Шмелев Степан Викторович : другие произведения.

413 анархистов

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 4.54*4  Ваша оценка:

  
  
  Степан Шмелев
  
  
  
  
  
  
  
  
  413
  анархистов
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  В конечном итоге меня признают невменяемым,
  Но эти строки заставят обратить внимание
  На нудные пробки, унылые здания
  Убитые дороги, и мое домашнее задание...
  Алексей Долматов
  
  Часть 1. Master of puppets
  1.
  Мне нет и тридцати. Это хорошо. Я пишу что-то очень похожее на мемуары, а это плохо! В этом возрасте плохо...
  Мне иногда говорили, что я родился с серебряной ложкой во рту, говорили, что я счастливчик, везунчик, и вообще у меня все отлично складывается, остается немного потерпеть и все получиться, но терпеть не уже нет сил, одолевает скука.
  Моя мама мне в детстве говорила: - Умным людям не бывает скучно! (она считала меня умным ребенком, и сей час таковым считает), а я в свою очередь, как умный ребенок придумываю себе развлечения. Сижу за компьютером, стучу по клавишам, пытаясь найти то, ради чего стоит продолжать жить. Пока пишу - живу.
  Возможно я зажравшийся сукин сын, и все что дальше мной будет написано - это лишь показной крик о помощи. Если на этот крик ни кто, ни обратит внимание, это будет лучшее, что сможет мне дать человечество в качестве поддержки. Хотя возможно все это просто слова, наверное, я не так умен, как считала мама и страдаю от собственной глупости и скуки в свои неполные тридцать лет.
  Завтра первое сентября - День знаний, первый день полноценной работы всех школ на территории Российской Федерации.
  Я вышел из отпуска месяц назад, а все еще ни как не могу привыкнуть ходить на работу, а если быть честным самим с собой, то просто не хочется. Хочется кардинальных перемен. Хочется быть другим, но в то же время оставаться самим собой. Хочется двигаться дальше, искать новые пути, искать новые сюжеты своей никчемной жизни.
  Часто задаю себе вопрос: что я сделал хорошего, сегодня? В ответ тишина. Что я сделал хорошего хотя бы для себя, пока я был в отпуске, пока катились по линии жизни эти пыльные летние дни?
   Влюбился.
   А я знаю, влюбляются не выбирая, и мне кажется, что это опять не тот человек, не тот с кем я бы мог прожить многие годы и уж тем более, я не готов потратить на этого человека свою короткую жизнь...но все же я влюбился!
  Сегодня мне хочется, надеется, что моя жизнь будет действительно коротка, и хочется, надеется, что это будет не больше чем забавная история, которая останется после меня.
  2.
  Я обожаю этих маленьких анархистов и не люблю их бестолковых родителей. Дети выигрывают, причем всегда, всегда побеждая предыдущее поколение. Когда-то и я мог побеждать.
  Они выигрывают за счет того, что в их голове сидит внутреннее бессмертие. Одни из них думают, что смерть, конечно, наступит, но очень не скоро и есть чертовски много времени, что бы все изменить и переиграть. Другие же, вообще не размышляют над этой непростой темой, для них ее просто нет.
  Нет смерти - нет темы.
  Осознав то, что жизнь тает, начинаешься погружаться в бесконечную суету, и так проживаешь с ней остаток своих дней, а этот остаток, как показывает практика в огромном количестве случаев - большая часть твоей жизни. И она могла бы стать лучшей, если бы не эти бесконечные метания и нервозность повзрослевших детей, озабоченных своей значимостью.
  Повзрослевшие дети тащат не повзрослевших детей в школу, девочки девочкам раздраженно поправляют банты, мальчики мальчикам холодно с легким оттенком безразличия, поправляют галстуки - это идут будущие первоклассники.
  Родители вместе с детьми зачислены в школу, им предстоит одиннадцать лет домашних заданий и бесконечно-нудных родительских собраний.
  Коллектив школы их всех сердечно поздравляет!
  Сегодня должны пройти три линейки. Почему три, а не одна? Одна для всей школы, для учеников, родителей и учителей? Потому что школа слишком мала и у нее практически нет собственной территории, она зажата между жилыми зданиями, рестораном Макдональдс, старой площадью, и огромными шумными дорогами.
  Наша школа находится в центре города, ей в этом году исполниться 111 лет со дня основания. Когда-то она была названа в честь Александра II и была основана в честь сороковой годовщины отмены крепостного права царем освободителем.
  А из выше перечисленных фактов вытекают очень конкретные выводы, здание сыпется, трубы текут, помещений для всех недостаточно ну и много чего еще по мелочи.
  И так три линейки: в 9.00 собираются 1- е, 9-е и 11- е классы, в 10.00 2-е,3-е,4-е,5-е классы, в 11.00 все остальные те есть 6-е, 7-е, 8-е,10-е. Всего в этом году 413 анархистов.
  3.
  Все линейки пройдут в спортивном зале в соответствии с расписанием. Это помещение с высокими потолками, практически квадратной формы, что является исключением, нежели чем правилом для подобных помещений в школах.
  Зал украшен воздушными шарами темно зеленого цвета. Их в безвозмездное пользование предоставил школе, улыбчивый молодой человек, являющимся сотрудником банка, что находится неподалеку от нашего образовательного учреждения. Конечно, в данном случае банк преследует свои меркантильные цели, на шарах логотип банка и кривая надпись, повествующая о том, что кредиты лучше брать именно в этой финансовой организации, а не в какой-нибудь другой. Потому что они предоставляют такие восхитительные условия, что просто улет!
  Заместитель директора по воспитательной работе, будучи женщиной с прекрасным художественным вкусом, когда украшала зал вместе с вожатыми и старшеклассниками, развесила эти шары в виде гирлянд. Причем, так, что бы все надписи упирались в стену и не мозолили глаза родителям, учащимся, и остальным членам администрации школы.
  Опять бестолковая пиар акция в рамках образовательного учреждения, и эксплуатация наших ресурсов в виде огромного числа посетителей с треском провалилась.
  Вообще стоит отметить огромное количество рекламной продукции, которая появляется в школе перед светлым праздником День знаний: это календарики, огромные настенные календари, закладки, обложки для тетрадей, бланки для школьных расписаний да много чего еще, приносят различные представители разношерстных компаний. Разнообразие фирм поражает воображение, это фирмы занимающиеся художественной фотографией, строительством, извозом людей, изготовляющие продукты питания, канцелярские товары и много других таких же ярких, таких же стремящихся к росту ВВП РФ и благосостояния всей нации.
  4.
  Первая линейка началась. Очаровательные первоклассники, трогательные, с огромными букетами, удивленными глазами. Идут испуганно озираются, увидев отца или маму с камерой в руках, широко улыбаются. Задерживают взгляд, поворачивая голову в сторону родного человека, продолжая телом двигаться вперед, держа за руку своего таково же одноклассника. Кто из пары очнется быстрее, тот сразу начинает нервно дергать за руку партнера, пытаясь того вернуть в школьную действительность, кажущейся им еще вполне чудесной и занимательной.
  Учителя начальных классов, мягкими уговорами и аккуратно подталкивая и поправляя движение колонны своих подопечных, помогают им занять свои места на этом праздники. Прямо напротив первого класса у противоположной стены стоит одиннадцатый. Они переговариваются и смеются. Не видели друг друга целое лето, скучали. Я на них смотрю строго, нахмурив брови. Они тут же замечают и мимикой лиц, дают понять, что все поняли, и обещают до конца торжественной части, вести себя как подобает. Я удовлетворительно киваю, не обделив своим вниманием каждого, стараясь заглянуть им в глаза. Девятый класс стоит смирно, со скучающим видом.
  Двое ведущих выходят к микрофону, говорят торжественную, банальную, но безумно важную чепуху с точки зрения патриотического воспитания, и объявляют: - Звучит гимн Российской Федерации!
  При первых нотах гимна, те, кто сидел, встали, те, кто стоял, вытянулись в струнку. Сам стою смирно руки по швам, губами бормочу слова. Смотрю на представителей более старшего поколения. А у них на губах все тот же "Союз не рушимый, республик свободных, на веки сплотила,..." Забавно, я пытаюсь сдержать мелкую, но добродушную улыбку на своем лице, пытаясь сохранить серьезность, и это у меня, кстати, неплохо получается.
  Опять у микрофонов ведущие, выдержав паузу, торжественно произносят: - А теперь слово предоставляется директору школы, Станиславу Витальевичу Шелеву.
  Одернув пиджак за лацканы, я сделал шаг вперед и уверенно пошел к микрофону.
  5.
  Это мой третий год в должности директора школы. Первый раз, когда я выступал на подобных торжественных, официальных мероприятиях с речами, я очень нервничал. Готовясь к выступлению, писал слова выступления, несколько раз переписывал их от руки, потом набирал текст на компьютере, распечатывал, вкладывал в папку, и нервно сжимая ее в руках, выступал. Бывало, путался, сбивался, несколько виновато улыбался, мило краснел, открывал папку, быстро находил то место в тексте, где растерялся и продолжал, читая по бумажке или немного подсматривая. Чувствовал после этого себя ужасно неудобно.
  Молодости многое простительно, и понимающая публика прощала мне эти шероховатости.
  Теперь все несколько иначе. За полчаса до выступления, быстро, тезисно, набросав текст на маленьком клочочке бумаги, проговариваю всю речь про себя несколько раз. Она всегда получается разная, но суть сохраняется, держится за три-четыре коротких тезиса. Спрятав листок в карман пиджака, после объявления ведущих, под легкие аплодисменты выхожу к микрофону. На лице легкая улыбка, руки расслаблены, взгляд перед собой, рассматриваю, тех, кто рассматривает и оценивает меня. В эти секунды я точно знаю - со мной все в порядке!
  Аплодисменты стихают, и я начинаю: - Здравствуйте дорогие, учащиеся, дорогие родители, дорогие учителя. Разрешите мне поздравить вас с этим прекрасным праздником, Днем знаний, 1- го сентября. Именно в этот прекрасный день, школа наполняется жизнью, превращаясь из простого архитектурного сооружения в храм знаний. (Мысль про себя - Банально, пафосно и бестолково). Именно в этот день, учитель становится учителем, а ученик учеником. (Мысль про себя - опять какая-то хрень, продолжай с серьезным видом улыбаться, и надо как-то исправлять ситуацию, пора вернуться к тезисам.) Но все мы знаем, что любое обучение, на любом уровне не возможно без доверия. В первую очередь доверия между учеником и учителем. Хочется отметить, что не только ученик должен доверять своему учителю, но учитель своему ученику! Доверять настолько, что бы позволять тому развиваться в собственном русле, давать возможность искать и находить, падать и подниматься, но при этом никогда не выпускать его из виду и быть всегда рядом. Только настоящий учитель может простить ошибки своего ученика, только настоящий ученик может простить ошибки своего учителя!
  Доверие и взаимопонимание, должно выходить за рамки бинарной системы ученик-учитель (Мысль про себя - как сюда попало словосочетание "БИНАРНОЙ СИСТЕМЫ"?) неотъемлемой частью этой системы, являются и родители. От отношения родителей к школе и педагогу зависит отношение самих детей, наших учеников. И здесь, мне хочется напомнить родителям, что они, то же педагоги, то же учителя своих детей. Именно вы показываете нашим ученикам, как надо общаться, как дружить, трудиться и отдыхать, как помогать ближнему, как не быть равнодушному к чужой беде. Вы, так же как и каждый из моих коллег являетесь частью образовательной системы. Именно вы дорогие родители, папы и мамы, бабушки и дедушки, являетесь не просто ее частью, а ее опорой и поддержкой (Мысль про себя - лихо загнул!) Я сам, как многие из вас знают, окончил эту саму школу, где мне посчастливилось работать, и я работаю с теми учителями, что когда-то воспитали меня. В этот солнечный день я говорю слова благодарности, своим учителям. Спасибо. Спасибо вам большое!
  Пауза. Небольшой поклон. Жидкие аплодисменты. На моих губах все такая же легкая праздничная улыбка. Я удаляюсь на свое место.
  Праздник еще продолжается. Несколько праздничных номеров, еще несколько речей и поздравлений. Выступает представитель родителей, представитель администрации района, читают стихи первоклашки, красивый танец под приятную музыку, танцуют ученики девятого класса.
  Под занавес всего мероприятия учащийся одиннадцатого класса, сажает на плечо девочку первоклассницу и та, зажав в своем маленьком кулачке школьный колокольчик, дает первый звонок.
  Финал. Все радостно расходятся, дети и родители дарят цветы учителям. А у меня впереди еще два подобных мероприятия.
  Скучно. Я смотрю на весь этот праздник и пытаюсь осознать, как я сюда попал, как я вернулся в школу? Мне, почему то кажется, что я должен быть сейчас, где-то в другом месте, с другими людьми.
  И сам я должен быть другой...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Эти... Эти мутные будни
  И эти изученные до жути маршруты,
  Прут меня лет с пяти.
  И чуткие...
  Алексей Долматов
  Часть 2. Kid A
  6.
  Жизнь - это воспоминание. Если нет воспоминаний, то и не было ни какой жизни. Если ты сам ее не помнишь, если след твоего бренного существования не остался твердым отпечатком, в чьей-нибудь судьбе, значит ты просто исчезающая тень, озабоченная полным слиянием с лучами полуденного солнца.
  Что я помню? Достаточно много. Что из этого можно назвать жизнью? Все. Но есть этапы жизненного пути, меняющие нашу реальность, меняющие нас и позволяющие испытать что-то новое.
  Мы часто сами себе говорим - Это уже не важно. Забудь. И махаем рукой.
  Ключевое слово в этом предложении "уже". Все что уже не важно, то остается значимым событием нашего прошлого, от которого последствия словно круги на воде, мелкой рябью будут проходить по всей нашей последующей жизни.
  Мы пытаемся нивелировать значение трагических и печальных событий, стараясь не думать про них, хотя именно эти события, толкают нас вперед, заставляя эволюционировать, развиваться и постоянно искать выход, из сложившейся ситуации.
  Счастливые мгновения нашей жизни, заставляют нас замереть и задержать дыхание, прикоснувшись к некоторому таинству. Как будто бы мы на короткое время приоткрыли шторку скрывающую благоденствие от наших глаз. Но со временем, то, что когда-то казалось прекрасным, растворяется в рутине. Все те мгновения, что делали нас счастливыми, монохромными выцветшими фотообоями закроют зияющие дыры памяти.
  Счастье имеет свой срок годности. Счастье - это скоропортящийся продукт. Сегодня ты счастлив, а завтра, ты уже медленно начинаешь погружаться в депрессию, хотя совершенно никаких перемен не произошло. Все должно было остаться на своих местах, и хорошее настроение, и уверенность и прилив сил...
  ...но нет!
  Все это куда-то испаряется... и ты ощущаешь, что все те элементы, сопутствовавшие счастью, возносятся вверх, сквозь небеса. Куда-то вверх в космическое пространство, оставляя тебя слишком живого и приземленного далеко внизу.
  Бывает так, что мы часто вспоминаем счастливые моменты, но счастье из воспоминаний, очень похоже на пельмени. Как только холодильник перестал работать, они, лежа в морозилке, очень быстро оттаяли, слипнулись, свалялись, и превратились в единую неудобоваримую массу.
  Хотя если разобраться, может быть все несколько иначе? Стоит взглянуть и внимательно рассмотреть прошлое. Ведь твоя жизнь начинается не с рождения, твоя жизнь начинается с осознания перемен. И в то мгновение когда ты понимаешь, что ты меняешься, неважно в хорошую сторону или в плохую, ты начинаешь свой путь, свою настоящую жизнь.
  7.
  Биологическая жизнь началась в 1982 году.
  Моя - биологическая жизнь.
  За окном весна и вроде бы я был счастлив.
  У меня в тот период, все как у всех, папа, мама, любящие бабушки и дедушки, плюс пара очаровательных, мудрых прабабушек полных молитвами, стихами и прибаутками. Прадедушек нет - умерли.
  С отцом и матерью живем в коммуналке. У нас две комнаты, а в квартире всего их четыре. Наши соседи одинокая, пожилая дама и одинокий средних лет мужчина. В квартире еще имеются раздельные туалет, ванна, и кухня - это несколько облегчает жизнь, потому что у многих в нашем районе, туалеты находятся на улице, виде деревянных кабинок с покосившейся дверью, стоящих над вонючей, выгребной ямой, а ванной комнаты вообще нет. Люди моются в общественных банях по выходным.
  Соседка умерла. Ее смерть для меня прошла незаметно. Пожилая дама, как будто бы исчезла, испарилась. Ее просто не стало. Может я спал. Может быть, я тогда жил с бабушкой, но это событие точно прошло мимо меня. Возможно еще и потому, что смерти для меня в то время просто не существовало.
  Со временем родители выкупили ее небольшую комнатушку у ее дальних родственников, которым эта недвижимость досталась в наследство, и у нас стало три комнаты. Простора стало больше.
  Оставшийся сосед периодически менялся. Один мужчина выезжал из комнаты, другой въезжал. Для меня все были на одно лицо, потому что они курили, и от них противно пахло дешевым табаком. Они ходили по квартире в майках и в тренировочных синих штанах с тормозами и пузырями на коленях. Работали водителями такси или грузовых машин и были настолько обычными, что мне иногда казалось, подобные персонажи живут рядом с каждой интеллигентной семьей.
  В принципе, так оно и было.
  Сосед по истечению нескольких лет исчез, и его комната осталась запертой на ключ. Пробраться в нее очень хотелось. Хотелось посмотреть, как там все устроено, осталась ли медная пепельница в виде парусника, остался ли засаленный коричневый диван возле стены. Остались ли тапочки, в которых он передвигался по кухни, лениво шаркая по истертым половицам.
  Мама с папой говорили, что он женился и переехал в квартиру к своей жене. Они этому факту были рады и я вроде бы то же. Мы были рады не семейному счастью чужого человека, а тому, что удалось получить в свободное пользование, ванну, туалет и кухню.
  
  8.
  В этом году случилось много чего интересного помимо моего рождения:
  1. Компания Intel выпустила первый Intel 80286 - 16-разрядный процессор второго поколения архитектуры x86;
  2. В Оквилле (Онтарио) родились первые в Канаде близнецы, зачатые в пробирке;
  3. Начало англо-аргентинского вооружённого конфликта из-за Фолклендских (Мальвинских) островов;
  Где-то между этими знаменательными событиями под цифрами 3 и 4 на свет появился Я.
  4. Английская королева Елизавета II провозгласила Канаду полностью независимой;
  5. Население Китая превысило миллиард человек;
  6. Ирано-иракская война: иранская армия освободила город Хорремшехр от иракской оккупации;
  7. Иоанн Павел II стал первым папой римским, посетившим Великобританию с визитом;
  8. Израильская армия начинает вторжение в Ливан;
  9. На экраны США вышел фильм Стивена Спилберга "Инопланетянин". Доходы от проката и продажи видеокассет превысили 700 млн. долларов;
  10. В выступлении на Генеральной Ассамблее ООН президент США Рональд Рейган назвал СССР империей зла;
  11. Американская национальная футбольная лига (НФЛ) назвала кокаин главной угрозой для спорта;
  12. Спустя три года после развода с первой женой, Оззи Осборн женился вторично на Шэрон Арден;
  13. В Великобритании взломщик Майкл Фейган пробрался в Букингемский дворец, Лондон, украл бутылку вина из винного погреба и затем оказался в спальне королевы. Королева проснулась и увидела выпивающего Фейгана, но начала звать на помощь только тогда, когда он попросил у неё закурить;
  14. В Англии вышел фильм "Pink Floyd": "The Wall";
  15. Принято решение о повсеместном запрете вылова китов в коммерческих целях;
  16. Учёные из Дармштадта, Западная Германия, сообщили об открытии 109-го элемента периодической системы Менделеева - мейтнерий;
  17. Вопреки протестам со стороны Израиля, Папа Римский Иоанн Павел II дал в Ватикане личную аудиенцию лидеру ООП Ясиру Арафату;
  18. Скотт Фалман предложил использовать смайлики в качестве способа выражения эмоций при общении в Сети;
  19. Создан Государственный камерный ансамбль "Виртуозы Москвы" под руководством скрипача Владимира Спивакова;
  20. В Нью-Йорке прошла премьера мюзикла "Кошки" английских авторов Эндрю Ллойд Уэббера и Тима Райса.
  21. Комета Галлея в 30-й раз появляется в окрестностях Земли;
  22. День рождения группы "Наутилус Помпилиус";
  23. Похороны Л. И. Брежнева на Красной площади;
  24. Хирурги из университета Юты впервые имплантируют постоянное искусственное сердце дантисту на пенсии Барни Кларку, с которым тот проживет 112 дней;
  25. Первая казнь смертельной инъекцией происходит в Fort Worth Prison, Техас;
  26. ... и еще много событий достойных внимания...
  Когда меня принесли из роддома, меня часто вытаскивали из моей кроватки и клали на большой круглый деревянный стол. Мама смазывала мой розовый пупочек зеленкой, целовала в животик и кормила, потом укладывала в мою решетчатую колыбельку. Это процедура проводилась практически повседневно в первые дни моей жизни, потом исчезла зеленка, а потом, я сам смог держать ложку в кулаке за обедом и мог самостоятельно забираться в кроватку.
  Время летит быстро, незаметно. Многое меняется.
  В трех летнем возрасте я, четко осознал одну вещь. К таким как я, самостоятельность приходит быстро, когда появляется младший брат или сестра. У меня появился брат.
  Теперь я смотрю со стороны, как мажут пупок зеленкой и целуют чужой животик. Встаю на цыпочки и цепляюсь за край стола маленькими, пухлыми пальчиками, и разглядываю весь процесс. Любопытно.
  Про меня, то же не забывают. Меня мама нежно целует в лоб, но после того как с братом завершит все вышеперечисленные процедуры.
  Первого целуют всегда вторым.
  9.
  У нас с братом было счастливое детство. Несмотря на непонятный, переходный период в истории нашей страны, мы были счастливы или по крайней меры сыты.
  Вместе с матерью мы стояли в очередях, за продуктами питания и товарами широкого потребления. Она держала меня за руку, а брат молчаливо дремал в огромной, зеленой коляске, украшая слюнявчик веселыми пузырями. Я крутил головой и изучал окружающий мир.
  Каждый месяц, обычно вечером, я помогал родителям раскладывать разноцветные талоны, на продукты, расфасовывая их по цветам, или смотрел, как это делают они, перебирая в руках разноцветные бумажки, предварительно нарезав их ножницами. Обмотав талоны резинкой для волос, мама складывала пестрые, тощие стопочки, в небольшой сервант, стоявший возле кровати.
  Приятно переживать кризисные времена, при полной невозможности осознать всю тяжесть положения, каждой отдельной семьи нашей необъятной страны. Свой собственный маленький мир детства, казался гораздо больше, чем мир, где геополитические проблемы, возникали неумолимыми волнами и захлестывали с головой увядающее советское государство. Внутренние болезни терзали его с не меньшей силой, сокращая продолжительность жизни.
  Мир менялся. Мы менялись то же, постепенно взрослея.
  Все что нас ждало впереди, было покрыто тайной. Мы не могли задумываться над данным вопросом, да и что такое тайна, врят ли мы понимали до конца.
  А сегодня когда уже тебе практически тридцать, можно дать определение тайны, но тайна растворяется, оставляя тебя один на один с сухой реальностью. Сегодня можно просчитать достаточно подробно, куда тебя заведет жизненный путь и от этого становиться несколько грустно. Наверное, именно от осознания этого факта многие взрослые люди совершают глупости, за которые им приходится расплачиваться.
  Я не исключение. У меня все как у всех или как у большинства... по лекалам мироздания.
  10.
  Меня били родители один раз в жизни. За мою доброту и внимание к ним, но я как любой ребенок требовал внимание и к себе. А я практически всегда получал что хотел. И этот случай не был исключением.
  Утро. Семь часов утра. Воскресенье. Мне не спиться. Скучно. Брожу по квартире, шатаюсь из угла в угол. На мне колготки и рубашка. Оделся сам. Пытаюсь понять, насколько я голоден. Делаю вывод - не очень, но точно знаю без компании скучно. Брат в возрасте практически двух лет, не очень веселая компания, так что решаю - пусть спит.
  Иду к двери, что ведет в спальню родителей. Прислушиваюсь, тишина. Приоткрываю, заглядываю. Все еще спят. Странно.
  - Ма-а-а-м, - зову тихо, практически шепотом, даже не зову, а звучу в тишине родительской спальни.
  В ответ тишина. Чуть подождав, продолжаю свою заунывную утреннюю песнь.
  - Па-а-ап.
  Мне шепотом в ответ, тихий бережный мужской голос: - Сын дай поспать, иди, поиграй.
  - Па-а-ап.
  - Иди, поиграй. Только брата не буди, скоро встанем. Скоро,.. - последнее "скоро" совсем прозвучало вяло, голос быстро проваливался в дремоту своего хозяина.
  Пластмассовые игрушки: солдатики, фигурки животных, кубики с буквами, - это не весело, это сейчас не очень-то интересно. Сейчас очень нужно живое общение.
  Открыв пошире, дверь, я на четвереньках заползаю в комнату, подползаю к основанию кровати. Тут стоят домашние тапочки родителей. Засовываю в огромные мамины тапки, свои маленькие ладошки. Вскакиваю с тапками на руках и ставлю их на одеяло прямо перед маминым носом.
  Она просыпается, трет глаза руками. Чуть улыбается, но говорит:
  - Стасик. Убери тапочки с кровати.
  Я послушный мальчик. Тут же убираю домашние с кровати на пол.
  Но я не только послушный, я еще и целеустремленный. Мамины тапочки на моих ладошках вновь влетают на чистое белоснежное одеяло.
  Мама чуть строже: - Стас, тапочки, грязные, кровать чистая. Нельзя ставить грязные тапочки на чистую кровать. Убери их, пожалуйста.
  Я послушный мальчик. Я целеустремленный мальчик. Движения просты - тапочки на пол, тапочки на кровать.
  Отец спит. Мама сдвигает брови, и с ноткой раздражения в голосе повторяет еще раз: - Я тебе все объяснила, убери тапочки с чистого пододеяльника. Поставь их на пол.
  Я послушный мальчик. Я целеустремленный мальчик.
  Четвертый раз она уже не повторяла. Мама моментально сорвала правой рукой тапочку с моей ладошки, левой рукой повернула меня к выходу из комнаты и спиной к себе и отвоеванной тапочкой звонко шлепнула меня по попе.
  Отец проснулся. Я обиделся, и вышел из комнаты, не проронив ни звука, на долю секунды обернувшись на послеледок.
  Много позже, моя мама любила вспоминать этот случай и часто рассказывала за чашкой чая его своим подругам и моим друзьям, постоянно приговаривая: - Это был первый, и последний раз, когда я его ударила, потому что у него был такой взгляд, взрослый. Взрослый и обиженный. Мне было ужасно неудобно перед собственным маленьким сыном.
  Мамины подруги и мои друзья всегда смеялись над этой историей, смеялись от души. Я смеялся то же.
  Наталья Алексеевна - очень живой рассказчик и неплохой актер.
  
  11.
  Я не любил детский сад, по многим причинам. Надо было вставать рано утром. Надо было торопиться, потому что тебя торопили родители, а они опаздывали на работу, и все приходилось делать очень быстро: умываться, одеваться, завтракать, обуваться и бежать. И кормили там не очень вкусно, ужасная манная каша, кипяченое молоко, суп непонятного вкуса, цвета и запаха, хлебные котлеты, кисель похожий на сопли.
  Пока дорога сжигала мою не проснувшуюся энергию, я молчал и недовольно морщился, семеня вслед за родителями, но как только переступал порог дошкольного образовательного учреждения, со мной случалась истерика. Заливаясь слезами, я переодевался, цеплялся за одежду родителя, что в этот день сопровождал меня. В эти самые минуты, я очень четко понимал, что совершенно не хочу сливаться с шумной группой вполне жизнерадостных сверстников.
  В те мгновения, как не странно, мне было очень стыдно за себя, но я не мог остановить свой вой и плач, не мог разжать руку и отпустить родного и самого близкого человека на работу. Нет, конечно, мог, но при одном условии. Если меня возьмут с собой, и в данную минуту было совершенно неважно, куда, можно на работу, можно домой, можно еще, куда, ни будь, но только не оставаться в этом миролюбивом зверинце.
  Сложившуюся ситуацию мог исправить только один человек. Молодая, симпатичная, приветливая, очень спокойная воспитательница с добрыми, как весенняя луна глазами.
  Я ее обожал, чем родители и пользовались. Я ее обожал, а они ее боготворили: - Вера Владимировна, - обращались они к ней в эти трудные минуты, пряча улыбку - только вы можете помочь.
  Она с пониманием кивала, присаживалась на корточки возле меня, улыбалась, что-то говорила, и словно душевнобольного, медленно без резких движений, уводила в сторону игровой комнаты, где суетились мои беззаботные одногрупники.
  А я шел за ней, утирая слезы, нервно всхлипывая и был вполне счастлив.
  12.
  Самое лучшее в раннем детстве - это молочные зубы, но понимание этого факта приходит далеко не сразу. Сразу в этом мире вообще ничего не бывает. И это осознают практически все разумные люди, но не дети, хотя именно среди детей в этом плане, я был исключением.
  Очередной будний день. Детский сад. Прогулка. Девочки вьются вокруг воспитателей на веранде, у них в руках куклы, кукольные коляски, а в уме только дочки-матери. Мальчики на детских горках возведенных по среди двора в виде космической ракеты и паровоза, шляются по асфальтовым дорожкам или копаются в песочнице.
  Я в песочнице. Стою, возвышаюсь над мальчиком, сосредоточено сооружающим куличики, основательно, аккуратно и сосредоточено. Я его знаю, его зовут Артем. Мы с ним ходим в художественный кружок по четвергам и субботам. Рисуем. У него получается, у меня нет. У него получаются куличи, а у меня нет. Я забросил это бестолковое занятие, а он с упорством продолжает. Терпеть это, больше нет сил, и я вырываю из его рук пластиковое ведерко, и пытаюсь от него убежать ведь игра в догонялки, куда интереснее, чем просто смотреть, как кто-то ковыряется в песке.
  Моментально вскочив на ноги и не слова не говоря, он изо всех сил толкает меня в спину, которую я так удачно подставил под удар. Я валюсь с ног, как подкошенный, и врезаюсь головой в деревянный бордюр песочницы, теряя при этом два молочных, передних зуба и разбиваю губы в кровь.
  Здесь конечно, сразу по моему лицу растекаются слезы... и моментально, маленький мальчик обретает массу женского внимания. Игры девочек приостановлены, они смотрят в нашу сторону, перепуганная воспитательница бежит ко мне.
  Кому нужен Артем с его художественным талантом, когда есть я с рассеченной, опухшей губой, беззубый и в слезах.
  13.
   Я люблю своих родителей. С ними всегда весело и интересно, они были большие придумщики. В нашем достаточно просторной квартире, по сравнению с многими другими, всегда собиралось много друзей. А у этих самых друзей, то же были дети, с которыми мы с братом общались и играли. Сомневаюсь, что можно вести разговор о дружбе, между детьми которым три, четыре или пять лет, но, то, что мы были вовлечены в постоянный водоворот событий и странные игровые междусобойчики это исторический факт.
   Мой отец Виталий Николаевич Шелев, мечтал стать учителем и стал им, преподавал биологию, в обычной школе. Его очень любили дети, он был строг и весел, всегда на позитиве, и всегда старался в постоянном повторении материала из года в год увидеть что-то новое, увидеть что-то новое в учениках, садящимся за парты каждое первое сентября.
  С сентября по середину июня уроки и экзамены, а в июле на байдарках по рекам области и я был постоянно с ним, с его учениками. В начале пути собирали байдарки, ритуально разводили костер, играли в волейбол и начинали движение по маршруту. Так две недели пролетали незаметно, и прибыв в пункт назначения, разобрав байдарки, мы вновь возвращались в город. На плечах огромные рюкзаки, у меня маленький заплечный мешок в нем гремит запаянный в сажу котелок. Все немного уставшие, пропахшие дымом, но счастливые.
  Я любил эти походы, потому что я их практически не помню, не помню как картинку, не помню как хроники, не помню как черно-белый фильм, а остались в моих воспоминаниях только эмоции и чувства, к тем людям, что были в те моменты рядом со мной.
  Их больше нет рядом, они растворились и мне их больше не найти. Словно ветер сдул этих людей в пропасть моего персонального забвения. Они мне больше не нужны, и я им больше не нужен. И я для них всегда останусь, сыном учителя биологии, маленьким и смешным, засыпающим в грузовом отсеке байдарки.
  
  
  14.
  Мой брат был очень шустрым малым. Он всегда, в любом возрасте издавал огромное количество шума. Ему все всегда было надо, особенно то, что надо было тебе и именно в тот самый момент. Ты тянешься за игрушкой, и ему нужна именно это игрушка, ты взял ложку, что бы пообедать и ему, то же нужна именно эта ложка, одеваешь рубашку, он тянет ее за рукав, стаскивая с тебя.
  Учась ходить, он падал постоянно, цеплялся за разную мелкую мебель: полочки, дверцы шкафчиков, табуретки, стулья. Все это очень быстро оказывалось на полу с дичайшим грохотом. Научившись более-менее передвигаться на своих двоих, он громко топал и, по всей видимости, это доставляло ему огромное удовольствие. Шум, издаваемый его младенческими пухлыми ножками, впитывался им всей поверхностью тела, доставляя, по всей видимости, неимоверное наслаждение.
  Однажды я и мама, пошли на кухню готовить ужин. Поставили, на газовую конфорку воду в небольшой кастрюльки, достали из ящика крупы, соль, сахар. В общем, ничего не обычного, заурядная, вечерняя кашеварня. Но тут нас от увлекательного кухонного процесса, отвлекла выдающаяся тишина, где всего минуту назад топал брат, в кои-то веки оставшийся один на один с собой.
  Мама была несколько озадачена и сказала, повернувшись ко мне: "Стасик, сходи, посмотри, что делает Вася, а то я начинаю волноваться".
  Я понимающе кинулся бегом через всю кухню, и коридор помчался в большую комнату, где по моим подсчетам должен был находиться брат.
  Ворвавшись комнату, я увидел разноцветное существо, упивающееся своей красочностью и с удовольствием обсасывающие свои разноцветные пальцы. Слюни всех цветов радуги, текли по распашонке и сползали до колгот, оставляя замысловатые разводы на ткани. Я на мгновение замер в непонимании и удивлении, а потом понял, что произошло, и расхохотался. Упав на четвереньки, медленно полз к брату и улыбаясь во все свои молочные зубы, бесшумно хихикая задыхался от смеха.
  На мой истерический смех прибежала мама, оставив свою кухню на произвол судьбы. Первые несколько секунд, она недоумевала, пытаясь понять, что произошло с братом и мной, но быстро сообразив, она залилась невинным хохотом и произнесла, увидев на ковре полупустые баночки из под акварели: "Вася съел практически все краски. Акварельные краски очень сладкие, и он перепробовал их все. Чуть - чуть не дождался ужина".
  Ни кто, не любит, когда над ним смеются, конечно, если, искренний смех людей - это не твоя профессия. Если почтенная публика не платит тебе деньги, если ты не комик и не клоун и не писатель юморист. Мой брат точно не одобрял наши добродушные насмешки, над той нелепой ситуацией, в которую он попал. И во-вторых, мы прервали его ужин, а это сильно испортило ему настроение.
  Он потянулся за спину своей пухлой ручкой и вытащил победоносное оружие второй мировой войны, что стояло на вооружение могучего советского государства. Держа крепко за дуло игрушечный и небольших размеров, но воплощенный в металле танк Т-34, с размаху опустил его мне на голову.
  Мое удушающие хихиканье, превратилось в мгновение ока, еще более удушающий вой и плачь. На моем лбу медленно поднималась фиолетовая шишка.
  Спустя несколько секунд у брата танк отняли, меня успокоили, но этот конфликт, возможно, стал причиной последующих многочисленных столкновений и потасовок. Стал началом холодной войны, разногласий и ветвистой дружбы, что держала на своих ветвях, всю нашу семью, людей не похожих друг на друга, людей не похожих сегодня на тех, кем они были вчера.
  15.
  Илья, сын друзей моих родителей. Он очень умный мальчик, мы часто с ним спорили. Споры эти были совершенно не детские. Один раз он меня спрашивает:
  - Что важнее, как тебе кажется сердце или мозг?
  - Сердце, - ни сколько не сомневаясь, ответил я, возможно просто довольно слабо представляя, что такое мозг.
  - Мозг. Мозг, а не сердце. Сердце можно заменить. Заменить мозг нельзя. Чем ты будешь думать, если у тебя мозга не будет?
  - А как ты будешь жить без сердца? - с легкой обидой в голосе спросил я его.
  - С искусственным. Сердце всего лишь насос. Просто гоняет кровь и все. А вот искусственного мозга нет, нечем его заменить, - многозначительно проговорил Илья.
  Я задумался. Замолчал. Понял, что этот спор проиграл, но сердце на мозг не променял.
  16.
  Протест - это формирующий фактор в развитии нового человека, в развитии нового поколения, в развитии нации. Мы всегда ищем границы дозволенного, стараясь их аккуратно нащупать, или врезаемся со всей силы в непреодолимую стену лбом. Кому-то хватает одной попытки, что бы оценить преграду и отступить от нее. Кто-то в свою очередь испытывает удачу постоянно, при этом страдая, но продолжая свои попытки. Попытки эти периодически конечно могут привести к успеху, но в данном случае успех не самоцель.
  Возможно цель здесь, как раз в другом. В том, что бы найти того человека, или ту непреодолимую преграду, что сможет тебя остановить, и не позволит разрушить все барьеры и допустит того, что бы ты вылетел в неизвестность одиноким куском дерьма.
  Еще сэр Уинстон Леонард Спенсер Черчилль говорил: "Кто в молодости не был радикалом - у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором - у того нет ума".
  У меня было сердце, причем, всегда я это знал точно, в наличие же собственного ума сомневался постоянно, хотя возможно еще не тот возраст и у меня все еще впереди.
  Один раз во мне проснулся младенческий бунтарь, где-то глубоко глубоко спрятанный в моем сердце, между плотных мышечных волокон. Он проснулся и постоянно изнутри моей грудной клетке слал сигналы в мозг, говорил, что мне делать. В тот момент, мне это казалось забавным, и я с удовольствием прислушивался к нему.
  Один раз я пошел в туалет и помочился мимо унитаза. Зачем? Нет ответа. Я просто сделал это и все. А когда пошел в следующий раз, то же направил струю мимо фаянсового предмета.
  - Стас, что это за вода в туалете, - спрашивали родители.
  - Унитаз течет, - корча невинную гримасу говорил я.
  Я продолжал свой туалетный террор, но меня достаточно быстро раскусили. Вручив мне тряпку, родители поручили мне убрать за собой в туалете и вдобавок протереть пол в своей комнате и коридоре. Коридор мыл в довесок, для полноты ощущений всего воспитательного процесса.
  17.
  У меня было много игрушек, я их очень любил. Всегда жалел и защищал от мамы, когда она совершала уборку, и небрежно валяющегося под кроватью солдатика, закидывала в огромную коробку, где хранился остальной весь игрушечный хлам. Я постоянно просил ее больше так не поступать, но она об этом часто забывала и вновь и вновь, солдатики, медвежата, пластиковые крокодилы в оранжевых пиджаках и выпадающими глазами летели в коробку.
  Смешной деревянный петух на деревянных полозьях служил мне качелями и моим верным конем одновременно. На него можно было садиться и раскачиваться. Я мог это делать на протяжении достаточно долгого времени, не взирая на обстоятельства, погрузившись в собственные размышления о красно-белых революционных, смутных днях нашей истории.
  Сидя на деревянно-хохломском петухе, воевал я конечно за красных. В основном в отрядах Чапаева, иногда Буденного у них были очень интересные усы. Очень редко воевал я на своей расписной птице в отрядах Котовского. Григорий Иванович Котовский мне не очень нравился, у него была толстая свиная шея и лысая голова.
  Левая рука, сжимала за фанерную шею моего скакуна, а правая, держала черную, пластиковую рукоять жестяной сабли, на поясе болтались ножны, а на голове с красной звездой, сшитая мамой буденовка. В таком виде я и гонял отряды белогвардейцев по просторам нашей квартиры.
  Мои игры были разноплановыми. Очень любил настольные, хоккей, и те, где надо было считать деньги, что-то типа монополии. Я считал плохо, но деньги меня всегда притягивали, даже если они и были ненастоящими.
  Часто, посередине самой большой комнаты, сооружал, легковую машину из диванных подушек на проволочном каркасе. Сажал себе в пассажиры бабушку Раису и катал ее, по воображаемым широким бульварам. Функции коробки передач выполняла кухонная скалка, которой раскатывали тесто, но зато руль был самый настоящий. Как он появился в нашей квартире, никто не знал, возможно, остался от соседа. А я в свою очередь ревел за все моторы мира. Мои губы рычали и шлепали друг о друга, слюни летели впереди машины, но удовольствие, которое я получал от скорости, было не с чем несравнимо.
  В реальной жизни и на реальном общественном транспорте, я не очень любил ездить. Трамваи слишком шумны. Автобусы едут не очень быстро, часто останавливаются, и в них сильно воняет бензином.
  Такси кажется вроде бы прекрасный выход, но дорого, для нашей семьи. А потом если все-таки куда-то приходилось ехать на подобном виде транспорта, я постоянно причитал: "А мы не врежемся.... А мы не врежемся... А мы не врежемся...". Родителей это забавляло, они посмеивались, над такой нелепой ситуацией, и пытались успокоить меня.
  Мы едем на такси. Я как обычно причитаю. Едем быстро. Мне обещали парк и аттракционы. Это несколько радует, но парк мелькает за окном, а мы не останавливаемся.
  - Мы проехали парк, - осторожно говорю родителям и показываю пальцем на мельтешащие аттракционы за окном.
  - Мы едем в другой. Не переживай, - говорит Отец и гладит меня по голове.
  Так вот, с тех пор как это произошло, и мне говорят "не переживай", я очень, очень начинаю переживать.
  Парка все невидно, зато машина проезжает в ворота и останавливается около неприветливого серого здания.
  - Где мы? - спрашиваю я.
  - В больнице, - с улыбкой говорит мама.
  - А в парк...
  - Доктор тебя посмотрит, и сразу поедем в парк, кататься на каруселях, качелях, будет здорово и весело, - в мамином голосе было столько радости и уверенности, что я практически поверил этим словам.
  - Зачем?
  - Что зачем?
  - Зачем меня смотреть доктору. Я не болею.
  - Ты ночью сопишь, кашляешь, тяжело дышишь. Доктор ротик посмотрит и скажет, как нам быть. Не переживай, - вступил со своей спокойной рассудительностью папа.
  Поднявшись по лестнице, мы зашли в кабинет, и родители меня быстро переодели в пижаму. Я не сопротивлялся, сил оставалась лишь только на то что бы бояться излучать страх. Причем не без основательно.
  Через минуту, пришла медсестра, и взяла меня за руку. Внутри моего тела проснулась невиданная сила, и маме пришлось ей помочь, что бы затащить меня в соседний кабинет к врачу.
  Там стояло кресло, возле кресла врач. Лицо его было скрыто марлевой повязкой и от этого становилось еще более жутко. Меня усадило в кресло, разжали челюсти уговорами и блеском хирургических инструментов и начали быстро и мастерски удалить мои аденоиды, провоцирующие ночные хрипы и тем самым мешающие родителям спать.
  После всей этой истории, я не повел родителей кататься, на качелях и каруселях, и не мог им пообещать, что в ближайшие дни будет все здорово...
  18.
  Может ли быть пятилетний мальчик слишком взрослым для Африки? Кажется, нет. А оказалось, может.
  Отец уехал в командировку, на долго, на год. Нет не в Африку, в Москву, учить английский язык. Примерно каждые пару месяцев, он возвращался. Поезд приходил ночью, а он в свою очередь появлялся дома глубоко за полночь.
  Мама нас укладывала спать, не давая нам дождаться его появления, говорила мне и брату: "С утра, увидитесь. Спите. Ночь пройдет быстро, а когда проснетесь, откроете глаза, папа уже будет дома".
  Брат засыпал быстро, а я ждал, закутавшись в одеяло и набравшись терпения. Ждал, стараясь победить сон. Ждал отца, надеясь увидеть его раньше, чем брат. Надеялся встретить его у дверей и посмотреть, что он привез с собой на этот раз, а привозил он много чего интересного, например игрушки: солдатики - крупные фигурки, набор неандертальцев, набор викингов. Фигурки эти были очень фактурные, каждый палец, ноготь, волос, глаза, мышцы, все было очень четко отражено. Они были достаточно большие, как пластиковые, маленькие черные статуи, сантиметров пятнадцать-двадцать в высоту. Самым слабым местом этих воителей, было оружие, оно перегибалось у основания и надламывалось. Получалась так, что викинг, замахивающийся боевым топором или неандерталец, поднявший над своей головой дубинку, оставались обезоруженными, с пустыми, сжатыми над головой руками. Все боевые, отломанные запчасти терялись и поэтому ремонту солдатики не подлежали. Они так и оставались безоружными пока со временем не угодили в большую коробку, для детского хлама сгинувшую позже в полусыром, покрытом плесенью и черным грибком сарае.
  Кроме игрушек, я ждал с нетерпением фруктов. Отец часто их привозил, но не всегда, кроме них были еще и колбаса, но она нас с братом интересовала меньше всего. Выбор фруктов в те времена был не очень большой, и ограничивался лишь бананами. Чертовски зелеными, и твердыми, катастрофически маленькими и неспелыми, но мы их готовы были есть на завтрак. Нас останавливал отец своей рассудительностью.
  - Надо подождать.
  - Долго? - спрашивал я.
  - Не очень. Два дня или три.
  - Зачем?
  - Пока они созреют.
  - Они же уже сорваны, - недоумевал я.
  - Мы их положим на солнышко, на подоконник, проткнем в нескольких местах, вилкой кожуру, что бы они созревали быстрее, ну а потом обязательно съедим, - рассудительно и неторопливо объяснял мне отец.
  Конечно же, не все бананы успевали дозреть. Мы с братом ходили и клянчили у родителей хотя бы один на пробу, и они сдавались. Они нам пытались объяснить, что будут болеть животы и нам будет не очень хорошо, но для нас это был совершенно не аргумент. Мы насыщались, практически безвкусным, сильно вяжущим фруктом и были очень довольны этим процессом.
  Если бананам сильно везло, то один из небольшой связки успевал дозреть. Он чернел, и желтел, становился чуть слаще и более мягким, но в тот момент, да и сей час я не очень уверен, что почерневший банан намного вкуснее зеленого. За то с уверенностью можно сказать, что съедая желтый банан сразу, ребенок лишается пытки мучительным ожиданием.
  Для меня долго оставалось загадкой, зачем отец нас оставлял на такой долгий срок и зачем ему нужен был английский? Ведь не для того что бы покупать солдатиков и бананы!
  Чуть позже, я узнал. Мои родители, собирались ехать в Африку, что бы отец мог преподавать биологию африканским, безграмотным детям. Я не знаю, какая эта должна была быть страна, может быть Сомали или Кения, может быть Чад или ЮАР - это было не столь важно, а важен был тот факт, что меня не взяли бы, потому что мне уже пять, а брата бы взяли, ему нет пяти. Я бы остался с бабушками и дедушками, а он уехал бы с папой и мамой на несколько лет. Жил бы в компании родителей, древесных обезьян, летучих мышей вампиров, огромных змей, слонов, бегемотов, зебр, львов.
  Если говорить короче, как только я узнал об этой упущенной возможности, я чуть не захлебнулся от смешанного чувства, мальчиково-малышковой злой ревности и беспощадной радости, что мы все это время провели вместе.
  19.
  Новый год прекрасный семейный праздник. Конечно, его отмечают не только в кругу семьи, а еще и на работе, с друзьями, с соседями и иногда просто со случайными прохожими, которые не против...
  Во многих государственных учреждениях устраивались елки для детей сотрудников. Зачастую устраивали их сами сотрудники, переодеваясь в костюмы мультперсонажей и с блаженной новогодней улыбкой на лице, водили хороводы с детишками вокруг пыльной искусственной елки.
  Я не очень любил подобные развлечения, но мама меня постоянно на них таскала. Она работала в лаборатории роддома и соответственно детские новогодние праздники проводились в большой рекреации этого нескучного заведения.
  Одни здесь рожали, другие принимали роды, третьи пеленали младенцев, другие отдыхали после родов и набирались сил, кто-то из новоявленных счастливых мам кормил свое дитя грудью. А тем временем за стенами палат и операционных празднуют новый год рожденные дети, с акушерами переодетыми Чебурашками, Генами, Винни-Пухами и другой мультяшной челядью. От этих странных костюмов пахло пылью, и какими-то защитными средствами от моли и от старости. Возможно, эти средства от моли спасали, а от старости точно нет.
  Праздник подобного рода меня всегда настораживал и пугал. Пытаясь вовлечь в детский хоровод, персонаж с нарисованными усами и плюшевыми ушами, брал тебя и тащил прочь от матери, своей мохнатой рукой. Становилось как-то не по себе. Моментально начинало тянуть обратно. Свободной рукой, ухватившись за мамину кофту, мечтал в это мгновение лишь об одном, не разжать свои пальцы.
  Мама очень быстро понимала, что я не танцор и не король новогоднего хоровода, поэтому, просила аниматора оставить меня в покое, ибо она знала, насилие надо мной ни к чему хорошему в итоге не приведет. Таким образом, я болтался возле матери в стороне от праздника жизни.
  Усилиями профсоюза детям сотрудников роддома перепадали новогодние подарки. В целлофановых пакетах были конфеты, печенье и мандарин.
  ...и этим подаркам родители в те времена были рады не меньше чем дети, а может даже и больше...
  20.
  Берта Моисеевна... и этим уже многое сказано.
  Участковый педиатр... этим сказано еще больше, и далее можно не продолжать, но...
  Как и все дети, я болел. Как все переживающие и ответственные родители, мои вызывали врачей, а точнее одного врача. Опору детского здоровья, и надежду на светлое здоровье нации.
  Мы Берту очень любили, как человека, Моисеевна давала нам витаминки - желтые шарики, а иногда и большие белые таблетки - аскорбинки. Она была невысокого роста, с добрыми глазами и огромным запасом терпения, всегда выглядела очень аккуратно и говорила очень тихо.
  Если я чувствовал себя очень плохо, и мог находиться только в горизонтальном положении, услышав, что Берта Моисеевна переступила порог нашей квартиры, я вскакивал с кровати и бросался прятаться. Куда я прятался? Да куда угодно, главное, что бы, не нашли.
  Родителям было неудобно, они неловко извинялись перед врачом, пока меня извлекали из шкафа с одеждой или из комнаты, в которой я умудрялся запереться. Любая форма родительских уговоров и обещаний на меня не действовала, и я ждал применения силы. Того момента, когда меня, подхватив под мышку, вынесут на свет и передадут в руки врача.
  Почему я не хотел общаться с этой доброй женщиной, которая пришла мне на помощь? Потому, что я точно знал, будут смотреть горло, а это для меня очень неприятно, у меня этот процесс вызывает рвотные позывы. Длинная металлическая пластинка, будет отжимать мне язык, он будет рефлекторно сопротивляться, от чего усилие врача будет только нарастать. Лучше бежать и прятаться, надеться, что сегодня меня не найдут и Берта Моисеевна уйдет, не заполучив меня в свои нежные руки.
  Я прятался от нее, даже когда она приходила к брату. А перед приходом просил родителей дать обещание, что дополнительного медосмотра для меня не будет. Они иногда обещали.
  Закончив медосмотр Василия, и выписав рецепт, Берта Моисеевна, говорила родителям, что-то такое, что заставляла забывать данные обещания и тут начиналась охота. Меня находили, и внимательно рассматривали мальчишеский строптивый язык и горло. Потом я получал витаминки, и более менее успокоившись, хмуро провожал Берту до двери, внимательно контролируя, что данный человек, покинул приделы моего жилища.
  
  21.
  Болел я часто, как и все маленькие дети, чем доставлял родителям своим немало хлопот и переживаний. Иногда мы с братом болели вместе, а иногда по очереди. С нас лечили всей семьей мама, папа все бабушки и дедушки, а иногда даже и прабабушки. В заботливых руках мы очень быстро поправляли свое здоровье и вновь отправлялись в детский сад под пристальный надзор своих воспитателей.
  Когда ты заболел чуть-чуть, самую малость, это всегда было счастье. Счастье остаться дома с бабушкой. В этот момент можно было делать все что угодно, один был только минус - бабушка запрещала гулять, а этого очень хотелось, особенно в солнечные дни и совершенно неважно, какое время года было за окном, лето, осень, зима или весна.
  Как-то зимой, я подхватил воспаление легких, и здесь мне не получилось отделаться недельной посиделкой с бабушкой. Температура подскочила до 39,9 O, меня бросало то в жар, то в холод, обычные таблетки не помогали. В те дни, мой организм так ослаб, что мне приходилось без боя принимать неоценимую помощь Берты Моисеевны.
  Она прописала мне уколы. А я на них был совершенно не согласен. Видя шприц, старался залезть головой под одеяло и не показывать носа. Под одеялом, мог просидеть достаточно долго, тем самым я, конечно, усложнял жизнь себе и родителям.
  Делала мне уколы мама, и она это делала очень хорошо, но для меня все эти иглы и шприцы, не становились менее болезненными и страшными.
  Берта Моисеевна в этом случае то же смогла проявить чудо педиатро-педагогического таланта. Она сказала маме, практически шепнуло на ушко:
  -Надо отвлечь вашего сына, когда вы ему делаете укол.
  - Как, - спросила Наталья Алексеевна.
  - Сделайте его соучастником.
  - Кем? - недоумевала мать.
  - Соучастником, - терпеливо поясняет Берта, - Сделайте его доктором, вы лечите его, а он в этот момент будет лечить любимую игрушку. Допустим, вы делаете укол Стасу, Стас делает укол какому-нибудь плюшевому медведю.
  Мама согласилась и решила попробовать. Когда она делала мне укол, я, покорно лежа на животе со шприцом наполненным водой в руке и производил внутримышечную инъекцию. Инъекция предназначалась не плющевому мишке, таких игрушек у меня не было, а колол тряпичного гномика с резиновой головой в его клетчатый зад.
  Спустя определенное количество времени я выздоровел, а гномик серьезно заболел и умер, а если быть точнее, то просто напросто сгнил...
  22.
  В отличие от многих своих сверстников, я очень любил манную кашу, но только при одном, совершенно обязательном условии. Эта каша должна быть приготовлена мамой. Неважно где, на костре в котелке или на кухонной плите дома, не обязательно даже на молоке, на воде у нее, то же неплохо получалось. А если под рукой было еще и варенье, то эта трапеза была просто волшебной и совершенно незабываемой.
  Больше, чем просто манную кашу, я любил, когда Наталья Алексеевна, остатки манки заливала в симпатичные металлические розеточки, и ставила их в холодильник.
  Спустя некоторое время можно было получить отличный десерт, прекрасный пудинг. Достав его из формочки и полив вареньем, можно было наслаждаться и наслаждаться, ни что не могло сравниться с этим лакомством. Только возможно пирожное "Картошка", я его, то же очень любил.
  Недалеко от нашего дома, была кондитерская "Лакомка", там торговали различными сладостями, в том числе и моей любимой шоколадной "Картошкой". Родители часто туда заходили и покупали нам сладости, но изменения в экономической сфере нашей страны со временем, заставили закрыться это замечательное заведение. На этом самом месте, в этом самом помещении, открылся маленький магазинчик строительных материалов, но и он не выдержал конкуренции, или отсутствие таковой, а может быть не смог сопротивляться давлению местной нарождающейся братвы. Но как известно, свято место пусто не бывает и вместо магазина стройматериалов открылось вполне популярное заведение занимающееся похоронными услугами.
  Уже в достаточно взрослом состоянии, я случайно, забрел туда, просто так из любопытство и первое что мне бросилось в глаза, среди стройного ряда, белых, голубых, темно-красных, черных гробов, была могильная плита а на ней просто моя фамилия "Шелев".
  23.
  Оба моих деда часто брились, и я очень любил наблюдать за этим процессом.
  Отец отца - Николай брился шумной электробритвой советского производства, натирая ей щеки и шею.
  Отец матери - Алексей, брился острой, как катана, опасной бритвой, предварительно запенив свое лицо, с помощью облезлой кисточки и куска дешевого мыла.
  Мне всегда хотелось понять, как себя чувствует человек, добровольно приставляющий к своему горлу и щекам, острое лезвие. А еще мне было совершенно непонятно, как герои старых черно-белых фильмов, приходят в парикмахерскую и ложатся под пену и нож брадобрея, совершенно им чужого человека.
  Один раз пришли мы всей семьей к маминым родителям: дедушке Леше и бабушке Раисе. Бабушка испекла огромное количество очень вкусных пирогов с разнообразной начинкой. Тут были пироги с луком и яйцом, с мясом и рисом, с яблоками, с капустой, их было умопомрачительной количество.
  Мы все вместе сидели за столом, и пили чай. Я решил ненадолго отлучиться в туалет, а так как у бабушки с дедушкой, санузел совмещенный, то я попал не только в туалет, но и соответственно в ванную комнату. Тут я быстро обнаружил опасную бритву на стеклянной полочке. Пододвинул табурет, быстро на него залез и взял заветный предмет.
  Не смотря на всю боязнь к уколам и любому хирургическому вмешательству в мой организм, я со странным любопытством разложил бритву и приставил ее к своей щеке, и медленно провез вдоль.
  Моментально из детской щеки покатились крупные капельки крови, заливая рубашку и капая мне на носки.
  Я стоял перед зеркалом и ошалелыми глазами смотрел на себя, как на моей одежде расцветают бурые кровяные пятна. По всей видимости, родители спохватились, и решили проверить как у меня дела. В ванную ворвалась мама, и на мгновение остановилась, как вкопанная, увидев этот весь молчаливый кровавый ужас. Ее Стасик, словно герой дешевого, японского хорора, стоял как истукан, не плакал не орал, сжимая бритву в правой руке, неподвижно держал ее у своего лица.
  Тут уже подошел папа, моментально меня разоружил, снял с табурета, злобно сверкнул глазами в сторону своего тестя, и передал меня в руки матери, на лечение.
  24.
  Узбекистан - страна с выезженными солнцем полями, на которых, тем не менее, обильно произрастают белые шары хлопчатника. Страна наполнена унылыми полупустынными пейзажами. Местное население постоянно находиться в улыбчиво-радостном состоянии. Улицы заполнены женщинами с многочисленными с черными косичками и мужчинами в плотных, полосатых халатах и чалмах. Кругом стоят латки, и палатки идет бойко торговля национальной одеждой, фруктами, восточными сладостями и лавашами.
  Бирюзой блестят башни старых минаретов помнящих еще великого завоевателя Тамерлана. Ташкент и Самарканд хранят его памятники, и истории великих походов. В соседней Бухаре весело едет на своей железной ослице не менее великий победитель и шутник Ходжа Насреддин.
  Среди всего этого пестрого течения жизни, мелькают советские граждане европейской наружности, и мы в их числе. У моих родителей в узбекском заповеднике работала однокурсница, к которой мы всей, семьей и приехали в гости на биостанцию.
  Было лето. Жара стояла страшная, совершенно изматывающая. Днем родители спали, и пытались уговорить нас - детей, что бы мы переждали жару в горизонтальном положении, в прохладе, спрятавшись дома.
  Спать не хотелось, полежав пять, десять минут и полностью измаявшись, от духоты и жужжания мух, я выползал на улицу под беспощадное солнце в поисках таких же, как и я, одиноких детей, разлученных с родителями беспринципной жарой.
  Местные ребята, чьи родители работали в заповеднике не первый год, вырыли огромную яму и наполнили ее водой. Кристальной чистотой она не блистала, на поверхности, по краям ямы пузырилась грязная пена. К сожалению, но это был самый большой водоем в окрестности, а возможно и единственный. Именно в этой мутной воде, погрузившись по шею, плескались дети, пока их родители мирно дремали.
  Когда к нашему заповеднику подбирался вечер, подтягивая за собой ночную прохладу и яркий блеск звезд, родители выезжали в пустыню, на мотоциклах, полюбоваться пустынными пейзажами при лунном свете. А по утру, мы с братом находили, большое количество банок, с насекомыми, геконами, и другой живностью, наблюдавших за нашем пробуждением через толстое стекло.
   25.
  Я люблю дыни больше чем арбузы. Люблю дыни до умопомрачения. Иногда мне кажется, что я могу их есть не переставая, с самого своего пробуждения, до того самого момента пока меня не захватит сон.
  Прожив на биостанции больше недели, мы перебрались в город - Бухару. Там у наших знакомых была небольшая квартирка.
  Мы много гуляли по городу, рассматривая местные достопримечательности. По ходу прогулок, мы ели фрукты и восточные сладости изобилие коих царило на местных рынках. Из домашних частных пекарен, по улицам растекался пряный запах свежевыпеченного хлеба, манивший к себе. Мы шли на этот запах и покупали теплый, практически горячий лаваш, что всего несколько минут назад покинул утробу печи. Разломив его руками, мы с удовольствием жевали его, бродя по старым улицам города или остановившись на непродолжительной отдых на лавочке, под тенью высоких акаций.
  Однажды отец купил огромную красивую дыню, похожую на торпеду или артиллерийский снаряд. Еле еле притащил ее домой с рынка через всю Бухару, помыл, аккуратно нарезал большими дольками. Выложив на огромный поднос, он водрузил его на табуретку и выставил на середину комнаты свою композицию.
  Из соседней комнаты, я быстро притащил стул и уселся напротив. С предвкушением ожидая начала трапезы, я посмотрел на родителей, словно спрашивая их разрешения. Отец одобрительно кивнул, предлагая мне приступить к угощению.
  Пододвинувшись и сев на край стула, я потянулся, за своей долькой, потом еще за одной и еще... и еще. Я так увлекся этим процессом, что совсем не заметил, как приблизился к краю. Ноги мои не доставали до пола, и в тот момент, когда я потянулся за очередным куском, мои ягодицы слетели с гладкого покрытия и с протянутой рукой я упал со своего места навзничь, лбом зацепившись за край противоположного табурета. Дыня и я моментально оказались на полу. Коварное яство восстановлению не подлежала и быстро усилиями отца отправилась в мусорное ведро.
  Мама меня быстро поставила на ноги и повела в ванну, поставив, зачем то перед зеркалом. Достала из аптечки перекись и начала промывать небольшую ранку.
  А я наблюдая себя в зеркале окровавленного и с пузырящейся перекисью на лбу причитал: "Ой горе то какое, ой горе то какое!"
  - Причитает как твоя мать, - проговорила Наталья Алексеевна, давясь со смеху и подмигивая отцу, при этом продолжая методично обрабатывать мне рану, - Стасик очень похож на бабу Катю. Замечаешь?
  - Замечаю, - проговорил отстраненно отец, рассматривая мою рану через зеркальное отражение. Помолчав, добавил, - Ну ладно Стас, ничего страшного. Заживет.
  26.
  В Узбекистан, мы летали на самолете, и оттуда возвращались на самолете. Самолет был Ту-134. Я очень полюбил этот вид транспорта, хотя и переносил его достаточно непросто. Почему то у меня самолеты не вызывали таких опасений, как такси. Возможно, потому что жертв авиакатастроф гораздо меньше, чем жертв автомобильных аварий. Возможно, мне просто было не видно, куда мы летим, а может быть просто у самолета на пути нет никаких преград, а у автомобиля их слишком много. При этом я очень четко понимал в тот момент, что с этими преградами можно столкнуться, и из этого ничего хорошего не получиться.
  С собой из центральной Азии мы привезли гекконов - ящериц, песочного цвета, не очень любящих двигаться, но способных моментально и стремительно наброситься на любого таракана или муху, с оборванными крыльями агонизирующую у них в террариуме.
  Осенью, при наступлении холодов гекконы быстро вымерли, до того как успели включить коммунальные службы отопление в нашем доме, и мы всей семьей наблюдали, модель вымирания динозавров в миниатюре.
  Кошек, собак, да и вообще домашних животных отец не любил, но при странном стечении обстоятельств, у нас часто гостили экзотические твари.
  Спустя некоторое время, по-моему, следующим летом, один знакомый биолог моих родителей, приехал в гости и привез с собой холщевый мешок, в котором ютился удав, в длину, ни много ни мало 136 сантиметров.
  Нам с братом дали возможность подержать это существо на руках, погладить его и потом аккуратно забрали и опять спрятали в мешок, где удав и свернувшись колечками, задремал.
  Наступила ночь, все легли спать, а когда будильник пропел сою заутреннюю и просигналил, что пора бы и на работу собираться, именно в этот момент наш знакомый не обнаружил своего питомца. Мешок был пуст. В расстроенных чувствах от того, что был потерян такой ценный экземпляр, биолог покинул наш гостеприимный дом.
  Вечером того злополучного дня мама укладывала меня спать:
  - Ложись, закрывай глазки, все будет хорошо.
  - А если удав приползет ночью.
  - Не приползет, - успокаивала мать.
  - А если вдруг, - не унимался я.
  - А если приползет, ты позовешь отца, а он его спрячет в мешок. Все будет хорошо.
  - А он не задушит?
  - Кого?
  - Меня?
  - Нет, ты слишком крупный мальчик. Удав не посмеет на тебя на пасть. Он сам боится тебя и поэтому не посмеет.
  Этим ответом я был вполне удовлетворен и подобные слова предавали мне уверенности, но все равно, я достаточно долгое время не мог спокойно засыпать.
  Вскоре нам показалось, что это пресмыкающееся погибло, потому, что за окном расцвела зима, и холод стоял жуткий.
  Спустя полгода, уже ближе к весне, вечером, мы услышали грохот из соседней комнаты. Отец бросился туда и через мгновение вернулся, держа в руках нашего старого знакомого удава.
  Хотя мы и свыклись со смертью своего случайного питомца, мы все с облегчением вздохнули. И этот вздох имел двоякое значение: первое - мы переживали, что 136 сантиметров жизни превратятся в безвестный труп, а второе - мы переживали и думали все-таки о возможном нападении со стороны представителя отряда змей.
  Отец поспешил обрадовать находкой своего товарища и позвонил ему, попросил, что бы он приехал и забрал найденную тварь. Тот в свою очередь не заставил себя долго ждать.
  - Но как мой питомец пережил зиму, как выжил? - спросил, недоумевая биолог.
  - Не твой питомец, а наш, - сказал отец, передавая мешок своему другу, - Ну а если отвечать конкретно на поставленный вопрос, то я думаю, он убежал, через крысиную нору в полу на кухне, этими крысами и питался. А не замерз, просто потому, что грелся на трубах с горячей водой в подвале, а к нам вернулся, потому что соскучился.
   27.
  Я не очень понимаю, зачем меня отдали в секцию, фигурного катания, возможно, просто потому, что этот вид спорта был популярен Советском Союзе, а возможно просто для общего развития. Я не могу сказать, что я испытывал бешеный восторг по поводу коньков, но вроде бы у меня получалось, во всяком случае, просто кататься, и так же получалось не очень часто падать.
  Мне нравилось скользить на коньках по ледяной поверхности стадиона. Я старался догнать огромную машину, что неторопливо ездила по льду и чистила его от налетевшего снега и стружки льда, подшлифовывая случайные неровности. В подобные догонялки можно было играть, пока не появиться тренер и не начнет тренировку, предварительно указав то место, где ты должен находиться и в каком направлении тебе придется катиться, а это направление было точно не таким, каким хотелось бы мне самому.
  Каждый раз после тренировки меня забирала мама, и мы вместе заходили в булочную, где всегда был свежий, теплый хлеб. Когда выносишь на мороз и разламываешь длинный французский батон, то от мякиша идет нежный, молочного цвета пар. Этот хлеб пах жизнью и был самым вкусным, что мне приходилось, есть в детстве, не считая маминого пудинга из манной каши и пирожного "Картошка".
  Осенью и весной в секции фигурного катания, мы занимались основами физической подготовки и растяжкой. Летом, ходили в бассейн, что бы в полной физической форме встать на коньки, когда ударят первые холода и появиться первый лед на стадионе.
  В секцию фигурного катания, я пришел осенью, и про ужасы бассейна, совершенно не подозревал, а осознал их все, только тогда, когда увидел чашу наполненную водой воняющей хлоркой. Сама по себе вонючая вода, меня не пугала, меня пугала глубина бассейна и тот факт, что мне уже шесть, а я еще не умею плавать.
  Как меня только не уговаривал тренер, какие только он педагогические методики не применял, я отказывался лезть в воду. Со временем мне пришлось идти на уступки, но погружался я на не очень продолжительное время и разжимать пальцы, отцепляясь от борта чаши бассейна, совершенно не хотел. Как это ни странно будет звучать, но мне кажется, что именно бассейн убил мою нарождавшуюся любовь к фигурному катанью.
  Плавать же я научился следующим летом, когда вместе с дедушкой Николаем отправился на турбазу. Там на небольшой речке, в лягушатнике для детей, я научился нырять и плавать с открытыми глазами под водой. Перестав бояться воды, на небольшой глубине. Вскоре без чувства страха, я начал спокойно поднимать голову над поверхностью. Греб и перебирал руками по собачьи, а потом освоил брасс, кроль и стал плавать там, где не мог уже донырнуть до самого дна.
  28.
  Совершенно не помню, когда я переступил первый раз порог школы, но с уверенностью могу сказать, что это случилось раньше, чем у многих моих сверстников.
  Отец часто брал меня на работу. Пока он был занят, мне приходилось проводить время либо с освободившимися учителями, либо со старшеклассниками, которые присматривали за мной. Школьники всегда нравились больше чем учителя, с ними было интереснее и веселее.
  Время беспощадно к детству, сжимая его в короткие и отрывистые воспоминания. Время беспощадно ко всему, к чему прикасается. Не задумываясь и не вспоминая, ни о чем, я как то автоматически пошел в школу, встретил свое первое сентября не как сын учителя, а как ученик, первоклассник.
  Все было слишком банально, что быть интересным, синяя форма, потерянный взгляд, огромный букет цветов, знакомство с первым учителем, первая линейка, незнакомые и растерянные лица одноклассников.
  Самое запоминающееся событие, случившееся в первом классе, это когда нас повели в какой-то дом культуры и в сиянии красных флагов, под гимн СССР нам вручали октябрятские звездочки. Эти значки были пятиконечной формы, с острыми углами из полупрозрачного пластика, а в центре октябрятский звезды, маленький, кучерявый Владимир Ильич.
  Пять минут назад мы читали клятву октябрят и стихи посвященные вождю революции, а сей час мы не просто школьники, мы будущие пионеры и комсомольцы мы часть великой партии, мы игла коммунизма пронизывающая страны Варшавского договора и сплетающее единое полотно счастья коммунистического пространства.
  Возможно, это полотно счастья так и осталось на политических картах если бы не многочисленные экономические, политические, социальные, психологические факторы, в этом очень быстро меняющемся мире.
  Теперь некоторые из этих звездочек лежат на барахолке, где мужики в неприглядных одеждах, продают их желающим, купить себе часть коммунистической истории, истории огромного мира отдельно государства.
  Возможно и мой значок в незнакомых руках. А где моя клятва?
   29.
  Первая школа, в которой я учился, была очень странная, у нее было два корпуса, и находились они друг от друга на приличном расстоянии, особенно если мерить шагами первоклассника. Оба этих здания насилии гордое название и не менее гордый номер 120
  Около нашего дома стоял второй корпус, там учились дети с пятого по одиннадцатый класс. В первом корпусе находилась исключительно начальная школа. А что бы дойти до него, надо былой пройти через темный парк, где росли огромные лиственницы, пахло болотом и длинные тени деревьев скользили практически вдоль дорожек в часы рассвета и заката. Этот сказочный лес мне приходилось проходить одному, идя с утра в школу. Вместе с группой одноклассников под предводительством педагога я шел вечером. Мы шли из продленки. Мы шли, словно группа неофитов тайного братства, скользили по покрытым трещинами асфальтовым дорожкам, только всю сказку разрушал ребячий гвалт, смех, визг, иногда плач и душераздирающие крики радости и повизгивания от предвкушения встречи с домом.
  Путь наш заканчивался около ворот парка, когда мы выходили под свет уличных фонарей. В электрическом сиянии нас встречали родители и вели по домам.
  Дома я делал уроки, когда сам когда под пристальным взглядом родителей. Я старался делать домашние задания аккуратно, но аккуратно получалось плохо, потому что каждый вечер по местному телеканалу показывали великую мульт-сагу "Tom and Jerry", которую невозможно было пропустить. Даже не, потому что это очень веселый мультфильм, а просто по той причине, что на следующий день, все одноклассники будут обсуждать, остросюжетную феерию кота и мыши, а ты про это совершенно ничего не будешь знать.
  Самое страшное наказание с родительской стороны было только одно, запрет на просмотр данного мульт-сериала. И выбор при подобном стечении обстоятельств оставался не очень радостным. Первый вариант, ужинать и спать, второй ужинать и вперед - доделывать уроки.
   30.
  Мы все слышали про этот фильм и очень хотели его посмотреть. Мы пытались представить, как выглядит главный герой этой остросюжетной картины, пытались подражать ему, но не могли, потому, что в наших ребяческих представлениях он был слишком многолик. Мы легко могли представить товарища Сухова или всех неуловимых мстителей, а вот его не могли, или могли, но каждый по-своему. Откуда мы узнали о его существовании, невозможно вспомнить. Он просто появился в наших головах, как фантастическая легенда, и мы с ней жили, пытаясь найти ее хотя бы на афишах близ лежавших кинотеатров.
  И вот чудо случилось "Хон Гильдон", прочитал я на нелепой афише, где красками по запыленному холсту было написано название корейского эпоса, а так же цена за билет 1 рубль. Сеанс в воскресенье. Все складывалось просто отлично, осталось найти деньги. Где взять первокласснику деньги на кино? Ответ самый простой, самый быстрый, самый верный - у родителей.
  Отправился к матери:
  - Дай денег на кино.
  - Ты пойдешь один? - спрашивает она меня, и вопросительно смотрит.
  - Да.
  - Что за фильм?
  - Хон Гильдон, - взвизгиваю я от радости.
  - Хон Гильдон?
  - Да, да, да, - тараторю я, - Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!!
  - А тебя одного в зал пустят?
  - Да.
  - То есть ты пойдешь один, без меня?
  - Могу и с тобой.
  - Нет, на твоего Хон Гильдона, я не пойду, - улыбаясь говорит мне мама.
  - А меня отпустишь?
  - Да.
  - А денег дашь?
  - Так тебе еще и денег надо? - игриво она спрашивает меня.
  - Всего лишь рубль, - мило скулю я.
  - Хорощо.
  В воскресенье я счастливый побежал в кинотеатр и посмотрел фильм. Он мне очень понравился, особенно потому что я мог об этом рассказать каждому встречному и уж тем более не упустил возможности похвастаться всем одноклассникам.
  Вся младшая школа ходила и показывала пальцем на того человека, кто первый из всех учащихся посмотрел этот замечательный фильм, и не просто попал в кинотеатр за ручку с мамой, а сам один (без родственников), как взрослый сидел в темном зале и посмотрел кино, от начала до самого конца.
  ...но почему-то, педагоги, остались равнодушны к моему поступку...
  
  
  31.
  Мы знали Брюс Ли. Мы все знали его практически лично, хотя он умер до нашего рождения. У каждого мальчика были его фотографии, схемы упражнений. Каждый из нас мастерили себе нунчаки и этими самыми чаками мы периодически разбивали собственные лбы.
  Родители ругались, классный руководитель всегда отбирал оружие, завидев две палки торчащие из рюкзака и вызывал отца в школу, а мы тем временем мастерили новые. Мастерили из цепочек, резинок, веревок - связывая две не очень длинных и не очень ровных палки. Здесь дело было не в качестве, а в наличии.
  Каждый мужик на диком западе должен иметь кольт и шляпу, каждый уважающий себя школьник должен смастерить и иметь при себе нунчаки. (девочки не в счет).
  К нашему огромному сожалению, мы не видели еще полностью не одного фильма с легендарным Брюсом. Видели только отрывки, потому что все подобные фильмы показывали поздно вечером, а в это время нас стремительно укладывали спать. Стоит тут так же отметить, что каждый из моих одноклассников сопротивлялся до последнего, пока не доводил своего отца или мать до полного буйства и ругани, а может быть и звонкой оплеухи.
  К сожалению фильмы с Брюсом Ли показывали по телевизору не так часто, как нам хотелось, и это то же было обидно. Мы не могли смотреть картинку, пляшущую на экране, но лежа в своих кроватях, мы слышали, как там за стеной приглушив звук, отец смотрит кино. Смотрит, как Брюс Ли отстаивает интересы обездоленных и униженных, стараясь, как можно быстрее восстановить справедливость.
  До нас доносились его боевые повизгивания, звенящие удары, которые Брюс раздавал на право и на лево своим оппонентам и предсмертные крики умирающих врагов, поверженных на обе лопатки сверхбыстрыми ударами.
  
  32.
  Как то быстро пролетело время. Первый класс закончен. Второй класс закончен.
  Лето. Жарко. Каникулы и это хорошо. Чешется голова. Ну и что! Педикулез. Вот и все!
  - Давай мы побреем тебя на лысо, - говорит мне мама.
  - Нет, - упираюсь я.
  - Почему?
  - Надо мной все буду смеяться.
  - Кто все?
  - Ну, хотя бы мальчишки во дворе.
  - Не будут.
  - Нет будут.
  - Но у тебя вши, - убеждает меня мама.
  - Должен быть другой способ, - обидчиво говорю ей я.
  - Хорощо, но только он не очень приятный.
  - Бриться на лысо, то же не очень приятно.
  - Меня родители часто в детстве брили на лысо.
  - Зачем?
  - У меня были жидкие слабые волосы, им кто-то сказал, что это поможет.
  - Ну и... - скептически смотрю я на нее.
  - Помогло, - спокойно и с улыбкой говорит она мне, - Волосы не зубы отрастут.
  - Зубы то же растут, - отвечаю я ей с обидой в голосе.
  - Не так хорошо как волосы. Это я, то же знаю. Ну что приступим к альтернативному лечению?
  - Меня не надо лечить.
  - Но прогнать этих тварей с твоей головы точно надо, а то ты весь исчесался. Тут без вариантов, - произнося эти слова она достает большой целлофановый пакет, какую-то вонючую жидкость, натирает ей мои волосы брызгает немного в пакет, пакет одевает мне на голову, - так придется походить несколько часов.
  - Жжется, - канючу я.
  - Придется потерпеть.
  Терплю, молчу, хожу по квартире, изредка почесываю голову через пакет. Так проходит несколько часов. Всю целлофановую конструкцию мама снимает у меня с головы, и я иду в ванну, помыться и особое внимание уделить намыливанию головы. Так прошел вечер.
  Утро. Мама проводит медосмотр и констатирует.
  - Идем в парикмахерскую.
  - Нет.
  - Не нет, а идем, - жестко говорит она.
  Я медленно одеваюсь. Она меня торопит, и практически за руку ведет меня в парикмахерскую. Веду с ней диалог на дипломатических нотках, хотя очень расстроен.
  - Что совсем на лысо, совсем волос не будет? - спрашиваю я.
  - Да.
  - Даже чуть-чуть нельзя оставить?
  - Зачем?
  - Как зачем, я тебе вчера говорил, надо мной будут смеяться, я гулять не смогу, меня будут дразнить и обзывать.
  - Не будут.
  - Будут.
  - Не будут.
  - Будут, я знаю, не спорь со мной.
  - Хорошо, - устало соглашается Наталья Алексеевна, - мы оставим тебе маленький чубчик спереди. Идет?
  Молча, киваю. Захожу в парикмахерскую, сажусь в кресло. Меня стригут, оставляют идиотский чубчик. Мама обещание сдержала, но все досконально просчитала. Я с чубчиком выгляжу более глупо, чем с чисто выбритой головой, так надо мной будут смеяться еще больше. Но я упрямый, сквозь зубы говорю парикмахеру спасибо и выхожу из парикмахерской. Мастер улыбается, ему весело, мне нет.
  Проходит день, а чубчик чешется не переставая, по всей видимости, вся живность залезла на этот островок безопасности.
  Утро. Иду и сознаюсь матери в своей нерешенной проблеме. Завтракаем. Идем опять в парикмахерскую, нас встречает мастер с улыбкой и доводит свое дело до конца.
  Надо мной смеялись...
   33.
  Меня оставили одного. Совсем одного. На целый день. Брат у бабушки, отец и мать на работе, а я дома. Совершенно один.
  Квартира мне казалась огромной, и в каждом темном закоулке, огромного помещения с высокими потолками, мерещилось что-то неведомое и таинственное, чрезвычайно опасное и свирепое. Я медленно передвигался по квартире и проверял все закоулки, старался заглянуть, за каждую дверь, под кровать, под диван, за плотную ткань шторы и убедить себя в том, что мне ни что напрямую не угрожает.
  Мелкими и бесшумными шагами, я бродил по комнате, осторожно выглядывая из-за каждого угла, стараясь, свое передвижение ни чем не выдать, для тех возможных негодяев и мерзавцев, монстров и сволочей, что могли подстерегать меня, практически на каждом шагу!
  Всеми фибрами души я ощущал, что они где-то здесь, где-то совсем рядом. Мне надо было их, во что бы то ни стало обнаружить, выявить их местонахождение и постараться при этом не попасть к ним в лапы. План был простой. После обнаружения вражеских объектов таящих в себе потенциальную опасность, надо было выбрать достаточно безлопастное место и набраться терпения. Набраться терпения и ждать, пока кто-нибудь из родителей, первым не переступит порог, и таким образом я буду спасен.
  Сволочей, негодяев, мерзавцев и различного вида ублюдочных монстров готовых покуситься на мою бесценную жизнь я не находил и поэтому беспрерывно продолжал наматывать бесшумной поступью круги по квартире продолжая безуспешные поиски.
  Проходя очередной раз по коридору, я услышал четкие шаги. Я замер. Шаги потоптались на нашей лестничной площадке и остановились, через несколько секунд в дверь настойчиво постучали. Сердце замерло, в горле пересохло, язык плохо ворочался.
  - Кто там? - еле слышно вывалился вопрос у меня изо рта.
  - Артем, - четко и весело прозвучало в ответ, - Выходи. Пойдем гулять.
  Сердце забилось вновь, страх был потеснен. Мой детсадовский товарищ решил меня навестить, пришел мне на помощь. Я подбежал к двери.
  - Артем, я не смогу выйти, у меня нет ключа, что бы запереть дверь за собой, я дома один.
  - Ну а просто открыть дверь ты можешь? - спросил гость.
  - Просто открыть могу.
  - Ну, тогда открывай, я тоже гулять без тебя не пойду, там все равно никого из ребят нет.
  Я повернул несколько раз замок и открыл дверь, впуская гостя. Артем переступив порог, разулся.
  - Что будем делать? - весело спросил он.
  - Я не знаю, - растерянно сказал я.
  - А что ты делал, пока меня не было?
  Я немного покраснел, мне было очень неудобно перед своим другом, но пришлось сознаться: - Мне было страшно. Я ничего не делал, ходил по квартире. И вообще, очень хорошо, что ты пришел, с тобой не так страшно.
  - Да? - Артем с сомнением посмотрел на меня, - Это замечательно. Хотя я тоже боюсь, оставаться дома один, но не так сильно как ты.
  - Почему? - растерянно спросил я.
  - Потому что у тебя второй этаж, а у меня пятый, - сделав многозначительную паузу, гость продолжил, - Я боюсь, что ко мне проникнут грабители или убийцы, через окно, или выбив дверь, но я знаю двери у нас крепкие, а квартира на пятом этаже, так что к нам проникнуть непросто. А у тебя совершено другое дело, дверь непрочная, а окна на втором этаже, всего лишь четыре метра от земли. Залезть легко.
  Эти выводы мне совершенно не понравились.
  - И что ты предлагаешь? - осторожно спросил я своего напарника.
  - Держать оборону, пока не придет мама, - очень серьезно сказал он.
  - Это как? - осторожно я задал свой вопрос.
  - Мы вооружимся, - торжественно-генеральским тоном произнес Артем, и начал выкладывать план обороны квартиры, - мы соберем все ножи, если найдем топоры или другое оружие. Их тоже придется взять...
  - Без разрешения?
  - Точно. Без разрешения, - гордо сказал он, и пошел на кухню, продолжая излагать мне свой план, - Потом все оружие вынесем на балкон, разложим на подоконнике, что бы было легко дотянуться в случае чего...
  - В случае чего? - обеспокоенно переспросил я.
  - В случае нападения, конечно, - недоумевая, проговорил начальник безопасности моей квартиры.
  Артем выгребал из ящика стола на кухне, ножи, плюс маленький топорик для рубки капусты, а так же нашел пару скалок. Продемонстрировав все это добро непосредственно мне, он важно прокомментировал: - Ну что ж все не так плохо как я думал. Неси все это на балкон.
   Я повиновался. Артем тащил все то, вооружение, что я не смог унести. Как и было запланировано, на подоконнике мы разложили всю кухонную колюще-режущую утварь, и присели на балконе, на корточки, что бы нас было не очень заметно.
  Поглядывая на прохожих, мы старались найти потенциальных грабителей и убийц.
  - Вот он, - Артем показал на прохожего пальцем, - Вот он преступник, следи за ним, от таких можно всего ожидать.
  - С чего ты решил? - недоверчиво спросил я.
  - Я просто заметил, как он посмотрел в сторону нашего укрытия. Понял?
  - Понял, - с опаской в голосе проворил я.
  - И вот этот вот в белой панамке.
  - Почему этот.
  - Мне так кажется.
  - А-а-а, - многозначительно протянул я.
  Этот параноидальный диалог продолжался долго, пока не вошла мама. Она тихо открыла дверь своим ключом и бесшумно проникла в квартиру. Обнаружив на подоконнике целый арсенал, она очень удивилась и подошла к открытому балкону увидела нас, сидящих на корточках и с опаской изучающих прохожих.
  Мы были спасены.
  34.
  
  Очередное лето пролетело быстро, и на горизонте замаячило первое сентября. Мой отец год назад стал директором школы Љ3 и освоившись в новой должности, он стал очень сильно разбираться во всех тонкостях образовательного процесса.
  В третий класс меня перевели в другое образовательное учреждение, в школу Љ185. Родители посчитали, что в маленьком, душном пространстве 120-й школы, где я учился предыдущие два года, кроме всех ее недостатков, был не очень хороший педагог начальных классов, а может быть были и еще какая-нибудь другие причины, но это уже было не важно. Важно было то, что новая школа располагалась несколько дальше, и мне теперь приходилось ездить на трамвае пару остановок.
  Учительница была молода, приветлива, и внимательна. На первом уроке, когда всех ребят рассадили на свои места, меня ввели в класс и представили, а потом отправили на предпоследнюю парту первого ряда, где мгновенно вокруг меня забурлила жизнь. Меня в спину ткнули деревянной линейкой, и я мгновенно отреагировал, повернув голову, приготовив молниеносно пару озлобленных фраз.
  - Меня зовут Леша, - представился мой одноклассник, подавшись несколько вперед, и протянул мне руку, прежде чем я успел произнести хотя бы звук. Я протянул ему на встречу свою. Это было первое рукопожатие в моей жизни, первый сигнал, того что медленно, но верно я становлюсь взрослее, - А это Вова, - продолжил Алексей. Вова протянул свою руку и улыбнулся.
  - Мальчики повнимательнее, - призвала нас к порядку учительница, стоявшая у доски, - Не отвлекайтесь.
  Через несколько секунд, когда педагог потерял вновь бдительность, спереди стоящей парты ко мне повернулись два мальчика. Один был рыжий весь в веснушках, а другой немного пухловат и с русыми кучерявыми волосами.
  - Миша Киреев, - представился рыжий.
  - Андрей, - представился кучерявый.
  Я хотел было протянуть им руку, но немного стеснялся, ведь мне рукопожатие предлагали первому, а я только отвечал на этот дружеский жест, но потонув в размышлениях, я затянул паузу и поставил нас всех под удар.
  Учитель прервал свой вводный урок: - Стас, ты только что переступил порог класса, а уже весь искрутился, и вы тоже Сапунов и Киреев. Сядьте, как положено настоящему школьнику. Ведете себя как охламоны. Ну, руки сложили на парту. Спину выпрямили. Смотрим вперед.
  Мои новоявленные знакомые мгновенно подчинились, и отвернулись от меня, но на их губах играла самодовольная, многозначительная улыбка.
  35.
  С Артемом, мы были закадычными друзьями. Зимой, вооружившись валенками, клюшкой и шайбой, соорудив ворота из пары глыб льда, мы гоняли в хоккей, летом в футбол.
  Я к нему стал часто заходить в гости, и мы играли в настольные игры. Болтались на турнике, что был установлен в его квартире в дверном проеме. Я очень хотел себе, точно такой же, но моему желанию не суждено было сбыться.
  Артем пошел в секцию дзюдо, и я увязался за ним. У нас были маленькие белые кимоно и эта внешняя атрибутика, восточных единоборств очень привлекала меня. Мне казалось, что напялив кимоно, я выгляжу старше и серьезнее.
  Когда же мы отрабатывали упражнения на занятиях, броски, подсечки, при падении у меня начинала болеть голова, и я начал подумывать, как бы мне завязать с этой затеей.
  За компанию я хотел утащить Артема вместе со мной, но он не поддался на мою провокацию и уверил меня, что будет заниматься и дальше.
  Один раз, придя домой после тренировки, я высказал свое решение матери, что не стану больше заниматься дзюдо, но она сказала, что это решение совершенно не мужское, а потому в основе своей неверное и мне придется продолжить топтать татами. Пришлось подать видимость, что я согласиться, и пойти на обман.
  Каждый вечер когда, я уходил на тренировку, я брал с собой форму, а так, как в то время на улице процветала зима, маленькому мальчику всегда было, чем заняться. Кругом много снега, его можно есть, лепить снежные фигуры, найти пару горок и кататься на них в течение полутора часов. Домой я возвращался весь мокрый.
  Так длилось некоторое время, но вечно продолжаться не могло. Один раз мама спросила меня, когда я переступил порог квартиры:
  - Где ты был?
  - В секции дзюдо, - не моргнув глазом, сказал я.
  - А почему куртка и штаны, такие мокрые?
  - После того как занятия закончились, я пошел покататься на горках.
  - Вас отпустили пораньше?
  - Да, - совсем заврался я.
  - Точно? - не унималась мать.
  - Точно.
  - Ты врешь, - сказала она так убедительно, что я понял, дальше играть в эту игру мне бесполезно, все что можно, я уже проиграл. А она дальше с еще большим напором и убедительностью продолжала, - Я проследила за тобой Стас. Ты даже порог, не переступил спортивного зала, ты все это время катался на горках. Ведь так? Сознайся.
  - Да, - опустив глаза, понуро пробуровил я, практически про себя, пытаясь в эти мгновения броском через бедро обуздать чувство стыда, наваливающегося на меня всей своей массой, но у меня этот прием получился очень плохо. Слишком много занятий я прогулял.
  36.
  Все самые важные события для страны 91 - 93-го года в моей памяти слились в один день. Все было слишком интересно и занимательно, что бы мальчику в моем возрасте адекватно оценивать политическую обстановку в родном государстве.
  Все мои сверстники очень любили деревянное и пластиковое оружие -пистолеты и автоматы. Конечно же, без внимания не оставались экземпляры из разнообразных металлов, которые громко хлопали пистонами, немного дымили и пахли практически настоящими выстрелами.
  Всякую военную технику мы просто обожали, особенно танки. Танки большие и маленькие, немецкие, советские и американские, старые и новые. Мы в них неплохо разбирались для своего возраста и точно знали, что если игрушка совершенно новая, то она должна быть по всем показателям лучше, чем у других, и не важно кому принадлежала модель боевой машины Третьему Рейху или СССР.
  Но я точно знал одно. Мы все, совершенно все, очень плохо, разбирались в балете, а то, что Петр Ильич Чайковский жил на самом деле, было совершенно невозможно себе представить. Для нас в то время П.И. Чайковский - это просто бледный портрет в кабинете музыки, и четыре балерины в белых пачках, скачущих по экрану телевизора на протяжении всего дня, без перерывы, а на подхвате у них белый и черный лебедь.
  Утро. Телевизор. Балерины. Отец в трусах обеспокоенно ходит, наматывая, круги по комнате, что-то бормочет себе под нос и полушепотом ругается. Мама молчит.
  Спустя несколько дней репортажи из Москвы, дым из Белого дома, и танки на мосту, Ельцин на танке, а Горби бесследно испарился.
  Наши родители с детства приучены к этой жизнерадостной картинке, наше поколение тоже - Вождь на бронемашине, пафосная речь, новые флаги! Победа! Да здравствует новый, дивный мир!
  
  37.
  Очередная болезнь. Температура скачет с небольшой амплитудой 38о - 39о. Одна радость - не иду в школу. Радость длиться не долго, суток двое, а потом становиться несколько легче, жар спадает, и злая скука ползает за тобой по квартире, цепляясь за лодыжки или за штанину пижамы, мешает ходить. Лежать уже совсем невозможно. Тошно.
  Мама взяла больничный, что бы побыть со мной, а может быть, что бы самой отдохнуть от унылых, трудовых будней. Скука посещает и ее.
  В один из этих вялотекущих дней, она вошла в мою комнату, держа в руках большую коробку с изображением парусника и надписью "Орел". Открыв коробку, я увидел огромное количество крупных и мелких пластиковых деталей: пушки, мачты, борта, лестницы, штурвал, две половинки корпуса корабль. Вся сложность была в такелаже, его нужно было аккуратно сплести самому.
  Мы с мамой принялись за работу, внимательно изучая инструкции, следуя ей шаг за шагом. В течение нескольких дней, на небольшом журнальном столике преобразованным под верфь, вырос первый парусный корабль Российского государства западноевропейского типа. "Орел" блистал во всей своей красе, устремляя свой бушприт в ограниченное пространство моей комнаты.
  Через некоторое время появилась еще одна коробка с пластиковыми деталями, модель "Гото Предестинация" 58 - пушечного линейного корабля. Он был много больше и красивее предшественника.
  Пока длилась болезнь, появилась еще одна - любовь к парусникам, и в первую очередь она проникла в душу Натальи Алексеевны.
  Я в то время собирал марки. Любые марки, что мог достать: с грибами, машинами, самолетами, репродукциями картин известных художников, портреты политиков и по многим другим тематикам. Все экземпляры копились в моих филателистских альбомах.
  Мама решила внести в мою коллекцию кардинальные изменения, она хотела, что бы моя коллекция пополнялась парусниками, а все остальные марки были разменяны на все те же изящные изображения кораблей.
  Я задумался, но на тот момент я не изменил себе, потому что я, как и все дети, ценил более количество, нежели качество и утонченность.
  Ну а тем временем из пищевой промышленности в индустрии школьных развлечений ринулся поток товаров - жевательная резинка с яркими цветными вкладышами.
  
  38.
  Мой брат полуантипод сороки, она тащит в свое гнездо все блестящие, а он тащил в дом, все не блестящие и совершенно помойного вида. Он это делал с таким упоением, что даже отец забывал о своих правилах, величавой аккуратности и включался в его игру.
  Как-то раз, они вдвоем с заброшенной стройки притащили заляпанный грязью огромный, круглый, дорожный знак "Не стой под грузом". И с порога матери заявили: "Мы его повесим в зале".
  Мама вроде бы пыталась возражать, но неугасаемая энергия Василия и масса забавных аргументов заставили ее согласиться на изощренное, индустриальное декорирование, нашей квартиры. Получился забавный перфоманс, который угрожающе просуществовал, прилипнув к стене саморезами, до ремонта.
  Брат таскал такие вещи, которые он не мог чисто теоретически утащить, учитывая его возраст и массу тела относительно предмета, что он взваливал на себя. Конечно, это чисто теоретически, а чисто практически получалось все наоборот.
  39.
  У нас дома валялось огромное количество странных вещей - допустим ваучеры. Они были у многих граждан постсоветского пространства - этакие странные чубайсики. Многие из счастливых обладателей чубайсиков, очень быстро их профукали: обменяли, раздали, потеряли, подарили, вложили. Куда вложили, уже никто не помнит, ну вложили и вложили, черт с ними. Мои родители поступили как все, во всяком случае, как все нормальные, приличные семьи, и сей час, куда они дели эти ваучеры, врятли помнят.
  Еще у нас дома стояла байдарка, собрание сочинений Сталина и Ленина, много непонятной посуды, в которой, и готовить нельзя и выкинуть жалко, странные картины, засушенная, маленькая черепаха, черепа кошки, бобра и медведя, китовый ус и другая всякая всячина, собирающая тонны пыли.
   В то время я уже не верил в Деда Мороза, но всегда его ждал, при этом не любил рассказывать стихи, но всегда любил подарки из рук этого старика.
  И в этот новый год ближе к полуночи, к нам с братом пришел Дедушка Мороз, таща за собой огромный мешок с подарками. Мы с братом рады, переступая через себя, стесняясь, рассказываем стихи, незнакомому человеку в красном халате и большой, пышной, бородой, и искоса поглядываем на мешок.
  Отмучились. Мороз просит угадать, что у него в мешке. У нас не очень хорошо получается, а достаточно пространный ответ, такой как "Не морочьте голову детям сударь, у вас в мешке подарки!" его совершенно не устраивает. Поиздевавшись в волю над нами, Дед приоткрывает мешок, а из него торчит, синяя из плотной толстой резины ручка. Мы за нее тянем и вытаскиваем, огромный бело-синий шар с номером 512. Ничего не понимая, мы как вежливые дети, поблагодарили щедрого гостя. А после того как гость ушел, мы задали вопрос:
  - Что это? Что это за подарок?
  - Это буй! - гордо ответил отец.
  - Зачем? - спросил немногословный Василий.
  - На нем можно весело скакать по квартире верхом, - сказал Виталий Николаевич, и сев на подарок проскакал по коридору мимо нас, демонстрируя всю прелесть этого предмета. Остановившись, он спросил, - Ну, нравиться?
  Мы синхронно в полном молчании кивнули.
  Вот такие забавные подарки были в нашей семье в начале 90-х.
  Причем я думаю, что это не самый худший вариант.
  40.
  Старый, бабушкин, огромный холодильник, что стоял на нашей кухне - сломался. Случилось так, что именно в этот день у мамы на работе проходила лотерея, и ее долго уговаривали купить два последних, нераспроданных билета. Она долго сопротивлялась, но в итоге поддалась искушению, и один из приобретенных билетов, принес выигрыш - холодильник. Этот агрегат был намного меньше предыдущего, но зато совершенно новенький, без единой царапинки, блестящий. Его очень быстро доставили к нам домой. К сожалению, мы не могли его наполнить продуктами, по причине скудности нашего семейного бюджета, или отсутствия самих продуктов на полках магазинов.
  Обычно в нашем новом холодильнике, пряталась кастрюля с гречневой или рисовой кашей, пяток яиц, пачка пельменей, пара банок консервов. Один раз в чреве белого морозильного шкафа пробралась коробка конфет, и тут же родители приняли решения оставить ее для лучших времен, до какого-нибудь праздника, например очередного дня рождения.
  Возвращаясь, каждый день из школы, с сожалением смотрел на эту неприкасаемую коробку, в которой хранились коричневые полусферы дешевого шоколада. Очень хотелось, есть, но разогревать кашу или жарить яичницу было лень, ведь я точно знал, скоро придет мама и сама все приготовит, а вот чай можно было попить. Я ставил чайник на плиту, ждал пока закипит вода, потом заваривал в стакане напиток и шел смотреть телевизор.
  Пустой чай мне вскоре надоел и я все чаще и чаще стал поглядывать на коробку конфет, лежащую в недрах холодильника. Вскоре настал тот день, когда стержень моей воли перегнулся пополам. Достав коробку конфет из морозного плена, поставив ее на кухонный стол, я стал внимательно изучать возможности: каким образом можно достать одну конфетку не повредив целостность упаковки?
  Упаковка была проста и не замысловата, состояла из самой коробки, крышки и была перевязана золотистой тесемкой поперек коробки. Можно было приподнять один угол крышки и в полученное отверстие, просунуть тонкие, мальчишеские пальцы. Запланированную операцию я проделал достаточно быстро и извлек одну конфету. Тут же коробку убрал на место, а конфету засунул в рот и, причмокивая от наслаждения, держа в руках стакан чая, отправился к телевизору.
  Так прошло несколько дней. В один из самых обыкновенных будней, за дневным чаепитием, я понял, что одной конфеты будет мало, и решил дать небольшую слабинку, потянулся еще за одной, потом за третьей. В то же самое время я понимал, что мое шоколадное счастье не может продолжаться вечно, но, к сожалению, я уже не мог остановиться. И вот момент истины настал.
  Вечером, сидя за письменным столом и усердно выполняя домашнее задание, я услышал, как мама и отец за что-то серьезно отчитывают брата. Причина до меня дошла достаточно быстро, быстрее, чем сам брат с зареванным лицом пересек пространство из кухни до моей комнаты и обиженно пробубнил: - Иди на кухню, тебя папа с мамой зовут.
  Я, молча, опустив взгляд в пол поперся мелкими шагами к родителям.
  - Садись, - спокойно сказал отец и указал рукой на белый табурет, приставленный к стенке. Как только я присел, он сразу задал вопрос в лоб, - Ты съел все конфеты?
  - Какие? - промямлил я.
  - Из этой коробки, - сказала мама и из-за спины вытащила давно известную мне тару.
  - Нет, - еле слышно, опустив взгляд в пол, пробубнил я, наливаясь чувством вины.
  - А кто? - спросила мать, взмахнув удивленно коробкой в воздухе. Было слышно, как одинокая, последняя конфета сухо бьется о картонные борта. Мне казался этот стук таким оглушительным, что вместе со мной его должны были услышать, даже где-нибудь в Новой Гвинее, перепуганные этим грохотом местные папуасы.
  - Вася, - неожиданно сам для себя выпалил я, в надежде, что родители мне поверят.
  - Не ври. Зачем так врать? Совершил глупость. Признайся. Не стоит совершать еще более обидной и подлой глупости, чем та, что уже произошла с твоей подачи - не стоит подставлять своего родного брата, и обвинять его в том, к чему он совершенно не причастен, - отец говорил и начинал заводиться.
  - Папа, эти конфеты не брал! Я не брала! Вася не брал! Так кто же взял, ты сможешь сказать? - мама говорила медленно и очень вкрадчиво.
  Мне было очень стыдно, слова не лезли из горла, я просто кивнул утвердительно головой.
  - Ну и?.. - спросил отец.
  - Я, - полушепотом и со слезами в голосе проговорил я.
  - Очень жаль... - просто проговорил Виталий Николаевич и гордо засунул руки в карманы тренировочных штанов, потом чуть тише, еще раз, словно для себя, повторил: - ...очень...очень жаль...
  Повисла неловкая пауза. Мама решила ее разрушить и совсем, сделать так, что бы мне, пришлось краснеть всю последующую неделю. Она тяжело вздохнула и начала говорить: - Если тебе очень. Очень, очень, захотелось конфет. Ты бы подошел к нам с папой и попросил. Неужто мы бы тебе отказали, как ты думаешь?
  - Нет, - тихо практически шепотом всхлипнул я.
  - Нет, - вкрадчиво словно эхо повторила мать, - А так как ты поступил получилось очень...очень неправильно. Ты один съел все конфеты, не досталось, ни брату, ни мне, ни отцу. Ты один их съел, а больше конфет у нас нет. Мы все остались без сладостей. Очень жаль. - она сделала паузу, - Стас тебе есть над чем подумать правда.
  Я кивнул.
  - Иди спать, - сказал отец.
  А в это время мама подошла к мусорному ведру и аккуратно опустила в него неоткрытую коробку перевязанную ленточкой, в которой еще оставалась одна конфета.
  41.
  Как может раздражать очень близкий и горячо любимый человек? Очень сильно. Часто? Очень часто. И чем чаще, тем хуже, хуже для всех. Особенно раздражают мелочи, и эти мелочи становятся настолько значимыми и гигантскими, что отвлечься не представляется возможным. Об этих постоянных навязчивых мелочах мысли приходят во время работы, отдыха, ужина, сна, секса. Неизменно в мыслях царит постоянная значимость важных мелочей.
  Маленькие неудобные поступки, совершаемые нами непроизвольно, влияющие только на очень близких людей, являются судьбоносными. В определенное время, они становятся тем непримиримым фактором, на котором держится вся наша жизнь и все жизненные метаморфозы. Только родной, только очень близкий и любимый человек, может на это обратить внимание, принять или не принять судьбоносные мелочи, очаровываться ими или раздражаться или сначала очароваться, а потом впадать ярость при малейшем проявлении неудобного поступка.
  Справиться со своим собственным раздражение иногда просто невозможно, нет сил, что бы остановить, пролетающую злобу, скребущую ржавыми когтями по нервам.
  Любовь умирает от невнимательности. Любовь умирает, заставляя нас меняться и находить новые источники взаимопонимания и страсти, новые смыслы в совершенных ранее и уже практически забытых поступках. Новая любовь пытается истолковать нашу прошлую жизнь несколько иначе исказить ее, смягчить краски, заставить мыслить иначе, и чувствовать себя при этом лучше.
  Влюбляясь вновь, мы получаем утраченные силы, хотя знаем, что все в этой жизни повторяется, повторяется и радость и разочарование. Надеемся каждый раз на лучшее, надеемся, что эта та самая любовь, что заставит нас быть внимательным двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят шесть дней в году до конца своей земной жизни, к тому человеку, что рядом с нами.
  Мама любит чай. Мама любит смотреть телевизор. Она любит пить чай и смотреть телевизор, сладко потрескивая печеньем, сидя за журнальным столиком в большой комнате, внимательно всматриваясь в картинки, пляшущие на голубом экране.
  Мама часто оставляет пустой стакан с чаинками прилипшими к прозрачному дну на журнальном столике, и этот сухой натюрморт мог стоять очень долго, возможно до ближайшей генеральной уборки, возможно до того момента пока отец не преисполниться раздражением и не уберет все сам.
  Когда отец раздражался, он молчал, пытаясь сдержать гневные слова. Он старался не говорить, потому что знал, что если открыть рот остановиться будет тяжело, да и суть всех этих слов, будет обидна дорогому сердцу собеседнику. Он молчал, погрузившись в спровоцированную обиду, и мог молчать, таким образом, долго.
  Обычно Наталья Алексеевна в таких ситуациях общалась с ним, как ни в чем не бывало, что-то спрашивала, что-то рассказывала, и не ждала какого либо ответа. Так проходило определенное количество времени и ситуация каким-то образом нормализовывалась. Все вновь было как прежде, все было вновь на своих местах...и стакан с чаинками в том числе.
  Отец не выдержал. Увидев в очередной раз грязную посуду на журнальном столике в центре большой комнаты, он его схватил и быстрыми шагами направился на кухню, где мы с братом ужинали, а мама просто сидела рядом.
  Он посмотрел на мать и демонстративным жестом, поставил перед ней грязный стакан, в его глазах блистала тысяча обвинений в безалаберности.
  В это мгновение я увидел, как в глазах матери то же закипает гнев, и эта показушная мужская бравада ее вывела из себя. Поразмыслив секунду, она схватила поставленный отцом на кухонный стол стакан и широко размахнувшись, метнула его в раковину с нечеловеческой скоростью и силой. Стакан, пролетев по касательной, угодил в чугунную канализационную трубу, располагающуюся чуть ниже. Граненые, острые осколки стакана, засыпали пол кухни, я вздрогнул, и почувствовал как все мышцы тела, медленно начинают напрягаться.
  Возникла пауза. Создавалось такое ощущение, что все перестали даже дышать, глаза остались, открыты и ни кто не мог просто моргнуть, показав тем самым, что он еще жив. Лишь Василий, методично пережевав кашу и положив ложку в тарелку, вальяжно проговорил: "А я бы попал".
  Отец развернулся и вышел.
  42.
  Учебный год пролетел незаметно и из третьего класса мы перескочили сразу в пятый, минуя четвертый. Мы были рады. Пятиклассник - это не четвероклашка, это ученик среднего звена. Здесь все серьезно, нас выпустили из клетки в большой мир средней школы. Клетка, а точнее решетка, покрашенная отвратительной желтой краской, отделяла крыло здания общеобразовательного учреждения. В этом интересном вольере и находились младшие классы отделенные сваренными металлическими прутьями от всей остальной школы.
  Теперь мы получили относительную свободу и новых интересных знакомых.
  Я всегда держался за своих друзей, а они за меня, без них я не представлял своей жизни. Мы были всегда вместе, мы дрались, ругались, мирились, куролесили, влюблялись.
  У нас в третьем классе была девочка Оля небесной красоты, я, Андрей, Миша, не смогли устоять перед ее очарованием. И с ума сходили, потому что не знали, что с этим противным чувством делать дальше. Три влюбленных третьеклассника совершенно необъяснимая, плохо-управляемая субстанция.
  Объект любви нас сплотил еще больше, и мы все свободное время ломали голову, как заполучить хотя бы толику Ольгиного внимания. Все было безрезультатно, но мы не собирались сдаваться.
  В самом конце учебного года, при выпуске из начальной школы, проводилось тестирование учащихся. Распределение было простым либо в 5А с математическим уклоном, либо в 5Б с гуманитарный. Вообще все эти уклоны меня мало тогда волновали. Беспокоили меня лишь два ключевых фактора: где будет учиться Оля, и где, будут мои друзья? Они оказались в 5А, а я по результатам тестирования между классами. Пришлось долго упрашивать педагога и иносказательно объяснять, почему для меня так важно стать ашкой нежели бэшкой.
  43.
  Я добился своего. Мы опять вместе, вместе в 5А. Из параллельного класса к нам перевели несколько ребят, так считали мы. А они те, которые пришли к нам, считали наоборот, что это нас перевели в их класс. Особых конфликтов не возникало, но первое время мы держались особняком друг от друга и внимательно изучали и изредка посмеивались и подкалывали.
  Успеваемость моя серьезно снизилась, но это меня волновало мало, пока родителей не вызывали в школу. Тут конечно у каждого здравомыслящего пятиклассника, сердце начнется биться учащенно, но это было всегда временное явление, а с возрастом и эти симптомы пропали, потому что я решил для себя - я точно не математик и мне приходилось мимикрировать выживая в неблагоприятной среде. Друзья всегда были готовы оказать поддержку, а любовь к холодной пятикласснице Ольге, которая даже не смотрела в мою сторону, придавала новые силы.
  Среди новеньких ребят был неплохой математик. Вел он себя отстраненно. Когда учителя сделали поблажку и разрешили ходить в чем душе угодно лишь бы это было похоже на одежду. Он одевался каждый день в джинсовый костюм, если было холодно под джинсовую куртку, напяливал джемпер непонятного фасона.
  У него волосы были темно-рыжего цвета и торчали в разные стороны или игривым хохолком взвивались вверх. То, что он был постоянно не причесан, объяснял это тем, что волосы у него слишком жесткие и даже намочив их водой, они не лягут под расческу, и все равно будут торчать.
  Носил очки и всем рассказывал, какое у него плохое зрение, поэтому ему приходится сидеть на первой парте.
  - Ром, - обращался я к нему, - Ты всю жизнь будешь носить очки, да? А к старости у тебя будут очки страшные с толстым стеклом как два аквариума. Да?
  - Нет?
  - А как?
  - Мне будет восемнадцать лет, и я сделаю операцию.
  - А почему сей час нельзя?
  - Нельзя.
  - Ты не знаешь.
  - Знаю.
  - Так почему же?
  - Организм растет, причем очень активно, - начал умничать Рома Свиридов, - когда ходили к врачу, врач...
  - Все я понял не надо объяснять, жди своих восемнадцати...
  44.
  Вечер. Слишком обычный вечер, слишком обычный ужин, слишком обычное молчание и тишина. Тишина словно, сказано все, и слова поистерлись и исчезли из памяти. Растаяли без следа слова, те, что было когда-то сказаны и со злости и от любви, и в сердцах и с холодным расчетом. Сухость молчания, словно холодный, пронизывающий до костей, ночной ветер пустыни Гоби, болтался смурным пьяницей, от стены к стене, стараясь столкнуть между собой всех присутствующих.
  Ветер злился у него не получалось, он обессилил, увял и погрузился в молчание. Лишь шаги, шарканьем домашних тапочек, говорили о том, что в этой квартире еще есть жизнь, есть разум цивилизации, есть отголосок утерянного домашнего комфорта и тепла.
  Отец пришел с работу час назад и не все еще не переоделся в свою привычную домашнюю одежду. Он ходил в костюме и в галстуке из комнаты в комнату и молчал, нахмурив брови. Изредка они с матерью перекидывались рваными фразами, в голосах их звучали не четкие, расплывчатые обвинения, доносившиеся до меня призрачным эхом.
  Я сидел в своей комнате и молчал, брат был рядом. Иногда кто-то из нас двоих под благовидным предлогом, например, сходить в туалет, выходил разведать обстановку, но каждый раз возвращался, ни с чем.
  Утомив родителей своим хождением, они решили к нам подойти и объяснить, что же происходит в совершенно обычной семье этим совершенно обычным вечером.
  Отец вошел первым и внимательно посмотрел на нас. Он был смущен, расстроен, не знал, как озвучить своим детям, простую истину, случившийся факт, который тяжело будет принять, любому нормальному ребенку.
  - Мы...тут с мамой говорили... - начла он не уверенно, - Мы знаем...что это не просто, но мы думаем вы нас поймете.
  Пауза. Мы с братом сидим в вопросительным молчании, ждем, что будет дальше. Вошла мама, смотрит на отца, ничего не говорит, ей грустно, ей тошно все это наблюдать и безумно тоскливо ждать последующих слов.
  - Все останется, как и было,..все будет, как раньше, - неуверенно говорит отец, - Простоя буду жить не с вами, но мы будем часто видеться, очень часто...иногда вечером, иногда в выходные. Мы с мамой решили развестись.
  Мы молчим и все так же продолжаем на него внимательно смотреть и изучать, смотрим, так как будто давно не видели и очень соскучились, смотрим, так как будто перед нами совершенно незнакомый человек пытается объяснить, что он больше не будет с нами рядом каждый день, каждую минуту. Очень странные ощущения.
  Развод. Развод дело очень странное, загадочное, но и у него есть свои плюсы, я их очень быстро нашел, нашел в своей собственной свободе, которая пришла с осознанием, того, что даже по таким мелочным вопросам, как например, когда мне ложиться спать, я буду самостоятельно принимать решения. Меня это радовало. Я за несколько секунд усиленного внутреннего мозгового штурма, смог произвести точный расчет всех минусов и плюсов, данного семейного раскола. Мгновенно сделал вывод, папу у меня не отнимают, он мой, мама моя, а они слишком взрослые люди, что бы навязывать им свою позицию по данному вопросу, скандалить и скулить, плакать и о чем-то сожалеть. Их жизнь - это их решения. Они решили развестись, пусть будет так.
  Мысли текли быстро, но я молчал, лишь пожал плечами и опустил взгляд в пол.
  Брат расплакался. Я понял, он не разделяет моей позиции, боится потери, боится остаться один. Внутри его души маленькие человечки страха, обложившись кухонными ножами, готовы защищать себя до конца, но с начала они будут нападать.
  Со слезами на глазах Василий прыгнул к отцу и прижался, обхватил руками, словно стараясь удержать, а я встал и вышел, что бы не видеть тщетности усилий.
  45.
  Алина Александровна симпатична женщина, талантливая, добрая, наверное, она хороший человек, если с ней хорошо моему отцу. А мне хорошо, если хорошо ему, если он счастлив. Гораздо приятнее видеть счастливого отца, нежели и мать и отца расстроенными и не знающими, что сказать друг другу, и не знающих, куда друг от друга деться.
  Мама умная женщина, я ее очень люблю. Люблю потому что нашей матерью быть непредсказуемо сложно, настолько сложно, что признаться в этом себе было стыдно даже для нее самой, но, ни за что, ни кому, ни когда, она не говорила этого и даже не подавала виду.
  Я все это видел и понимал, чувствовал, наблюдая нашу общую жизнь, словно со стороны изо дня в день, оставаясь таким же, каким и был. Иногда я превращался в совершенно невыносимого ребенка, ужасного, капризного и злого, противного самому себе.
  Я слышал, что после развода родители обычно делят детей, каким образом осуществляется этот процесс, я не понимал. Мне рисовались мрачные, кровавые картины, наполненные расчленненкой, и жадными красными родительскими глазами, вибрирующими в темноте.
  Делили нас с Васей, я точно не могу сказать, но брат со временем перебрался к отцу и Алине Александровне, а я остался с матерью на нашей старой квартире. Меня это вполне устраивало. Жизнь продолжалась. Уровень дозволенности рос, и я постепенно получал, неоспоримое преимущество в глазах своих сверстников, гнущих спину под гнетом полных семей.
  
  
  
  
  
  Ведь сегодня завтра будет вчера,
  А еще вчера сегодня было, завтра,
   тут имеет смысл подождать до утра,
   И уж потом строить планы, что-то загадывать...
  Алексей Долматов
  Часть 3. People are strange
  73.
  Жаркое удушливое лето в одиночестве, медленно подбиралось к сентябрьской прохладе. Заунывно и сладострастно, переполненные отчаяньем, безысходность и злобой лились песни Джима Морисона из динамиков старого и обшарпанного магнитофона.
  Я ни кого не ждал, просто убивал время, струящееся по моей коже капельками пота. Мне ничего не хотелось из того что могла предложить моя жизнь, мне хотелось чего то особенного. Внутри меня бушевала маленькая война, дающая мне силы, но моей фантазии было недостаточно, что бы материализовать свою внутреннюю энергию, превратить ее в образ, в продукт, способный привлечь внимание и заставить смотреть толпу в одну сторону. Петь одну песню хором и плясать в такт, подняв руки высоко над головой.
  Когда до тебя доходит, что тебе шестнадцать лет, и ты при этом ничего не умеешь, совершенно ничего становится просто тоскливо. Твои амбиции безмерны, но они так аморфны, что про них неудобно или даже невозможно кому-то рассказать. Просто когда подобные мысли возникают, становиться как-то страшно и холодно, и хочется задать самому себе вопрос: "Твою мать, что ты делал все это время?"... а что в ответ? Тишина. Молчание. Апатия. Деградация...но прежде совершенно немой, бесшумный вопль отчаянья, который возможно кто-нибудь услышит.
  Мерзко брызнул по застоявшемуся воздуху квартиры капризный звонок. Неизвестный - шел в гости.
  В этот момент я валялся на полу, шевеля губами "People are strange", пришлось прекратить свое исполнение, подняться и медленными шагами пересечь комнату, выйти в коридор. В дверь все так же нетерпеливо звонили. Пройдя по коридору и всем телом навалившись на металлическую дверь, так чтобы не упасть и опершись на дверную ручку, я спросил, поленившись даже посмотреть в дверной глазок: - Кто там?
  - Рома.
  - Кто?
  - Это Рома Свиридов. Мы с тобой учились одно время. Учились в сто восемьдесят пятой школе, с пятого по восьмой класс.
  - А, ну да, помню, - и щелкнул замком, открывая входную дверь.
  74.
  - Привет. Давно не виделись. Ты оброс.
  - Это точно, - лениво улыбнулся я.
  - Я зайду?
  - Да конечно, извини, - смутился я, и освободил проход.
  Он переступил порог, расшнуровал кроссовки и пошел по коридору, оглядываясь по сторонам, рассматривая стены, - Ремонт, что ли сделали?
  - Немного. Ремонты вечны - в одной комнате закончили в другой начали, может быть не сразу, а через месяц, может не через месяц, а через год. Пока по всем помещениям пройдешься, можно начинать все по новой, - с усталостью и досадой в голосе проговорил я.
  - Давно не виделись, - проговорил Рома.
  - Это ты к чему?
  - Просто так, задумался. Сколько?
  - Что, сколько?
  - Не виделись?
  - Года два, - монотонно проговорил я, и сделав паузу продолжил, - Все таки это хорошо, что мы с тобой не общались, в этом есть свои плюсы.
  - Да? Какие?
  - Мы наверное сильно изменились и можем поговорить как близкие, но практически совершенно незнакомые люди.
  - Интересная трактовка ситуации, - Рома пожал плечами, - Давай попробуем.
  Мы прошли в комнату уселись в кресла друг напротив друга, а голос Морисона продолжал вещать свои рок-энд-рольные мантры из старых динамиков.
  
  
  
  75.
  Секунд десять мы сидели друг напротив друга. Молча и внимательно, всматривались в знакомые черты лица, изменившиеся за это время, пытаясь сдерживать рвущееся улыбки.
  - Мы долго не виделись, и врят ли часто вспоминали друг друга. Да в принципе и друзьями некогда и не были, но вот встретились и я вдруг понял, что я по тебе скучал Свиридов.
  - Аналогичные чувства, но наша беседа начинается как, то немного педарастически.
  - Может и так, но это точно не про нас, - со смехом ответил я, и дальше продолжил, - У меня есть к тебе предложение.
  - Какое?
  - ...но сначала вопрос.
  - Задавай.
  Беседа начинала набирать обороты, улыбки медленно спадали с лиц, в голосах зазвенела юношеская серьезность.
  - Что ты будешь делать после того как закончишь школу?
  - Пойду в Политех, - ответил Рома.
  - А потом, устроишься на работу, женишься, заведешь детей, купишь квартиру или шикарный дом, каждый день будешь сидеть в офисе или в каком-нибудь тусклом кабинете. Прикольно! Ближе к старости начнешь копить деньги на похороны, и самый лучший костюм спрячешь в чулан, что бы не дай бог, он не потерял цвет, не выцвел. Остался целым и невредимым. А когда появятся внуки и повзрослеют, ты им шепнешь на ухо скрипучем голосом: "Там, в чулане, костюм, мой любимый. Я его ни разу не одевал. Чувствую немного мне осталось. Когда умру, похороните меня в нем!" А они тебе: "Дед Ром, да брось, ты еще нас всех переживешь". Я конечно не знаю, может и переживешь, но это не самая радужная перспектива, как тебе кажется?
  - Мне вообще ни чего не кажется, - с небольшим отзвуком обиды буркнул деда Рома.
  - А мне кажется не надо нам этой херней заниматься.
  - Да, а чем ты предлагаешь?
  - Музыкой!
  - Музыкой? - переспросил он.
  - Создадим рок-группу, попытаемся подняться, раскрутиться и стать кем-то большими, нежели чем нас ожидает в спокойном, равнодушном обывательском будущем.
  - Мне нравиться идея, только есть определенная сложность, - мягко проговорил Роман.
  - Какая?
  - У тебя нет инструмента.
  - И у тебя.
  - У меня есть.
  - Что за инструмент, - я чуть не подпрыгнул от предвкушения, мои мечты и надежды начали реализовываться быстрее, чем я мог предположить.
  - Я собираю гитару.
  - Делаешь сам?
  - Да.
  - Как?
  - Как, как - руками!
  - Получается?
  - А почему нет, если хочешь, можем пойти ко мне я тебе покажу.
  - Пойдем.
  - Собирайся. Только один вопрос.
  - Какой? - спросил я.
  - Почему ты мне это предложил.
  - Создать группу?
  - Да.
  - Больше было некому, и по всей видимости я не прогадал, - я сделал паузу задумался и спросил,- Кстати, а как мы ее назовем?
  - Гитару?
  - Группу, твою мать!
  - Хрен знает, - Рома пожал плечами, - Пока что нечего называть. Ладно, пойдем уже, по дороге поговорим.
  76.
  Гитара выглядела ужасно! Но этот инструмент был создан своими руками и из того что было под рукой, единственное что было не собственного производства это колки и струны. Все остальное было выпилено и выточено из подручных материалов, даже звукосниматель был самопальным.
  - Осталось привести только внешний вид в порядок и все, - Рома крутил ее в руках и внимательно рассматривал, - Конечно, гриф немного кривоват, но играть можно. Она звучит, пока что не очень, но я думаю, можно придумать что-нибудь со звукоснимателем!
  - Можно мне? - и я заворожено протянул руки к гитаре. Подергав за струны и внимательно рассмотрев корпус, отдал хозяину, - А ты сможешь мне сделать что-то подобное?
  - Я думаю смогу сделать что-то получше, а тебе на время смогу отдать эту, пока ты сам себе чего-нибудь не купишь.
  - Согласен.
  - Конечно, - Рома пустился в рассуждения, - Это не гитара Браина Мэя, которую он сделал сам вместе с отцом. Его гитару и звукосниматели пытались скопировать или просто выкупить многие производители музыкальных инструментов, но остались с носом. Моя, по сравнению с гитарой Браина вообще никуда не годиться, но это лучше чем ничего.
  - Я не знаю, мне все нравиться. Я первый раз держу электрогитару в своих руках, и я еще раз тебе повторю - мне нравиться!
  - Ну, если нравиться, тогда надо это дело обмыть. Пойдем за пивом?
  Я поднял на него удивленный взгляд.
  - Ну? - вопросительно посмотрел на меня мой товарищ, - Идем или нет?
  - Я не знаю, я пиво не пью, - неуверенно произнес я.
  - Вот и попробуешь.
  - Я пробовал как-то...
  - И что?
  - Да так...
  - Ладно, кончай ломаться у меня деньги есть, возьмем пару бутылочек, а может побольше и все будет нормально. Ларек рядом.
  - А нам продадут? - не унимался я.
  - Не знаю как тебе, а мне продавали, продают и будут продавать. Обувайся, пойдем.
  Поход за пивом занял минут пятнадцать по вечерней усыхающей жаре. Алкоголь нам продали без проблем и звеня бутылками мы медленно шли по асфальтовым дорожкам. Грубо и смело строили планы на наше совместное музыкальное будущее. Фантазия разгоралась и наслаивала один пласт волшебных рок-н-рольных картин на другой. В этот момент у нас было все: любовь поклонников, огромные, совершенно космические продажи пластинок, туры по России и за ее пределами. Мы уже слышали, как наши песни поют у костров, на пьянках, в одиночестве и толпы на огромных фестивалях и концертах. Нам все это очень и очень нравилось, мы были увлечены простой и демократичной идей рок музыки - творчество тебя делает свободным и богатым. У тебя нет времени сидеть на одном месте, ты должен двигаться вперед, должен возвыситься и встать на сцене смотря в темноту зала, так словно стараешься заглянуть каждому в глаза, каждому кто смотрит на тебя.
  Вернувшись в квартиру, мы сели на кухне, откупорили по бутылочки, Рома нарезал ржаного хлеба и достал соль: - Больше дома есть нечего.
  - Зато пить есть что, - проговорил я, ни секунду не задумываясь над ответом.
  - Мне нравиться твой подход. Давай выпьем.
  - За что?
  - За мечту!
  - Давай, - бутылки звякнули и были поднесены моментально к губам, холодное пиво моментально мелкими волнами глотков хлынуло внутрь.
  - Приятный вкус. Очень дешево и приятно. Свежее. И к тому же наше, - Рома расхваливал пиво и через каждую фразу делал новый глоток.
  Бутылка опустела моментально, вторая и третья то же не заставили себя долго ждать.
  Прекрасный пивной полдник подходил к концу, достаточно много пива для первого раза, немного черного мягкого хлеба с солью вприкуску и легкое хмельное цунами пробежалось по телу.
  - Ром?
  - А?
  - Можно я возьму гитару, что-нибудь по тренькаю?
  - Можно, но лучше бы ты пошел учиться в музыкальную школу Стас.
  - Я уже записался, занятия с сентября.
  - Ты молодец, - Рома сосредоточено вздохнул, - Мы на верном пути, у нас все получиться.
  - Думаю да. Так, где гитара?
  - Когда мы уходили, я поставил ее за дверь, там в моей комнате. Найдешь.
  - Хорошо,- я отправился в ту комнату, где лежал инструмент. Подошел к двери и аккуратно ее приоткрыл, а из-за нее плавно и со скрежетом, вывалилась гитара. Она словно пьяный тролль рухнула на пол. Раздался резкий щелчок, и головка грифа мгновенно отлетела, повиснув на струнах.
  77.
  Время неумолимо заставляла нас спешить и преодолевать трудности, заставляло нас расставлять приоритеты и работать в правильном направлении. Пока нас было только двое, но и этого было вполне достаточно.
  Я в музыкальной школе изучал первые аккорды, а дома нещадно терзал старую акустическую гитару с толстыми струнами, стараясь разучить пару песен. В то же время писал текст за текстом, будущих наших хитов. Я был в этом уверен, уверен в том, что у меня все получиться, а тот, кто сомневался в реализации дерзких юношеских планов, мог сразу идти куда подальше.
  Мне очень нравилось то, что мы делаем, мне нравилось строить планы. Жить и работать ради них. Учиться тому, что в школе не могли дать, не могли рассказать ни родители, ни учителя, хотя, наверно про все это знали, гораздо лучше, чем мы.
  Почему они нам нечего не рассказывали?
  Я не знаю. Может быть, просто стыдились своего прошлого, а может быть, просто у них его и не было. А может быть, просто не было нужных слов, простых и понятных, а может, были слова, но все чувства уже утеряны, ощущения размыты и зыбки, и осталась от них только вода, мутная и бережно хранимая внутри себя.
  Нам некогда было задумываться над чужим прошлым, мы думали о своем будущем, эгоистично, нахально, и захватывающе. Нас ничего не могло остановить, мы хотели остаться в истории на века.
  Остаться на века, даже если придется умереть. Умереть - очень и очень рано!
  78.
  Тусклой осенью всегда ждешь теплой весны, ждешь дождя и солнечных лучей, ждешь, что с каждым днем будет становиться, все теплей. Но нет, законы природы неумолимы, они тащат вслед за осенней слякотью, стужу и вязкий, грязный, городской снег, кричащую, обволакивающую тоску, и труп твоей собственной ненависти, бесцельно повисший у тебя на плечах. С этим непростым грузом, я и Рома решили заглянуть к своему бывшему однокласснику Леше.
  Темный подъезд, загаженный лифт. Железная дверь. Звонок.
  - Кто там?
  - Леша дома?
  - Кто его спрашивает? - голос матери звучал несколько устало.
  - Это Стас и Рома, - выкрикнул жизнерадостно я.
  Дверь приоткрылась. Мама стояла на пороге в халате и старых тапках: - Проходите, а то он из-за компьютера целый вечер не вылезает. Может быть, вы его отвлечете, а то я уже не справляюсь.
  - Играет, что ли? - спросил Рома.
  - Играет, причем постоянно. Как дальше будет учиться, я не знаю!? В строительный институт хотел поступать, а теперь что? Ничего хорошего из этого не выйдет...- с тяжелым выдохом проговорила мама нашего одноклассника.
  - Это вы зря так... - сказал я себе под нос. Мы проскользнули в коридор, стянули с себя грязные ботинки. И без стука вошли в Лешину комнату.
  - Привет Алексей! - Роман протянул руку.
  - Привет. Привет Стас, - Леша не отрывался от монитора и мучил гоночную машину на экране стараясь войти в поворот. Скрежет цифрового металла и рев мотора заливали комнату. Руки все так же монотонно давили на кнопки клавиатуры.
  В комнату заглянула мама: - Эй! К тебе друзья пришли. Оторвись хоть на немного.
  - Да мам, сей час доеду трассу. И все.
  - Что все?
  - На сегодня все.
  - Нет не все, - задумчиво проговорил Роман, когда мама закрыла дверь с той стороны, - Все еще только начинается.
  - Что именно? - Леха давил на газ.
  - У тебя микрофон есть?
  - Для компьютера есть, - отвлекшись на загадочную беседу, "Михаэль Шумахер" пропустил очередной поворот.
  - А весь вечер ты чем занят?
  - Да отстань ты, сей час доеду, и поговорим? - в голосе нашего одноклассника засияло раздражение.
  - Нет, ответь мне сей час, - настаивал Роман.
  - Да ничем не занят! С вами, чаи гонять буду, если ничего путного не предложите.
  - Обязательно предложим, - Рома широко улыбнулся, - Мы у тебя звукозаписывающую студию организуем. У тебя же есть дома акустическая гитара?
  Лешин Шумахер в очередной раз вылетел с трассы, но на это он уже, не обратил внимания. Он отвернулся от пузатого монитора и рассматривал нас, переводя взгляд с одного на другого: - Что вы хотите сделать у меня в квартире?
  - Студию. Звукозаписывающую студию, маленькую такую "Abbey Road" - Рома засунул руки в карманы джинсов, - Нам много не надо, так записать альбомчик. Материал уже есть...
  - Что это он такое говорит? - медленно проговорил Алексей с недоумением смотря на меня, - Что он имеет в виду?
  - Ну что сказал, все правда. Нам нужна твоя помощь, - я еще сам не понимал, что хочет Свиридов, но его напор мне нравился, и я его всячески поддерживал, - Ну что, ты с нами?
  - Хоть, я в этом деле вообще ничего не понимаю, но такое пропустить я не могу! - Леша закрыл лицо руками и потер его, словно стараясь тщательно умыться сухим воздухом комнаты, и спустя секунду неуверенно переспросил, - Так что там у вас за Эбби?
  79.
  Я много сочинял, сочинял постоянно, исписывая тетрадь за тетрадью. В то же время, отчетливо осознавал, что не все что мной написано, станет хотя бы подобием песни, но я продолжал работать, и как только выходил, по моему мнению, достаточно приличный текст из-под пера, мои ноги несли меня к моему компаньону Свиридову. Я требовал музыки, новых мелодий, способных простой стих превратить в песню... и у него это неплохо получалось.
  Мы обросли материалом, который хотелось показать кому-нибудь, услышать мнение не просто знакомых, а мнение со стороны - конструктивную критику.
  Но если говорить откровенно хотелось услышать только одно и как можно скорее от какого-нибудь толстосума из Universal или EMI Group: "О парни! Нам нужны только вы, вот вам денег пачка! Ваша музыка гениальна, тексты проникновенны и трогают самые потаенные нити души, вот вам еще пачка денег. Вот вам контракт на хренову тучу денег и вот еще денег пачка, что бы вы побыстрее приняли решение в нашу пользу! Если же что-то вас не устраивает в контракте, то дайте нам знать, и мы готовы будем пересмотреть условия. Да, вот забыли, это еще одна пачка, но просим прощения это доллары, вам их придется разменять самим!" А мы им: "Ничего страшного, не переживайте, у нас еще не совсем готов материал, он сыроват, конечно надо его еще доработать... " ну и далее по всем законам словоблудства.
  Это все было у каждого в мечтах, а пока мы сидели вечерами на пролет у Алексея и записывали песни. Одна гитара, один микрофон, и три товарища.
  Лешины родители не знали радоваться или расстраиваться. Сын не отошел от компьютера, и не стал больше внимания уделять урокам и своему поступлению в институт, но перестал играть в компьютерные игры и целыми вечерами жмет только одну кнопку, кнопку записи. Следит за тем, как вырисовываются на экране колебания звуковой волны и что-то регулирует на примитивном компьютерном микшере.
  В наших головах, на какое-то мгновение угасли голоса запада, и появился акустический звон Башлачева, Цоя, Летова, Кинчева, Науменко, Шевчука и других способных принести к слепым неофитам с вершин сцены и из душных, затхлых квартир звуки божественного рока.
  Но серой тенью конца девяностых ползли уродливые, желанные голоса: "...вам контракт на хренову тучу денег... и вот еще денег пачка... мы вас... мы вас всех...купим...купим!"
  80.
  Роман мастерил новую электрогитару. На этот раз он пошел более простым путем. Взял старую акустическую снял нижнюю деку, уменьшил оберчайку, в розетку воткнул звукосниматель, извлеченный из старой своей модели, спаял провод и инструмент был готов. Выглядел он несколько приличней, чем предыдущий, а звучал лучше, что нас, несомненно, радовало. Меня огорчало лишь одно, я все также оставался без электрогитары.
  - Нам надо серьезно поговорить, - говорит мне мой компаньон.
  - Давай.
  - У меня есть друг, даже несколько.
  - Что за друзья.
  - Один гитарист, - нависла секундная нехорошая пауза, - Он хорошо играет, любит блюз.
  - Лучше чем ты, играет?
  - Да.
  - И?
  - Я предлагаю взять его в команду.
  - А я? - у меня подкатил ком к горлу, мне становилось дурно от этого разговора. Пол года мы вместе рука об руку, делали одно дело, которое за это время стало смыслом жизни, а теперь такой непредвиденный поворот событий. Мы записали песен практически на три часа сидя у Леши на квартире. Конечно, не все эти песни хиты, но все они плод нашего творчества, бессонных ночей и историй которые объединяли нас. А что теперь? Что это за намеки?
  - У него есть электрогитара, заводского производства. То же не ахти какая - "Урал", но это лучше чем все наши самопалы и намного лучше, чем ничего.
  Намек был понятен. Иногда друзья превращаются в извергов, в исчадие Сатаны. Они спокойно лепечут тебе на ухо, что все, что ты до этого делал, было неправдой и миражем, в который ты поверил сам и никто, никто кроме тебя не виноват в твоем собственном простодушии. А то, что ты в это поверил, это только твоя вина!
  - И все же что ты хочешь этим сказать? - впадая в легкую панику, я прикидывался дурачком.
  - Его зовут Серега Любавский, - Рома резал без ножа.
  - Кого?
  - Гитариста, и еще есть Серега Саблук, он хочет играть на барабанах. Классные парни, мы с ними в лицее учимся, я хочу, что бы они играли с нами. У нас будет настоящая группа.
  - Хорошо. А теперь скажи, чем буду в этой группе заниматься я, по-твоему мнению? Играть на гитаре? Зачем одной группе три гитариста.
  - Именно, не зачем! - воскликнул компаньон, - Будешь играть на бас-гитаре.
  Я не сказал, что это капитально улучшило мое настроение, но появился шанс остаться в деле: - Послушай у меня нет бас-гитары.
  - Да и обычной электрогитары у тебя, то же нет. Не переживай, купим, тебе басуху - собеседник улыбнулся лучезарной рыжей улыбкой, - Все будет нормально. Нас уже четверо! Это то что надо!
  81.
  Gorky Park выступает в Нагорном дворце спорта! Я и Роман не могли пропустить такое шоу в нашем провинциальном городе.
  Билеты куплены за месяц, и с тех пор пошел обратный отсчет ленивым дням, ползущим по календарю. Мы ждали этого события и могли только представлять, как это будет на самом деле лишь в своих мечтах, ведь на подобных концертах нам ни разу не доводилось присутствовать.
  Ожидание нас сгрызало изнутри. Ожидание коптилось тридцать дней в наших головах, ожидание смотрело на мир изумленно через юношеские глазницы. Это же самое ожидание недоумевало, когда мы двое в первых рядах, где тяжело дышать из-за того что люди плотно стоят друг к другу, продолжало все так же существовать еще пятнадцать минут после того, как должен начаться концерт, тридцать минут, час, полтора часа...два часа удушливого ожидания...
  Непослушный, недовольный гул толпы, разражение, агрессия, ленивое пьянство на сидячих местах, мелкое хулиганство, драки, скандалы, оскорбления сотрудников милиции, нарастающий хаос в крови и на кончиках нервов достопочтенной публики.
  Мы слишком долго ждали и продолжаем ждать...
  Хриплые крики из толпы: - Ну, их на хуй, пойдем к кассе за деньгами и по домам.
  - Кассы закрыты, - ему в ответ.
  - Откроем, не переживай, - подключается третий.
  Неустанное брожение.
  А мне Свиридов шепчет: - Должны выйти, но я слышал, не могут договориться по деньгам с организаторами. Если не заплатят, как договаривались, Парк Горького не выйдет. И здесь такое начнется!
  - Откуда слышал?
  - Так в толпе говорят. Ладно, смотри на сцену.
  - Там никого нет.
  - Смотри, никого нет, зато вон там на стойки - это Fender, а это, смотри чуть правее это Gibson. Инструменты стоят бешеных денег!
  Я улыбаюсь и часто киваю как дурак.
  Вдруг меня накрывает восторженный рев толпы. На сцене появляются музыканты во главе с Александром Маршалом. Он подходит, извиняется за задержку, извиняется еще и еще раз, ему неудобно он миролюбиво улыбается...и начинается концерт.
  Я рад, что я здесь, вокруг меня много незнакомых людей, они все прыгают и хлопают в ладоши под ритм музыки. Они поют песни на английском языке, причем мне кажется, что большинство из тех, кто не присутствует в зале, английского языка, толком не знает и не понимает, о чем поется, но точно чувствует, чувствует каждую ноту, каждого гитарного рифа, и глотает каждый барабанный удар.
  Во всем этом бизнесе, во всей музыкальной культуре, во всем творчестве пожираемом массами есть нечто большее, чем деньги, есть манипуляции и власть.
  Осознание этого факта пришло ко мне тогда, когда я увидел по MTV репортаж из Вудстока с фестиваля. У плохо огороженной фестивальной зоны толпы громили палатки с напитками и поджигали машины,...были жертвы...а музыка продолжала играть...
  82.
  С Любавским и Саблуком, Рома меня познакомил. Отличные парни. Мы выпили пива, поговорили о музыке. Вместе помечтали, отметили единение коллектива. Теперь у нас было все как у настоящих рок-музыкантов, была полноценная группа: Рома Свиридов - вокал, гитара, Любавсктй Сергей - соло-гитара, Шелев Стас - бас, - Саблук Сергей - ударные.
  Барабанщик рассказывал нам, что где-то в области, у дяди, есть барабанная установка, достаточно неплохая. Дядя ему может ее подарить, надо только перевезти. Перевозка за свой счет, а денег и машины нет, но он что-нибудь обязательно придумает, и мы начнем репетировать.
  Рома под эти разговоры мучил свой самопал версию 2.0, мурлыкал песни, других групп и наши в том числе, попутно набрасывал новые мелодия, стараясь их превратить в песни.
  Любавский терзал свою электрогитару, но всегда при всем своем мастерстве срывался в блюз, а в итоге вообще получался ЧИЖ и К. Эта музыка сидела у него в крови, причем в совковом варианте, что меня неимоверно раздражало.
  Вообще, блюз я уважал, но это была не та музыка, которую я хотел бы играть. Мне нужно было, что-то большее. Больше протеста, больше скорости, где меньше вялых раздумий, но и в, то, же время философских размышлений, а не тупых советов, жестких рекомендаций, и безапелляционных лозунгов.
  А вообще для начала, мне нужна была бас-гитара, и мне надо было на ней научиться играть. Рома обещал научить.
  Мне нужны были деньги! Таких денег я в руках еще ни разу не держал.
  Паразитическое существование школьника, могло поставить крест на музыкальной карьере - это я понимал хорошо.
  Поэтому закончив школу, попутно сдавая вступительные экзамены в Педагогический университет, я пошел работать на стройку.
  Этим летом надо было успеть многое.
  83.
  Blue Devil - голубой дьявол. Это тоска и грусть, а если говорить просто то это блюз. Заунывная песнь афроамериканцев, гнущих спину на плантациях белого человека. Песня о свободе и надежде, песня о стойкости и терпении, песня о прошлом и о будущем, где нет просвета во тьме, но есть надежда на чудо, и есть радость от палящего солнца.
  Неважно, где ты находишься, в поле среди прелых початков кукурузы или в мегаполисе дышащим порами асфальта. Неважно в Новом Орлеане или Нижним Новгороде, Лос-Анжелесе, Лондоне или Москве эти песни должны играть внутри тебя, внутри твоего свободного сердца, отданного любви.
  Без любви нет музыки, без любви нет жизни. Человек не способный любить не может играть блюз и уж тем более не сможет отличить свободу от неволи.
  Джимми Хендрикс смог превратить блюз в нечто большее, чем просто музыка, смог превратить его в палитру рок-н-ролла, и оставить далеко позади себя. Он выпрыгнув в пустоту смерти из объятий напуганной немки в квартире полной наркотиков, оставив нам свои записи и простую фразу: "Когда власть любви, превзойдет любовь к власти, наступит мир на земле!"
  ...и этого более чем достаточно, для человека родившегося в разгар Второй мировой войны и захлебнувшегося собственной блевотиной, когда движении хиппи было на подъеме и терзало западный мир своими демонстрациями.
  Я не любил музыку Хендрикса, но всегда хотел в ней разобраться, всегда хотел понять и почувствовать, как она пробуждает к жизни, как она может кому-то заменить сон, еду, секс, наркотики и весь остальной рок-н-ролл.
  Возможно, мне нужно что-то другое, а совсем не гитара...
  Возможно бас, - это ли выход?
  Или что-то более грубое? Что-то кардинально другое? Ведь бас-гитара - это тоже гитара!?
  Я не знал, я не умел играть, у меня не было инструмента, и не было любви.
  В свои семнадцать я ничего не умел, работал на пыльной стройке и мечтал влюбиться. На территории моей внутренней Евразии, протянувшейся от пяток до макушки, росла и ширилась с каждым днем пустыня Гоби. Она доползла до Тихого океана уничтожив всех китайцев и ползла на Сибирь иссушая пышные леса и заставляя пересыхать полноводные реки. Я задыхался от своего внутреннего мира пустеющего от непонимания.
  Учил экзамены, сдавал экзамены, работал и круг замыкался!
  Мне все надоело! Я устал и ждал первой зарплаты, что бы купить себе басуху и уволиться. Уволиться к чертовой матери, что бы начать играть!
  84.
  Я выковыриваю из ноздри шпаклевку, сидя на перевернутом пластиковом тазу зеленого цвета, водоизмещением пятьдесят литров. В этой уродливой зеленой емкости сегодня мешали цемент, завтра будут мешать цемент, и послезавтра будут делать то же самое. После-после завтра этот таз быстрее всего даст трещину под напором миксера или в тот момент, когда его мои коллеги будут пытаться очистить от толстого слоя засохшей цементной массы, обстукивая ручкой мастерка округлые бока.
  Тогда бригадир из подсобки достанет, новую подобную емкость и работа продолжиться, а меня попросят сломанный инвентарь вынести на помойку. Такова судьба простого подмастерья, принеси-подай, отдрай.
  Еще я шкурю стены, погрязнув в вязкой белоснежной, накокаиненной пыли. В рваных джинсах и потной грязной майке, без респиратора монотонно чешу шкуркой стену. Ноздри забиваются пылью, и нос перестает дышать. Приходиться дышать через рот. Пыль оседает на зубах и когда приходит время обеда, вся пища скрипит при каждом движении челюсти, словно жуешь безвкусный кусок глины, обваленный в песке.
  Можно конечно надеть респиратор, но дышать через него не многим лучше, а вся поверхность лица около рта и носа покрываемая поверхностью СИЗа вздувается пунцовыми прыщами, так что выбор очевиден - респираторам отказать!
  Глаза ест пыль, можно одеть очки, но их моментально покрывает матовый белый слой, через который вообще ничего не видно, так что опять, выбор очевиден, - очкам отказать!
  От сухой и навязчивой пыли сохнет кожа, особенно руки. Можно одеть резиновые перчатки, но стоит такая жара, что руки потеют в течение тридцати секунд. Все части тела покрытые резиной превращаются в болото и ощущение такое, что в этом болоте гнилостные процессы начинают стремительно развиваться, - резиновым перчаткам отказать!
  Я считаю каждый день работы. Мысленно вычеркиваю каждый день из календаря. Мне надо продержаться месяц, всего лишь месяц, и этого хватит, чтобы купить настоящую бас-гитару, заводского производства, а не сделанную корявыми руками товарища.
  Меня переполняла злоба, я задыхался и был очень, очень голодным, мы работали с восьми утра, а иногда и с семи, до восьми, а иногда и до девяти вечера, погрязну в строительном дерьме.
  В небольшой обеденный перерыв, вся наша небольшая бригада выползла на улицу поваляться на травке и выпить пол-литра кефира.
  Я осмелился спросить спокойным голосом у коллег, сдерживая свою усталость, перемешанную с бешенством и отчаяньем: - А вам нравиться ваша работа?
  - Какая? - с легкостью я получил, совершенно удивительный вопрос, которого вовсе не ожидал.
  - Та, которую мы делаем, иногда отсюда уезжая домой поспать, и на один единственный выходной в воскресенье. Та работа, на которой мы находимся сей час.
  - Если ты по поводу обеда, то да такая работа мне очень нравиться. Солнце, зеленая трава, кефир. Ну а если ты про строительство, тогда ответ то же положительный, - мой собеседник посмотрел на меня с подозрением, а потом спросил, - А что Стас, тебе не нравиться работа?
  Я набрался смелости сказать правду: - Не очень.
  - Ты просто не отдаешь себе отчет в том, что именно ты делаешь!
  - В смысле? - впал в легкое недоумение я.
  - Ну, понимаешь, каждый день, ты видишь, весь этот строительный мусор, беспорядок, грязь и моментами конечно полное распиздяйство, но в этом то, как раз и смысл профессии строителя. Смысл в том, что бы все это упорядочить, и изуродованное пространство превратить в архи нужное, функциональное или просто красивое помещение, а возможно на пустом месте воздвигнуть что-то радикально новое. Понимаешь?
  Я кивнул.
  - Строитель, это человек изменяющий пространство. Вот вспомнить хотя бы Вольных каменьшиков, строителей храма Соломона, строителей мира и основателей масонских лож. Уважаемые люди были, то же между прочим строители! Сечешь фишку?
  - Да, - опять я кивнул, но на моем лице была буря недоумения. Я смотрел на этих людей в грязных и изодранных робах повествующих о тайных обществах и вообще перестал понимать, что же здесь я среди них все-таки делаю.
  - Да ни хуя ты не сечешь, пацанчик! - в растроганных чувствах вскрикнул бригадир, и трогательно вскинул руки к небу, - Иди бери щетку и на верх, там есть шкурки. Вышкуришь стены, а потом все подметешь, но только когда уляжется пыль. Иди.
  ...и я поплелся, не возражая вольным каменщикам.
  85.
  Зарплата семьсот рублей - вот итог моих мучений на стройке! Я рассчитывал, как минимум получить в два раза больше и тогда насущная проблема была бы решена.
  Листая газеты с объявлениями, я искал человека, готового продать нужный мне музыкальный инструмент по той цене, которую я смогу оплатить, но такого, нигде, не мог найти.
  Рома старался всячески мне помочь и то же искал разнообразные варианты. Единственное объявление, которое нам было по зуба, выглядело примерно так: "Бас-гитара в хорошем состоянии, с проводами, ремнем и чехлом. Цена 800 рублей. Номер телефона..."
  - Лучше не найдем, - проговорил Роман, тыча пальцев в объявление, - Надо созвониться, съездить посмотреть.
  - Но у меня нет восемьсот рублей! У меня только семьсот, - устало возразил я.
  - Надо занять. Если что при встрече поторгуемся. Может быть, нам удаться сбить цену.
   - Хорошо, я спрошу у отца, сотку, хотя я не люблю занимать.
  - А кто любит?
  - Наверное, кто-то и любит,- небрежно и без особого энтузиазма сказа я.
  
  
  86.
  Унылая, дождливая погода. Мы катим в маршрутке пропахнувшей бензином и человеческой усталостью на край города. Едем до самой конечной станции, там, где заканчиваются жилые здания и начинаются гаражный массив.
  Нас ждут в каком-то гараже. Мы ищем нужный, и находим. Мы просто идем на звуки музыки, струящиеся между металлических коробок. Панк-рок дребезжит среди мелкого моросящего дождя и ржавого железа, катится по земле, подзывая нас к эпицентру.
  Двери гаража чуть приоткрыты.
  - Добрый вечер, - сказал я, когда ребята сделали перерыв между композициями, - Вы продаете бас?
  - Да, - к нам навстречу вышел парень, в коричневой толстовке, рваных джинсах и берцах, - Хотите посмотреть?
  - Обязательно.
  - И послушать, - добавил Роман.
  - Нет проблем, - продавец нырнул в гараж, откуда-то из угла достал чехол с инструментом, - Заныривайте.
  Перед тем как переступить порог, я говорю компаньону: - Ром посмотри гитару, все ли нормально, все ли в порядке. Ведь ты, во всяком случае в этом разбираешься лучше чем я.
  - Нет проблем, - ответил он уверенно.
  - Не хочется кровно заработанные деньги платить за какое-нибудь говно!
  - Понимаю. Не переживай.
  Парень в толстовке тем временем раскрывал чехол и достал басуху, из кармана чехла извлек провод и все подключил, - Кто будет пробовать?
  - Я посмотрю, - Роман взял бас, накинул ремень на плечи, и дернул за струны. Начал наигрывать одну из наших песен, потом сыграл немного из Алисы и ДДТ.
  - Ну что скажешь? - нетерпеливо шепчу я ему на ухо.
  - Погоди, - Свиридов продолжает наигрывать басовые партии. Вся местная панк тусовка с любопытством смотрит на нас.
  - Ну? - я нетерпеливо требую от него диагноза.
  Он мне кивает. Я понимаю все нормально. Инструмент стоит своих денег. Бас звучит, все работает, на корпусе ни царапинки.
  Как только Роман перестал на мгновение играть, я спрашиваю.
  - Парни, эта гитара стоит семьсот рублей, насколько я понимаю.
  - Восемьсот, - спокойно мне отвечают.
  - Скидок не будет? - как-то жалко, даже с мольбой в голосе спрашиваю я.
  - Смотри, отличный инструмент, все в наличии. Дешевле отдать не могу, - объясняет мне хозяин басухи.
  - Я понимаю, но с деньгами напряг.
  - А у кого с ними, не напряг? - отвечают мне со смешком.
  - Ладно, убирайте в чехол. Мы берем, - я при этом смотрю на Рому, он опять кивает. Я достаю все свои деньги и протягиваю парню в толстовке.
  Я снова на мели, но уже с инструментом. Завтра уже можно начинать репетировать.
  87.
  Я с ней сплю, ем, сижу на унитазе, хожу по комнате, смотрю телевизор. Я ее очень люблю! Я не могу без нее, но она мне постоянно сопротивляется! Плохо слушается, и все время норовит испортить мне настроение. С ней я пытаюсь сочинять музыку и у меня, что-то получается, возможно, именно с ней будет связана вся моя дальнейшая жизнь.
  Терзаю бас-гитару изо дня в день, разучиваю наши песни, зубрю партии, стараюсь играть с разной скоростью, пытаюсь заставить молниеносно скользить пальцы по вытянутому грифу.
  Иногда мне кажется, что мое мастерство растет практически по часам, а иногда, что с каждым днем я деградирую как музыкант, играю все хуже и хуже.
  Неподключенный бас звучит, щелчками, иногда глухо практически не слышно, а точнее вообще не звучит.
  Мы решили проблему с инструментами. У Любавского гитара есть, у Свиридова есть, и скоро отец ему подарит новую, еще лучше! У меня бас в наличии, только у Саблука нет барабанов. Он продолжает нам рассказывать, что он их вот-вот привезет и скоро все начнется, скоро, очень скоро, скоро... барабанов нет, но есть старые покрытые неровной, деревянной щетиной и заусенцами барабанные палочки. По-видимому, этот атрибут барабанщика достался ему в наследство.
  Рок - это хорошо, но это точно намного дороже, чем бардовская песня. И это его огромный минус. А минус заключается в том, что очень нужны деньги на аппаратуру: усилитель, микшер, колонки, провода, и для того, кто будет петь, неплохо бы было заиметь еще и микрофон, хотя бы советского производства. Рок - должен быть, громким, пронзительным, завораживающим, энергичным, побуждающим к действию, поднимающим настроение и дающий силу сопротивляться обстоятельствам, пытающимся тебя поднять под себя - и это его большой плюс!
  Денег не было, и ждать их в нужных количествах, на тот момент было неоткуда. Но было большое количество друзей, знакомых и родственников, у которых всякого ненужного электрохлама валялось полным полно, и что самое главное в этой ситуации этот хлам постепенно перекочевывал в наши руки.
  Роман, вооружившись паяльником, канифолью и оловом, бесконечно паял какие-то провода, стараясь привести в чувство отжившую свой век аппаратуру.
  Он ее тестировал, соединял проводами усилитель, колонки, некое подобие микшера, со всей этой системой спаривал свою гитару и пытался играть, так громко насколько это было возможно и в то же время безопасно для аппаратуры.
  Квартира дребезжала, звук был не самый лучший, но был звук, в комнатах пахло электричеством. Не тем электричеством, которое бежит по проводам, а тем, что вырывается рваными волнами из треснутого динамика.
   88.
  У Романа мы перестали репетировать, беспощадно жаловались соседи. Его девятиэтажный дом сотрясался от наших мелодий, хотя нам казалось, что мы играем, не очень громко, играем в одну четвертую всей мощности нашего оборудования и это нас, конечно, не очень радовало.
  Мы мирились с обстоятельствами, старались сдержать шумовые волны нашего творчества в рамках квартиры, потом и в рамках комнаты, потом играть по пятнадцать минут с перерывами по полчаса, но четко и достаточно быстро осознали, что подобный график нас никуда не приведет.
  - Я думаю, всей нашей музыкальной студией, надо переехать ко мне! - дерзко предложил я, и у меня были весомые аргументы, - У меня дом тридцать шестого года постройки, сталинка, с высокими потолками, толстыми стенами и перекрытиями. Сей час, мы играем без барабанов, и это уже всем окружающим мешает жить, а когда мы поставим здесь барабанную установку, в этой комнате вообще не останется места для нас, а во-вторых, когда мы начнем играть, все соседи сойдут с ума, и возможно нас где-нибудь в подъезде и зарежут.
  - Резонное замечание, - тихо проговорил Серега Любавский.
  - Пожалуй, - Роман окинул взглядом весь наш музыкальный скарб, - Надо попросить отца, что бы он помог нам, на машине перевезти все это, а то руками мы притомимся все таскать.
  89.
  Мы репетируем у меня дома, нас все так же трое, играем, свои песни, иногда Любавский скандалит и настаивает на том, что было бы неплохо выучить несколько чужих песен, подготовить пару каверов. Выучить пару песен Чижа и Компании, может быть Гари Мура или еще кого-нибудь, но точно Чиж на первом месте.
  Чижа я не любил, так пару песен. Мне вообще не хотелось разучивать чужие партии и тратить на это время, и я был против, мне хотелось играть только наши, то, что мы сами придумали. Свиридов вроде бы не был за, но и особо не возражал против чужого материала. Саблук иногда приходил на репетиции, как полноправный член команды, крутил барабанные палочка, иногда ритмично постукивал с умным видом ими по какой-нибудь пыльной коробке, но чаще его просто не было.
  У него было много отговорок, то учеба, то родители, то непонятная работа, то просто не выспался и мы оставались втроем.
  Репетиция - это всегда праздник, это встреча друзей. Конечно, возникают споры, ссоры, и иногда инструмент в гневе может быть брошен на пол, а все окружающие могут быть посланы ко всем чертям, но проходит совсем немного времени и все возвращается на круги своя.
  Репетиция - это праздник, который становиться работой, постоянной работой. Мы больше ничего не умеем, и страстно желаем, что бы занятие музыкой давало нам хлеб.
  90.
  Умер дедушка Алексей, мамин отец, умер достаточно давно. Он долго лежал парализованным. Как рассказывала бабушка, ночью перед смертью, он проснулся, аккуратно встал с кровати, и подошел к окну, долго смотрел сквозь стекло на улицу, а потом вернулся в кровать, накрылся одеялом и... его не стало.
  С тех пор бабушка Рая жила одна. Мы ее навещали: мама, брат и я. Она нас всегда была рада видеть, готовила пироги, угощала конфетами, и занимала разговорами о прошлом, стараясь не унывать.
  Стала ближе к богу, у нее на книжных полочках появились иконки со временем выцветшие и побледневшие, она читала Библию, но на тему веры общалась только со своими подружками и соседками преклонного возраста.
  Возраст сминает тело, покрывает морщинами и безжалостно заставляет его прогибаться под нескончаемыми болезнями.
  Бабушка заболела, заболела тяжело. Мы ее перевезли к нам на квартиру, где мы жили, и где репетировала наша команда.
  Мама попросила репетиции прекратить исходя из чувства сострадания. Но одержимым - сострадание не ведомо, мы смогли продержаться без репетиций полторы недели.
  Я уговорил маму разрешить нам хотя бы одну репетицию на час, хотя бы один раз в неделю, когда бабушке стало чуточку получше. Саму бабушку уговорил потерпеть и пытался ей объяснить, насколько то, что мы делаем важно для меня и моих друзей.
  После первый репетиции мама мне сказала, - Стас такого больше не повториться. Я ладно, я все понимаю, я могу это терпеть достаточно долго, можно сказать, что мне нравиться, то вы делаете. Лучше музыка, чем бесцельно шляться по дворам. Но пожалей бабушку, у нее болит голова, у нее болит голова не только от вашей музыки, но и просто. Понимаешь? У человека просто постоянно болит голова.
  Всю эту тираду я дословно передал Роману.
  - Надо придумать какой-нибудь выход, - говорит он мне.
  - Какой? Есть только один, надо найти отдельную репетиционную базу, где можно играть на полную катушку. Помнишь, тот гараж, где мы покупали мой бас?
  - Ты чего смотришь, так на меня? - возмутился собеседник, поймав мой настойчивый взгляд.
  - У тебя есть гараж.
  - У меня нет, это гараж отца. Там стоит машина лежат покрышки и всякий хлам.
  - У дяди?
  - То же все занято.
  - Тогда, что мы остаемся без музыки и расходимся, - раздраженно бросил я.
  - Нет, - Свиридов задумался, - У твоего отца...
  - Что у моего отца?
  - У него есть шлем, ну знаешь, такой с наушниками, которые танкисты носят?
  - Ну и?
  - Давай попросим бабушку, - Рому трясло от собственной гениальности, - Попросим, что бы она, когда мы играем, надевала этот шлем. У него не плохая шумоизоляция.
  Конечно, вероятность того что этот план сработает, был минимальным, но после непродолжительного разговора с матерью, он воплотился в жизнь.
  Нам дали поблажку, за Ромину изобретательность. Мы могли играть музыку, по два раза на неделе, продолжительность репетиции осталась все такая же - один час.
  А пока мы творили рок-н-ролл, в соседней комнате у меня спал танкист.
   91.
  Первые дни в Педагогическом университете шли тягостно, так же как и эти дни пройдут все пять лет обучения. Студенческая жизнь была не очень красочна, на фоне бесконечного отсутствия денег и педантичного занудства излучаемого старыми стенами ВУЗа.
  Внутри меня валялся не разбуженный дух бунтарства, и бурлила любовь к музыке. На данном этапе жизни меня по-настоящему интересовала только это. Я очень надеялся, что мне не удастся окончить институт, потому что я буду мотаться по гастролям и зарабатывать деньги, пусть не очень большие, но такие что бы хватило обеспечить себе хороший инструмент, заплатить за квартиру и кусок хлеба.
  Я мечтал о том, что большую часть своей жизни, я проведу в дороге, в поездах, самолетах и в автобусах, переезжая от сцены к сцене. Но пока, я как неряшливый зомби, бродил из аудитории, в аудиторию слушая лекторов, постоянно обещавших меня отчислить в течение первой сессии и постоянно напоминающих мне, какая я все-таки бестолочь.
  Учился я не очень, потому что мысли мои витали где-то далеко, мои длинные волосы, сползли уже намного ниже уровня лопаток. Я ходил в грубом, длинном, коричневом, шерстяном свитере. Свитер имел широкий ворот, такой, что бледные ключицы выскакивали из него, рукава были неимоверной длинны, точно так же как и он сам. Эта часть моего гардероба была больше похожа на платье Жанны д,Арк перед сожжением, чем на одежду мужчины живущего на границе двадцатого и двадцать первого века.
  На моем лице чернели круги под глазами, я не высыпался, все время что-то сочинял и поэтому опаздывал на пары, а если и не опаздывал, то с удовольствием на них засыпал, вызывая гнев преподавателя.
  Среди всей этой непонятной педагогической тусовки, я смог все-таки найти единомышленника - Андрея Зиновьевича Заславского, звал я его просто Зин, стремительно сокращая необычное отчество.
  Этот человек был практически из того же теста что и я, практически из такого же, только более высокого качества. Он стремительно сколотил свою команду, у него были в составе, барабанщица и басист, оборудование и инструмент в наличии, оставалось найти только место для репетиций.
  Зин со своей командой сделал уже первые записи в электричестве. Не очень хорошего качества, в домашних условиях, но были прописаны все инструменты: бас, гитара, вокал, электронные барабаны.
  О таких достижениях мы могли только мечтать. Я завидовал и смотрел, как некоторые сверстники меня обходят на поворотах, на кокаиновый ледник рок-Олимпа.
  92.
  - Я слушаю разную музыку, а так, играем панк-рок. Такой забубенный, зубодробительный, - Зин говорил с улыбкой. Во рту у него дымилась сигарета. На пару мы уже опоздали и идти на нее не собирались, поэтому никуда и не торопились, спокойно вели светскую беседу на тему музыки в университетской курилке в подвале.
  - А название у вас есть? - спросил я.
  - Наверно есть.
  - Как это, наверно?
  - Ну, допустим "Стиляжные говновозы"! Тебе нравиться?
  - Не очень.
  - А "Потроха мадам Сьюзи"?
  - Нет.
  - А "Задница прохожего"?
  - Нет.
  - Тогда у нас нет названия.
  - И... - недоумевал я.
  - Название не главное, насрать на название, суть не в названии не позиционировании, суть только в музыке. Главное, что бы цепляло, а остальное полное ерунда.
  - Что бы цепляло, - я повторил эту фразу, вдумываясь в каждое слово, - Что бы цепляло, каждого кто слушает...
  - Нет, ты вообще в музыке ничего не понимаешь, - Андрей возмутился, - Главное что бы цепляло, тебя, того человека который играет, который сочиняет. Все остальное вторично. Все остальное не имеет значения. Я смотрю телевизор, все эти музыкальные передачи и вижу стремную попсу! Меня тошнит, от всех этих рисованных музыкантов.
  - Ты любишь панк. Exploited - панк.
  - Exploited не панк - это еще большая попса.
  - Чем что? - недоумевал я.
  - Чем все, что является попсой, и позиционирует себя как попса. Понимаешь?
  - Нет.
  - Пойми меня. Когда простой парень покупает видео Exploited, он хочет увидеть треш, помойки, крутых парней в татухах с красными и зелеными ирокезами на головах, всех в пирсинге. Хочет увидеть, как они матерятся, харкают, на мостовую, корчат рожи, и показывают средний палец в камеру. Хочет увидеть отрывки с концертов и вообще все то, с чем у него ассоциируется панк-рок. Но есть одна проблема.
  - Какая?
  - Все эти крутые парни из телевизора, делают все, что мы видим, только по одной причине, потому что мы это покупает, и мы подобной продукции потребляем столько, что им хватает на вполне безбедную жизнь. Все эти команды заключают контракты на бешенные суммы денег, только потому, что их творчество можно достаточно легко продать, а если все это говно-творчство можно легко продать, значит оно популярно, а слово попса, образуется от словосочетания популярная музыка, а популярная музыка - это музыка которая нравиться массам, которую можно легко втюхать таким как ты и я. Настоящий андеграунд - это мы с тобой, и без разницы, как будут называться наши команды. Просто поверь, мы крутые потому, что мы такие, какие есть на самом деле, и нам не надо казаться, чтобы быть круче или лучше, что бы нас покупали, что бы нас хотели. Мой совет не ломай себя, просто получай кайф от музыки, которую играешь, вот и все. Забей на все остальное. Забей. Понял меня?
  93.
  В прокат вышел новый фильм. Он шел в кинотеатрах, но без особого ажиотажа, а я на него даже и не пошел, просто купил пиратскую видеокассету.
  Посмотрел не сразу, а когда было время, совершенно лениво, невнимательно, пережевывая бутерброды и попивая кофе. Копия фильма была записан не очень качественно, картинка была мутновата, звук вроде бы ничего.
  Сюжет был посвящен не очень удачной, погруженной в рутину жизни одного клерка из компании по производству автомобилей, про какие-то подпольные собрания и террористические ячейки, изготавливающие на основе мыла простой динамит.
  Посмотрел и забыл. Спустя какое-то время от скуки решил пересмотреть, и в моей голове начали закрепляться фразы металлическими тяжелыми крючьями, проникающими и виснущими на коре головного мозга. Словно беспокойные, вечные призраки стали они шататься по закоулкам сознания и иногда звать меня.
  Я пересматривал этот фильм снова и снова, целиком или по частям. Примерял на себя всех его персонажей, и понимал, что я не могу быть кем-то из них, но быстрее всего когда-нибудь меня ждет нечто подобное, нечто такое, за что мне придется расплачиваться.
  Образы меня завораживали, их легкость простота, свобода с которой они воспринимали все, что с ними происходит, та саркастическая обреченность и надежда,.. все это делало этих героев совершенно неповторимыми.
  Меня коснулось священное откровение человеческих противоречий. Мне словно открыли учебник по парадоксам человеческого сознания, в который я с жадностью заглянул и увидел то, что должен был увидеть, я листал его часто, листал в свободное время и искал в нем новые слова, новые фразы, способные подтвердить - все, что мы не делаем, все превращается в дерьмо. Как бы мы не старались, все это пойдет прахом, и мы еще тысячу раз поменяем свою точку зрения и вектор своего движения. Мы сами успеем напугать себя невероятными, сочиненными нами событиями которые произойдут лишь на ментальном уровне и не воплотятся в реальности.
  Мы не способны воспринимать реальность такой, какая она есть на самом деле и поэтому к нам к каждому приставлен свой Тайлер Дерден.
  Внутри своего опекуна он уже создал "Бойцовский клуб", но еще точно не приступил к проекту "Разгром". Как далеко все эти может зайти, я не знаю, но знает Тайлер. А если знает Тайлер, могу ли узнать и я?
  Мои глаза открыты...
  94.
  - Помнишь, Валю?
  - Какую Валю, Ром? - спросил я раздраженно.
  - Ну, Валентина Желтова, я с ним учился, помнишь?
  - Вроде бы, - я смутно пытался представить этого типа. В голове всплыл смутный образ добродушного молодого человека с легкой гейской улыбкой на губах.
  - Так вот, он будет у нас басистом.
  Это резкое заявление, заставило меня вытаращить глаза, словно на кончик члена мне брызнули соляной кислотой, через десять секунд полили сверху керосином и подожгли, а что бы затушить этот пожар меня сбили с ног и начали топтать.
  - Понятно,- пробормотал себе под нос я. (Внутри меня Тайлер Дерден уже начал варить мыло).
  - Что ты вдруг помрачнел, - как ни в чем не бывало, спросил меня Свиридов.
  - Да так, Ром ерунда. Я работал летом как раб. На все заработанные деньги, купил себе бас. Причем стоит отметить - это была твоя идея, не так ли? Теперь я оказываюсь за бортом, а какой-то Валя Желтов, будет за место меня дергать четыре струны.
  - Я понимаю, ты немного расстроен, - Рома смотрел прямо перед собой, - Ответь мне только на один вопрос?
  - Какой на хрен вопрос?
  - Ты желаешь нам успеха?
  - Успеха вам и всех благ! - ядовито рявкнул я.
  - Я знал, что так оно и есть, - миролюбиво продолжал мой компаньон, Если мы хотим успеха, нам надо становиться лучше, вот допустим, у Вали лучше с чувством ритма и вообще, он лучше играет на басу. Я видел, слышал, знаю.
  В этот момент меня не то что бы резали без ножа...меня рвали на куски голыми руками, меня выворачивали на изнанку через анальное отверстие и кто это делал? Мой самый близкий друг, мой компаньон, мой товарищ, соратник, соавтор!
  - Ты меня успокаиваешь? - спросил я Свиридова.
  - Нет, у меня к тебе предложение.
  - Какое на хрен у тебя ко мне предложение? Забиться где-нибудь в углу, писать вам тексты для песен и не высовываться?
  - Забиваться не надо, надо купить барабаны!
  Меня чуть не вырвало: - Чего надо?
  - Барабаны купить.
  - Вам еще и барабаны купить?
  - Нет, ты барабаны купишь себе и будешь играть с нами. Мы все так же будем репетировать вместе, и у нас будет нормальное команда, полный комплект. Идет?
  - А как же Саблук?
  - Саблук только обещает. Похоже, он остается без барабанов и без музыки. Если бы ему было интересно, он бы давно, что-нибудь придумал! Ты же придумал с басом. Я уверен и с барабанами, что-нибудь придумаешь.
  Молча, я смотрел, как Роман произносит эту тираду с уверенностью в голосе и со знанием дела. Он словно Боб Рок - простой гениальный и уверенный в себе, он знает, что говорит, он знает, что делать, он знает как делать, знает, сколько усилий и денег надо вложить, и совершенно уверен в успехе.
  - Хорошо, - буркнул я, - Согласен, но ты мне должен пообещать одну веешь.
  - Чувак, все что угодно! - радости собеседника не было предела.
  - Мы остановимся на барабанах, - я смотрел ему в глаза и проговаривал очень четко и зло каждое слово.
  - В смысле?
  - В том смысле, если ты предложишь переметнуться из лагеря в лагерь в очередной раз, я пошлю тебя куда подальше и точка. Я не вернусь к гитарам, я не буду играть на клавишах или саксофоне, не буду играть на баяне и скрипке или еще, что ты мне захочешь предложить. Барабаны, и все точка! Я барабанщик и ни кто другой! Понял меня? Больше ни каких перемен. Барабаны это последний инструмент, на который я согласен!
  Тайлер Дерден знает многое о барабанах, но не знает где их достать. А если Тайлер не знает, знаю ли я?
  95.
  Утро. Сижу на кухне завтракаю. Пью черный не сладкий кофе, жую бутерброды с маслом и сыром, задумчиво смотрю в одну точку.
  Мне тяжело проснуться, тяжело придти в себя после вчерашнего разговора. Настроение ужасное, вязкое и липкое, точную характеристику дать ему очень сложно - это точно не депрессия, это точно не хандра, наверно это просто случайное равнодушие ко всему живому и не живому, застывшее в моей утренней крови.
  Надо просто начать что-то делать, начать работать все пройдет само собой, и все станет постепенно налаживаться, но это практически невозможно в данное мгновение. Невозможно сделать первый шаг, хотя очень надо.
  Мое внутреннее Эго в этот момент, изо всех сил карабкается от основания моего тела в мой мозг, и как только доберется, постараться запустить механизм мышления, механизм пробуждения. Но Эго срывается, царапая меня изнутри своими грязными обломанными ногтями, и в очередной раз начинает свое восхождение. Через несколько минут опять срывается и опять начинает свой путь вновь. Я знаю, такое было уже не раз, оно дойдет, вопрос только когда? Очень хочется, надеется, что в ближайшее время...
  Вошла мама, накрашенная, с сумкой в руках, полностью экипированная для похода на работу: - Доброе утро Стас.
  - Это врят ли.
  - Врят ли то, что утро доброе?
  - Утро добрым не бывает, - я продолжал смотреть только перед собой, - Кофе будешь?
  - Нет. Я опаздываю. Поем на работе, - при этих словах она целует меня в щечку, я нервно передергиваю плечами от неудовольствия.
  Мама выходит с кухни в коридор, одевает пуховик и сапоги.
  В это мгновение у меня в голове рождается простой и очень важный вопрос, который мне жизненно необходимо задать прямо сейчас Наталье Алексеевне: - Мам?
  - Что? - с наигранной обидой в голосе она отвечает мне вопросом на вопрос.
  - У меня есть чувство ритма?
  - Почему возник такой вопрос?
  - Да так...
  Мама достала ключи, открыла дверь и перешагнула порог, но прежде чем выйти на лестничную клетку, она с улыбкой таинственно прячущейся между слов сказала: - Не переживай, у всех мужчин есть чувство ритма.
  96.
  Сигаретный дым сползал по обшарпанным стенам курилки, застревая в трещинах вздувшейся краски. Сизые клубы, прорываясь сквозь студенческие губы, стремительно вываливались в пространство, рисуя призрачные картины в мгновение ока перестраивающиеся и изменяющиеся.
  Вокруг импровизированных, переполненных пепельниц - жестяных банок из-под кофе, валялись обсосанные окурки разного калибра.
  - Тебе нужны барабаны? - переспросил меня Зин, хитро прищурившись и затянувшись сигаретой.
  - Да, - как-то странно обреченно сказал я, - Не знаю к кому даже обратиться. Был в музыкальных магазинах... там конечно хорошие инструменты, но цены совершенно для меня не приемлемые. Где взять денег не знаю, бутылки, что ли пойти собирать?
  - Я знаю, кто тебе может помочь в этом вопросе.
  - Кто?
  - Я.
  - Ты?
  - Да. У меня есть барабанная установка, и я ищу того, кто готов ее купить за небольшую цену.
  - За сколько отдашь?
  Зим словно не слышал моего вопроса, он сразу начал рекламировать свой товар: - В комплект входит: бас-бочка, альт - двенадцать дюймов, напольный том-том - шестнадцать дюймов, рабочий барабан, пара тарелок, хай-хет, педаль и стойки в наличии, также отдам тебе барабанные палочки в подарок, они мне уже не к чему.
  - Ты сам, что ли играл? - удивленно спросил я Андрея Зиновьевича.
  - Да, но остался верен гитаре, поэтому продаю барабаны.
  - А зачем покупал барабаны?
  - Хотел попробовать.
  - И как?
  - Гитара больше нравиться.
  - А на чем сложнее играть? - не унимался я.
  - Хорошо играть на всем сложно, а играть как либо, на всем легко, - лаконично ответил Зин.
  - А за сколько отдашь?
  - Тебе не дорого - тысяча двести рублей.
  - Давай за тысячу! Тысячу я где-нибудь смогу найти, продам бас, может займу у кого-нибудь еще.
   - Тысячу сто и разговор окончен, - резко, но с улыбкой оборвал мой размышления по поводу формирования цен на музыкальные инструменты Зин, - Если не хочешь не бери.
  - Нет, хочу, хочу, но тебе просто придется немного подождать.
  - Сколько?
  - Месяц.
  - Хорошо.
  - А можно в рассрочку?
  - Чего?
  - Ну, я тебе деньги за барабаны по частям буду отдавать.
  - В течение месяца?
  - Да.
  - Можно?
  - Когда мне забрать барабаны?
  - Когда сделаешь первый взнос, и я надеюсь, он покроет как минимум половину стоимости инструмента.
  - Идет, - я удовлетворительно кивнул, - Теперь бросай свой окурок, побежали на пару, а то не пустят.
  97.
  После разговора с Засалавским, я ощутил дуновение судьбы. Меня словно что-то толкало в нужном направлении, меня словно кто-то невидимый вел по витиеватому пути. Все как-то само собой становилось на свои места, все изменялось и превращалось, изменяя постоянно меня самого.
  Моя собственная жизнь меня индивидуализировала, старалась сделать нужным важным и особенным.
  Сколько гитаристов я знал? Огромное количество! А барабанщиков? Одного, да и тот без инструмента. А я точно знал, у меня обязательно будет инструмент, способный изменить мою жизнь, мою ценность для нашей команды и сделать нашу группу вполне конкурентоспособной.
  Я старался найти деньги, старался продать свою бас-гитару, и мне это удалось, причем продать несколько дороже, чем покупал.
  У меня на руках теперь было больше чем половина стоимости всей барабанной установки.
  98.
  Из психоделики и хард-рока, меня случайной волной выбросило на металл и трэш.
  Как то днем зайдя в магазин, я приобрел кассету Metallica "Best Ballads". Купил просто так, взгляд упал на прилавок, руки взяли коробочку с пленкой, ноги принесли меня домой, и я уселся слушать музыку.
  И в это мгновение родилась любовь из музыки и тишины из сосредоточения и мгновенного очарования, спустившегося на меня словно с небес. У меня открылись глаза и я увидел картины прошлого и понял, в каком направлении нужно двигаться, что бы не повторять чужих ошибок.
  Я горько сожалел, что на рубеже тысячелетий, на пороге миллениума познакомился с той группой, которая создавала музыку уже практически двадцать лет. Сама постоянно изменялась и изменяла окружающий мир, стараясь его не улучшить и не разрушить, стараясь его просто сделать чуть другим, вывести его из застоя и эмоциональной деградации.
  Не знаю насколько прав я в своих суждениях, но в те мгновения мне казалось, что это именно так.
  А еще мне показалось, что я морально устарел, что надо быть более внимательным, более чутким, к тому, что происходит вокруг. Мы все не замечаем важные события, которые происходят вокруг нас, а если и замечаем, то отчаянно шумим, высказываемся обсуждаем и тут же забываем. Мы не стремимся основательно разобраться в происходящем событии, не в себе самих и в течение всего нескольких дней переключаемся на новый объект, новую ситуацию, захватившую наше воображение, мечты и страхи. Новая лакмусовая бумажка нас привлекла, веселые картинки мелькают на экране телевизора, мы вновь за что-то уцепились, что-то потеряв и вновь с вытаращенными глазами и серьезным видом готовы это обсуждать.
  Поток информации слишком велик. Наше внутреннее информационное сито очень быстро забивается, и информация начинает переливаться через край. Что бы очистить его, надо сначала перевернуть, полностью опорожнить, потратить время на прочищение дырочек и вновь вернуть на место. На все эти действия тратится уйма времени и сил, а поток информации не может остановиться, он продолжает течь, увлекая наше беспомощное, эфирное тело за собой.
  Наш ресурс обработки информации ограничен, и поэтому надо включить все сове внимание, что бы не пропустить самые важные, ключевые моменты своей жизни.
  Война в Чечне - вот повседневность, с которой все привыкли и уже не обращают внимания. Вот политический плацдарм, для будущих долговечных лидеров страны. Многочисленные теракты, в российских городах и их жертвы, чьи портреты с посмертных фотографий мелькают на экранах телевизоров по всей стране, тонкими эмоциональными нитями сплетают в нас сеть ненависти для охоты на неизвестного, затаившегося врага.
  И среди всей этой кутерьмы, взмывает стремительный и напористый флаг Путина, ползущий по ужасному и труднопроходимому, сучковатому флагштоку этих событий.
   99.
  Проба пера можно считать прошла успешно. Первая репетиция полным составом - это уже большая удача! В эти мгновение мы в глазах друг друга видели наше общее сценическое будущее, которое беспощадно и неотвратимо надвигалось на нас.
  Нас было всего четверо и этого было вполне достаточно: Валентин, Сергей, Роман и я.
  За достаточно короткий срок, мы смогли собрать, найти или получить в дар, то, что не могли позволить себе купить; колонки, усилитель со встроенным микшером, старенький микрофон и масса проводов неоднократно перепаянных.
  Я, конечно, попробовал до этого дня играть на барабанах и освоить насколько возможно этот инструмент, но, то, что у меня получалось, слушалось не очень, но было громко и вполне ритмично. Самое же главное, я ощутил полную свободу, и энергетику своего инструмента. Игра на ударных - это всегда танец, это всегда движение, движения идущее изнутри, из внутреннего пространства тела. Внутренняя энергия словно просачивается по каналу, идущего через солнечное сплетение и выплескивается в окружающий мир.
  Руки и ноги, словно автономно существуют, при этом ментально взаимодействуют между собой, ловя каждое движение, ловя пульсацию и ритм, скачущий по воздуху.
  Мне было очень тяжело остановиться, практически невозможно, я слово обретал себя, и забывал обо всем, когда брал в руки барабанные палочки и садился за установку.
  Спустя несколько репетиций, начали приходить соседи и жаловаться, моей матери. Соседи, завидев меня в подъезде и во дворе дома, с удовольствием высказывали свое недовольство мне в лицо, и я понял...надо искать помещение, где мы бы могли спокойно репетировать и не мешать мещанскому существованию обывателей.
  100.
  - Отец, мне нужна твоя помощь.
  - Слушаю Стас.
  - Мне нужна репетиционная точка.
  - Что? - переспросил он. Мы с ним сидели на кухне и завтракали. Было воскресенье часов одиннадцать утра. Морозное солнце светило ярко и солнечные лучи бликовали на стеклянной посуде распыляясь солнечными зайчиками по стенам.
  У отца было хорошее настроение. Допив кофе он встал со стула и пританцовывая направился к раковине напевая незамысловатую мелодию. Я жевал печенье и выжидательно рассматривал его, дефилирующего в семейных трусах и футболке в моем поле зрения. Сполоснув чашку, он опять уселся напротив меня.
  - Так все-таки чего ты от меня хочешь?
  - Пап, послушай, все очень просто, если говорить простым человеческим языком, мне нужно место, где можно играть музыку.
  - Играйте дома, - равнодушно ответил он.
  - Мама не против...
  - Вот и хорошо.
  - Против соседи, - я выдержал паузу, - Очень против.
  - А как я вам смогу помочь, у меня свободного помещения нет.
  - У тебя много знакомых, - парировал я, - Возможно, они смогут помочь.
   - Возможно, - отец задумался, - А какие требования к вашему помещению. Ну, в смысле, что в нем должно быть? Что вам нужно для репетиций.
  - Практически ничего особенного.
  - И все же.
  - Пара работающих розеток и закрытое помещение, что бы можно было хранить аппаратуру, инструменты и при этом ни кто их оттуда не забрал. И последнее, очень важное условие - это хорошая звукоизоляция. Важно что бы мы некому не мешали.
  - Это точно, - Виталий Николаевич с каким-то глубинным пониманием ситуации расцвел в ехидной улыбки.
  - ...когда мы никому не мешаем, нам никто не мешает, а ты знаешь, что...
  - Ладно, - отец перебил меня. Есть у меня один знакомый. Я ему позвоню, а завтра отправитесь к нему и все сами объясните, возможно, он сможет помочь.
  101.
  Кинотеатр "Победа". Здание в полуаварийном состоянии, облезлая штукатурка на стенах, обшарпанные полы, где-то протекает потолок и в этих местах неторопливо нарастает черно-зеленая плесень.
  В помещениях затхлый, наполненный удушливой влагой запах, местами пахнет дерьмом и ржавчиной, местами туалетным освежителем и по всем помещениям катятся полупрозрачные комки пыльного безденежья. Где застряло финансирования этого центра культуры и каменной обоймы идеологического оружия - кино? Где деньги на ремонтные работы, рекламу, моющие средства, мебель, деньги на закупку новых фильмов?
  Этот центр не приватизировали в девяностых, а в начале двух тысячных будет ли он кому-нибудь интересен? Правильный ответ - конечно да! Конечно, все это здание идеально отремонтируют, сделают рядом небольшую аккуратную парковку. Конечно, показывать кино здесь больше не будут, но будут круглые сутки играть в боулинг радостные напившиеся пива бизнесмены, и так же радостно и вкусно кушать в ресторане.
  А пока все это не свершилось, у нас есть возможность получить на этих разграбленных площадях свою собственную репетиционную точку.
  Мы с Ромой стучимся в дверь к директору.
  - Войдите, - усталый, полный апатии голос долетел до нас сквозь деревянную чуть покосившуюся дверь.
  Я под скрип петель переступил порог, Рома вошел за мной: - Здравствуйте.
  - Что ребят? - коротко спросил директор кинотеатра, смотря на нас исподлобья.
  - Мы от Виталия Николаевича Шелева.
  - А, - протянул он, - Понял. Значит так, я вам сей час покажу помещение, если вас оно устроит, можете им пользоваться, если нет, ну тогда извините. Нет, так нет. На нет, как говориться, и суда нет. Ничего другого я вам не смогу предложить.
  Он поднялся из кресла и направился к выходу: - Идемте за мной.
  По извилистым и запутанным коридорам кинотеатра мы, молча, семенили за самым главным человеком в этом здании, стараясь от него не отставать ни на шаг. Он шел быстро, словно стараясь оторваться от нас.
  Вдруг он резко остановился перед дверью с пыльной дверной ручкой, глубоко выдохнул и с непонятным для нас трепетом приоткрыл дверь: - Проходите, - полушепотом произнес он.
  Мы проскользнули в темное помещение, такое темное, что было не понятно насколько оно большое и что вообще оно из себя представляет.
  Хозяин пошарил правой рукой по стене, нашел рубильник и звонко щелкнул переключателем. Зажегся тусклый свет.
  Нашему взору открылся большой зал кинотеатра, заваленный ненужным хламом и переломанной мебелью, огромный зал в котором могла разместиться не одна сотня человек. О подобном мы и мечтать не смели, это было теперь все в нашем пользовании. У меня и у Ромы были одинаковые мысли в голове, мы думали об одном и том же, на наших лицах заиграла хищная алчная улыбка.
  - Устраивает? - сухо спросил директор.
  - Более чем, - ответил Роман.
  - А розетка здесь где? - спросил я.
  - На каждой стене несколько. Вроде бы все должны работать.
  - А когда можно переехать.
  - Да хоть когда! Вот вам ключи от зала, будите уходить рубильник выключить не забывайте, ключи сдать на вахту, - директор кинотеатра посмотрел на нас своими усталыми глазами, вложил мне в ладонь ключи и не слова больше не сказал, вышел из зала.
  102.
  На следующий день мы перевозили инструменты и всю нашу не хитрую аппаратуру в кинозал.
  Когда Валя и Серега увидели в первый раз, то место где мы будем репетировать, они разразились восторженными, матерными тирадами пораженные объемом помещения.
  - И это все наше? - чуть успокоившись, переспросил Любавский.
  - Нет, это все их, - загадочно и иронично сказал я, но мы можем этим всем пользоваться.
  - Всем? - переспросил Валентин.
  - Нам здесь вообще ничего не надо кроме самого помещения и розеток, ведь так? - сурово проговорил Рома не кому-то конкретно, а словно обращаясь к пустоте пыльного кинозала.
  - Так, - эхом ему ответил Валя.
  - Ну, тогда, что задавать дурацкие вопросы? Давайте расчехлять инструменты, подключать аппаратуру и вперед! - Свиридов источал какую-то непонятную злобу распространяющееся на удивление и медлительность окружающих, его душа требовала музыки, и он уже не мог ждать.
  До этого мы не репетировали, полтора месяца. И сегодня любое случайное ожидание - спрессовывалось в кирпич вечности, падающего нам на голову с невидимого небоскреба, готового размозжить нам череп и остановить сердце.
  103.
  В кинозале мы вполне успешно репетировали в течение недели, а может быть даже и двух. Температурный режим помещения был совместим с жизнедеятельностью и свободным полетом творческой мысли, был совместим с игрой на музыкальных инструментах и непринужденными беседами, происходившими во время не больших перерывов.
  Ноябрь катился к закату, декабрь начинал нашептывать серьезные зимние холода с обильным выпадением снега. И именно в этот переходный период мы все осознали, что ненавязчиво, но постоянно тревожило наше подсознания.
  Глубинные страхи доисторического человека перед вековым холодом и темнотой вырвались наружу. Помещение не отапливалось, а оно было огромным, а о том, что бы как-нибудь "надышать" и речи быть не могло.
  Кроме того что в кинозале не работали батареи, так между дверью ведущей на улицу из помещения и полом, зияла щель сантиметров пять-шесть и из этой щели сочился пышными хлопьями снег подгоняемым острым, колющим, зимнем ветром.
  Пальцы примерзали к струнам, суставы теряли свою эластичность и музыка моментально замерзала на лету. Было решено принести камины, у кого какие есть.
  Электро-каминов нашлось два. Это конечно не позволяло изменить кардинально ситуацию с температурным режимом в помещении, но позволяло после каждой сыгранной композиции нам погреться. Сесть на камин верхом и прижать к нему раскрытые ладони. Сидели на каминах по очереди, счастливо улыбаясь и строя довольные гримасы тем, кто еще не добрался до источника тепла и морозил свою филейную часть в изодранных, холодных креслах кинозала.
  Способный и талантливый Любавский, после первой подобный репетиции с сидением на каминах, стал брать с собой бутылочку портвейна. На этот пузырь все с жадностью набрасывались и быстро уничтожали содержимое. Соответственно эффект от выпитого алкоголя был не велик, особенно если поделить объем тары на количество присутствующих музыкантов. А если еще и кто-нибудь из друзей заходил на репетицию, тогда все подобные возлияния были просто для запаха.
  Я стал таскать на репетиции большой термос с чаем или кофе. Когда заканчивался портвейн, мы переходили на домашнюю, безалкогольную продукцию.
  Чая выпивали много, а от этого сильно хотелось в туалет. Чем чаще мы пили чай, тем чаще посещали сортир, тем больше теплой влаги покидало наш замерзающий организм.
  Мы оказались в замкнутом круге, застывая в пространстве и времени, практически безрезультатно, заканчивая репетицию.
  104.
  Битва с холодом в кинозале длилась примерно до середины декабря. Сражение закончилось вполне банально к "генералу Морозу" подключилась союзница "Сессия" и мы постепенно начали оставлять свои позиция и возвращаться в институты. Нас били по всем фронтам, мы с успехом заваливали аттестации и зачеты и опять рвались на пересдачу, что бы как-то выжить и остаться вместе, а не разойтись по разным воинским частям долбя в оголенный плац подошвой кирзовых сапог и вопя строевые песни.
  Наше творчество было попрано банальным учением и зубрежкой, но мы верили это пройдет, и мы опять вернемся на свои места, к своим музыкальным инструментам.
  К середине декабря репетиции разваливались прямо на глазах. То нет одного участника, то другого, один на экзамене, другой на коллоквиуме или зачете, а кто-то приболел, слег с температурой.
  В итоге, когда я однажды пришел на репетицию, задержавшись на несколько минут, и никого не застал. "Ничего страшного" - подумал "Опаздывают. Придут, в конце концов!" И с этой мыслью начал готовить свой инструмент к работе. Потом включил все камины, что были в наличии и отогрел руки.
  Сел за барабаны поиграл, размялся, повторил те моменты в своих партиях, что не очень получались. Закончил разминку, встал со стула и прошелся по залу.
  Вернувшись на сцену начал вытаскивать оборудования: колонки провода, усилитель, микшер в надежде, что мои компаньоны все-таки придут и репетиция состоится.
  Прошел час ожидания, и в моем мозгу уже скрежетала злобная мысль, о том, что все сегодняшние труды напрасны и не стоит уже никого ждать, надо все свернуть отключить и отправляться домой.
  Ни у кого из нас не было тогда сотого телефона. Это просто было слишком дорого, слишком дорого - вот и все. Ни кто из нас не мог позволить себе такой роскоши, да и не очень нужно это было, хотя в подобных моментах - жизненно необходимо.
  Идти в администрацию кинотеатра, я постеснялся, что бы воспользоваться телефоном и обзвонить всех своих товарищей. Я просто решил еще подождал пятнадцать-двадцать минут и если ни кто не придет собрать все оборудование, отключить камины и отправиться домой.
  Сегодня ни кто не явился.
  105.
  - Привет, - раздраженно сквозь зубы говорю я.
  - Привет, - жизнерадостно отвечает мне Роман.
  - Хрен ли радуешься?
  - Зачет сдал.
  - Поздравляю, - говорю злобно.
  - Хрен ли такой грустный? - спрашивает он меня.
  - Ну, сегодня была репетиция, если ты помнишь, и на нее ни кто не пришел кроме одного человека.
  - Тебя что ли?
  - Меня, что ли...именно так, - я сделал паузу, на том конце провода раздавалось задумчивое сопение, - И ни кто из вас уродов, не позвонил мне!
  - Мне тоже ни кто не позвонил.
  - Но ты все равно не пришел. Ни кто не пришел. Ты меня понимаешь?
  - Понимаю. Но сей час время такое. Зимняя сессия, самая первая, самая важная!
  - А у меня наверное, летние каникулы, - зло выкрикнул я, - Ты так наверное думаешь?
  - Нет, так я не думаю, - лаконично проговорил Свиридов.
  - Да вы про меня вообще не думаете, вам насрать! Место для репетиций вам по быстренькому организуй, а потом вы в определенный момент просто не придете, вот и все! Понятно, вы все занятые очень. У вас времени нет, а у меня его завались! У меня нет проблем, я могу неделями сидеть в пустом промерзшем зале и ждать вас всех идиотов. Господь Бог придумал телефон, что бы люди по нему говорили, предупреждали о каких-нибудь форс-мажорных обстоятельствах....
  - Бог не придумывал телефон.
  - Не в этом суть... - я выплеснул свой гнев и начал потихоньку успокаиваться,- Ладно скажи когда, мы снова сможем собраться?
  - Я не знаю. У меня полная задница в институте.
  - Прикольный ответ. А у меня все в порядке! - мой сарказм переходил все границы, - Вот этот разговор про "задницу" мне сразу поднял настроение. Ты мне этим хочешь сказать, что все, с музыкой покончено? Мы теперь стремительно превращаемся в правильных ботанов?
  - Нет, ты меня не правильно понял, - Свиридов продолжал держать себя в руках.
  - Тогда объясни мне тупому, как это все понимать?
  - Надо просто сделать перерыв.
  - На какой срок?
  - До конца января я думаю.
  - До конца января?
  - Да.
  - А че не до лета?
  - Там опять сессия, - как ни в чем не бывало, спокойно отвечал мне гитарист.
  - То есть полтора месяца без музыки?
  - Да.
  - Так мы все забудем, и опять придется начинать все с нуля. Ну а там, как ты сказал, летняя сессия, конечно если нас не выгонят в зимнюю. Опять продолжительная пауза, а потом опять все с нуля. Прекрасная перспектива! - подытожил я, - Так, мы безусловно добьемся успеха. Ура!
  - Послушай, давай решать проблемы по мере их поступления. Ок?
  - Ок, - устало согласился я. Ярость моя истощилась, осталась лишь серая, удушающая тоска и бессилие, - Если нас так долго не будет тогда лучше вывезти аппаратуру. Согласен?
  - Согласен...но куда?
  - Как обычно...ко мне домой.
  106.
  Я успешно сдавал, и так же успешно заваливал зачеты и экзамены. Потом успешно их пересдавал. Студенческая рутина, постоянная бессонница, бесконечная зубрежка. В общем, все как у всех.
  Шпаргалками был завален весь дом. Мелкие листочки тонкой бумаги, свернутые в трубочки или сложенные в маленькие плотные конвертики с острыми углами валялись то тут, то там.
  Убираясь дома, мама поднимала их с пола, пытаясь разобрать, что там написано.
  - Как ты понимаешь, что ты написал? - спрашивала она меня.
  - Я понимаю и это главное.
  - Так ими же невозможно пользоваться.
  - А я и не умею ими пользоваться и не собираюсь, просто, когда пишешь шпоры, легче и лучше запоминается. Вот и все.
  - Ну, если ты ими не будешь пользоваться, тогда пиши крупнее и понятнее самому будет.
  - Мам, не надо советов.
  - Между прочим, я закончила институт, а ты еще первую сессию даже не сдал, поэтому я могу давать советы, а тебе рекомендую прислушаться к ним. Вот и все.
  - Я конечно послушаю тебя, но сделаю так как мне удобнее.
  - Ну, в этом точно ни кто не сомневался!
  Я учился как мог, как мне удобнее. А мне удобно было учиться музыки и насиловать барабаны, а этого на моем факультете в учебном плане не было. Поэтому первая сессия была мучительной долгой и преисполненной занудства.
  Мы с Андрюхой Заславским, терпели все студенческие мытарства со стойкостью и молились лишь об одном, что бы все это побыстрее закончилось и можно было бы вернуться к музыке.
  Дома пылилась гора аппаратуры и барабаны в разобранном состоянии сложенные очень аккуратно.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  ...разница между харакири и тирамису,
  Какие бы дожди не лили, качели на весу...
  Алексей Долматов
  Часть 4. Showbiz
  107.
  "Я устал. Я ухожу". Эти слова первого президента Российской Федерации прозвучали в новогоднюю ночь тихо, но очень проникновенно. Эти слова прокрались в каждый дом и ознаменовали конец эпохи. Эпохи великих возможностей, бесконечной борьбы за власть и деньги, эпохи громких убийств.
  За праздничными столами в каждом городе страны от Владивостока до Калининграда выпивали шампанское и знакомились с прощальной речью Бориса Николаевича. Знакомство граждан РФ с последним решением первого президента было постепенным и плавным в соответствии с движением Земли вокруг Солнца и выдуманными часовыми поясами.
  Мне всегда было интересно, позвонил ли кто-нибудь, например из Магадана в Москву своему знакомому и сказал: "Послушай у меня для тебя новость, теперь в нашей стране президент не Ельцин!" А на том конце: "А кто?". А в ответ "Конь в пальто! С новым годом друг! Скоро все узнаешь!"
  Новогодние праздники прошли удачно. Первого января мы проснулись в другой стране, но не все из нас сразу поняли это. А тот, кто не понял, тому очень скоро все подробно объяснят. Страна сохранила свои границы, свое название, сохранила внутреннее спокойствие, словно ничего не произошло. Хотя наверно так оно и было, но только в первые дни правления V.V.
  В течение нескольких месяцев до отречения, средства массовой информации нашей страны, да и средства массовой информации многих других государств, спрашивали у населения планеты Земля один очень простой вопрос с несколько философским уклоном. Вопрос звучал так: "Who are you, Mr. Putin?"
  Этот вопрос ни кто не старался переформулировать, ни кто не старался его задать как-то по-другому. Все спрашивали одно и то же и давали один и тот же ответ, пытаясь зарыться в биографию айсберга политической океана.
  Практически ни кто не задавал вопросы такие как: Почему? Зачем? Как на долго? А правильно ли это? Каким образом? Кому это выгодно?
  Все спрашивали только одно: "Кто?" С бесконечно тупым упорством продолжали спрашивать и после Новогодних праздников до самых выборов, которые Владимир Владимирович с успехом выиграл.
  И сразу нашелся ответ на этот простой и очень философский вопрос: "Кто такой мистер Путин?"
  Ответ: "Мистер Путин Президент Российской Федерации!"
  Добро пожаловать в новый мир...
  108.
  - Опять наебка. Где мой конец света? - сонный голос Романа злобно, но со смехом звучал в телефонной трубке.
  - Ты проснулся сегодня и решил мне первому позвонить? - так же сонно но совсем не весело спросил я его.
  - Да.
  - Зачем?
  - Задать вопрос, который я тебе уже озвучил.
  - Про конец света?
  - Именно.
  - И что ты от меня хочешь услышать?
   -Объяснения.
  - Слушай, сей час одиннадцать часов утра, мы все здесь легли спать в шесть, в шесть утра, поэтому давай кончать дебильничать. Я пойду еще посплю, ты тоже отдохни, а потом чуть позже, когда приведем свои мысли в порядок, созвонимся.
  - Так не пойдет.
  - А как? - я обессиленный, с унылом видом стоял перед зеркалом в коридоре в одних трусах и зевал в надежде, что этот разговор скоро закончиться.
  - Хочу услышать твои мысли по поводу одной вещи, - настаивал Рома.
  - Про конец света, я так предполагаю? Услышать историю про четырех всадников апокалипсиса и про всю остальную мистическую муру.
  - Мистическую муру не хочу, меня беспокоит только технологическая сторона вопроса, а именно "Проблема 2000"!
  - А, вот в чем суть?
  - Именно так, - в голосе моего собеседника задребезжало раздражение, - По-моему, просто кто-то сделал не хилые бабки на всей этой истории. Все очень красиво, высококачественный обман. Сначала всех запугали. Говорили нам: все компьютеры сгорят, поезда сойдут с рельс, самолеты упадут, все ядерные ракеты из своих шахт одновременно вылетят и куда приземлятся, ни кто конкретно не скажет, и наступит полный пиздец! А почему? Потому что компьютеры не привыкли считать время в двадцать первом веке! Да это же полная ерунда, а все так напугались, что сразу начали платить деньги тем людям, которые пообещали все это быстренько разгрести!
  - Ну и чем ты возмущен? Тем, что тебя не пригласили разгребать все это фантастическое дерьмо? - отрешенно проговорил я.
  - Нет. Меня бесит, что все эти люди создали атмосферу всеобщего напряжения и на этом сколотили огромные бабки. А эти деньги принадлежат людям, налогоплательщикам, то есть нам. Меня это бесит, нас использовали, запугали, изнасиловали и использовали!
  - Мне кажется, что в это новогоднее утро только я и ты ведем подобную беседу. Слушай, расслабься, прошел новогодний праздник, все живы, все в порядке, а те, кто замутил эту "Проблему миллениум", да они просто гениальные люди! Они молодцы!
  - Тебя обобрали и изнасиловали. А ты говоришь "они молодцы". Ты мудак!
  - Именно в эту секунду насилуешь меня только ты и с каждой секундой крадешь мой драгоценный сон. Теперь разреши мне тебя торжественно поздравить с новым годом, и прервать эту восхитительную, чопорную выдержанную в английском стиле беседу. - я улыбнулся про себя, положил трубку и поплелся подремать еще пару часиков.
  109.
  - Мы выступаем на концерте, - Заславский сказал это сразу, как только меня увидел и пожал мне руку.
  - Когда?
  - Через месяц.
  - Где?- не унимался я.
   - У нас в районе, есть небольшой клуб...
  - Как называется?
  - Да никак не называется. Просто клуб.
  - Вы играете одни?
  - Ты меня просто засыпал вопросами. Ты хочешь придти? Это хорошо, - растолковывал мне Зин, - Приходи. Я хотел тебе предложить придти, посмотреть, послушать, поддержать нас.
  - Нет, я хотел поучавствовать, - нагло сказал я, смотря прямо в глаза собеседнику.
  - Так вы давно уже не репетировали, - с недоверием произнес Адрей.
  - Так когда концерт? - игриво спросил я.
  - Через месяц.
  - Мы будем готовы, - я продолжал напирать. Я не знал, будем мы готовы через месяц выступать или нет. Я не знал, согласятся ли мои музыканты или откажутся, но очень быстро принял решение использовать этот шанс, что бы забраться на сцену, и ощутить как незнакомые люди реагируют на наше творчество. Любопытство вело меня вперед, - Сколько по времени можно будет выступать?
  - Вас еще ни кто, ни куда не взял? - отрезал Зин.
  - Но нам еще и ни кто не отказал. Правильно?
  - Правильно, - теперь мой одногруппник расплылся в улыбке.
  - Так сколько по времени выступать? - не унимался я.
  - Если все будет хорошо и мне удастся договориться, о том что бы вы вошли в состав участников всей этой вакханалии, тогда вам дадут минут двадцать. Выходите на сцену, быстро настраиваетесь, сиськи не мнете, играете четыре или пять песен в зависимости насколько они у вас длинные и сваливаете. Будете выступать первые... если будете конечно выступать, - Зин задумался, оглядел меня с ног до головы. Смотрел на меня очень скептически, словно римский патриций, готовящий на продажу своего старого любимого раба, и добавил, - Я не знаю, как вы будете готовить свою концертную программу, но советую вам готовиться серьезно, облажаетесь и больше я вас как музыкантов знать не знаю.
  - Почему?
  - Потому что мне тогда организаторы скажут: "Андрюха, что за говно ты к нам сюда привел?" Ты Стас не обижайся, ведь так и скажут если все пойдет у вас наперекосяк.
  - Я не обижаюсь.
  - А если скажут?
  - Не скажут.
  - А если скажут? А мне еще с этими людьми совместные концерты мутить, и я надеюсь не только в том убогом клубе. Понимаешь меня?
  - ..., - я кивнул.
  - Работай на перспективу, чувак!
  110.
  После университета я поехал сразу к Роману. Он был дома. Шатался по квартире без дела, сонно позевывая и разглядывая узоры на обоях. Именно так он меня и встретил, с широким зевком на устах и взглядом, блуждающим по стенам.
  - Я единственное не могу понять, - говорит он мне, как только открыл дверь, - Почему рулоны обоев делаю такими узкими и почему все узоры такие дебильные?
  - Это вопрос дня?
  - Нет, это просто вопрос, который в принципе не требует ответа, - лаконично проговорил собеседник.
  - Тогда у меня к тебе вопрос, который требует немедленного ответа, и причем ответ должен быть утвердительным, - я широко и интригующе улыбался и все еще не переступив порога.
  - Может быть, тогда зайдешь, разуешься, и мы пройдем в комнату, что бы все обсудить, - предложил мне Свиридов.
  - Сначала ответ.
  - Что бы дать ответ надо сначала услышать поставленный вопрос. И так...
  - Мы готовы выступать на концерте?
  - Каком концерте?
  - Не отвечай вопросом на вопрос. Просто скажи - ДА!
  - Нет, мы ни фига не готовы.
  - А сможем подготовиться?
  - Нет.
  - Ты сказал "нет", до того как узнать хотя бы чуточку подробностей, например не спросил хотя бы - когда концерт?
  - Хорошо, я спрашиваю, когда концерт?
  - Через месяц.
  - Ответ все такой же - нет.
  Я захлебнулся накатившим на меня отчаяньем, медленно переступил порог и начал стягивать с себя ботинки присев на корточки посреди коридора. С горечью в голосе я попросил: - Поставь, пожалуйста, чайник. Чаю попьем.
  Роман спокойно пошел на кухню и водрузил чайник на плиту, зажег газ и сел на табуретку, что стояла возле кухонного стола: - Ты расстроен моим ответом, - с сочувствием сказал он, - Пойми, какой концерт, даже хоть через два месяца?! Мы давно не репетировали, у нас нет точки, где можно весь старый материал хорошенько отыграть и вылизать. Да и к тому же пока мы не играли, я пересмотрел все старые наши песни, и они мне что-то вообще перестали нравиться. Вообщем, нам не с чем выступать.
  - Да, возможно все это так, - улыбка сползла с моего лица, - Но если мы хотим чего-то добиться на этом поприще, надо хвататься за любой шанс. Вот моя простая политика. Шанс представился, главное его теперь не упустить. Это очень важно! А если мы всегда будем канючить: "здесь холодно, здесь играть нельзя, это не работает, это работает, но не так, материал говно, инструмент сломался" ну и так далее. Вообще ни хера не выйдет и можно со всей музыкой завязывать сразу же. Теперь ответь мне честно. Ты решил бросить нас, решил бросить музыку, и сидеть за студенческой партой, а потом в офис, я так понимаю?
  - Нет не так, - в голосе Свиридова звучала обида. Он встал, достал чашки, снял с плиты закипевший чайник и налил чай, - Просто мне не хочется выглядеть на фоне хуже других.
  - И мне не хочется.
  - Тогда надо что-то делать.
  - Завтра соберемся у меня все вместе и будем делать!
  - Что?
  - Что-что, репетировать!
  - Дома?
  - А что у тебя есть предложения, куда можно по быстрому переехать? Мы потеряли место в том кинотеатре, из-за меня что ли? Это я не ходил на репетиции?
  - Ты так говоришь, как будто виноват только я один, - Свиридов сказал так резко, что до меня дошло осознание того, что если продолжать вести разговор в том же направлении, то ни какого концерта мне не видать.
  - Ладно, это уже не важно...- проговорил примирительно я, - Обзвони всех пожалуйста Ром, и давай завтра в районе трех часов встретимся у меня все вместе. Скажи им, пусть не опаздывают. Я думаю, что более или менее нормально мы сможем поиграть. Соседи все будут на работе, ни кто жаловаться на нас не должен. Барабаны покроем тряпками, что бы немного приглушить звук. Все будет нормально. Мы успеем подготовиться.
  Роман отхлебнул из чашки, и из небольшой вазочки достал сушку, сразу же целиком засунув ее себе в рот. Жевал минуты две, размышлял. Проглотив пережеванную и измельченную сушку, запив ее чаем, приправив процесс грозным хлюпаньем, он сказал: - Хорошо. Ладно, мы попробуем, но нам надо все поменять, и в первую очередь поменять звучание. А для этого нам нужен клавишник.
  От неожиданного заявления я чуть не рухнул со стула, мне на мгновения показалось, что все волосы выпали, и я сижу совершенно лысый перед своим собеседником: - Кто нам нужен?
  - Клавишник. И я тебе говорю совершенно серьезно, - Свиридов произнес это с такой невозмутимостью и так ровно, что я понял, мои длинные волосы на месте, ничего в окружающем мире такого необычного и неожиданного не произошло. Просто нам нужен клавишник!
  Пауза повисла в воздухе, я не знал, как реагировать, поэтому сидел и тщательно переваривал тот небольшой объем информации, который только что мне подкинули. В этот момент у меня начал вызревать маленький план по привлечению дополнительного музыканта с хорошим инструментом.
  - Ну, ты как, согласен с моим решение?
  Я немного встрепенулся и кивнул: - Можно попробовать.
  - Это хорошо, рад, что ты согласен.
  - Условие простые, я нахожу клавишника, и тогда мы выступаем на концерте, чего бы нам это не стоило.
  Роман улыбнулся: - Согласен, но тогда клавишник должен быть завтра на репетиции.
  - Обещаю, будет.
  - С инструментом?
  - Обещаю. Будет с инструментом.
  - А откуда ты его возьмешь?
  - Секрет фирмы, - я встал из-за стола, - Еще раз напоминаю. Обзвони всех, пусть завтра приходят ко мне в три дня. А то будет не удобно, я буду на месте, ты придешь, клавишник придет, а остальные нет! Вот это конфуз. Я отвечаю за клавишника, а ты за всех остальных наших разгильдяев.
  - Идет, - бросил мне Роман. Мы пожали руки и расстались до завтрашнего дня. До пятнадцати ноль ноль.
  А впереди меня ждали еще одни переговоры, причем очень не простые.
  
  111.
  Сижу около телефона, смотрю на ровные ряды кнопок, пытаюсь сформулировать свои мысли, выстроить их в предложения, понятные доступные, убедительные.
  Мои мысли путаются, а время уходит, уже девять часов вечера, а я все еще не решаюсь набрать номер. Как начать разговор? Как убедить человека, которого я не видел полгода, ходить на наши репетиции и играть непонятную и не знакомую музыку, а потом с этим репертуаром выступать на концерте?
  Я на эти вопросы не мог найти ответа, хотя копался и копался в своих мыслях, в поисках простого решении, но оно не приходило.
  Меня одолевали едкие сомнения. Я понимал, если мы не попадем на этот концерт, и не будем там выступать, то в дальнейшем врятли мы когда-нибудь, будем рваться на сцену. Нас всех поглотит собственная апатия, рутина. Мы будем сидеть по пыльным подвалам и музицировать, потягивая пивко. Сегодня надо было меняться и двигаться вперед, пробовать что-то новое и рисковать, рисковать, рисковать.
  Риск оправдан. Если мы выступим хорошо, у нас появиться мотивация, работать дальше, мы получим прилив сил и будем непременно стремиться к большему. А если выступим плохо, облажаемся по полной, потеряем репутацию... а у нас нет репутации, в музыкальном мире, нам нечего терять! Поэтому при данном раскладе, мы можем только что-то приобрести; опыт, внимание публики и... хотя этого для первого раза вполне достаточно.
  Конечно, если не очень хочется расстраивать Заславского, но он должен понять ситуацию и должен сделать скидку, на то, что мы первый раз выступаем, на то, что мы новички на сцене. Хотя про подобную ситуацию лучше не думать. Все должно быть хорошо, надо только договориться с Сашей Какурошниковым, у него есть не плохой синтезатор, он учился долго в музыкальной школе, и любит музыку, точно такую же, как и мы. Значит по логике вещей, ему должно понравиться наше творчество. Хотя...
  Я набираю номер. Не знаю что сказать, просто буду действовать по ситуации, а там будет видно.
  - Здравствуйте, - говорю я в трубку, на другом конце провода младщая сестра, - Оль это ты?
  - Да.
  - Сашу позови. Он дома?
  - Да. Сей час, - в трубке раздалось шуршание, треск, шаги, и приглушенный голос Ольги, - Саш, тебе Стас звонит, подойди.
  Сестра очень симпатичная, милая и всегда улыбающаяся. Она младше Сашки на пару лет. Стройная, с большими глазами, смотрящими тебя прямо в серце. Ее взгляд очаровывал, возможно, в то время только меня, но это не имело значения. Она точно так же как и я картавит и возможно, мне бы хотелось в этот момент больше побеседовать с ней, нежели чем со своим бывшем одноклассником, но ее шаги звучали уже где-то далеко, а в трубке раздался мужской голос: - Привет.
  - Привет.
  - Давно не виделись, - сказал Саня.
  - Есть повод встретиться.
  - Какой?
  - У нас концерт, - интригующе начал я.
  - Где?
  - А ты не хочешь спросить почему "у нас"? - завел я интригу.
  - Почему у вас? Ну, наверное, вы этого хотели и вот в итоге...
  - Нет, еще раз акцентирую твое внимание на одном слове, "у нас" концерт.
  - У нас? - недоумевал мой бывший одноклассник.
  - Да, ты все правильно понял. У нас концерт! Ты нам нужен, нам нужен клавишник. Концерт через месяц, завтра первая совместная репетиция у меня дома, мы тебя ждем. Я тебя со всеми познакомлю, там отличные парни! - без остановки тараторил я, не давая вставить своему собеседнику ни слова, - У нас все получиться! Ну что ты приедешь?
  - Да.
  Все оказалось проще, чем я думал.
  
  
  112.
  Мы очень старались, репетировали. Из нашего репертуара выбрали пять песен, которые собирались играть на концерте и бесконечное количество, раз их переигрывали. Ежесекундно старались отточить каждую ноту, каждый звук. Мы играли эти композиции по частям или целиком то в одной аранжировки, то в другой, пытаясь найти оптимальное звучание, способное проявить и создать неповторимый стиль нашей группы. Были забыты разногласия, прекратились споры, были только конструктивные предложения, не очень удачные отметались, достойные пускались в работу.
  В бесконечных репетициях прошло время, и пришла та долгожданная пятница, когда мы вечером должны были выйти на сцену все вместе, первый раз под единым названием, как команда, как нечто большее, чем просто группа людей.
  Единственная загвоздка - названия не было. На протяжении всех наших репетиций, в старом промерзшем кинотеатре или у меня дома, иногда просто так, когда встречались, не преследую ни каких целей или когда мы находились в состоянии одиночества, прячась по своим квартирам от окружающего мира, мы размышляли и искали нужные слова или всего на всего одно, но очень важное слово. В эти минуты каждого из нас не покидал вопрос: "Как назвать нашу команду, нашу группу?"
  Вариантов было огромное количество, от смешных до грустных, гнусных и зловещих.
  Спорили долго, искали тот набор букв, который всех бы устроил. Искали простое слово, которое бы легко запомнилось, незнакомому человеку, неважно: глупому или умному с хорошей памятью или пораженного болезнями Альцгеймера, Крейтцфельда-Якоба и другими подобными ужасами вселенной.
  Слово всплыло само собой, когда уже кто-то из нас стоял одной ногой на сцене, а ведущий спрашивал нас, как объявлять наш выход.
  Кто-то сказал: - "Грань"! Группа "Грань", звучит немного попсово, но в то же время жестко и со вкусом!
   Все лениво одобрительно заурчали, по всей видимости просто устали спорить. Возможно, это рациональное предложение внес я сам, но мне тяжело было отследить ход моих мыслей в тот момент, потому, что я уже был полностью поглощен маленькой тусклой сценой, на которую меня волокла за шиворот моя подростковая мечта.
  Потом раздался чей-то голос, возможно, это тоже говорил я: - Ладно выступим, а там может быть придется поменять название. Ничего страшного.
  На сцене ни кто не реагирует на вброшенную реплику, в зале шумно, мы волнуемся, подключаем инструменты.
  Выступаем первыми. Мы практически готовы и уже должны вот вот начать. С волнением смотрю в зал. Зал полупустой, в него вальяжно, тонкой струей теней просачиваются зрители, а некоторые начинают уже выходить, не дождавшись даже первых аккордов. От этой всей картины внутри меня пробуждается маленький бесенок паники и разочарования.
  "Ты еще ничего не успел сделать, а уже сражаешься с внутренней неудачей. Ты еще не сделал шаг на встречу, а многие от тебя отвернулись" - эти мысли крутятся в моей голове и не дают сосредоточиться.
  Я сажусь за барабаны, все остальные музыканты то же занимают свои места.
  Ведущий объявляет: - Наш концерт начинается. Поприветствуем группу "Грань". Они выступают сегодня первый раз. Поддержим ребят!
  Конферансье рвано хлопает в ладоши, зал неуверенно подхватывает неровными, сонными, разреженными хлопками.
  В зале зрителей человек тридцать.
  Мы начинаем. Звучит музыка, между собой нервно переглядываемся. Иногда отрываем взгляд от инструментов и смотрим в зал сквозь тускло-слепящий свет софитов, стараясь разглядеть среди слушателей знакомые лица. Среди зрителей есть наши ребята, что готовы нас поддержать какое бы дерьмо мы не играли. В перерывах между песнями они кричат, хлопают в ладоши, стараются нас поддержать и именно для этого они заплатили на входе по пятьдесят рублей. Другие зрители скупы на комплименты, по всей видимости, им просто жаль потраченных денег на входной билет.
  113.
  Субботнее утро. Пробуждение заставляет меня прислушиваться к окружающим звукам. Я еще не открыл глаза, не успел пошевелиться, просто лежу и слушаю, как я ровно дышу. Слушаю, как пустая квартира нашептывает мне истории моего далекого детства. Дома никого. За окном слышны редкие шаги прохожих, их отдаленные разговоры, звуки изредка проезжающих машин, шелест серых ветвей деревьев, обглоданных зимой.
  Приоткрываю рот, облизываю пересохшие губы. Ни вкуса славы, ни триумфа, просто сухая кожа и ни каких кардинальных изменений. Мой звездный час еще не настал. Просто все еще впереди. Я знаю, я чувствую, что все так и должно быть.
  Как мы вчера выступали? Вполне достойно. Отыграли всю программу, без особых ошибок. Когда мы спускались со сцены, Андрюха Заславский, похлопал меня дружественно по плечу. Значит, все было не так плохо, как могло показаться. Значит, возможно, еще будут приглашения выступить. Значит, у нас будет еще шанс взять аудиторию в свои руки.
  Вчера я смотрел на лица своих друзей, когда мы выходили из клуба, на их лицах цвели улыбки, а это значит, что мои худшие опасения не оправдались. Впереди много работы, и они все точно так же как и я будут готовы выкладываться.
  У меня прекрасное настроение. Я открыл глаза. Мы начали с малого, и я уверен, достигнем большего, даже больше, чем нам сможет привидеться в наших самых смелых мечтах.
  Многие группы сделавшие революцию в музыке и завоевавшие мировую славу начинали играть в малых залах и кабаках, где на них смотрели пьяные лица чернорабочих, проституток и обдолбанных неугомонных тусовщиков. Так что наш дебют не самое плохое начало для музыкального коллектива.
  Я встал с постели и в одних трусах и пошел на кухню, что бы сварить себе кофе, по ходу своего движения вспоминая названия этих коллективов, и тем самым успокаивая сам себя: Sex Pistols, The Police, The Beatles, да много ли кто еще! А если быть честным так практически все!
  Все будет хорошо. Я это точно знаю. Все будет хорошо.
  114.
  Поглощенные репетициями, мы не забывали сочинять новый материал. Я писал тексты песен в ошеломляющем объеме, Роман их критически рассматривал, выбирал, то, что ему казалось наилучшем, и пытался сочинить музыку.
  Мы обрастали материалом, и наши исполнительские возможности то же росли. Нам нравилось то над чем мы работали. Я ощущал единение, ощущал как крепнет наше братство, замещенное на звуках музыки.
  Иногда человеку кажется, что, то, что нравиться ему, так же сильно нравиться и всем остальным. Все остальные, так же как и он идут самоотверженно на самопожертвование, ради общей цели и готовы рискнуть своим спокойствием, спокойствием родственников, рискнуть отношениями с любимой девушкой, что бы достичь желаемого результата. Кто готов поставить на карту все ради музыки? Потратить всю, свою жизнь, на творчество и безграничный полет фантазии. Будешь ли одержимый музыкой человек так же прыгать по сцене в свои шестьдесят два года и при этом не казаться смешным? Очень сложный вопрос. В шестьдесят два - все рок музыканты выглядят смешно, но редкие смешно и достойно.
  Хотя когда тебе еще нет и двадцати, а ты с головой погружен в атмосферу рока, кажется что дожить до тридцати - это одна из самых невыполнимых миссий... ведь многие не дожили, а тебе зачем?
  Много вопросов внутри каждого, и лучше конечно на них не отвечать, не искать и тени ответа, что может ввести в заблуждения. Лучше не думать о том, что самая лучшая жизнь - это жизнь как у всех. Гнать надо прочь эти мысли, потому что они не дают развиваться, потому что они губят стремления и засасывают в рутину.
  А если не отгонять мысли о возможных перспективах и попытаться их развить, можно свихнуться.
  Вот, предположим, прошло двадцать лет может быть чуть побольше. У тебя крепкая семья, красавица жена, умнейшая женщина, очень терпеливая и любящая. Ты неплохо зарабатываешь, не особо напрягаясь, просиживая штаны в офисе, и изредка с улыбкой вспоминаешь, как когда-то играл концерты перед полупустым залом в клубе на окраине города. Все было прекрасно, но сей час лучше. Все как-то устаканилось, встало на свои места. Жизнь прекрасна и тиха, но тут приходит сын и говорит:
  - Отец, мне нужна электрогитара (барабаны, бас гитара, синтезатор).
  - Зачем? - спрашиваешь его ты.
  - Мы с ребятами решили рок-бэнд замутить.
  - Чего замутить? - как будто не понимая, о чем говорит сын, с дурацким, наивным видом переспрашиваешь ты.
  - Создать, рок-группу!
  - Зачем? - вид становиться еще более непотребным, и твоего отпрыска это бесит.
  - Пап, это будет моя работа. Если у тебя не получилось, это не значит что у меня не получиться.
  - А ты откуда знаешь? - лицо вытягивается, брови взлетают вверх, как будто о тебе узнали, что-то очень не пристойное, и привели доказательства и аргументы о прошлых ужасных поступках, от которых не отвертеться... но в это мгновение мимика все отрицает, она ни чего не знает, ни о чем не подозревает и теряется в догадках.
  Ответ сына потрясает:
  - Мама рассказала, - через не продолжительную паузу, - Ну, ты купишь мне гитару?
  Ты мнешься, сомневаешься, а отпрыск уже пустил самое страшное оружие подростка - шантаж: - Если не купишь, я сам куплю. Буду собирать бутылки, макулатуру, цветные металлы, что бы накопить денег, или просто украду ее у кого-нибудь, а может быть даже, упру из магазина.
  Вы в магазине. Он выбираете гитару, а ты в своей голове, прикидываешь варианты событий. Самый лучший, самый простой, но не самый мужской - подергал струны, встретился с ребятами, выпили пивка, с музыкой завязали. Все коротко и лаконично.
  Есть и другие варианты - очень спорные.
  Сын играет, репетирует, дает концерты, но при этом топчется на месте и медленно медленно разрушает себе жизнь, отчаивается и становиться как ты, но к сожалению не такой счастливый, хотя может быть и счастливее. Все становиться на круги своя. Все нормально, ты умер от старости, а у него дети, работа и жена... ну и все как у всех, все с теми же походами по музыкальным магазинам.
  Другой. Сын встал на музыкальную стезю, и у него все поперло. Быстро освоил инструмент, стал лидером коллектива, пишет талантливые песни, выступает на концертах, через пару лет первый контракт, пошли первые не хилые деньги, а потом больше и больше. Его приглашают в другие страны и...он работает, он по всем музыкальным каналам страны, на всех радиостанциях, кругом его песни и интервью. Он победитель. А ты?
  Тебе завидно и про себя говоришь с горькой улыбкой сам себе: "На его месте мог бы быть я!" Ты за него лживо переживаешь, потому что знаешь, кругом наркотики и шлюхи, притворные, не настоящие друзья, которые хотят его использовать, хотят подобраться к нему поближе и поживиться, а как только слава и деньги уйдут, уйдут и они.
  Как же он встретит старость? Один, больной, голодный, всеми использованный и брошенный? Или, может быть, он вообще не доживет до старости - застрелиться, сопьется, сторчится, сойдет с ума, потеряет все, в том числе и жизнь.
  ...или его успехи, это твои успехи и ты отец победителя.
  Отличный вариант!
  Я хочу, что бы мой отец, был отцом победителя.
  115.
  - Когда придет Серега? - спросил я, поглядывая на часы. Мы собрались на репетицию у меня дома. Он опаздывал на пятнадцать минут. Все в сборе, а его нет. Мы вопросительно переглянулись. Только Роман нелепо почесал затылок.
  - Что? Что ты глаза опустил? - увидев реакцию своего друга, спросил я его.
  - Ну, я вам просто забыл сообщить. Торопился, собирался на репетицию, - начал оправдываться Свиридов, - Потом пришел к тебе, задумался о чем, то своем, ну и...
  - Короче, - разозлился я на эти пространные речи.
  - Он сказал, что больше не будет с нами играть. Ему не интересно.
  - Постой, постой...что ему? Не интересно? А что тогда ему интересно?
  - Ну, ты же знаешь Стас, он любит блюз, всегда играл блюз, и будет играть только его.
  - И что, он променял нас на какой-то блюз-бэнд?
  - Да.
  - А когда ты про это узнал?
  - Сегодня. Он мне позвонил, извинился и сказал, что больше не может. Мы просто играем не "его" музыку, он не хочет играть, как он выразился "металл".
  - Но мы не играем металл, - попытался возразить я, отсутствующему Сереге.
  - Но мы и не играем блюз, - ответил за него Роман.
  - Дело дрянь, - я погрузился в размышления полный раздражения. Мы набирали обороты, с каждой репетицией наши песни звучали все лучше, у нас не было лишнего человека. А теперь что? Теперь либо искать нового музыканта, либо переделывать аранжировки. На это потребуется определенное время.
  - Да, это не очень хорошо, но я думаю, мы справимся, - вставил свое слово Валентин, он поймал мои мысли и тут же задал мучающий меня вопрос, - Ну что, будем искать замену. Кого-нибудь на соло-гитару?
  - Думаю, нам не надо, - сказал уверенно Роман, - Мы справимся сами, в том составе, который уже сформировался.
  - И чем меньше музыкантов, тем легче собираться, всем вместе, - вставил я свою реплику, - Ну что ж давайте учиться играть без Любавского.
  116.
  В этом году лето пришло вместе со смертью. Умер человек, не самый близкий и наверное не самый дорогой, но вместе с ним мы строили планы и пытались их осуществить. Встречи наши были редки и бесполезны, много разговоров о разном, много слов, о том, что может быть и как должно...
  Теперь у него ничего больше не может быть. Все осталось в прошлом. Мне иногда кажется, что человек, рьяно стремящийся к какой-то цели, мечтающий о чем то, но совершенно не желающий осуществлять свои стремления потенциально готовит себя к смерти. Возможно, именно грядущая смерть его заставляет сбавить обороты и в итоге остановиться, остановиться навсегда.
  Саблук Серега умер, а я занял его место, или все наоборот, я занял его место, а он умер или даже не так - я занял его место и поэтому он умер.
  Сей час это не важно, все уже осталось в прошлом. Я медленно плетусь на его похороны.
  Захожу в квартиру, где он жил. Все наши уже здесь. Медленно подхожу к Ромке, мы, молча, пожимаем друг другу руки. Вокруг цветы. Много цветов... и гроб с Серегой.
  - Как его угораздило? - шепотом спрашиваю я.
  - Поехал с друзьями в выходные на реку купаться. Нырнул с берега и не всплыл, шею сломал, воды наглотался, еле вытащили. Повезли в больницу. Не довезли. Задохнулся.
  - Понятно, - бормочу вяло и с оголтелой тупостью впитываю в себя непонятное самому себе чувство вины. Я ощущаю, как нас становиться все меньше. Мы рассыпаемся, словно песчинки по стеклу, у одних интересы не совпадают с нашими, других просто оставила жизнь. И в такие моменты начинаешь задумываться, а кто останется с тобой через много много лет, кто придет проводить тебя, когда ты не сможешь вынырнуть и сделать еще один вдох?
  117.
  Я разлюбил лето. Летом очень жарко и вроде бы времени много, а денег нет, и ты шляешся по пыльному городу, погруженный в себя и видишь, как стремительно приближается осень. Осень словно скоростной поезд мчится тебе на встречу, срывая с деревьев чуть пожухлые листья. А в этот момент ты стоишь на путях и не можешь сделать шаг. Ждешь удара, который будет такой силы, что тебя выбьет из собственных ботинок.
  Босым, по колено в снегу, ты очнешься второго января и все так же времени много, а денег нет и кругом холодно, улицы, стены домов, снег.
  Лето - это подводная лодка, огромная механизированная субстанция, в гибель которой невозможно поверить. Хочется еще тепла любви и безмятежности, а она медленно опускается на дно, пряча в своем чреве все секреты, все надежды, всю любовь, что мы растеряли.
  Как часто в истории тонут суда, которые не должны были потонуть? Как часто случаются трагедии, которых не должно было случиться в истории человечества.
  Этим августом все планета следила, как спасали членов экипажа подводной лодки "К-141 Курск" и все гадали, что произошло? Диверсия? Ошибка? Подвиг русских, что остановил третью мировую? Просто авария?
  По телевизору крутили день и ночь, аналитические передачи, каждые выпуск новостей, показывали, как работают люди, ответственные за спасения экипажа из металлической утробы.
  СМИ побеспокоились о родственниках офицеров и матросов. Радио и телевиденье рассказывали, что большинство терпящих бедствие выжило, и ждут помощи. А спасательные службы говорили, что обязательно поднимут на поверхность подводную лодку. Надо только немного подождать, надо хорошо подготовиться, потому что глубина большая, сильное подводное течение, погода на поверхности то же не балует.
  Когда же всех покинула надежда, что в живых остался хотя бы один матрос, когда смирение под приспущенными флагами отчаянье вошло в души людей. По средствам массовой информации сразу задребезжал псевдо успокаивающий сигнал: "Катастрофа произошла стремительно, весь экипаж погиб в первые, минуты после крушения. Большинство терпящих бедствия даже испугаться не успели, их просто не стало.
  Владимир Владимирович Путин награждает погибших матросов посмертно орденом мужества, а командиру корабля присваивается звание Герой Российской Федерации".
   Со временем я понял один очень важный факт. Каждая маленькая трагедия - это всегда маленькая ложь. Мы обманываем, себя, когда начинаем искать виноватых, мы погружаемся в печаль, дольше, чем нам хотелось бы. Мы манипулируем смертью близкого нам человека, демонстрируя свой эгоизм, и показываю свою печаль, привлекая внимание окружающих заплаканным видом. Нам скорбящим, хочется, что бы нас жалели больше, чем ушедшего в мир иной... но в этом ни кто никогда не сознается и будет лелеять эти желания и беречь, призывая на помощь людей из вне.
  Большая трагедия - большая ложь. Родственникам погибших она помогает вмешаться во внутреннюю политику, стать орудиями политических течений, и оказывать давления на правительство. Сильному и способному лидеру страны большая национальная трагедия дает возможность, разыграть ее на сцене международной политики и извлечь свои дивиденды.
  ...тут главное все правильно рассчитать...
   118.
  Совершенно случайно, когда я ехал поздно вечером в трамвае, ко мне прицепился мужичок средних лет. Лицо его было порытое морщинами и щетиной. Из ровного слоя щетины между носом и верхней губой выбивались, желто-серые с проседью усы. Одет он был неряшливо в грязную мятую рубашку в клеточку и брюки болотного цвета. У брюк стрелки расползлись на коленях, штанины потеряли форму. Ботинки были с облупленными носами и покрытые не ровным слоем пыли.
  - Что у тебя в рюкзаке? Барабаны? - спросил он меня.
  - Да, - ответил с такой интонацией, словно давая понять, что разговор я не собираюсь продолжать.
  - Что за барабан?
  - Да так, не очень.
  - И железо у тебя есть? Ну, я имею ввиду тарелки?
  - Да.
  - Какие? - не унимался мужичек.
  - Самые дешевые.
  - Ты на меня не обижайся, я просто то же играю на барабанах, иногда, ну и приторговываю комплектующими, и оборудованием кой-каким. Если надо что достать, могу помочь. Будет не дорого.
  Я, молча, подсел к нему рядом на сиденье.
  Он мне протянул руку и представился: - Андрей.
  Ответив на рукопожатия, я назвал свое имя: - Стас.
  - Очень приятно Стас, давай я тебе оставлю свой телефон. Есть бумажка с ручкой?
  Он еще не закончил говорить, как я рылся в своем рюкзаке, пытаясь найти письменные принадлежности. Трамвай практически остановился и Андрей уже встал с места, что бы выйти, но в это мгновение, я нашел, то, что искал и протянул ему. Он быстро черкнул номер телефона на бумажке, вернул ее и выпрыгнул из трамвая в закрывающиеся двери.
  119.
  Знакомство с Андреем дало толчок для развития нашей материальной базы. Он нам поставлял динамики, корпуса для колонок, усилители со встроенными микшерами и много чего еще, выходившее из строя оборудование, он брал на ремонт или выкупал за небольшие деньги. Мне недорого продавал барабаны и фурнитуру то же по сносным ценам. С появлением этого человека в жизни нашего коллектива, многие проблемы были решены и это нас всех, несомненно, радовало.
  Расстраивало только моих соседей, они устали вкушать наше творчество.
  - Надо искать, новую точку для репетиций. Мы здесь долго не продержимся, - комментировал я ситуацию.
  - Согласен, - кивал Роман, - Но у меня пока нет вариантов. Да и еще...
  - Что?
  - Нам бы вокалистку найти.
  - Зачем? - переспросил я, - Ты хорошо справляешься, нормально поешь. Зачем нам новый человек в нашу команду, нам опять придется что-то переделывать, что-то менять.
  - Мне надоело петь, я хочу полностью посвятить себя соло-гитаре. Мне тяжело придумывать и играть совсем не простые партии и еще петь, - скулил Рома.
  - Послушай, может быть тебе просто девушку найти, а?
  - Нет, нужна вокалистка.
  - Может быть вокалист?
  - Нет, мне нравиться женский вокал. Guano Apes, Nightwish - отличные команды, все звучит очень колоритно и гармонично. Женский вокал придает своеобразную специфику. Я буду на беках, у меня, то же будут вокальные партии, но намного меньше, чем сей час. Мне будет удобнее, и музыка будет слушаться разнообразнее.
  - Вариант в принципе не плохой, но, по-моему, тебе надо просто найти девушку. Причем это сделать намного легче, чем найти хорошую вокалистку.
  120.
  Мысль материальна - это аксиома. Есть только два вопроса, насколько она материальна, и чья мысль наиболее материальна?
  Последние дни лета. Балкон на распашку, свежий ветерок треплет ситцевую занавеску. Соседи кто на даче, кто на работе - полное раздолье. Сижу в своей комнате и с упоением долблю по барабанам, балую своих невольных слушателе незатейливыми ритмами наших песен.
  Вдруг, ни с того ни с сего, раздается звонок в дверь.
  "Твою мать!"- бормочу я про себя, встаю из-за барабанов и иду открывать. Я представляю уже раздраженное и раскрасневшееся лицо соседа дяди Вовы. Оно пухлое и пятнистое от недосыпа, алкоголя и большой любви к моему исполнительскому искусству. Сей час открою дверь, поворачиваю ключ, и... он будет орать матом, но мне не привыкать. Поорет, перестанет, пойдет к себе в квартиру, спать. Пока будет подниматься по ступенькам, будет разражено, резкими движениями почесывая себе волосатый живот, а другой рукой поддерживать старые трико медленно стремящиеся сползти на бетонные ступеньки.
  С содроганием открываю дверь в предчувствие бури...
  - Здрасте, - на пороге стоит милая девочка, чуть полновата, но с очень приятным лицом. Широко и примирительно улыбается.
  - Угу, - вот и все что я проговорил от удивления. Картина в моем воображение, ни на грамм не совпала с тем, что произошло в реальности. Я стоял на пороге практически полуголый - в одних шортах, в руках держа барабанные палочки. Все это начинало напоминать дешевую порнушку.
  - Ты играл на барабанах.
  Кивнул...
  - Хорошо, мне понравилось.
  - Ну и? - с недоверием спросил я ее, пытаясь понять, чего же хочет гостья.
  - Ты играешь в группе?
  - Да.
  - В какой?
  - Как тебя зовут? - ответил я вопросом на вопрос, потому что устал быть допрашиваемым.
  - Ксюша, - промурлыкала невинно девчонка.
  - Значит Ксения, - утвердительно и жестко сказал я.
  - Да, Ксения, но ты мне ответил на вопрос, в какой группе ты играешь?
  - Ты быстрее всего не знаешь.
  - Скажешь, узнаю.
  - "Грань".
  - Понятно, - Ксюша задумалась, - И правда не знаю такой. А что играете?
  - Рок, - очень обтекаемо сказал я.
  - А вам гитарист не нужен.
  - Какой?
  - Ну, я, я хочу играть в группе на гитаре.
  - А электрогитара у тебя есть?
  - Какая? - с недоумением во взгляде спросила Ксения.
  - Так все понятно, - сконфузился я и быстро сделал выводы, что такой гитарист, как моя незваная гостья точно нам не нужен. Но тут вспомнил пожелание Свиридова, - Послушай, а петь ты умеешь?
  - Умею. Я профессионально занимаюсь в вокальной студии, пою русские народные песни.
  - Это хорошо. Сможешь подойти вечером, ко мне?
  - Во сколько? - спросила она улыбаясь.
  - Часиков в шесть.
  - Хорошо.
  - Ну, тогда до встречи, - и я захлопнул перед носом гостьи дверь.
  121.
  Я позвонил Ромке и сообщил про интересную встречу. Он с радостью воспринял новость и прибежал на час раньше.
  - Симпатичная? - Спросил он, переступив порог квартиры.
  - Какая разница?
  - Для сцены есть разница, - ответил он очень убедительно.
  - А для тебя?
  - Ну и для меня, я же нормальный человек, нормальный мужик!
  - Так я не пойму, тебе девушка нужна для секса, или что бы она ко рту подносила микрофон и пела на сцене?
  - Конечно, меня интересуют в первую очередь ее вокальные данные, а про секс...
  - Давай без этого, а? Пообещай мне! - разражено сказал я ему.
  Он посмотрел на меня исподлобья и проговорил с ухмылкой: - Обещаю. Сей час, я могу пообещать все что угодно, потому что уже десять минут седьмого, а ее нет!
  - Ну, ты же сам хотел взять женщину в наш коллектив, вот тебе сразу и побочный эффект! А ты чего хотел?
  Рома пожал плечами.
  Еще десять минут в пустой беседе пролетели достаточно быстро, мы постоянно поглядывали на часы, ожидая гостью. Во мне начали уже роиться сомнения, как вдруг раздался звонок. Я пошел открывать дверь.
  - Добрый вечер, - сказала она, и смело на сей раз переступила порог.
  - Ты опоздала, - спокойно, констатируя факт, сказал я.
  - Я красила волосы. Как закончила, пришла. У нас сегодня репетиция?
  - Нет. Сегодня я и Рома, мы просто собрались. Нам хочется тебя послушать. Потом покажем тебе наш материал, если и нас и тебя все устроит, будем сотрудничать. Идет?
  - Да.
  - Тогда пойдем в комнату, - я указал ей на дверь, ведущую в зал, там, на диване сидел мой компаньон, - Знакомьтесь, Ксения это Роман, Роман это Ксения.
  Она протянула ему руку, он ее аккуратно пожал, чуть приподнявшись с дивана, и как только руки их расцепились, Свиридов плюхнулся на свое место, а певичка осталась стоять.
  - Предлагаю нам тебя послушать. Ром ты не против? - осведомился я у коллеги.
  - Нет, - коротко ответил тот.
  - Ксюш, спой нам, - попросил я гостью.
  - Чего?
  - Да что угодно. Ты поешь в вокальном ансамбле или студии... спой, что-нибудь из своего репертуара.
  - Любую народную песню?
  - Какую хочешь, - поддержал меня Роман.
  - Хорошо, - это "хорошо", прозвучало как-то по особенному, тихо на выдохе. В осанке, певички что-то незаметно менялось, происходила метаморфоза, словно внутри нее как в куколке жила огромная бабочка, которая вот вот должна была вырваться наружу. И это произошло.
  Посеребренным, хрусталем брызнула песня. Голос наполненной звоном и остротой резал окна, они задребезжали, и в это момент в комнату ворвалась моя мама: - Что это?
  Песня тут же прекратилась, волшебство испарилось, воздушно-хрустальные замки развеялись.
  - Ксюша поет, - с улыбкой ответил я ей.
  - Очень хорошо, - сказала с улыбкой мама и удалилась, закрыв за собой дверь.
  - Будет колоритно, - задумчиво сказал Роман, - Мне вообще все нравиться. Только бы не опаздывала.
  
  122.
  Меня как-то мама невзначай спросила: - Стас скажи, а ты счастливый человек?
  Я не совершенно не ожидал такого вопроса, задумался и вновь услышал голос Натальи Алексеевны. Она с улыбкой сказала: - Если задумался, значит счастливый.
  Сказав эту фразу, она развернулась и пошла на кухню.
  - Почему? Почему если задумался, значит счастливый? - вдогонку спросил я.
  - Несчастный человек, знает, что он несчастен, он размышляет о том, почему все так происходит в его жизни, и на такой вопрос, он сразу дает ответ, и ответ этот естественно отрицательный. А если человек счастлив, он редко думает об этом, он просто живет. Живет вот и все! - она сделала паузу в своем монологе, внимательно осмотрелась вокруг, словно ища того, кто мог бы подслушать нашу беседу и проговорила, - Ну, во всяком случае, мне так кажется...
  Наверное, мама права...
  Ситуация складывалась благоприятна, словно мы все в какой-то загадочный миг переступили на белую полосу жизни.
  Оборудование и инструменты были в наличии, вокалистка сама по себе нашлась, и не просто певичка, а симпатичная девушка с не менее симпатичным и сильным голосом. Осталось дело только за помещением, в котором можно было творить новую эпоху рок-музыки на постсоветском пространстве. Но и эта ситуации разрешилась благополучно.
  Мир не без добрых людей. И нам совершенно неожиданно, было выделен огромный подвал оной из многочисленных общеобразовательных школ. В подвале было несколько комнат запирающихся на ключ, и огромный тир, ширина его составляла метров шесть, а длинна метров двадцать пять.
  Все эти совершено пустые помещения, и что немало важно отапливаемые, обеспеченные электроэнергией, находились в полном нашем распоряжении. Тир имел отдельный вход со стороны двора, и мы могли сюда приходить практически в любое время дня и ночи.
  Такой возможностью мы не могли не воспользоваться.
  123.
  Город Ессентуки, на юге нашей необъятной родины. Рядом горы Кавказа чуть подальше, но тоже практически рядом море. Тепло. Кругом санатории полностью обеспеченные минеральной водой и целебными грязями. Люди с болезнями желудочно-кишечного тракта, стекаются сюда отдохнуть и поправить здоровье, отдохнуть удается всегда, а вот поправить здоровье только тем, кто обладает несгибаемой волей и четкими моральными устоями.
  Многие едут в этот замечательный город, и лишь некоторые, преследуя никому неведомые цели сбегают из этого рая на земле. Сбегают на север в столицу, или например в Нижний Новгород.
  Валя приехал к нам, в Нижний. Приехал учиться и жил все это время у тетки, а потом пропал. Ушел из дома и не вернулся. К сожалению, он пропал и из нашего поля зрения. Он перестал ходить на репетиции.
  За него я не очень беспокоился, только по тому, что кто-то из моих знакомых или Ромкиных одноклассников говорил, что Желтов им звонил. Конечно, звонил он не совсем трезвый, но всегда довольный собой и в хорошем настроении.
  Тетка нашего басиста, тем временем написала заявление в милицию, что у нее пропал племянник и его быстренько объявили во всероссийский розыск.
  Так быстро Валя поднял себе планку. Его талант привлекать внимание и очаровывать всегда был сильной стороной его натуры.
  Тем временем мы нервничали и злились, потому что репетиции протекали без басиста, и когда он появиться никто не мог точно сказать. Время уходило, мы нарабатывали новый материал. А нашего человека ни кто не мог найти. Образ пропавшего, тем временем обрастал слухами и легендами, звучавшими в студенческих кругах.
  Люди говорили, что он каждый день посещает институт. Тогда вопрос: Почему милиция его не может найти? Ответ прост: Валентин Александрович Желтов числиться в одном институте, а негласно учиться в другом, поэтому органы правопорядка не могут отыскать его. Им даже в голову не приходит то, что студен, может прогуливать пары, сидя на занятиях в другом ВУЗе.
  Ведь не важно, где находятся документы важно, где дают знания необходимые тебе для жизни и не просто необходимые, а интересные, способные поднять тебя над уровнем грустной обыденности.
  Высокий интеллект иногда бывает очень разрушителен. Он позволяет экономить уйму времени. Все, что простой смертный постигает в течение семестра, а потом ночами зубрит перед сессией, некоторым из нас требуется пара часов в день и пол ночи перед экзаменом.
  Свободное время и полное отсутствие денег, позволяет покинувшему отчий дом бродить по улицам спать в парках, на пожухлых листьях, сбитых в кучу умелым дворником. Искать и находить приключения. Влюбляться и просто любить женщин способных и желающих того же.
  124.
  В Россию прогресс очень часто приходит с опозданием, а в провинцию и подавно.
  Миллениум переродил игровые клубы наполненные приставками в интернет кафе или клубы оборудованные компьютерами, объединенными локальной сетью.
  Группы отчаянных и кровожадных фанатов Quake и Counter-Strike 1.0 лезли в бой, разрывая компьютерные боты в клочья из гранатометов, или выводя соперника из игры легким нажатием на левую клавишу компьютерной мышки, увидев темную фигурку на экране в оптический прицел.
  Каждый пиксель игрового процесса пульсирующего на мониторе - это иллюзия плоти, помноженная на человеческую страсть, на его животную природу, на его надежду на победу в борьбе за существование.
  Отринув надуманный экшн зимними ночами, когда прогуливаться холодно Валя погружался в сеть и искал входы и выходы изучал построение системы, обреченной в дальнейшем связать мир по рукам и ногам и вывести человеческое общение, на новый уровень, утопив его в социальных сетях.
  Цунами в открытом и свободно океане это лишь небольшая волна, практически ни чем не выделяющаяся среди других прочих, но подбираясь к берегу, она становиться смертельно опасной и всепоглощающей. Ее разрушительная мощь втягивает в себя жизнь отдыхающих на пляжах и спящих в тростниковых бунгало.
  Волна уже поднималась, а внутри этой волны вырос бесконечно расширяющийся лабиринт, а внутри лабиринта уже бродили голодные минотавры и мой друг был среди них.
  125.
  Меня глодало ощущение невозможного предательства - это ощущение совершенно отвратительное, потому что заставляет сомневаться в собственных силах, в которых был некогда, полностью уверен.
  Каждый день, мы общались, репетировали, стремились к одной цели, и в нас жило простая готовность пожертвовать многим ради достижения результата, ради воплощения мечты.
  А пока мы мечтали и готовились приносить жертвы, в Англии закрывали стадион Уэмбли, где когда-то на концерт группы Queen собирались многочисленные толпы.
  Этот стадион был для нас символом успеха, признания и популярности, а теперь практически перед самым нашим носом, его ворота закрываются и спустя некоторое время должны сносить трибуны и демонтировать весь спортивный комплекс. Многие части этого стадиона, и спортивное оборудование уходило с аукционов. Футбольные фанаты спешили приобрести кусочек воспоминаний, кусочек истории Великобритании.
  Было обидно, когда человек некогда разделяющий твои мечты и желание, словно приходит на аукцион и скупает артефакты, твоего личного Уэмбли и не оставляет тебе практически ничего. Он перестает ходить на репетиции, звонить, до него самого дозвониться то же невозможно, он просто исчезает. Наверное, у него просто появились другие интересы, появились определенные никому и возможно даже ему самому не известные жизненные сложности. Для этого человека наша общая цель стала миражем, мифом, незначительным элементом своего прошлого.
  А у тех, кто остался на старом пути, на пути к новому Уэмбли, начинают появляться навязчивые мысли: Как долго все это будет продолжаться? Когда мы выдохнемся? Ведь это вопрос времени. Когда это произойдет? В двадцать, в тридцать, или может быть, когда исполниться шестьдесят лет? А может быть, смерть настигнет во время концерта и перед возбужденной толпой мертвое тело музыканта с глухим, плоским ударом рухнет на сцену? Может быть нас застрелит какой-нибудь сумасшедший фанат в холле дорогого отеля, или совершенно случайно в руки попадет грамм героина, старое охотничье ружье и плохое настроение? А может быть, мы женимся, и разбредемся по семейным очагам?
  Такие дела, брат. Любовь!
  126.
  - Кто это? - спросил я, когда Ксюша переступила порог нашего подвала-тира, в котором мы должны были репетировать. Не дожидаясь ответа, я буркнул: - К тому же ты опять опоздала.
  - Я же девушка, - невинно улыбнулась она, - Мне полож...
  - Здесь ты не девушка, ты вокалистка, - резко оборвал я ее, - Мы тебя ждем полчаса. Все собрались, а тебя нет. Полчаса пинали воздух.
  - Не надо было пинать воздух, начали бы без меня,- с обидой в голосе сказала она.
  Не обращая внимание на этот комментарий, я опять задал волнующий меня вопрос: - Кто это с тобой?
  Ксюша не успела ответить, как молодой человек сделал шаг на встречу, протянул руку и представился: - Максим.
  Я пожал руку. Максим был одет в белую футболку джинсы, кроссовки. В общем, ничего особенного.
  - Где ты нашла Максима? - не унимался я и снова обратился к Ксении.
  - В трамвае! - раздраженно бросила она мне, и пошла за микрофоном, что бы подключить его в микшер. Через десять секунд она вернулась, посмотрела на меня, перевела взгляд на Рому, потом на Сашу скромно сидевшего за своим синтезатором и сказала: - Рома сказал, ну мы с ним обсуждали, что нам нужен еще один гитарист, ну вот я и привела. Вот вам Максим. Он говорит, что неплохо играет.
  Лицо мое от удивления вытянулось, я посмотрел на Свиридова: - То есть ты с ней обсудил, что нам нужен гитарист, а со мной не захотел это обсудить?
  - Не успел,- прозвучало мне в ответ, - Сегодня хотел обсудить.
  - Что ж не обсудил, пока мы ждали нашу дорогую вокалистку?
  - Да ладно тебе... - небрежно прозвучало в ответ.
  - Может мне уйти? - включился в наш разговор Максим, и широко примирительно улыбнулся.
  - В этом нет необходимости, - сказал я, - Просто мне хочется знать за ранее, какие решения принимаются в этом коллективе и участвовать в их принятии.
  Воцарилось неловкое молчание. Тусклый подвальный холодный свет сползал по стенам, барахтался на полу в пыли. В трубах за стеной журчала вода. Единственный человек, который улыбался, был Максим, в его улыбке я рассмотрел узловатый характер, сплетенный из нитей интеллекта, веселом нраве, хитрости, высоком самомнении и терпеливой продажности. Он мне начинал нравиться. Он автоматически своим плохо прикрытым нахальством и в то же время практически совершенно лишенным грубости притягивал к себе людей.
  - Может вы мне сыграете, я послушаю! А то я даже не знаю, вдруг мне не понравиться и получиться, что я зря потратил здесь время. Хотя Ксюша говорила, практически клялась, что мне должно понравиться, - Максим сиял примирительной улыбкой.
  - Хорошо мы с играем, но мне, все равно очень любопытно, где вы встретились? - не унимался я.
  - Где-где? В трамвае. Еду, смотрю, симпатичная девчонка, ну я пересел к ней. Познакомились. Я ее спрашиваю про личную жизнь, а она меня про гитару. Ну, я умею играть, мне нравиться музыка, говорю я ей, - потом новоявленный гитарист сделал неловкую паузу, опять широко как мог, улыбнулся и продолжил уже с меньшим напором, - Но пока гитары у меня нет, но я уверяю, скоро будет!.. Так вот, Ксения меня приглашает на репетицию, ну вот в принципе и все...
  - Очень увлекательно. Интересная история, - я внимательно посмотрел ему в глаза, - А скажите Максим, когда же это все произошло? Когда произошла столь чудесная встреча?
  - Да полчаса назад, в принципе, поэтому мы, немного и задержались!
  127.
  Ксюша старалась как никогда. Мы исполнили несколько песен. Все звучало вполне не плохо, единственное, что вызывало провалы в музыкальных композициях так это отсутствие басов.
  - Ну, как тебе? - спросил Рома у внимательного слушателя.
  - Мне нравиться.
  - Тогда может быть ты нам что-нибудь с играешь?
  - Если дашь гитару, - сказал без лишний робости Максим.
  Рома протянул инструмент.
  Накинув ремень на плечо, и несколько раз проведя по струнам пальцами, Максим спросил: - А медиатор можно?
  - Ни говна, ни ложки, - прокомментировал Свиридов и протянул Максу медиатор.
  Гость, как получил требуемое, сразу стал наигрывать, какой-то блюз. Технически получалось не очень, но зато с душой.
  - У нас еще один блюзмен, - подойдя к Роме, шепнул я ему на ухо.
  - Есть такой момент, - согласился он, - Постараемся переучить.
   Тут блюзовые пассажи иссякли.
  - Ну как? - спросил Максим, вопросительно смотря на нас.
  - Мне понравилось, - простодушно и ни капли не задумываясь, вскрикнула Ксюша.
  - Макс, все нормально, - начал свой заход Рома из далека, - Но мы не играем блюз.
  - Это я заметил.
  - Давай я тебе покажу пару партий, а ты на них набросаешь какую-нибудь простую солягу. Ну что, попробуем?
  - Давай, - Максим пожал плечами и передал гитару.
  Рома присел на стул и начал наигрывать, одну из наших первых песен, развернув гриф в сторону конкурсанта, что бы ему было видно, как пальцы бегают по струнам. Исполнив небольшой фрагмент, он остановился, посмотрел на Максима: - Все понятно?
  - В общих чертах.
  - Попробуешь что-нибудь набросать?
  - Давай, - с легкой самоуверенностью, Максим перетянул инструмент на себя.
  Через мгновение мы опять погрузились в непонятную атмосферу отдаленно напоминающую образ Боба Дилана, решившего отойти от прошлых своих заслуг и поэкспериментировать со звуком и стилями.
  В это время я внимательно разглядывал, мимические композиции на лице Свиридова и понял - эксперимент провалился.
   - Ладно, хватит. Я понял. Я не знаю что сказать,- начал Рома.
  Максим остановил музыкальную деятельность, оторвал глаза от струн и сказал: - Да ладно, не стесняйся, скажи, что думаешь.
  - Правда?
  - Конечно!
  - Ну, это ни то, что нам надо. Я имею в виду твои соло. Нам нужно нечто другое. Но я думаю, ты нам нужен!
  - Да? - язвительно с некоторой долей надежды спросил Максим.
  - Да. Пальцы у тебя бегают достаточно неплохо, но ты играешь непонятно чего, и у тебя нет инструмента. А у меня есть для тебя инструмент.
  - Какой?
  - Бас.
  - Бас - гитара?
  - Наш басист куда-то пропал, мы его ждем уже очень давно. На репетиции не ходит. Если бы ты его мог заменить, хотя бы на время, было бы не плохо. Все его партии я тебе покажу. Если он вернется, там посмотрим и может быть к тому времени у тебя своя гитара появиться, и ты потихоньку в нашу тему въедешь. Как ты смотришь на мое предложение?
  - Да нормально, - без особого энтузиазма, но уверенно проговорил Максим.
  - Вот и хорошо. А как у тебя фамилия?
  - А тебе, зачем знать?
  - Ну, мы будем играть в одной команде. Мне кажется этот вопрос вполне естественным.
  - Остриков.
  - Понял, - сказал Рома коротко и протянул руку для рукопожатия.
  128.
  Мы всегда торопим время. Жарким летом - хотим, что бы пришла освежающая прохлада, и ждем конец августа и начало сентября. Когда слякоть заполняет улицы, и дожди нависают над городом, очень хочется что бы пришла зима и вся грязь подмерзла и выпал чистый белый снег. Окоченев от холода, мы умоляем незримый дух, отвечающий за смену времен года, что бы весна к нам пришла пораньше и порадовала теплыми деньками. А весной, мы хотим, что бы быстрее наступило лето. Летом отпуска, каникулы, отдых... летом музыкальный сезон закрывается. Летом тишина.
  Концерты не проводятся, только если кто-то приезжает из великих, да и то, это происходит не часто. Летом все на дачах, на море, или просто валяются на городских пляжах или отъезжают за город погулять по лесу. Запах шашлыков стелиться из придорожных кафе, и из городских парковых зон. Он манит к себе, а денег все так по прежнему и нет. Слоняясь по полупустому, душному пыльному городу, ты торопишь лето, гонишь его прочь, в надежде, что мерцающий сентябрь, где-то далеко на горизонте принесет, что-то новое, лучшее в твою однообразную жизнь.
  В надежде на это мнимое лучшее, мы торопим дни. Они послушно пролетают сквозь нас, и мы стремительно стареем. Нет, не взрослеем, просто становимся старше, чуть морщинистее, чуть равнодушнее. И это самое "чуть-чуть" столь мало и так не заметно, что мы опомнимся только тогда, когда будет уже слишком поздно.
  Слишком поздно, играть, слишком поздно любить, слишком поздно мириться с теми людьми, с которыми мы порвали отношения.
  ...а сей час я все это осознал и я не тороплю времена года, я тороплюсь... тороплюсь жить.
  129.
  К нам на репетиции приходили разные люди. Приходили наши друзья родственники, друзья друзей, друзья друзей друзей. Мы всех не могли запомнить, но этот круговорот людей заставлял нас думать, что мы интересны.
  Одни приходили один раз и больше не появлялись, а другие оставались, и через некоторое время казалось, что без них творческий процесс просто не возможен.
  Иногда, кажется, что человека знаешь всю свою жизнь, а начинаешь вспоминать, не прошло и двух недель как вы знакомы.
  Мы проводили на репетиционной базе все свободное время, иногда приходили даже ночью.
  Периодически репетиции превращались в пьянки, а иногда совершенно наоборот пьянки в репетиции.
  В темном подвале в клубах сигаретного дыма, кто-то один брал гитару и начинал наигрывать, подключались другие обмениваясь инструментами и зарождалась на основе пьяной мелодии новая композиция.
  Редко бывало, что на утро мог ее кто-то вспомнить, но подобные вечера, спонтанные встречи мы не могли забыть. Это был полный андеграунд с его сердечностью и потаенной свободой замешенной на бунтарстве, вызванном эндокринной системой каждого из нас.
  В нас бурлила кровь, мы хотели заявить о себе, и сидя под землей обнимая заплесневелый фундамент, рвали струны, рвали связки и жгли отсыревающие в подвальном воздухе динамики.
  Домой не хотелось, хотелось на сцену, а со сцены в поезд, в автобус или самолет. Хотелось совершить побег и никогда больше не вернуться, во всяком случае, не вернуться таким, каким покинул это тусклое наполненное людьми помещение.
  Иногда каждый из нас всех, всех ненавидел, потому что усталость накапливалась в горле застревала между зубов и иногда вырывалась, впиваясь ядом в глаза окружающих.
  ...и тогда мы брали маленький тайм-аут, - часа на двадцать четыре. А потом все заново, среди своих друзей друзей... мы продолжали...
  
  
  130.
  Все хотят независимости. Для чего, не очень понятно. А когда ее получают, вообще начинают творить какие-то глупости.
  Скандалы с родителями привычное дело, они хотят как лучше и знают, как этого достичь, не причиняя вреда здоровью и судьбе, но мы, то думаем что все вокруг идиоты и советчиков нам совсем не надо.
  Часто так бывает, что наше упрямство долговечнее родительского терпения и все становится именно так, как мы сами себе наконючили, напридумывали в своей лени и распоясанной безмятежности.
  Свиридов от навязчивых родителей переехал к деду. Дед был стар и в постоянные конфронтации с внуком не мог вступать в силу своей многолетней мудрости и осознания того, что силы его на исходе.
  Бывало иногда ворчал, давал наставления, но спустя мгновения понимал, что все это бесполезно, махал рукой и уходил в свою комнату.
  Там в одну из ночей, он умер. Тихо незаметно, лежа на своей огромной кровати заваленной подушками и пуховыми одеялами оставив свою старческую квартиру внуку.
  В эти дни видавшая виды советская мебель словно сгорбилась, скорбя по ушедшему хозяину, впуская в свои лакированные створки дверей расплывчатые отражения фигур тех, кто пришел проститься с усопшим.
  А таких у старых людей бывает очень не много...
  131.
  Летом очень много планов. Их так много, что из всего задуманного ни чего не получается воплотить. Занимаешься только тем, что всплывает спонтанно.
  Сезон небольших клубных сейшенов закончен. Начинается сезон больших концертов и огромных фестивалей под открытым небом. Рок - пропитанный рекламой пива витает над Волгой.
  Большой компанией мы идем на концерт, группы Чайф. Представление очень позитивное толпа поет хором вместе с Шахриным все его хиты. Молодежь выпивает, валяется на зеленой траве, смотрит в вечерние небо под звуки уходящего в прошлое рок-н-ролла.
  Сегодня у нас нет проблем, сегодня мы гуляем и смеемся, радуемся тому, что мы здесь все вместе, рядом друг с другом и впереди целая ночь, а это немало важно.
  В хорошем настроении после концерта, мы бродим бесцельно по центральным пустым улицам города, напевая любые песни, пришедши нам на ум, на тех языках, что мы еще в состоянии вспомнить и состоящие из тех слов, что мы в состоянии произнести.
  - А поехали ко мне на дачу, - вдруг встрепенулась Рита.
  - Сей час три часа ночи, ни чего не ходит, - проговорил я, посмотрев на электронные часы, повисшие на черном витиеватом столбе.
  - Надо дойти до моста через Волгу, а там видно будет.
  - Через него пешком не пускают, только на транспорте.
  - Придумаем что-нибудь? - весело сказала она и понеслась вперед.
  Всем было без разницы, куда двигаться, поэтому вся наша группа устремилась за новоявленным лидером.
  Спустя час мы вышли к мосту. Возле моста, на въезде стоял патруль из сонных бойцов ДПС.
  - Ну, и как перебраться на другой берег? - переполненной усталостью и раздражением спросил я.
  - Будем голосовать, может кто-нибудь подберет.
  - На шестнадцать человек волосатых неформалов, и ты хочешь сказать, что нас с радостью примут в любую машину, что бы перевезти через мост?
  - Ну... - замялась Рита.
  - Вот тебе и ну! А деревня у тебя где? После моста еще долго идти?
  - Нет, минут десять.
  Мы пробовали голосовать. Вытягивали руку пальцем вверх, что бы нас подвезли но, никто не хотел останавливаться. Так прошло минут двадцать, гаишники, очнувшись ото сна, начали над нами подсмеиваться.
  Посмотрев внимательно в сторону патрульных, Рита опустила руку и направилась прямо к ним стремительным шагом. Я не успел ее окликнуть.
  - Здравствуйте, - сказала она постовому.
  - Здрасте, - тот несколько опешил от такой наглости. Перед ним стояла молодая девушка с выкрашенными в непонятный цвет волосами с пирсингом в брови, рваных джинсах и военных берцах.
  - Нам надо перебраться на другую сторону, вы не поможете нам остановить машину?
  На эту дерзкую просьбу ответом сначала было секундное молчание, а потом постовой разразился хохотом и чуть успокоившись, но при этом широко улыбаясь сказал: - Выбирайте машину.
  - В смысле? - теперь недоумевала Маргарита, - Нам нужна большая. Нас шестнадцать человек.
  - Вот я и говорю, выбирайте, а я ее остановлю, - сотрудник ДПС улыбался.
  Рита быстро поняла сложившуюся ситуацию и ткнула в приближающийся свет фар: - Вот эта вот.
  Гаишник сделал шаг к дороге и поднял регулировочный жезл. Скрипнули тормоза. Фура остановилась.
  - Что? - усталый хриплый голос водителя долетел до нас из высокой кабины.
  - Шеф, прости, - начал добродушно постовой, - Ребят через мост не перевезешь?
  - Сколько? - водитель пытался говорить несколько грубовато и самоуверенно, но он явно такого поворота событий не ожидал.
  - Шестнадцать человек, - вставила свое слово Рита.
  - Можно. Но только все поедут в фургоне.
  - Поедете в фургоне? - обратился к нам постовой.
  - Да! - весело и единодушно было ему ответом.
  - Открывай фуру, - скомандовал милиционер.
  Водитель крякнул, выпрыгнул из кабины. Открыв две задние створки фуры, он лениво проворчал: - Залезайте.
   Мы все забрались в грязный прицеп. Как только двери закрылись за нами, моментально воцарилась темнота, в которой невозможно было рассмотреть, даже собственную руку поднеся ее практически вплотную к своему лицу.
  Мы расселись вдоль стен. Машина медленно тронулась, раскачиваясь на ходу.
  - Стас, где ты? - я услышал голос Риты.
  - Здесь, - сказал я и протянул руку в сторону источника голоса и нащупал рваную штанину ее джинсов.
  Она села рядом.
  - Послушай, он нас может и не выпустить. Увезет куда-нибудь. И все...пиздец...нас никто не найдет! Что-то я затупила, да? Втянула нас всех в это приключение...- бормотала, путаясь в словах и мыслях Рита.
  Я почувствовал, как она боится, как в это самое мгновение в нее вселяется страх, а в меня тонким отрезвляющим холодным ручейком втекает - любовь.
  132.
  Любые революции в нашу страну приходят с опозданием, с задержкой во времени. Когда на западе все гремит и неторопливо перестраивается у нас тишина. Как только там ситуация более или менее нормализовалась, у наших граждан самой большой страны в мире начинает срывать башню, при чем это происходит по всей территории, совершенно спонтанно и настолько стремительно, что отследить этот взрыв не получается. Просто утром мы просыпаемся немного в другой стране и немного с другими предпочтениями.
  Так происходило всегда, так произошло и сегодня...
  Включаю с утра телевизор, канал MTV, и вижу, как мужик с дредами во всем черном гипнотизирует пулю и что-то достаточно агрессивно бубнит, а потом истошным воплем "GO!" отправляет девять грамм свинца в обратный путь.
  Пуля волшебным образом пролетает на небольшом расстоянии от людей, не задевая никого, и возвращается в руки маленькому ребенку из мультика.
  Я испытал культурный шок. Меня пронзила мысль о том, что я отстал от жизни, застрял в музыкальном безвременье и очнулся в глубоком прошлом у края темной пропасти, но эта музыка схватила меня за руку и вытащила из бездны на верх. Пусть я еще был практически полностью погружен в пучину, но моя голова поднялась над поверхностью и я смог вдохнуть немного свежего воздуха.
  Все это было непривычно. Очень странная музыка, но в ней было что-то, что притягивало и звало к себе. Странный звук, наполненной агрессией, мощью, с неимоверным разочарованием в собственных силах. От такого разочарования люди сходят с ума. От такого разочарования люди играют такую музыку и зарабатывают миллионы высасывающие со временем вдохновение.
  Korn изменил мир и мое мировоззрение. С миром эту случилось постепенно со мной в мгновение ока. Korn измелим современную музыку, современный шоу-бизнес и вытащил за собой, хулиганов, дебоширов и матершинников преисполненных ярости, что бы они пройдя по тюремным коридорам в комнате для смертных казней были утоплены в молоке пытаясь доиграть до конца песню Rearranged с альбома Significant Other.
  Так на постсоветском пространстве исчезнувшие пионерские галстуки были заменены на красную бейсболку Фреда Дерста.
  Революция случилась, да здравствует революция...ее мы все-таки заметили, а многие старшие поколения нет. Они просто не обратили внимание. Они просто подумали, что если их сын или дочь одели штаны, где штанины чуть-чуть пошире, чем обычно, ширинка чуть выше чем колени и их ребенок совершенно случайно нацепили на голову красную кепку, то ничего страшного не произошло...
  Совершенно верно! Ничего страшного не произошло,.. но...мир больше никогда не будет таким как прежде...
  133.
  Иногда случается так, что ты остаешься совсем один. Рядом никого. Все разъехались, кто куда, испарились, словно и не было их в твоей жизни. Еще конечно остается уверенность, что все вернутся, но сомнения гложут... а вдруг это навсегда? Если навсегда, тогда с этим что-то надо делать!
  Остается только ждать, ждать перемен, но от монотонного ожидания накапливается усталость, вяжущая по рукам и ногам. Внутри твоей груди просыпается ненависть к своему аморфному состоянию, и ты развиваешь бурную в основном бесполезную, совершенно спонтанную деятельность. Что будет ее результатом предсказать очень сложно.
  Летние пешеходные прогулки ведут по узким тропам городской жизни, виляя между, сожженных сараев, старых домов, новостроек, бутиков и маленьких музыкальных магазинчиков. Эти магазинчики представляют собой полуподвальные помещения, где идет бойкая торговля пиратскими кассетами, дисками, и футболками с логотипами различных групп, портретами кумиров прошлого и настоящего и просто с изображениями опорно-двигательной системы человека во всех ее прелестях. Здесь продаются кольца с черепами, змеями, скорпионами, головами львов и чертей, разнообразные цепочки, браслеты и прочий хлам. Иногда среди этой всей мишуры, можно увидеть гитару, кем-то выставленную на продажу или одинокий барабан покрытый пылью. На прилавке валяются самопальные барабанные палочки. Они лежат неаккуратно, кучей и создается такое ощущение, что они продаются в развес.
  На дверях подобных магазинов всегда расклеивалось огромное количество объявлений. Эти послания, написанны криво, ручкой, фломастером или аккуратно, распечатанны на цветном принтере гласили, что в этом городе с рук можно купить практически любой инструмент, любой марки в сомнительном или идеальном состоянии, что конечно же, сказывалось на его цене.
  Были и другие объявления. Они повествовали о различных недостатках музыкальных команд или об одиноких кандидатах, бродящих по этому городу в поисках музыкального коллектива, способного понять и принять его.
  Я замер у этих писем, отправленных случайным адресатам и жадно читал. Наконец наткнулся на то, что мне было нужно, то, что меня могло, сегодня, заинтересовать: "Команда, играющая в стиле Korn, Limp Bizkit ищет барабанщика с инструментом для репетиций, концертов и работы в студии. Тел. ...... "
  Для работы в студии!.. я должен позвонить...
  134.
  Полупустая трамвайная остановка. Стою, разглядываю блестящие рельсы.
  - Ты Стас?
  - Да, - я повернулся на звук голоса, который вчера мне отвечал в телефонную трубку.
  - Я Юра, - быстро представился парень, - Ты мне вчера звонил. Ты барабанщик?
  - Да.
  - Играешь где-нибудь?
  - Сей час лето. Мертвый сезон.
  - А вообще?
  - Да.
  - Как называетесь?
  - Ты все равно не слышал.
  - Скажи, интересно.
  - Грань.
  - Что играете?
  - Рок.
  На лице моего собеседника появилась некая гримаса с налетом недоумения и раздражения, словно вспышка аллергической реакции на слово "рок" и он замолчал.
  По всей вероятности у Юры закончился стандартный набор вопросов, он стоял, молча и скептически рассматривал меня. Изучал мою персону внимательно, с ног до головы, и по всей видимости я у него не вызывал доверия. Мои длинные волосы, кроссовки, джинсы и простая вельветовая рубашка выдавали во мне старую хэви-металлическую школу.
  Он же выглядел как яркий представитель перевозбудившихся альтернативщиков, преисполленнвых перманентной радости и пафоса от того, что их любимые группы рвут эфир MTV и их музыка орет из каждой четвертой квартиры.
  Поп культура сформировано на новых постулатах. Она выглядит более нервно и депрессивно, но, а основной смысл свободы, равенства, братства, и вечного праздника остался и быстрее всего останется на все времена.
  Юра смотрел на меня как на разнорабочего. Я для него просто тот человек, что будет бить в барабаны и все. Я тот, кто должен просто сделать свою работу и уйти, потом когда надо вернуться. Ни чего личного просто бизнес,...а я так не привык.
  Я не привык, что парни в широких штанах, с козлиной бородкой и бритой под три миллиметра головой считают себя рок музыкантами, а Юре в этот момент было вообще насрать на то, что я считаю и как я привык.
  Трамвай остановился на остановке, двери открылись и мы, молча, вошли. Юра пристроился на задней площадке и сразу уставился в окно.
  135.
  Трамвай, лениво раскачиваясь и постукивая колесами, добрался до нужной нам остановке. В молчании мы вышли. В определенный момент мне стало как то не по себе. Я не мог четко, ясно, достойно объяснить, почему я иду с этим человеком на репетицию к незнакомой команде, когда у меня есть своя, созданная столькими усилиями, в которую было вложено огромное количество времени и денег.
  Вдруг в мою голову пришла четкая и ясная мысль. Она гласила о том, что эта история ни чем хорошим не закончится. Я просто напросто облажаюсь и буду обсмеян.
  Отступать было поздно, и я плелся без энтузиазма за сопровождающим.
  На нашем пути вырос небольшой, чуть покосившийся, деревянный, двух этажных, двух подъездный дом.
  Юра проскользнул в один из подъездов и вбежал по полурассохщейся деревянной лестнице с покачивающимися скрипучими перилами.
  Ему на встречу открылась дверь, и в темный подъезд пролилось немного квартирного света. Из двери выглянул парень в красной кепке.
  - Пришли? - задал он вопрос и сразу сам на него ответил, - Хорошо. Это барабанщик? Отлично. А то Костяну надо скоро убегать, а Вован еще не пришел. Проходите.
  - Стас, - я представился и протянул руку человеку в дверях.
  - Кирилл, - ответил он рукопожатием.
  Юра зашел вслед за мной и молча, пожал руку своему знакомому, встречающему нас в дверях.
  Уже втроем мы прошли в небольшую, пыльную комнату, где стояло нехитрое оборудование и полуживая барабанная установка. За установкой сидел парнишка в тельняшке похожий на Курта Кобейна, но чуть более плотного телосложения.
  - Костя, - представился он.
  - Стас, - произнес я и поздоровался с ним легким кивком головы.
  - Поиграешь, а мы послушаем и посмотрим, пока мы ждем Вована? - предложил мне Юра.
  - Да. Можно. Но я вам, зачем? Не могу понять. У вас, же есть барабанщик? - неуверенно и чуть заикаясь, произнес я, пытаясь отвертеться, чувствуя приближение позорного момента.
  - Костя уходит, будет играть в другой группе, и ему надо передать свои партии кому-нибудь другому. Вот и все. Он тебе покажет, что мы играем, а потом уйдет, - пустился в объяснения Кирилл.
  Я кивнул и сел на освободившиеся место за барабанной установкой. На меня смотрели все с ожиданием и нескрываемом любопытством. Я начал наигрывать одну из своих партий, но меня тут же оборвал Юра: - Надо что-то другое. Ритм должен быть ломаным и более качевым. Ты чего бьешь по рабочему барабану, как по пизде ладошкой гладишь?
  - Может быть, мне Костя тогда сразу покажет, как надо? - чуть с обидой в голосе проговорил я и встал из-за барабанов.
  - Ты слышал Deftones альбом White Pony? - спросил Костя, обращаясь ко мне занимая свое законное место.
  - Нет, - легкое чувство стыда проскользило у меня в голосе.
  - Плохо, - Костя в растерянности замолчал на секунду, - Юра мне говорил, что ты живешь в нижней части города?
  - Да.
  - Я то, же. Надо встретится, я тебе дам. Послушаешь, все поймешь.
  Входная дверь в комнату скрипнула, и вошел широко улыбающийся парень, неся с собой бас-гитару плотноупакованную в черный чехол.
  - Вован, привет! Давай расчехляйся, подключайся, поиграем. По репетируем. Покажем Стасу, что у нас за музыка, - Юра произнося эту реплику быстро вытащил из-за спинки старого дивана свою басуху.
  - Это наш новый барабанщик? - спросил Вова.
  - Да, - не поднимая взгляда от струн, сказал Юра, он внимательно настраивал гитару, потихонечку вращая колки на головке грифа.
  - Ну и как?
  - Да не очень. Говно-рокер какой-то. Так себе.
  Волей неволей я был свидетелем этого разговора и весь этот модный, пафосный, пренебрежительный тон начал меня бесить. Мне хотелось наорать на них и послать всех к такой-то матери с их мега-модной музыкой, шмотками и прочими выпендрежными штучками, что сливает ежедневно на нас MTV. Но мое любопытство, моментально запретило это делать, потому что эти четверо парней с которыми я познакомился сегодня в течение часа, готовили что-то интересно, и мне не терпелось узнать что. Поэтому свою обиду я решил просто напросто проглотить, хотя она с трудом пролезала в горло.
  - Как называется группа? - я это спросил, не ради того что бы удовлетворить свое любопытство, а ради того, что бы они перестали осуждать меня и уличать в том, что я пришел совсем не по адресу.
  По-моему они с этим смирились и не видели во мне перспективе, но к этому времени мне было уже давно все понятно и было плевать на их мнение. Теперь меня интересовало только то, что они сей час будут играть и как именно. Потому что состав это команды был интересен. В команде было два басиста, барабанщик и свободный вокалист.
  - Так как называется группа? - задал я повторно вопрос.
  - Killaz Instinct, - нехотя мне ответил Кирилл и тут же перевел, - Инстинкт убийцы!
  Через несколько минут все приготовления были закончены. Костян дал счет, и музыка взорвала дом. Юра пилил на своем басу пущенного через лелевскую примочку heavy metal, Вован выдавал восхитительные, виртуозные бас-соло которые до сегодняшнего дня я не слышал. Костян на совершенно раздолбанной барабанной установке, качал так, что стены ходили ходуном и среди всего урагана захлебываясь речитативом, прыгал невысокого роста Кирилл.
  В эти минуты, я совершенно не пожалел о том, что я сюда попал и горько сожалел о том, что, скоро придется уйти с совершенно пустыми руками.
  Но кроме всего прочего, мне доставило огромное удовольствие от осознания того, что в эти мгновения вся западная альтернатива, жестко взяла за щеку...
  
  136.
  Дни становился короче. В город после затяжных отпусков стягивались люди. Каждую пятницу они старались вырваться на дачу, потоптать свои шесть соток еще пару выходных деньков. По воскресеньям начиная с двух часов дня, дачники, задыхаясь, тащились домой, стараясь как можно больше вывезти недозревших помидор в потертых авоськах и бабушкиных корзинах, что бы до самого утра понедельника на своей кухне мариновать и закатывать в пузатые трехлитровые банки скудный урожай.
  Все дороги раскалены августовским солнцем и тысячами колес частного автотранспорта. Асфальт, не выдерживая солнцепека и давления полулысых покрышек, пытается выползти из под резины на обочину рванными краями.
  Скоро начало сезона, скоро мы приступим опять к репетициям и это меня радовало. Я сидел дома и читал книги, лишь вечером выходил на улицу, дождавшись того момента, когда спадала жара. По теплому вечернему асфальту мне нравилось ходить босиком и рассматривать прохожих, которые недоумевающе пялились на меня босого.
  Унылую зиму я не любил, к лету относился пренебрежительно. Мне нравилась весна, а в особенности последняя неделя апреля и первая мая. Каждый вечер мне становилось грустно, что эти счастливые дни наступят очень и очень не скоро.
  Уходящее солнце опять меня вытащило на улицу. Я стоял около подъезда, запрокинув голову вверх и из-под длинной тени здания разглядывая розовые облака.
  - Привет, - радостный голос окликнул меня.
  Я поднял взгляд и увидел Ромку.
  - Привет. Вернулся?
  - Да. А ты?
  - Я не уезжал.
  - Как Ритка?
  - А ты откуда знаешь про нее? - удивленно спросил я его.
  - Да все знают. А что это тайна?
  - Нет, - пожав в растерянности плечами, ответил я.
  - Ну, так что?
  - Да ничего...
  - Как так ничего? Поругались?
  - Нет. Расстались, - ответил я без энтузиазма.
  - А что случилось?
  - Да не знаю, тяжело объяснить. Может быть мы друг другу надоели, может просто эти отношения сошли на нет. Не знаю, просто не знаю... Все было нормально, весело...мы катались к ней на дачу, проводили все время вместе и в определенный момент просто лампочка потухла. Кто-то внутри нас просто выключил свет, нажал тумблер и все. Темно, пусто, бестолково...
  - Внутри вас или внутри тебя? Внутри тебя лампочка потухла?
  - Какое это имеет значение?
  - Если спрашиваешь, значит, внутри тебя потухла лампочка, а она расстроилась, - Роман почесал подбородок, посмотрел на меня и едкой улыбкой проговорил, - Да ты братан сволочь! Ты девушке сердце разбил! Обидел хорошую девчонку!
  -Да ладно тебе, - взмолился я, - Мне и так хреново, а ты масла в огонь подливаешь. Я уж не знаю что хуже, когда тебя девушка бросает или когда ты ее...
  - А тебя бросала девушка?
  - Да.
  - Расскажешь, как это было.
  - Не расскажу...
   137.
  Все собрались на репетицию. Все кроме Ксении. Где она была, ни кто не знал, ни кто дозвониться не мог. Даже Сашка, наш клавишник, который пропадал все лето то в Египте, то еще непонятно где, с мамой, папой, девушкой, сестрой, друзьями из института, появился и привез свой инструмент. Он неторопливо и бережно готовился к репетиции, распутывая провода и извлекая из чехла синтезатор.
  Рома вытащил колонки, я разворачивал барабанную установку. Максим пришел, вооружившись собственным, младшим братом и подгонял его изысканными выражениями сидя на стуле, закинув ногу на ногу, покуривая сигарету. В это время его брат Игорь старался подключить бас, тщетно путаясь в многочисленных проводах.
  Такой вот Санчо Пансо появился у нас на точке.
  - Что ты орешь на брата? - раздраженно выкрикнул Роман, таща по пыльному коридору усилитель, - Лучше бы мне помог или Стасу.
  - Я докурю и помогу, - с наглой улыбкой ответил Максим.
  - Пока ты докуришь, репетиция закончиться! Давай подними свою задницу и сгоняй за моей гитарой, пока я тут все подключаю.
   Максим поднялся с места и вальяжно поплелся за гитарой. Потом остановился, повернулся в мою сторону и как бы невзначай проговорил: - Говорят, ты Ритку бросил?
  - Кто говорит? - раздраженно спросил я.
  - Рома.
  - А Рома все знает и все болтает! - мое раздражение вышло из берегов. Я взорвался. Мне про это говорили с такой интонацией, будто бы я убил человека, но в то же время ничего страшного не произошло, ведь такое случается, случается часто и с каждым. Ведь люди умирают. Раз, и нет человека.
  - Ну, типа того, - промямлил с примирительной улыбкой Свиридов.
  - Ни хера подобного вы не знаете! - выкрикнул я, и чуть помямлившись, понимая что следующая фраза которая лезет через мое горло совершенно сей час лишняя, и наверное просто не уместна...но я не смог сдержаться, - Я вас самих чуть не бросил! Пока вы отдыхали вместо того что бы репетировать и готовиться к новому сезону, вы валяли дурака, а я торчал здесь в городе один.
  - Не бросал бы Ритку, не был бы один, - съязвил Макс.
  - Настоящим музыкантам не надо репетировать, пусть лохи репетируют, - подлил Рома масла в огонь.
  Меня перекрывало мое внутреннее бешенство.
  - Так кого и зачем ты хотел бросить Стас, - задал тихо вопрос по существу Гоша, самый младший из нашей компании.
  - В другую группу хотел уйти, - резко ответил я.
  - Что ж не ушел? - подключился к разговору Саша.
  Я растерянно пожал плечами.
  - Его просто не взяли, - проговорил ядовито и радостно Максим и расхохотался, - Ты никому не нужен кроме нас. Никому! Слышишь ни кому!
  В его радости чувствовалась обида, и он был не умолим: - Так может не ты Ритку бросил, а она тебя. Слышишь?
  Я ничего не говоря, поплелся к выходу. Мне надо было побыть одному на свежем воздухе. А в спину мне ударили опять несколько раз слова: - Ты никому не нужен. Никому кроме нас. Слышишь?
  138.
  В городе появилась Ксения. В городе появилась, дозвониться до нее у меня получилось, обещала меня найти, но на репетиции мы ее так и не увидели. Она была чем-то очень сильно занята, то ли работой, то ли личной жизнью, то ли безграничной ленью, которая активизировалась в ее организме ближе к осени.
  Максим заболел. Он валялся дома с температурой и пил таблетки горстями, а мы тем временем с Романом сидели на репетиционной точке и думали, как нам быть дальше.
  Вдруг по бетонной лестнице ведущий в наш подвал зазвучали неторопливые тихие шаги. Как явления Христа народу в дверном проеме появилась Ксюша.
  - Привет, - радостно воскликнула она, - А вот и я!
  - Лучше поздно, чем никогда, - буркнул Роман.
  - Ну что, давайте репетировать? - перешел я сразу к делу.
  - Давайте, - так же радостно выпалила вокалистка, - Только я к вам не надолго.
  - Ненадолго? К вам? Ненадолго это на сколько? - вопрошал я, слегка опешив от такого заявления.
  - На часик.
  - А потом что у тебя?
  - Мне надо встретиться с человеком.
  - А по позже ты с ним не можешь встретиться?
   - Нет.
  - Что, мальчик ждет?
  - Не скажу, - голос был наполнен радостью и флиртом.
  - Ладно, давайте играть, - устало проговорил Рома, - Начнем с той композиции, которую давно не играли - "Паук".
  - Давайте лучше с другой? - закапризничала Ксения.
  - С какой? - раздраженно бросил Свиридов.
  - Я не знаю...
  Песни мы выбирали долго, я и Рома готовы были начать с любой, а Ксюша нет. Она долго выбирала, мучилась, просила нас воспроизвести то одну композицию то другую, вроде бы начинала петь, но как то тускло, словно ее заставляли. Словно она стояла у края могилы на территории Дахау, при этом ей по затылку мерно постукивал офицер СС дулом Вальтера П-38 отсчитывая каждым ударом последние секунды ее жизни.
  ...и тут неожиданно она совершает побег!
  - Ребят, извините, но мне пора, - Ксюша сказала это в микрофон, потом его положила на обшарпанную парту, которая стояла посередине подвала и направилась к выходу, на пороге она остановилась, чуть обернулась: - Я позвоню.
  - Не надо, - сказал я себе под нос.
   Рома меня услышал, а Ксюша уже нет. Гитарист посмотрел на меня с подозрением и легкой растерянностью: - Ну и что будем делать?
  - Что-что, надо менять вокалистку. Этот бардак уже надоел! Так у нас ничего не получиться!
  - Согласен, - кивнул мой напарник, - На кого?
  - На Юльку Шишарину, она у нас часто тусуется на репетициях. Я думаю, все песни наши она знает не хуже Ксении.
  - А может даже и лучше, - ухмыльнулся Рома, - Да, кстати, а Максиму мы про изменения в составе мы не будем говорить?
  - Пока нет.
   139.
  Сильно постаревший август полз по улицам города, волоча свою потрепанную тогу, сотканную из пожухлые листья. Еще пару дней и мне придется переступить порог педагогического университета. Опять начнутся бесконечные лекции, практические занятия, коллоквиумы, аттестации, сессии.
  В том году, на первом курсе, половина группы завалила аттестацию. В деканат вызвали сначала парней. Мы переступили порог и толпились у входа.
  Декан сидел за своим огромным столом и пережевывал воздух, подбирая правильные слова. Так прошла минута, а потом он задал простой вопрос: - Что приняли решение поездить на горячей броне по предгорьям Кавказа? Чечню посмотреть себя показать решили? Вас там ждут, там, такие как вы нужны!
  Мы молчали, виновато опустили глаза боясь встретится взглядом с Леонидом Федоровичем.
  Декан дал неделю на исправление тех предметов, что мы позорно завалили и выгнал нас прочь, предварительно пообещав нас отчислить из университета, если не справимся. Клялся, что сам отнесет наши документы в военкомат и пострижет наголо, если вдруг подобная неудача нас постигнет вновь.
  А пока мы исправляли оценки и заполняли пробелы в собственных знаниях, не обращая внимание на перемены, так же без перемен, в горах Кавказа руководил военными действиями Владимир Анатольевич Шаманов.
  Под его руководством наши сверстники месили грязь сапогами и берцами, убивали людей и умирали сами. В них стреляли снайперы днем и ночью, им отрезали головы в плену, снимая сцену казни на видео камеру.
  Под флагом чистого ислама и истинной веры в Аллаха делались огромные деньги. Под знаменами РФ деньги тратились, расползаясь по карманам администраторов, бизнесменов и некоторых офицеров. Русские деньги каскадом выплевывались из дул орудий, унося жизни противника и мирных жителей. Русские деньги горели в турбинах самолетов, двигателях грузовых машин и танков, оставляя после себя лишь выхлопные газы.
  Время съедало наличность, и увеличивало нули на счетах в оффшорах.
  Так проходили дни и месяцы а в памяти простых обывателей тускнели гексогеновые трагедии развернувшиеся в Буйнакске, Москве и Волгодонске.
  Война стала называться тремя буквами просто - КТО.
  А бензин продолжал дорожать...
  140.
  Максим болел достаточно долго, что бы я рад был снова увидеться с ним. Мы с Романом шли к нему на встречу что бы придать нашему триумвирату вполне легитимное состояние.
  Встреча состоялась под открытым небом на небольшой площади перед театром драмы. Кругом сновал народ. С неподдельным интересом, люди всех возрастов опустошали небольшие палатках с сувенирами, палатки со школьными принадлежностями, и прилавки-рефрижераторы на колесиках под выцветшим зонтиком. Уставшая продавщица, уже замучилась выскребать разноцветные шарики мороженного из металлических лотков под постоянные повизгивания детей и нудные просьбы их родителей. Родители старались просто переформулировать пожелания своих детей на человеческий язык, при этом оставляя суть детских прошений неизменной. Папы и мамы старались упростить продавщице жизнь, но они нарывались на плохо скрытое под миной усталости раздражение цветущие на ее лице. Не надо ей повторять все по несколько раз. Она и так все знает. С тех пор как она вышла на пенсию, каждое лето работает продавцом мороженного.
  Словно в Римской империи - жара, рынок, театр и объятия триумвиров готовых делить власть и увеличить свое могущество. Осталось только договориться.
  - Максим у нас для тебя есть новости, - быстро начал Роман.
  - Да?
  - Да. Тебе расскажет Стас, - мастерски перевел стрелки на меня партнер.
  Максим повернулся в мою сторону и настороженно заглянул мне в глаза.
  - Мы решили убрать Ксющу, мы больше не можем терпеть ее капризы. Она больше с нами не играет. На ее место, на место нашей вокалистки, мы взяли Юлю, - я говорил это быстро в надежде сбросить бремя откровений, - Она неплохо поет, я думаю тебе понравиться. А потом она просто более дисциплинированна и мотивированна.
  - Хорошо, - Макс это проговорил с облегчением.
  - Ты рад, этой новости? - спросил с сомнением я.
  - Не очень. Но я рад тому, что остаюсь в вашей группе. А то у меня было предчувствие, что...
  Рома перебил Максима:
  - Не в вашей, а в нашей.
  - Хорошо в нашей, - согласился Остриков.
  - Есть еще одна небольшая и неприятная новость, - продолжил Роман открывать карты нашему басисту.
  - Какая? - опять практически незаметно для окружающих нервно передернул плечами Макс.
  - Саня. Наш клавишник. Нам со Стасом сказал, когда мы его поставили перед фактом, что Ксюша с нами не играет...та вот он нам сказал, что если мы поменяем вокалистку он уйдет!
  - Ну?
  - Что "ну" Максим? Что "ну"? У нас нет больше клавишника. В команде нас осталось четверо ты, Стас, я, Юлька, - подытожил Роман и демонстративно сложил руки на груди.
  Мы все трое погрузились в молчание на совершенно маленький промежуток времени. Молчание оборвалось как раз в ту секунду, как к Максу пришла в голову.
  - Давайте возьмем Паштета клавишником, он к тому же умеет играть на флейте и инструмент у него есть?!
  Мы с Романом переглянулись, пытаясь вспомнить, что такое паштет с флейтой и инструментами, а Остриков продолжал нас убеждать.
  - Ну, помните? Парень такой с бородой. Он был у нас на репетиции, причем и не раз. Если бы Шевчук был якутом с раскосыми глазами, то они с Паштетом одно лицо, - Максим пытался нам нарисовать образ кандидата, - Он лидер группы "Антидот". В своей группе на гитаре играет. Поет.
  - А зачем он тогда к нам пойдет, если у него своя группа есть? - спросил я.
  - Ну, от тебя Стас я вообще такого вопроса не ожидал?
  -Ладно. Веди своего Паштета, - сказал Свиридов устав от тщетных объяснений, - Но петь мы ему не дадим.
  - Ну и если все так круто изменилось, мне кажется, стоит переименовать группу, - эта фраза из меня вылетела сама по себе, и я тут же поспешил заглянуть в глаза триумвиров, стараясь найти в них поддержку.
  141.
  Вечернее чаепитие - совершенно мирный и безмятежный процесс, особенно в кругу родственников.
  Брат, отец и я сидели в гостях у бабушки и жевали ее восхитительные пироги. Она суетилась на кухне, дед неторопливо курил в ванной.
  Телевизор мерно и беззвучно пульсировал в углу. Отец настойчиво пилил брата за какие-то проделки, плохую успеваемость и просто по мелочи. Я краем уха слушал их незамысловатую и вполне стандартную беседу и внимательно смотрел, как над Манхеттеном медленно летит Боинг - 767 и через несколько секунд прошивает в клубах дыма и огня башню Всемирного Торгового Центра.
  Толкаю отца под локоть:
  - Это что? Новости? - я взял пульт в руки и включил звук.
  Отец прервал свой воспитательный монолог и уставился в экран. В этот момент вновь самолет врезается в новую совершенно чистую башню.
  - Послушай пап, - спрашиваю я, - Это повтор или еще один отдельный взрыв? И вообще что происходит?
  - Да тихо ты! - отец мне делает жест рукой, что бы я замолчал и слушает внимательно диктора, - Слышишь? Говорят теракты!
  - Понял, - бормочу себе осторожно под нос, и в этот момент одно из зданий начинает рушиться, поднимая клубы пыли, уносимые ветром в сторону океана. По улицам бегут люди с головы до ног в пыли, заживая рот и нос руками, носовыми платками, рукавами своих грязных рубашки.
  В это мгновение мне стало страшно. Не за американцев, погруженных в панику и хлебнувших апокалипсиса, а за себя.
  Сидя на диване перед телевизор и держа в зубах пирог, я вдыхал запах не свежей выпечки, а вонь новой войны.
  142.
  12.09.2001г. мы сидели с Андрюхой Заславским в скверике возле университета, пили дешевое пиво, и обсуждали Американскую Национальную Трагедию.
  - Так штаты нагнули, это просто полный пиздец! Какие-то арабы взяли, угнали самолеты и накрячили Манхэттен и Пентагон. Буш по телевиденью растерянно и с печалью в глазах, что-то лепечет угрожая. А на другом берегу Атлантического океана праздник, грязные арабы жгут пачками звездно-полосатые флаги!
  - По-моему мир сошел с ума, - я, медленно проговаривая слова по слогам.
  - А по-моему - это случилось ой как давно. Это крестовый поход! Крестовый поход только наоборот. Такой поход полумесяца... или месячный поход. Вообщем месячные начались, причем у всех стран в той или иной степени. Да здравствуют критические дни! - Андрюху эта беседа забавляла. Он был в приподнятом настроении, улыбался широко и смеялся над своими шутками. По-дружески иногда толкал меня в плечо, стараясь развеселить и вовлечь в хоровод геополитических шуток.
  - Знаешь что? - вдруг сказал я неожиданно для самого себя.
  - Что?
  - Пиздец не Штатам, а тем, кто жжет флаги.
  - Да ладно, - в Заславском поубавилось веселья.
  - Не "даладно", - передернул я собеседника, - Доблестная американская армия перелетит, переплывет Атлантику, и всем босоногим арабам наваляет. Как говориться был бы повод. А повод есть. Причем хороший повод. И будут тебе критические дни!
  - Американцы не посмеют.
  - Это почему?
  - Мы не дадим!
  - Ты что ли? - на моем лице заиграла улыбка.
  - Нет, вооруженные силы Российской Федерации и их главнокомандующий!
  - Владимир Владимирович, если я не ошибаюсь, уже высказал свои соболезнования по поводу вчерашней трагедии Бушу младшему, - проговорил я.
  - Ну, может быть он просто самый человечный человек, и самый человечный политик в мире!
  - Мне кажется, твои показания расходятся?!
  - Какие? - встрепенулся Андрей.
  - Про сильного главнокомандующего и самого человечного человека.
  143.
  Столовая университета имени Лобачевского была культовым местом. Днем там питались студенты, а вечерами по пятницам и субботам она превращалась концертную площадку для групп, играющих музыку не вписывающихся в рамки более приличных заведений. Ходят слухи, что ее как-то арендовали даже под гей клуб. Но его существование закончилось печально. В тот момент когда он не работал, ранним ранним утром, группа неизвестных сломала кирпичную стену и сперла все оборудование, которая смогла вынести.
  На этом заведении не блистала огнями красивая вывеска, не весели гламурные постеры со смазливыми портретами участников групп выступающих этим вечером. У входа никогда не выстилали красную ковровую дорожку и не перерезали красную шелковую ленточку. У входа не парковались дорогие иномарки на низкопрофильной резине, увешанные всевозможными споллерами. Здесь никогда не толклись размалеванные девицы, накаченные ботоксом и силиконом, возвышающиеся над толпой на пятнадцатисантиметровых шпильках с ожиданием всматривающиеся вдаль поверх голов посетителей, стараясь увидеть и тут же подцепить какого-нибудь плешивого толстосума.
  Вход в помещение был отмечен металлической дверью и угрюмым, слегка бухим охранником, внушительных размеров не доброго вида и это заведение среди своих называлось клуб Молодежный. За обшарпанной барной сойкой стоял студентик и наливал всем желающим и платежеспособным водку или пиво. Других напитков в ассортименте просто не было, не говоря уже о закусках.
  Посетители услугами бара пользовались очень редко. Они напивались уже до того, как переступали порог или просто пытались пронести с собой незаметно, спрятав под куртку или в сумку бутылку. Особо дерзкие иногда пытались подкупить охранника поделившись с ним, богатствами своих тайников. Иногда это удавалось. Особо дерзкие старались и билеты не покупать. Ждали, когда охранник с контролером отвлекутся, потеряют бдительность и тогда можно будет незаметно проскользнуть. Главное в этой афере было пересечь порог и удалиться от него вглубь помещения на три шага. Ни кто из двоих стражей не погонится за нарушителем, иначе все остальные безбилетники ломануться в брешь и контроль за пропускным режимом будет потерян окончательно.
  Концерты здесь организовывались по принципу "я плачу, я делаю что хочу". За скромную плату можно было снять зал, всю аппаратуру, охранника и бармена на вечер и организовать пати. Вся выручка если такая была доставалась непосредсвенно организатору, конечно если что-то оставалось после того как был подбит баланс и сведен дебет с кредитом.
  На сегодняшний концерт мне билет подарил Костя, тот Костя, чье место я должен был занять за барабанной установкой в Killaz Instinct. Они там играли на разогреве у 7000 баксов и F.P.G. Все группы кроме своих песен должны были исполнить хотя бы одну кавер-версию песни группы "Кирпичи". Тем самым и музыканты и организатор, хотели почтить память одного из участников группы поторопившегося покинуть этот мир.
  Killaz играли песню "Водка плохо". Зал хором подпевал и прыгал в такт музыке.
  Я стоял чуть в стороне, и наблюдал за представлением, и шумным единением группы с толпой пьяных подростков.
  Я кусал локти. Кусал локти в кровь, но при этом старался это делать очень незаметно, что бы никто не увидел и не стал смеяться надо мной...
  
  144.
  На следующий день после концерта в Молодежном, я зашел к Костику. Было десять часов утра. Воскресенье. Он открыл мне дверь, как только я успел убрать палец с кнопки звонка. У него бы заспанны вид, он стоял в шортах, тапочках и рванной тельяшке, нелепо поправляя очки.
  - Ты носишь очки? - нелепо, вместо приветствия спросил я, стоя на пороге.
  - Привет, - сухо произнес он, - Проходи. Располагайся. А по поводу очков, ты меня в них видел сто раз, просто, наверное, не обращал внимания.
  - Наверно. Извини, - я переступил порог,- А дома кто есть?
  - Я есть.
  - А кроме?
  - Нет, но сей час подойдет один человек.
  - Кто?
  - Адольф.
  - Гитлер?
  - Нет, не Гитлер.
  - А какой Адольф?
  В беспокойной череде вопросов и ответов мы прошли в комнату и уселись на диван.
  - Адольф, это человек, гитарист, он сочиняет и поет песни. Хочет организовать концерт. Он сей час подойдет и все тебе расскажет, - монотонно бубнил Костя, - Мы с ним играем в группе Эвтаназия.
  - Что играете?
  - Гранж.
  - Гранж?
  - Да гранж. Типа Nirvana. Слушал?
  - Да.
  - Ну, вот и отлично.
  Скрипнула входная дверь, и тут в комнату завалился парень. Он был одет в рванные джинсы, и такую же тельняшку, как у хозяина квартиры. Не снимая красовок, он плюхнулся на диван между мной и Костей.
  - Всем привет, - лениво прогудел он, и протянул мне руку, - Я Адольф.
  В этом его "Я Адольф" была нескрываемая гордость, переходящая в позерство провинциального воротилы шоу бизнеса.
  Я ответил на рукопожатие и представился: - Стас.
  - Мы будем делать концерт в Молодеге, - сразу без сантиментов перешел к делу тезка Гитлера, - Набираем команды. Если у тебя есть группа, присоединяйся.
  - Где будете делать концерт? - осмелился переспросить я.
  - В клубе Молодежный, где мы вчера играли, - пояснил Костя.
  - Так будете играть? Тебе это все интересно? Мне дальше рассказывать? - спросил Адольф, - Или мне не тратить на тебя время?
  - Рассказывай.
  - Все состоится через месяц, будет команд десять. Большая такая соляночка, - Адольф самодовольно улыбнулся,- Будет требьют группы Nirvana все должны исполнить хотя бы по одной песни Курта. Можно больше. Следующие условия. Вы у меня выкупаете билеты, могу дать в долг, после того как билеты продаете деньги отдаете мне. Условие обязательное для всех молодых команд. Если согласен, хорошо. Если нет, тогда разговор окончен. Вопросы?
  Он сверлил меня взглядом, стараясь предугадать мой ответ. Я не торопился, внимательно смотрел на него, и обдумывал предложение.
  - Послушай, мне все надо обсудить с товарищами, у нас просто произошли определенные перемены в коллективе и...
  - Бывает, - перебил меня организатор концерта, - У тебя время есть подумать до завтра. Свое решение завтра вечером сообщишь Костяну. Если согласитесь, мне надо будет от вас название группы, что бы впечатать в афишу и на билеты.
  - Последний вопрос.
  - Валяй, - с напыщенным безразличием произнес Адольф.
  - Сколько билетов нужно продать?
  - У меня надо выкупить тридцать, а сколько продашь мне насрать...
  Мне не нравилось, как этот человек говорит со мной. Молча кивнув, я направился к выходу. Когда обувался в коридоре ко мне подошел Костя.
  - Это тебе, небольшой подарок, - Костя протянул мне видео кассету, на ней было написано "Deftones/White Pony". Увидев мое изумление, он добавил, - Я тебе обещал. Просто выполняю обещание. Бери.
  Взяв кассету и засунув ее подмышку, я продолжал завязывать шнурки.
   - Ты будешь теперь играть в двух группах? - с плохо скрываемой завистью спросил я.
  - Нет, из Killaz я ушел, - с безразличием в голосе ответил мне Костя.
  - Почему? - недоумевая спросил я.
  - Гранж нравиться больше...
  145.
  Русский рок изменился, впитав себя брит-поп мотивы. Братья Галахеры, Деймон Албарн и Том Йорк сделали свое дело, оставив отпечаток своих изнеженных мокасин на нотных листах композиторов постсоветского пространства.
  Протест из рок музыки ушел, и перерос в простую констатацию факта - все ни так как мы хотели ну и хрен с ним! В песнях остался секс, любовь, интересные аранжировки, странные словосочетания в текстах и беспредельное самокопание, смешенное с постоянным алкогольным опьянением, грустью и тлеющим гневом на самого себя.
  Клипы стали дороже, а влюбленных девочек больше. Из первых рядов разношерстной толпы поклонников, они покрывшись красными пятнами визжали и тянули руки к Илье Лагутенко, и Александру Васильеву, толкаясь на фестивале "Нашествие". То же самое происходила и на других менее масштабных площадках. Эти девочки катались за своими кумирами по всей стране, исследуя маршруты туров и бесконечно собирали автографы. Усердно разбазаривая родительские деньги на билеты, что бы увидеть и услышать недосягаемое чудо российского шоу-бизнеса.
  Еще один очаровательный феномен российского шоу-бизнеса вылетел на концертные площадки всей Российской Федерации с матюгами и буйной радостью в 2000 году, покинув пределы андеграунда, при этом оставаясь в нем.
  Группу Ленинград очень не любил мэр Москвы, зато вся остальная Москва любила Ленинград, и это противостояние с административной машиной делала все популярнее и популярнее Сергея Шнурова.
  Земфира констатировала в одной из своих ранних песен "...а значит, мы умрем", спела "Аривидерчи" словно прощаясь с теми, кто собирался остаться в живых, а потом выпустила новую пластинку "Прости меня моя любовь". Усердно продолжая бомбить на корпоративах, фестивалях, и сольных концертах в больших и малых помещениях, очень тщательно подбирая своих клиентов.
  А на нашем месте, мы не могли выбирать. Я хватался за любую возможность выступить перед публикой и в очередной раз надеялся, что обновленный состав нашей команды меня поддержит.
  146.
  Вопрос о том, играть ли нам на концерте в Молодеге, был решен моментально и единогласно. Решили играть.
  Какую песню мы будем исполнять группы Nirvana, то же был достаточно быстро решен. Выбрана была композиция Dive. Мы выбирали, такую, что бы можно было отрепетировать достаточно быстро. Исполнить ее и не облажаться перед публикой во время концерта. А потом, когда симпатичная девчонка на английском языке поет "Погрузись в меня" - это заводит.
  Только была одна сложность. Наша вокалистка Юля, английский язык в школе не учила. Она учила немецкий. Поэтому пришлось Роману написать текст песни русскими буквами. На репетициях Юля пела по бумажке подготовленной Романом и потихоньку зубрила, ничего не значащий для нее набор русских букв дома, длинными, осенними вечерами.
  Нам было выделено на выступление не более двадцати минут. В эти двадцать минут входило не только исполнение песен перед достопочтимой публикой, но и все чисто технические задачи - выйти на сцену, подключить и настроить инструменты. На репетициях мы репетировали и эти действия, пытаясь подготовку к выступлению довести до совершенства и максимально ее ускорить.
  Проблема возникла лишь в одном, как переименовать нашу сильно изменившуюся команду? Этот вопрос нам надо было решить срочно, на самой первой репетиции. Потому что через несколько часов, я должен был отзвониться Костику и предоставить ему наше коллективное решение.
  Как обычно, много нелепых предложений. Много подшучиваний и ничего, совершенно ничего конкретного и стоящего, ничего оригинального или запоминающегося.
  Мы репетировали, а потом в перерывах вновь погружались в обсуждение, надоедая друг другу своими предложениями. В итоге, переругавшись и уже под конец репетиции договорившись до того что, если в течение последнего получаса, никакой стоящей идеи не будет, мы откажемся от этой авантюры с концертом. Просто не будем играть.
  Последние тридцать минут прошли в тревожном переглядывании. Мы искали поддержку в глазах друг друга.
  Еще раз прогнали концертную программу и начали в молчании собирать свои инструменты.
  - Слушайте, я так не могу, - встрепенулся Макс, - У меня, конечно, есть идея, но я думаю, вы ее обосрете.
  - Давай, валяй, выкладывай, не стесняйся, - пробубнил Свтридов.
  - Образ зависимости!
  - Что? - переспросил я.
  - Образ зависимости, - Максим оглянулся найти поддержку в наших глазах, - Хорошее название.
  - Может быть, Образ независимости? - предложил Свиридов.
  - Нет, - не соглашался Остриков, - Образ - это что-то такое зыбкое, не настоящее. Понимаешь? Образ зависимости лучше. Понимаете, мы все зависим друг от друга, а с другой стороны, не очень то и привязаны. Надоело нам играть в одной команде взяли да расстались. Вот и вся любовь! Как ты считаешь, а Юль?
  - Мне нравиться, - пожав плечами, скромно проговорила наша новая вокалистка.
  147.
  - Алло, мне бы Костю, - я сидел в коридоре на маленькой табуретке с телефонной трубкой в руках.
  - Минутку, - ответил мне приятный женский голос. В трубке послышались какие-то голоса, щелчки и поскрипывания, - Алло.
  - Костян, это ты?
  - Да. Алло. Кто это?
   - Это Стас. Хотел до тебя добежать, но уже поздно. На репетиции немного задержался. Поэтому вот, звоню.
  - Чем порадуешь?
  - Образ зависимости.
  - Что прости?
  - Наша команда будет называться Образ зависимости.
  - Странное название, но мне в принципе без разницы.
  - Вот и хорошо. Когда забрать билеты?
  - Я думаю через неделю. Адольф сделает билеты и афишу. В типографии их напечатают. Потом придешь ко мне, я тебе все отдам. Хорошо?
  - И афиши? - удивился я.
  - Да пятьдесят штук. Расклеите по городу, лучше где-нибудь в центре.
  - Ладно. Хотя я не могу сказать, что ты меня сильно обрадовал.
  - Ничего страшного, я переживу, - сказал Костя флегматично.
  - Давай я тебя обрадую! - с нескрываемым энтузиазмом предложил я.
  - Это не обязательно.
  - В данном случае обязательно. Я поговорил со своими ребятами после репетиции, и мы посчитали, что нам надо больше билетов. На нас больше придут!
  - Сколько? - оживился Костя.
  - Нам нужно шестьдесят!
  148.
  Хотя мы и готовились серьезно к концерту, но нас не переставали посещать наши друзья и знакомые. Они по одному или малыми группами приходили, сидели, слушали, советовали, комментировали, иногда потихонечку напивались и конечно периодически раздражали.
  Очень редко, когда мы оставались один на один со своим творчеством, и в спокойной обстановке репетировали. Сегодня должен был день быть именно такой - группа Образ зависимости в полном составе и ни кого лишнего.
  Ключи от репетиционной точки были только у меня, и обычно я приходил самым первым. Но подойдя к двери, ведущий в наш чудесный музыкальный подвал, я увидел Юлю и еще двух девушек.
  - Кто это? - строго спросил я, обращаясь к вокалистке, напустив на себя излишнюю строгость и важность.
  - Это Аня и Таня, - скромно сказала Юля, можно они с нами побудут? Посидят на репетиции. Я им обещала.
  - Привет, - скромно сказали Таня и Аня и чуть отошли в сторону, что бы ни мешать нашей беседе.
  - Мы же договаривались... - чуть мягче проговорил я, исподлобья посмотрев на Юлю.
  - Да. Я знаю, но им очень хотелось по присутствовать. Я им обещала.
   - А мы друг другу обещали, что на этой репетиции, ни каких посторонних. Помнишь?
  - Да. Извини.
  - Послушай. Девчонки конечно пусть сидят, слушают, как мы играем. Я не против. Вопрос в том, что скажут другие ребята?
  - Они то же не будут против. Я договорюсь.
  Ребята были не против! Ребята были за!
  Всю время, сидя за барабанами, я смотрел на Таню. И в эти мгновения мне казалось, что на нее смотрят все остальные парни. Не просто смотрят, а съедают ее глазами. Я перестал понимать, что происходит на репетиции, много ошибался, но одно знал точно - эта девушка мне нужна. Нужна, как никогда и как никому другому и как ни кто другой.
  Я с трудом представил тот момент, когда репетиция закончиться, и мы разойдемся в разные стороны. А пока мысленно находясь рядом с ней и обнимая ее, я смотрел, как кто-то чужой лупит, по барабанам. Часто удары сыпались невпопад, но наполнившись дешевым позерством, этот человек пытается привлечь ее внимание. Внимание той девушки, которая должна быть моей и только моей.
  В нутрии меня бурлила, злость отчаянье и радость. Я не знал, что делать и как правильно начать разговор. Сегодня слишком много свидетелей, а завтра может быть уже поздно. А может быть уже поздно? Может быть, у нее кто-то есть?
  Наверно. Наверно кто-то есть! Ведь у такого прекрасного создания не может быть человека, который бы не боготворил ее, не старался сделать ее счастливой.
  ...но я все равно попытаюсь, ни смотря, ни на что. Сдаваться глупо, и глупо надумывать всякую ерунду. Придумывать разные истории, которые ничего общего с реальной жизнью может быть, и не имеют.
  Для начала я подарю ей билет на концерт..ну, и цветы.
  Когда?
  149.
  Вечером, как только вернулся домой, я позвонил Юле, и спросил Татьянин телефон. Она посмеялась надо мной, поиздевалась по дружески, подразнила и все таки продиктовала мне шесть магических цифр, которые я поспешил записать на клочке бумаге, а на последок, сказала: "Знаешь Стас, она про тебя, то же спрашивала".
  Что именно спрашивала Таня, я побоялся уточнить, но эта неаккуратно брошенная фраза, стоила мне бессонной ночи. Ночи, проведенной в надежде на счастливый завтрашней день.
  Цвели осенние выходные. Суббота. Я безбожно прогуливал институт. Решил звонить ровно в двенадцать. Если она на учебе, может быть к этому времени вернется. Если у нее выходной, и она дома или допустим так же, как и я прогуливает, то будет не очень красиво, если я ее разбужу. А если она, не спала всю ночь и думала обо..
  Нет. Я отогнал эти приятные мысли. В жизни все так просто не бывает.
  Не находя себе места, я бродил по квартире из угла в угол. Налил чаю. Прогуливаясь с чашкой, прихлебывал кипяток. Подходил несколько раз к холодильнику, делал бутерброд и опять погружался в бесцельное брожение по квартире с чашкой в руке.
  Как в сказке, часы пробили двенадцать... звенел будильник.
  Оставив чай в кухне на столе, я подошел к телефонному аппарату и погрузился в раздумья, как построить разговор? Отчего-то всю ночь и все утро мне не приходило в голову задуматься над тем, как начать эту простую беседу. В размышлениях мне пришлось провести минут пятнадцать-двадцать. Так ничего конкретного не решив, я просто набрал продиктованный вчера вечером номер.
  Пошли тревожные гудки...первый...второй...третий...четв...
  - Алло.
  - Тань, это Стас. Привет, затараторил я задыхаясь от волнения, - Помнишь, мы вчера познакомились? Нас Юля познакомила. Ты вчера на репетицию к нам заходила.
  - Помню. Заходила. Только это не Таня, это Аня. Таню позвать?
  Внутри меня от этой оплошности все скукожилось.
  - Да, позови пожалуйста.
  - Сей час.
  Трубку взяла Таня.
  - Привет.
  - Привет, - я замолчал, не зная, что сказать. Повисла неловкая пауза, и я не придумал ничего лучшего, как спросить, - Послушай, а Аня твоя сестра?
  - Да. Старшая, - удивленно сказала она, - А что разве не заметно, что мы похожи?
  - Ну, заметно, но я что-то не подумал...
  - Послушай Стас, мы будем обсуждать мою сестру или у тебя есть ко мне предложение?
  - Конечно есть! - как-то резво осмелел я, - Хочу с тобой сегодня увидеться.
  
   150.
  У меня случился приступ дебилизма, на почве глубокой влюбленности. Я был в приподнятом настроении и полон энергии. Мне надо было все и сразу. Моя неразумная жадность заставляла впитывать через поры кожи весь окружающий мир.
  Ощущения очень странные, вроде бы ничего не изменилось, но, в то же время, я приобрел какой-то сверх смысл своего существования. Мутную цель, к которой стремился, что бы познать и овладеть ею, а потом хранить и оберегать от любого посягательства. Потому что мое - это мое, и ни кому другому принадлежать это не может.
  С Таней мы проводили огромное количество времени, которое просачивалось сквозь нас, унося драгоценные минуты жизни, превращая в бесценные минуты воспоминаний.
  День за днем осень становилось все навязчивее. Моросили бесконечные дожди. Слякоть, словно вылезала из-под асфальта и пыталась проникнуть в ботинки.
  Для меня перестали существовать многие проблемы. Я был увлечен музыкой и любовью расцветающий во мне прелестными лепестками огня.
  Она дарила мне странные страстные поцелуи, наполненные теплом человеческой души. Странные, очень странные, потому что когда мы целовались, наши зубы сталкивались с легким скрежетом, отрезвляя сердца.
  Как и планировал, я подарил ей билет на концерт. Подарил цветок. Еще хотел подарить, много чего, но не успел. Одних желаний мало.
  Она исчезла.
   151.
  Солдат из меня никудышный, офицер тем более, но странное стечение обстоятельств занесло меня на военную кафедру нашего университета. Я сидел за партой среди таких же, как и я ребят, смотрел, как грузно к доске выползает полковник со своей свитой. Все курсанты присутствующие в аудитории, поднялись с мест.
   - Здравия желаю, - резво выкрикнул полковник, и за этой фразой повисла нелепая тишина. Студенты, после того как с ними поздоровался преподаватель, обычно молча опускают свою пятую точку на стул и ждут начала занятия.
  Один из офицерской свиты рявкнул: - Куда вы опускаете свои жопы?! Встать!
  Не успев присесть, мы лениво подпрыгнули.
  - Смирно, - продолжал орать офицер, - Когда с вами здороваются. Вы отвечаете "Здравия желаю, товарищ..." и далее обращаетесь по званию к тому офицеру, который на вас засранцев, обратил внимание. Меня зовут подполковник Трусов Андрей Генадьевич. Это подполковник Елисеев. А это полковник Кузнецов. И так мы вас слушаем.
  - Здравия желаю, товарищ полковник, - запели мы, нестройным хором.
  Кто-то в наших рядах старался чуть больше, кто-то вообще не старался, а только делал вид и шлепал губами. Я был среди тех, кто просто делал вид.
  - Садитесь,- уже более спокойно проговорил Трусов.
  - А можно... - подал робкий голос Женя мой однокурсник.
  - Можно козу на возу, рядовой! - заорал Андрей Генадьевич.
  Евгений опешил. Когда пытаясь задать свой вопрос, он начал приподниматься, а как его одернули, он тут же застыл в нелепой позе, подняв свой зад на десять сантиметров от стула. Мне показалось, что мой товарищ в эти мгновения перестал дышать.
   - У нас на военной кафедре горят "Разрешите обратиться"! Понятно?
  Студент нервно кивнул и опустился опять на стул.
  - Так, так, - Кузнецов прогуливался между рядами парт, - Опять прислали непонятно кого с ваших велосипедных факультетов, дармоедов и бестолочей, доходяг, позор российской армии! Как вы Родину будете защищать, если даже двух слов связать не можете? Как вы вообще осмелились сюда придти? Вы думаете, вам в жопу здесь будут дуть? Это врятли. Больше половины вас отчислят в первый же год! Потому что вы на хрен никому не нужны, особенно в рядах офицеров нашей доблестной армии! Понятно?
  Мы все сидели ровно, смотрели перед собой. А внутри каждого из нас сидел маленький, черный человечек и усердно кивал с тем, что говорил наш уже успевший всем полюбиться полковник.
  - Так, вот, - он смотрел пристально на меня. Наши глаза встретились, - Да, ты. Что хлопаешь глазами? Ты волосатый, давай вставай! Вставай тебе сказали!
  Я поднялся. Попытался встать, как можно ровнее, но во мне все бунтовало против такого обращения. С этого момента все приказы руководство, я стал выполнять очень нехотя. Это был тупиковый путь и тут же я начал это осознавать.
  - Что болтаешься? Стой нормально, - Кузнецов заводился, его лицо покраснело, - Офицер российской армии не может выглядеть, так как этот студент вашего факультета. Эти блять патлы, надо состричь? Понял меня?
  Я кивнул, а про себя сказа: "Да ни хуя я не понял".
  - Ты, наверное творческая личность, тонкой душевной организации? Хотя мне в принципе насрать. Что бы на следующем занятии был пострижен по уставу. Понял?
  Я про себя думаю: "Ни хуя".
  - Мне обезьяны-художники здесь не нужны!
  - Может он не обезьяна, может он Рэмбо? - спросил с улыбкой подполковник Елисеев, сидевший за преподавательским столом до этого момента тихо, а сей час неожиданно оживился.
  - Ну, если Рэмбо, значит вражеский шпион, - подхватил шутку Трусов, - Придется расстрелять!
  152.
  Меня пообещали отчислить с военной кафедры, когда я пришел не стриженный на следующее занятие. Опять выставили на посмешище, наговорили глупостей, офицеры посмеялись, повеселили курсантов. В это мгновение, абстрагировавшись, я смотрел в точку перед собой на темно желтой стене, и на происходящее не обращал внимания. Иногда комментируя их действия, усиленно создавая видимость конструктивного диалога: - Так, точно товарищ полковник (подполковник).
  Вечером этого же дня, я решил все-таки постричься. Не просто состричь волосы машинкой, а пойти в парикмахерскую и продать там свои пряди по разумной цене.
  Достаточно быстро нашел яркую вывеску "Покупаем волосы" и направился к ней. Встал у порога, глубоко вздохнул и нырнул в дверной проем.
  - Здрасте, - поздоровался громко я, изо всех сил привлекая к себе внимание.
  - Здрасте, - лениво проговорил мастер. Миловидная женщина средних лет в потертом синем фартуке.
  - Покупаете волосы?
  - Покупаем.
  - Мои купите?
  - И ваши.
  - Сей час?
  - Да.
  - Сколько?
  - Рублей сто дадим.
  Я не люблю торговаться и поэтому согласился сразу. А потом за окном практически стемнело. А парикмахерских, которые работают по ночам в городе нет.
  153.
  Как можно найти человека в большом городе, если он не отвечает на телефонные звонки, а родственники говорят, что его просто нет дома. Если приезжая к этому искомому человеку домой, ты действительно его не обнаруживаешь. А близкие родственники пропавшего без вести, с олимпийски спокойствием монотонно открывают и закрывают перед твоим носом дверь.
  Я искал Татьяну, и не мог добиться вразумительного ответа ни от ее родной сестры, ни от ее родителей, ни от Юли, с которой я успел поругаться по этому поводу трижды, пока продолжал поиски. Единственный вопрос, который я задавал с разными интонациями в голосе, звучал очень просто: "Где Таня?".
  Мне помог случай. Среди многочисленных автобусов снующих монотонно по городу, я сел именно в тот, в который спустя несколько остановок вошла она.
  Увидел ее, я сразу, и во мне моментально закипела злость, надежда, любовь, отчаянье и радость. Мне хотелось кричать и, расталкивая пассажиров броситься к выходу, схватить ее за руку и задать моментально все вопросы, интересующие меня.
  Хотя на самом деле вопросов было очень немного, но в эти секунды мне казалось, что в голове бурлит их целая черная стая.
  Пробудившаяся дикость была усмирена моментально. То ли я не хотел спугнуть свою жертву и тут же потерять, то ли просто не смог преодолеть психологический барьер, выстроенный из усталых лиц и перекошенных спин незнакомых людей.
  Молчаливо встав со своего места, я направился к Тане. Таня стояла ко мне спиной.
  - Привет, - полушепотом, пытаясь задушить грусть в голосе, сказал я.
  Она вздрогнула и развернулась, чуть не полоснув своими губами по моим.
  - Привет, - скромно сказала она, стараясь не смотреть мне в глаза, - Извини.
  - Я тебя искал.
  - Я же уже извинилась.
  - Извинения меня интересуют меньше всего, - равнодушно сказал я, - Где ты была? Я не мог тебя найти.
  - Какая тебе разница? - Таня смотрел в пол.
  - Какая мне разница? Я скучал. Понимаешь, скучал, беспокоился! Ты просто взяла и пропала. Как это понимать? Что, я для тебя больше ничего не значу? - меня в эти мгновения душила гнев и обида. Я уже все понял. Я уже видел такой взгляд женщины, и он не предвещал ничего хорошего. Мне просто хотелось услышать ответ. Потому что отвечать на подобные вопросы заданные прямо в лицо очень сложно, больно и мерзко. И здесь не всегда можно однозначно сказать кому проще, тому, кто будет это выслушивать или тому, кто все это будет говорить, выдавливать из себя слова.
  Мы доехали до конечной остановки, оставшиеся пассажиры, оторвав руки от поручней, плелись к выходу, волоча, дипломаты, авоськи и пластиковые пакеты, набитые полуфабрикатами купленными к ужину.
  Я не был голоден. Мне просто очень хотелось пить, и мне нужны были ответы на простые вопросы. Я очень не хотел их услышать, но мне было очень нужно, что бы она все это произнесла.
  Вдруг Таня перестала разглядывать грязный резиновый пол автобуса, повернула свое лицо в мою сторону, закрыла глаза и тихо-тихо произнесла: - Давай останемся друзьями...
  154.
  - Товарищ Трусов, рядовой Шелев постригся, - доложили с первых парт, как только подполковник переступил порог аудитории.
  Мы все встали. Он не поздоровался и вызвал меня к доске. С самых дальних рядов я маршировал ему навстречу. И как только отраженный солнечный свет от моей бритой башки ослепил его, Андрей Геннадьевич выкрикнул: - Ну что за еб твою мать, Шелев!? Тебе что сказали сделать?
  - Постричься, товарищ подполковник, - встав по стойке смирно, посередине прохода, сказал я.
  - Вот именно по-стричь-ся, - по слогам произнес он, - А ты что сделал?
  - Постригся.
  - Ты побрился, идиот!
  - Так точно побрился, - согласился я.
  - Ты хоть волосы продал? - с неожиданным для меня сожалением в голосе, спросил меня старший по званию.
  - Конечно, продал.
  - Да я пошутил.
  - А я товарищ подполковник нет. Я не шучу.
  - Ну, раз не шутишь, тогда, тогда...- Трусов несколько был смущен ответом, - Тогда смотри Родину не продай! А сей час поднимись наверх, туда, где канцелярия. Посмотри, на стенде нарисовано для таких дебилов как ты, как должен выглядеть офицер российской армии!
  Пока я шел к выходу из аудитории Андрей Генадьевич разразился очередной своей трагической тирадой, под названием "Как тяжело работать с дебилами": - Если вам старший офицер сказал постричься! Надо постричься, а не побриться. Брить вы у себя можете где угодно, но только что бы я этого не видел и не знал. Если кто не знает, какой длинны должен быть волос у него на голове, идите вслед за Шелевым. Но только надо брать пример не с его башки, а с того офицера, который изображен на стенде. Еще раз повторить для тех, у кого радиостанция на бронепоезде или все поняли? Я думаю, все поняли...
  Не знаю, чем там закончился диалог подполковника и целой аудитории курсантов, потому что к этому моменту я уже стоял у стенда и внимательно изучал его содержание.
  Да, Андрей Геннадьевич был прав. Я опять облажался. Опять у меня все не по уставу. У офицера должна быть просто короткая прическа, а не бритая башка. Стоп! А если офицер полысел в процессе службы, от старости, от кислотного дождя или радиации, болел раком, прошел курс химиотерапии и вылечился, но волос уже не вернуть, что делать? Увольняться в запас? Идти работать в ЧОП или дворником?
  А мне что делать?
  По всей видимости, просто ходить на занятия и всем своим видом раздражать товарища Трусова, пока не отрастет, уставная длинна волос на моей голове.
  155.
  Саунд-чек. Разнокалиберные группы поднимаются по очереди на сцену, пробуют звук, играют пару своих песен и уступают место следующим участникам концерта.
  Мы самые последние очереди, потому что выступаем первыми. Мы должны выйти настроить инструменты и в тот момент, когда будут запускать в зал посетителей мы должны уже выступать.
  - Стас, я конечно все понимаю, но это не дело, - ворчал Максим, - Мы продали огромное количество билетов. Понимаешь огромное количество. Ни одна другая группа не продала столько билетов, сколько продали мы!
  - Я все понимаю.
  - Если все понимаешь, попытайся объяснить Адольфу, что пока все наши не зайдут в зал и не помашут нам ручками, то мы играть не начнем или тогда пускай нас поставят играть третьими или хотя бы вторыми.
  - Ничего не получится, я уже пытался ему объяснить и приводил те же самые аргументы...
  - И?
  - Что "И"?
  - Каков результат беседы, я спрашиваю? - злился Максим.
  - Он мне сказал: "Если не хотите играть, играть не будите, если хотите, будете играть на разогреве, первыми". Вот и все.
  - Образ зависимости. Образ зависимости. На сцену, - донесся из колонок голос ведущего.
  - Нам пора и так концерт задерживают уже на пятнадцать минут. Ждут, пока все команды не проверят звук. Наша очередь. Через пару минут будут запускать, - Рома говорил это с грустью в голосе и с наигранной усталостью, за которой прятал волнение.
  Мы вышли на сцену, распутали провода, быстро подключились, инструменты настроили, не прошло и минуты.
  Народ изрядно подвыпивший, начал в вваливаться в зал. Разношерстная публика облепила края сцены и бар. Кто-то критично рассматривал нас, а кто-то еще более критично, но не без вожделения ассортимент бара.
  На сцену поднялся Адольф.
  - Ну что, вы готовы? - спросил он.
  Я не уверенно кивнул.
  - Нет, не готовы, - громко и четко сказал Максим.
  Он тянул время. Я всмотрелся в зал и увидел только пятнадцать человек, которым мы собственноручно продали билеты. Остальные просто еще не успели войти, протиснуться между охранником и контролером.
  - Ну что ж, чем дольше времени на подготовку, тем меньше времени на выступление, - буркнул Адольф, обращаясь к нашему несговорчивому участнику команды, и в то же время смотрел на меня, тем самым призывая поддержать инициативу начать концерт.
  - Ладно, Макс заканчивай. Пора играть. Мы на сцене, - без энтузиазма сказал я.
  - Но наши еще не все! - возмутился он.
  - Послушай, мы их предупреждали, что мы начнем концерт, будем выступать первыми, концерт и так задержали. Часть ребят пришла, пока будем выступать, остальные подтянуться.
  - Черт вас дери! Давай начинать, - злобно сквозь зубы проворчал Максим и повернулся в сторону зала.
  Адольф подошел к микрофону, осмотрел посетителей, самодовольно улыбнулся и одернул свою бессменную тельняшку: - Добрый вечер всем кто пришел сегодня на концерт. Я не буду много говорить, просто представлю вам первую группу, которая будет сегодня выступать - это "Образ зависимости".
  Произнеся свое приветствие, он быстро спустился со сцены, под шелест аплодисментов.
  Зал продолжался неумолимо заполняться. А мы начали играть.
  
  156.
  После концерта в Молодеге, мы триумфально отправились ко мне домой. Нас было много, человек двадцать. Весело с песнями доехав на трамвае до нужной остановки, и покину чрево транспортного средства, шумной толпой ворвались в ближайший супермаркет. Там совокупив наши скромные денежные средства, мы купили дешевого пива и пельменей.
  Выскочив в вечернюю осень из душного магазинчика, через дворы, постконцертное шествие достигло моего подъезда и проникло за порог квартиры.
  Во всей этой своре, кроме моих друзей оказались совершенно незаметно чужие люди, которых я видел в первый раз и возможно даже в последний. Они себя вели очень сдержанно и старались быть как все. Как все здесь присутствующие.
  Я люблю незнакомых людей и поэтому совершенно ничего не имел против их присутствия. А вдруг, это просто друзья друзей...как это часто у нас бывает. Но не уверенный, чуть подвыпивший голос выдал одного персонажа с потрохами.
  - Простите, - начал персонаж странного вида, в очках и с бородой. Он ходил по комнате кругами, чуть прихрамывая, а все остальные на него почему-то совершенно не обращал внимания, - Простите. А где? А кто хозяин квартиры?
  - Я, хозяин.
  - Вы? - обратился он ко мне с неким изумлением.
  - Да, я.
  - Митя, - протянул он руку, - Вы играли сегодня. Я видел, мне очень понравилось, - говорил хромой, - Правда, я слышал только две последние песни, но они мне очень понравились.
  - Приятно слышать. Надеюсь, в следующий раз мы будем играть не первыми.
  - На следующий концерт я приду, - Митя посмотрел на меня, помолчал, пошлепал задумчиво губами, словно старик пережевывающий корку хлеба и наконец задал свой вопрос, - Кто у вас тексты песен пишет?
  - Я.
  - Мне очень понравились. Я сам пишу и тексты, и музыку, пою, выступаю. Это здорово, - обнадежил сам себя гость и опять повторил, - Это здорово. Мне нравиться.
  - Рад, - лаконично поддержал разговор я.
  - Да кстати, я вас искал.
  - Я слышал. Спрашивали хозяина квартиры.
  - Да, - Митя кивнул.
  - Туалет, около ванной, по коридору на право, - сказал я.
  - Да. Именно это я хотел это спросить. Простите, а как вы догадались?
  - Все кто в первый раз в этой квартире, всегда ищут туалет. Хотя почему только они? Иногда мне тоже приходится по долгу искать этот стратегически-важный маршрут, - шутил я.
  К этому моменту пельмени уже сварились. Роман вылавливал их из кипятка, и складывал в одно большое блюдо, обильно заливая майонезом и кетчупом. Большие пластиковые бутылки с пивом пошли по рукам. Кто-то наливал пиво себе в кружку, своевольно раздобытую на кухне, кто-то отпивал прямо из горлышка.
  Все уселись за один большой стол, вооружившись разнокалиберными вилками.
  Включили фоном телевизор, что бы было не скучно. Поступило предложение посмотреть какое-нибудь кино, такое кино, что бы там танцевали и пели. У меня было одно соответствующее требованиям гостей - "Танцующая в темноте" Ларса Фон Триера.
  Вся наша вечеринка вдруг стала похожа на сюрреалистичный новый год отмечаемый кругом нищих интеллектуалов.
  - Ну что, - Максим приподнялся со своего места, держа в руке полную кружку пива, - За наше выступление на широкой публике. Говорят, что при небольшой вместимости зала, сегодняшний концерт посетило примерно семьсот человек. А это для нашего города очень значительное число!
  Все дружными, хмельными воплями поддержали тост. В этот момент, я наклонился к Юле, которая сидела по левую руку от меня и спросил: - Танюха была? Я просто что-то ее не видел.
  - Не знаю, - она пожала растеряно плечами, - Может быть, но я ее тоже не видела.
  Лучше бы она не говорила этого - "Может быть".
  157.
  Мы слушали огромное количество музыки, и постоянно сочиняли. Сочиняли у себя дома, сидя на даче в выходные, в общественном транспорте и сидя на лекциях в институте.
  Приходя на репетиции, мы шлифовали полученный материал и доводили его до ума. Все, что было непригодно к использованию, мы без сожаления выбрасывали.
  Двадцать четыре часа в сутки мы работали, и каждый из нас надеялся, что все это не просто так, что все то, что мы делаем, когда-нибудь будет больше, чем просто подвальной музыкой звучащей для своих.
  На нас сыпались приглашения на концерты, но они были не самые радужные. Звали в основном выступать на разогреве у низкопробных команд, участники которых с трудом отличали бас от гитары.
  Выступая на подобных мероприятиях, мы приводили с собой кучу народу, и как только заканчивали выступления, вся эта веселая толпа сбегала из клуба вместе с нами, оставляя зал полупустым.
  Иногда возникали периоды затишья. В эти мгновения нам казалось, что не наша музыка, ни мы сами вообще никому не нужны. Нам казалось, что лозунг: "Секс, наркотики рок-н-ролл" был рожден явно не на нашей планете.
  Наркотиков по какой-то странной причине мы не употребляли, вниманием противоположного пола не были избалованны, а на репетициях мы чаще и чаще срывались друг на друга насыщая влажный воздух нашего подвала семенами раздражения.
  
  
  
  Я терпеть не могу, когда меня кто-то, куда-то торопит
  Я ведь с детства являюсь мистером "Наоборот".
  И чем больше человек от меня требует,
  Тем дольше этот человек и ждет.
  Если люди меня подгоняют куда-то,
  Я стою на месте и знаю, значит так надо,
  Главное самому себе я останусь верен
  Направо и лево бросаю драгоценное время....
  Алексей Долматов
  Часть 5. Dark Side of the moon
  158.
  Полуподвальное помещение было полностью обклеено старыми, коробками из-под куриных яиц. Из этой причудливой тары, торчали конусообразные секции, словно маленькие серые сталактиты.
  Мы уселись на одинокий старый диван и разглядывали спартанский дизайн звукозаписывающей студии. Мебели, здесь больше ни какой не было, если не считать маленький круглый стул для барабанщика, расположенный за инструментом и несколько металлических крюков торчащих из стены, обвитых черными проводами.
  Звукорежиссер ползал на коленях вокруг барабанной установки, настраивая каждый барабан в отдельности и подключая микрофоны.
  - Простите, а зачем все эти коробки на стенах и на потолке, - поинтересовалось Юля у звукача.
  - Идеальная звукоизоляция, дешево и сердито, - на секунду отвлекшись от своей работы, ответил ей звукооператор, - Конечно если есть где достать!
  - Что простите достать?
  - Коробки. В такой таре яйца больше не продают. Продают либо в целлофановых пакетах, либо в маленьких коробочках с тонкими стенками, которые вовсе не годятся.
  - А где ты достали такой раритет? - поинтересовался Максим. Он редко кому-нибудь обращался на "вы".
  - Где надо, - звукач загадочно улыбнулся.
  - Украли? - не унимался Максим.
  - Не важно, - режиссер поднялся с колен, оглядел нас и продолжил, - Значит так, к делу. Сначала пишем ударные. Кто из вас барабаньщик?
  - Я?
  - Как зовут?
  - Стас.
  - Стас, значит, тебя пишем первым. Иди, готовься, садись за ударные и посмотри, все ли тебе удобно...
  - А можно начать с гитары? - неуверенно поинтересовался я, стараясь снять с себя груз ответственности первопроходца.
  - Нет, нельзя, - звукач был неумолим, - Если хотите что бы было хорошо, будем писать в таком порядке, ударные, бас, гитары, что у вас еще?
  - Флейта, - буркнул Паштет.
  Нам пришлось его долго уговаривать, что бы он играл в этой песне на флейте и отложил свой синтезатор в сторону, хотя бы на одну композицию.
  - Потом флейта. Еще что-нибудь?
  - Вокал, - сказала смущенно Юля.
  - И вокал. Потом сведение. Потом вы мне даете деньги, а я вам выдаю диск с вашей песней. План и правила очень простые. Все меня поняли?
  - Да, - ответил я, и обреченно пошел к барабанам.
  Усевшись за установку и достав палочки, начал играть. Пробежавшись по всем барабанам, кивнул звукачу, давая понять что готов.
  - Стас, одевай наушники. А все остальные тихо, если не можете тихо сидеть, выйдите!
  - Нет, мы посидим, - Макс улыбнулся, рассматривая меня увитого проводами и в огромных наушниках перемотанных синий изолентой.
  Режиссер удалился в свою небольшую комнатку за толстым двойным стеклом, где располагался микшерский пульт и микрофон, по которому можно было в любой момент что-нибудь сказать музыканту одевшему наушники...заорать ему прямо в ухо.
  В моей голове раздался голос звукача: - Играем с метрономом?
  - Можно без? - сказал я.
  - Попробуем.
  - Запись, - скомандовал режиссер.
  Я собрался с мыслями, выждал пару секунд и начал играть. Старался в каждый удар вкладывать все свое умение и желание, все то, чему научился с того самого дня, когда занял это место за барабанной установкой. Я закрыл глаза...
  - Стоп, - голос звукача прогремел в моей голове резко и неожиданно, я выронил палочку, но это уже было не важно.
  Поправляя косуху, раздраженно заплетая свои длинные волосы в хвост и перетягивая его черно резинкой он вышел из своей комнатушке и встал между мной и остальными музыкантами, повернувшись лицом к большинству: - Значит так ребята, я вам повторяю. В студии полная тишина! Когда идет запись, ни каких песен, смешков подвываний и разговор. Надеюсь всем понятно? Кто не может, ему надо повыть, выйдите на улицу и войте там сколько хотите!
  Проговорив гневную тираду, он повернулся на каблуке, своих ковбойских сапог и отправился за стекло. В моей голове заново прозвучало: - Стас. Запись!
  Полностью сконцентрировавшись, я играл...я играл, закрыв глаза...но не прошло и минуты как вопль в моих ушах заставил меня остановиться: - Твою мать! Блядь! Да что такое?
  Не открывая глаз, я обреченно снял наушники и от неожиданности вздрогнул, потому что комнату наполнял истерический смех моих друзей. Они катались по дивану и из их глаз текли слезы.
  С красным лицом, звукач стоял посередине студии, и смотрел то на меня, то на моих ребят умирающих от смеха. Недоумевая, я вышел из-за установки.
  - Послушайте, - стараясь говорить как можно спокойней, обратился к нам повелитель микшера и проводов, - Кто-то из вас воет. Воет и мешает общему делу. Мне насрать, у меня почасовая оплата, пишитесь здесь хоть двадцать четыре часа в сутки! За ваши деньги все что угодно, пляшите здесь, войте, смейтесь...но мне самому важно довести до конца дело которое я начал! Вы меня понимаете?
  Чуть успокоившись от смеха, и набравшись серьезности, Рома встал с дивана, и плохо сдерживая ползущую по лицу улыбку, сказал коротко и ясно: - Понимаем.
  - Тогда не войти, как черти, - сорвался звукач.
  Ребята опять брызнули от смеха.
  - Мы и не воем, - улыбаясь во все тридцать два, вякнул Роман.
  - А кто тогда воет?
  - Стас.
  - Кто? - опешил режиссер.
  - Стас, - уже спокойно продолжал Рома, - Он не воет, он так пропевает мелодию наших песен. В ноты он, конечно, не попадает, но ему и не очень надо.
  То, что сказал Свиридов, было для меня откровением. Просто подобное я не замечал за собой ни когда, и только сейчас осознал, что так я играл всегда. На концертах, на репетициях я пел для себя, лупя от души по барабанам. А сегодня мои вокальные таланты раскрылись. Чувствительные студийные микрофоны, прикрепленные к барабанам, снимали мои сумрачные вопли и портили всю запись.
  Звукач подошел практически ко мне вплотную, заглянул мне в глаза, и заговорческим тоном бормотал сквозь зубы, выдерживая паузу после каждого слова: - Стас. Ты. Сможешь. Унять. Свой. Вокальный. Порыв?
  - Думаю да, - ответил я, очень не уверенно, боясь неожиданно найти в себе еще парочку скрытых талантов музыкального характера.
  - Вот и хорошо, - режиссер направился за стекло, - Попробуем еще раз. А вы, - он обратился к моим друзьям, - Хватит ржать! Работаем!
  159.
  Радио. Радио приятно слушать за обеденным столом, когда убираешься в квартире, когда едешь в машине за рулем или на пассажирском сиденье. Приятно, когда ты идешь по центральной улице города, а из динамиков, развешанных на стенах зданий и фонарях льется фоном музыкальная радиоволна.
  Когда дома воскресным утром валяешься в постели, и ни куда не надо срочно бежать, а на часах уже 13.00 и четко осознаешь, что первая половина дня уже прошла, важно просто включить радио. Протянуть руку и с пола поднять приемник, другой рукой взять шнур и воткнуть вилку в розетку. Продолжая находиться в горизонтальном положении, поставить музыкальный агрегат себя на грудь и листать частоты в поисках понравившейся песни.
  Я иногда так делал...но вскоре перестал. Я перестал слушать радио вообще, во всяком случае, по собственной воле. Конечно, если едешь в маршрутке или пришел к кому-нибудь в гости, а там играет радио, черт с ним, плевать... Плевать на всех программных директоров, плевать на всех ди-джеев и музыкальных редакторов, на всех тех людей, что с унылым видом давали нам от ворот поворот.
  Мы оббили пороги всех радиостанций в городе, к которым наша музыка хоть как-то подходила по формату. Мы записали песнью, песню, которая как оказалась, вообще никому не нужна.
  Нам говорили много интересных слов и выражений, которые рассказали нам много о нашем собственном творчестве, звучало это примерно так: "Извините это не формат", "Ребят что-то звук плоский", "Тут у вас, то ли соло-гитара лажает, то ли барабанщик стучит криво", "Вокал слишком тихо, надо перевести, да, кстати, и флейты, по-моему, много", "У барабанов звук какой-то странный", "Как называется ваша группа? Ах, Образ зависимости!? Такой не знаю. Извините", "Песня слишком длинная не покатит", "Кто там пришел? Кто? Какие музыканты? Песню принесли? Пошли их на хуй, у нас песен до пизды!", "Послушайте, вам рано на радио. Я все понимаю, но вам еще работать и работать".
  Вот к последнему совету мы и прислушались.
  Мы разослали диски по московским радиостанциям и нескольким продюсерским центрам, и приняли решение записать полноценный альбом, песен восемь, а может быть десять. Решили записать не просто на подвальной полулегальной студии, а на настоящей, с хорошим звуком и отличным звукорежиссером. Решили потратить столько времени и денег, сколько у нас было. Хотелось, конечно, сколько надо, но столько денег не было...
  160.
  Наша жизнь стремительно менялась. Приобретенная свобода делала свое дело. Самоконтроль тяжелая работа и мы не без удовольствия слетали с катушек.
  Когда есть свободная квартира, а ключи есть только у тебя одного, в эту квартиру начинают подселяться разные интересные личности. Одни от скуки, другие от того что им просто жить негде, а третье потому что собравшаяся компания им очень по душе.
  Конечно, все кандидаты проходят жесткий FACE CONTROL, а за него отвечаешь только ты и больше ни кто!
  Таким образом, в Роминой двухкомнатной квартире, появился Валентин, потом еще пара ребят учившихся с ними и институте. Смена состава проходила изредка, но скамейка запасных никогда не пустела. Менялось не только качество, возрастная категория, но и половой состав.
  Гости приходили часто, и часто приносили с собой чего-нибудь горячительного. Бутылки стояли ровной батареей в два ряда по периметру квартиры. Пепельницы всегда были полны свежих окурков. Густой табачный дым застилал глаза.
  Под звуки музыки, льющейся бесконечной волной из колонок, люди спали, занимались сексом, ели пельмени, пили пиво, готовились к экзаменам и строили планы на свое призрачное будущее.
  Этот праздник не заканчивался ни когда, этот праздник навевал депрессию и уныние. Он не был радостным и не был особо грустным. Все это было похоже на утренник в детском саду с великовозрастными детьми, к которым на праздник не пришли родители, и им приходиться выступать друг перед другом. А когда ждешь своего выступления, очень тяжело сосредоточиться и вникнуть в суть того что происходит на сцене. На сцене же те временем подвыпивший мальчик или подвыпившая девочка, балансируя на стуле у которого нет одной ножки, пытается очень рьяно донести свою идею до собравшейся публики. Выступающий обязательно одет в старый костюм поросенка, который ему, несомненно мал.
  Часто за беседой в компании просыпался демон самобичевания. Начинались разговоры с горькими улыбками на устах, о том, какие же мы все-таки несчастные. Часто подобная тема переплеталась с критическим обсуждением деятельности правящей партии, многочисленных олигархов и политических деятелей, в их бесконечном поругании и словестном распятии. А все естественно заканчивалась в парах алкогольного угара, феерией настоящих мечтателей. У этой феерии было свое название и звучало оно так: "Когда мы станем великими!"
  А время неумолимо продолжало идти, и лучше не становилось. Денег нет, запись откладывается на неопределенный строк, радиостанции для нас не распахнули свои прозрачные двери и мы продолжаем жалеть себя и топтаться на месте.
  Становиться противно от унылых рож вокруг, цепляющихся за память и проникающие во все уголки души.
  Надеяться не на что, только на самого себя.
  Я сам себе задавал вопрос, всего лишь один вопрос и приводил массу примеры из истории человечества.
  Вопрос звучал очень просто - "Как?"
  Как Джеймс Дьюи Уотсон, будучи в совсем юном возрасте совершил гигантское открытие, открыл структуру ДНК?
  Как Муаммар Каддафи смог захватить и удержать власть над целой странной, когда ему не было еще и тридцати и ежедневно противостоять Европейскому и Американскому давлению?
  Как? Вот основной вопрос, которой требовал разгадки. Этот вопрос звучал гулко под сводами черепа и с каждым днем все громче и громче.
  Сидя с бутылкой, пива в старом изодранном дедушкином кресле, все это казалось даром с выше. Все эти замечательные истории были совершенно фантастичны и невероятны. Казалось, что это просто пришло к некоторым и все! Так просто! Потому, что некоторые люди избранные!
  ...а не избранным, не особенным, очень тяжело быть, очень тяжело себя представить таким как все, скучным, глупым, серым, с которым, ничего, совершенно ничего не может произойти удивительного...кроме похмелья...
  Поэтому, было бы, неплохо выпить!
  161.
  В кинопрокат вышел фильм "Властелин колец. Братство кольца" и через некоторое время должны выйти остальные две части этого эпоса Дж. Р.Р. Толкиена. Не то что бы мне очень хотелось в кино, просто я не знал чем заняться. Меня съедала тоска и жажда общения.
  Унынию моему не было предела. Сидя у телефонного аппарата, я набирал номера. Так я провел полчаса. Полчаса непрерывного тыканья по клавишам и напряженного вслушивания в монотонные, заунывные гудки.
  - Вроде бы ни кого не осталось, - обреченно пробормотал мой внутренний голос.
  - Вроде да, - сам себе пробормотал я, настроившись на плодотворный внутренний диалог, листая свою записную книжку.
  - Хотя нет, вот, на этой странице...угу...угу...да на этой, вот, посмотри, - внутренний голос во мне загорелся он что-то обнаружил, увидел то, что я пропустил.
  - Что там?
  - Там Танин телефон.
  - Ну и?
  - Позвони, - внутренний голос удивился моей не решительности.
  - Татьяне?
  - Да нет, не Татьяне.
  - А кому?
  - Ане. Она вроде ничего, нормальная!
  - Послушай, а ты нормальный?
  - Да, а что такого?
  - Ничего. Но мне кажется, это как-то не очень...
  - Что именно "не очень"?
  - Не очень идея. Я сначала с Таней... а теперь звоню Ане.
  - Ну и что? Ты что тащишь ее в постель?
  - Нет.
  - Ну, так возьми и позвони. Чего тебе терять?
  Набираю знакомый номер с дрожью в пальцах.
  - Хоть бы не Таня взяла трубку, - бормочу себе под нос.
  - Лучше Таня, - дразнит меня мой внутренний голос.
  - Это почему еще?
  - Просто забавно. Таня берет трубку, а ты ей - извините девушка мне не вас, мне вашу старшую сестру! Здорово?
  - Не уверен.
  - Алло. Кто это? - женский голос в трубке резко прервал тяжелые гудки.
  - Аня, привет.
  - Привет. Стас это ты?
  - Да.
  - Тани нет.
  - Я тебе звонил.
  - Мне?
  - Да.
  - Зачем? - ее удивлению не было предела.
  Я замялся.
  - Скажи ей правду, - подталкивал меня мой внутренний голос.
  - Ань. Я всех обзвонил, хотел пообщаться, может быть сходить в кино, может быть... я не знаю... - я скромно мямлил и пытался сформулировать простую мысль,- Вообщем. Я ни до кого не дозвонился, а до кого дозвонился, те просто заняты. Пойдем в кино...
  - В кино? - Аня удивленно переспросила.
  - Да. Тебе же нравиться фэнтези, Толкиен. В кинотеатрах, идет "Властелин колец". Пойдешь?
  - В кино сегодня ни хочу. Пойдем просто погуляем, - ответила она как-то просто без стеснения, прямо.
  - Хорошо. Куда? В центр города?
  - Нет. Там много народу, да и просто надоело. Поехали на кладбище...
  162.
  Встретились мы на автобусной остановке около Аниного дома. Она чуть опоздала. Мы чувствовали друг друга неловко. А когда такое происходит между людьми, они начинают общаться на самые безобидные темы, совершенно общие и ни кого никогда вообще не интересующие. Зато очень безопасные. Молчать не удобно, задавать уж очень едкие и интересующие вопросы просто язык не поворачивается. Хотя подобных вопросов становилось все больше и больше.
  К остановке подъехала маршрутка, и мы поднялись в салон по грязным ступенькам, с которых стекал черный подтаивавший снег.
  Почему то ехали молча. Наверно Аню, как и меня, раздражали глупые беседы, поэтому она отвернулась в окно, рассматривая витиеватую, полупрозрачную изморозь на треснутом окне.
  Я расценил это как, правильный и честный поступок. Нет тем для разговоров, не надо строить из себя вежливого человека и постоянно придумывать, и высасывать из пальца никому не интересные монологи и вопросы к собеседнику.
  Мне было хорошо, а почему, я не мог определить. Может быть, потому что я был не один? Может быть, потому что находился в пути, находился в постоянном движении? Может от того мне было хорошо, что я совершенно не мог представить чем закончиться сегодняшний вечер? А если быть уж совсем честным, в эти мгновения, я не хотел этого знать, мне было просто интересно прожить эти несколько часов в полном неведении относительно своей судьбы...
  Мои мысли покинули меня. Я не думал ни про музыку ни про концерты, не думал про запись, что было неимоверно странно. Количество денег в моих карманах меня вообще не волновало, потому, что я понимал очень четко - сегодня они не понадобятся.
  Время исчезало в вечернем морозном воздухе. Когда мы подъехали на конечную остановку и отправились по узкой, но хорошо вычищенной дорожке к кладбищу. Уже практически стемнело...
  Ворота были закрыты.
  - В заборе всегда найдется какой-нибудь лаз, - хладнокровно сказа Аня, - Пойдем.
  - Пойдем, - небрежно сказал я.
  Она оказалась права, не успели мы сделать и десяти шагов, как наткнулись на место в кладбищенском заборе, где был выломан металлический прут.
  - Полезли? - спросила меня моя спутница.
  - Полезли, - согласился я, и что бы не показаться напуганным, я аккуратно жестом попросил Аню отойти и первый пролез в брешь в заборе. Спутница, нисколько не медля, согнувшись, прошла вслед за мной.
  Как только мы переступили границу кладбища и оказались на его территории, на нас обрушилась умиротворяющая, холодная тишина.
  Это было одно из самых больших кладбищ в Европе, огромное, простилающиеся от границ города до самого горизонта. Территория была строго дифференцирована, здесь были сектора, на которых хоронили летчиков испытателей и космонавтов, известных ученых, старший офицерский состав российской армии, погибших в бою солдат, принявших смерть во время исполнения служебного долга милиционеров, бандитов погибших в разборках или от цирроза печени. Так же территория была разделена конфессионально, был здесь иудейский, исламский, буддийский сектор. А на все это разнообразие поглядывал позолоченный крест, установленный на голубом железнодорожном вагончике исполняющего функции церкви.
  Новую церковь строили рядом по всем канонам, но стройка затягивалась, а вагончик постепенно дряхлел.
  Мы шли молча. Аня курила и медленно поворачивала голову из стороны в сторону, то ли пытаясь распознать неведомую опасность, то ли разглядывая мрачный пейзаж. В переплетение моих мыслей вдруг возникла мелодия, напоминающая композиции группы Lacrimosa с альбома Elodia. Я шел и смотрел прямо перед собой, стараясь легким, практически незаметным движением губ наступать слова немецкой лирике о любви и смерти.
  "Почему ты здесь?" - спросил меня мой внутренний голос, а я ничего не ответил, только пожал плечами с чувственным безразличием. Все это наверно выглядело очень глупо, но мне нравилось.
  Наша прогулка продолжалась часа полтора, пока мы не наткнулись на голодный, скованный легким морозом вой кладбищенских собак. Их самих не было видно, и судя звуку напряженного воя, они были достаточно далеко, но мы решили не испытывать судьбу и повернули назад.
  Пока дошли до лаза, через который мы проникли на эту мрачную территорию, прошло еще минут сорок, мы немного замерзли, а Аня промочила ноги.
  - У меня здесь друг живет недалеко, я с ним в университете учусь, Андрюха Заславский, может, зайдем? Он нас чаем напоит, - предложил я.
  - Ладно, - согласилась Аня.
  Что бы дойти до дома, в котором жил Заславскй нам потребовалось еще минут двадцать, но как на зло, его не оказалась на месте. Пришлось совершенно уже окоченевшими, возвращаться на автобусную остановку.
  Я провожал даму. Мерз...и был рядом. С безразличным видом Анна воспринимала мое присутствие, а мне было просто интересно, чем закончиться вечер...
  163.
  Наши прогулки продолжались, а мне было интересно, что же будет дальше?
  Мы гуляли там, где было совсем немного людей. Где природная тишина, сталкивалась с мрачными настроениями, ползающими по дну колодца в которой проваливалась моя душа.
  Во мне накопилась усталость, бесконечная и беспричинная. Во мне бурлила раздражения на всех, кто окружал меня. Было очень тяжело общаться с одним и тем же человеком, долгое время и не испытывать к нему раздражения. Я вспыхивал и срывался по всяким мелочам, бросался на людей с их навязчивыми советами, правилами, наставлениями и указаниями. Было не важно, насколько правы или не правы были они, реакция была одинаковой.
  Если они говорили неправильные вещи, глупости - это меня раздражало и я, открыв рот, разливал на них свои едкие замечания и комментария наполненные мгновенным оцениванием их жизни и заслуг, перед господом Богом и родиной. Если вдруг неожиданно они оказывались правы, я вспыхивал ненавистью к себе, и все повторялось. Только позже, после того как высказал человеку в лицо все что я думаю о нем, я примеривал все сказанное на себя и от этого мне становилось дурно. Дурно от своей беспомощности, от своей несдержанности, которая радостными порывами душила меня ежедневно.
  Аня молчала. Она просто была рядом. Она была близко и в то же время далеко. Она была отстранена и не собиралась сближаться.
  Один раз мы забрели на территорию сумасшедшего дома. Нас окружали огромные здания сталинской постройки. Штукатурка сыпалась, в каждое окно были вставлены решетки, проржавевшие со временем. С дверей ломтями слезала зеленая краска, образуя на почерневшем снегу витиеватые узоры.
  В некоторых окнах горел свет, а через некоторые оконные проемы на улицу сквозь прутья выдавливалась чернеющая пустота, призывающая людей.
  Несколько корпусов пустели. И как к подобному положению дел относиться я даже и не знал. То ли в нашей стране умалишенных недостаточно, то ли денег недостаточно на то что бы все содержать в чистоте и порядке? Вывод мой был прост. В этой стране слишком много умалишенных, что бы все содержать, так как должно.
  Но мне здесь нравилось, нравилось до жути, до невидимой, но очень четко ощущаемой дрожи в коленях. Мне нравились те ощущения, что дарило это место. Ощущение медленного страха, что совершенно безболезненно, острым скальпелем скользит вдоль позвоночника. Здесь было тихо, спокойно и красиво.
  В парковой зоне, что относилась к больнице кроме прогнивших и переломанных скамеек, стояли вековые лиственницы, своим величием умиротворяющие и призывающие оставить всю суету внешнего мира. А за этим парком неожиданно заканчивался город, и сразу начиналось огромное, холмистое поле, а на другой его стороне виднелись разноцветные крыши дач.
  Когда мы впервые переступили границу территории, первая мысль, которая пропечаталась каленым железом в моей голове, была - а не приведут ли меня когда-нибудь в будущем, в эти палаты санитары... Предварительно скрутив мне руки белоснежными рукавами смирительной рубашки.
  Я улыбнулся сам себе, незаметно для моей спутницы, но почему-то мне показалось, что она подумала о том же, и после подобных размышлений общая мысль объединила нас...
  ...а ведь здесь не так уж и плохо...
  
  
  164.
  Нефтехимический завод Лукойл - градообразующее предприятие. Город в городе, заполняющий сизыми маслянистыми выбросами атмосферу на километры вокруг себя. По ночам открывает и очищает свои Авгиевы конюшни, круглосуточно сжигает в промышленных факелах то, что невозможно переработать или то, что дешевле сжечь, чем продать.
  Лукойл-сити - город-спутник, усеянный хрущевками, пытается наполнить их элитными квартирами ведущих менеджеров предприятия. По всем дорогам на фонарных столбах висят выцветшие портреты довольных передовиков производства. Так этот город, медленно и постепенно, шаг за шагом преобразуется, облекая свое тело в вентилируемые фасады, рекламу и неон.
  Самая главная реклама, это реклама компании "Лукойл". Это не просто набор рекламных ходов, это не пиар акция! Это идеология города, это смысл жизни, это путь патриота, акционера и просто трудолюбивого человека! Человека живущего в городе, где некоторые на экологическом аудите зарабатывают значительные суммы денег. Не то что бы очень много, но несколько раз в год слетать на море, могут себе позволить. Могут позволить себя дорогую машину, небольшой коттедж за городом, первоклассную проститутку, кокаин, в сезон охоту с вертолета, а не в сезон все что угодно душе, но так что б ни особенно палиться перед федералами и налоговой.
  Это первые наши гастроли. Мы в хэдлайнерах, выступаем в местном клубе. Добрались быстро. Нижний Новгород и Лукойл-сити отделяет всего тридцать километров. Наши города стремятся друг к другу и возможно спустя лет десять они станут единым целым.
  Договаривался с организаторами Паштет, наш клавишник и флейтист. За это выступление нам не заплатят, точно так же как и за все предыдущие. Играем на голом энтузиазме, просто для удовлетворения своих амбиций в свое удовольствие, и для собравшейся немногочисленной публики.
  - Паш, а проезд оплатят нам? - требовательно спросил Максим.
  - Сомневаюсь.
  - А ты задавал такой вопрос?
  - Нет.
  - А че?
  - Знаю что бесполезно. Ты посмотри вокруг. Что ты видишь?
  - Дерьмо какое-то!
  - Вот именно! Хочешь денег играй на карпоративах "Лукойла" и именно ту музыку, какую попросят. Хочешь играть свои никому не известные песни. Ну, тогда добро пожаловать во все это, как ты уже верно выразился - ДЕРЬМО! - в Пашином голосе звучали нотки обиды.
  Местный клуб представлял собой двухэтажное здание собранное наспех из кривых панелей. На втором этаже, в большом помещении, где должен был проходить концерт, сцена отсутствовала, и музыканты во время выступления находились на уровне слушателей. Гримерка находилась за сценой, а между ними висела огромное белое, тряпичное полотно.
  До концерта оставался еще час. Музыканты пили пиво и настраивали инструменты. Звукорежиссер нервно паял провода и крутил ручки, на микшерском пульте пытаясь сделать так, что бы из устаревших, исцарапанных колок, можно было услышать хоть какие-то звуки кроме бесплотного шипения и скрежета.
  "Образ зависимости" был в полном составе, и каждый из нас был в очень приподнятом настроении, не смотря на весь бардак, который происходил в эти минуты.
  Остриков на концерт притащил своего младшего тринадцатилетнего брата: мрачного, молчаливого и неказистого. В Игоре Острикове была скрытая серьезность седого, бородатого деда, прошедшего две мировых войны и готовящегося к третьей.
  Он не обращал на нас и на наши разговоры, ни какого внимания. Гоша был увлечен музыкальным инструментом. Он крутил в руках Пашину блок-флейту, внимательно ее изучал, при этом излучая в окружающее пространство волны едкого любопытства.
  - Ладно, что здесь сидеть в духоте? - сказал Максим, - Пойдем, выйдем, покурим.
  Все одобрительно закивали и стали собираться на выход, натягивая на себя куртки.
  - Гоша, - обратился Макс к брату, - Хватит вертеть в руках флейту!
  - Что? - оторвался младший Остриков от инструмента.
  - Когда мы вернемся, я хочу что бы ты исполнил одну из наших песен. Понял?
  Игорь покорно кивнул.
  Мы вышли на улицу. Мокрый снег падал на землю и таял, образуя серую, гнилую жижу, расползавшуюся под ногами. Надвигалась весна.
  Сигареты таяли, источая дым. Курили молча, каждый думал о своем, мысленно готовясь к выступлению.
  Обычно перед концертом есть внутренний кураж, заставляющий взбодриться и на сцене выложиться на все сто, а сегодня нервная усталость стягивала сухожилия, заставляя задуматься. Я не очень понимал, что я делаю в этом чужом городе, совершенно голодный, замерзающий, и отупевший от собственной грусти. Мне вдруг показалось, что это все бесполезно, что все, чем мы занимаемся, похоже на затянувшуюся игру, которая должна была давным-давно закончиться. Казалось, что я и несколько моих товарищей пропустили фееричный финал и тупо, как по кальке продолжаем выполнять однотипные телодвижения и просто напросто боимся остановиться.
  - Хватит здесь стоять, холодно, - поежилась Юля и пошла по направлению к входу в клуб. Все парни семенили по весенней распутице за ней.
  Еще на лестнице, когда мы поднимались на второй этаж, нас вдруг встретили волшебные звуки флейты. Ускорив шаг, и зайдя за кулисы, мы увидели Гошу самозабвенно сидящего с закрытыми глазами и исполняющими "Театр пустот" ту композицию, что первой была записана на студии.
  - Тебе кто-то показал, как играть? - спросил его Максим строго, прерывая брата.
  - Нет, - ответил Игорь.
  - Сам? - включился в разговор Рома.
  - Да.
  - Но нас не было пять минут? - чуть не заорал Максим, то ли от радости, то ли от ревности к талантам родственника.
  - И что? - было ему ответом.
  165.
  Сидя в своем любимом подвале, мы анализировали вчерашнее выступление.
  - Это не концерт - это какая-то херня! Зачем мы туда поперлись? За деньгами? За славой? Я вас спрашиваю зачем? - вопил Максим. В нем неожиданно проснулось яростное негодование.
  - Макс, ты пять минут тихо сидел, настраивал бас, чего ты разорался? - нехотя проговорил я свой риторический вопрос, стараясь его как-то успокоить.
  - Ты Стас спрашиваешь, почему я завелся? Почему я ору? Я тебе отвечу! Мы поехали в другой город потратили деньги на проезд, потратили деньги на жратву, потратили свое драгоценное время на то, что бы пятнадцать малолеток послушали и посмотрели, как мы играем!
  - Послушай. Как ты думаешь, им понравилось?
  - Тем пятнадцати?
  - Да, им понравилось. Не понравилось мне! Звук говно, сцены нет, режиссер по моему глухой на оба уха, да и тупой к тому же. Я ему говорю, сделай меня погромче, а он...да ну его на хуй! Не хочу все это обсуждать.
  - Если хотя бы одному человеку на концерте понравилось, значит, этот концерт был отыгран не зря, я так считаю.
  - Послушай Стас, ты так до пенсии будешь исполнять свои песни, прости, наши песни, по различным сомнительным заведениям в глухой провинции, перед детьми, которые так обпились пива, что им совершенно без разницы, кто выступает перед ними Джимми Хэндрикс, Владимир Маякорвский или Образ Зависимости. Усек?
  Рома настроил свою гитару, посмотрел на нас двоих спорящих и что бы хоть как-то разрядить обстановку проговорил не самую лучшую фразу в этот момент: - Мне Паша сказал, что больше играть с нами не будет.
  - Что? - спросили мы в недоумении.
  - Позвонил Паша, сказал, что больше не получиться, с нами играть. Вот и все.
  - Ты расстроился? - спросил я его.
  - Я не знаю, - ответил Свиридов с нескрываемым безразличием, - А ты?
  Я пожал плечами.
  - Вообще все мне очень нравиться, - едко начал Остриков, - На самом деле все прекрасно!
  - Почему? - спросила Юля, которая скромно сидела с микрофоном в руках на трехногом стуле и ждала, пока все настроят свои инструменты.
  - Потому что остаются только нужные люди. Люди, которые способны работать на перспективу. А те, кто здесь поиграл, там поиграл еще куда-то пошел, на хрен нам не нужны. С ними отрепетировал программу, а они свалили. Мы начинаем опять перелопачивать песни, менять аранжировки, как-то изгаляться, на это уходит много времени. Ушел Паштет, и слава богу. Ни кто нам таких говенных концертов не будет подсовывать, подобных вчерашнему.
  - Мы потеряем в звучании, - уныло проговорил Рома, - флейта, клавишные делали более разнообразным наш звук. Мы стали похожи на команду, которая играет гранж: одна гитара, один бас, барабаны, вокал.
  - У меня есть дерзкое предложение. - Максим загадочно улыбнулся. - Есть один музыкант, один знакомый басист. Я покажу ему все партии, и он будет с нами играть, а я буду играть на гитаре. У тебя Ром будет соло у меня ритм. Мы ничего не потеряем, мы просто изменимся, будем другими. Возможно даже лучше.
  - И что за басист у тебя есть. Что за знакомый? - спросил я.
  - Вы его все хорошо знаете.
  - Гоша, что ли? - вклинилась в мужской разговор Юля.
  - Да. Гоша. Я думаю, он справится. С флейтой справился же, причем очень быстро, мы покурить даже не успели. А на басу я ему все покажу.
  - Да он наверно уже все твои партии и так знает, - хихикнула Юля пытаясь задеть Максима, - И играет не хуже тебя.
  - Хорошо, можно попробовать, - буркнул Роман, а потом, наклонившись к моему уху, проговорил, - Хуевая затея. Потеряем только время. Гоша маленький, ему тринадцать у него слишком короткие и слабые пальцы.
  
  166.
  Хладнокровие маленького басиста, не имело предела. Он играл спокойно, играл все, что ему показывал его брат или Рома. Так, где не хватала длинные его пальцев, он брал скоростью, а в его левой тощей пятерне нашлось достаточно силы, что бы прижимать струны к каждому ладу на грифе, что бы извлечь чистый звук.
  Возможно, это не хладнокровие, возможно, ему просто было все равно на то, что и как мы играем. Возможно, ему просто нравилось быть с нами, и он старался показать свою готовность заниматься музыкой.
  Я сомневаюсь, что Игорь очень уж нужен был своим родителям. Сомневаюсь, что они могли ему уделить достаточно времени, что бы поговорить с ним на ту тему, которая ему интересна.
  Он много молчал, редко улыбался и был вполне резок с каждым, кто осмеливался в его сторону неаккуратно пошутить. Ограниченный запас терпения Гоши измерялся минутами. По истечении отведенного времени следовал дерзкий ответ человеку, что был на шесть семь лет его старше и как минимум в два раза тяжелее... а в мужской среде эти качества имеют значение!
  Конечно, не смотря ни на что, ему доставались от нас оплеухи и насмешки, но он понимал, что идти ему особо некуда и он продолжал оставаться в команде. Еще одна причина, по которой приходилось новому музыканту терпеть наше присутствие рядом с собой - это гарантия бурных событий, которые с тринадцатилетними мальчишками происходят не часто, поэтому всегда есть, что рассказать в школе своим сопливым друзьям, живущим под материнским крылом.
  Очень круто в свои тринадцать играть в группе исполняющей тяжелую музыку! Очень круто, светиться на афишах! Круто готовиться и выступать на концертах! Круто ездить в другие города на выступления, даже если эти города находятся всего лишь в тридцати километрах от твоего собственного места проживания!
  Внешне же, Игорь был типичный южанин, черные жесткие волосы, широкие брови, бездонные глаза, большой нос и маленький рост.
  Теперь в нашей группе был свой Шаво Одаджян! В нашей группе был свой маленький капрал с Корсики, которого все любили за его талант и легкую руку.
  167.
  Улицы нещадно заливало водой. Вода была везде, текла по тротуарам и стенам домов, капала с веток деревьев, лежала исчезающими клочьями снега, на грязных покрытых талым мусором серых газонах.
  За то время, что я шел от дома до нашей репетиционной точки, с неба на меня сыпался снег, потом полил проливной дождь. В небесном миксере капли дождя плотно смешивались с угловатыми уродливыми весенними снежинками, обильно налипающими на ресницы прохожих.
  Одежда промокла, в обуви хлюпала весенняя вода. В определенной момент мне показалось, что осадки выпадают не только с небес на землю, но и в обратном направлении. У меня было ощущение, что я тону. Захлебываясь, пытаясь ртом поймать чистый воздух, я натыкался губами лишь на невидимую мокрую вату городской атмосферы.
  Вокруг меня пространство бороздили такие же бледные утопленники, с обреченным взглядом. Они уже совсем не пытались скрыться от дождя и даже не старались обходить лужи. Взрослого человека и ребенка можно было различить только по росту, все остальные различия скрывала вода и промокшая до нитки одежда.
  Радость весны была в этот день размыта и грязными плевками набрасывалась на прохожих из под колес спешащих автомобилей.
  Я брел вокруг школы, к двери ведущий в спасительный подвал, дарящий минуты творческого единения, дружеских споров, неспешных бесед и алкогольных вечеринок в кругу своих близких.
  Приближаясь к контрольной точке и уже потянувшись за ключами в карман куртки, я увидел четырех утопленников выброшенных на маленький уродливый асфальтовый островок под небольшой бетонной крышей над входом в наше убежище.
  - Ты опоздал! Смотри что твориться, а ты еле идешь, - то ли с радостью, то ли с негодованием в голосе заорал Максим.
  - Извините.
  - Давай доставай ключи, открывай дверь. Мы все промокли, а что с инструментами вообще не понятно, - подгонял меня Рома.
  Я возился в кармане в поисках связки ключей. Они гремели где-то совсем рядом, проворно проскальзывая между моих замерзших пальцев. Наконец я их поймал и извлек на свет. Мои руки дрожали, и я ни как не мог попасть в замочную скважину.
  - Дай, - сухо сказал Гоша и вырвал ключи из моих рук. Он моментально справился с замком и распахнул решетчатую дверь, отделяющую нас от теплого подвала.
  168.
  Практически в полной темноте, я провел рукой по стене в поисках рубильника, что бы включить свет. Среди потрескавшейся, шелушащейся краски скопилась влага, тонкими, рваными струйками стекавшая вниз от прикосновения с моими пальцами. Аккуратно не без опаски, нащупав тумблер, я повернул рычажок. Заморгал тусклый свет, уродливыми пазлами забрасывая мне в зрачки безобразную картину.
  - Жопа! - раздался скромный и очень содержательный комментарий Романа.
  - Твою мать! Твою мать, там же вся аппаратура! - взорвался выразительными воплями Максим.
  - Ну и что будем делать? - спросил я, не поворачивая головы к товарищам. Передо мной расстилалась темная гладь воды, омывающая стены подвала.
  - Как здесь глубоко? - спросила Юля.
  - Примерно по колено, - озадачено, очень тихо, словно говоря сам себе, проговорил Свиридов и чуть громче добавил, - Надо сходить посмотреть в каком состоянии там наше барахло... и есть ли шанс на его спасение...
   Быстрым шагом, не снимая обуви, он пошел вперед. Предположение оказалось верным, выше колена вода в подвале не поднималась.
  - Ботинки хотя бы сними, - крикнула Юля ему в след.
  - Зачем, они и так полны воды.
  - Так парни, пошли, - скомандовал я и шагнул в воду. За мной чертыхаясь, последовали братья, поднимая мутные волны.
  Зайдя в каморку, где хранилось все наше оборудование, складируемое на широких скамьях, мы с удовлетворением заметили, что вода еще не успела поглотить мягкую обивку, а значит, вода не попала ни в усилитель, ни в колонки. А вот несколько барабанов из всего комплекта, мембраной вниз плавали посреди каморки.
  - Титаник идет ко дну, - констатировал ситуацию Остриков старший, скептически оглядев унылую картину.
  - И что будем делать? - вытаскивая барабан из воды и ставя его поверх скамьи, спросил я.
  - Пойдем для начала пройдемся по помещению посмотрим, в каком здесь все состоянии, - предложил Рома.
  - Куда ходить? Чего здесь смотреть? Нас затопило! Вот и все, - орал Максим, - Надо сваливать от сюда, пока вся аппаратуру не сгнила. Вернемся, когда вода уйдет.
  - Это когда? - спросил Свиридов.
  - Я не знаю. Летом!
  - А до лета, где будем репетировать?
  - Не знаю. Может быть дома, может быть найдем другое помещение.
  - Какое?
  - Любое, но где есть розетка, и на полу нет воды!
  Мы с Гошей смотрели на эту перепалку в полном молчании.
  - Ладно, пойдем, пройдемся, - сказал я ему, - Раз залезли в воду и намочили штаны, надо осмотреться, может быть будут какие-нибудь идеи.
  Он кивнул и поплелся за мной. Вода в подвале Игорю доходила до середины бедра, но он безропотно плелся за мной, стараясь не поднимать волну и двигаться практически след в след.
  В этом подвале на полу валялись какие-то ржавые трубы, кирпичи, мешки со старым свалявшимся цементом. Об этот строительный мусор можно было запросто запнуться, и окунуться с головой в мутную весеннюю подвальную жижу.
  В свете мерцающих истеричных ламп, я разглядел несколько столов для настольного тенниса прислоненных к стене.
  - У меня есть идея!
  - Какая здесь может быть идея, Стас? - заорал мне издалека Максим.
  - Какая? - шепотом, словно маленькое эхо переспросил Игорь.
  - Не очень хорошая, но все же... - я услышал, как спорящие прекратили свою бесполезную ругань и чуть ли не бегом поднимая мириады брызг, бросились ко мне.
  - Ну? - многозначительно спросил Рома.
  - Помнишь Deftones?
  - Че?
  - Ну клип с акулами "My own summer"!?
  - Да.
  - Повторим?
  - Хватит загадками говорить, я тебя не понимаю! - разъярился Свиридов всматриваясь в мое улыбающиеся лицо.
  - Объясняю. У нас есть кирпичи в одном из подсобных помещений. Мы из них сделаем подпоры...
  - Зачем? - перебил меня Макс.
  - На эти подпоры, - не обращая внимание на его вопрос, продолжил я свое повествование, - Мы положим крышки теннисных с толов, что стоят у стены, поставим аппаратуру, барабаны, подключимся и будем играть. Если пришли сюда, надо репетировать! Любой ценой!
  - Много воды, много электричества... Опасное сочетание, - проговорил Максим.
  - Ну что вы со мной или струсили? - во мне бушевал не виданной силы кураж. Подобная ситуация, могла расстроить любого, но в эти мгновения я был на подъеме, и был готов на любые свершения.
  - Это конечно попахивает безумием и фанатизмом, но мне кажется надо играть, - на лице Свиридова просияла улыбка пьяного мошенника.
  - Я пошел за кирпичами, - буркнул Максим и обратившись к Гоши на выдохе проговорил, - Пойдем брат.
  Мы начали сооружать постамент. Барахтаясь в грязной воде, подбадривая друг друга, закончили всю работу очень быстро, минут за пятнадцать. Принесли три стула, на них поставили колонки и усилитель. Начали соединять провода.
  Вдруг нашу работу прервал раздраженный женский голос.
  - Что вы тут возитесь? Вас долго ждать? Я там стою одна, а вы тут, то ругаетесь, то ржоте. Да, и кстати, что это за сооружение? - мы не заметили как к нам подошла Юля. Переполненная праведным гневом, она стояла в воде, сложив руки на груди.
  - Будем репетировать, - констатировал факт Гоша.
  - Здесь?
  - Да, - четко и ясно сказал Роман, - Залезай на сцену. Мы подключаемся.
  Юля словно весенний лемминг, безропотно и послушно, вышла на импровизированную сцену и устроилась у микрофона. Глубоко вздохнув, словно перед прыжком со скалы в неизведанную пучину океана с дрожью в голосе и практически полушепотом проговорила: - А током не ебнет?
  169.
  Я проснулся от того что мой нос был заложен, во рту все пересохло. Хотелось пить. Меня знобило. Продираясь сквозь остатки сна, я посмотрел на часы. Было четыре часа утра. Спустившись с постели и закутавшись в одеяло, поплелся на кухню.
  Не включая свет, медленно водя руками в воздухе над плитой, нащупал обгоревший бок старого чайника. Схватил его руками и жадно начал пить холодную, кипяченую воду.
  Вода. Вода была везде. Вчера она лилась с неба и плескалась помойными ручьями по улицам. Вчера затопило нашу репетиционную точку, но мы все равно играли.
  Вчера мы играли как никогда хорошо. Разум нас покинул, остался просто творческий порыв, осталось внутренне безумие. Мы играли как в последний раз! Играли два часа без остановки, лишь изредка переглядываясь между собой в маленьких паузах между песен.
  Мы стояли и играли на полупрогнивших теннисных столах, а от нас в разные стороны к промокшим розеткам, тянулись провода по дну затопленного подвала.
  Чем вся эта репетиция могла закончиться? Думаю что моргом! Нас бы достали из этого грязного подвала, примерно часов через сорок, опухших, синих и наэлектрилизованных. Работники МЧС с равнодушием тащили бы наши тела за волосы по воде к бетонной лестнице, что бы на свежем весеннем воздухе завернуть трупы в черные целлофановые пакеты...но этого не случилось...
  Если судьба подкидывает совершенно идиотские идеи и оставляет в живых тех, кто гонится за их воплощением, значит, впереди нас что-то должно ждать! Что-то совершенно необыкновенное! Что-то, что позволит нам оставить след в истории и не сгинуть незамеченными под черными полиэтиленовыми простынями времени.
  Все, что было прошлым вечером, было прекрасно. Мы были живы и это осознание, ко мне пришло сегодня в четыре часа утра, потому что я проснулся, что бы просто попить воды.
  Я, задыхаясь от насморка, лежа в сумерках своей комнаты, почувствовал себя счастливым и живым...
  170.
  Она красивая? Умная? С хорошим чувством юмора? Добрая? Энергичная? Трогательная? Внимательная? Смешная? У нее хороший вкус? Хороша в постели? Прекрасно готовит? С ней просто удобно спать? Просто спать и все! Нет! Нет?
  Это все не причины моей любви. Хотя практически все вышеперечисленное правда.
  Почему безумие любви не стелет фундамент, прежде чем возвести стены, способные закрыть от тебя весь мир? Может быть, что бы эти стены были, не так уж и прочны? Ведь они особенно хрупки, когда возносятся до небес! А может быть чувства всегда слишком торопливы, и не основательны? А может быть это просто закон природы, весенний закон эволюции, или просто нестабильная химия человеческого тела поражающая мозг с определенной периодичностью?
  - Любовь просто случается и это невозможно остановить, не возможно?
  - А если возможно?
  - Тогда это не любовь и ты несчастный человек Стас! Вот и все!
  Я брел по пустой улице и разговаривал сам собой.
  Меня опять выставила за дверь Аня. Преисполненная наигранного хладнокровия, просто сказала, что ей пора спать, что завтра трудный день и родители не поймут, если я останусь. Я шел к себе домой и вел беседу с самим собой, что бы скоротать время. Меня мучила едкая мальчишеская обида, но я не мог ее развивать, превращая в более сильное чувство.
  А на самом деле мне просто хотелось вернуться в ту квартиру, откуда я ушел пол часа назад. Хотелось увидеть ее лицо и смотреть в ее глаза наполненные укоризной, усталостью и одним всего лишь одним вопросом: "Какого хера ты вернулся? Уже два часа ночи!".
  Ни что кроме такси не сможет меня довести до дома, а на такси денег просто нет, и поэтому я часто хожу домой пешком по одной и той же траектории, по одним и тем же улицам. И как не странно, часто в такое время встречаю одних и тех же бездомных и бродяг, дежурных постовых, а так же таксистов на которых совершенно нет денег.
  Когда прохожу мимо знакомого таксиста, он смотрит на меня с еще большей надеждой чем я на его. В моих глазах надежда нам то, что он опустит стекло, грустно улыбнется и предложит: "Давай хоть сегодня подвезу... тебе куда?". Но я читаю в его глазах простую житейскую логику, обращенную в простые житейские, рваные мысли: "Вот. Идет. Хотя наверно у него нет денег. А может и есть. Ближе. Ближе подходит. Уже рядом. Сей час дернет за ручку двери. Заперта. Я медленно открою окошко и важно посмотрю на него. А он скажет "До вокзала". А я ему "Пятьсот". А он мне: "Триста". "Пятьсот" лениво говорю я парнишке. А парень мне "Хорошо только побыстрее, я очень опаздываю". Блядь. Прошел мимо. У него просто нет денег."
  А я все так же плетусь и вспоминаю сегодняшний вечер. Как невозможно оторвать от нее взгляд, как невозможно оторвать губы и как она смущается, когда практически бесшумно дверь в ее комнату приоткрывает отец. А я целую ее в живот и продолжаю стаскивать с нее джинсы.
  В этот момент она вздрагивает и смущается, краснеет. Одергивает меня. Я все понимаю и ловлю взглядом быстро закрывающуюся дверь. Отец смущается и сто раз уже пожалел, что проявил бдительность идиота. А я смущаюсь, но ржу! Смеюсь и не могу остановиться. Меня не могут даже остановить укоризненные взгляды любимой, стыдливо, полушепотом матерящейся прикрыв ладонью рот.
  - Эй! - меня окликнул жесткий мужской голос. Обычно когда такое происходит на улице ночью, самое лучшее что может сделать для себя любой разумный человек, идя по рабочему району или по привокзальной территории это дать деру. Ведь народная мудрость гласит: "Быстрые ноги пизды не бояться". Но я погруженный в свои приятные мысли, потерял бдительность, сбавил шаг, и услышал: - Как дойти до центра. Там говорят у вас кремль?
  Окончательно остановившись, я повернулся в сторону, откуда звучал нелепый вопрос. Меня торопливым шагом догонял парень, затянутый в комбинезон, за его плечами болтался полупустой рюкзак.
  - Зачем тебе в центр? Зачем кремль? - недоумевающее спросил я его.
  - Я не знаю. Та говорят овраги. В оврагах можно переночевать.
  - Переночевать?
  - Да.
  - Тебе ночевать негде?
  - Я автостопщик. Еду из Сибири.
  - Куда?
  - Не знаю. А нет, знаю, в Калининград, - автостопщик задумался, почесал свои нечесаные и не мытые волосы и простодушно добавил, - А может в Питер.
  - Когда снова в дорогу.
  - Высплюсь и поеду.
  - В кремле в центре не выспишься.
  - Почему?
  - Примут.
  - Чего?
  - Менты тебя примут. На нарах выспишься, но точно потом никуда не поедешь. Может только обратно к себе в Сибирь.
  - А че делать? - парень растерялся.
  - Тебя как зовут?
  - Дима, - как то очень огорченно проговорил путешественник.
  - Меня Стас, - я задумался. Мне было очень лень идти одному домой, да и опасно, - Если хочешь, пойдем ко мне?!
  Этой фразой я сам себя напугал. Мне стало как-то не по себе, но отказываться от своих слов не было у меня в привычках.
  - А далеко?
  - От сюда, час ходьбы, - уже чуть с меньшей бравадой сказал я.
  - Ну, пойдем.
  "Ну и как ты сегодня будешь спать в своей комнате", - проговорил мой внутренний голос с ехидством, - С ключами от собственной квартиры и ножом под подушкой?"
  171.
  Воскресенье. Утро. Мы стоим у входа студию. Ждем, когда подъедет директор или звукорежиссер. Курим, разглядывая невыразительные, нелепые граффити на стенах, с волнением и нетерпением переглядываемся. Молчим.
  На первом этаже жилого пятиэтажного здания расположен магазин строительных материалов, а студия как обычно в подвале. От нее нас отделяет дверь - четыре миллиметра стали покрытые краской в несколько слоев.
   - Я вчера попал в странную ситуацию, - начал я, развенчивая молчание.
  - Не удивительно, - Юля посмотрела на меня, - В какую на этот раз?
  - Я вчера ночью подобрал автостопщика.
  - Он лежал в канаве, а ты его взял, поднял на плечо и понес домой?
  - Нет, он сам спокойно дошел до моего дома.
  - И?
  - Ну и все. Мы пожрали пельменей да легли спать. Утром он продолжил свой путь, то ли в Калининград, то ли в Питер, а я поехал сюда, к вам.
  - Как спалось? - ехидно спросил Максим.
  - С ножом под подушкой вполне спокойно, - ответил я невозмутимо, словно каждый вечер встречаю незнакомых людей у себя в гостях и каждую ночь сплю вооруженный.
  Ты серьезно. Спал с ножом? - переспросила Юля.
  - Нет, конечно, но как видите все нормально, я с вами, никто меня не изнасиловал, ни ограбил и не убил, а человеку я помог.
  - Ну, это ты до первого инцидента такой добрый, - внес свою лепту в наш разговор Гоша.
  - Остается, надеется, что инцидента не будет, - парировал я.
  - С самыми добрыми из нас, только инциденты и случаются, причем совершенно не добрые, - очень не торопливо и важно проговорил Рома.
  - Кто бы говорил, - с усмешкой сказал я, - у тебя на квартире все время какая-то тусня, и я уверен, что половину людей ты видишь в первый раз.
  - Да но это друзья моих друзей!
  - Ну конечно, ты в них уверен на все сто или ты хочешь сказать...
  - Да ничего я тебе не хочу сказать! - вдруг неожиданно сорвался Свиридова на крик и вместе с его криком взвизгнули тормоза автомобиля справа от нас.
  Из белой "Волги" вышел мужчина лет тридцати пяти, одетый в джинсы и легкую бежевую куртку:
  - Вы на запись? Вы группа Образ зависимости?
  - Да, - утвердительно и четко сказал молчаливый и не словоохотливый, маленький басист. Он говорил за нас за всех пока мы увязли в собственных дрязгах.
  - Вы еще не начали работать, не начали записывать материал, а до сведения и мастеринга еще очень и очень далеко, а вы все уже переругались, - во взгляде говорящего светилась усмешка и опасение, - Это плохо. Хотя многие так работают, так живут всю жизнь, но мне, почему-то кажется, что это не лучшее время препровождение. Я имею ввиду скандалы и ругань. Ладно. Я Алексей - директор. Пойдемте на студию, ваш звукорежиссер задерживается.
  172.
  Я словно смотрел отрывки документальных записей про группу Metallica, где они со своим продюсером Бобом Роком пишут альбом. Песни с этого альбома будут звучать еще десятилетия после того как эта пластинка покинет TOP 100 самых продаваемых альбомов.
  Идя по коридорам студии, я рассматривал диски знаменитостей исчерканные их рукой оставляющей автографы. Диски висели на стенах, нежно переливаясь под светом маленьких, но ярких электрических ламп. Эти лампы давали тонкий пучок света, четко направленный вниз. Под их въедливыми лучами, двигаясь по коридору можно было живо представить, как ты выходишь на ринг или сцену. Можно с легкостью представить, что вот здесь за стеной, ждет многотысячная толпа готовая встретить тебя аплодисментами и воплями радости...
  Но тишина помещений всепоглощающа, и ни кого кроме музыкантов и звукорежиссера здесь больше нет.
  Мы шарахались по студии, изучая ее структуру, стараясь настроиться на работу. Здесь была отдельная комната записи ударных. В ней стояла только барабанная установка и на небольшой специальной вешалке висели провода и наушники. Переступив порог своей вотчины, я почувствовал себя королем, потому что для записи все остальных инструментов, в том числе и вокала помещение было общее.
  В стенах были двойные звуконепроницаемые окна, что бы звукорежиссер мог видеть музыкантов и согласовывать с ними свои действия.
  Звукорежиссерская была оборудована огромным многоканальным пультом, над ним висел большой плоский монитор, на котором в виде бесконечных кривых графиков отображались результаты работы команды.
  Дверь тихонько скрипнула, и переступив порог вошел небритый заспанный мужчина, неуверенно поправляющий треснутые очки:
  - Гоша,- безразлично представился он и практически с закрытыми глазами плюхнулся в свое кресло за пультом, - Че пишем?
  - Музыку, - сказал я.
  - Понятно, а что конкретно? Какую? - его раздражению не было предела.
  - Рок!
  - Блять... понятно, что рок. По вашему внешнему виду понятно! Какой? Какой рок?
  Максим не выдержал и стремительно перешел на грубость, подстраиваясь под звукача:
  - Да какая тебе хер разница? Мы играем, ты пишишь, сводишь, отдаешь нам и мы уебываем. Вот такой план работы!
   Режисер крутанулся в своем кресле, выдержал паузу, улыбнулся и сказал: - Ты мне определенно нравишься. Как зовут?
  - Максим.
  - Максим, а че этот мелкий то же играет с вами? - он посмотрел на младшего Острикова.
  - Да. Он мой брат.
  - А на чем?
  - На басу.
  - Так у него пальцы больно коротки, он, наверное, и струну не прожмет как надо.
  - Прожмет, и играет, кстати, неплохо, - вступился за брата Максим.
  - Ладно, - согласился звукач, - Тогда пусть сгоняет для начала за пивом, я ему денег дам. Все равно первые пишим барабаны. Кстати сколько песен?
  - Восемь, - вступил в разговор Роман.
  - М-м-м-м, я смотрю, вы богатенькие...решили альбомчик записать?
  - Типа того, - кивнул Максим.
  - А девочка? - Гоша кивнул в сторону вокалистки.
  - Юля, - робко представилась она.
  - Что - девочка? - переспросил Максим.
  - Она так, для развлекухи, группиз, или есть от нее польза?
  - Вокалистка, - коротко сказал Рома, не скрывая накопившуюся злобу в голосе.
  - Извините, извините, - по шутовскому улыбаясь, сказал режиссер и льстиво кивнул головой, - Так все же насчет пива? Сгоняешь?
  - Пошел ты! - процедил сквозь губы младший Остриков.
  - Слушай, - обратился Гоша к Максиму, - А он точно твой брат! Нравитесь вы мне.
  - Ну, раз нравимся, давай я схожу. Ему все равно не продадут. Тебе какого?
  - По хуй, - звукач полез в карман брюк и достал мятую сотку, - Давай побыстрее, а то голова раскалывается!
  - Пошел ты! - бросил в него Макс и сжав деньги в руке, вышел на улицу.
  - На сдачу и себе пивка возьми и ребятам. Не стесняйся, - заорал что есть мочи Гоша Максиму, наклонившись в своем кресле вперед. Наверное, что бы сильнее протолкнуть звук своего голоса по узким подвальным коридорам студии.
  Секундная пауза, пролезла сквозь звукоизоляцию и заставила всех замолчать.
  - Ладно. Хватит пиздеть. За работу! - встрепенулся звукач, и как-то посерьезнел, изменился в лице, - В принципе, сегодня все зря пришли. Если будем писать восемь песен, получится записать только барабаны, ну может быть немного басовых партий, а все остальное в следующий раз. Понятно?
  - Понятно, - сказал я, - Но я думаю нам всем любопытно посмотреть работу друг друга, и поэтому мы будем ходить сюда все вместе.
  - Не возражаю, - сказал Гоша и поднялся со своего кресла, - Пойду настрою барабаны. Барабанщик готовиться! Мажет палки вазилином. Будем ебаться!
  173.
  Стою в студии, рассматриваю фотографии местных клиентов и ими записанные диски, пытаюсь разобраться в оставленных автографах.
  - Че смотришь? - спросил Гоша, вставший от меня по правое плечо.
  - Здесь у вас писался Элизиум Эй Ди?
  - Да. И сей час то же что-то пишут.
  - А Юрий Гальцев?
  - Как видишь то же, - Гоша показал рукой на фотографию.
  - Так он же комик, клоун?!
  - Ну и что?! Захотел записать пластинку, вот и все. Знаешь, любой каприз за ваши деньги, как говориться. Будь ты хоть сей час Улукбеком-гастарбайтером, а в прошлом муэдзином, захочешь попеть суры и записать свой голос. Пой, записывай! Только плати!
  - Слушай, а этот оркестр?
  - Какой?
  Я ткнул пальцем в фотографию, на которой аккуратно сидели в ряд несколько мужчин и женщин наряженные в русские народны костюмы с балалайками, домрами и ложками в руках.
  - А-а-а, эти, - простонал Гоша. Видно у него с этим коллективом были связаны не очень хорошие воспоминания, - Записывали наши народные песни. Вообще-то, они из Москвы, но здесь дешевле записывать, чем в столице! Причем дешевле во много раз.
  - Зачем? Они кому-то нужны?
  - Здесь нет, не очень, а в Китае, расходятся моментально. На такие коллективы в Поднебесной, пиздец какой спрос! Китайцы скоро не только наш фольклор купят. Скоро вообще всю страну за свои юани выторгуют. Останемся без штанов, а на ногах только китайские резиновые шлепанцы! Хуй так зиму переживешь! Ни какой рок не спасет!
  174.
  - Это реактивная противотанковая граната, проще говоря - РПГ - 18. В народе же этот инструмент называют просто "Муха"! - подполковник Трусов Андрей Генадьевич, важно расхаживал перед нами вытянувшихся по стойке смирно и крутил в руках зеленую телескопическую трубу.
  Русский офицер продолжал свою незамысловатую лекцию: - У вас дебилов, конечно нет ни какого уважения к этому оружию. В принципе, почему к этому? К любому! И вообще в ваших рядах хреново с уважением, а это плохо! Я больше скажу - это очень, очень печально! Но кто из вас попадет в настоящую армию, там вам быстро все объяснят, что такое уважение и с чем его едят!
  Трусов грозно осмотрел наш смущенный ряд и продолжил: - Впрочем, вернемся непосредственно к предмету нашего занятия! Этот, гранатомет, поступил на вооружение советской армии в 1972 году, пробивная способность его снаряда до 300мм брони. И еще, товарищи курсанты, так как вы родились с некоторым опозданием, вам придется освоить его очень быстро. Здесь ничего сложного нет!
  - Разрешите обратиться?! - вышел вперед из нашего стройного ряда полноватый студен, держа свои пухлые руки строго по швам.
  - Ну? - недовольно промычал Андрей Генадьевич.
  - А снаряд там есть?
  - Где?
  - В Мухе?
  - Какой тебе на хер снаряд, рядовой? Ты сам как снаряд! Любому из вас дай в руки заряженный гранатомет, так вы в себя быстрее всего и попадете, или что еще хуже в своих однокурсников или меня! Встать в строй!
   Студен повиновался, и с пунцовым лицом отступил.
  - Так вот, - продолжил подполковник, - Снаряда нет. Вам не положено! Теперь покажу, как приготовить к бою данное орудие. Смотрят все внимательно, слушают еще более внимательно, особенно те, у кого радиостанция на бронепоезде и те, кто хочет дожить хотя бы до двадцати пяти! Понятно?
  - Так точно товарищ подполковник! - хором рявкнули мы.
  - Приводя из походного состояния в боевое, мы открываем заднюю крышку, раздвигаем трубы, поворачиваем предохранительную стойку вниз до упора. Вот так. Все, теперь оружие готово. Враг будет уничтожен, при условии, если на спусковой механизм первыми нажмете вы!
  - Разрешите вопрос, товарищ полковник?! - из строя выделился еще один студент.
  - Давай, - благостно сказал Трусов.
  - Если цель вдруг ушла, что делать? Собирать гранатомет опять в походное положение?
  - Хороший вопрос рядовой! Молодец! - похвалил Андрей Генадьевич, - данный учебный комплекс можно переводить из походного состояния в боевое много много раз. А заряженное, боевое оружие складывать нельзя!
  - Так что же делать?
  - Разрядить в сторону противника!
  - Даже если его нет?
  - Если не хочешь что бы тебе оторвало руки, ноги, голову и жизнь, делай как сказал старший офицер. Понял?
  - Так точно!
  - Встать в строй!
  Студент сделал шаг назад.
  Трусов продолжал: - Значит так оставляю Муху вам, у вас есть пол часа что бы потренироваться. Понятно?
  - Так точно! - громогласно ответили мы.
  - Потренироваться каждому. Вольно!
  175.
  Оглушающая тишина пустого коридора. Я стою перед дверью в мрачный, спартанско-советский кабинет подполковника, и ощущаю на себе глубокую вину перед всей советской армией.
  Аккуратно стучу.
  Из-за двери до меня доносится недовольное: - Да!
  Дергаю за ручку, открываю и не переступаю порога, говорю: - Разрешите войти?!
  - Разрешаю рядовой Шелев. Что случилось?
  Я решил сначала все рассказать, а потом если будет безопасно уже сделать шаг на встречу своей судьбе: - Разрешите доложить?!
  - Ну, давай докладывай, - Андрей Генадьевич развалился на стуле и важно закинул ногу на ногу, блеснул светом звезд со своих погон и слегка сдвинул брови, что бы строже выглядеть. Хотя куда уж строже?
  Как доложить о произошедшем, я даже и не знал, потому что обладал некоторым чутьем, неким даром предвиденья. На военной кафедре у каждого курсанта просыпался этот дар, особенно когда ожидались большие неприятности. Перетаптываясь с ноги на ногу, я пытался слить спутавшиеся мысли в одно четко предложение. Когда у меня это получилось, я коротко высказался: - Мы сломали гранатомет.
  - Что? - Трусов подпрыгнул со стула и быстрыми шагами подошел ко мне: - Что вы сделали?
  - Сломали РПГ - 18. Муху сломали товарищ подполковник.
  - Это блядь, как так случилось? За тридцать лет с ней ничего страшного не произошло, а сраные студенты взяли и сломали? Ну ка, объясни, - требовательным тоном сквозь зубы проговорил подполковник.
  - Ну, она у меня была в руках. Я все делал, как вы учили - открыл заднюю крышку, раздвинул трубы, потом предохранитель. Вобщем полностью приготовил оружие для ведения боя. А когда решил передать РПГ другому, начал ее складывать... ну...вообщем, я почувствовал что она не складывается...
  - Рядовой Шелев! - орал Андрей Генадьевич, - Ты знаешь, что такое чувствовать? И вообще что чувствуют?
  - Так точно, вы нам объясняли, - вытянувшись по стойки смирно выкрикнул я.
  - И что же!
  - Чувствуют только хуй в жопе! А все остальное ощущают!
  - Правильно, тогда какого хера, ты пользуешься не теми словами, когда докладываешь офицеру о произошедшем ЧП.
  - Виноват, товарищ подполковник.
  - Значит так, - Трусов сосредоточено и четко заговорил, словно готовился к обороне от фашистского или американского десанта, совершенно нам не дружественного, - Сей час пойдешь и всем своим тупорезам-коллегам-курсантам объяснишь, что они, и ты само собой, сдаете зачет не по теме РПГ-18, а будите сдавать химзащиту по нормативам. А я посмеюсь, как вы будите в жару в резиновом комбинезоне и в противогазах бегать по лестницам. Понял меня?
  - Так точно!
  - Ты знаешь, что тебя ждет? - оскалился в улыбки офицер.
  - Боюсь что сломанный гранатомет, товарищи курсанты мне не смогут простить, после того как я им сообщу новости про зачет по химзащите.
  - Верно! Удачи...
  176.
  Проводя больше времени на звукозаписывающей студии, нежели чем в институте, мы дописывали альбом, и постепенно заваливали сессию. Жажда денег отвлекала от учебы, жажда играть музыку и сделать это своей профессией отвлекала от всего остального.
  Есть бесконечная уверенность в себе и в том, что все впереди, что все непременно случиться стоит только методично работать в одном направлении и не опускать руки. Надо просто играть, репетировать, писать и записывать песни, пробиваться на концерты и доказывать публики, что наше творчество интересно.
  Слепая самоуверенность давала нам право на жизнь, но саму жизнь пускала под откос.
  Роман закончивший школу с золотой медалью, пол года назад вылетел из технического университета и работал охранником в продуктовым ларьке. Объясняя отсутствие интереса к учебе тем, что в компьютерных технологиях он знает и понимает больше, чем закостенелые профессора. Лень и закостенелость лекторов вытаскивающих из своего старого портфеля листочки бумаги с потрепанными углами, на которых набросаны конспекты семилетней давности, не могут его ничему научить.
  Максим бросил строительный институт, не доучившись первый курс. Наверное потому, что ему это не было нужно, во всяком случае он сделал именно такое официальное заявление. Максим работал промоутером в крупных продуктовых магазинах, представляя интересы пивоваренной компании ОАО "САН ИнБев". Он стоял у входа в фирменной майке и бейсболке, предлагал всем желающим попробовать сто грамм новой марки пива, готовой вот вот заполнить прилавки магазинов.
  Юля вяло тащило бремя будущего фельдшера. Успешно проходила сессии в медицинском училище, и думал о будущем. Где, как и за какие средства можно ей получить высшее образование?
  Игорь учился в школе, жил с братом в коммуналке и не о чем не переживал или во всяком случае не подавал виду. Был как обычно молчалив и задумчив. У него не было друзей сверстников, а тех, кто хоть как-то старались приблизиться к нему, сразу нарекались тупоголовыми.
  Я с безразличием относился к своему обучению, ставя каждую сессию одну единственную цель: ПРОСТО СДАТЬ!!! Этой весной я активно метался между военной кафедрой и своим основным факультетом, стараясь везде успеть и ни чего не завалить, потратив на подготовку минимум времени и сил.
  177.
  В институте его знали все кроме меня, все были с ним знакомы и в хороших отношениях, студенты старших и младших курсов, деканы, преподаватели и техперсонал университета. Мне казалось, что я единственный человек, который не знаком с этим парнем, но в то же время у меня было ощущение, что он в свою очередь очень хорошо меня знает.
  Мы столкнулись у расписания в коридоре.
  - Меня Паша зовут, - сказал он просто.
  Я не был готов к диалогу и несколько оторопел, потому что мы часто пересекались в аудиториях, в коридорах и столовой, но всегда обходились без натянутого общения.
  Возможно, Паша просто решил дополнить картину и перекинуться словечком с тем человеком, с которым еще ни разу не беседовал. Возможно, я лишь маленькая деталь огромного пазла бестолкового и беспрерывного улыбчивого общения.
  - Хорошо,- ответил ему я.
  - Я знаю что хорошо, мне тоже нравиться! - он по дружески, и сильно хлопнул меня по плечу.
  Мой новый знакомый был похож на бешеный одуванчик из Аламогордо. Его жесткие кучерявые волосы увеличивали объем головы в пять раз, если бы Паша был бы черным, его легко можно было бы принять за одного из братьев Джексонов. Одного из солистов The Jackson 5 который сбежал из-под тяжелой руки своего отца Джозефа в Россию и поступил в педагогический институт.
  Тут, что бы получше его спрятать от ФБР, ЦРУ, Ми-6, Моссада, и другой импортной напасти, Пашу переодели в косуху, рваные, аляписто покрашенные джинсы и вечно дырявые берцы.
   - Мне и фамилия моя нравиться! - орал одуванчик.
  - Да что ты? Рад за тебя.
  - Шумов - фамилия классная. Самая лучшая!
  - Не сомневаюсь, - я начал от него уставать, - Я рад, что я с тобой познакомился, но у меня скоро зачет. Пообщаемся позже.
  - Несомненно, но у меня есть для тебя предложение.
  - Какое? - переспросил я. Причем так, что если бы с подобным тоном обратились бы ко мне, я просто ни чего не объяснив, удалился подальше.
  - Играешь в группе, - всем известный факт произнес Шумов, - Я то же с ребятами пытаюсь готовить материал, пытаемся репетировать и как-то продвигаться в этом направлении. Ну, ты меня думаю, понимаешь?
  - Да.
  - Да - это хорошо!
  - Предложение...
  - Так вот предложение, можно организовать у меня дома несколько забойных концертов! Народ соберу, обещаю. Будет человек сто, а может и еще понаедут.
  - Дома это где? - с недоверием переспросил его я.
  - На севере области, я ж не местный. Там есть крупные поселки, райцентры, небольшие города, где полно народу! Там все изголодались! Туда вообще ни кто не приезжает, только Дима Маликов или какая-нибудь группа Стрелки! Они на хер ни кому не нужны - пусть бабушки под них на площадях пляшут летом. Нам нужен - рок!!
  178.
  Белый фон, на нем человек без кожи. Эта картинка была взята из учебника анатомии девятого класса из параграфа "Мышцы туловища и конечностей". В верху было написано название команды "Образ зависимости", внизу название альбома "Аlter ago".
  Кустарным способом мы выпускали первый тираж нашего альбома, записывая песни на кассеты и диски.
  В наших краткосрочных планах было разнести по нескольким торговым точкам и сдать на реализацию наш продукт. Так же нами были заготовлены рекламные плакаты и распечатаны на черно-белом принтере. Хотелось, конечно, на цветном, но уже не позволял бюджет. Мы выжимали из своих карманов последние копейки.
  179.
  Словно цыгане из фильмов Эмиля Кустурицы, мы залазили в электричку. На плечах тащили свои нехитрые пожитки и инструменты. У меня одного было только четыре сумки: чехол с одним барабаном, кофр с тарелками и сумка с карданом. Проще всех были Юли, у нее в небольшой рюкзак все убиралось - микрофон, шнур, пара бутербродов, термос и наши кассеты с дисками, которые мы собирались распродать на концерте.
  Бесконечно длинный зеленый электропоезд, пахнущий мочой и мазутом начал сове движение. Вагон был забит до отказа. Люди висли на поручнях, спинках кресел и друг на друге. Просачиваясь между спин пассажиров и наступая на авоськи по вагону лазили нищие с протянутой рукой, музыканты поющие в проходах заунывные песни в надежде что им кинут в шапку пару монет, и продавцы всякого хлама. Нам пытались продать сканворды, просто газету или журнал, ручки, карандаши, прокладки, туалетную бумагу, семечки, пиво, воблу, мягкие игрушки, приспособления для сушки обуви, машинку для срезания катышек с шерстяных вещей, раскладные стаканы, расчески, ложки для обуви и даже щенка.
  Все эти нелепые бизнес потоки усиливали давку в вагоне и заставляли скомканную разношерстную толпу колыхаться и издавать матные словосочетания.
  - Я люблю электрички, - радостно брякнул Шумов, пока мы кряхтели зажатые спинами дачников, - Я всю жизнь провел в поездах. Люблю эти запахи, этих странных людей, мне нравиться стук колес. А если повезло и удалось занять сидячее место, то лучше ничего нельзя и представить. Сидишь и дремлешь, главное свою станцию не проехать.
  - Народу много, за инструмент переживаю, - ворчал Рома, в его глазах скопилась злость и он готов был вот вот взорваться.
  - Че переживаешь? - переспросил Паша.
  - Струны оборвут, он переживает, - включился в беседу Максим, - я кстати то же. У вас там есть музыкальный магазин?
  - У нас нет, в райцентре есть, но возможно только для акустических гитар. Нейлоновые!
  - Слушай Паш, а группы у вас есть, которые в электричестве играют? - спросил я.
  - Да. В основном панки.
  - А где покупают инструменты оборудование?
  - Сюда в город приезжают.
  - Да ладно? - усомнился Макс.
  - Точно тебе говорю. Здесь покупают. Иногда не сами едут, а просят кого-нибудь купить, кто поехал в город. А что у вас запасных струн нет?
  - А что у нас деньги есть? - ответил вопросом на вопрос я, хоть к струнным инструментам имею косвенное отношение.
  - Ну, наверно есть, если альбом записали, - как-то удивленно проговорил Шумов.
  - Поэтому их и нет...потому что альбом записали, - тявкнул Гоша, прижимая к себе бас-гитару, которая упиралась ему в подбородок.
  180.
  Спустя полтора часа тряски и давки, в вагоне стало свободней. Дачники со своими котомками, тележками и другим скарбом, высыпались на перроны. Подобное извержение людской массы происходило на каждой станцими, освобождая все больше и больше вагонного пространства.
  Места на лавочках освобождались неравномерно и поэтому мы разбрелись на освободившиеся по всему вагону, я сидел с Пашей.
  - Расскажи, как все будет, потому, что я все плохо себе представляю. Мы приедем, уже будет темно.
  - Не волнуйся. Приедете, сходим в лес, разведем костер, попьем пивка, пожарим сосисок, потом вернемся. Будете спать в гараже у Лося. А завтра...
  - У какого Лося? - занервничал я.
  - У меня есть очень хороший друг - Леня Лебедев...
  - А почему Лось?
  - Со школы ему досталось. В школе с классом ходили в поход, легли спать. Лежим в палатке, а он вскакивает и орет: "Я лось во время брачного периода". Вообщем, долго не мог успокоиться. С тех пор Леня - Лось. Все достаточно банально.
  - А спать в гараже? - все продолжал вопрошать я.
  - Ну не совсем в гараже...над гаражом есть мансарда, такая гостевая комната, там вполне уютно, тепло, кровати стоят. Все как надо, не переживай! - Паша вдруг остановился в своем монологе, посмотрел как на безумца и спросил, - Ты меня о всякой ерунде спрашиваешь, а про концерт тебе не интересно?
  - Интересно, - смутился я, - Рассказывай.
  - С утра проснемся, позавтракаем, сядем на автобус, а может если повезет Ленькин отец на машине нас добросит.
  - Долго ехать?
  - Нет минут двадцать-тридцать.
  - А у Леньки отец, чем занимается?
  - А что?
  - Просто так спрашиваю?
  - Комерс.
  - Что?
  - Так магазины, ларьки, продукты питания, сигареты, есть кафе. Вообщем жить можно.
  - Хорошо.
  - Конечно хорошо, - продолжил Шумов, - Будет концерт, в местном ДК. Я ведуший. Буду вести концерт представлять выступающие команды.
  - А сколько их будет?
  - Еще три-четыре.
  - А мы какими выступаем?
  - Вы последними, как хэд-лайнеры. А что, ты против?
  - Нет, я за.
  - Вот и хорошо, - удовлетворительно кивнул одуванчик из Аломогордо, - Концерт будет часа два - три, время не очень регламентировано. ДК будет свободен, поэтому нас погнать не должны, там в этот день мероприятий нет.
  - Послушай Паш, - обратился я к собеседнику, проговаривая слова медленно и внятно.
  - А? - вздернулся он, - Что?
  - Мы хотели продавать свой альбом на концерте...
  - Не вопрос. Продавайте.
  - Есть одна загвоздка.
  - Да говори быстрее, в чем проблема?
  - Я бы говорил быстрее, если бы ты меня постоянно не перебивал! - моментально по какой-то причине вспыхнул я.
  - Ну? - смиренно проговорил Павел.
  - Мы будем заняты подготовкой к выступлению, потом самим выступлением, нам будет не до продаж. У тебя есть человек, которого можно поставить на торговлю?
  - Продавец ваших дисков?
  - Да.
  - Найдем! Возьмем например Леху-мелкого. Нормальный пацан, все время с нами тусуется. Мать пьет, его не кормит, отец непонятно где. В общем, все у него не очень, но мы его с ребятами подобрали. Так следим за ним, что бы не в какие истории не вляпался, подкармливаем.
  - А сколько лет мелкому?
  - Да чуть помладше вашего басиста...
  181.
  Ночью около костра не замечаешь, как летит время. Темный, хвойный лес прятал нас от навязчивых шумов блуждающей цивилизации. Вокруг была подшептывающая таежная стена. Она принимала и впитывала звуки наших шагов нашего дыхания и спокойные голоса, иногда пропуская сквозь свою плоть тихий одинокий вой товарного поезда, стучащего колесами в сторону больших городов.
  Мысли таяли оставляя после себя приятную, теплую пустоту, медленно пробирающуюся во все уголки кровеносной системы.
  Один Шумов метался по небольшой полянке. Сначала это казалась необходимым, потому что он как рачительный хозяин, заготовил дрова, разжег огонь, насадил на самопальные шампуры сосиски, открыл бутылки с пивом и пел песни одну за одно - громко и весело.
  Я не выдержал.
  - Пал Сергеевич, а не могли бы вы успокоиться? Немного помолчать? Одним словом просто - заткнуться? Все хорошо, не надо лишней суеты!
  Он остановился как вкопанный, в его глазах появился нездоровый блеск и он выкрикнул.
  - Pardon mua cударь, как скажете, я только хотел как лучше!
  - Извините, что я груб... - продолжил я, - Одним словом, сядь Паш, не мельтеши, мы устали. Давай посидим в тишине, отдохнем, выпьем пива.
  - А петь то хоть можно?
  - Можно, - тихо проговорил я,- Только очень грустные и спокойные песни.
  - Таких не знаю! - крикнул радостно Шумов.
  - Знаешь, - не сколько не сомневаясь в своих словах, сказал я.
  - We, - согласился Паша, и улыбаясь кивнул головой, а потом запел. Пел на русском. Я чувствовал, что он иногда путается в словах, но это его не останавливало, он быстро находил нужные или использовал синонимы, причем делал это быстро, не принужденно и с легкостью. Старался петь не громко и не очень тихо, вкладывая в каждую ноту все, что было у него за душой. Голос нежно прыгал по веткам деревьев, сбивал росинки с листвы, и уносился к звездам.
  Вся наша команда валялась на туристических ковриках или постеленных прямо на землю куртках. Гоша с Юлькой задремали. Рома пил пиво из пузатой большой пластиковой бутылки и смотрел на огонь. Максим ковырял веткой в углях, пытаясь расшевелить меркнущее пламя. Леха-мелкий разглядывал с ребячьей жадностью чуть обгоревшие бока сосиски и ждал когда можно будет ее сорвать с заостренной веточки.
  Паша, прервав неожиданно песню, спросил.
  - Лех, завтра дисками поторгуешь на концерте?
  - Какими? - не отрывая взгляд от сосиски спросил малой.
  - Альбомами "Образ зависимости".
  - Заплатят?
  - Стас? - Шумов обратился ко мне.
  - Что?
  - Заплатишь пацану?
  - Смотря, как будет торговать.
  - Понял Лех?
  - Понял.
  - Он хорошо будет торговать, - убедительно произнес Паша.
  - Хорошо буду торговать, - эхом отозвался Леха, срывая обгоревшую сосиску с ветки.
  - Тогда заплатим, - неуверенно проговорил я, и закрыв глаза, растянулся на земле.
  182.
  К Лосю мы так и не попали. Пол ночи провели в лесу, а под утро пришли домой к Шумову. Он постелил на полу нам какие-то матрасы, одеяла спальники и мы легли на них. Полноценное утро мы встретили под веселый вой, улюлюканье и песни непонятного происхождения. Мне показалось, что Паша не спал и ждал этого момента, что бы посмотреть на наши заспанные и недовольные рожи. Мы поднимались словно зомби, словно пробужденные к новой жизни тела солдат оставшиеся на поле боя ранней заснеженной весной. Чуть опухшие, с нечищеными зубами, недовольной гримасой встречали новый день.
  - Завтрак! - выкрикнул Паша, - Мой отец приготовил вам яичницу, а я разогрел гречневую кашу вперемешку с майонезом и рыбными консервами!
  Гоша отреагировал самый первый и произнес вслух, что хотел сказать каждый из нас, - Я буду только яичницу и чай. Чай есть?
  - Чай есть! - жизнеутверждающе воскликнул Шумов, - А что кашу с майонезом и рыбой ни кто не хочет? Яичницы на всех не хватит - это точно!
  - Я вообще не завтракаю, - пробормотал Свиридов, - Мне чаю.
  - Мы не голодные, - добавил Максим, - Просто попьем чаю, и будем собираться.
  - Хорошо, - в голосе хозяина звучали нотки магического расстройства, Наверно просто потому, что ему не удалось угостить нас, своей стряпней.
  По бутерброду и кружке чая мы проглотили очень быстро и не заметно для себя самих.
  - Да кстати, - встрепенулся Паща, - Я забыл вам сказать. Пока вы спали, мне передали одну новость.
  - Какую? - спросил я.
  - Концерт придется перенести на час. Начнем пораньше, что бы раньше закончить!
  - Почему? Многие кто собирался, наверное, не знают об этом и опоздают, - с возмущением в голосе проговорил Роман.
  - Все кто хотел придти, все уже знают. Не переживай - это же деревня! Здесь все деревня, даже если и называется - поселком, поселком городского типа или просто городом... извини смысл один и тот же. Работы мало - самогона много. А если через железнодорожные рельсы перейти, там целое цыганское поселение, можно и шмаль найти. А если деньги есть, то и героин тебе достанут. Некоторые из местных деньги находят, мозгами только их природа не избаловала!
  - Деньги то здесь у кого, если работы нет? - переспросил удивленно я.
  - У тех, кто работает на лесопилке! Там и зарплаты нормальные и калым есть - иногда легальный иногда в черную. Тут работа такая, либо лес валить, либо на молокозавод! Конечно, есть и по мелочи: старая школа, больничка, клуб, пара магазинов, кафе типа капельницы... вообще конечно выбор небольшой.
  - А почему все-таки перенесли концерт? - переспросила Юля.
  - Девочка моя, - покровительственным тоном, заговорил Шумов, - Ближе к вечеру в клубе дискотека! Не надо выстраивать ситуацию так, что бы встречались два разных мира и два разных детства - наш и их. Понимаешь меня?
  - Да, - кротко сказала Юля.
  - Не надо крови, сестра! Не надо ломать инструменты о головы всяких дебилов вооруженных заточками и потрепанными барсетками. Не надо попадать в каталажки и больницы! Надо беречь свое здоровье и нервы. Поэтому мы начнем пораньше и закончим, пораньше, минуя агрессивных и полупьяных мудаков. Понимаешь меня?
  - Да, - поежившись, пробормотала Юля.
  - Вообщем Юляш, мне бы очень не хотелось, что бы тебя изнасиловали подонки с челкой-манчестер и уродливыми, кривыми, синими татуировками на пальцах в виде набора букв "В.А.С.Я.". А больше всего мне не хотелось, что бы изнасиловали меня!
  - Шумов ты эгоист! - рассмеялся Максим.
  - Нет не эгоист. Я борец за свою нравственность!
  - Это как это? - спросил Гоша.
  - Вдруг выебут! Вдруг понравиться! - Паша остановился в своем разглагольствовании, и мгновенно посерьезнел, - А если смотреть на вещи здраво и так же здраво рассуждать, то их просто больше и этой гопоте, все по хуй, особенно тем, кто отсидел! О, кстати, вот еще одно место работы и веселого времяпрепровождения! У нас тут рядом тюрьма!
  183.
  Запах Советского Союза прилип к стенам, вис на шторах, и занавесе, катался пылью по углам дома культуры. Горел тусклый свет. Ряды исцарапанных деревянных стульев, сцепленные металлическими рейками, заполняли зал. Половицы под ногами скрипели и ходили ходуном, но все же, это был самый большой зал, в котором нам доводилось выступать.
  Пока мы озирались по сторонам, Паша запрыгнул на сцену и скрылся за кулисами. Через несколько мгновений он появился из-за потертого занавеса, волоча барабаны.
  - Что встали? Пойдем за мной, будем вытаскивать аппаратуру. Скоро ребята подтянуться будет проще. Придут все настроят.
  - Паш, инструменты куда положить? - спросил я.
  - Да брось свои барабаны, где стоишь, ни кто их здесь не тронет. Не переживай! Пойдем! - и Паша скрылся за кулисами.
  Мы переглянулись, сбросили вещи на пол и ринулись на сцену, оставив Юлю сторожить наше барахло.
  Ворвавшись в подсобное помещение, обнаружили Шумова копающимся в проводах перетянутых черной, синей изоляционной лентой и грязным пластырем. Словно черные гробы для подростков, по углам комнаты стояли четыре потертые временем колонки. В двух из них не хватало по динамику.
  - Это работает? - задал вопрос Максим, пытаясь сомнительную интонацию.
  - Да. Тащи их на сцену, - дал команду Одуванчик из Аломогордо.
  - Эй, - вдруг раздался возглас за нашей спиной, - Готовите концерт? Настраиваетесь?
  Шумов оторвался от проводов и повернул голову в сторону входа. Там стояло человек восемь радостно толкавшихся, пытающихся проникнуть в маленькое подсобное помещение.
  - Привет, рад что пришли, - заорал Паша и вскочив на ноги с объятиями набросился, на ребят толпившихся в дверях, - Давайте помогайте, а то этим ребятам сегодня на сцену. Тяжести сегодня таскать им не рекомендуется!
  - Ты что, менеджером нашим заделался? - грубо и резко спросил Рома, не стараясь скрывать чувств, просачивающихся у него сквозь зубы.
  - Я подумаю над вашим предложением. Может и так.
  - Не было ни какого предложения! - чуть не заорал Свиридов, и развернувшись на сто восемьдесят градусов вышел из подсобки.
  - Ну это уже не важно, - словно сам для себя проговорил Паша, и обращаясь ко мне скромно и с нескрываемым опасением спросил, - А вы играть вообще сегодня будете?
  184.
  Вокалистка не женщина! Мы так договорились. Вокалистка - это член нашего мужского коллектива. Она с нами везде и всегда наравне. Она не может быть объектом любви, вожделения и страсти, безудержных чувств и мечтаний.
  Этот не писаный закон работал без сбоев до этого самого лета, а потом несколько недель назад, он был нарушен. То ли было много алкоголя на дне рождении у Юли, то ли одиночество у некоторых из нас проникло из разбитого сердца, в мозг, преодолев сплетения кровеносных сосудов и отравив разум, то ли это просто судьба.
  Судьба! Судьба - это просто удобное объяснение всему, что происходит с тобой. Вот и все! Я верю в судьбу, кто-то нет, но это ничего не меняет.
  Когда они у всех на глазах слились в страстном поцелуе, у меня было много противоречивых мыслей примерно в таком порядке: "это пиздец, добром это не кончиться, ну ладно поживем, увидим, теперь все несколько усложниться, что-нибудь придумаем, Рома мы же с тобой все обсуждали..."
  Я старался не вмешиваться в эти отношения. В отношения, которые складывались после дня рождения. Сложившиеся ситуация заставляла нервничать нас всех, потому что либо Рома либо Юля могли не явиться на репетицию или в течение дня скалить друг на друга зубы и не общаться между собой. Все это тяготило, выматывало и неимоверно раздражало всех окружающих.
  Их любовь сразу окунулась в пропасть раздрая и беспочвенных конфликтов и заставляла всех страдать. Все пытались найти точки соприкосновения, надеялись найти компромисс, но усилия были тщетны.
  Вот и сей час Рома стоит на сцене, спиной к Юле, боком ко мне, смотрит на гриф гитары и что-то играет. Я не слышу музыки, я погружен в собственные размышления. Я не могу сосредоточиться. Мне кажется в этот момент, что я капитан "Титаника", который всем своим нутром почувствовал удар об айсберг. В этот момент еще никому не слышен скрежет разрываемого металла и шум воды рвущуюся в пробоину, а мысль о том, что это последние мгновения, чьих-то жизней вонзается в голову. Паника на корабле будет позже и капитан это знает и уже есть тень осознания, что ничего нельзя изменить.
  А тем временем - музыка! Вокруг музыка и танцы!
  - Какого хера сидишь, смотришь в пустоту! Раз! Два! Три! Четыре! - орал мне на ухо наш маленький басист, - И...
  В мгновение я очнулся от своих мыслей. Осмотрелся вокруг. Мы уже начинали играть, и я должен был включаться. В момент, когда прозвучало это истерическое "Три! Четыре! И..." я ударил в барабаны.
  Проклиная себя за то, что отвлекся, проклиная других музыкантов, что не отвлекли меня от моей задумчивости вовремя и играл. Оставалось благодарить только Гошу за то, что он не растерялся и вовремя подскочил ко мне.
  Я играл на барабанах, вкладывая в каждый удар энергию своего раздражения и разочарования. В меня вселился демон бешенства - уродливый, но очень энергичный, выжимающий из меня все соки и превращая их в пот и музыку.
  Всмотревшись в зал сквозь тусклый свет софитов, я увидел, как под каждый удар по барабану пришедшая на концерт публика подпрыгивает. На их лицах светились улыбки, и каждый старается подпевать совершенно незнакомые песни.
  Они все, все кто стоит около сцены были голодны. В момент нашего выступления, они старались насытиться. Они проваливались в нашу музыку, словно замученные жаждой путники кидались с высокого обрыва в незнакомые воды.
  То, что происходило в зале и цепляло, позволяло нам раскрепоститься и подхватить тот вихрь эмоций искушающий и вьющийся вокруг нас. Я словно одержимый шаман в процессе камлания одержимый духом толпы бился с окружающими меня барабанами, нанося по ним размашистые удары.
  185.
  Термин БУХАТЬ обозначает не просто употребление алкоголя, пьянку, или застолье с обильным возлиянием. БУХАТЬ - это пить до беспамятства от радости, от горя или просто так, пить с минимальным употреблением закуски и всяких смягчающих средств. Ты БУХАЕШЬ только тогда, когда ты не можешь остановиться, и тебя не может остановить ни кто и ни что!
  ПОСЛЕ КОНЦЕРТА МЫ ШЛИ БУХАТЬ!
  Собрав инструменты, и покинув концертный зал, мы пестрой толпой с местными музыкантами, звукорежиссером, и всей публикой, что собралась на концерт, шли по пыльной дороге, стараясь покинуть пределы населенного пункта. Надо было дойти до какой-то мифической поляны, на которой нам ни кто не будет мешать. Хотя в данной ситуации нам врятли кто-то мог помешать, потому что нас было больше сотни и многие уже были в изрядно подпитом состоянии.
  Пока пестрая толпа шла вперед, от нас отделялись гонцы. Они спешили к знакомым бабкам, что гонят самогон на продажу и продают его чистым, не добавляя лишних ингредиентов в виде толченых таблеток димедрола или еще чего похуже. Через некоторое время гонцы возвращались, пряча от посторонних глаз под старой потертой косухой или толстовкой с надписью "КиШ" литровую бутылку с мутной жидкостью.
  Через сорок минут, мы оказались в назначенном месте. Поляна ничего особенного из себя не представляла, разве что на ней уже кем-то были заготовлены дрова. Некоторые из рябят, бросились разводить костер, кто-то посчитал, что дров мало и решил отправиться за дровами, но всех заставил остановиться и на секунду замереть радостный вопль с примесью гнева: - Хватит мять сиськи! Давайте БУХАТЬ! Наливайте! Хуй с ним, с костром и дровами. Костер нам скоро не понадобиться!
  Раздался смех и из бабушкиных бутылок с самогоном, публика шустро начала с хрустом вытаскивать самопальные пробки, плотно скрученные из прошлогодних газет.
  Я не мог пить. Не мог и не хотел. Хотя ко мне пошатываясь, подходили многие и заплетающимся языком как им понравился концерт и как они хотят, что бы группа "Образ зависимости" приезжала почаще. Другие подходили скупленной кассетой и иногда просили поставить на обложке автограф, а так как ни у кого из присутствующих не было ручки, поклонники оставались не с чем.
  Для меня время текло мучительно медленно. Я не находил себе места вы этом алкогольном штопоре в который стремительно входила окружающая меня действительность. Нужно было как-то сменить обстановку, и при этом ни кого не обидеть. Случай не замедлил представиться.
  - Юлю, видел? - спросил Шумов, подойдя ко мне и присев на корточки.
  - Нет, - ответил спокойно я.
  - Похоже... ее... украли... я видел ее очень давно, - поднявшись на ноги Паща заорал, - Из вас мудаков Юлю кто-то видел из "Образ зависимости"?
  В ответ с разных концов поляны ему полетели неуверенные повторяющиеся: "Нет, нет, нет!"
  - Ну, нет, так нет, - хладнокровно проговорил я, поднимаясь с земли, - Пойду, поищу.
  - Как найдешь, кричи, - Одуванчик из Аломогордо икнул, - Не найдешь то же кричи. Тогда все пойдут искать.
  - Они к тому времени свой член в штанах не смогут найти. А ты говоришь...
  - Местные найдут, не переживай, причем в любом состоянии.
  - Юлю или собственный член? Юлю в любом состоянии, или не смотря на то в каком будут они состоянии на момент поисков, они все равно ее найдут?
  - Это не важно. А ерничать глупо...
  - Хорошо. Понял. Пойду по ищу.
  - Член?
  На Пашину последнюю пьяную реплику я ничего не ответил, и развернувшись на сто восемьдесят градусов направился в лес. Гуляя по лесу и наслаждаясь плавно удаляющимися пьяными голосами, и раскатистыми нестройными песнями я шел, вперед оглядываясь по сторонам.
  Во мне скопилась усталость, хотелось спать. Провалиться в забытье и не видеть снов и посвятить этому прекрасному занятия пару суток завернувшись в накрахмаленные простыни подушки и одеяла.
  Через некоторое время я оказался на берегу небольшого пруда напоминающего больше лужу, нежели чем серьезный водоем для использования его в рекреационных или промышленных целях, да и вид его был совершенно не эстетический. Справа от того места где я вышел к воде прислонившись к дереву сидела Юля.
  - Привет. Там тебя все ищут.
  - Ты меня только ищешь. Все остальные пьют. Хотя я слышала, как они там орали.
  - Шумов орал.
  - Наверное, - ответила она равнодушно.
  - Ты что здесь одна сидишь?
  - Все надоело. Просто отдыхаю от всех.
  - Мне уйти не мешать?
  - Не знаю, - Юля смотрела, на воду не моргая, следя зрачками, как по глади бегают маленькие водомерки, - Да, кстати, а как ты меня нашел?
  - По гороскопу, - соврал я, стараясь глупым объяснением, рассмешить собеседницу и вывести ее из унылого состояния.
  - Это как?
  - Ты же по гороскопу рак?
  - Рак.
  - Раки любят воду, а я шел в сторону воды, ну и нашел тебя тут.
  - Ты врешь?
  - Нет. Я же тебя нашел.
   186.
  Ночевали опять у Шумова. Встали рано. Не выспались. Торопились. На электричку все равно опоздали. Она ушла прямо из-под нашего носа. Все что мы могли сделать - это помахать рукой ей вслед.
  Груженные инструментами, расстроенные мы стояли на грязном перроне и молчаливо переглядывались.
   - Паш, следующий поезд когда? - спросил я.
  - Через восемь часов.
  - Мы охренеем здесь торчать, - равнодушно и без тени эмоций сказал Гоша.
  - Знаете, - Паша зарыл пальцы в курчавую копну волос, - Есть два варианта. Первый - ждать поезд, второй - выйти на трассу и попытаться уехать автостопом.
  - Поедем атостопом.
  - Стас, ты уверен?
  - За восемь часов, мы поймаем машину и будем дома. А здесь мы умрем с тоски.
  - Ну, можно пойти к Лосю или ко мне, - опять предложил Паша.
  - Нет, - вмешалась в разговор Юля, - Едем сейчас, автостопом.
   Больше мы ничего не обсуждали. Молчаливым караваном направились в сторону трассы, надеясь, загрустивший водитель дальнобойщик подбросит нас до города.
  По пыльным, извилистым тропинкам через двадцать минут мы оказались возле асфальтированной дороги, способной нас доставить домой, как подойдет подходящий транспорт.
  Нас было шестеро, группа "Образ зависимости" плюс Паша, а это совсем не похоже на одинокую, пышногрудую, заплаканную блондинку, способную пробудить желание у дальнобоя хотя бы чуть-чуть притормозить.
  Мы решили отредактировать картинку. Все парни, заползли в кусты, а Юля с протянутой рукой и грудью колесом, стояла на обочине пытаясь поймать хоть какой-нибудь мотор.
  Шли минуты, бесконечно долгие, нудные вселяющие неуверенность и разочарование. Юлины усилия были тщетны. Машин было мало, а те, кто проезжал мимо, даже не смотрели в ее сторону. Ее полувытянутая рука уже была готова повиснуть плетью, а мимика отражала только раздражение.
  Солнце медленно ползло в зенит, стремительно накаливая атмосферу.
  - Я уже стою здесь с протянутой рукой целый час, и толку?
  - Не целый час, а сорок...нет... - Максим взглянул на часы, - Сорок семь минут.
  - Я больше не могу. Мне жарко, я хочу полежать, - застонала Юля.
   - А уехать хочешь? - бросил ей с улыбкой Гоша.
  - Хочу, но стоять не буду.
  - Мы, конечно, можем попытаться остановить машину, но нам придется броситься под колеся. А это как показывает опыт, добром не кончается, - произнес Паша, пытаясь изобрести контраргумент на женские капризы.
  - Делайте что хотите, - сказала Юля и отошла от обочины. Сняла с себя свитер, расстелила его на земле, и улеглась, закрыв глаза.
  Выбравшись из засады, мы расселись около дороги и по очереди стояли с поднятой рукой, продолжая своим обреченным видом вызывать жалость у водителей.
  В такие моменты почему-то теряется смысл простой беседы. Теряется смысл простого дружеского разговора способного скоротать время. Кажется, что все уже обговорено, общие темы не интересны, избиты, да и слова застревают в горле стиснутые раздражением и злостью.
  Тем временем Востриков младший ходил вдоль дороги и собирал цветы, мурлыкая себе под нос незатейливую песню.
  - Зачем тебе цветы? - крикнул Максим брату.
  Игорь лишь хищно, но по-детски улыбнулся и поднес палец к губам, стараясь остановить тем самым любой разговор. Подойдя к Юле, распластавшейся на земле и склонившись над ней словно влюбленный Ромео, он прокомментировал: - Спит.
  - Ну? - Максим вопросительно посмотрел на брата.
  Гоша ни чего не ответил, а стал методично выкладывать цветы по периметру тела спящей девушки. Украсив периметр, он засыпал равномерно ее полевыми цветами, стараясь создать красочную композицию из женского тела и подручных материалов.
  Закончив упражнения во флористике, басист, поднял с земли заготовленную им заранее ветку дерева. На ней сучки естественным образом сформировали православный крест. Подойдя к изголовью спящей, Игорь бесшумно вогнал палку в землю. Склонившись над Юлей и аккуратно взяв ее за запястья, он сложил ее руки, на груди накрыв кисть кистью.
  Пока спокойная методичная работа велась, мы не могли понять, что именно делает брат Максима, но как только крест был установлен, на нас накинулось прозрение, и мы начали хохотать. Всячески стараясь сдержать безумный смех, который рвался из нас, мы катались по земле, захлебываясь чернотой нелепой шутки. Скоро мы не смогли сдержаться и что бы не задохнуться в молчании, выпустили все свои эмоции в атмосферу, заставив спящих пробудиться и мертвых открыть глаза.
  Паночка очнулась и села, разглядывая груду цветов в, которой она оказалась. Ее лицо выражало недоумение, мы все катались по земле и бились в истерике, Гоша сидел напротив, смотрел Юле в глаза и мило, невинно улыбался. Она сидела заваленная цветами и переводила взгляд то на нас, то на загадочное лицо своего могильщика, стараясь разобраться, в чем же дело, но тут паночка повернула голову и за своей спиной обнаружила импровизированный крест.
   - Пошли на хуй идиоты! - влепив Игорю пощечину, Юля вскочила на ноги, на ее глазах виднелись слезы, - Смешно да?
  Мы не могли остановиться...хохотали...
  - Да.
  - Пошли на хуй!
  187.
  - Я уволился. Больше не могу впаривать людям пиво, зато могу успешно его воровать, - Максим с довольным лицом стоял на пороге Роминой квартиры и держал на руках целый ящик алкогольной продукции.
  - И это как раз та самая причина, по который мы решили сегодня собраться, чисто мужской компанией без Юли? - Рома скептически смотрел на Максима.
  - Да, - моментально и без зазрения совести сказал Остриков.
  - Мне нравиться твой ответ. Заходи, - и Рома улыбнулся, чуть по шире приоткрыв дверь, пропуская гостя вперед.
  Бывший представитель одной из самых крупных пивоваренных компаний России прошел, не разуваясь на кухню, и вывалил всю тару с пивом на стол:
  - У тебя тут грязно, можно я не буду разуваться? - используя свою запоздалую вежливость спросил Макс.
  - Можно, - спокойно проговорил Свиридов.
  - А где все?
  - Кто?
  - Ром, ну у тебя жила целая коммуна, Валя, Денис, еще какие-то перцы, то исчезающие, то вновь появляющиеся. Где они все?
  - Кто где, какая разница? Разъехались, разбежались. Лето все-таки!
  - Ну и хорошо, - пива нам больше достанется, - подвел итог Макс, - Присаживайтесь к столу! Один минус - сегодня пьем, но не едим, по одной простой причине...
  - Потому что нечего... - перебил собеседника хозяин квартиры.
  Острикова в данную секунду мало что интересовало. Он уже на столе заваленной немытой посудой, пустыми бутылками и прилипшими к скатерти ошметками еды, нашел открывалку и тут же начал срывать пробки с бутылок. Распечатав три горлышка он раздал сосуды мне и Роме и подняв вверх руку с бутылкой сказал:
  - Ну, за нас, - и приложился к бутылке.
  Дети, родившиеся в Советском Союзе и в современной России повернувшиеся в сторону рок музыки, неизменно любили кухни, точно так же как и их предки.
  Неустроенные кухни вселяют надежду, на то, что в других комнатах квартиры намного, уютнее, удобнее и спокойнее. А кухня это место для перекуров, пьянок, бесед и столкновений, чуждых друг другу интересов и лбов.
  Посиделки на кухни традиции совка, посиделки в гостиной пережиток империализма. Современные люди, обладающие достаточными средствами и своей жилплощадью, просто сносят стену и объединяют эти две комнаты в одну большую студию. При этом каждый из присутствующих гостей будет находиться в той части студийного пространства, где ему больше нравиться.
  В этот вечер мы много говорили и много слушали. Погружаясь в алкогольное опьянение, забывали про время, и стараясь не всплыть на поверхность жестокой реальности, постоянно подносили бутылку с пивом к губам, стараясь отдалить час похмелья. При этом каждый из нас очень четко отдавал себе отчет в том, что когда час похмелья настанет, его будет совершенно невозможно пережить.
  Позавчера мы еще играли концерт и пытались выбраться домой на электрички или попутках, а сегодня мы сидим пьяные на кухне, словно на краю юбки танцующего дервиша.
  Между нами что-то происходило, откровенный разговор даже в подобно состоянии приобретал очень скользкий и осторожный характер. Волнующих тем много, но, ни одна даже самая важна тема, о том, что происходит с нами самими, не была затронуты. Возможно, мы просто устали. Устали друг от друга и как снять эту усталость мы не могли представить. Она нас душила и сковывала. Делала непродуктивным, то для чего мы собирались, неважно где, в музыкальной студии, на репетиции или за кухонным столом.
  Возможно, мы боялись потерять то что нами было наработано за несколько лет. Возможно, мы боялись остаться друг без друга, а возможно боялись самих себя и тех, кто был рядом, и это усиливало наш внутренний испуг. Ведь очень страшно бояться того на кого ты опираешься, но так же невыносимо страшно остерегаться со стороны близкого человека удара в спину и самому на всякий случай держать нож за пазухой. Мечтая лишь об одном - что бы спрятанный клинок, не пригодился и продолжал оставаться в ножнах. Оружие придает уверенность, пусть оно хоть и ментального характера, но все же. Совершенное оружие дарит иллюзию уверенности, а излишняя уверенность в собственных силах заставляет делать неправильный выбор. Она заставляет смотреть на ситуацию с позиции превосходства и не считаться ни чем и не с кем.
  Рома встал из-за стола:
  - Все пиво больше не лезет. Больше не могу.
  - И чего?
  - Пойдем за водкой...
   188.
  Воскресенье. Утро. Я пришел в гости к отцу. Впустив меня на порог, он сразу же направился на кухню и плюхнулся за стол. Глянцевая поверхность стола отражала блики утреннего голода и призывала нас, хотя бы что-нибудь водрузить на гладкую лакированную поверхность. Вариантов могло быть предостаточно, например, на столе могла появиться тарелка с бутербродами, пара чашек с какао, ваза с фруктами или просто можно было насыпать кукурузные хлопья в глубокие тарелки и залить молоком.
  Лицо Виталия Николаевича сморщенно сном. Он одет в мятую льняную футболку и семейных трусы, на ногах плюшевые тапки. Сквозь падающие веки отец рассматривает меня очень внимательно, будто стараясь найти скрытый изъян.
  Я улыбаюсь.
  - Ты куришь? - неожиданно спросил он.
  На мгновение я растерялся, вопрос был очень странный, беспочвенный и достаточно провокационный. Мой отец, очень категорично относился к вредным привычкам. Если пил, то только красное вино, иногда пиво, причем в очень умеренных количествах и никогда, никогда не курил.
  Я живо представил, как он будет на меня орать, если я сознаюсь. Представил, как отец читает мне мораль, а я лупя изо всех сил себя камнем в грудь обещаю бросить курить, причем четко и ясно осознавая, что это у меня не получиться. А через определенные промежутки времени, допустим, раз в месяц, он меня будет спрашивать снова и снова: "Бросил ли я курить?", если нет, тогда "Как часто ты куришь?", "Какие сигареты?" ну и постепенно, постепенно подберется к моему здоровью и ранней гибели от переизбытка никотина.
  - Да, конечно, - сам для себя неожиданно сказал я. Хотя, чему тут удивляться? Мне двадцать, и глупо врать собственному отцу, что ты не куришь, когда за день, в дым и пепел могут превратиться две пачки, а может быть и больше.
  - Да, ладно? - очень искренне удивился Виталий Николаевич.
  - Да, я курю, - равнодушно проговорил я.
  - Что?
  - Сигареты.
  - Сигареты?
  - Да, сигареты.
  - Нет, сын, скажи мне честно. Ты куришь? - он не хотел верить услышанному. Иногда идеальная картина, созданная внутри нас, не может разрушиться под простым потоком слов, даже если эти слова правдивы. Она будет защищать сама себя, и держаться так долго, насколько это возможно. Иногда именно эти иллюзии не дают нам сойти с ума иногда эти иллюзии толкают нас к гибели...но сегодня не тот случай..
  - Да. Курю! Я тебе ответил честно. Причем несколько раз. Я курю сигареты!
  - Покупаешь? - очень не уверенно спросил отец.
  Мне стало смешно. Я нервно хихикнул. В этот момент четко внутри себя осознал - экзекуции не будет. Казнь автоматически отменилась, потому что вся моя правда для моего отца, просто шутка, и по всей видимости, все что я делаю, всем чем я занимаюсь, на что трачу огромное количество времени и денег, все это, глупость, мираж, игра и мое временное помешательство. Он меня не воспринимает в серьез, я для него просто ребенок.
  - Конечно покупаю, не ворую же!
  - Значит куришь?
  - Да, - устало проговорил я без энтузиазма.
  Отец расстроенный встал со своего места, запустил пальцы в свою бороду и раздраженно проговорил:
  - С тобой вообще нельзя ни о чем говорить серьезно, ты все время переводишь наши разговоры в фарс.
  - Наверно ты прав.
  - Конечно, прав! Кофе будешь?
  189.
  - Я буду работать в казино!
  - Променял пиво на казино, да Максим?
  - Работать два через два, смена двенадцать часов. Работа с деньгами в тепле, не далеко от дома. Все отлично.
  - А платят...
  - Платят больше.
  - Что за казино?
  - Рядом. В кинотеатре. Игровые автоматы, электронная рулетка и прочая ерунда.
  - Ну что ж поздравляю. А для чего ты нас собрал?
  - Что бы это дело отметить! - радостно сказал Максим, и из холодильника стоящего прямо в комнате он вытянул пакет, в котором мило позвякивали несколько бутылок пива, - Это все что осталось от прежней роскоши. Разбирайте.
  Кроме музыкантов нашей группы в гостях у Остриковых, сидел еще Митя. С Митей мы познакомились давно, когда еще первый раз выступали на концерте в Молодежном. Наше общение складывалось из случайных встреч, походов к друг другу в гости, посещение репетиций, концертов.
  Музыкальные вкусы наши были совершенно разные. Митяй обожал и боготворил Егора Летова и сам на него внешне очень походил. Он не подражал своему кумиру, он был просто его омоложенной копией. Постоянно с акустической гитарой за плечами, он слонялся по городу в поисках места для выступления. Стараясь навязать свои песни случайным слушателям, он с важностью философствовал на различные темы, пока тайком расчехлял гитару. В такие моменты слушателю было не отвертеться. Приходилось задержаться и уважить начинающего музыканта, но кто хотя бы один раз подвергался подобной экзекуции, второй раз не покупались на подобную уловку.
  Получив травму при рождении, омоложенная копия Летова, на всю жизнь оставалась хромой. Копия имела небольшие дефекты речи и очень плохое зрение, копия увлекалась алкоголем и наверное мечтала о настоящей любви, но подобной любви не находилось на всем белом свете.
  Кроме Гражданской Обороны Мите очень нравилась группа Образ зависимости и этом очень льстило. Он гордился тесным общением с нами и всем своим знакомым, друзьям и всей музыкальной тусовке, в которой он вращался всегда рассказывал и говорил о нас.
  Эти люди, которых мы не знали и в глаза не видели, заочно нас ненавидели или становились нашими поклонниками. Многие считали, что у Митяя неплохой вкус и к нему стоит прислушиваться...мы были того же мнения...
  Постоянно разыгрывая перед ним различные сценки, рассчитывая на то, что он поверит в случившиеся или услышанное и вынесет это все на широкую аудиторию андеграундной тусовки. Хотя мы, прежде чем рассказать "страшную тайну" брали с него обещание, что он никому не расскажет, а он всегда обещал, обещал, обещал, но при этом не стеснялся рассказывать.
  Самая известная история, транслируемая в массы через Митю, была о том, как я, Максим и Рома, играли в русскую рулетку. Крутили барабан и спускали курок, направив дуло себе в висок... и о чудо никто не пострадал...все живы!
  Когда Митя узнал очередную "страшную тайну", он долго после этого не общался с нами. Сказав, что мы все психи! При этом, очень долго и настырно навязывал свое мнение другим людям, вызывая в них неподдельный интерес, пообщаться с совершенно безумными парнями. Хотя он добивался совершенно другого результата убеждая всю тусовку держаться от нас подальше.
  
  190.
  Вечер сполз с неба на город, навевая тоску. Допивая пиво, каждый из нас посматривал в окно и вслушивался в асфальтовый шум автомобилей, проносящийся под окнами. Машин не было видно, только многомерный рокот моторов впрыскивался в открытую форточку, принося с собой запах выхлопных газов и стертых шин.
  Дома уже ни кому не хотелось сидеть, от безделья тянуло на улицу. Общение не заладилось, и было приняли решение просто пройти прогуляться. Лениво друг за другом, двигаясь по длинному, темному коридору старой коммуналки, в вечернем сумраке жилых помещений мы наткнулись на нашу обувь, разбросанную перед входной дверью.
  Разобрав обувные залежи и выйдя на лестничную клетку, спустились на первый этаж.
  В дверной проем подъезда рывками протискивался влажный ветер, наполненный мелкими каплями дождя. Возвращаться не хотелось и переступив порог мы вышли на улицу.
  На проспекте машины проносились, увлекая за собой клубы брызг. Автобусная остановка на той стороне дороги была переполнена. Под прозрачным навесом стояли люди, и жались друг к другу. В не видимой внутривидовой борьбе, по всем законом эволюции из-под прозрачного навеса, вытеснялись более слабые и старые обреченные промочить ноги и верхнюю одежду. Среди борющейся кучки потенциальных пассажиров началось предсказуемое волнение.
  На горизонте медленно покачиваясь, замаячила тушка автобуса плетущегося по своему избитому маршруту.
  - Побежали, - крикнул Максим и выбежал на проезжую часть дороги, увлекая всех за собой. Я бросился, а за ним, за мной Рома. Моментально перескочив шесть полос, мы уже встали на подножку автобуса.
  Я обернулся:
  - А где Юля с Митей?
  - Что? - переспросили меня парни в один голос, поднимаясь по ступеням.
  - Где Юля с Митей?
  Ребята спрыгнули с нижней ступеньки автобуса:
  - Они бежали за нами, - сказал Рома.
  - Митя...и Юля бежали? - удивленно и раздраженно заорал я. На меня набросился испуг и раздражение.
  - Ну, шли!
  - Шли... - пробормотал я.
  Не вслушиваясь в наш диалог, автобус хладнокровно закрыл створки дверей, оставив нас под моросящим дождем. Его проржавевшая тушка мерно откатилась, открывая пресную картину.
  Посередине проспекта, перегородив по диагонали, одну полосу стояла легковая машина с включенными габаритными огнями. Приметно в четырех метрах от нее лежал Митя. Его тело растянулось вдоль двух сплошных разделительных полос дороги, невинно окрашивая упавшие, раздробленные дождинки в цвет, крови уставшего человека. Его одежда быстро намокла и обвисла, создавалось ощущение, что он медленно погружается под асфальтовое покрытие.
  Юля плакала...
  191.
  Митю долго мучили врачи, пытаясь спасти его жизнь. Мерно и отвратительно визжали сверла. Операция длилась уже более часа, а мы все сидели в коридоре и ждали результатов. Чем дольше бушевало молчание, тем страшнее становилось каждому из нас.
  Разглядывая серую плитку на полу, мы переваривали чувство собственной вины, или возможно коллективное чувство вины переваривало нас каждого по отдельности. Ориентируясь по своим внутренним ощущениям, было очень сложно поставить точный диагноз.
  Больше всего мы переживали не то, что человек умрет, а то, что в этой смерти будет большая доля нашей вины. Подтверждением моей правоты был один простой факт. Когда в больницу ворвалась Митькина мать, в домашних тапочках и халате, увидев ее, мы просто опустили головы. А когда она спросила: "Это вы были с ним?". Мы так же беззвучно качнули головой вверх вниз. "Идиоты" - проговорила женщина сквозь зубы и села на лавочку напротив.
  Я ни когда не боялся так незнакомого человека, как в данный момент маму Митяя. На ее уставшем лице играли краски ненависти и отчаянья. И ни кто, не мог поговорить с ней, не мог, просто по-человечески попросить прощения.
  Мы так вцепились в собственные страх, что были одурачены и парализованы этим чувством. Мы превратились в позорные столбы, онемевшие от близости израненных тел и душ.
  Точно не могу вспомнить, ненавидел ли я сам себя так же сильно когда-нибудь до этого злополучного вечера. Наверно нет, но в эти мгновения лишь одна мысль позволяла радоваться, сидя на деревянной скамье у дверей операционной - если испытываешь жгучую ненависть к себе, значит, где-то внутри тебя еще сидит человек! Именно человек, а не бестолковое эгоистичное животное, шепчущие на ухо мне эти слова.
  Дверь операционной открылась, и вышел доктор.
  Скрипнув колесом, за ним выползла каталка...
  192.
  Я не находил себе места, и совсем не мог находиться дома один. В мои мысли вселился образ Митяя распластавшегося на разделительных полосах проспекта и его мимические, конвульсивные подергивания. Эти вспышки воспоминаний полосовали меня во сне и наяву и травили меня голодом, не давая мне возможности проглатывать уже пережеванную мной пищу.
  После полуночи я вышел из дома и отправился к Максиму в казино. Сегодня была его вторая смена. Спать не хотелось. Хотя если быть честным самому с собой, то очень хотелось, но не получалось.
  Безветренная ночь, хранила в себе крики осоловевших пьяниц, сидящих на трамвайных остановках и делящих между собой небогатую закуску. Из полуночных шашлычек доносилась поп-музыка "Кавказ-99", там горланила молодежь всех национальностей. На неутихающих волнах братской любви и братской ненависти вспыхивали конфликты, а потом все пили мировую. Молодые люди иногда валяли друг друга по брусчатки и били ногами по почкам, девушки таскали друг друга за волосы и называли друг друга "Блядями", потом опять все как-то само собой превращалось в мирный праздник, пока не появлялись менты. Менты уходили, прихватив кого-нибудь с собой под руки, и веселье вновь разгоралось со страшной и противоречивой силой.
  Сегодня ночь с понедельника на вторник и все еще лето. На ворованных велосипедах гоняют старшеклассники близлежащей к моему дому школы. С сигаретой в зубах и довольной ухмылкой ищут, кому можно продать или навязать покупку средства передвижения, а потом так же ловко выкрасть или просто отобрать у незадачливого покупатели. Подобную операцию можно повторять много много раз, когда вас много, а клиент один. Тут самое главное правильно вычислить психологию потенциальной жертвы.
  Я иду в казино, в кармане двести рублей. С собой столько сколько не жалко поиграть, столько сколько не жалко отдать при нападении стаи обдолбанных наркоманов. Столько сколько есть. Последние деньги...
  193.
  Пройдя через холл кинотеатра, по широким и тонким ступеням, я спустился на цокольный этаж. Атмосферу наполнял густой сигаретный дым и веселые восьмибитовые мелодии, доносящиеся из игровых автоматов.
  Незатейливость и однообразие публики поражало. Мужики в спортивных костюмах и кепках, стучали с недовольными минами по клавишам, убивая свое время и деньги. Пара плохо накрашенных дам за тридцать, давали советы играющим, когда именно надо нажать на ту или иную кнопку, торчащую из игрового автомата. Кнопки тускло подсвечивались и были размером с коробок спичек. Плохо накрашенные, иногда целовали своих азартных кавалеров в губы, оставляя на лице азартных следы дешевой губной помады.
  Для проявления нежности в виде смазливого поцелуя, должны были совпасть два фактора: первый - играющий должен был сорвать банк, хотя бы небольшой, второй - игроку надо было быстро вытащить сигарету из своего рта.
  - Проститутки, - услышал я знакомый голос за спиной.
  Я обернулся, передо мной стоял Максим в чистом, выглаженном костюме, белой рубашке и галстуке, в руках у него побрякивала связка ключей странной формы.
  - Хорошо выглядишь, - сказал я и пожал ему руку.
  - Может и хорошо, но чувствую себя дерьмого. Я словно конферансье в цирке! Ты посмотри вокруг, кругом шмары, и таксисты. Главное не грубить могут порвать или шприц спидозный в ляжку воткнуть.
  - Проституток не целуют в губы, а этих целуют, - блеснул я эрудицией.
  - Этих целуют, потому что с ними все остальное делать просто не рекомендуется. Там внутри, - Макс ухмыльнулся, - Ну ты понимаешь, о чем я говорю. Внутри все ядовито и не совместимо с жизнью. Засунешь в нее палку, хер и отвалиться! Так что целовать безопасней. Главное как ты понимаешь не увлекаться, без языка! Хотя и так герпес можно подцепить.
  - А ты откуда знаешь?
  - Я не знаю, я предполагаю, и при этом, не рекомендую! А что, ты на кого-то запал? Может вон на ту, с толстой жопой? Она сей час освободиться.
  - Откуда знаешь?
  - Запал что ли? - Макс начал ржать, прикрыв ладонь рукой.
  - Да на хер она мне нужна. Мне интересно знать, с чего ты решил, что она сей час от него уйдет?
  - Он все деньги просрал. Арифметика проста, кто выигрывает тот с бабой, кто проигрывает, тот сидит один. Хотя есть несколько вариантов.
  - Какие?
  - Некоторые игроки выигрывают и ни кого не подпускают к себе, не хотят палиться. Шлюха есть шлюха, сольет кому-нибудь тебя, как только оставишь ее. До дома не дойдешь, брякнет сутенер по башке, огрызком трубы и обчистит. Может просто послать каких-нибудь малолетних бандитов, которые ножами запугают. Сам все отдашь, лишь бы отстали. Тот, кто выигрывает, обычно на такси уезжает, тот, кто проигрывает пешком уходит. Все вполне закономерно.
  Пока Остриков читал мне небольшую лекцию по основам игорного бизнеса в глухой провинции, раздался резкий хлопок. Я повернул голову и увидел, худосочного таксерика, от которого широким шагом уходила тостозадая, предварительно влепив ему пощечину.
  - Все. Сей час и он уйдет, а мы сядем на его место. Ты ведь будешь играть?
  - Да, - не очень уверенно сказал я.
  - Блэк-джек?
  - Что?
  - Двадцать одно, очко, это все одно и то же!
  - Мне что-нибудь попроще.
  - Значит Блэк-джек.
  - Да, хотел спросить.
   - Спрашивай, - у Максима на лице сияла улыбка, и было такое ощущение, что он готов ответить на все возможные вопросы.
  - Почему она его ударила?
  - Ты про эту? - Максим кивнул в сторону удаляющейся проститутки стучащей длинными металлическими шпильками по кафельному полу, - Наверно парень проебал все деньги. Ей ничего не оставил. Если он проиграл ее гонорар, тогда на улице его точно уже встречают. На его месте, я бы не выходил из казино до восхода солнца. У нас все как фильме Тарантино "От заката до рассвета", кругом полный пиздец! Один минус, Сельмы Хайек нет, с ее классными сиськами!
  Я отстраненно пожал плечами.
  - Ладно, Стас, иди, занимай место этого несчастного. Может быть, выиграем бабки, что он просрал.
  Я подошел к игровому автомату и сел на стул.
  - Будете играть? - аккуратно, официальным тоном спросил Макс.
  - Да, - улыбнулся я, чуть наклонив голову, словно разглядывая его посеребренный бэйдж на лацкане пиджака, и добавил - Максим.
  Он начал объяснять.
  - Вот здесь купюроприемник. Правила я надеюсь, знаете. Вот эта кнопка взять карту, вот эта - остановить раздачу и открыть карты. Понятно?
  - Понятно, - я кивнул.
  Чуть нагнувшись к моему уху, он спросил:
  - Будешь слушать подсказки?
  - Да.
  - Тогда если выиграешь, делим пятьдесят на пятьдесят.
  - Хорошо, - я расплылся в улыбке.
  Игра началась. Я зарядил обе сотки в автомат и монотонно, но осторожно стучал по кнопкам, пытаясь просчитать или предугадать какую карту мне подкинет машина. Получалась не очень. Немного выиграл - ушел в плюс, потом проиграл, потом отыгрался, и опять ушел в еще большей минус.
  Тем временем, нарушая все должностные инструкции, администратор Максим, вился вокруг меня, стараясь подсказать мне правильное решение, в надежде на то, что получиться сорвать общий куш, но ничего не выходило. Деньги таяли, застревая в утробе бездушного, алчного механизма.
  Глаза администратора горели азартом, и мне казалось, что эта та работа, для которой создан Максим. Он был в водовороте жадности и примитивной страсти, вспыхнувшей на почве желания быстрой наживы. В эту почву, на улице за зданием кинотеатра ровными рядами ложились выбитые зубы и переломанные пальцы проигравшихся должников, а в близлежащий ломбард уходили; цепочки, печатки, магнитолы, а иногда и автомобили.
  - Стас, так мы все проиграем. Снимай последнее и иди отсюда. Надо заканчивать.
  - Может сей час попрет?
  - Нет. Давай тормози. Ты слишком рано пришел.
  - Не понял? - удивился я.
  - В основном все сливают деньги на автоматах с девяти вечера до четырех утра.
  - Ну и? - я был раздражен.
  - А автоматы начинают понемногу сдавать часов пять в шесть.
  - В пять, шесть утра?
  - Да. Один мужик ушел отсюда, унес с собой сорок тысяч. Побоялся даже один до такси идти. Попросил охранника, что бы тот его проводил, а он дал ему за это штукарь!
  - Максим, - женский голос позвал моего советчика, - Подойдите к телефону.
  - Это кассирша. Я сей час, - сказал он и пошел в сторону маленького стеклянного окошечка, из которого торчала пухлая женская ручка с черной телефонной трубкой.
  Разговор не затянулся. Максим вернул трубку кассирше и быстрым шагом подошел ко мне. На его лице не было и налета прошлой улыбки, его уродовала собственная злость.
  Подойдя ко мне, он сдавленным голосом, практически сквозь зубы проговорил.
  - Хватит. Снимай оставшиеся деньги. Веселье закончилось. Митя умер.
  194.
  - Мой сын тяжело болел. С самого рождения, он сражался со своими недугами, он мужественно сражался с теми несчастьями, что выпали на его долю. Он был очень добрым, очень добрым...
  Я знаю, он очень хотел жить. Хотел писать песни, петь. Он очень любил петь. Митя сочинял прекрасные стихи. Он мне их не показывал, но я тайком заглядывала в его тетрадь и читала. Читала понемногу. С осторожностью и чувством страха перелистывая каждую последующую страницу, боясь наткнуться на те строчки, что мне не очень понравятся или которые мне будет неприятно читать. Таких не было.
  Мой сын очень любил музыку. В нашем доме постоянно играли какие-то мелодии, русские, зарубежные. Он мне все время говорил: "Мам послушай тебе понравится?", а я слушала и мне действительно нравилось. "Кто это?" - спрашивала я его. "Это Nick Cave" - с какой-то странной гордостью говорил мне сын. Он так говорил, словно считал, что он сам и есть тот самый Nick Cave. У нас висели плакаты, на них было написано "...and The Bad Seeds", и еще календари с Егором Летовым... вся Митенькина комната в таких картинках.
  Я его всегда уговаривала снять все это со стен, не портить обои. У нас с ним чуть ли до драк не доходило. А теперь его больше нет... а картинки висят. И смотрят на меня все эти его музыканты...они так смотрят, так смотрят, как он смотрел, прямо, открыто, и не отводя глаз...ждут, когда станет уже невмоготу, и я уйду, закрыв за собой дверь. А они так и будут смотреть перед собой, и искать Митеньку.
  Пусть земля ему будет пухом...не дождутся тебя твои музыканты, сыночек.
  Комок земли из рук матери полетел в могилу и ударился о крышку дешевого гроба оббитого розовой тканью. Удар теплого кома земли о сухие задрапированные доски, звучал как последний стук сердца разрывающегося на части.
  Кутаясь в большой черный платок, она смотрела на меня, переводила взгляд на Рому, Максима, Юлю и опять на меня. Мама Митяя смотрела на нас когда говорила, когда кидала первый ком земли и пока могильщики закапывали гроб.
  Закапывали быстро...
  195.
  Настроение дерьмовое. Дремлем под стук колес электропоезда уносящего нас на север области. Там нас ждет Одуванчик из Аломогордо.
  Паша организовал концерт под открытым небом. Будут выступать примерно пятнадцать групп, может быть больше, если не поддадутся соблазну напороться водкой на вокзале, не проспят нужную станцию или не смогут найти свою электричку, ведущую в пункт назначения. Все команды в основном местные, пара из Нижнего и три из Кировской области и естественно из самого Кирова.
  Концерт состоится еще при одном очень важном условии - если погода не подведет. Дни стоят солнечные, жаркие.
  Настроение дерьмовое. Я ничего не хочу. Кругом лето, а я устал. В вагоне душно.
  Шумов и Лось и еще пара ребят, сколотили сцену в поле, не далеко от лесопилки. Где-то раздобыли пятисотметровый кабель и протянули его от деревообрабатывающих цехов к импровизированной сцене. Электроэнергию им обещали подарить. Фестиваль должен был продолжаться всю ночь до самого утра или пока будут желающие выходить на сцену и играть музыку.
  Аппаратура и барабаны привезли из местного ДК. Все остальные инструменты и оборудование, которое нужно для выступления, группы должны привезти с собой.
  Условия одинаковы для всех и для тех, кто выходит на сцену и для тех, кто танцует в пьяном угаре в поле под звуки разноплановой музыки: сдать сто рублей на пиво организаторам. Организаторы пиво покупают не себе. Организаторы покупают, бухло, всем кто пришел на этот праздник жизни! Всем кто в эту ночь явился на фестиваль!
  Практически четыре часа в дороге. Мы подъезжаем. Осторожно двери открываются. Настроение дерьмовое.
  196.
  Угрюмая жара не покидала пределы концертного поля. Перед самопальной сценой толпились полупьяные люди, требуя начать шоу. На фестиваль, не считая музыкантов и тех, кто приехал с ними, пришли еще человек двести.
   Купленное пиво в больших пластиковых бутылках лежало под брезентовым навесом, растянутым между двух кустов. Все желающие могли подходить, и брать столько, сколько будет душе угодно. Шведский пивной стол был практически неисчерпаем, во всяком случае, складывалось такое представление на начало фестиваля.
  Еще первые музыканты не вышли на сцену, а вся толпа была на кураже. Кто-то один запевал песню и тут же подхватывали ее все остальные. На поле ревели старые мотоциклы, выбрасывая клубы синего дыма и потертыми покрышками вминая высокую траву в остатки протектора.
  На сцену вдруг выпрыгнул Паша и превознемогая усталость, скопившуюся у него за несколько дней подготовительной работы, заорал:
  - Сегодня мы открываем наш первый рок-фестиваль. Сегодня здесь около населенного пункта Уста пройдет концерт, пока что малоизвестных команд. Как говориться в известной пословице: "Если гора не идет к Мухаммеду, тогда Мухаммед должен придти к горе". Возможно, я сей час что-то путаю, возможно, эта пословица звучит иначе, но сегодня это мало что меняет. Сегодня, на этой сцене выступают команды, которые не попали на "Нашествие", "Крылья" или другие фестивали. Здесь играют те ребята, музыка которых не транслируется по радио, музыка, которая находиться за пределами человеческого восприятия. Я имею в виду то, что ее нельзя нигде найти, у них нет альбомов, - Шумов сделал паузу и посмотрел на меня, - Ну конечно за редким исключением! Короче я считаю, что мне надо уступить место на сцене настоящим музыкантам и начинать концерт. И так...
  Из толпы донесся несколько пьяных голосов:
  - Правильно, хватит пиздеть. Уходи. Пусть уже играют!
  - Сей час уйду, - заорал Паша в микрофон, - Но сначала давайте поблагодарим Анисимова Петра Ивановича, за лесопилку и деревообрабатывающий цех, а так же предоставленное электричество, поблагодарим за его широкую душу и любовь к творческой молодежи и...
  Спа-си-бо, Ива-ныч, - начала скандировала толпа, утопив голос Одуванчика рвавшего динамики в сумбуре пьяной благодарности.
   197.
  "Усток - 2002 - БЛЯ" было написано красной краской, на белой простыне, развевающейся над сценой.
  Мы выходили на сцену, пока настраивали инструменты. На сцене развернулись не шуточные баталии, спровоцированные Шумовым.
  Паша придумал конкурс.
  Из желающих поучаствовать в забаве, ведущий выбрал шесть здоровых парней и вытащил на сцену три пластиковые бутылки с пивом.
  - Задача данного конкурса проста, - он достал из кармана презервативы, и показал их публике, - Мы делим участников на три пары, каждая пара распечатывает презерватив и...
  Публика разразилась пьяным смехом.
  - Нет! Ни какой педерастии! Это не то, что вы подумали! У нас все прилично, - одернул Одуванчик смеющихся, - Значит так. Я продолжаю. Каждая пара распечатывает презерватив, как можно быстрее. Как можно быстрее переливает пиво из бутылки в резинку и старается, как можно меньше пролить ценный продукт мимо данного латексного изделия. А потом из этого самого пивного гондона, выпивает все, не побоюсь этого слова до дна! Обращаю ваше внимание дорогая публика, я сказал до дна, а не до конца!
  Паша осмотрел собирающихся с мыслями и настраивающихся на победу участников конкурса:
  - Ну что готовы?
  Те кивнули. Ведущий посмотрел на часы и скомандовал:
  - Начали!
  По прошествии двух минут, когда пиво было разлито по глоткам и частично оказалось на сцене, победителей было очень тяжело выявить, поэтому каждый смельчак вышедший участвовать в конкурсе получил призы: еще одну бутылку янтарного напитка и презерватив.
  198.
  Я проснулся от головной боли, завернутый в туристический спальник на полу. Утро, тихое, молчаливое с привкусом крови в глотке от которого совершенно невозможно избавиться. Глотательный рефлекс увеличивает боль и давление внутри черепа. Черепную коробку распирает изнутри и такое ощущение, что кто-то пытается выпустить эту боль наружу, ржавой пилой скребя вдоль височных костей.
  Горло пересохло, я ужасно вспотел. Пытаюсь выползти из душного синтепонового кокона коричневого цвета. От боли глаза слезятся. Я опускаю веки, расстегиваю молнию на спальнике и остаюсь лежать неподвижно.
  Вчерашний вечер в моих воспоминаниях прыгает рваными картинками.
  Дурацкие конкурсы. Пьяные и счастливые лица публики. Бесконечный, оглушающий напор ведущего, постоянно орущего что-то в микрофон. Наш выход...
  Концерт летом в поле, которое окружает таежный лес, чреват последствиями, и это я понял практически сразу, как только разместился за барабанной установкой.
  Комары вцепились мне в спину, и с каждой минутой, их становилось все больше. Зуд от укусов, становился невыносим, было такое ощущение, что колюще-сосущий ротовой аппарат каждого комара, скребется по поверхности ребер.
  Насекомые лезли в уши и глаза, проникая в штанины и облепливали ноги, в эти моменты начинало казаться, что зуд струится по кровеносным сосудам, проникая в сердце и омывая легкие.
  В небольших перерывах между песнями, я пытался освободиться от пут насекомых проникающих в мое тело и мысли. Исполняя вертлявый танец, пока Рома или Юля объявляли название следующей песни, я пытался отогнать окруживший меня рой. Спустя пятнадцать минут после начала выступления меня начало охватывать отчаянье. Казалось, что я схожу с ума. Я считал каждый взмах барабанной палочки, стараясь превратить удар по барабану в щелчок секундной стрелки ползущей по циферблату, таким образом, стараясь перестать думать о происходящем и отрешиться от действительности.
  Полчаса выступления дались мне с большим трудом. Все аплодисменты, звучали не для меня. Все что происходило после того, как я кинул барабанные палочки со сцены в редеющую пьяную толпу, уже интереса не вызывало.
  Мое тело горело - превращаясь в тлеющий древесный уголь. Ноги, руки, спина, грудь, шея, лицо - все это готово было сбросить кожу. Кусочки эпителия заполнили пространство под ногтями пальцев. Мне хотелось орать. Хотелось бежать, и со всего размаху не снимая одежды плюхнуться в прохладное озеро.
  Сей час, я лежу в спальнике, вновь пытаюсь открыть глаза, продираясь сквозь головную боль и опять пытаюсь с ориентироваться в пространстве. Где я?
  Оглядываюсь по сторонам. В подобных спальниках, точно таких же, как и у меня лежат люди, выдыхая перегар. Всматриваясь в их заспанные равнодушные лица, я узнал Гошу и Максима. Возможно, рядом есть и еще кто-нибудь из наших.
  Набравшись сил, и разомкнув губы, я постарался жизнерадостно проорать, но радость получалась лживой:
  - Вставайте! Проспим электричку до вечера не уедем...
  Максим перевернулся с боку на бок и не открывая глаз пробормотал в полудреме:
  - Напился, веди себя спокойно.
  Ему вторил брат, коротко и емко:
  - Насрать...
  
  
   199.
  Что-то происходило, что-то очень нехорошее. Я ощущал, как молчаливое разногласие раздирает наш коллектив. Мешает нам не только творчески развиваться, но и просто общаться между собой. Общие темы для разговоров куда-то исчезли, репетиции проходили в мелочных, молчаливых обидах и разногласиях по любому поводу.
  Не сложившиеся отношения между Ромой и Юлей разрывали всех остальных на части. Мы с Максимом старались не влазить в затянувшийся конфликт и придерживались нейтралитета, намекая, что нам нужно просто оставаться вместе и работать. Гоше все было по барабану, ему говорил - "Играй", он играл, ему говорил "Перестань", - он откладывал инструмент в сторону и ждал, когда его вновь призовут.
  Я приходил на репетицию всегда, что бы играть и сочинять что-то новое с теми людьми, с которыми мне было приятно это делать, а сейчас видел перед собой только противные, кислые морды.
  Мы вместе уже играли три года и возможно это просто закономерный кризис в развитии небольшого коллектива и надо приложить чуть-чуть терпения, что бы преодолеть его.
  Иногда казалось, что только меня посещают такие мысли, а все остальные, с удовольствием погрязли в этом общем дерьме, и не о чем не хотят задумываться. Я перестал видеть наше светлое будущее, да и темное в принципе то же. Слава Богу, что вообще мог хоть что-то видеть...
  Каждый иногда рывками, а иногда с определенной силой тянул одеяло на себя. В попытки остановить это отчаянное перетягивание, я пытался найти потерянную точку баланса и не мог это сделать. Я как человек, идущий по колено в воде вдоль берега, вдруг провалился в яму и первое что в такой момент делает тонущей, это не старается выплыть и сбросить с себя лишнюю одежду, он старается нащупать ногами спасительное дно и сразу же уходить под воду с головой. Захлебывается....
  Меня эта ситуация выводила из себя.
  Я сохранял внутреннее спокойствие, но внутри меня каждый раз рвались кассетные бомбы, еще не запрещенные на этот момент, ни одной международной конвенцией. Не зная, что делать, мне вдруг показалось, что в данной ситуации без хирургического вмешательства не обойтись. И именно я должен был выступить в данной ситуации хирургом, чтобы остаться честным с собой и своими друзьями...
  ...я решил резать и выбрал ассистента. Причем приходилось негласно выбирать из двоих, и у каждого из них был в руках скальпель, направленный в мою сторону.
  Казалось бы, какая разница? А разница в том, что с одним проще договориться, чем с другим и возможно лишь только по одной причине - у него нет принципов. Кроме принципа, базировавшегося на получении максимальной выгоды из любой ситуации исключительно для себя...
  200.
  Лифт не работал. Плетясь по подъездной лестнице ведущей нас до третьего этажа, мы ели перебирали ноги. Ромина квартира приближалась с монотонностью секундной стрелки, с каждым шагом. В моей голове было очень простое желание: остановиться развернуться ровно на сто восемьдесят градусов, сбежать вниз по лестнице и не думать ни о чем, просто уйти. Во мне копилась злость, конденсируясь в капиллярах, заставляя их раздуваться и пульсировать в мышцах.
  Остановившись около нужной двери, я и Максим переглянулись:
  - Я буду говорить, ты не суйся!
  - Почему? - по всей видимости, Максиму было все равно, но ему было интересно, от чего же я хочу взять всю ответственность на себя.
   - Потому что он мой друг, - коротко сказал я и нажал на дверной звонок.
  Через несколько секунд послышались шаркающие, монотонные шаги:
  - Кто? - скромно раздалось из-за двери.
  - Стас и Максим, - коротко и четко ответил я.
  Замок скрипнул и дверь открылась. Перед нами стоял Рома, в джинсах, черной майке и протоптанных, домашних тапочках на босу ногу.
  - Можно? - спросил я разрешения пройти.
  Рома молчаливо уступил дорогу. Мне показалось, что в этот самый момент он понял, почему и с какой целью к нему пришли. Свиридов попятился назад и пропустил нас в небольшой коридор.
  Расшнуровывая кроссовки, я спросил:
  - Ты один?
  - Не, Юля в гостях. Пришли, че не позвонили?
  - Сюрприз! - весело прокукарекал Макс.
  - Заткнись, - одернул я Максима и переведя взгляд на Рому проговорил, - Извини.
  - Да ладно, проходите. Что-то мне подсказывает, что сегодня день очень дерьмовый, начался дерьмово и закончиться дерьмово. Да?
  Я в растерянности пожал плечами:
  - Мы не на долго.
  - Что так? - удивился хозяин квартиры.
  - Надо просто поговорить.
  - Вы вдвоем пришли со мной поговорить?
  - Да.
  - И кто из вас будет говорить? Кто из вас начнет первым?
  - Я.
  - Хорошо, Стас я слушаю.
  - Может выйдем на балкон, покурим, там и поговорим?
  Рома кивнул. Мы прошли через зал, где тихо, ни слова не говоря в большом старом дедушкином кресле, поджав ноги, сидела Юля. Я кивнул - поздоровался. Она ответила тем же.
  Пропустив меня вперед, Роман закрыл за собой балконную дверь. Я беспомощно ширился по карманам пытаясь отыскать пачку сигарет и зажигалку. Бесполезно.
  - Угостишь?
  - Да, - Свиридов равнодушно протянул мне сигарету и зажег спичку.
  - Спасибо, - прикурив тихо, сказал я.
  Слова благодарности Рома пропустил мимо ушей.
  - О чем хочешь поговорить?
  - А ты ни о чем не хочешь? - переспросил его я.
  - Нет.
  Я мялся, пытался найти верные слова, пытался найти оправдание тому, что я должен сей час произнести. Он смотрел на меня прямо в упор, словно пытаясь вытащить нужные фразы наружу.
  - Вот в этом то и дело, - обвинительным тоном начал я, - Послушай. Мы не можем больше с тобой играть. У меня был разговор с Максимом. Он...он...Он все понимает и...
  - Что понимает?
  - Понимаешь. Все чем мы сей час занимаемся на репетициях, не продуктивно. Все время, мы выясняем отношение, что, как, где, почему, надо играть или не надо играть. У нас в команде полный раздрай! Нам нравиться одна музыка, тебе другая. Надо просто разойтись и заниматься своим делом.
  - Ну?
  - Что ну?
  - Стас, ты о чем? О том, что вы не хотите больше со мной играть в одной группе? Вы меня выгоняете? Выгоняете из той команды, которую я создавал с самого начала ее существования?
  - Да.
  - Ладно, - вдруг неожиданно холодно сказал он.
  - Извини.
  - Плевать я хотел...
  Выкинув недокуренную сигарету вниз с балкона, я открыл дверь и прошел в комнату.
  - Макс, пойдем.
  - Юль, ты с нами? - спросил, Остриков напяливая на себя кроссовки.
  - Еще немного посижу.
  Через минуты мы оказались, на лестничной клетке и услышали, как за нашими спинами с грохотом закрылась входная дверь.
  У меня стоял в горле асфальтовый ком, и я не как не мог его выдохнуть.
  - Как ты думаешь, - обратился я к Острикову, - Юля уйдет от нас?
  - Не переживай, она уйдет от него.
  - Почему ты так решил? - недоверчиво спросил я.
  - Я с ней все обсудил, и она мне дала вполне четкий ответ.
  - Так ты знал, что она сегодня будет здесь?
  - Нет, не знал, но предполагал. А что?
  - Ничего, херовый день сегодня у Ромы.
  - Согласен, но лучше так, чем размазывать сопли во времени и пространстве.
  - Я не знаю, - пробормотал я, и пошел вниз по лестнице к выходу из подъезда. Пытаясь найти объяснение тому, что я сделал.
  - Да ладно, - Максим хлопнул меня по плечу, - Не переживай. Все наладиться.
  - Отстань, - зло сказал я. В эти мгновения внутри меня маленький прокурор, вешал, на Острикова разные ярлыки, обвиняя его в подстрекательстве, предательстве, лжесвидетельствовании и других смертных грехах.
  Во мне зародилась пустота, сжирающая и засасывающая в себя мою внутреннюю свободу. Я испытывал муки совести возведенные на предательстве.
  Мои внутренние терзания говорили, что мне то же плохо, что мне больно и эта боль давала мне оправдание за содеянное. Я страдаю не меньше, а может быть даже больше чем моя жертва. А так как я страдаю больше, то я невинен! А вот он, тот, что идет рядом со мной и улыбается, не замарав своих рук, именно он единственный, кто виноват в случившемся...
  
  
  201.
  Сид Баретт любил ЛСД больше чем группу Pink Floyd, больше чем музыку вообще и возможно даже больше чем себя. Его сожрала собственная слава, а то, что осталось от него было выброшено на помойку руками тех людей, которых он собрал вместе.
  Дэйва Мастейна разбудили с утра Ларс Ульрих и Джеймс Хэтфилд. Он ели открыл глаза. Голова его болела. Вчера Дэйв перебрал виски - это он знал наверняка. Так же Мастейн знал, что они находятся в туре, разъезжая с концертами по городам США. Что самое непонятное в сегодняшнем утре было для него, так это то - почему эти двое ему в нос тыкали глянцевой бумажкой?
  Бумажка оказалась билетом на автобус через всю страну, до родного города теперь уже бывшего гитариста Metallica. Он был изгнан, изгнан за дурной характер, алкоголь и лидерские качества...
  Трент Резнор получил отличного пинка под зад от Брайана Уорнера перед тем самым моментом, когда уродливая звезда группы Marilyn Manson начинала активно скакать по звездному небосклону и собирать теплые зеленые котлеты.
  Спустя небольшое количество времени хит-парады взорвал альбом Mechanical Animals, привлекая к себе внимание прессы, церкви, политиков, общественных организаций, а значит огромное количество денег.
  Дэйв Наварро очень любил спать в гробах и конечно же бесконечные героиновые трипы. Дэйв старался не задерживаться долго ни в одном из проектов, даже если ему там очень нравилось. Ни кто его особенное не задерживал в успешных музыкальных коллективах, а учитывая его странные привычки, музыканты сотрудничающие с ним иногда сами старались отправить Наварро куда подальше.
  Таким образом, любитель наркоты и гробов, лишился участия в записи одного из самых продаваемых альбомов RHCHP. Пока же миллионные счета нежно открывались и закрывались, словно веки пластмассовой белокурой куклы, в руках у зачарованной девочки, Дэйв путешествовал внутрь себя и по тату салонам, украшая себя мрачной символикой.
  Тем временем Californication приносил своим создателям прибыль и требовал от команды новых и новых мировых туров. Наварро же мечтал о создании реалити-шоу и порно карьере собственной задницы в объятия теплого режиссерского кресла.
  У всех ребят, которых вышибали из музыкальных коллективов, да и самих коллективов складывалось все не так уж и плохо.
  Жизнь продолжалась, появлялись новые проекты, новые партнеры, новые фанаты. Невозможно обойтись совершенно без проблем. Невозможно каждый день искать хоть какую-нибудь точку соприкосновения с человеком, который очень жестко гнет свою линию и совершенно не хочет обернуться по сторонам. Сложно вести с ним диалог, когда он признает только одну правду - свою собственную, и не колеблясь подводит черту автоматически делая выводы, а все что осталось за чертой просто выбрасывается.
  Мысли крутились в моей голове, стараясь найти оправдание, того какое решение я принял, и что совсем недавно сказал своему другу. Я приводил пример за примером из истории музыки и пытался сам себя простить пытался загладить свою вину статьями про жизнь суперзвезд рок сцены из журнала Rolling Stone.
  202.
  Сквозь сон я слышал, как верещит будильник. Электрический лязг бил по центральной нервной системе и заставлял зарываться вглубь одеяла и подушки. Я как белый кролик, спасавшийся от Алисы, нырнул в черную бездонную нору и полетел...
  ...полет закончился, как только я смог открыть глаза. Поток осеннего солнечного света заставил меня зажмуриться, задуматься и осознать: "Я проспал! Проспал первый день занятий на военной кафедре в это учебном году!"
  Торопиться уже не имело смысла, потому что если опоздал, хотя бы чуть-чуть, если вошел в аудиторию после преподавателя, то тебя все равно будут дрючить. Ты будешь высмеян, наказан, будешь выполнять какие-нибудь глупые солдатские поручения и так целый день. Стоило ли торопиться, если когда я проснулся, началась уже вторая пара?
  Нет, сегодня я никуда не пойду, уже нет в этом ни какого смысла. Возможно через неделю, подполковник Трусов забудет мою оплошность, а если и не забудет, то возможно спустит все на тормозах. Сегодня спешить и с отдышкой марафонца вбежать в аудиторию на последнюю пару... просто глупо. Глупо, потому что единственное, что я могу услышать при моем появлении в кабинете, так это очень незатейливые фразы выраженные адским воплем. Они могут звучать примерно так: "Пошел на хер рядовой! Ты умер! Ты погиб! Ты бросил своих товарищей! Ты говно! Закрой дверь с другой стороны!"
  Говно? Все эти фразы не совсем будут относиться ко мне, особенно если взять во внимание теорию одного из офицеров Наполеона. По-моему, это был маршал Ланн, он произнес сакраментальную фразу верную, как для военных, так и для рок-музыкантов. Он сказал: "Гусар, доживший до тридцати лет, это не гусар, а говно!"
  Я мысленно на ментальных весах взвесил два авторитета Ланна и Трусова, четко осознал для себя, что авторитет французского маршала куда значительнее в границах мировой истории и решил...
  ...плевать...мне было далеко еще до тридцати...
  ...и я опять превратился в белого кролика...
  203.
  К пяти часам вечера я загибался от безделья. День пролетел быстро, но если постараться вспомнить на что я его потратил, сформулировать было бы достаточно сложно.
  Отдых, крепко замешанный на безделье, вызывал, куда большую усталость, нежели каждодневная, рабочая волокита. В меня проникла слабость, возведенная на крепком фундаменте безграничной лени сегодняшнего дня.
  В шесть пришла мама с работы. С порога посмотрев мне в глаза, она проговорила: - Не ходил сегодня на учебу?
  - Привет, - я взял у нее из рук сумки, стараясь свою галантность противопоставить неприятному вопросу. Чуть помявшись, ответил: - Нет. Не ходил. Проспал. А что?
  - Ни чего, мне все равно, - это ее "все равно" прозвучало так, как будто бы ей совсем не все равно, а очень и очень важно, и неприятно, что я сегодня не пошел учиться, а целый день маялся бездельем.
  - Чем занимался? - присев на стул и снимая туфли, спросила мама.
  - Ни чем, - выдавил я из себя слова правды. Я был слишком взрослый, что бы врать по таким пустякам, и я был слишком взрослым для того, что бы родители меня ругали за прогулы, и это Наталья Алексеевна понимала как ни кто другой. Поэтому тактика медленных скучных, примитивных вопросов проникающих в глубину черствого сознание собеседника и треплющих его совесть, именно эта тактика была самая верная, при всех сложившихся условий. И когда мама меня спросила в очередной раз:
  - Ужинать будешь?
  Я только медленно качнул головой, в знак согласия, и ни как не мог произнести простого человеческого слова: "Да". Я не смог открыть рот по одной простой причине, потому что губы язык, голосовые связки выдавили бы из моего горла черствую фразу: "Я не заслужил!"
  204.
  - Я тебе нашла работу, - проговорила мама.
  Мы сидели за столом друг напротив друга и ели жареную картошку, усыпанную сыром. Сыр медленно плавился и образовывал желтые паутинки, свисающие с вилки, плывущей с порцией картофеля через пространство кухни в рот счастливому обладателю столового прибора.
  - Какую? - недоверчиво спросил я.
  - Такую, где платят деньги.
  - Мне всегда платят, когда я работаю, - жуя, и с некоторым раздражением пробубнил я.
  - То есть ты согласен?!
  - Я тебя спрашивал, что за работа? Может ответишь?
  - Охранником в магазине.
  - В ка-ком ма-га-зи-не? - я очень быстро устал играть в загадки и отгадки, мне хотелось получить точную информацию. Во мне бурлило раздражение. За меня все уже решили, во всяком случае, мне так казалось, а с другой стороны, мне просто было любопытно: - Что за магазин? Секс-шоп? Магазин оружия? Чем торгуют? Где находится?
  - Ты что, какой раздраженной? - мило и миролюбиво, но с небольшой язвинкой в голосе, сказала мама и улыбнулась.
  - Я устал!
  - Ты устал? Как это может быть?
   - Не задавай вопросов. Пожалуйста. Ответь на мой.
  Наталья Алексеевна нахмурилась, на ее лице появился рельеф безразличия.
  - Моя знакомая, тетя Лена, работает менеджером в магазине. У них из магазина уволился ночной сторож. Они ищут нового, я ей сказала, что ты согласишься!
  Когда мама сказала с легкой уверенностью фразу "ты согласишься", меня всего передернуло. Сразу захотелось встать из за стола, и сказать свое твердое "нет". Просто в этот миг очень захотелось воспользоваться своим глупым упрямством и блеснуть им во всей красе, но я сдержался.
  - Сколько платят?
  - Сколько на дежуришь, - был мне спокойный ответ.
  - Как проходят дежурства? Какой график?
  - Лена говорила, две ночи через две. По-моему очень удобно.
  - Это по-твоему, - буркнул я.
  - Какая тебе разница? Ты все равно ни чего не делаешь? Спишь до двенадцати, причем бесплатно, а в магазине будешь спать за деньги, вот и все. Пришел на работу, всех проводил, двери запер, на сигнализацию поставил, лег и уснул. Если не хочешь спать, смотри телевизор, учи чего-нибудь, читай книги, в общем, все в твоем распоряжении.
  - Так, где находиться магазин?
  - В центре, практически на площади Горького. Ну что ты согласен? Мне звонить тете Лене?
  - Да.
   205.
  Диагнозы в 90-е ставили быстро, а озвучивали они не долго, коротко. Один из самых страшных и нелепых и часто цитируемых в средствах массовой информации был такой: "Российское кино умерло", или такая еще была формулировка, "Отечественный кинематограф никому не нужен, не производителю, не потребителю".
  Было пара-тройка разновозрастных ребят, что готовы были тащить эту лямку дальше по жизни, что бы ни кричали критики и просто скучные, бестолковые щекастые рожи заполняющие телеэкраны.
  Одним из бурлаков с лямкой, был Михалков Никита Сергеевич, которого любили и ненавидели, но при всех противоречиях вызываемых его персоной очень ценили. Он мог найти деньги и превратить их в творчество, в искусство и еще большие деньги!
  Когда людям нечего было есть, он сумел взять своего Оскара и взять золотую ветвь Каннского фестиваля. Давая интервью, он добродушно улыбаться, шмыгал усами, разговаривал о политике, патриотизме и духовности, при этом беззастенчиво смотрел в дуло камер толкающихся перед ним репортеров.
  Алексей Октябринович в отличие от Николая Сергеевича, не снимал фильмы про царей, про поэтичный и пафосный героизм. Он снимал про жестокую жизнь, жизнь, скребущуюся по дну, готовую ворваться в логово смерти и победить. Победить медленно кроваво и не честно, победить, ударив исподтишка отстаивая свою собственную правду. Правду, которую невозможно понять, тем, кто привык договариваться, улыбаясь. Не понять тем, кто при рукопожатии привык жать не руку, а щупать перстни на пальцах, привык тайком разглядывать бриллианты от Tiffany стелющиеся по женской щеи вниз, а не пышные сиськи торчащие силиконовыми торпедами из декольте жен конкурентов.
  Алексей Балабанов не претендовал на Оскар, он претендовал на жизнь в кино. Претендовал на новые интересные лица талантливых актеров, в которых могла влюбляться только наша страна и влюбляться поголовно, впадая в беспамятство и забытье.
  Так совершенно случайно он заставил всю страну влюбиться в Сергея Бодрова, превратив его в Брата, потом Брата - 2, потом в лицо с обложки кассет и дисков с самым продаваемым саунд-треком в истории российского шоу-бизнеса.
  Бодров стал чаще мелькать на телевиденье, вел ток-шоу, и хотел снять фильм, наверное, про саму жизнь. Наверное, про то, как можно выживать, даже когда это просто невозможно...
  Я сидел вечером перед телевизором и смотрел, как спасатели в красных куртках ползают по грязному льду в Кармадонском ущелье и пытаются найти съемочную группу Бодрова. Пытаются найти хотя бы одну зацепку, что бы понять, где конкретно нужно искать на всем этом огромном пространстве заваленным замерзшей водой и грязью, пропавших кинематографистов.
  ...смотря на пульсирующий экран телевизора, я вдруг понял...
  У режиссера все получилось! В этот момент, у меня созрел к себе очень простой, но настораживающий вопрос: "Почему меня нет с ними? Не с теми, кто ищет, а с теми, кого не могут найти! С теми про кого с печалью в голосе говорят: "Еще есть надежда!"
   206.
  - Тебя вызывает Трусов, - ухватив за рукав куртки, сказал мне один из моих однокурсников, поймав меня в коридоре университета.
  - Прямо сейчас? - с недоумением спросил я.
  - Да.
  - Я собирался придти к нему на следующей неделе, когда пойду на занятия.
  - Иди на военную кафедру. Он тебя ждет, - был короткий ответ.
  Ничего хорошего такая поспешность в развивающихся событиях для меня не предвещала. Обычно моральное избиение курсанта, происходит прилюдно, во время занятий, а не так с глазу на глаз. Жестокая версия блеснула в моей голове - возможно, меня сразу пристрелят, как только я переступлю порог кабинета. Версия была не просто жестокой, но и странной учитывая, что мы живем в двадцать первом веке, и в данной момент, я числюсь студентом педагогического университета. Но эта странная версия хоть как-то объясняла, отклонение от традиционного наказания балбесов, лентяев и тех, кто просто плохо живет по "Стойке смирно".
  Не знаю насколько верны мои домыслы, но, во всяком случае, маршал Ланн подобное наказание приветствовал и поддержал бы, ведь император Франции запрещал унижать солдат!
  По пыльным, осеним улицам, я дошел до нужного корпуса, где базировалась военная кафедра, и вошел в открытую дверь. По старой бетонной лестнице с разбитыми и крошащимися ступеньками бодро вбежал на этаж, где базировались кабинеты преподавателей.
  Встал у порога выпрямился, сделал грудь колесом, подбородок приподнял и три раза четко постучал в чуть приоткрытую дверь.
  - Да-э, - раздался недовольный знакомый голос минотавра в погонах.
  Я распахнул дверь, но через порог не переступил, в пяти шагах от меня сидел товарищ Трусов.
  - Рядовой Шелев явился. Вызывали! - по-солдатски проорал я.
  - Да-э, - ответил Андрей Генадьевич.
  - Разрешите войти!
  - Разрешаю, - вяло проговорил подполковник.
  Я, чеканя каждый нервный шаг, двинулся к его столу, за которым он восседал, и боковым зрением заметил, что справа от моего маршрута, сидит подполковник Елисеев, спокойно попивая чаек.
  Остановился. Вытянулся по стойке смирно.
  - Почему тебя не было вчера на занятии? - был задан четкий вполне понятный вопрос.
  В этот момент мне захотелось дать понятный и очень четкий ответ. Не искать и не придумывать объяснений про то, как у меня заболела младшая сестра, которой у меня ни когда не было, или как я бабушку через дорогу переводил много раз туда обратно, туда обратно. Не хотелось придумывать мистическую историю, как я такой классный парень, своему дедушке ветерану войны, бегал за лекарством, а в аптеке оказалась такая огромная очередь, что я простоял весь день.
  Я сказал просто:
  - Товарищ подполковник! Проспал!
  В этот момент Елисеев за соседнем столом, поперхнулся печенькой и нервно булькнул чаем, застрявшем в его горле поверх кондитерского изделья. Андрей Геннадьевич вытаращил глаза, задумался на секунду и сказал:
  - Ты отчислен.
  - Разрешите идти, - сразу выпалил я с плохо скрываемой радостью в голосе. Елисеев поперхнулся еще раз и покраснел, ему не хватало воздуха. Трусов чуть приоткрыл рот, но, ни чего не сказал, очень сдержанно кивнул, выражая задумчивое согласие.
  Андрей Генадьевич часто произносил эту фразу "Ты отчислен" и он ждал, что как обычно, несчастный курсант, чуть ли не со слезами на глазах, начнет объяснять, потом умолять, и упрашивать, что бы его не отчисляли, будет искать возможность исправиться и заслужить доверие в глазах старшего офицерского состава. Я же просто развернулся и в данный момент, им еще более четко чеканя шаг и вытягивая вперед носок, хотя этого можно было ужен не делать, маршировал к выходу из кабинета, обливая своей улыбкой задыхающегося подполковника Елисеева.
  207.
  Я ни кому не сказал, что меня отчислили с военной кафедры. Скажу как-нибудь потом, может быть завтра. Что я делаю целыми днями? Хожу в университет, смотрю телевизор, играю на барабанах. С остальными участниками группы "Образ зависимости" готовлю новую программу, пишу стихи, тексты песен...пытаюсь наладить отношения с Аней...
  Наши отношения стали похожи на виселицу для двоих. Это когда в одной петле болтаются двое.
  Петля не может оборвать две жизни только по одной причине, потому что два человека висят лицом к лицу и упираются друг в друга кончиками своих носов. В такой ситуации только можно освободиться самому и удавить того, кто остался в петле, а можно постараться освободить от пут своего близкого и задохнуться самому.
  Есть, конечно, еще и третий вариант, мучиться и дожидаться, когда срастутся наши тела и пустят корни друг в друга, спаривая и смешивая наши кровеносные системы. Можно ждать того момента, когда оживет виселица и станет нас раскачивать и убаюкивать еще живых, еще теплых, но скучных и ослабленных, с полностью атрофированной опорно-двигательной системой.
  Конечно, если подумать есть самый простой вариант - освободиться и пойти по домам, но это в данный момент кажется не очень разумным. Просто по одной простой причине, возникнет пара неприятных, но очень важных вопросов к себе самому, таких как: "Какого хрена ты тогда залез в петлю, если просто так хочешь взять и уйти?" и "Ну хорошо, если ты так долго уже висишь, теперь просто глупо покидать это место не добившись результата, ведь так?"
  А что на такие вопросы можно ответить? Можно ответить простым мужским, беспроигрышным: "Да!"
  Если же подводить итог всей этой ситуации, вооружившись самцовской гордостью, глупостью, и принципиальностью, толкающей к определенному выбору, то он будет сформулирован подобным образом: "Ладно, если все так, то пусть она идет, а я повишу здесь - весь, такой несчастный, дохлый и обосранный!"
  208.
  - Меня отчислили с военной кафедры!
  - Что? - отец переспросил, не отводя взгляда от документов, которые он судорожно листал и быстро читал по диагонали.
  Мы находились в его рабочем кабинете.
  Я присел напротив него и положил ладонь на документы, чтобы прекратить этот бесконечный визжащий шелест.
  Он приостановил нервные движения, поднял на меня глаза и недовольно посмотрел поверх очков.
  - Меня отчислили с военной кафедры, - четко и внятно, глядя в глаза повторил я ему.
  - Что? - его брови вспрыгнули наверх, смяв кожу на лбу. Теперь он понял и все расслышал, но не очень хотел в это верить.
  - Меня отчислили с военной кафедры, - еще более мелено и внятно повторил я.
  -Как? За что?
  - За правду. Я не стал врать русскому офицеру, - пофосно и с гордостью произнес я.
  - Я не понял...
  - Я проспал. Просто проспал. Проспал один раз. Не явился на занятия, а когда меня вызвали, я не стал юлить и просто сказал: "Я проспал". Вот и вся история.
  - Ты проспал?
  - Да.
  - Один раз?
  - Один раз, но сильно. Может и второй раз проспал бы, да не успел. Отчислили, - сказал я, с улыбкой надеясь развеселить отца, но понял ему сейчас не до веселья и он точно расстроен этим событием намного больше чем я.
  - Значит так, - сказал он серьезно собираясь с мыслями привставая со своего кресла и поправляя брюки поддернув пояс, - Идешь на свою военную кафедру и... и...
  - И... Что?
  - Твою мать! Что? Что? - лицо отца стало красным, он пытался сдерживаться, но его разрывало гневом на куски, - Восстанавливаешься, вот что!
  - Как? - опешил я.
  - Не знаю как! Как хочешь!
  - Я не буду, - безразлично сказал я, - Мне это не надо.
  - Тогда ты мне тоже ты не нужен!
  - Что? - меня всего перекосило.
  - Если не восстановишься, ты мне больше не сын! Понял?
  На столбах отчей ярости повисла гнетущие молчание и медленные размышления.
  - Ты меня понял? - осмелился переспросить отец.
  - Понял, - спокойно и медленно проговорил я, - Пока.
  Не изменяя себе, традиционно развернувшись, я пошел к выходу из кабинета.
  Не по возрасту простая, но спасительная мысль мелькнула у меня в голове криком шотландских горцев задирающих свои килты перед закованными в железо войнами Эдуарда Длинноногого...мысль бесстрашная четкая и понятная, улучшающая настроение при любой непростой ситуации. Горцы в моей голове кричали: "Пошло все в жопу!"
  209.
  Мне платят деньги за то, что я смотрю телевизор, читаю книги, сплю, и возможно сумею набрать правильный номер телефона, если произойдет что-то неприятное.
  Я провожаю сотрудников цветочного магазина, запираю двери, и остаюсь на посту. Пост - это старая раскладушка, установленная в кабинете менеджеров.
  Достав из тумбочки маленький телевизор, вооружившись пультом, переключаю каналы в поисках интересного фильма или передачи...
  Пульсация экрана выбрасывала обрывки фраз героев телесериалов, репортеров, комментаторов, заполняя информационную пустоту.
  Во время второй мировой войны у Советской и Американской армии были разные способы сокрытие информации. Русские молчали и боялись подать хотя бы маленький намек на то, где "зарыта собака", а американцы вываливали гору данных. Выдавали разную информацию, в том числе и искомую неприятелем. Таким образом, вводили в заблуждение и дезориентировали своего врага.
  Выбор делает человека несчастным! Данное суждение в большой политике всегда верно и всегда работает безотказно. Данное утверждение есть основа крепкого государства, крепкого власти одного человека, суверенитета и целостности территории огромной страны.
  Именно поэтому Владимир Гусинский лишился своего громкого звания "Медиа-магнат", лишился телекомпании НТВ, нехотя продавая по заранее установленным ценам свои акции.
  Странно было смотреть в том году репортажи, показанные по ОРТ, когда Евгений Киселев и группа журналистов НТВ встречалась в Кремле с Путиным, стараясь отстоять свое право на профессиональную деятельность. Странно было видеть, как Киселев после этой встречи дает интервью и говорит обнадеживающим голосом, но при этом старается избегать пустых обещаний о дальнейшей судьбе телеканала.
  В современном мире фундамент власти - информация. А в фундаменте самое главное пережить первую зиму, что бы замерзшая вода и влага, не позволила ему вспучиться, треснуть и развалиться. Потому что если деформации произойдет, тогда придется тратить дополнительные средства на ремонт, а может быть переделывать все снова или что еще хуже, искать новое место для строительства.
  210.
  На каждой репетиции мы работали очень слажено, сдержанно и четко, стараясь с пользой использовать каждую минуту. Минимум перерывов - максимум работы.
  Звук стал более мягким, насыщенным и чистым. Мы старались экспериментировать - искать новые интересные ходы не только постоянно усложняя партии, но и работали над поиском специфического звучания, неповторимого и оригинального.
  Мы старались взять что-то от Depeche Mode, Soundgarden, Static-X, Guano Apes, Moby и многих других исполнителей. В свободное время от учебы, работы и репетиций, мы засиживались в музыкальных магазинах, пытаясь найти, что-то интересное и неповторимое перерывая тонны дисков и кассет.
  Когда к нам попадала в руки новая интересная музыка, мы сразу же старались поделиться ей друг с другом и с выгодой использовать полученный материал, пытаясь наложить его на собственный опыт.
  В каждом из нас сидел звукорежиссер, пытавшийся свести в единую цельную композицию огромное количество услышанных песен и собственных идей, надеясь получить из этого нечто большее, чем просто еще одну мелодию, положенную на незамысловатый текст.
  Вечерами в месте или поодиночке, мы просматривали в записи концерты разных групп стараясь оценить подачу материала. Мы ловили каждый жест, не важно, имел или не имел он отношения к музыкальному искусству, был ли жест задуман или это плод умелой импровизации, наркотического трипа или отголосок похмельного состояния.
  Сидя дома и просматривая концерты, мне всегда было любопытно поймать очень скользкий, практически незаметный момент, когда власть музыкантов над толпой слушателей превращается во вдохновение. Когда это вдохновение начинает управлять теми, кто бьется на сцене, стараясь не остановиться и просто продолжать, забывая про большие деньги, славу, престиж, алчное стадо директоров и менеджеров звукозаписывающих компаний.
  Так же очень интересно наблюдать за теми музыкантами, которые не поддаются толпе и не проваливаются в иной мир, подвесив себя на ниточки мелодий, криков и рукоплесканий. Они дистанцируются и отдаляются, недоверчиво смотрят в глаза поклонников визжащих у ограждения в первом ряду.
  В таких музыкантах расцветает надменность, сильная и привлекательная, но в тоже время распускается и сухая, черствая, нелепая, похоть и страсть к изнасилованию массы народу своим талантом.
  Они не хотят сливаться с толпой, они хотят преступно доминировать и быть лучше, но именно в этот момент их самомнение ползет по кокаиновой дорожке.
  Порошок аккуратной белой струйкой лежит на сальном и треснутом рундуке унитаза в гримерке. Стоит только зажать одну ноздрю и вдохнуть морозный воздух с жарких полей Колумбии, как ты опять самый лучший и вновь превзошел себя.
  211.
  У тех людей, кто живет музыкой, время и расстояние измеряется песнями и альбомами. Пока звучит и играет музыка, не важно, грустная или веселая - идет жизнь. Саундтрек к происходящим событиям, которые мы воспринимаем визуально, должен подбираться очень внимательно, поэтому я не очень люблю слушать радио. Радио предлагает формат, предлагает стесненную оболочку, замкнутую в интересах массы одноликого потребителя и жажды наживы рекламодателя.
   Если музыка перестает звучать, сразу начинают блекнуть картинки окружающего мира. Пространство сжимается, и становиться пресным, стесненным, неуютным. Образовавшуюся пустоту начинает заполнять каждодневный рутинный шум задыхающихся пыльных улиц записывающих на асфальтовое покрытие лишь, шарканье подошв спешащих людей.
  - Надо записать новые песни, - произнося эту фразу Максим демонстративно рылся у себя в пустом кошельке.
  - Да, надо, - согласился я.
  Мы сидели у меня на кухне, и пили чай. Максим пришел ко мне рано утром, сразу после работы. За окном медленно расползалось по горизонту воскресенье.
  - Денег нет, - констатировал он и с резким хлопком закрыл кошелек, - Мы стали работать, там где платят зарплаты с определенной периодичностью, причем платят не самые маленькие деньги, но эти деньги просто исчезают...исчезают и все. Все денег нет.
  - Я работаю, где платят не очень много.
  - Да, но ты ночью спишь, а я бегаю от рулетки, до блэк-джека, и от одного пьяного таксиста, до другого, стараясь их раскрутить, на игру, на повышенные ставки и на чай.
  - Ты и на чай с них берешь? - удивленно проговорил я.
  - Дают, беру, - устало улыбнувшись, проговорил Макс, - Обычно дают, те, кто выигрывает. Так что я всегда в плюсе. Выиграло казино, мне к зарплате, выиграл клиент, мне на чай!
  - Так по поводу записи, - многозначительно намекнул я, на генеральную линию нашего разговора.
  - Денег нет, а записываться надо!
  - Я это слышал за сегодняшнее утро уже несколько раз. А зная тебя, ты говоришь это не просто так...на что намекаешь?
  - Есть одна простая идея, - Остриков придвинулся ко мне поближе.
  - Какая?
  - Я познакомился с одни звукорежиссером, у него дома все оборудование есть. Пишет звук не плохо, цены сносные, еще можно поторговаться.
  - А вокал пишет? - недоверчиво спросил я.
  - Да.
  - А барабаны?
  - Барабаны пишет, но не совсем...
  - В смысле?..
  - Семплы неплохие может набросать. Покажешь ему партию, он сделает на копьютере, от живого звука хер отличишь!
  - Так не пойдет, - ко мне в душу на мгновение закралось подозрение, что и от меня Максим хочет просто избавиться. Избавиться и заменить простыми безликими семплами. Черным ящиком с проводами, наполненными разными битами, шумами и прочим звукоизвлечением. А может быть хочет заменить, на кого-нибудь обдолбанного бит-боксера.
  - А как пойдет, - вспыхнул неожиданно Максим, и встал из за стола, - Как тогда быть! Мы и так сидим на жопе ровно. Ни фига не происходит! Я прихожу к тебе с нормальной идеей, бегу прямо с утра и что я слышу?!
  - Ладно, не кипятись, - осторожным, успокаивающим жестом я попросил его сесть, - Просто мне кажется можно усовершенствовать твою идею, но это будет для нас, для всех просто чуть подороже.
  - Слушаю, - Максим возвышался надо мной и смотрел надменно сверху вниз.
  - На нашей старой студии, на которой записывали альбом, пропишем барабаны и сведем их, потом сбросим на болванку и на эти дорожки в квартирных условиях запишем все остальное. Ну как? Пойдет?
  212.
  По коридорам университета Андрюха Заславский бродил молчаливый и мрачный уже несколько дней. На занятиях появлялся редко. Часто просиживая занятия не за партой в аудитории, а на подоконниках библиотеки или опустевших в часы занятий рекреаций.
  Сначала я старался просто не беспокоить его, думал, все нормализуется, пройдет, разрешиться все само собой. Дни шли, сменяя друг другу, а перемен я не замечал.
  - Ты ни с кем не будишь говорить больше! Будешь, ходить и молчать, а когда наступит сессия, придешь на экзамен, возьмешь билет, напишешь все что знаешь, листочки положишь на стол преподавателю, а сам удалишься.... Ну а там будь что будет? Я так понимаю? - я старался его немного задеть расшевелить, вызвать улыбку или хоть какую-нибудь реакцию.
  - Да, нет, все будет нормально, - тихо проговорил он, глядя прямо перед собой.
  Мы сидели в студенческой столовой, за пустым столом. Вокруг стоял гвалт первокурсников, они что-то пили, жевали и смеялись.
  - Пойдем, покурим, - предложил я альтернативу здоровому приему пищи.
  - Я бросил.
  - В смысле.
  - Больше не хочу. Накурился. Я даже раньше вставал ночью, что бы выкурить сигарету, а теперь все... больше не хочу.
  - Хорошо, давай не будем курить, просто расскажи что случилось, с тобой, с таким веселым, парнем, - продолжал я наседать на собеседника.
  - Да, надоело мне здесь учиться, - с отчаяньем сказал Зин.
  - ...и ты решил все бросить?
  - Нет. Решил поступить в музыкальное училище, и получить еще там образование.
  - Хорошая идея, - поддержал я его, - Пошел учиться на гитару?
  - Нет.
  - А на что?
  - На ударные.
  - Ты уже поступил, будешь учиться на барабанах?
  - Да. Летом поступил... но там не только барабанная установка, там много разных ударных инструментов: литавры, вибрафоны, ксилофоны, маримба.
  - И что, тебе все это не нравиться, ты хочешь освоить в совершенстве, только установку и играть с бешеной скоростью панк-рок?
  - К черту панк-рок! Надоел! Вообще вся та музыка, что я играл, просто надоела. Мне наоборот, захотелось, что-то такого, эксклюзивного. Понимаешь?
  - Да, - ответил я просто, стараясь вникнуть, в чем причина расстройства моего однокурсника.
  - Хочется играть такую музыку, которую, не услышишь в переходах подземки, не услышишь в вагонах метро, музыку, которая доступна не всем, но она прекрасна, удивительна, и неподражаема. Музыка, которая требует от исполнителя легкой, чувственной игры, таланта и долгих часов упражнений, она...
  - Иногда мне кажется, что ты рехнулся, - перебил я Андрюху.
  - Наверное, так оно и есть, но первостепенная проблема не в этом, - он помолчал, поморщился и обреченно произнес, - У меня плоскостопие...
  Эта фраза, звучала так, словно, раскаивающийся наркоман говорит: "У меня СПИД" или одиннадцатилетняя девочка, на вопрос, едкого старшеклассника: "Дура, зачем ты побрилась на лысо?", беззлобно опустив глаза в пол тихо, тихо, произносит "У меня нет волос. У меня просто рак. Мама мне говорит, что я скоро умру!"
  - Ну и что? - хладнокровно, не понимая сути вопроса, говорю я.
  - Ты спрашиваешь, ну и что? Да?
  - Да.
  -Да? - в глазах Зина проросли зерна гнева, словно семена радиоактивного бамбука в сезон дождей в долине Янцзы, - Ты ничего не понимаешь. Ни-че-го. Вы играете свое рок-дерьмо и думаете, что вам осталось совсем чуть-чуть до того что бы стать звездами и утопать в роскоши. Осталась совсем чуть-чуть, что бы ваши светлые образы сияли на постерах висящих, над кроватью девочки подростка. А у меня плоскостопие и это очень плохо - это в моем случае приговор! Понимаешь меня?
  - Честно? - я помялся, изобразил на лице удивленно-извиняющуюся мину. И осторожно продолжил, - Я не понимаю. Объясни.
  Андрей молчал, закрыл на несколько секунд лицо ладонями и тяжело дышал, пытаясь придти в чувство. Разжав пальцы и пустив между напряженных, бледных фаланг на меня острый взгляд, не отрывая ладоней от лица, он медленно проговорил: - За вибрафоном, ксилофоном, маримбой надо играть стоя. Понимаешь? Надо играть, репетировать, по восемь часов в день! По восемь часов в день! Понимаешь? Это только для того, что бы был толк. А если просто так освоить инструмент, ну надо часа четыре минимум. А я не могу стоять на одном месте больше сорока минут. У меня болят ноги!
  Когда болят ноги, я начинаю нервничать, моя концентрация распадается на части, я перестаю вообще понимать, что вокруг происходит и как мне дальше быть. В моей голове только одно желание - занять горизонтальное положение. Хочется просто опуститься на пол, и не слышать вообще ни какой музыки!
  213.
  Единственное, что из хип-хопа я мог нормально воспринимать, так это Дельфина. До дыр заслушав альбом "Глубина резкости" вышедший несколько лет назад, я продолжал терзать кассету. Иногда казалось, что это саундтрек к моей жизни, написанный незнакомым человеком, смотрящим на меня со стороны, внимательно изучающим, то, что я делаю, и готовым предсказать до мелочей, что дальше будет происходить.
  Под эту музыку можно было спать, умирать, возрождаться, медленно терять надежду, и надеяться на что-то лучшее, под эту музыку можно было заниматься сексом и просто часами смотреть в окно. Каждое слово с этого альбома обладало человеческой плотью, плотью растворенной в музыке.
  Я сидел у телевизора и щелкал каналами, роясь в ворохе, рекламы, однообразных новостей, и динамики спортивных игр. Пролистывая по третьему разу весь эфирный список, я обратил внимание, на одну передачу: перед столами, сидела небольшая коллегия, человек из шести, а на не высокой сцене задорно прыгали парни, в кепках вбивая четко слова в микрофон:
  Это Каста! Слушай,
  Ведь мы не так часто
  Впредь будем показывать,
  Куда надо смотреть...
  Каста! Простыми словами,
  Чтобы все осознали,
  Куда смотрим мы сами...
  ...я остановился. Отложил пульт и стал внимательно смотреть. Ребята, читающие на сцене, волновались, хотя старались не подавать виду. В эти самые секунды их показывали на всю нашу огромную страну и их слова врывались в квартиры, Москвы, Санк-Петербурга, Екатеринбурга, Владивостока. Я ощутил в этот момент всей поверхностью кожи как, люди по всей стране задерживают свой взгляд на этой передачи. Останавливают свое внимание даже те, кто далек от музыки, и уделяют несколько минут, что бы разобраться стоит ли дальше смотреть или нет. Я чувствовал, что чем дольше идет передача, тем больше телезрителей вливается в эфир, и остаются соучастниками музыкального процесса.
  Часто у известных музыкантов журналисты спрашивают: "Скажите, а когда вы поняли, что вы популярны? Скажите, вы проснулись с утра, и вдруг ореол славы опустился на вас? Вы вышли на улицу и у вас начали сразу же спрашивать автографы. Так все было? " Смущенный музыкант отвечал: "Да нет, все как-то произошло незаметно. Потихоньку набирал обороты. Как говориться в народе - шел, шел и пришел..."
  А сегодня все было иначе. Я понимал очень точно одно, что завтра, эти ребята из "Касты" проснуться известными, способными, собирать в каждом городе миллионнике, достаточно большие залы, что бы обеспечить себе безбедную жизнь. Я смотрел на экран и ощущал, как цена на билеты в клубы, где будут выступать Влади, Хамиль и Шым растет на глазах.
  Было не важно, что скажут в жюри "Земля-воздух", время и талант расставят все на свои места, а хвалебные речи или речи наполненные критикой и раздражением ничего уже не смогут поменять.
  Под занавес выступления звучала "Сказка" с первых секунд приковав мое внимание. Я впитывал каждое слово, вслушивался в бит в семплы и думал в каком из музыкальных магазинов можно завтра без проблем найти альбом "Касты".
  А тем временем передача подходила к концу, переворачивая еще одну страницу книги серых дней, вписывая в саундтрек к моей жизни дополнительные строчки:
   "А ничего не останется!"- отец отвечает...
  "Но я не хочу так жить среди обмана и лжи!
  Я хочу умереть! Убить меня прикажи!"
  И входит Смерть, и задрожал принц от страха,
  И Смерть уже тащит принца на плаху!
  И тут вспомнил он, как прекрасный сон,
  Тот зеленый луг и все, что видел на нем,
  И крикнул: "Стой! Я умереть не могу!
  Пусть все будет как есть!.. Уж как-нибудь проживу!.."
  и отступила Смерть, в раз покинув дворец,
  И крепко обнял впервые сына отец,
  И тихо добро сказал: "Сынок, знаешь,
  Ты тоже вот-вот кудесником станешь..."
  
  214.
  Репетиционно-рабочий ритм, как-то сам собой стал налаживаться. Запись на двух студиях, и подготовка к концерту, который должен был состояться в ноябре, заставляли нас набирать обороты.
  Запись барабанных партий прошла вполне успешно и, скинув музыкальные дорожки на диск, мы двинулись в квартиру-студию, где нас ждал звукорежиссер.
  Обычная, панельная девятиэтажка на окраине города. Грязный подъезд и обшарпанная, железная дверь в квартиру. В коридоре и комнатах воняло бычками и перегаром, врятли это можно было назвать запахом успеха. Запах тяжелой изнуряющей и выматывающей работы - это да! Запах безделья - очень похоже!
  - Привет, Максим. Это твои музыканты? - спросил нас мужчина средних лет вышедший нам на встречу. Одет он был по-домашнему, в тапочки, тренировочные штаны, засаленную футболку. Был не брит. Угрюм, - Проходите. Верхнюю одежду вешайте на вешалку. Инструменты расчехляйте, настраивайте.
  Мы скромно прошли в комнату, заваленную, грифами от гитар, сломанными микшерами, системными блоками от компьютеров и проводами.
  - Сей час Надя, принесет пивка, и мы начнем, - пробормотал звукорежиссер и плюхнулся в кресло, зажатое между компьютером и микшером.
  - Кто такая Надя? - шепотом спросил я у Максима.
  - Баба его, какая-то малолетка, - был мне ответ то же шепотом. Максим вышел на середину комнаты и как конферансье в театре громко начал озвучивать, - Позвольте, я вас познакомлю. И так - это Михаил - наш звукач. Он из любого говна сделает конфетку! А это - Максим показывал пальцем на каждого из нас, называя имя участника группы, - Юля вокалистка, мой брат - Гоша - басист, Стас - барабанщик. Да, кстати Стас, передай, пожалуйста, диск со своими записями Мише, пусть он их сразу скопируют на компьютер.
  Во входной двери заскрежетали ключи. Михайил бросился к двери, навстречу своей судьбе, не обращая внимания на протянутый ему диск.
  Через несколько секунд он появился в комнате, одной рукой обнимая совсем юною, но страшненькую, прышавую девушку, а другой, прижимая к себе две полтора литровые бутылки дешевого пива, - Знакомьтесь это Надя.
  Все кивнули друг другу, этим жестом выражая, что знакомство произошло.
  Надя оказалась студенткой театрального училища и познакомилась с Мишей на каком-то концерте. На этом жизненном этапе Миша разводился с женой, по вполне понятным причинам. Он был алкоголик. Жена завела любовника. Единственная сложность, во всей этой истории установить точно, что именно является причиной, что следствием в этой ситуации, хотя можно было ничего этого и не делать, потому что меня все это мало интересовало.
  Единственная проблема, которая нас всех неожиданно взволновала это то, что Миша случайно обронил фразу: - Если придет жена, она может нас просто выгнать из этой квартиры, это ее жилплощадь. Если это произойдет, деньги я вам не смогу вернуть. Запомните это.
  - Так что нам делать, если она все-таки придет? - спросила Юля.
  - Да не придет, не переживай, - успокоил ее Михаил, делая большой глоток пива прямо из горла бутылки, - Ее здесь не было уже четыре месяца. Она где-то со своим хахалем. Хотя может быть она его заебала, и он решил ее мочкануть, и нет больше в живых моей ненаглядной...
  - А все же, если придет? - не унималась наша вокалистка.
  - Мертвая? - Миша изобразил суеверный испуг, - Влетит на гробу? Все как у Гоголя и...
  - Да нет... - Юля разозлилась.
  Я ее редко видел в таком настроении.
  - Будем рисовать круги мелом вокруг себя, и ждать рассвета! - в религиозно-кощунственном порыве заорал Миша.
  - Если придет живая, - поддержал диалог Гоша.
  - Если живая, то все сложнее, - Миша моментально погрустнел и задумался, - Есть два варианта. Если одна придет, будем выгонять ее всеми силами, а если с судебными приставами и милицией, будем сматывать удочки...
  215.
  Афганистан - географический центр Евразии. Неприметные, серые горы, затянутые небесной дымкой. Словно снайперское убежище, надежное, молчаливое, спокойное и опасное.
  Вечная феодальная раздробленность, жестокость и бессмыслие, таиться в этих горах.
  Афганистан - столп варварского прошлого, подпирающий алчность сильных мира сего: англичан, русских, американцев.
  Афганистан, как последний шанс империй, как самое сложное испытание на пути к всевластию, является неприступной твердыней. Идущие через ее врата, попадают в тень прошлого.
  Слабых, страх заставляет двигаться назад, сильных вперед. Страх это бизнес - это средство эксплуатации, это адреналиновый допинг в борьбе за существование.
  Талибы в июле 2000 года, начали сворачивать производство опиумного мака. Словно верблюд готовый влезть в игольчатое ушко, они жгли свои доходные поля, надеясь быть, приняты в европейское сообщество и начать плавную интеграцию в мировую экономику легальными способами, вступив в программу УНП ООН.
  Одиннадцатое сентября - удачно подвернувшаяся катастрофа, позволила, США искать внешних врагов, в плохо доступных участках земного шара и именно там, где они считают нужным и теми способами, которые они считают наиболее эффективными.
  Американская армия вторглась в Афганистан спустя примерно месяц с того момента как опустилась пыль над Манхэттеном. А спустя еще год, своим присутствием армия США начала активно стимулировать производство опиумного мака на территории Афганистана. Героин шел транзитом в восточною Европу через Российскую Федерацию, оседая накипью на ложках торчков на все пути следования до места назначения.
  Паника и страх слабых, заставляют подчиняться сильнейшему и тому, кто громче способен крикнуть уверенным голосом, - "Я вижу свет! Я знаю куда идти!".
  За таким человеком не страшно следовать, страшно остановиться и ждать. Потому что когда не знаешь что предпринять, готов начать делать все что угодно, лишь бы отвлечься от томящего ожидания. Можно убивать людей, можно бегать по улицам с плакатами и кричать о грядущем конце света, можно предаваться разврату и совершать преступления... можно все! Можно все, что не запрещено...
  А не запрещено в американском обществе потреблять. Когда продажи стрелкового оружия, амуниции, парашютов для прыжков с рушащихся небоскребов, консервов, бутилированной воды превысили самые немыслимые показатели. Когда строительство домашних бункеров и подземных складов разрослось до такой степени, что в эти подсобные помещения можно было загнать все население, Индии, Китая и республики Чад одновременно, тогда на порогах офисов, появились конверты с белым порошком - "спорами Сибирской язвы".
  Производство и продажи антибиотиков выросли в разы. Продавали лекарства, все кто мог производить подобные препараты, покупали, все кто мог купить. Частные лица приобретали на себя и свою семью, фирмы и компания на весь персонал. Люди были готовы при первых признаках заболевания, употреблять в клинических или домашних условиях препараты, ведущие к спасению и продлению жизни.
  Страх абсорбируется в постоянной и неменяющейся среде, он растворяется в мерном биении сердца. Когда звучат угрозы и по телевизору показывают бесконечные прыгающие страшные картинки, а вокруг все спокойно, здоровое сознание, начинает воспринимать, сюжеты на голубом экране как что-то не реальное и далекое, не касающееся спокойной обывательской жизни. Домохозяйки с новостей переключают на канал с ток-шоу, или сериалами, мужчины приходя домой после работы, плюхаясь в кресло, включали футбол.
  ...в этот момент возникает необходимость, в смене декораций оставляя нить на которую нанизан поток сюжетов все той же...
  От пули тяжело скрыться, от нее не спасет не пенициллин, ни бутылка воды, ни консервы, ни парашют. Возможно, поможет бункер, но вроде бы нет необходимости в него прятаться, когда большинство детей идет в школу, по дорогам ездят автомобили, а магазины работают в обычном режиме.
  Октябрь 2002 года подарил США новый термин - "Вашингтонский снайпер".
  Из винтовки оснащенной оптическим прицелом, неизвестный убивал прохожих, сея панику и поднимая новую волну страха в столице Америки.
  По телевизору озабоченные эксперты криминалисты-психологи, начали активно рассказывать про возможных подражателей, готовых появиться в каждом большом городе страны, интуитивно провоцируя волну насилия.
  Постепенно в Вашингтоне количество жертв росло. Убийцу ни как не могли найти. Но как только мирные потенциальные жертвы начали роптать, что ФБР и полиция совершенно беспомощны перед внутренней угрозой, спустя несколько дней были пойманы "радикальные исламисты" Джон Аллен Мухаммад со своим "приемным сыном", подростком Ли Бойдом Малво.
  Отряд SWAT захватил их спящими машине, на автостоянке, около ресторана McDonalds.
  А пока обыватели по всей Америки судорожно покупали бронежилеты, вставляли в оконные рамы пуленепробиваемые стеклопакеты и меняли маленькие аккуратные заборчики на заграждения из нержавейки высотой два метра, присяжные выносили вердикт за вердиктом...
  - Джон Аллен Мухаммад, приговаривается к смертной казни, (а если адвокаты все-таки смогут обжаловать этот приговор, опираясь на не стабильное психическое состояние заключенного), Джон Аллен Мухаммад приговаривается к шести пожизненным срокам заключения под стражей.
  - Ли Бойд Малво, сообщник, приговаривается к пожизненному заключению...
  В процессе судебного разбирательства, Мухаммад старался отклонить все аппеляции адвокатов. Виновным себя не признавал и по его словам он старался дать возможность властям США "убить невинного черного мужчину"...
  ...а тем временем в аэропортах вытряхивают из детских сумок лимонад, и разувают всех без исключения до носков в поисках опасных веществ и предметов, стараясь как можно более эффективно бороться с терроризмом, спасая жизни спрятанные за высокими заборами...
  216.
  - В Афганистане служил полгода. Контузило. Вернули домой. В первую чеченскую - то же контузило, опять вернули. Первый раз служил срочником, второй раз, что-то самого потянуло, результат один и тот же - госпиталь. Решил для себя, больше ни какой войны, только музыка!
  - Веселая у тебя биография! - холодно констатировал Максим.
  - Это точно, - Михаил заулыбался и засмеялся сдержанно, сипло, - Был один случай в том году, второго августа. Жил неделю в доме отдыха. Выхожу как-то раз из столовой, иду в жилой корпус и вижу, на пороге столпились, отдыхающие и один старичок-охранник. Спрашиваю: "Что случилось?" Они мне: "Вон посмотри, парню совсем фурагу сорвало!". В коридоре наблюдаю картину, вся мягкая мебель собранна в кучу у стены, а за ней парень прячется и орет: "Не подходите, суки! Всех тварей перестреляю! Отступай! Отступай! Я прикрою, не очкуйте! А вы стойте! Да вы! Кто первый двинется с места, пулю получит!". Сразу думаю про себя: "Война сделала свое грязное дело. Еще один контуженый". Обращаюсь к старичку-охраннику, спрашиваю: "Он пьяный", тот в ответ: "Бутылку точно выпил". "Ладно не переживайте" - говорю я им - "Я знаю что делать. Сей час пойду к нему, а вы не суйтесь!".
  Старичок в ответ судорожно кивнул, а я лег на живот, и по-пластунски пересек порог, двинулся к контуженому. Практически уже дополз до героя, а он мне орет, "Стой гнида, стрелять буду!", а я ему, "Спокуха братюнь, я из подкрепления, там все наши, сей час выведем всех". Он обрадовался, подполз ко мне, и давай обнимать, целовать. Я ему говорю: "Нормально все, давай двигай за мной, если хочешь жить. Я знаю дорогу". А он мне: "Опасно идти, там снайпера сидят по зеленке". "Наши всех сняли. Все чисто. Идем..." - шепчу ему на ухо. В ответ он мне с недоверием кивает и мы вместе, по-пластунски, по коридору, по лестнице, ползем до его номера и забиваемся под кровать. Как под кровать заползли его сразу и вырубило. Спал он до следующего дня. Встретил его на завтраке, подошел поздороваться, спросить как дела. Не успел рот открыть, как он мне: "Ты кто? Иди на хуй!".
  Я немного растерялся, но потом быстро сообразил и влепил ему в ухо. Завязалась драка. Ели разняли. Разнимали нас всем домом отдыха, постояльцы, повара, охранники, все...
  - Миш, это все интересно, а вокал писать будем? - негодующе спросила Юля устав слушать байки.
  - Конечно!
  - А когда?
  - Когда, ты зайдешь Юленька в сортирную комнату!
  - Мне не надо.
  - Это ты просто по не знанию говоришь, а так даже очень надо!
  - С чего вы решили?
  - Там акустика хорошая! Звукоизоляция неплохая. Шнуры туда все протянуты. Так, что хочешь ты или не хочешь, но вокал мы будем писать именно там! - с ехидной ухмылкой проговорил Миша, методично почесывая свое пивное пузико.
  Наблюдая весь этот странный диалог со стороны, я, Максим и Гоша, душили в себе смех как могли, но по завершению воспитательной беседы срывающей апломб с манер и пелену с глаз, мы разразились гомерическим хохотом.
  Юля, не слова не сказав, направилась в туалет и с треском закрыла за собой дверь.
  - Где здесь микрофон? - донеслось из туалета.
  - Под грязным бельем, на стиральной машине, - в ответ прокричал Миша, и так, что бы она не слышала, добавил: - Будешь петь не обосрись...хотя ничего страшного, там все для этого предназначено...
  Мы катались по полу со смеху.
  - Хватит ржать, тратить мои и свои деньги, - донеслось раздраженно из туалета, - Вы все свои партии прописали, а мне еще только все это предстоит. Когда вы записываетесь, сразу "ТИШИНА В СТУДИИ", а как я, сразу истерики и смех. Не можете сдерживаться, идите погуляйте. Сходите Мише за пивом!
  - О, это отличная идея! - воскликнул Миша, услышав милое сердцу слово, - Эй малой! - обратился он к Гоше, - Сгоняй за пивком...
  217.
  В замочной скважине заскрежетал ключ, щелкнул замок и спустя несколько секунд, не разуваясь и не снимая пальто, вошла женщина. Ее лицо было приятное, спокойное и отстраненное, она смотрела сквозь сидящих в ее квартире людей и что-то внимательно искала.
  - Надо было сменить замок, - себе под нос брякнул Миша, не отрывая взгляд от музыкальных дорожек, нервно ползущих по монитору компьютера. Стремительно стараясь отдалиться от всего происходящего Миша, быстро достал большие наушники из верхнего ящика стола и напялил их на голову.
  Во мне возникло желание, поздороваться с хозяйкой квартиры, что бы хоть как-то, ликвидировать навязчивое чувство вины, мимолетно посетившее меня. Я начал приподниматься с дивана, на котором сидела вся наша команда, но дама сделала успокаивающей жест рукой, потом приложила указательный палец к губам, давая понять мне, что бы я молчал.
  Осмотрев внимательно квартиру, она в ворохе проводов в углу комнаты нашла белый, полиэтиленовый пакет с ручками. Взяв пакет и выйдя в коридор, сунула в него женские сапоги, что стояли у входа, и вышла, бесшумно прикрыла за собой дверь.
  Сведение продолжалось, как ни в чем не бывало. Миша продолжал работать и не с кем не хотел общаться. Он курил одну за одной сигареты, и тушил бычки в старом треснутом блюдце.
  Мы мечтали, что бы весь процесс записи уже подошел к концу, и можно было забрать наработанный материал.
  В этой квартире, мы сидели от рассвета и до заката, в течение нескольких дней, отбросив все свои дела. А вечером, когда, солнце садилось, группа отправлялась на репетиционную точку, готовить программу к концерту, который вот вот должен уже состояться.
  Хотелось презентовать новые песни широкой, разношерстной публике, выступить с материалом, который еще никто и ни кто не слышал, да же наши самые близкие друзья. Очень хотелось сделать так, что бы все, что мы произвели на свет в новом составе, являлось более интересным, чем то, что нами исполнялось летом на фестивале и концертах.
  Поздно вечером, возвращаясь домой, я много размышлял. Предпринимая каждый раз перед сном безуспешные, тщетные попытки остановить этот безумный поезд сцепленных мечтаний, стучащий колесами по моему приближающемуся будущему.
  Спутанные мысли вперемешку с песнями, сливались в какофонию снов заставляя просыпаться меня по ночам.
  Близилась зима.
  Количество часов в темное время суток, медленно росло, приплюсовывая к себе длительные минуты тишины и усталости, приплюсовывая холод и внутриутробное одиночество.
   218.
  Мужчина чувствует себя одиноким когда, рядом с ним женщина, наполненная выдуманным безразличием - молчит.
  Я ощущаю и безразличие и ее любовь ко мне, но в том безразличие которым она искриться, я так же чувствую ложь. В данную минуту очень сложно разобраться, что же все-таки возьмет верх.
  Мне нечего больше сказать, я не нахожу слов. Сижу и молчу, разглядываю, ее упрямое лицо и злюсь. Злюсь на нее, но еще больше на самого себя. Я просто не хочу отпускать все, что есть в моих руках, все то, что я держу крепко, крепко с силой сжимая пальцы. Наши отношения зашли в тупик. Возможно, просто стоит мило попрощаться и продолжить заниматься тем, что интересно, а не тем к чему ты так привык, и что тебе очень и очень дорого.
  Привычки не интересны, они просто дают приятную стабильность, стабильность курильщика больного раком, но еще про это совершенно ничего не знающего. Выкуривая две пачки в день и не сигаретой меньше, он чувствует стабильность - деньги есть, сигареты продаются, ощущения хорошие,..но это, все до поры до времени...надо что-то менять! А что именно очень сложно осознать, а когда приходит осознание, появляется необходимость просто сказать себе "Сделай это! Для начала просто брось!".
  Произнося эту простую фразу вслух, вдруг на горизонте видишь волшебный свет, нового совершенно нестандартного и очень интересного решения. Медленно, но постепенно ускоряя шаг, начинаешь двигаться к нему, с двумя пачками сигарет в день и болезнью.
  Возможно, то, что сегодня тебе очень дорого, и за что можно отдать жизнь и жизни других людей, завтра ничего не будет стоить. Все эти зыбкие ценности будут лишь воспоминанием одного, или максимум двоих человек, причем очень даже может быть так, что один из этих двоих будет, трижды отрекаться от всего, что у него было значимого, уподобившись святому Петру.
  Подобных встреч, как сегодня у нас было уже несколько. Каждая из них наращивает внутреннее раздражение, и что бы не наговорить глупостей, приходиться молчать. Молчать и тщательно подбирать слова. Тщательно подбирать слова и...
  - Ань, останешься, сегодня у меня? - спрашиваю, стараясь сохранять спокойствие. Отчего-то у меня колотится сердце, а ребра трещат по швам и покрываются маленькими трещинками.
  - Нет. Я поеду домой, - не посмотрев на меня, говорит она.
  - Почему?
  - Я так решила.
  - Передумай, - пытаясь сдерживать свое раздражение говорю я, специально ласково и тихо, что бы не сорваться на отчаянный крик, пряча свои эмоции в тишине, собственных слов.
  - Нет, я уже вызвала такси.
  - Когда?
  - Когда собиралась ехать к тебе. Позвонила из дома и назначила машину на определенное время вот и все. Скоро приедут, - она неловко замялась, передернула плечами, извиняющее улыбнулась, - Мне надо выходить, я думаю машина уже у подъезда.
  Я обреченно кивнул, и пошел вслед за ней. С вешалки снял ее куртку и помог одеться. Медленно открыл дверь, впуская прохладный, подъездный осенний воздух, в квартиру и молчаливо попрощался с ней кивком головы, когда она переступала порог.
  Аня, не оборачиваясь, медленно шла вниз по лестнице попутно одевая вязаные перчатки.
  Вдруг мой голос, вырывающийся, словно из чужого перерезанного горла на последнем издыхании, прозвучал предельно сдержанно и подло...
  - Выйдешь за меня?
  Она остановилась, повернулась ко мне лицом, пожала плечами. Прищурив глаза, словно яркий солнечный свет ее бил по лицу, она сухо бросила: - Надо подумать...
  219.
  Усталость сожрала эйфорию. Я больше ничего не чувствую. Сегодня на сцену, а я словно перезрелый лайм, который давят серебряной ложечкой на дне бокала, наполненного черным ромом. Меня давят и выпускают сок, автоматически смешивая его с алкоголем.
  Я сижу в клубе и наблюдаю за происходящим. У меня такое ощущение, что сегодня все вокруг, не просто пьяные, а нажрались в рассыпные дерьмо. Вокруг меня непонятное движение, зарождающийся хаос, а до концерта еще целых сорок минут. Учитывая, что начало концерта задержится еще на пятнадцать-двадцать минут, то до того, как двери откроются для тех, кто приобрел входной билет и зал наполниться беснующейся публикой, пройдет не менее часа,
  Сегодня, я первый раз за всю историю своей маленькой жизни, за всю свою музыкальную карьеру категорически не хочу выступать. Мои мысли медлительны, медлительны настолько, что я не в состоянии анализировать ту суету, что царит вокруг меня.
  Молчаливо сижу на барабане, как полководец, девятнадцатого века, и смотрю, как носятся люди, то ли идут в наступление, то ли хаотично отступают.
  Раздражение подкатывает к горлу и сжимает его из нутрии, царапая эпителий. Мне хочется покинуть помещение и выйти на свежий воздух и постараться освободиться от всего того, что помещается внутри меня. Хочется выплюнуть свой внутренний мир и втянуть в себя пустоту, способную продлить мою жизнь на века.
  Двигаюсь медленно к выходу из клуба. В этот миг словно голодная, обезумевшая стая, рук, лиц, и тряпья - людская масса, несущая в складках одежды теплые, пряные, терпкие запахи марихуаны и дешевого табака, врывается через парадный вход подавляя сопротивление кассира и охранника.
  Музыка взорвалась за моей спиной. Я обернулся и сразу ощутил, как толчками и легкими ударами в спину, врывающаяся толпа, возвращает меня в зал.
  220.
  На сцене время пульсирует, то ускоряется, то вновь замедляется. Каждая ошибка любого из музыкантов, заставляет замереть секунды и дать возможность каждому зрителю ощутить неудачу всей команды в целом и зло прокомментировать.
  Всего на концерте выступало пять команд, мы играем четвертыми...
  Мои ладони вспотели, барабанные палочки норовят выскочить из рук и улететь в темноту зрительного зала. К тому же мне сводит правую руку, и пальцы теряют подвижность. Терпкая боль тянется от кончиков пальцев до самого локтя.
  Начинаю нервничать и раздражаться, мне очень хочется просто встать и уйти, спрыгнуть со сцены и грубо растолкав всех пройти сквозь зал.
  Я не слышу, что играет Гоша и не пойму играет ли он вообще или просто делает вид, что дергает за струны и корчится под удары большого барабана.
  Мне кажется, что я ничего не слышу кроме шума, колотящегося всей свой прозрачной массой о стены клуба.
  Пытаясь сохранять спокойствие и методично, незаметно для всех бороться с болью. Я смотрю просто прямо перед собой и не о чем стараюсь не думать, старюсь полностью отключить мозг и доработать это выступление только на одних рефлексах и мышечной памяти.
  Неожиданно, ко мне лицом поворачивается Юля, убирает микрофон в сторону и с наворачивающимися слезами на глазах очень выразительно смотрит на меня.
  Она просто забыла текст, она не помнит слов... Сей час песня, превращается просто в плохо сыгранный инструментал.
   Юля роется в заднем кармане джинсов, ищет тетрадный листок с текстами песен, который она на всякий случай кладет туда каждое наше выступление, но каждый раз этот листок служил только амулетом и ни разу не был использован до сегодняшнего дня.
  Вся эта картины выглядит очень жалко. Все это выглядит просто как первое и последнее выступление команды мудаков, что решили один раз выпендриться на публики и умереть - исчезнуть с этой планеты.
  Всю свою злость, всю свою остервенелую в жилах энергию я вкладываю в удар по барабану. Мне хочется орать, выть и разнести здесь все к чертовой матери!
  Я смотрю на Максима. Его губы шевелятся. Я внимательно пытаюсь разобрать, и читаю незатейливую фразу, что вертится в голове и у меня с того момента, как мы вышли на сцену: "Это пиздец! Это пиздец! Это пиздец!"
  Лопнула струна! У Максима фамилия Остриков, а не Паганини, поэтому у него моментально возникают проблемы со своей партией, он начинает еще больше нервничать, злиться и теряет медиатор.
  Единственное достойное завершение концерта - это разбить гитары и барабанную установку, поджечь на голове волосы и прыгнуть в зрительный зал. Тогда это у всех зрителей оставит интересные феерические впечатления. Они запомнят это на долго, и будут рассказывать всем, как слютяи вышедшие на сцену, на последней минуте своего выступления превратились в огнедышащих монстров рока и дали жару.
  ...но моментально подсчитав убытки нанесенные организаторам концерта и клубу, я понял, что это слишком дорого и мы не сможем ликвидировать задолжность в ближайшие лет пять!
  Поэтому, не услышав аплодисментов и восторженных криков, а только тихую отвлеченную, пьяную болтовню в зале, закончив играть, мы сразу же спустились со сцены.
  Все молчали и переглядывались. Ни кто не ругался, ни кто не хотел обсуждать ошибки, все было настолько понятно и отвратительно, что можно было просто сделать выводы и пойти повеситься.
   - Я домой. Чао, - без иронии, еле еле слышно сказал я, развернулся и поплелся в гримерку за своей курткой и сменной обувью стараясь не задеть ни кого, кто стоит в зрительном зале и пройти незамеченным для них...
   221.
  Октябрьский снег ложился на мокрый асфальт под яркими лучами прожекторов, казалось, что он тает, впитывая в себя электрический свет.
  Снег тает на автоматах и касках, на погонах и объективах слепнущих телекамер, тает на усталых, сосредоточенных лицах выжидающих, выживающих и сконцентрированных.
  Оказалось, что все достаточно просто! Просто провезти через всю Москву, взрывчатку, автоматы, боевиков и отряд смертниц, захватить девятьсот человек в театре и удерживать их силой угрожая оружием.
  Вдруг на исходе октября, оказалось, что смерть выглядит очень монотонно, но многолико. Она женщина, ребенок, мужчина, она зритель, сидящий в кресле семьдесят два часа к ряду, девушка в парандже и снайпер на крыше дома.
  Она превращается и вселяется во всех людей, пробует их на вкус и острыми мелкими зубами покусывает указательный палец, лежащий на спусковом крючке.
  Высасывая ненависть из жил, она заставляет видеть только цель, цель, обезглавленную и пораженную, цель мертвую, безопасную, изуродованную, но пока живую. Заставляет видеть еще недостигнутый результат, логичный финал мрачного противостояния к которому стремиться извращенный сюжет, мгновенно вросший цепкими корнями в фундамент Москвы.
  Автоматы, пахнущие яблоками, порохом и маслом, автоматы, целующие детей в затылок, пока молчат и ждут своего часа. А террористы хотят говорить, говорить и так что бы их внимательно слушали, говорить лицом к лицу, но только с доктором Рошалем...
  
  222.
  Мертвых выносили на носилках, завернутых в черные полиэтиленовые мешки. Конвейер машин скорой помощи подхватывал раненых, выведенных из здания дома культуры ОАО "Московский подшипник" и волочил, пытаясь протиснуться сквозь московскую массу автомобилей в больницы города.
  Убитые террористы оставались лежать там, где их настигла пуля спецназа, на сцене на полу, в креслах зрительного зала. Их тела увлеченно фотографировали и снимали репортеры телевидения и печатных изданий.
  Спустя несколько часов после завершения операции по освобождению заложников, начали подходить родственники погибших со свечами портретами, цветами и черными лентами, создавая импровизированный мемориал жертвам теракта.
  Слезы родственников, и уверенные жесткие заявления должностных лиц, перемежались на телеэкране с бесконечными ток-шоу идущим по всем каналам. На этих передачах уже какой день обсуждалась и обмусоливалась, упущенная возможность предотвращения теракта, обсуждали, кто виноват и обязательно искали ответственного, того человека, которого можно и нужно наказать, на которого можно все свалить.
  Сегодня очень бурно обсуждался штурм и проведение операции, умные, сытые лица объясняли, в чем была ошибка, и как надо было сделать все правильно, чтобы погибших мирных граждан было меньше...намного меньше...
  Я выключил телевизор.
  Встал с раскладушки и пошел, проверил замки, все ли заперто, в магазине. Протискивая по узкому коридору между больших, черных, пластиковых мешков, в которые расфасованы калийные, фосфорные, азотные удобрения, расфасован птичий помет и бог знает что еще, я старался ни о чем не думать, старался просто выполнить свою примитивную работу.
  Больше не о чем было беспокоиться, мне никто не звонил, ни Юля, ни Максим с Гошей.
  После того как мы отыграли наш последний концерт у меня не было желание их всех видеть, у меня не было желание играть наши старые песни, и по-моему у всех тоже.
  Апатия и безразличие, на грани творческого отчаянья, похоронили мечту, дающую смысл моему существованию, превратив меня просто в сторожа, который охраняет сотни килограмм птичьего дерьма. Охраняет по жесткому графику две ночи через две, и живет ожиданием чуда, которое не произойдет.
  Накопленное разочарование, за все те годы, что были потрачены на приобретение странного музыкального опыта и на иллюзию, что родилась в процессе полового созревания юноши, обернулся добровольной тюрьмой наполненной вонючими, черными целлофановыми пакетами.
  Раздался пронзительный телефонный звонок.
  Я неторопливо подошел к аппарату, и сдержанно произнес:
  - Слушаю.
  - Привет, - прозвучало очень осторожно, - Это Аня.
  - Привет,- я улыбнулся. Я ждал этого звонка, стараясь мысленно ускорить время и услышать ответ на единственный вопрос который еще не выпал из моего жизненного пространства.
   - Я хотела тебе сказать...
  - Я слушаю.
  - Мы с мамой подумали... все обсудили... и...
  Повисло молчание, сердце мое, наполнившись кровью, вздулось и всей массой врезалось ребра, стараясь их раздвинуть.
  - Я хочу сказать... Нет... не получиться... не в этот раз...
  - Ладно, - тихо, тихо пробормотал я, - Ладно я понял. Остановись. Я тебя услышал.
  - Хорошо,- на том конце провода, слышалось учащенное, аритмичное дыхание, - Можно вопрос?
  - Да.
  - Что будешь теперь делать?
  - ....начну все сначала... - чуть задумавшись, сказал я.
  
  
Оценка: 4.54*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"