Человеку свойственно всё переворачивать с ног на голову
и полагать, что всё, что ни происходит, связано с ним, имеет отношение к нему.
Что он является целью всего, и происходящее связано с его действиями или
бездействиями, с его мыслями и чувствами. И не только то, что он делает, но и
то, что и как он чувствует и ощущает, воздействует на мир.
Панасоник умер. Умер неожиданно, словно гром среди ясного неба, и как раз тогда, когда у меня в кармане
сидит вша на аркане. Не вовремя, как не вовремя! Нет,
сперва я не подумал, что всё настолько серьёзно, что он отказывается вообще со мной работать, что он уходит в небытие. Я вообще не подумал, что он настолько тяжело болен, когда он отказался работать. Я подумал, что речь опять о деньгах, но я подумал также, что это странно, потому что только вчера я ему заплатил, так что деньги у него должны быть. Правда, у меня и раньше возникало ощущение, что что-то происходит, потому что в последнее время этот его отказ от работы, заявления его о переработке, стали довольно часто случаться. Но я тогда думал, что в его переработке я сам виноват, виновата моя невнимательность. Так я думал, и когда обнаруживал, что он перерабатывает, я платил ему. Это потом уже, после того, как всё произошло, я установил, что я тут вовсе не причем, а всё дело было связано с его болезнью. Но я-то полагал, что всё связано с моей невнимательностью. И вот сейчас, когда мне нужно срочно выполнить работу, он отказывается работать. Я подумал, что я его как-то уговорю, всё-таки уломаю. Я говорил ему, что у него должны еще оставаться деньги, не может быть, чтобы он всё их израсходовал.
Пусть он немного потерпит, выполнит очередную работу, и я ему заплачу. Но в ответ слышал одно: он не может, не в состоянии работать. Что мне оставалось делать?! Работа-то стоять не может! И хотя я еще думаю, что он успокоится, но в голове уже крутится мысль: где и у кого занять денег, чтобы нанять другого работника, и ничего приемлемого мне в голову не приходит. Дело становилось совсем плохо. Я чувствую, как в висках стучить кровь, и
под черепом словно железная шапка, которая хочет его разорвать.
На следующий день было всё то же, и я с неприятным удивлением для себя начал понимать, что Панасонику пришел
неожиданный конец, и если он и подает слабые признаки жизни, то работать
он уже никогда не будет. С досады я подумал, что с ним всё, его нужно выбросить,
потому что это просто живой труп, и зачем он мне, раз он ушёл из цикла жизни. А
потом, несколько успокоившись, начал припоминать, сколько лет он на меня
работает. Да, где-то с начала девяностых. Это в ту далёкую
пору я его, считай, купил при самых отвратительных характеристиках. Продавец всё
предлагал мне ходовой, надёжный товар, но как раз этот ходовой товар меня и не
устраивал, да и этого ходового товара у меня был переизбыток. Специалисты вроде Панасоника тогда только еще появлялись, и у меня была идея, была мысль, что они
- то, что как раз мне нужно для выполнения работы. Так что я купил Панасоника
не потому, что Панасоник хороший работник, тем более, что продавец
продемонстрировал мне его работу, и эта его работа то, что называется, никуда не
годилась, а потому, что у меня была идея, и я должен был её испытать. С этими
новыми специалистами всегда проблемы, работают они, как правило, плохо, а деньги
за них дерут огромные. Но охота пуще неволи. Помню, тогда я выложил за
Панасоника все деньги, которые у меня были. И, странно, хотя я рисковал, но у
меня не было ощущения, что я рискую.
Итак, я тогда избавился от своих денег и
приобрел Панасоника.
И оказалось справедливым правило: в любой вещи, с которой имеешь дело, нужно уметь разбираться. На самом деле редко найдешь продавца, который разбирается в товаре, который продает, и демонстрация продавцом Панасоника оказалась демонстрацией не недостатков Панасоника, а неумелости и недалекости самого продавца. Панасоник с самого начала показал себя отличным, хотя и довольно ограниченным работником. Впрочем, его ограниченность я вполне мог терпеть, она была не настолько критична, чтобы у меня
возникало желание от него избавиться. И вот теперь, через столько лет совместной работы, через столько лет верного служения, неужели Панасоник только то и заслужил, чтобы оказаться на помойке? Это было бы несправедливо.
И, однако, отсутствие денег на нового работника приводило меня в крайнее раздражение, и это раздражение неизменно в качестве своего объекта избирало Панасоника. Ну почему, спрашивается, именно сегодня, именно сейчас ему приспичило умереть, потому что ведь если ты не можешь работать, то ты - труп. Словом, с исходом работника мне стало уже не до него, потому что работа стояла и медлить было нельзя. Деньги, деньги, где достать денег. Правда, я мог бы и сегодня купить работника типа Панасоника, такая сумма у меня водилась. Но моя пятка говорила мне, чтобы я не делал этого.
Я в своей работе не признаю внешних кредитов. До сих пор я всегда кредитовал себя
сам, и у меня никогда не возникало проблем, подобных той, перед которой я оказался. У меня всегда в запасе была приличная сумма, вроде сегодняшней путинской заначки, на черный день. Однако в последнее время я от этого правила отошел, и теперь расплачиваюсь за это. Это хорошо еще, что
в последнее оставлял в заначке тот минимум, на который могу сегодня купить второго "панасоника". Но я не могу этого сделать, потому что это означало бы - душить самого себя, так как Панасоник
на сегодняшний день уж очень несовременный, а ведь нужно идти вперед и развязывать себе руки от всего устаревшего, чтобы однажды и самому не оказаться на его месте. И тут я подумал, а, может быть, в том, что Панасоник больше не в состоянии работать, может быть, в этом я же сам и виноват. Может быть, это я
сделал своим отношением к нему, пусть прямо, в лицо ему и не высказываемым, но ведь это же чувствуется. Я еще с самого начала покупки был недоволен отсутствием некоторых качеств у Панасоника. Он многое умел делать, но это множество его умений мне не нужно было, а вот той способностью, которая мне нужна была, он не обладал. И это меня ограничивало, потому что ту работу, которую должен был делать
он, приходилось делать мне самому. Поэтому, конечно, у меня и в мыслях не было покупать сегодня второго
панасоника,
несмотря на то, что я мог это сделать. Собственно, это неудовольствие
преследовало меня с самого начала, с самой покупки, но я его терпел, потому что
в целом Панасоник меня устраивал. Однако в последнее время, где-то,
наверное, в последний год, мной всё больше овладевало ожидание смерти Панасоника. Что ни говорите, а Панасоник устарел, а избавиться от него у меня рука не поднималась. То есть внутренне я хотел его смерти, хотел. Я этого ему не высказывал, а, напротив, показывал ему своё уважение, но ведь про себя-то я думал: когда же ты умрешь! А ведь это отношение не может не действовать, не может не разрушать. Не может человек, жизнь положивший на служение другому человеку и превративший это своё служение в цель и смысл своей жизни, обнаружить, что желают, чтобы его не было и, так как открыто избавиться от него им совесть не позволяет, они смотрят на него и думают: и когда же ты, наконец, умрёшь? Это не может не убивать, потому что это разрушает саму твою жизнь, потому что жить становится не для чего.
Ты становишься лишний и ненужный в этой жизни. И поэтому Панасоник умер.
В своих мыслях о деньгах я вспомнил о племяннике. У него, я знаю, есть свободные, не пристроенные деньги. Если я займу у него на современного работника, то
гарантированно отдать ему долг смогу в конце года из прибыли. У родных
занимать выгоднее, потому что родственная суда беспроцентная, учитывается
только корректировка на инфляцию. И вот, несмотря на то, что у меня правило
- не занимать, чтобы потом не отдавать, я, скрепя сердце, с головной болью
отправился к племяннику и получил от него нужную сумму. Я знаю, что висящий на мне долг
будет теперь отравлять моё существование, потому что настолько же, насколько
наличие денег - это свобода, настолько же долг - это показатель несвободны. А
всякая несвобода - это наихудшее для меня наказание.
Я купил нового работника,
проверил его на работе, и он меня на сегодняшний день устраивает, а как дальше будет
работать, посмотрим. Это уже другая тема. Т.о. дыру, связанную со смертью Панасоника, я закрыл.
И тут мне пришла мысль заняться болезнью Панасоника. По
моей первой специальности я врач, и мне говорили, что я неплохой врач. Словом, я
решил заняться здоровьем Панасоника. Меня почему-то не покидала мысль, что вся эта история с болезнью Панасоником самим придумана, что это такая его
месть на моё не высказанное желание его смерти. И действительно, буквально через несколько дней у него возникали моменты работоспособности. Однако продолжается это недолго, и он то, что называется, снова впадает в кому, причем, это повторяется постоянно.
И это при том, что с физической стороны я у него каких-то особых проблем со здоровьем не обнаружил. И постоянно происходит одно и то же: я обнаруживаю проблему с физиологической стороны, устраняю её, Панасоник начинает работать, но, как только возникает какое-то изменение в условиях работы, начинаются психологические сбои. Так что у меня ощущение такое, что физиология Панасоника обусловлена его психологией, словно он потерял себя, словно ему незачем
жить и поэтому он не хочет жить. И если бы не мои чёрные мысли по отношению к нему, то он продолжал бы работать, как работал, еще неизвестно сколько лет. В
других обстоятельствах я бы испытывал чувство вины по отношению к нему, но мне не до него, потому что
не могу остановиться, потому что жизнь, подобно потоку, влечет нас.