Ваше величество

Не кусайте меня, Ваше величество,
своей тонкой изысканной пастью.
Ничего, как говорится, личного,
только зубы тупите напрасно.

Вы не бейте меня в лунное сплетение
кулачком своим миниатюрным,
в грановитой зале севера
под лепниной солнечной лазури.

Вы не хАпайте меня за подноготную,
ваше подсознание ничем не лучше.
На постели с Западной Европою
с головой от Азии распухшей.

Обойдёмся без телячьей нежности -
ублажайте лучше знойных фрейлин
поцелуем своим брежневским,
сексуальным своим пеньем.

Не терзайте нервную систему мне,
ваше свинское, увы, первосвященство.
Мы на общем перманентном пленуме
старость покидаем и впадаем в детство.

Стоит ли так поносить фельдмаршала,
смыкать его за напудренные букли.
Хороша акустика - и он закашлялся -
завибрировали нервы чьей-то лютни.

Не пойму, что из того, что император вы -
но не Иегова же, не Саваоф же.
Ваши тёртые мистические прапоры
на портки солдатские похожи.

Всё ведь намази: мы скоро кончимся.
Я - меланхолично, вы - в экстазе.
Нам архангелы нальют по соточке
минералки с пузырьками газов.

После смерти с вами мы расстанемся:
вам в сады эдемские, а мне - направо.
Разойдутся два бермудских паруса
по подземной глади океана.

     ------------  {  #  }  -----------


   Dead никого не space

На конверте
приклеенная марка: Айзек Кларк,
перед ним возвышается маркер.
На стене широкий плакат:
возвышается маркер,
стоит Айзек Кларк.

Твой икс и наш игрек не совпадают,
различаются наши детали:
бедра, колени, талии.
Ты ведь тоже неизвестно кто
то ли Айзек Азимов,
то ли Исаак Ньютон;
меняешь скафандры, как перчатки,
всюду по космосу твои отпечатки,
пишешь "Опровержение Альтмана",
но где Брахман, где Атман,
так и непонятно нам.

Dead space никого не спас,
ни один из нас
не успеет, не добежит до рубки,
не донесёт в свой кубрик,
упакованные покупки
и кто виноват? - Стэнли Кубрик?
Стэнли чёртов Кубрик,
чёртик из кубика и все его предки:
сперматозоиды и яйцеклетки.

А как же человечность,
кватроченто, а как же Леонардо да Винчи,
на худой конец - Дэвид Линч?
У каждого свой обелиск
индивидуальный, личный,
у кого - оранжевый,
у кого - коричневый.

На Тау Волантис
не живёт Homo Sapiens
ни Энгельс, ни Маркес,
данную местность
облюбовал исполинский нексус
и прочие разные
головоногие, ракообразные,
от которых мороз по коже -
минус сорок не меньше;
в этом климате мало женщин,
да и вообще
нежнолюбящих и теплокровных,
способных жить в тесноте,
от которой рождаются дети
пусть и похожие на ети,
но не эти
жуткие формы - некроморфы.

Мёртвый космос, мёртвый.

Но хочется быть живым,
всё равно, хоть с ранением ножевым, 
хоть ужом, можно даже жирным,
но только бы выжить,
не стать бывшим
не превратиться в лишнего,
которого уже ничего не колышет,
а рвать перезревшие вишни,
перечитывать на ночь Пришвина.

Только в мёртвом космосе понимаешь,
где кончается человек
и начинается опарыш,
что человечность не только слово,
что быть нелюбимым и то 
не так хреново.

Но мы потеряли свой шанс.
Мы потеряли свой шанс?
Dead никого не space,
Dead никого не спас.

     ------------  {  #  }  -----------

        Прекрасные святые

Прекрасные святые опускались с Арарата,
неся подмышкою псалмы царя Давида,
шумерские таблички с глинобитным текстом.
Ныряли ласточки над детством.

Сатрапы Персии сидели под узором,
над ними плавал запах шашлыка душевный,
животноводство в мягкий бок толкалось
и на глазах светлела старость.

Прекрасные святые опускались к людям
и колоритно пели на три голоса грузинских
и рвали лаваша душистый лист бумаги
и то и дело припадали к фляге.

Они халатом мягким вытирали губы,
благословляли воздух сельского хозяйства,
отставив калаши, религиозно мыли руки.
И морщились на солнце сухофрукты.

                   *   *   *

Прекрасные святые всех поимённо помнят
всех Испахпатов хитрых, девушек Кушана,
катафрактариев гремящих твёрдой жестью
и женщину, что не снимает перстень.

Прекрасные святые угощали всех щербетом
и кушали киш-миш из рук их падишахи,
халву Хорезма жадно хавали халифы,
облизывая каждый палец липкий.

Возьми из рук святых прекрасные святыни:
бурдюк с вином и башни каменных Урарту,
в ладонях курагу и женщину за плугом
и агрессивную парфянскую кольчугу.

Возьми из рук их бережность и нежность,
Армении расстеленную христианством скатерть
и голубей живущих в головных уборах храма
и сказки аршакидского Ирана.

Прекрасные святые давно ни с кем не спорят,
слюнявят руки им мидийские улитки,
зачем слова отхлынувшей воде потопа,
когда живёт любовь, идёт работа.

Зачем слова, когда ребёнок просто плачет,
рожают женщины, верблюды бедуинов носят
и ходит мудрость по следам рассохшегося старца
и можно просто улыбаться.

                   *   *   *

Прекрасные святые зарастают виноградом,
в их глухомани лев сидит над чайной книгой,
вокруг них тазобедренные девушки смеются
и разливается Евфрат по блюдцам.

     ------------  {  #  }  -----------

        Ай-ай-ай, Китай

Хеллов, Китай. Мы, кажется, приплыли,
не защитила нас Великая Китайская Стена,
от желтолицей полноводной гнили,
от взмаха поднебесного весла.

Хеллоу, золотые китаёзы,
мне молодые зубы ваши снятся по ночам
и падают жасминовые звёзды
в мою бурду лягушечью,
в мой малахитовый и замшевый мой чай.

Привет, цветные дорогуши,
щелкунчики, голубчики. Кукушка - ваша мать.
Вам не на шутку захотелось кушать,
теперь мы будем вместе жизнь жевать.

Не обращайте на славян вниманье,
размножайтесь. Деторожденье - ваш конёк.
Трудолюбивая просроченная жадность,
носилки комсомольские, партийный мастерок.

Конфуций был бы современностью доволен,
он Западной Европе показал бы мастер-класс:
Цинь Шихуанди терракотовых загробных штолен,
номенклатурных лидеров иконостас.

Куда идёте, плоскогрудые китайки,
неся свою беременность, как красный
сексуальный флаг.
Сталелитейные зажаты насмерть гайки
и чешется индустриальный пах.

Коммунистическая звёздочка сияет в перспективе,
железные мешалки калатают генофонд,
в Пекине нынче многолюдный ливень
и маленький заплаканный ржавеет болт.

     ------------  {  #  }  -----------


                Деревья

Я ломал деревьям руки и плечи,
деревья были, конечно,
против, но кто в младые годы
спрашивает мнение у сырой Природы -
не я, это точно.

Понимание, что ты тоже часть Природы
пришло гораздо позже,
когда деревья, которые ты искалечил,
давно отошли в мир иной,
за исключением тех огромных широких дубов,
которые выдержали с честью
испытания каникулами моего детства.

Поломайте дереву кости,
возьмите одну из них - ветку,
обчистите её от ненужных листьев,
заострите с одного конца и если ветка достаточно ровная
и длинная - вот тебе и копьё.

Я делал из веток копья,
короткие мечи задиристых римлян,
а также свистящие мусульманские сабли,
которыми сносил головы
вечно недовольному хазарскому племени бурьянов.

Рогатки из хитрой
раздвоенной косточки клёна
пользовались особым успехом.

Деревья были рабами, 
они много страдали во время 
моего школьного рабовладельческого строя,
но никто из них так и не поднял
восстание Спартака; даже дубы
угрюмо молчали, пока, используя их арсенал,
я строил империи 
и разрушал халифаты.

Восстание деревьев так и не случилось,
рабовладельческий строй сменил феодальный,
я повзрослел, стал скрытным подростком;
со сменой формы правленья 
и общественного уклада
дубы облегчённо вздохнули.
Я слушал их шелест, как слушают лорда
в парламенте Англии; любой афинянин
непременно пустил бы слезу при виде
древесной моей демократии.

Я виноват перед вами, деревья,
простите меня 
за искалеченные судьбы,
за переломанные кости, за вырванные с мясом руки,
за мой мальчишеский милитаризм,
за невоспитанную любовь к истории.

Я постарел,
пошёл лучистыми 
урановыми морщинами,
мои империи рассохлись и рассыпались,
травою заросли места моих побоищ многолюдных,
но до сих пор в моём парламенте
пожизненного одиночества, презрев все истязания,
со мною разговаривают клён и дуб.

     ------------  {  #  }  -----------


Карл XII и кораллы

А у Карла украли кораллы,
Украину украли у Карла,
что кораллов нисколько не хуже,
не хуже арабских жемчужин,
африканских весёлых алмазов,
что у шведского Карла в короне,
что надета на карловый разум.

Что ж ты так неаккуратен,
Карл? Ох, какая ты, Карл, растяпа,
всё таскаешь с собою кораллы,
всё таскаешь с собою корону,
жемчуга, парчу, Украину.
Кто же шведского Карла кинул,
поломал кто Карлу малину?

2

Где же вы мои кораллы,
слёзы капают у Карла,
проливает король драгоценные капли,
машет кулаками после бывшей драки.
Где же мой атолл, мои рифы,
где же ты моё золото скифов,
жирный чернозём, таврийская глина?
Где ж ты моя, ювелирная Украина?

Говорит уверенно Карл: 
Пётр украл
украинский мой коралл,
вывернул с куском мяса
моей Украины драгоценную массу.
Из шведской моей корявой короны,
что носили на лугах коровы,
выклюнул их царский ворон -
царский ворон оказался вором.

А против Петра никто не попрёт,
и ударил Карл своей мордой в торт
то ли в Киевский, то ли в Пражский
и хлебнул Карл древнерусской бражки,
аж забило варяжский дух -
клюнул Карла двуглавый петух.

3

Что ж, 
ты ещё крепкий старик, Розенбом,
будешь деревянным моим кораблём,
поплывём мы с тобою назад,
поплывём по реке и по времени вспять,
в прошлое, под полтавский редут,
чтоб кораллы свои вернуть,
чтоб историю переиграть.

И обнял Карл старика: Розенбом,
перед нами поднялся полосатый шлагбаум,
поплыву я с тобой далеко, как Рембо,
на роскошный барьерный риф,
на блины до безмолвных рыб,
может там отыщу свой коралл,
что, дурак, под Полтавою проиграл.

А кораллы в дорожной пыли
лежат, затоптала кораллы нога
то ли шведского, то ли русского сапога
и цепочка знакомых следов
тянется то ли в Петербург,
то ли тянется в Стокгольм.

4

Ах, порвалась ниточка кораллов,
рассыпалось несметное намисто,
закатились сферические бусы.
Отступают пыльные кавалеристы,
в штыковую бегут русские.

Кто кораллы подымет с земли?
те, что корни пустили, что уже проросли,
что достигли земного ядра, 
вдалеке от Карла, вдалеке от Петра.

Видно упали они не в смерть,
видно упали они не в ад,
если выживут, будут петь
свой особенный репертуар.

     ------------  {  #  }  -----------


      Лакедемонянка 1.0

Ты, Марьяна, - лакедемонянка.
Надевая лжеклассический шелом,
ты выходишь на проспект Шевченка;
смотрит в спину безоружный дом.

У тебя война с нежнейшим персом,
не сдается Ксерксу греческий "Варяг".
Ты идёшь, вооружившись, по проспекту -
лакедемонянка, закалённая в боях.

Дома ждет тебя дорическое ложе,
чечевица, кофе, лопнувший орех,
ты плюёшь на ионическую сложность,
что тебе коринфский высосанный грех.

Рот твой полон, но другой заботой:
дать сосок ребёнку, выстругать копьё.
Что тебе до римской позолоты,
до разнузданных египетских щедрот.

За спиной твоей приземистая Спарта,
натирает мышцы маслом смуглый дискобол,
лаконичная твоя, увы, зарплата
и скупой патриархальный стол.

Ты метнёшь свой спис в ахеменида,
освежуешь тучный континент;
ограничена во всём твоя палитра,
скромность и воздержанность - твой цвет.

Может завтра бросишь прибамбасы,
выйдешь замуж и... адью Лакедемон;
только не забудут женственные парсы
амфору твоих античных форм.

     ------------  {  #  }  -----------


        Брат или не брат

Я говорю "брат",
а многим россиянам слышится "раб".
Они готовы считать тебя братом,
только если ты будешь на них арбайтен -
строить всё, что они начертят,
согласно византийской мечте
и своим доморощенным чертям.

Брат старший 
меряет всё на свой аршин,
говорит кто из нас фашист,
кто не фашист,
указует грозным перстом
со своего престола
с архаичных времён петровых
и внутриматочных катерин.

Делай то, не делай этого,
никакого оранжевого,
нам, ни фига, не фиолетово,
не ходи в ухоженную Европу,
на Запад, к дяденькам чужим,
а не то перекроем кран,
а не то украдём Крым.

Мы братья? - да, мы братья.
Так зачем убивать нас,
зачем оружием в нас тыкать?
Да, мы на "ты",
но не надо нас протыкать
насквозь своим огнестрельным пальцем
особенно в области сердца.

Мы не рабы и не прорабы,
нам Бог в головы тоже мозгов накапал,
у нас там свой царь восседает
за чертежами - правит, проектирует,
смотрит в узенькую перспективу,
малюет свою линию вектора,
своего Невского проспекта.

У нас своё "если бы, да кабы",
своя скользкая рыба, "отруйнi" грибы,
своя любимая группа "Любэ",
глыба, дубовая булава,
ты не поверишь, братуха,
но у нас своя голова.

Брат, ты же не Батый,
как написано пером - не убей,
не стреляй братишка мне в башку.
Если честно, то меня смущает 
Раша, вошедшая в раж,
которая делит своих подданных 
на отпетые отбивные 
и пушечный фарш.

Что-то плохо слышно: ты мне брат,
или может всё же - враг?
неразборчивый какой-то звук,
почерк что-то непонятный,
всё перевернувший с головы на пятки.
Всего несколько букв,
ловкость рук и подмена понятий.

Хочешь быть братом
научись уважать
маленького человека в несколько карат,
даже украинца,
хохла или того же "бандеру",
он ведь, как и вы - ничем не хуже
ваших имперских перлов,
ваших катастрофических жемчужин.

Пора завязывать с рабством,
ценить человека во всяком и каждом,
даже самый замурзанный этнос,
что по сельве гуляет голым,
имеет своё законное место
на древе всемирной истории.

     ------------  {  #  }  -----------


     Арт-анатомия

Мы разрезали Чужого
от его паха и до сложного горла,
препарировали это "парнокопытное",
было больно нам...
было больно любопытно нам,
вспороли неподатливую плоть его,
заглянули в его преисподнею,
протиснулись в тесную личность,
словно в маслянистую щель влагалища,
перещупали всю его сущность,
извлекли селезёнку щучью,
сделали из Чужого чучело,
печень на столешницу шмякнули -
печень в стиле Шемякина,
всё, как следует, облазили,
тщательно всё обследовали,
были мы пучеглазыми, 
были мы очень бледными -
эстетичными стильными некрофилами,
потерялись в чёрных глубинах мы,
в лабиринте чужого кишечника,
мы уже никогда не отыщемся,
мы уже никогда не излечимся;
пусть лежат по музейным полочкам
внутренние органы данной сволочи.

О, эти телескопические челюсти,
перекусывающие безучастно
кость всего человечества
в целом и отдельного человека в частности.

Ридли Скоту не сказав ни слова,
ни слова не сказав Гигеру,
мы изучали подноготную Чужого,
тщательно его анатомировав.

И монстр аккуратно разрезанный,
снабжённый поясняющими этикетками,,
со всеми подробностями и непотребствами
вдруг показался нам арт-объектом

... мы сгрудились перед ним,
словно его объедки.

     ------------  {  #  }  -----------


   Дуб

Посадил я дуб
посредине земли.
Доносится звук,
шатаются дни.

Расти мой дуб
до нижних звёзд.
Завязанный пуп,
раззявленный рот.

Мой дуб - мой дах,
листвой шумит.
Погрязший пах,
распутный аппетит.

Мой дуб - мой дом,
неославянский сруб.
Я кашеварю в нём, 
храню здесь рубль.

Как хорошо под ним
стругать стихи.
Мой дуб - мой нимб,
под ним я - гриб.

Мой дуб - мой храм,
в нём склад добра.
Любви пора,
талант зерна.

Мой дуб - мой дух
и впрямь душистей всех.
Смотрю на пух
летящий вверх.

Мой дуб - мой гроб.
Встают из-под земли:
катакомбы европ,
сатанинский Аид.

     ------------  {  #  }  -----------


     Иосиф Вашингтонский

Поэт сидит, а сзади Белый Дом,
русскоязычный, наш, можно сказать, поэт,
а Белый Дом не наш, американский,
и вот поэт сидит, в руке его стакан,
(как ни крути, а сразу видно, "наш" поэт),
стакан, конечно же, чужой,
скорей всего с ирландскою бурдой,
да и завёрнутый в какие-то бумажки.

Какое небо здесь - ух, ты - какая синева,
какие-то цветочки скромно маются на клумбе.
В таких местах ты понимаешь, что жива
механика небес, 
которую ни с чем не перепутать.

Поэт сидит, а Белый Дом стоит,
красуется и, как ему положено, белеет,
на то он, между нами говоря, и Белый Дом.
Какой же всё-таки неоднозначный вид
и как-то даже странно, согласитесь:
весталок рядом нет и нет кариатид,
Борей из-за угла кирпичного не дует,
но где-то Муза платьем шебуршит
и над душой поэта ворожит
и над его душой, незримая, колдует.

Поэт сидит и нимб над головой его
не обнаружит ни один локатор,
поскольку он, поэт, ещё живой
и смерть поэтова ещё не стала фактом.

Поэт сидит, над головой его небесна синь -
тиха погода в канцелярском Вашингтоне.
В небесной канцелярии сегодня выходной
и облако торчит на мраморном уколе.

Поэт сидит, за ним империя стоит,
другая, не российская, но разница не очень
заметна. Империи все на одно лицо,
поэтому глядеть желательно им в спину;
не отличить империю по мышцам ягодиц,
тем паче если ты одну из них покинул -
империю конечно же, само собой, не ягодицу.

Поэт сидит, 
молчит, 
переживает апогей,
империя за ним (что вероятнее всего), наверно, тоже,
он щурится от блеска собственных лучей,
вылазит тесный купол лба его из кожи.

Империя за ним, вокруг него, по сторонам
и в прошлом времени и далеко в грядущем,
он выкормишь империй, видевший их срам,
он их наперсник,
жаворонок их,
наушник.

Поэт сидит, над ним синеет дивный Бог,
Бог синевы, нас уверяют - это Иегова.
И Белый Дом стоит в конце земных дорог
и все пути земли из Белого выходят Дома.


Сиди земной поэт, хлебай свою бурду,
кощунственно рисуйся на казённом фоне,
года везде и всюду одинаково бегут,
что в Петербурге греческом,
что в римском Вашингтоне.

     ------------  {  #  }  -----------


      Камушек

Еле теплится жизнь внутри,
посмотри,
а ведь мог бы ещё жить и жить,
или это только кажется, что мог бы
закручивать лихие виражи,
распускать свои зубодробительные локти,
но даже если только кажется,
даже если
еле теплится
жизнь внутри моего камушка,
внутри моего хлебушка,
даже если
еле-еле тлеет
уголёк моей внутренней Карелии,
в человеческом естестве, в его первотеле,
всё равно, это по сути
ничего не меняет,
ничегошеньки абсолютно,
ибо сердце моё, не то чтобы не камень
(камень, конечно), но не рваный, 
не бутовый.

     ------------  {  #  }  -----------


Космонавты всего человечества

Где вы, 
добрые космонавты всего человечества:
иванченки, поповичи и алексеи леоновы,
наследники Дон Кихота Ламанчского,
под звёздным ковшом живущие,
живущие под счастливой подковою?

Раздающие всем детям земли мороженное
и прочие наивные социалистические сладости,
идущие в ногу со временем,
плечом к плечу с эпохою,
единогласно с радостью.

Есть в этом какая-то символика,
присущая исключительно космонавтике,
и неразрывно связанная с верой в будущее,
в высокое бремя советского человека,
в его большое космическое путешествие.

2

Сейте, космонавты, сейте, не оглядываясь,
сейте разумное доброе вечное,
смейтесь, космонавты с фотографии,
радость несите всему человечеству.

Пусть ваши внуки, летящие в космосе,
берущие за вершиной вершину скорости,
будут, словно колоссы родосские
жизни полными и шипением молодости.

Будут такими же чистыми, светлыми,
освещающими всю подноготную
нашего мира соплами ракетными -
весь наш тартар и всю антиутопию.

3

Как в мире всё изменчиво,
как быстротечно всё, как всё скоропалительно.
Летит в скафандре белом женщина
согласно постулатам относительности.

Из прошлого летит, к нам в настоящее
всей вопреки линейной хронологии.
А нынче наши космонавты падшие
сменили логос и сменили логины.

Сменились сами 
до неузнаваемости,
истёрлись космосом до папиросной тонкости.
Сменили космонавтам памперсы,
посеребрили космонавтам волосы

и наградили точным инвентарным номером
согласно меткой постсоветской иерархии
и движутся теперь они колоннами;
гремят фанфары генеральной партии.

Идут по площади они шеренгою
плешивою, морально устаревшие,
размахивают визою шенгенскою
и пропадают незаметно в пенсию.

     ------------  {  #  }  -----------


        Крутись пропеллер

Крутись, пропеллер мой бумажный,
бумажный самолётик мой, лети.
Я жив ещё и это важно
и это важно, как ты не крути.

Я жив ещё, хотя и сомневаюсь
в высоком будущем своём, 
но всё равно,
мой самолётик пусть летает,
пусть крутится пропеллер под окном.

Я жив ещё, ещё пока, быть может,
мой дух не выгорел и не иссяк совсем.
Летают ласточки турецких чёрных ножниц
и звёзды тушатся о пепельницу стен.

Мне хочется кричать, но голос мой надкушен,
запеть мне хочется, но выключен мой слух.
Я жить хочу в простой народной гуще,
среди мужчин наваристых и лакомых подруг.

Как просто всё, тебя сопровождают
повсюду география, история и джаз
и Мандельштам тебе свои стихи читает
и пишет дневники тебе в тетрадку Хармс.

Живи себе, гоняй гнедые сутки будней,
целуйся и грусти под артобстрелом звёзд.
Графин с наливкою и яблоко на блюде,
графин с наливкою и винограда гроздь.

Вкушай простые радости; чем ближе к смерти,
тем яблоко божественней, священней виноград.
И на дельфинах плавают классические дети
и с птицей на иврите детском говорят.

Не спи. Всемирная история твоя да будет
интересной, да будет к старости она светла,
встречая новый день антоновкой на блюде
и взмахом деревянного весла.

     ------------  {  #  }  -----------


           5 мая

5 мая. Алиса убежала
за сексуальным кроликом,
то ли белым, то ли голубым, то бишь гомиком -
официальным, при королевском дворе
с его величеством в одной норе.

Говоришь, графство Эссекс,
а слышится правильно: секс.
Конечно, правильно,
на то она и Великобритания.

Ну, и куда ты бежишь, Алиса,
в какие пустоты эзотерического пространства?
что будешь там делать - размножаться?
Всё верно: кроликам - кроличье счастье.
Но отношенья половые вряд ли тебя спасут,
твой удел - 
рафинированный абсурд.

Не плачь, Алиса,
на глазах всего сюрреализма.
Скоро девятое мая
и оркестр из начищенной меди
сыграет тебе вечный день победы,
порохом пропахший,
и споёт хор краснознамённой пляски,
он тоже из сказки, но это уже соцреализм,
у нас хватало, Алиса, своих алис -
всё тот же абсурд, только в профиль.
Ну, вот - ты улыбнулась и высохли сопли.

Завтра ты проснёшься взрослой,
выстроишь башню кирпичной карьеры,
забудешь про красную королеву,
станешь лауреатом
обоюдоострой сталинской премии,
а вернее сказать - старою девою,
и умрешь, не приходя в сознание,
в облупленной психушке для маргиналов -
эксцентричная англичанка, перебирающая неверными 
пальцами письма Льюиса Кэрролла.

Да, Алиса: жизнь прожить
это не джигу-дрыгу станцевать.
Ваше величество
... твою королевы мать.

Ну, что ж, беги, Алиса - столетняя старушенция -
из психушки, из прелой пенсии,
из имбирного английского королевства
за викторианским кроликом,
обратно в страну чудес своего детства.

     ------------  {  #  }  -----------


Крымское прощальное
Прощай, Крым,
твой горький корабль
уплыл в тоталитарную Москву -
адью.

Они думают там будет лучше,
они надеются на удобный случай,
они верят в царскую милость -
ненадёжные люди Крыма.

На чём нынче стоИт Отчизна.
Сколько нынче стОит Отчизна,
в рублях оно, наверное, будет дороже,
в рублях, наверное, выйдет слаще.
Весёлый анфас и тюремный профиль
на двуглавый паспорт.

А в отдалении стоит Мандельштам
и машет из овечьей Феодосии
уходящим украинским кораблям,
заплаканным до пятен коррозии.

Родину продать 
это вам не поле перейти.
Русское: твою мать...
Украинское: Боже, прости...

Пойми, никогда не поздно
стать хорошим пушечным мясом -
это очень серьёзно и очень страшно.
Горят кремлёвские всевидящие звёзды
над Вавилонской башней.

Сколько России нужно земель,
чтобы она, наконец, стала Человеком?
Я не увижу больше Коктебель,
скамейку, где сидел
осунувшийся Чехов.

Прощай, море. Прощай -
Путина разгулявшийся аппетит
тебя проглотил,
тебя и два миллиона людей
включая стариков и трогательных детей.

Я не увижу больше 
скупых волошинских холмов,
обкатанный гравий Марины Цветаевой.
Я снова стал неувядаемым хохлом,
не Украиной, а окраиной.

Возьми же на прощанье
ладонями Мандельштама пересыпаемый песок,
на языке татарском
кричащую истошно чайку
и флибустьерской ракушки виток.

     ------------  {  #  }  -----------


Девушка моей мечты. Марика Рёкк

Последний день МарИки Рёкк,
история преподаёт очередной урок
и одуванчик раздувает свой десант:
группенфюрер СС Гильденстерн
группенфюрер СС Розенкранц.

Война кончается, хватается за жизнь
готический худой парашютист,
а средь берёз в фуфайке не спеша,
Любовь Орлова чистит пэпэша.

Фашисты смотрят свой последний сон,
Марика Рёкк поёт им в унисон,
она вступает с ними в резонанс -
Марика Рёкк живёт в последний раз.

           *   *   *

Марика Рёкк, нам напоследок спой,
пока не кончится весь этот геморрой,
пока архангелы в орудия трубят,
пока Любовь Орлова целится в тебя.

Марика Рёкк прекрасна в эти дни,
порхает чудный мотылёк руин среди
и гитлерюгенд смотрят ей вослед -
гори, пылай, мой сексуальный бред.

Марика Рёкк летит на Фау-2
и не болит у фрау больше голова,
гудит над Лейпцигом её ночной полёт.
Марика Рёк сегодня всем даёт.

Марика Рёкк танцует в небесах,
Европа расхристала чёрный пах 
и хоботы задрав, зенитки смотрят вверх.
Марика Рёкк умрёт, но не для всех.

            *   *   *

Марика Рёкк, одень свой парашют,
я выброшу тебя за несколько секунд
одну, до полного крушенья Рейха -
над кладбищем танцующая девка.

А позже дёрнешь за кольцо или рванёшь чеку,
подставишь ветру идеальную щеку
и может быть, останешься на небе,
как и предвидел виноватый доктор Геббельс.

     ------------  {  #  }  -----------


    Голуб и голубка

"За рiками за водами
п"є голубка з голубами"
свежесть всенародную,
пьёт голубка вводную,
синюю бездонную
из водопровода -
кислород с водородом.

Пьёт голубка с голоду,
ненаглядного своего голого,
за бородатым городом:
Антиохией,
Константинополем
пьёт она, охая,
нецелованного своего сокола.

Пьёт голубка с "яструбом",
военнообязанным парубком,
гоплитом, десантником
не глотками - залпами.

Пьёт голубка невинная,
пьёт голубка с эллинами,
хлещет с древними римлянами,
под горою Афонскою,
под корневыми Афинами.

Пьёт гранеными стопками
с центурионами, с сотниками,
с угловатыми легионерами
в Гиперборее,
под Пиренеями.

Пьёт голубка в Пафлагонии
парасангами, метрами погонными,
попирая чувство меры
в кампании с камергерами.

Ты не пей голубка - не твоя парафия
всю не выпьешь географию,
всё равно не выпьешь всю историю
ни бумажную,
ни электронную.

Лучше пей голубка с голубем
небо голубое, перистое облако
с первого дня молодости
пока есть надежда 
пока хватит совести,

пока вершат неизбежное
сине-зелёные водоросли.

     ------------  {  #  }  -----------


     Донкихотия

А против Дон Кихота
кипит работа,
люди в бронежилетах
клацают затворами пистолетов,
разминают с хрустом суставы,
изучают воинские уставы.

Любой аферист, любой пройдоха
может легко обвести Дон Кихота
вокруг пальца,
так уж повелось со времён Ренессанса.

Но Дон Кихот - не лох,
у него просто другой подход
и хорошо поставленный хук
с правой, он ещё тот фрукт
и отлично понимает "ху из ху"

Говорят, что Дон Кихот
заразился палочкой Коха
и он несёт её нам - передать эстафету,
всю испанскую атмосферу
начала семнадцатого века,
чтоб случайно не заглох человечности вектор.

Теперь уже против нас
машут руками неразборчивые мельницы,
вся Ла-Манча сидит у телика
а куда ты денешься -
чешешь пениса, смотришь новости,
плачешь остатками мокрой совести.

Беги, Дон Кихот, беги
с палочкой Коха в тощей крови,
всё равно ведь вся жизнь на бегу -
беги, куда смотрят ноги,
куда глядят востроглазые книги,
куда подскажет гугл.

Но главное, всё же, не местность,
главное - преемственность,
не империя,
а категорический императив,
не оправдание методов и средств,
а обыкновенная человеческая посредственность.

Есть такая страна - Донкихотия,
не Кахетия, ни хрена не Хорватия,
ты не отыщешь её на карте,
но люди
не перестают о ней каркать.

Там живут, кто живёт на обочине,
люди пришедшие в негодность,
не угодники, а неугодные,
муниципальные донкихотики,
чей Сервантес давно не лечится,
подхватившие палочку Коха
простой человечности.

     ------------  {  #  }  -----------


             Контакт

Инопланетяне на печи
уплетают душистые калачи
с наркотическим маком,
а с ними рядом дед Яков
занимается констатацией
фактов о нашей с вами цивилизации.

      Инопланетяне единогласно кивают,
      сдобные калачи за обе щеки уминают,
      за щеками не перестаёт трещать.
      Эх, хороша цивилизация, нечего сказать.

Здесь у нас на планете Земля
живут гуманоиды похожие на меня:
две руки, две ноздри, музыкальные уши -
мы покинули воду, вышли на сушу,
отрастили себе задние ноги,
двинулись по прохожей дороге
за своим специальным счастьем,
каждый в свою национальность,
вслед за целенаправленным пальцем.

      Хочешь, иди в негры,
      хочешь, топай в немцы,
      а хочешь - в золотистые китайцы.
      Куда подскажет тебе сердце,
      куда выстрелишь указательным пальцем.

Я, например, шёл в византийцы,
да нога захромала, закололо в пояснице,
не дошёл, заглянул по дороге к русским,
теперяча злоупотребляю без всякой закуски,
худенькие щи лаптем хлебаю,
полтора миллиона лет всё не просыхаю.

Эх, ёли-пали, хорошо быть мексиканцем,
варить из кактусов национальную самогонку,
с Сальмой Хайек целоваться,
сделать ей между ног приятного ребёнка;
крепкие засосы стоят на шее -
люблю, знаете ли, половые отношения.

      Инопланетяне кушают пряники,
      мотают на ус полезную информацию
      про наше житие-бытие,
      про аутентичную нашу цивилизацию.

Мы живём, как у космоса за пазухой,
нам халвы даже не показывай,
пространство-время искажаем на своё усмотрение,
гравитация нам смешна
и ничтожной кажется сила трения.

Так глядишь, допрыгаемся до Утопии
по пространству торному, хорошо растоптанному,
вслед за первой Западной Европою.
Станем шить себе экологию,
за грудки трясти вредное ядро атома,
да давится сдобными зарплатами.

Семимильными шагами идём за прогрессом,
Господи Исусе, только вот куда - неизвестно,
от ходьбы кончаются наши ноги,
одна голова бежит по песчаной дороге.

Чешет сморщенный мозг Шпенглер,
диалектически недоумевает Гегель.

      Старается дед Яков,
      отвечает на все знаки вопроса,
      потчует пришельцев патриотическим квасом,
      да последним зубом смеётся
      над своим рассказом.

     ------------  {  #  }  -----------


Любовь, пощёчина и поединок

Мне бы подняться на высокий холм,
подумать, но я не Шерлок Холмс.
Увидеть мне бы смачный коммунизм,
но я не Уэллс, и я не Улисс.
Пространство мне не по карману
сорокачетырёхлетнему капитану,
и время мне, увы, не по плечу.
Я выйду на балкон, я просто помолчу.

Я выйду на балкон, развешу свои уши,
зарядит мне щелбан всевышний Пушкин -
Христос Сергеевич, помилуйте, за что же:
мой непрестижный жук копается навозе.
Порхает где-то в облаках моя могила,
Наталья Гончарова меня давно убила;
тоскует обо мне рассыпчатый суглинок -
любовь, пощёчина и поединок.

Ах, Гончарова, Гончаренко, Гончарук.
Седой слепец, стреляющий на звук,
я выстрелил, но, кажется, упал;
Наташенька мне угодила в тучный пах.
Я провалился в смерть одной ногой:
я жил, я был, я сдох - и хрен со мной.
Плыви, плыви мой бесконечный кит
в утробу матери, обратно в неолит.
Меня несёт бездонный кашалот
библейской топографии в открытый рот.

     ------------  {  #  }  -----------


 Майская ночь или утопленница

                              Симону Абрикосову

Ну, как поживаешь, утопленница,
в общей реке с русалками 
и фабричными стоками,
сомами, карасями, карпами,
под волною днепровскою,
вместе с оранжевой подводной лодкою.

Не отпоют Украину клирики
и не снимет кино фон Триер,
за тобой с берегов Босфора,
наблюдают всем античным хором,
а ты плывёшь, ненаглядная, дальше
смотришь в щели замочных скважин,
всё пытаешься полюбить Европу,
но видишь то клитор, то рыхлую жопу.

Скучно тебе, утопленница,
грустно тебе, моя милая,
старцы машут тебе с Афона,
позади рассыпались каменные Афины,
мимо дож плывёт на гондоле,
капает перстнем с подмостков буцентавра.
Где же ты моя, ненаглядная доля, 
где же ты моя, Киевская Лавра?

Ну, как, ответь нам, утопленница,
тебе оттуда смотрится
их многостворчатая Венеция?

Шустрые, экстатичные итальянцы
зашли в Адриатику, замочили яйца,
Бродский настойчиво читает им лекции,
всё трындит о "брехне Тараса",
выжимает слезу из бараньего глаза,
на его червь давно уже клюнула рыба.

Воды Днепра вдруг смешались с Тибром,
Гоголь сидит на чёрной скамейке,
кормит с рук голубиное семейство,
не узнал он утопшую кралю:
Украина, как же тебя обосрали.
Птицы слетелись на крошки хлеба.
- Мне бы уснуть под романским небом,
подышать культуры флорентийской трухою,
мне бы, Гоголь, побыть с тобою.

Не хочу я назад в тяжёлую воду,
в бред загустевших азиатских народов,
неохота опять в прогорклое море.
Гоголь, Гоголь, я боюсь голодоморов,
я боюсь, что вынесет меня обратно
на казённый тусклый островок Кронштадта,
на брусчатку Невского проспекта.
Лучше сгинут в глубине интернета,
чем носить на голое тело
лоскуты окаменевшей 
акакиевской шинели.

Худо тебе, моя милая,
страшно тебе, утопленница,
косы твои нерасчёсанные,
развеваются чёрным космосом.
Где же она, твоя сказка,
жёлто-горячий, налившийся колос?

Лишь бы только не было поздно.
Лишь бы только не было напрасно.

     ------------  {  #  }  -----------


         Лакедемонянка 2.0

Странно мне в твоих глазах, Марьяна,
видеть без причины скомканную грусть.
Знаю, знаю, как тебя заколебала
наша, в куполах горячих, Киевская Русь.

Далеко отсюда храмы Артемиды,
остров гладких лесбиянок и гора Олимп;
а у нас в шкафах пергаментные книги,
над святыми реет византийский нимб.

Не буянят здесь безбашенные вакхи,
за дриадами не скачет выпивший Приап.
Трудно жить тебе, простой спартанке,
в мире, что мошной египетской пропах.

Здесь за каждым поворотом лаются менялы,
манят ласковые лавки иудейских лихварей.
Знаю, знаю, трудно жить тебе, Марьяна,
вдалеке от классицизма и родных корней.

Натянуть тебе витую тетиву бы,
выхватить из ножен рукопашный меч.
Наша Киевская Русь тебя не любит,
не накроет стол дубовый, не натопит печь.

Где ты честный парс, иранского нагорья? -
самый верный индо-европейский враг.
Я боюсь прогнить в сыром средневековье,
в тухлой современности боюсь пропасть.

Мне бы выпрыгнуть из буржуазной ямы,
в строй рабовладельческий себя продать.
Всё на свете относительно, Марьяна,
подарил Эйнштейн нам эту благодать.

Нет блаженства боле для жены из Спарты,
чем, одной из гоплитов, покинуть эту жизнь;
променять на траурное простенькое платье
все наши субсидии и весь релятивизм.

     ------------  {  #  }  -----------


         Башлачовен

Башлачовен. Башла-човен,
куда ты плывёшь опрокинутым морем,
огибая стакан Юкатана,
в какую-такую терра инкогниту,
под козерогами тропиков,
на лодке своей подкованной,
на своём башлачёвском човнике?

Но Башлачёв открывает окно
и становится на подоконник,
делает шаг - Башлачовен плывёт,
никто Башлачовна уже не догонит.

      На чём он плывёт? На Башлачовне?
      а кто это такая - Башлачовна?
      и чем она знаменита? она же не Чонкин?
      какого чёрта?
      Небось, какая-то бабка
      эпохи приятного упадка,
      благостных времён застоя
      засахарившегося советского строя.

Плыви Башлачовен
по крепкой, по горькой,
по тихому медицинском спирту,
по выпитому, по зарытому,
плыви в своём древнерусском корыте
из великих географических открытий,
плыви из окошка отдельной квартиры
всё дальше и дальше, сквозь дырку
в асфальте...
к такой-то матери,

держись Башлачовен фарватера,
по вытекшему, по закапанному,
по разлитой на скатерти траектории,
неповторимой трагичной орбитою,
бараками, общежитиями,
плыви Башлачовен пол литрами,
с такими же рядом лодками,
с такими же точно глОтками.

Большому кораблю - большое плаванье,
а короблю поменьше -
плаванье соответственно поменьше,
а тебе - плавать от сердца до сердца,
целую вечность,
плавать всю бесконечную человечность.

Капитанская люлька выходит на мостик -
твой коптит, дымит пароходик,
бьются о борт чёрноморские годы,
жирно колышется протоплазма.
О, дивный новый разум,
приветик тебе, здравствуй.

И вот,
под крики надтреснутых чаек
в нескольких кабельтовых от рая,
Башлачовен причалил.

     ------------  {  #  }  -----------

           
          Картография

Я сижу под картою Австралии,
судя по которой там сплошное золото,
полиметаллические руды, уголь и, конечно, кенгуру.
Я сижу под картою Австралии,
я на правильном пути иль может не на правильном,
пусть аборигены мне подскажут - сам я не пойму.

Я сижу под картою Австралии
вкруг которой белые акулы плавают
и большой щекою трётся шелушащийся барьерный риф.
Прозевал полжизни, потерял критерии,
и от вечного пространства-времени
мне осталась только эта полочка полустёртых книг.

Я сижу под картою Австралии,
картою "невыразительной" Австралии,
как о том писал Набоков или может (что вернее) Мандельштам.
Они знали этот мир и географию:
острова Бермуды, Новую Зеландию,
трансконтинентальные рекорды, загранпаспорты и штамп.

Я сижу под картою Австралии,
Мандельштам - под картою Армении,
под геометрическою картою Америки -
то ли стильный двуязычный Сирин, то ли птица Гамаюн.
Мне бы улизнуть с шенгенской визою
в толерантный западный Элизиум,
чтобы поседеть с немецкой точностью в шпенглерском раю.

Нет уж, 
лучше жить под сгорбленной Отчизною,
карту Родины над собственными мыслями 
повесив и на этой карте тупо в счастье пальцем угодить.
Мне бы жить под козырною картою,
над которой ворон, ни один, не каркает,
лишь кастрированный ангел (бедный) всё фальцетом верещит.

Мне бы умереть под картой Господа,
что становится всё зримей с возрастом:
здравствуйте, голубчик мой, Набоков. Мандельштам, шалом.
Оборвались резко на ладони линии,
ожидает всех один континуум,
что уходит перспективой личною в перезрелый тучный чернозём.

     ------------  {  #  }  -----------


         Зомбиада

Зомби бывают разные,
"офигеть" и "ни фигасебе",
они бродят плоскими пампасами
без компаса, нисколько не опасаясь,
замёрзнуть где-нибудь без паспорта
не истратив весь боезапас.

Да, зомби бывают разные,
зомби бывают заразными,
но все они части общего пазла,
все они служат главному падлу
и быть послушными им не в западло,
все они, до единого заодно
со смердящим Козлом.

Зомби бывают злобными,
но не лишенными апломба,
их открыли ещё до Колумба,
их Родина - наркобаронная Колумбия, 
они ходят марихуанными тропами
по всем партизанским тропикам
и достигают (нарештi) наших широт -
страны по имени "Шо"

Да уж, зомби бывают разными,
бывают вашими, бывают нашими,
под разными флагами они вынашивают
свои амбиции, свои претензии
крымские планы по всемирной аннексии,
по героической нации,
посттравматической пенсии.

Выключи телевизор, выключи радио,
зомби, действительно, бывают разными,
у одних главное - зрение,
другие любят - ушами,
так что ша-а, финиш, 
хватит шуршать.

Зомби не остановит плюмбум,
даже не думай, плюнь ты,
стрелять, говорю, бесполезно,
ну, разве, что аккуратно разрезать
бензопилой на отдельные части,
пока не видит зомби-начальство.

2

Зомби мозг человеческий
любят, к сожалению, это не лечится;
выйдешь, бывает на улицу,
включишь всемирную дурочку
какую-нибудь перисхилтон,
размахивая тупорылым ножом
и утилитарной вилкой.

Приятного аппетита.
Только давайте без патетики, 
без пиетета и без всяких эпитетов.
Ты кто таков будешь?
Ты мозг человеческий будешь
или как? У меня сомненья на твой счёт.
Почему молчишь, не выходишь в чат?

Что вы, что вы,
я же свой в дубовую доску,
я тоже зомби и меня не остановишь
ни птичьей дробью,
ни размашистым ударом по лбу.

Будь ласка, 
будьте так любезны,
дайте мне в руки нержавеющее лезвие,
я на плечи человечеству залезу;
вы возьмите меня в свой космос,
исполнять приказы мыслящих боссов.

3

Таких, как мы - когорты,
таких, как мы - манипулы,
нами легко манипулировать,
за нашей спиной скрываются маги
ниточки привязаны к их фалангам,
зомби из Киева, зомби из Москвы,
а на другом конце ниточек - Мы
и Вы

     ------------  {  #  }  -----------


             Русский рок

Русский рок, увы, в тебе всё больше фальши,
всему виною жизнь - ты становишься старше,
время сгладит углы и научит со всем соглашаться -
русский рок на посылках у крепкого русского счастья.

Русский рок, ты звучишь уже слишком слащаво,
ты уже Моисей, а ведь был - оголтелым Адамом,
ты давно потерял свою прежнюю резкую прелесть
да и всё, что ты говоришь уже не похоже на ересь.

Русский рок, растолстел твой карман, стало пористым сердце,
ты уже не король - антиквар в своём королевстве
и хрустят круассаны твои в ресторанах Парижа.
Наконец-то, тебя, русский рок, полюбил телевизор.

Русский рок охраняет свои заржавевшие нервы,
ты живёшь, как в Милане, а раньше ты жил, как в Палермо,
страсть отхлынула прочь, но накрыла чугунная похоть,
о кремлёвскую стенку давно не стучишь ты горохом.

Русский рок, оглянись, ты уже не безбашенный вовсе,
пропитались серьёзным свинцом твои пустотелые кости,
обложили твою сердцевину удобною ватой шансона,
на Голгофе твоей продаются пакеты с попкорном.

Русский рок, улыбнись - ты под слоем священной коросты,
ты, скорее, не рок, но под оный по-прежнему косишь,
ты уже Петербург, а ведь ты начинался, как Питер,
не "пошёл ты..." уже говоришь, а шипишь - "извините"

Русский рок отстрелялся и выкинул пьяные споры.
Ты уже не орёшь, да и чушь, к сожаленью, не порешь,
русский рок, ты давно уже дышишь на ладан
и тебе не поможет ни Гейтс, ни Усама бен Ладен.

Русский рок, ты, наверное, стал слишком умным,
получают твои бунтари буржуазные суммы,
как не крути-не верти, а денежки, всё-таки, портят,
твой кораблик устало плывёт в перламутровый Портсмут.

...и плывёт твой хрустальный корабль в фешенебельный Портсмут.

     ------------  {  #  }  -----------


              Улисс

Улиссу все переломало кости,
два дня его рвало от невесомости.
Однако, тяжело быть гостем
на гиперазиатской скорости.

Не спи, Улисс, а то замерзнешь -
зима в гиперборейском гибернаторе.
Надень свинцовые калоши,
нас ждут коррозия и кратеры.

Не спорь, герой, лучше послушай
брехню священных астрофизиков,
надейся лучше на удобный случай,
улавливай подобных признаки.

Надень свой шлем - прошит гипофиз
насквозь нейтринным излучением.
Я вижу характерный профиль,
летящий к звёздам через тернии.

Стартуй, Улисс. Проклятье Илиаде,
парсеки одиночества промозглого.
Фотонный парусник не найден,
душа потеряна под звёздами?

Заткнись, Улисс. В потоке тахионов
банальны твои возгласы о помощи,
куда бы ни несло тебя в бездонном
эллинистичном космосе.

                 *    *    *

Умри, Улисс, умри, но не сдавайся
на милость илионской гравитации,
винтом обрезанные пальцы,
глаза, сожженные протуберанцами.

Ползи, Улисс. Улитка с Фудзи
преследует тебя по склонам конуса,
со скоростью невидимой диффузии,
скрипя огнеупорным корпусом.

Улисс, прощай. В районе Спики
ты молча из пространства выскочишь.
На чёрном бархате подстилки
остатки перманентной личности.

Ты мёртв, Улисс, давно и гравитоны
вдавили твой костяк в породу прошлого.
Твой мощный череп многотонный
и тазобедренное крошево.

     ------------  {  #  }  -----------


   Маленький хоббит

Маленький хоббит
объёмом в несколько бит
не больше, даже не мегабайт,
такому не водить комбайна,
не сидеть помпезно за баранкой
циклопического белаза,
он на белаз никогда не вылазил,
хоббит - не скалолаз.

Маленький хоббит
размером с хобот
взрослого индийского слона,
не африканского, а именно индийского -
несколько гигов лишнего
слоновьего естества.

Маленький хоббит
совсем другого масштаба,
он не знаком с генералом генштаба
и если смотреть внимательно в табель
о рангах,
то маленький хоббит окажется где-то
между орангутангом
и экс-президентом.

Его стиль простой:
поставить стул, сесть за стол,
гнущийся от яств, выпить грамм сто-
сто пятьдесят, хорошенько закусить;
собственно -
вот и весь его стиль.

Зато маленький хоббит
умеет устроить свой маленький быт,
он далеко не сибиряк, но вполне себе сибарит.
Кого-то серьёзно колбасит,
а маленький хоббит
на ночь читает Стругацких
и кушает свои клёцки.

Маленький хоббит
воспринимает жизнь, как хоррор,
об этом они заявляют всем хором:
маленький хоббит и его кореша
из тихого Хоббитшира,
или ещё шире - из сытого США.

Маленький хоббит
выживет (очень возможно)
даже после атомных бомбёжек,
сидя в своей буржуазной норке
в то время как околеют
все пролетарские орки.

И вот,
после всеобщей зимы,
в мир, который слегка подтает,
он вылезет - живее всех живых -
маленький хоббит
в компании с тараканом.

Но сколь бы маленьким он не был,
он всё-таки был,
глотал поднятую эпохой пыль,
оставил ступнёй волосатой след
внутри истоптанных душ,
на поверхности прохожих лет.

     ------------  {  #  }  -----------


         Кофе и Кафка

                   1

Давай зайдём, мой милый Кафка,
в какую-то замшелую кафешку, 
где нам накапают тропического кофе,
где мы захаваем с тобой лепёшку.

Давай зайдём в кафешку, Кафка,
и там закажем чёрный антикофе.
Прислушайся, как этот город пахнет,
как будто его сделал честный плотник.

Смотри, какой порядок в прелой Праге,
смотри, какие в тёртой Праге тёлки;
летает самолётик из бумаги 
и Голем топает под звуки польки.

Торта коричневый кусочек
перед тобой на блюдечке - торт пражский.
Смерть проверяет нас двоих на прочность
и ярче оттеняет жизни нашей краски.

                   2

Всё устаканилось и в этом мире
плоском, возможно только кушать кофий,
возможно только бренькать на кифаре
и говорить приезжим людям "сори".

Не будем выносить из наших хижин сора,
из жизни собственной не станем делать сюра,
давай закажем антикофе, Кафка,
и выкурим на брудершафт по сигаретке.

Ни у тебя, ни у меня нет "секретарки"
и венский кофе нам в постель не носят чешки,
такие в этом мире завелись порядки,
что мы внутри них - шахматные пешки,

фигурки хрупкие, что движутся по клеткам:
в кондитерские на углу, в кинотеатры.
Давай с тобой, дружище Кафка, хряпнем
за сивые Карпаты, арт-деко, за Татры.

                   3

Давай с тобою выпьем, Кафка,
наш жаренный, коричневый, квадратный кофе.
Смотри, какие в Праге беспорядки,
какие вспыхнули вокруг переполохи.

Смотри, какая катавасия случилась,
какие Прагой разбрелись абсурды;
въезжают в город каменные танки,
а мы сидим в кафешке, словно будды.

С тобой мы оба знаем, что порядок
страшней и беспощадней беспорядка.
Давай вдвоём с тобой закажем шнапса,
давай с тобой закажем шнапса, Кафка.

Нам Чехию начерченную кем-то 
не спасти, нам не сбежать из гетто,
по нас рыдает инфантильное гестапо,
мы скоро превратимся в адский пепел.

Мы бродим лабиринтами чужих порядков:
проходы, стены, анфилады, коридоры.
Жизнь делится на смерть - вся, без остатка,
жизнь без остатка делится на горе.

                   4

Какой-то "чемний" чех нам на подносе
выносит, улыбаясь, кофе по-турецки.
Смотри, какая в Праге нынче осень,
как обагрились нашей кровью немцы.

Сидим в "кавярне", словно каббалисты,
на блюдечке кусочек шоколадной Праги.
Нам остаётся только встать и выйти,
захлопнув насмерть кожаные книги.

Нам остаётся створки книг захлопнуть
и выйти в Мегаполис полный гнойных зомби.
Запахло жаренным над всей Европой
и в воздухе висят классические бомбы.

Нам остаётся, Кафка, этот запах кофе,
(на весь шикарный чёрный Запад - запах)
глоток Бразилии перед лицом абсурда,
пока ещё на паузу нажата кнопка,
пока нас здесь никто ещё не кокнул.

     ------------  {  #  }  -----------


  Моя сестра - панк

Моя сестра - панк,
она могла бы водить танк,
быть неплохой "танкисткой",
хрустеть косточками фашистов,
но она поехала иным путём -
всё будет у неё путём.

Моя сестра - панк,
ни клерк, ни банкир, 
она другая, она настоящая
из тех, кто не парится
по прошлому и настоящему.

Моя сестра - реально крутая,
самая главная в нашем квартале,
у неё большой дар,
выпустить по ночам спёртый пар.
Она не ходит больше на пары -
эти стартеры её заколебали.

Моя сестра - панк,
она не любит стэп,
у неё есть парень - Степан,
он тоже не любит стэп,
их подцепил иной концепт.

Что думает наша мать?
Что дочь её перебесится,
не пройдёт и двенадцати месяцев,
что у неё месячные,
критические дни, переходной возраст,
большая вероятность передоза.

Кто знает,
может и перебесится,
изгонит, наконец, своего беса,
жирно подытожит, линию начертит
под всеми своими чертями;
подведёт черту,
оставив с той стороны всю черноту.

А, что если нет
и её панк спокойно переживёт смерть
мою, матери и Степана;
а что если она бросит Степана,
сядет в свой Т-34
и укатит на все четыре...
под легендарный грохот "Sex Pistols",
беспонтовою танкисткой.

Не бойся, мама,
скрежета металла,
это едет в коробчонке
твоя дочь, моя сестрёнка.

     ------------  {  #  }  -----------


         Не Итака

Итак - пошли вдвоём,
но не в Итаку - дальше... дальше,
под тёплым сгорбленным дождём,
по снегу пережёванному с кашей.

Нет, не в Итаку, ибо не Уллис,
а ты (ну, надо же) не Пенелопа,
и манна вдруг слетит на нашу жизнь, 
словно узбекский хлопок.

Куда? Куда? - куда пошлют,
есть шанс - на три весёлых буквы;
откроем купол храма - парашют
и осторожно (оп ля) рухнем

в траву по пояс, в лопухи,
в никем некошеное время;
есть где-то место для таких,
как мы - "куточек" во Вселенной,

в пространстве точка, ноль (почти),
шалаш на нашей карте мира,
мне всё равно куда идти
давно - нас ждёт периферия,

вдали от центров мирового зла
и мегаполисов империй - 
вдруг заскрипели в никуда
открывшиеся двери.

Итак - пошли вдвоём. Чёрт с ней
с обетованною Итакой;
пространство времени слабей
и я опять усну над картой,

той нашей географии с тобой -
континуума для влюблённых;
прислушайся: шумит прибой - 
вылизывают нашу сушу волны.

     ------------  {  #  }  -----------


Ой, Галя, ты, Галя

"Несе Галя воду"
с сиропом и газом
по триста восемьдесят баксов
за тысячу кубометров,
чтоб хватило сразу
на всю зиму и лето.

Зачем тебе жидкость,
Галя, бросай свои вёдра,
лучше займёмся влажной любовью,
пока нам воркует сытая Природа,
пока не запахло жареной кровью.

"Дай води напиться"
с украинского колодца
с нашей всесоюзной трускавецкой криницы,
угости чепурного чернявого хлопца
смачным поцелуем 
с привкусом корицы.

Нет, не дам не проси,
Ваня, не дам, не ласкайся.
Мне давно уже по цимбалам,
Ваня, твои ягодицы,
твои рукописные яйца.

Видишь, несу воду,
нет, не воду несу, а Чёрное море,
нет, не Чёрное море, а настоящее горе,
своему народу.

         *    *    *

"Несе Галя воду"
с чернобыльской лужи,
слезу выбивает расщепленный атом.
Балансирует Галя на краешке суши,
"коромисло гнеться" на фоне заката.

Куда идёшь, Галю,
в радиоактивной оправе? -
за тобою вослед мутируют черви -
куда ты идёшь по Киевской Лавре,
марсианской травой, по барханам Венеры?

В твоих вёдрах, Галю,
дейтерий и тритий,
живая вода с четвёртого блока,
разорвало по швам азиатские плиты,
хлынула лава с людского Востока.

И куда не пойдёшь
всех мучит жажда,
тянутся к тебе треснувшие губы.
Плещется вода тяжкая, как правда,
присосались к любви тюменские трубы.

         *    *    *

Не ходи на Майдан,
Галя, всё равно обдурят,
изнасилует тебя прозорливый снайпер.
Как по тонкому слою родимой культуры
маршируют в кости широкие парни.

Ты прислушайся, Галю,
слышишь, Галя, стреляют,
капает водичка из людей убитых,
там, где русского убили, цветы расцветают,
где упал украинец - "розквiтають квiти".

Несёт Галя души
всех убитых в Донецке,
полопались вёдра от давления крови.
Никто из убитых уже не воскреснет,
не займётся боле животной любовью.

         *    *    *

В твоих вёдрах, Галя,
расплескалась амёба -
одноклеточный рассол женских инфузорий.
Куда ты идёшь? - от Крыма до гроба
протекает след твоего позора.

В твоих вёдрах блестит,
хлюпает Солярис -
куда ты несёшь миллиарды нейронов?
От разумной жизни только и остались,
что следы пощёчин да низких поклонов.

В твоих водах много
первородной жизни -
примитивных организмов сопливая капля.
Дай напьюсь твоей мезозойской слизи;
средь всемирной жажды несёт воду краля.

     ------------  {  #  }  -----------


Через тринадцать

Через тринадцать годочков,
запятая окажется точкой,
ты пойдёшь за капустой,
а отыщешь там свежею дочку,
или может сыночка
свежего тоже, но точно
не вернёшься пустой -
хоть с капустою
на посмертный постой.

Через тринадцать годочков,
я свои сроки просрочу,
а ты будешь в полном соку
рубать кровавое бабло
на всём скаку
с кривою шашкой наголо
и даже голою
ещё вполне так ничего,
а не обрюзгшей бабою.

Через тринадцать годочков,
ты будешь ехать на тачке,
я буду двигать пешочком,
короче,
ты меня не подбросишь,
ничего от меня не подхватишь.
Те же самые "грошi" -
твой единственный фетиш,
твоя неизменная фишка.
Всё, приехали, финиш -
разбилась копилка.

Через тринадцать годочков,
ты поймаешь по авиапочте
мой хромой исковерканный почерк
с той стороны бытия,
где играются в "адскую кухню"
и где варят такие "шмаркли",
что покажется раем насущным
моя стряпня.

Через тринадцать годочков,
мой день превратится в вечер,
а точнее сказать, в вечность
с закатившимся в ночь абажуром,
так, что выглянув даже наружу,
я обнаружу 
не воздух рыжий,
не скопление звёзд увижу,
а последнее в мире дно
из железа - земное ядро.

     ------------  {  #  }  -----------


День варенья Винни Пуха

Что мне их термодинамика,
неумытая критика разума их,
я принёс тебе житомирского пряника,
прикатил с Херсона чудо-медовик.

Далеко их мрачные донецкие претензии,
ты прости меня, дружочек, бедный Винни Пух,
у тебя сегодня новый день рождения -
голуби клюют бисквиты с твоих рук.

Ты забудь, забудь про относительность
и о квантовой механике скорей забудь,
в твоей памяти всё зло давно повытерлось,
нежность человеческая - вот он Абсолют.

Мне давно хотелось объяснить тебе:
хороши твои опилки, Винни, хороша труха.
Капелька варенья на брусничной скатерти,
губы земляничные и чистая душа.

Может завтра сгинем в межусобице
на ублюдочной растравленной войне,
только чёрный торт на белом блюдечке
не забудешь ты, как не забыть и мне.

Но темнеет Кремль, и Путин путает,
веет над страной кровоточащий бинт.
За столом твоим солдаты сухопутные -
хватит, чаепитие друзей не разбомбить.

И ты тоже сядь, блестящей ложечкой
покрути свой чай, задуй свечу.
Что-то засосало у меня под ложечкой,
пробежало что-то по сыром лицу.

Время капает, как плавный мёд из глечика
и ничто не вечно под рябой Луной.
Плюшевый медведь с душой из человечности,
пуговками зренья смотрит, как живой.

     ------------  {  #  }  -----------


Куда пропал Иван Антонович?

Я кошу неандертальскую траву,
а надо мной летает рубаха-парень Гагарин;
пасу мягкотелых слюнявых коров,
а в открытый космос смело выходит Леонов;
сидя за партой, непослушные буквы пишу,
а за моей спиной стоит Иван Антонович
Ефремов - мой первый школьный учитель
по научной фантастике доброты.

Случайно, вы не видели Ефремова?
Куда пропал Иван Антонович?
Никто не знает этого, никто не ведает
ни кибернетики, ни академики,
играющие в казино с теориею вероятностей,
ни разные другие прочие
широкоплечие
разнорабочие.

Куда пропал Иван Антонович? -
я спрашивал у космонавтов прошлого
у Дженибекова, Титова, у Поповича
и у героев соцтруда я тоже спрашивал,
машущих переходящим красным знаменем;
я также спрашивал у пионерии
вчерашних мальчиков, вчерашних девочек
повязанных закатом общим галстука:
случайно вы не видели Ефремова
да и вообще куда запропастилась
наша добротная научная фантастика
и наша вера в неизбежное безгрешное грядущее
пусть и подпорченное Сталиным,
но всё же не червивое,
но всё же человечное?

Нет, не осталось ничего и за пределы солнечной
системы улетел Иван Антонович
верхом на будущей науке человечества,
как чародей, волшебно полыхая дюзами
и развивая крейсерскую скорость -
пучок фотонов ему в помощь.

Вы слышали, его ракета
советской простоватой жизни
пропала без следа среди созвездий 
колючих, словно стая окуней,
в каких-то шестизначных бетельгейзах
в альдебаранах труднодостижимых,
в чужих прекраснодушных коммунизмах,
среди рукопожатий с братьями по разуму,
за развесёлым многолюдным чаепитием 
Великого Кольца.

И выгибая спины
динозавры жадно смотрят ему вслед
и машут икроножные эллины
его космическому аппарату.
 

На том берегу Иван Антонович, на том берегу,
на другой стороне берега звёздного, на другой стороне,
далеко от галактики нашей, от Млечного Пути далеко,
из пыльной спиральной туманности смотрит внимательно
Иван Антонович, из пыльной спиральной туманности
и ничего не понимает Иван Антонович и нас не узнаёт.

     ------------  {  #  }  -----------


     Селфи

Вот тебе айфон -
девятая модель, шестой сезон,
а вот тебе айпад -
полнейший отпад,
только держись не падай,
четыре гига - оперативная память,
я от айпада без памяти,
полностью упакована
фоткаю свою комнату
камерой в миллионы пикселей,
я от восторга писяю
кипятком дымящимся -
снимки высшего качества.

Спасибо прогрессу
и экономике Поднебесной,
промышленности китайцев
за это великое счастье
быть на игле инноваций,
фоткаться и сниматься
на любом мне доступном фоне
айпадом или айфоном.

Как хорошо, что на свете
есть эта палка для селфи.

Я на полном серьёзе,
ты не видел меня в этой позе,
ты не видел меня в этом виде,
подключай же скорее либидо,
а не то я конкретно обижусь,
не отвечу тебе в контакте,
у меня чёрно-белый характер,
ну, а селфи - мой фетиш:
не залайкаешь, не поедешь.

     ------------  {  #  }  -----------


         Нанониты

Что это за мелочь пузатая
уменьшенная тысячекратно,
почти нематериальная -
небесная манна,
выпавшая из кармана.

Подденешь такую крупицу
своим пальцем, например, мизинцем,
поднесёшь к левому глазу -
не поможет даже Спиноза,
шлифующий чечевицу,
увидеть сию заразу.

Но внутри этого проса - целый космос
ювелирный, миниатюрный,
что работает на принципах
автомата Тьюринга.

       Что-то стало мне плохо,
       разболелась круглая голова:
       нанотехнологии -
       вся надежда на вас.

Человек - каменный век,
посмотрите, как он устроен
в Тринидаде, Бейруте, Детройте.
Всюду одно и то же, разве он не смешон?
Посмотрите на его мошонку,
посмотрите на его корнишон.

Человек, что создан по стандарту,
вот он вступает в партию, 
вот он выходит на пенсию:
в целлофановой Гренландии,
в полиэтиленовой Греции.

Человек - первобытный век
и всё человеческое архаично,
начиная с его личности
и заканчивая яичками.

Да, человек - первобытный век,
и всё "человеческое - слишком человеческое":
в нём очень много воды
и непростительно мало вечности.

Но нанониты всё изменят,
вывернут наизнанку прошедшего зверя,
шерстью шершавою не наружу, а внутрь -
теперь ты не гад, теперь ты не гот,
теперь всё зер гут.

Нанониты - полезные штуки,
дайте нам нанониты в руки,
насыпьте их побольше в обе руки
и встанут на ноги калеки,
поднимутся инвалиды с инвалидных кресел,
щедро вырастут урожаи кукол.

И вот нанониты идут к тебе домой,
а дома находишься Ты -
человек из чувств и дистиллированной воды,
и все твои клетки - борьба не на жизнь:
позади мезозойская слизь,
впереди немецкая мысль.

Из капельки развивается эмбрион:
я или ты, или может быть он 
и как не прискорбно,
но имя нам именно легион.

Нет, не легион, а, скорее уж, сон
разума, известно, что рождающий.
Уснули все разом мы,
господа хорошие и товарищи,
так сказать, всем скопом, всей кучей
и нас оскопили
на всякий пожарный случай.

Леонардо да Винчи, взгляни на меня,
ну, как тебе мои пропорции,
моё золотое сечение,
запасы моей прочности,
идеальные мои члены.

Тебе известен каждый мой шов,
я стою пред тобой нагишом -
человек, а не какая-то химера,
нарисованная свинцовым карандашом
или крошащимся мелом.

А рядом со мной, 
в двух шагах, возвышается Маяковский,
греет на ядерной печке солнца
свой всемирный радикулит:
люди грядущего, кто вы -
жвачные коровы
или мыслящий тростник?

       Мы не куклы, не куклы, не куклы...
       мы типа счастливые люди -
       нанониты нас любят.

А как же жажда творчества,
свобода воли, полёт мысли чёткий?
Да пошли вы к чёрту,
со своим вымученным творчеством,
со своей свободой выбора -
ни мясом, ни рыбою.

Лучше жить припеваючи,
лучше быть неподдельной сволочью,
чем дрожать над потёртой мелочью,
чем настаивать на своей сущности,
дорожить в себе хлипким, нищенским,
дорожить своей личностью,
обречённым своим 
человеческим.

Но чёртовые нанониты
дёргают меня за нити,
и я послушно опускаю веки,
у меня безвольно поднимается рука,
способная на радость Декарту,
резаться в разумные карты,
играть в подкидного дурака.

А говорили, что мы не куклы,
всё надеялись на свои прекрасные муки,
пнёшь такого ногой 
и посыплется из прорех грешная гречневая мука:
вот и все ваши муки,
вот и все ваши духи
и вся ваша, бляха муха, тоска.

     ------------  {  #  }  -----------


      Квазиантичность

Древние греки не знали блюза,
не чтили Папу, не читали Папюса,
они ощущали жизнь по-другому,
не чёрным по белому,
а красным по голубому.

Древние греки не знали блюза,
они не устраивали аншлюса,
хотя если подумать,
может и устраивали,
но точно - не Австралии.

Древние греки не знали блюза,
не рыдали над абстрактной Русью,
у них были свои темы,
жили тараканы и у них в темени.

Древние греки не знали блюза,
зато они чтили свою Пенелопу,
но не Пенелопу Крус и не Тома Круза,
а Пенелопу,
живущую возле Пелопоннеса -
та же брюнетка, но из другого теста.

Древние греки не знали блюза,
трудно представить древнего грека с флюсом
или каким-нибудь членом союза,
скажем, писателей -
да, они ходили строем,
но не за зарплатой,
а супротив сатрапии.

Древние греки не знали блюза,
их мир был плоским и не имел полюса,
их магнитили-манили другие вещи
не соболиная шуба,
а золотое руно из шерсти.

     ------------  {  #  }  -----------


         Буги-вуги чел

                    [песенка для Led zeppelin]

      Кто это бьёт в консервную банку,
      омывает естество в священном Ганге,
      топит внутренности в алкоголе,
      плачет по своей плешивой короне.
Это он. Это он. Буги-вуги чел.
Из него не выжмешь слова, он не любит речей.

      Кто играет на тоненьких нервах,
      над Парижем пролетел, как будто фанера,
      как две капли воды - копия папуаса
      и кого не возьмут на работу в НАСА.
Это он. Это он. Буги-вуги чел.
С неприличною татуировкой на правом плече.

Буги-вуги чел.  Буги-вуги чел.
Всё прекрасно в этом из прекраснейших миров,
можно выкурить радость, можно сесть на укол,
в любом вавилонском клубе тебя поджидает герла,
из неё ползут вены, она высохла без бухла.


      Кто стоит у подъезда с кастетом,
      перечитывает на ночь Кастанеду,
      тратит несколько рупий в сутки,
      исполняет рок-н-ролл на пустом желудке.
Это он. Это он. Буги-вуги чел.
Обручальное кольцо бренчит на его ключе.

      Кто неподражаем на любой попойке,
      от кого трещат барабанные перепонки,
      если, конечно, у вас они ещё уцелели,
      кто достанет вас на любой параллели.
Это он. Это он. Буги-вуги чел.
У него только диски из материальных вещей.

Буги-вуги чел.  Буги-вуги чел.
Станцуй нам буги-вуги, как танцует его чернь,
мы посмотрим, как движутся ноги, как прыгает член,
в этом прекрасном мире всё, как всегда ништяк -
снайпер сидит на ветке, ползёт черепаховый танк.


      Кто кормит вшей в безнадёжном окопе,
      вытирает сопли бабушке Европе,
      засыпает, свернувшись в махровый калачик,
      и по ком колокольчик ни хрена не плачет.
Это он. Это он. Буги-вуги чел.
Просто чел, ни хрена не команданте Че.

      На плацу кто как будто на пьяцце,
      даже превратившись в пушечное мясо,
      на кого садятся дьявольские мухи
      и по ком грустят осенние шлюхи.
Это он. Это он. Буги-вуги чел.
С пулевым отверстием между честных очей.

Буги-вуги чел.  Буги-вуги чел.
Продырявлен твой череп, ты уже не удел -
твоя ночь наступила, застрелился твой день.
Буги-вуги черти пляшут весь Ад напролёт,
твоя обдолбанная бэйби лыбится во весь рот.


Слава буги-вуги челу. Слава буги-вуги челу,
со свинцовой начинкой в человеческом чреве,
земля тебе будет непременно пухом,
доедают черви твоё карамельное ухо.

     ------------  {  #  }  -----------


  Намалёванный Олег
Жменя соли польской,
горсть земли хохляцкой,
суржика побольше -
получился, получился Шкуропацкий.

Клякса, клякса - человечек -
вдавленная грудь, приплюснутые плечи,
голова полная инноваций -
представитель одной из наций,
что-то общее с интеллигенцией
особенно в области выпившей печени.

Да, далеко не Шпенглер
и, само собой, не Шопенгауер.
Не летать ему в небе пегом,
по расшатанной не слоняться палубе.

У него розоватые губы
и повышенное кровяное давление.
Что с него будет? - а, что с него будет?
С него не убудет. 
Плевать, не имеет значения.

Что вы, что вы, это важно,
чтобы горсть земли не пропала даром,
чтобы жменя соли для чего-то пригодилась,
что б напрасно не пролИлась
колоссальная божья милость.

Папа и мама его нарисовали,
папа-мама как бы за него в ответе.
Жмёт ребёнок на педали,
развивает скорость ветер.

Да, причём здесь мама?
Да, причём здесь папа?
Капля эякулята упала,
комочком сине-зелёной слизи
покатилась вниз по наклонной жизни -
ну а дальше всё от тебя зависит.

Жизнь оставила свою жидкость,
неудобными ногами выбралась на сушу,
чтобы ты обрёл свою личность,
нашёл свою жаркую душу.

Чтобы ты этот мир послушал,
чтобы ты этот мир услышал,
чтоб на ухо наступил тебе Пушкин,
чтобы Лермонтов стал твоей крышей.

Ну, как живёшь, намалёванный Олег,
нарисованный Шкуропацкий?
Скоро, скоро закончится твой хлеб,
вылиняют твои краски.

     ------------  {  #  }  -----------

          
          Пилигрим

Милости просим всех в Вавилон -
Буэнос-Айрес, Москва, Вашингтон.
Я назад отхожу, набираю разгон -
ах, как хочется за горизонт.

Полетели в Израиль, здесь плюнуть рукой -
Вавилон от Израиля недалеко:
финикийские пальмы, инжир, молоко,
отчеканенный чайник с зелёной тоской.

Пилигрим совершает небесный прыжок,
пилигрим улетает на Ближний Восток.
Пристегните ремни, приближается Бог,
и налейте нирваны хотя бы глоток.

*   *   *

Я улетаю в седой Тель-Авив,
борт самолёта переступив,
машет мне лифчиком корпоратив
на прощанье. Хватит кутить.

Горы в профиль, а небо в анфас
карта мира разложена, словно пасьянс
и гудят самолёты надёжных люфтганз
покидая одну из растоптанных пьяцц.

Я совершаю свой авиарейс,
я над миром лечу, я как будто еврей,
развевается ветром раскрученный пейс;
солнце льёт мне за шею елей.

Балансирует аэрофлот,
белобрысой ниткою штопает свод,
крутится шар земной наоборот,
хочется просто угнать самолёт.

Я улетаю, но я не семит,
я прихватил с собой маленький нимб,
с пересадкой на острове Крит;
мне дорогу укажет мой мраморный гид.

*   *   *

Что я скажу, прилетевший извне,
инородной системе, поджарой стране,
безобразно копаясь в своей седине,
в поисках мысли застрявшей во мне.

Что я скажу им, когда прилечу,
багряной блуднице, бухому врачу,
что можно и сдохнуть, но я не хочу,
что может однажды и я докричусь.

Что просто хотелось вырваться вон
из мест, где тебя заливают в бетон.
Так не спи же, пилот. Просыпайся, Харон.
На посадку заходит металлолом.

На посадку заходит ночной террорист,
он внимательно смотрит из облака вниз,
раскрывает обьятья свои Парадиз.
Под ступнёй мусульман прогибается высь.

*   *   *

Вавилон - это то, куда можно упасть,
Вавилон - это жизнь, её можно украсть,
это залежи смерти, спрессованный пласт,
Вавилон - это ад, а верней его часть.

Так подставь же ладони, лови три рубля.
Вавилон никогда не забудет тебя -
иудеев небритых, лубочных славян -
Вавилон это инь, Вавилон это янь.

Вавилон - это там, где тебя не найдут,
(съешь свой паспорт, зарой парашют)
где закопанный больше не вырастит труп.
Вавилон - это здесь и сейчас. Это тут.

     ------------  {  #  }  -----------


             Почти сонет

Ну, вот и полыхнуло первым снегом,
мокрым, к сожалению, и я бреду
сквозь этот оголтелый мокрый снег
и ничего не вижу. Родина пропала
за взмахом оренбургского платка.
Всех с наступающим, всех нас
невидимых за бледной пеленою,
исчезнувших и безымянных, канувших в войну,
накрытых маскхалатом. С Новым годом,
рваная страна, которую ленивый только
не пинал - кто с братским чувством, 
кто с сыновним, кто просто из любви
к искусству убивать и быть несчастным -
с две тысячи пятнадцатым уже.

     ------------  {  #  }  -----------


      Улица Путина

                            Это какая улица? 
                                  Осип Мандельштам

- Это какая улица?
- Разумеется, улица Путина.
- Что-то вы меня запутали
окончательно. Неужели вы махнулись,
не глядя: улицу своего детства,
улицу, где провели свою юность -
главную из всех улиц -
на улицу какого-то президента.

Эх, хороши в лугах цветочки,
хороша клубничка в поле.
- Улица Путина - я сказал и точка
и нечего здесь глаголить боле.

Что за кривая линия,
что за племя беспутное -
назвать в честь Владимира
улицу - Владимира Путина.

На языке что-то крутится,
вертится что-то на языке.
Чёрт подери - улица Путина -
то ли я в дураках,
то ли мир в дураке.

Ну, назвали бы: Мандельштама.
А что? - кандидатура отличная;
нет же, приклеились к фамилии
Владимира Владимировича -
его императорского величества.

А чем же он отличается
от других мужичков власть имущих,
объясните мне (для чайника)
популярнее, пожалуйста, 
сей бесподобный случай.

Нрава он был кэгэбэшного,
тихарился, не отличался бешенством,
вот потому эта улица,
кстати сказать, многолюдная,
под щербатым асфальтовым слоем,
так и зовётся в честь Путина,
а не, скажем, того же Немцова.

     ------------  {  #  }  -----------


    Расстели мне траву

Расстели мне траву, я сегодня устал
задувать Альтаир с космонавтами.
Мне давно надоел твой военный хентай,
оборона твоя с контратаками.

Я люблю этот мир. Трава, мон амур.
Ах, мон шер, жестяные кузнечики.
Обмывает забытый бенгальский Амур
повседневный Китай моей человечности.

Меч сечёт, дребезжит "Jethro Tull"
и сатиры валлийские прыгают.
Накоси мне стихов, белорусский вакхант -
я с грибами живу,
я живу вместе с рыбами.

Я упал на колени - капут, хенде хох.
Фавны прячутся с автоматами.
Я от Вермахта жизни сегодня оглох,
от кохання с вакханкой распатланной.

Твой хентай не спасёт ни тебя, ни меня.
Облака над глубокой Евразией.
Выползают козявки на трупы землян,
насекомые жесткие празднуют.

Так убей же их всех.
Так убей же их всех, всех убей,
догнивает в траве Homo Sapiens.
Вдалеке слышу шум я дождливых червей,
как коровы брахманские капают.

     ------------  {  #  }  -----------


Прекрасные святые (ремейк)

Прекрасные святые опускались с Арарата,
армяне их встречали длинным транспарантом;
сидели в чайхане три сморщенных сатрапа,
дым заплетал над старцами сидящими узоры.
Прекрасные святые молча покидали горы.

Прекрасные святые несли под мышкой книги
и запускали голубей из рисовой бумаги,
истошно проносились над святыми МиГи
и звёздно-полосатые над ними развевались флаги.

Прекрасные святые, летя в аэропланах,
смотрели сквозь стекло в бухой иллюминатор,
под ними грозно бушевали океаны,
планировал за ними черный птеродактиль.
Им жизнь предоставляла аргументы,
и наблюдая всё, они сопоставляли факты.

Они всё видели, как на своей ладони:
фосфоресцировал чернобыльский реактор,
энергию светила отражал рефлектор,
катился по стране пустой рефрижератор
и ночи толщину прокалывал прожектор.

               *    *    *

Но не спасут тебя прекрасные святые,
но не спасут они прекрасные святыни,
не остановят бомбовоз над мирным Нагасаки
и из Освенцима не вытянут, схватив за руку,
ведь все их действия не боле чем попытка,
спасти сей мир скорей напоминает шутку.

Нам остаётся лишь надеяться и верить,
простое имя Вера, но как же много оно значит.
Прекрасные святые опускались с неба,
прекрасные святые: девочка и мальчик.                    

Они сходили вниз с вершины Арарата
с улыбкой виноградною с буханкою заката
в амфитеатр закрученный спиральной преисподни,
в людскую тесноту, на дно густых народов,
в давильню рас прожорливых и наций ненасытных,
заклятых недругов в земную мясорубку -
и мальчику, и девочке хотелось просто выйти,
хотелось убежать, им было откровенно жутко.

                    *     *    *

Не выпрыгнуть из этой жизни с парашютом
и не увидеть собственное имя в титрах
написанное мелким насекомым шрифтом.
Нам остаётся лишь идти своим маршрутом, 
поставить самовар на стираную скатерть,
нам остаётся ничего не перепутать,
нам остаётся только, Боже правый, плакать.

Но руки не дойдут, а ноги не увидят,
мы можем только щедро улыбаться,
прости, нам остаются только книги,
простая клинопись гончарной Атлантиды,
и на ладошке камешек аттического счастья.

     ------------  {  #  }  -----------


            Новая Эклога

Дриады: приходи под сень деревьев,
      житель близлежащей деревни,
      и мы тебя приголубим
      без всяких городских прелюдий.

Нимфы: слышишь, как бежит водичка,
      забудь про всякую публичность,
      выпей несколько глоточков
      свежести проточной.

Дриады: углубись в наши ветки
      подальше от любви безответной,
      спрячься в полое дупло дятла,
      перестань, парень, плакать.

Нимфы: видишь, как плещется рыбка
      в роднике лесного напитка,
      отражается от поверхности лучик;
      здесь никто тебя не прищучит.

Сатиры: если ты не богач, не политик
      на лесную опушку выйти
      не боись, встань с нами вместе,
      оторви свой зад от сидушок кресел.

Пан: перестань высасывать из пальца
      хитроумную ересь концепций.
      Я пришёл сюда из Полесья,
      я пришёл сюда из Прованса.

Сатиры: посмотри на зелень листьев,
      здесь никто не бывает лишним,
      может кто из нас и спасётся
      здесь под сенью дубов, вдали от солнца.

Пан: брось свой тесный смердящий город,
      выйди на тучный простор огорода,
      не оглядывайся на Мордор,
      ответвись от ствола народа.

Все вместе: ничего совсем не узнаешь,
      глядя из своей конуры, товарищ,
      только рытвины, как от Камаза,
      там, где прошёл твой шипованный разум.

     ------------  {  #  }  -----------


       Котигорошко умер

                                 И ты, Москва, сестра моя, легка...
                                           О.Мандельштам "Стансы"

Вот и случилось, Боже - Родина одна,
прости, но в мире нет невиноватых.
Котигорошко умер и страна
льёт слёзы золотые по солдатам.

Котигорошко умер, умер Пан,
расстрелянной стране не до фольклора,
нас ждёт огромная московская зима,
скрипучее окошко финского узора.

Ну, где же ты, последний наш герой,
последний всенародный украинец.
С тобой нас ждёт холодный выходной
и петербуржский крепкозубый иней.

Играй музЫка, дирижёр беснуйсь,
на сцене жаркая кремлёвская джаз-банда.
Нас ждёт на всё озлобленная Русь,
прогнившая палатка медсанбата.

Котигорошко умер - ну, и что? Смерть не предел 
и свято место не бывает пусто.
Не добежал Ахилл, Икар не долетел
до нас, не доплясал искристый Заратустра.

Котигорошко пал, и как один
мы все умрём - умрём, как пехотинцы.
Вот украинский Ад и греческий Аид,
и Рай всемирный, флорентийский.

И ты сестра моя, Москва, легка
когда в молочного стреляешь брата,
твоя тяжёлая казённая рука,
красноармейская растоптанная пятка.

Кто съест горошину, проглотит виноград,
найдёт в капусте маленькое детство.
Я в реактивном небе вижу журавля,
что атомного нам несёт младенца.

     ------------  {  #  }  -----------


Нравы и обычаи древней столицы

Дети прогуливают школу,
за плечами их сумки с печальной наукой.
Один из них держит за нитку бумажное небо,
другой наблюдает, рот удивлённо раззявив -
в заброшенных ранцах скучают уроки.

Безбожно стучит баба-копра,
в днепровские склоны вбиваются сваи,
неандертальцы в промозглой пещерной бытовке
дудлят шмурдяк и режутся в пьяные карты -
город растёт, как на хлебных дрожжах.

Люди вышли все разом на площадь,
машут флагами личных претензий:
кто-то хочет люстраций, а у кого-то
просто чешутся руки. Разлилась Амазонка
Майдана - народ опять недоволен.

Учитель смотрит в окошко
библиотеки: снова зажали зарплату,
дети плюют на сокровища знаний,
по телику брызжет слюной пропаганда -
трудно жить в эпоху свершений.

От демонстраций в свободное время
студенты пьют пиво с гранитом науки,
клюют небесную манну стипендий,
раскачивают общагу при помощи секса -
ё-моё, где мои семнадцать лет.

Торговка на шумном базаре
кромсает свинину и медленный мёд разливает,
пряча в карманы халата слюнявые гривны.
Энгельс и Маркс бегите сюда поскорее -
смотрите: купюр красота несравненна.

Что ты скажешь, ласточка в небе,
пролетая над древним городом детства,
над столицей горбатой, Владимирской Горкой.
Может завтра всё превратится в ядерный пепел -
старший брат держит красную руку на кнопке.

     ------------  {  #  }  -----------


   Оксане Исламской

1

Где твоя турецкоподданная феска,
где сомнамбулический твой сад?
В Ашхабаде ты клюёшь орешки,
давишь в Самарканде виноград.

2

Ты сегодня садишься в Стамбуле,
ну, а завтра выходишь в Каир.
Полумесяц в бездонной лазури,
светит солнце в отверстия дыр.

Аравийское море тебе по колено,
пирамида Хеопса тебе по плечу,
и рыдает по любимой Кастанеда,
плачет кровожадный мамелюк.

Видел я твою книгу убитых,
я читал твою книгу живых;
слово въелось в могильные плиты,
иероглифы врезались в них.

Ты валяешься с львами пустыни
на раздетом тебризком ковре,
на узорах из выгнутых линий,
в подноготной своей простоте.

Сквозь горячий ислам продираясь,
ты погрязла в ливийских песках.
Что пространство тебе, дорогая,
что Багдадский тебе халифат?

3

Спляшут вкруг тебя танжерские джигиты,
саблезубый танец сбацает басмач,
ты под культом солнечного Митры
прыгаешь по странам, словно мяч.

Ты расчёсываешь спины смелым туркам,
храбрые подмышки бреешь им,
нюхаешь тютюн и смокчишь люльку,
в ноздри выдыхаешь ватный дым.

Ты, должно быть, прячешь свои корни
под рабовладельческою паранджой,
египтянка красная от моря,
мусульманка крашеная хной.

Где ж твоя днепропетровская бравада,
твой модерный криворожский диалект?
В пожилых песках Исламабада -
время, 
тёртое пространство, 
человек.

     ------------  {  #  }  -----------


  Страстное

Господи, прости
за молоток,
за слесарный инструмент,
за плотские плотничьи мозоли,
за крест посредине земли.

Прости за уксус,
за змеиный укус,
за аннексию Крыма,
за австрийский аншлюс.

За украинский фашизм,
прости, 
и за фашистов русских.
Свечка моя дрожит,
как под коленками труса.

Холодно одному
за стенкою бытия.
Господи, дай мне одну,
такую же, как и я.

Спит легионер,
центурион уснул,
кто-то, прижавшись к спине
спиной, кто-то - спиной к кресту.

Господи, видишь мир,
он не похож на рай.
Трудно спать на кресте,
но ты поспи - только не умирай.

     ------------  {  #  }  -----------


                 Sanitarium

                          ..Звезда Мигрень, ночной болиголов,
                           пустого подоконника улов....
                                            Егор Белоглазов

Звезда Мигрень, зубная боль и рак,
болиголов живых и белладонна павших,
вгоняет космос в нас перепелиный страх
и в небо лезут этажи шумерской башни.

Мы знаем признаки, симптомы знаем все:
цветная радиация и ветки фотосинтез,
а человеческая жизнь всему противовес
и к тайнам бытия не подойти на выстрел.

Звезда смертей зажала рот рукой
и тянется иголочкой тонюсенькою шпрИца.
Наполнен небосвод железною икрой,
сверкает пантеон всемирной ягодицей.

Что мне надир, что Алладин, Гарун Рашид -
Альдебаран роскошней всех гарунов,
я внутримышечной звездой к тебе привит.
Наколки на душе, распоротые руны,

рак поджелудочной и печени цирроз -
врач скальпель отложив, хватается за флейту,
горит над человечеством звезда Психоз
и солнце в облака подбросило монету.

Звезда-гордячка, фельдшерка зимы.
Что мне мигрень твоя, о Моника Беллуччи.
Кишка пожарная в руках у медсестры
и санитарка кипятит глубокий лучик.

Сними противогаз, открой свой гермошлем
и может звёздочка тебе в палату плюнет,
присядет на кровать, как ватный мотылёк,
стерильным бантиком, порхающим в июне.

Дай руку мне звезда, 
спаси всех, суперстар.
Лоснятся в морге щупальцев твоих присоски,
но не допрыгнуть мне, я, кажется, устал
и жду, чтоб кто-нибудь меня во сне прикончил.

     ------------  {  #  }  -----------


           Одной мадам

Мадам, вы обнаглели, вам не кажется,
назвать мои стихи хреновыми
и всю мою зачуханную лирику
причислить к заурядной графомании.
Должно быть, в детстве вас забанили
и вы теперь, страдающая комплексом,
пытаетесь сорваться на таких как я,
чтоб сбалансировать "терези" бытия.

Вы улыбаетесь. Но вам не быть Джокондою,
не вознестись над миром Джомолунгмою,
по духу вы близки скорее с динозаврами
и в этом ваша прелесть перманентная,
которую я отрицать не в состоянии,
не токмо ради вящей объективности,
но и по зову, так сказать, души,
погрязшей в киевской своей глуши.

Вам хорошо, себя вы обнаружили,
теперь предпочитаете быть просто эгоисткою
и прятаться за материнскими инстинктами,
мотаясь по занюханным окрестностям,
чужими восхищаясь ягодицами,
производить бестрепетно инъекции
и капельницы ставить бесполезные,
чтоб оправдать своё корыстолюбие,
которое у вас, увы, не отобрать,
хоть я и пробовал примерно раз так пять.

Понять возможно всё: неуважение
и нелюбовь, презрительность, высокомерие,
но не хочу понять я ваших мелких гадостей,
звук голоса давно прокисшего
в коробочке китайского мобильника
и отмороженное выражение лица,
которое не в силах позабыть - капец.

Да, вы больны, мадам - больны корыстолюбием,
российско-подданными сериалами,
автомобилями не первой свежести,
реликтовыми то есть иномарками
и мужиками при делах финансовых
с распухшею пузатою зарплатою.
Дай Бог вам отыскать подобный экземпляр -
пусть будет турок, русский или лях.

Мадам, вам жить бы молодой Америке,
а не в пентхаузах шикарной Жмеринки,
вы там страдали бы своей карьерою,
стояли бы в лучах под вывеской рекламною,
и может стали бы святой миллионеркою.
Вас манит бытие сугубо меркантильное,
общение с красивыми бездушными банкнотами,
вся жизнь наедине с американскою валютою
и в этом ваша сущность подноготная,
которую уже никак не пошатнуть,
пусть даже ты - медведь-шатун.

Но, несмотря на то, что вы родня рептилиям,
что наплевать вам на мораль корпоративную
и бредите, увы, не мною, а купюрами,
что мир ваш ограничен денежною массою,
что в банк вы входите почти разутою,
но голос ваш охрипший от курения,
мадам, меня волнует до сих пор,

как вас - зелёных долларов узор.

     ------------  {  #  }  -----------


          Башлачовочки

1

"Если нам не отлили колокол...",
значит время грушу околачивать,
значит время грянуло окучивать
свою душу, свои внутренности,
чтобы вырваться наружу из святой окружности
центробежною пушинкой одуванчика
и упасть на танковую плоскость 
вспаханного панциря,
и упасть на пласт взрыхлённой бронетехники,
всей ухабистой земной поверхности,
чтобы выпустить наружу всходы - 
маленьким апокрифом большой Природы. 

2

Если скрипку нам никто не выпилил
из поваленных стволов реликтовых,
значит всё же безнадёжно влипли мы:
видно мы не то пиликали,
видно не туда мы кликали,
видно были мы не очень колоритными,
а какими-то другими - колорадами
со своими звёздно-полосатыми
полуправдами.
Не правда ли?

3

"Искры ваших искренних песен...",
где они, куда улетели,
за Анадырь каких параллелей,
за широты каких верхоянсков,
где ты плесень
пеницелинового пространства?
Наше небо метрами погонными
развернулось где-то в Патагонии,
а фамильярность с искрами
сложноподчинёнными, 
всё равно, что фамильярность с подчинёнными -
нынче не в почёте.
Вызывают нас, но не по имени,
а по слиткам сделанной работы.

4

Дайте нам меди из динамика,
бутсы дайте нам динамовские,
мы Спартак сегодня честно продинамим,
перепрыгнем пропасть меж прослойками,
выведем за руку Эвридику мы
в новый дивный кутюрье-политикум,
нам трагедии нелепы еврипидовы,
нам гораздо ближе Элвис Пресли,
вырвавшийся в лидеры
из Аида экваториальной песни.

5

"Эй, братва, чуете печёнками..."
мы печёнками только всё и чувствуем,
только всё и видим, только всё и щупаем,
гепатитами да чуткими циррозами
достигаем до пределов космоса,
не по щучьему велению, а ощупью,
до пределов достигаем человечности;
пляшут демоны подкожные
за плечами нашей высшей печени,
значит время нынче опрометчивых,
зыбких, неустойчивых, ликёро-водочных

коло-коло-колокольчиков

     ------------  {  #  }  -----------


           Зази в метро

Зази в метро. Она расскажет нам
о всех весёлых метрополитена,
она впитала с молоком мадам
все таинства души. Души и тела.

Как неизбывно хорошо в твоих устах,
Зази, звучит: пошли все на фиг.
Под острым языком твоим - лишь взмах -
слетает голова с плечистой плахи.

Из всех подруг твоих ни Лулу, ни Жужу,
поверь, не видели абсурда фееричней.
Раздвинь, скорее, слух и зрение разуй,
пошире распахни ребячливую личность.

Открой любую дверь и выйдешь в варьете,
туда, где прыгают под потолок лодыжки.
Впустите всех земных в мой голубой туннель,
бросайте все свои сторожевые вышки.

Полиция реальности с тобою на чеку,
лишь миг - и нет устоев государства;
не ухватить тебя за ниточку врачу,
и твоему клубку вовек не размотаться,

верёвочке твоей всё виться без конца -
Париж, запутавшийся в детской пряже.
Спросонок голова, как будто из свинца -
пора вставать, Зази. Да, ну вас на фиг.

Тебе известен смысл земных вещей, Зази,
все выходы из монохромной скуки.
Катайтесь сами, суки, на своём такси,
грызите сами свой гранит науки.

Хочу в метро, где весело, где смех,
где весь бурлеск масонами сокрытый,
хочу увидеть первозданных всех,
всех персонажей мира колоритных.

Но Эйфеля страна склонится над тобой,
поправить одеяло облаков уснувших:
пора вставать, Зази, пора идти в метро.
От топота народов напрочь заложило уши.

Пора вставать, Зази, но не взрослеть,
быть нА голову выше этой жизни,
мы все уходим с головою в смерть,
Зази, с душой погрязшею в сюрреализме.

     ------------  {  #  }  -----------


       Пандора

На Пандоре
боты ходят на работу,
всё делают честные роботы - 
механизмы на старых чипах.
Вот удивился бы Карел Чапек.

На Пандоре 
ничего не бывает даром
кроме всякого мелкого вздора,
вроде солнечного загара
и вида на мёрзлое море.

Здесь очень модно
убивают себе подобных,
сбрасывая на город
типа Константинополь
спелые нейтронные бомбы.

      *        *        *

Милости просим всех на Пандору,
жить здесь недорого
и к тому же нескучно,
можно кого-то замочить
или невзначай замучать.

Здесь любят шутки
и разные разноцветные штуки:
пукалки, винтари, пистолеты -
зелёные, синие, фиолетовые.

Если ты не дальтоник
тебе определённо понравится на Пандоре,
здесь достаточно весело -
убивать каждого пришлого,
убивать каждого пешего.

      *        *        *

На Пандоре
люди не злые не добрые,
обыкновенные двуногие,
потребители, без всякого пиетета
к тем, кто без автомата
и не стреляет дуплетом.

Здесь тебе выбьют зубы, 
переломают перламутровые рёбра,
из них потом не сотворить
ни конкретную Еву, 
ни реликтовую Лилит.

На Пандоре
гуманизм не в почёте
и по чётным числам, и по нечётным,
от него никакого толку,
тем, кто служит в полку
и не смотрит на книжную полку.

      *        *        *

На Пандоре
имеют значение доллары,
а не внутренние достоинства.
Обязательно помни об этом,
бросая свои пенаты,
перебираясь на другую планету.

Все говорят: Пандора, Пандора.
А ты прилети, попробуй,
пальнуть в кого-нибудь дробью,
полить чью-нибудь пальму
знаменитым индокитайским напалмом.

Вот то-то и оно;
между нами, Пандора не всем дана,
это вам не стрельба из пальца -
здесь ценят трусы из свинца
и конкретно железные яйца.

      *        *        *

Покидая Пандору, помаши в окошко 
мужикам с калашами,
девушкам в кокошниках
и скажите им спасибо, что вас таких тонкокожих,
в капусту не искрошили, 
и насмерть не укокошили.

     ------------  {  #  }  -----------

        Уходите

Уходя уходите
никто никого не держит
дуют военные флейты
ходят по клеткам пешки
пусть вас имеет Гитлер
пусть вас лелеет Брежнев.

Уходя уходите
в русский язык в кириллицу литер
в демагогию пропаганду
в грубую кремлёвскую кладку
в ширину славянской души
в пресловутую её загадку.

Уходя уходите
за рамки приличий 
за горизонты событий
в красное синее 
в белизну
в газотранспортный Питер
в нефтяную Москву.

Уходя уходите
проявите 
чудеса своей непомерной прыти
эквилибристику духа 
хореографию плоти
тонкое орудийное ухо
стёртые пулемётные локти.

Уходя уходите
флагом трёхцветным вейте
Путина славословьте
империю прославляйте
пешком по сырой Природе
верхом на варёном асфальте.

Уходя уходите
по ранжиру 
соответственно алфавиту
согласно купленным билетам
разлитому по стаканам
по гладеньким рельсам
по щербатому автобану.

Уходя уходите
под шквальным огнём прикрытий
перебежками вприпрыжку
на крайняк по-пластунски
вшивые подмышки
заросшие шутки.

Уходя уходите
только Родину не тормошите
за грудки её не хватайте
господа 
кузнечики
диверсанты
широкие генеральские плечи
кирзовые пуанты.

Уходя уходите
вас там ждут для новых соитий
мещанин обыватель
налогоплательщик
рваное платье
расстёгнутый лифчик.

Уходя уходите
дует в дудочку нежный политик -
гниды чиксы
абсолютные крысы
по развалинам жизни
прочь бегут из Отчизны.

     ------------  {  #  }  -----------


        Россияне

Низкорослые малороссы,
молокососы,
что с них взять,
вот мы вымахали, так вымахали
не охламонами, не холуями,
ни хрена не хохлами,
росли, росли и выросли,
достали волосом до космоса,
колоссами родосскими,
великороссами
чуть-чуть раскосыми
со ступнями плоскими,
с деревянными ложками,
хохломской росписью,
то ли европейцами
гуттаперчивыми
с улицы Герцена,
а то ли азиатами
немного намаханными,
хотя и вымахавшими
на грудном молоке матери,
хотя и выпившими,
может даже и выпавшими
из хода истории, 
так сказать, лишними,
но всё равно себе на уме
в своем собственном
особенном дерьме.

     ------------  {  #  }  -----------


    Рембомания

Принц-подросток
с головой из немытых вопросов,
с руками - двумя пауками,
с гениальными генитальными стихами.

Сколько стоит твоя трубка,
пыль на стоптанных ботинках,
твои мысли, твои поступки,
охра африканская,
абиссинская синька.

Ноги для того, чтобы ими ходить, 
в Эфиопию, туда и обратно.
Пропахшие кожей, натёртые дни,
ороговевшая пятка.

Ах, Шарлевиль, Шарлевиль -
старофранцузский крестьянский стиль,
это вам не Шарлеруа -
кабаре и блудливые буржуа,
это вам ни хрена не Париж -
однополые связи и модернизм.

Не ходите, дети, дети,
в Африку гулять.
Сидя на скамейке,
лучше кушайте гуляш.

Но ноги для того, чтобы ими ходить ходить ходить ходить...
а если больше не осталось ног,
а только несколько проклятых строк
и ампутация земных дорог?

Ответь, абиссинка, кто лучше 
Ди Каприо или Сталлоне?
кто соответствует эталону?
или ты плачешь по Гумилёву?

Мне надоели роскошные мухи,
что слетаются на мою гангрену,
на гниение моего духа,
на воспаленье зрительного нерва.

Осталось только умыться,
осталось только обмыть:
позвонки, лопатки, ключица,
лихорадка, аппендицит.

Где же твои детские замашки,
ломающийся подростковый смех,
тютюновый твой кашель,
твой декадентский грех.

В Африке должно быть и остались,
рядом с молодостью там и детство.
Аморальная ментальность,
гении и злодейство.

Мама, неужели я ходил пешком
и купался в дорожной пыли
и носила меня земля?
Мама, неужели я писал стихи?

     ------------  {  #  }  -----------


                Соляриана

Мы будем вспоминать с отчаяньем свой дом,
вокруг нас будет трудно грохотать Солярис,
чугунный хлынет ливень - мы вдвоём
здесь на Солярисе ещё не целовались.

Здесь наши шмотки высушат за час
два знойных солнца - алое и голубое -
коричневая кожа быстро слезет с нас
и новой райской зарастём мы чешуёю -

два имярека смуглых, наглых и нагих,
два абсолютно (абсолютно) голых человека,
вдали от всех библиотечных книг,
вдали от Родины и брошенного века.

Здесь будет править балом новый волкодав,
хотя, сообразуясь с случаем, он будет более похож на спрута;
над нами стаей дружно пролетят года.
"Ну, ни фига себе" скажу, а ты ответишь: круто.

Мы будем в раковине жить с тобой,
вдвоём - и ты, и я - головоногие моллюски,
нам влажный Лермонтов расскажет про любовь,
о ревности поведает промокший Пушкин.

К нам будет приползать бронированный краб
и отвоёвывать у нас нехитрые пожитки,
а ночью станут забираться на кровать
целующихся наших губ улитки.

Снаружи будет умный океан шуметь,
мы станем приглашать его на чай с вареньем;
убавим свет звезды - нас вынесет на мель -
притушим млечный абажур Вселенной.

Сквозь скважину замочную в башке
Солярис будет тщетно наблюдать за нами.
Мы станем говорить с дельфинами во сне
и неуклюже бить спросонок плавниками.

И может, очень скоро, превратимся в рыб,
хотя тебе, как раку, это будет во стократ труднее;
Господь отпустит нас купаться среди глыб,
и мы откроем где-нибудь свою Пангею.

Мы будем счастливы? - возможно, что вполне;
на старости нас приютят горбатые кораллы.
мы выпрыгнем из времени, усталые, вовне,
туда где homo sapiens нас боле не достанет.

     ------------  {  #  }  -----------


           Там

Там, где ты не любила,
лопухи и растёт крапива,
поднимается в рост бурьян,
там, где был от тебя я пьян.

Там, где ты не любила
моя вымахала могила,
а не купол Тадж Махала - 
ты меня не кохала.

Там, где ты не осталась,
не ударить пальцем о палец,
не шевельнуть мизинцем
ни белорусам, 
ни украинцам.

Там, где всё стало ясно,
по-осеннему кричит ястреб -
сталь впивается в алюминий
над политической Украиной.

         *    *    *

Там, где ты не метала бисер,
все деревья лишились листьев
и рассыпался эСэСэСэР -
громко так ты закрыла дверь.

Не поставлю тебе в заслугу
глухоту твою и упругость,
твою твёрдость и твою резкость,
и заглохшую эту местность.

Ничего совсем не поставлю,
я сниму тебя с пьедестала,
и поставлю, в чём есть, на перрон,
на индийский железобетон.

Я сниму тебя всю устало
с полуострова Индостана,
в Крым украденный опущу,
на колени зубному врачу.

         *    *    *

Там, где ты мной вертела,
нанизав мою душу на вертел,
толстогубое моё тело,
тонкокожее моё сердце.

Там, где ты мной вертела,
словно цыган ворованным солнцем,
не осталось костей и тела,
и души не осталось больше.

     ------------  {  #  }  -----------


Электрическая кошка эмиграции

Много забот 
у девочек Украины
они гладят кошкам махровый живот,
и леопардовые спины.

Кошки моют вежливые лапы,
кошки очень чистоплотны,
они ходят на Восток и гуляют на Запад,
всюду ветвятся их извилистые тропы.

Кошки пришли к нам из Египта,
они древнее любого автомобиля,
они не трактор, они работают тихо.
Они могут тебя отвезти
к Ликонту де Лилю,
к Лиле Брик
или на вязаный коврик к Псамметиху.

Едет верхом на кошке
смешливая Даша,
в руках у неё парасолька
цветёт, похожая на ромашку.

Кошка, кошка, отвези меня в ЮАР,
там правит балом бархатный ягуар,
на шейных позвонках играют жирафы,
львы вылизывают свои подмышки,
а обезьяны, 
на баобаб взобравшись,
читают банальные банановые книжки. 

Электрическая кошка, полная грации, 
везёт нашу Дашеньку
в экзотическую эмиграцию.

По Африке некошеной
по магической Африке кошек
по роскошной территории
апартеида, по кварталам Претории,
мимо апартаментов
банкиров и их бледных клиентов.

Плиту скребёт алмазный бур,
добывает алмазы бур.
Кошка, кошка, отвези меня в Йоханнесбург
меня и всю мою страну
и всей детей земного шара,
мы будем платину копать, и лопать пастилу.
Отвези нас в Африку на шару.

Кошка, кошка, сколько на свете грустных детей
сколько печалей и сколько смертей
вообще в подлунном мире
и в частности - в Украине.

Отвези нас всех в цветной Кейптаун
где гейша в обнимку с путаной
поют охрипший гимн Великобритании,
где, свесив ноги с плиты континентальной
болтают два просоленных капитана;
один болтает в Индийском океане,
другой - в южной Атлантике,
на хинди, суахили, на санскрите -
два капитана
два изгнанника
два бандита.

Город на краю ожидания
в вечной печали.
Кейптаун на краю Мироздания,
где нас ожидают.

Кошка Мурка помоги,
встань на четыре каучуковые ноги,
в алебастровый Египет нас отвези,
Украину спаси.

     ------------  {  #  }  -----------


              Ренегаты
Ренегаты любят тех, у кого потолще,
падает в окопы подбитое солнце,
прыгает по травам морская пехота,
хвалят ренегаты русское болото.
А на всякий случай у моих ренегатов,
за пазухой реет запасной прапор.

Ренегаты, ренегаты, вы куда спешите
в нефтяную Москву или в газовый Питер?
Что вы ищете вдали от заглохшей хаты:
сексуальную жизнь, сдобную зарплату?
Сколько нынче серебром "коштует" Отчизна?
Вашу душу прожигает пристальная линза.

Что для русского рай - срач для украинца,
хочет бедный ренегат из Невы напиться,
у него сушняк после долгой разлуки,
ах, как чешутся у ренегата заросшие руки,
дайте оному на грудь чаю покрепче
и буханку колбасы, и душу, и сердце.

Ох, не любит он жевать "українську мову",
подарите ренегату псковскую корову,
что б давала молоко на исконно русском;
несёт чесноком от хохляцкой закуски,
несёт от хохлов ржавым нафталином.
Между Родиной и свинством нету середины.

Набегает слюна на шершавый камень,
нюхают усы бригадные генералы,
капает на уши с крыш телеэфира,
ренегаты всё стоят по стоечке смирно;
ренегаты стоят, бряк да бряк рублями,
развевается над ними Андрей Первозванный

     ------------  {  #  }  -----------


               Хари

Стало тесно в этом мире, Хари,
украинцы и россияне 
не поместятся на одной Земле,
все толкаются локтями;
получил и я, Хари, по своей харе,
досталось, Хари, и мне.

Стало грустно в этом мире, Хари.
Может хватит, пора уже сказать "харэ".
Упорхнули наши серафимы, кто в Хартум, а кто в Хараре,
только я остался, Хари,
в среднерусской безыскусной колоссальной полосе.

Стало в этом мире горько, Хари,
но это не то "горько", о котором кричат на свадьбах,
до трещин в барабанных перепонках,
это совсем иная горечь, Хари,
это горечь иного порядка,
совершенно другого абсурда,
я бы даже сказал "горечь миропорядка" -
миропомазанная шутка -
стало в этом мире, Хари, жутко.

Не читай Махабхарату, Хари,
сколько не говори: харе харе
Кришна, харе харе Рама -
жизнь от этого не становится слаще.
Палач, как всегда, калечит,
а вечером дрожат его плечи - он плачет,
из всех его порнографических качеств
это, бесспорно, важнейшее,
как для меня - человека,
так и для тебя - женщины.

А как же наше харакири, Хари,
а как же, Хари, наша актуальная карма?
Что мы можем, Хари, кроме как поставить
зарубку на свою деревянную память,
завязать узелок стихами
и увязнуть вместе с ними
в глубочайшей своей периферии

... а потом, 
однажды перейти улицу на синий,
на другую сторону асфальтированного Мироздания,
будто мы не знакомы
и, как будто не с вами я.

Если честно, Хари: дела наши хреновы,
хреновы, Хари, наши перспективы,
у хомо сапиенса - нет шансов,
всё сводится ко времени - времени и пространству -
но особенно к времени,
к чёткой эвклидовой линии,
к тире между двух монументальных точек,
здесь на продрогшей планете Земля
и на зябком Солярисе тоже.

     ------------  {  #  }  -----------


  Нетелефонный разговор

- Алло, это Евтушенко?
- Нет, вы ошиблись номером -
это не Евтушенко. Меня даже покоробило.

- Мне нужен Евтушенко,
позовите его к трубке, пожалуйста.
- Если вам нужен Евтушенко, 
то и звоните Евтушенку, ёли-пали, 
а не кому попало.

- Я не туда попала?
- Не то, чтобы совсем - просто пальцем в небо.
Вы, наверное, из тех, кто ищет хлеба
и зрелищ - зрелищ литературных,
разумеется, от кутюр.

Но я не кутюрье
и стану им навряд ли,
у меня по горло своих проблем.
Это не мои траблы.

- Какие ещё грабли?
Вы там совсем ополоумели
что ли, в своей провинции?
Позовите мне Евтушенка, умник,
а не то я вызову полицию.

Позовите мне мэтра,
чьим метром вся поэзия перемерена.
Между нами: у него больше метра,
у него больше чем у мерина.

- Ну, а я-то здесь причём,
что вы ко мне присосались?
Я не соблюдаю размеры и мой стишок,
для таких как вы - полнейший алис.

- Значит вы не Евтушенко?
- Нет. Я не снимаю чужие пенки,
ну, разве что чужую плёнку
с какао или накипь с "галки".
Ищите свою иголку
в другой телефонной будке,
в иных номерах иной телефонной давке.

- Жаль. Я думала Женька велик,
ткнёшь пальцем и обязательно Евтушенку
попадёшь куда-нибудь в кадык
или в чашечку на коленке.

Грешно глумиться - и не спорьте -
над захромавшим динозавром.
Женька велик, бесспорно, 
хоть и динозавр он.

- Вполне возможно, 
что так оно и есть,
что Женька велик, что он огромен
(хотя Бродский с этим бы поспорил)
но я не меряю авторитет
с чужих назойливых колоколен.

     ------------  {  #  }  -----------


               Пейдж дождя

Послушай, Пейдж, как движется вода
с небес на землю падшую и дальше - под землёю,
как сохнет в воздухе разлитая звезда
и долго дребезжит твоя струна со мною.

Прислушайся и ты услышишь, Джими, дождь,
какой не удавалось раньше никому услышать;
не мучай музыку, завидуй: эта дрожь -
на пальчики привстав, ты снова ею дышишь.

Что может быть печальней и сильней дождя,
не силой забывать, но силою кого-то вспомнить.
Вытягивает губы страшная земля
и каплю тающей слезЫ неуловимо ловит.

Послушай дождь, доступный лишь двоим -
тебе и мне - лишь ангелу и мертвецу доступный,
прислушайся, ведь дождь, он также нелюбим;
никто таких, как дождь, увы, не любит.

Дождь падает, ты слышишь это, Пейдж,
он начал падать далеко, ещё до нашей эры;
с таким, как этот дождь, никто не ищет встреч.
Он падает, какой уж раз, но вечно - словно в первый.

Мне грустно, Пейдж, и этот длинный дождь
проходит, как назло, сквозь всех живых и мёртвых.
Зачем спешишь ты, дождь? зачем ты, дождь, идешь?
куда на цыпочках бегут твои когорты?

     ------------  {  #  }  -----------


         Ты ракета
Ты, ракета, моя ракета,
реактивная моя тяга,
по прошедшему безнадёга,
что осталось от ржавого флага.

Всё, что было в Советском Союзе
улетело на лысой ракете.
Над хрущёвскою кукурузой
громыхают счастливо дюзы.

Ты ракета, моя ракета,
в космос скважина и прореха
сквозь которую видно завтра,
где пылает Альфа Центавра.

            *   *   *

Ты ракета, моя ракета,
пуританский дизайн двадцатого века,
ключ на старт и смерть космонавта,
мрак зияет в иллюминатор.

Ты ракета, тебе спасибо,
что не зверь, не тарантул, не рыба,
что умеешь, ракета, прыгать,
вплоть до самых высот, до неба.

Поднимайся по склонам Фудзи,
по всемирной, бесстрашной круче,
оставляя свои улики -
по обшивке ползёт улитка.

            *   *   *

Ты ракета, моя ракета,
ты в саду Королёва главный тополь.
Твоя яркая машет ветка
из прошедшей Восточной Европы.

Дай обнять твои толстые корни,
притулится к первой ступени
кроманьёльской небритой щекою.
Дай обнять тебя за колени,

удержать тебя на мгновенье,
на одну ещё только минуту,
чтобы кожей сил притяженья
ощутить твой отрыв от грунта.

            *   *   *

Ты ракета, моя ракета,
не оставь ты меня, человека
на планете всех одиночеств.
Мне нужна реактивная помощь.

Унеси меня к звёздным кучам,
унеси меня вдаль, мой лучик,
там, где Путин меня не достанет
императорскими устами.

Унеси меня вширь пространства
до Венеры, Сатурна, Марса,
помоги мне покинуть пределы
невезучей планетной системы.

             *   *   *

Но ты улетаешь,
без меня улетаешь,
оставляешь счастливое детство,
своих мальчиков оставляешь -
конопатых своих космонавтов.

     ------------  {  #  }  -----------


                 Хиппи энд

Будь спок, с тобой мы боле не помиримся,
закончился ничем наш безобидный Вудсток.
Прости мою амбивалентность лирика.
Прости меня, я больше так не буду.

Пока клевали кокаин, рассыпалась мозаика,
но небеса по-прежнему, Люси, в алмазах,
нам не видать с тобой напудренного пряника
и в штопор не войти совместного оргазма.

Любовь закончилась, прошла интоксикация,
вгоняет электричество себе под кожу Хендрикс;
из хиппи вымываются остатки кальция -
нас просто раздавили каменные деньги.

Мы все свидетели своей агонии,
нам было весело катиться по наклонной,
благословен наш секс под звёздными погонами,
под солнечным сплетением, 
под лунною короной.

Увы, любовь закончилась, остался сифилис,
на трёх ногах хромает Мефистофель.
Пока дрочил стихи, мозаика рассыпалась
и нечего кусать заплаканные локти.

Всё зашибись, нас не помирит Моррисон,
наш детский алкоголь добила Дженис Джоплин.
С тобой мы больше, ссори, не поссоримся,
хоть рок-н-ролл и мёртв, но мы ещё не сдохли.

Что делать чужаку и вечному попутчику,
перед лицом его величества - заката рок-н-ролла,
возьми из вен моих звезду - звезду колючую -
скорей, пока ещё торчит заряд её укола.

     ------------  {  #  }  -----------


   Русь абстрактная

Ах ты, Русь моя бедовая,
золотые горы, ямы серебра,
молоко с парной коровою,
руки твёрдого царя.

Что-то стало херовато мне
среди срубленных берёз,
моя Русь стоит заплаканной
и промокшею от слёз.

Русь моя, моя идиллия,
интеллектуальный мой багаж,
слёзовыделение и лирика.
Русь, впадающая в раж.

            *    *    *

Дайка, Русь, мне АКеэМушку
популять в густой народ,
в мужичка того
и в эту девушку,
полон слюнями мой рот.

Скоро вырастет империя 
на навозе украин.
Я люблю твой запах Ленина,
бессовство твоих малин.

Тесно мне в твоей буколике
от непрошенных "бандер".
По ухабам экономики
мчит весёлый БэТээР.

           *    *    *

Далеко Москва-голубушка
и кирпичный честный Кремль.
Ненавижу больше суржика,
больше суржика не съем.

Мы по сладкому кирпичику
возведём девятый Рим:
пейте квас, снимайте лифчики,
глубже втягивайте дым.

Дай обнять за вымя нежное,
чмокнуть в купол ягодиц
вкусным поцелуем Брежнева.
Русь, свалившаяся ниц.


           *    *    *

Мы на пажитях Евразии
распакуем пастораль,
будет Русь моя под плазмою
колоситься, словно рай.

Едет царь на бронетехнике,
царь на МиГе к нам летит,
ржут тычинки, машут пестики,
лезет в зубы аппетит.

Ах ты, Русь моя абстрактная,
рыжий сахар, жирный мёд.
Я в лесу стою закапанным,
слёзы плавают мне в рот.

     ------------  {  #  }  -----------


  Тридцать первое ноль пятое

Сегодня праздник троицы,
последний день весны; они убили
украинца (четыре раненных). Кто их считает
раненных и тех, кого убили, и других,
пропавших без вести в подвалах ДэНээР.
Их жизнь, как расстоянье в километрах
до звёзды ближайшей (миллион - туда,
миллион - сюда), никто ведь не спешит на Марс 
пешком, как древний ревизор с Земли,
чтоб шагом личным всё перепроверить.

Идёт война, а наши бюрократы
глядят на нас глазами астрономов,
записывая приблизительные цифры
в свой несравненный кожаный гроссбух.

     ------------  {  #  }  -----------


              Жук

Цельнометаллический зелёный жук,
в нём бесчисленно наук,
он научит тебя жить - 
куражу и лжи.

Он научить тебя ждать,
красоту цветка сосать,
он научит нас любить
паутинки сопливую нить.

Он считай, что Иисус,
ему проповедь к лицу.
Проповедовать он асс 
у жука библейский глас.

     *      *      *

Жук, всю правду расскажи,
как нам жить, жук, не по лжи.
Ты весь день летаешь над...
словно лётчик-космонавт.

Тает в небе слабый след,
истребитель просвистел,
собственный опережая звук,
но не слышит старый жук.

У него природный дар,
жук от мудрости устал,
он боярин средь лугов,
жук - Никита Михалков.

     *      *      *

Смотрит жук, порхает МиГ -
как прекрасен жизни миг.
Прилетели три царя,
сели рядом - жук им рад.

Он не верует в прогресс,
жук на самый верх залез,
говорит всем: ерунда,
ложь не стоит и труда,

ложь не стоит и слезы
малого ребёнка и козы.
Лучше жить уж средь стрекоз
без претензий и без слёз.

     *      *      *

Жук вечеряет елей,
средь двенадцати людей,
среди них он главный - тот,
чей наполнен правдой рот.

Он ломает пополам - 
его тельце тоже божий храм -
он разламывает хлеб
не один уже миллион лет.

Лопнул панцирь, чтоб лететь,
жук не верит больше в смерть,
он свалился средь полян - 
энтомолог его распял.

     ------------  {  #  }  -----------


         Подмастерье

Подмастерье
из деревни,
что он видел, что он знает:
хвойные иглы, черепаховые книги, ведьмин камень.
У него по карманам
воспоминания прошлого:
покоцанные вены,
дождик Тарковского.

А за стенкой шумит 
инфантильное средневековье:
солнце, как лепёшка коровья,
пальцами в небо тычут соборы,
ворОн цыганские сросшиеся брови,
трубочист мочится с черепичной кровли
на головы привычных горожан,
в окошко смотрит 
чей-то целлюлитный зад...

Ничего совсем не понимает 
подмастерье, рубаха-парень,
ему хочется обратно
в деревню, к большим деревьям, самогонному аппарату,
препарировать лягушек, себе на ужин,
к пережёванной слюнявой корове
к матерному слову,
к отрубям, а не олову,
к киселю разлитому,
некошеному молоку детства,
не к греческому алфавиту,
а к ореху грецкому,
но...

алхимик скоро его научит,
но алхимик очень скоро ему вручит 
нет, не камень философский, а железный ключик
от каморки папы Карла,
от Западной Европы заката,
от Карловых Вар золотого запаса,
от кованых сундуков
Карабаса Барабаса.

     ------------  {  #  }  -----------


      Лакедемонянка 3.0
   
                             Я скажу тебе с последней 
                              Прямотой:
                                Осип Мандельштам

Я скажу тебе, Марьяна, дорогая,
я скажу тебе с последней прямотой:
всё на свете чепуха сплошная,
всё на этом свете чистый геморрой.

Ждут тебя сегодня в ресторане
модном, скупщики античной красоты.
Заблудилась ночь в твоём стакане,
растворились в истине твои черты.

Не скажу, что шерри-шерри бренди,
шерри-шерри виски, даже не коньяк,
всё на этом свете, дорогая, бредни,
всё, на этом свете, суть фигня.

Греки сплавили в Пергам мою Марьяну,
сбондили кому-то в потную постель:
вся спартакиада загалдела пьяно -
кавардак поднялся, взмыла канитель.

Ты, конечно, дорогая, не Елена -
дорогая, но другая, уж не обессудь,
шерри-шерри бренди подливая,
ты о шерри-шерри бреднях не забудь.

Хорошо мне видно с Украины,
меркантильная Марьяна, твой кукИш,
твои впадины, изгибы твоих линий,
слышно, как на суржике молчишь.

На Купала - ой ли, так ли - ты в аптеке
иль в медпункте, среди лунных ягодиц,
в тёплой всероссийской куртке:
голос твой табачный и персидский шприц.

Жаль, что стыбрили мою Марьяну
прямо из-под носа - жаркий развязали пах,
ну, а мне всего-то и осталась, горечь океанов -
соль морей у Менелая коркой на губах.

     ------------  {  #  }  -----------


    Кобо Абэ Вегедейка

Идёт Кобо Абэ по пустыне,
писяет на золотые дыни,
солнцем наливается бахча,
журчит перекрученная моча.

Идёт, руки с кармана вынув,
по однообразию наклонных линий
катятся вниз его экскременты,
слышится аромат секреций.

Движется Абэ под небом,
хлебает песок дырявым лаптем,
то ли в Аддис-Абебу,
то ли в Улан-Батор.

          *    *    *

Идёт - а куда неизвестно,
а за ним вслед - эзотерические персы,
а за теми - плоские монголы
в радости и особенно в горе.

За монголами вслед татары,
не скрывая своих гениталий -
телепается табачный пенис;
турки осаждают перерезанные вены.

Идёт Абэ в сторону солнца,
мощно шатается его мошонка,
а за Абэ идёт Кобо;
раскрутился школьный глобус.

           *    *    *

Куда идёшь Кобо? 
куда идёшь Абэ?
Арабы пожимают тебе краба,
говорят: салам малейку,
бьют под зад твёрдой коленкой.

Придают тебе ускоренья -
бежит по пустыне обиженный гений,
совершенно обнажённый;
гонят его сельджукские жёны.

Куда бежишь Абэ? куда бежишь Кобо?
без тормозов, без стопов,
и что тебя по пустыне гонит -
пространство-время, как на ладони.

             *    *    *

Грустно мне, Кобо Абэ,
в мире правильного куба;
снятся мне по ночам бабы,
шейки маток и яйцетрубы.

Пусто мне, Абэ Кобо,
в мире трансцендентальном,
под безоблачным синим нёбом,
всех послать бы, да неудобно.

Одиноко в кубатуре пустыни,
не заглянет сюда никакой Плиний,
Сенека сюда не доплюнет,
не заржут косоглазые гунны.

             *    *    *

Катится Кобо Абэ к Богу
через Сахару, через пустыню Гоби,
через Кубу, Квебек, Константинополь -
катится Абэ,
катится Кобо.

Катится по постулатам,
по всем правым путям и неправым;
Кобо Абэ вдруг заплакал
горькими китайскими шелками.

Если бы мне,
Кобо Абэ, убить
кобоадского василиска;
если бы мне, Кобо Абэ,
да покинуть пределы
заколдованного Дамаска;
если бы мне,
Кобо Абэ, вырваться
из кубического пространства.

            *    *    *

Утомился Кобо Абэ
в стенах четырёх измерений.
Если бы мне, да понять бы
генеральный план Вселенной.

Трудно мне, Кобо Абэ,
изменить геометрию мира;
ждёт меня камень Каабы,
детства кусочек счастливый.

И сидит, поджав ноги, Кобо,
и сидит, ноги поджав, Абэ
под квадратом ржавого солнца -
быть всемирными Кобо Абэ
им не хочется больше.

     ------------  {  #  }  -----------


        Томасоуморное

Выпрыгнуть бы за пределы истории
за которыми
разлились парные пространства Утопии:
общежития, дома отдыха, санатории,
где ромашки ещё не затоптаны
доморощенными платонами
и различными плотными толпами
(перипатетиками, неоплатониками)

Ах, васильки мои, василёчки,
времени нет, 
ход истории закончен,
вечная борьба пошла на убыль,
развеялись антагонизмы прахом.
Солодкие полуденные губы
целующейся Андромахи.

Посидеть бы на скамейке с Томасом Мором,
поговорить бы с Мором о многом,
о самом разном, поделиться бы разумом
под термоядерным синтезом,
под солнечной плазмой;
прикинуть бы на вскидку
какое нынче во дворе тысячелетье,
писклявую синичку
погладить, спрыгнувшую с ветки
Томасу Мору на плечо,
что ещё...

да, ещё,
не забыть бы сказать спасибо
(не прослыть бы невольно невеждой)
за размечтавшуюся книгу,
за распоясавшуюся надежду.

Любезный Томас Мор и я - два пациента
апокалипсической 
психлечебницы:
кусты сирени, клумба и скамейка
в постисторической, 
лишённой перспективы, местности.

Ах, васильки мои, Василечко,
времени нет и прогресс погас,
ход истории закончен;
я бегу изотопными тропами,
на ходу вкушая нектар,
то ли в безупречную Утопию,
то ли в радиоактивный Тартар.

     ------------  {  #  }  -----------


            Эй, князь
   
     1
 
Эй, князь, что за бред
     уже тысяча двадцать пять лет,
     как прошло, а за пазухой ни шиша -
     лишь проглоченная смерть,
     да кошерная душа.
   
Эй, князь, нет уж сил,
     ты крести нас, князь, не крести,
     нЕхристи мы, князь, всё равно.
     Наши дети ни хрена не взошли,
     просочилось в дырку зерно.

Эй, князь, где твой крест?
     Над страной стоит дикий треск,
     оглашает Родину лязг -
     разбежавшись, узенький бес 
     врезался нам, бедненьким, в хрящ.

Эй, князь, оглянись,
     где же она, лучшая жизнь.
     Ты же, князь дорогой, обещал.
     Почему же, князь, ты так скис,
     и куда пропал твой накал?

Эй, князь, ты что слеп?
     Уплывает из-под ног наших Днепр,
     слышен смех с другой стороны -
     там готовят душный обед
     из китайской дешёвой слюны.

     2

Эй, князь, вот те на,
     выбрила подмышки гладкая жена,
     выщипала блядскую бровь,
     у проезжего расселась окна -
     ждёт-не дождётся врагов.

Эй, князь, ты не плачь,
     пусть плечо тебе подставит палач,
     полезай на многолюдную печь,
     ожидает тебя долгая ночь,
     ожидает тебя тюркская речь.

Надави, заветный князь, ты на газ,
     чтобы видели наш зад, не анфас;
     ты нажми, нажми скорее на нефть.
     Чёрствый пряник лежит про запас,
     рассвистелась несметная плеть.

Как же быть нам, князь, дорогой?
     Не сидит на месте наш геморрой,
     прыгает нам в зубы пульпит.
     И гребёт славянской рекой
     цельнометаллический кит.

     3

Так открой глаза свои, князь.
      Разве можно жить так? Нельзя.
      Не упала на людей наших высь,
      разлагается один вокруг пляж
      и гуляет диким пляжем нудизм.

Вот и весь тебе, князь, белый рай,
      вот и весь тебе, князь, карнавал.
      Брызни, князь, под язык корвалол,
      белый свет вокруг нас оборзел.
      Села Русь на монгольский укол.

Белый свет вокруг нас оборзел,
      лошадиный монгол обрусел,
      золотую страну обосрал
      и стоит славянин не удел.
      Где же твой, славянин, пьедестал?

Разве можно так жить во дерьме?
      Ходит князь на лихом корабле,
      свесил ножки свои с корабля.
      Спит русалка на мягкой волне,
      византийский монах у руля.

Белый свет вокруг нас оборзел,
      добрый князь этот свет обозрел,
      видел роскошь он всех византий.
      Князь грядущее наше прозрел,
      наблюдая за ним, словно Вий.

Подняв веки, князь видит наш век,
      как стоит на краю человек,
      море Чёрное бьётся в утёс,
      а с другой стороны машет снег -
      Византия, адью. Досвидос.

      4

А у князя на руках чёрный кот.
     Благословляет красный князь свой народ,
     он бросает им в толпу ясный рубль.
     И скрипит над землёй поворот,
     и летит над страной пьяный руль.

     ------------  {  #  }  -----------


  Мотоциклетная цепь и пулемётная лента

Мотоциклетная цепь на безлюдной равнине,
она разрушает всемирную медь и гнёт алюминий,
её коса всё никак не находит свой камень.
Мотоциклетная цепь, похожая на орнамент.

Её отпустил погулять Усана бен Ладан,
мотоциклетная цепь хватается жадно за падаль.
без объявленья войны, она трахает землю
и не считает Херсон за большую потерю,
она не находит себе постоянного места,
мотоциклетная цепь - ни минуты без секса.
Переползая Москву, она грубо сгибает колени,
её каменный хвост грохочет в пустом Мавзолее,

    она трогает всех молодых за конкретные ноги.
    О, где же твой пулемёт священник, полковник, Георгий?

А вслед за нею ползёт пулемётная лента,
что пускает струю против всех, против солнца и ветра,
в её оптику виден расширенный клитор,
она тянет вослед за собой все причины событий,
между ног у неё золотое кольцо от гранаты,
она смотрит на нас свысока, словно все мы кастраты.
Без текиллы её ни одна не обходится пьянка.
Пулемётная лента - усатая мексиканка.

   Ползи, пулемётная лента, по склонам заснеженной Фудзи,
   ползи, бесконечная цепь, на своём бронированном пузе.


Не стреляй,
не стреляй в меня, пулемётная лента.
Я - Гюльчатай, я ползу по земле перманентно.
Ты не трогай меня, и я тебя тоже не трону,
мы друг другу на счастье пожмём по цветному патрону.

Предо мною Аллах, он стоит с золотою морковкой.
Ты не шаркай, не шаркай мне по душе мексиканской винтовкой.
Глубоко в облаках нам зажарят на ужин подарки
и схлестнулись в густом поцелуе два парня и две лесбиянки.

И ударили по засосу, и с шипением сгинули разом,
за друг друга держась плотоядным оргазмом,
а над ними шумят небеса голубого контента -
и ползёт колоссальная цепь,
и ползёт пулемётная лента.

     ------------  {  #  }  -----------


  Фантасмогирую

Сижу у окошка
один - фантасмогирую,
бренькаю несложно
русскоязычной лирою.

В клеточку тетрадка
жизнь в полосочку,
времена упадка 
отличаются сочностью.

Ситцевые шторы,
мятые занавесочки.
Едут к нам на скорой
помощи девочки.

Машет серебристым 
патологоанатом скальпелем.
Пожелтевшие листья
и дождик накрапывает.

Потихоньку выносят 
во гробу из депрессии.
А на сводчатый космос
колокольчик повесили.

И стоит за оградой 
дым антиутопии.
Прошляпили правду,
счастье прохлопали.

А за далью Европы, 
за обрывом Азии,
топчут антиподы,
чернозём гравитации.

Холостая подкова,
да женатые тапочки.
Непогода в проёме 
всё никак не наплачется.

     ------------  {  #  }  -----------


          Римляне

Где вы, древние римляне, 
без вас как-то всё неправильно:
криворукие линии,
кособокие правила.

Законы не работают,
не фурычит конституция,
заглохла наша юриспруденция
в буйных зарослях коррупции.

Где вы, древние римляне:
цезари, августы, сципионы,
которых слава всемирная сцапала.
Ждут вас хохлы
вместе с кацапами.

Ходят Восточной Европою
хмурые славяне с мохнатой лапою
их медведь ни хрена не трогает,
шапки-ушанки над ними каркают.

Ох, уж эти (прости, Господи)
национальные особенности, 
первобытные отличия:
тусклые пресноводные волосы,
слипшиеся личности.

Где же вы, древние римляне?
почему, до сих пор, не приходите?
Вы стоите за длинными ливнями,
за гудками пароходными.

И до вас никак не докричаться,
заложило уши вашей республике.
Ожидаем вас мы на мысе Акций,
ибо всем нам хочется счастья:
поболе выгодных акций,
а не дырку от бублика.

Приходите со своей правдой,
со своим кодексом, латинским правом;
"все перед законом равны" -
укорените и в нас подобную веру;
постройте свою Верону,
постройте свою Равенну.

Вытащите нас из этой трясины,
из мутной воды постоянных потрясений,
уколите в асфальтные вены,
чтоб достигли Берлина 
и добрались до Вены.

Вся надежда на детей Ромула;
укажите нам успешную формулу,
решите за нас квадратное уравнение
только без Сталина
без неизвестного Ленина.

     ------------  {  #  }  -----------


         Хеви метал мотылёк

Звучит хеви метал. Гвинейский мотылёк
на среднем сатанинском пальце Оззи Осборна.
Налей мне западного кружева, дружок,
и хрупкости насыпь рассыпчатого космоса.

Меня уже достал абсурд. Три буквы на стене
и субтропический пожар цивилизации.
Мы "двинем кони" здесь, на атомной войне,
дружок, под азиатскими протуберанцами.

Лучистый василиск, взгляни: застыла жизнь,
не шелохнутся гейши посредине праздника,
порхает вкруг Ньютона бархатная мысль
и падает в ладонь урановое яблоко.

Натёр мне шею век, я как всегда ловлю
пифагорейский мотылёк с неандертальцами.
Насыпь, дружок, мне элевсинскую зарю,
и сатурналии налей с тантрическими танцами.

Нас не спасёт уже гипертрофированный Фрейд,
орнамент мотылька и стрекоза абстрактная.
Мы постарели здесь, и квантовый наш след
мерцает в никуда за танковыми траками.

Дай выпить мне античной бирюзы, дружок,
дай напоследок мне средневековой осени.
Мы встретимся с тобой под гроздьями лозы,
увидимся опять под киевскими соснами.

     ------------  {  #  }  -----------


          Парфяне

В Экбатане
живут парфяне,
надевают рыбью чешую,
носят футуристические латы -
Вологезы, Артабаны, Фрааты.

Здравствуй, родная пустыня, здравствуй.
Предъявляем тебе свой паспорт
с жёлтой глянцевой фотографией -
не расстанемся больше с Парфией.
Пустыня - наша парафия
в коей смерть под первым параграфом.

Пролетает над пустыней Заратустра,
поднимается солнце антиквариатом.
Здравствуй, просеянное на сито утро,
подставляем ладони под твою зарплату.

Солнце несётся вскачь над персами,
освещает девушек с нежными персями;
персиянки снимают своё одеяние,
совершают утреннее омовение,
гигиеническое деяние,
коренное преобразование.

- Что ты медлишь, тянешь, чего телишься,
чистоплотная парфянская девушка?
- Нет, конечно, мы не против эллинизма,
только больно вы шустры,
только очень всё быстро.

Не погладит нас за это Заратустра,
зашатается над нами солнце,
словно религиозная люстра.

Светило совершает экспансию,
сверкает вооружёнными протуберанцами,
наложив свою контрибуцию,
грохочет начищенной амуницией,
льёт рыжий свет на отличницу -
смуглую туркменскую десятиклассницу.

А у всех парфян крепкая сбруя,
а у всех парфян зазубренная зброя,
они убьют первого встречного античного героя -
римлянина, классического грека,
любого западного имярека,
кто придёт с той стороны Евфрата,
на пограничные территории государства
против Артабана, 
против Фраата.

А у парфян государство кривое многоугольное
трапециевидное конусоподобное,
измеряют его греки голые
своим неподкупным угольником,
выставляют отвесно по уровню,
маются геометрической дурью
под декоративной лазурью,
ничего лучшего не придумают.

Наши стрелы летят далеко,
солнце над нами, как жаркое око,
проливает небо на голову нам желток;
не понять вам оливковые эллины
нашей неоднозначной картины мира.
Мы из Киликии, 
мы из Каппадокии, из Мидии,
мы гораздо сложнее, мы неэвклидовы,
наше пространство - пространство Римана.
Не схватить нас за хвост простейшим римлянам.

Наша Родина неравнобедренна,
мы не молимся правильному треугольнику,
наши конники вечно потные,
мы подобно местным гопникам
останавливаем гоплитов,
противопехотные личности,
наши души чёрные-чёрные,
а доспехи от крови коричневые.

Хорошо жить в персидской трапеции,
контратаковать катафрактариями,
выбивать зубы у гнилой человечности,
крушить иноверцам квадратные челюсти,
быть архаичными, но не старыми,
вечно древними, но не дряхлыми,
шашлыками пахнущими -
шамаханскими шалавами,
падишахами падшими.

Закованные в железо лучники
стреляют острыми солнечными лучиками
во все стороны географии,
расширяя заодно геометрию
непростой перепутанной Парфии.

Разрушая пространство-время
греческой Ойкумены.

     ------------  {  #  }  -----------


              Маруся

Маруся, ты и есть Маруся,
и всё твоё хорошее лежит на дне колодца,
мне больше не разбиться
о кремневую плоскость
твоего монументального Хеопса,
мне более не уколоться,
не поранить египетского мизинца
о граненый шприц медицинского обелиска,
о развалины не споткнуться
нестабильного твоего колОсса,
твоего обличья, твоего голоса,
о шумерские руины
твоей глиняной гордыни,
о твоё гончарное величье,
твоего Артаксеркса,
твоего Обеликса
с пузом всеядного Ренессанса,
далеко от моего пространства
врезались метеориты
твоего бриллиантового эгоизма.

Я злобствую? Да, я злобствую -
надоело быть лузером
аутсайдером, лобстером,
неудачником толстолобым,
чей лоб базальтовый крошится
от попадания бронебойных
зарядов, так что даже лопнуло
стекло на очках у Бродского.

     ------------  {  #  }  -----------


                Швеция

Швеция - страна инфантильная.
Наивная, детская Швеция -
ровная линия, поликлиника
для скверного сердца; всё в ней правильно,
по законам, рукописным правилам,
согласно параметрам
равновесия: белобрысый берсерк, 
белокурая бестия -
отформатированная моя Швеция,
для таких как я, ты конечная
станция - константа
хоть и сытой, но человечности.

Рафинированные блондинки,
вскрытые лаком, полированные шведки
с чашкой кофе растворимого,
ходят по шахматным клеткам
из Стокгольма в Антананариву:
шаг по чёрному,
шаг по белому,
перемещают свои фигуры, двигают своё тело,
или просто по диагонали,
нажимая на акселератор,
из одного конца Швеции в другой конец Швеции
и обратно. 

Дорогая моя акселератка,
иридиевая моя, моя платиновая,
платоспособная моя феминистка,
свингерка без сантиментов, 
в светлом свитере теннисистка,
коронованная хоккеистка, кокетка,
ну, как там поживают твои варяги,
до сих пор ли топчите народы,
слагаете гиперболические саги,
надеваете на Чёрное море
деревянные свои ноги,
прямиком, по диагонали
из Швеции да в падшую Грецию,
Птолемеем начерченную
на карте, где вы рядом не лежали
и не были даже близкими,
хотя и питали друг к другу чувства
почти лесбийские.

Из варяг, конечно, можно,
но обратно в варяги - нельзя:
мешает православная кожа,
византийский разум, задние глаза,
мешают азиатские метастазы,
исконный кровеносный язык,
который доведёт до Киева,
но дальше Киева - ни на шаг,
обрывается дальше транзитная
штрихпунктирная линия:
забуксовал наш Рюрик, бросил якорь Варяг.

Жми-не жми на педали,
всё равно не станет легче,
не достигнуть тебе по диагонали
обетованной Швеции.

Потому что Швеция - не Турция,
потому что Швеция - не Греция,
не увидишь её прищурившись,
не приставишь к Швеции лестницу,
к Скандинавии, соскальзывая,
не дотронешься
оголёнными пальцами.


Увы, я вынужден констатировать,
что для нас, детей Константиновых,
живущих в Восточной Европе,
Швеция никогда не наступит,
третий век уж стоим как в ступоре
с топором затупленным
в кардинальной закоренелой руке.
А Швеция
человечности
обольстительно отсвечивает,
где-то в вечной перспективе,
в конусоподобном далеке.

     ------------  {  #  }  -----------


   Австро-венгерское порно

Отчего ты, женщина, так любишь деньги,
отчего глаза твои на лобном месте?
Разбивают вам лихие венгры
тонкое бутылочное сердце.

Отчего любовь свою цену имеет -
женщина на узком крымском поводочке:
очень модный золотой ошейник,
вырез платья, юбка покороче.

Отчего порноактрисы чешки,
так легко сдаются в плен фашистам?
Так легко снимаешь ты одежды,
раздвигаешь ноги женской жизни.

Отчего любовь - раба миллионеров -
жалкая и нежная дешёвка?
Тёлки на ночь выпуклое тело,
мушка на душе, улыбка и уловка.

Отчего ты женщина, но лишь за гривну,
девушка за медную полушку?
Ухватили за неприбранную гриву
лошадиную мою хохлушку.

Что же сталось с красотой, которой
всех спасти на свете предстояло?
Светит выбритым своим позором
под австро-венгерским одеялом.

Всё зер гут и зашибись всё, киса.
О е-е, любовь - даст ист фантастиш.
Пролилась на груди женщин Висла,
пролилась на Польшу наших тёлок падших.

     ------------  {  #  }  -----------


                Прости

Ребёнок, милый ребёнок,
у меня к тебе тысяча разных вопросов:
ни капнула ли на тебя
плаксивая сосулька? Солнечный зайчик
не разбудил ли, прыгая по лицу? Не укусил ли за палец
правдоподобный пластмассовый динозавр?

Я читал тебе плоские цветущие книжки,
в то время как люди кивали в меня подбородком: глупец,
он ведь ещё ничего не слышит,
он плавает в воде без единого звука
и живёт пока что не здесь.

Ты проснулся однажды перламутровой рыбкой
в тихом удобном месте и я, 
стоя на яблочных коленях,
гладил живот Мироздания,
ожидая, когда, наконец, отойдут воды 
твоего рая.

Я обещал никогда никого не любить,
сотни раз говорил себе: смерть смерть смерть смерть...
но ты потянулся ко мне раззявленным кулачком
(о, Боже, ты потянулся ко мне раззявленным кулачком)
и что теперь все слова на свете
и все обещания.

Ребёнок, милый ребёнок,
надо мной до сих пор летают
бумажные самолётики твоих военно-воздушных сил -
самые счастливые авианалёты 
в истории моего человечества.

Старая, как мир, история,
когда небо из газетных облаков
посылает нам испытания, когда стоишь на коленях
перед глобусом любимой женщины
и отходят воды всех четырёх океанов
на которых ты уплываешь на бумажном своём кораблике.

Ты куда? Ты куда? Ты куда?

Прошу тебя остановись,
остановись, только останься,
но ты уплываешь и что тебе субмарины третьего Рейха,
что тебе флот её величества королевы Виктории,
оскаленные дредноуты первой мировой,
заклёпанные в стальные адмиральские кители -
ты уплываешь на бумажном своём кораблике,
ты уплываешь.


Возьми из рук моих вот этот гордый кортик
и бескозырку с надписью "Непобедимый"
и толстый атлас мира с вырванной страницей,
той самой, на которой мы с тобою
вдвоём должны были смеяться
под Полинезии яичницей из солнца
в компании коричневых щербатых моряков.

Ребёнок, милый ребёнок,
прости меня, что ты не родился,
прости, что я не нашёл твоё имя,
что сердце моё до сих пор одиноко,
что так и не вытянул из спасательной шлюпки
тебя, ухватившись за раззявленный твой кулачок,

прости.

     ------------  {  #  }  -----------


  Космонавтика, соляристика

Космонавтика, соляристика,
разговоры разумных дельфинов,
запах клейкого листика
и убойная сила нейтрино.

А в тумане глубоком Соляриса
одинокий белеет всё парус.
Человек отчалил, человек отчаялся,
с мимоидом старым обнимаясь.

И стоит над аморфной субстанцией
Мата Хари с распущенной гривой.
Вспышка света, аннигиляция - 
не грусти, досвиданье, любимый.

Не грусти, молодой Homo Sapiens,
в небе дремлют твои архетипы.
Над страной проливные расплакались
ливни и цветут архаичные липы.

Где ты, Снаут, где Сарториус,
где же ты - ауу - Крис Кельвин?
За стеклянною стеной лаборатории
запах оглушительный сирени.

На земле одиночества липкого
астронавты грустят о контакте.
Одиночество, шитое ниткою
белой. Одиночество, ставшее фактом.

Просыпайся, человек: сны разума
вновь рождают влюблённых чудовищ.
Смотрит в море Бондарчук Наталия,
в небо смотрит Банионис.

И сереет портяночка паруса,
где-то там, в коллоидной взвеси.
Человек и океан Соляриса,
с ракушкой спиральной вместе.


Тесно в мире из людей Тарковскому
и о будущем никто уже не вспомнит.
Машет парусу одинокому
мальчик,
Лермонтов,
гуманоид.

     ------------  {  #  }  -----------