Аннотация: Извечный вопрос русского ученого, почти Гамлетовский
Счёт
Я с отвращением смотрю на себя в зеркало. Вот она - ненавистная физиономия. И ничего ведь с собой уже не сделаешь, ничего не изменишь. И зеркала не занавесишь - не пойник в доме. Не покойник, а... А кто я? Знаю только, что не то что прежде. С ожесточением трясу длинной шевелюрой. Длинные волосы носил всегда, с юности, нравилось мне. А теперь вот не нравится, а ношу. Э-э-э-х...
Ах, не ценил я прежнее время, не ценил, ныл да ныл, вот и донылся. Конечно, у меня уже небольшой (а может и большой) бзик. Ничего не могу с собой поделать, каждый день, как зеркало увижу, память услужливо опускает меня в далекий 1996 год. И снова, и снова я перемолачиваю одно и тоже...
***
Наука, что же ты, подлая, сделала? С жизнью моей сделала. Ты как злая баба, что динаму крутит, улыбнешься, поманишь и ничем не одаришь. А я как старый дурак-однолюб. Уже за тридцать, а жизнь словно у студента. Машины нет. Мебелишка старая в процессе увядания, меняю по мере опадания. Вот и стоят в квартире новенький диван, а рядом кресло-кровать, которое при раскладывании подпирается старой дубовой скамеечкой работы деда. И все в том же стиле, то есть без оного. Только компьютер приличный, убедил супругу, что не только мне, но и сыну нужно.
Жену жалко. Устала она от житья такого. Ей, как нормальной женщине, нагламуриться бы до одури. А тут - ори, не ори, не помогает, болезнь у меня хроническая, затянувшаяся, из тех, лишившись которых пациент помирает. Но все равно орет, хоть чуток легчает, надо полагать.
- Все, не могу больше, - горестно тянет она, - да как же жить-то дальше с этой твоей наукой, будь она трижды неладна!
Это так называемый зачин. Дальше идет надрывное перечисление немногих совместных приобретений и еще более надрывное - неприобретений. Голос медленно, неукротимо возносится по ступеням хроматической гаммы.
- Эх, да что я видела-то кроме этой убогой хаты?
Близится кульминация. Голос резко падает, а затем снова взвивается.
- Даже в Турцию поехать не в состоянии! Вовка вон мозги не парил, а счет в банке имеет. Снял денежки и поехал! А ну нас что на счете? То, что сыну на обучение откладываем, потратить нельзя! Я все думаю, а вдруг его тоже в науку понесет? Что за жизнь его ждет! А что от такой жизни останется, вундеркинд ты вечный?! Ньютон недоделанный! За славой ведь гонишься, Брыкин? А что той славы будет, Брыкин? Вот о Ньютоне в каждой энциклопедии написано. Да и семьи у него не было, никого не мучал. А тебя с десяток твоих коллег- придурков знает и будет знать! Кому он нужен, этот твой "закон Брыкина"? Cам говоришь, что никто в него денег не вложит! Ни счета в банке, ни статьи в энциклопедии... Ни денег, ни славы... Ни себе, ни людям... Ни дать, ни взять... Ни да, ни нет... Ни взад, ни вперед...
Оппозиции множатся и пухнут, липнут друг к другу подобно снежным комьям. Вот уже и какое-то подобие снеговика - мой портрет - формируется бесподобным талантом моей половины. Супруга многого бы добилась, если бы не была так ленива.
Жар её сегодняшний вызван событием неординарным. Я осмелился попросить денег со счета сына, чтобы поехать на загранконференцию и напечататься в престижном импортном сборнике. Попросить деньги со счета сына? Деньги на образование? Она в этом видит всего лишь мой цинизм. Раньше были глупость пополам с наглостью, а теперь вот цинизм. Cын - единственное, из-за чего она терпит меня. Лучше с таким отцом, чем совсем без отца. Так ее учили. Сын - ее счастье и надежды, ее цепи и кандалы, не дающие упорхнуть к лучшей доле.
- Брыкин, пойми, это ведь самое дорогое, что у тебя есть! -говорит она, хватая воздух ртом, как рыба, - Не наука твоя никчемная! Куда собрался? Опять тебе меня выслушать слабо?
Жену трясет, у нее начинается истерика. Сопровождаемый ее причитаниями, обуваюсь.
- Если с Вовочкиного счета пропадет хоть доллар, все, конец, так и знай, нас больше не увидишь!
Жена в свое время сочла доллар самой надежной валютой, и счет для сына открыла долларовый. Для сына все должно быть самое лучшее. Времена изменились, а счет поменять лень. Жалко ее, а как помочь - не знаю. Доведет и себя и меня. Какая безнадега! Хватаю с вешалки плащ и рву на себя дверь.
- Если ты сейчас уйдешь, Брыкин, не видать тебе счастья, как своих ушей! Нельзя так издеваться над семьей!
Все, я на улице. Поздняя осень. Вечер. Шапку второпях оставил дома. Голову холодит, но это даже к лучшему. Нужно поскорее успокоиться. Что дома, что на работе - сплошной бардак.
Сегодня вызывал Зам Самого. Статья моя с описанием "Закона Брыкина" получила одобрение ученого совета, хоть и не без трений. Почему-то так получается, что как только нароешь что-то действительно стоящее, так друзья начинают смотреть волком и желать тебе исключительно блага. Выходит, раньше желали не только блага, а общались нормально. Парадокс. Зам Самого сообщил, что статью мою готовы опубликовать в сборнике Хартвальдского института, и прислали приглашение на конференцию. Что, конечно, для института большая честь. Последний раз в Хартвальд ездил Сам, еще в перестроечные годы, тогда принимали наши разработки, точнее, их незасекреченную часть, на ура. Беда в том, что времена изменились - денег на работы выделяют в обрез. И несмотря на искреннее желание Самого еще раз (или не раз, как-то не уловил) представить институт в Хартвальде, выделить для меня хоть доллар (почему опять доллар?) дирекция не в состоянии. Конечно, никто мне не запрещает съездить на конференцию и опубликовать статью за свой счет.
- Какие-то три тысячи долларов - и ты в Хартвальде, Брыкин! Везунчик! Вот и счет они прислали. Вся раскладочка, реквизитики ихние. Плюс дорога. На самолетике, поездом уже не успеешь, они тебе забронировать обещали. Дуешь в банк, Брыкин, оплачиваешь - и в Хартвальд. Отпуск за свой счет Сам тебе обещает. Заявление написал? Пиши. Молодец. Да не грусти, Брыкин, не навечно же! Вернешься за зарплатой! Как раз к возращению за апрель должны выдать! У-х-ха-ха-ха-ха-ха...
Месяц назад, разгоряченный настойчивыми заботами коллег-завистников, неожиданно поддержанных кланом председателя ученого совета, я отправил тезисы статьи и заявку на участие в конференции в Хартвальд, не вписав туда никого из институтской элиты. Дурацкий подростковый выпендреж. И вот результат - в Хартвальд теперь не поеду. За что боролся, на то и напоролся. Сам в лучшем будет дуться, пока не выклянчу у него совместную "доработанную" публикацию на какой-нибудь другой конференции. А "закон Брыкина" он, скорее всего, просто похоронит. Ходу не даст не только в нашем институте, но и по всей России. Прощать непослушание он не любит, и связи у него мощные.
Бреду вдоль темных чахлых деревьев, уже оголившихся и замерших в ожидании долгой зимы. Безлюдье, хотя вечер еще не очень поздний. Светят фонари. Унылый пейзаж раскрашен в два цвета - тускло-песчаный и черный.
Стоп. Передо мной большая маслянистая черная лужа, похожая на жидкий гудрон. Домой шел этой же дорогой, а ee не помню. Совсем голову забили. Что делать будем, Брыкин? Как там в сказках? Прямо пойдёшь - ботинки утопишь, штаны промокнЁшь. Направо пойдёшь... Что у нас направо? Угу. ЖД-платформа. На жёлто-железного коня полезного сядешь и уедешь. Прямо в Хартвальд. С пересадкой в Долгино. Ан нет, дорога Долгино - Хартвальд еще только строится. Наверное. Нечего в Долгино делать. Пойдем налево. Налево пойдешь, коня спасёшь. Пойду лошадь спасать. Может на ней в Хартвальд и уеду. Бесплатно. Ладно, посмотрим, что там во дворах. Сколько лет здесь хожу, никогда не заходил во дворы, район-то хулиганский.
Сворачиваю налево. По кромке лужи, мимо хилых кустов, в обход пятиэтажки. Вот там-то, за углом хрущобы, в глубине скучного темного двора с развороченными качелями, она и стояла, поблескивая разноцветными огоньками и выплескивая из своей утробы негромкий нудноватый шансон. Летающая тарелка.
По правде говоря, это была не летающая тарелка, а "Летающая тарелка". "Летающая тарелка - пиво, закуски, куры гриль". Не знаю, почему они ее так назвали, но ничего от тарелки в ней не было. Ничем среди подобных заведений не выделяющееся небольшое квадратное строение. Скорее изрядных размеров рыба-удильщик, приглашающая в гости мелкую рыбешку - непременно заходите к нам на огонек - а вовсе не "Летающая тарелка". У входа припаркованы три иномарки. Мрачноватая харя задумчиво курит у входа.
Чувствую, что сюда мне и надо. Спущу пары и то немногое, что есть в карманах. Что делать, Брыкин. Нужно все доводить до логического конца, ты же ученый. В бытовой жизни тоже есть свои законы, и ты в них не силен. Поэтому нет у тебя денег, и не будет статьи в энциклопедии. Славы на мои гроши не купишь, а на немного расслабиться получится. Избавим себя от дензнаков. Это будет не малодушие - нет, это, блин, будет ритуал освобождения от скверны. Избавимся от власти презренного металла, потратив его с кайфом.
Захожу в "Тарелку". Обыкновенное средней руки заведение. Само-собой, хозяева и обслуга - жуковатого вида кавказцы. Кажется, эти современные дети лейтенанта Шмидта, прежде чем покинуть черту оседлости, поделили по жребию сопредельные территории вплоть до границы и усердно кормятся на поделенных участках, являя образчик непревзойденной житейской агрессии, сходной с натиском осота на огородных грядках. Сажусь за столик и заказываю официанту со странным именем "Ваньо" две банки пива и недорогую пиццу. Некоторое время сосредоточенно глотаю холодную живительную влагу, заедая пиццей средней паршивости. Понемногу меня отпускает.
Это для замов и самов три тысяч зеленых ерунда. Счастливчик, говорите? Вот гады. Ты, Сам, когда сам что-нибудь открыл последний раз? Ну да, понимаю, зачем Саму самому? Сам-мостоятельно? Это же Зам-мечательно, когда не Сам-мостоятельно. А ты, Брыкин, не от-брык-ивайся. Сам сказал - надо, Зам ответил - надо Брыкину. Брыкин - есть, какая честь. И не вз-брык-нул ни разу.
- Разрешите?
За столик, не дожидаясь ответа, присаживается лощеный тип. Крупный нос, усы, наглые светлые глаза навыкате. Одет солидно, на среднем пальце перстень с черным камнем. В руках две банки дорогого пива.
- Я вижу, вы тоже баночное предпочитаете. Правильно, разлив в таких местах подозрительный. Уж вы не обессудьте, лицо вижу интеллигентное, редко в таких заведениях встретишь. Люблю пообщаться за банкой-другой пива. Здесь, в демократичных заведениях, знаете ли, расслабляет. Сюда ведь приходят не дела серьезные делать или проблемы решать, а мозги промыть. Кому радость излишнюю вымыть, кому горе, а кому и пресняк жизни чуть-чуть освежить.
Послать бы тебя, словоблуд. Проклятая природная сдержанность. И пива еще мало выпито, чтобы тебя на место поставить. Фальшиво улыбаюсь, с опозданием делая неопределенный жест рукой, типа "чего там, давай, валяй".
- Вижу, вы что-то сами с собой разговариваете. Накипело, значит, горе залить надо. А в такой ситуации человеку одному плохо. Вы по какой части будете?
Бодрый напористый тенорок. Манеры свойские, но слегка барственные. А тебе-то какое дело, отзывчивый? Ну, получи, фашист, гранату.
- По законной.
- Хм, юрист, что ли? Извините, не похож. Я юристов за версту чую.
- Законы природы открываю, понятно?
- Понятно, естествоиспытатель. Ученый, значит. Вот это - похоже. Но по нынешним временам гордиться особо нечем.
- Вот так вот? Ну а ты кто?
- Я - Толян.
- Угу. Профессия такая?
- А что. Можно сказать и так.
- Есть чем гордиться?
- Да так, кое-чем. Впрочем, особо нечем, как и тебе. Но и комплексовать не от чего. Впрочем, тебе тоже.
- Что-то ты слишком вежливый для толяна.
- Толянов столько развелось, что произошло естественное расслоение. Считай, что я толян-интелигент. Кстати, мы уже на ты. Вот в чем прелесть демократичных заведений. А как тебя называть?
- Брыкин.
- Просто Брыкин? Без имени?
- Я же тебя тоже знаю только по профессии.
- Годится. Закон Брыкина, значит, открыл?
- Ты, толян, не только интеллигентный, но и сообразительный. Только я умудрился его открыть и сразу закрыть. Точнее - начальство закрыло.
- О как. И чего вы, ученые мужи, вечно на начальство жалуетесь?
- А потому что начальство в научных заведениях уже лет тридцать, как не ученые, а ваши, толяны. Занимались бы они только финансами, все бы правильно было. Но ведь они же большими учеными себя мнят. Ты уж извини, но какой из толяна ученый? В жизни получается что-то одно - либо счет в банке, либо статья в энциклопедии.
- А у тебя, значит, ни счета, ни статьи?
- Счет-то у меня есть, только вот какой.
Достаю из кармана счет из Хартвальда. Толян с интересом изучает его.
- Говорит, езжай за свой СЧЕТ, Брыкин, представляешь? - жалуюсь я, - а откуда у ученого три тыщи зеленых?
- Да-а, - удивляется толян, - всего три тысячи - и будет статья в энциклопедии?
- Была бы, - педантично поправляю я.
- Тогда надо еще по банке, угощаю, - говорит толян, - я сегодня добрый. Давай гулять.
Выпили по банке. Потом выпили еще по одной. И пошло-поехало. Поменяли заведение. Потом другое. Потом куда-то ехали еще. Как говорится в таких случаях - и понеслась.
Заворожил меня толян. Таскался я за ним, как собачонка. То ли унизительная безвыходность жизни сделала из меня подобие Пятницы ("Пятница по пятницам, налетайте, братцы!"), то ли профессиональное исследовательское любопытство брало верх. Говорили мужики, что энергии у толянов, как у электростанции. Как будто не люди они, а какая-то совсем иная порода, вроде инопланетян. И действительно, ничто толяна не ломало. Напитки лились в его глотку с обстоятельной расстановочкой, свободно, и я бы даже сказал, элегантно. Время от времени звонил толянов мобильный. Толян с кем-то нудно базарил, не забывая, впрочем, про напитки, и даже иногда нагловато подмигивал мне. "Ну и силища у этих толянов", - шевелилась в голове мысль, изрядно прибитая алкоголем, - "я пропускаю, и то уже почти не соображаю, а он по делам базарит, да еще лыбится. Замечательно бы такого лаборанта иметь. Дал ему программу на неделю, и ушел, пусть опыты ставит да результаты в журнал заносит".
-Эй, Брыкин, не засыпать! Я, конечно, не лаборант, чтобы за тебя пахать, но может пригожусь тебе. В Хартвальд ведь хочешь, Брыкин?
Ничего себе, неужели я так напился, что вслух говорю?
-Никуда я не хочу. Мне и здесь хорошо.
Я отчаянно тру глаза и трясу головой.
-Вы, "законные", как бабы, прежде поломаться, а потом отдаться. Кстати, Брыкин, допиваем, расплачиваемся и едем, как бы тебе хорошо здесь не было. Я уже договорился, нас бабы ждут.
Ладно, толян. Пятница, так Пятница. Посмотрим, что будет дальше. Еще кто кого сделает.
Лихо опрокидываю свою порцию. В желудке похолодело, а мир предательски и непоправимо пошел кругом.
***
Мокрый снеговик из льдистой ноздреватой массы тычет мне в лицо детским пластмассовым ведром. Ведро холодное, из него резко и неприятно звучит музыка. "Так судьба стучится в дверь", - вспыхивает в сознании. Голова жутко болит. Снеговик открывает рот и говорит: "Ну что, Брыкин, нализался?"
Со стоном продираю глаза. Надо мной стоит жена с надрывающимся мобильником в руках. У-у-ф, дома. Все-таки добрался.
-Не хватало только, чтоб ты спился, Брыкин! Ты где деньги взял?! Неужели со счета снял, мерзавец! Ну, если так, пеняй на себя!
Тупо смотрю на мобильник, беру. Номер не определился. Какого?..
-Дружок твой, который тебя вчера приволок, звонит, наверное. Обещал с утра позвонить, о здоровье справиться. Анатолий. Очень приличный мужчина, что-то я тебя с такими раньше не видела.
-Дружок?.. Алло...
- Брыкин, здорово! Это толян! Как ты?
- Хреново.
- Да, слабоваты вы, люди без счета в банке. Значит так, у тебя в правом кармане штанов лежит банка пива. Не выбрасывай. Удачи. Я тебе минут через 10 перезвоню.
Отбой.
Нет, классный все-таки мужик этот толян! Даже о пиве с утра подумал.
Кряхтя вылезаю из постели и подбираю штаны, валяющиеся рядом c кроватью. Жена ироническим фыркает и выходит из комнаты. Нащупываю в кармане банку. Вынимаю, и сразу замечаю, какая она легкая. А это что торчит из дырки? Упакованная в прозрачный файл, а затем аккуратно скрученная бумажка выступает из отверстия в торце. Получилось некое подобие гранаты со смещенным центром тяжести. От внезапной догадки проходит головная боль. Осторожно вытягиваю и разворачиваю файл с бумагой.
СЧЕТ в БАНКЕ!!! Проплаченный и подписанный!
С гиканьем и воплями я скачу по комнате. Жена с сыном испуганно смотрят на меня, просунув головы в дверь. Мой диагноз без труда читается на их лицах.
-Счет! Счет в БАНКЕ!!! - кричу я, - Ай да толян!
Жена ойкает и дверь захлопывается. Две пары ног с топотом уносятся по коридору в соседнюю комнату. Лязгает замок. Ну и пусть - наша взяла! Попробуй теперь кто-нибудь мозги мне компостировать!
Мобильный снова звонит.
-Ну и как себя чувствуешь?
-Толян, да когда же ты успел?! Весь вечер же пили! У меня на третьем заведении память отшибло! Это же ты ночью такое дело провернул! Ну, спасибо, дружище, ну, спасибо! Ну, не ожидал, ну, не оценил я тебя сразу, не оценил! Не-е-ет, счет в банке - это круто, это каламбур, так придумать не каждый сможет!
-Да чего там. Мы, толяны, когда нужно, можем собраться и напрячься, на том стоим. Пока ты расслаблялся, я на всех своих людей нажал, в банк ночью начальник операционного отдела приезжал, представляешь? Много чего мне это стоило, но зато дельце мы с тобой обтяпали. Езжай теперь в свой Хартвальд. Будет тебе статья в энциклопедии.
-Толян, ты ведь не человек, - толян хмыкает в трубку, - ты человечище! Как я с тобой теперь расплачиваться буду?!
-Брыкин, несерьезно как-то. Не помнишь, значит, нашего уговора, естествоиспытатель? А уговор-то дороже денег!
Холодок пробежал по спине и пополз мурашками по предательски задрожавшим рукам. Что-то было, что-то смутное и страшное, но что? Алкоголь прибил память, теперь если и вспомню, то не раньше, чем под вечер, когда отходняк закончится.
-Какой уговор? - спрашиваю упавшим голосом, еще надеясь, что все это шутка.
-У-у-у, Брыкин, в бизнесе тебе делать нечего. Документы-то проверять надо. А ты, наверное, посмотрел на счет, и даже из файла его не вынул? А ведь там не только счет лежит, Брыкин. Там еще и наш с тобой договорчик, между прочим, тобой подписанный. Вспомишь, Брыкин, как увидишь, сразу вспомнишь. Я ведь контролировал твою кондицию, знал, когда и что делать нужно. А как иначе? Последствия просчитывать нужно. Вот так. За сим прощаюсь. Я свое дело сделал. Было приятно познакомиться.
Судя по толянову голосу, это не шутка.
-Постой! Толян!
"Соединение завершено". Стою и тупо смотрю на молчащий мобильник. Папка с документами зажата в руке. Ёшкин кот...
***
Статью о Брыкине и о его законе вы теперь найдете в любой энциклопедии. В статье почти наверняка есть мой портрет. Средних лет мужчина с грустными глазами и волосами до плеч задумчиво взирает на облагодетельствованное человечество. Есть у меня теперь и счет в настоящем банке. И солидный. Та памятная поездка в Хартвальд принесла мне такой успех, что я смог послать подальше Сама и Зама, а потом остановить меня было уже трудно. Подумать только, что все началось со счета, издевательски засунутого в банку из-под пива. Толян оказался виртуозом, он не только получил от меня все что хотел, но как и полагается большому мастеру, от творческой щедрости придумал необязательную, но смешную и эффектную концовку. При игре в дурака такой финал называется "повесить шестерки на погоны".
Только вот никто не знает, что я отдал за успех.
Никто не знает, что я продал уши этому ловкому дьяволу. Вот именно, продал уши дьяволу. За счет в банке и статью в энциклопедии.
Не дьявол он, конечно, это я в переносном смысле выражаюсь. Правы были те, кто говорил, что у толянов энергии гораздо больше, чем у обычных людей. Они и не люди, толяны эти, а инопланетяне. Засланцы с летающей тарелки.
Так мне толян и объяснил тогда. На их планете для каких-то опытов нужны определенные части человеческого тела. Причем нужно, чтоб человек добровольно их отдал или продал. Что они с ними делают - ума не приложу. Никак не мог поверить, что это не шутка, все ржал, дурак. Вот и договор подписал в шутку. Только какому суду теперь доказывать будешь, что пошутил? Где теперь искать толяна? Мог бы расспросить получше, поподробнее, сообразил бы наверняка! Я же ученый, у меня аналитическое мышление... И даже как он сделал это не помню! Как все сошлось! Наблюдали они, конечно, за мной, наблюдали. Маловероятно, чтобы случайно на человека в таком состоянии напоролись, заранее присмотрели и толяна подослали!
Казалось бы, бред. Помню, как прочитал я наутро свой с Толяном договор (между прочим, кровью подписанный!) и схватился за уши! На месте! К зеркалу кинулся - на месте! Только отлегло ретивое, думаю, розыгрыш это злостный толяновский, и снова екнуло. Уши-то есть, но какие-то они ... не мои. Какие-то ... как деревянные. Уж вы уши мои уши, уши новые мои, уши новые, кленовые... Н-да...
Так вот и живу теперь. Казалось бы пустяк - уши. Тем более, внешне точно такие же. Но не краснеют. Схватишься за них, трешь, трешь, да ничего не помогает. Какие были, такие и остаются. Можно в мороз у шапки уши не опускать. Новым ушам хоть бы хны. Морозоустойчивые. А как совесть разыграется - совсем плохо. Раньше уши покраснеют, посияют, и вроде легче. А теперь маешься, маешься... Да еще про уши вспомнишь, и горче горького становится.
Противно как-то жить с неродными ушами. Давит на психику. Волосы до плеч отпустил, чтобы не видеть их. Но помогает мало.
А инопланетяне ведь не только уши ищут. Недавно я понял, что на самом деле значит "продать душу дьяволу". Душа (soul) по английски звучит так же, как пята, подошва (sole). Душа инопланетянам не нужна. Ну что они с душой будут делать? У них ее и в заводе, наверное, нету. Им нужны обыкновенные ступни. Так что, братцы, есть на свете бедолаги, которым сапоги в принципе без надобности. Представляете, каково им обувку покупать, когда непонятно, то ли в самом деле мало, то ли воображение взыграло?!
Какая мораль, спросите вы, в этой истории? Ребята, время моралистов прошло. Взаимоотношения с моралью у общества не такие бесхитростные, как были до двадцатого века, когда было принято рассказы моралью заканчивать. Мораль давно призвана под ружьё, и служит в спецназе. Теперь она выполняет особо опасные задания. Какая уж там мораль. Все просто. Где вы, мои уши?!! Не видать мне вас, как ... вас.