Доцент Буров откинулся на спинку кресла и устало вздохнул. Прикрыл веки, помассировал их. Потом с отвращением посмотрел в сторону стопки рефератов, именуемых в учебных планах «курсовыми работами». Все до одного напечатаны на лазерном принтере, минимум индивидуальности, зато ляпов — масса. Девушки там и сям пишут о себе в мужском роде, желторотые студентики ссылаются на «свои» многотомные труды, благодарят учеников за помощь в подборке материала… О, Интернет, ты — кладезь бед!
Куприян Венедиктович ещё раз вздохнул, навевая на себя облегчение, и отвинтил крышку термоса, налил в неё дымящейся пахучей жидкости. С блюдца туда нырнул ломтик лимона. Медленный глоток… Эх, да ведь за время «сухого закона» он стал привыкать к ещё недавно ненавистному термосному чаю, даже находить в нём свои прелести. Ещё глоток…
«Сухим законом» остряки окрестили месячник противопожарной безопасности, регулярно проводившийся в вузе и не менее регулярно вырождавшийся в охоту за электрокипятильниками. Толстомясые тётки-«трудовики» из Департамента охраны труда и капитала очень хорошо знали, в какие часы русского человека тянет хлебнуть чайку, и с завидной результативностью вторгались в разные комнаты, издавая при виде булькотящей воды торжествующий клич. Святость частной собственности на кипятильники не простиралась, поскольку их признавали собственностью всего лишь личной. «Вы же никого ими не эксплуатируете», — звучал неотразимый довод, — «даже в аренду не сдаёте, чаёк сами дуете». Против логики не попрёшь, с имуществом со вздохом приходилось расставаться.
В тот день, несколько недель назад, Буров кашлял и взял с собой на работу термос с каким-то целебным отваром, который жена настаивала целую ночь. Увидев термос и дымящуюся крышку в руках у подчинённого, декан, в качестве понятого таскаемый за собой комиссией, прямо-таки обезумел от радости. Он тут же потряс руку, громко поставил в пример всем и даже зарезервировал в записной книжке номер приказа о поощрении. «За пожаробезопасное чаепитие» — гласила золочёная грамота под стеклом.
Сейчас доцент прихлёбывал чай и лениво размышлял. Средств вскипятить воду с абсолютной гарантией против пожара техника не знает. Значит, чтобы безопасно пить чай из термоса в одном месте, его, этот чай, сперва надо где-то ещё с риском пожара вскипятить. Но «где-то ещё», то есть дома, до маразма в служебном рвении не доходят. И не только потому, что жена, но и потому, что хозяйка, а не чиновница. «Делократка», если
по Мухину.
Зазвонил телефон. Делократка оказалась легка на помине.
— Да, дорогая, — сказал в трубку примерный семьянин. — Конечно, куплю. Нет, не трудно, сегодня у меня кейс пустой. В него картошечку и загружу. Сколько, ты сказала, килограммов?
Повертел заглохшую трубку в руках, аккуратно положил на рычаг. Супруга, видать, торопилась. Возвращаться к осточертевшим рефератам не хотелось, и Буров налил ещё чашечку и, с нею в руках, подошёл к окну, рассеянно глядя на городской пейзаж.
Как неповторимо всё в природе, мелькало в голове. Всякое дуновение ветерка, всякое дерево, всякий цветок индивидуальны и скучать не дают. И только люди, уйдя из природы, изобрели печатные станки, ксероксы, Интернет и принялись множить, ксерить, скачивать и тиражировать много раз одно и тоже. ЗАЧЕМ?
Впрочем, привычка — вторая натура. Что человеку удаётся, нравится — то он и делает из раза в раз. Modus operandi. И как бы в подтверждение его мыслей из-за угла неторопливо вывернул мотоцикл с коляской и, выпустив длинную синюю струю, остановился у въезда в академгородок.
За рулём сидел плотный усатый человек в белом двубортном халате. Вот он слез с сиденья, дозастегнул халат и сменил шлем на поварский колпак, надел дымчатые очки. Поколдовал над щитком управления — наверное, ставил на сигнализацию. Вытащил из коляски бачок-термос и стопку судков, взял их в обе руки и неторопливо пошёл ко входу.
Буров знал, что это означает. Уже несколько недель, как в любой будний день, в одно и то же время в коридоре второго этажа можно было встретить человека с термосом и судками, внешность которого не оставляла никаких сомнений — типичный повар. Мастер плиты и духовки шёл неторопливым, солидным шагом, держа посуду в руках так, как художник держал бы свой шедевр. Вот, как бы говорил он, малая толика того, что я наварил сегодня. А что сегодня сделал ты?
Неудивительно, что при встрече с ним тушевались даже известные (на факультете) профессора. Они-то считали излишним что-либо делать, раз есть должность, раз напущена на себя учёность, только за это им и должно государство платить. А поди ж ты — мимолётная встреча с человеком предметного труда, и холодная мысль лезет в голову: «По правде ли живу?»
Повар был ангажирован профессором Архипом Мстиславичем после того, как врач прописал диету его больной печени. Гамбургеры, хот-доги и сникерсы, как и всякая другая молодёжная жвачка, строжайше воспрещались, посему «Шустрожор» отпал. Тем более, что жевать рекомендовалось медленно, прочувствуя всю широту вкуса. Ближайшее диетическое кафе было далековато. И наш печёночник нашёл каким-то образом частного повара и договорился с ним.
Надо сказать, кухонных дел мастер был на редкость добросовестным и невозмутимым. Однажды, не застав своего нанимателя на кафедре, он зашёл прямо на заседание учёного совета, но не смутился, а стал сервировать единственный стол — стол президиума. Секретарь еле успел убрать бумаги, а председатель устроил немую сцену, но не рассчитал времени — профессионально-быстрая сервировка закончилась, а повар пошёл прочь. Кричать ему вслед не стали, носить тарелки и солонки на подоконник было как-то несолидно — никто из учёных мужей за это и не подумал бы взяться. Оставалось одно — есть. За спешно объявленный перерыв Архип Мстиславич сжевал всё накрытое, правда, не так медленно и спокойно, как прописал врач.
В другой раз наш печёночник мучился животом, заперся в кабинке, так стук в её дверцу и крики о том, что еда стынет, слышал весь корпус. Слово «еда» звучало с кавказским акцентом и неповторимым пиететом, как художник сказал бы: «Мой шедевр!»…
Обнаружив, что чай в крышке термоса весь выдут, доцент отошёл от окна. Интересно, где сейчас коллега, куда попрётся со своей посудой повар? Не хватало ему ещё сорвать экзамен! Мы-то знаем, что такое больная печень, а вот поди-ка объясни это студентам, пока свою не посадили!
Куприян Венедиктович вышел с кафедры, помедлив, запер дверь на ключ. Прошёл несколько шагов по коридору, пересёк площадку этажа и осторожно заглянул в дверь Большой зачётной аудитории. Коллега сидел там, тоскливо глядя то на часы, то на современных студентов. Те всячески избегали встречаться с ним взглядом, пыхтели, выгадывали время.
Как раз когда приоткрылась дверь, у кого-то заверещал мобильник. Мелодия оказалась немудрёная, типа чижик-пыжик. Она трусливо оборвалась, но было поздно. Экзаменатор грозно встал, взял кисточку, торчавшую из какой-то банки у него на столе, обтёр её о края этой банки и медленно двинулся вдоль рядов.
— Вот вы трое, — указал он кисточкой, — давайте сюда сотовые! Когда вам в последний раз звонили?
Седые брови нахмурились, а морщинистые пальцы с неожиданной ловкостью заперебирали кнопки.
— Не дам! — вдруг послышался истерический вопль. — Не дам вещь фирменную портить! Лучше двойку ставьте! — Студент ошалело выбежал из комнаты, чуть не сбив Бурова. Архип Мстиславич вернул невинный мобильник владельцу и пожал плечами. С двойками у него проблем никогда не было.
— Ловко вы его разоблачили, коллега, — восхищённо сказал Куприян Венедиктович. — Как это у вас получается?
Седой профессор удовлетворённо хмыкнул.
— Вот инструкция отдела собственности, — он тронул лежащие на столе листки. — Специально на все экзамены беру. По ней все электронные приборы, находящиеся на территории вуза, подлежат маркировке.
— Которые на госбалансе?
— Любые! Только для казённых и личных нумерация разная. И мобильники подпадают под эту категорию. Я как мазнул один, так краска все кнопки залепила и засочилась внутрь. Штучка-то новёхонькая, а краски и кисти — те ещё с советских времён остались. И вот — бояться стали студиозы маркировки. Боятся, а выпендриваться-то друг перед дружкой надо. Я тут одного, кто не давал мобильник, отвёл в отдел собственности, докладную написал. Ага, да вот он.
Приглушённый вскрик дал понять, что среди бюрократов этот незадачливый мобилевладелец помыкался славно. Доцент заметил в гуще лиц Тима, кивнул ему.
— И ещё, — продолжал Архип Мстиславич, хитро поглядывая на аудиторию. — Как-то боролся я за выполнение инструкции, и капелька краски с кисточки попала аккурат в девичий пупок. Нечаянно, а они не верят, решили, что нарочно. С тех пор у них талия прикрыта, нет структурного разрыва между верхами и низами. Видите?
Действительно, женская часть экзаменуемых выглядела весьма непривычно, целомудренно в смысле пупка-талии-верха трусиков. Не было видно даже декольте, хотя туда капельки вроде бы ещё не залетали.
— Гениально! — восхитился Буров. — Да, я к вам вот насчёт чего. Повар к вам жалует. Может, на кафедру его направить?
— Да, вы тут, пожалуйста, побудьте, а я с ним договорюсь.
Профессор почти уже вышел из аудитории, но тут же вернулся.
— Он сам зашёл на кафедру, спина вон в дверях мелькнула. Пока там накрывает, я успею замену вызвать. Спасибо, коллега, больше ждать не надо.
Куприян Венедиктович вернулся к себе. Проходя мимо чужой двери, с завистью втянул носом воздух. Да, кухня прямо-таки домашняя, это не обезличенные обеды на скорую руку из обезличенной посуды. Профессору-аристократу накрывали его собственный сервиз.
От благостных размышлений об обеде доцента оторвали всё те же рефераты. Они по-прежнему кучковались на столе, сладу с ними не было. Тяжёлый вздох.
Буров сел, взял первую попавшуюся папку и попробовал читать. Первая же страница вызвала отвращение, на почве запахов домашнего обеда перешедшее в тошноту. Затёртые казённые фразы, выхолощенная суть. И всё это читать? Может, наставить в случайных местах вопросительных знаков и потребовать переделать? Студам волей-неволей придётся вникать в содержание, суть разных страниц, устыдятся собственной убогости, ничего не смогут объяснить…
Да, но ставить вопросики может и жена. Что, взять эту кипу на дом и подсунуть ей? Да, но лабуда заполнит весь кейс, куда же картошку? Позвоню-ка супруге, может, овощ подождёт до завтра.
Снятая трубка откликнулась тишиной. Крепкое вжатие в ухо сделало чуть слышным характерный треск факса. Буров постучал по рычагу, подул в микрофон — без эффекта. Где-то вдалеке торопливо верещал факс, но длинный, живой гудок куда-то запропастился.
Куприян Венедиктович с досадой брякнул трубкой. Интересно, во всём корпусе отключили или только у них? В других корпусах он мало кого знал, у кого можно было попросить позвонить.
Такие вопросы иногда проясняются с помощью частных детективов. И как раз один из них, белокурый худенький Тим, виденный только что на экзамене, просунул голову в дверь.
— Чай подали. Нам бы сахарницу… Можно? — спросила голова смущённо.
Буров кивнул. История с сахаром была ему хорошо знакома.
Однажды на учёном совете декан Вениамин Эдуардович выступил с предложением брать с «Шустрожора» арендную плату чаем. Юридически это оформили новым договором с новой, символической арендой и с новым пунктом касательно чая. Формально оборот кушательного заведения снижался, падали и налоги. Чтобы сэкономить ещё больше, текст договора поручили разработать не нотариусу, а юротличнице, лауреатке Братанинской стипендии Капиталине (вообще-то, КапитОлине, но по экономике она тоже отличалась). И в тексте этом появилась безобидная фраза: «Заведение обязуется бесплатно доставлять на экзамены и дифференцированные зачёты чай».
И «Шустрожор» букву договора выполнил. За доставку подносов с чаем ни копейки он не брал, зато стал взимать рубли за сам чай. Студенческое недоумение переросло в перебранку, и первый осчастливленный халявным чаем экзамен был почти сорван. Положение спас срочно введённый «сухой закон». Смыкать букву с духом договора послали виновницу-Капиталину, потом подключился зам. декана по питанию и воспитанию студенчества, наконец, говорить веские слова пошёл и сам декан. Договор со скрипом перезаключили, обесплатив весь чай. Недоумённые крики на экзаменах, однако, продолжались — напиток не самого высшего сорта оказался ещё и несладким, а порой и чуть тёплым.
— Всё, что не запрещено — то разрешено, — назидательно сказала Капиталина, доставая из сумочки аэрофлотовский сахар и разворачивая его. — Вы же не акцентировали на сладости и температуре!
— Но скидку аренды рассчитали в виду полноценного напитка! — аж оторопел зам. декана.
— Какую цифру мне дали, ту я в договор и заложила, — отхлёбывала юротличница персонально сладкий чай. — Я вам не бухгалтер! Ещё раз повторяю — в пределах буквы договора они могут делать, что хотят. Чего вы от меня ждёте, не я же это придумала!
— А кто?
— Сахаров!
В общем, никто не знал за собой вины, а чай был несладким. И студенты-хорошие знакомые Куприяна Венедиктовича иногда брали у него сахарницу, когда экзамен или зачёт требовали хорошего снабжения мозга глюкозой.
Вот и сейчас Тим взял сахарницу и пошёл к двери.
— Мы немножко… — извиняющимся тоном пробормотал он, полуобернувшись.
— Квота — две столовые ложки, — напомнил Буров. — И ещё вот что. Сходи-ка ты к бухгалтерам, где факс, и узнай, работают ли у них телефоны. У меня что-то молчит. И факсовый треск в трубке. Может, общее нарушение где.
Студент кивнул и вышел. Сыскное задание выглядело чересчур простым.
На сахарницу сразу набросились.
— Тю-тю-тю! — осаждал лезущих Заяц, подменяющий Архипа Мстиславича на время обеда. — Не больше чайной ложечки, товарищи! Э-э, куда второй раз лезешь? А ты вообще пересдаёшь, тебе не положено. Девочек вперёд, вперёд пропускайте.
Тим улыбался. Себе он уже отсыпал по пути в кулёк.
— Ладно, иди, — сказал ему Заяц. — Сахарницу я сам потом верну.
Студент вышел. Надо было выполнить задание насчёт телефонов. Ни ума, ни хитрости нэ треба, послать бы на это дело Ника, но тот храпит в общаге, на экзамен придёт позже. Ладно, схожу, может, Бурыч важного звонка ждёт.
Путь лежал в маленькую комнатушку на первом этаже, располагавшуюся на отшибе. Компания там собралась женская. Двое судачили, одна, хмуря брови и шепча себе под нос, что-то считала и записывала, самая молодая пялилась в дисплей, осторожно елозя мышкой. Именно она и позволила нашему герою поднять трубки, убедиться, что длинный гудок есть.
— А факс?
— И факс работает, вот недавно приняли, видишь? — Она кивнула на бумажную трубочку, развернула. — Не люблю я эти факсы, ищи им адресатов! Ар-хи-пу Мсти… фиг его знает!
— Он у нас сейчас экзамен принимает, — проговорился Тим.
— А-а, вот и хорошо, вот и ладненько, — обрадовалась девица. — Вот и отнеси ему, раз экзамен. А то шлют факсы тут разным, мы иной раз их и не знаем.
Студент взял трубочку и развернул.
— Плохой какой, — пожаловался он. — Только имя и отчество чёткие, а всё остальное смазано. Даже название документа непонятно какое. Пять, что ли, букв? Или четыре?
— Таким пришёл, — объяснили ему. — После него ещё лезли, так даже хуже — белая бумага с редкими полосками.
— Ну ладно, моё дело маленькое, — равнодушно сказал Тим, сложил бумажку вчетверо, сунул во внутренний карман и вышел.
— А наше ещё меньше, — послышалось ему вослед.
Можно было возвращаться к Бурову, но что-то не давало нашему герою покоя. Факс работал плохо, и факсовый треск Куприян Венедиктович слышал в трубке. Может, нарушилась изоляция и сомкнулись не те провода? Он по сыскной привычке всё подмечать засёк, куда идёт провод от аппарата, поэтому в раздумьях пошёл в ту сторону, сделал поворот, спустился на несколько ступенек и оказался перед дверью в подвал.
Нужно сказать, что подвал этот был для студентов-сыщиков почти «своим» местом. Именно события в нём обеспечили успех
«Следственному эксперименту», и хотя в тот раз их внимание привлекали совсем не кабели, Тим вспомнил, что какие-то провода он там краем глаза видел. Вероятнее всего, именно в подвале сходятся линии от всех телефонов корпуса, образуют кабель, который в свинцовой оболочке держит свой путь под землёй. А молчащий телефон доцента Бурова находится сверху и — сыщик прикинул, сделав несколько забавных жестов руками — по другую сторону от бухгалтерии. Значит, провода от него и от факса сходятся только в подвале, и если они перепутались, то только там. Имеет смысл проверить!
Дверь, должно быть, заперта. В принципе, взять ключ не проблема, с комендантом корпуса Калиной Мефодьевичем они большие друзья, и старикан даже похвалит его, если что-то такое обнаружится. Но если ничего нет, Тим знал — ворчанья не оберёшься.
Раздумывая, как лучше поступить, он толкнул дверь ладонью, и она, легонько скрипнув, приоткрылась. Вот так-так, не заперта, значит. Может, кто внутри, скажем, за реактивами спустился?
За дверью царила тьма. Сыщик прислушался, приложив ухо к щели. Редкое шмяканье капель о пол, какие-то шорохи, потрескивания. Ничего похожего на шуршание шагов или плеск реактивов. Для верности Тим покашлял и снова приник ухом к щели. Испуганно мяукнула кошка и издалека выплыл слабый звук, похожий на мычанье. Что это за звери водятся в подземелье? Наверное, эхо от мяуканья. Впрочем, всё равно фонаря нет. Не попросить ли у коменданта?
Но тот обязательно заинтересуется отпертой дверью. Кстати, и мне не мешало бы разведать. Ну и что, что на экзамене ждёт недописанный ответ и ручка, если у профессора перерыв на обед, то мне, студенту-сыщику, положен перерыв на сыск. Это ведь тоже экзамен — на профессиональную пригодность.
Тим приступил к осмотру места… Преступления? Рано, рано так говорить. Может, комендант просто забыл запереть дверь или кто-то, вынося банки с реактивами в двух руках, сейчас вернётся и запрёт. Пока скажем — осмотр места нештатной ситуации.
Царапин вокруг замочной скважины не оказалось, и сыщик расширил поле осмотра. И сразу же обнаружил на полу, близ стены, жирное пятно в форме концентрического круга. Присел, осторожно попробовал мизинцем — жир оказался совсем свежим, пах вкусно. А сбоку от пятна был рассыпан какой-то белый порошок.
Это улика, чёрт побери! Настоящая улика для химанализа, которую они с Ником так долго ждали. Улики по всем прежним делам для этого не годились, и было чертовски обидно — ведь химики же, все средства под рукой, а работать не с чем. И вот теперь есть! Что-то, видать, подсыпали в еду, отойдя в безлюдное место.
Пальцы уже сами собой сворачивали кулёк из шпаргалки, второй, сложенной «шпорой» Тим сгрёб в него загадочный порошок. Запаковал и неторопливо, борясь с обуревавшей его сыскной лихорадкой, понёс в спектроскопическую лабораторию.
Там в это время колдовал над приборами всего один человек в белом халате. Вот он обернулся на скрип двери, и Тим узнал Родиона — хорошо знакомого ему аспиранта. Вот удача — кочевряженья не будет! А покочевряжиться штатные сотрудники умели и любили.
Впрочем, особо тёплого приёма тоже не получилось. Еле поздоровавшись, аспирант раздражённо спросил:
— Зачем ты написал, что на нашей кафедре курсовые работы и докторские диссертации различаются только объёмом? — Он кивнул на экран дисплея, и Тим рассмотрел на нём концовку рассказа
«Преждевременный звонок». — Это почти что клевета!
— А разве не так?
— Конечно, не так!
— И чем же они различаются, кроме объёма?
— В докторских диссертациях очень подробно разъясняется актуальность, новизна и практическая ценность, а также личный вклад соискателя. Ничего этого в курсовых нет и быть не может. Намекни курсовику на ценность — он тут же нос задерёт. Как тогда забрать из-под него материал?
— И всё, больше различий нет?
— А чего ещё нужно? Задачу свою докторские выполняют, степени присуждаются. Я вот закончу с кандидатской, тоже на докторскую рвану. Ещё Оккам говорил, что ничего не надо добавлять без особой необходимости. И вообще, если нет разницы, зачем потеть больше?
— Ты прав, конечно, прав, — поспешно согласился Тим. — Но иногда люди работают бескорыстно, из чистого интереса.
— И ты таких видел? — скептически усмехнулся прагматик.
— Такой перед тобой. Вот, принёс на анализ из чистого любопытства. — Он достал из кармана кулёк.
— Анализ, говоришь? Из чистого любопытства? Хм… Только понимаешь, — он воровато оглянулся и перешёл на шёпот. — Я отключил комп от приборов, чтобы подключить к Сети, тут иначе не выходит. И сейчас кое-что качаю под видом анализов. Тебе срочно? Пока один бунзен на ходу.
— Мне и нужен спектроскоп Бунзена, — ответил студент. — Качественный состав соли по пламенному спектру. Можно?
— Ладно, давай. — Он взял кулёк, положил на стол, чиркнул спичкой и зажёг горелку Бунзена, потом стал готовить ложечку на длинной ручке. — Органики нет? — спросил через плечо. — А то горелка с кислородным поддувом. А?
Без особого желания делиться своими подозрениями Тим сказал:
— Ну, может быть цианистая группа. Цэ-эн. Ничего?
— А что, кого-то уже отравили цианистым калием? — заинтересовался Родион. — Или только хотят?
— Не знаю, но обстоятельства подозрительные. Скорее снимай спектр!
— И так уж всё своё бросил ради тебя. Ну вот, ввожу ложечку в огонь, поддаю кислороду…
— А что может случиться, если органика? — некстати, под руку спросил сыщик.
Вместо ответа под стеклянным колпаком пару раз вспыхнуло ярко-белое с синевой пламя, раздался оглушительный взрыв, и горелка погасла. Родион глухо выругался и быстро завернул газовый кран.
— Говорил же, чтоб органикой и не пахло! Вишь теперь чего! Отмывай теперь колпак от сажи! Хорошо ещё, что не лопнул.
— Родичка, миленький, прости! — испуганно, совсем не по-сыщицки закричал Тим. — Перепутал кульки в кармане, в том у меня сахар был. Вот, вот нужный кулёк!
— Сахар? — Аспирант нахмурился. — Ну ты даёшь! Ведь брызги жжёного сахара фиг отмоешь. Вот заставлю тебя облизать колпак изнутри!
— Оближу, оближу, только не сейчас. Сейчас надо анализ сделать из правильного кулька. Пойми, Родя, человек обедает и отравиться может, но если я выбью солонку из его рук, а в ней окажется просто соль, как ему потом экзамен сдавать?
— Ну ладно, из уважения к профессору… А не врёшь? Объяснил бы.
— Некогда, Родя, некогда. Давай я сам порошок в ложечку насыплю.
— Э-э, куда руки тянешь? Давай уж, и про колпак помни.
Аспирант поколдовал над прибором, и пламя горелки стало жёлтым. Мужчины отошли к матовому стеклу, на которое призма отбрасывала спектр.
— Ну, эту линию я наизусть знаю, — усмехнулся Родион. — Натрий это, и в основном в пробе только он. Интенсивная очень линия.
— А ещё что-нибудь есть? — спросил сыщик с бешено колотящимся сердцем.
— Вот ещё две линии, покороче будут. Похоже на примеси. Что же у нас там такое? — Химик раскрыл затрёпанную брошюрку. — Ага, это линия калия, а вторая…
— Ты уверен, что это именно калий? — Сердце Тима прямо-таки выпрыгивало из груди.
— Вот, читай. — Тот сунул ему брошюрку. — Калий самый настоящий. А вторая…
— Спасибо!
От избытка чувств студент на мгновенье крепко обнял аспиранта и уже двигался к двери.
— Потом приду колпак мыть, сейчас человека спасать надо! — Загрохотали башмаки.
— Куда же ты? — крикнул вслед Родион. — Там ещё магний есть! Ну вот, не нужен ему магний. Но неужели у нас и вправду могут кого-то отравить?
Тим кратчайшим путём мчался к кафедре Архипа Мстиславича. Чуть не врезался в несколько студенток, а попавшемуся навстречу коменданту успел только бросить «Здрасте!», хотя раньше степенно перекидывался парой слов.
Вот и кафедра. Тим затормозил, в две секунды успокоил дыхание и заглянул в щёлку осторожно приоткрытой им двери.
Профессор с салфеткой вокруг галстука сидел за столом и приступал к десерту — саговому пудингу. На столе сыщик приметил солонку, а из-за белой перегородки, где после евроремонта таилась раковина, слышался плеск воды — повар, видимо, мыл тарелки, пока не заскорузли.
Ф-фух! Десерт и чай, как известно, не солят, а цианистый калий действует быстро. Значит, Архип Мстиславич вне опасности. Дедукция была неверной? Что там Родион кричал вслед? Взять, что ли, на анализ солонку? Но под каким предлогом?
Рой мыслей в голове прервала рука, опустившаяся на плечо. Тим вздрогнул, обернулся и увидел Ника. Приложил палец к губам и за руку отвёл друга подальше, аж за поворот.
Второй студент выглядел бодро, жизнерадостно — отоспался вволю! Теперь можно и экзамен сдавать.
— Ну что, сдал? — спросил он.
— На анализ? Сдал, сдал. — Тим прислушивался, не выходит ли профессор, заметив его в щели.
— Какой ещё анализ? Экзамен, спрашиваю, сдал? Как он сегодня, лютует? Я сунулся в аудиторию, а Заяц говорит: зачётку клади, а билет не имею права давать, иди к экзаменатору, он на кафедре обедает.
— Забудь об экзамене! — прозвучал категорический приказ. — Тут такое заварилось! — И Тим поведал другу про загадку отпертой двери и белого порошка.
— И что, ты побоялся войти?
— Не побоялся! Не побоялся, а просто фонарика у меня не было, как же без него? И потом, этот зловещий порошок…
— Если я правильно тебя понял, ты подозреваешь повара в попытке отравить своего клиента? Но какой смысл? Лишиться заказов, потом, его же первого заподозрят. А мотив? Нет, что-то твоя дедукция нынче не ахти.
— Но повар точно был у дверей подвала! Жирное пятно от судков, просыпанная соль… Зачем ему было туда заворачивать?
— Зачем-зачем… Ну, вошёл он в корпус и чует — что-то у него под халатом расстегнулось, вот-вот упадёт. При всех не оправишься, так он свернул туда, где людей поменьше — в коридор к подвалу. Поставил судки, просыпал соль и привёл одежду в порядок. Взял свой реквизит — и к едоку.
— А отпертая дверь?
— А вот туда надо было по горячим следам зайти и посмотреть. Фонарика у него не было! Ладно, теперь у тебя есть я, а фонарик будет. Пошли!
И действительно, по дороге в подвал Ник заскочил в одну дверь и через минуту появился уже с фонарём в руке.
— Вот как надо. Пойдём!
— Да у меня все мысли об экзамене были, — пытался оправдаться главный сыщик.
Дошли до двери подвала. Она по-прежнему была чуть-чуть приоткрыта.
— Говори, чего смотреть!
— Там, слева, как зайдёшь, по стене бегут кабеля, наверное, телефонные. Если нет, ищи другие провода. Могут быть повреждены, хорошенько всё осмотри!
— Задание понял. Приступаю к выполнению. — И Ник, включив фонарик, скрылся в темноте.
Тим притворил за ним дверь и стал с невозмутимым видом прохаживаться поодаль. Что-то в этом деле и впрямь не складывалось. Главное — этот проклятый калий! Откуда он в порошке? И какой анион, если не цианид?
Тут на нашего героя и наткнулся идущий по коридору комендант.
— Ну как это называется, — добродушно заворчал он, тряся руку своему юному другу. — Чуть не сбил меня. Нет, чтобы остановиться, покалякать со стариком. А, что там?
— Нет, ничего, — нарочито спокойно ответил Тим, и впрямь повернувший голову на донёсшийся из подвала удивлённый вскрик. — Дел много, Калина Мефодьевич: и экзамен сдавай, и сахар разноси, и ещё у доцента Бурова вот телефон забарахлил…
Он переместился так, что комендант вынужден был повернуться спиной к подвалу, чтобы остаться лицом к собеседнику. Уловка оказалась нелишней — вскоре из двери вынырнул Ник с перекошенной от удивления физиономией.
Калина Мефодьевич повернулся на шорох и увидел парня.
— Ты что, в подвал лазил? — грозно спросил он. — Самовольничаешь?
— Никак нет, — быстро сказал Тим. — Мой друг появился вон с той стороны коридора. Наверное, меня на экзамен зовут, да?
Тот кивнул.
— А за ручку чего тогда держишься? — не унимался комендант.
— Вы «Убийство Роджера Экройда» читали? Агата Кристи это. Там один фрукт тоже держался за ручку двери, думали, он из неё вышел, а оказалось совсем наоборот.
— Наоборот? То есть войти хотел?
— Кто, я? Нет-нет, не хотел. Просто вижу — вы с другом беседуете, я в сторону. А тут ручка. Думаю, дай рука на ней полежит. Не вредно ведь?
— Не вредно, но подозрительно. Ну-ка, отойди, дай проверю. Э-э, да дверь же отперта! Непорядок!
Старый служака крикнул в темноту: «Эй, кто там есть?», прислушался, плюнул.
— Тьфу, кошки одни. — Ник испуганно посмотрел на друга, тот приложил палец к губам. — Точно никто из вас туда не лазил? Ладно, Тимофей, пойдём со мной, я тебе ключ дам, запрёшь подвальчик и вернёшь. Что? Дел много? А у меня, думаешь, мало? Весь корпус на мне, каждый день что твой экзамен на профпригодность. Пойдём!
— Только скорей возвращайся! — попросил Ник, стараясь не сказать при постороннем лишнего. — Очень нужно. Очень-очень!
— Что, нашёл рваный кабель? — Тим подбросил на ладони блестящую штучку. — Давай скорее, показывай, а то я ключ вернуть должен.
— Там не кабель, — сдавленным голосом просипел Ник. — Там… другое. Нож при тебе? Тогда пошли.
Опасливо озирнувшись — не видит ли кто? — они один за другим заскочили в дверь, спустились по шаткой лесенке и завернули не влево, к кабелю, а вправо, к бочкам с реактивами. Шли молча, фонарик Ника крупными овалами выхватывал путь под ногами. Пахло химией. Да, славное было то дельце под названием
«Следственный эксперимент»…
Они почти дошли до той бочки, за которой Ник тогда чихнул, выдавая себя за простуженного китайца. Сейчас он ни за кого себя не выдавал, а резко остановился и направил луч света вверх. Тим приглушённо вскрикнул.
В первый момент ему показалось, что в узком проёме между бочками кто-то свёл счёты с жизнью. Но тут жёлтый луч пробежал по вздёрнутым вверх окаменевшим рукам, за запястья которых был подвешен человек. Ник старался не задеть лучом лицо, и в неверном пляшущем свете было видно, что висит почти обнажённая, в одном белье девушка, что щиколотки её туго схвачены ремешком и распухли, чуть согнутые в коленях ноги окаменели. Талию туго стягивает резиновый ободок, в тишине слышится тихое натужное дыхание…
Внезапно Тим выхватил у друга фонарик и заплясал лучом внизу.
— Нож, где-то тут должен быть нож, — бормотал он сквозь зубы. Но внизу валялся только опрокинутый чурбан.
— А?
— Ладно, держи её снизу, только ступни не трогай, а я срежу верёвку. — Главный сыщик поставил чурбан на попа, влез на него и тут же обнаружил искомый нож. Привязанный за шнурок, он болтался чуть выше посиневших, распухших кулачков жертвы. Тим овладел им, при этом головы сблизились, и он узнал в бедняжке… Дарью, несмотря на безобразно раздутый резиновым шаром рот. Из уголка рта тянется стеклянно поблёскивающая в слабом свете струйка полузасохшей слюны, глаза выпучены в пустоту, чуть-чуть вздымается грудь…
Несколько решительных взмахов ножом — и вот он уже осторожно спускает тело за каменные руки в объятья друга. Спрыгнул, подхватил, помог уложить на место почище.
— Распори ей все путы, только осторожно, — сунул он другу нож, — а я поищу её одежду. Находка, однако! — крутнул он головой.
Когда Тим с охапкой тряпок вышел из-за бочек, верёвки и резинки были разрезаны, кляп вынут, а Ник очень осторожно гладил распухшие, с глубокими рубцами конечности, дышал на них ртом.
— Кто это её, а? — поднял он лицо. — Заложница, да? Неужто повар постарался? Ох, какая пытка! — Он нежно провёл по глубоким рубцам на щиколотках, талии, запястьях.
— Нет, повар тут ни при чём, — тихо ответил Тим, подключаясь к оживлению тела. — Просто эта дурёшка начиталась в Интернете про
бондаж, насмотрелась картинок и решила попробовать на себе. Стеснительна, выбрала для опытов наш подвал. Помнишь, Светка сюда с ней
за реактивами ходила, вот и приглянулось пустынное местечко с высоким потолком. Обычно у таких вот дурёх улетает нож, когда они хотят срезаться, а эта вот ножик привязала, догадалась.
— А почему же тогда не срезалась? Давно было пора, и нож под рукой.
— Да потому что петлю для рук сделала простенькую, девичью. Обычно запястья заматывают верёвкой и потом перехватывают посредине, так руки меньше немеют, но нужен партнёр или навык. А тут вот, — он поднял с пола обрывок, — скользящая затягивающаяся петля. Как повисла девочка, так и попала в ловушку, руки так ей пережало, что ничего ими уже не сделаешь. Какой ужас она испытала! Ладно, вроде отпускать её стало, давай-ка стесняшку оденем.
Друзья по-мужски неуклюже стали натягивать на вялую фигуру одежду.
— Стыдлива очень, — вполголоса говорил Тим, пытаясь одёрнуть блузку, не прикасаясь к груди. — Знаешь, давай не будем акцентировать внимание, скажем, что нашли её одетой и без сознания. Прячь улики! — Резиновый шар, покрытый полузасохшей слюной, он сунул себе в карман.
Покончив с этим делом, стали хлопать по щекам, приводя в чувство.
— Очнись, очнись, Дарёнка, — звучали ласковые голоса. — Нельзя в душном подвале спать, грязно тут.
Девушка открыла ничего не выражающие глаза, потрясла головой, застонала.
— Ой, мальчики, это вы! — Она сделала инстинктивно-защитный жест.
— Мы, мы, — раздался шёпот. — Зачем сама за реактивами ходишь, мы бы тебе принесли, что надо. Тут пары, вот и потеряла сознание. Ты только лишнего не говори, чтобы нам на твои слова реагировать не пришлось, мы же всё-таки сыщики. Встать можешь?
Но девочка была ещё очень слаба. Застонав, повалилась.
— Вот как на тебя испарения подействовали!
— Пить дайте, — она слабой рукой стёрла засохшую слюну с уголка рта. — Умираю — пить хочу.
— Интоксикация, — важно проговорил Тим. — Дуй за водой, живо! — Ник ушёл, а он в темноте стал осторожно растирать девушке руки и ноги. Трогать талию, на которой должен был алеть рубец от резины, не решался. Даша благодарно блестела из тьмы глазами.
Вдали заплясал свет — это вернулся запыхавшийся Ник с питьём.
— На коменданта напоролся, — доложил он, подавая вскрытую банку с соком. — О тебе спрашивал, чего ключ не несёшь. Я говорю, Тимофея куда-то товарищи позвали, куда — не знаю.
— Правильно!
— Ещё бы! Под твоим чутким руководством…
Послышался засос воздуха из опустошённой посуды. Даша заметно повеселела.
— Посжимай кулачки, подвигай ручками-ножками, — предложим заботливый Тим. — И вот ещё чего послушай. Мы лишнего не спросим, но кое-что, из-за чего мы здесь оказались, нам знать надо позарез. Итак, ты сюда пришла утром, да?
— Утром, — призналась Дарья. — Подождала за тумбами в вестибюле, когда кто-то пойдёт, и за ним, чтобы вахтёр внимание не обратил.
— Извини, но подробности потом и если не передумаешь. — Тим в темноте положил руку ей на плечо, чтобы слова допроса звучали ласковее. — Так вот, дверь сюда была заперта или нет?
— Заперта, я ещё дёрнула.
— И у тебя был свой ключ?
— Да, был, — прозвучало ещё одно признание. — Знаешь, когда Светка отпирала…
— Подробности потом, — чтобы не показаться грубым, невежливым, сыщик осторожно обнял допрашиваемую. — За собой ты дверь защёлкнула?
— Конечно, защёлкнула!
— Точно?
— Точно. Я знаешь, какая стеснительная! Место никак не могла подобрать…
— Тоже потом. Пока ты была в подвале, звуки какие-нибудь от двери доносились?
— Звуки? Ой! — Она положила голову ему на плечо, заговорила рыдающим голосом. — Если бы ты знал, какого ужасу я тут натерпелась!
— Ещё раз извини. Значит, кто-то отпирал дверь?
— Да, я ещё так обрадовалась! Терпенья уже не…
— И спустился по лесенке?
— Да, скрипел. Я ещё хотела замычать, да сил не оставалось, от двери разве услышишь! Думаю, за реактивами кто идёт, подойдёт поближе, тогда и замычу.
— И подошёл?
— Нет, шагов не слышала. Ну-ну, говорю про себя, иди же! А он около двери стоит и стоит.
— Он?
— Ну, не знаю. Может, она. Ой, Тимочка, если бы ты знал! — Рыданья возобновились. — Как схватила меня петля, так руки вмиг онемели. Ножик болтается, с ума сводит. А тут этот… ну, или эта… стоит, гад, у двери и не идёт! Я вся в слух. Потом слышу звук типа «хрясь!». И лестница снова скрип-скрип. Я скорее мычать, а слюны-то нет, пересохло всё. Закашлялась, да чуть с этим кляпом не задохнулась.
— Понятно. А щелчок замка слышала?
— Щелчок? Нет, не припомню что-то. Я тогда с кашлем боролась. Ты вот пробовал через кляп кашлять?
— Не приходилось, но, снова извини, позже про это. А мой кашель и комендантов крик ты слышала?
— Что-то слышала, но тогда я уж в полубессознанке была. Чудится твой голос перед концом, что ли. Кричу, казалось, в ответ, а что-то едкое в горло лезет, душит…
— Та-ак… Значит, ты слышала «хрясь!» недалеко от двери… Придётся повнимательнее осмотреть телефонный кабель.
— Ой, не оставляйте меня одну! — испугалась девушка, когда Тим осторожно освободил её из своих объятий.
— С тобой Ник посидит. Дело нехитрое — осмотреть. Ты пока готовься ко вставанию на ножки, уходить надо, а то вонь уже нас самих достаёт.
Сыщик взял фонарик и ушёл.
Кабель, как и ожидалось, был перерезан. Мало того, был затронут и второй, по соседству, отдельные оголённые проводки смешались в беспорядке. Но почему злодей перерезал именно здесь?
На стене белели намалёванные казённой краской буквы. Рядом с пострадавшим проводом виднелась буква «F». Она подозрительно походила на те буквы, которые сыщики уже видели, когда коллежская малышня (дети ещё!) играла в Фантомаса.
Вот так фигура Куприян свет Венедиктович! Какой же важности предстоял ему телефонный разговор, если для его предотвращения перерезают провод, засылают агента под видом повара…
Тим прикинул, нельзя ли скрутить проводки, восстановить связь. Нет, это вряд ли. И тут услышал за неплотно притворённой дверью какой-то металлический звук. Так при ходьбе побрякивают друг о друга пустые оловянные судки.
Вот ещё такое звяканье, погромче — стопку поставили на пол, совсем близко. Сыщик прижался спиной к стене за кабелями, затаил дыхание, рука машинально сжала в кармане нож. Вообще-то, он спрятал его, как и кляп, чтобы не напоминать Дарье о её приключении, но тут, кажется, эта штука может пригодиться. А может, если осилит, пригодится и кляп?
Тихонько скрипнула дверь, расширилась полоска света, человек по ту сторону невнятно выругался сквозь зубы. Чей же это голос? Вроде знаком. Вдруг громко щёлкнул замок, звякнули судки, послышались неторопливые удаляющиеся шаги.
Тим быстро, подсвечивая себе фонариком, поднялся по лесенке и обежал лучом дверь. Сначала он не поверил своим глазам, потратил ещё ампер-минуту батарейки. В двери с этой стороны не было замочной скважины!
— Влипли! — судорожно глотнула Даша.
— Чего там влипли! — не упустил случая похорохориться перед девушкой могучий сыщик. Он засучил рукава. — Да я и не такие двери одним махом!
— Стой, друг! Сила твоя пока без надобности. Не забывай, кабель-то перерезан. Если дверь выбьем, на нас и кабель повесят. Не на нас, так на неё, она ведь здесь чужая, и к тому же с ножом.
— Ой! — послышалось в темноте.
— И потом — не нравятся мне грубые, прямолинейные действия. Взломать, взорвать, сломать… Тоньше надо, изощрённее.
— Ну, и чего делать?
— Тут кошки живут, хоть и химией воняет. Дверью они вряд ли пользуются, а наружу как-то выбираются. Пойдём-ка и мы с тобой по кошачьим следам, авось, и найдём выход.
— Ну, кошки — они ведь маленькие, — усомнился Ник. — Ладно, моя сила в козырях пока побудет.
И они нашли маленькое пыльное окошко, сквозь которое с трудом пробирался свет.
— Я — пас, — заявил Ник. — С моими мускулами не пролезу. Лезь ты… или вот Даша…
— Нет, Даша здесь чужая. Что, если засекут, как она из подвала лезет? Потом, руки-ноги у неё не вполне действуют. — Он отошёл назад, к ней. — Встать-то хоть можешь?
Девушка кивнула и поднялась на ноги.
— И вот что ещё. — Тим смерил руками просвет окна, потом своё тело. — Придётся раздеться, чтобы пролезть, а разве мы можем её просить? Нет уж, полезу я.
— Мальчики, ради вас я на всё готова! Из-за меня ведь вы залетели.
— Нет-нет, перестань сейчас же! Вылезти нагой из окна чужого подвала… Лучше помоги мне выбраться.
— А если застрянешь — тогда я?
— Ну, если застряну… Не думай об этом! И я не буду думать. Вон, Ник уже начал расковыривать, бери у него стекла и складывай.
Пока парень с девушкой вскрывали окно, Тим разделся до трусов, поёжился, аккуратно сложил одежду. Подошёл к раскуроченному окошку, из которого веяло холодком, провёл рукой. По бокам рамы кое-где торчали обрезки проволоки — окно в советские времена было зарешёченным, тогда об этом заботились.
— Ой, ты же напорешься! — возникла рядом Даша, потрогала острые концы. — Не пущу я тебя, Тимочка!
— Если ты не против, — ласково сказал он, — я сейчас порежу на кусочки вот этот резиновый шар и насажу их на острия. А, как?
— Не против, ой, не против! — Она с трудом сглотнула слюну, её передёрнуло. — Давай я тебе помогу.
Дюжий Ник отобрал у товарища шар, заработал ножом, и через пару минут все острые углы были обезопашены.
— Ну, полез! Сразу за мной толкайте одежду, а ключ — вот, держи! — передашь отдельно.
Операция началась. Ник в три погибели согнулся перед окном спиной на уровне подоконника. Тим встал к нему задом, затем лёг на его спину, вытянул руки в окно, схватился за что-то снаружи и стал улезать, дёргая ногами. Даша изо всех силёнок толкала его ладошками в ступни, помогая выбраться. О бока противно заскрипела слюнявая резина.
«Чёрт, неудобно-то как перед ней, надо было надеть плавки. Но кто ж знал, что предстоят такие приключения! Ладно, вот я и вылез».
Косо, по диагонали протиснув в окошечко таз, Тим оттолкнулся руками и выпростал ноги из окна. Вроде цел. Принял одежду и спешно оделся, кожей ощущая окна вокруг. Нагнулся и взял протянутый ключ.
— Идите к двери, я скоренько, — сказал он и рысью побежал вокруг корпуса ко входу.
На вахте дежурил Карл Потапыч. Тим махнул ему рукой, стремясь проскочить, но старик оказался расположен посудачить.
— Когда же ты выскочил? — беззлобно заворчал он. — Два раза входишь и ни разу не выходил. Эдак я слона пропущу. Неужто на пенсию пора?
— Что вы, Карл Потапыч, что вы! Вы, наверное, вон те сканворды решали, что у вас на столике, я и вышел невидимо.
— Сканворды? Ладно, милок, тут только что повар Архипов проходил, ну, мотоциклетный, и что-то, кажись, обронил. Славно звякнуло об пол. Я ему кричу, а он только быстрее к мотоциклу своему бежит. Посмотри вон там, и если он ещё не уехал, отдай, у тебя же ноги молодые.
Сбоку от турникета действительно валялся маленький блестящий предмет, закинутый туда, наверное, башмаком очередного выходящего. Сыщик поднял его, обдул. Это был ключ, и насколько можно было догадаться, — ключ от замка зажигания.
Тим осторожно посмотрел в выходную дверь. Действительно, там в отдалении стоял мотоцикл, который он и не приметил, несясь на выручку друзьям. Повар, уже не в белом колпаке, а в шлеме, сидел на сиденье почти спиной к ним и, кажется, рылся в карманах.
— Ну, чего стоишь, беги отдай, — раздалось ворчливое побуждение.
— Я… я… — Что делать, что делать? — Я, Карл Потапыч, в туалет сильно хочу, лопаюсь прямо. Я скоренько, а потом догоню и отдам ему. — Взять в подмогу дюжего Ника, и с одним-то двое уж справятся!
Вахтёр продолжал ворчать, Тим что-то бормотал, хватаясь за живот и пятясь вглубь корпуса. Вдруг он на что-то наткнулся. По закону подлости, это был комендант.
— Ну где ты ходишь, даже дружок твой не знает, — раздражённо сказал он. — Два часа ему надо дверь запереть! Запер подвал? Отдавай тогда ключ. Не бегать же мне за тобой!
Тима вдруг осенило. Ключ от подвала он на бегу сжимал в кулаке, второй ключ тоже взял в руку. Оставалось завести руки за спину и поменять брелки.
— Вот, пожалуйста, — протянул он Калине Мефодьевичу мотоциклетный ключ на другом брелке. — Извините, что задержал, дела, знаете ли, всё время отвлекают. Ну, пошёл на экзамен.
Комендант как-то странно глядел ему вслед, недоверчиво, что ли, и Тим решил не идти прямо к подвалу. Вдруг тот пойдёт за ним? И студент стал подниматься по лестнице, припоминая, что надо бы доложить доценту Бурову о выполнении (и даже перевыполнении!) его поручения. И ещё, кажется, его ждут на экзамене.
Куприян Венедиктович сидел за столом и ожесточённо боролся с проклятыми рефератами, покрывая их поля значками, а кое-где по прочтении первых листов ставя жирные двойки на обложке. Чай в термосе давно остыл, телефон молчал, на ручные часы изредка бросались взгляды.
Робкий стук в дверь.
— Да, да! А, это ты? Ну как, сдал экзамен? Сахарницу мне вернули.
— Ах да, экзамен! — хлопнул себя по лбу Тим. — Нет, не до того пока. Я всё разузнал про телефоны. — И полился обстоятельный рассказ.
Буров озадаченно потёр подбородок.
— А ты не путаешь? Кабель и в самом деле перерезали? Нет, ну нельзя поверить! В такой тихой обители…
Сыщик тем временем подошёл к окну и выглянул. Мотоцикл стоял на прежнем месте, но мотоциклист как-то странно согнулся, будто роясь в моторе.
— Куприян Венедиктович, кабели так просто не перерубают. Вы сегодня один на кафедре, да? Значит, именно у вас должен был состояться исключительно важный разговор по телефону. Вот вы кому собрались звонить, когда трубка онемела?
— Вообще-то, жене, — смущённо признался доцент. — Хотел спросить, не подождёт ли картошка. Купить она просила.
— Нет, картошка диверсии не стоит. А ещё что-нибудь? Может, вам кто должен был позвонить?
Но доцент ничего не смог придумать. Тим поглядел на часы.
— Ладно, сейчас мне пора, а потом я вернусь и мы дело продолжим. Чего-то не учли…
— А, у тебя же экзамен! Ну, иди.
Тим вышел за дверь, оглянулся в коридор и тут же пожалел. Из двери Большой зачётной вышел комендант, повертел головой и, увидев мальчишку, радостно закричал и двинулся к нему.
Тим быстро отступил назад и закрыл дверь. Деваться было некуда.
— Куприян Венедиктович! — торжественно сказал он и назвал условленный между ними пароль, означающий: «Ситуация критическая, выполняйте мои указания без вопросов, объяснения потом». — Возьмите ключ, — маленькая блестящая штучка скользнула в доцентский карман, — спуститесь и отоприте подвал, выпустите двоих и снова заприте. Я туда сейчас подойду. Скорее!
Буров был рад оторваться от надоевших рефератов. Он понимающе подмигнул, пошёл к двери и чуть было не столкнулся со входящим комендантом.
— А-а, вот ты где! На экзамене его нет, ищи по всему корпусу! Ты что мне за ключ спровадил, а? Иду сейчас мимо подвала, там кто-то в дверь скребётся. Кот, что ли, огромный залез, не выбраться ему. А ключ не лезет. Что это за ключ, откуда он? А если бы не понадобился сейчас, а завтра пожар внизу? Ты соображаешь, что делаешь?!
Парень, напустив на себя идиотский вид, стал хлопать себя по карманам.
— Извините, Калина Мефодьевич, перепутал. Другой ключ вам дал. Где же тот? Не пойму что-то. Куда же он делся?
Он стал медленно выкладывать вещи из карманов. Никакого ключа среди них, конечно, не было, а шпаргалки сразу напомнили об экзамене. Но комендант не обратил на исписанные бисером «гармошки» никакого внимания.
— А-а, понял! — когда дальше тянуть время стало уже нельзя, обрадовался студент. — Понимаете, тот повар, что ежедневно Архипа Мстиславича кормит — ну, знаете? — так вот, он обронил ключ зажигания от мотоцикла прямо под стол. И я дал его Куприяну Венедиктовичу отнести ему. Вон, видите, мотоцикл стоит? И перепутал. Досадно, конечно, вы уж извините меня.
В наспех состряпанной легенде концы не сходились с концами, но сейчас было не до безупречности.
— Так беги туда, а то уедет повар с нашим ключом, а кот всю дверь за ночь исцарапает. А вдруг пожар?
— Как же он уедет — без ключа зажигания мотор не заведёшь.
— Всё равно беги, а то выбросит ключ со зла в сточную решётку — лезь потом туда!
— Да я не могу с кафедры уйти, никого же здесь нет.
— В самом деле, — оглянулся комендант. — Как же тебя одного оставили? Постой-постой, а почему это ключ доцент пошёл относить, а не ты?
Легенда начала трещать по всем швам. К счастью, в это время на кафедру вернулся запыхавшийся Куприян Венедиктович.
— Ой, а я вам ключ не тот дал, — бросился навстречу ему Тим, незаметно подмигивая. — Должен был мотоциклетный дать, а дал от подвала. Мотоцикл ведь не завёлся, да? Давайте заменю, Калине Мефодьевичу подвальный нужен.
Произошёл обмен ключами. На брелок комендант не обратил внимания.
— Вроде тот теперь. Пойду кота выпускать. И не забывайте, граждане, — противопожарная безопасность прежде всего! Не зажиливайте ключи, сохраняйте свободный доступ в помещения.
Тем временем Буров тихо сказал Тиму:
— Ждут тебя у выхода.
— Спасибо, Куприян Венедиктович! Объяснение за мной! С чаепитием! — Сыщик выбежал с кафедры, обогнав коменданта, и бросился вниз.
Друзья действительно ждали его у вахты, жмурясь на свету. Даша держала палец во рту, морщась от боли.
— Это он мне прикусил, — объяснила она. — Когда ключ зазвенел о замок, он, чую, крикнуть хочет, мол, чего телишься, открывай! Я ему рот рраз! — и запечатала. Он с испугу и прикусил. Тут уж я чуть сама не крикнула. А почему замок не открылся? Это не ты был, я правильно почуяла? По шагам почуяла. А кто?
— Дарья, потом! Сейчас мотоцикл важнее. Стоит он?
— Стоит, — сообщил Ник. — Повар уже слез почти, в нашу сторону глянул и снова уселся. Вязать его или нет? Командуй!
— Для начала поглядим на него поближе, — сказал главный сыщик, и все трое (девушке не догадались велеть стоять) бросились наружу.
Спринтерский рывок вышел на славу, почти никого они не сбили. Но не успели финишировать, как завёлся мотор мотоцикла, застрелял, тот резко рванул вперёд. И когда оперативники остановились, чтобы вдохнуть, их лёгкие заполнил вонючий синий дым. Мотоцикл стрекотал вдаль по улице.
— Замкнул батарею на свечу, — догадался Ник. — Приём известный. Слушай, а кто он? Почему кабели режет, людей в подвале запирает, в соль чего-то подмешивает?
— Э, да Даша сидит. Ну, чего расселась, вставай. — Он подал руку. — С онемевшими ногами так бегать нельзя. Дай-ка я тебя отряхну.
— Я с вами, мальчики, не гоните только меня. Я вам во всём-всём помогу, только скажите. — Она с невыразимой нежностью посмотрела на обоих.
Ник смущённо покашлял.
— Слушай, может пойдём, экзамен сдадим? На пересдачу оставлять не хочется, у меня там уже кое-то другое наклёвывается.
— Экзамен? — Почёсывание в затылке.
— Тим, ну придумай что-нибудь, чтобы раскрыть дело! — отчаянно попросила Даша. — Неужели так всё и заглохнет? Уйдёте вы сдавать экзамен и так никогда и не узнаете… и я не узнаю, кто и зачем рвал провод, запирал нас… И кому я обязана своим спасением, по чьему следу вы шли.
— Что же тут можно придумать? Подозреваемый укатил, подвал заперт… Зацепок практически не осталось. Бурыч ничего вспомнить не может. Это он нам всё дело застопорил, он! И ещё этот чёртов калий. Ну зачем он в соли, если не цианистый?
— Как думаешь, повар завтра приедет?
— Или не приедет, или это сегодня был не повар. Нет, на завтра надежда плохая.
— Как же не повар, всё ведь его: и халат с колпаком, и судки, мотоцикл, наконец!
— Мальчики, это не вам вон тот старик в окне машет?
— Ах ты, чтоб его! Это же Архип! Углядел-таки! И чего к окну припёрся. Придётся идти экзаменоваться. Пока, Дашутка!
— Не-ет, я вас провожу. Я верю в тебя, Тим, верю, что ты что-нибудь ещё до экзамена придумаешь. И помогу тебе.
Вся троица медленно двинулась к корпусу.
— Как ему объяснить такое долгое отсутствие? — мычали про себя ребята.
— Ходили за чем-нибудь для него, — подсказала девушка. — Не пойдёт?
— Вообще-то я ушёл за сахарницей, — припомнил Тим и вдруг хлопнул себя по лбу. — Вспомнил! Факс! Мне поручили отнести ему факс! Вот и отговорка: он долго проходил, не мог пройти, пришлось у аппарата постоять часик.
Сыщик похлопал себя по карманам, лицо его вытянулось. В них не только не было факса — вообще ничего не было!
— А-а, это я перед комендантом на кафедре выворачивался. И забыл обратно загрузиться. То есть не успел — к вам бежал. Но факса там не было, помню точно. Где же он?
Дарья вдруг смущённо кашлянула и покраснела.
— В подвале ты раздевался, — осторожно напомнила она. — Может, тогда из кармана выпал?
— Это идея! Летим к окну подвала!
Окно сиротливо чернело внизу, открытое всем ветрам. Около него валялись всякие бумажки, но нужной среди них не было. Тогда Тим встал на четвереньки и просунул голову в окно, подождал, пока глаза не привыкнут к темноте.
— Там листок на полу белеет, — доложил он, убрав голову из проёма. — Наверное, он. Придётся снова лезть.
— Нет-нет, ребята, сейчас моя очередь, — решительно сказала Даша. — Держите ноги! — Она встала на четвереньки, просунула голову в проём, крикнула, что видит бумажку, и начала пролезать.
Сыщики крепко схватили по кроссовке каждый и сильно сжали. Девичье тело, извиваясь, змеёй пролезало в дыру. Вот дело дошло до самого широкого места, таз стал поворачиваться, потом пролез по диагонали. Друзья смотрели на крепкую джинсовую попку в необычном ракурсе и следили, чтобы резиновые нашлёпки не соскочили с острий. Наконец раздался крик, что можно вытягивать. Ник тянул за ноги, а Тим подстраховывал грудь, чтобы не проехалась сурово по раме. Девушку, всю в пыли и паутине, поставили на ноги, она протянула Тиму сложенный и помятый листок, глаза сияли.
— Да, это он, — сказал сыщик и секунду помедлил, чмокнул девчонку в щёку, та зарделась.
— Ну вот, теперь можно возвращаться с крепкой легендой. Но я вас всё-таки провожу, может, ещё чего понадобится.
Перед дверью Большой зачётной аудитории ребята помедлили, готовясь ко взбучке. Тим развернул оправдательный документ, пробежал его глазами, чтобы хоть немного протянуть время. И вдруг задумался.
— Пошли! — хлопнул его по плечу друг.
— Мальчики, а если я всю вину на себя возьму? — предложила девушка. — Мол, втёрлась к вам в симпатию и загрузила прихотями несмотря на экзамен. Пусть одну меня ругает. А?
— Дело не в этом, — медленно произнёс главный сыщик. — Появились смутные сомнения, что за такую лабуду нас не похвалят. Час у аппарата стояли, а факс всё равно не прошёл. Что это за документ, как озаглавлен? Только верхушки букв и полосы от них вниз. Отойдём-ка в сторону. Какие соображения?
Дарья осмотрела листок.
— Тут над предпоследней буквой две точки стоят, ниже черта, от которой вниз и тянется полоса. Значит, предпоследняя буква — Ё. А всего их четыре.
— Дашутка, ты просто прелесть! — Чмокать второй раз он не решился — по коридору ходили люди, но обнять — крепко обнял. — Дело, кажись, проясняется. Идёмте к Бурычу!
Доцент с остервенением «добивал» последний реферат, уже просмотренные неряшливой кучей громоздились на полу. Было видно, что их туда со злостью швыряли.
— А-а, это снова ты! За вещами, небось, всё позабыл в спешке своей сыскной. Забирай!
— Куприян Венедиктович, последняя просьба на сегодня, — с каким-то подобострастием сказал Тим, торопливо возвращая своим карманам вещи. Шпаргалки, как оказалось, были целомудренно вложены доцентом в конверты. — Вызовите, пожалуйста, Архипа Мстиславича с экзамена на его кафедру, а сами останьтесь последить за порядком. Мы бы сами, но это ведь наш экзамен, он нас усадит, а при всех объяснять ему, что к чему, неохота.
Последний реферат, кувыркаясь, полетел в общую кучу, стул заскрипел.
— Здесь кто-нибудь останется или я запру?
— Запирайте, мы подождём профессора у его кафедры.
— А вы чего тут отираетесь? — удивился грузный экзаменатор, отпирая дверь кафедры. — Сколько можно махать в окно? А ну марш на экзамен! Билет у тебя есть, тебе не дам, раз опоздал, а меня тут дело важное ждёт. А девчонка чего это с вами?
— Важное дело — это мы, — скромно произнёс Тим. — Уж извините.
От такой наглости Архип Мстиславич побагровел.
— Шутки шутить?! Да я вам… я вам… до двойке каждому…
— Выслушайте сперва, и если дело окажется неважным, ставьте нам двойки, мы не против.
— А если важным, то пятёрки, — пискнула Дашенька и спряталась за ребячьи спины. — Я верю в тебя, Тим!
— Ну?! — грозный рык. Все зашли на кафедру, закрыли дверь.
— Архип Мстиславич, — дипломатичным тоном начал Тим. — Вы ждёте по факсу счёт?
— Счёт? Да, жду. Взнос надо платить на Европейский синергический конгресс. И это твоё важное дело?
— И пришёл вам по факсу счёт?
— Нет ещё, но скоро должен. И если даже ты его принёс, то учти — никакое это не важное дело… не настолько, чтобы от экзамена отлынивать и меня дёргать.
— Архип Мстиславич, пожалуйста, посмотрите на своём столе, может, лежит всё же счёт.
Профессор пожал плечами, но бумажки на столе всё же пошерудил.
— Ну да, вот он. На пять тысяч, конгресс, всё верно.
— А когда вам его принесли?
— Говорю же, не знаю. Кто принёс, тот не сказал, а просто положил листок и всё. Ну никакой дисциплины! Я ведь мог и не заглянуть под пресс-папье, опоздал бы с оплатой.
— Можно взглянуть?
— На, бери. А мне давай зачётку, будем двойку выводить.
Тим проигнорировал намёк, взял факс, оказавшийся на редкость высококачественным, и тут же обнаружил в уголке маленькое жирное пятнышко. Вытащил свой вариант, стал сравнивать. Экзаменатор ждал, покашливанием проявляя нетерпение.
— Та-ак… Европейский синергический конгресс… А вас не смущает, Архип Мстиславич, что эти слова стоят в графе «Фирма»?
— Ну и что? При нашем-то бюрократизме не нашлось, видать, куда ещё можно вписать эти слова.
— Ну, а если это не бюрократизм? Если это и в самом деле фирма? Тем более, что здесь светленькими-светленькими буковками стоит «ООО». Общество с ограниченной ответственностью «Европейский синергический конгресс».
— Какое ещё общество? Конгресс и есть конгресс. Европейский, заметь!
— Ну и что? Зарегистрировать можно фирму с любым названием.
— Только со словом «Российский» нельзя, — вставила слово Даша. — Это прерогатива государственных организаций. — Юротличница!
— Что ты там мелешь, девочка? — возмутился старикан. — Европейское выше российского! Вообще, нам надо побыстрее стремиться в наш общий дом и…
— Вот-вот, всё европейское престижно, вон, не жалко пять тысяч выложить за участие в конгрессе, потому что он, видите ли, «европейский». И не вам одному, по городу, небось, много таких «евролюбов» найдётся. А счёт на оплату приходит по факсу. И что же нужно сделать по-европейски предприимчивым людям? Им надо зарегистрировать ООО «Европейский синергический конгресс» со своим счётом в банке и разбросать по адресатам фальшивые факсы. Денежки стекаются на счёт, фирма закрывается, следов нет.
— Что?! Да нет, бред какой-то! Почему это факс фальшивый? Придумываешь тут, от двойки уклониться хочешь?
Даша незаметно приобняла Тима сзади за пояс.
— Ну, если вас не убеждают нарочито-светлые буквы «ООО», — сказал тот, возвращая незадачливому «европейцу» бумажку, — то посмотрите хоть на реквизиты банка. Это же наш, местный мафиозный банк, какая тут, к чёрту, Европа!
Архип Мстиславич схватил факс и вчитался в него. Лицо побагровело, шея напряглась. Он расслабил узел галстука и тяжело опустился в кресло.
— Пять… тысяч… — раздался хрип.
— Вот настоящий факс, — Тим сунул ему второй листок. — Он прошёл плохо, потому что злоумышленник повредил линию, в пыли, помят, зато самый что ни на есть настоящий. Правда, в банке его вряд ли примут — ни одной цифры живой нет.
Пока ошарашенный профессор ворочался в кресле, приходя в себя, Даша внаглую подарила Тиму самый настоящий поцелуй, а Ник стиснул его руку и вдобавок хлопнул по спине.
— Но как же… как же…
Тим с трудом перевёл дух и указал на жирное пятнышко в углу.
— Видите? Дело рук вашего повара. Пока вы тут кушали, он и подложил фальшивый факс в бумаги.
— Повар? Нет, да вы ошибаетесь. Это абсолютно надёжная личность, к тому же к науке никакого отношения не имеет. Откуда ему знать о конгрессе?
Даша, подводящая у окна губки, вдруг подмигнула Тиму, указывая в окно. Тот взглянул.
— Проще всего спросить у него самого. Вон он, кажется, к нам жалует.
Действительно, по дорожке к корпусу шёл толстый человек в белом халате, колпаке и с увесистой поварёшкой в руках. Он, видно, был разъярён.
— Тот, утренний, был не повар, — терпеливо разъяснял главный сыщик. — Не верите? Вы просто привыкли, что он должен быть поваром, а мысли у вас все были на экзамене. Вспомните, он ведь слова лишнего за весь обед не сказал. Правда? И небось очки дымчатые надел. Да?
Архип Мстиславич поднимался с кресла, вертя головой, как боксёр после нокдауна.
— Всё верно, всё так и было. И как только узнал? Ладно, давайте зачётки, заслужили по пятёрке. Нет, ну подумать только, пять тысяч коту под хвост могло!
— Зачётки потом, если можно, — торопливо сказал Тим. — Сейчас настоящий повар ругаться придёт. У нас всего полминуты. Архип Мстиславич, вы сегодня еду солили?
— Присаливал, — признался толстяк.
— Тогда скажите, откуда в вашей соли примесь калия и магния? Мы уж думали, вас повар отравить цианистым калием хочет. Помните, как я заглядывал, когда вы за десерт принялись? Это чтоб узнать, живы ли вы.
— А откуда ты узнал про калий и магний?
— Анализ делал. На приборе Бунзена.
Внезапно профессор захохотал.
— Анализ, говоришь? Да это просто
соль такая — диетическая, с пониженным содержанием натрия. Часть натрия заменена на калий — для сердца, и на магний — тоже для чего-то полезного. Анион не трогали. А ты думал — цианид? Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
Даша тронула Тима за руку.
— У меня мама всегда такой солью солит. Я принесу тебе коробку, хорошо? Или приходи сегодня ко мне домой обедать.
— Что же ты раньше молчала?
— Да разве ж я знала, о чём речь? Ты же ничего не говорил, некогда, мол, потом. Ой, кто это?
В приоткрывшуюся дверь осторожно заглянуло усатое лицо в белом колпаке.
— Дэвочка, — с сильным кавказским акцентом поманил он ближе всего стоявшую Дашу. — Скажи, дэвочка, ушла дэлегация?
— Какая делегация?
— Ыностранная. — Повар отворил дверь пошире. — Ыз этой… Европы.
— Из Европы? — Архип Мстиславич подошёл к двери. — Так что, вы знаете про Европу?
— Здравствуйте, гэнацва… профэссор!
— Здра… А разве мы не виделись сегодня?
— Как же мы могли выдеться, если у вас тут дэлегация и вы запретили мнэ приходить?
— Я? Запретил?
— Ну да. Приходит от вас человэк, показывает учёный паспорт. Мол, дэлегация сегодня, мне показываться нэльзя, он сам обед отвэзёт. Я бэру паспорт, даю ему халат, колпак, обед. Мотоцикл свой даю, и он едет. Вы поели, профессор?
— Да, спасибо, всё было вкусно. Так приезжали не вы?
— Вы что, людэй своих нэ знаете? Он приезжал, он. И через час я жду его с паспорт в дверях кухны. И что? Он едет, но не тормозыт, а крычит чего-то и проезжает. Как это понымать, профэссор? — Кавказец с силой стукнул поварёшкой по руке. — Вэрните мнэ мои вэщи!
— К сожалению, — Тим выступил вперёд, — из всего утраченного мы можем вернуть вам только ключ от мотоцикла.
Повар повертел ключ в руках.
— Адын клуч? Мотоцыкл давай! Гдэ мотоцыкл?!
— Кружит где-то по городу. — Сыщик ткнул рукой в направлении окна. — Понимаете, ключ у нас, и он замкнул батарею на свечу, и теперь не может рассоединить. От дороги не оторвёшься, а вслепую в моторе рукой не пошерудишь — он раскалился. Поэтому придётся подождать. Вы сколько в бак бензину залили?
— Полный был, по кавказскому обычаю. Но что же это такое? У меня паспорт остался учёный. Я жаловаться буду! Его в тюрьму сажать!
— Позвольте-ка, что за «учёный паспорт»… Э-э, да это студенческий билет. А вот эту красную полосу вы видели?
— Он сам показал. Говорит, не простой студэнт, а этот… как его… Братанинский стипэндиат.
— Стипендиат? Как бы не так! Это означает, что билет погашен, недействителен, что студент отчислен.
— Как — отчислен?! Это ваш человек! Вам отвечать!
— И у нас так, — сказала Даша. — Если студент при поступлении оплатил «корочки», изъять их не имеют права даже при отчислении. Можно только погасить.
Архип Мстиславич раскрыл билет, хмыкнул и пожал плечами. «Корочки» пошли по рукам, реакция была одинаковой.
— Знаешь, кто это? — спросил девушку Тим. — Это…
— Я всё знаю, я все рассказы про тебя в Интернете прочитала! Не унимается, значит?
— Как видишь. Ну ладно, Архип Мстиславич, мы своё дело сделали и пошли, о дальнейшей диете договаривайтесь сами. Наши зачётки в числе прочих у вас на столе. Да, не забудьте, что экзамен продолжается и Куприян Венедиктович там за порядком следит. И на вашем месте я бы обзвонил своих «европейских» коллег, их ведь тоже облапошивают. Ну, честь имею!
Друзья гурьбой вышли из корпуса.
— Ох, есть зверски хочется! — Тим потёр живот. — Набегались мы, и чаю даже без сахара не попили. Что ты там говорила насчёт обеда?
— С удовольствием! Вот только… Мы чего-то не сделали.
— Мотоцикл искать? Да ну его, пусть сами ищут!
— Не мотоцикл. Ты ведь рассказ писать будешь, да?
— Ну, не совсем я, — заскромничал студент.
— Так вот, мы не озвучили для читателей имя злодея, и теперь они не знают, кто это.
— Постоянные знают, — поправил главный сыщик. — Фёдор, конечно, кто же ещё?