Когда его святейшество инквизитор проснулся, было уже позднее утро. Привыкший к строгому расписанию монастыря, он даже через многие годы служения вне его стен придерживался правил. ан'Ларс Горнэ оправдывал себя тем, что вчера при поимке богомерзкой ведьмы он сильно вымотался.
"Управление "Гласом Пресветлого" выпило слишком много моих сил", - думал инквизитор.
Ведьма оказалась слишком мощной, под конец храмовник даже испугался, что не удержит. Теперь он гордился тем, что справился, контроль над артефактом такого уровня - сложная вещь.
Спустившись из своей комнаты на постоялом дворе в общий зал, инквизитор направился к обеденному столу, где суетилась пышнотелая подавальщица. Та упала перед ним на колени, преграждая путь, и попросила благословить. Из-за препятствия на своём пути инквизитор испытал досаду...
- Полно тебе, дитя, встань, - осенив знаком пресветлого служанку, упавшую перед ним на колени, Ларс сел за стол завтракать.
Раздражённо смотря на пятящуюся от него задом и непрерывно кланяющуюся ему бабу, инквизитор бесился, думая о том, как его задолбало это неотёсанное мужичье. Грудь у девки при наклонах колыхалась, почти вываливаясь из декольте. А ещё она призывно сверкала на Ларса глазами из-под давно не стираного чепчика. Инквизитор брезгливо поморщился, смотря на её щербатую кокетливую, как она думала, улыбку. Но мысль о ждущих его участия делах отвлекла Ларса от неприятного его глазу зрелища. Прищурившись от удовольствия в предвкушении, не медля принялся за обед.
В первые его дни пребывания здесь привыкший к столичному лоску храмовник только и делал, что напивался. Когда к взбешенному несправедливостью инквизитору обращались, приходилось постоянно одёргивать себя, чтобы не наорать на попавшихся под руку мещан. Он ведь лицо церкви и должен вести себя соответственно...
" Гордыня - зло, брат мой, а у тебя ее слишком много", - говорил отец-настоятель столичного храма и отослал Ларса на время в глушь. "С инспекцией", - так он это представил Ларсу. Однако то, что показалось ему сначала ссылкой, обернулось удачей. Пусть завидуют враги и злопыхатели Ларса, когда он известит о проделанной им работе и о своей находке в глуши. Теперь карман инквизиторской рясы тепло грело благодарственное письмо от герцога, а это много, что значит...
Удача улыбнулась ему, когда на второй день его приезда сюда к нему пришла деревенская баба, жена старосты одной из деревень. Она заявила, что её младшего сына околдовали ведьмы. Ларс сначала подумал, что это очередная бабья брехня. Но потом... он не сразу поверил своей удаче. Съездив в ту деревеньку, где якобы проживали ведьмы, инквизитор обнаружил, что его не обманули! Ведьмы и правда преспокойно жили вместе с людьми...
Неделя понадобилась инквизитору на наблюдение и разведку обстановки. Потом несколько дней на осуществление плана, оружием праведного гнева он выбрал невестку той бабы... Воздействовать с помощью излучателя воли на беременную селянку было просто, так же как и спровоцировать ранние роды. А уж дальше всё пошло как по маслу. Подсыпать яд после прихода ведьм в их зелье и убедить всех, что это они убили невинных, было легко. Ларсу немного было жаль ту бабу, но чего только ни сделаешь ради благого дела.
"А, Пресветлый простит", - думал он, успокаивая то, что некогда было его совестью... В мыслях у инквизитора было легко и радостно, когда он шел в сторону здания тюрьмы.
Стоящая перед инквизитором ведьма, несмотря на свое жалкое положение, держала голову гордо и смотрела с презрением.
"Посмотрим что ты запоёшь через время. Одно плохо - что пыточная здесь убогая..." - подумал про себя Ларс, досадуя, что здесь нет так любимых им пыточных инструментов.
- Разденьте и прикуйте к столбу, - скомандовал он, беря с жаровни раскалённые щипцы.
- Пошли вон, и не беспокоить меня, пока не позову ,- скомандовал он уже справившейся охране, одновременно замечая, как в глазах у ведьмы проскользнул страх. От предвкушения в штанах у Ларса шевельнулось.
Через пару часов пыток ведьма уже не была такой гордой, как раньше. Инквизитор был мастером своего дела...
- Ну что, ведьма, теперь ты не такая гордая, я тебя очищу, мразь, - пыхтя и вдалбливаясь со всей силы в девушку своим вялым членом, распалял себя Ларс.
С тех пор, как он увидел её, купающуюся голой у реки, он мечтал о том моменте, когда девушка окажется в его руках. Тогда, сидя в засаде и наблюдая за ней, Ларс чуть кисть себе не вывихнул, когда яростно дёргал у себя между ног. После, выбираясь из кустов, инквизитор мысленно винил ведьму за то, что та его соблазнила, толкнув на рукоблудие... Ведьма была недопустимо соблазнительной, таких женщин у Ларса никогда не было. Поэтому сначала он и сам не понимал, почему с таким рвением взялся за это дело.
Ведьма уже почти не реагировала, а только слабо под ним хрипела, и то после того, как Ларс залез на неё сзади, впереди у нее было уже очень мокро. А он слишком перевозбудился после нескольких часов пыток и всё никак не мог оторваться от истерзанного тела... Ещё приятным сюрпризом для него стало то, что она была не тронута, редкость для ведьмы...
" Да-а-а-а", - забился в конвульсиях удовольствия Ларс, вспоминая её недавние крики, ставшие музыкой для его ушей.
Девушка потеряла сознание, и на вылитую на лицо воду уже не реагировала, это его расстроило. "Какая слабая попалась ведьма", - подумал он, поправляя рясу. "Ладно, на сегодня достаточно", - решил инквизитор. Ларс любил пытки только тогда, когда видел отдачу... Чувствовать чужой страх - вот, что ему нравилось, тогда же ему удавалось удовлетворить свою похоть.
***
Солнечный день, я стою у калитки двора родительского дома, протягиваю руку, отворяю её и вхожу внутрь. Навстречу мне несётся, радостно лая, наш старый пёс, Пирожок. Подбежав, он прыгает вокруг меня и, приветственно обгавкивая, пытается как и раньше тяпнуть меня за руку. Но я хлопаю его легонько ладошкой по носу, и он обижено убегает, скрываясь за домом. Проводя его грустным взглядом, иду дальше. Я начинаю смутно понимать, что что-то здесь не так, но нужная мысль пока ускользает... Слева раздаётся стук, так хорошо знакомый мне стук кузнечного молота, подхожу ближе к кузне, но застываю на пороге.
Папа не любит, когда его отвлекают, поэтому я просто стою, наблюдая за его работой. Закончив ковать, он опускает в воду уже готовую подкову и поворачивается. Лицо у папы такое молодое и доброе. Он такой же, каким я видела его в последний раз. Я уже понимаю, что это не может быть реальностью, но пусть этот сон длится вечно.
- Здравствуй, дочка, я рад тебя видеть, - говорит он, идя ко мне. Я срываюсь и бегу к нему в объятия.
- Как же я скучала, па, - плачу я ему в фартук, мы стоим так несколько минут, обнимаясь и молча. И я чувствую себя защищённой от любых невзгод маленькой девочкой.
- Ну, ну, детка, не плачь, я тоже, - гладит нежно по голове меня папа, - но тебе пора, иди в дом, тебя ждут.
- Нет, нет, па, не отпущу, - рыдаю я уже громче, обнимая его изо всех сил.
Но через миг я оказываюсь на пороге дома, поворачиваюсь, чтобы посмотреть в сторону кузни, и ничего не нахожу. Теперь на её месте развалины...
- Прощай, папа, - шепчу я, утирая слёзы.
Мама сидела у ярко освещенного солнцем окна, держа в руках веретено, там же и бабуля, собирающая пряжу в клубок. В комнате было светло и уютно. Как только я вошла, обе на меня посмотрели, мама мне улыбалась, а бабуля почему-то хмурилась.
- Мама, - бегу я к ним, обнимая то одну, то другую, - ба! Прости меня, ба, прости, не смогла, не спасла вас с братом, - рыдаю я опять.
- Это не твоя вина, Леся, - хмурится она, пристально глядя мне в глаза, - вижу, что вина тебя сжигает. Забудь.
-Нет, ба, не смогу, - мотаю я головой, - я отомщу им за вас.
- Ох, Леся, - в своей излюбленной манере вздыхает грустно она, - разве ты забыла мою науку? Разве ты не помнишь? Я тебя предупреждала, что назад дороги не будет...
- Помню, ба, и я готова.
Вижу, как по щеке у неё стекает одинокая слезинка, и она принимается обратно за пряжу, показывая тем самым, что разговор окончен.
- Мама, ну скажи ей, - смотрю на всё так же улыбающуюся умиротворённую мать.
- Полесья, дочка, каждый делает выбор сам, я вижу, что ты не только себя винишь в том, что случилось, но и свою ба, - говорит она мне, всколыхнув во мне спрятанное от самой же себя глубоко внутри чувство, - не злись на бабушку, она хотела тебе только добра...
Сижу у ног матери, положив голову ей на колени, и мне так спокойно, как никогда в жизни. Она одной рукой перебирает прядки волос у меня на голове, и мы неспешно разговариваем. Мама спрашивает, и я рассказываю ей обо всём на свете.
Вдруг тело пронизывает боль, и вместо лежания на маминых коленях, моя голова начинает болтаться из стороны в сторону, откинутая назад. Меня волокут по коридору темницы, держа за связанные руки и ноги, два стража. Я не долго оставалась в сознании. Как только меня бросили на солому, тут же его потеряла.
Лежа голая на грязной сырой соломе, я в сотый раз мысленно умирала. Состояние моё было ужасно: обожжённая раскалёнными щипцами кожа, изрытая плетью спина, острым клинком стреляющая боль внутри... Шевелиться было страшно, болело всё от макушки до кончиков пальцев ног. Где-то недалеко пищали крысы, которых я боялась накануне, сидя неподвижно прикованной к стене, но меня это уже никак не трогало.
Не знаю, сколько может вынести человек боли, я сдалась очень быстро. Крича и срывая горло, видела, что это доставляет ему удовольствие, но так и не смогла смолчать. "Сумрачно, значит, уже вечер", - отметил кто-то внутри меня равнодушно, наверное, я провалялась без сознания весь день. К ночи меня уже знобило, и я валялась в полубреду, периодически всплывая из забытия, молила смерть подождать. Однажды, очнувшись, я увидела в камере двух охранников, стоящих рядом со мной.
- Ну че, девка почти дохлая, - сказал первый, - тащи снадобье, что светлейший приказал давать.
- Дык, че я-то? Ты иди, а я пока останусь... - расстёгивая свои штаны спереди, ответил второй.
- Мля, тебе лишь бы всунуть, - сказал первый, - хоть в свинью, хоть в грязную ведьму. Смотри, окочурится - объяснять будешь ты.
- Святоша не побоялся знать, и мне можно, а ты шуруй за зельем, - ответил второй, переворачивая безвольно валяющуюся меня на живот, От чего я снова провалилась в благословенное забытие.
Позже в меня вливали, зажав нос, что-то горькое, отчего к утру отступил жар и притупилась боль...
Мысль о мести всё ещё удерживала меня от смерти...
В течении двух дней ещё раз "виделась" с инквизитором, перед посещением пыточной меня мыли, обливая с ведра холодной водой. Храмовник в тот день был разочарован, я уже не реагировала на пытки так, как прежде. Больше он меня не посещал. Стражники же приходили ещё не раз, особенно один из них, любитель поразвлечься. Всё это я отмечала отстранённо, мой разум находился уже где-то далеко, спрятавшись от действительности.
А в последнюю ночь ко мне пустили Каземира, который явился, чтобы тоже поглумиться. Он же и рассказал мне в порыве секундного раскаяния, что это его мать, "старая дура", привела инквизитора. Но ещё не поздно, и он может меня вытащить отсюда, заплатив страже, увести. Пусть я уже использованная, но он мне прощает и всё равно меня любит. От последних его слов стена отчуждённости, овладевшая мной, дала трещину. И я засмеялась безумным смехом, выкрикнув ему в лицо, что лучше сдохну. Каземир меня избил и потом ещё долго надо мною пыхтел.
Лязгнул засов в двери, приготовившись опять глушить боль, я напряглась. Но в меня полетела серая хламида, которую мне приказали надеть. "Время пришло", - радуется уставшая от пыток часть меня.