно соответствовало солнцу,
молодые матери спросонок брались за хозяйство.
В утреннем тумане чёрные грузовики ревели,
оглашали громко воздух розовые иномарки,
дамы выходили к жизни прямо из постели,
сексуально-озабочено скандалили мещанки.
Падшие строители резались с похмелья в карты,
барышни навыданье дни и ночи тосковали,
у подъездов грязные авто дежурили на старте,
от больницы в бесконечность простирались дали
В праздничной апатии спешили пассажиры.
Гегель на воздушном шаре созерцал устройство государства.
В небо над провинцией вздымались цеппелины
и сгорая, страшно падали на головы обратно.
Шпенглер наблюдал в подзорную трубу историю,
теософы слушали на крышах тоненькую музыку,
аэропланы в небесах чертили траектории,
лавочник размахивал кошмарным флагом Пруссии.
Всё как будто бы застыло в самом скучном из экстазов.
Двигатель Декарта совершал поступки за людей инертных,
в магазинах покупались пошлые противогазы,
в душу дуло выхлопом от старенькой ракеты
На прогулках жители выгуливались семьями
отходили в мир иной повешенные личности
и потерянная неизвестно где в пространстве-времени
вся провинция забылась сном метафизическим.
* * * *
Барьер Вечности
Падала отвесно длинная вода
убегали люди, бросив коммунизм
и проснувшись, видишь как твоя звезда
ярко освещает будущую жизнь
Этот дождь, как будто всех нас заступил,
жители планеты отлетали вдаль.
Люди выходили из прекрасных книг
и готовый к старту дребезжал корабль
И не видно больше радостных людей,
словно все отчалили из планеты прочь.
Поднималась празднично стая кораблей,
освещая дюзами вертикальный дождь
Оставляя шлейфы за своей кормой,
люди набирали крейсерскую скорость.
Маршевые двигатели издавали вой,
заливая светом инфракрасным полночь
Люди отправляясь, плакали, вопили,
разбивали голову о металл обшивки,
оказавшись вдруг далеко от жизни.
Сквозь перегородки доносились крики.
Покидая коммунизм, люди матерились,
вспоминая прошлое, плакали без меры.
На стоячем пламени взмыли пассажиры.
Грусть всё увеличивала силу впечатлений.
А на стартовой площадке - адские сирены,
выхлоп реактивный освещает воздух.
Стартовав ракеты, замедляли время,
люди молодели, приближались звёзды.
Оседлавши тягу, люди уносились,
отправляясь в небо на стальных моторах.
Нагревая воздух, дюзы страшно выли,
издавали жуткий скрежет, набирали скорость.
Люди отлетая, пели неприлично,
шли своим маршрутом на анамезоне,
а на том конце дороги им махали книги
и, прощаясь с ними, отдалялось горе.
Люди улетали, Боже, улетали,
уносила к звёздам реактивно тяга,
сквозь воспоминания люди озирались,
вытирали слёзы ярко красным флагом.
След землян мерцал фосфорным свеченьем,
траектория полёта явственно сверкала.
Преодолевая силу притяженья,
корпуса обшивка страшно нагревалась.
Оставляя солнечную навсегда систему,
люди громко плакали, вытирали щёки.
И лучу подобные солнечного света
сквозь метеоритные шли они потоки.
Уносились, расширяя зримого пределы,
постепенно уменьшалось видимое солнце,
люди провожая взглядом Андромеду
засыпали, бедные, все в анабиозе.
Люди развернули в пустоте рефлектор
и поток корпускул полыхнул безбожно,
на глазах менялась бесподобно местность,
завораживая, плыл, приближаясь, космос.
Люди в гибернаторе спали, как живые.
Голые, счастливые забывали смерть.
На пучке фотонном люди уносились,
преодолевая вечности барьер.
* * * *