Мой друг - капитан. Да-да, самый обычный капитан дальнего плаванья, про которых ещё анекдоты рассказывают, но поскольку, по его мнению, идеальный муж - это неженатый муж, то он стал обладателем идеальной жены, а проще говоря, купил себе стиральную машинку - тихую, надёжную и без родственников.

Итак, мой друг - капитан, а это бесконечные бананы, макаки и акулы, о которых он всегда с упоением рассказывает мне за вечерней "рюмкой чая", когда он на суше и мели.

Мы пьём чай исключительно по вечерам. Вернее, я пью чай, а мой друг-капитан сначала чай, потом чай с ромом, потом ром с чаем, потом ром без чая, потом просто ром, а потом начинает петь моряцкие песни и, за неимением деревянной ноги, усиленно топать махровым тапочком по полу (других я в доме не держу, зная его вечерние привычки).

Ещё у меня живёт ручной ёж Мотя, который регулярно в полночь деловито топает на кухню полакать свою "рюмку" молока и поглазеть на летающие махровые тапочки. Завидев его, мой друг-капитан непременно рассказывает про ужасных хищных морских ежей из морей Мозамбика, которые напали на его пароход, съели годовой запас кокосов и при этом смотрели на моряков злобными красными глазками и угрожающе хрустели твёрдой скорлупой. Утомившись, он снова смотрит на Мотю, который всегда, надо отдать ему должное, относится к этому со стоическим безразличием, говорит, что ему пора всплывать, и шумно, насколько позволяют махровые тапочки, уплывает по ковролину в туманную даль прихожей, за горизонт лестничной площадки.

Однажды мой друг-капитан приплыл ко мне довольно рано, за окном только-только спустились зябкие позднеосенние сумерки. Кажется, уже был первый снег, поэтому вечер был призрачно светлым и немного грустным. "Самое время вспоминать далёкие дали морей Мозамбика с их хищными морскими ежами и прыгающими по деревьям мохнатыми акулами", - подумалось мне, и вот - звонок в дверь, нетерпеливый стук и традиционный окрик: "Хватит спать, десять тысяч чертей, корабль сел на мель!"

На этот раз мой друг-капитан принёс с собой пузатую синюю бутылку с искривлённым горлышком и яркой зелёной этикеткой. Налив изрядную порцию чего-то густого и пахучего каждому, он поднял свою керамическую "рюмку" с весёлым чёрным терьером "на борту" и неожиданно тихо сказал: "Давай выпьем за моего друга".

Это что-то оказалось удивительно вкусным, немного пряным и солёным, оставившим лакрично-сладкий привкус на языке. Пёстрые занавески на окне зашевелились и, казалось, их незамысловатые пальмы и кривляющиеся рыжие мартышки в тельняшках ожили. "Спиваюсь", подумалось мне и даже захотелось украдкой пересчитать пальцы. Их оказалось нужное количество, да и из кружки не пахло крепкими напитками. Мы распили ещё по "рюмочке". Мой друг-капитан выложил свой регулярный запас жутко захватывающих приключений, долго и вдумчиво вышлёпывал что-то тапком по линолеуму, потом спел весёлую моряцкую песню на языке тумба-юмба - и так, "рюмка" за "рюмкой", за окном совсем стемнело и даже жёлтые занавески померкли, словно и на тех текстильных берегах наступила ночь.

И тут мой друг-капитан не вставая с места придвинулся ко мне поближе (несчастная табуретка едва выдержала подобное грубое обращение, жалобно скрипнув по полу подагрическими ножками) и с заговорщицким видом прошептал: "У меня есть карта Мозамбика!"

Ну, совсем приплыли, подумалось мне, сейчас мне покажут контурную карту шестого класса с жирным крестом и надписью "клад", как это уже было один раз после Нового года.

Однако мой друг-капитан вынул из-за пазухи сложенный вчетверо лист папируса (мне-то не знать, у меня такой же с незапамятных времен лежит на книжной полке - подарок от кого-то после туристического посещения Египта) и трепетно развернул его на столе, поставив на один край свою кружку, а другой прижав рукой.

На листе был нарисован большой остров с извергающимся вулканом посередине и цепочкой мелких озёр от одного берега до другого. На зелёных пятнах, по-видимому обозначавших джунгли, были значки: кокос, банан, гроздь фиников, три алмаза, - и тянулась корявая надпись "тут водятся акулы". Вокруг острова всё было закрашено синим, было изображено несколько чёрных ёжиков, на которых указывали кривые стрелки со словами "не влезай, съест", и большой корабль-парусник, очень реалистичный, с деревянными завитушками на носу и непременной русалкой с голой грудью.

- Вот, - сказал мой друг-капитан с гордостью, - это рисовал мой друг, который там.

Что ж, оставалось только молча кивнуть в знак восхищения, поскольку мне совсем не хотелось подавиться со смеху, глядя в сияющие детские глаза моего друга-капитана.

- Знаешь, эту карту мне принёс альбатрос, - продолжил он, любовно поглаживая шершавый папирус.

Я всё также киваю китайским хотейчиком, представляя себе величественного буревестника, нетерпеливо переступающего с ноги на ногу в ожидании, пока мой сонный мечтатель изволит открыть окно, что с утра для него было бы подвигом.

- Эх-эх-эх, пропал мой друг без вести. Ищи его теперь, свищи, - заохал мой друг-капитан, прихлебнув из кружки своего настоя. Потом потряс бутылку - с горлышка лениво сорвалась последняя капля - и снова заохал.

- Помню, говорил он мне как-то, "Что, друг, нос повесил каракатице на радость, а в Мозамбике в это время шоколадные туземки пляшут на берегу". И как-то сразу радостно становилось, как представлю их себе.

Угу, угу, ещё немного и я точно взорвусь. Ой, как нехорошо-то будет! Пришлось облокотиться на стол и положить голову на руки, чтобы только глаза было видно.

- А однажды приходит он ко мне, смотрит на меня так жалобно и говорит: "Всё, не могу больше - уплыву в Мозамбик". И нету его больше с тех пор, - мой друг-капитан даже прослезился, зашаркав тапком. Под ногой зашуршала луковая шелуха, артефакт вчерашнего обеда, - осень всё-таки, самое время давить бациллу.

Я ещё пытаюсь сопротивляться, но глаза закрываются сами собой. Всего минуточку, думаю я, он даже и не заметит.

А мой друг-капитан опять схватился за кружку и так рьяно начал размахивать ею, рыча какую-то очередную моряцкую-жалостливую, что чёрный весёлый терьерчик кубарем покатился с неё, стукнулся головой о бутылку и, отряхнувшись, деловито потопал к пепельнице, в которой я держу использованные спички. Эта особенность характерна для всех, у кого есть старенькая газовая плита. Пепельница была хрустальная и очень большая - пережиток советского времени.

Понюхав спички, терьерчик улёгся на них, предварительно, как и полагается всем собакам, покрутившись на месте. Из окна на него грустно смотрел сине-жёлтый альбатрос, к лапе которого была привязана бутылка с посланием.

Мой друг-капитан не обратил на это никакого внимания. Его взгляд был прикован к карте.

- Знаешь, - проговорил он, - мой друг там бывал много лет назад, когда его смыло за борт во время шторма. Мы тогда думали, что он рыб отправился кормить, и даже помянули его. Но как говориться, тому долго жить, которого при жизни хоронят. Он вернулся через год, приплыл на парусной лодке.

- Вот она здесь, - мой друг-капитан ткнул пальцем в изображение корабля. - Она была обалденная, жаль, что сгорела на следующую ночь.

-Но я-то знаю, - тут он постучал пальцем по переносице, - это он сам её сжёг, чтобы никто не смог на ней уплыть в Мозамбик. Она же волшебная была, живая. Сама правила парусом, сама рулила. А русалка ещё и песни пела, если штиль, чтоб не скучно было. Мечта, а не лодка.

Паруса корабля раздувались от сильного ветра. На белом полотнище проступила картинка: смуглый моряк, страстно обнимающий белокожую русалку с зелёным хвостом.

Мой взгляд упал на изображение острова. Пятна приобрели чёткость, словно панорама с высоты птичьего полёта: на песчаном берегу плясали шоколадные туземки, джунгли наполнились движением и красками, исчезли условные значки. Даже от вулкана пахнуло жаром. Вода у берегов была такой прозрачной, что на дне были видны морские ежи, ощетинившиеся чёрными колючками.

- Э-эй, полный назад, - прикрикнул на меня мой друг-капитан, когда мой нос оказался в опасной близости от мохнатой акулы, раскачивающейся на лиане.

- Рано тебе ещё так напиваться-то, - покачал он головой и свернул карту. - Вот я - другое дело. Мне море по колено!

Изрядно шатаясь, мой друг-капитан поднялся с табуретки, метким щелчком загнал чёрного терьерчика обратно на кружку и со словами "кыш, пернатое!" замахал картой на альбатроса. Тот укоризненно посмотрел на человека-мельницу и лениво растворился с подоконника, напоследок грохнув бутылкой о жестяной карниз.

Уже на пороге, избавляясь от размохрившихся с годами тапочек и втискиваясь в такие же потрепанные резиновые сапоги, мой друг-капитан посмотрел на меня совершенно трезвыми глазами и тихо сказал:

- Всё, не могу так больше - завтра отплываю в Мозамбик.

Мне оставалось только прослезиться, но что-то не получалось.

На утро я как обычно просыпаюсь с ясной головой и иду прямиком на кухню сметать последствия ночного чаепития. "Надо будет купить мышеловку", подумалось мне при взгляде на цепочки мелких чёрных следов по всему столу.

Неожиданно что-то зашуршало под ногами.

- Мотя, ты чего тут болтаешься? Тебе спать пора.

"Уснёшь тут, когда у тебя на спине кусок папируса от носа до хвоста", говорил всем своим оскорблённым видом Мотя.

Ну конечно же, стоический ёж как обычно явился на кухню в полночь, а мой друг-капитан, в это время махавший картой на альбатроса, споткнулся об него и, в попытке сохранить равновесие, уронил на пол карту Мозамбика.

Постойте, при чём тут альбатрос? Тот самый, что принёс ему карту его друга? Вот так дела.

Мне оставалось только сесть и крепко задуматься о том, что же мы вчера пили. Передо мной лежала развёрнутая карта, с которой мне приветливо махали шоколадные туземки, танцующие на берегу, и два закадычных друга, один из которых изо всех сил топал резиновым сапогом по песку.

Послесловие.

...Мозамбик - это такая страна, где каждый найдёт себе что-нибудь по вкусу. Там в морях плавают хищные ежи, мечтающие о кокосах, а на пальмах раскачиваются мохнатые акулы, которые воруют зубочистки у местного населения, а потом долго и вдумчиво чистят ими свои три тысячи зубов. Ах, Мозамбик...