|
Резкий звук заставил вздрогнуть. Потом витрина раскололась, осыпалась водопадом стеклянного крошева, что-то темное влетело внутрь магазина, и, ударившись в зеркало и забрызгав все вокруг серо-красным, закатилось под полку с пивом. "Снова скады падают" - мелькнула первая мысль. На ватных, непослушных ногах Виктор вышел из магазина. Весь перекресток был усыпан осколками стекла, обломками вывесок и кусками мяса. Выла автомобильная сигнализация, затем рядом появился полицейский и закричал в рацию: "Теракт на углу Стравицки и Бней-Брак, вижу шесть тел...". К сигнализации присоединились полицейские сирены. Синие вспышки мигалок выхватывали у темноты куски кошмара. Испуганное личико шлюхи из борделя напротив, радостные улыбки яффских арабов, торгующих кассетами кварталом выше, и кошки, худые, похожие на крыс израильские кошки, подбирающиеся поближе и принюхивающиеся. Кошки обрадовались теракту сильнее арабов, дармовым мясом засыпало все вокруг. Ели осторожно, мясо пахло сгоревшей взрывчаткой, в нем встречались мелкие осколки костей и гвозди, используемые как осколочный компонент. Перекресток начал наполняться людьми в форме. Полицейские, солдаты и солдатки, с оружием и без оружия, стояли, бежали, присаживались на корточки, плакали, смеялись, махали руками, пили воду и кофе из одноразовых стаканчиков и все говорили по мобильным телефонам. Он вынул "нокию", бездумно нажал несколько кнопок - звонить было некуда. И некому. Виктор оглянулся на свой магазин, купленный пять лет назад за сорок тысяч " зеленых", и теперь, после двух лет интифады, едва стоивший десять. В витрине торчал одинокий стеклянный клык, мигала внутри неоновая лампа - стартер пора менять. Он повернулся и пошел, обходя знакомый квартал, осторожно шагая по загаженной мостовой, уступая дорогу людям с носилками, уворачиваясь от микрофонов, камер и машущих, машущих рук. Тысячи рук двигались над гудящей толпой, паук общества ткал свою паутину любопытства, стремясь не упуститить ни одной слезы, ни одного крика отчаянья и горя, ни одного кровавого куска или лежащего ничком на грязной мостовой тела. За желтой лентой полицейского оцепления стояла толпа, другая толпа - в штатском, молча глядя на разворачивающиеся действо. У домов приткнулись автобусы с эмблемами телевизионных каналов, развернули на своих крышах тарелки антенн, застучали питающие эти тарелки генераторы - паук разбрасывал свою паутину дальше, через спутники, на весь мир. Виктор пошел дальше, за угол, прочь от машущих рук и вспышек фотоаппаратов. Прошел мимо пивной - там смотрели телевизор. "Тяжелый теракт в центре Тель-Авива", - услышал он голос диктора, - "на место работы полиции выехал...". В низком, закрытом грязными зимними тучами ночном небе застрекотал вертолет, бессмысленно шаря прожектором по тротуарам и крышам, описывая круги и заполняя узкие улицы ритмичным рокотом. Виктор обошел квартал, кивком здороваясь со знакомыми, такими же владельцами мелких бизнесов, как он сам.
Пролез под полицейской лентой, сказав на махание рук "у меня там магазин", и вышел к своей разбитой витрине с другой стороны, описав круг. Внутри стояло двое полицейских, курили и стряхивали пепел на пол. Прекратив разговор, они подозрительно уставились на него.
- Ты кто такой? - спросил тот, что на вид был помоложе - меньше седины на висках и "фалафелей" на погоне.
- Я здесь живу, - сказал Виктор.
- Удостоверение личности, - сказали хором. И не улыбнулись.
Он вытащил удостоверение и протянул, не разворачивая. Они долго вчитывались, рассматривали фотографию, потом тот, молодой, пошарил взглядом по магазину и нашел разрешение на открытие бизнеса, висевшее над разбитой теперь зеркальной витриной. Как и витрина, рамка с разрешением была забрызгана кровью.
- Порядок, - сказал молодой, - сейчас мы кого-нибудь пришлем за головой, ничего не трогай.
- Хорошо, - сказал он, и полицейские вышли, оставив, наконец, его одного.
Он сел на табурет у кассы, спиной ко входу и лицом к разбитому зеркалу. Долго смотрел в пол, на сигаретный пепел, осколки стекла и розовые разводы на бежевом кафеле, затем взгляд его переместился дальше, под полку. Голова лежала там, нагло пялясь уцелевшим глазом. Какое-то время они играли в "гляделки", потом он отвел глаза. "Надо выпить", - мелькнула у него мысль. Виктор посмотрел вверх, где стояли шеренги "Абсолюта" и "Финляндии", снял с нижней полки "Немирофф", с хрустом скрутил пробку, понюхал. Не оборачиваясь, на ощупь нашел за спиной стакан. Выпил - захотелось курить. Полез в карманы куртки. Вытащил - в левой мятая пачка "Мальборо", распухшая от засунутой в нее зажигалки, в правой - конверт. Закурив и недоуменно подняв бровь, принялся открывать письмо. Вспомнил, что вытащил его утром из почтового ящика, и так и не прочел. Посмотрел еще раз на адрес. "А, от Лехи!", - обрадовался. Наконец открыл. На пол выскользнула фотография - веселый Леха, в компании двух наштукатуренных до белизны китаек и еще кого-то, уплетал что-то палочками с тарелки. Была видна часть стола, тарелки стояли на миниатюрных жаровнях, сзади был столб с бумажной гирляндой и красными фонарями. Аккуратно положив тлеющую сигарету на стеклянную полку, он развернул письмо и стал читать.
Загаженный пол, качнувшись, превратился в блестящую, мокрую палубу. Утренний бриз выдул никотин и водку, он вздохнул полной грудью. Джонка, рассекая волны, шла прямо на встающее из океана солнце. Широко распахнутые глаза ловили силуэты других джонок с парусами в форме крыла летучей мыши, разрезающий волну форштевень, игру света на коже дельфина, шедшего вровень с джонкой. Дельфин, вскинувшись, взлетел, рассыпая мириады брызг, обрушился вниз, он отвернулся, вытирая брызги с лица. Старый друг Леха, улыбаясь от уха до уха, споро травил снасть, пожилой китаец в капитанской фуражке крепко держал штурвал. За джонкой, крича, летели чайки, иногда пикируя в кипящую кильватерную струю и затем с трудом взлетая, хлопая крыльями и пытаясь удержать в клюве бьющуюся рыбу.
- Готов?! - закричал Леха - Сейчас краб пойдет!
- Готов, - ответил Виктор, и очнулся.
Не было никакого Желтого моря, утреннего бриза и кричащих чаек, была разбитая витрина, тяжелый, приторный запах кошмара и отблески полицейских мигалок на стенах, зеркале и бутылках. Он выпил еще. Показал язык разбитой витрине. Еще. Хотел докурить сигарету, но та давно истлела, столбик серого пепла рассыпался от его прикосновения. Скрутил фигу арабской голове. Выпил еще. Растер онемевшие щеки. Достал мобильный, набрал справочную. Язык слегка заплетался и пришлось сделать усилие, что бы его поняли.
- Справочную "Эльаля", пжалста.
Механический голос продиктовал номер.
- Алло, "Эльаль"? Билет до Гонконга, на сегодня. Только на завтра? А, в три часа ночи! Хорошо! Нет, один. Нет, не студент. Эконом-класс? Черт с ним. Регистрация за два часа? Я успею! Большое спасибо, ик!
Виктор начал икать, достал из холодильника бутылку содовой, напился. Выглянул за дверь. Там стоял религиозный в форме, из той службы, что занимается сбором останков.
- Сейчас, - сказал он, - только минуту.
Засунул руку под полку. Голова была выбрита под "ноль", поэтому он ухватил ее за уцелевшее ухо. Отставив руку, он вышел наружу.
- Ваше - заберите, - сказал ему.
Бородач спокойно посмотрел на него, неторопливо натянул резиновую перчатку, взялся за то же ухо, кивнул. Виктор разжал пальцы, отвернулся, закрыл магазин, и стал пробираться сквозь толпу, к остановке такси.
Через два часа, по дороге в аэропорт, он проехал мимо магазина, уговорив таксиста - марокканца. На Тель-Авив обрушился ливень, разогнав полицейских, солдат, журналистов, зевак и кошек. Пластиковые стаканчики весело кружились в водоворотах над сливными решетками. Мощные потоки воды смыли всю дрянь с асфальта, и он празднично блестел под фонарями; крупные обломки вывесок важно покачивались на волнах.
- Все будет в порядке, - сказал таксист.
Он был толстый, спокойный, руль "Мерседеса" держал одой рукой, в нижней точке, панорамное зеркало было заклеено фотографиями детей и внуков.
В разбитой витрине мигал свет, Виктор спокойно откинулся в удобном кресле и такси увезло его навстречу к другу Лехе, утреннему бризу и покорным китайским шлюхам.
|