В фильме Куросавы нет никакого намека на классовую вражду - это совершенно чуждо буддийскому сознанию. Действуют законы кармы - ты родился в том состоянии, которое заслужил: имеется ввиду и здоровье, и сословие, и уровень доходов: все, что обычно считается влияющим на удовлетворенность жизнью. Поэтому нет никакого намека на то, что жизнь несправедлива, не рождается никакого протеста против того, что жизнь загнала героев в тупик, из которого нет выхода. Карма, и все этим сказано. Как ни старается пролетарий Клещ, как ни протестует, как ни визжит от обиды и отчаяния - выхода нет и не будет. Огромное отличие от горьковского восприятия. Горький не любит утешителя и вруна Луку, но не любит потому что считает, что ложная надежда мешает проснуться силам освобождения. У Куросавы ничего подобного нет. Здесь в принципе отсутствует возможность сказать знаменитые слова о том, что человек звучит гордо и жалость унижает человека. Прекрасный по накалу, но горделиво-позерский по сути, монолог Сатина здесь не прозвучал бы. Японский Сатин разделяет только ту часть философии русского первоисточника, которая схожа с философией Камю: спокойно смотреть на безнадежную реальность и тем самым быть выше ее, "обременять землю" без презрения к себе.
Поэтому и финал даже безнадежнее, чему у Горького. Все, что осталось после Луки - разбитые надежды, символизированные самоубийством Актера. Но, с другой стороны, он нашел в себе силы покончить с медленным умиранием, с отсрочкой приговора, с жизнью без надежды. Получается, что надежда в больших количествах - смертельный яд, а в малых - стимул жизни, пусть даже такой вялой и безрадостной.