Бесстыжий тёплый апрель, серые сумерки на Арбате, цвета твоих невероятных глаз. Твой смех - сама весна. И я, твой "дежурный по апрелю". Ты приходил ко мне по утрам, прогуливая колледж. Ночи были не наши, утро не скрывало ничего.
И был город, мы мерили его шагами, и целовались взахлёб под козырьками фасадов, укрывавшими от дождя.
Ты мог уговорить на любое сумасбродство, так ты был убедителен. Твой голос баюкал меня так нежно, что я верил всему сказанному тобой. И мне казалось, что я люблю тебя больше жизни.
Лето. Маленькая жизнь порознь. Смена декораций. Перерыв в реальном времени.
Ты вернулся в середине сентября. Странно потемневший, как уголь, покрытый инеем. Мы стояли на пороге, и воздух звенел бедой. Сбросив куртку, ты протянул ко мне руки. Я увидел синяки от уколов и отшатнулся. Тебя била дрожь, твой волшебный голос не слушался тебя. Я молча указал тебе на дверь. Ты повернулся и ушёл, так же молча.
Я ждал, что ты бросишь наркотики, выберешь меня, но ты не пришёл
Была вторая весна. Я сам подставил вены химическому откровению. Я был осторожен, да и самодостаточности хватало, чтобы не зависеть. И как-то плавно моя мера мира сместилась в то, что наркотики тоже можно. Так же можно, как глотнуть спиртяги или выдохнуть похабный анекдот.
И я перестал осуждать. Не тебя. Просто перестал.
Ты пришёл на исходе третьей весны. Стимулируя дежа вю, остановился на пороге. И уже не темень сквозила в твоём лице. Смерть глядела на меня твоими глазами.
Ты уже знал, что я изменился - в наших кругах слухи расходятся быстро. Ты улыбался, и голос твой был ещё острее, звонче и ласковей, чем я помнил. Ты знал: умираешь. Помнил: любишь меня. И мы оба знали: ты простил.
Мы сидели глаза в глаза. И снова как в туман я падал в твой голос. Ты говорил о том, что только я могу тебя понять, что ты устал, что тебе страшно уходить одному. Ты показал мне наполненный шприц, уже пользованный тобой, и предложил что-то вроде помолвки - между нами, и со смертью. Конечно, и ты бы мог прожить ещё год, если бы я тебя берёг, и я бы не сразу начал умирать.
Я уже говорил, что всегда был осторожен? Пусть трус, но я всегда боялся смерти. Потребовалось немалое усилие воли, чтобы освободиться от власти твоего голоса, но жить я любил больше, чем тебя.
Я спросил резко, не сошёл ли ты с ума? Если ты допрыгался, ради бога, умирай, но не втягивай в это меня.
Ты вдохнул. Как вскрикнул. Лицо закаменело. Я ничего не мог сказать, ничего исправить. Так же, как полтора года назад, ты встал и молча вышел. Я корил себя, что не нашёл смелости согласиться.