Осень задумчиво коснулась изящными тонкими пальцами хрустальной глади огромного зеркала, украшающего собой всю высокую арочную стену роскошных покоев. Она любила зеркала, ведь они являли собой пример беспристрастных и льстивых судей, всегда высоко оценивающих ее красоту. Каждый раз, глядя на свое отражение, она убеждалась в собственной неотразимости и прелести.
Ей холодно и загадочно улыбнулась из глубин, сверкающих в свете тысяч ароматических свечей, утонченная, прекрасная, яркая и величественная женщина, чья красота напоминала экзотический цветок: роскошный, манящий и соблазнительный. Каскад тугих шелковых локонов ослепительно - огненного цвета струился по изящной спине, ниспадая до мраморных плит, на которые были небрежно брошены яркие атласные ковры, расшитые золотом и самоцветами. Изумрудные глаза лукаво сощурились, заставив встрепенуться густой ореол длинных ресниц, превращающих пылающие зрачки в бездонные омуты.
Осень грациозно скользнула к лежащей на пьедестале перед зеркалом тиаре, усыпанной сияющими камнями так щедро, что не было видно золота. Невыразимой красоты и ценности корону выковал для нее в подземной пещере безумно влюбленный в нее человеческий мастер, поклявшийся принести ей в дар величайшее сокровище, какого не было бы ни у одной женщины: неважно, богини ли, или смертной...
Долгие годы он, не покладая рук, трудился в каменоломнях и на приисках, терпеливо и кропотливо отыскивая самые лучшие драгоценные камни совершенной формы без единого изъяна. Бесконечное количество дней потратил на то, чтобы огранить их и выплавить золотую ажурную оправу, в которую на последнем дыхании вставил бесценные камни...
Осень нашла его в тайной мастерской, спрятанной от посторонних глаз в темной чаще дремучего леса, куда не ступала нога смертного. Она заскучала, привычные развлечения опостылели и приелись. Поэтому Осень решила подразнить мужчину, безумно влюбленного в нее, вскормленного лживыми обещаниями и пустыми надеждами. Этот наивный глупец слепо верил каждому слову, слетающему с ее прекрасных губ с поразительной легкостью. Она давно привыкла лгать, более того, получала от самого процесса несказанное удовольствие. Человеческий одаренный от природы мастер был далеко не первой жертвой ее неотразимых чар. Всегда, когда ей хотелось получить что-то эдакое, чего никогда не было у других, или просто развеяться, засидевшись в роскошном дворце, она отправлялась в селенья и города, чтобы завлечь в сети своего опасного очарования новую и безвинную душу, которую ей не составляло сложности обольстить и покорить, подчинив своей воле.
Вот и сейчас ей захотелось увидеть отчаяние в некогда ярких, наполненных жизнью, радостью и любовью карих глазах. При их первой встрече они были широко открыты и взирали на нее с таким восторгом, что Осень не смогла устоять перед соблазном завести еще одну ручную игрушку. Когда она соизволила вспомнить о мастере, глупо и самонадеянно поклявшемся удивить ее до глубины души, оказалось, что прошли долгие годы, на которые она привычно не обращала внимания, ведь их сила была над ней не властна. Молодой мужчина превратился в зрелого, измученного и исстрадавшегося, обозленного на весь мир вокруг и самого себя. Нет, ее он не винил ни в чем. Он боготворил ее, превозносил выше всего и все еще верил, что Осень, его несравненная возлюбленная, одарит его своей милостью и любовью. Некогда лучащиеся смехом и восхищением глаза оказались опутаны сетью глубоких морщин, выдающих его усталость, разочарование, отчаяние и боль. Она предчувствовала, что его вера в нее вскоре начнет ослабевать и превращаться в жгучую и мучительную ненависть. И даже хотела поспособствовать этому, чтобы приблизить агонию и насладиться его мучениями, но у нее тогда было слишком много дел, поэтому Осень лишь холодно окинула быстрым взглядом рассыпанные по рабочему столу драгоценные камни, презрительно фыркнула и удалилась, гордо вскинув красивую голову. И надолго забыла о мастере, увлекшись новой игрушкой - могущественным воином, мечтающим захватить власть. Он предлагал ей место своей княгини, и она даже какое-то время подумывала над тем, чтобы принять его предложение. Но он потерпел сокрушительное поражение...
И вот в минуту смертельной скуки, охватившей ее, Осень вспомнила о мастере...
Хлипкая крыша из обрубленных тяжелых еловых лап ссохлась и провалилась в нескольких местах. Сквозь большие прорехи проникали веселые, задорные лучики солнца, играющие в свои шаловливые игры. И задумчиво останавливались, сталкиваясь с непонятной диковинкой, отражаясь в россыпи чудесных камней, превращая их в ослепительно мерцающий ореол света всех цветов радуги.
Она спокойно прошла по земляному полу, гладко утоптанному и усыпанному ссохшимися листьями и пожелтевшей травой, занесенными сюда ветром. Бросила несколько равнодушных взглядов по сторонам, рассматривая убогую и скудную обстановку. Мужчина довольствовался малым: ничего, кроме грубо сложенной печурки, узкой лавки у покосившегося окошка, выполняющей роль кровати, рабочего стола и инструментов в лесном крошечном домике не было.
В дальнем углу комнатушки на стуле сидел высохший человеческий скелет, выбеленный временем, склонив голову к груди. В истлевших руках, от которых остались только белые кости, он крепко сжимал тиару, ставшую его посмертным даром...
Она восхищенно ахнула, расширившимися глазами рассматривая украшение. Осень никогда до этого момента не видела подобной совершенной красоты, и теперь упоенно восторгалась ей, любуясь многочисленными сверкающими гранями и невесомым плетением утонченного золотого кружева. Разжав цепко удерживающие тиару пальцы мертвого человека, она взяла корону и медленно, наслаждаясь моментом, поднесла к своим роскошным волосам, струящимся по покатым плечам, и удовлетворенно улыбнулась...
Наконец-то она нашла то, что не меркло в сиянии ее красоты, расцветая от ее близости, придавая пленительному облику невыразимый, нестерпимый оттенок совершенства. Бросив быстрый взгляд на останки мастера, Осень хмыкнула. Там, куда он ушел, человек должен быть счастлив, ведь она сделала ему ответный щедрый подарок и приняла его творение, украсив им белоснежное, высокое чело. Она покинула последний приют гениального и великого творца, отдавшего свою жизнь ради ее маленькой прихоти, даже не подумав о том, чтобы предать его тело земле. Больше он ее не интересовал: ни живой, ни мертвый...
Теперь она точно знала, что ни у кого не было, нет, и не будет впредь короны подобной красоты, ведь тайна великого мастера ушла вместе с ним в вечность, похороненная в тайном лесном домике, вдали от посторонних глаз. А человеческий мастер должен был радоваться тому, что вовремя умер своей тихой, безмятежной смертью от физического и эмоционального изнурения очень кстати. Она не умела ждать, поэтому, вспомнив о нем в одно прекрасное мгновение, захотела после разговора приказать своим слугам, быстрым волкам или свирепым медведям, разорвать его плоть, чтобы наказать за длительное ожидание, которому он ее подверг. Будто она вспоминала за эти долгие годы о нем хоть изредка...
Она досадливо поморщилась, с другой стороны человек своей внезапной кончиной сорвал все ее планы, ведь она намеревалась или покарать его или развлечься и попросить русалок заманить его на берег и унести в бездонные глубины. В качестве наказания, опять же...
Она недовольно нахмурилась. Осень никогда не верила русалочьему племени, в обилие заселившему реки, протекающие сквозь лес. Конечно, причина крылась гораздо глубже. Она вообще не верила никому, кроме себя...
Да еще разве Ноябрю, ее маленькому баловню, любимчику, хладнокровному, изысканно-жестокому и разумному, как его мать и столь же невыразимо красивому, как отец, тоже выходец из древнего пантеона, хотя Осень сейчас бы и не смогла сказать, что было в его власти, и кто в него верил...
Осень позволила богу посетить свой роскошный дворец только из-за его ослепляющей красоты, внешнего величия, заметного каждому, и могущества, о котором он сам не уставал все время повторять. Она заманила бога в свои покои, в которые лишь дважды допускались мужчины, чтобы зачать от него ребенка. Ее мудрая мать, воспитывающая их согласно старинным обычаям, часто говорила, что только в детях они получают продолжение. Без этой необходимости Осень никогда не связалась бы с ним, ведь на поверку мужчина оказался на редкость занудным, самолюбивым и спесивым. Он говорил только о собственной выдающейся персоне, а она не готова была разговаривать ни о ком, кроме себя.
Осень, неспешно бредущая по лесу к своему дворцу, досадливо нахмурилась, раздумывая о своих детях, таких разных сыновьях, которым она подарила жизнь в надежде на их безоговорочную любовь, преданность, послушание и поддержку. Она сожалела, что ее старшему сыну - Сентябрю - передал свою доброту, справедливость, мужество, бескорыстие, честность, верность и непоколебимое чувство чести отец - земной муж, великий человек, который смог собрать людей из жалкой овечьей отары в города и поселения, сделать их единым родом и племенем и стать их первым князем. Она была ослеплена тогда, во время их случайной встречи, заинтригована и распалена. Ее пьянила его сила, решимость и несгибаемая, стальная воля... Он любил ее, не мог не любить, ведь все и всегда превозносили ее до небес и боготворили, но спокойной и размеренной любовью, которой не хватало огня, страсти и интриг.
Осень быстро разочаровалась в нем, ее собственное пламя чувств стремительно угасало, не получая подпитки в виде бесконечного и льстивого потока комплиментов, похвалы и восторгов. Поэтому его любовь, вошедшая в человеческие легенды, не помешала ей спустя десять лет спокойно наблюдать его страшную смерть от множества ран, полученных в ожесточенном и кровопролитном бою с врагами, жаждавшими захватить его богатое княжество. Она могла спасти его, исцелить, избавить от жутких мучений, вновь связать нить его жизни, но не сделала для этого ничего... Она в то время жила вместе с ним в небольшом пограничном городке, выстроенным в качестве надежной и неприступной заставы, играя роль жены и матери, переживая не привычные, чуждые и новые, а оттого и только потому желанные ощущения. Из окна Осень видела в тот день свой лес, покинутый, но не оставленный на произвол судьбы. Реки крови, проливающиеся на землю во время боя, впитывались землей, стремительно и жадно поглощались ею, проникали в изножье древнего леса, питая его силой, отчаянием и жизненными силами погибших людей...
И смерть его могла дать ее дому новую жизнь, напитав могучие корни величественных дубов, хмурых елей и трепещущих осин погибельными соками, покрыв высокие и густые травы все новыми и новыми кровавыми росами. Осень восторженно взирала на всколыхнувшийся, пробудивший древний лес, когда-то давно давший ей приют в обмен на защиту. Она думала только о своем, не обращая никакого внимания на хрипы страдающего и мучающего смертного, которого всего пару часов назад жадно целовала перед битвой, жарко умоляя вернуться здоровым и невредимым, заглядывая в его мудрые глаза своими - сияющими ложной любовью и притворной заботой.
Маленький Сентябрь хотел помочь своему умирающему, принесенному с поля брани, отцу, обхватывая крошечными ладонями бледное и измученное лицо, по капли вливая в умирающего мужчину силы, но их хватило лишь на то, чтобы облегчить его страшные страдания. Возможно, она сделала бы несвойственный ей добрый поступок и помогла князю, если бы гордый и упрямый сын попросил ее об этом. И он хотел это сделать... Ее первенец унаследовал слишком многое от человеческого отца, поэтому она так и не смогла проникнуться к нему хотя бы какими-нибудь чувствами, но всегда помнила о том, что он - ее плоть и кровь. И поэтому готова была пойти на определенные уступки. Но это были всего лишь жалкие отговорки. На самом деле ей была нужна его верность и слепое подчинение, а мальчишка с самого рождения тянулся к людям, бывшим его семьей, предпочитая ей веселую и жизнерадостную, никогда не унывающую хохотушку сестру князя и его немолодую, но сохранившую былую красоту и веселый нрав, мать.
Но в последний момент на хрупкое плечо оглянувшегося на нее мальчика, упрямо сжавшего губы, легла когда-то крепкая, а теперь слабая и дрожащая, ладонь князя, призывавшая его остановиться. Поманив к себе сына, он холодеющими губами коснулся его лба и умер, избавленный от боли и мук. Родные оплакивали его согласно заведенному порядку, омыв и предав тело великого воина огромному и жаркому огню, разведенному на поле, отвоеванном у врагов, которых с позором прогнали прочь в их земли, отбив охоту воевать с теми, кто мог дать им отпор.
Она не стала задерживаться в скорбном месте, пропитанном тоской, болью и несчастьями, поспешив вернуться в свой дворец, под кроны ликующего леса, получившего такой щедрый дар. Жизнь вошла в прежнюю колею, неспешно возвращая все на круги своя. И тем сильнее была ее ярость, не знающая пределов, когда ее сын осмелился выйти за границы земель, принадлежавших матери, которые не решался переступить ни один человек, и уйти в мир людей под видом смертного сына и наследника человеческого князя. И эти существа, презираемые ей с самого начала, которых ее муж называл своими подданными, с дикой радостью и всеобщим ликованием приняли внезапно пропавшего маленького господина, объявленного погибшим вместе с княгиней. Многочисленная родня прежнего владыки сразу и безоговорочно признала его неоспоримое право на престол и усадила его на отцовский трон в стольном граде, обличив неограниченной властью.
Ушел от нее Сентябрь, породив в ее холодном сердце разочарование и досаду, хотя она о нем и не жалела особенно. Никогда не испытывала Осень теплых материнских чувств к одаренному какими-то странными талантами сверх всякой меры старшему сыну, считая его появление на свет огромной и глупой ошибкой. Об этом не уставала напоминать ей и сестра, откровенно презирающая поклоняющихся ей людей. Она постоянно издевательски, но с самым серьезным видом, спрашивала у взбешенной Осени о том, как она могла забыть свою божественную природу и позволить простому смертному объявить ее своей женой? И притворно-заботливым тоном интересовалась, не стала ли ее хладнокровная и всегда такая равнодушная сестра более мягкой, терпимой и человечной, раз позволила себе безумный поступок, поставивший под сомнение ее силу и власть?
Ругаясь с Зимой, наслаждающейся их постоянными перепалками, Осень перестала даже изредка вспоминать о своем первенце, ставшем предателем. Только иногда верные слуги приносили ей новости из мира людей, которые только усиливали ее разочарование в сыне. От отца он унаследовал и такое свойство, как доброта, что всегда было противно самой ее природе. Сентябрь сделал так много для простых смертных, что боги из пантеона были вынуждены потесниться и освободить место и для него. Вот только гордый наследник великого человека не пожелал занять его, лишь холодно поблагодарил за великую честь и отправил посланника назад.
Лишь немного терпимее она относилась к своему среднему сыну - Октябрю - изысканному рыжеволосому и лазоревоглазому красавцу, одинаково сильному и мудрому, в ком сливались сотни мыслимых и не мыслимых достоинств, среди которых преобладало, впрочем, одно - равнодушие...
Октябрь спокойно относился ко всему, что происходило вокруг него, считая жизнь пустой тщетой, на которую у него не было ни времени, ни желания растрачиваться. И оживал он лишь тогда, когда обращался к нему с различными просьбами старший брат. Осень не знала, как ее второй сын узнал о существовании постыдной тайны матери, но не удивлялась, ведь Октябрь, когда хотел, мог весь мир перевернуть одним взглядом. Как-то прознал он о нем и решил свести близкое знакомство, посетив человеческий город. К ее огромной досаде братья на удивление быстро приняли факт взаимного существования, подружились, а вскоре и вовсе стали не разлей вода. Сентябрь, прекрасно зная о силе и могуществе божественного брата, отец которого тоже был из пантеона, как и мать, не стеснялся обращаться к нему с многочисленными просьбами и просить о помощи, ведь его собственные возможности несколько ограничивала человеческая кровь, текущая в его жилах. Стоило старшему брату связаться с ним, рассказывая об очередной возникшей проблеме, как Октябрь торопливо уходил из дворца и пропадал неведомо где, пока не возвращался, наконец, с тем, о чем просил его Сентябрь.
И лишь в такие моменты его прекрасное лицо освещала теплая улыбка. Он готов был с радостью помогать своему более слабому брату делать добро... Это раздражало и выводило из себя его мать, пробуждая в душе не только злобу, но еще и жгучую ревность. Ее он так никогда не любил, предпочитая сохранять определенную дистанцию, не подпуская достаточно близко. Она устраивала сцены, закатывала скандалы и истерики, требовала от сына достойного поведения, ведь его поступки позорили их и порочили в глазах остальных богов, тайно потешающихся над ней за то, что ее дети не унаследовали семейных черт их древнего божественного рода.
У этой истории для нее не было счастливого финала. В один прекрасный день слуги, отправленные по ее приказу немедленно привести Октября в тронный зал, потому что у нее было для него срочное поручение, вернулись одни, жалобно умоляя простить их и пощадить. Конечно, она в приступе страшного гнева уничтожила их всех, но эти смерти не изменили того факта, что и второй сын предал ее, оставив в роскошном дворце и сбежал в мир людей, к своему старшему брату, чтобы помогать ему делать добро.
Отраду Осень нашла со временем лишь в прохладных объятиях младшего сына, избалованного и выхоленного... Именно его она неотлучно держала подле себя, не позволяя даже отцу наведываться в ее владения. Никто не должен был влиять на ее малыша, кроме нее самой, чтобы не зажечь и в нем случайно искры тех чувств, которые она презирала и ненавидела всем сердцем. Она безжалостно ограничила круг общения ребенка угодливыми и льстивыми слугами, восхваляющими его, выпроводила из дворца даже обидевшуюся на ее беспардонность сестру. Стала ревностно охранять и пестовать свое дитя, прививая ему с раннего детства все свои качества и взгляды на жизнь, ведь именно ему она собиралась передать после себя бразды правления над обширными владениями. Но это вовсе не значило, что Осень добровольно отдала бы власть, которую удерживала столько веков в своих руках. Нет, она привыкла царить, властвовать безраздельно, пожинать плоды своей неограниченной силы. А Ноябрю предстояло стать запасным вариантом...
Еще с материнским молоком внушила ей богиня - мать, Изурь Прекрасная, что она рождена повелевать и покорять, а не склонять голову пред гордыми коленями. И Осень никогда не забывала заветов матери, заставляя всех - и богов и людей - признавать свою силу и могущество. Этот мир был ее сказочным игрушечным домиком, в котором она переставляла фигуры так, как ей хотелось.
Конечно, были еще ее сестры - не менее сильные, могущественные и прекрасные... Только Весна и Лета, две эти добросердечные, щедрые на дары, ласковые, понимающие и мягкотелые красавицы, над которыми она частенько посмеивалась, не представляли для нее никакой опасности, потому что прочно вбили в свои прелестные головки, что в их огромных сердцах вечным огнем пылает сестринская любовь к ней, и ко всему живому на этой земле. Насчет Зимы она подобных иллюзий не питала - та была непредсказуемо опасна и загадочна... От нее можно было ожидать чего угодно - сегодня она осыпала тебя сияющими каменьями в знак своей вечной дружбы, а завтра заметала земли огромными сугробами снега, губя все живое, убивая ее подданных... Зима была хитроумна, коварна и предупредительна. Она была великолепным стратегом, опережая мысли и ходы противника, нанося сокрушительные, непоправимые удары, последствия от которых приходилось долго устранять.
Именно она, к немалому разочарованию Осени, унаследовала силу их матери - Изурь передала ей свою корону, потому что Зима была поразительно похожа на нее: те же, тонкие, словно выплавленные изо льда черты, огромные лазурные глаза, меняющие в зависимости от настроения цвета и оттенки, густые косы белоснежного цвета, высокая, тонкая и гибкая фигура, словно лунный луч, скользнувший в приоткрытое окно. И она была изменчивой и непостоянной, как ее матушка Водяная царица...
Именно к ней обратилась Осень, когда в ее владения вероломно закрался страшный гость - жрец новой веры, несущей людям спасение и справедливость. И Осень не была столь наивной, чтобы проигнорировать угрозу и не понять; люди, уставшие жить в вечном страхе, захотят обрести спасение от нее. А уж когда на главной площади запылал жаркий костер, в огне которого селяне сожгли ее статую, коей поклонялись на протяжении долгих веков их предки, ярость Осени затмила голос разума. Она жаждала только одного - отмщения, справедливого воздаяния, страшной кары! Она рвала и метала, уничтожая древние и бесценные реликвии, украшающие тронный зал, понимая, что не знает, как уничтожить оскорбивших ее людей. Ее сердце требовало, чтобы их багряная кровь залила собой землю, превратилась в огромную и полноводную реку...
Но Осень не хотела, чтобы ничтожные людишки, поспевшие оскорбить великую богиню, сразу пали жертвой ее гнева, который просто обрушился бы на них и испепелил своим жаром. Нет, они должны были долго и страшно страдать, погибать в ужасающих муках, начать ненавидеть себя и презирать близких, выгнать с позором вестников новой, другой веры. Показать, что в этих землях уже есть хозяйка и госпожа, которой они верны!
После долгих раздумий она обратилась к сестре, которая до подобных забав была большой охотницей, а ее огромная и изощренная фантазия могла смутить и испугать любого, кто услышал бы ее рассказы хотя бы краем уха. Зима, решив забыть прежнюю обиду, прибыла во дворец Осени, составляя на ходу план действий, продумывая все в мельчайших деталях. Она решила взять селения и города долгим измором, забирая из родных стен одно трепещущее сердце за другим, внушая малодушие, трусость, пробуждая алчность, жадность и жажду.
И обрушила на людей всю свою могущественную силу. Вслед за гнетущим, жутким холодом, проникающим тонкими серебристыми нитями инея в каждый уголок жалких домишек, не способных спасти человеческие тела от всепроникающей мощи жестокой богини, пришел голод...
Осень приказала верным слугам роскошно украсить тронный зал цветами, зелеными ветками деревьев и венками из трав, чтобы подразнить взгляды, изголодавшиеся по зелени. Она приготовилась принять жалкое отребье, посмевшее дерзнуть на то, что никогда не было делом их слабых умов, придумывая все новые и новые требования...
Но они не приходили... Зима терпеливо и с наслаждением мучила их страшными пытками, которые они списывали на испытания, ниспосланные им за неверие и язычество новым богом, которому они дали имя - Единый. И они строили в его честь хлипкие, разваливающиеся под порывами яростного, ледяного ветра храмы, в которых молили его о милости. И умирали, уверовав в близкое спасение.
Рассвирепевшая Осень собрала слуг, и, посоветовавшись с обозленной Зимой, приказала им срубить все деревья, растущие на доступных людям землях. Скрепя сердце, она отдала свои владения во власть обрадовавшейся такой возможности сестры, которая охотно и надолго воцарилась на ее землях, превратив их в ледяное, прекрасное царство вечного покоя и сна.
И внезапно долгожданное спасение пришло - но не по милости Единого, как злорадствовала по этому поводу не понимающая до конца происходящее, Осень. Она радовалась, что новое божество, которому приносились щедрые дары, в ночной тьме умыкаемые из божественных хибарок хитрыми жрецами, оказалось бессильно. Спасение было принесено в селения маленькой человеческой девочкой, которой были дарованы тайные, глубоко сокрытые силы, что Осень заметила сразу, едва крошечные ножки переступили роскошный порог ее чертогов.
Вместе с ней в размеренно и неспешно существующий мир пришли хаос и разрушение, она обрушила на их головы жестокую реальность. Как хотела Осень, стоя напротив жалкого отродья людей, уничтожить ее. Стереть в пыль эту наглую девчонку и позволить ветерку, который поднимали золоченые опахала, носить ее прах по тронному залу....
Но не могла просто так поднять руку на ребенка, чья мудрость граничила с бесстрашием, сплетаясь в опасный и губительный клубок противоречий и тайн. Она была дочерью земной женщины, в которую какая - то богиня или бог вдохнула маленькую толику сил, чье могущество увеличивалось и росло с каждым днем. Было так просто - отпустить чужое дитя, поиграть, и отправить на смерть за чертогами дворца, дав невыполнимое задание....
И полной неожиданностью стало для нее предательство маленького, неприметного лешего, над которым привыкли потешаться ее фрейлины за его чувства к одной из них. Его смерть не принесла ей никакого удовлетворения и успокоения, она была просто необходима для того, чтобы подтвердить ее статус, заставить остальных убояться своих нечистых помыслов, укрепить пошатнувшуюся решимость остальных.
Деревни были спасены - Руслана принесла в них щедрый дар... И жрецы извернулись, назвали ребенка Избранной, той, кому Единый открыл страшную тайну и вложил в крошечные руки великое оружие против темных сил. Никогда Осень так не оскорбляли... И это требовало отмщения...
Но у нее на это не хватило могущества. Ее теснили со всех сторон, вера в нее слабела, таяли предания и легенды о ее былом величии. Люди перестали приносить щедрые дары, которые тешили ее самолюбие. И ей, великой королеве, пришлось согласиться с жалкими условиями, которые ей были предложены, чтобы остаться в своих же владениях на правах кого? Гостьи... Это было мучительно и нестерпимо унизительно. Ее имя наряду с именами сестер было вписано в летопись человеческой жизни. Это посмешило и позабавило Зиму, и она оставила владения сестры, перестав губить несчастных жертв божественного гнева...
Так жалко влачила она свое существование, которое ей щедро подарили, не забывая регулярно напоминать, что она живет в чужих владениях, занимает место пешки в игре других, более могущественных сил.
Осень начали терзать жуткие, мучительные сны. Ей являлись те, кого она сгубила... А так, как им не было числа, то и сновидения терзали ее еженощно, преследуя и в стране забвения и наяву. Во снах она переживала их боль, муки, дышала одним обжигающе - отравленным воздухом, который она сама превратила в страшный яд, губящий все живое. Ей вспомнились все, кого она предала забвению столько долгих веков назад. О ком никогда, ни разу не вспоминала, увлеченная только собой, своей красотой и своими желаниями...
Даже любовь к младшему сыну - Ноябрю - предстала перед ней в истинном виде, не отраженном от чужого зрения, которое восприняло ее именно так. То было искаженная любовь к себе великолепной. В прелестном мальчике, жестоком и хладнокровном, она искала и развивала свое зеркальное отражение, чтобы через годы вновь увидеть себя в чужом, другом лице... Это поняли другие, старшие сыновья, не унаследовавшие с материнской кровью ничего из чтимого ею. Не приняли не единой навязываемой с маниакальным упорством черты, за что и были подвергнуты к самому страшному наказанию - материнской холодности и равнодушию - отравившим их души и сердца, заставляя замыкаться в своих тайных желаниях и мыслях, жить другими мирами.
Но более страшным ударом стало другое - она жадно всматривалась в черты Ноября, в уме создавая чудесные видения и сплетая желания того, что однажды новая Она вступит в пределы земного царства, вырвет из жалких рук триумф победы и заставит жестоко заплатить этих ничтожных людишек за ее позор. Мечты увлекали ее вдаль... Это было все, что осталось у нее - возможность строить воздушные замки, которые оказались слишком хрупкими и недолговечными...
Она нежно касалась шелковистых волос сына, который пытался, как мог, облегчить страдания матери, когда в огромных, изумрудных глазах заметила таящееся в глубинах сомнение... Ноябрь не понимал тех чувств, что обуревали Осень, тех желаний, что сжигали ее изнутри... Он не знал, чего хотела его мать и не мог дать ей этого. И это разрушило все тщательно возводимые иллюзии, которыми она успела утешить свое разбитое вдребезги самолюбие.
Осень пришла в страшное отчаяние. И он, ее любимый, единственный, как она привыкла считать, сын, даже он не способен был проникнуть в глубину ее души, понять, что тяготило ее, словно тяжкий горячий камень, тянущий в бездонный омут безумия. Он не был ЕЕ отражением - он просто был Ноябрем, прекрасным юношей, который так сильно любил мать, что не имело для него значение то, кем она была, богиней, царицей или простой смертной...
И осознала это Осень... И вместе с пониманием пришла мучительная, разрывающая душу ярость. Последнюю... последнюю надежду, на которую она полагалась, жестоко отняли у нее, оставив только пустоту и обреченность... В тот ненастный вечер она оттолкнула сына прочь, изгнав его со своих глаз долой...
В нем она больше не видела себя...Поэтому он стал не нужен ей, как становятся лишним и мешающими своим существованием повзрослевшим детям их некогда забавные игрушки...
И она осталась одна в плену темнеющих стен разрушающегося чертога. Маленькие фрейлины, порхающие вокруг нее весело, беззаботно и непринужденно лишь раздражали ее, словно назойливые бабочки, слетевшиеся к яркому огню. Теперь их простота, доверчивость и верность своей госпоже выводила Осень из себя, хотя раньше их наивная глупость забавляла... Они спокойно приняли смерть лешего и ее развенчание. Для них ничего не изменилось, мир остался все той же лужайкой, над которой они продолжали беззаботно порхать, наслаждаясь своей молодостью и красотой. Исчезла из дворца только ее любимица Сапфира... Не то, чтобы она испытывала к феечке какие - то теплые чувства, просто она была самой красивой, и в глубине ее пленительного тела жила мятущаяся, чувствительная, отзывчивая и ранимая душа, о существовании которой вблизи своих резвых беззаботных сестер она даже не догадывалась...
Впрочем, будущее бывшей фрейлины Осень нисколько не волновало. Она выделяла это создание только из-за того, что та была самой красивой среди себе подобных и бледной тенью подчеркивала и оттеняла прелесть госпожи. Так же, как ее роскошная корона...
А вот злополучная тиара стала тяготить ее, словно яркий свет, терзающий глаза ослабшего, больного человека. Она напоминала Осени то, о чем она хотела бы забыть. Те века, когда она величественно и торжественно совершала шествия по своим владениям, позволяя смертным рабски падать к своим ногам... О, тогда она была так счастлива... Слава, страх и слепое обожание грели ее как самые жаркие лучи, проливая блаженный бальзам отрады на себялюбивое сердце. Она все бы отдала, только чтобы вернуть все назад, возвратить то, что по праву принадлежало ей, но было отнято у нее. Вероломно, подло, преступно...
Осень заживо погибала в своих роскошных покоях, превратившихся в ее склеп...
Но все эти испытания она смогла бы перенести, воспрянуть из могилы забвения, вернуться из долины смерти, возвратить былое равновесие. Но не смогла перенести страшное проклятие, обрушившееся на нее...
Феечки, как всегда, тихо напевая мелодичную песенку своими серебряными, словно горные ручейки, голосами, расчесывали ее роскошные кудри, осторожно проводя по ним самоцветным гребнем, пока их госпожа любовалась своим отражением. Это была редкая минута покоя, когда Осень позволяла своему разуму поверить в то, что ничего не изменилось... И скоро с охоты вернется Ноябрь... И в его глазах - в своих глазах - она увидит подтверждение чарующей красоты, дарованной ей. Внезапно пение оборвалось и дружно ахнули десятки перепуганных голосков за ее спиной... Осень недовольно обернулась... На дрожащей ладони феечка протягивала ей серебряный, словно свет луны, волос... С отчаянным криком она сорвалась с кресла, в котором восседала, и метнулась ближе к огромному зеркалу, перед которым порой в забытьи проводила долгие часы, залюбовавшись своим отражением. И задохнулась от ужаса... В ее роскошные, великолепные, огненные кудри предательски закралась седина, стремящаяся отвоевать себе как можно больше места...
Феечки испуганно рассыпались по всему дворцу, надеясь спрятаться от гнева госпожи, который был страшен, как и ее меняющийся ужасающий вид. Темнели прекрасные ланита, ожесточалась тончайшая и нежнейшая, словно атлас кожа, тускнели и выцветали изумрудные глаза, седели волосы... Из прекрасной юной красавицы она превращалась в старуху... И не могла вынести это превращение... Только не она, посвятившая свою жизнь поклонению красоте, которую ежедневно и ежечасно видела в отражение зеркал... Только не та, кто мог шутя затмить своим видом любую женщину и разбить сердце каждого мужчины... Только не Осень, переставшая за собственной красотой видеть мир, подчинив его собственной прихоти и превратив в огромное зеркало, отражающее ее великолепную внешность...
Дни, проживаемые ею, наполнились болью, яростью и безумием. Яркий источник ее выдающегося разума слабел, не в силах примериться с жесточайшей несправедливостью и предпочтя более простое решение: спастись темной слепотой, безумием, которое подарило ей долгожданное забвение... И Осень разбила все зеркала, которые ранее любила трепетной и томной любовью. Именно им, а не своим сыновьям она отдала все тепло своего сердца, всю ласку и добро, на которые была только способна ее черная, жестокая душа. Именно им, а не Сентябрю, Октябрю и Ноябрю, была она матерью...
Но разве она раскаивалась, сожалела о том, что совершила? Вспоминала с гневом и тоской те дни, когда позволила собственной слабости и слепоте заманить ее в стоячие болота самодовольства и себялюбия, позабыв о тех, кто действительно любил и нуждался в ней? Нет... Осень ни о чем не жалела... Если и была у нее душа, то не было в ней места таким жалким, человечным и слабым чувствам... Она была Осенью... Великой Осенью...
И даже когда через порог ее разрушающегося тронного зала переступили ее прекрасные, едва сдерживающие слезы сыновья, простившие ей все ошибки, стремившиеся спасти свою оступившуюся мать, заплатить своей великой любовью за ее преступления... Даже тогда не нашла она в себе сил и желаний принять их помощь... Она была гордой королевой, которая не нуждалась в жалких подачках из чьих-то рук.
Чертоги остались позади, и Осень вступила в самую дремучую часть леса, где таилась в темноте застывшая чаша лесного озера, не согреваемая солнцем даже в самые жаркие дни. За своей спиной без сожаления оставляла она разрушающиеся прекрасные стены и разбитые сердца сыновей... Но у этого больше не было свидетелей, свою тайну Осень уносила с собой...
Тихая, мелкая рябь прошла по зеркальной глади, от которой повеяло теплом. В мгновение ока изменилась Осень... Исчезла женщина, растворившись в тонких струях голубой и красноватой воды, которая влилась в большое озеро...
Успокоились крошечные волны, замерли кроны высоких деревьев, как неподвижные стражи, охраняющие древнюю тайну... И снова лишь зарево заката отражалось в отсвечивающей изумрудными и огненно-красными бликами воде...