— Ай! — вскрикнула Настя. На её белых с синеватыми разводами джинсах серели мокрые лепёшки, мелкие брызги украсили водолазку и даже личико.
Ник обернулся. В семейных трусах и осенних башмаках на босу ногу, он выглядел довольно комично.
— Я что, тебя забрызгал?
— Как будто сам не видишь! — Девушка стала вытирать лоб и щёки ладонями, потом посмотрела вниз и ахнула: — Да ты же меня всю! Всю-у!!
Парень нагнулся, дёрнул застёжку на ботинке и, оставив его стоять в фотографической кювете с чем-то слякотным, подошёл к безутешной жертве.
— Да, наподдал немножко, — признал он смущённо. — Но ты не волнуйся — это чистый песок с водичкой. Мы же не идиоты какие-нибудь, чтобы собственную комнату загаживать.
— «Немножко»! Это вам, может, и немножко, — Настя повела рукой вокруг — стена у двери и даже шкаф были забрызганы, — а я ведь девушка, мне и одной капли много. Эк, куда угодил! Водолазка просвечивать начинает. А джинсы… Отвернись! Отвернись сейчас же!
— Как я отвернусь? У меня трусы сзади заляпаны, может, они тоже того… Я лучше боком встану, вот так. А ты чего вошла, я же крикнул, что занят?
— Я спросила, можно ли войти, послышалось «да». — Она щепотью собирала мокрый песок и с отвращением швыряла его в кювету, тёрла палец о палец.
— Я услышал: «Ты занят?», ну и ответил: «Да!» Тим несколько раз уже подходил, спрашивал.
— Тим? — оживилась девушка, захватив ненароком вместе с водолазкой и бельё, щипнула, поморщилась. — А где он? Кстати, быстро ты про трусы свои сзади сообразил. У Тима моего набрался? Да не смотри ты!
— Учимся. — Ник улыбнулся. — Где он, не знаю, но где-то поблизости шляется. Кстати, именно он виноват во всём этом. — Округлый жест рукой.
— Это ещё почему? И что ты тут делаешь, хотелось бы знать?
— Тренируюсь. Понимаешь, Настя, стирать нам некому, домой только раз в полгода ездим, так что чистоту хошь-не-хошь блюсти надо. А я в дождь как куда ни пойду, правая брючина вся в грязи, а левая почти чистая. — Он незаметно принялся помогать девушке обирать песок, повернулся к ней, украдкой посматривая на попрозрачневшие места. — Ну, я и решил так отработать свою походку, чтобы правая нога ходила, как левая, брюки чтоб чисты были. — Ник даже опустился на колени, чтобы обобрать пятнышки на джинсах, Настя невозмутимо принимала услуги. — Ничего, что я в трусах, брюки-то на грязное не надену.
— Вот застанет нас мой Тимочка в таком виде… А почему он-то виноват? Топаешь, как слон, ты, а виноват он!
— А кто мне посоветовал ботинки надеть? Я ведь сначала босиком топтался. И добился-таки, что ни на ноги, ни на трусы ничего не попадает. А он и говорит: мол, от подошв многое зависит. Босой ногой — одно, а в ботинках — совсем другое. Ну, я и… Слушай, я тебе сейчас включу калорифер, ты обсохнешь, песок и осыплется.
— И ты думаешь, я смогу спокойно сидеть и глядеть на ваш тут свинарник?! Нет, если сушить — так только одежду, а я у вас… Давай, принеси мне ведро воды, а потом ступай искать Тима. Как дверь запирается? Ага, поняла. Так вот, я у вас порядок наведу, пока одежда сушится.
— Допустим, найду. И что — торчать у дверей, тебя ждать?
— Нет уж. Идите в мою комнату. Знаешь где? Да, где Милка. Там вас сюрприз ждёт.
— Сюрприз? Интересно. А какой?
— Пусть он будет неожиданным, как ты вот меня нежданно-негаданно окатил. — Она огладила одежду. Рельефный песок уже счистился, остался только втёртый в мокрые места.
— Ладно, погодь чуток, я сейчас почищусь, а потом переоденусь. Будем рассуждать логически. К нам… то есть к Тиму ты всегда забегала в халатике, а сейчас вон как вырядилась. Значит, в комнате у тебя гость. Если он из твоих новых знакомых из нашего вуза, никакой это не сюрприз. Значит, из твоего мультимеха. А кого мы там знаем… то есть кто нас там знает, чтобы вот так к тебе прийти и нас пригласить? Только один человек. Делаю вывод — в комнате у тебя сидит и ждёт нас твой преподаватель термодинамики — Семён Лукич.
— Ну, чёрт! — Девичьи кулачки забарабанили по геркулесовой спине. — Вот как тебя мой Тим вымуштровал! А теперь накинь вон тот чёрный халат и иди. Иди-иди, он на одежду внимания не обращает, ему дело главное. А то у меня уже бельё, чую, промокает. Калорифер сама включу. Ага, вот он.
— Что же вырядилась, коли ему одежда до лампочки? — усмехнулся Ник, напяливая халат и засовывая наспех вытертые ноги в тапочки.
— Гость всё-таки, мужчина. Но главное — Тим. Не могу же я при нём в халате мужчину принимать!
— Тогда уж и тапочки смени. Мой друг, как я сказал, спец по подошвам.
Вместо ответа девушка решительно взялась за края водолазки и выжидательно посмотрела на собеседника.
Семён Лукич действительно не обратил внимания на одежду студента-сыщика. Он приветствовал его так же радушно, как если бы на парне был смокинг.
— Рад, раз засвидетельствовать почтение знаменитому сыщику, — тряс преподаватель студенческую руку. — Читал я
ваш рассказ, читал. Настя навела. Вон оно, значит, в чём дело было.
— Сработали, как могли, — заскромничал Ник.
— Знал бы я, в чём дело, я бы ту девку вообще с экзамена выгнал. Ишь чего удумала — счёты сводить! А так она получила свой трояк и всё, наша кафедра у них ничего больше не ведёт.
Перехватив голодный взгляд, направленный на стол, спохватился.
— Это Настя нам тут накрыла. Садись, угощайся. А Тимофей где?
— Не нашёл я его. В этой одежде не очень-то походишь… Но если он вам очень нужен, я найду. У вас к нам дело?
Семён Лукич замешкался. В льняной рубашке цвета хаки и каких-то замызганных брюках, он выглядел как-то неухоженно. Холостяк, должно быть.
— Я прочитал не только тот рассказ, я
весь цикл читанул, — вертел он в пальцах печенье. — Опыт у вас богатый. Особенно мне понравился рассказ о том, как вы помогли однокурснику сдать
последнюю переэкзаменовку. Вот я и решил к вам обратиться.
— Чтобы мы так же помогли кому-то из ваших? Но постойте, Семён Лукич, не получится ведь. Там, у себя, мы были свои, потому и пиджак Артём отдал нам без слов. А если кто чужой мелом обсыплет, то его и побить могут. Я, конечно, — он напряг могучие бицепсы, — за себя постою, да и за Тима тоже, но вряд ли вам там драка нужна. Внимание привлечёт, а надо ведь всё втихаря.
— Нет-нет, никаких драк! Я тебе сейчас всё объясню, а ты уж сам Тимофею передай. А то мы соседку Настину, Милу, попросили погулять, неудобно девочку долго мучить.
Студент уже вовсю хлебал чай, хрустя печеньем. Мокрые трусы согрелись телом, может, высохнут, пока мы тут балагурим. А то и на халате пятно будет — сзади.
— Видишь ли, Никифор, — начал преподаватель, — сейчас развелось много вузов, и все претендуют на госфинансирование. Даже частные.
— Университеты… — промычал едок.
— Да-да, всяк норовит назваться университетом. А кто не университет — тот академия. Выдумали даже глупое выражение — «классический университет». Хотя к слову «университет», по-моему, никакие прилагательные не подходят, разве что место его расположения.
— Анекдот хотите? У нас все уборные переименовали в туалеты, а туалеты — в унитазитеты.
Взрыв смеха. Семён Лукич продолжал:
— Так вот, все пристроились к бюджету… или пристраиваются, а тот всё сокращается и сокращается, как шагреневая кожа. Впрочем, даже если бы и наливался нефтедолларами, всё равно ряды желающих растут быстрее. И вот власти решили провести инвентаризацию и выделить узкий круг вузов для госфинансирования, а остальным дулю показать.
Студент испугался, чуть не прыснул чаем изо рта.
— Да ты не волнуйся, это дело не такое быстрое, успеешь ещё доучиться. Да и вряд ли они тронут «классику». Сперва — аттестация, потом — аккредитация… Или наоборот? В общем, у нас сейчас идёт подготовка к этому действу. Трясём себя сами, чтоб в полной боевой готовности встретить проверку со стороны. Во всё не буду посвящать, но есть такая штука — срез знаний. Это когда через год после экзамена проводится экзамен повторный, но отметки уже выставляют не студентам, а профессорам.
— Это как? — удивился Ник. В его голове возник образ седовласого профессора с огромной зачёткой, с понурой головой выклянчивающего «трояк».
— Ну, оценивают профессоров, прочные ли знания дали студентам. Если результаты такие же, как год назад, или чуть-чуть хуже, это хорошо. А если резкие различия — это профессуре минус. И кто знает, во что этот минус может потом вылиться.
— А студам ничего не будет?
— Сразу — ничего, но если вуз снимут с финансирования…
— Ясно. — Сыщик нагнулся и украдкой вытер губы полой халата. — Но не переоцениваете ли вы нас, Семён Лукич? Мы же в том деле только одному человеку помогли. А здесь, получается, надо вытаскивать целый курс.
— Я всё продумал, — сказал преподаватель. — Билеты мы подготовим лёгкие. Мой коллега договорился с одним человеком, частнопрактикующим адвокатом-психологом, что билеты тот облегчит донельзя. Я уже в курсе, как. Вот, например, опыт Хреннэ. Студенты часто забывают, что это такое, срезаются на экзаменах. А этот парень уточняет и пишет: «Опыт Хреннэ как наглядная демонстрация масштабирования вандерваальсовых сил». Ответ в самом вопросе, ловко? Он этими «как» уже половину вопросов упростил. Сейчас работает над остальными. И на сам тест придёт помогать.
Но одного этого мало. Год — срок немалый. Вот ты, Никифор, помнишь что-нибудь годовой давности?
Красноречивое молчание было ответом.
— Поэтому многое будет зависеть от того, догадаются ли студенты взять с собой конспекты лекций.
— За это не беспокойтесь, Семён Лукич. Догадаются. С пустыми руками не придут.
— Надеюсь. Посадим мы их в крутоярусной аудитории, чтобы снизу, где дежурные, не было видно, что там у них на полках лежит.
— Да вы и сами ловки на выдумки, Семён Лукич! Мы-то чем можем помочь?
— А вот чем. Студенты бывают разными: умными и глупыми, хитрыми и простодушными. И всякими другими. И вполне кто-то может спросить: «А конспектами можно пользоваться?»
— А вы не запрещайте. Сами же говорите — проверка внутренняя.
— Так-то оно так, но не забывай, что по результатам аттестации решается бюджетное финансирование. Вузы города оказываются конкурентами и норовят подставить друг другу подножку. У нас рассказывают, — он понизил голос, — что засылают «казачков» с диктофонами и мобильниками с фотокамерами. Ищут компромат. И вроде бы в одном месте записали на плёнку вопрос: «Можно ли читать конспекты?» и ответ преподавателя: «Да, пожалуйста». Голоса идентифицировали, передали в инстанцию, и возник скандал. Аннулировали весь срез знаний! Не знаю, правда ли это, начальство многого нам, простым преподавателям, не договаривает, но предусмотреть такой вариант надо.
— Как? Предупредить заранее?
— Нет, решили так не делать, чтобы авторитета у студентов не терять. Да и вдруг кого из них уже завербовали? На себя компромат только дадим… Вот если вы с Тимофеем согласны, мы вас посадим в разных половинах аудитории, и вы в ответ на простодушный вопрос прокричите: «Да, можно!» А дежурные сделают вид, что не слышали ни вопроса, ни ответа.
— Ловко! Значит, если голоса и запишут, то фиг чего докажут?
— Именно! Вас у нас никто, кроме меня, не знает, да вы и переоденетесь. Не в халат, конечно. — Тут Семён Лукич заметил невзрачную одежонку собеседника. — Поди догадайся, кто это крикнул. Положим, однокурсник, так с него и спросу никакого. Главное, чтобы голосов преподавателей на плёнке не было. Ну как, — он сложил в стопку несколько крупных шоколадин, хитро прищурился. — Берётесь?
— Тима бы спросить… Я-то согласен. А может, Милу под Настю загримировать, она и крикнет?
— Нет-нет, женщинам нельзя такие дела доверять! И Тимофей пусть Насте ничего не говорит. Хотя бы до окончания этой бюрократической бодяги. А после неё — хоть потоп! То есть — рассказ в «Самиздат»!
Тима далеко искать не пришлось. Его голос глухо доносился из-за двери:
— Нассь, туда не лезь. Туда он пусть сам лезет. Топнул, как слон, теперь пусть побудет жирафом, слижет всё со стен. Чуть не на потолок брызнул, как его белить теперь?
— Слон и жираф входят стремглав, — весело сказал Ник, отворяя дверь.
Девушка взвизгнула и бросилась под защиту открытой дверцы шкафа. Вошедший смутно заметил на ней белое кружевное бельё.
Тим сохранял хладнокровие. Он стоял на табуретке и пытался тряпкой дотянуться до засохших уже песчаных брызг. Сверху он и рассмотрел мокрое пятно на халате друга, аккурат против попы, и расхохотался.
— Нет, ну ты погляди! Халат до пят и мочёный зад! Ты так и по коридору шёл?
Хорошо, что он не рассердился на испуг своей девушки, которая из-за шкафа вопила:
— Тимочка, дай мне одежду, быстро, вон, у калорифера. Ой, он сюда идёт!
— Идёт он, положим, не сюда, а в душевую, а я сзади прикрою его тылы. Это не он подошёл, это я — сменку ему взять. Так что не боись, Настёна, запирайся снова и заканчивай все дела. Не высохло ещё небось у тебя, а пока он в душе плещется, всё и досохнет. Ключ потом занеси в душевую… да не входи, а постучи, я и выгляну.
— А тебе-то чего… — начал было Ник, но его развернули носом к двери.
— Вперёд шагом марш! Запирайся, Насть!
Мелькнули белые кружева, щёлкнул замок.
— А ты иди к ней, — предложил Ник, включая воду и пробуя, тепла ли она. — Обратно я и сам дойду.
— Пойду, но не сразу, — ответствовал друг. Он для чего-то заглянул во все кабинки, разделся до трусов. — Она, понимаешь, намекала насчёт кино.
— А ты?
— Приглашу, конечно. Юбку только пусть наденет, а то в джинсах так чужебрючно… Но сначала скажи, что нам Семён Лукич поручил? Я же тебя знаю, ты, небось, за нас двоих согласился.
— Сказала уже!
— Для того и пришла, чтоб сказать. Не под ошмётки же твои угодить! Кстати, тебя полагалось бы проучить за неучтивость…
— Так в чём же дело? Валяй, учи. — И Ник как бы ненароком, ступая обнажённым под душ, напряг всё своё мускулистое тело.
— Но… э-э… поскольку ты подсказал ей, что одежду можно просушить, вопрос снимается.
— Догадываюсь я, как вы там вдвоём одежду сушили. Мог бы мне за это и благодарность вынести. — Плеск, похлопывания по телу. Вдруг вода стихла.
— Ты что, всё уже? — испугался Тим.
— Песок смыть — долго ли?
— Нет-нет, не вылезай оттуда. Здесь никого нет, вот и расскажи о деле порученном.
— Ну, тогда я уж намылюсь. И для легенды, и чтоб чистую сменку не пачкать. Мыла, хорошо, навалом, комендант где только достаёт?
Под шорох мочалки и плеск воды и прозвучал рассказ о поручении. Тим призадумался.
— Аттестация, говоришь? Хм-м… А ты не замечал, что преподы с самого начала года какие-то не те?
— Конечно, не те. Курсы-то на новом курсе новые, и ведут их другие преподы.
— Тьфу, я не о том. Изменение в отношении к студентам почуял?
Намыленный покачал головой.
— Сессии-то не было ещё — ноябрь.
— Сессии не было и, вероятно, поэтому… Слушай, нам же зачёт по фитотренингу поставили!
— А чего тут такого? Старшие курсы говорят, он всем в ноябре ставит. Материальчик-то плюгавенький, чего его по семестру размазывать?!
— Да, но… Он же дату не поставил в зачётке! Ты заметил? А всегда ставили нам.
— Нет. Главное ведь — зачёт, подпись.
— А я заметил. И даже указал ему на пустоту. А он пробормотал что-то вроде: «Ведомости ещё не дали», и снова зачётку сунул. Тогда я не придал значения.
— А теперь понял?
— Ну, выходит, проверяют их. Дата, наверное, что-то значит. Тьфу, это же не наши проблемы! Нам хоть бы на троечку знаний наскрести, а уж что в какой графе ставить — дело преподов.
— А по-моему, — шум воды смолк, висевшее на дверце полотенце исчезло, послышался шорох. Тим торопливо оделся. — Зачёт без даты ещё хуже, чем с не той датой. Ещё докажи, что она неверная, а если пустота — сразу ясно, что зачёт выставили раньше времени. Может, даже, и не читая курса.
— Хоть бы и вправду не читали нам всякую муру! Не будь зачётов, кто бы их слушал?
— Мальчики, я пришла! — раздался после кокетливого стука Настин голос. — Вот ключ. Всё у вас чисто.
Тим вышел из душевой, взял ключ, обнял девушку за плечи:
— Что ты там намекала насчёт кино?
Доцент Буров недоумённо вертел в руках бумажку с лиловым штампом деканата.
— Даже так? — поднял он глаза на Харитона.
— Ну, вы же видите, и декан согласен, вон виза внизу, — забубнил тот и раскрыл зачётку, показал. — Подлинная подпись, между прочим, а не… — Он испуганно озирнулся на
Ника и замолчал.
— Права свои вы знаете хорошо, лучше даже, чем предметы, — вздохнул Куприян Венедиктович. — Возражений не сочинишь. Комар носу… Но откуда такая спешка? В ноябре только второстепенные гуманитарии зачёты ставят, мне в их компании делать нечего. Да и ведомостей нету ещё. — Тим вздрогнул, но скрыл свой интерес.
— Ведомости будут, — заверил Харитон. — Мы и сами напечатаем, получше деканатских, да вы же не возьмёте.
— Не возьму. А дата? — Тим снова насторожился.
— А дату потом. Я приду, скажу.
Доцент тяжело вздохнул и скрепя сердце заполнил строчку в зачётке — кроме одной графы.
— Доволен? — Кивок, благодарственное бормотание. — А теперь скажи всё же, куда время девать будешь? Утоли уж любопытство учёного.
Харитон деловито спрятал зачётку во внутренний карман и сказал:
— Вы же знаете, Куприян Венедиктович, я подрабатываю фотографом. А фотографы время и место съёмок не выбирают. Мне звонят на сотовый, я снимаюсь с места и лечу. Скажу честно, как на духу, — устал я придумывать отговорки для неявок и опозданий. Иной раз по пути на занятие обгоняешь преподавателя, а тут тебе вызов — и пробегаю мимо открытой двери, по другой лестнице — вниз. Преподаватель приходит — меня нет. Как это объяснишь? А тут я узнал, что можно официально открепиться. Всех сейчас обхожу, кого можно.
— Ладно, идите. Какой только из вас специалист выйдет?
Уже от двери счастливый обладатель зачёта сказал:
— Хорошо оплачиваемый, надеюсь. — И вышел.
Буров перебросил оставленную бумажку студентам-сыщикам и откинулся в кресле, прикрыл глаза:
— Вот, полюбуйтесь!
Тим взял, зачем-то посмотрел на свет, стал читать.
«Я, нижеподписавшийся, состоящий студентом — мр-мр-мр — настоящим добровольно отказываюсь от предоставленного мне уставом и учебным планом права присутствия на семинарах по курсу — мр-мр-мр — имеющих состояться с такого-то по такое-то число. Обязуюсь не предъявлять претензий в случае получения на экзамене балла, отличного от высшего, не предъявлять требований о частичном возврате платы за обучение (для студентов коммерческих групп и отделений), и не ходатайствовать о вычете соответствующей суммы из оклада преподавателя (для преподавателей коммерческих групп и отделений). В связи с вышеизложенным ходатайствую о досрочном выставлении зачёта в зачётную книжку». Дата. Подпись. Подпись декана. А? — Ник махнул головой — не его имитация.
— Перемигнулись насчёт подписи? — спросил доцент. — Тогда я открываю глаза.
Главный сыщик всё ещё изучал бумажку.
— Занятно… Декан согласен, сказал?
— Да, против декана не попрёшь.
— А вы обратили внимание на контекст? «Подпись студента моего факультета заверяю». Подпись декана, регалии. Какое же это согласие?
— Блин! — только и сказал в сердцах Куприян Венедиктович.
Вид у него был такой расстроенный, что Ник взял бумажку и стал разглядывать, чтобы найти хоть какую-то зацепку для признания зачёта недействительным.
— А вот здесь видите, мелким шрифтом внизу? «Отпечатано в типографии номер … по заказу адвокатской конторы Ф.Г.Выгодина». Это же наш Фёдор! Ловко! Уже адвокат.
— Дай-ка взглянуть!
Бумажку тщательно, под лупой, рассмотрели.
— Вы с ним, видать, никогда не справитесь, никогда его не утихомирите, — устало сказал доцент Буров. — «Ну погоди!» в ста сериях. Как он мне надоел! Кстати, что там стало с
ЛИЗой?
— Деньги с абитуриентов-неудачников собраны, — отрапортовал Тим. — Об исках пока ничего не слышно. Юлиана поступила на заочное безо всякого суда. Сильвия тоже ничего не знает. Она ещё исчезла куда-то, а ведь адрес я ей давал.
— А хоть деньги-то ей заплатили за сбор подписей?
— Ей сказали, что её долю выдали тому качку-«делохранителю», с кем она в паре ходила. Пришёл он первым. А его поди найди!
— Что, не познакомились они?
— Не-а. Сильвия так
мне верность хранила, что только кличку его и узнала — Хелат.
— Хм-м… Клешня, значит. Плакали её денежки.
Обидно, ребята, что простые парни и девушки становятся жертвами мошенников. Или даже просто незнания нравов и порядков. Давайте, как раньше говорили, брать на буксир. Я Анфису просвещаю, Захар Янович пусть берёт на себя Юлиану, он с ней общий язык быстро нашёл, а ты, Тим, — займись-ка Сильвией.
— Займусь, коли объявится. Считаете, надо найти того амбала?
— Пари держу, он сам её ищет, уверен, что его денежки у неё. Трюк известный. Охранять её у вас с Никифором никакого времени не хватит, а вот поостеречь девчонку — надо. И вообще, рассказать, что да как, чтобы не клевала она впредь на удочку. Эти вот «вольные», — он потряс оставленным Харитоном листком, — сейчас студентов пачками соблазнять будут. Подписал — и не ходи на все семинары. Потом Фёдор отпечатает сертификаты о выполнении практических работ в частной лаборатории, насчёт экзаменов тоже что-нибудь придумает, вплоть до «детектора лжи». Что не запрещено — то разрешено! Лафа! Студент гуляет, а права человека за него работают. Развратить проще простого.
— Но Харитон сказал, что станет высокооплачиваемым!
— Фотографом, ребята, фотографом. А много ли таких вакансий? Знаю, что вы хотите сказать — вакансий для спецов тоже немного. И неудивительно — идёт деиндустриализация страны, полным ходом идёт. Менеджеров — прорва, а работать некому. И негде. Но если… если что-то произойдёт и удастся сменить власть — тут-то специалисты и понадобятся. При теперешней разрухе им не покладая рук ещё ого-го сколько трудиться будет! Но эту перспективу не все видят, молодёжь в основном развращена. Давайте же, друзья, по мере наших сил противиться хаосу, искать духовно здоровую поросль, защищать её от вредных соблазнов!
Получилось несколько высокопарно. Помолчали, посидели серьёзными. Потом Тим вернулся к делу:
— Вы Харитону дату в зачётку не поставили, — озабоченно сказал он. — Почему?
— Сейчас правила строгие, — ответил доцент. — Дата в зачётке должна совпадать с ведомостной, и все они — как деканат скажет. Важной стала госпожа Дата.
— Так, значит, это правда — насчёт аттестации?
— Слухи ходят, — подтвердил Буров. — Но у нас потом это будет, после мультимеха и других «новодельных» универов. Сейчас только приучаемся к бюрократической дисциплине, все бумаги чтоб в ажуре были.
— Комар носу чтоб не подточил?
— Именно.
— Что ж, к вашим услугам адвокатская контора Эф-Гэ-Выгодина. Если университет «зарубят» на аттестации, он даже иск в суд подготовит.
— В Верховный?
И все рассмеялись.
Друзья располагали подробным планом — как лучше всего добраться до мультимеха. Эта-то лёгкость и подвела — они элементарно проспали. Знания срезать было назначено в промежутке между второй и четвёртой парами, чтобы студенты не опаздывали и не разбегались. Подремать можно было. Ну, и подремали.
Через десять минут после заполошного пробуждения прохожие на улице то и дело уворачивались от стрелой летящих мальчишек в наспех наброшенных куртках и шапках набекрень. Хорошо ещё, автобус не подвёл — подошёл быстро. Кто-то отвлёк, стал совать какие-то газеты. Пришлось хватнуть, чтобы не терять времени.
Тут подвёл Ник: входя в дверь, он вдруг крепче взялся за поручни, откинулся назад и повернул голову, выглянув наружу. Шедший за ним Тим еле успел перескочить по другую сторону среднего поручня, а то бы вылетел из автобуса кубарем.
— Ты чего? — возмутился он, опасливо отодвигаясь от закрывающейся двери.
— Кажись, кто-то окликнул.
— Разве?
— Ну да. Крикнул: «Ти-им!»
— Ну-ка!
Главный сыщик прилип носом к стеклу закрывшихся дверей. Дёрнуло, автобус тронулся с места.
— Не вижу… А-а, вон какой-то качок летит, как ошпаренный. Но он не к нам, он к маршрутке, что за нами.
— Нет, тот голос был девичьим, — возразил Ник. — Такой отчаянный, но не во всю глотку.
— Хм… Я не слышал. Голова другим занята. А теперь ещё и этим.
К ним потихоньку подбирался кондуктор. Не сговариваясь, студенты начали отступать назад. Этот нехитрый приём иногда помогал избегать неприятных встреч и расходов.
На этот раз экономия прижала их к заднему стеклу. Притворились, что с интересом смотрят на дорогу. Вдруг Ник вскрикнул:
— Смотри-ка, а маршрутка та самая за нами едет!
Вместо ответа друг подмигнул и мотнул головой. Дружно, на цыпочках они прошли позади поглощённого отсчётом сдачи с крупной купюры кондуктора. Теперь можно стало и возобновить разговор.
— Представляю твою версию: качок крикнул женским голосом, потом совершил рывок, захватил маршрутку и под дулом пистолета велит водителю нас догнать.
— Шуточки всё твои! Просто это…
— Да просто маршрутка идёт по тому же маршруту, что и наш автобус. А качок на неё опаздывал, вот и бежал. А голос просто тебе почудился. И стоит ли на это обращать внима… О, чёрт, опять он к нам идёт!
На этот раз они пятились, делая вид, что ничего не происходит, в начало салона.
— Ну почему государственные сыщики ездят бесплатно, а частные должны ловчить? — слышалось бормотание.
— Но не мелочиться же с Семёном Лукичом из-за автобуса!
— Да, это верно.
Кондуктор своей мерной поступью прижал наших героев к кабине водителя, но тут подоспела нужная остановка. Ребята выкатились из автобуса и бросились… Ник, впрочем, притормозил.
— Ты чего? Опоздаем!
— Маршрутка вон выворачивает. Может, проверим?
— Да ты что?! К чёрту качков!
— Нет, но мне интересно. Эх, она проезжает остановку.
— За мной! Нельзя опаздывать — засветимся.
Они потрусили к величественному зданию мультимеха. У самой дубовой двери, предоставив хилому другу с ней возиться, Ник обернулся, и ему показалось, что из остановившейся в сотне метров впереди маршрутки кто-то отчаянно машет рукой.
Но тут же пришлось обернуться и бежать за другом, справившимся-таки с тугой «мультимеханической» дверью. По легенде, она приводила в движение то ли генератор, то ли маховик.
По нарисованному Семёном Лукичом плану они добрались до нужного места и перешли на шаг, успокаивая дыхание. И вдруг разошлись в разные стороны.
У себя в общаге, планируя операцию, они решили, что если студент-абориген увидит незнакомого молодого человека, то ничего страшного. Курсы-то разбиты на группы, и если студенты в группе перезнакамливаются быстро, то между группами связи могут завязываться годами, всех не упомнишь. Ещё новенькие бывают, коммерческие особливо. Так что всё путём. Но если незнакомцев двое, то это подозрительно, а если эти незнакомцы ещё и между собой знакомы, значит, явно чужая пара зачем-то забрела. К тому же всё равно им в разных концах зала сидеть. Вот и решили разойтись сразу по приходе.
Тиму не хотелось отпускать от себя друга, но против собственной же логики не попрёшь. Ник такой простодушный, ляпнет ещё что не так и погорит. Были даны инструкции повертеться в гуще толпы, в разговоры особо не вступая, и потихоньку двигать в зал. А сейчас и вертеться-то некогда, припоздали они.
На пути неспешно шедшего Ника попалось расписание занятий. Несколько зелёных первокурсников копошилось у него, скатывая. Белели листки объявлений. Один из них наискось перечёркивала рукописная надпись. И не захочешь, а подвернёшь.
Ярким маркёром было выведено: «Спасибо, родимый!» И другим цветом: «Не зажилил!» Хм-м… А что за документ? Ага, приказ ректора о выплате стипендий за ноябрь.
Сзади кто-то хмыкнул.
— Живём, братцы! — послышался молодецкий голос. — Стипуху платят!
— Ты сумму посмотри допрежь радости, — посоветовал голос более реалистический.
Кучерявый студент присел, вперился глазом в приказ, прищурился, потом отвернуся и скорчил такую рожу, что не улыбнуться было нельзя. Ник обернулся и увидел, что случайно оказался в кружке финансово озабоченных студентов. Все скорчили рожи и почти что перемигивались. Оставаться безучастным нельзя — сразу раскусят. Но что сказать? Подняли им стипуху, опустили, или оставили прежней под обещания поднять или слухи, что опустят? Ляпнешь не то — и провал.
— А вот у нас… — начал студент-сыщик, осёкся, но поздно — все уже смотрели на него. Пришлось выкручиваться: — А вот я слышал, что в классическом такой приказ раз в семестр подписывают.
— Ну так то в классическом! — ответил кучерявый. — Там традиции, да и ректор хороший мужик, чудак только.
— Ага,
калитки заваривает… — Ну кто его дёргал за язык!
— Бывал там, значит… Ну, сварка, это копейки. А наш как сгрудил все коммерческие денежки, так и сидит на них. Ты сам не коммерсант?
— Нет, — ответил Ник, усердно размышляя, как вывязаться из опасного разговора.
— Твоё счастье! А то я вот плачу денежки, а преподают мне, как и другим. С каждым семестром всё больше плачу, а только у лекторов рожи маслянистей становятся.
— Ага, — подтвердил наш герой, делая вид, что всё это ему знакомо.
— Оклады он лекторам поднял, — прогудел за спиной чей-то голос, если таким закурить попросят — отдавай всё. — А они хоть бы к нам послабже относились! Преподавать лучше всё равно не могут — старики все, так даже послаблений не дают!
Студенты загудели. Разговор переходил в мини-митинг, что было совсем ни к чему. Тем более, что в отдалении Ник заметил невзрачного, но модно одетого студентика, происходящим, казалось, не интересующегося. Но лицо выдавало — напряжённое, явно стремится не упустить ни одного слова, порой и поглядывает, запоминая бунтарей. Такие были и на его факультете — соглядатаи и шпионы начальства.
На память приходил только элементарный приём — взгляд на часы.
— Ох, тест уже скоро! Надо сесть повыше, — и стал выбираться из толпички. Кто-то — сыщик не стал поворачивать головы — пошёл рядом, шепнул в ухо:
— Ты из какой группы? Если дружишь с коммерческими, склоняй на нашу сторону. Мы ведём точную бухгалтерию: сколько уплачено, сколько к нам вернулось тем-сем. Настанет время — предъявим счёт.
Но сейчас надвигалось время операции «Анонимный крик». Ник вильнул и оторвался от добровольца-активиста.
Студенческий поток вливался в распахнутые двери громадной аудитории, нещадно крутя и колотя друг о друга своих членов. Сзади напирали, спереди не уступали. У окна поодаль стоял Семён Лукич с большой папкой в руках и не решался позволить потоку затянуть себя. А тут ещё и зазвенел звонок.
Толпа подняла Ника, оторвав ноги от пола, и понесла помимо воли.
Задыхающийся в сутолоке и брыкающийся Тим, которого подстерегла та же участь, въезжал в другие двери, попутно делая важные выводы: во-первых, студентов здесь явно больше, чем у них, а во-вторых, их чем-то приманили «срезаться». Пряником? Но сладкого на всех не хватит, а вот кнута довольно и одного.
Бичом всегда щёлкать дешевле.
Наконец под ногами ощутилась твёрдая почва, но ими надо было непрерывно перебирать, чтобы не упасть. Вот ослабло и давление со всех сторон, вот уже и промежутки появились между телами. Девочки перестали повизгивать и начали оглаживать бюсты. Можно самому идти и выбирать место.
Мелькнула шальная мысль пройти в центр ряда на руках по крышкам парт, но это опасно: вдруг здесь читали
«Загадочный куплет», тогда — провал. Надо сказать Тиму, чтоб помедленней выкладывал в «Самиздат» рассказы, и вообще чтоб всех секретов не раскрывал.
Но вот и под попой ощутилась твёрдая, как гранит науки, скамья. Ник пригладил одежду, волосы, огляделся. Место вроде ничего. По горизонтали — близковато к краю, зато по вертикали — почти посередине. Правда, он схитрил — поджал ноги, и сюда его внесли.
Где там Тим? Ага, по другую сторону от центрального прохода, чуть пониже. Ну, он — начальник, ему ноги поджимать несолидно, и вообще свободой корысти ради никогда не поступится.
Студенческие ряды глухо гудели. Но вот на возвышение поднялся Семён Лукич и решительно поднял худую руку. Шум неохотно сделал вид, что стихает.
— Товарищи! — прозвучало старинное обращение. — Начинаем тестирование, о котором вы загодя были осведомлены и к которому, надеюсь, успели… гм… подготовиться.
Тим делал вид, что внимательно слушает, но мысль работала, как у хамелеона. Слиться со средой, но не только лишь безопасности собственной ради, а чтобы в нужный момент на среду эту эффективно повлиять. Костюм — в норме, причёсан — нет резких отличий, видимый возраст — ну, за время учёбы постареть трудно. Вид умеренно глупый — принял, ручку из кармана на парту — выложил… Чёрт побери!
Перед каждым из сидящих, куда доставал взгляд, цветнели прямоугольнички до боли знакомого размера. Ну почему Семён Лукич не сказал, что надо захватить зачётку!
Раздумывать некогда. Соседка справа приотвернулась, роясь в сумочке, и наш герой вытащил из кармана газету, которую ему, бегущему, перед вскоком в автобус сунули в руки активисты «Блистающего града». Быстро сложил прямоугольничком зачёткиных размеров. Может небогатый студент обернуть своё сокровище в бесплатную газету? Ну, а ежели по рядам пойдут проверять, разыграю сценку: «Выскользнула — не знаю где».
Серьёзная соседка села прямо, машинально пролистала зачётку. Отличница, небось, вон какие строгие очки, да и вид весь какой-то напряжённый. Ага, оставила на текущей странице. Или, может, книжечка сама там раскрылась, где её недавно раскрывали, проводили посерёдке пальчиком. Чернеют строчки пары зачётов, а дат нет. Подтверждаются слова Бурыча!
Тем временем Семён Лукич закончил свою короткую речь и с надеждой в голосе спросил:
— Вопросы есть?
Ряды издавали глухой ровный гул, который на близком расстоянии распадался на обрывки фраз.
— Задавайте же вопросы! — с каким-то намёком, как показалось Тиму, послышалось с кафедры.
Но студенты намёков не понимали. Шум ясно выдавал их всегдашнюю позицию: мы — отдельно, лектор — отдельно, бубни свою лекцию и нас не трогай, а мы не будем очень уж расходиться. Мирное, так сказать, сосуществование в одной аудитории. Но когда тестируют, взаимодействовать всё-таки приходится. Это не лекция.
— Ну, раз вопросов пока нет… — прозвучал неуверенный голос Семёна Лукича.
Тим вздохнул и откинулся на жёсткую спинку скамьи. Вопросов, по его мнению, сейчас и быть не должно. Вот когда разнесут карточки и кое-чьи глаза вылезут на лоб — тогда другое дело. Тут не зевай, пускай по ушам заготовленную фразу — таким тоном, словно загодя обо всём узнал, расспросил и теперь удивляешься неосведомлённости некоторых.
Повинуясь жесту преподавателя, в аудиторию вошли молодой человек и девушка в строгих костюмах и разошлись в разные стороны, стали взбираться по лестницам. В руках у них были толстые стопки листов — тесты и контрольные карточки.
Надо бы посмотреть, проверяют ли они зачётки. Наш герой перевёл взгляд на свою «липу». Наверх попала какая-то фотография из газеты — молодое, но уже толстое лицо в тонких очках, короткие волосы, зачёсанные вверх, стандартная улыбка преуспевающего человека. Интересно, кто это? Тиму вспомнилась история с портретами на зачётках — год, почитай, тому назад случилась.
Преподаватели, и особенно деканатские, жаловались, что им трудно работать с горами одинаковых корочек, на которых красуется одна и та же надпись: «Зачётная книжка» (как будто и так не видно!). Попробуй-ка, найди нужную фамилию! Нехитрое, кажется, дело — раскрыть, глянуть и закрыть, но когда вокруг — монбланы, труд этот обременяет. Да и книжицы нынче хлипкие делают, часто они истрёпывались именно на сгибах, терялись листки, а кое у кого — появлялись…
Студентам всё это было пофигу, но однажды нашлась очень активная староста — девушка-кубышка, румяная да энергичная. Она всё организовала по-своему. Зачётки дружно обернулись в целлофан, под которым замелькали фамилии, курсы, группы, даже фотографии кое-где запестрели. Ведь на лекциях преподаватели знакомятся со студентами в лицо, и не надо упустить удобного момента связать физиономию с фамилией. Если, конечно, эта мордашка внимала, кивала и сосредотачивалась, а не зевала, рыгала и мутнела глазами.
Работа с зачётками сразу пошла веселее. Некоторые стали даже указывать сотовые номера и знакомиться, «теряя» свой основной документ.
К сожалению, кое-кто переборщил и вламинировал своё фото с фамилией прямо в искусственную кожу. И когда одна такая зачётка попала в ректорат, разразился скандал.
Оказывается, такие нестандартные корочки положены только студентам из «длящегося ректорского списка». Как известно, обычный «ректорский список» проталкивает в студенты особо родовитых абитов. При известной смекалистости можно перекочевать и в «длящийся» вариант списка, получив на всё время обучения неплохие, скажем так, привилегии. Таких студентов и отличали по мордам на зачётке.
Факультет, где учились Ник и Тим, модным не был и «длящимся ректорским» не задевался. И когда гуманитарии, ведущие свои «гумусы» и там, и сям, и знакомые со всеми порядками (непорядками, полупорядками, нужное подчеркнуть), узрели признак избранности, то сначала по привычке «взяли под козырёк», а потом…
А потом состоялся уже известный нам скандал.
Толстая морда подмигнула с «зачётки», и Тим очнулся от размышлений, перевернул газетку. Там на какой-то рекламе самурай с мотком верёвки подступал к улыбающейся девушке в кимоно, рекламировался адрес японского «ресторана ощущений». Тим легонько усмехнулся.
Его половину аудитории обслуживала проворная девица, повадками смахивающая на менеджрессу. Или менеджрицу, как их в шутку называли. Она сновала по лестнице, заученными чёткими движениями раздавая тесты, быстро пересчитывая сидящих по головам и даже, кажется, успевая проговаривать какой-то слоган. Интересно, где такую наняли?
Понять, смотрит ли девица в зачётки, было невозможно, и Тим обратил свой взгляд на вторую половину зала. Её напарник — не тот ли самый адвокат-психолог?
Там он сразу же встретился взглядом с Ником, который давно этого ждал и поднял брови — мол, что делать, никто не спрашивает. Главный сыщик поднял руки в голове, прижал на секунду ладони к ушам, а потом отвёл их в стороны и вывернул наружу — что-то типа воздушного поцелуя, только от ушей. Смысл понятен — не отвлекайся, слушай, и да услышится тебе.
Взгляд перешёл на парня, который ходил по лестнице и уже успел дойти до верхних рядов в раздаче «слонов». Студенты закрывали его, фигура мелькала лишь в просветах. Тест-менеджер был одет в строгий костюм, причёсан до прилизанности, вежлив и корректен настолько, что это чувствовалось на расстоянии. Тиму он показался каким-то знакомым, но внимание нашего героя было приковано к зачёткам: проверяют их?
Зачётки проверяли. Парень делал рукой манящие жесты, ему передавали аккуратные стопочки, потом возвращал их вместе с листками для тестов. Чёрт возьми! Надо готовиться к неприятным объяснениям. И как выкрутился Ник?
Соседка толкнула его локтем в бок, и перед Тимом оказался разграфлённый листок. Очки снова отвернулись: я с тобой не заигрываю, просто исполнила свой долг. И нечего придвигаться, я вся в раздумьях. И даже, пожалуй, ненароком отодвинусь.
А худощавый паренёк и не думал придвигаться. Он оторопело смотрел на ровные ряды зачёток, потом перевёл взгляд на менеджрессу. Нет, она идёт и делает своё дело, на студенческое имущество и не смотрит. Манкирует обязанностями? Забыла? Нет, по виду очень профессиональная, компетентная. Не может быть!
По мере озадачивания аудитории она стихала, и вот в этой наступающей полутиши, набухающей долгожданным вопросом о конспектах, до ушей Тима донеслось совсем другое, приглушённое расстоянием:
— У вас отсутствует печать деканата на странице номер пять. Это нарушение! Имеете что-то сказать?
Голос был по-адвокатски равнодушный, механический, но неуловимо знакомый. Что-то связанное с
печатями деканата… Но почему же не кричат о конспектах?
Студент с недействительной зачёткой басил какие-то оправдания. Вот снова голос менеджера:
— Не положено. Но ради интересов дела сделаю. Пишите пока тест.
Он взял зачётку и пошёл вниз. Его коллега взобралась уже на самый верх и никакого интереса к разложенному на партах не проявляла.
Тим поднял свою «липу», встретился взглядом с другом и ткнул пальцем, вскинул брови. Тот отрицательно помотал головой. Отсутствие зачётки ему сошло с рук. Почему?
Голос Семёна Лукича, отдельные фразы:
— Нет… Не ставится, это же тест… Фамилию писать не надо… Не хватило? Хорошо, на кафедре возьмите.
И ни слова о печати! Что же это такое? Что-то я подумал о печатях… Было что-то такое… А! Чёрт возьми, походка!
Менеджер с зачёткой в руке шёл к выходу, не подозревая, что узнан. Можно переодеться в самый строгий костюм, перепричесаться-прилизаться, принять важный, «обадвокаченный» вид, оттренировать голос до равнодушно-выхолощенного. Но походка — походка выдаёт всегда. Тим узнал этого доморощенного специалиста по чёрным печатям, выбившегося в адвокаты-психологи.
И уже протискивался по ряду, к возмущению «строгих очков» и радости девчат не таких щепетильных. Прошёл мимо Семёна Лукича, уже сидящего на стуле, откуда, в самом деле, не видно разложенного на партах. Бросил: «В туалет!» И скорей-скорей к выходу.
В это время и прозвучал долгожданный вопрос:
— Блин, навертели тут всякого! Конспекты хоть можно взять?
Спина Тима, явно не озабоченного такими мелочами, уже скрывалась в проходе. И Ник грянул богатырское соло, от которого затряслись стены:
— Да-а-а!!!
Они быстро шли по коридору. Впереди — Фёдор в строгом костюме менеджера, с «бабочкой» на шее и зачёткой в руке, за ним — Тим, стараясь не стучать подошвами, но подбираясь к догоняемому всё ближе и ближе. Сыщик уже разорвал свою газетёнку на две равные части, а сейчас мял в руке оторванный от уголка кусочек бумаги.
Топ-топ, шлёп-шлёп…
Пройдено критическое расстояние. Сейчас идущий должен заинтересоваться преследователем — простые попутчики так долго на хвосте не висят. Надо принимать решение. Метр какой-то до чесучовой спины, слева по курсу — дверь с полувыбитым стеклом, видать, на боковую лестницу. Есть шанс.
И ходок заинтересовался. Замедлил шаг, стал поворачивать голову…
К несчастью, поворачивать он её стал влево — в сторону руки с зажатой зачёткой. Это сыщика никак не устраивало.
Щёлк! Тугой бумажный шарик, пущенный будто из рогатки, ударился в правое ухо Фёдора и отлетел в стену. Мигом позже Тим совершил гигантский для его слабосильности рывок влево-вперёд.
Жертва, начав поворот в сторону жгучей боли в ухе (а студенты-сыщики научились воевать катышками на частых тренировках), не успела среагировать. Зачётку у неё из руки вынули почти без силы. Увы, выскочить в боковую дверь не получилось — не хватило какого-то шага-двух, рано забеспокоился Фёдор. Просто отскок назад — и вот уже двое стоят напротив друг друга.
— Ты?! — с великим удивлением вскричал Фёдор.
— Я, — подтвердил Тим сей непреложный факт и сделал небольшой шаг назад, чуть-чуть оглянулся.
— Ты чего?! Отдай! — Шаг вперёд, Тим — два шага назад, держа в растопыренных руках два газетных кулёчка в размер зачётки.
— Ты, Федя, не глупи только. Ты силён, а я быстр. Ты нахрапист, зато я меток. — Сыщик жевал что-то во рту, говорил невнятно. — Плевать обучен. В ухо — попадаю в ухо, в глаз — так в глаз.
Фёдор потёр пылающее ухо, замялся в нерешительности. Хитрый Тим поставил его в положение буриданова осла — в какой руке зачётка? В правой или в левой? Хватанёшь не ту — и тебе в глаз в упор засандалят «пульку». Прикрыл глаза ладонью, а Тим сделал шаг в сторону, покачиваясь на напряжённых ногах.
— Ну чего тебе надо? — промычал постоянный злодей наших рассказов, не решаясь напасть. — Это не твой вуз! Сыскарь у себя, я же там завязал! И вообще, отдай зачётку и разойдёмся с миром.
В коридоре, как назло, никого не было, но храбрости у Тима не убыло. Фёдор-то, по большому счёту, струсил!
— Слушай мою версию. Тебя наняли для проведения тестов — если сам не напросился, а ты решил сработать на две стороны. Пустил слух, чтобы все пришли с зачётками. Зачёт в середине семестра без даты — это нарушение. Уверен не глядя, что он здесь, — взмах обеими руками, — есть. На кого работаешь, Федя? Давно Никовых кулаков не пробовал?
Выражение лица злодея не оставляло сомнений — версия попала в точку. При упоминании о кулаках по лицу пробежала тень, он замялся.
К своему упущению, Тим продолжал держать газетки на виду, и вид близкой добычи пересилил. Фёдор отошёл, сделал паузу, ухмыльнулся.
— Где же твой Ник? Мы тут одни. И я тебя сейчас… — Он помотал головой, то ли собираясь с силами, то ли мешая прицелиться по глазам.
— Чу, слышишь! — пустился на блеф сыщик.
Оба замерли. В наступившей тишине действительно послышались шаги. Но это были не те шаги, которые могли помочь Тиму.
Фёдор расхохотался.
— Твой друг что, оголубел, на каблуках зацокал? Блеф твой, сыскарь! Девчонка это, а никакой не силач. Отдай зачётку!
— Мы по-всякому ходить можем, — врал сыщик, отводя ногу назад — на случай дёру. — Тренируемся часами, кюветы с землёй утаптываем. — А вот это чистая правда, окромя «мы». — Иди, иди сюда, а назад и не оборачивайся, сейчас схлопочешь по почкам.
Фёдор повернул голову на цокот и вдруг ухмыльнулся. Значит, увидел хозяйку каблучков. Значит, блеф кончился и пора удирать.
Но ретироваться полуобернувшемуся уже парню не дали. Не дал до боли знакомый голос:
— Ти-и-и-им!
Студент обернулся и оторопел. Рядом с набычившимся Фёдором стояла… Сильвия, радостно улыбаясь и протягивая руки. Она была в светло-серой кофточке на «молнии» с длинными рукавами, юбочка по случаю зимы соизволила прикрыть коленки, в глазах плясали чёртики.
— Я твою визитку потеряла, — заговорила девушка, не обращая никакого внимания на заинтересовавшегося ею Фёдора. — Ищу-ищу тебя. Вижу — в автобус садишься, кричу. Мчусь к маршрутке, догоняю, потом сюда и по всему корпусу…
Хрясть! У-у! Поняв, что девушка дорога Тиму, и озирнувшись, Фёдор решился на захват заложницы. Не успела жертва моргнуть, как её рука оказалась выкручена за спину, а рот заслонён противной волосатой ладонью. Вслед за этим девичье тело поволокли за дверь с выбитым стеклом. Сильвия, глухо мыча, вся сосредоточилась на том, чтобы не упасть с высоких каблуков, покорно семенила, спотыкалась.
Хлопнула дверь, звякнуло недовыбитое стекло, щёлкнул засов.
Тим застыл на месте. Сделать он всё равно бы ничего не смог — Фёдор заслонялся заложничьим телом, как щитом. Но вот опомнился, подбежал к двери, не рискуя просовывать в пробоину голову.
А там слышались звуки борьбы, пыхтенье, глухое мычанье. Вот стрекотнула «молния», шуршанула одежда, прозвучал мычливый визг. Вслед за этим высунулась голова Фёдора:
— Гони зачётку! — потребовала она. — Или я знаешь, что с твоей девкой сделаю!
— Не на… — пискнула Сильвия и снова замычала.
Тим в отчаянии обернулся. Насколько было людно, когда его вносили в аудиторию, настолько пустынно было здесь. Даже эха шагов никаких не слышалось. Помощи ждать неоткуда.
Он сделал шаг к двери.
— Сильва, не бойся! Вот, бери свою зачётку и отпусти её.
Волосатая рука сцапала добычу.
— Ой, Тим, что же ты… — и снова мычание.
— Отпусти девушку! — твёрдым голосом приказал сыщик.
— Что-то ты легко с ней расстался, — задумчиво проговорил насильник и снова убрал голову. — Да тихо ты! — Видать, Сильвия не оставляла попыток освободить рот.
Осторожно заглянув в пробоину, Тим увидел, как ловко заарканена его подружка. «Молния» на кофточке была расстёгнута, а сама кофточка полуснята так, чтобы в ней запутались выкрученные назад руки. Фёдор лишь придерживал эту кофточку-спутку, а другой рукой зажимал жертве рот.
Бедная девушка не могла высвободить руки из рукавов, превратившихся в кандалы. Она могла бы легко освободиться, просто шагнув вперёд и выдернув руки, но при этом осталась бы в одном бюстгальтере. Никакая девушка так не поступит! И Сильвия беспомощно дёргала руками, поводила плечами, словно надевая кофточку, но та не надевалась.
— Взял зачётку — и пожалуйста, — небрежно бросил Тим. — Всё равно она тебе без пользы. Ну, пока! — И он повернулся, якобы уходя.
Фёдор забеспокоился.
— Эй, постой, слышишь! Да стой же! Почему это она мне без пользы?
— Отпусти девушку! — снова потребовал Тим.
— Да отпущу я её, ей-ей, отпущу. Но почему же без пользы? Скажешь — опосля и отпущу её, всё равно она завизжит, поговорить не даст.
— Изволь, объясню. — Тим тянул время, надеясь, что Сильвия найдёт способ выпутаться и ускочит вниз по боковой лестнице. А может, кто и появится, поможет.
— Твой клиент хочет использовать эту зачётку как улику, что, мол, преподаватели незаконно ставят зачёты в середине семестра, без даты?
— Допустим.
— Так вот, не пойдёт такая улика. Не улика она вовсе. Погорел ты, Федя!
— Это ещё почему?
— Да потому, что по уставу этого вуза такие улики должны изыматься строго по правилам, с понятыми и составлением акта. А украденная зачётка вообще не может фигурировать как улика.
— Глупое правило!
Тим не хотел разговаривать с насильником, а приходилось. Время надо было тянуть, Сильвия уже не мычала — дай бог, чтобы соображала и улучала момент.
— Правило хорошее. Вспомни, Федя, ты же подделывать начал раньше, чем воровать. Считается, что кто пошёл на воровство, тот не остановится и перед подделкой.
— Да не воровал я! Просто взял.
— Открыто взял? Тогда это уже грабёж! И с применением служебного положения. Со злоупотреблением!
— И что же?
— Грабанул зачётку и подделал зачёт. Или другой вариант. Препод присягнет, что это именно ты принёс ему зачётку и уговорил поставить зачёт. Что говоришь? Нечестно, неправда? Ну, дорогой мой, на войне, как на войне. Ты воюешь против препода, он защищается, как может. Ему же увольнение грозит, а за что? Что не мурыжил студентов весь семестр, а дал поблажку? Зачёт он выставил за знания, а дата — ну, это уже бюрократия. Ладно, мне пора.
Фёдор замялся, потом нашёлся.
— Не может быть! Если бы такое правило было, меня бы не наняли.
— Значит, — парировал Тим, — об этом просто мало кто знает. Пойду, просвещу людей. А ты кончай девушку морозить! Там дует, а на дворе ноябрь. Пока!
Фёдор забеспокоился не на шутку.
— Эй ты, погодь! Да подожди же! Ну, подойди сюда, не съем, чай. Поговорим тет-а-тет.
Он наконец снял кофточку с озябшего, издёргавшегося девичьего тела.
— Иди вон наверх, к батарее, погрейся. Ишь, даже комбинаций не носят! Сейчас потолкую с ним, одену тебя и отпущу, извинюсь даже. Пока извини, что раздел, не хочу, чтоб убежала. Ну, будь умницей. — Шлепок.
Грустно зацокали каблучки по лестнице. Фёдор высунул голову, перешёл на вполголоса.
— Слушай, Тимофей, мы же с тобой почти что друзья были. Нам делить нечего. Ты меня в деле с
роковой рекламой выручал. Сам не пойму, когда мы друг против друга встали. Рок какой-то. Ты с Ником мне много вреда принёс, но я зла не держу. Вспомни, я вам ведь никогда не мстил, просто начинал новое дело, а тут снова вы, сыщики.
— Короче. Чего ты хочешь? — Девочка у батареи, может, и не мёрзнет, но каково ей в одном кружевном белье? Кончать надо этот балаган!
— Не выдавай меня, а! Не говори им о правиле этом. Ну какой тут может быть сыскной этикет? Это ведь не наш… не твой вуз. И потом, ты не знаешь, кого мой клиент проучить хочет. Подвинься-ка поближе.
Тим рискнул и придвинулся. Фёдор зашептал прямо в ухо, обрызгивая его слюной:
— Понимаешь, кореш, они нас, студов, за людей не считают, всего о себе не говорят. Я специально шпионил, а когда вылетел, стал узнавать в открытую. Это такая шатия-братия, преподы! Знай мы всё о них, запрезирали бы. Вот есть у них такое неписаное правило: деточкам своим радеть, за уши тащить на тёпленькие места, но высших учёных степеней не давать. Ну, не писать им докторские. А если не родился сыном профессора, тебя затрут. Так они и это правило нарушают! Вот эта сука, чей зачёт без даты, своему сыночку докторскую спроворила. Дипломников эксплуатировала и всё ему, всё для него. Вот, смотри сюда, поспрошай сам, коли не веришь. Поспрошай, и тогда реши, выдавать им правило или нет.
Голова исчезла, в пробоине появилась раскрытая зачётка. Тим вгляделся:
— Погоди-погоди, но тут ведь мужская фамилия!
— Это я для конспирации, — Голова снова высунулась, зашептала. — Девчонка твоя не выдаст? Что нам обидно, когда профессорские сынки нас зажимают, им пофигу, а вот когда обидно им — так только держись! Давай хоть так им отомстим. Тем более, что доктор этот маменькин по другой линии пошёл, поддомкратили его, недвижимостью стал заведовать и проворовался. Во всех газетах при него пишут. Эвон, в руке у тебя чего?
Это была «липовая» зачётка. Тим развернул. Действительно, фамилия мордастого на фотографии и фамилия преподавателя в зачётке совпадали.
Прилизанные волосы Фёдора рассыпались, и теперь он походил на Ипполита из «Иронии судьбы», когда Женя Лукашин крутил ему руку, стоя на спине.
— Ну, давай, а! — гундосил он. — Тебе просто ничего делать не надо. А ты знаешь, что нам стоило завладеть этой зачёткой? Всё тестирование им организовали, внедрили своего человека, чтоб зачётки брать велел. Все ряды пройди, всё просмотри. Досрочных зачётов без даты мало, а у кого есть, не придерёшься, чтоб зачётку изъять. Я уж думал, что всё, провал. Ну, Тимофей Зубанович, войди в положение. Я сейчас выйду, а ты входи, одевай её, ласкай, только ничего про правило никому не говори. Хотя бы неделю. Мы не сегодня-завтра прижмём к ногтю эту редиску, пусть колется, а расколется — я ему сам о правиле скажу, чтоб локти кусал.
Тим напряжённо размышлял. Врать даже врагу не хотелось.
— Ну, давай проучим профессоришку! Ты же всё время против студентов-нарушителей боролся, а тут такая возможность! Они, чай, распускаются не хуже нас, если всё с рук сходит. Так чёрт знает, до чего докатимся! Или хочешь — мой клиент тебя тоже наймёт, чтобы дело до конца довести. Ну, держи пять… то есть одёжку. Сейчас я тебе открою. Вон, ждёт она тебя.
Тим заколебался. Девочку надо вызволять, но и входить в сговор со злодеем не хочется. А это и был тот случай — промолчал, значит, согласился. Правда, сейчас злодей работал на благое дело. Надо бы проучить зарвавшегося папочку. За то, что безмерно порадел родному сыночку, наказать не удастся, так хотя бы за несвоевременный зачёт прищучить.
Внезапно лицо его озарилось улыбкой. Сверху послышался слабый звук шагов — по боковой лестнице кто-то спускался. Фёдор не слышал, весь горя нетерпением уладить дело полюбовно. Чуток потянуть время и, может, удастся обойтись без позорного соглашения.
— Не пойдёт, — равнодушно, но громко сказал Тим. — Ты её одетой взял, одетой и верни. Понимаешь, — он перешёл на громкий шёпот, — она — моя хорошая знакомая, но не близкая подружка. Девушка у меня другая, Настя. И если я подойду к этой неодетой, то, как честный человек, — он улыбался в душе, поря всякую чепуху, — я обязан буду стать её парнем, она ведь надеется и всё мне покажет, а это невозможно, поскольку у меня уже есть…
Послышался свист рассекаемого воздуха, глухой удар, и глаза Фёдора вылезли из орбит, рот раскрылся. Но крикнуть ему не дали. Тим кулачком наподдал под челюсть (клацнули зубы) и обеими руками изо всех сил толкнул ненавистную голову в пробоину. Такого радикального разрешения ситуации он, признаться, не ждал, но моментом оперативно воспользовался.
За дверью слышались удары, вытьё избиваемого и очень крутой голос:
— Девочку не тронь! Она со мной ещё не расквиталась! В очередь, в очередь, свинья! Будешь нарушать, падла, будешь?!
Тим испугался, что резкие звуки привлекут народ, дёрнул дверь. Какой-то бритоголовый качок избивал Фёдора, лежащего на пузе и прикрывающего голову руками. На сыщика глянуло раскрасневшееся квадратное лицо. Тим сразу вник в ситуацию, хотя раньше этого парня никогда не видел.
— Стой, «делохранитель!» — крикнул он. — Погляди, кого лупишь! Это же директор ЛИЗы! Тебе он сказал, что всё заплатил ей, — жест в сторону Сильвии, которая начала смеяться и хлопать в ладоши, — а ей — что всё у тебя.
Мощная лапа дёрнула за волосы, приподняла голову лежачего.
— Чёрт побери! — выругался качок и с отвращением швырнул голову об пол.
— Бить не надо, лучше устрой очную ставку. Но сначала, — он поднял валявшуюся на полу серую кофтёнку, незаметно прихватив и зачётку, отряхнул, понёс вверх по лестнице, потупив глаза. — Я не смотрю, не смотрю, бери, — он протянул одёжку в пустоту.
И ощутил касание тёплой девичьей ладошки.
— Уж поглядел бы, коли такой случай, — ласково прозвучал нежный голосок.
Посадив Ника на автобус, парень с девушкой не торопясь пошли вослед.
— Значит, это твой крик он услышал, — мотание головы в сторону автобуса. — Знаешь, он так отшатнулся назад, что чуть меня не высадил.
— Так я тебя два раза подвела, — огорчилась Сильвия.
— Но ты ведь ничего не знала, не нарочно же, правда? Видишь издали знакомого — окликаешь, а нашла его в здании — радуешься. Ты ведь не предполагала, что в одном случае меня друг чуть с подножки не сбросит, а в другом — враг в заложницы возьмёт.
— Я сначала так испугалась, так напугалась! А потом отошла, и знаешь — ничего такого.
— Ещё бы! Он же не кавказец с автоматом. Те в заложники берут по-настоящему. А тут так — импульсивный поступок, принудить меня отдать зачётку. Но ловко он тебя охомутал!
— Это я сама виновата, — потупилась девушка.
— Почему? Ты же растерялась от неожиданности, да?
— Да, но… Понимаешь, эта кофточка специально у меня такая — легко надевается и скидывается, мгновенно почти.
— Погоди, — Тим немножко отодвинулся от неё. — Ты же говорила, что с утра меня искать пошла. И такая кофточка… Уж не хочешь ли ты сказать…
— Что ты! — Сильвия засмеялась, шагнула к нему, взяла под руку. — Не совсем так было. С утра я флюорографию сделать хотела, а там аппарат сломался. Всё утро свободное. Я ведь думала — длинная очередь. И уж тогда решила тебя поискать, вспомнила номер общаги… Но ты не думай, я бы и без этого за тобой пошла, попозже только.
— А кофточка-то тут при чём?
— Ой, это давняя история. Я тогда ещё девчонкой была. Мама меня приучила, что девочка себя уважать должна, одеваться неторопливо, со вкусом, чтоб впопыхах ничего не упустить. И вообще, получить удовольствие чтоб от ощущения добротной одежды. И вот пошли мы с ней на флюорографию, это первый раз, когда она меня там не опекала, а осталась снаружи. Я разоблачаюсь, складываю всё аккуратно, как приучена, а врачиха ворчит, копушей обзывает. Я чуть не заплакала, честное слово! Прошла через аппарат, стала в тамбуре одеваться. А врачиха рукой махнула, открывает дверь и следующего зовёт. Я думала, что рядом женщина встанет, начнёт раздеваться, я и посмотрю — скоро ли, может, врачихе что скажу. И вдруг слышу в шаге от себя мужской голос и обдаёт меня табачным перегаром!
— Она что, к тебе мужика присоседила?
— Нет, я потом уж поняла, что она его вглубь пропускала, там у аппарата стул стоит, на него раздеваются. Но в тот момент я этого не знала. Входит мужчина, а у меня ещё ничего сверху! Главное, лифчик сняла, хоть это, вроде, и не надо. Ну, села скорей на корточки, руками закрылась вся и… Ну, это тебе знать незачем. В общем, отворяет мама дверь — дочку искать, а та на корточках так и сидит, и на неё врачиха орёт — почему на полу лужа?! Ну, мама и рявкнула на ту врачиху, да так, что я добавила… Ох, до сих пор помню тот скандал и позор, аж передёргивает, когда вспоминается.
— Ага, понял. И ты…
— Ну да, подобрала для зимней флюорографии эту вот, — она вытянула краешек рукава, — кофточку на «молнии», тёплую, свободную и внутри такую гладкую, надевается прямо за секунду.
— Но и снимается — тоже за секунду?
— Увы! Этот, как его… Фёдор, по-моему, это понял. Почти сразу «молнию» дёрнул.
— Не вспоминай, Сильва, я же чую, что ты дрожать начинаешь.
— Рада бы, да мигом припомнился тот детский ещё позор. Вот-вот оголюсь! Лифчик, главное, тонюсенький, чтобы на флюорографии снять не заставили — до сих пор этого боюсь! Затрясла руками, мешаю ему стащить рукава, а скользят, скользят, они же внутри гладкие. И зажимаюсь, зажимаюсь, импульс-то уже в живот пошёл, не дай бог что… А кофточка у меня такая тёплая, прямо как шубка, и вот я из шубки да на мороз, почти без ничего. И стою, как в тупике, руками дёргаю, чтоб в рукава их поглубже вдеть, а потом уж и на тело накинуть, а этот твой Фёдор как-то так держит, что ну ни фига у меня не получается.
— Не называй его моим, ладно? Ты же к нему в ЛИЗу сама пришла, ничего, что напомнил?
— Да я и не поняла, что это главный ЛИЗовец. Там он улыбался, голосом таким медовым говорил, а тут только рычал да командовал. И только когда начал тебя улещивать, мне послышались знакомые нотки. Ну, Тимчик, ты и гений — я у него в заложницах, а ты его всё равно приручил, взял верх. Я у той батареи тебя час была готова ждать, только чтоб слушать, как он унижается и просит моего милого ничего кому-то не говорить. Такое чувство в груди щемящее… С меня он чуть ли не пылинку сдул и так по попке шлёпнул… Ну, в общем, не как насильник.
— И ещё извиниться обещал — помнишь?
Оба рассмеялись.
— Скажу по секрету, Тимчик, — мне даже чем-то понравилось, когда руками дёргала и плечами вращала. Что-то такое… Ну, как игра с замиранием сердца. Но я всё время думала, что тебе чем-то помешала, и так переживала, так переживала. Хотела крикнуть, чтобы ты не поддавался, я всё вынесу, всё абсолютно — лишь бы тебе вреда не было. Даже если бы он меня в том виде провёл через весь корпус — ради тебя я бы пострадала.
— Тс-с, не надо так, — приложил студент палец к губам. — Неудобно перед Настей, ты же знаешь. Давай лучше продолжим о ситуации. Значит, ты не успевала на автобус и вскочила в маршрутку, идущую следом?
— Ну да. Тут слышу, меня саму кто-то окликает, а бегу, ныряю, чуть дверью не прищемило.
— Ну, понятно, ты искала меня, а «делохранитель» — тебя. Кстати, Ник его видел бегущим к остановке. он, видать, тоже не успел к твоей маршрутке, и поехал следующей или на частной машине. И искал тебя по всему корпусу.
— А я с водителем чуть не поругалась. Вижу издали, как ты с Ником вылез из автобуса, ору ему: «Скорее, скорее, вон за ними!» А он спокойно так: «Девушка, вы уплатили пятачок, а распоряжаетесь на все пятьсот!» И провёз, гад, ещё метров сто. Ну, вас и след простыл. Пришлось бегать по всему корпусу. Нашла, радуюсь, а тут такое… Ты расскажешь, да, что случилось, что за зачётка, из-за чего всё это?
— Придём — и расскажу. Ник приедет и скажет Милке, чтобы чай сварганила. Бурычу позвонит, пригласит.
— Ой, это Куприян Венедиктович? Хорошие какие у вас преподаватели! С удовольствием
опять с ним встречусь.
— Я бы ему и свою долю твоего удовольствия передал, — вполголоса и как бы в сторону пробубнил Тим.
— Не поняла. Что?
— Попросту говоря: я за стол сяду рядом с Настей, а ты — с Куприяном Венедиктовичем. Идёт?
— Ладно, но потом… Я бы хотела разобраться в своих ощущениях, когда руками спутанными дрыгала. Страх и опаска за тебя — и что-то такое неизведанное, новое. Ты бы меня так же попридержал как-нибудь, я бы повторила всё это. Ты никогда не держал в руках бьющуюся, вырывающуюся птичку?
— Нет, не надо. Порвёшь ещё кофтёнку от избытка чувств. Лучше сходи в японский «ресторан ощущений» — там по субботам собираются почитатели древнего японского искусства теловяза. Что там твои кофточкины рукавчики! Там вяжут профессионально, по опыту веков. Не захочешь — а насладишься.
— Ты что, был там?
— Да нет, что ты! Вот, — он достал смятую газетку, побывавшую «липовой» зачёткой, показал. — Видишь самурая с верёвкой? Сердце замирает?
— Ой, Тимочка, давай вместе туда пойдём!
— Что ты! Студенты ходят в ресторан только по большим праздникам.
— А сегодня для меня и есть большой праздник. Я нашла тебя, Тим, значит, сегодня — важная дата!