Шмaкoв Cepгeй Лeoнидoвич : другие произведения.

Ходят слухи...

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

     Никогда не нужно опаздывать! Договорились они о встрече с Куприяном Венедиктовичем в полдесятого — ну, и надо было приходить точно в это время. Так нет же — мало того, что по обыкновению своему проспали, так Тим ещё «на минутку» забежал к своей девушке Насте, живущей в той же общаге. Ник тем временем мерил шагами коридор, и если это действительно длилось минутку, нагулял мировой рекорд по ходьбе на средние дистанции.
     Счастливый любовник наконец появился из-за двери, что-то дожёвывая.
     — Айда теперь!
     Тоскливый взгляд упал на наручные часы. Ждут ли их ещё?
     Конечно же, они вдрызг опоздали. Доцент Буров был вызван к начальству. Пришлось ждать. В его кресло сесть не решились, притулились сбоку от стола, на колченогих стульях.
     Ассистентка Наденька деловито хозяйничала у шкафчиков. Выдвигала, доставала, что-то записывала, подсчитывала. Гибкость, как и нижний край юбочки, у неё была на высоте. Лезя вниз, не приседала, как другие, а сгибалась в пояснице с прямыми ногами — пикантная плоть выше и ниже «широкого пояса» обнажалась…
     Студенты терпеливо ждали, стараясь не глядеть в сторону раскрепощённой девицы. Смотрели на стол преподавателя. И глазастый Тим не сплоховал.
     Из фигурной пластмассовой вещицы с громким именем «органайзер» (остряки звали их «оргайзмерами» или «оргазмейкерами») высовывалась старенькая линейка, коей придирчивый доцент поверял неряшливые графики дубоватых студентов. Трещинка на ней, извилистая, как папиллярная линия, показалась нашему герою знакомой. Именно такой зигзаг красовался на линейке, с месяц назад одолженной им у Нины. Тогда она обмолвилась, что линейка эта у неё со школы, чуть не с первого класса, любимая очень… Вот, значит, какую дорогую сердцу вещицу умудрилась студентка внедрить в окружение любимого преподавателя!
     Он, не подозревающий о «тайном агенте», наконец появился из кабинета заведующего, нагруженный какими-то толстенными папками. Прошёл к столу, сел. Вид у Бурова был донельзя хмурый, расстроенный.
     Студенты встали, почтительно поздоровались. Наденька как-то странно взглянула на синие папки и куда-то исчезла.
     — По-моему, она намеренно ушла, — небрежно заметил Тим, стараясь завязать разговор. Из-за хмурости это было нелегко.
     — Кто, она? Ты считаешь? Может, и так. Здесь ведь и её доля работы, — доцент похлопал рукой по папкам, они отозвались звонким стуком, будто пустые.
     — А что там? — заинтересовались друзья.
     — Каторга! Декабрь, сессия на носу, а тут сиди и заполняй бумажки.
     Тим хотел было взглянуть на часы и предложить перейти прямо к делу, но тут же вспомнил об опоздании и решил не форсировать ситуацию. Даже невзначай навернул на часы рукав.
     А доцент продолжал:
     — Ну, об аттестации с аккредитацией вы наслышаны, дело о «важной дате» расследовали. Кстати, Нина такую же кофточку просит, что тогда на Сильвии была. Ты уж, Тим, не откажи помочь. Не знаю, чем ей уж так нужна эта кофточка.
     И вот идут чередой внутренние проверки, веером разворачиваются всё новые и новые требования. Так и вспоминается из старого доброго кино: «Огласите весь список, пожалуйста!» Добро бы на лето задание дали, а то — перед сессией, отчётами по практике! Да, можешь развязать, полюбоваться.
     Тим воспользовался любезным разрешением, вторую папку передал другу. Почитали. Хмыканья огласили пустынную кафедру.
     — И что, это всё надо? Вы ведёте, мы знаем, пять курсов. Пять вот таких «кирпичей»? — Главный сыщик потряс папкой, в которой пока сиротливо лежала одинокая бумажка.
     В ней значилось:
     Структура учебно-методического комплекСа учебной дисциплины
     1. Рабочая программа учебной дисциплины, содержащая требования государственного образовательного стандарта к содержанию дисциплины по специальности, цели и задачи изучения дисциплины, объём дисциплины и виды учебной работы, тематический план курса, содержание дисциплины, учебно-методическое обеспечение дисциплины, материально-техническое и информационное (программное) обеспечение дисциплины, контрольные вопросы по разделам дисциплины.
     2. Учебно-методическая литература, соответствующая рабочей программе дисциплины (изданная в течение последних трёх-пяти лет), в печатном и/или электронном виде.
     3. Методические указания (описания) по выполнению всех лабораторных (практических) работ или планы семинарских занятий, предусмотренных рабочей программой (опубликованные или в виде текста).
     4. Методические указания по выполнению заданий самостоятельной работы.
     5. Методические указания по выполнению предусмотренных учебными планами курсовых работ и проектов с перечнем заданий (тем).
     6. Варианты заданий и методические указания по выполнению предусмотренных учебными планами контрольных работ для студентов всех форм обучения.
     7. Текущие, семестровые задания (расчётно-графические работы, темы рефератов и др.), предусмотренные рабочей программой для студентов очной формы.
     8. Комплект экзаменационных билетов.
     9. Рабочие программы сопряжённых учебных, производственных и педагогических практик.
     10. Тестовые задания для оценки остаточных знаний.
     1. Текст конспекта лекций — для спецкурсов (спецсеминаров), по которым нет или недостаточно опубликовано учебной литературы.
     2. Основной терминологический словарь по дисциплине (ключевые слова и ключевые понятия) — в случае методической целесообразности, главным образом, для спецкурсов (спецсеминаров).
     3. Дополнительные учебно-методические и информационные материалы по решению кафедр и усмотрению преподавателей, реализующих изучение соответствующих дисциплин (программы государственного экзамена по дисциплине и экзаменационные билеты (вопросы), компьютерные гипертекстовые документы и обучающие (контролирующие) компьютерные программы, комплекты слайдов и компьютерных презентаций и т.п.).
     — учебно-методический комплекС разрабатывается для всех дисциплин учебного плана специальности, реализуемой на факультете;
     — учебно-методические комплекСы по дисциплинам учебного плана хранятся на реализующей дисциплину кафедре;
     — часть учебно-методического комплекСа дисциплины (программа дисциплины, методические указания, задания для самостоятельной работы, контрольные вопросы и т.д.) может быть включена в состав учебно-методического пособия по данной дисциплине.
     — Н-да, косноязычие то ещё. «Реализация изучения дисциплины», «реализация специальности», «реализующая дисциплину кафедра», навязчивое повторение слова «дисциплина»…
     — А вот это зачем? — спросил Ник.
     Его бумаженция гласила: «На встрече с преподавателем …го факультета … ун-та … присутствовало … учащихся … класс(а)ов МОУ … Директор МОУ … Ф.И.О.»
     — Это из деканата, — пояснил доцент. — Местная, так сказать, инициатива. Вузов развелось несметно, конкуренция за абитов зверская, ну, и принуждают преподавателей заниматься рекрутчиной. Это ведь только так кажется, что справка о количестве зрителей. На самом деле директор должен подтвердить, что доцент приходил и агитировал. Может, кто и клюнет. Так вот нас гоняют, когда конкурс падает.
     Тим взял у друга листок, вчитался.
     — А где тут говорится об агитации? Сказано просто: «встреча». Мало ли по какому поводу преподаватель может повстречаться с учащимися!
     — Думаешь? А это идея! И я даже знаю, как ей воспользоваться. У нас Донат Купидонович заканчивает ФПК, по педагогике доклад подготовил (сегодня, кстати, с ним выступает), вот и огласит его заодно перед школьниками. Да, на столе его лежит, можешь полистать.
     Послышались шаги, шелест страниц.
     — Пойдёт! «Особенности художественного оформления обложек и распределение внимания школьников на уроке». Это когда полуголые девицы кривляются на дневниках первоклашек, да? Поколение «пепси»…
     Тим дипломатично кашлянул.
     — По-моему, — сказал он, — вот так капитально, — трях бумажкой, — надо проверять только новодельные вузы, а если преподавание устоялось, то зачем?
     — Не понимаешь? — усмехнулся доцент. — Дай-ка мне вон ту книгу из шкафа. Да-да, «Лунный камень». Где же это?.. Ага, вот, — он раскрыл на нужной странице. — Прочитай сам.
     Ник толкнул друга ногой — мол, только время теряем, — но тот уже углубился в чтение, шевеля губами.
     «— Каким же образом вы собираетесь отыскать запачканное платье? — спросила моя госпожа, опять обращаясь к сыщику. — Стыдно сказать, но сундуки и комнаты моих добрых слуг, много лет живущих у меня, уже были обысканы первым следователем. Я не могу и не хочу позволить оскорблять их вторично!
     — Об этом-то я и хотел поговорить с вашей милостью, — отозвался сыщик. — Я совершенно согласен с вами, миледи, что следует пощадить чувства слуг. Но я также совершенно убеждён, что гардероб слуг должен быть обыскан.
     …
     — Мне пришёл в голову план, разрешающий это затруднение, — сказал сыщик Кафф. — Если вы, миледи, согласитесь на него, я намерен объяснить слугам, в чём дело…
     — Женщины сейчас же вообразят, что их опять подозревают, — прервал я его.
     — Не вообразят, мистер Беттередж, — ответил сыщик, — не вообразят, если я скажу им, что буду обыскивать гардероб всех тех, — начиная с миледи, — кто ночевал в доме в среду. Это простая формальность, — прибавил он, взглянув искоса на мою госпожу, — но служанки поймут дело так, что их ставят наравне с господами, и вместо того чтобы мешать следствию, сочтут за честь содействовать ему.
     Я должен был признать, что он прав.»
     — Понятно, — протянул студент. — Чтобы не обидеть новоделов, трясут и «старичков». Но вы не прямо сейчас всё это заполнять будете?
     — Нет, конечно, — ответил доцент, демонстративно отодвигая папки, и его тут же отвлекли снова.
     На этот раз пришла студенточка-курсовичка по прозвищу Масяня. Короткие тугие косички, обтягивающие джинсики и непонимающе-невинный взгляд. Неужели её прикрепили к Куприяну Венедиктовичу?
     Тот вежливо усадил гостью в кресло напротив, достал из ящика стола листок бумаги и принялся старательно, дикторским голосом зачитывать, как поняли друзья, план курсовой работы на месяц или сколько там осталось до зимнего отчёта.
     Ник таращил глаза и ничего не понимал. Куприян Венедиктович, их Бурыч, всегда готовый поговорить «без бумажки», очаровавший Нину своим красноречием, — и зачитывает текст, как какой-то захудалый профессор, сделавший себе докторскую на компиляции! Да видано ли это?! Верно, поэтому атлетичный студент-сыщик не услышал, как подрагивает дверь.
     Заметил это Тим. Масяня, видать, на входе прищёлкнула замок, и теперь кто-то безуспешно пытался открыть дверь, потрясывал, но ещё не стучал. Студент встал, шагнул к выходу и отодвинул ригель.
     У порога стояла секретарша деканата Минерва Степановна. Её глаза расширились от удивления.
     — Ты? Когда же ты успел? — произнесла она непонятные слова.
     — Что успел?
     — Ну, узнать, что сыск нужен. Я же никому не говорила вроде. А, и Никифор здесь, — заглянула женщина в комнату. — Ну, давайте. — Она подала Тиму конверт из плотной бумаги, — ищите, кому отдать, А мне ещё вон сколько разносить. — В руках у неё была целая стопка писем.
     Озадаченный Тим затворил дверь и вернулся на своё место. Повертел конверт в руках. Адресован в фирму «УниВероНика». Никогда о такой не слышал. Но адрес?! Это же адрес той комнаты, где они сидят. Комната, правда, на конверте гордо именовалась офисом.
     Что за фигня?! Вскрыть, не вскрывать?
     Доцент Буров тем временем начал зачитывать текст по второму разу. Глядящий во все глаза Ник заметил, что на его лбу появились капельки пота, а Масяня начала хоть редко, но кивать. К концу декламации кивки пошли чаще, и третьего чтения не понадобилось.
     — Всё поняла? — спросил Куприян Венедиктович. Курсовичка моргнула и что-то тихо спросила. — Нет-нет, — возразил ей инструктор. — Начальное значение — это то, с которого вы начинаете расчёт, а вовсе не то, которое даёт начальник.
     Друзья прыснули. Буров нахмурил брови и слегка повёл голову в их сторону. Смех затих.
     — Ну и ладненько. Вот, распишитесь на втором экземпляре. — Он подсунул ей листок. — Дату поставь. Год четырьмя цифрами. Ну вот, а теперь принимайтесь за работу и вписывайте результаты измерений в клеточки вот этой таблицы.
     — Я такая несмышлёная…
     — Да, но вертеть барабаны и смотреть на шкалу вы можете? А больше ничего и не требуется. Всего хорошего.
     Масяня кивнула и ушла. Доцент вытер лоб платком.
     — Никогда не видел, чтоб вы по бумажке шпарили! — вырвалось у Ника. — Даже на лекции.
     — А теперь вот приходится, — вздохнул Буров. — И по какой бумажке! Дома несколько раз текст выверял, чтобы иначе, чем задумывалось, его при всём желании нельзя понять было.
     — А такое желание есть, мы правильно понимаем? — подключился к разговору Тим.
     — То-то и оно, что есть! Много развелось желающих присягнуть, что провалили курсовую не по собственной лени и неумению, а потому что, видите ли, преподаватель дал им «не те» указания. Валят всё на нас, и глазом не моргнут. А гуманитарии, коллеги называются, им в этом пособляют. Я слышал, что даже учебные задачи на семинарах разбирают, типа иска за неадекватное задание на курсовую работу. Вот и приходится выверять каждое слово в «адекватных» инструкциях, зачитывать их дословно, а потом ещё просить расписаться на втором экземпляре. Иначе заклюют.
     — По-моему, Масяне на это извилин не хватит.
     — Ей самой, может, и нет, но говорят, что она ходит с… — Доцент запнулся, спохватился. — Что это я тут сплетни распускаю? Сами узнаете, если захотите. Что это у тебя в руках?
     Тим отдал конверт. Буров поглядел на адрес и хмыкнул. Попросил минутку обождать и включил компьютер.
     — Вряд ли в Интернете есть следы этой фирмы, — решил блеснуть дедукцией Тим. — Небось, Фёдор зарегистрировал фиктивку.
     — Фёдор? Зачем ему? — Куприян Венедиктович что-то набирал на клавиатуре.
     — Подлянки ради. Год заканчивается, фирма налогов не платит. Одно письмо, другое, следом спецгруппа налоговой полиции с собаками и в масках. Наша охрана её не пропустит — загремит бой.
     — Бой — это вряд ли…
     — Скандал уж, во всяком случае, состоится. Ворвутся сюда, поставят всех лицом к стенке, руки за голову…
     — Ну, это ты загнул! — Доцент щёлкнул мышкой и повернулся к собеседникам. — Всё проще гораздо. Я СМС отправил на сотовый, ведь с нашего кафедрального телефона восьмёрку не наберёшь. Он где-то в корпусе, сейчас всё и разъяснится.
     — Я по дедукции мыслил, — обиженно сказал Тим. — А у вас вывод, вижу, другой. Ясно, что в корпусе не Фёдор. У вас что, дедукция другая?
     — Дедукция та же, — засмеялся Буров, — только она ни к чему, если знаешь что-то наверное. Может, вы тоже в курсе, что раньше при нашем вузе были НИИ по каждой науке отдельно. А недавно слили воедино. «Научно-исследовательский институт всея наук» — звучит? Понятно, что развелось множество фирм. Если не ошибаюсь, это хозяин одной из них бежит сейчас по коридору. Слышите?
     Стук подошв достиг апогея, дверь распахнулась, и в комнату стремительно вбежал Донат Купидонович. Наскоро поздоровавшись, схватил со стола конверт, глянул на адрес, крякнул, разодрал по диагонали. Прочитал короткое письмо на солидном бланке с уродом-орлом и вдруг с силой стукнул кулаком по столу. Чужому! Аж затрещал тот.
     — Когда оно пришло? — Прищуренные глаза разглядывали почтовые штемпели.
     — Да вот только что, Минерва Степановна ребятам вручила. Я сразу вам — СМС. А что, не поздно?
     — В том-то и дело, что поздно! — Донат Купидонович ещё раз замахнулся, но опускать кулак не стал — то ли опомнилося, то ли заныл тот от первого удара. Вместо этого его хозяин разразился неприличной тирадой в адрес налоговых органов.
     — Ломают все планы, налоговнюки, сейчас беги к ним. — Он схватил кейс и подбежал к вешалке, стал натягивать дублёнку.
     — Да вы не торопитесь, Донат Купидонович, до обеда ещё есть время.
     — А очереди? Там же в коридорах не продохнёшь! А тут ещё этот чёртов ФПК! После наложки сразу туда, не ждите меня, закрывайте кафедру, — и озабоченный фирмач скрылся за дверью.
     — Так эта «УниВероНика» — его фирма? — запоздало удивился Ник.
     — А чего ты удивляешься? Помнишь дело с «роковой рекламой»? Человека не переделаешь, можно только направить его энергию в другую сторону. Ну, разрешили ему завести фирму, но только своим чтоб не вредить.
     — И не вредит?
     — Наоборот — помогает, — хохотнул доцент. — Деньги через неё пропускаем, там их честнее делят, чем… — Он вдруг запнулся, опасливо посмотрел в сторону завкафедровой двери. — Ну, давайте, докладывайте. Есть улов?
     Улов был. Оперативная информация, выуженная из невнятных слухов, оказалась верной — объединённое студенчество города решило дать бой (правда, из-за угла) недобросовестным держателям грантов. Был подслушан разговор «неустановленных лиц», одно из которых нецензурно возмущалось — его курсовой, как оказалось, отчитались по гранту, а он не то что ни фига не получил, а даже и не знал, что работу ему дали по грантовой тематике. И аккурат под День конституции студенты решили воспользоваться своим конституционным правом свободы слова и оттиска.
     Тринадцатого декабря Ник и Тим встали ни свет ни заря и принялись объезжать вузы города. Первым они заехали в педологический, когда там в коридорах никого ещё практически не было. Студенческий протест бросился в глаза издали. Вокруг доски объявлений висела целая галерея плакатов с поздравлениями выигравшим гранты, так теперь на каждом из них красовалось лиловое «2,5% отката».
     Это были оттиски штампа. Ник сделал несколько снимков захваченным с собой фотоаппаратом, а Тим ещё и через лупу рассмотрел. Типичный штамп, смоченный обычной штемпельной краской. Щёлк, щёлк, щёлк — и за несколько секунд «великие» учёные покрыты несмываемым позором.
     Затем друзья направились в мультимеханический, хорошо им знакомый по делам с кастингом и «важной датой». Там вокруг похожих плакатов собралась уже группа гогочущих студентов, слышались грубые выкрики, кое-кто, похоже, имитировал манеру держаться важных персон. Особый смех вызвала карикатура: человечек, прогибаясь, брал из рук типичного буржуя коробку с надписью «грант», а другой рукой совал ему в карман зелёные купюры. Видно, художник передал сходство, вновь приходящие безошибочно называли фамилию. Безошибочно — потому что одну и ту же. Дедукция!
     Нику удалось несколько раз щёлкнуть затвором — студы с пониманием расступились. Тим что-то плёл окружающим насчёт протестной Интернет-галереи, пока не почуял дружеский кулак на своей спине: аппарат плёночный, какой тут Интернет?
     Главное наши сыщики засекли: штамп был тот же самый, даже цвет краски совпадал. Видать, акция и в самом деле общегородская.
     Следующим на очереди был эконометрический. Там у обработанных, «уточнённых» плакатов суетились двое «активистов», пытавшихся стереть или замазать предательские оттиски. Трудиться приходилось под свист и улюлюканье собравшихся вокруг студентов. Когда кто-либо из коллаборционистов поворачивался, шум вмиг утихал, кто внимательно читал объявление на доске, кто водил карандашом по расписанию, кто держал подружку за талию и всматривался в её чудесные фиалковые глаза. Но стоило отвернуться — и та же подружка, тоненькая невинненькая девушка, выдавала руладу трёхмерной площадной ругани по адресу холуёв деканата.
     Прикрываемый с тыла мускулистым Ником, Тим пробрался к активистам и вручил им по стёрке, предусмотрительно купленной по пути в киоске. Бросил взгляд — штамп тот же. Стёрка должна была сыграть ещё одну роль — вспотевшие активисты видать, хотели уже сдирать осквернённые плакаты. А так они ещё потрудятся и оставят их висеть с протёртыми дырками. Лучше всяких слов дыры объяснят ситуацию опоздавшим.
     Напоследок друзья заехали в юриспруденческий, предвидя, что поспеют к шапочному разбору. И действительно, занятия начались и в коридоре почти никого не осталось. Активисты поработали и тут. Но как поработали!
     Хвастливые плакаты здесь принято было вламинировывать в стены, формируя как бы картинную галерею. Сверху их покрывала тонкая блестящая плёнка. Но местные мудрецы нашли способ стравиться с этим вызовом. На прямоугольных участках плёнка была расплавлена, видно, прижгли каким-то раскалённым предметом, и уже по свежему оплаву припечатали смоченным в краске штампиком. Лиловость проникла даже в застывшие капельки полимера. Попробуй, отскреби!
     И пробовать — пробовали. Почему-то пробы на всех плакатах ограничивались цифрой 5 — её соскребали начисто, оставляя белые кружки. Дальше скрести не стали, иначе плакаты оказались бы безнадёжно испорчены, а попробуй-ка их сними со стены, раз вламинированы! Да и полноцветные они, дорогие.
     Куприян Венедиктович смеялся до слёз.
     — Поправили, значит, — приговаривал он, булькая горлом, — Не два с половиной, а два всего. Юристы — они точные. Лишнего на душу не возьмут.
     Друзья ещё показали ему снятый с доски листок — призыв общегородского комитета. «Ни одного файла преподам!» — гласил текст. — «Они не имеют права узурпировать ваши работы! Только печатный вариант и только в одном экземпляре. Добавляйте в чернила принтера специальный состав, чтобы слепить фотоприёмник сканера. Его мы раздаём через наших людей, поспрашивайте среди своих, разыщете. Если удастся отспорить, сдавайте работы в рукописном виде. Не позволяйте современным информационным технологиям работать на ленивых и жадных эксплуататоров студенчества!»
     Это, вероятно, была местная затея. Общегородской комитет на такое не замахивался. Доцент Буров нахмурился, помолчал, задумавшись.
     — А нас, вроде, обошло, — задумчиво проговорил он.
     — Так ведь плакатов нет, — объяснил Тим. — Не висят у нас они.
     — Как — не висят? Ещё недавно висели. Куда же они подевались?
     Тим кашлянул.
     — А вот недавно комиссия была из централизованной бухгалтерии, — напомнил он. — Ну, когда вы посылали нас за скобками к степлеру — им всё сшитое подавай. Не может быть связано?
     — Ещё как может! — воскликнул доцент. — Выходит, все эти гранты идут через частные фирмы, ту же «УниВероНику». То-то я смотрю, Донат Купидонович компьютеры меняет, как перчатки, всё дороже и шикарнее они у него. Потому-то и центральная бухгалтерия беспокоится, потому-то и плакаты сняли на время. Мы, мол, — бедные учёные, и окромя оклада, ничем не обогачены.
     Студенты уже хотели было захохотать, но вовремя вспомнили о двери в кабинет. Зав. не любил шума, мог выглянуть и обругать. Хуже того — спросить, в чём дело. А Бурыч врать не умел и не любил, так что допускать начальственного интереса никак не следовало.
     Видя, как мальчишки борются со смехом, доцент решил закруглиться.
     — Значит, действительно прошла единая, скоординированная акция, хотя и несколько… э-э… однотонная.
     — Так мы и рассказали пока о том, что нашли во всех местах общего.
     — А что, были и варианты?
     — Ещё как были!
     Студенты наперебой пооткрывали рты для рассказа взахлёб, но тут из кабинета вышел профессор с чайником в руках. Подозрительно взглянув на собравшихся, он прошествовал к раковине в другом конце кафедры, где красовался фильтр «Барьер».
     — Да, разные слухи ходят, — медленно проговорил Буров, чтобы не создавать «эффекта умолкания при появлении». — Порой даже не соответствующие действительности. Вот, к примеру, как ты говоришь… — Он подмигнул друзьям, давая понять, что мгновенно придумать сюжет не может.
     Тим сразу пришёл на помощь.
     — Да, ни за что не догадаешься. Обычная зачётка, а в неё вложена купюра. Взятка? Ан, нет. Экзамен-то по социологии, а купюра соответствует финансовому положению семьи. Параллельный экзамену социологический опрос — так это объясняют преподаватели. И даже ведомость есть специальная, приходно-опросная. Всё чин-чинарём, по науке.
     Профессор наполнил чайник чистой водой, поставил на огонь и ушёл к себе, с каким-то значением прикрыл поплотнее дверь.
     — А экзамен точно по социологии, а не по бухгалтерии? — спросил Ник.
     — Нет, когда по бухгалтерии, то это реквизит, с ним строго. В карманы класть ни в коем случае нельзя.
     — Это что, а вот был ещё случай. Препода замучили трели сотовых. Он рассвирепел и отобрал у одного мобильник, положил на свой стол. Чтобы не смотрели только на него, прикрыл листком бумаги. В конце занятия бумагу приподнимает — ничего под ней нет.
     — Это как же так? — оторопел Буров.
     — Ходят слухи, — загадочно заметил рассказчик. — Давайте о реальном секторе, а?
     — Давайте, — согласился доцент.
     Этим днём слухи ходили о следующем.
     В одном вузе особу, прославившуюся на ниве сомнительного соавторства, почтили плакатом с фотографией и поздравлением по какому-то случаю. А кто-то злонамеренно приписал:
     Всегда в соавторах перва!
     И как не быть ей первой,
     Когда она — хватка, хитра,
     Да и к тому же — ст…
     Последнее слово Тим благоразумно прошептал, почти беззвучно, но доцент заулыбался, понял.
     В другом вузе студенты прознали, что один из лекторов страдает аллергией на соединение со сложным названием. Местные органики-умельцы тут же сварганили сию молекулу в количестве, достаточном для подмеси к мелу на весь семестр. Чуть только лектор брался за мел и водил им по доске, летела «безобидная» белая пыль, он краснел, бледнел, задыхался, заходился в удушье… Лекции срывались одна за другой.
     А вот сами студы аллергию на мел не уважали. Или грязную тряпку их ручки ну никак не брали? Они, дежуря, не стирали с доски, а ставили под доску вёдра и фыркали на неё из пульверизаторов, смывая написанное. Не всегда удавалось ограничиваться доской, струи порой летели на девчат, особенно одетых в белое, славно прозрачнеющее, намокая.
     В одной из лабораторий третьего вуза царило «мраковесие». Перегорела лампочка в будке для сверхточных аналитических весов, а на новую, как всегда, не было отпущено средств. Дверца же будки во время взвешивания должна быть плотно закрыта. Вот и пришлось приноравливаться к орудованию в полной темноте.
     Где-то под зоркий прицел попал чай, который экзаменатор имел обыкновение похлёбывать в течение экзамена. Чего туда подливали, выяснить не удалось, но человек добрел на глазах…
     Ему же на экзамене подменили билеты. Новые были заполнены словесными описаниями портретов великих учёных с заданием отгадать, о ком речь. Экзамен успешно сдали только знатоки «Что? Где? Когда?»
     Одному профессору был объявлен бойкот. Когда он проходил мимо пьющих чай, все дружно поднимали стаканчики и запрокидывали головы, а на дне каждого стаканчика красовалось адресное ругательство. Потом стаканчики дружно ставились на стол и на профессора смотрели невинные пары глаз.
     Некий куратор требовал от подопечных первокурсниц голопупости — не пирсинговали чтоб, бесстыжие. Да и татуировки на животе он не жаловал, требуя, чтобы вокруг пупка открытого места было довольно. Кстати, девочки почему-то считали, что от частых связей пупок краснеет, макияжили его, маскировали.
     Активная дискуссия велась в одной вузовской газете насчёт того, как следует называть студента, сдающего зачёт: подзачётный или подотчётный. Юмористы предложили сойтись на общей части слов — «почётный». Им тут же возразили серьёзные люди: а если зачёт в день нечётный?
     Группа образованных жён богатых мужей обратилась в один вуз с ходатайством открыть для них хобби-кафедру — без бюджетного финансирования, на общественных началах. Надоело дипломированным блондинкам, что вечно их представляют людям «это жена банкира такого-то». «Доцент» да «профессор» звучит не в пример солиднее. А от беззарплатности веет даже каким-то подвижничеством. Говорят, приплачивали они за кафедру, продавая тайком дарёные мужьями драгоценности…
     По давно укоренившейся традиции, если в первую неделю семестра семинар попадал до лекции, его отменяли. Смышлёные студы начали мухлевать с расписанием: каждое утро появлялось новое, похожее на вчерашнее, но семинары всегда предшествовали лекциям. Не догадайся декан выставить стражу, так и не начались бы занятия по этой жутко нелюбимой дисциплине.
     — Какие-то правдоподобные всё слухи собраны, — заметил доцент Буров. — Может это и не слухи вовсе, а самая настоящая правда?
     — Слухи! — произнёс Тим голосом Шурика, указующего Нине на осла («Он!»).
     — А они вообще-то ходят, эти слухи?
     — Ещё как ходят! Не верите? Ну-ка, пройди.
     Ник встал и совершил короткий променад по диагонали кафедры. Куприян Венедиктович заулыбался, увидев, что Тим пишет на листке бумаги крупными буквами: «Слух».
     — Степлер дайте, пожалуйста. На спину сейчас присобачим.
     Доцент посмотрел на стол.
     — Не видно его чего-то. Посмотри у Доната Купидоновича.
     Тим подошёл к столу этого предпринимо-преподавателя, но тут же забыл, зачем шёл.
     — Что это? Докла-ад. — Шелест. — Ну да, тот самый доклад, о котором вы говорили. Он что же, не нужен ему там, на конференции?
     Буров аж подскочил.
     — Нужен! Ты погляди, а! — Он тоже подошёл к столу коллеги и убедился, что доклад забыт. — Как же он без него там? Ведь не успеет сюда заехать, прямо из налоговой — и туда. Я ведь сам эту тягомотину проходил, знаю — не зарегистрируешься заранее, опоздаешь — как будто и не приходил. Не вызовут на трибуну и не зачтут. Бюрократы!
     — А Донату Купидоновичу нельзя послать СМС, как вы это делали?
     — Можно, да что толку! Времени всё равно нет. Вот ежели…
     Доцент Буров пристально поглядел на собеседников.
     — Вы говорили, что в педологический прибыли рано утром и всё там было нетронуто. Так? Не хотите теперь проехаться, разведать, как там сейчас, что ликвидировали за день, что осталось?
     Прозрачен намёк.
     — Номер аудитории, час начала… — начал было Тим. — Не надо-не надо, на перекидном календаре вижу, записано у Доната Купидоновича. Что же, можно и проехаться, потренироваться в ускользании от контролёров. ФПК, говорите? Надеюсь, не страшнее наших лекций.
     — Ничуть не страшнее. Правда, и пользы не больше. Отрывают от тех же лекций. Не понимают, что преподаватель, когда учит студентов, — сам учится постоянно. Нет, это не в счёт, учись специально, на формальных курсах! Работать спокойно не дают.
     — Хуже того — не дают спокойно заплатить налоги! Ну, мы пошли.

     — Давай разделимся, — предложил Тим, когда они вошли в большой мрачный вестибюль и просунули в окошко свои пальтишки. — Я передам доклад, а ты сходи к доске объявлений и посмотри, как там и что. Я ведь понезаметнее тебя и любое оправдание быстрее придумываю. Встречаемся здесь. Думаю, всё быстро у нас выйдет.
     Ник и не думал возражать. Наоборот, он решил, что проведёт разведку по всем правилам, подольше. А то, если они быстро закончат тут дела, как бы совесть не заставила их пойти на последнюю пару — в их собственном вузе.
     Кое-что и разведывать не понадобилось. Гардероб был полон шикарными шубами и солидными драповыми пальто, шапки тоже были не из тех, что прячут в рукав. Значит, и верно собрались преподаватели, профессора. И тётка смотрит добрее, чем пару дней назад. Может, они — юные дарования, пойди их разбери нынче. На вид — молокосос, а по бумажкам — доктор наук… Страсть к крику потом утолит, завтра. Ну, и все оставшиеся дни.
     Тим взял папку под мышку и с важным видом, будто собирался выступать с этим докладом сам, двинулся по коридору. Друг проводил его взглядом и свернул в другую сторону — к доске объявлений.

     Искомая дверь нашлась быстро. Огромная табличка значила нужный номер, а за толстым дубом гремел голос «не-разбери-слов», явно усиленный динамиками. В самом деле, конференция. С этой стороны, видать, трибуна.
     Наш герой по опыту знал, что в больших аудиториях, как правило, несколько дверей. И действительно, вторая нашлась двумя десятками шагов далее. Номера на ней не было, зато звучал тот же голос, теперь уже отголосочно, перекрываемый деловым шумом изнывающей аудитории.
     Студент-сыщик малость помялся — страшновато всё-таки! — потом пересилил себя и приоткрыл дверь. Металлический голос из динамиков резанул по ушам, но Тиму было не до знакомых ноток. За дверью шли ряды столиков со стульями, и пока на его появившуюся в дверном проёме рожицу не уставилась вся скучающая публика, надо было высмотреть свободное место и незаметно юркнуть на него. Вот если заметят, тогда деваться некуда — надо будет с важным видом прошествовать.
     Операция удалась. Не успела дверь хлопнуть, а Тим уже сидел, бросив перед собой папку и сложив на ней руки большими пальцами вверх. И смотрел туда, куда подобает смотреть примерному слушателю среднего интереса.
     Там, на трибуне, стоял человек с четырёхугольной академической шапочкой на голове. Смешно свисала на левое ухо кисточка, а из-под шапочки виднелись длинные бакенбарды. Человек с важным видом говорил что-то в микрофон, а динамики орали об этом же с металлическим привизгиванием. Чёрная одежда с отворотами смокинга, а всё остальное скрыто за кафедрой трибуны.
     Выждав немного для приличия, а также дав ушам привыкнуть к динамикам (и убедившись, что это невозможно), Тим стал осторожно поворачиваться, шаря глазами по залу. Перед ним замелькали скучающие лица, чуть не вывихивающая челюсти зевота. Доната видно не было.
     Вдруг студент ощутил, что ему что-то мешает. Прямо-таки недуром тащит в сторону от задуманного. Что же это? А-а, понятно!
     Когда докладчик к концу длинных навороченных фраз начинал говорить тише, динамики ослабевали искажать его голос и в нём лучше слышались знакомые нотки. Тим вгляделся…
     — Кто это, не знаете? — шёпотом спросил он своего соседа — по виду аспиранта или молодого преподавателя, в очках и какого-то всклокоченного.
     — Доктор социальных наук, — был ответ. — Профессор, кажется. — Аттестацию завершил зевок, прорвавшийся, как только хозяин начал говорить.
     Что за чёрт! Неужели показалось? Вечно он во всех незнакомых видит своего постоянного противника.
     — А как его зовут? — спросил Тим. — Программа у вас есть?
     Очкарик порылся в своих бумажках и равнодушно ответил:
     — Погодин, кажется. Нет, вот, нашёл — Выгодин.
     — Выгодин? — чуть не подскочил Тим. Хорошо ещё, что динамики ревели. — Эф-Гэ? — Может, брат или дядя…
     — Точно, — согласился сосед. — Ф.Г.Выгодин. Классный мужик! Ты смотри, как чешет! Анатомия специалиста XXI века. Это же надо!
     Тим чуть не раскрыл рот. Хотя чего там удивляться, криминальные перевоплощения были коньком постоянного злодея наших рассказов. То он адвокат, то повар, то защитник прав абитуриентов… Правда, до докторской степени ещё не доходил. Может, это она сама, девальвируясь и падая с заоблачных высот, долетела до него, что не из тех, которые не хватают, что плохо висит?
     В это время дама, сидевшая впереди, повернулась и положила на их стол пачку каких-то карточек.
     — Зачем? — машинально спросил студент, ещё не окончательно придя в себя. Спина не ответила.
     Сосед уже разглядывал подкидку. Одну из карточек небрежно щёлкнул ногтем, пустил по столу. Остановилась как раз перед Тимом. Ловко! Другую взял себе, а всё остальное передал назад, дальше.
     Нечасто бывает в сыскной практике, что информация сама прискальзывает под нос, даже крутится на месте, как вот эта карточка, привлекая внимание. А может, не только оперативная информация, но и улика… Наш герой стал её изучать.
     Действительно, «Выгодин Фёдор Гордеевич». Действительно, «д. соц. наук». Хотя что общего эта лажа имеет с действительностью? Хорошо ещё, что «проф.» не обнахалился написать. Места работы нет, только номер сотового телефона. И петитом снизу: «Не пропустите последнюю фразу доклада».
     Вообще-то сыщики охотятся за редкой информацией, и то, что оглашается широко, ценности для них не представляет. Но тут случай особый. Никто в зале, кроме него, не знает, что на трибуне стоит самозванец, и что смысл этой последней фразы совсем иной, чем все подумают. Но что именно он скажет?
     Доклад, видно, шёл к концу. Тим снова стал осторожно оглядываться в поисках Доната Купидоновича и поразился, насколько всё более внимательной становилась аудитория по мере путешествия по ней тающей стопочки. Люди выпучивали глаза и прямо-таки пялились в рот оратору, пытаясь угадать, какая из фраз станет последней.
     Да, даже учёный люд клюёт на такие незатейливые рекламные приёмы. Вспомните МММ, банк «Чара», Властилину…
     На фоне этого напряжённого, не шелохнувшись, внимания весьма контрастно выглядел человек, стоящий в дверях и размахивающий руками. Жесты были не от скромности или там стеснительности, а просто потому что из-за динамиков невооружённый голос было не расслышать. И Донат Купидонович махал Тиму, призывая освободить место и дать хотя бы мельком пролистать этот злополучный доклад перед выступлением.
     И зачем ему только так помогать? Из налоговой он по сотовому заказал такси фирмы «Втрое» — они носятся с правительственными номерами, не признавая никаких ПДД. До вуза долетел одним махом, но так его мотало из стороны в сторону, что палец не попадал на кнопки. Наконец дозвонился на кафедру, чтобы вынесли ему папку и бросили в окно такси на ходу, и узнал о добровольных помощниках. Крикнул шофёру, чтобы тот заворачивал, не медля. Такса-то сверхтратная!
     Ну, тот и повернул. Если седока просто прижало к сиденью, не давая вздохнуть, то его кейс просто-таки начал летать по салону, усыпая его бумагами. Собирать их потом пришлось под зловещий стук счётчика.
     Граждане! Соблюдайте правила дорожного движения! Пристёгивайте ручную кладь ремнями безопасности! Помните: у кейсов и сумок нет рук — схватиться за поручень, как вы, они не могут!
     Взбудораженность поездкой и её финансовыми итогами делали жестикуляцию преподавателя более энергичной, чем вязалось с академической обстановкой, но Тим уже увидел его. Невозмутимо встал, похлопал рукой по докладу, оставленному на столе, и не торопясь, с достоинством вышел.
     Видимо, вспомнив спортивную молодость, Донат Купидонович хлопнул уходящего по руке, как в эстафете, и заспешил к своему месту, своему многострадальному докладу.
     На пороге Тим призадержался. Какие же всё-таки слова Фёдор бросит последними? Ведь понять, что фраза — последняя, можно только после того, как она прозвучит — по наступившей тишине.
     Хотя… Есть ещё слова-подсказки: итак, таким образом, в заключение…
     И вот из динамиков донеслось:
     — Проведённым исследованием установлена отрицательная корреляция между степенным составом научного коллектива и уровнем самолюбия низших его участников. Попросту говоря, кандидат в окружении докторов наук чувствует себя хре… неважно. Такое окружение участилось в последнее время вследствие непрерывных защит докторских диссертаций.
     Мною, однако, разработана оригинальная методика купирования депрессии на почве превосходящего степенного окружения. Визитные карточки вам розданы. Цены в моей соцклинике умеренные, и первым десяти клиентам — скидка. Кто хочет, может записаться прямо сейчас. Благодарю за внимание.
     Тим прикрыл дверь. Обычный рекламный трюк. Ничего опасного, что потребовало бы вмешательства. Да и не поверит ему учёный люд, скажи он, что всё это чистой воды мошенничество.

     У гардероба Ника не было. Тим принялся ждать, ловя косые взгляды скучающей тётки из окошечка. Скука у неё, в отличие от учёных, была натуральная и легко развеиваемая. Вот этот щуплый парень. Не утянуть ли хочет чего мехового? Но тот вёл себя очень естественно, читал какие-то объявления пожелтевшей давности, вертел на пальце номерок. Правда, заметно нервничал.
     И в самом деле: задание друга выглядело простым и много времени не требующим. Сам-то он провёл в аудитории минут, наверное, пятнадцать, не меньше. И всё же именно Ник не вернулся. Что бы это могло означать?
     И тут студента-сыщика обожгла догадка. Что, если Фёдор уже напроказил до своего выступления, в обычной одежде, потом быстро переоделся в униформу доктора конъюнктурных наук — кто его заподозрит? А Ник наткнулся на следы этих проказ и взялся за расследование. Тогда надо идти к нему на помощь, он без меня таких дел наворотит! Вот только куда?
     К счастью, ожидаемый появился довольно скоро. Вошёл он через входную дверь, от него валил пар — на морозе и без пальто!
     — Нашёл! — крикнул он, завидев друга. — В мусорном баке во дворе. Одевайся и пойдём, всё заберём.
     — Да что нашёл, чего забирать-то? — спросил тот недоверчиво.
     — Как чего? Они же всё, черти, сняли с этими 2,5%, голая вообще стена — как девушка-нудистка. Ну, думаю, куда-то выбросили. Спрашивается — куда? Урны пустые. Проявил дедукцию, осмотрел мусорные баки. Там всё и лежит, как миленькое. Изымем и Бурычу покажем.
     — Хм… Действия логичные. Предвиделся наплыв посторонних, времени на замазывание нет. Ну, и сняли всё, и выбросили. Молодец!
     — Слушай, — Ник дышал ему в ухо. — А что, если из бака вынуть и на прежнее место повесить? Там людей почти нет, все, наверное, в зале. Кстати, долго ещё будут доклады? Донатов и ещё сколько? Ты ему отдал? Успеем, наверное.
     Главный сыщик ненадолго задумался. Значит, Фёдор не напроказил до своего доклада. По крайней мере, явных следов в корпусе нет. До… А почему, собственно, до? Чтобы скрыться, переодевшись в незаслуженную одежду? Но ведь и в этой одежде можно дел натворить, а потом сбросить — и лошадь не моя. Тогда, значит, не «до», тогда — после.
     Тим быстро объяснил другу ситуацию.
     — Обыскиваем корпус, — принял он решение. — Ищём, во-первых, следы возможно совершённого злодеяния, а во-вторых, выявляем места, куда зайти может только доктор наук, не ниже. Ты берёшь на себя ту часть корпуса, — мах рукой, — я — всё остальное. Действуем по обстановке. Встречаемся здесь, друг без друга не уходим. Понял? Пошли!
     И непредвиденная сыскная работа началась.

     Увы, культура вывесок и табличек была в этом вузе не на высоте, хотя сами таблички и висели не низко. И даже номера на них светились, но этим несомая информация и ограничивалась. Как по номеру узнать, что за дверью? Просунуть голову и спросить: «Можно войти не-доктору?»?
     Всё упёрлось в отсутствие здесь знакомых, кто помог бы ориентироваться. Да и незнакомых в коридорах практически не было. Кто обслуживал конференцию, кто ушёл домой, зная, что из-за этого мероприятия его отсутствия не заметят. Так наш сыщик решил для себя.
     Разведка заходила в тупик вместе с самим разведчиком. Что ж, если корпус, этот их коллективный, и к тому же невольный, клиент скупится на информацию, помощи мы ему оказать не сможем. Надо закругляться и уходить.
     Только вот интересно, как эту разведку провёл Фёдор? Впрочем, вряд ли он шлялся по коридорам и высматривал, где что плохо лежит. Наверно, информация попала ему в руки случайно, через местную публику, с которой он где-то столкнулся.
     Тим пошёл обратно, будучи уверен, что в этой части корпуса безлюдно. Тем сильнее он вздрогнул, когда прямо перед ним, чуть не чиркнув по носу, распахнулась дверь. Кто-то за ней тоже, верно, думал, что тут никого. Блин, так и производственную травму получить недолго! А с особой приметой — свёрнутым набок носом — какой из человека сыщик?
     Испуганный студент хотел было смачно выразиться, но не успел разглядеть, кто его чуть не изувечил, как дверь снова закрылась. Но перед этим прозвучало тихое: «Ой, это он!» И, кажется, милым девичьим голоском.
     Вот так штука! Неужели кто-то его здесь знает? Или с кем-то перепутали? Неважно, главное — хвостик вылез, за него надо ухватиться, и кто знает, к чему он приведёт. Иногда малые зацепки приводят к больши-им результатам.
     Тим решительно толкнул дверь и, исполнившись нахальства, вошёл.
     — Да, это я! Я… — и замолк, не зная, как продолжить, ибо девчонка, стоящая у стола и испуганно на него глядящая, была ему решительно незнакома.
     — Я это, — промямлил он как-то вяло — может, узнает?
     — За сдачей пришёл? Я мигом, я скоренько, — ответила она с сильным сельским акцентом и завозилась в сумочке.
     — Не совсем за сдачей. Повидать вот тебя пришёл. — На «ты», так на «ты»! — Когда же это мы в последний раз виделись? — небрежно закинул он удочку.
     — В июне. Двадцать девятого, как сейчас помню.
     — Да, не договорили мы тогда… — продолжались закидоны.
     — Ой, да разве на базаре поговоришь толком?
     — На базаре? — растерялся и выдал себя Тим. И, выдав, тут же вспомнил всё. Вон оно что!
     Да, Тим теперь узнал её. Прошлым летом их девчонки устраивали гранд-салат на всю группу успешно сдавших сессию, и его, как и других неудачников, погнали на базар за продуктами. Требовались баклажаны и помидоры.
     Тогда он пошлялся по гомонящим рядам, пялясь на ценники и не решаясь приценяться, чтобы не навязали товар. В глазах так пестрело, что требовался какой-то критерий, чтобы не опускаться до совсем уж вульгарного «тыка». Тим решил, что будет покупать только у русских продавцов. Если и переплатит, то своим. Тем более, что выглядели они очень и очень умотанными, тяжело им давалась каждая копейка, в то время как торговая публика иного сорту-племени весело переговаривалась не по-нашему и вообще — весело жила в этой рыночной среде, как рыба — в воде. Гортанное это веселье оплачивалось покупателями — помимо их воли.
     Студент высмотрел самую умотанную русскую тётку и решительно спросил овощи, даже не посмотрев на цену. Но тут продавщицу отозвали и она бросила несколько слов девчонке, незаметно сидевшей на одном из мешков. Ей, вскочившей и чуток испугавшейся, и предстояло обслужить молодого покупателя.
     Тиму было неловко как праздно взирать на суетящуюся ровесницу, так и поневоле-недоверчиво пялиться на стрелку весов, поэтому он занял глаза разглядыванием товара и ценников. Но, принимая согретые теплом рабочих ладошек полиэтиленовые мешочки с овощами и расплачиваясь с юной продавщицей, пришлось и пообщаться, и разглядеть её.
     Сурово, не по-пляжному загорелая кожа, пучок белёсых волос, очень чистое, без единой веснушки или родинки лицо — настолько чистое и ровно загорелое, что казалось плоским. Скромноцветная рубашечка с короткими рукавчиками, призастёгнутая, в складках теряется грудь. Линялые джинсы. Ещё запомнились пальцы — длинные, загорелые, как и всё тело, без колец. Ногти тщательно вычищены, но грубая потрескавшаяся кожа выдаёт сельские занятия хозяйки.
     Собственно, Тим обратил на всё это внимание, поскольку девчонка сильно отличалась от его однокурсниц. Сначала он даже решил, что лицо у неё такое ровное, потому что обладательнице почти не приходится мыслить, да и чего там мыслить-то — кидай овощи в пакет и смотри на стрелку весов. Однако когда продавщица и покупатель глянули друг на друга, Тим понял, что ошибся. Серые глаза осмотрели его с таким неподдельным, но слегка стеснительным интересом, что он аж раскаялся в своём «недомыслии». Наверное, он, «чистенький» мальчик, так же сильно отличался от здешней разбитной публики, как сельская девушка — от городских студенток.
     Интерес в её глазах вырос до жгучего желания что-то сказать, даже деньги она держала в руках, как что-то несущественное, случайное, неважное на фоне будущего разговора, а уж Тим-то, шляясь по рядам, насмотрелся на жадное вожделение, с которым профессиональные продавцы приходовали купюры. И он сам хотел выговорить что-то хорошее, не чета банальному «спасибо», но не решился или не успел. Вклинились «профессиональные» покупатели, из тех, кому надо потрогать, помять и обругать любой товар. Прозвучала ворчливая фраза типа: «А у Ахмеда дешевле», это задело за живое тётку-продавщицу, она резво подскочила, чуть не оттолкнув дочку, и задала покупателю вместе с его Ахмедом набор веских русских (чересчур даже русских!) слов. В перебранку включились другие. Тима оттеснили в сторону, вытолкнули, слабосильного, из рядов, и последнее, что он запомнил, были серые глаза с застывшим чувством вины. «Разве я виновата, что цены такие?» Даже хорошо, что его оттеснили. Как тут поговорить?
     И только вернувшись в общагу с грузом, в числе прочих нареканий девчат-поварих он узнал, что, оказывается, не взял сдачу. Привспомнил — верно, дал купюру, а мелочи не получил. Начал краснеть, но тут одна из поварих разглядела сверху (!) подпорченный баклажан, и незадачливому снабженцу досталось на такие орехи, что сдача ушла на задний план. Он-де у таких простаков покупает, что и гнилушку-то на дно положить не догадаются, как все порядочные ловкачи. Такой у него наивный вид, обманывай, как хочешь. А ещё сыщик!
     Тим проглотил всё. И упрёки, и остатки салата (как неудачника, его покормили именно ими). А на другой день снова пошёл в ряды. Не столько получить эту злосчастную сдачу (он забыл, сколько прошляпил), сколько успокоить девчоночку, сказать, что не виновата она, что делает со своими родителями важное дело. Ну, и всё, что скажется в этом русле. Но знакомых продавцов уже не было. Ни на старом месте, ни во всём ряду. Ну да, они же не профессионалы торговли, а сельские русские люди, вырастили — вывезли — продали. И уехали — работать дальше. А торгующие чужим, скупщики-перепродавцы определённой этнической масти — остались. Это их бизнес, это их рынок. И не забывая сдавать сдачу, они имеют десятки способов иметь хороший навар. Который, кстати, вряд ли инвестируется в местное сельское хозяйство.
     И вот теперь перед Тимом стояла — он вспомнил! — та самая девушка. Вязаная кофточка под горлышко и миди-юбка цвета топлёного молока, но те же выгоревшие на солнце волосы и чуть испуганные серые глаза. И даже как будто то же виноватое выражение лица. Но главное не в этом. Девушка с лета стала, как бы это выразиться, — интереснее, что ли, уже не такой простушкой она смотрелась, и её загар вполне мог быть приобретён на пляжах Крыма и Турции.
     — Я так испугалась, так испугалась, — говорила тем временем она, стискивая руки, — когда ты без сдачи ушёл, а у меня деньги в руках! Веришь ли — выскочила из-за мешков и в ту сторону, куда тебя оттёрли. Чуть не до края базара добежала. А тебя, наверное, в другую сторону зигзагнуло, да? Ну, мне маманя и дала потом втык за то, что товар без присмотру оставила и деньги из кассы унесла. А разве я их уносила? Я просто не успела положить, так за тобой заспешила. Я, если вправду, и сдачу-то посчитать не успела. Знаю, что надо сдать, а сколько — ни в зуб ногой. И так мне горько, так виновно было…
     Тим кашлянул. Слишком много тараторенья, слишком быстро растёт на девичьем лице какая-то не та улыбка.
     — Припоминаю, — он ещё раз кашлянул, чтобы сбить темп, — мы как-то летом встречались по поводу одной овощно-денежной сделки. — Заметив, как она начала открывать кошелёк, провинциальный, потрёпанный, пошёл на хитрость. — День не помню, но именно тогда Абдулла начал сбивать цены…
     — Как?! — выдохнула девушка и аж села. — Разве?..
     Она так же отстранённо, как какую-то постороннюю вещь, держала в руках кошелёчек, как тогда — деньги, и такое растерянно-жалобное выражение мучило её хорошенькое, несмотря на густой загар, личико, что нашему герою стало неловко. Даже стыдно немножко. Нашёл, перед кем закидывать свои сыщицкие удочки!
     — Слушай, — сказал он, перегнулся через перила и вонзил ободряющий взгляд в серые глаза. — Давай так: я признаю, что это был Ахмед, а не Абдулла, а ты взамен забудешь про сдачу. Не было никакой сдачи! Лады?
     И получил в награду смущённую улыбку.
     — Всё-таки ты! Не шути так больше, ой, не шути! Я из-за тебя… А-а! — махнула она рукой.
     — Не надо из-за меня! — Но сыщицкое любопытство взяло верх. — А что ты из-за меня-то, если не секрет?
     — Сюда устроилась, вот что! Школу окончила и устроилась. Думаю, студент это был, не иначе. Дома-то меня в селе оставляли, а я вырвалась — и в город. Нанялась писарем в вуз, а он, оказывается, тут не один. Здесь уже всех пересмотрела. Думаешь, легко это? День-то деньской сиди здесь и пиши. Намаешься, устанешь, а надо на дискотеку идти, в клуб, в спортзал, всюду, где ты можешь быть. И не раз сходи, а и второй, третий — вдруг ты не всякий раз туда ходишь? Теперь вроде всех наших парней в лицо знаю. Сколько я от них отбивалась! Начала уж думать, как с другими вузами быть, бают, по пропускам там только, а тут ты! Собственной персоной. Ну, и повезло же мне! Да ты заходь, заходь, поднимай барьер-то. Он легко подымается. Сюда сидай. Как тебя зовут? Я Антонида. Анда, по-нашему.
     Тим назвался, присел. Про Интернет его новая знакомая понятия не имела, ссылаться на рассказы не стоило. Через минуту они уже весело болтали. Вязаная кофточка мягко облегала её хорошенькую грудь, это тебе не просторная рубашка в складку.
     — Поковыряли мы овощи, как встали — гнилых полно, — доверчиво рассказывала Анда. — Чего хошь сгниёт, пока документы выправляешь на день, только чёрные без очереди проскакивают. Ну, маманя бает: подкладывай их ниже хороших, а то проторгуемся. Вокруг чучмеков полно, цены сбивают и нас, кто своим товаром торгует, выживают. Я родичей жуть как боялась! Кладу тебе гнилой баклажан на самый верх — чтоб маманя видела, что приказ её блюду, и ты чтоб видел и заругался, я тебе тут же заменила бы. А ты чегой-то и не смотришь даже. Я мешочки тебе в сумку кладу и гнильём-то вверх поворачиваю — мол, увидь, милок, и возмутись. А ты уже за деньгами лезешь. Нет, не похож ты на рыночника, ой, как не похож! Может, возьмёшь всё же сдачу, совесть она мне жжёт?
     — Сдачу? — протянул студент. — Ну-ка, положи кошелёк и протяни руки.
     Она подчинилась. С охотной быстротой, провоцирующей повелевать ещё и ещё. Пальчики были такими же загорелыми, как и летом, но грубости в них поубавилось, зато на правом среднем светилась шишечка — след от казённой писарской ручки.
     Тим шутливо шлёпнул по девичьим рукам, стеснявшимся подобраться к нему поближе, и быстро сказал:
     — А теперь дай сдачи! — И так же протянул руки, и почти так же застеснялся, отвёл их в сторону от её рвущегося вперёд бюста.
     Анда ответила ловким шлепком рук, неожиданно сильных, привыкших к любой работе на свежем воздухе и в доме, работе производительной, кормящей всех и вся, в том числе и такого малополезного для сельчан человека, как студент-двоечник Тимофей Фемидин.
     Но эти соображения пришли ему в голову позже, а пока что он поморщился и потряс ушибленными руками, втянул с мокрым шипением воздух. И вспомнил, зачем сюда пришёл, что от него заслонила радость нового знакомства.
     — Вот мы и квиты, — он малость потряс опущенными руками, потёр незаметно ладони. — Слушай, Анда, я тут по делу. По какому — потом объясню. Приглашу к нам в общагу на чай и объясню. Общага — это, по-городскому, общежитие, — оперативно отреагировал он на непонимающие глаза. А то вдруг подумает, что там девушки общие! — А пока помоги ты мне. У вас тут не разберёшь, где что, одни номера. А мне нужно знать, есть ли тут комнаты, куда могут входить только доктора. Раз ты меня везде искала, значит, и такие места знаешь. Вызнала ведь?
     — Медпункт, что ли?
     — Да не врачи, а доктора наук! Ну, почти все они профессора. Знаешь ты местных профессоров?
     Девушка показала на картотечный ящик на ножках.
     — Все они тут у меня. Дела их веду. Моя писарская — от кадрового отдела. Тебе который нужен? — Она подошла к картотеке и устремила ожидающий взгляд на собеседника.
     — Да мне не сами профессора нужны, а места, куда только они входить могут. Ну, типа клуба, что ли. Вот когда ты все комнаты до меня обшаривала, тебя ниоткуда не выпроваживали?
     Да, на этом тернистом пути наша сельчанка понатыкалась на трудности. Главное — она поначалу не умела завязать непринуждённую беседу, чтобы в её ходе выведать всё нужное. Разговор прямо так и начинала с примет незнакомца, уклонившегося от получения сдачи. Люди не понимали, потом улыбались, видя её серьёзность, подначивали, но помочь ничем не могли. Да и приметы, надо сказать, звучали какие-то неопределённые. Ну не была Анда прирождённой сыщицей, что тут поделаешь!
     Девичий лобик наморщился.
     — В буфете есть отдельный столик для профессоров. Ой, они такие смешные, требуют, чтобы ящик для денег отдельный был, студенческими мятыми десятками сдачу получать не желают. И в гардеробе окошечко для них своё. А тётя Дуся на оба одна.
     Но Тим попросил подумать ещё: вряд ли Фёдор пустился на авантюру ради сомнительной привилегии пообедать за отдельным столиком и просунуть дублёнку в «профессорское» окошко.
     — Картотека на профессоров отдельная, — вспомнила писарша.
     — Не то. Ещё!
     Он уже приказывал ей, а она подчинялась. Никто не заметил, как такое установилось.
     — Ещё… Ну-у, Эмма говорила что-то о профессор-камере…
     — Стоп! Это уже интересно. Кто такая Эмма и почему профессоров у вас сажают в камеры?
     — Ой, да это только так говорится. Комнатушка это. Декан сильно немецкий язык любит, ну, и назвали так. А Эмма — это подружка моя из факультетской библиотеки. Там сбоку дверь в эту комнатку.
     — А вот это уже тепло, — решил сыщик. — Горячо даже. Слушай, ты можешь сейчас отлучиться и проводить меня? В корпусе никого нет, все в актовом зале.
     — Конечно, могу! Прямо щас и пойдём. Только… только я тебе сказать что-то хочу.
     — Ну, говори.
     — Нет. По дороге. Ну, айда!
     Они вышли. Щёлкнул ключ в замке. Анда повела нашего героя по коридорам, да так уверенно! Поднялись по лестнице. Прошли ещё немножко.
     — Вон там библиотека, — сказала девушка, показала было пальцем, но вспомнила, что невежливо, согнула и смутилась.
     — Так пойдём туда. Представишь меня, — Тим сделал шаг, но почувствовал, что его робко взяли за руку.
     — Погоди. Я сказать что-то хочу. Пойдём в уголок.
     Никого в коридоре не было, уединение казалось излишним.
     — Понимаешь, — Анда глядела в сторону и теребила манжеты кофточки, — когда я сказала ей твои приметы, Эмма заулыбалась и спросила, она спросила… да, она так вот прямо и спросила… — Девушка вдруг собралась с духом и выпалила: — не влюбилась ли я в тебя. — Быстро отвернулась аж в самый угол, закрыла лицо ладонями и замерла, будто боясь, что её ударят.
     Студент осторожно похлопал её по плечу.
     — Дурашка, чего смущаешься? Нормальный вопрос для любой девчонки. Ты, небось, говорила: «сухощавый», а не «тощий», «сосредоточенный», а не «растяпистый». Ну, она и подумала…
     Лицо собеседницы, вынырнувшее из ладоней, было красным и смущённым.
     — А ты откуда знаешь?
     — Догадался уж. Ну, и что тут такого? Пойдём к ней, познакомимся.
     — Так ведь она снова спросит!
     Такой искренней озабоченностью был пропитан этот наивный вопрос, что Тим чуть не расхохотался. Но вовремя сдержал себя.
     — А ты повтори свой ответ. Если не забыла. Знаешь, на чём тонут лгуны? Не помнят, чего наговорили в прошлом, и всякий раз говорят по-новому.
     — Нет, я помню. Я сказала: «Нет, что ты!» Но она не поверила, заулыбалась как-то так, знаешь… И потом, как же я повторю это ей при тебе? Невежливо же!
     Н-да, учить её ещё и учить. Потом он ей объяснит, что мимика, жесты, красное лицо выдают потаённые мысли лучше любых слов.
     — Мы просто добрые знакомые. Хотя и знакомы уже, — он повернул запястье, — всего полчаса. И вообще, весь разговор беру на себя, ты представь меня и помалкивай. Ну, пошли же!
     Еле удалось увести стесняшку от спасительного угла.
     Эмма оказалась типичной старой девой, хотя и молодой покудова. Долговязая, нудная, нескладная, в очках немодного фасона и глухой одежде. Неудивительно, что чужие любовные перипетии её сильно интересовали.
     Когда они вошли, библиотекарша сразу ахнула:
     — Анка! Нашла-таки!
     Девушка снова покраснела, а её спутник забеспокоился: неужели это «вторая мисс Марпл», с первого взгляда умеющая распознавать всё и вся? Неужели смогла запомнить смутные приметы, сбивчиво пробормотанные подружкой, и понять по ним, что искомый найден?
     Позже оказалось, что страхи беспочвенны. Просто по лицу Анды, толковавшей о приметах, ходила неясная тень улыбки, а когда она ввела спутника в библиотеку — тень эта проявилась в полноценную любовную улыбку. Просто поразительно, сказала потом Эмма, насколько тень и улыбка соответствовали друг другу.
     Завязался разговор. Узнав, что нужно пришедшим, библиотекарша задумалась, не отказывая наотрез. По-видимому, Тим расположил её к себе.
     — А ты за него ручаешься? А то ведь у нас с этим строго.
     — Конечно, ручаюсь! Если хочешь знать, он — будущий профессор, так что почти что имеет право.
     — А чем ручаешься? Вы уже целуетесь?
     Тим понял, чем дело пахнет, и быстро, пока не поняла и не запаниковала Анда, не застеснялась и не испортила дело, наклонился к ней, чмокнул в миллиметре от краешка губ и небрежно спросил:
     — Ещё вопросы есть?
     Потрясённая Эмма нашарила в ящике стола ключ и пошла открывать дверь, а парень лёгкими жестами и беззвучной мимикой объяснился с почти поцелованной: так было надо.
     «Докторская» оказалась небольшой комнатушкой, чисто убранной, в ней царил образцовый порядок. Нечасто, видать, заглядывали сюда учёные мужи, открывали резные дверцы книжного шкафа из морёного дуба с редкими книгами, садились в старинное кресло эпохи Людовика XIV и, положив пергамент… то есть блокнот для записей на полированный журнальный столик королевы Анны, принимались читать готический шрифт. Без работы, видать, стоял в углу большой современный ксерокс, скучал компьютер со сверхбыстрым доступом в Интернет. Эх, мигом бы его облепили мальчишки, доведись им сюда пробраться!
     Тим быстро оглядел обстановку.
     — Это что? — спросил он, увидев висящее под потолком нечто, напоминающее большого утыканного иголками ежа.
     — Люстра Чижевского, — ответила эрудитка. — Насыщает воздух полезными ионами. Иголки на концах имеют высокую кривизну и, когда подаётся напряжение…
     Пришлось проявить невежливость, оборвав эту мини-лекцию.
     — В шкафу только редкие книги? — Кивок. — А здесь что?
     На этажерке лежали бок о бок большие синие «кирпичи». Чем-то знакомые…
     — Это учебно-методические комплексы, — принялась объяснять словоохотливая Эмма. — Их вообще-то держат в сейфах по кафедрам, но, когда прошёл слух о скорой неожиданной проверке, собрали вот здесь. Здесь и безопасно, и уютно. Сюда и приведут проверяющих, когда они к нас неожиданно нагрянут на той неделе, тут уже всё будет готово для них: и фуршет, и подарки.
     — Постой-постой, — перебил Тим. — Почему — комплекС? Наверное, комплекТ. Комплект материалов. Это же не упражнения, чтобы в комплексы собирать.
     — Ой, что ты! У нас, как пришёл приказ эти «кирпичи» ляпать, тоже заговорили: комплекТ, машинистка, мол, ошиблась.
     — Или писарь, — вставила словечко Анда.
     — Ну вот, хотели пойти к ректору и уточнить. А декан запретил. Приказ издал — под страхом увольнения называть эти штуки именно «комплекСами». Педантичный у нас декан.
     — Не филолог, случаем?
     — Как раз филолог. Имеет право на такие приказы. Чего ты смеёшься? — не поняла она. — На пол вон брызнул. Анда, чего это твой бушует? Погодите, тряпку принесу.
     Но за тряпкой бросилась именно Анда, с пылающими щеками. Ей сказали «твой» так походя, будто это было делом уже давно решённым.
     Тим присел и, якобы помогая вытирать капельку слюны, тихо сказал:
     — Сейчас иди к вахте, там увидишь темноволосого атлетичного студента в бежевом свитере и джинсах. Спроси, ждёт ли он Тима. Ну, меня. Если да, скажи, что ты от меня и передай приказ: идти под окна этой комнатки и ждать, действовать по обстановке. Объясни ему, куда идти. Поняла? Прямо так с тряпкой и шагай, будто выжать в туалет идёшь.
     Девушка кивнула, не поднимая глаз. Они ещё немного повозили сухой тряпкой по полу, и в это время Эмма сказала:
     — Скорее! По коридору идут. Вдруг сюда? Да скорей же уходите! Я запру.
     Анда провела рукой по волнистым волосам Тима и выскочила из «докторской». Студент пошёл было за ней, но тут же у него подвернулась нога. Громко охнул, сел, обхватив руками и изображая на лице мученье — без стонов. Поймав взгляд Эммы, сделал несколько энергичных жестов рукой: мол, закрой и запри дверь!
     Ой, это ж такое нарушение, такое нарушение!
     Шаги приближались. Библиотекарша заплясала над «беспомощным» мужским телом, но коснуться, а тем более выволочь его наружу так и не решилась. Оглянулась, сказала: «Вон туда заползи, горе ты моё!»
     И тут в дверь постучали.
     Кошкой метнулась Эмма наружу, хлопнула дверью, звякнула ключом. Из соседней комнаты донёсся её лебезящий голос.
     Убежище, куда направился внезапно выздоровевший Тим, представляло собой нишу заколоченной двери. Наполовину эта ниша была прикрыта книжным шкафом, а вторую половину загородили креслом. Отодвинуть его, спрятаться и снова придвинуть было делом нескольких секунд. А сквозь дверь, пусть и заколоченную, звуки из соседней комнаты проникали лучше, чем через стену.
     — Вот, Эммочка, — сказал густой «деканский» голос, — это наш гость из Москвы, доктор социальных наук. Только что сделал интереснейший доклад, публика его еле отпустила. А теперь интересуется положением докторов у нас в вузе.
     — И библиотечным делом, — раздался немного изменённый голос Фёдора. Наверное, вошёл в роль важной персоны, прямо по Станиславскому. — Какие у вас большие каталоги! — Топающие шаги.
     Тим терпеливо ждал, пока противник закончит свой отвлекающий манёвр. Шуршали страницы, раздавались шаги и короткие реплики.
     — Ну, я пойду, уважаемый Фёдор Гордеевич, а вы тут закончите — и к нам на банкет. Знаете, где у нас банкетный зал? По запаху найдёте, свежих огурцов, да.
     Сопровождающие ушли. Фёдор ещё покрутился по библиотеке, потом заинтересовался «докторской», якобы только что увидев.
     — Надо же, как у вас хорошо! Догадались сделать отдельно для докторов, а не в общей, где шум, гам и прочий спам. — Шаги приблизились к двери.
     Тим приложил губы к щёлке и крикнул Эмме, изменив голос:
     — Документы проверь!
     Но та не отреагировала. В конце концов, если начальство приводит человека и говорит, что он доктор наук, сомневаться не полагается, не так ли?
     Буря восторгов донеслась снаружи. Это «доктору» открыли дверь и он завосхищался обстановкой.
     Облегчённый вздох Эммы, увидевшей, что Тим успел спрятаться, был слышен даже из его убежища.
     — Эммочка, я сюда не просто так пришёл, — между тем сказал Фёдор. Неужели сделает своей сообщницей? — После доклада чертовски устал, а тут ещё и банкет. Хочу отойти немножко. Вот в этом креслице посижу. А ты будь добра, спустись в банкетный зал и принеси минералки. Пить хочу — ужас, и в голове треск.
     Секунд через десять сыщик услышал слабое постукивание в заколоченную дверь — это Эмма подбадривала его, просила продержаться незамеченным. По каким-то признакам невольный узник уловил, что колебания были ну о-очень дружественными, почти интимными. Стукнул легонько в ответ. Интимности не вышло, но смысл понятен: сижу тихо, жду, не подведу, и ты не подведи — выпроводи того типа поскорей.
     И девушка стремглав умчалась за минералкой.
     Вопреки её опасениям, оставленный осматривать комнату не стал. На что нужно, он уже положил глаз. Осторожно выглянув из своего убежища, Тим увидел, как Фёдор вытащил из-под балахона мешок, раскрыл его и стал сваливать туда поспешно выгребаемое содержимое синих «кирпичей». Не завязывая завязок, сложил пустые «кирпичи» на этажерку, затянул мешок и подошёл к окну.
     Зимой тут открывалась только форточка. Высоковато. «Доктор» немножко раздокторился, сбросив неуклюжую мантию и академическую шапочку, открыл форточку (на Тима пахнуло холодным воздухом) и, смешно подпрыгивая, стал проталкивать туда свою добычу.
     И мешок в узкой форточке благополучно застрял. Теперь сыщик мог выглядывать из-за шкафа с креслом без опаски: всё внимание злоумышленника было поглощено форточкой. Ругательства сквозь зубы, пыхтенье, прыжки, глухие шлепки. И ноль внимания на швабру, незаметно притулившуюся в уголке.
     Конечно, таким важным персонам, как доктора наук, и в голову не приходит, что швабру можно приспособить для манипуляций с высокими форточками. Он же не «голь», что «на выдумки хитра»! И которой полагается здесь убирать, для чего, несомненно, и стоит швабра.
     По каким-то родным вибрациям Тим понял, что Эмма возвращается. Решил рискнуть.
     — Швабру возьми, — изрёк он глухим, «замогильным» голосом.
     Ноль внимания. Начал дрожать под ногами пол — настолько участились прыжки, от натужного сопения, казалось, стал исходить кислород. Люстра Чижевского отчаянно раскачивалась. Да что ж это, господи, за тупость-то такая!
     Сыщик открыто вышел из-за шкафа, взял швабру и чуток отстранил ею прыгающую недогадливость.
     — Вот как надо! — Глухой удар, треск оконных рам, завибрировали стёкла — и мешок полетел вниз. Краем глаза наш герой заметил внизу, у сугроба, фигуры Ника в куртке и Анды в той же юбке и кофточке. Подморозится девка, ну что ты поделаешь! Но какая исполнительная!
     Долго смотреть вниз не пришлось, а пришлось, наоборот, — перехватить швабру как оружие. Тот, кому помогли, благодарности испытывать и изъявлять не собирался.
     — Ты! — хрипло, не по-докторски крикнул он. — Снова ты! И здесь! Да ты мне! Как же ты мне! Надо-ел!
     — Федя, не шуми, — предупредил Тим, сжимая алюминиевую ручку покрепче. — Это грозное оружие, печень вмиг пополам разваливает. Лучше сдавайся по-хорошему.
     — Ну, раз надвое, — быстро остыл тот. — Погоди, вещи только соберу. — Он нагнулся и поднял своё барахло, шапочку, небыстро повернулся…
     И тут же расслабившемуся Тиму потемнело в глазах. Метко метнул Фёдор свою чёрную шапочку! Пришлось быстро сесть на корточки, почти что нырнуть, сделать широкий шаг вбок и быстро выпрямиться. Шапочка слетела, брошенная за нею хламида цели не достигла, но вот швабру в руках удержать не удалось. Швабру успел перехватить Фёдор.
     Увидев, что обезоружен, Тим стал медленно отступать к двери.
     — Печень надвое, говоришь, — издевался Фёдор, наступая на него и по-хоккейному постукивая шваброй по полу. — Счас проверим. Больше мы с тобой не встретимся, сыщик драный!
     Он распалял себя, готовясь ударить беззащитного, но никак не мог решить, нанести ли колющий удар или, размахнувшись, рубящий. И Тим, бросив взгляд в сторону отступления, увидел стоящую в дверях Эмму, брови, взметнувшиеся под самую чёлку, и пластиковую двухлитровую бутылку минеральной воды, чуть от растерянности не роняемую.
     Как потом рассказывала восхищённая девушка, студент вовсе не выглядел испуганным. С деловитым видом он повернулся к ней, взял из слабых ручонок бутылку, как свою законную собственность, и снова повернулся к противнику. Тот, непонятно что решив, вдруг сделал мощный рывок вперёд…
     Бутылка была значительно короче швабры, что и задало тактику. Откупорить её времени не было, поэтому Тим просто подбросил её в воздух, «подвесил», так сказать, с минимальным смещением в сторону нападающего. Сам упал на полусогнутые, схватил библиотекаршу за талию и вместе с нею выкатился наружу.
     В «докторской» послышался страшный хрякающий звук — это «учёная» голова Фёдора встретилась с бутылкой. Ещё несколько грохающихся, стукающих звуков — и тишина…
     Они сидели на полу, с его руками всё ещё на её талии, и слушали, как в соседней комнате булькает, вытекая из бутылки, вода. Ещё Тим ощущал, как стучит у девушки сердце.
     «Что же я делаю?» — пронеслось в голове, — «А Настя?» — Он убрал руки с девичьего тела, чуток отодвинулся. — «А Анда? Ведь застудит же придатки, дурочка! Ждёт, небось, что ещё что вылетит». Он поднялся и двинулся к выходу. Обернувшись, ободряюще подмигнул Эмме.
     Через несколько шагов его остановили.
     — Где там Фёдор Гордеевич? — спросил мужчина представительной наружности в строгом костюме. — Его на банкете ждут. Он всё ещё там, в «докторке»?
     — Так точно, там, — ответил наш герой. — Жаль, что в «докторке» нет настоящего доктора.
     — Ты это на что намекаешь? — сдвинулись густые брови.
     — Врача, — обезоруживающе искренне пояснил Тим.
     — Врача? А что, собственно, случилось?
     — Простуда из открытой форточки. Вредное действие минеральной воды. И спотыкач на ровном месте, — загнулись один за другим три пальца.
     — Что-то не пойму я тебя, мальчик, — недовольно покрутил головой декан. — Пойду сам приглашу. А ты иди скажи вахтёру, чтобы двери запер. Банкет начинается, посторонние нам тут не нужны.
     — Да, вы даже представить себе не можете, насколько вам тут не нужны посторонние, — ответил вослед чесучовой спине Тим.

     — А что там было, в этих синих «кирпичах»? — спросил доцент Буров, сидя в кресле с дымящейся чашечкой в руках.
     — Как раз то, что вам задали подготовить, — учебно-методические комплекты. Ведь внутренняя проверка у них уже прошла, а сразу после нового года грянет инспекция министерская, вот конкуренты и подсуетились — опустошить эти большие папки, средоточия методической мудрости. Нет учметкомов — это ж такой минус! Как же они студентов учат? Может, вообще не учат? Не смотри на титулы, не смотри на звания, подозревай профессора, проверяй академика. И вылетает педологический с дистанции.
     — Я ведь уже говорил, — устало откинулся на спинку доцент, — раз мы безучастно взирали на то, что всякий институтишко норовил самоназваться университетом или академией, то теперь должны терпеть, что нас, настоящий университет, будут шерстить, как тот институтишко. Да что там академии! Военные училища дружно отчеканили, что они — институты. Будто к войне готовимся, честное слово! А ведь в 1914 году мобилизация в Российской империи послужила поводом к войне с Германией.
     — Война — это вряд ли.
     — По этому лишь поводу — да, не думаю. Кстати, каких-то западных демаршей по этому поводу не последовало — их разведки хорошо знают, что это у нас за «институты» такие развелись. Приборов нет, реактивов нет — даёшь квантовую химию, ура!
     — А почему — институт? Сразу уж попёрли бы в академии!
     — Э-э, у военных даже бардак должен отвечать уставу. Воинские звания присваиваются в строгой последовательности, ну, и у вузов так же. К тому же военные академии, настоящие, существуют испокон веков и они мигом поставят на место любого, кто только заикнётся о равной с ними ноге. А на «гражданке» это было вакантное название — там академии были только научные. Ну, и ломанулись институты в «академии».
     — И теперь всё это будут сокращать?
     — Болонизация, аттестация, аккредитация… Но не будем печалить нашу новую знакомую. От массы негатива задохнуться можно. В любом случае, Андочка, ты ничего не потеряла бы — писарем и к нам можно устроиться.
     — Мне и надо было сразу к вам, где Тим, да разве ж я знала?
     — К нам, да не писарем, а сразу уж студенткой. Опекать бы тебя начали, Анфиса подружкой бы стала. Она ведь у нас тоже деревенская… то есть из села родом, но привыкла уже, приучили мы её к городу.
     — Ой, я бы рада! А почему меня нельзя печалить? Это что-то секретное, да? Так я же — могила, никому ничего!
     — Не только в этом дело. Просто ты не в курсе наших дел, не поймёшь ещё, о чём гутарим… или не поймёшь всех деталей, а каждое слово ведь не наобъясняешься. Так что давай, поступи, поварись в нашей среде, попривыкни, и всё станешь понимать, о чём говорить будем.
     — А может, я пойму всё же? В деревне все говорят, что я сообразительная.
     Буров улыбнулся, но ответить не успел. В дверь постучали, пришлось подняться и открыть.
     Донат Купидонович прямо с порога стал жаловаться.
     — Ну почему, почему я должен ставить в консультанты этих жирных котов?! Да, я слушал их лекции, на работа-то всецело моя и никого другого!
     — Тише, коллега, тише, — сказал Куприян Венедиктович. — Тут студенты.
     Быстрый взгляд через плечо — и быстрая реакция.
     — Тогда беру свои слова обратно. Коты не жирные, а в меру упитанные. Но дарить им я всё равно ничего не буду!
     Тим толкнул ногой Анду:
     — Поняла?
     — Ой, нет. О чём это он? Кошек дома разводит, что ли?
     — Ха! Поваришься в нашем котле, как Бурыч сказал, и всё станет ясно.
     — Присаживайтесь, Донат Купидонович, — тем временем говорил Буров. — Чайку глотните. На банкет вас там не оставляли?
     — Нет, он только для профессоров. Ага, спасибо. Сахару две ложки. А у вас неплохой стол, коллега!
     — Стараемся. Зимой горячий чай ох как кстати. Ну, как прошла конференция? — спросил Куприян Венедиктович, опасаясь, что коллега брякнет что-нибудь насчёт очередей в коридорах налоговой инспекции. — Вам ведь не все доклады удалось послушать?
     — Хватило и трёх последних. Ну и докладики были, скажу я вам!
     — Дайте какой-нибудь эпизод на зуб нашим сыщикам, — попросил Буров. — Заодно и Антонида поучится логическому мышлению.
     Купчинин ненадолго задумался, прихлёбывая чай, потом хлопнул рукой по столу:
     — Вот что! В военном училище…
     — Институте, — тихо поправила Анда.
     — Ишь ты! Ну, хорошо — в военном институте сейчас вводят курс квантовой химии. И вот выступает докладчик и объясняет, почему нельзя иначе. Расчёт, говорит, даёт во многих случаях более точные значения величин, чем эксперимент. Нехило?
     — Что скажет дедукция? — Буров обернулся к Тиму.
     — Дедукция, Куприян Венедиктович, скажет то же, что и Анда, когда ей объяснят суть дела. Вот смотри, — он обернулся к девушке и поставил перед ней на ребро два аэрофлотовских кусочка сахара. — Вот этот кусок — экспериментальное значение, этот — расчётное. Какое из них точнее?
     — А что значит — точнее?
     — Ну, значит — ближе к истинному значению. Держи, — и он дал ей третий кусочек.
     Девичьи ручонки не знали, куда его положить.
     — Куда же мне его? Что значит — истинное значение?
     — Поскольку химия — наука экспериментальная, истину даёт только эксперимент. Истинное значение, значит, — экспериментальное.
     — Но тогда, — она сложила два кусочка стопкой, — тогда тут вообще нет никакого отклонения. Точность абсолютная. Расчётное, — пренебрежительный щелчок пальчиком, — всегда погрешнее будет. Разве только и его сверху положить, тогда на равных.
     — Молодчина! — сказал Буров. — Теперь ты, Тим, придумай за военных, как спасти положение.
     Студент немного повращал глазами, озирая стол. Ник, не зная, что именно ищет друг, протянул ему свой нераспечатанный сахар.
     — Спасибо, друг! Натолкнул на идею. Надо поставить два эксперимента. Один точный, он даст истинное значение. — Щёлк! — Второй — типа игры в поддавки, грубый, чтобы результат далеко в сторону ушёл, дальше теоретического значения. — Ш-ш-ш-ш-р-р-р! — И дело в шляпе. Ведь когда говорят «экспериментальное значение», молчат, что это наиболее точный эксперимент.
     — Эй, эй, ты мне чуть стакан не опрокинул! — крикнул запоздало Ник. — Вот и помогай тебе.
     Анда сделала большой глоток и звякнула блюдцем.
     — Вот мой стакан, Тим. Если хочешь, опрокинь. Это для дела нужно, я наперёд знаю.
     — Нет, это у нас всё опрокидывают, ставят с ног на голову, — сердито сказал Куприян Венедиктович. — Хотят раздуть учебные часы, а за ними — и штаты, и чёрт те что городят. Ладно, Анда, потом узнаешь, что за часы, что за штаты. Пока подскажу ещё один ход за нечестную сторону. Эксперимент обычно повторяют несколько раз, а полученные значения усредняют. Изгоняют таким макаром случайные ошибки. И за истинное значение принимают именно среднее, у которого минимальна ошибка. А вот единичное измерение менее точно и можно, будь охота, из них выбрать такие, которые дальше отстоят от среднего, чем теоретически рассчитанное. И, тыча в них пальцем, кричать, что эксперимент хуже… самого себя.
     — Не поняла, — замотала головой девушка.
     — Потом объясню, — тихо сказал ей Тим. — Много надо узнать, чтобы понять. Давай-ка ещё чайку налью тебе.
     Несколько мгновений царила тишина.
     — А вообще-то доклад понравился, — задумчиво сказал Донат Купидонович. — Твёрдым голосом, с мультимедией яркой и звучной. Его неофициально признали лучшим. Ходят слухи, что повторят в следующий поток.
     — Слухи ходят? — громко переспросил Буров, пытаясь заглушить фырканье студентов; кое-кто, не успев проглотить чай, выфыркнул его под себя.
     — Ну да, — не ожидал подвоха Купчинин. — Вы же знаете, коллега, у нас информация поставлена слабо, и то и дело ходят слухи.
     — Ещё как знаем! — хором ответили друзья.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"